Папярэдняя старонка: Артыкулы

Федута А.И. Наполеон и Ян Снядецкий 


Аўтар: Федута А.И.,
Дадана: 14-06-2009,
Крыніца: Meninis tekstas: Suvokimas. Analize. Interpretacija. – Vilnius: VPU leidykla, 2008. -- Nr.6 (1). -- P. 120 - 134.



К вопросу о семиотике поведения государя


Созданный фантазией Х.-Л. Борхеса автор великого «Дон-Кихота», Пьер Менар [1], справедливо полагал, что один и тот же текст, написанный в разные исторические эпохи, может восприниматься то как банальное современное чтиво, то как гениальная стилизация. Поведение исторического лица - также является текстом, прочитываемым в зависимости от жизненного или эстетического опыта воспринимающего его лица. Мало того, само историческое лицо, воспроизводя ту или иную коллизию, в зависимости от обстоятельств, создает иной вариант этого текста.

Главным героем данной статьи является император Франции Наполеон I, создатель текста собственной судьбы - и одновременно исторического контекста, на фоне которого читаются тексты многих его современников. Мы попытаемся прочесть - разумеется, перечитать - полузабытую страницу его жизни - а именно, рассказ о встречах императора с ректором Виленского университета профессором Яном Снядецким (1756 - 1830). Эта встреча была увековечена мужем племянницы Снядецкого, Зофьи, известным польским историком Михалом Балиньским (1794 - 1863), в очерке, название которого вынесено нами в заглавие настоящего исследования. Поскольку на русском языке очерк никогда не издавался, мы публикуем его в нашем переводе, осуществленном по изданию: Baliński M. Napoleon i Jan Sniadecki // Baliński M. Studia historyczne. - Wilno, 1856. - Str. 89 - 97. Иноязычные вкрапления в польский текст сохраняются нами на языке оригинала, перевод дается в постраничных сносках, обозначенных значком *. Авторские примечания Балиньского приводятся также постранично, сноски обозначаются латинскими буквами. Исторический комментарий к очерку Балиньского дается в конце настоящей статьи.

НАПОЛЕОН И ЯН СНЯДЕЦКИЙ

Когда еще в 1804 году Ян Снядецкий со всей энергией возраста настоящего мужчины, возмущенный чудовищными фантазиями и безграмотностью Виллье [I], выступил с большой честью для себя в оборону наук и польских ученых a : первый раз имя этого славного мужа достигло ушей всемирного героя. Наполеон с интересом читал основательное сочинение мудреца, живущего над Вислой, который, не обращая внимания на огромное уважение ученого ареопага Франции, осмелился из любви к правде и собственной стране, в противовес миллионному населению Парижа, указать на непростительную ошибку тем, кто доверчиво увенчал еще более грубые ошибки безграмотного автора. Так что Наполеон издавна знал славу ученого Снядецкого, когда навечно памятные события войны 1812 года сблизили их друг с другом, действительно, ненадолго, но достаточно занимательным способом, чтобы это осталось в памяти потомков.

Дня 28 июня (16 по ст.ст.) 1812 года, в день Святой Троицы, утром, около десяти часов утра вошли французы в Вильну, а в полдень прибыл сам Император Наполеон. Ректор университета не считал приличным, а, по крайней мере, необходимым пробиваться самому или со всем университетским корпусом в Императорские покои, потому ждал надлежащего времени для приема. Тем временем толпы военных разного звания и горожан обступали дворец. Наполеон, принимая дворянство, сказал, что слышал об университете и его ректоре, которого давно знает по его сочинениям и которого ему отрекомендовано как достойного человека. - На третий день после пришествия французов, то есть, 30 июня н.ст., один из императорских камергеров вошел к ректору с приказом [II], чтобы он немедленно явился к Наполеону. Снядецкий ежедневно носил академический вицмундир, но, целое утро ходил по городу и по коллегиуме, для защиты его от толкавшихся всюду солдат: так <вицмундир> перепачкался, что <ректор> просил минутку времени, чтобы он мог переодеться. Но камергер сказал, что это ничего не значит, и что Император ждет его незамедлительно. Пришлось, как был, идти во дворец и, перейдя в таком одеянии покои, переполненные множеством сияющих от золота и серебра маршалов и генералов, в одиннадцать утра был проведен пред лицо завоевателя Европы. Войдя в кабинет, застал Наполеона отдыхающим на кушетке после состоявшегося смотра войск, с головой, опирающейся на руку. - Наполеон, смерив пронзительным взглядом Яна Снядецкого, спросил его, не двигаясь с кушетки.

- Etes-vous patriote monsieur le Recteur? *

- От колыбели, Ваше Величество, научился я любить мою страну, а ее несчастья еще больше меня к ней привязали, - ответил Снядецкий.

- Qui, votre pays a passé par des grands malheurs, la faute en est aux polonaise en partie. Mais je suis venu rèparer les torts, qu`on a eu envers vous. Le reste depend de vous autres. Mais vous n`ètez pas natif de cette province? **

Когда на это Снядецкий ответил, что родом из Великопольши [III], Император ответил, что воспоминание об этой стране навсегда останется ему милой.

- Depuis quand, ètez vous à la tète de l`universitè? *** - спросил он далее.

