Папярэдняя старонка: Улащик Н.Н. Очерки по археографии и источниковедению истории Белоруссии феодального периода

Аўтар: Улащик Н.Н.,
Дадана: 27-11-2014,
Крыніца: Улащик Н.Н. Очерки по археографии и источниковедению истории Белоруссии феодального периода. Москва, 1973.

Спампаваць

«БЕЛОРУССКИЙ АРХИВ ДРЕВНИХ ГРАМОТ»

«АКТЫ ЗАПАДНОЙ РОССИИ»

«СБОРНИК МУХАНОВА»

«КНИГИ ПОСОЛЬСКИЕ ЛИТОВСКОЙ МЕТРИКИ»

«СОБРАНИЕ ГРАМОТ И АКТОВ ГОРОДОВ: ВИЛЬНО, КОВНО, ТРОК»

«СОБРАНИЕ ДРЕВНИХ ГРАМОТ И АКТОВ ГОРОДОВ МИНСКОЙ ГУБЕРНИИ»

«СОБРАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫХ И ЧАСТНЫХ АКТОВ»

«СОКРОВИЩНИЦА АКТОВ»

«БЕЛОРУССКИЙ АРХИВ ДРЕВНИХ ГРАМОТ»

Первым археографическим изданием, в котором помещены материалы, касающиеся только Белоруссии, является «Белорусский архив древних грамот», составителем и редактором которого был И. И. Григорович. Работа над Архивом велась при постоянной поддержке Н. П. Румянцева, основателя Румянцевского музея.

Иван Иванович Григорович (1792-1852 гг.) родился в местечке Пропойске (теперь город Славгород в Могилевской обл.) в семье священника [1]. Некоторое время отец его преподавал в Могилевской духовной семинарии, но с 1809 г. обосновался навсегда в Гомеле, принадлежавшем тогда с окрестными землями графу Н. П. Румянцеву.

Отец И. И. Григоровича был по тем временам человеком образованным, он окончил Киевскую духовную академию, хорошо знал латинский и греческий языки. Очевидно, он рано и очень серьезно стал заниматься со своими сыновьями этими языками, так как Иван Григорович, учившийся в Могилевской духовной семинарии, при выпуске свободно говорил на латинском и греческом, чему едва ли могли научить в семинарии; кроме того, будучи семинаристом, он основательно изучил польский язык.

Выросший в Белоруссии, И. И. Григорович прекрасно знал язык народа, впоследствии он составил словарь белорусского языка, вернее его начало, так как неожиданная смерть прервала эту работу (об этом см. ниже).

После окончания семинарии (1811 г.) Григорович стал преподавателем духовного училища в Могилеве, а на летние каникулы, как и ранее, приезжал к отцу в Гомель, где и встретился с Румянцевым.

Находясь в семинарии, Григорович так изучил опубликованные к тому времени летописи, что при встрече с Румянцевым удивил последнего объемом своих познаний, и меценат решил привлечь его к своим работам по разысканию и изучению рукописей.

Чтобы повысить квалификацию своего помощника, Румянцев направил его учиться за свой счет в Петербургскую духовную академию, в которой Григорович пробыл с 1815 по 1819 г., чрезвычайно интенсивно занимаясь летописями и другими источниками, а также изучением древних и средневековых авторов. В доме Румянцева Григорович встречался со светилами того времени в области археографии [2].

Еще студентом Григорович написал исследование «Опыт о посадниках новогородских, из древних русских летописей»; предполагалось, что он останется в Петербурге, однако больной отец попросил его вернуться в Гомель. Несмотря на недовольство Румянцева, терявшего в его лице одаренного работника (который переводил для Румянцева латинские и польские тексты и выполнял различные другие работы), Григорович уехал в Гомель, стал там священником, а затем еще и ректором (заведующим) приходского училища.

В Гомеле древних рукописей, видимо, не было, во всяком случае в Архиве они не числились, но в губернском городе Moгилёве, а также в уездном Мстиславле (бывшем центре Мстиславского княжества, а позже воеводства) имелись богатые собрания. Туда и направился Григорович, которому Румянцев выхлопотал от могилевского архиепископа разрешение на право занятий в могилевских и Мстиславских хранилищах, духовных и светских.

По совету разных лиц, Григорович написал «Историю белорусских иерархов». Работа эта затерялась в Синоде, и Григорович, познакомившийся с массой архивных материалов, решил не писать больше работ по церковной истории, а создать сборник документов по истории Белоруссии. Идея эта была встречена Румянцевым с восторгом. Вполне возможно, что он с самого начала пообещал Григоровичу издать сборник за свой счет, а, кроме того, говоря о характере будущего сборника и соглашаясь с Григоровичем, что публикация должна «обнаруживать дух папизма», посоветовал делать это «без всякой желчи и той ненависти, которую часто являли наши духовные особы к католической религии» [3].

Григорович запроектировал издание, которое он назвал «Белорусский архив древних грамот» [4] в трех частях [5]. Первый том (который только и был издан) составитель подготовил в очень короткий срок. Учитывая, что «задел» был незначительным (когда Григорович готовил исследование о иерархах) и что многие архивы находились в беспорядке (документы Мстиславского архива «помещались в кулях») [6], эта работа была проделана действительно очень быстро [7].

Часть I Архива Григорович укомплектовал исключительно документами, обнаруженными им самим, но для второго тома материалы присылали несколько человек и среди них Иван Николаевич Лобойко - преподаватель, а с 1825 г. профессор Виленского университета.

Лобойко - украинец, после окончания Харьковского университета приехал в 1822 г. [8] в Вильно и, видимо, сразу отправился на изыскания в архивы. Количество источников, находившихся в хранилип];ах Вильно и в других городах Белоруссии и Литвы, «го поразило, но самым удивительным было то, что большинство документов оказались написанными на белорусском языке. Лобойко был так поражен этим, что поспешил написать о своем «открытии» и Румянцеву, и Григоровичу.

3 ноября 1824 г. Лобойко писал Григоровичу следующее: «Когда я в 1822 г. приехал в Вильно, я весьма удивлен был письменными памятниками белорусского наречия, но мое удивление еще более возросло, когда я увидел, что здешние архивы по большей части ими наполнены», а кроме того, «на сем же наречии» оказалось немало и печатных книг [9]. Далее Лобойко писал, что он «возымел желание, дабы все сие отделено было под именем белорусской словесности, будучи уверен теперь, что область ее чрезмерна и обширна и что только тогда приведет она к важным заключениям и открытиям, когда будет рассматриваться в собственных своих пределах и обнаружится через то удобнее взаимная связь между частями. Я осмелился сообхцить сии мечты великому покровителю (Н. П. Румянцеву. - Н. У.)... и теперь не могу в полной мере изъяснить моего удовольствия, что белорусская словесность еще при жизни моей из мрака забвения с таким достоинством выступает на свет» [10].

О том, что «большая часть общественных и частных архивов» во всех «губерниях, от Польши присоединенных» наполнена писанными по-белорусски документами, он еще ранее писал Румянцеву и ему же переслал копии тех актов, которые показались особенно интересными [11] (некоторые из этих актов Румянцев отослал Григоровичу). Позже Лобойко стал посылать списки с документов Григоровичу непосредственно.

28 марта 1824 г. Лобойко послал Григоровичу списки с 17 пергаменных грамот, хранившихся в Вильно, при этом сообщал, что «подобных грамот в Литве... бесчисленное множество» [12]. Тогда же он отправил и скопированные записи, сделанные на нолях пергаменного евангелия, принадлежавшего князю Чарторыйскому [13].

Не довольствуясь этим, Лобойко привлек к сотрудничеству с Григоровичем профессора Виленского университета, униатского ксендза Сосновского, который имел доступ ко всем церковным архивам и знал старославянский язык [14]. Лобойко просил Сосновского послать Григоровичу списки с 25 грамот [15]. В то же время в Полоцке штатный смотритель училищ Дорошкевич производил разыскания в архивах этого города и посылал свои находки Румянцеву, который потом часть их переслал Григоровичу. 2 апреля 1824 г. Румянцев писал Григоровичу, что Дорошкевич нашел в Полоцке много ценных документов, а 30 апреля того же года сообщал, что высылает в Гомель копии трех грамот, оригиналы которых им недавно приобретены: из них одна Свидригайлы, а две Ягайло [16]. Таким образом, находясь в местечке, Григорович не только переписывался с самыми крупными знатоками русской письменности, но и получал из разных мест материалы для комплектования последующих томов Архива. Ряд грамот, найденных Дорошкевичем в Полоцке, предназначался для Архива, но прежде чем передать Григоровичу, Румянцев послал их для просмотра митрополиту Евгению, который нашел, что грамоты списаны небрежно, и рекомендовал затребовать от Дорошкевича «списков точных и безошибочных». Те же документы просмотрел и Востоков, мнение которого совпало с мнением митрополита Евгения [17]. В общем Румянцев старался обеспечить предназначаемые для публикации документы высококвалифицированной экспертизой.

Занимаясь белорусскими грамотами, Лобойко встречал много непонятных слов, что навело его на мысль просить Григоровича составить словарь белорусского языка (наречия - по терминологии того времени), причем он, очевидно, предполагал, что в словарь должны будут войти слова, встречаемые как в письменных памятниках, так и в живой речи. С этим предложением он обратился к Румянцеву. Лобойко считал, что Григорович, живя в Белоруссии и зная белорусский язык, должен «объяснение слов... произвести с совершенной точностью. Тогда сей словарь может оказать важную услугу не только при чтении белорусских грамот», но и при чтении летописей [18]. Мысль эта очень понравилась Румянцеву, и он написал Григоровичу, что целиком поддерживает идею Лобойко и что необходимо составить «словарь неудобопонятных для нас слов», дав им объяснение, а получив согласие Григоровича дополнить издание Архива опытом словаря белорусских слов, был очень доволен [19].

Оплатил расходы на издание Архива Румянцев; он же помог пройти и через цензурные рогатки, что было делом нелегким [20].

Но по замыслам Румянцева Григорович должен был взять на себя еще одно ответственное дело. Пока шла подготовка к изданию Архива, в Вильно И. Данилович опубликовал Супрасльскую летопись польской графикой (летопись писана кириллицей). 19 марта 1824 г. Румянцев предложил Григоровичу издать эту летопись, «снабдив сие издание замечаниями и сличениями тех происшествий, которые несходны с извлечениями из наших летописцев», т. е., дав ее с вариантами, причем предоставлял Григоровичу право просить Лобойко от имени Румянцева «снять с летописи литовской самый верный список русскими буквами с приложением нескольких факсимиле» [21]. Очевидно, к тому времени Григорович уже получил список от Лобойко и тотчас же отослал его Румянцеву, так как последний 24 марта благодарил Григоровича «за приложенный список с литовского летописца» [22].

В первом томе Архива помещено 57 актов и все они, за исключением двух (из архивов Мстиславского Пустынного и Оршанского мужского), заимствованы из хранилищ Могилева. Сборник имеет отчетливо выраженный региональный характер: в нем помещены документы, почти исключительно касающиеся или самого г. Могилева, или его ближайших окрестностей. 25 актов относятся непосредственно к г. Могилеву, а так как эти документы наиболее пространны, то они занимают большую часть книги. Среди актов находятся важнейшие документы, касающиеся истории Могилева феодального периода: «устава» о вольностях и повинностях жителей (№ 11), привилеи на магдебургское право (№ 12, 16), «лист» на право беспошлинной торговли с Россией (№ 30) и т. д.

Значительно меньше в Архиве документов, касающихся чисто церковных дел (№ 15), и даже если к ним прибавим фундушевые грамоты, касающиеся церквей и монастырей, а также актов о введении нового календаря, то их получится меньше, чем грамот, относящихся к делам города.

Хронологически документы, помещенные в сборнике, относятся к концу XV - концу XVIII в., но преимущественно к XVI - XVII вв. Архив укомплектован документами, написанными на белорусском, русском (грамоты Алексея Михайловича, Петра I и Стефана Яворского), польском и латинском языках; писанные па польском и латинском даны с переводом на русский, некоторые же из белорусских ~ с переводом на польский.

Ряд документов напечатан параллельно на белорусском и польском языках, причем из примечаний редактора следует, что первоначально акт был написан на белорусском, но затем, во второй половине XVIII в., его при внесении в актовые книги («актыковании») перевели на польский; в других случаях (№ 3) перевод на польский был сделан при издании сборника документов в 1767 г. [23] В ряде случаев оригинал (или список с него) и перевод находились вместе, в одном хранилище, но чаще были в разных местах. Григорович для своего издания использовал относительно немного оригиналов, в большинстве же это были копии более позднего времени.

В предисловии (чрезвычайно кратком) Григорович не сказал, каких он будет придерживаться правил при публикации документов, но, читая Архив, видно, что редактор старался передать тексты с предельной точностью. Судя по тому, что буква «Ъ» встречается в Архиве очень редко (что являлось особенностью белорусского письма XV-XVI вв.), Григорович (не в пример редакторам более позднего времени) не ставил «ъ» вместо «е» во всех тех случаях, где это требовали правила русской грамматики. Григорович расставил в своем издании знаки препинания, чем облегчил читателю пользование текстом. В тоже время, стараясь передать текст как можно ближе к оригиналу, он сохранил надстрочный знак (~), означающий букву «й», и те значки, которые имелись в рукописи над согласными и которые, очевидно, должны означать твердость (например, в слове «Семенчынскую» такие значки стоят над буквой «н», т. е. если бы вместо значка стояла буква, то слово бы имело такой вид: «Семенъчынъскую»). Григорович, видимо, добавлял в Архиве букву «ъ», если слово заканчивалось на твердую гласную, тогда как в белорусских рукописях XVI-XVII вв. этот знак в конце слов ставился не везде. Местами, хотя и очень рёдко, встречаются буквы ώ и ξ.

Издавая Архив, Григорович стремился не только к тому, чтобы текст был понятен читателю, не знающему польского и латинского языков, но также отмечал, был ли публикуемый документ оригиналом или копией, каким почерком и на каком материале он написан, где находился в то время, когда с него снимали список, а также не был ли напечатан ранее [24].

Из предисловия, легенд и примечаний в конце книги видно, как широко был знаком редактор с опубликованными в то время источниками и литературой предмета.

По сравнению с последующими археографическими изданиями по истории Белоруссии Архив выглядит лучше и со стороны грамотного написания, т. е. в нем очень мало опечаток. Таким образом, это издание представляется весьма качественным, однако некоторые обстоятельства заставляют отнестись к нему настороженно. Дело в том, что ряд документов, напечатанных в Архиве, были впоследствии помещены в «Актах Западной России», составителем и редактором которых был тот же Григорович. Так, док. № 2 Архива напечатан в г. I Актов под № 66, а док. № 7 Архива - в т. II Актов под № 104. В первом случае редактор отметил, что акт перепечатан из Архива, во втором оказалось, что содержание их одинаково, но взяты они из разных фондов.

Никаких пометок, что при перепечатке происходила новая сверка документа с оригиналом, нет, и поэтому можно было бы ждать, что между первой публикацией и второй док. № 2 разницы не должно быть; что же касается второго случая, то расхождения допустимы. В действительности разница, и притом значительная, оказалась в обоих случаях.

