Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
РАСЦВЕТ И УПАДОК (XVI-XVIII вв.)
VI. Консолидация и экспансия
Польша существует, когда существует самосознание, способное найти материальные средства для своего выражения. Для XVI в. уже с большей определенностью можно говорить о том, каковы были отличительные черты Польши и поляков того времени. В их числе был польский язык как устойчивый элемент польской идентичности, который в XVI в. сумел вытеснить латынь из сферы общественной жизни и стать средством выражения в области духовной жизни поляков. В этот же период укоренилось общее для всего шляхетского сословия представление о праве как о норме, стоящей выше любой власти. И наконец, на смену королевству пришла Речь Посполитая как самобытная форма государственного правления, оказавшая огромное влияние на всю дальнейшую историю. В Речи Посполитой шляхетское сословие превратилось в «шляхетскую нацию»; на протяжении жизни двух поколений, благодаря полученным прежде привилегиям и благоприятной экономической конъюнктуре, в ее руках оказался полный контроль над всеми областями политической, социальной и экономической жизни. Шляхетская Речь Посполитая просуществовала вплоть до разделов, однако характер доминирующего положения шляхты не претерпел существенных изменений. На протяжении XVI в. король превратился в избираемого монарха с весьма ограниченными властными полномочиями, знать стала магнатерией, а шляхта, не забывая о своем рыцарском происхождении, стала превращаться в помещичье сословие. Смерть короля Яна Ольбрахта (1492-1501) открыла новый период в истории Польши, когда наметились противоречия между интересами государства и интересами правящей династии. Амбиции Ягелло-нов, иногда совпадавшие, а иногда и противоречившие устремлениям шляхты, столкнулись с экспансионистскими планами Габсбургов. Шляхта испытывала неприязнь к этой династии и неохотно соглашалась выполнять какие-либо повинности в пользу государства. Ягеллоны, в свою очередь, стремились сохранить свои позиции в Литве, в чем шляхта усматривала как положительные, так и отрицательные для себя моменты. Каковы были интересы Речи Посполитой, ставшей воплощением интересов шляхетского сословия? Ответ на этот вопрос найти непросто.
После поражения литовцев в войне с Московским государством на реке Ведроша (1500) и коронной армии на Буковине (1497) сложились условия, которые благоприятствовали сближению Польши и Литвы. В 1499 г. перед лицом угрозы со стороны Московского княжества была восстановлена Городельская уния; в 1501 г. она была вновь подтверждена, что было обусловлено причинами внутриполитического характера. Тогда же закрепилась практика избрания короля на выборных съездах шляхты, хотя круг претендентов ограничивался только членами правящей династии. Занимавший с 1491 г. литовский престол Александр (1501-1506) в обмен за коронацию и польский трон издал Мельницкий привилей (1501), согласно которому знать оказывалась в более выгодном по сравнению со шляхтой положении: власть переходила в руки сената, а королю практически отводилась роль его председателя. Совершенно очевидно, что перспектива ограничения властных полномочий не отвечала интересам монарха, поэтому он попытался найти опору в лице средней шляхты. В результате на сеймах, состоявшихся в Пётркове (1504) и Радоме (1505), сложился антимагнатский союз, который положил начало борьбе за возвращение жалованных коронных владений. Возвращение этих земель в казну позволило бы королю увеличить свои доходы, а шляхте - рассчитывать на уменьшение налогов в пользу государства. Закон об incompatibilia 1, в свою очередь, препятствовал сосредоточению слишком большой власти в одних руках, что также представляло опасность для короля и шляхты. Последней, однако, удалось отстоять фундаментальный принцип «ничего нового» ( лат. nihil novi) (1505). Запрет на введение каких-либо новшеств без согласия представителей шляхты был закреплен в 1506 г. в своде законов, составленном по инициативе коронного канцлера Яна Лаского. Но ни одна из сторон не проявила должной решительности. Борьба за так называемую «экзекуцию прав» 2 не разрешила существующих проблем, хотя именно вокруг экзекуции и была на протяжении более чем полувека сосредоточена деятельность шляхетских реформаторов государства. В борьбе за свою сословную гегемонию они выработали особый стиль общественной деятельности и специфические формы жизненного уклада.
Двум последующим представителям династии Ягеллонов - Сигизмунду I (1506-1548), прозванному Старым, и его сыну Сигизмун-ду Августу (1548-1572) удавалось довольно удачно балансировать между устремлениями знати и претензиями шляхты. В этом заключался интерес династии, который в понимании последних Ягеллонов был тождествен интересам государства. Их политике противостояла концепция Речи Посполитой, т. е. республики (res publica) как общего блага, идентифицируемого с благом шляхетского сословия. Но, хотя конфронтация двух концепций государственного устройства принимала порой резкие формы, до открытого столкновения дело не дошло: экономические преобразования, распространение протестантской Реформации и гуманистических идей протекали спокойно. Сложилось своего рода равновесие, которое выражалось в принципе взаимодействия трех так называемых «сеймовых сословий»: короля, сената и «посольской избы».
Коронные земли и Великое княжество Литовское, как и прежде, были объединены персональной унией; и лишь в 1569 г. в Люблине была заключена уния реальная и два государства были объединены в единое целое. Речь Посполитая превратилась в однородный (с точки зрения институтов государственной власти) политический организм, но сохранила при этом неоднородность во всех иных отношениях. Территория государства после аннексии Ливонии в 1582 г. составляла 815 тыс. кв. км и была меньше, чем в начале века (1140 тыс. кв. км); после заключения Поляновского мира в 1634 г. она увеличилась до 990 тыс. кв. км. После России это было самое большое государство в Европе. Прирост населения был довольно значительным, достигая в центральных районах Короны (Великая Польша, Малая Польша, Мазовия) 0,3% в год; такой прирост населения сохранялся до середины XVII в. В начале XVI столетия в Речи Посполитой проживало около 7,5 млн человек, от 8 до 10 млн - в 1582 г. и почти 11 млн - в 1650 г. При этом население распределялось очень неравномерно: в Малой Польше его плотность составляла 22 человека/кв. км, а на Украине - не более 3 человек/кв. км. И хотя средняя плотность населения выросла с 6 до 11 человек/кв. км, страна оставалась малонаселенной. По этой причине, вероятно, государство не стимулировало интенсивную колонизацию и не решало возникающие социально-экономические проблемы репрессивными методами. Постепенно, хотя и не очень быстрыми темпами ограничивалась свобода передвижения крестьян, что служило интересам шляхты и ее фольварочного 3 хозяйства. Со временем крестьянам было навязано крепостное право. И лишь гораздо позже дали о себе знать отрицательные для государства последствия подобного решения.
Оба последних представителя династии Ягеллонов вели ожесточенную борьбу в первую очередь за то, каким образом будет осуществляться управление в государстве. Обладая неограниченной наследственной властью в Литве, Ягеллонам не удалось навязать Речи Посполитой государственное устройство абсолютистского типа. Это не было связано с многочисленностью шляхетского сословия, достигавшего 8-10% общей численности населения. В это же самое время в Испании численность знати была приблизительно такой же, но, несмотря на это, там сложилась совершенно иная форма правления, ставшая для польской шляхты XVI-XVII вв. синонимом самой ужасной тирании. Поэтому безуспешность попыток королевской власти обрести доминирующую позицию в государстве следует связывать с другими причинами.
Речь Посполитая сформировалась как государство шляхты. Она оставалась таковым и тогда, когда реальные рычаги власти оказались в руках магнатерии, и тогда, когда власть в стране вершили иностранные армии и резиденты соседних держав. Начиная с XIV в. шляхта постепенно отвоевывала себе привилегии, которые позволили рыцарскому сословию превратиться в сословие землевладельцев, и именно это дало ей возможность воспользоваться уникальной экономической конъюнктурой, сложившейся в XVI столетии, в Европе в связи с ростом спроса на зерно и притоком ценных металлов из Америки. Проблемы, связанные с так называемым кризисом феодализма, затронули польскую шляхту в меньшей степени, чем привилегированное сословие на Западе, и, возможно, поэтому численность польской знати существенно увеличилась. В любом случае решение было найдено прежде, чем сложилась благоприятная экономическая конъюнктура: личная зависимость крестьянства стала основой шляхетской модели общества и государства, а конъюнктура цен на зерно в XVI в. позволила в полной мере использовать эту зависимость. Речь Посполитая не была воплощением идеала, но идеал шляхетской демократии сложился в государстве, которое на практике стояло на страже прав своих граждан. Государство было призвано укреплять правовую систему, гарантировать безопасность граждан и не ограничивать их экономическую инициативу; выгода шляхтича-помещика должна была стать выгодой государства, интерес шляхетского сословия - государственным интересом. И именно с учетом этой перспективы необходимо рассматривать события не только XVI в., но и всей эпохи «Речи Посполитой обоих народов».
Власть в Речи Посполитой была разделена между тремя силами, а сложившееся в первой половине XVI в. равновесие препятствовало введению каких-либо принципиальных новшеств в сфере управления государством. В 30-е годы XVI столетия под лозунгом «исполнения» (executio) прежних прав и возвращения королевских владений формируется политическое движение шляхты, получившее название экзекуционного движения. Политически активная часть шляхетского сословия стремилась добиться влияния на монарха, давая ему, таким образом, шанс укрепить собственную власть. Программа «экзекуции прав», связанная с польской Реформацией и распространением идей гуманизма, долгое время оставалась в сфере постулатов. Но сила шляхты заключалась в том, что именно ей принадлежало право определять уровень налогов, и король был не в состоянии получить необходимые ему средства другим путем, хотя скудость королевской казны объяснялась не только отсутствием . кредитования со стороны мещанства. Экзекуционисты, не соглашаясь с экономическими привилегиями католического клира, требовали независимости от Рима. Но им не удалось создать национальную церковь. По всей видимости, ни король, ни шляхта не нуждались в столь радикальном решении проблем. Реформация, однако, получила среди шляхты довольно широкое распространение, и в середине XVI в. Речь Посполитая являлась де-факто государством нескольких религиозных вероисповеданий. Это, впрочем, не изменило общего направления эволюции общества и государства.
В конце 50-х годов XVI в. постепенно нарастало ощущение бесплодности спора, который длился в течение двух десятилетий. Сигизмунд Август, который остро нуждался в средствах на ведение войны В:Ливонии, пошел на сближение с посольской избой. На Пётрковском сейме 1562-1563 гг. были утверждены требования экзекуционистов, и в первую очередь требование произвести ревизию полученных магнатами прав на владение королевскими землями, что должно было ослабить позиции знати; было решено, что четвертая часть доходов с этих земель будет выделяться на содержание постоянной армии. Шляхта попыталась переложить обязанность по защите государственных границ на короля и крепостных. Стремясь обезопасить себя от возможных притеснений со стороны монарха, шляхта сохранила за собой право на неповиновение королю. Но союз короля со сторонниками реформ не принес успеха ни одной из сторон, а в 1569 г. и вовсе разразился конфликт сторон: чтобы заставить шляхту реформировать налоговую систему, король всячески сдерживал реформу апелляционного судопроизводства.
Агитация вокруг программы экзекуции и планов переустройства Речи Посполитой, особенно активно проводившаяся на сеймах 1564 и 1565 гг., значительно ослабла после смерти Сигизмунда Августа, хотя борьба за власть и за передел доходов все еще продолжалась. Шляхта ревниво следила за тем, чтобы раздача владений и должностей не приводила к усилению позиций короля и чтобы государство не ущемляло прав своих граждан. В 1573-1575 гг. была установлена главенствующая роль сейма в политической жизни. Но прерогативы, полученные сеймом, были своего рода авансом. В условиях дальнейшего усиления имущественного расслоения шляхты это привело в XVII в. к усилению роли магнатерии.
В государстве, которое все более превращалось в республику «шляхетской нации», ослабевало чувство Corpus Regni, т. е. общей ответственности за его судьбу. Это понятие по-прежнему распространялось на все земли лехитских славян, а также на земли, некогда входившие в состав государства Пястов. Во второй половине XVI в. постепенно ослабевает стремление к полному объединению этих территорий, уступая место новому стремлению к совершенно иной идентичности Речи Посполитой. Процесс интеграции земель и людей осуществлялся в соответствии с новой формулой, что повлияло на направления и формы внешней экспансии.
Шляхта восприняла интегрирование Мазовии в состав коронных земель как должное. Эти земли включались постепенно на протяжении XV и XVI вв., по мере угасания местной княжеской династии; их окончательная инкорпорация завершилась в 1526-1529 гг. На протяжении последующих 50 лет Мазовия в полной мере интегрировалась в состав Речи Посполитой, хотя и слыла самым бедным регионом, известным своей чрезвычайно многочисленной (до 40% населения) мелкопоместной, задиристой и весьма невежественной шляхтой. Но благодаря тому что Варшава стала столицей, этим землям суждено было стать символом всех польских земель. После Великой Польши пришло время Мазовии стать синонимом всего «польского», хотя это и произошло уже в эпоху утраты государственности. Наряду с территориальной интеграцией в XVI в. рождалось осознание общности интересов и ощущение единства. Но этот процесс затронул польские земли не слишком глубоко и не преодолел их разнородности. Двойственный характер идентификации шляхты с польской землей и с Речью Посполитой облегчал территориальную экспансию без одновременного усиления государства.
Иначе сложились судьбы прусских территорий, где интересы и сознание местной знати радикально отличались от тех, что были присущи основной массе польской шляхты. Тевтонский орден не отказался от идеи вернуть утраченные в предыдущем столетии территории. Для реализации своих устремлений он легко находил поддержку в империи, поскольку Габсбурги видели в Ягеллонах своих соперников за гегемонию в Центральной Европе. Гданьск связывали с Польшей деловые интересы, при этом жителям города навязывалась совершенно независимая от Речи Посполитой политика. Гданьский патрициат стремился не подпускать Речь Посполитую близко к Балтике и был совершенно не намерен подчиняться ее налоговой политике. Польскую шляхту, по правде говоря, интересовали только цены на зерно и условия приобретения иностранных товаров. У представителей государственной власти не существовало какой-либо определенной концепции относительно морской политики, а потому все попытки подчинить себе Гданьск были непоследовательны. Во время первой Северной войны 1563-1570 гг.
4 Речь Посполитая в силу своих интересов в Ливонии оказалась вовлечена в боевые действия на Балтийском море. Сигизмунд Август считал, что Москве нельзя давать доступ к Балтике и что нужно создавать собственный флот. Это переплетение внутри- и внешнеполитических условий склонило его к сотрудничеству с движением экзекуционистов. Король действовал решительно и в 1568 г. сумел подчинить себе Гданьск. Зато Стефан Баторий, занятый исключительно московскими и венгерскими делами, с легкостью пошел в 1576 г. на уступки жителям Гданьска: жизненно важное для существования Речи Посполитой устье реки Вислы осталось под контролем гордого города, словно все были уверены в том, что сбыт польского зерна лучше всего доверить Гданьску.
Обособленность Королевской Пруссии (Восточного Поморья) была ликвидирована после 1568 г. Зато возникшее на территории Пруссии после секуляризации Тевтонского ордена княжество все более явно демонстрировало свою независимость от Речи Посполитой. Присяга, принесенная в 1525 г. последним великим магистром Альбрехтом Гогенцоллерном Сигизмунду I, стала событием, которое, впрочем, не повлияло на будущее этих земель. Обе стороны имели все основания считать это событие внешнеполитическим успехом: хотя секуляризация лишала княжество протекции со стороны императора и папы, Альбрехт сумел предотвратить, казалось бы, неизбежное военное поражение, а Речь Посполитая - обезопасить свой северный фланг без дополнительных затрат. Гогенцоллерны стремились создать на территории Пруссии собственное государство и, несмотря на свою жесткую позицию, смогли получить значительную поддержку у местной шляхты и мещанства. Но политические силы Речи Посполитой не проявляли к этому интереса, поэтому бранденбургским Гогенцоллернам удалось сначала закрепить свои наследственные права на Пруссию (1563), а в 1611 г. распространить на нее права лена, чтобы в 1657 г. добиться наконец полного уничтожения ленной зависимости Княжеской Пруссии от Польши. Сиюминутные выгоды, полученные от секуляризации ордена, были незначительными, а последствия этого проявились много позже. Прусская проблема в XVI столетии не рассматривалась в категориях этничности, а религиозный фактор дал о себе знать лишь в XVII в., когда начинала формироваться польская идентичность, связанная с католицизмом и шляхетством.
Северные и западные территории не привлекали внимания шляхты и короля, а потому остались незамеченными вполне реальные шансы установить контроль над Западным Поморьем на рубеже XVI- XVII вв.; никто специально не заботился и о том, чтобы вернуть хотя бы часть отошедших к Чехии силезских земель. Внимание шляхты и власти было обращено на другое (юго-восточное) направление, хотя этот фактор не может служить исчерпывающим объяснением того, почему Речь Посполитая отказалась от борьбы за западные и северозападные земли. Интересы Польши той эпохи, когда существовало определенное языковое и социальное сообщество, смещались с северо-западного направления на юго-восток. Причины этого дрейфа не до конца ясны. В этом же направлении шли наиболее интенсивные процессы интеграции; ось этого направления объединяла самые густонаселенные территории: Куявию, Мазовию и краковское земли с привлекательными для сельскохозяйственной колонизации землями Галицкой Руси, Волыни, Подолии. Здесь также проходил путь, по которому заработанные на торговле зерном драгоценные металлы устремлялись в направлении Леванта; этим же путем (но уже с другой стороны) в Польшу проникали столь характерные для той эпохи восточные мотивы. Следовательно, эти геополитические перемены нельзя считать случайными и объяснять их только сословным эгоизмом польской шляхты.
Польская экспансия в восточном направлении и сейчас продолжает вызывать большие споры. Эта экспансия стала одним из проявлений процессов интеграции, в результате которых значительная часть населения, главным образом шляхетского происхождения, стала считать себя поляками. Уния 1569 г. с Литвой была не диктатом Польского королевства, а выражением воли шляхетского слоя, интересы которого были в каком-то смысле подчинены высшим интересам Речи Посполитой. Уния втянула Корону в далекие, казалось бы, от нее московские, а со временем также ливонские и украинские проблемы. Нужно, однако, иметь в виду, что в XVI в. именно Московское княжество осуществляло экспансию на землях Великого княжества Литовского. И если возможно говорить о какой-либо польской исторической ошибке, то только в том смысле, что был допущен конфликт со Швецией, а не в том, что Польша противостояла продвижению московского государства на Запад. С точки зрения политических категорий XVI в. действия Речи Посполитой необходимо признать вполне рациональными. Выход Польши к Балтийскому морю в годы правления Сигизмунда Августа был смелым, но лишенным оснований замыслом; никто, кроме короля, не понимал необходимости этого предприятия. Видя в территориальной экспансии средство для расширения своего жизненного пространства и поддержания сословного статуса, шляхта в XVI в. находила в Речи Посполитой более простые решения, чем стремление пробиваться к морю. Голландцы, датчане, ганзейцы и даже жители Гданьска, хотя их интересы и противоречили друг другу, были против создания польского флота или контролирования со стороны Польши навигации на Балтийском море. Однако важно отметить, что предложенное Сигизмундом Августом и его сторонниками решение проблемы (так называемая Морская комиссия 1568 г. и план строительства королевского флота) не получило поддержки со стороны шляхты.
Не проявляя интереса к Пруссии, Речь Посполитая обратилась к экспансии в Ливонии. Эти земли, находившиеся под властью Ливонского ордена меченосцев, были охвачены внутренними конфликтами на религиозной почве. Конфликты усугублялись интригами со стороны внешних сил, заинтересованных в установлении своей власти над богатой страной, контролирующей торговлю с литовскими и русскими землями. Вмешательство Сигизмунда Августа во внутренние конфликты в Ливонии привело в 1557 г. к заключению направленного против России Позвольского соглашения. Началась война, в результате которой Россия добилась выхода к Балтийскому морю в Нарве (1558); Швеция вторглась в Эстонию (1561); Дания овладела Эзельским епископством. Ливония оказалась перед выбором: либо подвергнуться разделу, либо сохранить свою целостность, которую, как тогда представлялось, могла гарантировать только Речь Посполитая. В 1561 г. орден был секуляризирован, и на территории Курляндии и Семигалии (Земгале) создано светское княжество; оставшиеся территории превращались в польско-литовское совместное владение. Такое решение проблемы, которое в тот момент было для 1 жителей Ливонии наиболее выгодным, выглядело привлекательным скорее для польских магнатов, чем для шляхты. Сигизмунд Август стремился укрепить связи ливонской знати с Речью Посполитой, но этому помешало все возраставшее давление со стороны польской и литовской шляхты. Созданные в Ливонии в годы правления Стефана Батория староства оказались в руках поляков. В этой ситуации стала очевидной необходимость договориться с одним из претендующих на Ливонию соперников, но, поскольку соглашение с Москвой было невозможно, единственно разумным явился союз со Швецией. Однако именно этот вариант оказался совершенно нереалистичным, и Речь Посполитая не сумела достичь в Ливонии значительных успехов с помощью военной силы. По мирному договору, подписанному в Щецине (1570), Швеция укрепила свои позиции, а Московское государство, благодаря поддержке Габсбургов, сохранило за собой право судоходства по Нарве. При подобном раскладе сил удар Ивана IV в 1577 г. не только был нацелен на вытеснение Речи Посполитой из Ливонии, но и представлял серьезную угрозу для Литвы.
С точки зрения интересов Речи Посполитой экспансия в Ливонии была вполне оправданной, однако способ ее осуществления оказался не совсем удачным. Слишком сложно было примирить между собой материальные интересы магнатов, контрреформаторские настроения католического духовенства и налоговые интересы государства. А потому, несмотря на растущее влияние шляхетской культуры и возможные выгоды от союза с Речью Посполитой, Ливония продолжала колебаться. Это облегчало вмешательство со стороны Швеции и подталкивало и Москву к новым нападениям. В этих условиях юго-восточное направление польской экспансии представлялось самым выгодным. Магнаты и шляхта действовали совместно. Это, однако, не означает, что они всегда действовали умело. Такое направление экспансии, в результате которой можно было избежать конфликта с Турцией и Россией, отвечало естественным тенденциям развития и социально-политической структуре Речи Посполитой. При этом все попытки вовлечь шляхту в войну против Москвы и подчинить русское общество с помощью церковной унии ыли несостоятельными, не соответствовали пространственному и культурному статусу Речи Посполитой и, следовательно, были обречены на поражение. Подобный конфликт был по плечу лишь действительно великой державе, однако Речь Посполитая, имея для этого достаточно возможностей, великой державой тогдашней Европы так и не стала.
Если попытаться оценить значение юго-восточного направления экспансии - единственного, которое давало возможность избежать прямых военных конфликтов и решить при этом проблемы, связанные с численным увеличением шляхты, - то возникают два соображения. Во-первых, избыток шляхты не был столь значителен, коль скоро в XVI в. не удалось укрепиться на Украине и полонизировать ее. Во-вторых, как характер земель, включенных в состав Короны после Люблинской унии 1569 г., так и специфика государственного устройства способствовали развитию на этих территориях крупной земельной собственности. На пограничных землях, слабо населенных, но очень плодородных, которым постоянно угрожали татарские набеги, происходили противоречивые процессы: с одной стороны, колонизация осуществлялась преимущественно местным населением, которое отличалось от польского элемента по своей этнической и религиозной принадлежности; с другой - только большие земельные владения могли успешно обороняться в условиях постоянной внешней опасности. Поэтому именно на юго-восточных землях складывалось экономическое могущество магнатов и возникали предпосылки для их реальной независимости. Как будет отмечено ниже, шляхта оттолкнула от себя казачество, единственную силу, которая могла бы прочно связать Украину с Речью Посполитой и польской культурой. Нежелание решать проблему запорожских казаков стало, вероятно, той единственной ошибкой, которой можно было избежать.
Со смертью последнего Ягеллона наступила эпоха выборных (элекционных) королей. Период бескоролевья (июль 1572 - май 1573 г.) и продолжавшееся немногим более года правление Генриха Валуа (1573-1574) не поколебали Речь Посполитую: несмотря на хаос, сопровождавший элекцию, внутренние распри и вмешательство извне, кризиса удалось избежать. В годы правления Стефана Батория (1576-1586) и Сигизмунда III Вазы (1587-1632) Речь Посполитая достигла апогея своего могущества: самые обширные за всю ее историю границы, самая масштабная экспансия и самая весомая позиция в Европе - все эти преимущества пришлись на тот момент, когда уже давали о себе знать предпосылки будущего краха. В Речи Посполитой не уделялось большого внимания внешней политике. Она не отличалась продуманностью, сочетая не связанные между собой, часто противоречившие друг другу интересы монарха и шляхты, отдельных родов знати, Короны и Литвы. В начале XVI в. на внешнюю политику влияли династические планы Ягелло-нов и их противодействие экспансии Габсбургов. Формирование Речи Посполитой было связано с гибкостью институтов Короны. Этому же способствовала и сознательная политика династии. На рубеже XV-XVI вв. международная ситуация представлялась особенно благоприятной. Большие надежды на сдерживание османской экспансии вселяла перспектива, что по Дунаю будет проходить граница государства, имеющего солидные тылы; вопрос был лишь в том, о каком государстве могла идти речь. Совершенно очевидно, что на роль главной, а следовательно, и доминирующей в этой части Европы силы претендовала империя. Политика Ягеллонов в этом регионе зависела де-факто от местных антигабсбургских тенденций: Речь Посполитая, во-первых, могла стать противовесом габсбургской экспансии, а во-вторых, в ней видели защиту от турецкой угрозы. Было ли это заблуждением? Если не принимать в расчет Чехию, для которой союз с Австрией казался более выгодным, нежели опора на Польшу, все страны южного пояса стремились к обретению государственной независимости. И это в значительной мере увеличивало шансы Ягеллонов на то, чтобы достойно конкурировать с Габсбургами.
Обе стороны всерьез подходили к этой проблеме. Император Максимилиан поддерживал все попытки Тевтонского ордена добиться независимости и искал союзника в лице Москвы. Экспансия Русского государства при Василии III развивалась быстрыми темпами, вступая в конфликт с территориальными претензиями со стороны Литвы. В 1514 г. был захвачен Смоленск, и важная победа польско-литовской армии под Оршей в том же году не обеспечила политического решения конфликта. Тогда Сигизмунд I затеял долгосрочную политическую интригу, целью которой было обретение польско-литовским государством великодержавного статуса. В 1515 г. Сигиз-мунду удалось изменить невыгодную для Польши ситуацию: ценой надежды на получение чешского и венгерского престолов он добился от Максимилиана отказа поддерживать Тевтонский орден и плести интриги в Москве. Но у этого плана не было прочной опоры, доказательством чего стали дискредитировавшие Сигизмунда действия чехов во время выборов императора в 1519 г. Альбрехт Гогенцоллерн оставался союзником Москвы (с 1517 г.); но в 1519-1521 гг. поляки сумели оказать на него значительное давление. От катастрофы орден спасли дипломатическое вмешательство Карла V и действия датского флота. Дальнейшее развитие событий в Пруссии и империи заставило Альбрехта подчиниться Польше, и союз этот оказался устойчивым на протяжении длительного времени. В 1522 г. литовцы заключили с Москвой перемирие, не получив, однако, обратно утраченных ими смоленских и северских земель. Такое положение вещей сохранилось и после русско-литовской войны (1534-1537). Условия мирного договора соблюдались в течение 25 лет и были нарушены агрессивными действиями со стороны Ивана IV. Ягеллонский план укрепления своего влияния в Центральной Европе, если таковой и существовал, закончился провалом в 1526 г. под Мохачем, где венгерские войска были разбиты турками. Смерть молодого венгерского короля Людовика Ягеллона открыла Фердинанду Габсбургу дорогу к чешскому и венгерскому престолам. Сопротивление в Венгрии было непродолжительным; шляхетская партия, объединившаяся вокруг Яноша Запольяи, который пользовался поддержкой Сигизмунда, не смогла сохранить целостность страны. Турция была ближе и оказалась более надежным протектором, чем Речь Посполитая. События обнажили слабость позиций Сигизмунда I в Европе: он не мог участвовать в военных конфликтах одновременно на нескольких фронтах, а против Турции старался не предпринимать никаких действий. Причиной конфликтов с молдавскими господарями было стремление контролировать проходящие через их земли торговые пути. Конфликты ограничивались рамками приграничных войн, чтобы не провоцировать Турцию, которая рассматривала эти земли как сферу своего влияния. Поэтому после победы гетмана Яна Тар-новского над молдавским господарем Петрилой (Петр Рареш) под Обертыном (1531) Польша довольствовалась гарантией безопасности для региона Покутья, не пытаясь установить протекторат над всей Молдавией. С Портой в 1533 г. был заключен вечный мир, который не нарушался почти целое столетие. Ни с финансовой, ни с военной точек зрения Речь Посполитая не была в состоянии сделать необходимое усилие, чтобы воплотить в жизнь возможности, которые открыла перед ней династическая политика Ягеллонов.
Между двумя потенциальными империями - габсбургско-испанской и Российской находились и жизненное пространство, и материальные ресурсы, достаточные для создания мощной политической системы. В данном отношении весьма поучительным представляется пример Франции, которая в определенные моменты своей истории была окружена еще большим числом врагов. Причины политического поражения Польши в Центральной Европе коренятся в интересах правящей группы: эти интересы привели к формированию такой политической системы, которая была неспособна вести экспансию с помощью военной силы. Именно поэтому противостоявшая Габсбургам Франция искала союзника скорее в лице Турции, чем Речи Посполитой. И это особенно заметно в решении проблемы dominium maris baltici - господства на Балтийском море. Весьма характерно, что для всех последующих польских королей ливонская проблема была важнее прусской. Главную опасность для Речи Посполитой представляла Москва, поэтому возникало стремление создать на территории Ливонии преграду, способную сдержать распространение «варварства». Внешнеполитический поворот в сторону Швеции после 1568 г., когда на шведский трон вступил женатый на Катажине Ягеллонке Юхан III Ваза, оказался недолговечным. Сложно ответить на вопрос, что было причиной: отсутствие взаимопонимания с обеих сторон, непонимание сути балтийской проблемы или простые человеческие амбиции, начиная со спора вокруг Эстонии. В любом случае в 1570 г. в Щецине император оставил польских послов ни с чем, делая невозможным план дипломатической изоляции Москвы. Послы Речи Посполитой оперировали во время переговоров аргументами нравственного характера, в то время как были необходимы деньги и пушки. Весьма вероятно, что неудача, постигшая в последующие десятилетия наиболее естественный для Польши внешнеполитический союз со Швецией, проистекала из неспособности Речи Посполитой мобилизовать необходимые средства. Эта слабость государства заставляла постоянно проигрывавших в борьбе за польский престол Габсбургов строить планы разделов и поддерживать все политические силы, способные причинить вред Речи Посполитой. Ни в Вене, ни в Стамбуле не понимали специфики политического строя Речи Посполитой, что не помешало им сделать трезвый расчет, исходя из ответов на вопросы: может ли государство, стремящееся обрести статус великой державы, допускать самоуправство жителей Гданьска, платить подати татарам, оставлять безнаказанным вмешательство в свою внутреннюю политику? Что же это за король, который не правит и не управляет?
Нельзя обвинять Стефана Батория в том, что для него проблемы Гданьска и Пруссии были менее важны по сравнению с угрозой со стороны России в Ливонии. Это, по всей видимости, соответствовало и точке зрения сейма, который согласился ввести чрезвычайный налог. Благодаря дополнительным средствам король провел последовательно три военные кампании, в результате которых удалось оттеснить Россию от устья Двины. Удар по русским землям, ознаменованный приобретением Полоцка (1579), Великих Лук (1580) и осадой Пскова (1581), позволил подписать в Яме-Запольском перемирие, по которому Речь Посполитая получала всю Ливонию и Полоцк. Успех был очевиден, но оказался недолговечным. В самой Ливонии, когда миновала угроза установления власти Москвы, союз с Речью Посполитой уже не считали необходимым. Баторий и поляки не рассматривали всерьез угрозу со стороны шведов, и те, воспользовавшись ситуацией, захватили Нарву и укрепляли свои позиции в Эстонии. Получив Ливонию, Речь Посполитая не сумела воспользоваться своим успехом в полной мере и не ликвидировала источник потенциальных конфликтов со Швецией. Каковы были внешнеполитические приоритеты Батория? В первую очередь, он стремился свести на нет опасность вмешательства Москвы. Можно ли это считать прелюдией к значительным военным действиям против Турции и вытеснению ее за Дунай? Батория всегда подозревали в том, что свою мечту об освобождении Венгрии он ставил выше интересов Речи Посполитой. Именно он под давлением финансовых трудностей согласился отказаться от большей части остававшихся в руках короля судебных полномочий: в 1578 г. был создан Коронный трибунал - высшая апелляционная инстанция по гражданским и уголовным делам, заменившая апелляционный королевский суд. Но Баторий наряду с этим никогда не отказывался от мысли упрочить собственные позиции. Смерть короля помешала осуществить и турецкий проект, и планы вторжения в Московское государство, а последовавшее за нею бескоролевье усилило влияние магнатов в сейме и государстве.
Как можно оценить положение Речи Посполитой через 20 лет после заключения Люблинской унии? При Стефане Баторий она занимала более активную внешнеполитическую позицию, и перед ней открылась перспектива активного участия в европейских делах. После того как удалось справиться с Москвой, появилась возможность заключить союзы с Англией, Нидерландами или Филиппом II, ибо всех их связывали интересы на Балтике. Однако именно на этом направлении Речь Посполитая не сумела проявить силу. Но после того как турецкий и московский планы отошли на второй план, избрание Сигизмунда Вазы на польский престол (19 августа 1587 г.), возможно, открывало перед государством новые внешнеполитические перспективы.
Это избрание, равно как и предыдущее, не было единогласным. Победу Сигизмунда Вазы предопределила военная акция: в 1588 г. в битве под Бычиной канцлер Ян Замойский взял в плен контркандидата на престол эрцгерцога Максимилиана Габсбурга. Продолжительное правление Сигизмунда III привело Речь Посполитую к вершинам ее могущества, но одновременно с этим стало эпохой невиданных поражений. Трудно объяснить эти превратности судьбы, если не задуматься над сутью государственного строя Речи Посполитой и не учитывать роли простых человеческих амбиций. Однако прежде обратимся к усилиям Речи Посполитой обрести статус великой державы. Иллюзорность этих устремлений обнаружилась с началом Тридцатилетней войны. Состояли они из попыток заключить унию со Швецией, что спровоцировало ряд военных конфликтов, из попыток поглотить Украину, пробудивших призрак казачества, и, наконец, из попыток подчинить Московское государство.
Речь Посполитая не захотела или не сумела заключить союз со Швецией, хотя этот союз был для нее единственным шансом решить балтийскую проблему; польское правительство верило в возможность заключения унии, которая оказалась абсурдной. Этому было много причин, но главная заключалась в том, что попытки Сигизмунда закрепить за собой шведский трон после смерти Юхана III подтолкнули его противников на союз с Москвой. Протестантская Швеция вступала в период активной внешнеполитической экспансии, главной целью которой были плодородные земли южного побережья Балтийского моря. Но именно поляки, вопреки какой-либо логике, требовали передать Польше права на Эстонию и добились на это согласия Сигизмунда III в самый неподходящий для Польши момент. Узнав о своей детронизации в Швеции (1599), король попытался еще сильнее связать с Речью Посполитой собственные династические устремления. Эти расчеты оказались ошибочными и втянули республику в ряд совершенно ненужных ей военных конфликтов. В тот момент, когда Сигизмунд III принимал правление в свои руки, позиции Речи Посполитой казались очень прочными: бескоролевье, длившееся целый год, хотя и сопровождалось страшными беспорядками, не привело к дестабилизации ситуации в стране. Москва, где с 1598 г. правил Борис Годунов, не представляла угрозы; сначала Литва, а потом и Корона без труда добились продления сроков перемирия. Соглашение 1589 г. урегулировало конфликт Речи Посполитой с императором; и хотя соглашение соблюдалось не до конца, оно свидетельствовало о безосновательности надежд навязать Речи Посполитой чужую гегемонию. Столь же необоснованными были и османские претензии поглотить Украину. Сенаторы и послы, магнаты и шляхта - все считали, что их государство способно дать отпор и является настолько сильным, что может себе позволить относиться к действительности с некоторым пренебрежением. Такая уверенность влияла на короля и круг его советников; разделял ее и один из величайших государственных деятелей той эпохи - канцлер (1578) и гетман (1580) Ян Замойский (1542-1605).
Причины того, что Польша не стала великой державой и что для экспансии не хватало материальных средств, надо искать во внутриполитических факторах. Внешнеполитическая слабость Речи Посполитой не проистекала напрямую из отсутствия сильной королевской власти, но определялась несовершенством политической системы, которая создавала условия как для самоуспокоенности и беззаботной жизни, так и для проявления частных интересов в неслыханных масштабах. Эти чрезмерные амбиции знати, не находя институционного воплощения, блокировали завершение реформ государственного устройства и казны. Проекты дальнейших преобразований не были реализованы на сейме 1589 г., так как не удалось договориться о принципах избрания короля. С этого момента дороги короля и канцлера разошлись. Замойский стремился не только сделать процедуру выборов более эффективной, но и навсегда исключить Габсбургов из числа кандидатов на польский престол. В 1590-1591 гг. рухнули планы войны с Турцией, которая, как многие рассчитывали, могла бы пробудить в шляхте чувство гражданской ответственности. В 1592 г. состоялся инквизиционный сейм, на котором были раскрыты замыслы короля передать польскую корону Габсбургам. Сигизмунд был унижен, а его попытки в 1594-1598 гг. установить в Швеции свое правление закончились катастрофой. Все эти события способствовали дальнейшей децентрализации власти в стране. Проблема заключалась в том, что перемещение центра тяжести в провинциальные органы сословного представительства (сеймики) усиливало влияние местных интересов на польскую внутреннюю политику и затрудняло создание института, который бы взял на себя реальные функции центрального органа власти, а объединенные вокруг короля и канцлера политические силы вели ожесточенную борьбу исключительно за сохранение собственного влияния. В хаосе соперничества затерялись голоса, высказывавшиеся за необходимость упорядочить принципы проведения сеймов; на задний план отошли также проблемы внешней политики. На рубеже XVI-XVII вв., прежде чем внутреннее противостояние достигло своей кульминации в сандомирском мятеже (рокоше) 1606 г., неожиданно стало ясно, что Речи Посполитой со всех сторон угрожает опасность.
В Ливонии шведы сумели за два года свести на нет все усилия Батория, а основные военные силы Речи Посполитой были в тот момент сосредоточены на Дунае. Когда Замойскому, а потом и Ходкевичу удалось овладеть ситуацией, для завершения кампании не хватило денег. Не помогла и блестящая победа Ходкевича над Карлом IX под Кирх-гольмом (Саласпилс) 27 сентября 1605 г., когда три с половиной тысячи польских кавалеристов разгромили отборную четырнадцатитысячную шведскую армию. Военные удачи только усыпляли бдительность поляков, давали им ощущение собственного превосходства. Тем временем, несмотря на победу над господарем Валахии Михаем Храбрым под Буковом (Румыния) 20 ноября 1600 г., потерпели крах усилия За-мойского, который стремился в 1599-1600 гг. подчинить Молдавию, возведя на молдавский трон представителей рода Могилы. Турция сумела быстро восстановить свою гегемонию в этом регионе, показав, сколь бесплодны все усилия по созданию направленной против нее лиги христианских государств. Противоречия между имперскими, польскими и местными балканскими интересами были гораздо сильнее, чем стремление объединиться перед лицом турецкой угрозы. В самой же Речи Посполитой миф крестового похода превращался в одну из иллюзий, которая мешала пониманию важнейших проблем.