Тут Снядецкий, отвечая на этот вопрос, должен был войти в детали о заведении, руководителем которого он был, его привилегиях, содержании, профессорах и преподаваемых ими науках. Вопросы сыпались внезапно, и слушались внимательно и с почтением. - Наполеон до тех пор все время неподвижно лежал на кушетке, но когда Снядецкий, перечисляя благодеяния, излитые на это учреждения и науки, с чувством благодарности признал, что страна обязана ею прекраснодушию Императора Александра [IV], Император быстро поднялся на кушетке и, быстро окинув взором Снядецкого, пораженный выражениями правды и благодарности, воскликнул:

- Oui, l`Empereur Alexandre est un bon prince. Oui vous avez raison, c`est un bon prince! ****

Потом встал с кушетки и, быстрыми шагами двигаясь по комнате, еще дважды повторил те же слова. Наконец, резко остановившись перед Снядецким, взял его за руку и сказал:

- Vous ètez un honnète home monsier le Recteur! allez et prèsentez moi vos Collègues. *****

Эта первая встреча длилась почти час. У Яна Снядецкого было совсем немного времени для сбора разошедшихся в военное время по городу профессоров и переоблачения, чтобы явиться в роли руководителя во главе обширного их круга пред столь великим воителем, который также сильно поддерживал науки. В то же время, то есть, еще в те короткие благоприятные мгновения составил он в нескольких фразах свою памятную речь, которую, став во главе круга ученых мужей, обратил к Наполеону и которая останется вечным памятником его разума и такта. В два часа того же дня пополудни Наполеон слушал ее, окруженный маршалами и двором, состоявшим при нем, а Ян Снядецкий сказал следующее:

«Sir! L`Universitè de Wilna vient presenter à Votre Majestè Impèriale l`homage du profound respect, de l`admiration, et de la confiance. Cette ècole antique fondèe par Batori [V], relevèe par Stanislas Auguste [VI], et comblèe des bienfaits d`Alexandre I, voit son sort remis entre les mains du Hèros, qui ètonne le monde et son siècle par les prodiges de la valeur et du gènie, et balance les destinèes des Empires. Vouès aux travaux de l`instruction publique, rèflechissant sur les bienfaits immenses, que la munificence de V.M. Impèriale a rèpandu sur les sciences et les arts, nous osons nous attendre Sire! que Votre Majestè Impèriale, dans nos travaux, daignera protégér l`ouvrage de Batori, qui merita la reconnaissance èternelle des Polonais et par la gloire des armes, et par le progress des sciences qu`il fit fleurir!» ******

С очевидным удовольствием принял Наполеон эти слова правды и благодарности, которые умел понять и оценить тем более, что в обычном своем положении редко с ними встречался. Император по отдельности расспрашивал каждого профессора о его науке и лекциях, а в своей с ними беседе проявил много основательных сведений и весьма точных суждений о предметах; уходя из аудиенц-залы пообещал собравшимся помощь и покровительство и закончил следующими словами. «Jen e veux pas vous faire du mal, au contraire, je veux faire du bien; - Je laisse tout, et peut-ètre, j`y ajouterai encore quelque chose!» ******* - И Снядецкий, вернувшись к себе, уже застал письмо от государственного секретаря графа Дарю [VII], призывающего его по Императорскому приказу на совет о нуждах страны. Войдя туда, обнаружил много военных и столпившихся горожан. Дарю читал сего дня Императорский приказ, начинающийся тем, что «после бегства прошлого правительства, чтобы избежать могущих наступить беспорядков и для исполнения приказов, касающихся потребностей армии, Император приказывает представить себе пять особ из числа местных жителей, во временное правительство, и троих для управления каждой провинцией. В число первых пяти тут же внесли Яна Снядецкого. Но тот, сильно занятый безопасностью университета и сдерживанием от падения общественного воспитания, а вместе с тем стольких прекрасных коллекций, посреди множества оружия, начал усиленно отказываться от столь тягостной для него чести. Он приводил и те причины, по которым не хотел ее принять. Прежде всего, что будучи астрономом и ректором был сильно занят; во-вторых, что люди, занятые наукой, не должны отрывать себя ради административных обязанностей, к которым они обычно не слишком способны. Наконец, что сам он недавно прибыл в эту страну, был ей почти чужим, и тем более не обладал недвижимостью. Первые две причины, которыми прикрывался Ян Снядецкий, были тут же отклонены, только последняя привлекла внимание графа Дарю, о чем обещал он доложить Императору. Когда же назавтра наступило время представления пяти членов временного правительства, между ними не было Снядецкого. Но шестью днями позже, министр иностранных дел князь Бассано сообщил ему, что Император, желая сохранить университет, его учреждения и фонды, а также ради большего внимания делу воспитания молодежи в этих провинциях, счел в конце концов необходимым сделать его членом временного правительства.. Наполеон, разговаривая об этом с князем Бассано [VIII], сказал о Снядецком: «le Recteur est un home très comme il faut, et ce qui est plus, il a du caractère» ********. Седьмого июля вышел декрет Императора с назначением Яна Снядецкого, который на следующий день вручил ему князь Невшательский [IX], а в подчинение новому члену достался верховный департамент школ и духовенства. Пришлось незамедлительно подчиниться Императорской воле. С этого времени Снядецкий ежедневно имел случай и обязанность быть вблизи Наполеона во время его пребывания в Вильне и даже вступать с ним в длительные беседы. Одна длилась дольше иных; некоторые слова Наполеона из нее, насколько память позволяет, как нам ее пересказывали, приведем ниже.

