Папярэдняя старонка: Кнігі

Аўтар: Крачковский Ю.,
Дадана: 08-06-2021,
Крыніца: Крачковский Ю. Предисловие к т. 20. АВАК (история Вильны) // АВАК. Вильна, 1893. Т. XX. С. XXI - CCXXVI.

Придавая большое значение воспроизведению древнего расположения старой Вильны до конца ХVII-го столетия, Виленская комиссия задалась, между прочим, целью собирания подходящих для этого документов. При этом кроме топографии старой Вильны, желательно было хотя несколько воскресить в памяти и древний внутренний склад жизни и деятельности Виленцев. С этою целью рассмотрена масса рукописного материала в Центральном Виленском Архиве и в рукописном отделении Виленской Публичной Библиотеки. Разобранный материал доставил очень много ценных подходящих документов, указывающих древнее местонахождение в Вильне церквей, костелов, евангелических сборов, погостов и кладбищ, древнего замка - верхнего и нижнего, дворцов, улиц, общественных зданий, частных домов, плацов, садов и огородов, мостов, мельниц, направление Виленских рек и источников. В документах при этом нередко отмечается та или другая черта нравов и обычаев насельников старой Вильны, их взаимные отношения, занятия. Сделанное таким образом собрание послужило материалом для настоящего издания. Оно должно положить начало документальному изучению прошлого такого замечательного города, как Вильна. Нет сомнения, что дальнейшие разыскания в Виленском городском архиве, в Капитульном и Литовской Консистории, а также продолжение работ в Центральном Архиве и Виленской Библиотеке откроют еще очень много нового материала для уяснения новых сторон из прошлаго г. Вильны. Тогда можно будет нарисовать уже полную его картину.

А теперь, пользуясь издаваемыми документами, остановимся несколько на уяснении как топографии старой Вильны, так и внутренней бытовой стороны жителей города. При этом мы будем иметь в виду и прежние печатные труды известных достоверных писателей о Вильне [1].

* * *

Местность, занимаемая ныне Вильной с ея пригородами, в старину покрыта была на огромное пространство дремучим лесом. Почти весь Литовский край, по замечанию Шайнохи, представлялся в Х-ХII в. одним сплошным, дремучим бором, под прикрытием которого нередко красовались глубокие, громадных размеров озера и протекали многоводные реки. Нынешняя Беловежская пуща была ничтожною сравнительно с пущами Мстиславскою, Борисовскою, Рудницкою. Последняя от самой Вильны тянулась вплоть до Немана; остаток ея сохранился до настоящего времени в лесах Рудзишских [2]. С другой стороны еще в XVI ст. между Вильною и Полоцком слишком на сто верст простирались непроходимые, нескончаеиые леса [3].

Из инструкции, данной в 1658 г. послам от города Вильны к царю Алексею Михайловичу, видно, что и в это время г. Вильна был окружен "пущами" Роканцишскою, Лаваришскою и Вершубскою. Из этих пущ, составлявших принадлежность казны (Вильна в это время была завоевана русскими войсками), послам рекомендовалось просить разрешения Государя на вырубку леса для постройки в городе домов и моста на р. Вилии [4]. По Стрыйковскому берега Вилии и Вилейки в XIV в. покрыты были громадными, непроходимыми лесами, которые, будучи почти недоступны для людей, служили в тоже время прекрасным местом для логовищ и приюта дикаго зверя, как большего, так и малого [5]. Известное сказание об охоте Гфдимина на Виленских горах около 1820 г. и о множфстве здесь лесного зверя (тур, лось, олень, зубр, дикий кабан, дикая коза, лошадь, медведь, куница, бобр...) свидетельствует только о богатстве лесов того времени кругом Вильны. Дуб, сосна, ель, граб, ясень, ольха, липа, тополь, береза и многия другия древесные породы росли привольно и роскошно на нынешних Виленских горах и окружаемой ими с трех сторон долине.