В 1563 г. ради мнимых преимуществ в решении ливонского вопроса Польша позволила курфюрсту Бранденбургскому взять в управление герцогство Пруссия, а в начале XVII в., пойдя навстречу папским мечтам о введении в России католицизма, страна позволила вовлечь себя в военную интервенцию. Эпоха консолидации и экспансии подходила к концу: Речь Посполитая оказалась перед лицом угроз извне, она была лишена эффективной исполнительной власти; кроме того, ее раздирало изнутри соперничество не столько политических программ, сколько отдельных политических деятелей. В стране по-прежнему существовали силы, выступавшие за интеграцию и внешнеполитическую экспансию, но великой державы уже не существовало: за минувшее столетие Речь Посполитая далеко ушла от той республики, которая сложилась в XV в. Это было время становления Речи Посполитой как общности, уникальной по своему характеру не только для западнохристианского мира, но и для всей Европы. Период 1500-1600 гг. получил название золотого века, что подчеркивает силу и величие Речи Посполитой, акцентирует значимость происшедших перемен. Само это название - «золотой век» - подтверждает, что именно в последующие столетия наступила для государства эпоха декаданса и упадка. Это, однако, не означает, что XVI в. дал Польше возможности, которыми она не сумела воспользоваться: Речь Посполитая обрела силу, в полной мере использовав преимущества новой экономической ситуации; шляхта создала самобытную форму государственного устройства, в рамках которой могла в полной мере реализовать свои устремления. А началось все с польского гуманизма, с привнесения на польскую почву западной системы ценностей. И собственная - шляхетская и польская - ре-нессансная культура формировалась в процессе приспособления западных гуманистических идей к специфически польским условиям. Становление социальной и политической структур Речи Посполитой сопровождалось возникновением соответствующих им форм духовной культуры. Ощутимо повысился уровень образования. Количество приходских школ в Короне (около 2500 в начале XVI в.) было сопоставимо с количеством подобных школ во Франции или в Миланском герцогстве. Предположительно около 12% мужского населения Короны было грамотным. Среди шляхты процент был намного выше, и в середине столетия грамотность достигала 30%. В последующие десятилетия этот показатель увеличился. Образование было тем, что отличало шляхетское сословие от других социальных групп. Шляхта не испытывала явной тяги к творчеству, но участие в общественной жизни, которое стало синонимом самой принадлежности к этому сословию, требовало определенного уровня образованности. Этим можно объяснить и динамичное развитие протестантских гимназий (не только городских, но и сельских), многие из которых по своему уровню практически ничем не отличались от высших учебных заведений. Ответом католиков стало создание иезуитских коллегий (Бранево, 1565), которые глубоко реформировали систему образования и предложили новую программу воспитания. Система средней и высшей школы не имела сословных ограничений, однако представители плебса и шляхта в понятие «образование» вкладывали различный смысл.
В XVI столетии в Польше образование лишь в очень незначительной мере способствовало политической карьере, и, может быть, именно поэтому система высшего образования развивалась медленнее. Лучшие времена Краковского университета уже остались в прошлом. И новшества в преподавании права, и изучение греческого языка и иврита - все это получало развитие вне официальной структуры университета. На рубеже XV-XVI вв. наметилось некоторое оживление, но потом число студентов сократилось, а среди профессоров все меньше встречалось громких имен. Появлялись новые высшие школы. В 1578 г. иезуитская коллегия в Вильно была преобразована в академию; в 1594 г. возникла академия в Замостье. Значительная часть получавшей образование молодежи училась в европейских университетах, особенно в Италии (Болонья, Падуя). Гуманистическое по своему характеру образование и наука существовали главным образом за пределами учебных заведений. В Речи Посполитой сложилось несколько центров меценатства, которые стали и центрами интеллектуальной жизни. Существовали возможности и для развития научных знаний, а их использование зависело от того, насколько осознавалась потребность в их практическом применении.
Привнесенный из Италии латинский гуманизм требовал высокого уровня образования и оставался явлением элитарным. Литературные достижения Дантышека, Кшицкого или Яницкого заслуживают высочайшего признания. В целом это был период подражания образцам извне, усвоения новых эстетических идеалов и шлифовки форм художественного выражения. Одновременно с этим росло влияние шляхты, не склонной, возможно, к умозрительным видам занятий, зато необычайно открытой внешнему миру. Удивительно, почему не получила развития юриспруденция: в Речи Посполитой право было поставлено выше власти короля, хотя его кодификацию так и не удалось завершить. Интерес к праву носил практический характер, но при этом правовая культура оставалась на низком уровне. Решения принимались на основании прецедентов и традиции, а судебная система оставляла желать лучшего. Но, несмотря на это, Речь Посполитая была страной, где любое злоупотребление против права, даже если и оставалось безнаказанным, всегда воспринималось как нечто противоречащее норме. В шляхетской среде существовал своего рода правовой инстинкт, который, правда, не имел эквивалента в сфере юриспруденции.
Шляхта проявляла живой интерес к истории, искала в ней свою генеалогию. Появилось много сочинений, которые были продолжением «Хроник» Длугоша, хотя, может быть, и не столь талантливым. Важными достижениями в историографии стали труды Мацея Ме-ховского «Трактат о двух Сарматиях, Азиатской и Европейской» (1517), Мартина Кромера «О начале и истории польского народа» (1565) и «Польша» (1577). Благодаря этим сочинениям, информация о Польше стала достоянием европейской научной мысли. Такие выдающиеся личности той эпохи, как Бернард Ваповский, Мартин Вельский и Кшиштоф Варшевицкий - это лишь некоторые имена из целой плеяды историков, - писали о древней или современной истории Польши. Читатель-шляхтич не увлекался историей как наукой, хотя и любил ссылаться на историю и цитировать римские примеры. Критическому исследованию он предпочитал панегирик. А потому историки той эпохи часто сталкивались с проблемами своего рода цензуры, т. е. были вынуждены считаться с общественным мнением и приспосабливаться к требованиям как магнатов-меценатов, так и читателей-шляхтичей.
Важнейшим событием эпохи стала эмансипация польского языка. Это событие представляет интерес еще и потому, что латынь оставалась необходимым элементом обучения и воспитания: латинский язык знали и им активно пользовались, хотя и была заметна устойчивая тенденция к преобразованию всех областей жизни на польский лад. С 1543 г. на польском редактируются акты польского сейма; выдвигаются требования перейти на польский язык в органах городского управления; в том же году была издана «Краткая беседа между тремя лицами - паном, войтом и плебаном» Миколая Рея (1505-1569), где превозносились достоинства польского языка. И с этого момента систематически растет число книг, издававшихся на польском. В первой половине XVI в. латынь безраздельно господствовала в поэзии, но потом пропорции быстро изменились в пользу польского языка. За очень короткий срок он стал основным средством общения во всех областях жизни, делая ненужным употребление латыни в повседневной практике. Но, несмотря на это, как и прежде, на латыни печатались книги, предназначенные не только для читателей-иностранцев; как и прежде, знание латыни считалось необходимым и обязательным. Сегодня сложно оценить, насколько распространенным было знание иностранных языков в Речи Посполитой. Были люди, свободно говорившие на многих языках, но в целом это знание считалось вещью второстепенной. Латынь по-прежнему открывала дверь в мир европейской культуры и дипломатии, давала даже определенное чувство собственного превосходства. Одновременно с этим сила польской культуры и привлекательность шляхетского образа жизни были столь значительными, что изучение польского языка стало считаться чем-то естественным. Об этом свидетельствуют и процессы полонизации.
Первые типографии появились в Кракове еще до 1480 г. Их численность быстро росла, и, что характерно, они создавались даже в очень небольших центрах; на рубеже XVI-XVII столетий их было около двадцати. Читателем как польской, так и латинской книги, серьезной или развлекательной по своему характеру, был не только придворный, мещанин или представитель знати, но в первую очередь живущий в деревне шляхтич. В Речи Посполитой не существовало больших центров интеллектуальной жизни, но были условия для того, чтобы художник мог жить в деревне и творить для себя и для представителей своего сословия. В XVI в. это не было результатом или символом провинциализма; напротив, культурная жизнь являлась отражением жизни политической, центр тяжести которой все заметнее перемещался на местный уровень.
Преобладание поэзии над прозой, литературы над наукой принято считать отличительной чертой польского гуманизма. Действительно, именно в поэтических произведениях Яна Кохановского (1530- 1584) польский язык достиг высот, позволивших с его помощью наиболее точно передавать мысли и чувства. Величие творений Мастера из Чернолесья (как называли Кохановского) осознавалось уже его современниками. И хотя можно привести имена других великих поэтов эпохи, например Миколая Семп-Шажинского (1550-1581), наибольшее распространение все-таки получили другие литературные жанры: памфлет и манифест, письмо и речь, которые выражали насущные политические потребности шляхты. Публицистика стала специализацией этой страны, и не было темы, которая бы не вызывала интереса. Не умаляя важности таких прозаических творений, как «Польский придворный» (1566) Лукаша Гурницкого, «Квинкункс» (1564) Станислава Ожеховского или «Подлинное изображение жизни достойного человека» (1568) Рея, необходимо признать, что подлинной стихией поляков XVI в. была политика. Политическая жизнь, вовлеченность в общественные дела вдохновляли и формировали спрос на литературную продукцию. В рамках этого течения создавались труды Петра Скарги (1536-1612), начиная с популярных «Житий святых» и заканчивая блистательными и пророческими «Сеймовыми проповедями».
Однако в литературном творчестве сложно провести четкие границы. Величайший труд Анджея Фрыча Моджевского (1503-1572) «О реформе государства» (Краков, 1551), который вызвал резонанс во всей Европе, был не только продуктом смелой мысли автора, но также и весомо прозвучавшим голосом гражданина, который изложил свое видение проблем Речи Посполитой. Моджевский, как и большинство современных ему сторонников «экзекуции прав», стремился к переустройству республики, но выступал за централизацию власти, равенство всех перед законом, независимость от Рима и религиозное примирение конфессий. И хотя идеи Моджевского позволяют понять, насколько велика была дистанция между идеалом и реальностью Речи Посполитой, поражает интеллектуальная насыщенность жизни, которая позволила этим идеям появиться на свет. Данное справедливо и по отношению к другому гениальному уму эпохи - Николаю Копернику (1473-1543). Его эпохальный труд «Об обращениях небесных сфер» (Нюрнберг, 1543) не возник на пустом месте, в отрыве от реальности тогдашней Речи Посполитой. О том, какое место занимала Польша в Европе того времени, свидетельствует тот факт, что студент Краковской академии, ученый, получивший знания по математике, праву, астрономии в лучших учебных заведениях, смог реализовать свои замыслы, будучи членом капитула во Фромборке. И при этом Коперник активно участвовал в общественной жизни, управлении и судопроизводстве, занимался медицинской практикой и экономикой, выработал принципы денежного обращения и сочинял стихи на латыни. И Моджевский, и Коперник - мещане по происхождению, что свидетельствует о том, сколь велики были возможности продвижения по социальной лестнице в польском обществе XVI в. Вне сферы политики и парламентской риторики в Речи Посполитой отсутствовали серьезные мотивы, для того чтобы заниматься наукой, но при этом не существовало институционных и нравственных преград для научных занятий, свобода самовыражения и ничем не ограниченная возможность обмена мнениями уже современники признавали как нечто уникальное. В Речи Посполитой не возникло идей или взглядов, которые определили бы направление развития мысли или жизни Европы. Для художников и ученых Речь Посполитая была малопривлекательна; ее идеалы религиозной терпимости и свободы не находили понимания. Опыт массового участия в общественной и политической жизни и подчинение государства гражданам - явления настолько самобытные, что они не могло оказать какого-либо влияния на внешний мир. Многие, однако, охотно пользовались практической гарантией принципов веротерпимости и свободы, и потому в XVI столетии в страну приезжали в поисках убежища католики и протестанты со всей Европы. Здесь они находили приют и пропитание, а часто и возможность провозглашать свои наиболее радикальные взгляды. Правда, не обретали достаточно благодатной почвы для своей деятельности: радикальные идеи и проекты не получали широкого одобрения - казалось, что в мире свободных людей они просто умирают.
Речь Посполитая не была страной, где делались изобретения и развивались науки, но она активно пользовалась всеми европейскими достижениями. Высокого, сопоставимого с европейским уровня достигла артиллерия, особенно благодаря усилиям Сигизмунда Августа. Уже в 1514 г. под Оршей именно артиллерия сыграла решающую роль, а в 1531 г. под Обертыном три четверти польских пехотинцев имели огнестрельное оружие. Военная мощь Речи Посполитой была сопоставима с другими странами (например, с Францией), а боеспособность наемной армии очень высока. Сравнение военных техник не имеет смысла, поскольку иным был способ ведения боевых действий. Татарское влияние и, возможно, структура польского общества обусловили преобладание в войске XVI в. конницы, совершавшей стремительные и массированные атаки. Высоким уровнем отличались военная тактика, умение сочетать различные виды войск и использовать условия местности. Раннее появление и широкое использование печатного дела свидетельствуют не только об уровне культуры и потребностях общества, но и о развитии технической мысли.
Соляные копи в Величке поражали уровнем организации. Но при этом не придавалось особого значения освоению навыков навигации; даже жители Гданьска не строили собственного флота. В то же время популярность завоевали механические часы и измерение времени; быстро была проведена григорианская реформа календаря (1582).
В Короне быстро и самобытно усваивались различные направления гуманитарной и технической мысли, развивались литература и наука, чего не скажешь об изобразительном искусстве. Организационные и финансовые усилия шляхты и магнатов, а также монархов были направлены главным образом на обустройство пространства: золотой век строительства начался уже во времена Сигизмунда I и продолжался очень долго. Быстро распространился новый стиль в архитектуре. Не только внутренний дворик замка на Вавеле и часовня Сигизмунда, но и десятки замков, дворов и мещанских домов возводились по итальянскому образцу, а итальянские строители и скульпторы находили в Польше постоянную работу. В то же время не сложилось сильных центров живописи; не было и значительного импорта живописных произведений. Исключение составляли богато расшитые ткани из Нидерландов и Франции, которые использовались для декорирования стен; со временем их все чаще стали привозить из стран Востока. Сложно оценить, каким был импорт европейских произведений искусства: разрушения и военные грабежи нанесли Речи Посполитой невосполнимый ущерб. Но можно предположить, что если высокие доходы землевладельцев позволяли им строить или перестраивать свои резиденции в новом, ренессансном стиле, то внутреннее убранство все-таки соответствовало местным традициям.
Часто отмечают, сколь много знаменитых поляков принимали участие в культурной жизни эпохи, особенно в первой половине XVI в. В этом нет ничего удивительного. Ведь Польша, приглашая на свой трон короля из Франции, выражала тем самым открытость внешнему миру. Но, возможно, также и чрезмерную уверенность в своих силах. Откуда взялась эта уверенность, чувство собственного превосходства, осознание равноценности своей позиции по отношению к странам Запада? Мало сказать, что шляхта создала свой мир, который отрицал реальность и ставил Речь Посполитую в центр universum'a. Гораздо правильнее признать, что шляхта создала собственную, совершенно оригинальную культуру, активно используя чужие образцы. В этой культуре сочетались западное (точнее, итальянское) вдохновение и местная традиция, которая крепла по мере того, как возрастал материальный достаток шляхты. Мода на античность отвечала стремлению шляхетского сословия придать блеск своему происхождению; римские примеры служили не столько образцом, сколько своеобразным украшением для формирующейся политической системы. Гуманизм новой культуры заключался, без сомнения, в ее духе, открытости, уважении к правам человека, в интересе к внешнему миру и обращении к классическим образцам. «Польское», в свою очередь, означало нечто большее, чем только «свое», «родное», чем простое продолжение начатых в эпоху Пястов процессов; это наиболее заметно проявлялось в сфере самосознания, в убеждении, что независимо от этнического происхождения и вероисповедания все благороднорожденные образуют сословие польской шляхты.
Традиционно говорится о Речи Посполитой как о «государстве без костров», что подчеркивает ее уникальность, отсутствие острых конфликтов на религиозной почве. Гораздо справедливее было бы говорить об «обществе без костров», потому что гарантом веротерпимости выступало не государство, а убеждения шляхетского сословия. Религиозные различия, которые дали о себе знать в XVI в., долгое время проблем не создавали. Не совсем верно также говорить о польской веротерпимости: проблема намного сложнее.
Поликонфессиональность, как об этом будет сказано ниже, имела для судеб Речи Посполитой принципиальное значение. Государство и шляхта терпимо относились к иным вероисповедным группам и мирились с их существованием. Среди них были православные и иудеи, а также проживавшие в ряде регионов Литвы мусульмане. Процессы полонизации на украинско-белорусских землях сопровождались в значительной степени принятием католицизма. Это справедливо в первую очередь по отношению к тем слоям общества, которые стремились перейти в шляхетское сословие. В XVI в. появились протестанты. О Реформации и проблеме иноверцев в Польше стоит сказать отдельно.
Эхо выступлений Лютера и религиозные «новшества» быстро достигли Польши благодаря немецкому населению городов и молодежи, обучавшейся в немецких университетах. Лютеранство получает распространение уже после 1520 г., а в 1522 г. издается королевский эдикт, направленный против реформирования костелов. После 1540 г. популярность завоевывает кальвинизм, в первую очередь в шляхетской среде. Наиболее широкое распространение кальвинизм получил в Литве, где он пользовался покровительством могущественного рода Радзивиллов. Переходя в протестантизм, шляхта переделывала католические церкви в протестантские, а местное население фактически не могло выбирать вероисповедание. Быстрое распространение реформации только отчасти было связано с кризисом религиозных убеждений. Гораздо чаще от католицизма отворачивались по причине его глубочайшего упадка, а распространение идей гуманизма еще более обнажило низкий уровень культуры католического клира. Высшее духовенство вело светский образ жизни, с небрежением относясь к своим церковным обязанностям. Шляхта неодобрительно смотрела на налоговые льготы католической церкви. Всем вероисповеданиям в начале XVI в. был присущ антиклерикализм; многие представители епископата, бывшие в большей степени гуманистами и политиками, чем духовными лицами, способствовали своим образом жизни и взглядами распространению протестантских тенденций. Шляхетская реформация, в свою очередь, была явлением поверхностным, не имела под собой серьезного теологического фундамента. И именно это считается причиной того, почему многие представители шляхты возвращались в лоно католицизма. На общеевропейском фоне была особенно удивительной незначительная эмоциональная вовлеченность в религиозные дела, в Польше отсутствовала открытая религиозная конфронтация. Реформация была тесно связана с движением, выступавшим за «экзекуцию прав», для которого сотрудничество с католиками было вещью нормальной. Такие протестанты, как Рафал Лещинский, Иероним Оссолинский или Миколай Сеницкий, были в середине XVI в. предводителями посольской избы, выступавшей за реформирование Речи Посполитой. Они боролись и за создание независимой от Рима национальной церкви. Протестанты-экзекуционисты выступали против магнатов или сторонников сильной королевской власти, но не католиков как таковых. Шляхта защищала Речь Посполитую, а в ней - свое право на религиозную свободу; свобода же как высшая ценность принималась всеми. Поэтому не исполнялись королевские эдикты (например, 1551 г.), и шляхта всех религиозных ориентации поддержала в 1563-1565 гг. отмену права церковных судов принимать решения по светским делам. Католики выступали категорически против преследований на религиозной почве, понимая, что если начать с плебеев, то дело скоро дойдет и до шляхты. Поэтому продолжались ожесточенные дискуссии, доходило даже до острого противостояния, но религия так и не стала ареной насильственной борьбы. Общее дело, каким было государство, в достаточной степени поглощало внимание шляхты; ее материальное положение, в свою очередь, не способствовало распространению радикальных настроений. Необходимо также отметить, что реформация шла «снизу». Власть ей не противодействовала, но также не могла воспользоваться ею в своих интересах. Речь По-сполитая осуществила секуляризацию Тевтонского ордена и заключила вечный мир с Турцией; принимала наиболее радикально настроенные диссидентские группы и обеспечивала сосуществование всем известным вероисповеданиям. Отсутствие преследований за веру могло шокировать современников, но для польской шляхты это было поводом гордиться и чувствовать собственное превосходство.
Иначе выглядела Реформация в городах, где к лютеранству тяготело мещанство немецкого происхождения, особенно многочисленное на северных и западных землях Короны. Если для шляхты реформация была в первую очередь интеллектуальным и политическим течением, то для мещанства она имела более глубинный, религиозный характер. Протестантские теологи были преимущественно мещанами по происхождению. Поскольку отсутствовали преследования на религиозной почве, то не было и причин для объединения или сотрудничества представителей различных протестантских конфессий. Заключенное в 1570 г. в Сандомире соглашение кальвинистов, лютеран и «чешских братьев» носило оборонительный характер и было нацелено против Контрреформации. Без сомнения, самым значительным успехом польских протестантов стал акт Варшавской конфедерации (1573), гарантировавший религиозный мир в Речи Посполитой. Шляхта была заинтересована в том, чтобы религиозные споры не привели к гражданской войне. Постановление конфедерации о религиозном мире вошло в состав Генриковых артикулов и было скреплено королевской присягой, став одним из элементов государственного строя. Однако сфера его использования зависела от реального расклада политических сил: уже во времена Батория и особенно Сигизмунда III католики пользовались очевидной поддержкой королевской власти, а протестанты дискриминировались.
Особым феноменом польской Реформации стали «польские братья», обычно называемые арианами (течение, выделившееся из кальвинизма в 1562 г.). Некоторые из их представителей проповедовали наиболее радикальный антитринитаризм 5 и идеи социального эгалитаризма. Ариане составляли не очень большую, но динамичную религиозную общину, известную своими школами и типографиями (Раков). Только «польским братьям» удалось внести нечто оригинальное в религиозные дискуссии Европы. Также им, по всей видимости, обязана Речь Посполитая прославлением своей веротерпимости. То, насколько ограниченной она была на практике, может свидетельствовать не только умолчание об арианах в Сандомирском соглашении, но и факт, что большую часть своих сочинений они были вынуждены печатать в Голландии. Все это, в свою очередь, определяло направления реформ в Римско-католической церкви. Протестантизм оказал незначительное влияние на формирование польской религиозности; значительно сильнее было влияние посттридентской реформы. Процесс становления польского католицизма, специфики менталитета и того, как «переживалась» вера, продолжался довольно долго. Декреты Тридент-ского собора, принятые королем в 1564 г., стали воплощаться в жизнь только после провинциального синода 1577 г., и этот процесс продолжался еще в XVIII в. Протестантская Реформация и католическая Контрреформация влияли на изменение шляхетского самосознания. Католики и протестанты пользовались одним и тем же языком, боролись за аналогичные права, одинаково использовали свое привилегированное положение. Однако у католицизма, как показало время, способность консолидировать общество оказалась сильнее.
На смену поколению равнодушных к религиозным проблемам епископов на рубеже XVI-XVII вв. пришли люди не менее вовлеченные в политику и государственные дела, но уже с иным стилем деятельности. Их предшественником можно считать епископа Вармии кардинала Станислава Гозия (1504-1579), автора «Христианского исповедания католической веры» ( «Confessio fidei catholicae Christiana» (1555, 1557)). Это изложение католического вероучения выдержало более 30 изданий, переводилось на множество языков. Именно Гозий в 1564 г. пригласил в Польшу иезуитов, оказавших значительное влияние на религиозную жизнь и культуру следующего столетия. Католическая реформа, или контрреформа, не сводилась только к усилению церковной дисциплины, преодолению сопротивления духовенства и землевладельцев, но включала и идущие снизу процессы, в которых активное участие принимали капитулы. Ее составной частью можно считать публицистику Кромера и Ожеховского, поэзию Кохановского и Сарбевского, прекрасный перевод Библии Якуба Вуека (1599). Иначе складывались отношения с православием. С усилением процессов полонизации имущие слои православного населения переходили в кальвинизм или католицизм. На присоединении православной церкви настаивал Рим; эта идея общественных предпосылок не имела. В 1596 г. в Бресте был заключен акт унии и возникла униатская церковь, которая сохраняла греческий обряд, но признавала верховную власть папы. Заключение унии привело к серьезным конфликтам, поводом для которых, среди прочего, стало неисполнение ряда политических условий: униатские епископы, например, не получили обещанных им мест в сенате. В 1635 г. под давлением шляхты православная церковь была восстановлена в своих правах, но к социальным конфликтам на Украине добавились еще и религиозные мотивы. Все это тяжело сказалось на судьбах Польши и Украины.
Существовал и другой идеальный образ Польши, воплощенный в мысли Моджевского. Созданный им идеал опирался на эразмианские, примирительные и национальные идеи, был нацелен на поиск религиозного компромисса скорее в сфере морали, чем догматики. Этот идеал, однако, оказался непривлекательным для шляхетского большинства. Польша эпохи Нового времени, гуманистическая, интегрированная в шляхетской Речи Посполитой, из эпохи религиозных и политических бурь вынесла осознание приоритета идеала свободы. Это гарантировало широкую сферу религиозных свобод для лиц нешляхетского происхождения, давало различным церквям достаточно большую автономию. Но шляхта уже в конце XVI в. сплотилась вокруг католицизма. На пороге «золотого века» Речь Посполитая казалась государством заурядным, которое ничем не отличалось от европейских соседей. На протяжении неполных ста лет здесь решались те же, что и в Европе, проблемы, но решались совершенно иным образом. Об этих различиях или, скорее о том, что выделяло Речь Посполитую в тогдашнем мире, речь пойдет далее. Необходимо лишь подчеркнуть, что в Европе Нового времени нашлось место и для Польши, хотя спор об этом продолжается до сих пор. Суть спора в том, является ли Польша частью Европы и каково ее положение по отношению к Западу. Расходятся исследователи и в оценках тогдашнего выбора Речи Посполитой.
Земли Короны по многим параметрам соответствовали европейским стандартам. Поляки той эпохи во многом были схожи с европейцами. Италия и Европа на пороге Нового времени были для них образцом, но на рубеже XVI-XVII вв. безоговорочный триумф одержала привязанность к «самобытному», «польскому». Европа была близко, между ней и Польшей не пролегало никаких границ, но она перестала быть системой, с которой соотносила себя Речь Посполитая. Можно ли согласиться с тезисом о том, что Польша XVI столетия была европейской периферией? Длинный перечень ее недугов охватывает прежде всего сферы государственного устройства и экономики. Однако то, что страна выбрала отличный от других обществ путь развития, не означает, что этот путь был неправильным.
Примечания
1 Закон об incompatibilia (от лат. incompatibilis - несовместимый) запрещал объединять в одних руках одновременно несколько государственных должностей и постов (например, старосты и каштеляна).
2 «Экзекуция прав» - программа реформ Речи Посполитой, выдвинутая главным образом представителями средней шляхты, которые требовали от короля соблюдения существовавших правовых установлений и проведения реформы государственного управления.
3 Фольварк (от нем. vorwerk) - хутор. Крупное хозяство товарного характера. Основой шляхетского фольварка была барщина.
4 Имеется в виду участие Речи Посполитой в Ливонской войне, которую Русское государство вело в 1558-1583 гг.
5 Течение христианской мысли, отрицавшее один из основных догматов христианства - догмат о Святой Троице.
VII. Основы свободы
Общество в Речи Посполитой строилось по сословному принципу, шляхта и духовенство находились в привилегированном положении. Большая часть населения (мещане и крестьяне) имела ограниченные личные свободы и совершенно не обладала гражданскими правами. Имущественное неравенство существовало и внутри привилегированного сословия, но формально все его представители были между собой равны. Это же можно сказать и о представителях низших сословий, поскольку зависимое население не превратилось в подневольное.
Отождествление шляхетского сословия с Речью Посполитой привело к тому, что государство гарантировало как собственность на землю, так и способ распоряжения землей. Шляхтич был наследным владельцем своих имений и господином живущих там крестьян. Эта двоякая роль получила наиболее полное выражение в распространении фольварка - формы хозяйства, которое создавалось и велось на средства землевладельца в рамках его имения. Земельные владения были разными. Огромные вотчины магнатов (это касалось также церковных и королевских владений) могли состоять из сотни деревень, но не в каждой из них существовал фольварк. Его создание зависело от ряда обстоятельств. В богатой и густонаселенной Великой Польше вотчина состояла из десятка или более деревень, в то время как на Украине такое имение считалось довольно скромным. На протяжении последующих столетий эти различия все более углублялись. Уже в XVI в. хозяйство мелкопоместной шляхты ничем не отличалось от крестьянского, а в XVIII в. безземельная шляхта превратилась в серьезную социальную и политическую проблему. Преобладало, однако, шляхетское имение в одну деревню, в которой создавался один фольварк. Во владениях, состоявших из нескольких деревень, поначалу также было одно фольварочное хозяйство, и лишь в XVII столетии их могло быть больше. Когда происходил раздел имущества внутри семьи, возникали небольшие имения. Концентрация крупных владений в руках нескольких десятков семей привела к расколу шляхетского сословия, хотя принцип равенства между собой всех рожденных в благородном сословии сохранялся еще очень долго. И только Конституция от 3 мая 1791 г. лишила безземельную шляхту-голоту политических прав.
Фольварк был главным образом шляхетским. Во владениях магнатов и епископов, а также в королевских землях фольварками управляли арендаторы из числа заслуживающих доверия людей, реже - наемные администраторы. Они были преимущественно шляхтичами, а с землевладельцем их связывала «служба». Магнаты - как назывались крупные землевладельцы - создавали себе клиентуру, в числе которой с середины XVII в. все больше было представителей обедневшей шляхты. Практика установления личных связей с магнатами встречала всеобщее одобрение и даже приветствовалась, в то время как шляхтич, который получал в держание королевские имущества, не ощущал личной связи с монархом. Шляхта стремилась к монополизации права на земельную собственность: мещанам в Короне запрещалось приобретать земельные владения (1496, 1538, 1611), иногда шляхта даже настаивала на их принудительной продаже. Но в Королевской Пруссии в результате разделов владений Тевтонского ордена наряду с королевскими и магнатскими владениями большие земельные комплексы оказались в распоряжении таких городов, как Гданьск, Торунь, Тчев, Закон 1635 г. оставил право наследственного владения землей только за рыцарским сословием, но, пока экономическая конъюнктура была благоприятной, налагавшиеся на другие сословия ограничения соблюдались не очень строго.
Основой фольварочного хозяйства был принудительный труд: земля обрабатывалась крестьянами данной деревни. На смену натуральной и денежной ренте в XVI в. пришли отработки. Они получили название барщины - обязанность бесплатной работы на полях и в фольварочной усадьбе хозяина деревни. Размер этих повинностей зависел от величины крестьянского земельного надела; на протяжении XVI столетия сложилась практика определения количества повинностей по числу рабочих дней в неделю. Новая форма ведения хозяйства, эффективно увеличивая доходы господ, повлекла за собой со временем увеличение налагавшихся на подданных повинностей. Доходы владельцев фольварков росли главным образом за счет расширения площади обрабатываемой земли, что опять-таки увеличивало барщинные отработки. В начале века норма барщины была дифференцированной, однако не превышала одного дня в неделю с лана земли (около 17 га). В 1520 г. эта норма была установлена как минимальная, а в течение столетия она выросла в три раза. В XVII в. для польского крестьянина-кмета, хозяйство которого зачастую было уже меньше лана, барщина составляла четыре-пять дней в неделю.
Столь существенный рост податей был невозможен без ограничения личной свободы крестьян. На протяжении XVI в. значительная часть крестьян вновь превратилась в лично зависимое население. После того как было ограничено право ухода из деревни законами 1518-1520 гг., возникли предпосылки для полного подчинения крестьянства. Королевские суды перестали рассматривать споры между крестьянами и землевладельцами. Барщинную отработку признали обязательной. Со временем сложилось убеждение, что барщина есть результат личной зависимости. Но это убеждение не стало общим правилом, и продолжали существовать группы лично свободных крестьян, не отрабатывавших барщину. Впрочем, шляхта, заботясь о собственных свободах, не смогла обеспечить эффективного выполнения установленных ею же норм. Крестьяне устраивали побеги и с легкостью находили для себя место в других фольварках. Колонизация (особенно освоение земель Приднепровья) также давала возможность сохранить личную свободу.
В XVI столетии по-прежнему преобладали большие (размером в лан и более) крестьянские наделы. Фольварк нуждался в сильных крестьянских хозяйствах, поскольку только они могли содержать достаточное для выполнения барщины количество инвентаря и тяглового скота. Стремясь расширить фольварочные угодья, землевладельцы предпочитали не лишать крестьян земли; гораздо чаще они шли на невыгодные для крестьян укрупнения земельных участков или их замену. Основным и безусловно невыгодным для деревни способом увеличения фольварочных земель было корчевание леса и запашка находившихся в совместном пользовании лугов. Подобным образом поступали и крестьяне, также стремившиеся увеличить размеры своего хозяйства. Земля без крестьян большой ценности не представляла.
Возникновение фольварков было попыткой найти средства для сохранения и поддержания определенного материального статуса. В этом шляхте помогала сохранявшаяся на протяжении всего XVI в. благоприятная конъюнктура на сельскохозяйственные продукты. Предпочтение было отдано барщине, видимо, потому, что для работы на фольварке сложно было найти достаточное количество свободных рабочих рук.
Массовая экономическая деятельность свидетельствует о существовании рынка. Крестьяне первыми поняли, что зерно выгоднее продавать. Распространение фольварков с использованием барщинного труда позволяло «перехватить» у крестьян эти доходы. Землевладельцы считали, что это принесет им большую выгоду, чем увеличение денежных или натуральных повинностей. Доходы от фольвароч-ного хозяйства значительно возрастали, когда зерно продавалось непосредственно в Гданьске. Зерно переправлялось по Висле; это могли себе позволить прежде всего большие имения, которые могли взять на себя расходы по налаживанию транспортного сообщения. Суда для перевозки зерна строили из собственного дерева; часто после сплава их также продавали в Гданьске. Зерно, выращенное на фольварках близ Гданьска, осенью попадало в зернохранилища таких центров, как Казимеж-Дольны, Влоцлавек, Быдгощ или Грудзёндз. Ранней весной специально обученные рабочие начинали сплав. Чтобы не платить налогов, транспорт часто оформляли как собственность шляхтича. Жители Гданьска, в свою очередь, старались не допустить непосредственных контактов между иностранными купцами и складами, где хранилось зерно, и зачастую вносили задаток за транспорт. Сам город в XVI-XVII вв. был значительным потребителем зерна. Вывоз через Гданьск систематически возрастал и на протяжении XVI столетия увеличился с 10 до более чем 50 тыс. лаштов 1 в год; в первой половине XVII в. экспорт зерна был еще больше. В рекордном 1618 году из Гданьска было вывезено свыше 115 тыс. лаштов (около 230 тыс. тонн). По мере увеличения экспорта расширялась и территория, связанная с Гданьском экономическими связями. Фольварочное хозяйство оказалось особенно привлекательным именно там, где ощущалось влияние европейской конъюнктуры, одним из проводников которой выступал Гданьск. Уменьшение возможностей сплава зерна могло сделать фольварк менее привлекательным. И все же роль гданьской торговли в становлении фольварочного хозяйства не следует переоценивать. В соседней Королевской Пруссии, где численность земледельцев была велика, в фольварках, наряду с барщиной или вместо нее, зачастую использовалась наемная рабочая сила. Со временем фольварочное хозяйство возникало и там, откуда вывоз зерна за границу был вообще невозможен.
На протяжении XVI в. принципиальным образом изменились пропорции экспорта из польских и литовских земель; можно также говорить о том, что изменилась сама структура экспорта. В XVI столетии большую роль продолжали играть товары лесного хозяйства, но в балтийской торговле они существенно уступали зерну. Постоянное улучшение конъюнктуры для продуктов сельского хозяйства было, среди прочего, обусловлено развитием городов и притоком драгоценных металлов в Европу из-за океана. Эти процессы еще раньше начались в Западной Европе и распространились далеко на восток от Вислы.
Со временем крепли связи между развивающимися центрами Европы и сельскохозяйственными районами балтийского региона, хотя значение этих связей не всегда было очевидно для современников. Доставка зерна из Гданьска означала для Нидерландов и ряда других стран независимость от колебаний их собственных урожаев. Спрос на сельскохозяйственную и лесную продукцию был выше, чем на товары европейского ремесленного производства: Речь Посполитая, располагая все большими средствами, не хотела или не могла тратить их только на эти товары. В балтийской торговле XVI в. ведущую роль играли голландцы; роль ганзейцев ослабла; англичане как в XVI, так и в XVII столетии оставались на втором плане. Нет сомнений в том, что по крайней мере до середины XVII в. для всех участников балтийской торговли она была выгодной. В порт Гданьска ежегодно заходили сотни судов, которые доставляли разнообразные ремесленные товары и предметы роскоши и оставляли постоянно возраставшее количество наличных денег. Приток серебра не ослабевал на протяжении первой половины XVII столетия. Зерно из Короны экспортировалось также по рекам Варта и Одер, но эти транспортные артерии не имели большого значения. То же самое можно сказать и об экспорте из Литвы по Неману и Двине. И тем не менее эта торговля также влияла на расширение фольварочных хозяйств. Нельзя сбрасывать со счета и влияние большой торговли по оси восток - запад. Наряду с экспортом пушнины из Литвы самое большое значение имела торговля волами, стада которых перегонялись с земель Галицкой Руси, Волыни и Молдавии в Силезию и далее в Европу. С Запада импортировалось большое число различных ремесленных товаров (а также пряностей), но торговый баланс оставался для Польши положительным. Поскольку в целом оценить торговый баланс довольно сложно, можно лишь подчеркнуть возраставшую привлекательность экономической активности в области сельского хозяйства. Увеличение притока денег, хотя и вызывавшее инфляцию, оживляло внутренний рынок, что способствовало заметному росту богатства.
Поэтому если что-то и волновало государственных мужей, то это размеры доходов, которые приходились на долю посредников - жителей Гданьска и голландцев. Но даже это не привело к далеко идущим переменам в налоговой или морской политике. Спрос на зерно постоянно рос, а потому нет ничего удивительного в том, что к нему стали относиться как к чему-то естественному. Морализирование по поводу чрезмерного потребления предметов роскоши стало неким ритуалом. Но спрос на предметы роскоши не влиял напрямую на производство сельскохозяйственной продукции. Фольварк действительно получил широкое распространение, но в середине XVI в. вывоз зерна из Короны по морю не превышал 10% урожая; это было намного меньше того, что потребляли польские города.
Анализ экономического развития позволяет сделать следующий вывод: производство зерна в Речи Посполитой (и не только в фольварочных хозяйствах) росло за счет увеличения площади обрабатываемых земель. В данных условиях было невозможно превысить достигнутый уровень урожайности (сам-пять - сам-семь). Производство зерновых было настолько велико, что позволяло постоянно увеличивать их экспорт. Одновременно с этим спрос в Гданьске постоянно превышал предложение. Судя по всему, на развитие фольварка, сплава и экспорта зерна помимо внутреннего рынка влияли транспортные возможности. Вторым фактором, обусловившим уровень производства и объем торговли, была численность крестьянского населения. Слишком низкий естественный прирост этой социальной группы ограничивал возможность расширения площадей обрабатывавшихся земель.