Сравнив несколько строк текста обоих изданий, получим следующее:

В Архиве документ № 2 божию милостию Юрьевичь и з княгинею постановили есмо церковь въ до тые ж кромъ первый Воскресения господня	В Актах, т. I документ №66 божьею милостью Юрьевичъ и с княгинею поставили есмо церковъ во до тoЪ жъ кpoмЪ первый Воскресение господне
документ № 7 Божию Мстиславъски з нашею княгинею нашыми пустощызну монастыра почотши ручием Еловцым К Козленце реце	документ № 104 Божою Мстиславский з нашою кнегинею нашими пустошину монастыря почавши ручьем Еловцом К Ослинце рЪчцЪ

Не имея перед собой оригиналов, нельзя сказать, где напечатано правильно, а где с ошибками, однако в некоторых случаях отчетливо видно, что правильно в Актах («поставили» церковь, а не «постановили»). При любом решении такое количество расхождений на пяти строках говорит о неточности.

Учитывая, однако, и это печальное обстоятельство, следует сказать, что «Белорусский архив древних грамот» представляет собой не только первый, но и один из лучших (с археографической точки зрения) образцов публикации источников по истории Белоруссии. Что же касается содержания, то оно небогато.

Часть II Архива длительное время считалась исчезнувшей, пока ее (вместе с другими бумагами И. И. Григоровича) не обнаружил в Юдинском собрании (Красноярск) А. А. Преображенский [25]. Рукопись эта из Красноярска была передана в Москву, откуда попала в Центральный государственный архив литературы и искусства БССР, где и находится в настоящее время. Эта часть Архива была подготовлена к печати в Гомеле к концу 1825 г. (предисловие к ней помечено 26 декабря 1825 г).

Часть II Архива представляет собой рукопись размером в лист, переплет картонный, истертый; на корешке вытиснуто: «Белорусский архив древних грамот. Часть» (цифра II стерлась). Рукопись писана на обеих сторонах листа, в связи с чем Григорович пронумеровал страницы, в настоящее же время сделана нумерация листов. При публикации «Актов Западной России», в которых помещено много документов из второй части Архива, ссылки даны не на листы Архива, а на страницы.

Содержание второй части следующее: стр. III-IV занимает предисловие; на стр. V-XIV - оглавление; на стр. 1-240 помещены акты; на стр. 241-259- примечания; на стр. 260-261 - генеалогическая таблица князей Мстиславских (озаглавлено: «Родословие князей Мстиславских»). Всех документов во второй части 66 (пронумеровано 67, но № 42 нет); документы за время с 1252 по 1707 г. Все они даны на языках оригинала (белорусском, польском, русском, латинском и греческом), причем для польских, латинских и греческих есть перевод на русский; с двух греческих документов снята на кальку копия.

Предисловие к ч. II Архива не только «представляет» ее читателю, но и дает понятие о всей проделанной Григоровичем работе в области археографии к началу 1826 г., и поэтому считаем необходимым привести его почти целиком, тем более что оно очень невелико по объему [26].

Твердых правил передачи текста при составлении т. II установлено не было. В ряде случаев документы даны со всеми особенностями оригинала, т. е. с титлами, надстрочными знаками, с буквами ω, … в других - упрощенно, без указанных букв, и не раскрывая титла.

Выше упоминалось, что, готовя к изданию т. II Архива, Григорович получил много документов со стороны, главным образом из Вильно, но в предисловии об этом сказано очень глухо и лишь в примечаниях упоминается о материалах Лобойко (стр. 127, 131, 132) и Сосновского (стр. 134). Поэтому можно думать, что Григорович или поместил лишь небольшую часть присланных со стороны документов, или же не счел нужным сказать о всех них. Судя по тому, откуда взяты помешенные в т. II материалы, следует, что акты из Вильно занимают очень немного места. Из легенд видно, что важнейшим хранилищем, откуда заимствованы документы для Архива, была Румянцевская библиотека, причем часть этих актов представляет собой списки с оригиналов, а другая - с копий документов, хранившихся в тайном архиве Кенигсберга, и из Литовской метрики. Второе хранилище, из которого Григорович взял много материалов, была Полоцкая униатская консистория.

Несколько меньше актов отобрано для тома непосредственно из Литовской метрики, а также из Могилевского архива, библиотеки Могилевской духовной семинарии, из архивов Полоцкого магистрата, Мстиславского поветового суда и Виленской капитулы.

Среди документов, помещенных в рукописи, находится привилей великого князя литовского Казимира 1447 г., привилей на магдебургское право Полоцку 1498 г. и два подтвердительных привилея тому же Полоцку на магдебургское право.

В части II Архива помещены с пространными комментариями и те документы 1596 г. (№ 59, 60), из-за которых было задержано печатание первой части.

Говоря о части II Архива, нельзя обойти молчанием вопрос о «грамоте» полоцкого князя Ярослава Изяславича, будто бы выданной им полоцкому Борисоглебскому монастырю, которому князь передавал берега р. Бельчицы для постройки там мельницы. Комплектуя сборник, Григорович имел два списка этой «грамоты», из которых, очевидно, один был получен от К. Ф. Калайдовича, а второй, «снятый с подлинника», - от Румянцева. Калайдович писал, что получил список этого документа из Полоцка от иезуита ксендза Марцеловского «при письме от 31 декабря 1816 г., в котором о грамоте сказано следующее: «Господин профессор Залесской сообщил мне на сих днях довольно старинную пергаменную грамоту с привесью восковой вовсе неизвестной печати. Сию грамоту доставил нам униатского Борисоглебского монастыря архимандрит, который монастырь находится вблизи Полоцка. Я сообщаю Вам копию оной на прилагаемой при сем бумаге равной же величины с подлинником. Мы надеемся доставить Вам более таковых древностей через некоторое время» [27].

Первоначально Григорович поместил эту «грамоту» в сборник и написал к ней примечание, в котором изложил историю «находки», ссылаясь не только на приведенное выше письмо Калайдовича, но и на П. И. Кеппена, который, по мнению Григоровича, «без сомнения видел подлинник» грамоты.

Однако позже Григорович пришел к выводу, что «грамота» подложная, поэтому он вырезал лист рукописи, на котором находился этот документ, вычеркнул примечание о нем, а в конце сообщения Калайдовича сделал приписку карандашом: «Явно подложная» [28]. «Грамота» действительно представляет собой явную подделку, но неизвестно, был ли сделан только фальшивый список или же у монахов имелся также и фальшивый «оригинал» на пергамене.

«АКТЫ ЗАПАДНОЙ РОССИИ» [29]

Придерживаясь хронологического принципа, после Архива Григоровича следовало рассмотреть «Сборник Муханова», но так как составителем и редактором «Актов Западной России» (за исключением т. V) был тот я?е И. И. Григорович, который издал «Белорусский архив древних грамот», то показалось более удобным дать обзор всех его работ, связанных с белорусской тематикой, хотя бы и в нарушение хронологии, тем более это было необходимым, так как значительная часть документов из т. II Архива помеш;ена в Актах.

В 1829 г. Григорович был переведен из Гомеля в Витебск. Это было не только служебное повышение (в Витебске он стал ректором духовных училищ, законоучителем в гимназии и т. д.), но и перемещение из местечка в город с большим историческим прошлым, в котором тогда находилось огромное количество архивных материалов и, следовательно, была возможность продолжать в большем масштабе архивные изыскания [30]. Однако в Витебске Григорович пробыл очень недолго, так как уже в 1831 г. он оказался в Петербурге, где и прожил до конца своей жизни [31].

Еще до издания Архива, находясь в Гомеле, Григорович был известен как знающий археограф. После выхода Архива известность его возросла еще больше, и в 1837 г. он был избран членом «Археографической комиссии», а в 1839 г. назначен главным редактором издававшихся «Археографической комиссией» «Актов исторических» и «Актов Археографической экспедиции». Одновременно он проводил энергичную работу по подготовке к изданию «Актов Западной России» и продолжал начатую в Гомеле работу над белорусским словарем.

По мнению Григоровича, при создании словаря нельзя ограничиться только теми словами, которые в то время употреблялись в обиходе, а следовало обратиться к памятникам древней письменности, так как иначе ученые (у автора «писатели». - Н. У.) «западнорусские и польские при самой многосторонней своей учености, не изучившие местной старины (археография), не умели дать правильного истолкования многим старинным западнорусским словам, кои давно уже вышли из памяти людей, но уцелели в древних документах тамошней письменности» [32]. Поэтому Григорович считал, что надо обратиться к трудам Берынды, Боболинского, Будного, Галятовского, Гизеля, Зизания, Копыстенского, Коссова, Кревзы, Могилы, Смотрицкого [33].

Как раньше указывалось, по мнению И. И. Григоровича, областью распространения белорусского (западнорусского) языка были, кроме Белоруссии, Правобережная Украина без Киевщины, Галиция, Покутье (область на пограничье Польши и Галиции), Закарпатье и Литва [34]. Возникает вопрос: как мог быть представленным такой ареал белорусского языка, даже принимая во внимание, что этот язык назывался западнорусским (в то время нередко западнорусским называли языки белорусский и украинский вместе)?

Отчасти это можно объяснить тем, что в середине XIX в. (как об этом говорилось ранее) в некоторые термины вкладывалось совсем не то содержание, которое мы вкладываем сейчас. Поскольку Белоруссией в то время называли лишь Белорусское Поднепровье и Подвинье, а из этнографической Литвы выделяли Жемайтию (Жмудь), то в понятие «Литва» входили восток современной Литвы и большая часть Белоруссии. При таком распределении в «Литве» по-литовски говорила относительно небольшая часть населения, в связи с чем Григорович мог ошибиться и отнести всю Литву к области распространения «западнорусского» языка.

Гораздо менее понятным кажется его отношение к Украине. Объединив в языковом отношении с Белоруссией Галицию, Закарпатье и часть Правобережья, он исключил все Левобережье и Киевщину с правого берега Днепра. Очевидно, первоначально Григорович намеревался в основу своего словаря положить не столько живой белорусский язык, сколько старинный книжный, притом, судя по списку авторов, преимущественно XVI в. Язык книг, выходивших в XVI-XVII вв. в Вильно, Несвиже, Заблудове, Львове, Киеве и т. д., т. е. в Белоруссии, Литве и на Украине, трудно различить, и поэтому он и казался единым «западнорусским». Но почему в таком случае из списка областей выпала Киевшина? Как бы то ни было, но, комплектуя Акты, Григорович внес в них документы из очень различных районов, не дав почти ничего с Левобережной Украины.

Со словарем И. И. Григоровича произошло недоразумение, выясненное лишь совсем недавно. В биографии своего отца Н. И. Григорович написал, что словарь белорусского языка И. И. Григоровича, включая букву «В», напечатан в «Известиях II отделения Академии наук». [35] Однако ни год, ни номер «Известий», в котором словарь был напечатан, не указан. Это сообщение было повторено в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона (т.IXа стр. 720) и в других работах, посвященных И. И. Григоровичу. Однако просмотр всех номеров «Известий» (они выходили в 1852-1863 гг.) показывает, что словарь там напечатан не был. Очевидно, исходя из этого В. С. Иконников в 1891 г. высказал предположение, что словарь И. И. Григоровича в свет не вышел [36], но на это замечание не обратили внимания. Лишь в самое последнее время главный библиограф Белорусской государственной библиотеки им. Ленина Н. Б. Ватаци, проанализировав все имеющиеся данные относительно этого произведения, пришла к выводу, что словарь был набран (и, возможно, отпечатан. - Я. У.), однако в свет не вышел [37]. Предположение это подтверждается тем, что в архиве Григоровича действительно имеется рукопись словаря на буквы «А», «Б», «В», а также лист корректуры словаря, прав.ленный рукой Григоровича [38]. Возможно, что «Известия» решили напечатать начало словаря, надеясь, что автор будет продолжать эту работу, вернее, что он доведет словарь до конца; когда же подобная возможность исчезла, редакция не захотела публиковать незначительную уже набранную часть его, хотя не исключена возможность, что словарь не пропустила цензура. Во всей этой истории самым странным представляется то, что сын Григоровича, напечатавший биографию отца через 9 лет после его смерти, т. е. точно знавший о состоянии дела, нашел нужным сообщить, будто словарь вышел в свет.

Словарь Григоровича составлен исходя из тех принципов, которые были изложены им в «Записке» 1847 г., т. е. в него внесены слова, употреблявшиеся не только в Белоруссии, но и на Украине, в общем в той «Западной Руси», которая существовала в представлении Григоровича. Вместе с тем в основных положениях словарь очень мало похож па тот, который Григорович обещал составить. Судя по «Записке», можно было ждать, что Григорович создаст словарь, если не исключительно пользуясь произведениями белорусско-украинских авторов XVI-XVII вв., то в большей мере, на самом же деле он составлен почти только на основе живого языка Восточной Белоруссии. Правда, в эту работу попали слова из лексикона Берынды (баянье), универсалов Хмельницкого (благочестивой), инвентаря Киево-Печерской лавры 1593 г. («баран» вместо «баранья кожа»), «малороссийской летописи» (балка, байдак), литовского статута (беремено, т. е. тяжесть), актов Кричевской магдебургии XVIII в. (багра) и т. д., по все они составляют лишь самую незначительную часть общего состава, основой же являются термины, бытовавшие во времена Григоровича на Могилевщине.

В словаре Григоровича к каждому белорусскому слову дан перевод на русский, а затем показано, как это слово звучит в фразе. Нередко составитель словаря приводит пословицы, поговорки или отрывки из песен. Этой работой Григорович показал, что ему прекрасно был знаком живой белорусский язык.

Работа над словарем была для Григоровича побочным занятием, главное же его внимание сосредоточилось на подготовке к печати археографических изданий, в частности Актов.

Первую часть «Белорусского архива древних грамот» Григорович готовил к печати как лицо частное, и поэтому комплектование тома зависело от пего одного. Акты издавало главное археографическое учреждение государства - «Археографическая комиссия» в Петербурге. Независимо от того, в какой мере это было обусловлено учредительными документами, Комиссия была обязана публиковать те материалы, которые оправдывали или восхваляли политику царизма, правящий класс страны, а также православную веру. В то время, когда Григорович стал членом Археографической комиссии, для правительства едва ли не самой острой проблемой в Западных губерниях был вопрос относительно отмены церковной унии (отмена ее и «воссоединение» униатов с православием произошли в 1839 г.). Григорович, издавая Акты, уделил унии и православной церкви очень много внимания. Из пяти томов Актов четвертый почти целиком посвящен Брестской унии 1596 г., в четырех остальных вопросы, касающиеся церкви, занимают весьма заметное место. При всем том в заголовках, примечаниях, предисловии - вообще везде, где содержится текст редактора, нет того назойливого, непрерывного упоминания о православном характере края, чем так отличались редакторы более поздних археографических изданий.

Для первого тома Архива Григорович отбирал все материалы сам. Обстановка совергиенно изменилась, когда он стал членом «Археографической комиссии» и главным редактором ее изданий. Будучи учреждением государственным, располагая значительными средствами, штатом квалифицированных сотрудников, сетью корреспондентов, в том числе и заграничных. Комиссия имела возможность привлечь для изданий такие материалы, которые для отдельных лиц и даже для постоянных и временных комиссий, позже действовавших в Вильно, Минске и Витебске, собрать было невозможно.

Археографические экспедиции в Белоруссии не работали, но Комиссия получила из самых разнообразных хранилищ этого края описи имеющихся там древних актов, и, если эти акты казались интересными, Комиссия брала их себе. В предисловии к т. I Актов Григорович писал, что Комиссия «немедленно по учреждении своем (была создана в 1834 г.- Н. У.) распорядилась о передаче ей старинных бумаг из западнорусских библиотек и архивов и успела приобрести огромные коллекции актов» [39].