Эту долину омывали две многоводные реки: Вильна (нынешняя Вилейка) и Велия или Вилия. Количество речной воды увеличивали собою бившие здесь с необыкновенною силою местные ключи и источники. До сих пор богатый прекрасною водою Виленский родник Вингры на Погулянке в конце XIV стол. представлял собою в самом начале своего зарождения небольшое озеро, из которого каналами здоровая чистая вода проводилась в различные части тогдашнего города [6]. Другой, не менее богатый родник находился в местности, известной ныне под именем Поплавы, составлял потом собственность великокняжеской казны и назывался Жупранский Вингер [7]. В других частях описываемой местности, возле нынешнего железнодорожного моста, в доме, бывшем Кособуцкого, возле нынешнего латинскаго кафедрального костела, в местности, занимаемой ныне женским монастырем, Миссионерским костелом, приютом Иисус Младенец, еврейскою школою были источники не менее прекрасной и обильной воды [8]. Реки Вильна и Вилия изобиловали множеством всякого рода рыбы. Лосось, осетр в реке Вилии из Балтийскаго моря через Неман, замечательная по своему вкусу щука, язь, селява, форель и много других наполняли собою воды литовских рек и озер. В хронике Быховца замечается, что "в реках (литовских) великая оживность рыб непосполитых; иж не только тые рыбы, которые ся в тых реках родят, але множество рыб розмаитых и дивных" [9].

Обилие леса и воды давало возможность размножаться царству пернатых и вызывало к жизни в буквальном смысле целые рои пчел. Первые насельники исторической Литвы находили в лесах множество громадных дуплистых дерев, сверху до низу заполненных медом [10].

Такия естественные богатства, среди которых находилась местность, вызвавшая потом к жизни город Вильну, не могли не обратить на себя внимания путешественников и отдельных кочующих народцев, и есть указания, что здесь рано начали образовываться поселения. В упоминаемых Исландским путешественником XII в. Снорро - Стурлезоном поселениях Вельни и Трик, которые он нашел между прочим в местности нынешней Виленской губернии, ученые исследователи хотят видеть города Вильну и Троки [11]. По свидетельству Воскресенской летописи, Вильна существовала уже в ХII веке [12]. Подтверледение этого мнения находим в сочинениях таких писателей, как Длугош, Стрыйковский и др [13].

Нет сомнения, что историческая Вильна возникла и создалась со времени только Гедимина, с 1322 г.; но нельзя отвергать и того, что мелкие, разрозненные поселения в местности, занимаемой ныне Вильной, были здесь гораздо ранее XIY столетия. Быстрое возвышение города при Гедимине, его рост, процветание, множество как будто сразу появившихся построек, его преимущественное значение и превосходство перед Троками, прежнею столицею Литовскаго князя, - все это говорит в пользу того мнения, что и местность при соединении Вильны с Вилией была хорошо известна современникам и что здесь давно были поселения, гораздо раньше официального объявления этой местности великокняжескою столицею.

С концом XII столетия в Литовской истории совершился сильный переворот. На южных и юго-западных побережьях Балтийского моря, где жили между прочим Литовцы, где было и главное их святилище - Ромнове, появляются меченосцы и крестоносцы. Новые пришельцы силою завладевают землею Литовцев и во имя религии начинают отнимать у них все имущество, а самих обращать в рабство и лишать жизни, если те упорствовали в нежелании принять латинство. Поддерживаемые силою Рима и всего латинствующего Запада, меченосцы и крестоносцы порешили совершенно уничтожить Литовцев-язычников и создать на их землях собственную державу. "Вместо отдаленного, дорогого и трудного похода в Палестину, для рыцарей открывалось новое поле действия, столько же освященное религиозными мотивами, но более близкое и безопасное; вместо тяжелых переходов по знойным пустыням Сирии, вместо серьезной и опасной борьбы с воинственными и многочисленными полчищами турок и монголов, рыцари получили возможность с равною силою побывать в стране более близкой, порубежной с отечеством многих из них; им предстояли переходы по тенистым лесам берегов Немана; вместо опасных битв, им приходилось истреблять огнем литовские села и мечом - почти безоружные, разрозненные и не представлявшие для закованных в железо рыцарей опасного сопротивления скопища литовской деревенщины; и тем не менее они пользовались в западном обществе славою военных подвигов. посвященных на служение церкви. О целью приобрести эту громкую и дешевую славу, показать рыцарскую удаль, не подвергаясь очевидной опасности, толпы рыцарей являлись в начале каждой весны на подмогу немецким крестоносцам и раздвигали шаг за шагом границы их владений. Крестовые рыцари и их гости с каждым годом подвигались дальше в глубь литовских земель, опустошали новые волости, насильно крестили жителей, наказывали их сопротивление или отпадение от христианства рабством. покорных же облагали тяжелыми налогами, лишали большей части земель в пользу немецких колонистов и подвергали железным тискам орденской администрации. Литовцы пытаются отстоять свою независимость со всею силою твердой, стойкой энергии, свойственной их племени; но разрозненные, без взаимной связи между собою, они не могут представить серьезного препятствия немецкому завоеванию; одна волость за другою, одно колено за другим борется с отчаянием за свою свободу и падает в неравной борьбе [14].А немецкие рыцари. одушевляемые в своей завоевательной деятельности не столько религиею, сколько неодолимою жаждою захвата мнимых несметных богатств туземцев. припрятанных якобы в глубоких тайниках их фантастических святынь, "этого нового золотого руна", не останавливаются более ни перед какими препятствиями [15]. Под их ударами падает, наконец, древнейшая литовская святыня Ромнове в Пруссии; переносимая последовательно к устьям Дубиссы, Невяжи, она и здесь делается добычею рыцарей. Главный литовский жрец старого язычества (до половины XIII в.) отказывается от своей миссии и признает преимущество христианства [16]). Этот удар для Литовцев был несравненно сильнее, чем самыя решительные победы над ними немецких рыцарей. Они дрогнули и из древних своих обиталищ в Пруссии и Курляндии толпами устремились в соседнюю Ковенскую губернию и более отдаленные Виленскуио и Гродненскую [17].