Было это 10 июля после большого обеда, данного Императора (в восемь часов вечера) для членов временного правительства. Наполеон был в хорошем настроении и менее отягощен мыслями, чем обычно. Через пятнадцать минут после того, как встали из-за стола, вызвал Снядецкого в кабинет, и там началась беседа, которая продлилась почти до полуночи. Наполеон задавал ему все время разные вопросы, а именно о том, что Император Александр делал в Вильне, как он развлекался, что сделал для наук? И т.п. Говоря о городе, сказал: - «vous devez avoir beaucoup d`obligation à l`Empèreur Alexandre, de n`avoir pas donnè l`ordre de dèla ville. Car dans la chaleur du combat, on n`est pas toujours maître de contenir les soldats! Vilna aurait pu être pillèe» ********* и т.д. - У него был широкий кругозор, а все его вопросы были так метки и важны, рассуждения так глубоки и точны, что в каждом высказывании этого необыкновенного человека проявлялся гений, поражающий своей мощью всякого, кто к нему приближался. Во время длительного разговора о Польше видно было, что он все о ней читал, что только было важнейшего написано историками на чужих языках, а именно о бурных событиях второй половины восемнадцатого века у Рюлье [X]; и это изучил он в точности. Желая однако узнать с большей уверенностью, как об этом авторе судят передовые жители самой страны, неоднократно спрашивал об этом мнение Снядецкого, и его замечания о фантазиях или ошибками рассматривал беспристрастно. Однако и в давней истории также был сведущ. Яна III [XI] любил и очень уважал. О нем сказал с живостью. «Vous avez eu parmis vos rois, un gand guerrier, un des plus grands capitaines, Sobieski, que j`estime fort, mais don't vous n`avez pas su apprècier le mèrite.» * - Снядецкий не колебался, выражая свое мнение об этом победоносном, но несчастливом короле; но Наполеон ценил его и уважал больше как военачальника и командира, чем монарха. - О России его познания были достаточно ограничены: только все время расспрашивал о Петербурге и о землях, расположенных между Вильной и Москвой; и так не только в тот раз, но и почти ежедневно. Снядецкий не мог доставить ему точных топографических сведений, потому что сам не знал той стороны, но как-то некоторое время отдыхал в Петербурге, и в конце концов все, что касалось наук по всей Европе, было ему известно, потому старался он из других источников успокоить ненасытное любопытство Наполеона. Рассказывал ему о главных научных учреждениях России. Тогда же пришло ему на ум упомянуть о знаменитом ботаническом саде графа Разумовского [XII] в Горенках под Москвой, на содержание которого ежегодно тратилось около 20.000 рублей. Это сильно удивило Наполеона, который никак не ожидал, чтобы в глубинах Севера могло находиться такое огромное заведение и чтобы для одной только ветви знания один только господин столько делал. Это так глубоко поразило Императора, что, вызвав немедленно князя Невшательского, приказал он ему записать Горенки и пожелал строжайшим образом распорядиться, чтобы армия не уничтожила этот сад. Так же записан был и Полоцк, когда Снядецкий сообщил ему, что Иезуиты собрали там довольно значительную библиотеку и хороший физический кабинет [XIII], своим мастерам приказав изготовить много точных и прекрасных инструментов. - Несколько раз еще в последующих днях своего пребывания в Вильне, на утреннем приеме (au petit levè) Император разговаривал со Снядецким об истории и современной политике. Его мысли и мнения были быстрыми и меткими b ; на том в этот раз и остановимся, что мы вкратце вспомнили, ручаясь за правдивость нашего рассказа.

Очевидно, что воспроизводится привычная ситуация «воитель и мудрец», уникальная, как правило, для ее участников - но вовсе не для мировой истории. Но парадокс заключается в том, что и для Наполеона эта ситуация не уникальна. Во время встречи с российским императором Александром I в Эрфурте специально по просьбе императора Франции были приглашены великие немецкие писатели И.-В. Гете и Х.-М. Виланд. Содержание их бесед с Наполеоном сохранил в своих мемуарах Ш.-М. Талейран, осознававший историческую значимость этой хорошо «отрежиссированной» императором «постановки».

Можно сказать, что спектакль «Наполеон и Гете» отличается от спектакля «Наполеон и Ян Снядецкий» (а в обоих случаях именно Наполеон выступает в качестве постановщика) приблизительно так же, как «Дон-Кихот» Пьера Менара отличается от «Дон-Кихота» Мигеля де Сервантеса Сааведра, с той только разницей, что в случае «Сервантес - Менар» более поздний текст является более насыщенным палимпсестом, в то время, как более поздняя постановка Наполеона демонстрирует выхолащивание его постановочных приемов.

Прочтем же воображаемые режиссерские тетради Наполеона - по тем описаниям спектаклей, которые оставили нам Балиньский и Талейран.

Итак, Балиньский описывает пожелание Наполеона встретиться с Яном Снядецким: « Наполеон, принимая дворянство, сказал, что слышал об университете и его ректоре, которого давно знает по его сочинениям и которого ему отрекомендовано как достойного человека. - На третий день после пришествия французов, то есть, 30 июня н.ст., один из императорских камергеров вошел к ректору с приказом, чтобы он немедленно явился к Наполеону». Сравним с тем, как возникает подобное желание по отношению к Гете: « … Наполеон давал аудиенции видным и заслуженным лицам, приехавшим в Эрфурт, чтобы его увидеть. Каждое утро он с удовлетворением читал список новоприбывших. Прочтя в нем имя Гете, он послал за ним» [2].

Несмотря на уверения Балиньского, что Наполеон знал Снядецкого по его переписке с Французским Институтом, показательно, что император не вспоминает имя философа, но констатирует его ректорский статус и ту краткую характеристику, которую ему дали - « отрекомендовано как достойного человека». Имя же Гете Наполеону, как мы знаем - и как знал сам Гете - было хорошо известно: « Знаете ли вы, какую книжку возил с собою Наполеон в своей полевой библиотеке? Моего «Вертера»! … Он изучил его, как изучает уголовный судья свои акты, … и в этом духе он и со мною беседовал о «Вертере»» [3].

Разительно отличается и обстановка, в которой проходит первая из встреч императора с каждым из его собеседников. Гете не просто получает аудиенцию - он получает приглашение в Эрфуртский театр, где идет специально отобранная Наполеоном французская трагедия: « В тех пьесах исторического содержания, которые он приказал играть в Эрфурте, политическая роль некоторых главных персонажей напоминала обстоятельства, ежедневно наблюдаемые с того самого момента, как он появился на мировой сцене, а это подавало повод для множества лестных сравнений» [4]. «"Партер из королей" дополнялся прославленными артистами французской сцены во главе с Тальма» [5]. «Эти две недели развертывались как феерия торжественных приемов, балов, спектаклей, званых обедов, концертов, сменяющих друг друга в разнообразной и всегда интересной программе» [6]. Причем участники Эрфуртской встречи отдают себе отчет в том, что и они участвуют в спектакле - спектакле, который ставится Наполеоном: « … люди, подчиняясь ему, рассчитывали тем самым лучше достигнуть и собственных целей, - утверждает Гете. - Именно поэтому они шли за ним, как идут за всяким, кто внушает им подобного рода уверенность. Так актеры хватаются за нового режиссера, если думают, что он в состоянии доставить им хорошие роли» [7]. И встречу с Гете - правда, не первую, что тоже заслуживает внимания, - Наполеон также проводит «на зрителя»: « Он был окружен владетельными князьями, у которых он уничтожил армии, отторгнул владения или которых он просто принизил. Среди них не нашлось никого, кто бы решился обратиться к нему с какой-либо просьбой; каждый желал только, чтобы Наполеон его заметил, и притом заметил последним, чтобы сохраниться в его памяти. Вся эта откровенная низость осталась без вознаграждения. Он отличил лишь веймарских академиков и говорил только с ними» [8]. «Когда вечером Гёте по приглашению Наполеона пришел в театр, Талейран почтительно проводил его на место в первом ряду партера. … Монархи, представлявшие старейшие германские династии, должны были смиренно потесниться» [9]. Наконец, «партнер по сцене» - император России Александр I - ведет себя должным образом: « В театре он встал в присутствии всего Эрфурта и взял за руку Наполеона в момент, когда произносились стихи из «Эдипа»:

L`amitiè d`un grand home est un present des dieux!» [10]

Гете трактуется Наполеоном как равный - как один из властителей дум Европы [11]. Разговор с ним (и с Виландом, явно выступающим в качестве второй скрипки) для императора, получившего корону благодаря собственному гению, есть средство принизить (поставить на должное место) наследственных германских владетельных князей. Но к старому ректору виленского университета Наполеон поначалу относится с некоторым очевидным пренебрежением: « Войдя в кабинет, застал Наполеона отдыхающим на кушетке после состоявшегося смотра войск, с головой, опирающейся на руку. - Наполеон, смерив пронзительным взглядом Яна Снядецкого, спросил его, не двигаясь с кушетки» [12].

На самом деле, и в случае с Гете, и в случае со Снядецким Наполеон ведет себя в абсолютном соответствии с приличествующей ему ролью. В Эрфурте он благодаря такому собеседнику, как Гете, позиционирует себя как личность, стоящего выше земных монархов [13]. В Вильне он - завоеватель, уставший от войны, и беседа с мудрым ректором для него - лишь средство отвлечься от военных будней.

Но и само содержание бесед в Эрфурте и в Вильне весьма различается. В Эрфурте Наполеон, как мы сказали выше, позиционируется как политический и государственный деятель, соразмеряющий свои действия с возможным мнением будущих историков и даже выступающему в качестве их пристрастного судьи. Вот, в частности, оценки, данные императором величайшему историку прошлого - Тациту: « … Хорошая трагедия представляет самую лучшую школу для выдающихся людей. С известной точки зрения она превосходит самую историю. Наилучший исторический труд производит лишь небольшое впечатление. … Уверяю вас, что историк, которого постоянно цитируют, то есть Тацит, не научил меня ничему. Знаете ли вы более великого и более несправедливого хулителя человечества, чем подчас бывает он? В самых обыденных поступках он обнаруживает преступные мотивы; он превращает всех императоров в отчаянных негодяев для того, чтобы заставить восхищаться своим гением, который их постиг. Правильно говорят, что его «Анналы» представляет собой не историю империи, а выписку из римских канцелярий. … Говоря все время о доносительстве, он в сущности самый большой доносчик» [14].

Совсем другое занимает Наполеона в его разговоре со Снядецким: « что Император Александр делал в Вильне, как он развлекался, что сделал для наук? … Во время длительного разговора о Польше видно было, что он все о ней читал, что только было важнейшего написано историками на чужих языках, а именно о бурных событиях второй половины восемнадцатого века у Рюлье; и это изучил он в точности. Желая однако узнать с большей уверенностью, как об этом авторе судят передовые жители самой страны, неоднократно спрашивал об этом мнение Снядецкого, и его замечания о фантазиях или ошибками рассматривал беспристрастно. … все время расспрашивал о Петербурге и о землях, расположенных между Вильной и Москвой…» Наполеону не до личности Снядецкого - ему «нужно было устраивать Литву, организовывать ее гражданское правление; нужно было вести тонкую, сложную политику, не давая никаких точных обещаний полякам (насчет присоединения Литвы к Польше), чтобы не затруднять этим всегда возможного мира с царем» [15]. «Польская карта была избрана Наполеоном как наилучшая для идеологического обоснования войны с Россией. Она придавала войне справедливый характер в глазах Европы, вдохновляла его польских союзников и находила французскому императору новых друзей в западных губерниях России» [16]. Совершенно очевидно, что разговор касается только того, что может помочь Наполеону в той сложной ситуации, в какой он оказался после введения войск в Россию: он пытается понять, насколько реальную поддержку (если судить по истории Польши) ему могут оказать поляки [17] и каким путем ему идти далее - на Петербург или на Москву [18]. «Он охотно восхвалял доблести Яна Собесского, говорил о великой роли Польши в истории Европы, но о будущем Польши высказывался туманно и неопределенно» [19].

В целом, видно, что общение со Снядецким для Наполеона носит, если можно так выразиться, дежурный характер. Он твердо знает, что в каждой покоренной им силой оружия стране необходимо доказывать и свою интеллектуальную, духовную состоятельность. В данном случае Снядецкий воспринимается императором как лидер виленских интеллектуалов, как фигура статусная - не более. И если встречу с Гете и Виландом Наполеон режиссирует, то здесь он практически не проявляет свои постановочные качества и инициативу проявляет лишь в той степени, в какой она необходима для поддержания разговора с интересующим его собеседником. «Чутье большого актера вдохновляло Наполеона на удачные импровизации» [20], но ему нужен достойный партнер - равный по степени мастерства. Кроме того, как отмечает современная исследовательница, Наполеон желал «превратить «Германию с ее трансцендентальными идеями» рекрутационную базу духовных сил будущей Европы, ничем не пренебрегая, чтобы использовать корифеев немецкой культуры, в том числе Гете, Виланда, Грима или Иоганнеса Мюллера» [21].