Затем в целях выявления новых материалов были обследованы архивы и библиотеки обеих столиц, а также многих губернских и уездных городов Белоруссии, Литвы, Левобережной и отчасти Правобережной Украины [40]. Корреспонденты Комиссии прислали массу ценнейших материалов из Львова [41] и Варшавы. Были пересмотрены также изданные ранее сборники документов, откуда для повторного издания в Актах отбирались материалы, казавшиеся наиболее существенными. Наконец, И. И. Григорович передал в Комиссию неопубликованный второй том своего Архива, в котором находились материалы преимущественно из Восточной Белоруссии.

Сама идея необходимости издания особой серии документов, в которых бы помещались материалы одного определенного района, т. е. «Западной России», появилась в Комиссии не сразу; несколько раз изменялось предполагаемое название серии, а также и число томов в ней. Первоначально намеревались печатать материалы, относящиеся к истории Белоруссии, Литвы, Украины, в «Актах исторических», но позже, видимо в связи с притоком массы документов, решили издать отдельную серию. В предисловии к т. I «Актов исторических» (1841 г.) Григорович писал, что в Комиссию поступило много материалов «из Западных губерний... но как документы они относятся собственно к законодательству Литовской Руси, изменившемуся под влиянием Литвы и Польши, и притом писаны на западнорусском наречии, то из них предположено составить особое издание иод заглавием «Акты, относящиеся к истории Западной России» [42].

Несмотря на наличие массы материалов, присылавшихся в Комиссию извне, Григорович много занимался в петербургских хранилищах, разыскивая новые. Судя по протоколам Комиссии и легендам в Актах, сам Григорович отбирал документы для серии из архива греко-униатских митрополитов и Литовской метрики [43]. Помещенные в Актах материалы из Мстиславского архива и библиотеки Могилевской семинарии были отобраны и переписаны Григоровичем еще в бытность его в Белоруссии. Документы, помещенные в той же серии из Полоцких архивов, очевидно, присланы Дорошкевичем, а док. № 8 - Лобойко [44].

Хронологически документы, помещенные в Актах, относятся « 1340-1699 гг., но главным образом к XVI и XVII вв. (материалы за последние два столетия занимают четыре тома из пяти). Территориально, комплектуя серию, редактор далеко вышел за пределы того района, который он считал зоной распространения «западнорусского наречия». В Акты, например, оказались включенными не только документы, касавшиеся отношений Новгорода и Пскова с Великим княжеством Литовским, но также связей этих городов с дерптским архиепископом и Ливонским орденом (т. I, № 69, 75, 112), а также польские статуты (т. I, №2,27).

В серии имеется масса документов об отношениях Великого княжества Литовского с Русским государством, Крымом, Молдавией, Польшей, и поэтому Акты в сущности посвящены истории не только «Западной России», как бы широко ни толковалось это понятие, но всей Восточной Европы, хотя преимущество отдается событиям, происходившим в Великом княжестве Литовском.

Документы в серии расположены так, что каждый том, в котором материалы размещены в хронологическом порядке, является продолжением предыдущего, из чего следует, что комплектование производилось тогда, когда у редактора был подобран материал для всех пяти томов.

Какими правилами руководствовался редактор при издании Актов, Григорович не говорит, ссылаясь на правила, изложенные при печатании «Актов исторических» и «Актов Археографической экспедиции» [45]. Однако в указанных изданиях о правилах публикации сказано настолько кратко, что важнейшие вопросы остаются неясными. Для истории белорусского языка очень существенно знать - не заменял ли редактор букву «е» на «Ъ», букву «и» буквой «i» (перед гласной), ставил ли он «ъ» в конце слова (если этот знак отсутствовал в рукописи) [46].

Если брать документы, помещенные в Актах, по их значимости, то на первом месте следует поставить те, которые касаются политического положения Великого княжества Литовского, в первую очередь отношений (вернее многовековой борьбы) между Великим княжеством и Русским государством, затем взаимоотношений Великого княжества с Крымом, Новгородом, Псковом, Ливонским орденом, Польшей, Молдавией.

Для XV - начала XVI в. в т. I помещено большое число разнообразных документов о борьбе с Русским государством за пограничные земли - Северщину, Верховские княжества, Смоленщину (т. I, № 17, 19, 20, 63, 133, 139, 157, 167, 180 и др.). Это присяжные грамоты князей Стародубских и Заславских Ягайле с обещанием сохранить ему верность после смерти Витовта; договорные грамоты князей Новосильских и Одоевских с великим князем литовским Казимиром; жалованная грамота великого князя литовского Александра князю Александру Можайскому на владение Черниговом, Стародубом, Гомелем и Карачевом и пр. В т. II имеется ряд документов о восстании Михаила Глинского (№ 36, 37, 40, 49 и др.). В т. III содержится масса материалов о Ливонской войне, вернее о ее начальном этапе. Среди них постановления 1563 г. о сборе серебщины (подати на ведение войны), сборе конного и пешего войска для борьбы с русскими за Полоцк (№ 33, 34), «устава» того же года о подвозе продуктов для солдат, направляющихся в Ливонию (№ 25). В т. IV имеется много материалов о периоде интервенции в Русское государство и среди них - такой пространный документ (№ 177), как «Ответные статьи литовских и польских королевских послов московским думным боярам» (1608 г.), в котором дается объяснение позиции Речи Поснолитой относительно самозванца, а также док. № 182, озаглавленный «Имянная роспись московским послам, отправленная к польскому королю Сигизмунду для приглашения сына его, королевича Владислава, па московский царский престол». Ряд важнейших документов в этом томе относится также к войне 1634-1635 гг.

Документы о военных событиях и пограничных столкновениях дополняются массой дипломатических актов. Всего больше материалов такого рода находится в томах I и II, где помещены разнообразные «посольские речи», «опасные грамоты», огромные «статейные списки» посольских сношений между Великим княжеством Литовским и Русским государством за 1501-1505 гг. (т. I, № 192) и за 1533-1538 гг. (т. II, № 175).

Кроме того, в Актах помещено много документов дипломатического характера, направлявшихся великим князем литовским польскому королю (т. I, № 104, 135), псковичам (т. I, № 97), венгерскому королю (т. I, № 188), крымскому хану. Подобного же рода документы имеются и в других томах, но число их там невелико.

Среди общегосударственных документов одним из самых старых является Вислицкий статут 1347 г. (т. I, № 2). Этот статут представлял собой кодекс законов для Малой Польши. По каким же соображениям редактор поместил его в сборник документов, «относящихся к Западной России»? Тот же вопрос можно задать и в отношении Петрковского статута 1420 г., выработанного для Великой Польши (т. I, № 27). В своем предисловии Григорович, поясняя, какого рода документы он отбирал для первого тома, говорит следующее: «В первом томе, объемлющем пространство времени от 1340 до 1506 г., собраны древнейшие памятники Западной и Южной Руси и Ливонии. В числе их довольно и таких, которые прямо относятся к истории Великороссийского государства. К примечательнейшим документам, вошедшим в состав сего тома, принадлежат: 1) статуты польских королей: Казимира III Вислицкий, 1347 г.; Владислава-Ягайла Краковский и Вартовский, 1420-1423 гг. и Казимира IV судебник, данный Литве в 1468 г.» [47].

Следовательно, для Григоровича статуты, изданные как для Великого княжества Литовского, так и для Польши, вполне укладывались в понятие «Западная и Южная Россия». А между тем причина, по которой Григорович поместил их в Акты, состояла в том, что они в свое время были переведены на «русский» язык и что действие их распространилось и на Западную Украину.

Вообще в Актах, кроме документов, писанных на белорусском, украинском и русском языках (по терминологии редактора «на западнорусском наречии»), ничего не печаталось, по в конце книги, в «примечаниях», содержащих иногда пространные выписки из различных документов, есть тексты и на латинском языке.

Упомянутый «Судебник» Казимира и помещенный в том же томе общеземский привилей Казимира 1457 г. являются документами первостепенной важности при изучении истории всех народов, населявших Великое княжество Литовское. Что касается статутов 1529, 1566 и 1588 гг., то о них в Актах почти ничего нет. Важнейшим из помещенных в серии документов относительно этого вопроса является указ о введении в действие статута 1529 г. (т. II, № 165).

К общегосударственным актам относятся также уставы 1529 г. (т. II, № 159) и «Устав на волоки» 1557 г. (т. III, № 19), которую редактор назвал «Уставой о управлении королевских волостей с дополнительными к ним статьями».

Том V (1633-1699 гг.) укомплектован в основном документами, относящимися к Южной Белоруссии и Украине, в частности универсалами гетманов Богдана Хмельницкого, Выговского, Юрия Хмельницкого, Брюховецкого, Дорошенко, Самойловича, Мазены. Среди них очень много актов о дарениях монастырям земель; военным событиям, т. е. борьбе с татарами, турками и поляками, уделено много внимания лишь в актах за 1678-1681 гг.; за период до 1648 г. имеется ряд документов дипломатического характера. Для истории Белоруссии очень важен док. № 16 - инвентарь Гомельской волости за 1640 г.

Большую часть документов серии представляют акты, касающиеся православной церкви, ее положения в Великом княжестве Литовском. По своему содержанию они очень разнообразны. Здесь и послания константинопольского патриарха к православному духовенству и мирянам Речи Посполитой (т. IV, № 5, 17, 20, 21, 22 и др.), и грамоты киевского митрополита (№ 27, 32 и др.), и привилеи королей, касающиеся положения православной церкви в Речи Посполитой (привилей от 23 апреля 1589 г., предоставляющий православному духовенству те же права, что и католическому; привилей, выданный константинопольскому патриарху, по которому тому не возбранялось во время пребывания в Великом княжестве Литовском чинить суд и расправу над православным духовенством, - № 16 и др.). В т. I помещены документы об избрании митрополитом Григория Цамблака (№ 24, 25).

Кроме названных в серии, напечатана еще масса актов, относящихся к различным сторонам церковной жизни, в частности к дарению монастырям и церквам (почти исключительно православным) земель, населенных и ненаселенных, передаче духовным и светским лицам прав па управление церковными имениями, назначениям на должности епископов, священников и т. д. Даже в т. IV, основная часть которого заполнена гетманскими универсалами за годы национально-освободительной борьбы украинского народа, документы, касающиеся церкви, занимают видное место.

Все названные виды источников, хотя и имели прямое отношение к Белоруссии, однако лишь в том смысле, что это была часть государства - Великого княжества Литовского. Но в то же время в Актах имеется масса документов, относящихся непосредственно только к тому или иному городу, имению, монастырю, церкви и т. д. в Белоруссии.

К важнейшим из таких документов относятся привилеи великих князей литовских и королей польских городам на магдебургское право, а так как это право отдельным городам выдавалось по нескольку раз (вследствие расширения прав, гибели оригинала и пр.), то в Актах для Полоцка и Могилева имеется ряд таких привилеев. Так, в т. I помещен привилей на магдебургское право Полоцку, выданный в 1498 г. (т. I, № 159; в Актах по ошибке отмечен 1499 г.), а в т. II за 1510 г.- подтвердительный привилей на то же право (№ 61). В т. I находятся привилеи па магдебургское право Минску (1499 г., № 165), а во втором - Волковыску (1507 г., № 13), Новогрудку и Бресту (1510 г., № 71, 73). Брест получил магдебургское право в 1390 г., и, следовательно, в Актах помещен подтвердительный акт, хотя это и не отмечено редактором, в т. III - привилей 1561 г. на малое магдебургское право, а в 1577 г.- на большое магдебургское право (№ 28, 77), выданный Могилеву); в т. IV - привилей Витебску (№ 118).

Еще более важны уставные грамоты, дававшиеся правительством Великого княжества Литовского различным землям, бывшим ранее княжествами. Так, в т. II помещена «Уставная грамота Полоцкой земле» (№ 70), авт. I - Витебской (№ 204). Кроме того, в т. I находится еще ряд документов XV в., имеющих первоклассное значение для изучения истории Полоцка (№ 147,175,185).

Наиболее массовым видом документов, касающихся отдельных мест Белоруссии, являются фундуши, т. е. пожертвования на различные монастыри и церкви. Самые ранние из них предельно кратки. Так, грамота киевского князя Александра Владимировича (внука Ольгерда) и его жены, выданная Лаврашевскому монастырю, содержит следующее: «Се яз князь Олександро Володимеровичь и с своею княгинею Московкою и своими детми дал есмь десятину святей Богородицы у Лаврошев монастырь из Турца, у векы» (т. I, № 28). Более поздние обычно значительно пространнее.

Целая серия документов опубликована о дарениях Мстиславскому Онуфриевскому монастырю; очень много - о дарении Киево-Печерскому монастырю.

Поскольку Григорович, издавая Акты, широко использовал документы, содержавшиеся во втором (неизданном) томе его «Белорусского архива», в котором материалы были почти исключительно из Восточной Белоруссии (в особенности много из архивов Мстиславля), то и в Актах среди документов, относящихся непосредственно к какой-либо местности Белоруссии, всего больше оказалось из восточной части.

Легенды написаны по-разному, но всегда очень обстоятельно, однако часто в них не указаны ни номер дела, из которого взят документ, ни листы, но для Актов, заимствованных из Литовской метрики, есть и то, и другое. Всего беднее легенды к документам, полученным из-за границы. В таком случае редактор ограничивался замечаниями - от какого заграничного корреспондента он получен.

Много лет спустя после выхода в свет «Актов Западной России» Г. А. Карпов отметил, что Григорович «иногда для ясности исправлял слог» публикуемых документов [48]. Едва ли это является выдумкой. В таком случае - это один из существенных изъянов Актов.

«СБОРНИК МУХАНОВА» [49]

В 1836 г. в Москве вышел том документов, подготовленный к печати и изданный П. А. Мухановым, озаглавленный «Сборник Муханова». Спустя много лет (в 1868 г.) М. О. Коялович писал, что появление этого сборника, а также «Собраний грамот виленских и минских» (о них см. ниже) было связано с восстанием 1831 г. [50] Поскольку при всех восстаниях польская шляхта утверждала, что Белоруссия, Литва и Правобережная Украина являются краем польским, и требовала присоединения его к Польше, то задачей Муханова было доказать, что это был край русский [51]. Однако это положение было высказано Мухановым не столько посредством подборки документов, сколько через предисловие, в котором он указывал, что в бывшем Великом княжестве Литовском господствовало русское население и русский язык.

В этом предисловии Муханов писал, что «несколько [грамот], почерпнутых из Литовской метрики, послужат к объяснению сношений России с Польшей и Литвой. Эти официальные акты, написанные все на русском (подчеркнуто Мухановым. - Н. У.) языке, будут служить лучшим доказательством, что западные наши провинции (которые поляки называют забранным краем, а русские недавно начали называть возвращенными губерниями) были населены русскими, исповедовавшими греко-российскую веру, что почти все жители говорили по-русски, судопроизводство с самого начала было на русском, дипломатические сношения велись на языке русском» [52] (подчеркнуто Мухановым. - Н. У.). Это место предисловия было, однако, испорчено самим же Мухановым, который в заголовке к док. № 87 написал: «Выписка из литовской истории, писанной на литовско-русском наречии» [53]. Поскольку «Выписка» по языку ничем не отличается от документов, почерпнутых издателем из Литовской метрики, то читатель вправе подумать, что и они тоже написаны не на русском языке, а па «литовско-русском наречии».

Больше половины сборника (140 страниц из 262) занимают документы, заимствованные из тех книг Литовской метрики, которые находились в Варшаве и представляли собой копии. Местонахождение почти всех остальных документов остается для читателя неизвестным, но часть из них являлась собственностью издателя.