Около этого времени, половины XIII в., массы двинувшихся Литовцев сильно увеличили колонизацию и занимающей нас местности при слиянии Вильны с Вилией. Можно было даже думать, что здесь образуется новый священный центр литовскаго язычества, что разрушенное рыцарями Ромнове в Пруссии и Жмуди будет восстановлено на берегах Вильны и Вилии. Вся нынешняя так называемая кафедральная площадь, с Ботаническим садом включительно, около 1263 г. предназначена была к устройству на ней литовского языческого святилища. Местная природа вполне отвечала тому понятию, какое привыкли соединять Литовцы-язычники с представлением о своем Ромнове. Дикий, непроходимый, вековой бор, кругом защитные от врагов горы, масса воды, богатство естественных произведений - все, по-видимому, говорило за прекрасный выбор места. Когда здесь случайно охотился Литовский князь Свинторог с сыном своим Герымундом, местность показалась ему замечательною во всех отношениях. Желая, по возможности, подальше запрятаться в глубине лесов от нападений рыцарей и спасти гибнувшее под их ударами язычество, Свинторог клятвенно обязал своего сына похоронить его останки - сжечь их с соблюдением языческих церемоний - именно в этой местности, при впадении Вильны в Вилию и потом уже, на все будущее время, эта долина должна была служить усыпальницей-зглищем - как всех Литовских князей, так и всех высших представителей литовскаго дворянства и боярства [18]. Свято выполнил ГерымVнд завещание своего отца. После его смерти, около 1264 года, он немедленно велел рубить вековой лес на долине - нынешней кафедральной площади в Вильне - и, расчистивши все это место, освятил его с своими жрецами для предстоящего назначения; для принесения жертвы богам убито было множество местного зверя, а срубленные вековые дубы, сосны, липы послужили богатым материалом для жертвенных костров. Доставленные останки Свинторога, покрытые, согласно обычаю, богатейшими военными доспехами, оружием и одеждою, были сожжены теперь; участь покойного князя разделили его любимые охотничьи собаки - по паре гончих и борзых -, ястреб, сокол, верховая лошадь и слуга. На устроенный, таким образом, громадных размеров костер. огонь на котором поддерживался жрецами и присутствующими вельможами и боярами, последние бросали ногти рысьи и медвежьи: при обладании сильными ногтями диких зверей, покойники, по верованию Литовцев, удобнее могли в загробной жизни взобраться на фантастическую крутую гору - место вечного блаженства и покоя [19]. С этих пор местность, на которой сожжены были останки литовскаго князя Свинторога, стала называться долиною Свинторога.