В конце XVI в. ситуация осложнилась. После 1580 г. изменилась тенденция движения цен; в Европе стали дешеветь продукты, а это, в свою очередь, привело к снижению цен в Гданьске. Одновременно вырос экспорт, словно на падение цен польский рынок отреагировал увеличением поставок. Напрашивается вывод, что этот механизм приводился в действие не экономическим расчетом, а лишь стремлением шляхты удовлетворять собственные потребности: когда были нужны деньги, старались заполучить побольше земли, зерна, побольше вывезти или продать; когда условия сбыта менялись, возрастало предложение. Вплоть до середины XVII в. торговый баланс Гданьска оставался очень прибыльным, сбыт польского зерна постоянно возрастал, несмотря на появление конкуренции со стороны России. Голландцы, как и прежде, вкладывали в балтийскую торговлю огромные деньги. Но в худшую сторону изменилось соотношение вывозимых и ввозимых в Польшу товаров.
Изучение материалов, касающихся сплава по Висле и экспорта через гданьский порт позволяет сделать вывод о том, что до середины XVII столетия сельскохозяйственное производство Речи Посполитой не было подчинено исключительно потребностям Европы. Существовавшие экономические связи нельзя сравнивать с ситуацией, которая в это время сложилась в Америке в результате культивирования сахарной монокультуры. Цены на продукцию земледелия в Короне реагировали на колебания цен в Амстердаме. Польские производители зерна понимали, что они кормят Европу. Но Речь Посполи-тая не была интегрирована в европейскую экономику по принципу подчинения внешним потребностям. Шляхетский фольварк максимально использовал барщинную повинность, что было единственным способом увеличить объем предназначенной на продажу продукции. Различными были мотивы, которые склоняли шляхту увеличивать объем поступавшего на рынок зерна. И здесь правомерен вопрос: почему для этих целей землевладельцы обращались к экстенсивным методам ведения хозяйства? Чтобы улучшить унавожен-ность почвы, нужно было увеличить поголовье скота; следовательно, требовалось либо увеличивать затраты труда, либо расширять крестьянское хозяйство. Между тем людских ресурсов было слишком мало, а в сильных крестьянских хозяйствах шляхта видела своих конкурентов. Аналогичные соображения не создавали стимулов для развития сельскохозяйственных орудий труда.
В XVII в. сократилось число людей, работавших по найму; вместо челяди в имения приходили работать барщинные крестьяне. Чтобы сэкономить, шляхта сокращала объем внутреннего потребления, ограничивала животноводство, а также пыталась вытеснить с местного рынка конкурирующую продукцию крестьянских хозяйств. Сокращалась окупаемость вывоза продукции через Гданьский порт, но экспорт оставался на высоком уровне вплоть до военной разрухи середины столетия. Считается, что истощение земли и снижение урожайности стали результатом экстенсивных методов ведения хозяйства. Но для землевладельцев выгоды от принятой системы хозяйствования оставались неоспоримыми, а негативные последствия экстенсивного сельского хозяйства для городов, ремесленного производства и внутреннего обращения еще только намечались.
В XVI в. положение крестьян было вполне благополучным. Группа зажиточных кметов, воспользовавшись благоприятной конъюнктурой, сумела даже расширить собственные земельные наделы. Несмотря на то что повинности в пользу фольварка росли, крестьянских выступлений в Короне не было. По всей видимости, эксплуатация не была чрезмерной и возможность побегов была достаточно велика. До конца столетия крестьяне могли уравновесить наложенные на них тяготы трудом на собственном земельном наделе. Еще в начале XVII в. сохранялись связи с городским рынком, что обеспечивало им относительно благополучное существование. Ситуация кардинально изменилась лишь после разорений в результате шведских войн во второй половине столетия. Иначе дело обстояло на землях Украины и Подолии, где рост повинностей в пользу землевладельца крестьяне не могли компенсировать, сбывая продукцию своего хозяйства на местном рынке.
Процессы так называемого вторичного закрепощения крестьян, а также их дальнейшая эволюция позволяют предположить, что в XVI в. торговые связи с Европой превратили Корону в европейскую периферию. Действительно, шляхта скорее предпочитала приобретать изделия ремесла или предметы роскоши из стран Западной Европы (чаще всего через Гданьск), чем поддерживать местное ремесленное производство, руководствуясь, однако, в первую очередь соображениями качества и цены, а также следуя моде. Импорт товаров с Юга и Юго-Востока, во всех отношениях убыточный, был также важен для шляхты, а со временем все более соответствовал ее модным пристрастиям. Это, однако, не привело к зависимости Речи Посполитой от Леванта. Стоит задуматься над следующим: что было основным стимулом для развития промышленной цивилизации? И что в Речи Посполитой могло этому препятствовать? Почему шляхетское сословие выбрало тот, а не иной путь развития? Можно ли богатство страны считать фактором, который лишал шляхту стимула вкладывать инвестиции в сферу производства? Богатство не стало необходимым стимулом для развития новых технологий или форм организации труда. До середины XVII в. экономика в Короне ограничивалась лишь производством ориентированной на экспорт зерновой монокультуры, которое было основано на принудительном труде. Зависимость от Западной Европы сформировалась позднее, вероятно, уже в начале XVIII столетия. Шляхта предпринимала шаги, чтобы укрепить свои экономические позиции по отношению к другим сословиям. Экономически привилегированное положение шляхты, фактически монополизировавшей наиболее прибыльные сферы торговли, не облегчало жизни городов. И все же, хотя большинство городов были скорее похожи на деревни, во многих из них наметились признаки стремительного развития. Расширялись торговые отношения с другими странами, по-прежнему активно развивалось ремесленное производство. Иностранные купцы и предприниматели вкладывали в XVI в. деньги в торговлю и добывающие отрасли. Развивались кредитные отношения. Конечно же, мир большого предпринимательства в XVI столетии оставался для жителей Речи Посполитой чуждым. Это, однако, не вызывало у них ни страхов, ни комплексов. Шляхта, заботясь о собственных интересах, запретила торговцам выезжать за границу с товаром (1565). Но это не было репрессивной мерой по отношению к мещанству. И только после поражений середины XVII в. наступило ослабление связей между городом и деревней, а за этим последовали попытки переложить на плечи мещанства издержки ухудшавшейся экономической конъюнктуры.
Речь Посполитая в XVI столетии была страной состоятельных людей, а правовая и имущественная дифференциация не вызвала пауперизации. Это справедливо и по отношению к крестьянству. Удивительно при этом, что в XVI в. маргинальная прослойка общества оставалась довольно узкой; кроме Прикарпатья, разбойные нападения были явлением весьма редким, бродяг было мало, нищие не представляли серьезной социальной проблемы. Мы не пытаемся представить Речь По-сполитую идиллической страной; просто сам уровень жизни, а также социальные отношения не соответствовали представлениям об отсталой периферии. Речь Посполитая уже вступила на путь развития, отличный от того, по которому пошел Запад. Этот путь, однако, не был предопределен и не должен был с неизбежностью привести к формированию экономической зависимости от Запада. Сделанный в XVI столетии выбор в сфере экономики и государственного устройства повлиял со всей определенностью на судьбы Речи Посполитой в последующие два столетия. Но это были не единственные детерминанты, и они проистекали не только из торговых отношений с Западом.
Ключевое значение имел торговый баланс, которой предположительно вплоть до середины XVII в. был положительным. Как распределялись полученные излишки? Весьма непросто теперь установить, какова была их польза для Речи Посполитой. С 1496 г. шляхта была освобождена от таможенных пошлин. Пошлины на Висле взимались с 1530 г. под Влоцлавеком, с а 1579 г. - на реке Ногат под Белой Горой, однако большая часть сплавляемого зерна не облагалась никакими пошлинами. И только Густав Адольф, захватив в 1626 г. устье Вислы, наложил суровые пошлины, которые взимал вплоть до 1635 г. При этом установленные для войны со Швецией подати шляхта должна была платить в очень невыгодной ситуации, но и этот опыт не изменил позиции шляхты в вопросе таможенного налогообложения. В 1638 г. сейм не решился поддержать короля в его борьбе за сохранение пошлины от экспорта через Гданьск в размере 4,5%, установленной на два года договором о перемирии в Штумдорфе. Сопротивление Гданьска было поддержано Данией, Голландией и Францией, которые были готовы использовать силу. Сеймовым же послам страх перед усилением позиций короля заслонял их собственные выгоды. Шляхта уже в те времена активно использовала принципы хозяйственной калькуляции и вела счета, а потому равнодушие к проблемам взимания таможенных пошлин для казны имеет под собой другие - неэкономические причины. Дело, вероятно, в том, что даже в моменты величайшей опасности шляхта не думала, что государство нуждается в столь существенных средствах. Знать считала собственное положение настолько благоприятным, что не видела необходимости какого-либо улучшения существующей политической системы. Отказываясь в XVII в. от проведения реформ, которые могли усилить центральную власть, шляхта не проявила должного интереса к техническим новшествам и новым интеллектуальным тенденциям. Это состояние самодовольства не способствовало формированию инновационных подходов. Распространение в шляхетской среде настроений самоуспокоенности не объясняет политической эволюции Речи Посполитой. Богатство и благополучие, основой для которых стало более чем столетнее развитие барщинного фольварка, ослабили предпринимательские инстинкты. Но только ли в них причина усиления консервативных настроений?
Положительный внешнеторговый баланс - это еще не все. Что происходило с деньгами, которые стекались в Речь Посполитую в обмен на польское зерно? Значительная их часть шла на избыточное потребление. Современники часто критиковали шляхетские приобретения в Гданьске. Удивительно, что расходы на покупку нарядов, оружия, лошадей и конской сбруи, восточных пряностей и фруктов почти не вызывали нареканий: шляхта считала эти расходы естественными и оправданными. Может быть, потому, что в XVII в. все чаще добывала их на поле битвы? Но любовь к оружию и нарядам в восточном стиле все больше удовлетворялась местным ремесленным производством. Похоже, что не само излишество заслуживало порицания, но те его формы, которые считались чуждыми.
Речь Посполитая XVI в. была государством с низким уровнем затрат. Расточительность магнатов, любовь шляхты к роскоши сочетались с убеждением в справедливости ограничения государственных расходов. Королевский стол был скромен, а на содержание двора, армии и администрации всегда не хватало средств. Шляхта соглашалась с тем, что необходимо содержать армию, а может быть, и платить государственным должностным лицам; но это не должно было происходить за счет увеличения налогов. Исполнение государственных должностей было делом престижа, зачастую весьма дорогостоящего, когда необходимо было оплачивать содержание армии из собственных средств. Однако служение Речи Посполитой приносило очевидные выгоды, открывая доступ к аренде королевских владений. Государство, по мнению шляхты, существовало для того, чтобы она могла пользоваться своим привилегированным положением и поддерживать соответствующий для нее уровень жизни.
При сокращающихся издержках труда, чему способствовала барщина, и ограничении до минимума повинностей шляхта располагала гораздо большими средствами, чем было необходимо для удовлетворения насущных потребностей. Избыток средств частично инвестировался в приобретение земли. Увеличение числа семейных наделов в результате естественного прироста населения давало возможность приобрести деревню целиком или же ее часть. Таким образом, возникали более крупные земельные владения, способствовавшие продвижению землевладельца вверх по социальной лестнице. Денежные средства, потраченные на участие в общественной жизни, на обучение шляхетских сыновей или на приданое для дочерей, также приобретали характер инвестиций. Занятие фольварочным хозяйством считалось столь же достойным, как и военная служба; даже самостоятельная обработка земли (как в Кастилии) не противоречила представлениям о шляхетской чести. Шляхетства не порочила торговля зерном и волами, хотя какие-то другие торговые операции или занятия ремеслом считались недостойными. И наконец, вполне подходящим (а со временем и прямо рекомендуемым) для шляхтича занятием стала служба при дворе магната. В то же время не возникало причин вкладывать деньги в новые технологии. Крестьянин обрабатывал фольварочную землю собственным тягловым скотом, и шляхтич не был заинтересован в увеличении его производительности. Не потому ли, что положение его в XVI в. было сносным? Необходимость помогать крестьянам инвентарем и скотом появилась только во второй половине XVII столетия. Удивительно, что при наличии столь значительных средств, которые шли на потребление, не сформировалось механизмов, которые стимулировали бы инвестиции в ремесленное производство. Выгода, вероятно, не была слишком велика - отчасти из-за сравнительно низких цен. Легко заметить, что низкие доходы государства и небольшая по численности армия также не стимулировали развития производства и возникновения централизованных мануфактур.
Самой выгодной для шляхты формой инвестиций было приобретение званий и должностей, возможность продемонстрировать свои успехи другим и самому насладиться собственным блеском, потому что достойная шляхтича жизнь в любом своем проявлении была нацелена на внешнюю демонстрацию своей «шляхетскости». Следовательно, строительство резиденций и основание костелов, приобретение нарядов для себя и для значительной по численности челяди, хорошее приданое для дочерей и роскошные приемы - все это имело бесспорное значение. Материальная поддержка костелов и монастырей также обеспечивала шляхте выгодные условия для карьерного роста их сыновей и дочерей. Есть некая логика в том, что, несмотря на антиклерикальные настроения и интерес к религиозным новшествам, шляхта быстро и легко вернулась в лоно католицизма. Судя по всему, для нее выгоднее было сохранить доступ к духовным должностям и приносимым ими доходам, чем захватывать церковные владения. А владений этих было немало. Шляхта считала свое материальное положение удовлетворительным, а потому конфликты в рамках этой сословной группы были немногочисленны. На протяжении первой половины XVI в. шляхта сумела «переделать» государство таким образом, что оно гарантировало ей свободное использование своих привилегированных позиций. Программа экзекуционистов, правда, не была реализована полностью, но заложила основы для исключительных шляхетских привилегий, получивших название «золотых вольностей», ибо эти свободы были для шляхты величайшей ценностью. Свобода включала в равной мере гарантии как материальной, так и личной безопасности (свобода вероисповедания, власть над крепостными, политические права); ее нельзя считать анархией, так как Речь Посполитая держалась не на безвластии, а на праве. На самом деле функционирование государства было возможным благодаря скорее присущему шляхте чувству ответственности за судьбы Речи Посполитой, чем упорядоченной правовой системе. Речь Посполитая сформировалась на протяжении XVI в. как государство свободных людей. По мере того как расширялась ее территория, шляхетское достоинство получали и многие свободные землевладельцы. Это означало, с другой стороны, также расширение отношений зависимости и на другие слои населения. В XVI столетии общество формально состояло из нескольких сословий: шляхты, духовенства, мещанства и крестьянства. Внутренне они были очень разнородны, но границы между сословиями достаточно легко преодолевались. Вместе с тем, однако, существовало деление на господ и подданных, на людей свободных и имевших ограниченную свободу. Шляхта при этом считала себя чем-то большим, чем просто сословием. Она была шляхетским народом. А это означало низведение всех других слоев населения до статуса плебеев, т. е. ставило их вне «народа». Подобное положение вещей оказалось крайне невыгодным для мещанства.
Шляхетское сословие также было очень разнородным, но все свободные шляхтичи считали себя братьями. Это не было лишь вошедшим в традицию правилом хорошего тона. Формировавшийся в ту эпоху слой магнатов, перерастая шляхетское сословие, не превратился в обособленную от него аристократию. В XVII в. магнаты добились решительного преобладания в государстве и сумели подчинить себе всю остальную шляхту, но формы государственного устройства при этом не изменились. Вместо шляхетской демократии династии Вазов установилась магнатская олигархия, но институты власти остались прежними. Система, созданная для защиты свободы, легко приспосабливалась к ограничивавшему эту свободу доминирующему положению магнатов.
Стать в XVI столетии членом шляхетского сословия, благодаря его разнородности и многочисленности, было легко. Горожане, а также зажиточные или предприимчивые крестьяне располагали средствами, для того чтобы подражать шляхетскому образу жизни. Но, как представляется, для высших слоев горожан достигнутый в XVI в. имущественный и политический статус оставался привлекательным. И это справедливо не только по отношению к большим городам, но и к многочисленным городским центрам провинции, которые сумели воспользоваться благоприятной конъюнктурой торговли зерном. Распределение полученных прибылей было неравномерным, и купцы оказались в самом выигрышном положении. Материальное и политическое положение городских верхов Гданьска можно рассматривать как явление исключительное. Несмотря на имущественное расслоение внутри города и неравенство экономических возможностей горожан, ни один город, кроме Гданьска, не достиг статуса главенствующего центра. Внутри мещанства также не появилось групп, которые имели бы политические амбиции.
Факторами деградации крестьянского сословия стали, с одной стороны, участие в ориентированных на местный рынок хозяйственных связях, а с другой - рост повинностей. Часть крестьян сумела воспользоваться конъюнктурой и улучшила уровень своей жизни. Попытки установить, насколько полноценно питались крестьяне в Короне, показали, что в середине XVI в. их питание было и калорийным, и содержало достаточно белков. Крестьяне располагали средствами, чтобы, несмотря на выросшие повинности, стремиться к сохранению или улучшению уровня своей жизни. Для этого существовали и стимулы, и возможности. Ухудшение конъюнктуры отразилось в первую очередь на положении больших хозяйств: на рубеже XVI-XVII столетий сокращалась прослойка зажиточных крестьян, а социальная структура деревни становилась более единообразной.
Заметное внутрисословное расслоение не привело в XVI в. к социальным конфликтам, которые могли бы представлять угрозу для сложившегося порядка. Соперничество в сферах влияния и имущественные споры принимали порой резкие формы, но это не было правилом. Столь же маргинальным явлением оставалось пренебрежительное отношение к праву.
Принципы государственного устройства не получили в Речи Посполитой законченного оформления; достаточно того, что они были как бы закодированы в сознании шляхты. Эти принципы отождествлялись с золотыми вольностями, что с 1573 г. нашло свое выражение в принципе «свободной элекции» 2, а с середины XVII в. - в свободное veto (liberum veto). Все это гарантировало шляхте ее политические права. Шляхтич считал себя равным монарху, которого он выбирал; он знал, что без суда его не накажут. А свою власть над крестьянами находил чем-то естественным, что не подлежит контролю со стороны государства. Основы государственного устройства, которые со временем получили название «кардинальных прав», были сформулированы в «Ген-риховых артикулах», на которых присягал Генрих Валуа во время первой свободной элекции. Они включали в себя следующие нормы: собственно свободную элекцию viritim, т. е. участие в выборах короля всех собравшихся на избирательный съезд шляхтичей; обязательство короля советоваться с сенатом в вопросах объявления войны и заключения мира; созыв всеобщего ополчения и использование его за пределами государства были поставлены в зависимость от согласия сейма; четвертая часть доходов короля с принадлежавших монарху земель выделялась на содержание постоянной армии. Король должен был не реже одного раза в два года созывать сейм, он был обязан уважать шляхетские права и привилегии. За тем, чтобы действия монарха соответствовали духу и букве закона, следили периодически меняющиеся «сенаторы-резиденты» 3. Шляхта же закрепила за собой право в определенных условиях отказывать монарху в послушании.
Эти принципы дополнялись во время каждых выборов при составлении так называемых pacta conventa - постановлений, оговаривавших личные обязательства короля перед Речью Посполитой. Были в них и постоянные пункты, такие, как право сейма принимать решения в вопросе о королевском браке или запрет проводить заранее выборы преемника правящего короля (electio vivente rege). Шляхта также закрепила за собой монополию на право занимать государственные должности, владеть землей и вершить власть над крепостными. Через институт сейма, а потом и сеймиков шляхта принимала решения о дополнительном налогообложении, о распределении земельных пожалований и должностей в местных земских органах самоуправления. Это по сути было выражением ничем не ограниченной свободы, а единственной гарантией того, что она будет использована надлежащим образом, было чувство ответственности за общее благо.
Суть политических отношений в Речи Посполитой лучше всего отражает практика свободного избрания короля всеми представителями шляхетского сословия. Когда в 1572 г. прервалась династия Ягеллонов, сенат собрал в Варшаве так называемый конвокационный сейм, созывавшийся в период бескоролевья. На нем было установлено, что лицом, замещающим короля (interrex), будет глава польской католической церкви (примас), а шляхетской партии удалось провести принцип элекции viritim, - принцип, по которому вся шляхта имела право участвовать в непосредственных выборах короля. Этим шляхта пыталась гарантировать полноту политических прав всем представителям своего сословия и вместе с тем окончательно поставить преграду притязаниям магнатерии на власть. Магнаты, в свою очередь, рассчитывали, что при массовом участии мелкой шляхты из Мазовии они смогут руководить ходом событий. Однако обе стороны обманулись в своих надеждах, что было связано не только с принятой процедурой выборов.
Периоды бескоролевья вызывали к жизни механизмы, призванные защищать целостность Речи Посполитой и интересы ее граждан. Бескоролевье могло продолжаться несколько месяцев, но не приводило к политической катастрофе. Созываемый примасом конвокационный сейм проводился как конфедерация 4, благодаря чему решение принималось большинством голосов. Во время выборов короля собиравшаяся на полях близ Варшавы шляхта окружала заседающий сейм. Кандидатуры на польский трон сначала представляли сенату, затем голосовали члены посольской избы (депутатской палаты). Лишь потом кандидата знакомили с представителями воеводств, которые голосовали все разом. Не всегда удавалось избежать разделения голосов и избрания одновременно двух королей. Несколько раз исход выборов определяла военная сила; во второй половине XVII в. на результаты также стали влиять деньги иноземных монарших дворов. Свободная элекция не гарантировала избрания хорошего короля. Роль монарха старались ограничить, выдвигая ему все больше требований (по крайней мере на бумаге). Но шляхта не решилась действовать в этом вопросе до конца последовательно. Хотя король считался primus inter pares - первым среди равных, это не привело к решению проблем государственного устройства в республиканском духе. Вторым элементом золотых вольностей стал пресловутый принцип liberum veto, что означало буквально «свободный запрет». Однако необходимо различать принцип единогласия и практику свободного запрета, преобразованного в польское выражение nie pozwalam («не разрешаю»). В 1652 г. голос одного посла не дал продлить заседание сейма и лишил силы все принятые до этого сеймом законы. Верность шляхты этому принципу была столь велика, что никто не хотел ему противодействовать. Вырождение права свободного запрета заключалось в том, что магнатские группировки или иноземные дворы использовали его в своих интересах для срывов заседаний сейма. Эта практика распространялась постепенно, а после 1688 г., когда сейм был сорван еще до избрания председателя - «маршалка», стала кошмаром политической жизни Речи Посполитой. Верность liberum veto и отношение к нему как к поводу для гордости указывают на усиление консерватизма в шляхетском обществе. Но вместе с тем очевидно, что магнаты, получая реальное влияние в Речи Посполитой, не были заинтересованы в оздоровлении и усилении парламентской системы в стране. И лишь перед лицом катастроф XVIII в. они стали задумываться над тем, чтобы отказаться от liberum veto. В основе требования единогласия лежал древний принцип единогласия (nemine contradicente) , который подразумевал согласование всех принимавшихся решений: поскольку все представители сословия равны между собой, все, что имеет отношение к шляхетскому сообществу как к целому, должно получить всеобщее одобрение. Для общего блага меньшинству необходимо присоединиться к мнению большинства. В посольской избе проекты законов обсуждались до тех пор, пока не удавалось согласовать все позиции, и это стремление к единству считалось принципиальной чертой свободы. Речь шла и о том, чтобы большинство не подавляло меньшинства. Обычай все обсуждать и необходимость постоянно убеждать оппонентов создавали в обществе атмосферу участия в политической жизни. Функционирование этого принципа не было простым, сеймы расходились, не утвердив законов; уже во времена Стефана Батория и в правление королей династии Ваза депутаты сеймов неоднократно разъезжались ни с чем. Развитое чувство ответственности гарантировало, с их точки зрения, нечто большее, чем простую результативность парламентской деятельности, а именно чувство безопасности. Невозможность принять конституцию или утвердить налоги на ведение войны считались меньшим злом, чем попрание прав. Шляхта была уверена, что располагает достаточными гарантиями стабильности, благодаря институту конфедераций: они представляли собой такую форму организации действий шляхты, когда для реализации недостижимых обычным путем целей она отказывалась от части своих вольностей (например, от принципа единогласия в принятии решений). Последней же гарантией свобод, а следовательно, и законности оставались шляхетские сабли. В повседневной жизни гарантию законности и гарантию свободы давали стабильные доходы фольвароч-ного хозяйства. Обе гарантии казались нерушимыми, и поэтому, вероятно, шляхта перестала заботиться о других. Но это означало, что нарушение какой-либо из сложившихся традиций могло привести к переменам во всей политической системе. Важнейшим институтом Речи Посполитой был общий («вальный») сейм, окончательно сформировавшийся на рубеже XV- XVI столетий. Первоначально он проводился отдельно в Короне и Литве, а после унии 1569 г. стал совместным. Сейм был органом представительства исключительно шляхетского сословия, города в заседаниях фактически не участвовали. Допускавшиеся с 1505 г. на заседания сейма представители Кракова получили с 1565 г. право голосовать исключительно по городским вопросам. В 1568 г. этого права добился Вильно, а в 1658 г. Львов. Гданьск имел собственную систему самоуправления и постановлений сейма не признавал; вместе с другими прусскими городами он направлял послов на генеральный сеймик Пруссии. Отсутствие в сейме представителей городов было связано в первую очередь с нежеланием самих горожан нести ответственность за принимаемые решения. Отход городов от политической жизни можно считать добровольным в том смысле, что в начале XVI в. они не видели выгоды от участия в сейме. Лишь потом шляхта стала рассматривать политику своей исключительной прерогативой и настаивать на том, чтобы государственные должности раздавались только представителям шляхетского сословия.
Принципы функционирования сейма не определялись какой-либо конституцией; не существовало также четкого распорядка его работы. Но при этом практика была всем хорошо известна. Первоначально сейм созывался в произвольное время, а с 1573 г. собирался не реже одного раза в два года и длился шесть недель. В сейме были представлены три «политических», или так называемых сеймовых, сословия: король, сенат и посольская изба. На протяжении более чем полувековой борьбы за экзекуцию прав и возвращение королевских владений усиливались позиции посольской избы, хотя принципы сеймового правления так и не были определены. Сейм не обладал исполнительной властью; исполнение принятых конституций возлагалось на короля и министров, полномочия которых сейм ограничивал, исходя из своих собственных интересов. Во времена правления Ягеллонов установилось равновесие между тремя заседавшими в сейме сословиями, которое в pacta conventa 1573 г. было закреплено следующим условием: принимаемые сеймом решения (так называемая конституция) требуют согласия всех трех сословий.
Положение короля лучше всего характеризует политическую систему Речи Посполитой. В то время как в Европе появились тенденции к установлению абсолютистских форм правления, в Польше со времен введения свободной элекции король правил, но не управлял: rexregnat, sed поп gubernat. Замысел был неплохим, но не удалось создать действенной и ответственной исполнительной власти. И сословные интересы шляхты стали здесь основным препятствием. Противодействуя усилению магнатов, шляхта в 1504 и 1562 гг. провела законы о несовмещении в одних руках нескольких должностей (например, каштеляна и старосты). Одновременно с этим вводился запрет на смещение с занимаемой должности. С помощью этих мер шляхта пыталась предотвратить усиление позиции короля; однако речь шла в первую очередь о том, чтобы бюрократия не подрывала политической монополии шляхетского сословия. И потому его представители прилагали усилия к тому, чтобы сделать функционирование государственного аппарата как можно более дешевым.
Два последних Ягеллона имели более прочные позиции, чем выборные короли, хотя и они не могли навязывать шляхте собственную волю, а потому для реализации своих планов были вынуждены балансировать между сенатом и посольской избой. Но, несмотря на это, роль и полномочия монархов оставались еще значительными, монархи обладали законодательной инициативой, а также правом и обязанностью созывать сейм. Король пытался влиять на ход заседаний сейма посредством адресованных сенаторам и послам универсалов, а также писем, которые рассылались сеймикам. Король влиял на законодательство и тем, что давал окончательную редакцию принятым на сейме законам перед их публикацией; он имел право законодательной инициативы и утверждал постановления сейма; мог наложить на них вето. В монархе видели высшего судью, верховного военного вождя и руководителя внешней политики; он также был олицетворением величия Речи Посполитой.
Король назначал министров и предлагал кандидатуры воеводских, земских и поветовых должностных лиц, имел право «номинировать» епископов, однако не имел права их смещать. Также и члены высшего судебного трибунала (созданного в 1578 г. в Короне, а в 1581 г. - в Литве) назначались королем из числа представленных сеймиками кандидатов. Необходимо подчеркнуть, что большая часть должностей носила номинальный (титулярный) характер и не давала их обладателям никакой реальной власти. Поэтому более справедливо будет рассматривать короля как лицо, распределявшее почетные звания. Король раздавал должности и земельные пожалования (также и староства). Впрочем, значение рычага влияния, находившегося в его руках, ослабевало по мере того, как принадлежавшие государству земли переходили в руки пожизненных пользователей. Программа «экзекуции прав», выдвинувшая в 1520 г. требование вернуть незаконно захваченные королевские владения в казну, была призвана не только обеспечить финансовую базу государственного управления, но и, быть может, дать шляхте возможность самой воспользоваться этими землями. В целом же, подводя итоги реформ 1562-1564 гг., вряд ли приходится говорить об успехе, так как отданные в пожизненное владение земли так и не вернулись в казну. Доходы государства, как и прежде, были слишком незначительны, для того чтобы сложился аппарат управления, зависящий только от воли короля. Не хватало средств и на содержание большой армии, которая оказалась целиком под контролем приобретавших все большее влияние гетманов.
В Речи Посполитой не было правительства, что считалось ее достоинством. Именно в этом смысле необходимо понимать похвалу царившему в государстве безвластию. Как в Короне, так и в Литве существовали должности великого и надворного маршалков, канцлера и подканцлера, подскарбия и гетмана. Но это были должностные лица Речи Посполитой, а не слуги короля. Они зачастую вели самостоятельную политику, направленную иногда и против самого монарха (например, гетманы). То, что сановники ему не подчинялись, вовсе не означало, что они отчитывались перед сеймом. В такой ситуации сложно было проводить единую внешне- и внутриполитическую линию. Если взглянуть на высших должностных лиц государства XVI в. и главным образом на секретарей королевской канцелярии, то следует подчеркнуть высокий уровень их квалификации. В окружении Си-гизмунда Августа, Батория и Сигизмунда III было много умных и исполнительных людей. Препятствовала ли политическая система Речи Посполитой их успешной деятельности? Позволяла ли им развивать и реализовывать разумные идеи? Скорее всего, на пути необходимых реформ государственного управления и формирования правительства стояли в первую очередь сословные интересы шляхты. Не было силы, заинтересованной в таком решении проблемы, не было для этого и материальных средств. Шляхта считала, что сама сумеет защитить свои свободы.
Поскольку король не управлял, то на эту роль претендовал сенат, главой которого, впрочем, был монарх. В состав сената входили придворные сановники, католические епископы, высшие земские должностные лица: воеводы и каштеляны. Члены сената назначались пожизненно и несли фактически ответственность только перед Речью Посполитой. Сенату отводились в первую очередь функции совещательного органа; и, поскольку значение посольской избы все более усиливалось, складывалось впечатление, что так и будет. На сенаторов, в свою очередь, была возложена задача контролировать монарха: сенаторы-резиденты исполняли функцию постоянных королевских советников, и о выполнении этих обязанностей они отчитывались непосредственно перед сеймом. Институт сенаторов-резидентов создавался для того, чтобы король не окружал себя собственными и тем более иноземными советниками, что могло представлять для шляхты определенную опасность. Но прежде всего шляхетское сословие стремилось сохранить для своих представителей все возможные почетные посты и должности. И поэтому в государстве, в котором не было правительства, существовало огромное множество титулярных должностных лиц. В шляхетском обществе, которое не признавало титулов, многие втайне пытались получить тот или иной титул от императора, папы или хотя бы от французского короля, поскольку титулы были необходимы для внешнего проявления шляхетского достоинства. Этим же потребностям служила и риторика в письменных и устных речах в стиле Цицерона, а также республиканский дух, царивший в шляхетских партиях. Сенат не стал институтом государственного управления: роль монарха уменьшалась, а набиравшие силу магнаты нашли рычаги влияния на превозносившую свои свободы посольскую избу.
Посольская изба сформировалась как орган представительства всей шляхты. Воеводства, земли и поветы выбирали на сеймиках послов. Количество их было разным, но, как правило, выбирали по два человека от каждой земли в Короне и столько же - от повета в Литве. Число послов-депутатов из прусских воеводств не было ограничено вплоть до XVII в. Послы представляли интересы своих избирателей и должны были руководствоваться их пожеланиями (так называемой инструкцией). Поэтому голос посла всегда был выражением интересов большой группы и имел определенный вес. После Люблинской унии проходили совместные заседания послов от Короны и от Литвы, а председательствовал на заседании один маршалек. Кроме церемоний открытия и закрытия, посольская изба заседала отдельно от сената. Со временем для составления конституций выбирались специальные делегации. Отредактированные законы зачитывались и принимались на заключительном заседании; потом их печатали. Послы отчитывались перед своими избирателями на специальном сеймике (реляционном), и зачастую только тогда принимались решения, имеющие обязательную силу (например, по вопросам налогообложения).
Закрепление принципа двухстепенного представительства не искоренило убеждения, что каждый шляхтич имеет право участвовать в управлении и принимать решения о судьбах Речи Посполитой. Поэтому наряду с участием в выборах и сеймиках существовала практика общего съезда шляхты, который назывался сначала «обозным съездом» (1503), потом - «конным» (после 1672 г.), а также «рокошем». Понятие «рокош» впервые было использовано в 1537 г. по отношению к собравшейся под Глинянами шляхте, предъявившей Сигиз-мунду I и его советникам свои требования, и утвердилось затем для обозначения направленных против короля конфедераций. Рокош считался формой легальной вооруженной оппозиции, был нацелен на защиту шляхетских прав, которым угрожали король и магнаты.
Рост значения посольской избы на протяжении XVII в. вовсе не свидетельствовал об усилении ее реального влияния в сфере государственного управления. По мере того как происходило ограничение прав выбираемых королей и росло могущество магнатов, все большее значение получали локальные съезды шляхты, или сеймики.
Характерным принципом государственного устройства Речи Посполитой была невозможность навязывания чего-либо с помощью силы. Воеводства, земли и поветы чувствовали себя самостоятельными, решали все свои проблемы на сеймиках, в которых участвовала вся шляхта данного повета или земли. С течением времени сеймики стали более разнородными: отдельно съезжались для того, чтобы определить порядок правления в период бескоролевья (каптуровые сеймики), для избрания представителей в судебный трибунал (депутатские сеймики), для заслушивания отчета о заседаниях сейма (реляционные сеймики) или для избрания местных должностных лиц (элекционные сеймики).
Растущее значение сеймиков проистекало из убеждения, что собственные проблемы нужно решать самостоятельно («ничего за нас без нас» 5); сеймики были выражением склонности шляхты участвовать в политической жизни и ее недоверия к центральной власти. Но чем чаще сейм был не в состоянии справиться с решением каких-либо проблем, тем чаще сеймики оставались последней возможностью это сделать. В XVII в. дошло до того, что распоряжение материальными средствами, собранными после утверждения налогов сеймиком, оставалось в руках данной земли или повета. Так постепенно формировались казна и армия повета. Децентрализация государства в политическом отношении соответствовала преобладанию фольварочного хозяйства в экономике и привязанности шляхты к своим свободам.
Усиление позиции сейма, а в нем посольской избы привело к тому, что королевские министры попали в подчиненное положение (1641). Одновременно с этим сейм не стал органом государственного управления, а лишь усилил свои охранительные функции. Реформы или сама мысль об изменении государственного устройства воспринимались как угроза для свобод, особенно после драматичных событий середины XVII в. Поэтому Конституция 1669 г. провозгласила, что «всякое новшество в Речи Посполитой чревато опасностями и большими потрясениями».
Полиэтничность была главной чертой, характеризующей Речь Посполитую в XVI-XVII вв. Для существования целого, таким образом, было необходимо сосуществование разных этнических и языковых групп. Процесс унификации, обозначенный в предыдущем разделе, затронул в первую очередь шляхетское сословие. Региональные различия постепенно стирались, но не исчезли полностью. Различия и конфликты между жителями Короны и Силезии, Ма-зовии и Пруссии выступали в рамках одной и той же, как казалось, этнической и языковой группы. Они были проявлением серьезных и глубоких различий, существовавших в прошлом, которые в Речи Посполитой сгладились лишь отчасти. Поэтому сохранялась неприязнь между жителями Великой и Малой Польши, которые, в свою очередь, свысока смотрели на литовцев. Меньше было конфликтов между поляками и русинами, пока речь не шла о различии вероисповеданий (украинско-белорусский язык, называвшийся в то время «русским», был вытеснен из административной сферы в восточных воеводствах лишь в 1697 г.). Все происходило в рамках единого шляхетского сословия, которое по своему характеру постепенно становилось польским. Сложнее представить себе, что означала полиэтничность в масштабе всего государства. Критерий этнической принадлежности здесь не совсем точен. Наряду с польскоговорящим населением наиболее многочисленными были русины и литовцы. В городах и за их пределами проживала многочисленная группа населения немецкого происхождения, которая полонизировалась лишь отчасти. Были еще евреи, армяне, татары, караимы, волохи, венгры и латыши; наконец, группа голландских меннонитов, которые образовывали поселения так называемых «олендеров» (они быстро утратили свой язык, но сохранили верования), а также различные по численности и положению выходцы из Италии, Франции, Англии; шотландцы, греки, персы. Никто не заставлял их менять язык, веру и традиции, а потому в Речи Посполитой находили в XVI-XVII вв. приют как протестанты, так и католики, христиане различных толков, мусульмане и евреи со всей Европы. В этом пестром сообществе возникали конфликты, как, например, противостояние немцев и евреев в городах или на Украине между казаками, польской шляхтой и евреями, но в целом это не представляло серьезной проблемы.
Процессы ассимиляции затрагивали в первую очередь шляхту. В Речи Посполитой на другие народы смотрели свысока, но по отношению к переселявшимся в Польшу иностранцам были обязательны гостеприимство и открытость. Пришельцы постепенно вливались в соответствующие сословные структуры, не образуя отдельных сообществ. Особой была ситуация евреев, которые в конце XV в. составляли 0,6%, а в середине XVII в. - уже 5% населения. После огромных потерь военного времени постоянный прирост их числа привел к тому, что в конце XVIII в. евреи достигли почти 10% численности населения страны. Они образовали свои органы самоуправления, которые функционировали на основании королевских привилегий, и стали важным элементом в организации ремесла и торговли.
Полиэтничность Речи Посполитой означала, что среди зависимого населения были люди разных национальностей. В XVII в. шляхтич, независимо от происхождения и вероисповедания, стал отождествляться с поляком. Аналогичным образом и принадлежность к крестьянскому сословию, свидетельством которой была личная зависимость, становилась важнее этнических различий. Считалось, что место зависимых крестьян в Речи Посполитой определяется положением их господ. С этой точки зрения все зависимые крестьяне были между собой равны, хотя исповедуемая религия и другие факторы могли влиять на то, что отношение к ним было различным.