Гете это понимает. Для него очевидно, зачем он понадобился Наполеону и что он именно понадобился. « Наполеон знал людей слишком хорошо и умел делать надлежащее употребление из их слабостей,» [22] - трезво говорит он И.П. Эккерману. «Великий актер, Бонапарт в совершенстве владел тончайшим искусством обольщения» [23]. Понимают это и специально приехавшие в Эрфурт члены Веймарской академии, и Талейран, заботящийся о том, чтобы описание этого роскошного спектакля жизни соответствовало истине и могло дойти до потомков: « Молодые академики, опасаясь, чтобы память не изменила им, успели уже уйти, для того чтобы записать все слышанное ими. Мюллер явился ко мне в семь часов утра, чтобы проверить, точно ли записаны нападки императора на Тацита. Я изменил несколько слов, и это дало мне право получить полную копию труда указанных господ, предназначенного для литературных архивов Веймара» [24].

Вместе с тем, отмеченное А.З. Манфредом «искусство обольщения» действует. Как справедливо пишет Ф. Мейнеке, «боль и потрясение от испытанного Германией не были забыты, но они ушли вглубь, оттесненные восхищением перед Наполеоном и доверием к его способности завершить свою мировую миссию, верой в то, что и немецкая культура не погибнет при его мировом господстве, если только сами немцы позаботятся о ней» [25]. Но если, скажем, Гете способен дистанцироваться [26] и - хотя бы со временем - трезво оценить отношение к себе императора Франции, то Снядецкий - а Балиньский явно отражает его точку зрения - абстрагироваться и взглянуть на ситуацию со стороны не может даже со временем. Он не играет, а живет в описываемой ситуации, а стало быть, не может и почувствовать себя равным партнером императора Франции по исторической сцене. Именно поэтому ему необходима аргументация собственной значимости, которая сознательно вынесена Балиньским в качестве обоснования интереса Наполеона к личности и трудам Снядецкого « Наполеон с интересом читал основательное сочинение мудреца, живущего над Вислой, который, не обращая внимания на огромное уважение ученого ареопага Франции, осмелился из любви к правде и собственной стране, в противовес миллионному населению Парижа, указать на непростительную ошибку тем, кто доверчиво увенчал еще более грубые ошибки безграмотного автора».

О некоторой надуманности этого обоснования свидетельствует, на наш взгляд, тот факт, что на протяжении всех встреч император Франции, гордившийся своим званием члена Французского института (« Ведь я помню, - говорит ему Виланд в Эрфурте, - что, отбывая в Египет, вы подписывали письма: Бонапарт, член Французского института и главнокомандующий» [27]), ни разу не вспоминает о трактате Снядецкого, непосредственно связанном с функционированием этого почтенного учреждения - и это несмотря на великолепную память Наполеона.

Михал Балиньский сам, вероятно, понимал, что аргументация интереса Наполеона к личности Снядецкого явно недостаточна. Поэтому при повторной публикации очерка - уже в составе своей фундаментальной биографии Яна Снядецкого - Балиньский прибегает к дополнительной верификации изложенных событий. В частности, он называет свидетеля встреч Наполеона со Снядецким - это камергер Александр Сапега, выступавший в роли переводчика при императоре Франции. Появляется упоминание о том внимании, которое оказывал Снядецкому во время своего пребывания в Вильне и российский император Александр I. Отдельным примечанием дает историк ссылку на воспоминания графини Шуазель-Гуффье, вышедших в 1862 году, то есть, неизвестных Балиньскому в момент первой публикации очерка. Однако Шуазель-Гуффье описывает лишь общий прием профессуры университета, поэтому Балиньский вынужден особо оговорить, что не присутствовавшая при этом графиня не знакома с деталями встреч императора с ректором [28].

Наконец, имя Яна Снядецкого попадает и в общий перечень выдающихся личностей, интерес к которым проявляет Наполеон: « Расспрашивал именно о Томаше Вавжецком, который недолго был народным начальником после Костюшко, и о Михале Огинском, бывшем подскарбии Литовском, которого Император Александр I недавно произвел в сенаторы. Среди разных вопросов вспомнил наконец об Университете и его Ректоре, Астрономе. «Vous possèdez, - сказал Наполеон , - un célèbre Université, nombre des savants professeurs. Vous avez ici un fameux Astronome …» - Тут, не в состоянии вспомнить имя, задержался, как бы усиливаясь вспомнить его сам: когда со всех сторон, (а было множество различного положения лиц, больше учащейся молодежи, прибывшей из интереса и нетерпения увидеть Наполеона [29]) закричали: « Sniadecki Recteur de l ` Universit é!» - « Oui ! oui ! - сказал тут же и повторил, - Sniadeki , Sniadeki (sic! - А.Ф. ). C`est un home fort instruit; je me rappelled sa rèsponse au pamphlet de Villers sur la Pologne!..»» [30] Очевидно, что здесь мы имеем дело уже с несколько иным контекстом, нежели в первой редакции очерка - Наполеон помнит, что хотел встретиться именно с ректором университета и интересовался его личностью. Но - первичен все-таки статус ректора, который, собственно, и вызывает интерес императора Франции [31].

Нет сомнений в том, что Балиньский не был знаком с воспоминаниями Талейрана об Эрфуртском свидании Наполеона с германскими литераторами: мемуары министра иностранных дел Франции будут опубликованы значительно позже, уже в конце XIX века. Но сходство поведения французского императора в обоих описанных ситуациях, на наш взгляд, очевидно. Если предположить на мгновение, что Наполеон действительно был великолепным режиссером (а его интерес к театру как к школе исторических личностей, повторимся, был очевиден, и он сам его не скрывал), очевидно, что в Эрфурте он реализовывает задуманную им историческую мизансцену, а в Вильне в общих чертах повторяет ее - но уже с новым героем, менее высоким (для избранного императором жанра), а потому и допускает определенные отклонения от рисунка собственной роли. Снядецкий - не Гете и не Виланд, да и императора Александра рядом нет, посему можно ограничиться констатацией своего интереса к «главному интеллигенту» захваченной столицы Литвы.