Сын его Герымунд, избранный в 1265 году литовским князем, устрояет здесь в память отца каменное капище языческому богу Перкуну. Это был большой двор на месте нынешнего кафедрального костела, окруженный со всех сторон каменными стенами. Длина их была сто пятьдесят локтей, ширина - сто, а, высота пятнадцать локтей. Крыши над капищем не было и вход в него был только один - со стороны реки, т. е. левого притока Вильны. В те времена, да еще и в XVIII в., он протекал, как увидим дальше, с западной стороны костела, захватывая в свою ограду, так сказать, и кафедральную колокольню [20]. К стене напротив входа примыкала часовня, в которой находились различные принадлежности языческого богослужения и священные богатства. Под часовнею был устроен склеп, где содержались священные ужи, жабы и другие подобные творения. Над часовнею возвышалась крытая беседка, поднимавшаяся еще над стенами на шестнадцать локтей. В беседке находилась деревянная статуя Перкуна, которая была доставлена сюда из священных лесов Полонги. Часовня и беседка были каменные. Перед часовнею возвышался жертвенник, к которому вели двенадцать ступеней; каждая из ступеней была локоть высоты и три локтя ширины; жертвенник, окруженный перилами, имел три локтя высоты и девять квадратных локтей в основании; в общем жертвенник вместе с ступенями имел высоты девять локтей от поверхности земли и вверху его украшало множество рогов зубра. Каждая ступень, ведущая к жертвеннику, посвящена была известному знаку зодиака, и когда солнце вступало в тот или другой знак, ему на соответственной ступени зажигался жрецами жертвенный огонь, без сжигания какой нибудь жертвы. Высшая ступень посвящена была Раку, низшая Козерогу, и на этих ступенях лежали восковые фигуры того или другого соответственного знака зодиака. На самом жертвеннике, в некоторые священные дни, сжигались жертвы, для которых убивались священные животные. Огонь на жертвеннике горел днем и ночью, и его поддерживали и охраняли посвященные для этой цели жрецы. Углубление для огня так искусно было устроено в жертвеннике, что его не могли погасить ни проливной долVдь, ни снег, ни ветер; напротив пламя от огня поднималось в это время якобы сильнее и выше, и это приписывалось искусно приготовляемому материалу для топлива. В жертвеннике были внутренние приспособления. в которых хранились сосуды и тому подобные вещи, употребляемые при жертвоприношении. При входе во святилище находилось помещение Криве-Кривейто, т. е. верховного языческого жреца. В его помещении была круглая башня, с которой наблюдалось течение солнца; по такому наблюдению, на известной ступени жертвенника зажигался жертвенный огонь, и это указывало жителям первый день того или другого месяца. В свою очередь, кирпич с известным знаком, заделанный в начале года в стену башни. указывал годы. Есть предание, что предварительно устройства настоящего капища, литовский князь Свинторог послал в 1263 г. блестящее посольство на Жмудь к прорицалищу на реке Немане, спрашивая о будущей судьбе и участи, какая ожидает предположенную к устройству святыню. Жмудская Пифия якобы пророчила ей существование до той поры, пока будет существовать само язычество и приказала якобы выжечь сто двадцать два кирпича, круглой формы, с указанными ею иероглифами, которые должны были послужить указанием для будущего счастливых и несчастных лет. Оказалось, что последний кирпич имел будто бы знак двойного креста, и его считали за подарок, присланный от прорицалища литовскому князю, почему и самый знак включен был в состав литовско-языческаго герба. Но другие, по преданию, говорили, разорение языческой святыни и самого язычества. Хроникер, сообщающий эти сведения, говорит, что названные кирпичи можно было видеть еще в его время (ХУ в.) на южной стороне колокольни кафедрального латинского костела, которая до половины надстроена и переделана вновь, после пожара 1399 года. Хотя эти кирпичи, продолжает тот же хроникер, не заслуживают в настоящее время того значения, каким пользовались во время оно, однако достаточно доказано, что в 1387 году, в понедельник на второй неделе великого поста, их было вделано в стену счетом сто двадцать один; а в этот день впервые преступлено к разорению языческого капища. Все это застроенное место, заключает хроникер, названо было долиною Свинторога, т. е. святой алтарь, так как оно предназначалось для принесения языческих жертв и для сжигания останков литовских князей после смерти [21].

Кроме долины Свинторога, литовские языческие капища появились и в других ближайших к ней местностях. Нынешнее предместье Вильны Антоколь, в той части, где находится теперь военный госпиталь, сделалось главным святилищем литовских языческих божеств. Там был целый их Пантеон [22]. Пососкдству с литовским пантеоном находилось капище богини любви-Мильды, на месте нынешнего костела св. Петра и Павла [23]. Где теперь Пятницкая церковь, устроено было в конце XIII в. капище Рагутиса - покровителя пчеловодов, медоваров, пивоваров; он пользовался особым почетом при веселых застольных беседах, угощениях, пирушках [24]. Есть и другие глухие указания на существование в конце XIII в. капищ в нынешней Вильне в местности, называемой Лукишки, на месте нынешнего костела св. Иоанна, в Побернардинском саду, сзади самого костела, на Вакште, где детский приют "Иисус Младенец" [25].