Павел Александрович Муханов (1797-1872 гг.) с 1815 г. начал службу в армии и в 1831 г. участвовал в подавлении польского восстания. Оставшись в Варшаве, он деятельно начал собирать рукописи или же снимать с них копии. В то время в Варшаве находились копии ряда книг Метрики, ознакомившись с которыми Муханов решил напечатать некоторые из этих документов. Кроме того, в Радзивилловском архиве он обнаружил хронику, отрывок из которой, напечатанный в «Сборнике», занимает одну страницу, - он касается женитьбы короля Сигизмунда-Августа на Варваре Радзивилл. Трудно понять, почему Муханов отобрал для издания именно этот кусок, но еще труднее уяснить, где хранилась та «история», откуда была сделана эта выписка. Архив Радзивиллов находился в Несвиже (сейчас запад Минской обл.), но «история», найденная Мухановым, всего вероятнее, была в Варшаве, поскольку упоминания Муханова о его поездке в Несвиж нет.

Рассказ о женитьбе Сигизмунда-Августа на Варваре Радзивилл имеется еще в «Летописце» Рачинского (Полное собрание русских летописей, т. XVII, стлб. 353, 354; далее: ПСРЛ), в связи с чем возникает вопрос о взаимоотношениях этих списков, вернее о том, не заимствовал ли Муханов свой отрывок из этого «Летописца».

Сравнивая оба списка, видим, что они действительно очень близки между собой. Те расхождения, которые у них имеются, нередко вполне возможно объяснить «правкой» текста Мухановым с целью приблизить его к русскому произношению. Так, в ряде случаев у Муханова после «р» и шипящих стоят мягкие гласные, тогда как в тех же словах в ПСРЛ находятся твердые. У Муханова, например, напечатано: «будучи», «чинил», «прирожоное», тогда как в ПСРЛ «будучы», «чынил», «прырожоное». У Муханова часто встречается буква «Ъ», тогда как в ПСРЛ в тех же словах стоит «е» (в первом случае «воеводЪ», «панЪ», во втором - «воеводе», «пане»).

Выйдя в 1834 г. в отставку, Муханов в том же году издал «Подлинные свидетельства о взаимных отношениях России и Польши, преимущественно во время самозванцев», в 1835 г.- «Записки» Жолкевского (рукопись «Записок» он раздобыл, находясь в Польше), а в 1836 г.- «Сборник Муханова». Все это создало ему репутацию специалиста по польским делам, и в 1842 г. он был направлен в Польшу, где занимал ряд ответственных постов (был попечителем Варшавского учебного округа, директором Комиссии внутренних дел, т. е. в сущности министром внутренних дел), заслужил там всеобщую ненависть поляков и, наконец, в 1861 г. был отстранен. Последние три года своей жизни (с 1869 г.) Муханов был председателем Археографической комиссии [54]. Публикуя массу документов из Литовской метрики, Муханов, естественно, захотел сообщить своим читателям, что она собой представляет.

По словам Муханова, он, посещая часто Варшавский коронный архив, «довольно ознакомился с огромными фолиантами Литовской метрики». По его сообщению. Метрикой «называется собрание нескольких десятков (ниже он говорит, что томов было 29. - Н. У.) рукописных книг, содержащих государственные акты Великого княжества Литовского с 1368 г. до той поры, когда Великое княжество совершенно слилось с Королевством Польским» [55]. Из сказанного следует, что Метрика в составе 29 томов в 30-х годах XIX в. находилась в коронном архиве, а между тем далее в том же примечании сказано, что это лишь копии переписанные к тому же с кирилличного оригинала латиникой «с сохранением, впрочем, русского выговора», что переписаны они были не все и что оригиналы Метрики в 1795 г. перевезены в Петербург [56].

Следовательно, с некоторым напряжением можно уяснить, что, кроме переписанных латиникой копий, которыми пользовался Муханов, были и оригиналы, писанные кириллицей, однако Муханов не только печатал по копиям, но и произвел обратную переписку книг, писанных латиникой, т.е. переписал их кириллицей, о чем не сообщил в предисловии. Естественно, что, переписывая кирилличные тексты латиникой, переписчики в какойто мере исказили их. Пытаясь же передать их в первозданном виде, документы калечили еще раз, а если учесть, что Муханов к началу своих занятий Метрикой никогда не читал подобного рода рукописей, то это означает, что ошибок в его издании должно быть более чем достаточно.

Издавая «Акты Западной России», Григорович часто отмечал, что такой-то акт уже напечатан у Муханова, причем, кажется, всегда с припиской, что у последнего это сделано с ошибками.

Среди документов, заимствованных не из Метрики, много на польском языке; все они даны только в переводе на русский. Документы Метрики содержат больше всего материалов дипломатического характера. Это перемирные грамоты великого князя Витовта с Борисом Александровичем Тверским, великого князя Казимира с Псковом, того же Казимира с великим князем московским Василием Васильевичем, очень много писем великих князей литовских к крымским ханам, а среди прочего - и письмо от грузинского царя Константина «к королеве гишпанской Изабеле» (№ 18). В общем разного рода договоры и посольские материалы занимают главное место среди публикаций «Сборника», но, кроме того, в нем есть ряд важных документов, касающихся отдельных городов Белоруссии, среди них привилеи, выданные на магдебургское право городам Полоцку в 1498 г. (№ 57), Минску в 1499 г. (№ 68), привилей «всим бояром и мещаном витебским» 1503 г. (№ 83), «владыце, бояром и всим мещаном смоленским» в 1505 г. (№ 85); иривилей на магдебургское право Киеву (№ 91) и второй привилей, выданный тому же городу в 1645 г., «о принятии приходящих людей под право мещан» (№ 145).

В целом материалов, которые касались бы непосредственно Белоруссии, мало. Гораздо больше тех, которые относились к Белоруссии как части Великого княжества.

Спустя немного времени после выхода в свет «Сборника Муханова» появилась новая публикация материалов Метрики, изданных несравнимо более квалифицированно и содержащих научную историю этого архива.

«КНИГИ ПОСОЛЬСКИЕ ЛИТОВСКОЙ МЕТРИКИ» [57]

В 1843 г. появилось двухтомное издание, само название которого говорило, что помещенные в нем материалы заимствованы из Литовской метрики. Это издание связано с именами крупнейших специалистов в области археографии своего времени. Том I Книги был издан под редакцией М. А. Оболенского и И. Н. Даниловича, том II редактировали М. П. Погодин и Д. Дубенский. М. А. Оболенский (1805-1873 гг.) ко времени выхода в свет Книги был сотрудником (позже директором) архива министерства иностранных дел. Публикатор целой серии источников, М. А. Оболенский был крупным археографом; не меньшей величиной являлся и М. П. Погодин (1800-1875 гг.), автор ряда исследований по истории России и издатель многочисленных источников. Однако оба они не были специалистами по истории Великого княжества Литовского, а Погодин и Дубенский вообще едва ли когда занимались ранее Метрикой. Специалистом в обоих этих вопросах был Игнатий Данилович, и, можно думать, роль его в издании Книги всего заметнее [58].

Публикация Книг интересна во многих отношениях. Прежде всего это было первое издание, в котором книги Метрики печатались целиком; во-вторых, в предисловии к т. I изложена в кратком виде история Метрики, а в приложениях показан ее состав и приведен перечень книг, имевшихся в 1843 г. Эта часть работы оказалась, можно сказать, перевыполненной, так как автор (или авторы) дал историю Метрики не только Литовской, но и Коронной, т. е. Польской, а поскольку Коронная по размерам значительно превышала Литовскую, то главное место в этом труде занял материал о Коронной.

Важнейшую часть приложений представляет «Подробный пе речень» книг Метрики, составленный в 1817 г. В. Г. Анастасевичем «из реестра, по которому сданы были в 1798 г. в ведение Сената дела Метрик Коронных п Великого княжества Литовского». Отдельно приведен перечень книг посольских, поступивших из императорского кабинета в ведение коллегии иностранных дел; перечень картонов с подлинными грамотами Коронной метрики, переданными в Главный архив министерства иностранных дел; опись книг посольских Литовской метрики, переданных в Главный архив министерства иностранных дел, и выписка из книги, хранившейся в Метрике при канцелярии 3-го департамента Сената, под заголовком: «Опись делам, в картонах находящимся, составленная в 1808 г. по старым Варшавским регистрам, с отметками, какие пиесы по сличении с теми же регистрами не оказались, и какие остались в Метрике, и какие выданы в императорскую библиотеку под расписку кол. сов.. Дубровского».

Эти опубликованные данные, т. е. ставшие известными широкому кругу читателей, имели очень большое значение при дальнейшем изучении судеб Метрики.

Общее число актов в т. I - 195; за крайне редким исключением, они имеют характер дипломатический [59]. Больше половины помещенных в томе документов представляют собой переписку правительства Ведикого княжества Литовского с Крымом, Турцией и Московским государством; переписка с Пруссией и Валахией занимает незначительное место.

Документы, помещенные в томе, были созданы в то время, когда Русское государство завоевало ханства Казанское и Астраханское, а затем начало борьбу за Ливонию. Естественно поэтому, что политические интересы Великого княжества Литовского были сосредоточены на отношениях с Россией и Крымом - противником России и, следовательно, союзником Великого княжества. С конца 1561 г. в борьбу за Ливонию включилось Литовское государство и важнейшей его задачей стало натравливание Крыма на Россию. Хан Девлет Гирей в 1562 г. сообщал Сигизмунду-Августу, великому князю литовскому, что он взял и разорил ряд русских городов: Одоев, Белев, Волхов и др., но корил великого князя, что тот в благодарность за нападения на Россию прислал ему «вельми лихие и гнилые сукна». Сигизмунд-Август в начале следующего, 1563 г., просил, чтобы хан «сее зимы в землю того неприятеля, нашого и своего Московского з войском своим шол и шкоды чинил» [60]. Татары делали это, но не раз сообщали Сигизмунду-Августу, что его «упоминки» плохие и что если бы их не брать, а идти войной на Великое княжество, то они получили бы гораздо больше. В 1548 г. хан Саип Гирей писал: «Которые теж упоминки ты, брат наш, до нас присылает, ино я тым упоминком не вельми радуюся, бо впокою не маю от людей своих, што тым способом нарекають: «Ты малую реч береш, а большую заставуош и кгды б еси нам дозволил воевати и люди братп, тогды бы еси больший пожпток: с того мел, а мы вжо не можем на чом ся выховати, бо Украину Московскую уже есьмо всю выбрали» [61].

Переписка Сигизмунда-Августа с Иваном Грозным происходила по разным предметам. В 1558 г. Сигизмунд-Август писал царю, «абы еси на Инфлянтскую землю вальки не подносил и на кровопролитие хрестианству не стоял», потому что «Инфлянтская земля здавна от цесарства хрестианского есть подана предкам нашим в оборону отчизному панству нашому Великому князьству Литовскому» [62]. В 1560 г. он же требовал, чтобы Иван IV «валчити на тую землю (т. е. Инфлянты.- Н. У.) перестал» [63]. Конец т. I почти целиком занят перепиской между правительствами Великого княжества Литовского и Русского государства о перемирии. Док. № 190 содержит описание границ, установленных между этими государствами в 1570 г.

По уверению редакторов, т. I напечатан «без малейшей перемены», т. е., что текст рукописи передан совершенно точно. Редакторы оставили «все неправильные обороты и грамматические формы, все архаизмы, польские и другие иностранные слова». «Редакторы считали обязанностью, - пишут они далее, - не делать значительных исправлений, потому что эти книги писаны с особенным тщанием людьми знающими и официально сверены с подлинными актами. Исправлены только явные ошибки писцов, там, где само содержание актов ясно указывало на описки, или, где можно было восстановить текст сличением с другими подобными местами той же книги. Сверх того, сокращения, сделанные большею частью по образцу латинской, у нас малоизвестной графики, дополнены и напечатаны складом. Буквы и цифры,. недостающие в гражданском алфавите, заменены употребительными». Редакторы также расставили знаки препинания, отсутствовавшие в рукописи [64].

Предисловие к т. II очень краткое; важнейшей его частью является палеографическое описание той рукописи, которая напечатана в этом томе. Хотя на титульном листе значится, что в нем помещены документы с 1573 но 1580 г., в действительности разного рода «листы» находятся там с 1576 по 1583 г.

Том почти целиком заполнен перепиской дипломатического характера между Речью Поснолитой и Русским государством, среди них «листы верущие», «кглейт, або моцованый лист короля послам нашым в Москву», «науки» гонцам п послам и пр. Часть «листов» писана Стефаном Баторнем Ивану IV и обратно - Иваном IV Баторию со взаимными обвинениями и упреками. В одном из писем Баторий ссылается на «Летописец старый мест Поморских».

Между документами 70-х годов XVI в. встречаются и более ранние: «Перемирная грамота между Исковым и Юрьевом на 14 лег» за 1509 г. (№ 70) и «Перемирная грамота вел. кн. Василия Ивановича с Ливонией на 10 лет» за 1522 г. (№ 69). Обе они помещены между документами 1581 г.

В документах дипломатического порядка встречаются сведения иного рода. Например, на стр. 244 помещен «Реестр стрелбы, с которого Московскому замки мають быти поступлены». В нем сказано, что в Невеле находилось «дел (орудий.- Н. У.) две медяных но полтора сажени... привезенные з Полоцка, куля в них з гусиное йцо». Еще два орудия были там «болш ниж по сажню, куля в них менш ейца гусиного». Для небольших орудий «кули» были «с курачее яйцо».

Согласно сообщения редакторов, текст Книги Метрики был перепечатан слово в слово. Вместе с тем редакторы этого тома выразили свое удивление по поводу того, что нисаны они «с таким отличием от великороссийского письма, что везде почти употреблены буквы «е» вместо «Ъ», также «со» вместо «о» (в начале слов), «О» вместо «ф». Значит, общие правила белорусского правописания XVI в. для Погодина были новостью, он плохо разбирался в этом: на факсимиле документа, помещенного в конце книги и писанного на белорусском языке, сделана надпись: «Снимок из литовской рукописи 1583 г. скорописью белорусской».

Следующая публикация книг Метрики в полном объеме была сделана только много лет спустя.

«СОБРАНИЕ ГРАМОТ И АКТОВ ГОРОДОВ: ВИЛЬНО, КОВНО, ТРОК» [65]

Это издание (как видно из заголовка) территориально целиком относится к Литве, но в то же время оно имеет непосредственное отношение и к белорусской историографии, поскольку православное население названных городов состояло почти исключительно из белорусов, а Собрание в большой мере укомплектовано актами, касающимися православных церквей и монастырей. Большой интерес для белорусской историографии представляет также и предисловие к Собранию, потому что в нем сформулированы взгляды на развитие взаимоотношений восточнославянских народов с литовским, которые позже (хотя и с некоторыми изменениями) стали как бы официальными.

Мысль об издании подобного сборника возникла в 1838 г. у гражданского губернатора Вильно князя Долгорукова, который поднял вопрос о создании при Виленском статистическом комитете особой комиссии, обязанной дать описание материалов, находившихся в архивах как правительственных учреждений, так и монастырских и церковных. Идея эта была реализована при следующем губернаторе - А, В. Семенове. Комиссия (временная), созданная на один год при губернском статистическом комитете, получила на свои работы 1050 руб. В состав ее вошли бывший редактор газеты «Виленский вестник» Марциновский, помощник архивариуса архива Главного литовского трибунала Корбут, священник Корсакевич и производитель дел статистического комитета Яхимович. Позже в работе комиссии принял участие еще игумен виленского Свято-Троицкого монастыря Арсений [66].