Но таким образом виленская «постановка» 1812 года читается только теми, кто знаком с деталями «постановки» эрфуртской 1808 года. То есть, при меньшей исторической значимости самого события и большей грубоватости (и наигранности) исполнителя главной роли эпизод встречи Наполеона с Яном Снядецким оказывается психологически гораздо богаче, чем встреча Наполеона с Гете и Виландом. То есть, мы возвращаемся к тезису Пьера Менара о дополнительной эстетической насыщенности более поздних «художественных текстов».

Но кроме режиссерских и актерских приемов Наполеона эстетический эффект очерка «Наполеон и Ян Снядецкий», несомненно, зависит и от автора текста - Михала Балиньского. И если несколько выше мы говорили о тех приемах, которые использует Балиньский, чтобы заставить поверить читателя в адекватность своей авторской позиции и историческую достоверность описываемой сцены, то сейчас следует сказать несколько слов о том, какое дополнительное впечатление хочет вызвать Балиньский своим повествованием у читателя.

Показательно, что в тексте и Наполеон, и Снядецкий говорят на разных языках: реплики Наполеона всюду передаются исключительно по-французски, реплики Снядецкого в большинстве случаев - кроме официального приветствия, произносимого от имени возглавляемого им университета - по-польски. Несомненно, Снядецкий хорошо знает французский язык и, скорее всего, беседа идет именно на этом языке. Но, вводя, так сказать, «лингвистическую» дистанцию, тем самым Балиньский всюду устанавливает и дистанцию идеологическую, подчеркивает отчужденность героев друг от друга - не скрывая при этом и собственного восхищения личностью Наполеона. Это связано с тем, что Снядецкий остается гражданином Российской Империи, мало того - должностным лицом, и формально его сотрудничество с оккупационными властями уже само по себе должно рассматриваться как государственная измена. В задачу Балиньского как автора входит очевидная косвенная реабилитация своего покойного родственника: он подчеркивает, что Снядецкий не только не ищет встреч с императором сам, но и уклоняется от них (во всяком случае, от первой из них); что он отказывается от участия в самоуправлении; наконец, что функции его в правительстве оккупированной Литвы сводятся к организации (как подчеркивает Балиньский - к сбережению или сохранению) деятельности университета, которому оказывал свои благодеяния не только Наполеон, но и законный император - Александр. Отсюда и то особое внимание, которое Балиньский уделяет обсуждению личности Александра в беседах героев очерка.

Но остановимся на еще одном обстоятельстве. Показателен и общий контекст появления очерка «Наполеон и Ян Снядецкий». Михал Балиньский - один из ярких представителей эпохи романтической историографии в Польше - остался поклонником Наполеона и наполеоновской легенды даже тогда, когда она начала переживать в польском обществе несомненный кризис [32]: мнения интеллектуальных и духовных лидеров относительно роли Наполеона в новейшей польской истории раскололись как в самой Польше (Литовские губернии в тот момент не исключение), так и в эмиграции, возникшей после поражения восстания 1830 - 1831 гг. Балиньский публикует свой очерк в 1856 году - в начале российской «оттепели», связанной со смертью Николая I. «Воспоминания о Яне Снядецком» выходят уже в 1865 году, после поражения второго грандиозного польского восстания - 1863-1864 гг. Воспоминания о ректоре университета, ставшем членом временного правительства Литвы при Наполеоне, как мы отметили выше, уже сами по себе в этот период вызывают подозрения в возможной нелояльности к российской имперской власти [33]. И публикация мемуарного очерка М. Балиньского в любом случае должна рассматриваться одновременно и как выражение определенной позиции мужественного человека и историка.



[1] См.: Борхес Х.Л. Пьер Менар, автор «Дон-Кихота» // Борхес Х.Л. Проза разных лет. - М.: Радуга, 1984. - С. 62 - 68.

a Во время пребывания в Париже в 1804 году, видя, что Национальный Институт Франции увенчал работу Виллье о влиянии реформы Лютера (Essai sur l`Esprit et l`influence de la Reformation de Luther), в которой содержалось сфальсифицированных мест, незаслуженно унижающих Польшу, Снядецкий счел себя обязанным восстать против столь низкой несправедливости. Он написал и опубликовал на французском языке письмо к Институту под названием "Réflexions sur les passages rélatifs à l`histoire et aux affaires de Pologne, insérés dans l`ouvrage de Mr. Villers, qui a remporté le prix de l`Institut national de France le 2 germinal an. XII". (Замечания над некоторыми местами, относящимися к истории и делам Польши, находящимися в труде Виллье, получившем награду Национального Института Франции).

* Вы патриот, господин ректор?

** Да, ваша страна подверглась огромным испытаниям, частично виноваты в этом сами поляки. Но я пришёл исправить несправедливость по отношению к вам. Остальное зависит от вас. Вы родом не из этой провинции?

*** С каких пор Вы возглавляете Университет?

**** Да, император Александр - это хороший государь. Да, вы правы, это хороший государь.

***** Вы благородный человек, господин Ректор! Идите и представьте мне ваших коллег.

****** Сир! Виленский Университет хочет засвидетельствовать Вашему Императорскому Величеству глубочайшее почтение, восхищение и доверие. Это старая школа, основанная Баторием, процветанию которой способствовал Станислав Август, щедро осыпанная благодеяниями Александра I, вверяет свою судьбу герою, который удивляет мир и свой век чудесами доблести и гения и решает судьбы Империй. Посвятив себя делу общественного посвящения, размышляя об огромных благодеяниях, которые щедрость Вашего Императорского Величества распространила на науки и искусства, мы осмеливаемся надеяться, что Ваше Императорское Величество в наших трудах соизволит защитить труд Батория, который заслужил вечную признательность поляков славой своего оружия и прогрессом наук, процветанию коих он способствовал.

******* Я не хочу причинять вам неприятности, напротив, я желаю вам добра. Я всё оставляю и может быть я добавлю к этому что-нибудь.