Из этого мы можем только видеть, что со второй половины XIII века то место, где потом стала устрояться Вильна, быстро заселяется литовцами - язычниками, которых на древних местах их обитания начали угнетать и преследовать на смерть немецкие рыцари. Богатые, прекрасные, дикие места при слиянии Вильны с Вилией показались для них вполне пригодными заменить самую родину, и здесь, около долины Свинторога, они более и более начали утверждаться.

В то же время, новая волна чисто русских пришельцев продолжает приливать к будущей Вильне с другой стороны, по Полоцкой дороге и по так называемому Лидско-Ошмянскому тракту. Местность по берегам Вилии была известна русским выходцам с XII и даже с XI века. Сюда заходили в своих походах русские князья и здесь устрояли укрепления для собирания дани с побежденных народцев [26]. Постоянные войны между русскими, литовцами и немецкими рыцарями были причиною того, что Литовцы и Русские часто объединялись между собою, шли против общего врага, соглашались жить под управлением одного и того-же князя - литовского или русского и устрояли одно княжество [27]. При таком порядке вещей русским вольным людям был совершенно свободен доступ в пределы Литвы и если литовцы убегали от немецких рыцарей в дикие местности собственно Литвы, то соседние с Литвою русские, хорошо ознакомленные с нею с XII столетия, теперь в XIII в. решительно стали уходить сюда от страшно опустошительных походов Батыя на западную Русь [28]. Вместе с пришельцами проникало в Литву и восточное христианство и в хронике епископа Петра Камераненскаго есть прямыя указания, что еще в XI ст. русские впервые принесли в Литву христианскую веру [29].

Колонизируя местность при слиянии Вильны с Вилией, Русские селились по обоим берегам р. Вильны, занимая так называемое Заречье, Поповщину, Сафьяники и Острый конец. Последний обнимал собою все пространство от нынешних Острых ворот до Бакшты с одной стороны и с другой до Конной площади, Ратуши, Большой улицы, Михайловского переулка и Бернардинского костела до р. Вильны. Здесь созидалась и крепла русская жизнь, тогда как в долине Свинторога нашло себе приют доживающее литовское язычество и постоянно горел священный огонь. С первой встречи Литвы с Русью между ними устанавливается постоянная, твердая, дружественная связь. Русская образованность, которая была гораздо выше литовской, невольно с давних пор проникала в соседние области, населенные литовским племенем и соответственным образом ассимилировала их. Русские были учителями литовцев в военном искусстве; они же строили в их земле города и потом их заселяли. В остатках стен, некогда окружавших нижний Гедиминов замок в Вильне и сохранившихся до начала нынешнего столетия, в способе постройки древнейших литовских укреплений, местные исследователи старины находили, по словам профессора Васильевского, большое сходство с постройками древнейших городов южной России - Киева и Овруча [30]. Давность русских поселений в Вильне и их значительность сказались и в самом названии города Вильны. Он назван не именем долины Свинторога, места первоначального поселения язычников Литовцев, не именем большой реки Вилии, по берегам которой сидели Литовцы и которая по-литовски называется Нерис или Нергис (селение По-Нары), а Вильною, именем меньшей реки, по берегам которой сидели русские выходцы [31]. Этим преимущественным положением относительно культуры и объединенности русских поселений при слиянии Вильны с Вилией объясняется во всей последующей истории Литвы громадное влияние здесь русских начал. Всем теперь известно, как глубоко насаждены были здесь и роскошно цвели русский язык, русские обычаи, православная вера и не при дворе только великих литовских князей, а среди самых коренных Литовцев, даже в глубине Жмуди (Сурдегский монастырь).