Работа временной Виленской комиссии должна была проходить под руководством Петербургской археографической комиссии, в действительности, однако, дело, кажется, ограничилось присылкой из Петербурга инструкции (высланной 13 ноября 1842 г.), в которой Виленской комиссии рекомендовалось «извлекать из него (дел Главного литовского трибунала.- Н. У.) в списках для печатания все акты, которые касаются законодательства, управления и замечательнейших событий Литовского княжества. При списывании подлинника преимущественно обращать внимание на акты XV-XVI ст., как ближайшие ко времени, когда в Западном крае наиболее проявилась русская самобытность независимо от позднейшего влияния Польши». В качестве образца Петербургская комиссия рекомендовала Виленской взять «Акты Археографической экспедиции». По мере накопления материалы из Вильно должны были отсылаться в Петербург для просмотра [67].

Очевидно, указания Петербургской комиссии Виленской в большей мере были игнорированы. Во всяком случае, не видно, чтобы собранный материал когда-либо отсылался на апробацию в столицу. Затем Виленская комиссия сосредоточила внимание не столько на материалах законодательства и «замечательнейших событий», сколько на вопросах состояния православной церкви в Великом княжестве Литовском.

Комиссия провела большую работу, отбирая для своего издания материалы как из архива Главного трибунала, так и из архивов православных церквей и монастырей Вильно и Трок. Кроме того, ряд документов был заимствован из архивов Виленской и Ковенской городских дум, Трокской ратуши, уездных судов Браславского и Россиенского [68] поветов несколько актов, касающихся города Вильно, было перепечатано из собрания, изданного в конце XVIII в. Дубинским [69], но так как у Дубинского акты, писанные кириллицей, переданы латиникой, то Комиссия произвела обратный перевод письма, т. е. напечатала их кириллицей. Вообще редакция стремилась к буквальной передаче текста: «...дабы сохранить всевозможную точность, соблюдено при издании сих древних актов самое правописание, с опущением токмо в печатании титл, помещенных в древнем письме, и тщательно сверяемы были печатные акты с подлинниками, а в конце каждого акта означено, что из подлинного или из списка таковой был заимствован» [70]. Это обещание редакцией выполнено полностью. Тексты оригиналов, писанных кириллицей, в Собрании переданы в первозданном виде: без заглавных букв, без знаков препинания и без заголовков (заголовки, номер документа и год написания акта есть лишь в оглавлении). Таким образом, напечатанный кирилловский текст действительно близок к оригиналу, что, однако, является не достоинством, а недостатком издания, ибо союзы и предлоги даются вместе с существительными и прилагательными, а это затрудняет пользование текстом и заставляет каждого прочитывать его по-своему. В соответствии с предисловием предельно кратки н бедны содержанием легенды. В них, правда, сообщается, оригинал ли это или копия, написано на бумаге или пергамене, в исправном или плачевном состоянии публикуемый документ, но не сказано, откуда этот акт заимствован, а палеографические примечания часто даны такие краткие, что их трудно понять.

Что касается документов, писанных латинским шрифтом, то в них есть и заглавные буквы, и знаки препинания, но не оговорено, сделано ли это редакторами или же в таком виде был оригинал. Во всяком случае, между актами, напечатанными кириллицей и латиникой, существует большая разница не в пользу кириллицы.

В части первой Собрания помещено 97 привилеев и других документов, выданных городу Вильно с 1387 (привилей на магдебургское право) и по 1713 г., а во второй - 94 акта, касающиеся православных монастырей, церквей и братств, находившихся в Вильно, Ковно, Троках и некоторых других городах Литвы. Следовательно, к истории Белоруссии отношение имеет главным образом часть вторая Собрания.

Как уже отмечалось, очень большой интерес представляет предисловие. К тому времени, когда оно писалось, работ по истории Литвы было очень мало. Из сводных работ (если не считать древней хроники Стрыйковского, изданной в 1582 г.) [71] к этому времени вышла пространная «Древняя история литовского народа» Т. Нарбута [72] и поэтому авторы предисловия, опираясь на труды названных авторов, а также на «Историю» Карамзина, должны были решать ряд очень сложных вопросов самостоятельно. Естественно, что Комиссия, выполнявшая правительственное задание, должна была и предисловие написать в духе, соответствующем требованиям правительства. Поскольку для того времени на всей территории, входившей ранее в состав Речи Посполитой, основным показателем разделения населения по национальностям была религия (всякий православный - русский, всякий католик - поляк), то и в предисловии именно на эту сторону было всего больше обращено внимания. Авторы предисловия постарались доказать, что значительное число литовцев первоначально приняли православие и лишь позже, после заключения унии с Польшей, они были наново окрещены по католическому обряду. Уже одно это обстоятельство должно было утвердить положение, что в этнографической Литве был очень силен русский элемент. Еще более должно было подтвердить это положение то обстоятельство, что в Великом княжестве Литовском длительное время государственным языком был русский (в действительности белорусский, но авторы предисловия этого термина не употребляли вовсе).

«Изложение сих грамот, - сказано в предисловии, - на русском языке свидетельствует о всеобщности русского языка в то уже время в Литве и тесную издавна существующую связь между Литвой и Русью» [73]. Далее отмечалось, что русский язык в судопроизводстве Великого княжества Литовского употреблялся до 1697 г., что Литовский статут 1529 г. был составлен на русском языке (в предисловии ошибочно сказано, будто статут 1529 г. был напечатан первый раз в Вильно в 1588 г.; этот статут спутали с третьим, действительно напечатанным в 1588 г.), что такие знаменитые фамилии, как Чарторыйские, Сангушки, Вишневецкие, Четвертинские и другие, ранее исповедовали православие и т. д. Со ссылкой на работу Ватсона сказано, будто бы в литовском языке 2/3 слов славянских, а 1/3 финских, готских, немецких, т. е. что литовского языка как такового вообще нет.

К предисловию даны приложения, в которых упомянутые положения даны в более развернутом виде со ссылкой на научную литературу. В параграфе первом, например, приложений приведено родословие литовских князей, в основу же его положены данные Стрыйковского, однако тут же даны ссылки на труды: Карамзина, который считал родословие Стрыйковского нелепостью. Во втором разделе, посвященном Ягайле, упор сделан на то, что первоначально Ягайло был крещен в православие, а лишь позже стал католиком. В последующем доказывается, что православные церкви в Литве существовали и до Ягайлы и т. д.

При всей шаткости построения этого предисловия оно было использовано спустя 15 лет, когда был поднят вопрос об организации Виленской археографической комиссии.

«СОБРАНИЕ ДРЕВНИХ ГРАМОТ И АКТОВ ГОРОДОВ МИНСКОЙ ГУБЕРНИИ» [74]

Собрание минских грамот и актов вышло в 1848 г. и, таким образом, принадлежит к числу наиболее ранних археографических изданий Белоруссии. Инициатором его был А. Б. Семенов, губернатор виленский, а позже минский. Семенов стремился повторить в Минске виленской издание настолько, что даже название и формат обоих Собраний совпадают.

Для подготовки публикации в Минске в 1845 г. была создана, временная комиссия, которая и проделала всю необходимую работу. В ее состав вошли ректор Минской духовной семинарии Геласий, предводитель дворянства Борисовского у. Минской губ. и крупнейший помещик губернии граф Евстафий Тышкевич, бывший директор Архангельской гимназии Жуковский и чиновники Малафеев, Гласно и Масальский [75]. Из всех них, очевидно, только один Тышкевич [76], автор этнографических и исторических работ имел представление об археографии, и поэтому, можно думать, что он и был чем-то вроде главного редактора издания. Но в публикации (как это подчеркивается заглавием) важнейшее место заняли документы, касающиеся православных монастырей и церквей, поэтому можно предположить, что верховный надзор должен был принадлежать ректору семинарии как лицу духовному.

В Собрании находятся документы с начала XVI в. по 1748 г.; а так как в нем помещены материалы преимущественно о городах (и находящихся в городах монастырях и церквах), то естественно обратиться к вопросу, какие города имелись в губернии за указанный период. Минская губ. была образована в 1795 г. в составе 10 уездов, но по административной реформе 1843 г. Вилейский и Дисненский уезды отошли к Виленской губ., а Новогрудский у. пз Гродненской губ. был переведен в Минскую. В результате этого в Минской губ. с 1843 г. стало девять уездов. В таком виде губерния, самая большая в Белоруссии и одна из крупнейших в европейской части России, существовала до осени 1915 г., когда западная ее часть была оккупирована немцами [77].

Начав комплектовать том, комиссия рассматривала территорию, с которой отбирались для сборника документы, в границах губернии 1843 г.

Административное деление Белоруссии, установленное после присоединения к России, не совпадало с тем, что было в Речи Посполитой. Во времена Речи Посполитой страна делилась на воеводства, и Минское воеводство состояло из поветов Минского и Речицкого, а в 1569 г., после Люблинской унии, к нему прибавили Мозырский. При создании губернии в 1795 г. к бывшему Минскому воеводству присоединили восточную часть расформированного Новогрудского воеводства, образовав из него Слуцкий [78] и Пинский уезды из расформированного Брестского воеводства, включив оставшуюся часть Новогрудского воеводства последовательно в Слонимскую, Литовскую и Гродненскую губернии.

В результате этого в Минской губ. с 1843 г. находились два бывших воеводских центра (Минск и Новогрудок) и три поветовых (Слуцк, Пинск, Мозырь). Слуцк с конца XIV по начало XVII в. принадлежал князьям Слуцким - Олельковичам, являясь их столицей, а с начала XVII в. перешел к Радзивиллам, став самым многолюдным и богатым городом в их владениях. В богатом «столичном» Слуцке была собрана масса рукописей, печатных книг, произведений искусства, не только у самих князей Слуцких, но и в тех монастырях, которые находились в городе и около него. Пинск, находясь на перекрестке дорог, был значительным но тем временам городом, но уступал Слуцку; Мозырь и Речица были всегда маленькими городками.

К середине XIX в. Новогрудок пришел в упадок, однако архивы его были богаты, тем более что с 1581 г. в Новогрудке и Минске происходили сессии (каденции) Главного литовского трибунала, делопроизводство которых хранилось на месте, где происходили каденции.

Минск, хотя и принадлежал к числу лучших городов Великого княжества Литовского, никогда до самой революции не играл в культурной истории Белоруссии видной роли. В нем не было сколько-нибудь примечательных собраний рукописей или печатных книг, учебные заведения (школы), существовавшие там с XVI в., ничем не выделялись из общего круга; как торгово-ремесленный центр он заметно уступал Могилеву или Витебску. В общем это был заурядный воеводский, а позже губернский город, и тем не менее в начале деятельности Комиссии, когда архивные фонды не были еще отосланы в Вильно, в архивах Минска находилась масса архивного материала, из которого можно было отобрать много актов, хотя требование отбирать документы о монастырях и церквах только православных резко сокращало такие возможности.

В Собрании не оговорено (в легендах), где находились публикуемые документы, но судя по содержанию их, всего больше материалов Комиссия отобрала из архивов минских монастырей, значительно меньше - из архивов Новогрудка и Слуцка, совсем мало - из Пинска, один акт - из Бобруйска и один - из Речицкого у. [79] Несколько актов (№ 17, 18 и др.), помещенных в Собрании, не имеют к Минской губ. отношения, а вместе с тем нет и пояснения редакторов, почему эти документы помещены там.

В предисловии (и вообще нигде) не сказано, каким путем производился отбор документов, т. е. посылались ли члены Комиссии в уездные города, или акты каким-то путем затребовывались оттуда, или, может быть, они к тому времени находились уже в минских хранилищах; также не сказано, кто из членов Комиссии и где отбирал документы в Минске, но оговорено, что сверка снятых списков с оригиналами производилась всеми членами Комиссии [80]. Правила, которых придерживалась Комиссия при издании Собрания, были следующие: «Каждая грамота печатана на том языке и теми буквами, как писан подлинник, и, дабы сохранить всевозможную точность, соблюдаемо при издании сих древних актов самое правописание, с опущением токмо в печатании титл, помещенных в древнем письме» [81]. Эти правила совсем не ясно показывают, что получилось в действительности. Строго придерживаясь написания оригинала, редакция напечатала по два и по три слова вместе, причем строчные и прописные буквы расставлены совершенно непонятно (например: «Отюря княжати Слуцкого», т. е. «от Юря княжати Слуцкого», стр. 12; «аждоречки», г. е. «аж до речки», стр. 218 и т. д.). Кроме того, на целых страницах нет ни одной точки, ни запятой. Такая передача текста сочетается с другими, в такой же мере примитивными элементами издания: в Собрании нет заголовков документов, не указано (хотя бы на полях), к какому году относится публикуемый документ (вернее в том случае, если заголовок есть в оригинале, то он дается, если же не было, то публикация начинается с текста). Правда, заголовки документов, как и годы написания их, даны в оглавлении, но неудобство пользования сборником от этого изменяется мало. В общем это своего рода археографический полуфабрикат, и каждому читателю предоставляется возможность прочитывать тексты по-своему. Почему издатели, имея перед собой образец публикации Григоровича, не пошли за ним и издали такую примитивную работу - непонятно.

При всех своих недочетах, при всем примитивизме издания Собрание имеет по сравнению с другими свои преимущества. Огромное большинство опубликованных документов по истории Белоруссии изданы по позднейшим копиям или по записям в различных городских книгах [82], тогда как в Собрании все документы напечатаны по оригиналам. При таком положении можно думать, что первоначальный текст документа передан в Собрании более достоверно, чем в других, изданных лучше, тем более что там редакторы очень часто «правили» язык актов.

Свои взгляды на историческое прошлое края Комиссия изложила в предисловии. В нем утверждается, что Минская губ. была краем издревле русским и православным. Особенный упор делался на то, что русскими и православными ранее была масса очень известных в крае фамилий, которые позже перешли в католицизм и полонизировались. «Акты, касающиеся монастырей и церквей, - сказано в предисловии, - свидетельствуют о ревности к православному исповеданию не токмо низшего сословия народа, но также и дворянства Западного края, находившегося в то время в составе Литовского княжества; в сем удостоверяют построение православных церквей, пожертвования и завещания в пользу их, сделанные дворянами из родов Тышкевича, Володковича, Ваньковича, Унеховского, Зеновича, Горвата и др» [83]. И далее: «Изложение сих древних грамот, писанных большею частью на русском языке, подтверждает о всеобщности языка русского в сем крае и о постоянном его употреблении в судопроизводстве даже до конца XVII ст.» [84]. Отсутствие упоминания о существовании основной части населения губернии, т. е. белорусов, говорит о том, что редакторы отрицали его наличие вообще. Комиссия не называла белорусов даже западнорусами, а язык западнорусским, как это делал в «Актах Западной России» И. И. Григорович. Трудно решить, кто был автором или хотя бы редактором этого предисловия, но частое употребление таких слов, как «токмо», «сей», указывает, вероятнее, на ректора духовной семинарии.

В своей основе это предисловие походит на предисловия, писавшиеся в 60-70-е годы к «Актам Виленской археографической комиссии», но в Собрании как предисловие, так и оглавление напечатаны на языках русском и польском, а употребление польского языка деятели Виленской комиссии рассматривали как крамолу и никогда этого у себя не допускали.