Поликонфессиональность была следующей характерной для Речи Посполитой особенностью. Жители государства принадлежали к разным христианским церквям, исповедовали также и нехристианские религии. С конца XVI в. сфера влияния протестантизма постоянно сокращалась. Несмотря на брешь, пробитую Брестской унией, православие сохраняло свои позиции. Евреев становилось больше, что было следствием не только благоприятных условий, которые создавались для них в Речи Посполитой, но и гораздо большего естественного прироста. Группа мусульман была незначительной. Перемены, наступившие в XVI столетии, состояли в том, что шляхта, сохраняя принцип религиозной свободы и относясь терпимо к иным верам и вероисповеданиям, все больше поддерживала католицизм. В XVI в. Речь Посполитую отличала пестрота религий и вероисповеданий, которая рассматривалась шляхетским сословием как следствие его собственной свободы. Переход из православия или кальвинизма в католицизм был связан с полонизацией шляхты, с тем, что она принимала не только общее право, но также язык и традиции. Православным или униатом оставался крестьянин на Волыни или Подолии; протестантизм в XVII в. все чаще ограничивался городом. Однако до начала казацких и шведских войн середины столетия религиозные различия не становились причиной серьезных конфликтов.
Поликонфессиональность и одобрительное отношение к разнородности в рамках сословия, а как следствие, и за его пределами были лишь одной стороной медали. Даже гораздо позднее, в середине XVII в., когда католицизм в значительной мере потеснил другие вероисповедания, преследования или репрессии были значительно более мягкими, чем в европейских странах. В первой половине столетия Речь Посполитая могла гордиться относительно спокойным ходом Контрреформации. Было это необычно хотя бы потому, что Речь Посполитая уже тогда стала принимать участие в военных конфликтах с государствами иных вероисповеданий. Второй стороной медали оказался сам характер религиозности той эпохи. В первой половине XVI в. дали о себе знать разнородные по характеру европейские течения, ренессансные и реформационные. Религиозные верования простых людей оставались по сути средневековыми, в то время как вера образованных кругов формировалась под влиянием гуманистических веяний. Принятие тридентской церковной реформы
6 в 1565-1577 гг. означало перемены не только в сфере церковной организации: на протяжении трех поколений более глубоким стало понимание основ веры, получили распространение новые религиозные практики. Реорганизация пастырской работы в приходах и повышение образовательного уровня духовенства способствовали усилению религиозного рвения простых верующих, которое понималось в первую очередь как обязательное участие во всех религиозных обрядах церкви. Одновременно с этим духовенство и миряне сознательно пытались связать новую религиозность с традициями местной культуры. Самая значительная роль в этих процессах выпала на долю иезуитов, которые сумели в значительной мере адаптировать стиль своей работы к польским условиям. Можно также говорить и об особой польской религиозности. В XVI в., под влиянием сложившихся условий жизни, в польском характере проявились черты мягкого, идиллического благочестия. Польскую религиозность с XV столетия характеризуют культ Девы Марии и особое почитание страстей Христовых. В XVI в. широкое распространение получило отношение к религии со своим чисто польским, «домашним» акцентом, в котором нашлось место и для представления о польском происхождении Адама и Евы, и для образа Рая как отражения господствовавших в Речи Посполитой отношений. Специфически польские черты приобрел и культ Богородицы, общепольским стало почитание Ченстоховской Божьей Матери. Благодаря иезуитам, в первой половине XVII в. духовная жизнь элит развивалась под явным влиянием испанской мистики. Распространение сочинений мистиков в духовных семинариях и коллегиях легко объяснялось, но более удивительным было проникновение этого типа религиозной духовности в широкие слои шляхетского общества. В условиях, когда росло чувство угрожавшей извне опасности и исключительного положения Речи Посполитой, формировалась шляхетская религиозность, в которой соединялись, образуя новое качество, элементы мистицизма и культа Девы Марии. В клятве короля Яна Казимира во Львовском соборе (1656) Богородица была названа Королевой Польши, что лишь подтверждало уже сложившееся убеждение. Эволюция шляхетской религиозности означала также и ее полонизацию, широкое распространение в религиозной жизни черт шляхетской культуры. Идеалом для польской шляхты первой половины XVII в. считалась не только достойная жизнь помещика в фольварке, но и его деятельность, обращенная к делам общественным. Этой модели соответствовали и новые формы религиозности. Нападки на соседей, склоки, своекорыстие во время сеймиков и рокошей, любовь к излишествам и безразличие к судьбам эксплуатируемого населения, бесцеремонность и растущая ксенофобия - все это нельзя рассматривать как единственную или основную характеристику шляхетской Речи Посполитой.
Два института, определявшие жизнь Речи Посполитой, были шляхетскими по своему характеру - фольварочное хозяйство и сейм. Благородство было образцом для подражания. Две черты шляхетского сословия тесно переплелись в Речи Посполитой: апология свобод и активное участие в политике. О том, что Речь Посполитая считалась практическим воплощением шляхетских свобод, уже говорилось выше. Но это не было равнозначно тому, что сословный интерес ставился выше общего, а личность - выше государства. Свобода шляхетского сословия понималась также в категориях служения Республике. Можно привести длинный список свидетельств поистине героической любви к Отечеству, воплощенной, например, в мужественной смерти гетмана Станислава Жолкевского после битвы под Цецорой. Шляхта уверовала одновременно в совершенство своего государства, в свое превосходство над другими и в свой мессианизм. Считалось само собой разумеющимся, что Европа не проживет без польского зерна и может вести кровавые внутренние споры только потому, что Речь Посполитая заслоняет ее от турецкого нашествия. В XVII в. из этих представлений выросли не только мифы о Польше как форпосте христианства («твердыне») и «житнице» Европы, но и обобщающая эти мифы идеология сарматизма. Необходимо, однако, подчеркнуть, что в XVI столетии и позднее шляхта не испытывала комплекса собственной неполноценности при сравнении себя с Европой. Наоборот, свободно заимствуя европейские достижения, она все сильнее подчеркивала свое превосходство. Главным аргументом в пользу этого убеждения была именно свобода, которая систематически ограничивалась в монархиях, где существовала абсолютистская форма правления. Еще одной чертой, отличавшей шляхетское сословие и составлявшей специфику Речи Посполитой, было его активное участие в политике. Шляхта ощущала себя целиком включенной в систему политического организма, в буквальном смысле считая себя основой Речи Посполитой. Это проявлялось не только в монополизации права занимать государственные должности или участвовать в заседаниях сейма. Шляхта считала дела государства своими собственными и принимала в них непосредственное участие. Отсюда и практика рокошей, когда интерес шляхты противопоставлялся королевской политике, которая данный интерес не учитывала. С этим связано и то, что шляхта, все менее склонная участвовать в ополчении, с готовностью хваталась за сабли для участия в любой конфедерации.
Удивительно, что шляхта, столь искренне отождествлявшая себя с государственной основой Речи Посполитой, оказалась с начала XVII в. подчинена господству магнатов. На протяжении длительного времени еще удавалось сдерживать возвышение магнатских родов. Их попытки создать на территории своих владений удельные княжества, аналогичные немецким княжествам империи, были явлением маргинальным. Но магнаты постоянно стремились продемонстрировать свое могущество и богатство, свое превосходство над другими представителями шляхетского сословия. В условиях, когда королевская власть ослабевала, магнаты присваивали себе право принимать решения в делах государственного масштаба, не считаясь с мнением шляхты Речи Посполитой. Складывалась модель правления независимых царьков, полновластных в своих владениях и навязывавших республике свои интересы. Черты, составлявшие особенность Речи Посполитой, вместе с тем позволяли ей выжить. Особенно значимыми были шляхетское чувство ответственности и убеждение, что государство призвано служить шляхтичу-гражданину. Чувство ответственности выражалось в готовности защищать собственный интерес, отождествлявшийся с благом Речи Посполитой. С течением времени это чувство деформировалось и ослабло. Ответственность шляхтича за Речь Посполитую находила свое выражение в солидарности членов шляхетского сословия. Во второй половине XVII в. шляхетская солидарность пошатнулась под натиском нараставшего неравенства, а общее благо стало интересом доминировавшей группы.
На протяжении XVI в. сложились основы шляхетской культуры и сформировались две присущие ей противоположные черты: открытость внешним влияниям и самодовольство. В период благополучия шляхта впитывала все то европейское, что казалось ей интересным, выгодным и правильным. В Речи Посполитой находилось место для множества чужих идей и изделий, хотя никто не стремился слепо им подражать. Образ жизни шляхты и ее мировоззрение формировались под непосредственным влиянием Европы эпохи Ренессанса и барокко, хотя и отличались своеобразием. Поэтому привязанность к «своему» не означала ксенофобии, высокая оценка ценностей собственной культуры и образа жизни позволяла свободно пользоваться европейскими достижениями во всей их полноте. Речь Посполитая XVI в. была частью Европы; и как сообщество шляхты она осознавала свое естественное в ней присутствие. Реформация и Контрреформация пришли из Европы, но оба течения в Речи Посполитой подверглись своеобразной трансформации. Основные идеи шляхетского сословия объединяли Польшу с формировавшимся Западом, и их источником служило общее для всей Европы римское и христианское наследие. С течением времени польская шляхта все сильнее подчеркивала не только эти связи, но и свою причастность к этому наследию. Специфику Речи Посполитой XVI-XVII вв. невозможно описать каким-то одним понятием. К перечисленным выше характеристикам необходимо добавить еще две, серьезно повлиявшие на становление шляхетской культуры. Первая - это ее ограниченный, местный характер. Шляхтич жил в деревне, чувствовал себя связанным с землей и местным сообществом, а потому в делах более широкого масштаба выступал выразителем этого местного интереса. Со временем, когда достаток и чувство безопасности укрепили его привязанность к деревне, общественная деятельность стала ограничиваться сеймиками и другими локальными собраниями (например, участием в так называемых «контрактах» - хозяйственных съездах шляхты). И в рамках этого несколько идиллического, ассоциировавшегося с Аркадией понимания свободы зародилось и крепло убеждение в совершенстве и некой исключительности сложившихся институтов, а это способствовало, в свою очередь, формированию консервативных, охранительных взглядов шляхты. Необходимо отметить еще одну черту, отличавшую Речь Посполитую, - «ориентальность». Первоначально она была присуща только шляхетскому сословию, но потом распространилась и на другие слои населения. Эта черта стала важным элементом идентичности Польши XVII-XVIII вв. Она была заметной для внешних наблюдателей, а для самой шляхты было совершенно естественным, что ее наряды, оружие и вкусы формировались скорее под влиянием восточных, чем европейских образцов. Долгое время значительная часть получаемых от фольварочного хозяйства средств уходила из Речи Посполитой на Восток в обмен на восточные товары: пряности, благовония, ткани, лошадей и оружие. Постепенно часть этих товаров стала производиться ремесленниками на территории Польши. Но по мере того как турецко-татарское пограничье превращалось в арену постоянных вооруженных столкновений, часть восточных товаров стала поступать в качестве добычи. Но это не объясняет любви шляхты именно к этим изделиям, а также особой склонности перенимать наряды, оружие, упряжь и связанную с ними лексику именно из стран Востока. Шляхта осознавала свое превосходство над соседями с востока и юга, она решительно и упорно отмежевывалась от примеров азиатского деспотизма. Однако он не пугал ее так, как абсолютизм Габсбургов. Живя в стране, созданной для свободы, шляхта хотела, чтобы ее окружение носило именно ориентальный характер. Судя по всему, она не считала эти влияния, равно как и европейские образцы, чуждыми для себя. Архитектура и искусство XVI- XVII вв. оставались под явным европейским влиянием, в то время как портреты польских шляхтичей указывают на их тесные контакты с Востоком. Польша XVI-XVII столетий формировалась в географическом пространстве между будущим Востоком и Западом, - в пространстве, где пересекались западные и восточные мотивы. Однако Речь Поспо-литая была чем-то большим, чем просто пространством, где эти два мира противостояли друг другу. Восточные элементы, которые считались «своими», придали сарматизму неповторимые черты. Нерешенным остается вопрос: почему для самоопределения польская шляхта обратилась не только к своему западному наследию, но стремилась также воспользоваться восточной традицией? Считала ли шляхта эту восточную традицию в равной степени своей? Шляхетская Польша не нуждалась в том, чтобы занимать чью-либо сторону, - она создавала в Европе свою, оригинальную культуру.
Идентичность Польши, или совокупность определенных черт, обеспечивавших ее существование, не была неизменной. Рассматриваемые здесь процессы продолжались и в XVII в., а с середины столетия они развивались в новых и весьма невыгодных для Польши условиях. Выбирая свободу, которая основывалась на следующем убеждении: «Только Бог наш и сабля», шляхта наиболее полно выражала свою идентичность. Однако основы ее оказались не очень устойчивыми.
Эпоху королей из династии Ваза считают польским серебряным веком, словно развитие Польши замедлилось по сравнению с эпохой последних Ягеллонов. Но одновременно с этим это было время наивысшего расцвета шляхетской Речи Посполитой и воплощения в жизнь шляхетского идеала жизни. Именно тогда стала очевидной оригинальность Речи Посполитой, которая состояла в том, что свобода шляхтича-гражданина ставилась выше силы и мощи государства. На это повлияли своеобразный способ решения экономических проблем и социальная структура, принципиальной чертой которой было формирование шляхетского сообщества - «народа-шляхты», равно как и зависимого крестьянства. Создавая государство и подчиняя его собственным интересам, шляхта добилась этого за счет крепостных. Не удалось избежать и последствий расслоения шляхетского сословия. Но именно тогда шляхте удалось объединить в своей культуре европейские и восточные начала, отличающие Речь Посполитую от других государств Европы. Эти черты: доминирование интересов народа-шляхты над интересами государства, оригинальный характер шляхетской культуры, любовь к свободе и вовлеченность в политическую жизнь - оказались наиболее устойчивыми. Именно они и стали основой Польши.
Примечания
1 Лашт (или ласт) - мера сыпучих тел. Лашт примерно равен 12 четвертям, или 120 пудам, или 2 тоннам.
2 «Свободная элекция» (или свободная элекция viritim) - непосредственное избрание короля всеми представителями шляхетского сословия. Впервые была проведена в 1573 г. и с этого момента являлась одним из кардинальных (т. е. не подлежавших изменению) прав шляхты.
3 «Сенаторы-резиденты» - сеймовый орган для сотрудничества с королем, состоявший из высших духовных и светских сановников. Избирался на два года в количестве 16 человек. Четверо из них должны были постоянно находиться при короле, сменяясь каждые полгода. В их задачу входило давать королю советы и контролировать его действия, о чем сенаторы отчитывались перед сеймом. На практике институт сенаторов-резидентов стал функционировать с 1607 г. Их количество в 1641 г. возросло до 28.
4 Конфедерация - союз одного или ряда сословий (шляхты, духовенства, городов), который создавался для реализации определенных целей. В XVI в. появились генеральные конфедерации (так называемые каптуры), призванные обеспечить порядок во время бескоролевья. Конфедерации могли создаваться как при короле, так и против него («рокош»). В XVII-XVIII вв. создавались также войсковые конфедерации, которые добивались выплаты задержанного солдатам жалованья.
5 Мысль о том, что нельзя вводить новые повинности без согласия шляхты, развивалась в течение XV в. (Нешавские статуты 1454 г., Петрковские статуты 1493 г.). Наряду с ней утверждался принцип, согласно которому касающееся всех должно одобряться всеми (quod omnes tangit ab omnibus comprobari debet) . В середине XVI в. он был сформулирован Иеронимом Оссолинским: «На нас без нашего согласия ничего нового наложено быть не может». Затем, однако, этот тезис стал рассматриваться как основополагающий принцип государственного устройства, причем толковался он весьма расширительно.
6 Реформа католической церкви, начатая на Тридентском соборе (1545-1563) и нацеленная на укрепление дисциплины и повышение образовательного уровня церковнослужителей, реорганизацию пастырской работы в приходе, систематизацию католической догматики. Тридентская реформа стала ответом Римско-католической церкви на вызов Реформации.
VIII. Республика сарматов
Чем знаменателен XVII век в истории Польши? За столетие, начиная с рокоша Миколая Зебжидовского (1606) и до Тарногродской конфедерации (1715), в Речи Посполитой произошли значительные перемены: в XVI в. она была европейской державой с имперскими амбициями, однако в конце века напоминала корабль, терпящий бедствие. Страна, созидаемая на принципах гражданской ответственности за сообщество свободных людей, по-прежнему считала их высшей ценностью, но скорее номинально, чем на практике. В то же время это было столетие, когда Речь Посполитая не только выстояла, но и стала воплощением духовных ценностей. А потому ее граждане имели все основания считать себя избранными Богом и ожидать от Европы понимания и принятия Речи Посполитой такой, какова она есть.
XVII столетие, несомненно, стало эпохой наиболее полного воплощения жизненного идеала шляхты. А потому нам не следует слишком строго оценивать его с позиций сегодняшнего дня. Это была эпоха барокко и Контрреформации, в которых нашли отражение оригинальные польские черты, эпоха окончательного упрочения позиций католицизма. Именно тогда были заложены основы национального самосознания, сформировались принципиальные особенности польской идентичности, впервые нашло свое выражение польское своеобразие. Польша этой эпохи рождалась из оригинальной формы республиканского правления, при котором возобладало чувство превосходства народа-шляхты над государством, ее сарматский характер не позволял Польше подчиниться ни Востоку, ни Западу. Непросто распознать основную тенденцию столетия. Могла ли Речь Посполитая осознавать, сколь высоки были ставки в противостоянии с Россией? Существовала ли на самом деле возможность избежать возникновения независимой Пруссии? Могла ли свобода привилегированных слоев надежно гарантировать функционирование этих институтов и самого государства? Возникает также вопрос: сохранилась ли польская идентичность при неизменных формах государственного устройства и жизни?
На пороге XVII в. поступательное развитие шляхетской Речи Пос-политой значительно замедлилось. Все сильнее давало о себе знать желание жить в мире, в то время как размеры государства и отношения с соседями вынуждали продолжать внешнюю экспансию. В целом эти попытки в XVII столетии не были успешными. Польша противостояла врагам на востоке и юге, но не решалась воспользоваться благоприятными для нее возможностями на севере и западе. Готовая воевать за огромные земельные владения на Украине и за окончательную инкорпорацию прусской территории, она боялась только одного - усиления королевской власти. Для земель Короны и Литвы в середине XVII в. война стала повседневной реальностью, и начиная с этого времени ради сохранения мира граждане республики будут жертвовать частью территории страны. В то же время именно в эту эпоху польская культура оказывала сильнейшее влияние на своих ближних и дальних соседей.
В 1599 г. распался союз со Швецией, и началась более чем столетняя история вооруженных конфликтов, в которые Речь Посполитая была втянута из-за династических интересов династии Вазов, хотя и рассматривала каждую очередную войну как защиту своей свободы. Но при этом никто не думал, что восточный сосед также может представлять серьезную угрозу. Долгое время считалось, что Московское государство в той или иной форме может быть связано с Речью Пос-политой. Отношения с Турцией оставались мирными, и, казалось, ничто не предвещало будущих конфликтов. Несмотря на неприязнь шляхты к Габсбургам, на протяжении большей части XVII в. Австрия была естественным союзником Речи Посполитой. За 60 лет в Пруссии были сделаны очередные уступки в пользу бранденбургского курфюрста 1. Они расценивались как меньшее зло. Только одно постоянно тревожило граждан - страх перед absolution dominium - абсолютной властью короля. В течение всего столетия продолжалось противостояние между защитниками шляхетских свобод и сторонниками королевской власти, которые стремились к созданию модели централизованного государственного управления. Это противостояние привело к параличу государства и ослаблению нации. Однако подобных последствий никто не предвидел.
После разоблачений инквизиционного сейма 1592 г. Сигиз-мунд III потратил много времени на то, чтобы воссоздать свою придворную партию. Замышлявшиеся реформы наталкивались на сопротивление со стороны сторонников канцлера Замойского и шляхетской демократии («популяристов»). Прежде чем дело дошло до открытой конфронтации, Речь Посполитая оказалась втянута во внутренние конфликты в России. В 1605 г. несколько магнатов (Мнишек, Вишневецкий) при молчаливом согласии двора организовали интервенцию в поддержку самозванца Лжедмитрия. Нашлось несколько тысяч авантюристов, рассчитывавших на добычу от грабежей. Вряд ли эта акция свидетельствовала о нехватке средств к существованию у представителей малоземельной шляхты. Поход ничем не отличался от предпринимавшихся прежде и впоследствии военных походов магнатов - за Днепр, Днестр или в Ливонию. Лжедмитрий после коронации не собирался и не мог выполнить обязательств перед Речью Посполитой. И уже в мае 1606 г. его смело народное восстание, вознесшее на трон Василия Шуйского. Кризис в Москве позволял, однако, укрепить восточную границу и препятствовал заключению союзов России со Швецией или с Австрией.
Политическая ситуация в самой Польше тем не менее не способствовала внешнеполитическим инициативам. Сейм 1605 г. не утвердил налоги на продолжавшуюся с 1600 г. войну в Ливонии. Отстраненный королем от власти, Замойский употребил все свое влияние на срыв реформы сейма, предостерегая, что принятие решений большинством голосов ведет к ограничению шляхетских свобод. Со смертью Замойского партия популяристов лишилась вождя, но у программы защиты существовавшего порядка вещей еще оставались приверженцы. Несмотря на конфликт между католиками и протестантами, посольская изба в 1606 г. единодушно отвергла предложенный королем проект реформы, касавшийся казны, армии и государственного устройства. Состоялось несколько съездов шляхты, проходивших весьма бурно; наконец, в августе 1606 г. под Сандомиром был организован рокош в защиту оказавшихся в опасности шляхетских вольностей. Ни о какой общей программе не могло быть речи: протестанты стремились получить гарантии в ситуации все возраставшего натиска католицизма; многих рокошан всерьез беспокоила судьба Речи Посполитой, и они стремились предотвратить расстройство государства. Часть магнатерии, в свою очередь, связывала с рокошем надежды на усиление своего влияния; не было недостатка также и в личных амбициях, как у предводителя движения Миколая Зебжидовского. Добиваясь ограничения королевской власти, рокошане требовали передать сейму функции раздачи должностей, укрепить позиции сенаторов-резидентов, ввести выборность земских должностей. Всех объединяло недоверие к королю; выдвигались даже проекты его низложения. Дошло до вооруженных столкновений. Шестого июля 1607 г. под Гузовом король разгромил рокошан, но их вожди не понесли никакого наказания.
Не сумев осуществить реформы, Сигизмунд III стремился к упрочению своих позиций, добившись внешнеполитических успехов. В 1609 г. он предпринял поход на хорошо укрепленный Смоленск. После того как гетман Станислав Жолкевский 4 июля 1610 г. у Клушина разбил русское войско, спешившее на помощь осажденным, и поляки вошли в Московский Кремль, Смоленск 13 июня 1611 г. был взят 2. С низложением Шуйского и со смертью очередного Лжедмитрия открылась перспектива завладеть царской короной. О такой возможности размышлял шедший на Москву гетман Жолкевский. На нее рассчитывали, возможно, и бояре, стремившиеся получить привилегии польской шляхты. В Москве были согласованы условия, предусматривавшие вступление на престол польского королевича Владислава, которому пришлось бы принять православие. С самого начала идея эта была утопичной, независимо от позиции Сигиз-мунда III, который, видя в церковной унии путь к распространению в России католицизма, сам рассчитывал прийти к власти в Москве. Но все это не имело достаточной поддержки со стороны шляхты и совершенно не отвечало интересам русского общества. В марте 1613 г. на царский трон был возведен Михаил Романов.
Возможности, возникшие в результате продолжительных волнений в Московском государстве, не были использованы, в частности, из-за отсутствия в Польше центрального органа власти, который координировал бы внешнюю политику. Восточная граница оставалась неукрепленной, в то время как взаимные претензии соседей постоянно возрастали. К тому же после московской кампании не получившая жалованья армия объединилась в конфедерацию, отряды которой грабили собственную территорию. В 1613 г. Сигизмунд III пошел на сближение с Австрией с целью парализовать ее закулисные переговоры с Москвой и со Швецией. Это означало также поворот в юго-восточной политике.
На территории Украины продолжалась экспансия, в результате которой на этих землях возникали обширные магнатские латифундии. Одновременно все более притеснялось проживавшее там православное население. К тому же программа Брестской церковной унии (отчасти в результате ее непоследовательной реализации) спровоцировала мощное противодействие со стороны православного духовенства. К конфликтам на религиозной почве добавились и проблемы с казаками. Речь Посполитая стремилась ограничить их численность, создавая реестр и формируя таким образом вооруженные отряды, способные защитить границу от татарских набегов. Магнаты упорно противились включению казаков в шляхетское сословие. К концу XVI в. дело дошло до открытых выступлений. Сложно определить, в какой степени уже тогда эти выступления были мотивированы национальными устремлениями казачества; но совершенно очевидно, что их целью была защита православия. Со временем на эти конфликты наложились и чужие интересы - сначала Габсбургов и Турции, а затем Швеции, Москвы и Франции. Особой остротой отличалась проблема православной церковной иерархии. Речь Посполитая противилась установлению политического равноправия униатских епископов с католическими и добивалась ограничения прав православия. Патриарх Константинопольский Кирилл Лукарис (втайне симпатизировавший кальвинизму) пропагандировал в интересах Турции возможность создания независимого патриаршего престола в Киеве. В аналогичном направлении стала со временем действовать и московская церковь. Речи Посполи-той так и не удалось привязать казаков к Польше.
В 1613-1620 гг. казаки все смелее нападали не только на Крым, но также и на турецкие владения. Хотя Речь Посполитая стремилась к сохранению вечного мира с Турцией, она была не в состоянии сдержать самостоятельные действия своих магнатов в Валахии и Молдавии. Впрочем, казаков удержать было сложно, а Польша рассчитывала на их участие в новом походе на Москву. Война началась в 1617 г. под лозунгом занятия трона королевичем Владиславом. Подошедшие казачьи отряды под предводительством гетмана Петра Конашевича-Сагайдачного позволили начать штурм Москвы. Вскоре, однако, стало очевидно, что кампания не имеет шансов на успех, а потому 1(10) декабря 1618 г. в Деулино было заключено перемирие, которое сохранило за Речью Посполитой приобретения в Северской и Черниговской землях и, само собою, Смоленск.
Тем временем Речь Посполитая столкнулась с двумя серьезными проблемами: с севера долетали отзвуки Тридцатилетней войны, с юга надвигалась угроза турецкого вторжения. Турция отвечала на казацкие набеги, но больше всего ее беспокоил союз Речи Посполитой с Австрией. Речь Посполитая не хотела вступать в Тридцатилетнюю войну даже ради территориальных приобретений в Силезии. Но военный конфликт не обошел Польшу стороной: он не принес ей никаких выгод, но причинил значительный ущерб. В самом начале военных действий Речи Посполитой удалось избавиться от докучавших своими набегами военных отрядов Александра Лисовского (знаменитых «лисовчиков»). На службе у Габсбургов они прославились рядом блистательных военных операций и чудовищными грабежами. Нанеся удар по Трансильвании (Семиградью), они вынудили семиградско-го князя Бетлена Габора отойти из-под Вены. Для турецкого султана Османа II это стало последним аргументом в пользу разрыва вечного мира с Речью Посполитой. В это время на приграничных территориях войск почти не было, магнаты действовали самостоятельно, а сейм не желал прислушиваться к предостережениям гетмана. Станислав Жолкевский (уже в преклонных годах) погиб во время отступления после кровавого поражения поляков под Цецорой в Молдавии (19- 29 сентября 1620 г.). Через год после этих событий гетман Кароль Ход-кевич сумел сдержать мощный натиск турецкой армии под Хотином. Между Речью Посполитой и Турцией был заключен мир, устанавливавший границу по реке Днестр.
Едва был урегулирован неосмотрительно спровоцированный конфликт с Турцией, как возникла угроза со стороны Швеции. Уже в военных столкновениях 1617-1622 гг. была потеряна часть Ливонии. В 1625 г. шведский король Густав Адольф захватил Ригу, сломил сопротивление слабых литовских сил, захватил Курляндию и переправил свою армию по морю в Пруссию. Война 1626-1629 гг. за контроль над устьем Вислы продемонстрировала внешнеполитическую изоляцию Речи Посполитой и ее неспособность к быстрым и эффективным военным действиям. На протяжении 1624-1627 гг. сейм так и не смог утвердить налоги, предназначавшиеся на военные нужды. Коронный гетман Станислав Конецпольский оказывал шведам героическое сопротивление, даже одержал 27 июня 1629 г. победу у Тштяны 3, но не сумел снять осаду с Гданьска. Австрийская помощь оказалась также малоэффективной. Война завершилась перемирием 26 сентября 1629 г. в Альтмар-ке, где в качестве посредника выступила Франция, которая рассчитывала на переброску армии Густава Адольфа на территорию империи. Шведы сохранили за собой земли Ливонии до реки Двины и гарнизоны в прусских крепостях; по условиям перемирия они получали доходы от взимавшихся в Гданьске таможенных пошлин и гарантии религиозных свобод для протестантов. Речи Посполитой пришлось отказаться от мысли о создании собственного военного флота.
Этот унизительный диктат со стороны Швеции показал не только беспомощность Речи Посполитой на международной арене, но также и непонимание шляхтой проблем, выходящих за пределы ее непосредственных интересов. Такие выдающиеся вожди и политики своего времени, как канцлер Якуб Задзик, гетманы - великий коронный Станислав Конецпольский и литовский Кшиштоф Радзивилл, имели достаточно отчетливое представление о сложившейся ситуации и располагали необходимыми для ее урегулирования средствами. Но и они не хотели посягать на основные шляхетские свободы. Несмотря на усилия Сигизмунда III, который с 1616 г. и до своей смерти сумел не допустить ни одного срыва сейма, предубеждений шляхты преодолеть не удалось. Не удалось также провести реформу принципов королевской элекции.
По-своему еще более трагичным было правление его сына - Владислава IV (1632-1648). На этот раз выборы короля прошли гладко и единодушно, хотя во время безвластия каждый, кто мог, стремился дестабилизировать внутреннюю ситуацию. В атмосфере различных претензий со стороны протестантов и православных, антиклерикальных выступлений католиков, требований армии, казаков и прусских сословий все надеялись найти в лице Владислава IV своего короля. В действительности же Владислав ощущал себя связанным с Речью Посполитой не более, чем его отец: он никогда не отказывался от надежды получить если не королевский трон, то хотя бы какую-либо удельную власть в Швеции. Однако он столкнулся с еще более сильным сопротивлением, которое соответствовало нарастающему бессилию королевской власти. Такие выдающиеся государственные деятели своего времени, как Ежи Оссолинский или Якуб Собеский, не могли не видеть недостатков системы функционирования сейма, государственного управления и налоговой системы, но на решительные действия не решались. Попытки реформ тормозились благодаря всеобщему убеждению, что Речь Посполитая является оплотом порядка и мира в истекающей кровью Европе. Амбициозный король, в свою очередь, желал войны в надежде, что ему удастся разбудить боевой дух в миролюбиво настроенной польской шляхте. Как оказалось, это было довольно опасным заблуждением.
Наступление русских войск осенью 1632 г. стало поводом для Владислава IV заявить о своих притязаниях на царскую корону. Он поспешил на подмогу Смоленску и вынудил осаждавшие город войска капитулировать. Обе стороны (учитывая ситуацию в Прибалтике и опасность со стороны Турции) согласились заключить мир в Поляно-ве (27 мая 1634 г.). Однако все надежды Владислава получить шведский престол после смерти Густава Адольфа перечеркнула решительная политика шведского канцлера Акселя Оксенштерны. Сейм был против войны, а потому 12 сентября 1635 г. в Штумдорфе был заключен мир со Швецией на 26 лет, по которому Польше возвращалась Пруссия, а Ливония оставалась в руках шведов. Претензии Владислава IV на шведский трон обошли молчанием. Швеция получила гораздо больше того, на что могла рассчитывать по результатам военных действий. Девизом доблестных сарматов уже тогда был мир и благополучие. С этого момента Речь Посполитая оказалась вне Тридцатилетней войны, не обращая внимания на подстрекательские жесты с разных сторон в 1635-1645 гг. Брак короля с Цецилией Ренатой (из династии Габсбургов) в 1637 г. означал очередное сближение с Австрией. Но переориентация внешней экспансии в юго-восточном направлении не обеспечила Речи Посполитой ни территориальных приобретений, ни международного престижа. Владислав не сумел осуществить создание «Кавалерии Ордена Непорочного Зачатия», которая могла бы стать своеобразной аристократической партией при короле. Не удалось ему добиться и поддержки для введения таможенных пошлин в Гданьске и решения проблемы казачества политическим путем.
В конце 30-х годов XVII в. вновь обострилась ситуация на Украине: участились татарские набеги, во время которых десятки тысяч людей угонялись в неволю. Было принято решение поручить защиту рубежей армиям магнатов. Попытки ограничить самостоятельность казаков привели к бунтам. В 1637 г. у Кумеек было жестоко подавлено восстание под предводительством Павлюка (Павел Бут), и еще более жестокие репрессии обрушились на казаков в 1638 г. Сейм ограничил казацкие свободы, лишил их права выбирать гетмана, сократил реестр, а оставшихся казаков рекомендовал перевести в разряд зависимого населения. Но и с помощью этих мер ситуацию на Украине урегулировать не удалось.
Единственным позитивным для Польши результатом союза с Габсбургами было укрепление контроля над Пруссией. Лишившись поддержки императора, курфюрст Бранденбурга Фридрих Вильгельм был вынужден в 1641 г. принести в Варшаве присягу на верность польскому королю. После смерти первой жены Владислав IV взял в жены в 1644 г. Марию Людвику Гонзаго, демонстрируя таким образом изменение внешнеполитических приоритетов Польши в пользу Франции. Это положило начало антитурецким и балканским планам короля: они должны были привести к войне с Турцией, освободить Балканские страны от турецкой зависимости, а королю обеспечить укрепление его позиций в Польше. Ключевая роль в этих планах отводилась казакам, и Владислав втайне давал им далеко идущие обещания. Но Европа не проявляла интереса к этому проекту, а сейм не желал и думать о войне. В то время как Владислав IV ради удовлетворения собственных амбиций (но также для общественного блага) пытался подтолкнуть Речь Посполитую к более активной внешней политике, на Украине поднималась буря, в равной мере грозная и неожиданная. Силой, которая вызвала эту бурю, стали казаки. На малодоступных землях за Днепровскими порогами, на краю Дикого поля - степи, отделявшей оседлые земли от татарских орд, - собирались люди, стремившиеся избежать правосудия, эксплуатации, ищущие приключений и легкой наживы. Казаки, происходившие из разных сословий и народностей, не признавали практически никакой власти. Теоретически они в большей степени подчинялись королю, чем Речи Посполитой, больше гетману, чем местным властям. В их среде также со временем сложилось и имущественное неравенство.
Казаки, необходимые государству, но причинявшие ему беспокойство, связали свою судьбу с Украиной и православием, поскольку не были приняты Польшей. За неприятием казаков стояли разного рода предубеждения, и в первую очередь позиция крупных землевладельцев, заинтересованных более в рабочей силе, нежели в защите границ: магнаты стремились иметь больше крестьян и не желали участвовать в военных предприятиях. Такая позиция легко находила поддержку в шляхетских массах. Главным источником существования для казаков были грабежи, которые зачастую становились причиной конфликтов Речи Посполитой с Турцией. Антикоролевская оппозиция воспользовалась тем, что Владислав IV пытался использовать казачество для реализации своих планов. Остались незамеченными серьезные перемены, произошедшие в настроениях если не большинства казаков, то по крайней мере их предводителей, которые считали, что единственным выходом из сложившейся ситуации может быть создание собственного государства, хотя бы поначалу и в союзе с Речью Посполитой. Но казаки недооценивали силу сопротивления магнатов, а те, со своей стороны, пренебрегали настроениями крестьян. Эксплуатация крестьянства на Украине была более интенсивной, чем в Польше: земля здесь приносила хорошие урожаи, но рынок сбыта был ограничен; поэтому землевладельцы постоянно старались обложить крепостных более высокими податями. Крестьяне отличались от землевладельцев этнической и религиозной принадлежностью, что создавало иную по сравнению с остальными землями Короны ситуацию. На берегах Днепра шляхтич воспринимался как «лях» - чужак и католик, а шляхтич, со своей стороны, относился к зависимому от него православному крестьянину, как потенциальному бунтовщику.
На приграничных территориях огромное значение имела постоянная угроза нападения со стороны Турции. Здешняя шляхта никогда не расставалась с оружием, в то время как знать Великой и Малой Польши могла забыть о том, как им пользоваться. Однако ни многотысячные армии магнатов, ни наемные отряды гетманов - всегда плохо оплачиваемые - были не в состоянии гарантировать Украине безопасность. Это влияло не только на отношения с казаками, но, безусловно, и на настроения местного крестьянства.
Все эти земли: плодородная Подолия, знаменитая своими пастбищами Волынь и прежде всего украинская степь по обоим берегам Днепра - обладали для поляков особой привлекательностью. Отсутствие интереса к Силезии и Поморью, а по сути дела, даже и к Пруссии контрастировало с заботами о сохранении украинских земель в составе Речи Посполитой. Это не был еще характерный для более позднего времени «окраинный» сентиментализм. Украина первой половины XVII в. все еще таила в себе огромные возможности. Это были земли, где взаимодействовали многие культуры. Однако польская культура оказалась здесь в невыгодной ситуации, так как Речь Посполитая отвергала социальные устремления формировавшейся там элиты. Эта позиция стоила Польше моря крови, значительного ослабления государства и стало причиной нашествия более опасного, нежели турецкое. Национальный фактор здесь еще не успел приобрести вес, а потому бунт против господ-поляков толкнул Украину в объятия царского - но все же православного - деспотизма. За десятилетие с момента выступления Богдана Хмельницкого (1648-1658) произошли события, имевшие трагические последствия как для Польши, так и для Украины.
Сейм 1646 г. воспрепятствовал планам короля, а нападки на Владислава IV приняли резкую форму. Тем временем казаки, потеряв надежду на начало большой войны, обратились в сторону Крыма. Подготовку крупного восстания возглавил Хмельницкий. Когда весной 1648 г. он выступил в поход вместе с татарским подкреплением, Речь Посполитая оказалась к этому не готовой. В самый канун драматических событий 20 мая 1648 г. скончался Владислав IV. Начавшееся восстание обнаружило неспособность Речи Посполитой подняться над интересами магнатов восточных земель. Череда военных поражений продемонстрировала, в свою очередь, отсутствие хороших полководцев, слабость армии и несостоятельность шляхетского ополчения - «посполитого рушения». Победы Хмельницкого в битвах при Желтых Водах (16 мая) и Корсуни (26 мая), а также пленение гетманов позволили восстанию распространиться на всю Украину. Политика переговоров разбилась о свершившиеся факты. Канцлер Оссолинский, примас Лубенский и брацлавский воевода, православный по вероисповеданию, Адам Кисель пытались склонить стороны к примирению. Однако вспыхнувшее восстание завело Хмельницкого гораздо дальше, чем он того ожидал. Крестьянские выступления охватили всю Украину, а зверства с обеих сторон усиливали накал борьбы. Представители партии, выступавшей за продолжение военных действий: Иеремия Вишневецкий, Александр Конец-польский, Януш Радзивилл и др. - отказались от переговоров. Это решение привело к унизительному поражению коронной армии 23 сентября 1648 г. под Пилявцами: 34 тыс. солдат и в несколько раз больше обозных и челяди бежали с поля битвы без боя, бросив хорошо обустроенный лагерь с несметными богатствами. Это поражение, единственное в своем роде в истории Речи Посполитой, существенным образом повлияло на дальнейший ход событий.