В таком положении находилась местность при впадении Вильны в Вилию, в которую якобы случайно попал великий князь Гедимин в начале XIV в., которую нашел очень выгодною для будущей своей столицы и сразу оценил её политическое значение [32]. В 1322 году он уже создает здесь верхний и нижний замок, объявляет новое поселение своей столицей и дает ей название Вильны [33]. Нет сомнения, что такое решение Гедимина было вызвано развившимся религиозным значением долины Свинторога и образовавшимися здесь поселениями Литовцев, Русских и других пришельцев. В том же 1322 г. из Вильны Гедимин вступает в сношения с Ригою, с папою, с орденами Доминиканцев, Миноритов, с городами Любеком, Штетином, Ростоком, Штральзундом, Грейсфельдом и жителями острова Готланда. Дружелюбные сношения Гедимина с Ригою рассчитаны были на приобретение там союзников против немецких рыцарей и на содействие по вызову в Литву колонистов с запада и насаждению здесь зачатков западной культуры. «В послании к папе Геlимин изъявлял якобы полную готовность принять святое крещение, утверждая, что он воздерживался от этого заявления поныне исключительно потому, что орден крестоносцев препятствовал ему войти в сношения с папою, перехватывая на дороге его послов и раздражая подданных против христиан несправедливыми и жестокими поступками. В грамотах к орденам Доминиканскому и Францисканскому Гедимин просил прислать в Литву проповедников и священников, знающих литовский язык, для распространения христианского учения в его землях; он изъявлял готовность строить для проповедников христианские храмы, по образцу уже существующих в Вильне и Новогородке. трех церквей, при которых были общины Доминиканцев и Францисканцев. В послании к прибалтийским городам и землям великий князь предлагал их жителям право свободной торговли в областях великого княжества Литовского вызывал в Литву колонистов всех сословий: рыцарей, ремесленников и земледельцев, обещая обеспечить вполне их права и наделить их обширными льготами и поземельною собственностью» [34].

Такия послания Гедимина, с внесенным без его ведома заявлением о желании его якобы принять христианство, вызвали присылку в Вильну в 1324 году посольства от имени папы. Но тут выяснилось. "что в грамотах, писанных от имени Гедимина, никогда не было сделано им заявления о желании принять крещение, что такого рода заявлений он не посылал ни к папе, ни к поморским городам, что, напротив того, великий князь, всегда желал и желает в настоящее время остаться верным той религии, которую исповедовали и в которой скончались его предки" [35]. "Я этого (о принятии христианства) не приказывал писать, заявил Гедимин посольству; если же брат Бертольд написал, то пусть ответственность падет на его голову. Если когда либо я имел намерение креститься, то пусть меня сам дьявол крестит. Я действительно говорил, что буду почитать папу, как отца но я сказал это потому, что папа старше меня. Всех стариков: и папу, и Рижскаго архиепископа, и других, я почитаю, как отцов; сверстников своих я люблю как братьев, тех же; кто моложе меня, я готов любить как сыновей. Я говорил действительно, что дозволю христианам молиться по обычаю их веры, русинам по их обычаю, и полякам - по своему; сами же мы будем молиться Богу по нашему обычаю. Все мы ведь почитаем одного Бога" [36]. Посольство увидело, что оно сделалось невольною жертвою обнаружившейся мистификации и потому, чувствуя свое неловкое положение, поспешило оставить сначала Вильну, 25-го Ноября, а потом и Ригу - 7 Декабря 1324 г.

Из отчета этого посольства мы узнаем, что уже в 1324 году в Вильне было два костела: францисканский и доминиканский. Трудно указать, в какой местности города первоначально находились эти костелы. Можно предполагать, на основании дальнейших указаний, что доминиканский находился на месте нынешнего доминиканскаго же костела, а Францисканы построили себе древнейший в Вильне костел св. Николая, существующий и до настоящего времени вблизи бывшего потом францисканского монастыря. Еще в позднейших документах находим указание, что костел св. Николая стоял неподалеку Бискупской ул., нынешней Дворцовой; в нем Францисканы и могли совершать богослужение. Сами же они жили первоначально в том месте, где в настоящее время дом умалишенных, по соседству с великокняжеским замком; такая близость давала им возможность сильнее расширять при дворе свое влияние, из за которого они вели борьбу с Доминиканами [37]. Во всяком случае мы видим, что уже в начале княжения Гедимина Вильна быстро начала разрастаться и находилась в обширных сношениях с востоком и западом Европы.