******** Ректор - это очень благопристойный человек, и вдобавок у него есть характер.

********* Вы должны сказать спасибо императору Александру. Ведь в пылу битвы не всегда можно сдержать солдат. Вильня могла стать жертвой мародёров.

* Среди Ваших королей был великий воин, один из рыцарей Собесский, которого я очень уважаю, но заслуг которого Вы не смогли оценить.

b Всем известны ответы Наполеона, часто лаконичные, но остроумные. Один из малоизвестных, из этого его похода 1812 года, припоминаем. Главная квартира Императора была в местечке Глубокое Минской губернии, он остановился там в большом и богатом монастыре тамошних Кармелитов, и, отдыхая несколько дней, часто разговаривал с их пастырем. Раз спросил его Наполеон: насколько богаты Кармелиты в Глубоком? - Приор отвечал, что у них до тысячи дымов. - Наполеон сказал: c`est trop. - Чем же занимаетесь? Спросил дальше. - Бога хвалим, отвечал приор. - «C`est peu» сказал Наполеон.

[2] Цит. по изд.: Талейран. Мемуары. - М.: Изд-во Института международных отношений, 1959. - С. 198. - Далее ссылки на данное издание см.: Талейран, с.

[3] Цит. по изд.: Эккерман И.П. Разговоры с Гете (Перевод Холодковского Н.). - М.: Захаров, 2003. - С. 300. - Подобные театрально-литературные эффекты вполне в духе времени: «один иенский студент, задумавший убить Наполеона, отправился в Шенбрунн с томиком сочинений Шиллера в кармане. Он был в мундире, правая рука его была на перевязи; в этой руке он скрывал кинжал». - См.: Стендаль. Жизнь Наполеона // Стендаль. Собрание сочинений. В 15 т. - М.: Правда, 1959. - Т. 11. - С. 66.

[4] Талейран, с. 200.

[5] Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. - М.: Мысль, 1987. - С. 550.

[6] Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. - М.: Мысль, 1987. - С. 551.

[7] Эккерман И.П. Разговоры с Гете. - М.: Захаров, 2003. - С. 293.

[8] Талейран, с. 214.

[9] Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. - М.: Мысль, 1987. - С. 552.

[10] Талейран, с. 214. - «Дружба великого человека является даром богов» (фр.).

[11] Известный философ и историк Ф. Мейнеке назовет Наполеона «самым могущественным в столетии человеком действия, который в Эрфурте в 1808 г. приветствовал Гете словами «Voila un home» как равного в царстве духа». - Цит. по изд.: Мейнеке Ф. Возникновение историзма. - М.: РОССПЭН, 2004. - С. 372

[12] Нужно отметить, что первая встреча с Гете происходит также далеко не в торжественной обстановке. Сам поэт оставил краткое описание ее декорации: « Император завтракает за большим круглым столом; по правую его руку, немного поодаль, стоит Талейран, по левую, несколько ближе - Дарю, с которым он обсуждает вопрос о контрибуциях. Император делает мне знак приблизиться. Я останавливаюсь в пристойном отдалении…» - Цит. по изд.: Гете И.В. Беседа с Наполеоном (Эрфурт, 1808 г.) // Гете И.В. Собрание сочинений. В 10 т. - М.: Художественная литература, 1980. - Т. 9. - С. 436. - Вместе с тем присутствие при императорской трапезе само по себе не является фактом принижающим: гость допущен к «рабочему моменту»; Талейран и Дарю наделены титулами владетельных особ, и Гете фактически приравнен к ним.

[13] Примечательно, что, «обращаясь к Гёте, Наполеон произносил его фамилию на французский манер: «Мосье Готт». Писателю это, видимо, нравилось, по-немецки это звучало: «Господин Бог»». - См.: Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. - М.: Мысль, 1987. - С. 552. - Не исключено, что императору сообщили, что он обращался к Гёте как к Богу, что делает честь чувству юмора Наполеона и той высокой планке равенства, которую он устанавливает для себя и своих собеседников.

[14] Талейран, с. 208.

[15] Тарле Е.В. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. - М., Воениздат, 1992. - С. 73.

[16] См.: Швед В.В., Данскіх С.У. Заходні рэгіён Беларусі ў часы напалеонаўскіх войнаў: 1805 - 1815 гады. - Гродна: ГрДзУ, 2006. - С. 57.

[17] «… Если вы принудите меня к войне, я воспользуюсь Польшей как средством против вас», - говорит Наполеон в беседе с А.Б. Куракиным. Цит. по: Тарле Е.В. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. - М., Воениздат, 1992. - С. 18.

[18] «Находясь в Вильне, Наполеон должен был одновременно обдумывать и предпринимать две операции: против Багратиона, отступавшего со 2-й армией (45 тыс. человек) к Несвижу, и против Барклая, который уже 26 июня вышел из Вильны со своей 1-й армией (около 100 тыс. человек) по направлению к Дрисскому укрепленному лагерю на Двине». - См.: Тарле Е.В. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. - М., Воениздат, 1992. - С. 78.

[19] Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. - М.: Мысль, 1987. - С. 467.

[20] Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. - М.: Мысль, 1987. - С. 551.

[21] См.: Wawrykowa M. Napoleon w oczach niemców // Europa i świat w epoce Napoleońskiej. - Warszawa: Wiedza powszechna, 1977. - Str. 268.

[22] Эккерман И.П. Разговоры с Гете. - М.: Захаров, 2003. - С. 293.

[23] Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. - М.: Мысль, 1987. - С. 474.

[24] Талейран, с. 211.

[25] Мейнеке Ф. Возникновение историзма. - М.: РОССПЭН, 2004. - С. 372.

[26] Встреча с Наполеоном также позволяет Гете позиционироваться в глазах современников. « Этот, возможно, величайший из немцев, второй Наполеон». - пишет в дневнике Ф. Грильпарцер (цит. по изд.: Грильпарцер Ф. Автобиография. - М.: Наука, 2005. - С. 285).