Двадцатого ноября 1648 г. королем был избран брат покойного Владислава IV - Ян Казимир. Поспешность выборов была оправданной: отряды Хмельницкого стояли под Львовом и Замостьем, опустошали Полесье. Ужас, стыд, жажда мести - все это вынудило депутатов сейма прийти в конце концов к согласию и утвердить необходимые для ведения военных действий налоги. Их сбор, однако, осуществлялся неумело, а потому вновь пришлось возобновить переговоры, которые ни к чему не привели из-за невыполнимости условий, которые выдвинул Хмельницкий. Для обеих сторон война оказалась неизбежной: как Речь Посполитая не могла отказаться от главного направления своей территориальной экспансии, так и Хмельницкий не мог пойти против воли возмущенных масс. И хотя казаки презирали крестьян и не колеблясь отдавали их десятками тысяч в полон татарским союзникам, они и сами побаивались этой вооруженной массы.
Зима 1648/49 г. прошла в переговорах, Речь Посполитая вооружалась, но очень медленно. Казалось, только Вишневецкий, который летом 1648 г. успешно вел кампанию в одиночку, знал, что необходимо предпринять. Он также фактически в одиночку возглавил оборону лагеря в городе Збараж, где около 2 тыс. солдат в начале июля 1649 г. оказались в осаде. Несмотря на выгодную позицию, судьба защитников лагеря была предрешена. Ян Казимир выступил из Люблина всего-навсего с несколькими тысячами солдат, рассчитывая, впрочем, на одновременное наступление литовской армии под командованием Радзивилла. На марше польские силы несколько увеличились, но под Зборовом их застигла врасплох стотысячная армия Хмельницкого и хана Ислама Гирея. Еще немного, и это столкновение закончилось бы катастрофой. Ян Казимир спас положение во время сражения, а Оссолинскому удалось переманить хана на свою сторону. Татары уже захватили достаточно ясыря 4, к тому же до них доходили известия об успехах литовского войска, а потому, получив значительный выкуп за польских пленных, хан склонил Хмельницкого к соглашению. Число реестровых казаков было увеличено до 40 тыс.; устанавливались гарантии религиозных свобод для православного населения. Спасение Збаража и приостановка наступления Хмельницкого были в тех условиях успехом. Сейм, однако, крайне неохотно подтвердил заключенное соглашение. Оно оказалось невыполнимым: шляхта старалась не допустить чрезмерного усиления казаков, но у нее не было средств, чтобы заставить вооруженных крестьян снова взяться за плуг. Хмельницкий, видя нерешительность Речи Посполитой и зная о ее слабости, обратился к Турции с расчетом создать с ее помощью собственное государство. С польской стороны возобладала партия во главе с Вишневецким и Лещинским, ратовавшая за продолжение военных действий. Яну Казимиру удалось собрать тридцатитысячную наемную армию, что вместе со шляхетским ополчением и челядью составило около 90 тыс. вооруженных людей. В трехдневном сражении под Берестечком 28-30 июня 1651 г. польская армия одержала долгожданную победу. Первыми обратились в бегство татары; часть казацкой армии сумела, однако, спастись от разгрома, так как шляхетское ополчение, вместо того чтобы сражаться, устроило сеймик. Дальнейшая кампания, в которой участвовали уже только наемные отряды Польши и Литвы, закончилась в сентябре соглашением под Белой Церковью. Оно было для казаков менее выгодным, чем Зборовский мир: реестр был сокращен до 20 тыс. человек. Триумф, однако, был преждевременным, потому что Речь Посполитая, даже утвердив необходимые для ведения военных действий налоги, собирала их очень медленно. Король знал о сложностях продолжения военной кампании и предпочитал вести переговоры. Шляхта воевать не хотела, а приграничных магнатов беспокоили растущие потери убитыми и уведенными в полон: речь шла об их крепостных, без которых земельные владения никакой ценности не представляли. Хмельницкий, в свою очередь, стремился упрочить позиции с помощью брака своего сына с дочерью молдавского господаря Василия Лупу и укрепления связей с Турцией. Двадцатитысячная польская армия под предводительством гетмана Мартина Калинов-ского, пытаясь отрезать Хмельницкому путь на Молдавию, была неожиданно атакована на Южном Буге у Батога (2-3 июня 1652 г. ) и полностью разгромлена; с польской стороны потери составили более 5 тыс. человек.
Год 1652 начался под несчастливой для Речи Посполитой звездой. В июне посол сейма Ситинский (Сицинский), действуя в интересах своего патрона Януша Радзивилла, не согласился на продление заседаний сейма, который не уложился в установленный шестинедельный срок. Шляхта хотя и возмущалась, но уступила, ведь речь шла о ее собственной привилегии: право liberum veto тешило шляхетское тщеславие. Подготовка нового похода, организованного для защиты города Каменца в Подолии, продолжалась два месяца из-за канители и споров о жалованье солдатам, и, наконец, когда возникла угроза со стороны крымского хана, польские войска окопались под городом Жванцем. Но силы польской армии иссякали, а беспорядок нарастал, поэтому в 1653 г. с татарами было заключено соглашение на условиях Зборовского мира. Уходила в небытие оказавшаяся трудноосуществимой надежда на то, что удастся выработать приемлемый modus vivendi с казаками. В этой ситуации Хмельницкий решил искать поддержку в Москве, к чему его подталкивало и православное духовенство. Такой выход из ситуации был вполне логичен - он устранял социальные и религиозные основания для конфликта. В январе 1654 г. было заключено Переяславское соглашение между Хмельницким и царем Алексеем Михайловичем Романовым, которое гарантировало административную автономию и казацкие свободы в Киевском и Черниговском воеводствах под протекторатом Москвы. Отряды во главе с великим коронным гетманом Станиславом Потоцким опустошили Украину, а 29 января - 2 февраля 1655 г. разгромили под Охматовом объединенные московско-казацкие силы. Но желаемого результата полякам достичь не удалось, а не получавшая жалованья армия начала расходиться, вынудив военачальников отступить. Удалось гарантировать только нейтралитет султана и татар, обеспокоенных чрезмерным усилением Москвы. Тем временем русская армия двинулась на Смоленск и Могилев, и, встретив слабое сопротивление, в июле 1655 г. вступила в Вильно.
В это же время Речь Посполитую захлестнула волна шведского «потопа». Выступив против Польши, Карл X Густав стремился поживиться ее богатствами и снова обложить пошлиной польское зерно. Карл X рассчитывал, что, укрепив таким образом свои позиции, он сможет начать борьбу с Московй. Речь Посполитая казалась слишком слабой, чтобы Швеция всерьез относилась к возможности совместных военных действий против России. Двадцать пятого июля 1655 г. у селения Устье шляхта Великой Польши без сопротивления перешла на сторону шведов. Восемнадцатого августа аналогичным образом поступил в Кейданах гетман Януш Радзивилл вместе с литовской шляхтой. Девятого сентября Карл без сопротивления занял Варшаву. Все больше воеводств сдавалось шведам, Ян Казимир бежал из Кракова: считая ситуацию безнадежной, польский король вверил защиту города Стефану Чарнецкому и укрылся в конце сентября в Силезии. В октябре пал Краков, не имевший (как и большинство городов Речи Пос-политой) соответствующих фортификационных сооружений. Только Мальборк, Львов и Каменец-Подольский представляли собой крепости. Ряд меньших, плохо защищенных замков: Замостье, Любавля, Виснич, Биржи (Биржай) - оставался в руках магнатов. Для противодействия шведам недоставало решимости бороться. Войска во главе с гетманом Конецпольским 26 октября 1655 г. принесли присягу Карлу X. Не сложили оружия только литовские отряды под предводительством Павла Сапеги. С сентября Львов сдерживал натиск Бутурлина и Хмельницкого. Но наступление хана вынудило Хмельницкого отказать в помощи шведам и России.
Девятнадцатого ноября шведы осадили монастырь ордена паули-нов на Ясной горе под городом Ченстохова. Неудача этой осады (шведы были вынуждены отступить 27 декабря) нашла широкий отклик во всей Речи Посполитой. Шляхта, которая отрекалась от Яна Казимира чаще всего из соображений собственной выгоды, поняла свою ошибку еще и потому, что шведы вели себя как завоеватели и не собирались признавать шляхетские права и свободы. Они посягали на экономическое благополучие, религиозные чувства и политические свободы шляхты. А потому собственные интересы и разочарование в шведах вынудили шляхту изменить свою позицию. Первой выступила знать Великой Польши; был провозглашен королевский манифест от 15 ноября, а в Тышовцах (20 ноября) шляхтой Малой Польши и литовцами Сапеги был подписан акт конфедерации. Карл X захватывал тем временем прусские города, которые оказывали ему серьезное сопротивление. В этих условиях колеблющийся или же торгующийся о цене курфюрст Бранденбурга 17 января 1656 г. признал себя ленником Швеции. Этот шаг подтолкнул Данию и Нидерланды вмешаться в конфликт, тем более что Гданьск успешно сопротивлялся шведам. Ян Казимир решил вернуться, и в январе 1656 г. появился во Львове. Вокруг него собирались все более многочисленные сторонники (предавшие его в недалеком прошлом). Летом Стефан Чарнецкий, совершавший с переменным успехом военные набеги на шведские отряды, встал во главе значительных, хотя и не очень организованных военных формирований. Карлу X Густаву с трудом удалось вырваться из окружения в междуречье Вислы и Сана. Ян Казимир штурмом взял Варшаву (2 июля). Опьяненная успехом шляхта начала расходиться по домам, и король с поредевшей армией 28-30 июля проиграл сражение под столицей. По всей стране еще продолжались вооруженные столкновения, но уже с осени 1656 г. чаша весов стала склоняться в пользу Речи Посполитой. Однако Карл, зная о слабости польской армии, надежды не терял. Он пытался перетянуть на свою сторону курфюрста Бранденбурга, обещая ему Великую Польшу и Куявию. В декабре 1656 г. в местечке Раднот было подписано очередное соглашение, по которому предполагалось разделить Речь Посполитую между шведами, Бранденбургом, князем Трансильвании Дьёрдем Ракоци и Радзивиллами. Ситуация становилась катастрофической. Польское наступление на Пруссию было сорвано императором, заинтересованным в голосе курфюрста Бранденбурга на предстоящих выборах. Зимой 1656/57 г. Ракоци удалось продвинуться далеко в глубь Польши, произведя огромные опустошения. В апреле его армия соединилась с отрядами Карла X Густава. Но против Швеции уже выступила Дания; обещал свою помощь и император, однако татар и Турцию в военный конфликт вовлечь не удалось. Армия Ракоци получила отпор, а 22 июля 1657 г. была вынуждена капитулировать у Черного Острова в Подолии. Шведский гарнизон отступил из Кракова. В августе удалось вернуть опустошенную Бранденбургом Великую Польшу, и военные действия переместились в Поморье. В Пруссии литовские войска основательно прижали курфюрста. Однако он (не без помощи императора) немало получил за то, что оставил Карла X: соглашения в Веляве (19 сентября) и Быдгоще (6 ноября 1657 г.) освободили Пруссию от ленной зависимости от Польши.
Летом 1658 г. в Варшаве наконец-то смог собраться сейм для решения самых неотложных финансовых проблем. Был также издан эдикт об изгнании из Речи Посполитой ариан - скорее как изменников, чем как еретиков. Протестанты оказывали поддержку шведам не чаще, чем шляхта католического или православного вероисповедания, однако они дольше и с большей охотой оставались на их стороне. Приобретавшая религиозную окраску война должна была с неизбежностью обрушиться и на них. В том же году была предпринята попытка реализовать великий замысел - заключить государственную унию с казацкой Русью. Гадячский договор с новым гетманом Иваном Выговским был подписан, однако слишком поздно. Под власть казацкого гетмана переходили три украинских воеводства, православие получало равные с другими вероисповеданиями права, значительной части казаков было пожаловано шляхетство, а их вожди получали должности и земельные пожалования. Обе стороны понимали, что примирение необходимо, но с обеих сторон были противники унии. Шляхта, забыв о собственном позоре, не желала мириться с предоставлением сословных прав казачеству; казацкие полковники завидовали тем, кто получил отличия, а массы тревожила перспектива возвращения к барщине. Россия поспешила воспрепятствовать этому соглашению. Несмотря на то что кампания 1659 г. на Украине принесла полякам и казакам 5 значительные успехи, осенью с помощью силы и подкупов Украина вновь оказалась подчиненной России (Переяславское соглашение 27 октября 1659 г. 6). От этого союза Украине уже не удалось освободиться.
В 1659 г. Москва ударила не только по Украине (Шереметев), но и по слабо защищенной Литве (Хованский). Тем временем польские сеймы, предъявляя королю многочисленные претензии, не спешили утверждать налоги, необходимые для покрытия невыплаченного солдатам жалованья. Задолженность составляла 34 млн злотых. В этих условиях ведение войны в Пруссии, где в руках шведов оставалось еще много городов и крепостей, давалось с трудом даже с помощью дорогостоящей, но и не очень действенной австрийской поддержки. Однако и здесь удалось шаг за шагом потеснить шведов, так что в конце концов они согласились на заключение мира. Он был подписан вблизи Гданьска, в Оливе, 3 мая 1660 г. на принципах Штумдорфско-го мира. Успехи принесла и кампания на востоке: под Полонкой в Белоруссии Сапега и Чарнецкий разгромили Хованского, подЧудновом на Волыни армия Шереметева сдалась Потоцкому и Любомирскому (1 ноября 1660 г.). В следующем году московские войска постепенно вытеснялись из Литвы и Белоруссии. На Украине продолжалось внутреннее противостояние, но попытки организовать наступление не удались. Сложившееся положение вещей закрепило перемирие 1667 г. в Андрусове: Левобережная Украина отходила к России; Киев передавался России только на два года, но де-факто - навсегда.
Итоги событий 1648-1660 гг. не могут оцениваться однозначно. Как оказалось, Речь Посполитая была не в состоянии обеспечить безопасность своих границ, защитить жизнь и имущество своих граждан, и не только от угрозы со стороны государств с централизованной властью, но также от социальных бунтов. Стало совершенно очевидным, что магнатские слои, не будучи тесно связаны с польским троном, отождествляли интересы Речи Посполитои более со своими собственными, чем с «общим благом». Можно также утверждать, что в условиях, когда не существовало механизмов сдерживания сословного эгоизма, он оказался опасным для самого существования Речи Посполитои. Нет сомнений и в том, что в ситуации, когда государству со всех сторон грозила опасность, слабость финансовой системы и отсутствие сильной исполнительной власти представляли для страны серьезную угрозу. И в ту эпоху, и позднее много говорилось об изнеженности, лени, склочничестве и других пороках шляхты. Однако такая характеристика представляется неполной.
Прежде всего необходимо отметить, что после стольких лет суровых испытаний Речи Посполитои удалось выстоять как государству. Она утратила часть своих территорий и лишилась прежнего престижа; потери материального характера до сих пор с трудом поддаются подсчету. Они были поистине огромны: и захватчики, и защитники нещадно грабили страну. Во время своего паломничества в 1661 г. на Ясную Гору Ян Казимир не случайно благодарил Богородицу за свершившееся чудо: опасность была настолько серьезной, а государственный аппарат настолько слабым, что освобождение страны казалось результатом чудесного вмешательства. Осознав, что ее свободам и земельным владениям грозит опасность, шляхта сумела прийти в себя и дать отпор захватчику, не меняя при этом существующей системы власти и не меняясь при этом сама. Реформы, о которых говорилось в моменты величайшей для государства опасности (например, во львовской клятве Яна Казимира 1 апреля 1656 г.), осуществлены не были. И тогда, и позднее не удались попытки усовершенствовать систему государственной власти и порядок функционирования сейма. Серьезным препятствием для проведения реформ стала и послевоенная разруха. Все тяготы по восстановлению страны, которое понималось шляхтой как восстановление своего прежнего уровня жизни, легли на плечи крепостного крестьянства. И это стало первым шагом, приведшим к изменению внутриполитической ситуации в Речи Посполитои. Можно даже говорить о своего рода деформации процессов развития. Успехи польского оружия, которому, как казалось, покровительствовали небесные силы, воспринимались как еще один аргумент в пользу ненужности каких-либо перемен. Неудивительно поэтому, что такие апологеты существовавшего порядка вещей, как Анджей Максимилиан Фредро, считали свободную элекцию короля, принцип единогласия при принятии решений в сейме и даже отсутствие казны и армии основами шляхетских свобод. Эти свободы якобы никак не умалялись растущим влиянием «великих панов». Поэтому восстание Хмельницкого и отторжение Левобережной Украины, шведское нашествие и перспектива раздела государства, все более опасное давление со стороны России и усиление враждебно настроенной Пруссии - все это вместе взятое вовсе не убедило шляхту в необходимости создания надежных гарантий для своих свобод. Напротив, считалось, что таким гарантом, как и прежде, являются шляхетские сабли, а самая большая опасность исходит от монарха. Таким образом, Речь Посполитая продемонстрировала не только собственную слабость, но, наряду с этим, и необычайную жизнеспособность. Этот момент тем более заслуживает внимания, что в результате огромных потерь значительно снизилась боеспособность армии, а посполитое рушение продемонстрировало свою абсолютную непригодность.
В целом же шляхта была довольна собой и все неудачи списала на придворные интриги. Но уверенность в эффективности спонтанного вооруженного порыва со временем оказалась чреватой опасностями. Потери военного времени привели во второй половине XVII в. к катастрофическому ухудшению ситуации в Речи Посполитой, усугубив кризис существовавшей системы хозяйственной деятельности. Этому также способствовала шляхетская самонадеянность, а впоследствии - желание сохранить существовавший порядок вещей. Опасность такой позиции вскоре дала о себе знать на фоне устремлений магнатов, ставивших целью установить в государстве свою гегемонию. Это, в свою очередь, спровоцировало серьезный политический кризис, выхода из которого найти не удалось.
Двор, и особенно королева Мария Людвика, думали о политической реформе, в первую очередь о решении проблемы престолонаследия, для чего пытались создать придворную партию и усиленно хлопотали при австрийском и французском дворах. В 1661-1662 гг. эти планы по разным причинам потерпели крах. Их провалу способствовали и конфедерации, создаваемые не получавшими жалования солдатами. Конфедераты легко позволяли манипулировать собой и настраивать себя против королевских замыслов. Отношения между монархом и магнатской оппозицией резко обострились и в 1665- 1666 гг. привели к вооруженному выступлению знати во главе с Ежи Любомирским. Верные королю войска под началом Чарнецкого были разгромлены 13 июля 1666 г. в кровавой битве под Монтвами (Куя-вия). И хотя Любомирский впоследствии отправился в изгнание, планы реформ были перечеркнуты, а авторитету королевской власти нанесен непоправимый ущерб. В 1668 г. Ян Казимир отрекся от трона.
Во время бурного конвокационного сейма под давлением посполи-того рушения из числа претендентов на польский престол были исключены иностранцы. Польским королем был неудачно избран Михаил Корибут Вишневецкий (1669-1673). В его пользу говорили заслуги его отца - Иеремии. Но в скором времени стало ясно, что не личность короля решает судьбу государства. Речи Посполитой вновь угрожала опасность со стороны Турции, которую спровоцировали на выступление как антитурецкая направленность Андрусовского договора, так и действия казаков в Правобережной Украине. Но основные причины обострившегося конфликта надо искать в самой Османской империи. Несмотря на полное отсутствие средств, гетману Яну Собескому удалось в 1667 г. отразить нападение татар и казаков под местечком Под-гайцы. Однако брожение на Украине склоняло Турцию и ее великого визиря Кёпрюлю Мехмет-пашу к дальнейшим авантюрам под лозунгом священной войны. В 1672 г. пал Каменец-Подольский, а от дальнейшего турецкого нашествия Польшу спас унизительный Бучачский мир (18 октября 1672 г.), по которому Турция получала Подолию и Украину от Днестра до Днепра, а также ежегодную дань в размере 100 тыс. злотых. Перед лицом такой опасности в следующем году удалось найти деньги на армию, благодаря чему Собеский провел успешную кампанию и разгромил под Хотином турецкую армию Хусейн-паши (11 ноября 1673 г.). Отступление литовской армии и смерть короля приостановили дальнейшие действия, а в июне 1674 г. Ян III Собеский был избран на польский престол.
Новый король (без сомнения, самый выдающийся поляк той эпохи) стремился привести в порядок государственные дела, наладить сбор установленных налогов, сосредоточить в одних руках внешнюю политику и ограничить Hberum veto. Это можно считать своеобразной программой минимум, если принять во внимание крепнувшее недоверие к Австрии, Москве и Бранденбургу. Почувствовав благоприятную международную конъюнктуру, Ян III заключил союз с Людовиком XIV (соглашение 1675 г. в Яворове). Выбирая профранцузскую ориентацию, польский король рассчитывал на смягчение отношений с Турцией, а также на укрепление позиций Речи Посполитой в Пруссии и польского влияния в Гданьске. Бранденбург, как казалось Яну III, представлял для Польши самую серьезную опасность. Но воплотить эти внешнеполитические планы по разным причинам не удалось. В 1676 г. Собеский пытался оказать сопротивление турецкой армии под Журавном, но из-за отсутствия средств и поддержки это противостояние закончилось подписанием невыгодного для Речи Посполитой трактата. Союз со шведами (1677) не пользовался популярностью среди шляхты, а также оказался неэффективным. Вена и Берлин, в свою очередь, сумели с помощью денег осуществить удачную контракцию. В результате Ян III, не находя поддержки своим планам даже в России, вернулся к антитурецкой и прогабсбургской ориентациям во внешней политике, разрушая таким образом всегда чреватое для Польши опасностями соглашение между Веной и Москвой. Осознав несбыточность своих балтийских планов, король попытался договориться с внутренней оппозицией.
Наступил 1683 год. Собеский еще с 1679 г. пытался заинтересовать европейские дворы идеей создания антитурецкой лиги, хотя актуальность этой идеи была осознана только тогда, когда Вене стала угрожать реальная опасность. Союз с Австрией сделал неотвратимым военное вмешательство Польши и разрыв заключенного с Турцией договора. Ян III справедливо считал, что возникшую ситуацию можно использовать для реализации собственных планов. С 22-тысячным отборным войском он устремился к Вене, принял на себя командование объединенными силами христианских государств и 12 сентября 1683 г. одержал блестящую победу над армией Кара-Мустафы. Победа была личным успехом польского короля и одновременно знаменательным моментом в истории всей Европы. Заслуживает внимания то, как организованно удалось собрать войска, быстро осуществить их перемещение и насколько блестяще они сражались. Но дальнейшие кампании антитурецкой лиги показали, что одного военного таланта короля недостаточно. Венская кампания стала успехом единовременным, последней демонстрацией военных возможностей Речи Посполитой.
После Венской кампании все политические и военные планы короля разбивались о бессилие институтов власти и неприязнь шляхты. Идеи разжечь антитурецкое движение на Балканах или дойти до Черного моря энтузиазма не вызывали. Не находили они поддержки и со стороны Австрии. Ян III, будучи связан по рукам Турцией, согласился на заключение вечного мира с Россией, который был подписан Кшиштофом Гжимултовским в 1686 г. Хотя к этому миру относились как к временной мере, он фактически закреплял существовавший порядок вещей, т. е. невозможность вернуть назад Киев, Чернигов и Смоленск. В тексте договора также имелись оговорки, дававшие России право взять под свою опеку православие в Речи Посполитой. Таким образом был окончательно подтвержден Андрусовский договор, перечеркнувший попытки активного противодействия Москве. Доминирующее положение России стало свершившимся фактом, но эта опасность осталась в Польше незамеченной. Не были услышаны и пророческие слова короля о польской анархии (1688) 7. Последнее десятилетие правления Собеского было ознаменовано попытками короля обеспечить будущее своего сына, а также пассивностью Речи Посполитой по отношению к меняющейся международной конъюнктуре. У государства уже не было сил, чтобы воспользоваться ослаблением своих врагов, в первую очередь Бранденбурга. Союз с Австрией повлек за собой крайне неудачные военные кампании в Подолии и Молдавии, что еще больше подорвало авторитет Речи Посполитой.
Междуцарствие 1696-1697 гг. стало периодом настоящего хаоса. Элекция протекала бурно: на польский престол были избраны одновременно французский кандидат принц Конти и саксонский курфюрст Август. Последний действовал быстрее и короновался 15 сентября 1697 г. Необычность этого события заключалась даже не в том, какую роль в выборах сыграл царь Петр, и не в громадных суммах, полученных магнатами от всех возможных претендентов на польский престол, и даже не в том, что корону получил кандидат, избранный меньшинством. Удивительно другое: королем был выбран человек, который явно выражал абсолютистские тенденции. Август II, как, впрочем, и Собеский, пытался упрочить собственные позиции путем получения наследственных королевских владений, например в Ливонии, хотя сам он располагал гораздо большими средствами. Планы реформ и возможность заключения реальной унии, или объединение Саксонии и Речи Посполитой через силезские земли, - все это не вызывало энтузиазма в шляхетской среде. Шляхта позаботилась о том, чтобы еще раз были подтверждены ее права, но не дала своего согласия на какие-либо перемены. Карловицкий мир с Турцией (26 января 1699 г.) возвратил Речи Посполитой Каменец-Подольский, но не вернул утраченных ею позиций на международной арене. Партнером Австрии на юге становилась Россия Петра I; на севере, в Пруссии, в 1701 г. был коронован Фридрих I, который рассматривал соседние польские земли как территорию для безнаказанного грабежа и вербовки рекрутов. Началась Северная война, в которой Речь Посполитая участия теоретически не принимала. Но в отличие от Тридцатилетней войны военные действия велись теперь на польских землях. Август II, рассчитывая установить свою наследственную власть в Ливонии, заключил с Данией и Россией союз против Швеции. Однако молниеносные действия армии Карла XII сорвали эти планы. В 1702 г. шведы вторглись в Польшу и заняли Варшаву, а после разгрома Августа II19 июля у Клеишова захватили Краков. Но даже в такой чрезвычайной ситуации шляхта не поднялась на борьбу с захватчиком. Часть польской знати перешла на сторону шведов, создала в Варшаве генеральную конфедерацию и объявила бескоролевье. Сторонники Августа в мае 1704 г. объединились в Сандомирскую конфедерацию и искали поддержку в России. В июле 1704 г., под неусыпным контролем шведов, польским королем был избран Станислав Ле-щинский (коронация состоялась 4 октября 1705 г.). Война переросла в русско-шведское противостояние на землях Речи Посполитой. Сражавшиеся по обе стороны польские отряды не играли в этом противостоянии ни малейшей роли.
Ударив по Саксонии, Карл XII вынудил Августа II отречься от престола и выйти из войны (Альтранштадский мир 1706 г.). Несмотря на то что европейские державы признали Станислава Лещинского, в самой Польше борьба против него не прекращалась. Поражение Карла под Полтавой (8 июля 1709 г.) означало поворот в войне. Петр I вошел в Варшаву, и над Речью Посполитой был установлен русский контроль. Август II был вновь возведен на престол в 1710 г. Но поражение в войне с Турцией заставило Петра подписать Прутский мир (1711), по которому русские войска должны были покинуть территорию Речи Посполитой.
Разоренная войной страна получила временную передышку, дальнейшие военные действия велись уже за ее пределами. Август II стремился воспользоваться ослаблением страны для воплощения своих монархических планов; шляхта настаивала на республиканских формах правления; магнаты старались сохранить существовавший порядок вещей. Король надеялся достичь своих целей, играя на антагонизме интересов шляхты и магнатов, и поддерживал планы ограничения власти гетманов. Он рассчитывал в первую очередь на саксонскую армию. Тем временем Турция, с 1713 г. находившаяся в состоянии мира с Россией, готовилась к агрессии и захвату Правобережной Украины. Пруссия намеревалась занять Вармию. Завершение войны за испанское наследство позволило Австрии вмешаться, и в 1714 г. условия Карловицкого мира были подтверждены. Одновременно под давлением русской армии между Августом II и Тарногродскои шляхетской конфедерацией (1715) было заключено перемирие. Речь Посполитая превращалась в объект международной политики, но казалось, что диктат со стороны России полякам не мешает.
Еще в середине XVII в. Речь Посполитая была значимым элементом политической системы в восточной части Европы. На пороге XVIII в. она перестала быть самостоятельной. И сразу же все гарантии свобод превратились в фикцию, а защиту политического статус-кво взяли на себя иноземные дворы. К военной разрухе и грабежам со стороны армии добавились бедствия от голода (1708-1709) и эпидемий (1708-1711).
Во второй половине XVII в. ухудшилась экономическая конъюнктура для фольварочного хозяйства. В обнищавшей стране сократился объем внутреннего рынка. В поисках выхода из сложившейся ситуации землевладельцы пытались увеличить повинности, что, в свою очередь, уменьшало шансы на восстановление рынка. Сократились потребности в польском зерне в Европе, где все более ощутимой становилась конкуренция со стороны России. Но значительные богатства Речи Посполитой позволяли ей долгое время противостоять кризису и уклоняться от каких-либо перемен.
Аналогичным образом обстояло дело и с политической системой, хотя ее слабость была относительной: она выглядела таковой на фоне масштабности стоявших перед республикой проблем. Шляхта еще активно участвовала в политической жизни, но все больше утрачивала связь с новыми требованиями эпохи. Институты и сложившиеся обычаи постепенно окостеневали; шляхетская сабля также в значительной мере утратила свою ценность. Армия, пусть немногочисленная и плохо оплачиваемая, в XVII в. была еще достаточно боеспособной, доказательством чему стали победы Яна III. Но несовершенство фискальной системы, не позволявшей собрать даже утвержденные сеймом налоги, влияло на снижение боеспособности армии, ставшей отражением всех достоинств и пороков шляхетского сословия. Посполитое рушение уже с середины столетия не представляло собой военной силы, а количество шляхтичей, служивших в войске, все время сокращалось, составив в конце века лишь 20% ее общего числа. В армии невозможно было сделать карьеру, так как военная служба денег не приносила, а позиции монарха постоянно ослабевали. Еще в годы шведского «потопа» массовое участие шляхты в войне помогло освободить страну от армии захватчиков. В войнах с Турцией конца XVII в. и особенно во время Северной войны одного желания сражаться было уже недостаточно. Однако продолжал существовать миф о 20 тыс. сабель, готовых в любую минуту встать на защиту свободы и целостности Речи Посполитой. И этот миф серьезно мешал проведению военной реформы.
Внутриполитический кризис в стране выражался не только в прогрессировавшем ослаблении позиций короля и в царившем в сейме хаосе. Попытки установить абсолютную (или хотя бы наследственную) власть, которые предпринимались на протяжении почти всего XVII в., были мало реалистичны, равно как и планы усовершенствовать процедуру проведения сейма, ибо все эти замыслы не соответствовали реальному состоянию общества. Речь Посполитая постепенно превращалась в разновидность олигархической республики, лишенной дееспособной исполнительной власти.
Эта ситуация вполне устраивала всех представителей шляхетского сословия: магнатам она давала реальную независимость, землевладельцам - хорошее расположение духа, а мелкой шляхте и голоте - возможность нахлебничать при дворах магнатов. Одновременно с этим в Речи Посполитой не существовало института, который мог бы обеспечивать гегемонию одной из магнатских группировок. Соперничество между фракциями все чаще сводилось к тому, чтобы парализовать деятельность противника, а это вело к упадку сейма и дезорганизации сеймиков. Однако эта деформация общественной жизни, которая наметилась уже в конце XVII столетия, не противоречила шляхетским представлениям о свободе. С другой стороны, когда ущемлялась власть монарха, росло влияние гетманов. Именно они были ближе всего к тому, чтобы навязать шляхетскому сословию сильную власть. Гетманы первой половины XVII в.: Станислав Жолкевский, Кароль Ходкевич, Кшиштоф Радзивилл и Станислав Конецпольский - были вождями и политиками высокого класса. Когда же власть гетмана стала все больше напоминать королевскую, булава оказалась в руках более заурядных людей: Калиновского, Потоцкого, Вишневецкого, Яб-лоновского или Паца. Удивительно, что в какой-то момент булава досталась Собескому. В конце столетия стала очевидной бесплодность могущества гетманов. Попытки ограничить это могущество не означали желания преодолеть царившее в стране безвластие, но предпринимались под лозунгом возврата к прошлому. Тем временем в политической жизни государства, которое уже не могло надежно себя защитить, вмешательство извне становилось все более заметным.
Уже в 1667 г. между Швецией и курфюрстом Бранденбурга, а в 1675 г. между Австрией и Россией был подписан договор о сохранении в Речи Посполитой существовавшего порядка вещей. В 1686 г. с этой целью был заключен союз между Австрией, Бранден-бургом и Швецией. Прутский мир 1711 г. предусматривал невмешательство России в польские и казацкие дела. Но после 1713 г. уже одна Россия претендовала на роль защитницы шляхетских свобод, и в 1717 г. она сумела фактически взять на себя эту роль. Речь Посполитая и до этого была вынуждена мириться с временным диктатом со стороны Швеции или Турции (1672). Может быть, именно поэтому Речь Посполитая пошла на губительные для нее союзнические договоры с Россией в Нарве (1704) и со Швецией в Варшаве (1705). Целью обеих держав было подчинение Речи Посполитой. Как же шляхта сумела примирять свой идеал свободы, который она защищала с таким упорством, с произволом «великих панов» и диктатом иноземцев? Складывается впечатление, что Речь Посполитая шла к этому довольно долго. Считая себя хранительницей «золотых шляхетских вольностей», шляхта не хотела ни в чем отступить от идеала и ограничить свои права даже во имя сохранения свободы.
Можно предположить, что именно имущественное благополучие и свобода шляхты объясняют ее пренебрежительное отношение к опасности. У шляхетского сословия, которое создало республику и ее сарматскую культуру, в конце XVII в. уже не было ни желания, ни сил, чтобы себя защитить. Выше уже говорилось о бессилии институтов государственной власти, самодовольстве шляхты и об усилении консервативных настроений. Но необходимо еще связать воедино элементы политической ситуации, перемены в области экономики и в сознании доминировавшей в обществе социальной группы. На протяжении почти всего XVII столетия Речь Посполитая проводила оборонительную политику, даже тогда, когда сама начинала войны. Источники экспансии были практически исчерпаны. Экономическое и политическое усиление магнатов привело к концентрации имений и должностей в руках ограниченного круга лиц. С середины века доходность сельскохозяйственной продукции сокращалась, в то время как импортировавшиеся товары (как основные, так и предметы роскоши, например ткани и пряности) дешевели медленнее продуктов сельского хозяйства, а их ввоз систематически увеличивался. В результате сокращения объемов экспорта зерна через Гданьск, растущей девальвации монеты, а также стагнации городов и ослабления внутреннего рынка доходы шляхты неминуемо сокращались. Уменьшение численности населения в результате войн середины столетия, составлявшее 35-40%, определяло способы, с помощью которых предпринимались попытки преодолеть кризис: повсеместно увеличивались барщина и площади фольварков; все большее количество зерна перерабатывалось в водку. Затем эта водка продавалась крепостным крестьянам. Производительность труда падала, земля истощалась, города не получали ни помощи, ни стимулов для собственного восстановления.
Налогообложение в Речи Посполитой было традиционно низким. Новым явлением во второй половине XVII в. стала не только децентрализация распределения денежных средств, но и то, что не удавалось собирать даже те налоги, которые утверждались сеймом или сеймиками. Сложилась ситуация, когда шляхта, идентифицируя себя с Речью Посполитой, перестала видеть связь между своим привилегированным положением и гражданскими обязанностями, которые все больше приобретали чисто формальный характер. Это касается не только торжественных речей на сеймах. Даже в повседневной жизни процветала патриотическая и гражданская демагогия, все меньше связанная с поступками. Для современников это несоответствие не осталось незамеченным, но оно как будто не осознавалось основной массой шляхты. На самом деле именно магнатские группировки, руководствуясь собственными или чужими интересами, срывали сеймы, разжигали мятежи, отстаивали принцип выборности короля и другие свободы, но делали это руками шляхты, при ее согласии и одобрении. В начале XVIII столетия ситуация ухудшилась настолько, что ни одна из противостоявших друг другу группировок не выражала заинтересованности судьбами Речи Посполитой. С ослаблением внимания к тому, что было общим интересом всего шляхетского сословия, ослабевало и чувство гражданской ответственности. К государству стали относиться как к чему-то второстепенному, как к препятствию в реализации шляхетских свобод. Отсюда и убеждение, что для шляхетской свободы гораздо большую опасность представляет собственный король, чем чужое государство.
Чем слабее становились основы экономической независимости республики, чем менее уверенно шляхтич держал в своей руке саблю, тем отчетливее проявлялись элементы идеологии, называемой сарматизмом. Это название (с оттенком презрения) получила в XVIII в. традиционная шляхетская культура из уст сторонников чужой просвещенческой моды. Сама идея о происхождении польской шляхты от древних сарматов восходит к XV столетию, и она ничем не отличалась от аналогичных генетических мифов, распространенных в других странах. К этому необходимо добавить уже упоминавшиеся самодовольство, консерватизм и ряд других черт, связанных со структурными элементами или идентичностью Речи Посполитой. К ним относится и «ориентальность» Польши. Сарматизм как идеология, а еще шире как культура сформировался из совокупности всех этих элементов во второй половине XVII в. Это была самая оригинальная польская идеология, больше всего связанная с местной культурой. Вопреки общепринятым представлениям, она не была исключительно консервативной по своему характеру. В сарматизме сочетались заимствования элементов барочной культуры и восточная любовь к роскоши. Доминирующее положение католицизма привело к своего рода мессианству, и в идеологии сарматизма закрепилось представление об исключительной роли поляков в осуществлении Божественного промысла. Это отражалось в убеждении, что сам Бог покровительствует Речи Посполитой. И потому среди шляхты пользовался популярностью миф о Польше как об оплоте христианства - убеждение, что именно Речь Посполитая призвана защищать христианский мир.
Существует различие между сарматизмом как не получившей завершенного оформления идеологией и сарматизмом как образом жизни шляхтича-землевладельца. Последнему были присущи смутьянство, суеверность, агрессивность. Сложнее понять, откуда взялась и каким образом получила распространение такая черта, как беспечность или зависть. Сарматизм вырос на почве антимонархизма, республиканизма и аристократизма. Тогда откуда же в сарматизме пристрастие к склочничеству, помпезности, чопорности и зрелищности? Что следует считать проявлением аграризации культуры? Что проистекает из консерватизма шляхетского двора, а что из ограниченности мышления провинциальных государственных деятелей? С сарматизмом связан целый набор черт, относящихся к государственному строю и к сфере традиций и обычаев, а также шляхетский менталитет второй половины XVII в. Среди многократно упоминавшихся характерных для общественной жизни черт сарматизму присуща типичная для шляхты той эпохи модель жизни, когда деревенская провинциальность порождала косность и ограниченность. Речь не идет о нежелании следовать чужим примерам, как хорошим, так и дурным, но об утрате связи между двором или дворцом, приходом или данным регионом и самой Речью Посполитой как неким целым. Сарматизм, без сомнения, не был идеологией, охватывавшей все шляхетское сословие, но он отражал дезинтеграцию политической жизни и закрепление за магнатами доминирующей позиции в обществе.