Нет сомнения, что грамоты Гедимина к приморским городам с призывом в Вильну разного рода ремесленников, мастеровых и художников имели благоприятное действие; новые пришельцы, привлекаемые в Вильну обещанием им разных льгот и преимуществ, сильно увеличивая собою прирост населения города, содействовали его застроению, а также развитию в нем промышленности, торговли и художеств. Гедимин нашел необходимым разделить город на известные части и по своему усмотрению назначать их для заселения той или другой национальности. Литовцы и Русские оставались в пределах прежней своей оседлости; Поляки и Немцы заняли местность около костела св. Николая, вдоль нынешней Немецкой улицы и все пространство, заключенное ныне между Игнатьевским переулком и Игнатьевскими казармами, Семеновскою улицею, Благовещенскою и Дворцовою до ограды нижнего замка, включая нынешние постройки Бонифратров и дом кн. Жагеля - до кафедральной площади [38].

Вообще во второй половине ХИУ ст. до введения латинства, Вильна представлялась в следующем виде. Город раскинулся на всем пространстве от Медникских ворот (приблизительно между нынешнею Сиротскою улицею и Миллионною) по ту и по другую сторону Болыпой и Замковой улиц включительно до Конной площади, Завальной и Трокской улицы, Доминиканской, Игнатьевского переулка. Татарской улицы, Мостовой до Вилии, левым берегом Вилии до впадения в нее Вильны до нынешних Поплав, Бакшты, Сиротской и опять до Медникских ворот с другой стороны. На всем этом пространстве было очень много между домами огородов, садов и целых рощ; последние красовались в долине Свинторога и в местности по-Бернардинскаго сада. К городской черте примыкали девственные, вековые леса предместий Антоколя, Лукишек с Закретом и Росы.

Главную часть города в административном отношении составляли замкн - верхний и нижний, с помещением языческих жрецов и главного святилища бога Перкуна. Все путешественники тогдашнего времени находили положение Вильны крайне выгодным в военном отношении; неприятелю стоило больших трудов забраться в город при его естественном оборонительном положении. Такое положение и заставило Гедимина избрать настоящую местность столицею своего княжества [39]. Пользуясь выгодными естественными условиями, Гедимин хотел еще более оградить свою столицу от врагов созданием здесь искусственных укреплений, замков. Укрепивши одну из ближайших гор, при впадении Вильны в Вилию, Гедимин создал на ней каменный замок, увенчанный тремя башнями и окруженный высокими валами [40]. На южной стороне этой горы, известной с той поры под именем Замковой, между ней и рекою Вильною, лежал обширный двор, принадлежавший потом вельможе Монивиду и известный под его именем. С западной и юго-западной стороны Замковой горы, у её подошвы, находился нижний замок, называвшийся Кривым городом, т. е. городом Криве-Кривейто, так как здесь, на долине Свинторога, жил этот верховный литовский жрец, охранявший последние остатки литовскаго язычества [41]. Под главным досмотром его и подчиненных ему низших жрецов здесь, среди вековых дубов. постоянно горел со времени Герымунда священный для литовцев огонь Знич и как мы уже знаем, устроено было на месте нынешнего костела капище богу Перкуну с неособенно изящною его статуей. Для Криве-Кривейто и других жрецов был поставлен большой каменный двухэтажный дом с четырьмя небольшими башенками. К нему примыкала круглая башни, сделанная из камня и кирпича, с окном, с которой литовские жрецы провозглашали народу волю богов и делали соответственные распоряжения. Остатки этой башни. как было уже замечено. представляет собою. по преданию, в настоящее время нижняя часть колокольни, при кафедральном латинском костеле. Кроме этих помещений с священным назначением, высились к югу от них обширные дома и службы с высокими башнями. большею частью деревянные. В них главным образом помещался великокняжеский двор, его казна и конюшни. Последние занимали значительное пространство к югу от Замковой горы до нынешней Ботанической улицы. Кривой город был обнесен на первых порах высоким и крепким частоколом и со всех сторон его омывала река Вильна [42]. Первоначально от так называемой Лысой горы за по-Бернардинским садом. она разделялась и левый приток её прямо поворачивал на запад. протекал по направлению нынешней Ботанической улицы, мимо присутственных мест, захватывал в свою ограду латинскую кафедральную колокольню и, обходя западную сторону латинской кафедры, принимал направление к северо-востоку и тут же впадал в Вилию. Некоторые считают названный приток самою рекою, а нынешнее русло реки проложил якобы Гедимин, прокопавши гору [43]. Но другие, более основательно - в указанном левом притоке Вильны видят даже канал только, существовавший правда еще и в XVIII в. и потом исчезнувший, засыпанный, заплывший [44]. Не в далеком расстоянии от левого притока Вильны впадал в Вилию и богатый водный Виленский источник Вингер, нынешняя Кочерга, почти до сих пор сохраняющий свое первоначальное русло [45].