Содержание сборника полностью соответствует предисловию. Комплектуя том, Комиссия прежде всего стремилась показать, что в XVI в. на территории, которая позже составила Минскую губ., господствовало православие и что знать края, а также и великие князья литовские заботились о православных церквах и монастырях, дарили им земельные участки, иногда с крестьянами, и вообще всячески выражали свою заботу о них. После введения унии униаты, нарушая права и законы и вообще все нормы человеческого поведения, громили православных, в защиту которых правительство Речи Посполитой издало не один указ. Комиссия проявила такое стремление к показу именно религиозной стороны жизни, что почти все последние 100 документов (всех их в сборнике 171) так или иначе касаются церковных дел. Особенно много актов, имеющих отношение к церкви, извлечено из минских архивов, так как кроме десятка грамот, относящихся непосредственно к делам Минского Вознесенского монастыря, имеется почти столько же, адресованных магистрату и мещанам города: правительство этими грамотами запрещало требовать с монастырских владений повинности, которые выполняли минские мещане. Почти все грамоты о Слуцке касаются назначения в слуцкие церкви священников или дарения слуцким церквам различных угодий. Даже учитывая, что религиозный вопрос в Белоруссии в XVH в. приобрел особую остроту, нужно признать, что эта тема заняла в сборнике непропорционально большое место, оставив очень мало места для всех прочих вопросов.

Исключением в этом смысле являются документы, касающиеся Новогрудка, так как все они освещают вопросы социально- экономические (подтвердительные привилеи, дающие городу магдебургское право, привилеи на учреждение ярмарок и т. д.).

Сообщения о спорах и побоищах с униатами, о назначении священников, о создании новых монастырей и других подобных событиях делает минское Собрание одним из самых бедных и скучных археографических изданий. Документы же, содержащие данные по экономике, топографии, культуре Минска, Новогрудка и других городов, очень редки. Так, в «листе» Сигизмунда III, писанном в 1592 г., сообщается: «А иж теж мещане менские от предков нашых и от нас г[оспо]дара мають такое позволенье, же волно им млын на реце Свислочы на погожом местцу збудовати, а они за недостатком своим и до сего часу тому досыть учинити не могут и о то нас г[осно]дара просили, абыхмо им вместо того млына, штобы на реце Свислочы будовати мели, на речце Переспе, которая пдеть с Коморова болота у Свислоч реку, став заняти и млын збудовати, и другий млын паперный, туде ж мучный на речце Крупцы, на грунте местском также заняти и властным накладом их збудовати им позволили (стр. 49). В док. № 54 (1616 г.) сообщается, что минчане имели привилей держать «для науки малых деток» - «бакалара». Однако документы такого рода составляют незначительное меньшинство сборника.

Для филологов же сборник представляет большой интерес, в особенности тексты, написанные по-белорусски, так как в минских актах середины XVII в. появляются (если это не опечатки) те особенности языка, которые были «узаконены» только в XIX в. К таким явлениям относится «дзеканье», т. е. переход мягкого «д» в «дз» («в великой громадзе», стр. 239), или замена «в» буквой «у» («писан у Бобруйску», стр. 249). Вообще же первый и единственный вышедший в XIX в. в Минске археографический сборник сделан на очень низком уровне.

«СОБРАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫХ И ЧАСТНЫХ АКТОВ»

В 1858 г. в Вильно вышло издание, вызвавшее вскоре гнев; начальства и послужившее (хотя бы и формально) одной из причин закрытия Виленского археологического общества, музея в Вильно и ряда репрессивных мероприятий правительства. Книга эта называется: «Собрание государственных и частных актов, касающихся истории Литвы и соединенных с нею владений (1387-1710 гг.). Издание Виленской археологической комиссии, под редакцией Маврикия Круповича» (Вильна, 1858, ч. I, стр. VIII + 164).

Изданный на очень высоком для того времени уровне, том укомплектован разнообразными но содержанию документами. Редактор в предисловии относительно этого писал, что «Комиссия но сочла нужным в своем настоящем издании держаться в размещении актов заранее принятого, основанного на содержании порядка. Сохраняя только необходимый хронологический порядок, она не могла принять раздела по предметам. Так, после жалованых грамот Ягайлы и Витовта, писем к ним от пап по делам вообще христианства и в частности христианства в Литве, после акта разделения Литвы от владений ордена меченосцев, следуют привилегии, данные частным лицам, обществам или, наконец, целым городам; вслед за ними договоры имущественные известных сановников, приговоры судебных мест по делам, возникавшим из предрассудков века (имеются, очевидно, в виду процессы о колдовстве. - Н. У.) - описи главнейших пограничных крепостей, списки дворянских отрядов в отдаленных воеводствах, постановления сеймов в делах оскорбления величества, тайные донесения политических агентов или отчеты послов». В конце предисловия сказано, что «щедроты, которыми осыпал король славного славянского филолога Франциска Скорину, юриста Августина Ротунда, доказывают глубокое уважение современников к науке». Если к этому добавить, что больше трети издания занимают материалы, касающиеся Смоленска в 1654-1655 гг., то можно получить отчетливое представление о характере документов, помещенных в Собрании.

Прочитав с некоторой долей удивления, что Скорина был осыпан милостями короля, обращаемся к документу, послужившему основой для такого утверждения, и видим, что он содержит привилей Сигизмунда I, освобождавший Франциска Скорину из-под власти обыкновенного суда, а также суда воевод, каштелянов и старост. Конечно, в те времена (1532 г.) и это было не мало, однако выражение «осыпан милостями» сильно преувеличивает суть мероприятия.

Документы, помещенные в Собрании, написаны на языках латинском, польском и белорусском. Перевода их на русский нет. В начале сборника находится ряд документов, адресованных папами Мартином V и Евгением IV королю Ягайлу и великому князю Витовту с призывом принять участие в крестовом походе против гуситов, а затем относящихся к различным церковным делам вообще. Со страницы 59 и 115 (всех страниц в сборнике 158) помещены материалы, касающиеся Смоленска 1654- 1655 гг. (Инвентарь Смоленска и принадлежащих городу деревень, список шляхтичей Смоленского воеводства, находившихся со своими отрядами в крепости в начале войны, сеймовое решение относительно Ф. Обуховича, бывшего коменданта Смоленска, сдавшего эту крепость русским, и пр.). Там же помещен инвентарь замка в Ляховичах (Западная Белоруссия) с перечислением оружия, имевшегося в то время в замке (среди них орудия: Белорыб, Обезьяна, Перун, Баба, Негр, Сокол, Волк, Певец и др., стр. 116-117).

Помещая два документа о Скорине, редактор один раз (док. № 29) назвал этого гуманиста Юрием Франциском Скориной (Скорина везде называл себя только Франциском), а во второй - только Франциском (док. № 30), что в дальнейшем послужило поводом для многолетней дискуссии о том, каково настоящее имя Скорины - Франциск или Юрий (Георгий).

К документам, имеющим непосредственное отношение к Белоруссии, кроме названных о Скорине и инвентаря Ляховичского замка, принадлежат привилеи Бресту на магдебургское право, акт о продаже в Гродно «девки» Васицей Инцовой мещанину Роману Кудаевичу и несколько актов о процессах, касающихся колдовства.

В предисловии редактор не только изложил содержание тома, но и сообщил о вышедших ранее археографических изданиях, причем дал им оценку. Так, он написал, что в «Акты Западной России» вошли «документы, собранные Догелем и касающиеся истории Литвы и русских провинций, принадлежавших прежде Речи Посполитой». Что касается изданных губернатором Семеновым Собраний в Вильно и Минске, то Крупович написал, что они «не лишены в некоторой степени научного интереса» [85].

В том же предисловии изложен план будущих изданий Комиссии. «В следующих частях настоящего собрания, - говорится там, - Комиссия снова представит древнейшие грамоты королей, великих князей, акты международные, а также заслуживающие быть изданными важнейшие из частных документов. Таким образом, со временем сделаются достоянием науки все рукописные памятники, которые в настоящее время в руках частных лиц не приносят никакой пользы». В конце предисловия сказано, что в последнем томе будет сделан общий указатель [86].

Весь редакторский текст издания (титульный лист, предисловие, заголовки, примечания, легенды) дан на русском и польском языках. Заголовки сделаны краткие и отчетливые. Легенды, местами чрезвычайно пространные, содержат также и палеографические данные [87], но в том случае, если документ, помещенный в Собрании, находился в частном владении, легенды давались гораздо более краткие [88]. Весьма внимательно составлены также примечания. Здесь редактор стремился к тому, чтобы обеспечить читателя как можно более полной информацией [89].

В целом это содержательный, хорошо подготовленный сборник. Недовольство властей вызвало то, что в издании преобладали документы, писанные на латинском и польском языках, и не было материалов, восхваляющих деятельность православного духовенства.

«СОКРОВИЩНИЦА АКТОВ»

Последним сборником документов, вышедшим в Вильно до восстания 1863-1864 гг., был «Скарбец дипломатов», т. е. «Сокровищница актов», Игнатия Даниловича [90]. Два тома этого сборника были изданы спустя много лет после смерти автора - в 1860-1862 гг. Сам Данилович не оставил предисловия, в котором объяснил бы, какую цель он ставил себе, проводя многолетнюю работу над Скарбцем (во всяком случае, его в издании нет); не объяснил этого также издатель сборника и автор предисловия - Ян Сидорович. Известно лишь, что Данилович, крупнейший специалист по истории права Великого княжества Литовского, нашедший и опубликовавший (в латинской транскрипции) Супрасльскую летопись, много поработавший над подготовкой к печати первого Литовского статута, автор ряда исследований по источниковедению, работал над Скарбцем много лет и, в частности, последние годы своей жизни (1787-1843) [91].

Сын беднейшего униатского священника из Бельского у. (в настоящее время находится в пределах Польши; в 1795- 1807 гг. принадлежал Пруссии), десятилетний Данилович был отдан в пиарскую школу в Ломже. В этом маленьком городке, в небольшой школе среди учителей были Войтех Швейковский, позже ректор Варшавского университета, и Игнатий Олдаковский, позже профессор Кременецкого лицея и Виленского университета. Блестяще окончив ломжинскую школу (в которой он основательно познакомился с языками латинским, немецким и французским), Данилович перешел в Белостокскую гимназию, а после ее окончания поступил в Виленский университет, из которого вышел в 1812 г. со званием магистра права. Профессор-пизанец Капелли, который преподавал в Виленском университете право, поручил Даниловичу вести занятия в университете «по краевому праву» (праву Великого княжества Литовского). С 1819 г. Данилович - адъюнкт, с 1822 г. - профессор Виленского университета.

Олдаковский, бывший в то время профессором права в Кременецком лицее, обратил внимание Даниловича на Литовский статут, найденный в Порицкой библиотеке (Польша), и «с того времени разыскание славяно-литовских рукописей стало главным занятием Даниловича» [92]. С 1822 г. он вместе с Иоахимом Лелевелем и другими сотрудниками университета начал работать в комиссии, готовившей к изданию Литовский статут 1529 г. [93] Данилович не только сам напряженно работал в виленских хранилищах, но прививал любовь к этому виду занятий и своим ученикам, многие из которых, возвращаясь в Вильно с каникул, привозили с собой славянские рукописи, добытые в церквах, монастырях и у частных лиц [94].

Вся эта деятельность оборвалась в 1824 г., когда в Виленском университете начались массовые аресты в связи с делом филоматов. Данилович был отстранен от работы, а в 1825 г. назначен профессором Харьковского университета. В 1830 г. он, как выдающийся знаток права Великого княжества Литовского, был вызван в Петербург, чтобы выработать кодекс законов Западных губерний. В течение пяти лет Данилович, Франциск Малевский и ряд других юристов создали «Свод законов Западных губерний»: Кодекс этот не ввели в действие, так как очень скоро (в 1840 г.) был отменен Литовский статут, еще действовавший в Центральной и Западной Белоруссии и Литве. В 1835 г. Данилович стал профессором Киевского университета, но в 1839 г. его отстранили от преподавания в связи с делом Конарского, а затем назначили в Московский университет, где он и закончил составление Скарбца [95]. В 1842 г. совершенно больной Данилович вышел в отставку, уехал в Киев и вскоре умер.

Неопубликованные рукописи Даниловича приобрел Евстафий Тышкевич, доставивший их в Вильно, где они и были изданы [96].

Скарбец представляет собой не сборник документов, поскольку сами акты занимают в нем очень небольшое место, в основном же это - изложение различных видов источников. Сборник состоит из введения и основной части, причем во введении приводятся выдержки или дается пересказ работ древних и византийских авторов, писавших не позже VI в., тогда как в основной части содержатся материалы о событиях, происшедших с 784 по 1569 г. Всего в сборнике изложено содержание 2383 актов (пли же приведены сами акты).

Данилович старался отметить в своем сборнике все, что в его время было напечатано или найдено им в архивах и библиотеках, о «Литве и Литовской Руси», т. е. о Литве, Белоруссии и отчасти Украине. В сборнике изложены документы почти исключительно политического характера и отсутствуют' материалы об экономическом развитии страны (нет ни одного инвентаря, завещания и т. д.). Начинается Скарбец с биографии (очень краткой) Геродота и небольших выдержек из его работ, которые, по мнению Даниловича, касались Литвы и отчасти славян.

Источник в Скарбце дается или в изложении (большинство) или в переводе и крайне редко с точной передачей. Если дается не изложение, а сам текст, то это обычно отрывки из летописей, но не по самим летописям, а по «Истории» Н. М. Карамзина, притом напечатанные латиницей. Латиницей даются и все остальные документы, писанные кириллицей на белорусском языке; значительная часть их помещена в переводе на польский. Почти всегда в изложении на польском языке даны документы, писанные по-немецки, и лишь небольшое количество латинских документов приведено в оригинале (остальные - в изложении на польском языке).

Почему в одном случае Данилович давал изложение акта, а в другом перевод - неясно.

Ко всем документам даны пространные легенды и ссылки на литературу. В легенде говорится где, на каком языке и в какое время был написан данный акт, а если он напечатан, то в каком издании, под строкой же приводится литература с указанием, где этот документ использован.

Во многих случаях язык, на каком написан тот или иной документ, не отмечен.

За XIII-XIV столетия использовано очень много документов, исходивших от пап и от тевтонского ордена, и гораздо меньше - из летописей и актов, созданных в Восточной Европе. За XV- XVI вв. все больше встречается материалов из Литовской метрики, часты также акты из тайного Кенигсбергского архива.

Данилович в начальной части сборника поместил документы, относящиеся почти исключительно к народу литовскому, в конце же есть ряд источников, касавшихся Белоруссии. Так, акт № 2104 представляет собой привилией 1498 г. Полоцку на магдебургское право, № 2106 - такой же привилей Минску, № 2363 - привилей на магдебургское право Могилеву 1561 г. и т. д.

Огромное большинство документов, собранных в Скарбце, было ранее опубликовано, многие в немецких изданиях, но в конце издания встречаются ссылки на такие публикации, как «Древняя русская вивлиофика», «Белорусский архив древних грамот».

Работа над Скарбцем была проделана Даниловичем колоссальная. Он отобрал, прокомментировал и расположил в хронологическом порядке почти 2,5 тыс. документов, а также отметил, кто из исследователей пользовался ими и что и где о них написано. Естественно, что в наше время никто не будет пользоваться теми отрывками из русских летописей, которые помещены в Скарбце, тем более что они даны в латинской транскрипции, не будет никто пользоваться и изложением привилеев, данных разным городам, так как сейчас все это издано гораздо лучше. Однако и теперь Скарбец имеет значение как свод источников по истории Литвы, тем более что, возможно, часть документов, на которые в сборнике даны ссылки, никогда не были изданы.

Как в Собрании Круповича, так и в Скарбце Даниловича проводилась идея, что Литва не была ни православным, ни русским краем. Это вызвало недовольство у правящих кругов и ускорило дело организации правительственной Комиссии, которая была обязана публиковать источники, соответствующие требованиям правительства.