[27] Талейран, с. 209. - Экспедиция в Египет поначалу вообще носила научный характер: лишь «через месяц султан объявил войну Франции, разрушив планы Бонапарта». - См.: Иванов А.Ю. Повседневная жизнь французов при Наполеоне. - М.: Молодая гвардия, 2006. - С. 19.

[28] См.: Baliński M. Pamiętniki o Janie Śniadeckim, jego życiu prywatnym i publicznym i dziełach jego. T. 1-2. - Wilno, 1865. - T.1, c. 693.

[29] Характеризуя эпоху 1810-1820-х гг. в Литве, известная польская исследовательница Алина Витковская справедливо отмечает появление в ней «поколения парней двенадцати, тринадцати, четырнадцати лет, которые также желали жить и умереть для императора, славы, родины. Даже имена носили в то время, как Мицкевич, значимые: Адам Наполеон». - См.: WitkowskaA. Rówieśnicy Mickiewicza. - Warszawa: Rytm, 1998. - Str. 47.

[30]Baliński M. Pamiętniki o Janie Śniadeckim, jego życiu prywatnym i publicznym i dziełach jego. T. 1-2. - Wilno, 1865. - T.1, c. 688.

[31] Об интересе Наполеона к проблемам образования см., в частности: Иванов А.Ю. Повседневная жизнь французов при Наполеоне. - М.: Молодая гвардия, 2006. - С. 127 - 139.

[32] См. об этом, в работах крупнейшего польского специалиста по наполеоновской эпохе Анджея Загорского, в частности: ZahorskiA. Spór o Napoleona weFrancji i w Polsce. - Warszawa: PIW, 1974. - Str. 87 - 98.

[33] Следует помнить, что именно «поляки дали Великой Армии больше всего (после Франции) солдат и вновь проявили в борьбе всеобщее мужество и самопожертвование» - См.: Skowronek J. Sprawa polska // Europa i świat wepoce Napoleońskiej. - Warszawa: Wiedzapowszechna, 1977. - Str. 380. - Значительно позже описанных Балиньским событий, уже в 1877 году, публикуя в «Русском сборнике» мемуарный очерк О.А. Пржецлавского о Ф.В. Булгарине - символе, если можно так выразиться, лояльности бывшего польского подданного к Российской Империи, редактор сборника В.Ф. Пуцыкович будет снабжать его ехидными примечаниями, в которых, в частности, обвинит Булгарина в службе в наполеоновской армии: «Тут дело не в происхождении. Насколько Ф.Б. был русский - видно из того, что, будучи русским подданным, он служил в армии вел<ичайшего> врага России». - См.: Пржецлавский О.А. Из воспоминаний Петербургского старожила. Фаддей Бенедиктович Булгарин // Русский сборник. - 1877. - Т. 2., ч. 1-2. - С. 193. - Особо следует отметить при этом, что Булгарин поступил во французскую армию в тот период, когда Россия и Франция являлись союзниками, но это никак не интересует редактора. См. об этом: Федута А.И. Слово «белорус» в воспоминаниях Осипа Пржецлавского // Поэтика и лингвистика. Материалы научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Р.Р. Гельгардта. 16 - 19 октября 2006 г. - Тверь: ТГУ, 2006. - С. 42 - 44.



[I] Виллье Шарль-Франсуа-Доминик (1767 - 1815) - французский историк и писатель, один из первых исследователей Канта.

[II] Сапега Александр-Антоний (1773 - 1812) - из белорусского магнатского рода, князь. Политик, с 1807 г. - при дворе Наполеона, входил в его ближайшее окружение.

[III] Речь Посполитая была федеративным государством, состоявшим из двух составляющих - Коронной Польши (так называемой Короны) и Великого Княжества Литовского. Снядецкий был родом из Великопольши - одного из исторических регионов Короны.

[IV] Александр Первый (1777 - 1825) покровительствовал Виленскому университету, как и в целом польской культуре и образованию.

[V] Баторий Стефан (1533 - 1586) - король Речи Посполитой (с 1575 г.), основатель Виленского университета.

[VI] Понятовский Станислав-Август (1732 - 1798) - король Речи Посполитой с 1764 по 1795 гг. По инициативе Станислава Августа прошла реформа образовательной системы в Польше и Литве.

[VII] Дарю Пьер-Антуан-Брюно (1767 - 1829) - граф, французский государственный деятель. В 1811 - 1813 гг. - государственный секретарь Франции.

[VIII] Маре Гюг-Берналь (1763 - 1839) - французский государственный деятель, герцог Бассано (с 1811 г.), министр иностранных дел Франции в 1811 - 1813 г.

[IX] Бертье Александр (1753 - 1815) - французский государственный и военный деятель, маршал Франции (с 1804 г.), князь Невшательский (с 1807 г.), герцог Ваграмский (с 1809 г.). В 1812 - 1814 г. - начальник Генерального Штаба французской армии.

[X] Рюлье Клод Карломан де (1735 - 1791) - французский политик и историк, автор написанной для французского дофина (будущего Людовика XVI) «Истории Польши» (1768). Наполеон мог быть знаком с его незаконченным трудом «История смуты в Польше…» (т. 1-4, 1807).

[XI] Ян III Собесский (1629 - 1696) - польский полководец, с 1674 г. - король Речи Посполитой. Возглавлял коалицию христианских держав в битве при Вене 12 сентября 1683 г. и одержал в ней сокрушительную победу над турецкой армией.

[XII] Имеется в виду имение Горенки, принадлежавшее с 1746 г. семье Разумовских (фельдмаршалу К.Г. Разумовскому и его потомкам). В 1812 г. имение принадлежало Алексею Кирилловичу Разумовскому, известному своей страстью к ботанике.

[XIII] Библиотека Полоцкого иезуитского коллегиума после закрытия его в 1831 г. (после неудачного восстания на бывших польско-литовских землях) была вывезена в Петербург и передана Императорской Публичной библиотеке.

 
Top
[Home] [Maps] [Ziemia lidzka] [Наша Cлова] [Лідскі летапісец]
Web-master: Leon
© Pawet 1999-2009
PaWetCMS® by NOX