Речь Посполитая была хранительницей величайших ценностей, на базе которых в XVI в. сформировались гражданские свободы польского общества. Этапы борьбы за эту свободу показывают, что шляхта была не в состоянии ограничить ее даже тогда, когда это было единственным способом спасти себя. Шляхта позволила окрепнуть Австрии и Пруссии - державам, которые стремились к разделу Речи Посполитой. Польша не сумела противостоять Австрии в XVI в., а в следующем столетии заключила с ней неравноправный союз. Поход Собеского на помощь Вене, хотя и был обоснован с военной и политической точек зрения, способствовал усилению именно Габсбургов. Перед Веной вырисовывалась возможность и необходимость создать на землях Речи Посполитой рубеж, заслонявший ее от двух быстро набиравших силу соседей.
Речь Посполитая гордилась своей свободой, которая отличала ее от Австрии, Турции или России, а потому не относилась всерьез к тому, что происходило в Пруссии. А именно там зародилось стремление уничтожить Речь Посполитую. Укрепление стран - потенциальных захватчиков в начале XVIII столетия предрешило судьбу отношений между Польшей и Россией. Ни в XVI, ни в XVII в. Речи Посполитой не удавалось окончательно оттеснить Россию от Балтийского моря и выдавить ее из Европы, но Польша сумела сохранить свое влияние на Россию и стать барьером на пути ее экспансии. Однако внутренний хаос и господствовавшая идеология побудили магнатов в борьбе с королем или со своими соперниками искать помощи извне. Интриги иноземцев в Речи Посполитой (не только габсбургские и бранденбургские, но также французские и шведские) не были чем-то исключительным и неизбежным. Но то, что России было позволено стать гарантом «кардинальных прав», свидетельствует о гораздо большем, чем о простой деградации гражданского чувства: был утрачен сам инстинкт самосохранения.
«Республика сарматов» сложилась из нежелания осуществлять внешнюю экспансию и стремления наслаждаться жизнью, как воплощение реальной свободы людей, не скованных контролем государства. Этот процесс, с одной стороны, совпал с усилением Европы, а с другой - с давлением со стороны России. Между этими двумя мирами существовало значительное пространство, будущее которого не было ясным. Проиграв борьбу за гегемонию, Речь Посполитая создала неприемлемую для соседей модель государственного устройства. Когда же у нее не осталось сил защищать свое своеобразие, возникла пустота, побудившая соседей к экспансии.
Примечания
1 Курфюрсты (от нем. Kurfursten - князья-избиратели) - в Священной Римской империи князья (духовные и светские), за которыми с XIII в. было закреплено право избрания императора.
2 В российской историографии даты в период XVI-XIX вв. принято давать по Юлианскому, а не Григорианскому календарю. Соотвественно датой битвы при Клушине будет 24 июня 1610 г.
3 Тштяна (Тшцяна, Trzciana) - селение на севере современной Польши.
4 Ясырь ( уст.) - невольник, пленный.
5 Речь, разумеется, может идти лишь о части казачества, расколовшегося после заключения Гадячского договора.
6 Соглашение, заключенное между Россией и казацким гетманом Юрием Хмельницким (сын Богдана Хмельницкого), которое существенно ограничивало права казацкой автономии по сравнению с Переяславским соглашением 1654 г.
7 На заседании сената в марте 1688 г. король с горечью говорил о том, что неэффективная система государственного управления погубит Польшу. Ян III закончил речь словами ветхозаветного пророка Ионы: «Еще сорок дней, и Ниневия будет разрушена».
IX. Анархия и кризис
1715 год закрыл «польскую страницу» Северной войны 1; начался период восстановления послевоенной разрухи. Вместе с тем наступила эпоха русского вмешательства в польские дела, целью которого было подчинение Речи Посполитой интересам империи. Тарногродская конфедерация, заключенная 25 ноября 1715 г. защитниками шляхетской демократии, выступавшими против усиления королевской власти, на самом деле не только превратилась в арену постоянного противостояния между конфедератами и монархом, но и внесла новые элементы в политическую жизнь республики. Конфедерация решительно выступала против власти гетманов, которые были тесно связаны с Россией, но это не означает, что она поддерживала короля, который пытался ослабить свою зависимость от Петра I. В 1714 г., уже в который раз, Август II сделал попытку осуществить реформу государственного устройства и закрепить права наследования польского престола за своими потомками. Для достижения этой цели и используя в качестве предлога постоянную угрозу со стороны Турции, он сосредоточивал в Польше саксонские войска. Перед лицом опасности абсолютистского переворота конфедераты стали искать опору у России. Петербург, конечно же, не желал низложения Августа, а тем более усиления Речи Посполитой, а потому охотно выступил в роли посредника. Для этого, однако, необходимо было задействовать русскую армию. На посреднические переговоры в Гданьске, которые с российской стороны вел Долгорукий, прибыл и Август II. Петр не принадлежал к поборникам республиканских идеалов, но не желал и усиления польского монарха. Поэтому Россия навязала Речи Посполитой условия, которые ограничивали шансы на установление абсолютистского правления, равно как и шансы на проведение реформ государственного устройства. Эти условия, сформулированные в ноябрьском договоре 1716 г., были утверждены «примирительным» сеймом 1 февраля 1717 г. Сейм получил название «немого», так как в течение шестичасового заседания никому не было предоставлено слово. Постановление сейма закрепляло персональный характер унии с Саксонией; вводило налогообложение населения во всех владениях, благодаря чему можно было содержать 24-тысячную армию; ограничивало власть гетманов. За ними оставались лишь функции командования, в то время как управление переходило в руки так называемого финансового (или Радомского) трибунала. Подпись русского посредника под трактатом не означала, что Россия становилась гарантом его соблюдения, но служила Петру I и его преемникам оправданием их противодействия каким-либо переменам в Польше. На этом же основании русская армия, как и прежде, была расквартирована в Речи Посполитой, хотя саксонские войска были выведены с ее территории.
Ограничение численности саксонской армии в Польше, запрет для саксонцев занимать дипломатические и иные государственные посты, а также подтверждение запрета начинать войну без согласия сословий - все эти меры производили впечатление позитивных перемен в государственной жизни республики. На самом же деле за ними не стояло никакой политической силы, способной последовательно продолжить начатые реформы по укреплению государственности: магнатские группировки соперничали между собой, чтобы получить хоть какую-то выгоду от эксплуатации того, что осталось от государства. Саксонская эпоха считается периодом глубочайшего упадка Речи Посполитой еще и в том смысле, что именно тогда окончательно была сломлена воля шляхетского сословия и оно оказалось неспособным защитить исповедуемые им идеалы. Нельзя возлагать всю вину на Августа II, который поступал в соответствии со своим пониманием того, как укрепить позиции королевской власти и создать династию, которая имела бы политический вес в этой части Европы. К этому ранее стремились и Ягеллоны, но и они неоднократно наталкивались на сопротивление шляхты, защищавшей свои сословные или групповые интересы. В саксонскую эпоху шляхетское сословие не желало мириться с амбициями короля, осуществление которых привело бы к установлению в той или иной форме абсолютистского правления. Сложно, однако, обвинять шляхту в отсутствии благоразумия или небрежении судьбами Речи Посполитой: она не до конца понимала, что слабость центральной власти была в интересах стран, которые в будущем разделят Польшу между собой. Бездействие казалось обоснованным, и его считали гарантией самого существования государства. В конце концов Речь Посполитая выстояла после полувековой бури, и только единицы выражали сомнение в том, насколько оправданным было царившее в обществе настроение самодовольства. Если отбросить обвинения Саксонской династии в нерешительности или предательстве, а шляхты - в незрелости и неприятии идеи сильного государства, то можно взглянуть на возникшие после 1715 г. перспективы с точки зрения интересов «шляхетского народа». Для этого необходимо в первую очередь выбрать точку отсчета и соотнести с ней результаты всей эпохи, которая длилась столетие и завершилась последним разделом в 1815 г. Она подразделяется на несколько периодов: до 1775 г., когда шляхетские представления и идеалы столкнулись с реальностью; 1775-1795 гг., когда предпринимались попытки предотвратить нависшую над Польшей опасность; последнее двадцатилетие, когда была очерчена программа по возвращению независимости. Поэтому шляхта саксонской эпохи не представляла себе перспективы Речи Посполитой в тех мрачных тонах, какими рисовалось будущее последующим поколениям, даже если для нее уже стало очевидным, насколько идеалы не соответствуют реальности. Еще не пришло осознание того, насколько усилилась зависимость Речи Посполитой от динамично развивавшегося центра Европы. Мы также не считаем, что катастрофа разделов (как бы мы ее ни оценивали) была неизбежностью, ставшей неотвратимой в силу анархии и сословного эгоизма польской шляхты. Не было недостатка ни в том ни в другом, но это не может заслонить всей совокупности происходивших в стране процессов.
Годы Северной войны, разрушения, грабежи, голод и эпидемии принесли Польше невообразимые потери. Страна еще не оправилась после поражений предыдущего столетия. Тяжесть ситуации лучше всего иллюстрирует динамика численности населения: в середине XVII в. оно составляло 11 млн человек; после неслыханных бедствий его численность восстанавливалась настолько медленно, что в начале следующего столетия население страны не превышало 10 миллионов. Северная война спровоцировала очередной демографический кризис: в 1720 г. Речь Посполитую населяло около 9 млн человек. В условиях царившего в стране хаоса и при отсутствии надежд на укрепление государства города не могли рассчитывать на помощь для своего возрождения. Основное бремя по восстановлению после разрухи легло на деревню. Этот процесс, ускоренный в 30-е годы, позволил землевладельцам достичь прежнего уровеня жизни. До конца неясно, какую роль в этом сыграло улучшение качества обработки земель и какое значение имело расширение площади земельных угодий и колонизация. Однако известно, что землевладельцы сумели воспользоваться временным улучшением экономической конъюнктуры, продавая больше зерна через Гданьский порт. За 50 лет выросла урожайность зерновых (с сам-три до сам-три с половиной), ускорился естественный демографический прирост (до 0,48% в год), благодаря чему к 1772 г. население увеличилось до 14 млн человек. Несмотря на прежние поражения, восстановление шло темпами, которые не отличались от средних европейских стандартов, и поступательное движение Речи Посполитой на протяжении всего XVIII в. вселяло в современников большие надежды. Общий прирост продукции в течение столетия оценивается в 30-40% против 70% во Франции и 90% в Англии. С той, однако, оговоркой, что Речь Посполитая не смогла достичь уровня рубежа XVI-XVII вв., в то время как Англия входила уже в фазу промышленной революции. Более убедительным было бы сравнение с экономикой Испании XVIII в., где прирост населения не превышал 0,3-0,4% в год. Речь Посполитая оставалась сельскохозяйственной страной с низким уровнем производительности труда и узким рынком сбыта для собственной промышленной продукции. Нововведения приживались медленно и внедрялись без энтузиазма. Экономические преобразования (будь то сельское хозяйство, мануфактурное производство или торговля) являлись инициативой отдельных лиц, а их осуществление не было напрямую связано с экономической необходимостью.
Структура экономики осталась неизменной, по-прежнему доминировал фольварк, обрабатываемый с помощью труда крепостных, а земельные наделы крестьян служили им только для собственного пропитания. Еще со второй половины XVII столетия средние размеры крестьянского хозяйства постоянно уменьшались; все более заметными становились региональные отличия, общее разложение системы. На территории Великой Польши, где процессы перехода от барщинной системы к оброку шли быстрее, безземельных крестьян в XVIII в. было значительно меньше (почти в три раза), чем в Мазовии или на Поддясье. Сохранялось разделение фольварков на хозяйства, ориентированные на экспорт и внутренний рынок, и в соответствии с этим разделением осуществлялся переход к оброчной системе организации фольварка. Экспорт зерна через Гданьский порт, несмотря на его рост в первой половине столетия, систематически сокращался во второй его половине. На это влияла и прусская таможенная политика. Тем не менее в хозяйственной жизни уже наметились важные перемены: доходы землевладельцев существенно увеличивались благодаря праву на винный откуп. Пивоварение и особенно изготовление водки с давних времен было исключительным правом шляхты, а по мере того как росли трудности со сбытом зерна, эта сфера деятельности становилась для нее основным источником доходов. В середине XVI в. пивоварение и винокурение приносили незначительные доходы, но в XVIII в. они уже давали от 30 до 40% общего дохода, особенно в хозяйствах, основу которых составляли отработки. Нетрудно понять, что эта сфера деятельности, хотя и была прибыльной для землевладельцев, наносила вред деревне, жители которой были обязаны приобретать в господской корчме определенное количество алкогольных напитков. Эта ситуация не вызывала, однако, большого беспокойства, а ее трагические последствия сказались лишь в следующем столетии.
Условия сельскохозяйственного производства влияли на рост промышленности. Тенденции ее роста ничем не отличались от тенденций роста в других регионах Центральной Европы; можно даже говорить о хороших перспективах подъема текстильного производства в Великой Польше и горной промышленности в Малой Польше. Однако возможности мещан и магнатов были ограничены невысокой покупательной способностью крестьян, небольшими размерами городов и неразвитостью кредитных отношений. Предпринятые после раздела 1772 г. усилия по преодолению этих сдерживающих промышленное производство факторов оказались тщетными. Нельзя не упомянуть и о слабости государства; в других странах, поздно вступивших на путь промышленного развития, государство сыграло принципиальную роль в развитии экономики. Это касается и Пруссии, и России. Казна же Речи Посполитой была настолько скудна, что не могла стимулировать даже военное производство.
Принципиальной чертой саксонской эпохи была усиливавшаяся аграризация страны. Деревня и аграрные отношения, сельскохозяйственное производство и связанное с этим мировоззрение наложили сильный отпечаток на жизнь страны. Современники подчеркивали аграрный характер большинства городских поселений, медленные темпы восстановления домов и значительно более низкие стандарты жизни. Это относится и к Варшаве, которая в саксонскую эпоху надолго утратила свой столичный характер. Внимание высших слоев населения было приковано к проблемам провинции.
Изображая саксонскую эпоху в мрачных тонах, следует все же избегать преувеличений. Страна выходила из разрухи, без сомнения, медленными темпами; ничто не свидетельствовало об ускорении развития. Однако свидетельства об образе жизни, известном нам по весьма критичным дневниковым заметкам и воспоминаниям путешественников, страдают односторонностью. Польшу и ее жителей одни авторы сознательно изображали как варваров, другие же ее просто не понимали. Разруха начала XVII в., неоднократные акты произвола со стороны чужих армий весьма болезненно сказались на положении шляхты, но ей удалось довольно быстро восстановить если не прежний уровень жизни, то по крайней мере чувство удовлетворения своей жизнью. Военные поражения сыграли важную роль в ускорении процессов имущественного расслоения этого социального слоя. Шляхетское сословие стало распадаться. В саксонскую эпоху между магнатами, которые сравнялись в своем положении с немецкими имперскими князьями, и средней шляхтой возникла пропасть, и не только имущественная. Магнаты, как в собственных резиденциях, так и в столице, стремились вести светский образ жизни; они могли придерживаться разных политических предпочтений, но со временем все более тяготели к космополитизму.
Магнатское влияние распространялось в первую очередь на ближайшее окружение: не только на их двор, но и на многочисленных приспешников. Однако основная масса средней шляхты продолжала, как и прежде, жить в деревенской атмосфере и придерживаться архаичных взглядов на жизнь. Ее привязанность к характеризующим Речь Посполитую ценностям была основана скорее на инстинкте, чем на разуме. Особого внимания заслуживает безземельная шляхта-голота (голытьба), которая в саксонскую эпоху стала весьма многочисленной, и именно из ее рядов рекрутировались сторонники всех магнатских партий. Слабое государство не обеспечивало разорившейся шляхте средств к существованию; не предоставляли ей этих средств и города. И только после первого раздела Польши у безземельной шляхты появилась перспектива, с одной стороны, заняться интеллектуальным трудом, а с другой - пополнить ряды мещанского сословия. Образ Речи Посполитой перед разделами лучше всего передает портрет магната в окружении безраздельно преданной ему клиентелы. Гораздо меньше внимания уделялось тому слою общества, который хотя и не смог осуществить своих благородных порывов, но все же был способен на них.
Нельзя отрицать, что состояние умов средней шляхты оставляло желать лучшего. Свидетельством этому служат заседания сеймов и съезды трибуналов, во время которых шум речей смешивался с готовностью уступить магнатской интриге. Даже такие непреклонные представители шляхетского сословия, как Тадеуш Рейтан 2, готовые отдать собственную жизнь во имя Отечества, принадлежали к той же прослойке, что и те, более многочисленные шляхтичи, которые срывали заседания сейма ради чужой интриги или личной выгоды магната. Иногда это были одни и те же люди. Можно утверждать, что лишь этот слой, который проживал в своих имениях и уже успел отвыкнуть от оружия и придерживался архаичных взглядов, был готов встать на защиту своей идентичности. В действительности он защищал лишь собственные иллюзии, но это уже другой вопрос. Ему не хватало понимания связи между сословным интересом и интересом государственным, не хватало образованности - не в смысле широко понимаемой эрудиции, но в смысле знания окружающего мира и патриотического воспитания. И в саксонскую эпоху не было недостатка в образованных людях, побывавших за рубежами Польши, но образованность тогда еще не влияла ни на состояние нравов в обществе, ни на развитие патриотических чувств.
Сведя на нет попытки укрепить престол, шляхта сочла свою задачу выполненной и не приняла близко к сердцу претензий Петра I. Уже тогда складывалось столь распространенное впоследствии мнение, что Европа заинтересована в сохранении статус-кво в Польше и что нет лучшего спасения для Речи Посполитой, чем царящее в ней «безвластие». Поэтому общество не проявило большого интереса к последующим инициативам короля. Венский трактат 1719 г., имевший ярко выраженный антироссийский характер, должен был ограничить влияние сторонников гетманской партии. Направленное против этого прусско-русское сближение означало укрепление принципа незыблемости институтов Речи Посполитой, особенно тех, которые препятствовали исправному функционированию сейма. Сейм 1719 г. был сорван. Когда все политические силы Речи Посполитой предпочли встать на сторону Петра, а не Августа II, последний вернулся к своей идее разделов Польши как к возможности закрепить принцип наследования престола. Эти планы зрели уже давно, но всерьез их никто не рассматривал. В тот момент замыслы Августа противоречили русской концепции усиления контроля над Речью Посполитой, поэтому правительство России стремилось к тому, чтобы совместно с другими государствами гарантировать сохранение польской анархии. Такой союз Петр I заключил в Потсдаме с Фридрихом Вильгельмом (17 февраля 1720 г.), а потом аналогичные акты подписывались со Швецией в 1724 г., с Австрией в 1726 г. и снова с Пруссией в 1730 г. Самое принципиальное значение имел трактат Левенвольда (1732), получивший название «союза трех черных орлов»; он отстранял от польской короны как представителя Саксонской династии, так и Лещинского, закреплял принцип свободной элекции, liberum veto и внутреннюю дезорганизацию Речи Посполитой.
Независимо от изменчивых и династически обусловленных намерений короля союз с Саксонией мог быть для Польши полезен. Усиление власти монарха, гарантия территориальной связи с Саксонией через земли Силезии - все это могло способствовать оздоровлению общественной жизни и укреплению экономики. Но эту перспективу всерьез не рассматривали, а поэтому у нее не было шансов на реализацию. Различные группировки магнатов в собственных интересах срывали все намечавшиеся абсолютистские притязания Августа II и какие-либо попытки осуществить более тесную польско-саксонскую унию. Им в этом помогали европейские монархии: Швеция, Австрия, Франция и Россия, хотя каждая из них преследовала при этом свои цели.
К моменту смерти Августа II (1 февраля 1733 г.) Речь Посполитая оказалась в глубоком кризисе. Она была не способна не только действовать, но даже мыслить о собственном спасении. Казалось, что ее граждане охвачены равнодушием и апатией ко всему, что не совпадало с их личными интересами. Эти пессимистичные выводы подтверждает процедура королевской элекции, во время которой столкнулись Лещинский и саксонский курфюрст. Лещинский выиграл и был избран королем 12 сентября 1733 г.
Но для подавления противников сил не хватило, а обещанная Францией поддержка ограничилась лишь денежной субсидией. Вена и Петербург поддержали саксонскую кандидатуру деньгами и военной силой. Август III был избран 5 октября 1733 г. ценой передачи Курляндии Бирону, фавориту русской императрицы Анны Иоанновны, и взял власть в свои руки благодаря быстрому и успешному военному вмешательству. Не первый раз в истории польской короны она досталась тому кандидату, который действовал быстрее. Сторонники Лещинского не сумели организовать действенный отпор, а созданная вокруг Лещинского Дзиковская конфедерация имела значение лишь постольку, поскольку провозгласила лозунг независимости государства. Война за польское наследство приобрела характер европейской политической интриги, в которой интересы самой Речи Посполитой в расчет не принимались. Только Гданьск, героически защищавший короля Станислава, видел пользу от союза с Речью Посполитой и морскими державами, имея все основания опасаться агрессии со стороны Пруссии. Город капитулировал в мае 1735 г. Франция, решив свои проблемы на Рейне, вынудила Лещинского отречься от престола (26 января 1736 г.). Последующие тридцать лет он жил в Лотарингии 3, и благодаря его посредничеству Польша приобщалась к достижениям французской культуры. В самой же стране, начиная с сейма 1736 г., начался период острого противостояния различных партий.
Правление Августа III (1736-1763) ознаменовано борьбой многочисленных магнатских группировок, которые различались составом и политической ориентацией. Это противостояние совершенно парализовало сейм и монарха, не принеся, впрочем, устойчивого перевеса ни одной из сторон. Силы, объединенные вокруг руководивших политикой придворных фаворитов Генриха Брюля (с 1738 г.), а затем Ежи Мнишека (с 1758 г.), никаких политических программ не сформулировали, заботясь исключительно о собственной карьере. Двор не выработал никакой целостной внутренней политики, кроме стремления закрепить наследование польского престола за представителями династии Веттинов. Этому служила и раздача должностей, за которые велась ожесточенная борьба. Противниками двора были как «республиканцы», которых также называли гетманской партией, так и сторонники реформ, называвшиеся «Фамилией». В числе первых первостепенную роль играли роды Потоцких, Радзивиллов и Огинских; вторые объединились вокруг динамичного рода Чарторыских. Последние в своем стремлении к возвышению и власти считали необходимыми изменить как процедуру заседаний сейма (упразднить liberum veto), так и порядок отправления власти (создать эффективное правительство, которое регулировало бы экономическую жизнь в стране). «Фамилия», по сравнению с республиканской оппозицией, придерживалась, безусловно, более передовых взглядов и имела хоть какую-то программу. Однако на практике противостоявшие друг другу партии старались в первую очередь добиться влияния на двор и дать отпор своим противникам. После избрания Августа III «Фамилию» потеснили, что усилило в итоге ее пророссийскую ориентацию. Республиканцы обладали преимуществом до 1743-1744 гг., но затем, в результате изменений политических предпочтений Дрездена, к власти пришли Чарторыские. Борьба на сейме 1744 г. перечеркнула возможность проведения финансовой и военной реформ. В последний период правления Августа III получила перевес партия гетманов, называвшаяся также патриотической партией. Все это время обе стороны срывали сеймы, поэтому общественно значимые проблемы так и не получили никакого решения. В условиях, когда закон уступал силе и подкупу, не было ничего удивительного в том, что шляхта охотно прислушивалась к агитации против увеличения налогов на военные нужды.
Оказавшись в положении, когда Речь Посполитая не могла защитить себя ни от пруссов, ни от украинских гайдамаков, она не принимала участия в войнах 40-50-х годов, хотя все они имели к стране самое непосредственное отношение. Россия и Пруссия бесцеремонно проводили свои войска через польские земли, устраивали в Речи Пос-политой военные склады и размещали солдат на зимние квартиры. Во время войн за Силезию и Семилетней войны Речь Посполитая, формально не участвуя в военных действиях, превратилась в своего рода постоялый двор. Это приводило к колоссальному материальному ущербу, но не побуждало шляхетское сословие задуматься об увеличении казны и усилении армии. Наоборот, открытые границы, по мнению шляхты, должны были гарантировать соседям полную безопасность со стороны Речи Посполитой. И, таким образом, внутренняя анархия была призвана стать фундаментом стабильности.
Независимо от своих целей все магнатские партии срывали сеймы, проводили независимую внешнюю политику и с готовностью принимали иностранные деньги. Программа самых насущных реформ государственного устройства по методам реализации вовсе не отличалась от программы сохранения статус-кво. Все это самым трагическим образом сказывалось на позиции шляхетских масс. Беспрепятственная деятельность агентов иноземных дворов и прислуживание им за деньги не были тогда чем-то особенным. Но гораздо более важным было то, что Речь Посполитая уже на протяжении двух поколений не имела собственной дипломатической службы и фактически не проводила никакой внешней политики. Незнание в широких массах и даже в магнатской среде проблем европейской политики было чертой, наиболее очевидно отличавшей Речь Посполитую саксонской эпохи от Польши эпохи Возрождения. Лишившись возможности реально влиять на государственные дела, шляхта постепенно утрачивала свойственные ей качества, не отдавая себе отчета в происходивших вокруг переменах.
В этом монотонном и мрачном образе эпохи Августа III можно усмотреть, однако, проблески зарождавшейся надежды. Больше всего удивляет бесплодность проектов реформ. Начиная с 40-х годов все чаще говорилось и писалось о необходимости реформирования Речи Посполитой, но дальше разговоров дело не шло, за единственным достойным похвалы исключением: в 1740 г. образованный священник из ордена пиаристов Станислав Конарский (1700-1773), связанный с «Фамилией», основал в Варшаве Collegium Nobilium - образцовое учебное заведение, призванное давать современные знания и воспитывать польскую знать в приверженности патриотическим ценностям. Активная деятельность пиаристов и иезуитов на ниве просвещения была, без сомнения, одной из самых светлых сторон той эпохи. Без подобных усилий стал бы невозможеным перелом, наступивший во второй половине XVIII столетия.
Большая часть идей осталась на бумаге; многие из них не были даже опубликованы. В начале XVIII в. не осмелился издать свое сочинение Станислав Дунин-Карвицкий (в нем он предлагал провести последовательную республиканскую реформу государственного устройства). Станислав Лещинский, весьма далекий от радикализма и имевший утопические взгляды, ждал до 1749 г., чтобы опубликовать памфлет «Вольный глас, обеспечивающий вольность» (автором которого, вероятно, был Матеуш Бяллозор). Получили ли отклик выходившие за рамки международной полемики идеи Станислава Поня-товского, одного из предводителей «Фамилии», выраженные в «Письме землевладельца к некоему приятелю из другого воеводства» (1744)? Кто воспринял идеи связанного с Лещинским Стефана Гарчинского, которые прозвучали в «Анатомии Речи Посполитой, сынам отчизны в назидание» (1751)? Еще до того, как из печати стали выходить очередные тома посвященного реформе сейма сочинения Ко-нарского «Об успешном способе ведения совещаний» (1760-1763), выдвигались идеи создания казначейских комиссий, постоянного (или «готового») сейма, аренды староств, - идеи, которые были подхвачены следующим поколением. Эти проекты свидетельствуют об интеллектуальном пробуждении. Но можно ли было с их помощью преодолеть консерватизм шляхты?
Пользуясь оживлением экономической конъюнктуры, шляхта восстанавливала свои имения, нисколько не сомневаясь в том, что живет в лучшем из миров. Король не занимался проблемами Речи Посполитой, а магнаты рассматривали их в соответствии со своими собственными интересами, в то время как мир вокруг становился все более сложным. Может быть, самым ярким проявлением краха позиций Речи Посполитой в XVIII в. было исключение ее из активной европейской политики. Она не только не воспользовалась возможностью избавиться от угрозы со стороны Пруссии (1744, 1756) или выступить в качестве партнера и союзника России (1735-1736), но позволила, чтобы в Европе утвердилось стереотипное представление о Польше как стране, безнадежно погрязшей в анархии.
В дипломатических играх и военных кампаниях тогдашней Европы Речь Посполитая выступает в качестве пассивного объекта. Даже Россия не смогла привести в действие ее потенциал, чтобы направить его в нужное для себя русло. Но зато соседям без труда удавалось блокировать чужие инициативы и удерживать Речь Посполитую в состоянии бездействия. Это не было чертой исключительно прусской политики, которая самым очевидным образом осуществляла свою экспансию за счет польских земель. В официальной и неофициальной политике Франции, стремившейся не допустить усиления Габсбургов и Гоген-цоллернов, также легко заметить отношение к Речи Посполитой как инструменту своей политики. Для нее, как и для Англии, Голландии или Дании, Польша была второстепенным театром действий. С позиции противостоявших друг другу магнатских группировок все выглядело иначе, они могли рассчитывать на денежные субсидии, лесть или почести и, наконец, на использование реальных и фиктивных связей в своих внутриполитических интригах. В первой половине XVIII в. малоспособная, но обширная Речь Посполитая могла быть удобна для различного рода политических комбинаций. Но после Семилетней войны и в условиях сложившегося так называемого «южного и северного концерта» она уже не принималась во внимание европейскими державами. Открывалась, однако, перспектива достижения стабильности в Европе за счет Речи Посполитой, - перспектива весьма привлекательная для Пруссии, но выгодная и для других европейских держав. В Лондоне или Париже в принципе не принимали во внимание возможность объединения «трех черных орлов», но рассчитывали, вероятно, что «переваривание» военной добычи надолго отвлечет их внимание, а возможно, станет причиной продолжительного конфликта.
Если интересы Пруссии или Франции были вполне очевидны, то политика России в этом вопросе вызывала и вызывает большие споры. Вероятно, не стоит приписывать России желания уничтожить Речь Посполитую как преграду, отделявшую империю от Европы. Экспансия России была направлена в балтийском направлении (Ливония, Курляндия) и в направлении Черного моря. Пассивная позиция шляхты гарантировала отсутствие интереса к экспансионистским шагам со стороны России. Империи эпохи Петра нужны были иные образцы, которые она искала за пределами Речи Посполитой, а польская модель государственного устройства перестала быть привлекательной. Около 1715 г. стала очевидной скорее практика, чем идея политического подчинения Речи Посполитой. Эта задача оказалась России не по силам, хотя она и добилась своего рода привилегированной позиции во внутрипольских делах. Представители Петербурга приобретали все больший политический вес, но по-прежнему опирались на одну из магнатских политических партий. На ситуацию ключевым образом влияли отряды русской армии, расквартированные на польских землях. Грубое вмешательство представителей Петербурга было направлено, как казалось, против короля. Антимонархический фанатизм поляков не позволял им долгое время замечать происходившие перемены. Россия Петра, Анны, Елизаветы и влиятельных придворных группировок не имела, конечно же, единой позиции в отношении к Речи Посполитой. Казалось, что основным было стремление добиться преимущественного положения, поэтому периодически к возникавшей концепции превратить Речь Посполитую в союзника всерьез не относились. Но трудно согласиться с мнением, что осознание невозможности навязать свой контроль склонило Россию согласиться на разделы Польши. Тем более следует отказаться от точки зрения, что проявление в шляхетской среде антирусских настроений окончательно убедило Петербург в невозможности «поглотить» Польшу самостоятельно и тем самым склонило к принятию предложений Пруссии. На рубеже саксонской эпохи и эпохи Станислава Августа политика опоры на Россию отвергалась шляхетскими массами в первую очередь из ненависти к Понятовскому. Неудивительно, что партия «патриотов» склонна была все надежды связывать с Пруссией. Ошибкой же короля и «Фамилии», в свою очередь, было предполагать, что Россия заинтересована в существовании реформированной и дееспособной Речи Посполитой. Петербург придерживался на этот счет совершенно иного мнения.
В 1762 г. умерла русская императрица Елизавета, что спасло Пруссию от поражения. Наступила кратковременная фаза, когда руководивший российской политикой Панин хотел видеть Речь Посполитую участницей «северного концерта». «Фамилия» увидела в этом шанс, которого давно ждала: она рассчитывала, что будет поддержан проект государственного переворота, который приведет к установлению более эффективной системы правления. Но поддержка России не была ни безусловной, ни достаточно надежной. Суть проблемы, однако, заключалась в непопулярности программы «Фамилии». И не только по вине отсталых шляхетских масс. После смерти Августа III императрица Екатерина II без труда осуществила 6 сентября 1764 г. выборы своего бывшего фаворита Станислава Августа Понятовского. Для этого было достаточно направить против его противников войска. Чарто-рыские не получили желанной власти, задуманные ими реформы не были проведены. России, занятой войной с Турцией, была необходима лишь гарантия безопасности. Усиление Речи Посполитой было не в ее интересах.
Сторонники реформ рассчитывали на создание конфедерации; они стремились постепенно ограничить liberum veto, с тем чтобы голосование в сейме проводилось большинством голосов. Их целью было упорядочить доходы казны, увеличить численность армии и прежде всего улучшить систему государственного управления в Речи Поспо-литой. Реформы должны были опираться на постоянный совет резидентов и реализацию принципа коллегиальности министров. Еще во время конвокационного сейма по поводу всех этих реформ было проведено голосование; большинство голосов получил проект реформы казны и создания казначейской комиссии. Была осуществлена реорганизация трибуналов и частных таможенных сборов, ограничена власть гетманов. Действуя под защитой русской армии и проведя элекцию в соответствии с предписаниями Екатерины, сторонники реформ считали, что сумеют обмануть императрицу. Это привело к консолидации всех консервативных сил против Понятовского и против реформ. Нацеленные на улучшение системы государственного управления проекты «Фамилии», предлагавшиеся для обсуждения на созванных в форме конфедераций сеймах 1765 и 1766 гг., не нашли в шляхетской среде понимания и поддержки.
Чарторыские стремились ограничить власть министров, навязав им коллегиальность и создав при короле что-то вроде кабинета. Активно разрабатывались законы, имевшие целью поддержать развитие экономики, для чего был создан государственный монетный двор; были предприняты действия по улучшению положения городов, средств сообщения, а также по увеличению доходов казны. Терпение оппозиции иссякло, и она начала интриговать одновременно в Берлине и Петербурге. На введение генеральной таможенной пошлины Фридрих ответил наложением 10-процентного сбора на торговлю по Висле, вынуждая Понятовского отказаться от принятых решений. Екатерина действовала гораздо медленнее, но зато более эффективно, используя зависть магнатов и настроения апатии в шляхетской среде. Для последней более веским было обвинение короля в попытках осуществить деспотический переворот, чем аргумент о всевластии русских посланников. Поэтому, стремясь сместить Станислава Августа с престола, оппозиция не обращала внимания на его попытки освободиться от влияния России и первая обращалась за помощью к Екатерине.
Императрица сумела этим воспользоваться, углубляя пропасть, пролегавшую между королем и шляхтой. Используя действия оппозиции, она смогла подавить волю и чувство достоинства своего избранника. Король, не отличавшийся сильным характером, был совершенно сломлен и уже никогда впредь не решался оказывать сопротивления своей покровительнице. Для достижения гегемонии в Речи Посполитой Екатерина выбрала так называемый диссидентский вопрос. Встав по примеру Петра I на защиту прав протестантов и православных, она получила удобный предлог, которым на международной арене пользовалась также Пруссия. Некатолической шляхты в Польше осталось всего несколько семей; в основном это были протестанты. Их все больше ограничивали в политических правах, особенно после 1736 г. Однако по сравнению с другими странами Европы положение диссидентов в Речи Посполитой в XVIII в. можно считать благоприятным. Нельзя отрицать факт существования шляхетской ксенофобии, которая находила выход в нападках на иноверцев. Шляхта с легкостью поддавалась давлению со стороны папских нунциев и влиянию пламенных речей некоторых представителей польского епископата. Но на этом основании не стоит доверять обвинениям поляков в религиозном фанатизме, о чем постоянно твердили представители иноземных дворов и что охотно подхватывалось как в протестантских странах, где положение католиков было еще хуже, так и среди философов Просвещения, которые верили в благородные мотивы прусского короля и русских царей. Характерным для всей этой атмосферы всеобщего осуждения Польши было использование в целях пропаганды так называемого «Торуньского дела». Мещане, разгромившие в 1724 г. коллегию иезуитов в Торуне, были в соответствии с законом, но вопреки государственным интересам беспощадно наказаны Августом II. Король стремился таким образом заработать репутацию ревностного католика, а в глазах Европы - предстать жертвой польской анархии. Но если сравнить это событие и аналогичные ему с положением, в котором находились религиозные меньшинства в Европе, то поднятую вокруг торуньских событий шумиху можно приписать только нечистой совести и пропагандистской ловкости организаторов. Мнение о польской нетерпимости, равно как и о польской анархии, поддерживалось благодаря значительным денежным субсидиям и распространялось по всей Европе, ибо оно отвечало сложившимся в рамках абсолютизма стереотипам. Екатерина II подняла вопрос об иноверцах не из страха перед возрождением Польши, но потому, что это был удобный способ подготовить европейское общественное мнение к неслыханной и кощунственной формуле разделов «во имя Пресвятой Троицы».
В 1766 г. о разделах еще не думали. Инспирируемые Россией «диссидентские» конфедерации в Слуцке и Торуне значения не имели, но вызвали со стороны оппозиции ответные действия, направленные против короля и реформ. Созданная в Радоме (июнь 1767 г.) конфедерация оппозиционеров-католиков под предводительством Кароля Радзивилла получила массовую поддержку шляхты, которая надеялась с помощью России сместить Понятовского с престола. После того как на территорию Польши были введены значительные военные силы, конфедератов заставили объединиться в конфедерацию не против короля, а вокруг него! Был созван трагический сейм 1767 г., который был направлен против начинаний реформаторов и действовал вопреки намерениям оппозиционеров - и в то же время с согласия всех, не исключая и самого короля. Не спас ситуацию и запоздалый жест епископа Краковского Каетана Солтыка (бывшего прежде поборником низложения Понятовского, а к этому времени ставшего защитником католической церкви). Он и вставшие на его сторону сенаторы были схвачены царским посланником Репниным (в присутствии короля Речи Посполитой) и вывезены в Калугу 4. Этого оказалось достаточно, чтобы окончательно сломить волю к сопротивлению. Принятые ранее законы были существенно ограничены, а за иноверцами признавались значительно более скромные, чем провозглашавшиеся ранее, права. Кульминацией событий стало принятие сеймом позорных гарантий императрицы, названных «Кардинальными правами». С этого момента роль католической религии, свобода элекции, принцип neminem captivabimus, равенство шляхты, право отказывать королю в послушании, liberum veto, уния с Литвой, особые привилегии Пруссии, политическая и экономическая монополия шляхты и ее власть над крепостными - все это не могло быть нарушено или изменено без согласия страны-гаранта. Демонстрации военной силы оказалось достаточно, чтобы с помощью польских же сил привести Речь Посполитую к полному послушанию.