---

[1] Биографические данные об И. И. Григоровиче в основном заимствованы, из работ его сына Н. И. Григоровича, одна из которых опубликована в журнале «Странник» (1861, июнь) и озаглавлена: «Очерки жизни протоирея Иоанна Иоанновича Григоровича», а вторая - в «Чтениях общества истории и древностей российских», 1864 г., кн. II (далее: ЧОИДР) и называется «Переписка протоиерея Иоанна Григоровича с графом Румянцевым». Как сам журнал - «Странник» («Духовный учено-литературный», на обложке которого изображен ангел, указывающий путь страннику, осеняющему себя крестом), так и Заглавие статьи, подчеркивающей, что Григорович назывался не Иваном, а Иоанном и что он был протоиереем, а не археографом или историком, говорит о направленности биографа. И действительно, в «Очерке» главное внимание уделено христианским добродетелям протоиерея, но очень мало сказано о его научных работах. Несравнимо более ценным является публикация в ЧОИДР писем, полученных Григоровичем от Н. П. Румянцева, К. Ф. Калайдовича, митрополита Евгения и в особенности от И. Н. Лобойко; значительно менее интересны письма самого Григоровича.

[2] Уехав в 1820 г. в Гомель, Григорович вел оттуда оживленную переписку с митрополитом Евгением, Я. Бередниковым, К. Калайдовичем, П. Строевым, К. Оболенским, М. Коркуиовым, И. Лобойко и некоторыми другими (Я. И. Григорович. Очерк жизни протоиерея Иоанна Иоанновича Григоровича, стр. 19). Знакомства эти в большей мере были завязаны в бытность Григоровича в Петербурге.

[3] ЧОИДР, 1864, кн. II, стр. 37, 38.

[4] На титульном листе это издание называется «Белорусский архив», но на следующем листе дано более полное название: «Белорусский архив древних грамот»; как правило, при ссылках на этот источник употребляется первое название.

[5] ЧОИДР, 1864, кн. II, стр. 91 (из письма митрополита Евгения Григоровичу в 1826 г.). О том же говорится в предисловии И. И. Григоровича ко второму тому Архива (Центральный государственный архив литературы и искусства БССР, ф. 796, оп. 1, д. 8763, л. 1).

[6] ЧОИДР, 1864, кн. II, стр. 47.

[7] Предисловие к Архиву помечено 15 августа 1823 г. Принимая во внимание, что Григорович приехал в Гомель в 1820 г., что первые месяцы должны были уйти на устройство там, что научные занятия и связанные с ними поездки в Могилев и Мстиславль происходили между делом, а также учитывая потерю времени на написание истории иерархов, можно думать, что к работе над Архивом он мог приступить не ранее начала весны 1822 г.

[8] Краткие биографические сведения о Лобойко заимствованы из «Русского биографического словаря» (т. 10. СПб., 1914, стр. 568). В Словаре сказано, что Лобойко в Вильно приехал в 1821 г., но сам он утверждал, что это произошло в 1822 г.

[9] ЧОИДР, 1864, кн. II, стр. 45, 46. На самом деле огромное большинство документов, писанных по-белорусски, имеется только за XV и XVI вв., в XVII в. их несравнимо меньше, а в XVIII подобные рукописи встречаются крайне редко. Сокращение белорусской письменности происходило за счет роста польской.

[10] ЧОИДР. 1864, кн. II, стр. 46.

[11] ЧОИДР, 1864, кн. II, стр. 40. В своем письме от 19.IV.1824 г. Румянцев просил Лобойко присоединить собранные им грамоты к Архиву Григоровича на условия, что это будет отмечено в предисловии (ЧОИДР, 1864, кн. II, стр. 38).

[12] ЧОИДР, 1864, кн. II, стр. 44.

[13] Там же.

[14] Там же, стр. 46.

[15] Там же, стр. 48 (29.111 1825 г. Лобойко сообщал о высылке четырех грамот от Сосновского).

[16] Там же, стр. 51.

[17] Там же, стр. 61, 62.

[18] Там же, стр. 41.

[19] Там же, стр. 51.

[20] Там же, стр. 50, 51; в своей статье «Літаратурная спадчына Івана Грыгаровіча» (см.: «Літаратура i мастацтва». Мінск, 1960, № 27) я высказал предположение, что т. II. Архива, полностью подготовленный к печати, не был издан из-за того, что у Григоровича не хватило на это средств (Румянцев к тому времени умер). Не отрицая значения финансовой стороны дела, необходимо иметь в виду трудности прохождения рукописи через цензуру, потому что именно цензура чуть не загубила издание т. I. Присланный в Москву этот том был дан на отзыв профессору М. Т. Каченовскому, который «затруднился одобрить» три документа, помещенные в Архиве (две буллы папы Климента VIII и сообщение о Брестском соборе 1596 г.), в связи с чем цензурный комитет решил, «что в сих актах православному учению греко-восточной церкви лживо приписываются ереси II заблуждения и, поелику сии опасные мысли ничем не опровергнуты», возвратил рукопись издателю (ЧОИДР, 1882, кн. I, стр. 267, 268). Встревоженный Григорович был готов «написать опровержения на злоречия католические», по Румянцев сделал проще: документы, вызвавшие недовольство Каченовского и комитета, он приказал исключить из сборника. Наблюдением за печатанием, по просьбе Румянцева, ведал А. Ф. Малиновский. (П. А. Бессонов утверждал, что Архив издал Калайдович. См.: П. А. Бессонов. Константин Федорович Калайдович. ЧОИДР, 1862, кн. III, стр. 73. Однако Румянцев 23.IX 1823 г., сообщая Малиновскому, что рукопись Архива пересылает ему, добавлял: «Прошу приказать напечатать 600 экз. сих грамот». ЧОИДР, 1882, кн. I, стр. 266. Это письмо, а также и то обстоятельство, что Малиновский жил в Москве, а Калайдович в Петербурге, говорит, что изданием Архива ведал Малиновский). По мнению Иконникова, выход в свет т. II Архива затруднила цензура (см.: В. С. Иконников. Опыт русской историографии, т. I, кн, 1. (Киев, 1891, стр. 183).

[21] ЧОИДР, 1864, кн. II, стр. 43, 49.

[22] Там же, стр. 46.

[23] К док. № 3, который напечатан на белорусском и польском языках, дано такое примечание: «Сия грамота в списке старинного письма на русском языке, находится в Архиерейском архиве. Оный заимствован из Литовской метрики (см.: «Историю об унии», стр. 61; имеется в виду работа Н. Н. Бантыш-Каменского. Историческое известие о возникновении в Польше унии... М., 1805.- Н. У.), а перевод ио важности акта и для пояснения русского подлинника присовокуплен сюда из книги под заглавием: «Prawa i wolnosci obywatelom Когоn[у] i W[ielkiego] X[iestwa] L[itewskiego] religii greckiej orienlalnej wyznawcom shizace», изданной архиепископом Георгием Конисским в 1767 г., в которой находится подтвердительная грамота Станислава-Августа (последнего польского короля. - Я. У.), данная в 1766 г. К док. № 24 сказано, что грамота эта «вписана была на русском языке в Литовскую метрику, потом в переводе в подтвердительную грамоту Станислава-Августа, данную в 17G5 г. 15 октября. Сия Августова привилегия напечатана в книге...» (называется то же, издание, что и в предыдущем случае).

[24] В легенде к док. № 10 сказано, что «грамота писана на бумаге; к ней приложена малая королевская печать, под кустодиею, едва приметная в оттиске. Знак на бумаге: под короною в щите два креста, один ниже другого». Подлинник находится в Архиерейском архиве под № 115.

[25] А. А. Преображенский. Коллекция Г. В. Юдина в Государственном архиве Красноярского края. «Археографический ежегодник на 1958 г.» М., 1960, стр. 272, 273.

[26] «Издание первой части «Белорусского архива», - пишет Григорович, - было следствием предположения собрать материалы к объяснению истории и словесности белорусской. Если сначала успех не совсем соответствовал сему желанию, тому виною были многие обстоятельства. Не входя в подробное рассмотрение их, сказать, однако, должно, что в то время, когда первоначально собирался запас для сего издания, не все еще белорусские хранилища были доступны. Впрочем, появление в свет первой книжки Архива разрешило многие преграды и предубеждения, по крайней мере объяснило истину еще новую в здешнем (подчеркнуто Григоровичем, - Я. У.) крае, истину того, что собирание старинных документов имеет особенную цену и пользу для исследователя истории и языка.

Таким образом, в течение времени открылась возможность рассмотреть архивы почти во всех городах Белоруссии; в Полотском, Витебском и Мстиславском хранилищах найдены важные памятники старинной письменности, и через то составился новый богатый запас, при котором удобно уже делать и выбор в актах. Между тем, и некоторые из ученых доставили от себя издателю многие любопытные грамоты. При таком улучшении средств можно было поместить во второй книге Архива большее число оных и отделить соразмерную часть для последующей. Излишним считается здесь объяснить, что меры сии и содействие оным зависели от щедрот ... графа Румянцева, которому благоугодно было ... войти в сношение с многими особами и на приобретение как подлинных актов, так и списков с оных назначить значительные издержки...

Поелику при богатстве нового запаса грамот открылась необходимость разделить оный на две части; то вторую книжку Архива надлежало начать снова помещением в ней древнейших актов, чтобы через то в следующей дать место и позднейшим. Таким образом, в сей второй части заключаются грамоты с половины XIV до окончания XVI. Они расположены Б строгом хронологическом порядке. На основания прежних правил, как необходимых и общепринятых, документы списаны с возможною верностью и с соблюдением старинного правописания, отмена разницы списков, при сличении, замечены. Приложенным к ним печатям приличное описание сделано. Места архивов, в которых акты хранятся, означены. Впрочем, вместо рукоприкладств сочтено полезнейшим приложить несколько образцов старинного почерка. В конце книжки присовокуплены исторические и критические примечания.

Наконец, о содержании и достоинстве актов, помещенных в сей части Архива, сказать надобно, что многие из них могут служить к объяснению истории не только белорусской и литовской, но и российской. Некоторые заняли здесь место как памятники старобытных прав, судопроизводства, учреждений, обычаев. Одни носят отпечаток старинного белорусского языка, другие занимательны по обстоятельствам местным, в иных сохранились от конечного забвения знаменитые лица и память заслуг их.

В третьей части Архива будут заключаться грамоты XVII в. с начала оного. При помощи божией, уже положено тому начало... Гомель, 26 декабря 1825 г.»

[27] Центральный государственный архив литературы и искусства БССР ф. 796, оп. 1, д. 8752, л. 30.

[28] Там же, д. 8763, л. 127.

[29] Полное название этой серии следующее: «Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и издаваемые Археографическою комиссиею» (далее: АЗР).

[30] Среди документов, помещенных в Актах, материалы из витебских архивов почти отсутствуют. Возможно, это следствие того, что в Витебске Григорович пробыл очень мало.

[31] Н. И. Григорович. Очерк жизни протоиерея Иоанна Иоанновича Григоровича. «Странник», 1861, № 6 (далее: Я. И. Григорович. Очерк...), стр. 326. По данным Н. Григоровича, в 1830 г. Витебск посетил император Николай I, которого сопровождал протопресвитер Музовский. Оче видно, Григорович произвел на Музовского сильное впечатление, так как перевод в столицу произошел при его помощи. Переведенный в Петербург Григорович был назначен протоиереем гвардейского Финляндского полка, а позже протоиереем Аничкова дворца (там же, стр. 328, 329).

[32] Цит. по: Н. И. Григорович. Очерк..., стр. 334-335.

[33] Н. И. Григорович. Очерк..., стр. 336.

[34] При таком представлении Григорович, однако, Кобрин и даже Могилев называл городами литовскими (Центральный государственный архив литературы и искусства БССР, ф. 796, оп. 1, д. 8763, л. 126).

[35] Н. И. Григорович. Очерк.., стр. 333.

[36] В. С. Иконников. Опыт русской историографии, т. 1, вып. 1, стр. 130.

[37] «Літаратура i мастацтва», 1969, № 85, от 18.Х.

[38] Центральный государственный архив литературы и искусства БССР, ф. 796, оп. 1, д. 8769.

[39] АЗР, т. I, стр. 1. На заседании Комиссии 5 июля 1837 г. Бередников сообщал, что ему было поручено рассмотреть реестр грамот, хранившихся в Могилевском архиерейском доме. По мнению Бередникова, эти грамоты «касаются вообще прав и привилегий православных монастырей и церквей Западной России, жалованных польскими королями, восточными патриархами и другими лицами. Судя по заглавиям, некоторые из них можно причислить к материалам для истории церкви западнорусской XVI-XVII вв.» (ЖМНП, 1837, № 9, стр. 556). На заседании 2 августа того же года Устрялов читал донесение относительно актов, хранившихся в архивах присутственных мест Белостокской обл. и в Бельской городской думе (там же, стр. 570). Тот же Устрялов сообщал в Комиссию о могилевских грамотах (там же, стр. 571).

[40] По сообщению редактора, материалы для Актов были доставлены в Комиссию из следующих хранилищ: епархиальных архивов Могилева, Полоцка и Минска; библиотек Киевской духовной академии, Могилевской семинарии и Виленского капитула; из архивов Белостокского областного управления (в 1843 г. область вошла в состав Гродненской губ. - Н. У.), бывшего Виленского трибунала; архивов губернских правлений: Черниговского, Харьковского, Подольского; казенных и гражданских палат губерний: Киевской, Черниговской и Витебской; уездных судов: Полтавского, Мглинского (Черниговская губ.), Мстиславского (Могилевская губ.), Волковысского, Слонимского (Гродненская губ.), Владимир-Волынского; магистратов: Брестского, Вельского (Гродненская губ.), Велижского, Оршанского (Витебская губ.), Гродненского, Ковенского, Кременецкого, Лидского (Виленская губ.), Рославского (Смоленская губ.); дум и ратуш: Киевской, Черниговской, Могилевскоп, Олыкской (Волынь), Переяславской. Кроме того, из библиотек: Эрмитажной п Публичной (сейчас Гос. библиотека им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде), архивов: министерства иностранных дел, греко-униатских митрополитов. Литовской метрики (в то время этот архив находился в архиве Сената, сейчас в ЦГАДА), департамента народного просвещения, а также приобретенных в Швеции Соловьевым. Сверх того, в Комиссию были присланы документы из архивов Львова, Галича» Белза и Перемышля (в то время эти города находились в Австрийской империи). Из предисловий к последующим томам видно, что позже были обследованы и другие хранилища (АЗР, т. I, стр. I, II).

[41] Корреспондент Комиссии Зубрицкий прислал массу документов, многие из которых были напечатаны (см.: АЗР, т. I, № 3, 6, 29, 30, 31; т. IV, № 4, 5, 22, 24, 25 и др. Много документов прислал также известный славист П. Шафарик) (см.: АЗР, т. I, № 23).

[42] «Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею», т. I. СПб., 1841, стр. П. 19 декабря 1844 г. Комиссия сообщала, что ею подготовлен «первый том Актов, относящихся к истории Западного края России, преимущественно на белорусском наречии, которые доставлены из присутственных мест Западных губерний и выписаны из Литовской метрики. Издание это, любопытное по отношению к областям, отторженным некогда от нашего отечества, будет служить важным пособием для средней его истории и составит два тома (подчеркнуто мной. - Я. У.) (ЖМНП, 1844, ч. 44, стр. 81). Позже было решено издать три тома (см.: АЗР, т. I, стр. III), а на самом деле их вышло пять: т. I - в 1846 г., II и III - в 1848, IV - в 1851 и V - в 1853 г. Однако если серия Актов так увеличилась, то предполагаемое в 1844 г. издание «Собрание юридических актов на западнорусском наречии» (см.: ЖМНП, 1844, т. 44, стр. 76) не было осуществлено.