Реакция на провал политики, нацеленной на обретение самостоятельности, была двоякой. Более проницательные и благородные умы, к числу которых принадлежал и король, с определенного момента стали понимать, что необходимо менять само шляхетское сознание. Этой цели служили и создание Collegium Nobilium, и проведение реформы образования. Из идеи воспитать новое поколение сознательной элиты родилась и созданная королем в 1765 г. Рыцарская школа, из стен которой вышли Тадеуш Костюшко и Юлиан Урсын Немцевич. Для формирования нового сознания требовалось время, а тогда даже лучшие сыны народа были не в состоянии понять глубину опасности и возвыситься над личными и сословными предубеждениями. Незрелость шляхты продемонстрировал великий и вместе с тем трагический патриотический порыв 1768-1772 гг., получивший название Барской конфедерации. Генезис Барской конфедерации коренится в тогдашней ситуации Речи Посполитой. Ее провозгласили слишком поспешно (г. Бар, 29 февраля 1768 г.), не дожидаясь обещанного вывода русских войск, не скоординировав действий в масштабе страны и не получив помощи извне; и в дальнейшем действия конфедерации были неумелыми как в политическом, так и в военном плане. Решение о вооруженном выступлении против России в защиту сарматской и католической традиций свидетельствует о том, что взгляды шляхты претерпели изменения. Но одной лишь готовности действовать, одного мужества и жертвенности было недостаточно. Особенно не хватало политического чутья и решительности. Серьезным политическим промахом стало прежде всего выступление против короля. Ненависть к «телку», как называли Станислава Августа по его гербу, не позволила конфедератам осознать реальный масштаб опасности; они также не могли предвидеть последствий того, что монарх окажется в еще большей зависимости от России. Для Потоцких, Мнишека, Радзивилла или Оссо-линского борьба со сторонниками Чарторыских была, в свою очередь, важнее, чем противодействие Екатерине. События показали, что даже оседлавшая своих коней шляхта еще не представляет собой военной силы. Уже в первой фазе военных действий весной 1768 г. русские и коронные войска без труда разгромили доблестных, но неподготовленных конфедератов. Накануне событий на Украине вспыхнуло восстание. Это движение (известное как «коли-ивщина»), направленное против поляков, ксендзов и евреев, имело социальные причины, оно связывало защиту православия (восставшие боролись против унии) со стремлением отменить крестьянские повинности. Вопреки некоторым точкам зрения, в нем не было черт национального движения. Невероятная жестокость повстанцев и события печально известной уманской резни, во время которой было убито около 20 тыс. человек (преимущественно евреев), вызвали после подавления конфедерации (капитуляция Бара 20 июня 1768 г.) жестокие репрессии со стороны русской и коронной армий. Польский вопрос захлестнул пожар войны.
Тем временем поражение на Украине и трагическая судьба конфедератов, к которым Россия отнеслась как к лишенным человеческих прав бунтовщикам, не остановили движения. Оно с новой силой вспыхнуло в Короне и Литве в 1769 г., вызванное гневом против совершенного насилия и надеждой на вмешательство извне. Французская дипломатия склонила Турцию выступить против России и в защиту Польши. Конфедераты получили финансовую поддержку Франции, а со временем и молчаливое одобрение своих действий со стороны Австрии. Несмотря на внутренние трения, в конце 1769 г. было сформировано верховное руководство конфедерации (так называемая «генеральность»). Оно размещалось, как правило, в габсбургских землях и пыталось координировать политические действия, искать субсидии, оружие и французских советников. Последние достигли значительных организационных успехов, превратив партизанские отряды конфедератов в войсковые формирования. Верховное руководство, в свою очередь, не смогло преодолеть противоречий личного характера и своей ненависти к королю, не доросло до понимания взятых на себя задач. Немногочисленные русские отряды без труда разбивали недисциплинированных конфедератов. Не было какой-либо координации военных действий. Шляхта, которая еще столетие назад смогла противостоять лучшим солдатам Европы и вытащить страну из пучины шведского «потопа», сейчас, даже имея самые благие намерения, бросалась врассыпную при виде регулярной армии. Присланный из Франции Дюмурье сумел добиться незначительных успехов, мужество Пулаского 5 стало легендой, но ничто не могло предотвратить катастрофы. Россия не сумела овладеть ситуацией и восстановить действенную систему протектората, а потому стала склоняться к прусской концепции разделов.
В 1770 г. конфедераты упустили шанс договориться с королем. Вместо соглашения, дающего возможность политического маневра было провозглашено низложение Станислава Августа. Он был оттеснен от «Фамилии», став пассивным орудием политики русских наместников. Покушение на короля 3 ноября 1771 г., которое было либо фарсом, либо провокацией, добило конфедерацию, разгромленную до этого в сражениях под Ланцкороной и Столовичами (соответственно май и сентябрь 1771 г.). Тем временем в июне 1771 г. в Петербурге уже было принято решение.
Конфедерация догорала весной 1772 г. в атмосфере репрессий и непонимания масштабов надвигавшейся опасности. Мужественно оборонялась Ченстохова (до 18 августа), но это сопротивление не могло изменить ход событий. Первое русско-прусское соглашение было заключено 17 февраля 1772 г., а конвенция о разделе была подписана тремя державами 5 августа того же года. Иностранные войска начали вторгаться на польскую территорию, не дожидаясь окончательного определения границ или ратификации конвенции: никто не считался с принятым решением, все старались захватить себе как можно большую часть территории Речи Посполитой. Тысячи конфедератов в кандалах отправились в оренбургские степи, став первым поколением ссыльных - мучеников за дело свободы.
Многие историки прошлого времени, многие современные исследователи, придерживающиеся зачастую противоположных взглядов, считают, что конфедерация привела Польшу к катастрофе разделов. , Столь же сильна издавна существующая тенденция представлять конфедератов первыми защитниками независимости. Этот спор невозможно решить лишь в научном аспекте. Необходимо обратиться к событиям, которые предшествовали первому разделу Польши.
Признав, что разделы не были целью Екатерины II, необходимо рассмотреть внешние обстоятельства. Раздел означал ограничение русской сферы влияния за счет значительных, самых густонаселенных и богатых регионов Польши. Затеянная в 1769-1770 гг. Фридрихом II интрига (прусскому королю удалось представить дело так, что он договорился с Австрией) привела к выходу Пруссии из союза с Россией и к прекращению выплат субсидий на войну, что угрожало существовавшей до этого расстановке сил. Россия, вовлеченная в борьбу с конфедератами и ведущая войну с Турцией, хотя и побеждала, но боялась осложнений. Тем временем в Варшаве русский посланник Репнин пришел к выводу, что все группировки в Речи Посполитой, пусть и по разным соображениям, отвергают протекторат России. Чтобы удержать Станислава Августа и подавить анархию, необходимо было разрушить самый фундамент этой страны. Согласие Екатерины определенно ускорило действия Иосифа II, который сначала незаконно занял Спиш, а в 1770 г. - Новотаргское, Сан-децкое и Чорштынское староства. Фридрих II дал понять, что Австрия действует в одностороннем порядке, доказательством чего явился его союз с Турцией, провозглашавший необходимость защиты Речи Посполитой. Венский двор неоднократно думал о разделе территории, рассчитывая, что за счет Речи Посполитой ему удастся выторговать у Пруссии Силезию. Когда это не удалось, Австрия сыграла роль пугала для России, а затем за весьма высокую цену дала себя уговорить принять участие в грабеже. Ей досталось больше всех: 83 тыс. кв. км (со Львовом) и 2,65 млн жителей. Фридрих II выторговал Королевскую Пруссию с устьем Вислы (36 тыс. кв. км и 580 тыс. жителей), но без Гданьска; Россия получила 92 тыс. кв. км и 1,3 млн человек.
Первый раздел, хотя и был беспрецедентным по своим масштабам явлением, не произвел особого впечатления. Участвовавшие в разделе державы аргументировали свое решение в соответствии с представлениями и потребностями европейских дворов и общественным мнением. Они ссылались на полное разложение государства и на царивший в нем дух фракционности, который поддерживал в Польше анархию. Поэтому можно было предположить, что коль скоро поляки не умеют править в своем «странном» государстве и, будучи фанатичными приверженцами католицизма, не склонны поддаваться спасительному влиянию философии Просвещения, то их справедливо постигло заслуженное наказание. Под властью просвещенных монархов у них будет больше шансов стать «цивилизованными». Меньше внимания обращалось на другое обстоятельство. В первой половине XVIII в. экспансия укрепивших свою мощь государств Центрально-Восточной Европы создала в этом регионе чреватое конфликтами напряжение. Не раз эти государства (и особенно Пруссия) рисковали своим существованием. Напряжение на Балканах, в Силезии или Ливонии снималось за счет Речи Посполитой. Распадалась система, созданная Паниным после Семилетней войны, и державы - участницы разделов оказались связаны друг с другом почти на сто последующих лет. Вторгшиеся на польские земли войска захватчиков не встречали сопротивления. Три державы в совместной декларации потребовали, чтобы сейм утвердил свершившийся факт раздела. Одновременно с этим восстановлению подлежали прежние шляхетские вольности. Несмотря на попытки сопротивления, подготовка сейма проходила в соответствии с планами русского посланника Штакельберга. Созванный 19 апреля 1773 г. сейм, несмотря на отчаянный протест но-вогрудского депутата Тадеуша Рейтана и малочисленных патриотов, был преобразован в конфедерацию под руководством изменника Адама Понинского. Тридцатого сентября раздел был ратифицирован. Читая в документах того времени о том, что большая часть депутатов были скорее «сбиты с толку и запуганы», чем «развращены», возникает вопрос: а может быть, Польша сама спровоцировала это поражение? Благодаря усилиям короля, сейм, ратифицировавший раздел, попытался осуществить реформу системы государственного управления. Но о реформах не думали ни преданные захватчикам представители элиты, ни те, кто был охвачен жаждой мести и собственного возвышения. Поэтому все попытки создать более эффективную систему администрации были отвергнуты, и сейм вернулся к проекту Постоянного совета в качестве правительства, стоявшего выше короля и полностью зависимого от России. Спустя какое-то время король уступил и принял деятельное участие в разработке и воплощении принципов нового политического порядка, который в результате нанес сильнейший удар по антикоролевской гетманской оппозиции. Постоянный совет, созванный 27/28 марта 1775 г., состоял из 18 сенаторов и 18 избиравшихся сеймом на два года депутатов и должен был руководить всей администрацией. Он состоял из пяти министерств: иностранных дел, полиции, военного, юстиции и казначейства, с участием министров-специалистов. Однако сохранялись комиссии, созданные при министрах в 1764-1766 гг.
Три державы взяли на себя функции гарантов «Кардинальных прав»; были также навязаны весьма невыгодные торговые соглашения с Пруссией. Единственным позитивным шагом стало создание 14 октября 1773 г. Комиссии национального просвещения. Она была призвана реорганизовать школьную систему, используя для этой цели имущество и средства распущенного ордена иезуитов, что, впрочем, не помешало Понинскому и его ставленникам это имущество разграбить. Было установлено, что во всех будущих свободных элекциях на польский престол не могли претендовать не только потомки Станислава Августа, но и все иностранные кандидаты. Ограничивались права иноверцев, вводились налоги на содержание 30-тысячной армии. Все эти преобразования осуществлялись на фоне постыдного торга за получение денежных вознаграждений, должностей и земельных владений в атмосфере непрекращающихся балов и маскарадов. В Варшаве утвердилось не только фактическое правление русского посланника Штакельберга, но и возобладала пророссийская ориентация.
После первого раздела и создания Постоянного совета катастрофа Речи Посполитой стала свершившимся фактом. Однако в происшедшем падении наметились и элементы возрождения. Парализованная собственными гражданами, Речь Посполитая лишилась трети своих земель; закономерно было ожидать, что этого будет достаточно, чтобы сделать невозможными любые реформаторские усилия. Ответом на нанесенный удар стала попытка революционного преобразования. И здесь возникает вопрос: был ли первый раздел порожден упадком Речи Посполитой?
На протяжении более чем ста лет в политической и общественной жизни государства давали о себе знать явления, которые угрожали его идентичности. В первой половине XVIII в. их усиление привело к кризису. На смену этнической разнородности пришел конфликт, который на юго-восточных землях приобрел черты конфликта национального. Так как все «шляхетское» все чаще идентифицировалось с «польским», для значительной части населения Речи Посполитой путь к отождествлению себя с нацией и государством был закрыт. В определенной степени это касалось также немецкого мещанства и евреев. От сосуществования вероисповеданий Речь Посполитая пришла к признанию католицизма господствующей религией. Отождествление всего «польского» с католицизмом, хотя для этого действительно были основания в религиозной культуре значительной части Речи Посполитой, возвело очередной барьер на пути формирования нации новоевропейского типа. На восточных рубежах государства это привело к обострению конфликтов. Разнородность шляхетского сословия, политическое и экономическое верховенство магнатов подрывали систему, основой которой было равенство всей шляхты, представлявшей сословие благородного происхождения. Признав главенствующее положение магнатов и смирившись с системой клиентеллы, шляхта тем самым выразила свое согласие на зависимое, подчиненное положение. Нарастали настроения самодовольства и апатии, инстинкт свободы вырождался в узкий эгоизм. Вместо традиционной привычки участвовать в политической жизни появился стадный инстинкт, который способствовал расцвету зависти, склочничества и самоуправства. Мышление в категориях государства и сословия деформировалось, вместо него на первый план выходили лояльность прислужника и фракционный интерес. Самобытная открытость шляхетской культуры уступила замкнутости, распространение консервативных умонастроений сопровождалось расцветом космополитизма. Эти явления совпали с ухудшением хозяйственного положения страны и свидетельствовали о зависимости Речи Посполитой от Европы.
Здесь имеется в виду нечто большее, чем намечавшаяся перспектива политически недееспособности Речи Посполитой. На протяжении долгого времени в отношениях Польши с Европой сохранялось равновесие, а роль аграрного тыла приносила стране огромные выгоды. В XVIII в. ситуация изменилась, ухудшилось экономическое положение польских землевладельцев. Возобладала экономическая структура, основой которой был барщинный фольварк, что осложняло проведение преобразований в капиталистическом духе. Из-за преобладания связанного с внешним рынком фольварочного хозяйства военные поражения и стихийные бедствия все заметнее сказывались на положении городов и ремесленного производства. В XVIII в. хозяйственная деятельность все более зависела от внешних факторов. Экономическое развитие в середине столетия было ответом на внутренние потребности и мотивации, но формы этого развития заимствовались извне. Сложно сказать, с какого момента экономическая зависимость становится структурным элементом Речи Посполитой, но произошло это, скорее всего, в начале века. Первый раздел не был результатом отсталости Польши. Следует, однако, обратить внимание на то, как он повлиял на возможности ее дальнейшего развития.
Несмотря на трагические события, баланс эпохи не был однозначно негативным. Экономическая ситуация в Польше ухудшилась по сравнению с ситуацией в Англии и во Франции, но не по сравнению с соседними государствами. За исключением Силезии, которая выделялась своим уровнем развития, другие земли Пруссии ничем не отличались от Великой Польши. Состояние сельского хозяйства, уровень развития текстильного производства и масштабы горно-добывающей отрасли, технические знания и навыки - все это не указывает на замедленное по сравнению с соседними государствами развитие. Можно согласиться с предположением, что решения о разделах были вызваны скорее богатством и перспективами экономического развития Польши, чем ее упадком. Великая Польша уже издавна представляла для Пруссии объект интенсивной эксплуатации, господство над устьем Вислы все еще приносило значительную выгоду. Австрия заняла территории с высокой плотностью населения и большим потенциалом. России достались хорошо освоенные территории, за счет которых обогащались царские фавориты. Можно предположить, что ухудшение условий хозяйственной деятельности, избыточная численность шляхты, а также стихийные бедствия создали ощутимую угрозу для доходов земельных собственников. Эта проблема решалась расширением системы винных откупов, увеличением повинностей, а также переходом на оброчную систему повинностей и поддержкой колонизации. Столь разнообразные процессы свидетельствуют о росте активности землевладельцев, которые, как и их предки в XV в., столкнулись с вызовом, от которого зависело их будущее. Отсюда разница в позиции крупных землевладельцев и безземельной шляхты - голоты, которая не имела необходимых средств для капиталовложений. Ввиду слабости государственного аппарата, а также после распада системы клиентельных отношений лишенная земли шляхта могла рассчитывать только на карьеру в городах. Последние же были развиты очень слабо. Реформам в сфере экономики мешали перечисленные выше факторы. Апатия и отсутствие идей сдерживали инновационные инициативы, а потому становились опасными. Преодоление рутины и улучшение собственного материального положения могли освободить шляхту от узкого, стереотипного видения политических проблем. Решения о разделах были приняты в тот момент, когда кризис стал очевидным. Но перед лицом нависших над Речью Посполитой опасностей появились силы, способные к созидательной деятельности.
Примечания
1 В этом году объединенные силы Саксонии, Пруссии и Дании после длительной осады вынудили капитулировать город Штральзунд, что перечеркнуло планы очередной кампании Карла XII. После этих событий саксонские войска в Северной войне больше не участвовали.
2 Тадеуш Рейтан (1742-1780) -новогрудский депутат на сейме 1773 г., выступавший против первого раздела Речи Посполитой и за вывод всех иностранных войск с польской территории. Чтобы не допустить депутатов в зал заседаний сената, бросился на пол и закрыл собою вход. Эти события были позднее запечатлены на полотне польского художника Яна Матейко «Рейтан» (1866).
3 Дочь Станислава Лещинского была замужем за французским королем Людовиком XV. Покинув Польшу, Лещинский получил в пожизненное владение Лотарингию и герцогство Бар во Франции.
4 Епископ Краковский Каетан Солтык (1715-1788) был активным участником Радомской конфедерации. На сейме 1767 г., когда поддерживавший ранее конфедерацию посланник Репнин отказался от планов детронизации Понятовского и выступил за предоставление прав диссидентам, Солтык от лица бывших конфедератов выразил решительный протест. Из ссылки епископ вернулся в 1773 г,
5 Казимеж Пулаский (1745-1779) - генерал, один из лидеров Барской конфедерации; впоследствии участник Войны за независимость в Северной Америке (1775- 1783). Прославился во время обороны Ясногорского монастыря под Ченстоховой.
X. Незавершенная революция
В последнее двадцатилетие существования Речи Посполитой, когда ей постоянно угрожала опасность, в политической жизни продолжали соперничать между собой элементы реформы в духе эпохи Просвещения и элементы старого порядка. Данную эпоху можно разделить на следующие периоды: годы правления Постоянного совета (1775- 1788), период Четырехлетнего сейма (1788-1792) и разделы 1793 и 1795 гг. Правомерно утверждение о том, что 1775 и 1789-1790 гг. подготовили в Польше революционный перелом. При всех проявлениях слабости и декаданса в Речи Посполитой в этот период наметились и позитивные перемены.
Самые значительные изменения происходили в сфере сознания. Не все участники кризиса 1772-1775 гг. в полной мере понимали смысл происходящего. Связи шляхты с государством были настолько слабыми, что она не считала необходимым взваливать на себя бремя преобразований. Чувства безучастности к судьбе государства не удалось преодолеть и во время Четырехлетнего сейма; не помогли и более радикальные события, например восстание 1794 г. И лишь навязанная захватчиками власть заставила шляхту смириться с необходимостью регулярно платить довольно высокие налоги. Помня об этом, необходимо с осторожностью оценивать влияние получивших распространение консервативных взглядов, а также популярность реформаторских проектов. От провозглашения государственно-политических реформ до готовности взять на себя груз их реализации путь был неблизким. Круг лиц, которые вдохновляли и осуществляли преобразования, был поначалу очень узок, но основная часть общества, как представлялось, оказалась готовой последовать за ними. Однако как далеко? Можно ли события 90-х годов считать революцией? Ведь именно такое значение имела эта попытка осуществить перемены как в государстве, так и в обществе.
После первого раздела положение Польши было крайне неблагоприятным, но трагический конец еще не был неотвратим. Речь Посполитая потеряла 30% своей территории и 35% населения, были нарушены внутренние экономические связи. Особенно ощутимым оказался удар, нанесенный Пруссией, которая ввела таможенные пошлины за транспортировку по Висле польского зерна. В результате экспорт зерна через Гданьск сократился за это время на 60%, что привело к уменьшению доходов с земельных владений. Так как спрос на хлеб со стороны городов был недостаточным, все большее количество зерна уходило на производство водки. Скотоводство развивалось медленно, потребление мяса не увеличивалось, недооценивалась роль удобрения почвы. Наметившиеся в экономике позитивные тенденции не привели к значительным переменам. Темпы естественного прироста населения оставались высокими, хотя Польша уступала Франции и Англии. Возросшая плотность населения и увеличение урожайности позволили восстанавливать города, которые все еще не могли оправиться после бедствий начала столетия. Стремительно расширялась Варшава, развивалась Познань. Столица, в которой была сосредоточена политическая жизнь, притягивала людей, потерявших свое место в обществе. Это относилось как к шляхте, так и к крестьянству. Формировалось новое городское сословие, состоявшее из интеллигенции, первых польских буржуа и наемных рабочих. Важной для многих оставалась проблема крепостничества, которое тормозило социальное развитие значительной части населения.
Более 75% всех жителей страны были заняты в сельском хозяйстве; из них 85-90% составляли крепостные крестьяне. Только в Великой Польше, которая значительно опережала по развитию другие земли, около 30% крестьян платили оброк вместо барщинных отработок; также здесь проходила самая интенсивная колонизация земель свободными крестьянами (прежде всего немцами). Появление оброчной системы свидетельствует прежде всего о масштабе проблем, с которыми сталкивались землевладельцы, не находившие достаточного рынка сбыта для своей продукции. Однако ситуация не являлась столь безнадежной, иначе крестьяне не справлялись бы с новыми податями. На территориях, где связь с рынком была традиционно более слабой, шляхта в меньшей степени ощущала ухудшение экономической конъюнктуры: она старалась компенсировать свои потери, увеличивая крестьянские повинности и нормы барщины.
Характерной чертой экономических инициатив (особенно магнатских) было подражание моде эпохи Просвещения. Экономические реформы предпринимались для увеличения доходов, но зачастую были простым подражанием модным веяниям, что выражалось, например, в перестройке дворцов и устройстве парков. Особенно дорогими оказались инновации в несельскохозяйственных сферах. Возникло большое число мануфактур, где использовались иностранные технологии и специалисты и одновременно с этим крепостная рабочая сила. Слабостью этих инициатив, которые обычно терпели крах уже спустя несколько лет, было в первую очередь отсутствие реальной экономической мотивации. Мануфактуры производили экипажи, игральные карты, фарфор, оружие и десятки других видов изделий, которые были предметами роскоши. Хозяева больших владений пытались принудительным образом создать внутренний рынок, посредством которого осуществлялось бы выкачивание денежных средств у сельского населения. Экономические инициативы магнатов опирались на ресурсы их земельных владений, что позволяло обойтись вложением минимальных наличных средств, а потому магнаты при создании мануфактур несли меньшие затраты, чем мещане. Мануфактуры магнатов были более эффективными и более централизованными, а мещане часто вынуждены были использовать надомных рабочих. Отсутствие необходимой мотивации также являлось источником слабости компаний, в которые, как, например, в Компанию шерстяных мануфактур, вкладывались как магнатские, так и купеческие капиталы.
Интеллектуальное, политическое и экономическое оживление в обществе способствовало росту товарооборота. Уровень кредитных отношений не соответствовал потребностям. Создавались новые банки, но большая часть шляхты обращалась к традиционным источникам кредитования (например, к евреям-ростовщикам) и полученные средства использовала на цели потребления. Очевидным было укрепление городского элемента, но буржуазия еще не сложилась как сословие. По-прежнему за пределами городского и деревенского сообщества проживала фактически повсюду присутствовавшая еврейская община. С ростом экономических трудностей ее представители усиливали свое значение, используя эти трудности для расширения своих прав. Позитивные явления в экономике, забота о сфере образования и развитии искусства все же не могли предотвратить надвигавшуюся катастрофу. Новые границы Речи Посполитой носили искусственный характер, что подталкивало ее соседей к дальнейшим разделам. Великая и Малая Польша оказалась фактически в тисках, под угрозой оказалась ось развития с северо-запада на юго-восток. Для своего дальнейшего развития Пруссия считала необходимым поглощение Гданьска и Великой Польши. Австрия и Пруссия наряду с экономическими выгодами рассчитывали также и на получение рекрутов, столь необходимых в войнах с Францией. Поэтому Пруссия была заинтересована в уничтожении Речи Посполитой, в то время как Россия все еще надеялась добиться большего, сохраняя систему протектората. Но система протектората таила в себе большие опасности: само существование польского государства все сильнее зависело от воли или каприза императрицы, от личных интересов или страстей влиятельных людей при ее дворе. Насколько в прусской политике ощущалось последовательное осуществление государственного интереса, а в австрийской - преобладание зависти и алчности, настолько интересы и политика России были непоследовательны, ибо могли меняться под влиянием чьей-то личной прихоти.
Политика российского посланника Штакельберга была нацелена на поддержание антагонизма между магнатскими группировками и королевским двором. Проекты усиления Речи Посполитой в качестве союзницы России всерьез не рассматривались. Дело было в том, чтобы оставаясь слабой, Польша не смогла стать ни для кого партнером. Зависимость короля от России отталкивала от него сторонников из числа аристократии. Его противниками были также традиционалисты. В этих условиях попытки Станислава Августа освободиться от внешнего диктата были очень несмелыми, а зачастую просто показными. Поэтому Штакельберга не беспокоили незначительные личные успехи короля; российский посланник считал, что, несмотря на все старания короля и его окружения, зависимость Речи Посполитой будет только усиливаться. Сохранялась и невыгодная для страны международная конъюнктура. Европа надеялась, что державы-захватчицы ограничатся только польскими землями, поэтому никакого интереса к Польше не проявляла. В самом же государстве политические силы, стоявшие на страже прежнего порядка, не считали, что насилие по отношению к Речи Посполитой разрушает принятые нормы жизни. Французская революция, нанося удар по основам старого режима, унаследовала по отношению к Польше прежние стереотипы и предубеждения и не понимала смысла происходивших в ней перемен. Не вызывали у европейских политиков беспокойства и перспективы, возникшие в результате непомерного усиления России и Пруссии. Сложно, однако, предъявлять претензии Европе, коль скоро в самой Речи Посполитой сохранялся различным образом мотивируемый, но всегда малообоснованный оптимизм.
Польскую модель старого порядка характеризовал республиканизм, который понимался как ограничение власти монарха и ослабление вмешательства государства в жизнь граждан. Одновременно с этим созданная для защиты шляхетских свобод система лишала все другие сословия прав и ответственности за судьбы Речи Посполитой. Защищая себя от усиления авторитета монарха, шляхта не сумела создать эффективных преград для олигархии и своеволия магнатов. Оптимизм реформаторов был основан на уверенности, что удастся сплотить достаточно многочисленную группу, которая поддержит перемены, призванные защитить свободы и сохранить доминирующее положение шляхты в государстве. А потому самые большие усилия предпринимались в сфере реформы просвещения. Но реформаторы не учли того факта, что шляхта была не способна добровольно принять ограничения, особенно такие, которые привели бы к усилению государства. Давление социальной и экономической действительности оказалось недостаточным и слишком медленным по сравнению с быстротой происходивших событий.
Реформаторы делали все возможное, чтобы просветить «сарматов», чтобы приобщить Речь Посполитую к обязательным для восприятия европейским образцам. Комиссия национального просвещения стала органом необычайно прогрессивным и имевшим далеко идущие цели, которых удалось достичь, несмотря на стоявшие на пути реформы многочисленные трудности. В годы разделов функционировало 104 средних школы и 10 академических коллегий, в которых училось около 30 тыс. молодых людей. Реформа, проводившаяся такими людьми, как Анджей Замойский, Игнаций Потоцкий, примас Михал Понятовский, священники Гжегож Пирамович и Гуго Кол-лонтай, заключалась в реорганизации процесса обучения, в стремлении сделать его содержание более современным. Был введен принцип градации школ: начальная (элементарная), трехклассная, средняя, главная. В 1777-1783 гг. Коллонтай осуществил реформу Краковской академии, а выдающийся математик Мартин Почобут-Одланицкий провел аналогичные преобразования в Виленской академии. В новых учебных заведениях на смену латыни пришел польский язык, вводились математика и естественные науки, шла интенсивная подготовка новых учительских кадров. Гораздо больше внимания стали уделять светскому воспитанию, модернизировалось преподавание гуманитарных наук, которым отводилась решающая роль в воспитании будущих граждан. Этим целям служило и созданное в 1775 г. Общество элементарных книг, которое под руководством священника Гжегожа Пирамовича подготовило большое число современных учебников. Реформа не коснулась приходских школ, численность которых достигала 1600, т. е. вдвое меньше, чем в конце XVI в. Движение за возрождение гражданских чувств играло немаловажную роль уже в эпоху Четырехлетнего сейма, но и оно не смогло изменить шляхетского менталитета.
Станислав Август, сам много сделавший для развития просвещения в Польше, горячо поддерживал реформы образования. Но политические взгляды короля по-прежнему расходились со взглядами реформаторов. Контроль со стороны России за деятельностью Постоянного совета настраивал оппозицию против короля, хотя и не приводил к открытой конфронтации. Идеи циркулировали достаточно свободно, а обилие публикаций различных политических ориентации производило впечатление активизации общественной жизни. Значительному расширению интеллектуальных горизонтов способствовала полемика, которая велась постоянно в 1765-1784 гг. на страницах отражавшего идеи Просвещения и редактируемого иезуитом Богомольцем журнала «Монитор». Все более многочисленные литературные произведения, трактаты и политические памфлеты создавали атмосферу интеллектуального оживления, которая распространялась и за пределы Варшавы. Наряду с королевским развивалось и частное меценатство, самым ярким примером которого стала библиотека За-луских: епископ Краковский Анджей Станислав (1695-1754) и его брат, епископ Киевский Юзеф Енджей (1702-1774) создали библиотеку, которая с 1747 г. обрела статус публичной. Это книжное собрание являлось одним из самых больших в Европе (более 300 тыс. томов) и собрало вокруг себя многочисленную группу ученых. Но никакие аргументы о необходимости реформ (как свои, так и чужие), никакие идеи, критиковавшие существовавший порядок вещей или защищавшие славное прошлое, не были в состоянии изменить сложившуюся ситуацию. В масштабе всего шляхетского сословия перемены в сознании не могли наступить быстро, особенно в условиях, когда необходимо было отказаться от привилегий. В обществе уже давно говорили и писали о том, что необходимо повысить престиж хозяйственной деятельности и усилить государство; признавали выгодность создания мануфактур и торговых компаний (например, для экспорта зерна по Черному морю). Росло понимание того, что нищета земледельцев сдерживает развитие городов и ремесел. Велись дискуссии о преимуществах натуральных податей и о выгодах рациональных форм ведения хозяйства. Высказывались аргументы в пользу упорядочения денежного обращения, расширения кредитных отношений и введения торговых льгот. Однако эти идеи противоречили интересам владельцев фольварков, для которых барщина и крепостное право продолжали оставаться догмами. Изменение позиций части магнатов и политически активной шляхты проявилось в отказе от принципа liberum veto. Но польские политики по-прежнему слабо ориентировались в расстановке сил на международной арене. Антикоролевская оппозиция в новом составе все еще делилась на «патриотически-гетманскую» и реформаторскую. Республиканцы выступали за децентрализацию власти, а со временем пришли к мысли о необходимости замены монархии федерацией. Их противники стремились усовершенствовать сеймовую систему, уделяя все меньше внимания проблеме усиления центральной власти. Первые считали себя патриотами, видели в монархе главный источник зла, а в старых установлениях и традициях усматривали лишь одни достоинства. Реформаторы предпочитали иметь просвещенную монархию, которая, однако, не ограничивала бы их свобод. Между членами обеих партий существовали родственные связи, а идейные расхождения отходили на второй план перед личными амбициями. В своих действиях против Станислава Августа обе антироссийские партии сотрудничали со Штакельбергом, стремясь при этом поддерживать непосредственные контакты с иноземными дворами.
В эпоху Постоянного совета Речь Посполитая всецело зависела от политики русского двора и даже от настроения русского посланника, который не без удовольствия унижал Станислава Августа. Король же не видел никакой альтернативы пророссийской политике. Он считал необходимым укреплять свои позиции и назначал в состав Постоянного совета наиболее передовых и независимых деятелей. Уже во время сейма 1776 г. король учредил отдельную канцелярию по делам армии, которую возглавил опытный генерал Ян Конажевский. Из-за отсутствия денег преобразования в армии ограничились главным образом подготовкой новых кадров. На сейме было принято важное решение о кодификации права, и эта задача была возложена на экс-канцлера Анджея Замойского. Работа по кодификации активно поддерживалась публицистикой, в которой важную роль сыграли «Патриотические письма» Юзефа Выбицкого (1777). Представленный на сейм 1780 г. проект оказался слишком смелым, он предусматривал также некоторые права для мещан и крестьян. Особую ярость шляхты вызвало предложение расширить свободу передвижения крестьян и разрешить смешанные браки. Духовенство и нунций отвергли право монарха разрешать (или запрещать) оглашение в Польше папских булл. Штакельберг воспользовался случаем, чтобы воспрепятствовать эмансипационным усилиям короля. Кодекс без дискуссии был демонстративно и резко отвергнут.
Король понимал, в каком положении оказалась Речь Посполитая, и пытался постепенно ослабить навязанные ему ограничения. Он стремился к укреплению своей позиции, не порывая при этом с Россией. Постепенно королю удалось найти поддержку среди части сторонников реформ. Станислав Август сотрудничал с ними, содействуя реформе образования, поддерживая литературу и искусство, покровительствуя художникам и архитекторам, участвуя в философских дискуссиях и масонских собраниях. Символом сотрудничества стало членство в 1778 г. в составе Постоянного совета предводителя реформаторов Игнация Потоцкого. В то же время в 1783 г. разошлись пути короля и князя Адама Чарторыского, который создал в Пулавах конкурирующий центр просвещенческих инициатив. Станислав Август рассчитывал выступить в роли союзника России, а реформаторы предпочитали искать других покровителей. После 1776 г. сложилась новая внешнеполитическая конъюнктура, когда Россия стала добиваться сближения с Австрией против Турции. Во время войны за баварское наследство 1778-1779 гг. Речь Посполитая не приняла предложения Пруссии выступить против Габсбургов. В 1780 г. с территории Речи Посполитой были выведены русские войска, находившиеся там со времен избрания Станислава Августа.
После того как Россия заняла Крым, расстановка сил для Польши оказалась более выгодной. Против России и Австрии складывался союз северных государств: Пруссии, Англии и Голландии. Станислав Август рассчитывал, что участие в войне с Турцией позволит осуществить военную реформу, а также, возможно, сулит территориальные приобретения в Молдавии. Во время встречи с Екатериной II в Каневе (1787) эти планы были отвергнуты. Императрица также не согласилась на низложение короля, за которое ратовала гетманская партия, возглавлявшаяся Северином Жевуским, Францишеком Ксаверием Браницким и Щенсным-Потоцким. Реформаторы-патриоты во главе с Адамом Чар-торыским и Игнацием Потоцким обратились к северным государствам, рассчитывая на возвращение Галиции и преобразование Речи Посполитой в английском духе. В стране сохранялось своего рода равновесие, которое было на руку Екатерине. Прусский король был недоволен, царские фавориты постоянно настаивали на более агрессивной политике, и все силы в Речи Посполитой искали способа как-то изменить ситуацию. Эти перемены казались неизбежными при условии реального возрождения государства. Перед заинтересованными сторонами стояла дилемма: стоит либо не стоит ввиду совершенно очевидной позиции Петербурга ускорять проведение реформ? Особенно тогда, когда к этому подталкивал Берлин, более всего заинтересованный в нарушении политического равновесия в стране. В 1788 г. разразилась русско-турецкая война, сразу после этого на Россию напала Швеция. Станислав Август все еще верил, что Польша сможет окрепнуть, если будет опираться на Россию. Лагерь реформ при поддержке Пруссии проводил самостоятельную дипломатическую игру. Дальнейшее подчинение российскому протекторату было невозможно, оно угрожало в любой момент раздроблением государства в угоду очередному фавориту императрицы. Осенью 1788 г. собрался сейм, который вошел в историю как Великий, или Четырехлетний. Екатерина дала согласие на преобразование его в конфедерацию. Жезл маршалека получил сторонник Чарторыских (пулавский лагерь) Станислав Малаховский. Пруссия сразу же выступила с предложением союза и объявила, что впредь не будет гарантом сохранения польских традиционных институтов, что создало для реформаторов возможность освободить страну от российской зависимости. Первым шагом стал закон об увеличении армии до 100 тыс. человек (20 октября 1788 г.). В следующем году из-за нехватки средств численность армии достигла двух третей намеченной цифры, но и это стало настоящим прорывом. Упразднение Постоянного совета означало отказ от признания главенствующей роли России. Станислав Август встал на сторону реформаторов и пошел на сближение с ними. Из Берлина доносились одобрительные возгласы, прусский посол Луккезини пользовался в Варшаве неограниченным влиянием. Взамен за возвращение Польше Галиции и поддержку реформ Пруссия рассчитывала получить Гданьск, Торунь и часть Великой Польши. Был объявлен запрет на поставки русской армии, сражавшейся с Турцией, и выдвинуто требование вывода с территории Польши всех иностранных войск. Провозглашался принцип территориальной неделимости Речи Посполитой, создавалась депутация (сеймовая комиссия) для «улучшения формы управления», вводился чрезвычайный налог: 10% - на доходы шляхты и 20% - на доходы духовенства. В течение года настроения в сейме существенно изменились. В атмосфере всеобщего оживления, под влиянием новых интеллектуальных веяний, а также размышлений над реальным положением вещей, вершились дела, целью которых было изменить направление развития и господствовавшую политическую систему Речи Посполитой. После Конарского и Выбицкого наиболее значимые идеи стали высказывать Станислав Сташиц (1755-1826) и Гуго Коллонтай (1750-1820). В 1787 г. вышли в свет «Предостережения Польше» Станислава Сташица с программой усиления королевской власти, введения наследственности престола и реформы сейма. Автор также писал о необходимости способствовать развитию ремесла и торговли, признать права мещан и улучшить положение крестьян. Лозунги личной свободы для крестьян были провозглашены и в сочинениях Коллонтая - «Несколько писем анонима к Станиславу Малаховскому, референдарию коронному, о будущем сейме» (1787) и «Политическое право польского народа» (1790). В будущем Сташиц станет одним из наиболее авторитетных и выдающихся польских деятелей, но никогда не проявит политических амбиций. Самый блестящий ум той эпохи - Коллонтай имел, напротив, чрезмерные политические амбиции. Фактически руководя деятельностью лагеря реформаторов, он не сумел проявить качеств, необходимых для политика крупного масштаба. Примечательно, что в этот критический для Речи Посполитой момент на первый план вышли люди прогрессивные, благородные, с сильным характером, но им не хватило политической зрелости.
Опережавшие свое время, хотя и очень важные на тот исторический момент идеи были высказаны Юзефом Павликовским. В трудах «О польских крепостных» и «Политические мысли для Польши» он писал о необходимости возвращения личной свободы крестьянам, о введении наследственного владения землей и натуральных податей. В той же атмосфере и в той же среде формировались радикальные позиции, тяготевшие к революционным идеям, проникавшим с берегов Сены. Францишек Салезий Езерский (1740-1791) выразил их в « Катехизисе о тайнах польского правления» (1790). Аналогичные взгляды высказывали и другие радикальные публицисты, названные позднее польскими якобинцами. Социальный радикализм носил в Польше поверхностный характер. Очень непросто оценить, сколь глубоким оказалось влияние Просвещения, Магнатские дворы - не только 30 крупнейших родов, но в целом весь слой богатых господ - уже ранее испытали влияние идей космополитизма. В годы правления Понятовского в моде, искусстве и обычаях преобладало французское влияние. В польском обществе, как и во всей Европе, говорили на французском языке, французским идеям отдавалось благоговейное предпочтение. Однако сфера творчества оставалось по преимуществу польской. Ян Потоцкий - путешественник, литератор, издатель и большой оригинал, автор «Рукописи, найденной в Сарагосе» - был исключением. На родном языке писал один из величайших поэтов той эпохи - епископ Игпаций Красицкий (1735-1801), на польском писали автор комедий Францишек Заблоцкий (1752-1821), выдающийся автор эпиграмм Станислав Трембецкий (1739-1812), историки Адам Нарушевич (1733-1793), Юлиан Урсын Немцевич (1758-1841) и десятки других. Польский язык был очищен от засорений латинскими выражениями («макаронизмами»), ему вернули изначальную оригинальность, пострадавшую от чрезмерного использования латыни и французского. Для нужд школы в 1780 г. была издана польская грамматика Онуфрия Копчинского.