[43] На заседании Комиссии 12 сентября 1844 г. Григорович сказал, что ему поручено «осмотреть старинные акты бывших греко-униатских митрополитов», среди которых он и нашел массу «памятников исторического содержания», древнейшие из которых нисходят к XV в. По мнению Григоровича, в этих документах «встречаются малоизвестные сведения о состоянии западнорусской православной церкви во время борьбы с внешними насилиями и гонением, стремившимися подавить и даже уничтожить ее самобытность» (ЖМНП, 1844, № 12, стр. 5). По сведениям П. А, Гильтебрандта, «книги Литовской метрики доставлялись из Сената в Археографическую комиссию и послужили главным содержанием для первых четырех томов АЗР» («Русская историческая библиотека», т. XX,. стр. III).

[44] О док. № 8 В Т. III Григорович сообщает, что список его был прислан Румянцеву И. Н. Лобойко (Акты, т. III, примечания, стр. 5).

Среди лиц, принимавших участие в подборке материалов для «Актов. Западной России», видное место принадлежит Игнатию Онацевичу (1780- 1845 гг.). Сын униатского священника из Западной Белоруссии, окончивший в 1804 г. университет в Кенигсберге, он в 1827 г. стал профессором Виленского университета, но вскоре был отчислен, так как пытался обвинить ректора университета Пеликана в казнокрадстве. Знакомство с Н. П. Румянцевым, у которого Онацевич некоторое время жил в Гомеле, дало ему возможность перебраться в Петербург, где он намеревался стать членом Археографической комиссии. Однако министр народного просвещения граф Уваров разрешил ему (25.Х 1837 г.) лишь участвовать в подборке материалов. Министр написал: «Состоящего не у дел коллежского асессора Онацевича занимать при Археографической комиссии по его усмотрению приготовлением к печатанию актов, относящихся до дел Западной Руси и Ливонского ордена, на языках латинском, немецком, польском и французском, с поручением отыскивать для включения в это собрание подобные акты в Санкт-Петербургской библиотеке с оплатой: в 125 руб.».

Онацевич работал очень интенсивно в Публичной библиотеке и в Румянцевском музее, где обнаружил материалы дипломатического и иного характера (среди них «пространное и любопытное наставление короля Сигизмунда-Августа, данное посланнику в Риме, дабы он всеми мерами старался препятствовать намерению Ивана Васильевича получить царский венец»). Затем он сообщал о найденном письме Самозванца, писанном Сигизмунду III и посланном через Афанасия Власьева; есть документ, которым польский король Сигизмунд III объявлял войну Карлу - герцогу Зюдерманландскому, и пр.

Однако Онацевич считал, что наиболее богатые собрания документов, касающиеся взаимоотношений России с Речью Посполитой, находятся не в столичных библиотеках и архивах, а на местах, и поэтому он обратился: с просьбой послать его на родину, дав для этого определенные полномочия. Онацевич писал, что «в Западных губерниях укрываются очень важные и многие материалы но истории русской, наипаче в архивах вель мож, а именно: Радзивиллов, Мнишков, Ходкевичей, Любомирских, Хрептовнчей, Сангушков, Потоцких п др., которые занимали от давних времен важнейшие в Польше должности и имели случаи умножить свои архивы :важнейшими историческими документами»; масса материалов находится также в католических и базилианских монастырях и в городах Вильно, Гродно, Дрогичине, Бресте, Владимире-Волынском, Полоцке, Витебске.

Далее Онацевич писал, что русским чиновникам (очевидно, имеются в виду не только чиновники, но вообще все официальные лица, включая духовных) владельцы ничего не покажут, «наипаче по несчастных происшествиях 1831 г. (говорится о восстании 1830-1831 гг.-Я. У.) и оного последствия для их. Да и прежде мудрено было бы русскому иметь в таковом предприятии успех для недоверчивости жителей Западных губерний». Поэтому, ссылаясь на свою известность «высшему сословию Западных губерний», предлагал послать его самого. 24 июня 1838 г. министр народного просвегцепия наложил на эту просьбу резолюцию: «иметь в виду», т. е. отказал.

После этого Комиссия обратилась к генерал-квартирмейстеру с просьбой разрешить Онацевнчу заниматься в библиотеке Генерального штаба латинскими и польскими рукописями. В апреле 1839 г. разрешение было получено. По сообщению Онацевича, он начал там с разбора бумаг, принадлежавших ранее Чацкому, которые позже приобрел Чарторыйский, В той же коллекции находились бумаги, подаренные Чарторыйскому королем Станиславом-Августом. Онацевич писал, что «по известиям, до меня дошедшим из разных источников», в этой коллекции «должно было быть картонов числом 232, в коих было актов с лишком тысяч около 13, но их ниже не нахожу... не говоря о тех актах и рукописях, которые граф Чацкий целую жизнь собирал, где только мог, разными способами, правильными и неправильными. Картоны Порицко-Пулавские, здесь приведенные, повелением начальства переплетены», но порядок в них перепутан. В большинстве это не оригиналы, а засвидетельствованные копии.

Подводя итоги деятельности Онацевича за два с небольшим года, Григорович писал, что тот рассмотрел пять коллекций из Публичной библиотеки и четыре из Румянцевского музея, среди них т. II собрания Догеля на 633 листах, 200 списков актов из тайного Кенигсбергского архива и пр. Деятельность Онацевича прекратилась внезапно. 22 декабря 1839 г. министр народного просвещения, мотивируя тем, что в Комиссию для издания Актов на иностранных языках назначен специальный главный редактор, отстранил Онацевича от работы. Всего вероятнее, это было связано с раскрытием организации Шимона Конарского, следствием чего были массовые аресты и лица католического вероисповедания увольнялись с государственной службы (Архив Ленинградского отделения Института истории АН СССР, ф. 276, оп. 1, д. 120, листы не нумерованы. На наличие этих материалов указала А. Л. Хорошкевич, за что выражаю ей благодарность). Нет сомнения, что значительная часть собранных Онацевичем бумаг вошла в Акты, но точно уяснить которые - невозможно. В биографии Онацевича, написанной Е. Лихоч («Русский биографический словарь», т. 12. СПб., 1905, стр. 262-264), откуда заимствованы некоторые данные относительно Онацевича до его прихода в Археографическую комиссию, написано, что Онацевич был в 1837-1839 гг. действительным членом Комиссии и что он каждое лето «совершал особые специальные археографические поездки по польско-литовскому и западнорусскому краю» и т. д. Эти данные, безусловно, фантастичны.

[45] АЗР, т. I, стр. Ш. В предисловии к «Актам историческим» об этом сказано, что с оригиналов были «сняты списки опытными в чтении хартий» - чиновниками Комиссии и проверены главным редактором. Затем документы были разложены в хронологическом порядке «по царствованиям или историческим эпохам... В подстрочных выносках отмечены ошибки и пропуски, замеченные в тексте, также варианты, поправки и объяснения, сделанные при сличении одних и тех же мест в разных рукописях» («Акты исторические», т. I, стр. IV).

[46] Замена «ять» (Ъ) буквой «е» представляет одно из наиболее характерных явлений белорусской письменности с самых ранних времен. См.: А. I. Жураўскі. Гісторыя беларускай літаратурнай мовы, т. I. Mінск, 1967, стар. 62.

[47] АЗР, т. I, стр. III.

[48] «Сборник императорского Русского исторического общества», т. 71, СПб., 1892, стр. 1.

[49] «Сборник Муханова». М., 1836, стр. IX +.262 + XXX + 14.

[50] М. О. Коялович. Рецензия на издание: «Археографический сборник документов...». ЖМНП, 1868, № 10, стр. 223. Польское восстание происходило в 1830-1831 гг., но в Белоруссии, Литве и на Правобережной Украине оно началось и окончилось в 1831 г.

[51] Муханов утверждал, что в «возвращенных губерниях» литовцы составляли «не более 1/10 всего населения» (стр. 1). Непонятно, к какому времени относит это Муханов, так как в числе «возвращенных губерний» находилось и Правобережье, а в Великое княжество этот край не входил с 1569 г.

[52] «Сборник Муханова», стр. 1.

[53] Там же, стр. 140.

[54] А. Д. Ивановский. Павел Александрович Муханов. СПб.. 1872, стр. 5, 6, 9, 36, 45, 47 и др.; «История Польши», т. П. М., 1955, стр. 110.

[55] «Сборник Муханова», стр. XXVI.

[56] Там же.

[57] «Книга посольская Метрики Великого княжества Литовского, содержащая в себе дипломатические сношения в государствование короля Сигизмунда-Августа (с 1545 по 1572 г.)». Издана по поручению Московского об-ва истории и древностей российских князем М. Оболенским и проф. И. Даниловичем, т. I. М., 1843, стр. XX + 480 + 2 + 2 факсим. «Книга посольская Метрики Великого княжества Литовского, содержащая в себе дипломатические сношения Литвы в государствование короля Стефана Батория (с 1575 по 1580 г.)». Издана по поручению Московского об-ва истории и древностей российских проф. М. Погодмым и Д. Дубенским, т. II. М., 1843, стр. II + 285 + V + факсим.

[58] Биографические данные о Даниловиче приведены в том параграфе нашей работы, где говорится о Скарбце - сборнике, составленном Даниловичем и вышедшем в свет после его смерти. Когда печаталась Книга, совершенно больного Даниловича не было в Москве; в том же году он умер.

[59] Док. № 17 представляет собой сеймовое постановление относительно оплаты таможенных сборов при вывозе лесных товаров за границу. Однако это очень редкое исключение.

[60] «Книга посольская», т. I, стр. 225, 226.

[61] «Книга посольская», т. I, стр. 40.

[62] Там же, стр. 176.

[63] Там же, стр. 185.

[64] Там же, стр. XIX, XX.

[65] «Собрание древних грамот городов: Вильно, Ковно, Трок, православных монастырей, церквей и по разным предметам». Вильна, ч. I, 1843, стр. 94 + 194; ч. II, стр. 208.

[66] ЖМНП, 1842, № 11, стр. 10; Ryszard Mienicki. Wileriska komisja archeograficzna. Wilno, 1925, str. 3, 4.

[67] ЖМНП, 1842, Ч. XXXVI, отд. III, стр. 10, 11.

[68] Там же, стр. 10.

[69] Р. Dubinski. Zbior praw i przywilejow miastu stolecznemu w XL Wilno nadanych. Wilno, 1788.

[70] «Собрание древних грамот и актов городов: Вильно, Ковно, Трок», стр. III.

[71] Maciey Stryjkowski. Kronika polska, litewska, zmodska i wszystkiey Rusi. Krolewiec, 1582.

[72] T. Narbutt. Dzieje starozythe narodu litewskiego, t. I-IX. Wilno, 1835-1841.

[73] «Собрание древних грамот и актов городов: Вильно, Ковно, Трок», стр. IV.

[74] «Собрание древних грамот и актов городов Минской губернии, православных монастырей, церквей и по разным предметам». Минск, 1848. (далее: Собрание), стр. XLVIII + 402.

[75] Собрание, стр. 1.

[76] Е. Tyszkiewicz. Opisanie powiatu Borysowskiego. Wilno, 1847.

[77] Уезды губернии с 1843 г.: Бобруйский, Борисовский, Игуменский, Минский, Мозырский, Новогрудский, Пинский, Речицкий и Слуцкий. (Речица в 1796 г. была назначена уездным городом Черниговского наместничества, а в 1797 г. присоединена к Минской губ. и с 1802 г. стала уездным городом).

[78] В 1791 г. Слуцк стал центром Слуцкорецкого повета. С 1793 г. до 1795 уездным городом был Несвиж, а с 1795 г. вновь стал Слуцк (А. П. Грицкевич. Слуцк. Минск, 1960, стр. 18; «Россия. Полное географическое описание нашего отечества», т. IX. СПб., 1905, стр. 528).

[79] В отдельных случаях в легенде сделана такая отметка: «Из книг монастырских» (стр. 15, 36, 37 и др.), а так как документы были из Слуцка, то можно быть уверенным, что дело шло об одном из слуцких монастырей, В самом конце сборника есть документы (№ 164-169), о которых помечено: «Из книг Пинского городского суда» или «из книг Минской ратуши» (стр. 383-385, 394, 398, 400).

[80] Собрание, стр. II.

[81] Там же, стр. I, II.

[82] По законам Великого княжества Литовского всякий акт приобретал законную силу лишь тогда, когда он был вписан (полагалось слово в слово) в городские книги своего повета или воеводства. Однако при вписывании, а тем более при обратном выписывании из них (если оригинал был утерян или по какой другой причине) расхождения с первоначальным текстом были неизбежны.

[83] Собрание, стр. IX.

[84] Там же, стр. XV.

[85] «Собрание государственных и частных актов», стр. VI.

[86] Там же, стр. VIII.

[87] Легенда к док. № 1 следующая: «Из паргаминовой книги, находящейся в архиве Виленского капитула и заключающей собрание привилегий, до кафедрального собора относящихся, и переписанных с подлинников в конце XVI в. Все копии, в этой книге заключающиеся, поверены с подлинниками и посвидетельствованы (в половине XVII в.) капитульным прокуратором, ксендзом каноником Моцарским. Подлинная привилегия до сих пор хранится в Капитульном архиве, но от времени повреждена, а через это многие места неразборчивы».

[88] Легенда к док. № 4 (грамота князя Дмитрия Ольгердовича); «С подлинника, находящегося в библиотеке Константина Свидзинского в Сульгастове, сообщено в копии Н. Малиновскому».

[89] К названию «Ляховичи» сделано следующее примечание: «Ляховичи, местечко над р. Даревь, в 21 версте от Клецка, в 84 верстах от Слуцка, в 126 верстах от Минска, с оборонительным замком, который в XVH в. известен был под названием Ляховицкой крепости и занимал первое место среди укрепленных мест в Польше. Ляховицкое графство переходило по наследству от Ходкевичей к Сапегам и Масальским. По силе сеймового постаяовления в 1775 г. Ляховичи перешли в собственность казны. В настоящее время существуют едва заметные следы замка» (стр. 112). Ссылка на работу: М. Balinski. Starozytna Polska, t. IV, str. 530.

[90] «Skarbiec diplomatow papiezskich, cesarskich, krolewskich, ksiazeczych, uchwal narodowych postanowien roznych wiadz i urzedow, poslugujacych do krytycznego wyjasnienia dziejow Litwy, Rusi Litewskiej i osciennych im krajow. Zebral i w trzescia opisal Ignacy Danilowicz», t. 1, 2. Wilno, 1860,1862. Название «Скарбец» было дано сборнику Яном Сидоровичем, сам же составитель называл его «Собрание актов по истории Литвы» («Zbior dyplomatow do historii Litwy»). См., Tabeusz Turowski. Ignasy Danilowicz. «Slownik biograficzny polski», t. IV/5, Zeszyt 20. Krakow, 1938, str. 414.

[91] Для биографического очерка о Даниловиче, кроме данных, содержащихся в предисловии к Скарбцу, использованы еще статьи Тадеуша Туровского (см. выше) и А. Черкаса («Русский биографический словарь», т. 5. СПб., 1905, стр. 72-76). Сидорович год рождения называет 1789, двое остальных - 1787. Учитывая некоторые хронологические неувязки у Сидоровича при изложении событий в школьные годы Даниловича, принята дата рождения, указанная последними авторами.

[92] «Skarbiec diplomatow», str. 111.

[93] Т. Turowski. Ignacy Danilowicz, str. 412.

[94] «Skarbiec diplomatow», str. IV.

[95] T. Turowski. Ignacy Danitowicz, str. 413.

[96] «Skarbiec diplomatow», str. 1.

 

Top