Вдохновленные новыми веяниями, публицисты и литераторы резко критиковали пороки и слабости польского общества, подвергая осмеянию и отрицанию все, что они определяли понятием «сарматизм». От недостатков, однако, не могли избавить модные наряды, свободные нравы, общение по-французски и склонность к азартным играм. Наметившийся в середине XVIII столетия перелом продолжал углубляться, но его нельзя было ограничить исключительно выбором между «своим» и «иноземным». Настроения в небольших шляхетских имениях, с их привязанностью к прошлому, были одновременно и патриотичны, и консервативны. Модные столичные господа, несомненно, также поддерживали реформы, равно как и потворствовали своекорыстию и изменам. Однако не здесь проходила линия раздела, которая еще необозначилась окончательно. Во время Четырехлетнего сейма стала оформляться программа современного патриотизма.
Момент был благоприятным, и нетерпение поляков, недовольных постоянным вмешательством царского посланника, достигло кульминации. Реформаторы осознавали опасность промедления: с одной стороны, в любой момент в Петербурге могла измениться расстановка сил, а с другой - укрепление позиции короля не нравилось ни сторонникам пулавского лагеря, ни «республиканцам». В 1788 г. эти две партии заняли доминирующее положение и стремились к ликвидации навязанной системы правления, хотя и по разным причинам. Но такое положение вещей сохранялось недолго. Одной из основных проблем была реформа сейма. Сторонники реформ выступали за изменение принципов элекции, стремились лишить избирательных прав безземельную шляхту - традиционную опору гетманской партии. Среди послов возобладали антирусские настроения и готовность к проведению необходимых преобразований. Правда, изменения в позиции послов не заходили чересчур далеко, доказательством чего стала судьба и без того слишком скромных налоговых законов 1.
Наступил период сеймового правления, во время которого произошло сближение, хотя и не до конца искреннее, Станислава Августа и реформаторов. Вырисовывались перспективы создания патриотической партии в современном значении этого слова, т. е. партии, выражающей единство целей короля и народа. С Пруссией 29 марта 1790 г. было заключено оборонительное соглашение, но внешнеполитическая ситуация тем временем изменилась. Летом австрийский император Леопольд II согласился на прусские условия, отказавшись от борьбы с Турцией, а шведский король Густав III вышел из войны с Россией. Польша стала Берлину не нужна и оказалась в конфликте с Россией. Однако еще ничто не предвещало близкой катастрофы. Казалось, что отношения с Веной будут для Польши более выгодными. В австрийской столице осознавали преимущества усиления Речи Посполитой, которое могло стать противовесом прусским аппетитам. В Варшаве плохо представляли себе, какой оборот принимают события, но все же активизировали действия, которые усилили позицию патриотов и обозначили позиции консервативной партии.
Осенью 1790 г. сейм продлил срок своих полномочий, принимая одновременно в свой состав новых депутатов. Таким образом удалось усилить лагерь сторонников преобразований. Была проведена важная реформа сеймиков - ограничено их количество и из числа участников исключались не имевшие собственности представители шляхты. Зимой 1790/91 г. началась работа над Правительственным законом, в которой наряду с группой патриотов принял участие и король. Споры продолжались несколько месяцев. Станислав Август не соглашался с более радикальными идеями Игнация Потоцкого. Было признано необходимым ограничить шляхетские свободы и усовершенствовать государственное устройство. Признаком перемен стал принятый 21 апреля 1791 г. закон о городах. Еще осенью 1789 г., не без влияния Коллонтая, президент Варшавы Ян Декерт предложил представителям королевских городов направить королю и сейму петицию, в которой были бы изложены состояние и нужды мещан. Процессия одетых в черное делегатов произвела огромное впечатление. По мере того как из Франции доходили вести о происходящих там революционных событиях, в Варшаве нарастало давление на власти с целью решить проблемы городов. Мещане королевских городов получили личную неприкосновенность, доступ к должностям, самоуправление, представительство в сейме и в Казначейской комиссии. Было решено упростить процесс посвящения в шляхетское достоинство (нобилитацию). Одновременно с этим снимался запрет, препятствовавший шляхетскому сословию заниматься торговлей и ремесленной деятельностью. Перспектива скорого окончания русско-турецкой войны заставила патриотов спешить. Во время сеймовых пасхальных каникул был подготовлен государственный переворот. В результате 3 мая 1791 г. во время сессии, в которой принимала участие лишь малая часть посвященных в заговор послов, был зачитан текст закона и король присягнул ему на верность, несмотря на протесты своих немногочисленных оппонентов.
Правительственный закон (или Конституция) был революционным по своему характеру, и прежде всего с точки зрения предлагавшейся формы государственного устройства. Его составители обратились к французскому, английскому и американскому опыту, но в целом Конституция носила сугубо польский характер. Шляхта признавалась привилегированным сословием, но над крестьянами устанавливалась государственная опека (право казнить крестьян было отнято у шляхты еще в 1768 г.). Иностранные колонисты получили гарантии личной свободы. Это должно было сильно задеть Екатерину, которая боялась, что российские крестьяне начнут убегать в Польшу. Прерогативы короля были ограничены до председательства в сенате и функций президента в «Страже законов» - новом правительстве, в состав которого вошли пять министров, примас, маршал сейма и наследник престола. Закон предусматривал, что после смерти Сигизмунда Августа трон будут наследовать представители саксонской династии Веттинов. Это было самым слабым местом Конституции, свидетельством не только симпатии к этой династии, но и запоздалой убежденности в превосходстве наследственной королевской власти над властью избираемой. Закон отказался от президентской модели правления, что подвергало Речь По-сполитую серьезной опасности, так как согласие саксонского курфюрста к тому времени еще не было получено. Министры назначались королем на сейме и отвечали перед ним. Были созданы комиссии по делам полиции, армии, казны и народного просвещения. Данное решение носило компромиссный характер, королю позволили назначить членов «Стражи законов» по своему усмотрению. И здесь дало о себе знать отсутствие у авторов Конституции практического опыта: Станислав Август сосредоточил власть в своем кабинете и в течение следующего, 1792 г. получил полномочия, которые ранее принадлежали сейму. По Конституции сейм должен был стать органом законодательной власти, созываться раз в два года, но быть готовым к тому, чтобы собраться в любой момент. В его заседаниях участвовала только шляхта, а решения принимались большинством голосов. Подтверждался закон о городах, католицизм провозглашался господствующей религией, признавалась толерантность в отношении других вероисповеданий. Для земель Короны и Литвы вводились единые должности, казна и армия, а митрополит униатской церкви получал место в сенате.
После принятия Конституции политическая активность пошла на убыль, король и патриоты питали надежду на урегулирование отношений с соседними державами, не замечая ни двуличной прусской игры, ни мотивов промедления Екатерины, ни даже тех шансов, которые, возможно, открывались для них в Вене. Берлин спокойно ждал, не желая связывать себя союзом с Польшей. Наоборот, там справедливо рассчитывали на то, что сумеют создать такую ситуацию, при которой Пруссия будет вознаграждена территориальными приобретениями в Речи Посполитой. Леопольд II и канцлер Кауниц допускали, что реформированная Польша поможет сдержать Пруссию, но доводы на этот счет не нашли отклика в Петербурге. Окончательное решение Екатерины силой добиться отмены Конституции от 3 мая было принято в начале 1792 г.
Щенсный-Потоцкий, Ксаверий Браницкий, Северин Жевуский и Шимон Коссаковский провозгласили 27 апреля 1792 г. продиктованный им в Петербурге манифест и создали в Тарговице конфедерацию в защиту прежнего государственного устройства и «Кардинальных прав». В мае в страну вторглась российская армия, троекратно превосходящая по численности польские силы. Война продолжалась менее трех месяцев. Организацию сопротивления в Литве осложняло предательство главнокомандующего литовской армией Людвика Виртембергского. Король в роли верховного главнокомандующего также сыграл роковую роль. Потерпев поражение под крепостью Мир в Белоруссии, войска отступили. Под Зеленцами (16 июня) отступающие отряды князя Юзефа Понятовского добились успеха. Именно в память об этой победе был учрежден военный крест «Virtuti Militari». На реке Буг переправу под Дубенкой героически защищал Тадеуш Костюшко, но и ему пришлось отступить к Висле. На занятых территориях тарго-вичане устанавливали свою власть, а часть шляхты поддалась | призывам, что во имя веры, свободы и целостности Отчизны необходимо покорностью добиваться прощения императрицы. Расчеты не оправдались. Обманулись и тарговичане. Екатерина отвергла предложение о перемирии и потребовала от короля присоединиться к конфедерации, угрожая ему свержением с престола и новым разделом Польши. Король, поддержанный большинством членов «Стражи законов», вступил в ряды конфедератов. Демонстративные отставки стали единственным ответом пришедших в отчаяние вождей сопротивления. Капитуляция была безоговорочной, хотя отступавшая армия показала, что усилия, потраченные на ее подготовку, не пропали даром. Вопреки надеждам короля и расчетам изменников, 23 января 1793 г. было подписано соглашение между Россией и Пруссией о втором разделе Польши. После серии поражений во Франции Пруссия добивалась возмещений за счет Польши, в то время как Австрия рассчитывала на более выгодные приобретения в Баварии. Пруссии досталась Великая Польша, Мазовия, Гданьск и Торунь - в общей сложности 58 тыс. кв. км и около 1 млн жителей. Россия поглотила Белоруссию, Правобережную Украину и Подолию - всего 280 тыс. кв. км и почти 3 млн человек. То, что осталось от Речи Посполитой вместе с Курляндией, составляло 227 тыс. кв. км и около 4 млн жителей. Ее судьба была предопределена. Границы в гораздо большей степени, чем после первого раздела, были проведены искусственно и разрушали целостность государственного организма. Аппетиты соседей росли, Польша в роли буферного государства больше не привлекала Россию.
Формальности, однако, были соблюдены. Сейм, спешно созванный в Гродно, был вынужден ратифицировать соглашение. Сопротивление, значительно более сильное, чем за двадцать лет до этого, ничего не дало. Конституция от 3 мая признавалась недействительной, восстанавливались «Кардинальные права» и Постоянный совет | во главе с российским посланником И.А. Игельстромом, армия сокращалась до 15 тыс. человек. Были сохранены права мещан и голосование в сейме большинством голосов. Союз с Россией гарантировал незыблемость государственного устройства, русские войска получили право квартироваться на территории Польши, а польская дипломатическая служба была подчинена контролю России. Катастрофа второго раздела привела к нравственному и экономическому краху. Угрозами, террором и конфискациями шляхту вынудили присоединиться к Тарговицкой конфедерации. Начались банкротства, выросли цены, казна оказалась пустой. Польская эмиграция в Саксонии пребывала в убеждении, что государство вскоре будет окончательно уничтожено, и готовилась к вооруженному восстанию. Оно должно было стать народным движением и получить поддержку Франции. Однако Костюшко не добился помощи ни от якобинцев, ни от жирондистов, и восстание вспыхнуло прежде, чем для него были созданы необходимые условия. Разоружаемая армия представляла собой легко воспламеняющийся материал, настроения в Варшаве становились все более радикальными.
Находившиеся в эмиграции Коллонтай, Потоцкий и Дмоховский пытались обобщить результаты происходивших событий в брошюре «Об установлении и падении польской Конституции 3 мая 1791 г.». Настроения в стране колебались от требования восстановить Конституцию до идеи создания гражданской республики. В Кракове 24 марта 1794 г. делу восстания присягнул в качестве его руководителя Тадеуш Костюшко. Обращаясь к польским и революционным традициям, восставшие выбрали лозунг «Свобода, целостность, независимость». Руководитель восстания провозгласил всеобщую мобилизацию и вооружил косами крестьянские отряды. Пытаясь прорваться к Варшаве, восставшие выиграли сражение под Рацлавицами (4 апреля), увенчанное героической атакой косинеров на русские батареи. Несмотря на то что прорыв не удался, весть о победе распространилась повсюду, восстание охватило всю страну. В Варшаве после двух дней ожесточенных боев (17 и 18 апреля) русский гарнизон был разбит совместными силами армии и народа. Днем раньше восстала Жмудь, 22-23 апреля освободили Вильно. Пользуясь этим, Костюшко разбил лагерь на Висле под Поланцем, а русская армия в середине мая отступила к силезской границе.
Тадеуш Костюшко был, пожалуй, единственной и лучшей кандидатурой на роль руководителя восстания, хотя известным стал незадолго до этого благодаря усилиям Чарторыских и их сторонников. Он был хорошим офицером и опытным военным инженером, который и опыт, и славу обрел, служа Американской революции, а признание со стороны своих - в кампании 1792 г. Костюшко прекрасно понимал необходимость привлечь к борьбе массы, хотя, вероятно, в силу своего предшествовавшего опыта относился к этому слишком оптимистично. Данной цели служили не одни только символы: крестьянская сермяга вождя, офицерские чины для крестьян, нобилитация доблестного Бартоша из-под Рацлавиц или надпись на знаменах восставших «Кормят и защищают». В лагере под Поланцем Костюшко издал универсал, в котором крестьянам - участникам восстания были обещаны личная свобода, сохранение за ними земли и сокращение барщины. Таким образом, Поланецкий универсал обещал крестьянам лучшие условия, чем земельные реформы в Пруссии и Австрии. Были предприняты огромные организационные усилия, чтобы довести численность регулярной армии до 55 тыс. человек, а подвижное ополчение и городскую милицию - до 50 тыс.
Костюшко являлся представителем умеренного политического направления. Отстраняя короля от власти, он выказывал ему величайшее уважение, твердой рукой сдерживая радикальные элементы. Однако сложно было предотвратить массовые выступления, которые в мае и июне привели в Варшаве к уличным самосудам, когда толпа повесила группу тарговичан. Беспорядки были сурово подавлены. Варшавские якобинцы были слабы и нерешительны, Костюшко же постоянно приходилось рисковать, атакуя превосходящие силы противника отрядами, состоявшими из не слишком хорошо подготовленных солдат. Попытка воспрепятствовать соединению русской и прусской армий закончилась поражением под Щекоцинами 6 июня, вслед за этим 8 июня генерал Юзеф Зайончек оставил город Хелм, а 15 июня пруссаки заняли Краков. На протяжении июля и августа Костюшко руководил героической обороной Варшавы. Начало восстания в Великой Польше и рейд Яна Генрика Домбровского к Быдгощу вынудили прусскую армию отступить. Тем временем русские войска под командованием А.В. Суворова, снятые с турецкой границы, двинулась в сторону Варшавы. Идя им навстречу, через Вислу пытался переправиться корпус генерала И.Е. Ферзена. Стремясь не допустить соединения русских сил и отдавая себе отчет в ухудшении ситуации (Вильно капитулировал еще в августе), Костюшко выступил против Ферзена только с частью своей армии: в сражении с превосходящим его в два раза противником 10 октября под Мацеёвицами он потерпел сокрушительное поражение и, раненный попал в плен. Несмотря на то, что армия была еще дееспособна, восстание было обречено. Власть передали Томашу Вавжецкому, который не проявил ни таланта, ни энтузиазма. В ходе стремительной и дерзкой атаки армия Суворова 4 ноября овладела укреплениями в правобережном предместье Варшавы - Праге. Это сопровождалось избиением гражданского населения, после чего магистрат сдал Варшаву. Остатки армии повстанцев после отступления из столицы рассеялись и капитулировали 16 ноября 1792 г. под Радошицами. После поражения восстания третий раздел Польши стал реальностью. Борьба могла замедлить процесс падения и стать для нации своего рода заветом на будущее. Восстание Костюшко явилось достойным дополнением к майской Конституции, сделавшись точкой отсчета для всех освободительных движений вплоть до последних дней. После продолжительных споров 24 октября 1795 г. державы осуществили разграничение территорий. Пруссия, получив 48 тыс. кв. км и около 1 млн жителей, продвинула свои границы до реки Неман. Австрии достались земли до рек Пилица и Буг, часть Мазовии и Подлясья - всего 47 тыс. кв. км и 1,5 млн человек. К России отошли 120 тыс. кв. км и 1,2 млн человек. Станислав Август отрекся от престола. Он умер в Петербурге в 1798 г. Соглашение о разделе, подписанное в Петербурге 26 января 1797 г., должно было на вечные времена стереть название польского государства с карты Европы и из памяти людей.
Польская революция оказалась незавершенной не потому, что в Варшаве или Вильно к власти не пришли массы или хотя бы сторонники радикальных программ. Революционный характер перемен состоял в том, что Конституция от 3 мая и лозунг восстания значительно опережали уровень национального самосознания шляхты и народа. По сути дела, это был решительный шаг в направлении создания гражданской нации и парламентской системы, экономические и социальные предпосылки которых лишь только обозначились. Однако для будущего имел значение тот факт, что погибавшая под ударами судьбы Польша сумела перестроить и самостоятельно скорректировать траекторию своего развития.
Примечания
1 Для проведения задуманной реформы армии сейм в 1789 г. утвердил так называемые «пожертвования на вечные времена» - прямой налог, возлагавшийся на шляхту (10%) и на церковные имения (20%). Для городов вводился новый налог на скорняжные изделия и скотобойни, владения епископа Краковского переходили в казну.
XI. С Польшей или без Польши
Потеря собственной государственности потрясла общество, которое теперь связывало программу ее восстановления с расширением понятия «нация». Осознание необходим ости единения шляхты с народом, ощущение языковой или культурной общности, принятие идеи социального разделения по имущественным, а не сословным критериям - эти явления были новыми и революционными. В среде общественных деятелей, размышлявших о путях спасения Речи Посполитои, отказ от прежнего понимания «нации» приобретал прежде всего практическое значение. Сравнение с абсолютистскими державами не убедило поляков в превосходстве других государственных моделей, но обратило внимание некоторых на необходимость включения широких слоев населения в государственную жизнь. Представители радикального течения считали, что народу следует предоставить свободу, для того чтобы он смог осознать значение своего участия в борьбе за собственное государство. Значительно более многочисленными были сторонники Конституции от 3 мая, рассматривавшие просвещение народа как необходимое условие освобождения его от крепостной зависимости. Во всяком случае, и идеологи, и практики разделяли вывод о необходимости скорейшего предоставления свобод всем гражданам.
Революционный процесс, направленный на модернизацию государства и преобразование общества в духе времени, был прерван. Наступила естественная реакция - значительная часть землевладельцев возлагала вину на чрезмерный радикализм восстания. Усилились консервативные тенденции, стремление замкнуться в частной жизни. Исчезновение государства привело к замедлению развития национальной мысли. Примирение с новой ситуацией означало движение вспять, отказ от принципов эпохи Четырехлетнего сейма. Утверждая, что именно в этот период в Польше начался процесс формирования современной нации, необходимо подчеркнуть прежде всего появление новых предпосылок. Они были порождены сложившейся ситуацией, характеризовавшейся разобщенностью и недееспособностью польского общества, а также патриотической рефлексией.
Общим для трех держав было стремление ограничить участие шляхты в управлении государством, а также получить от присоединенных польских земель как можно больше налогов и рекрутов. Три государства по-разному осуществляли эти намерения. Россия, заняв земли с неоднородным по этническому составу населением, вначале действовала дифференцированно. На Украине и в Белоруссии были созданы губернии, проведены многочисленные конфискации владений и имущества, царские сановники и фавориты получили там сотни тысяч душ крепостных. В Литве же, напротив, были сохранены некоторые традиционные формы помещичьего самоуправления, но во главе поветов 1 поставлены русские чиновники. Были резко повышены налоги, закреплялись повинности крепостных крестьян, измененные по русскому образцу. После смерти Екатерины II в 1796 г. были освобождены содержавшиеся в заключении предводители восстания, в том числе и Тадеуш Костюшко. Однако тысячи его соратников остались в ссылке. Прежняя система школьного образования была сохранена, и, несмотря на конфискацию церковных имуществ, не проводилось политики, направленной против католической церкви.
На территории, захваченной Австрией, сложилась иная ситуация. В Галиции были проведены реформы императора Иосифа II. Для польских земель это означало в первую очередь навязывание иноземной бюрократии, создание репрессивной полицейской системы, а также принудительное введение немецкого языка в школе и местной администрации. Из реформ, направленных на совершенствование государственной системы, существенную роль сыграли следующие: закрепление за крестьянами их земельных наделов, контроль за размером барщины и подчинение крестьян государственному судопроизводству. В 1790 г. принятие новых актов, направленных на упорядочение земельных отношений, было приостановлено. В последующие годы законодательство Иосифа чаще всего использовалось для притеснения поляков, в первую очередь шляхты и интеллигенции. Необходимо помнить, что Австрия, заняв лишь 18% территории Польши, получила вместе с ними 32% жителей бывшего польского государства, в большинстве своем поляков. Поэтому действия, направленные против монастырей, евреев и шляхетского самоуправления, приобретали в Галиции явно выраженный антипольский характер. В Краковской академии был введен немецкий язык, на нем велось и судопроизводство. Несмотря на это, Вена добилась успеха в привлечении на свою сторону самых богатых землевладельцев, раздавая им за деньги аристократические титулы.
Пруссия приобрела наиболее благоустроенные области Речи Пос-политой, причем полностью польские. Она очень заботилась о том, чтобы стереть следы первоначального административного деления. Поначалу в Берлине питали иллюзии относительно возможности вызвать доверие шляхты к новому правлению, предлагая ей должности в администрации. После восстания Костюшко, напротив, наступило время формирования слоя немецких собственников и чиновников. Значительная часть реквизированных королевских владений была по льготным ценам продана выходцам из Германии. Крепостные отношения оказались уподоблены прусским, что означало контроль чиновников над властью помещика. Так же как и в Галиции, правовая защита крестьян имела главной целью дискриминацию польского элемента. Прусские власти одновременно проводили привлекательную для землевладельцев кредитную политику, которая, несмотря на бесспорное улучшение экономической ситуации к концу века, вела к увеличению задолженности многих имений. Однако вследствие военных поражений Пруссии в ее войне с Наполеоном 1806-1807 гг. был проведен ряд реформ, регулировавших аграрные отношения и завершившихся в 1811 г. раскрепощением крестьян в частных имениях с наделением их землей, что значительно ускорило развитие капиталистических отношений. Политика России, Австрии и Пруссии, отличавшаяся как своими целями, так и средствами, имела все же общие черты, значительно влиявшие на положение поляков. Прежде всего, не была принята в расчет специфика польского общества. Причины слабости государства объяснялись следствиями анархии. Следовательно, предполагалось, что введение централизованной системы управления быстро принесет положительные результаты. При этом, несмотря на покорность значительной части шляхты и большинства сельского населения, сохранялось недовольство новой властью. Еще большее значение имело отстранение шляхты от столь важного для нее участия в управлении страной. И хотя в действительности такое участие давно уже было иллюзорным, в частности во времена магнатской гегемонии или русского протектората, в сознании помещиков оно оставалось главным фактором дворянской идентичности. Со стороны крестьянства также не проявлялось особой благодарности в адрес новых властей за защиту от помещиков - новая эксплуатация оказалась не менее тяжелой. С упадком Речи Посполитой исчезла возможность полной отмены крепостной зависимости. Но, пожалуй, больше всего пострадали города. Варшава потеряла почти половину своего населения и стала прусским провинциальным городом, где полиция с особенным ожесточением подавляла малейшие проявления недовольства. Если экономическая конъюнктура в целом была благоприятной, то в городах пресекались всякие инициативы как по кредитованию, так и по развитию мануфактурного производства. Под властью Пруссии особые преимущества получали немецкие купцы и предприниматели.
Ситуация при этом, однако, не отличалась стабильностью. На западе велись войны с Францией, и интересы держав - участниц разделов не всегда совпадали. Сразу же после поражения восстания Костюшко стали приниматься меры, рассчитанные на скорую нормализацию международной обстановки. Разгорелись дискуссии и появлялись публикации о причинах падения Речи Посполитой и перспективах возвращения ей независимости. Оставив в стороне личные распри, можно обозначить два течения, стремившихся понять причины поражения. Представители первого главное место отводили отсталости Польши, представители второго - подчеркивали необходимость социальных реформ.
Проблема упадка и проблема восстановления Речи Посполитой связывались главным образом с ее отсталостью от Европы. Станислав Сташиц, безусловно, преувеличивал, говоря, что Польша по сравнению с Европой находится еще в XV в. Но факт существенного отставания во многих сферах развития был очевиден. Возникает вопрос: действительно ли это существенное отставание можно считать причиной разделов? В рассуждениях о причинах упадка обычно упоминались малочисленность населения, чрезмерное угнетение крестьян и слабость городов. Обретение политической самостоятельности было необходимым условием для продолжения деятельности по реформированию государства. Поэтому инициативы в этом направлении носили прежде всего военный и дипломатический характер. Попытки организовать вооруженную борьбу в стране оказались, однако, неумелыми и необдуманными. И львовская «Централизация» 2, и «Общество польских республиканцев» в Варшаве не имели широкой опоры. «Централизация» была разгромлена полицией, а отряды добровольцев, выступившие из Валахии 3, разбиты. Варшавские организации просто распались, не найдя поддержки в обществе.
Явлением действительно непреходящего значения стали польские легионы. Это была первая попытка создания вооруженных сил, которые, используя начавшуюся европейскую войну, могли бы освободить Польшу. В этот момент было естественным обращение к Франции, которая, пусть и не проявляя особого интереса к Польше, все же вела войну с ее поработителями. Голоса радикальных и умеренных эмигрантов в Париже не были услышаны. Более убедительным для французской Директории оказался проект генерала Генрика Домбровского (1755-1818). Этот герой событий 1792 и 1794 гг. появился в Париже с предложением создать вооруженные формирования из польских военнопленных и перебежчиков из австрийской армии. Каковы бы ни были намерения Директории, дело решил Бонапарт. Польские легионы были организованы в Ломбардской республике и состояли на ее жалованье. Эта инициатива привлекла тысячи людей и развивалась с неожиданным успехом. Несмотря на тяжелейшие условия, удалось создать военные отряды, обладавшие высоким уровнем выучки и силой духа. Вопреки замыслам французов, итальянские легионы «перековались» в горниле польского патриотизма. В легионах занимались воспитанием солдат в гражданском духе, создавая таким образом новый тип отношений между людьми разных сословий - офицерами и солдатами. Лозунг легионов: «Все свободные люди - братья», воспринимался всерьез, и в глазах легионеров этому не противоречило их участие в подавлении крестьянских мятежей в Италии или восстания негров в Сан-Доминго 4. Польские отряды, покрывшие себя славой во многих битвах (Треббия, Нови, Гогенлинден, Чивитта-Кастеллана), болезненно переживали вынужденные отступления по пути на родину. Леобен, Кампо-Формио и Люневиль 5 были для поляков столь же трагичны, как и капитуляция Мантуи, когда польских легионеров передали в руки австрийцев. Из 2600 легионеров, направленных в 1802-1803 гг. в Сан-Доминго, вернулись живыми лишь около трехсот. Эта трагедия подорвала идею служения чужим целям. Через легионы в течение пяти лет прошло почти 25 тыс. солдат, тысяча офицеров. Большая их часть полегла на чужбине. Но спустя несколько лет уцелевшие много сделали для быстрого создания польской армии. Легенда пережила их и стала важнее реальных свершений. Не столько миру, сколько себе самим и всем тем, кто был в неволе, они доказали, что еще Польша не погибла 6.
Сопротивление захватчикам не было столь незначительным, как может показаться, если судить по судьбе тайных организаций или мнениям осторожных людей, однако оно не было и столь всеобщим, как гласит легенда о польских легионах. Можно утверждать, что процессы, начавшиеся на закате Речи Посполитой, хотя и были ослаблены чужеземной властью, все же продолжали по инерции развиваться. Не все признавали сложившееся положение прочным, многие готовы были к жертвам и подвигам, надеясь, что случай представится. Новые тенденции, способствовавшие в течение следующего столетия формированию нации, еще только зарождались. В этом процессе такие черты, как, например, индивидуализм и неприятие государства, прежде считавшиеся негативными качествами, приобретали статус патриотических добродетелей. Направление преобразований постоянно менялось, нация складывалась прежде всего под давлением новой действительности.
Несколько иначе относились к вооруженной борьбе немногочисленные приверженцы демократии вроде Костюшко. Именно он стал вдохновителем публикации брошюры «Могут ли поляки добиться независимости?» (1800), написанной Юзефом Павликовским. Основной ее тезис, заключавшийся в том, что победа национального восстания потребует привлечения к борьбе освобожденного народа, не нашел тогда должного отклика, но позднее сделался теоретической предпосылкой одного из направлений в польском освободительном движении. Оба течения не всегда явственно отличались друг от друга (особенно когда от имени народа высказывались представители других классов). Однако со временем, в связи с переменами в обществе, концепции борьбы за свободу, целостность и независимость стали заметно разниться.
Среди противников вооруженной борьбы или тех, кто просто не верил в возможность возврата к государственной независимости, на рубеже XVIII-XIX вв. обозначились различные тенденции. Не все аристократы (как стало принято теперь называть польских магнатов) «отошли от дел», различными были и их взгляды. Такие, скажем, как Щенсный-Потоцкий, которого не разочаровали перечеркнутые планы, считали естественным согласиться с новой «национальной принадлежностью» - в его случае русской. Прусский двор усиленно перетягивал на свою сторону Радзивиллов и достаточно преуспел в этом, но ему не удалось проделать то же самое с князем Юзефом Понятовским 7. Разгульная жизнь этого полководца в 1792 г. возмущала современников, но, с другой стороны, ничего не было хуже для национального дела, чем праздность или отчаяние большинства. После вступления на трон Александра I (1801) ширилась не столько пророссийская, сколько процарская ориентация. Считалось, что новый правитель совмещал в себе непримиримость в отношении революционных влияний с широтой политических замыслов. Действительно, гнет смягчился; и казалось, что последовавшие реформы изменят саму сущность царской России. В значительной степени способствовал укреплению убеждения в возможности если не возрождения Польши, то хотя бы ее объединения под властью России Адам Ежи Чарторыский (1770-1861), который с 1802 г. де-факто возглавлял Министерство иностранных дел России. Видя, что их дела идут на лад, польские помещики хотели верить, что русская экспансия не находится в противоречии с возрождением Польши, а значит, и с возвращением к прежним принципам государственного устройства. Казалось, что это подтверждается фактом признания польского характера присоединенных к России земель. Особое значение имело развитие польской системы образования, куратором которой выступал Чарторыский (1803), в том числе открытие Виленского университета (1802) и Кременецкого лицея на Волыни (Тадеуш Чацкий, 1805). Планы восстановления Польши особенно окрепли в 1804-1805 гг., когда царь эффективно использовал их для давления на Австрию и Пруссию. Этому пришел конец в 1806 г. - с дружескими объятиями Александра I и Фридриха Вильгельма III у гроба Фридриха II и с отставкой Чарторыского из министерства после Аустерлица. С иллюзиями было покончено, но это вовсе не означало конца расчетов на получение каких-либо политических уступок со стороны Петербурга.
Тем временем император Наполеон втянул поляков и польские земли в орбиту своих планов и действий. На рубеже 1806-1807 гг., когда судьба Пруссии еще не была предрешена, находившийся в Берлине Наполеон призвал поляков к вооруженному выступлению. Костюшко ответил отказом, аристократические круги медлили, однако Домбровский с Выбицким уже вводили польскую гражданскую администрацию на захваченных Пруссией польских землях. Шла «первая польская война». Создавались вооруженные силы, которым предстояло доказать французскому императору, что «поляки достойны быть нацией» 8. Это был слабый козырь, но другого не существовало. Временная администрация польских земель, созданная в Варшаве, прежде всего должна была содействовать формированию вооруженных сил и обеспечить исправное снабжение французской «Великой армии». Поляки, возглавлявшиеся Я.Г. Домбровским, Ю. Понятовским и Ю. Зайончеком и организуемые аристократами из числа деятелей Четырехлетнего сейма, оказались на высоте. Однако это не помешало Наполеону использовать возрождавшуюся часть польских земель в качестве объекта торга с царем Александром I. В Тильзите (7 июля 1807 г.) было решено, что будущее Княжество Варшавское (104 тыс. кв. км, 2,6 млн человек) станет управляться саксонским королем Фридрихом Августом. Ни Конституция от 3 мая, ни другие реформы не были восстановлены; в Дрездене (22 июля 1807 г.) Наполеон продиктовал конституцию, которая лишь в незначительной степени учитывала своеобразие страны и чаяния поляков.
Конституция гарантировала всеобщее равенство перед законом и введение Кодекса Наполеона, давала свободу крестьянам и предоставляла избирательные права части мещанства и интеллигенции. Вводилось светское брачное законодательство, разрешавшее гражданский брак и развод, причем в роли чиновников при оформлении записи актов гражданского состояния должны были выступать приходские священники. Принципы свободного труда и свободы собственности, равенство перед законом и отделение государства от церкви были поистине революционными нововведениями. Система управления была строго централизованной по замыслу, но довольно либеральной на деле. Выборные органы (сейм) не играли значительной роли, вопросы законодательства и судопроизводства находились в ведении Государственного совета. Управление страной при почти постоянном отсутствии саксонского короля осуществлял Совет министров, который находился под контролем резидента императора. Было принято постановление (21 декабря 1807 г.) о том, что свободные крестьяне не являются собственниками земли и должны заключать с помещиком договор о своей работе на ней. Таким образом, вопреки духу Конституции сохранялась барщина, так как отказ от нее был равен риску оказаться согнанным с земельного надела. Жизнь Княжества Варшавского подчинялась ритму военных кампаний. Оно содержало большую собственную армию (30 тыс. человек), а несколько десятков тысяч польских солдат состояли на французской службе. Вооруженное участие княжества в кампании 1812 г. потребовало почти 100 тыс. солдат. Обязательным оставалось снабжение и обеспечение французского войска во время похода или в период его расквартирования. Тем временем экономическая ситуация в стране резко ухудшилась. Включенные в континентальную блокаду польские земли терпели значительный материальный урон из-за прекращения вывоза зерна. Обремененные долгами поместья страдали также от беззаконий и злоупотреблений со стороны армии, тогда как энергичные военные поставщики наживали громадные состояния. С другой стороны, процветали заводы по производству оружия, создавались благоприятные условия для деятельности предпринимателей. Такая ситуация была также очень выгодна горожанам, за исключением еврейского населения. Поворотным пунктом стал 1809 год. Австрийские войска вторглись на территорию Княжества Варшавского, на территории которого в этот момент оставались лишь незначительные военные силы. С 1808 г. в Испании сражались пехотные полки и уланы Привислинского легиона, кавалерийский гвардейский полк и другие соединения общей численностью около 20 тыс. человек. В этой трагической, кровопролитной войне поляки не раз отличались в сражениях: в кавалерийской атаке горного прохода Самосьерра, при осаде и штурме Сарагосы, в битвах под Туделой, Оканьей и Альбуферой. Однако многие из них сомневались, там ли их настоящее место. На территории княжества князь Юзеф Понятовскии во главе польской армии дал бой вдвое превосходящим силам австрийцев под Рашином (19 апреля 1809 г.). Сдав Варшаву, он перебросил военную операцию на правый берег Вислы и в победоносном наступлении дошел до Кракова. Шён-бруннский мир увеличил территорию княжества за счет земель австрийской доли в третьем разделе в целом до 154 кв. км. Население его составило 4,3 млн. жителей.
Победоносная война способствовала усилению патриотических настроений, но вместе с тем содержание армии, увеличившейся вдвое, приводило к постоянному бюджетному дефициту. Значительные усилия предпринимались по упорядочению экономики и оздоровлению хозяйства. В преддверии войны с Россией Наполеон добивался расположения поляков, убеждая их в своей решимости возродить все Польское королевство. Это не встретило, однако, ожидавшегося отклика за Неманом, где с недоверием смотрели на стремительные преобразования в Княжестве. В русской кампании 1812 г. польские войска понесли большие потери, прикрывая отступление «Великой армии». После вторжения русских войск в начале 1813 г. в Княжество Варшавское Понятовскии решил вывести остатки войск и присоединиться к армии Наполеона. В Лейпцигском сражении польский корпус был почти полностью уничтожен, а его командующий погиб в волнах реки Эльстер (19 октября 1813 г.). Остатки польских войск вернулись в Польшу. Их сопровождали легенда о великой борьбе и надежда на возрождение отчизны с оружием в руках.
Значение этих шести лет трудно переоценить. Вновь было восстановлено государство, пусть и не самостоятельное, но по существу польское. В психологическом плане это несколько ослабило впечатление от катастрофы разделов. Вооруженная борьба продемонстрировала возможности поляков и их патриотизм. Это сыграло определенную роль в решениях царя Александра I. Недавний сторонник исчезновения Польши с карты Европы, он выдвинул теперь концепцию объединения польских земель под своим скипетром. Судьба Польши стала частью торга во время Венского конгресса, который утвердил компромиссный для царя четвертый раздел польских земель. Договор, заключенный 3 мая 1815 г. о границах между Россией, Пруссией и Австрией, декларировал создание Королевства Польского с русским монархом в качестве короля. Краков получил статус вольного города. Это было еще одним крушением надежд, но ситуация оказалась не столь трагичной, как после третьего раздела. Не только внутренние предпосылки, но также стойкость, готовность к жертвам и организованность вернули Польшу в европейскую политику.
Примечания
1 Повет - польская административная единица, уезд.
2 « Централизация», или Тайный комитет по галицийским делам во Львове (1796- 1797) - конспиративная польская организация, ставившая целью восстановление независимости Польши. Поддерживала связь с Тадеушем Костюшко. После поражения восстания оказалась связующим звеном между польской эмиграцией во Франции и патриотическими группами в самой Польше.
3 Валахия - историческая область нынешней Румынии, между Карпатами и Дунаем, с XVI в. находилась под турецким господством.
4 Французская часть острова Эспаньола (Гаити).
5 Имеются в виду Леобенское соглашение между Францией и Австрией (1797); Кампо-Формийский мир (1797), в котором не было даже упоминания о поляках и об их отношениях с Австрией; Люневильский мир между Францией и Австрией (1801).
6 Автор имеет в виду первые строки гимна легионов «Jeszcze Polska nie umaita»; позднее: «nie zginete» (слова Ю. Выбицкого, музыка, по всей видимости, народная). С 1926 г. является Государственным гимном Польши.
7 Юзеф Понятовский (1763-1813) - князь, племянник последнего польского короля Станислава Августа (Понятовского), польский генерал, маршал Франции (1813). Во время польско-русской войны 1792 г. главнокомандующий польскими войсками.
8 Имеются в виду слова Наполеона из опубликованной в ноябре 1806 г. прокламации, адресованной полякам и содержавшей заявление о том, что он хочет убедиться, «заслуживают ли поляки быть независимым народом».