Из нижнего замка, омываемого со всех сторон водою, вели в город и за город следующие дороги. Вышедши из замка по мосту через р. Вильну, возле нынешней кафедральной колокольни, вы вступали на дорогу (нынешняя Мостовая улица), ведущую к р. Вилии, к перевозу; но предварительно вы должны были перейти мост еще через Вингер, при начале нынешнего Георгиевского проспекта. Достигши Вилии (приблизительно как ведет нынешняя Мостовая улица) и переправившись через нее правее нынешнего Зеленого моста, вы по одной дороге могли отправиться в Кернов, б. столицу великого князя, а по другой - Вилькомирской - в замок Вилькомир. С южной стороны замка, опять через мост на реке Вильне, начиналась новая дорога - [46] Замковая, передавшая потом свое название Замковой улице, существующей и в настоящее время. Замковая дорога вела на Трокскую и по мосту через Вингер в Троки; та же Замковая-через Заречье - в Полоцк и на Антоколь, а около нынешних Острых ворот давала начало новым дорогам: одна вела в замок Медники, Ошмяны, Крево, другая в Лиду, а третья в Гродну. Из замка можно было пройти на Антоколь, кроме указанного Заречного кружного пути, и прямо, нынешнею Антокольскою дорогою, опять через мост на р. Вильне, в том, приблизительно, месте, где и теперь он находится [47]. Для указанных выходов из замка в окружающей его стене были устроены ворота.

До нашего времени сохранилось немного документов, на основании которых можно было бы подробно указать расположение города Вильны до XV столетия. На основании некоторых планов и других данных [48], мы можем сказать, что город и в это время был обнесен уже в некоторых местах отчасти каменною, отчасти деревянною стеною и земляным валом. Такого рода ограда шла от нынешнего пешеходного мостика на Заречье до Бакшты - места, где теперь находится Воспитательный Дом «Иисус Младенец»; отсюда по части нынешней Сиротской улицы, через нынешний Полицейский переулок до Конной площади; отсюда до Трокской улицы город с костелом св. Николая кое-где защищен был валом. Далее по течении Вингра городская стена с некоторыми промежутками продолжалась до так называемой Мокрой брамы, где соединялась с оградою нижнего замка или Кривого города, при начале кафедрального плаца, у нынешней Семеновской улицы. От заречного моста вниз по течению Вильны, местность до Нижнего замка считалась довольно защищенною природными условиями - рекою и горами [49].

Громадные пространства в городе принадлежали литовским вельможам. Мы видели уже, что Монивид владел большими огородами и садами в нижнем замке и по соседству за рекою Вильною. Гаштольду принадлежало в городе около замка все пространство земли между нынешним дворцовым сквером, кафедральною площадью, Семеновскою и Дворцовою улицами, дом на углу Трокской и Немецкой улиц и потом Пески - т. е. все то место по Трокской улице, которое занимал б. Францисканский монастырь с его громадными постройками, кладбищем, садом, с одной стороны до источника Вингера, с другой до Николаевскаго переулка и по Немецкой улице до пресечения её с Трокской [50]. Рядом с владениями на Песках Гаштольда простирались сады и огород с домом некоего Виленскаго мещанина Чешона и велико-княжеские сады и огороды. Все это упиралось в городской вал (около нынешней Завальной улицы) и обширное кладбище костела св. Николая [51]. Все пространство, где нынешний дворец генерал-губернатора с садом, вплоть до Доминиканскаго костела, принадлежало великому Литовскому князю и граничило с обширными постройками костела и его кладбищем [52]. Правая сторона от Доминиканской улицы, если идти по направлению к Трокской, и вся Немецкая улица до Ратуша, a также все пространство от костела св. Николая до Рудницких и Медницких ворот застроено было домами, складами, подвалами, лавками, гостиницами, по преимуществу для всех приезжих чужестранцев: немцев, поляков, армян, греков, русских купцов из Москвы, Твери, Пскова, Новгорода. татар. итальянцев. евреев и других. Это была самая бойкая, оживленная часть города [53]. Здесь, на площади. между нынешним православным кафедральным собором, Немецкой, Стеклянной и Андреевской улицами - был главный базар. большой рынок: с северной стороны к нему примыкали постройки. около которых продавалась исключительно рыба, почему и само место называлось «рыбным концом» [54]. У Медницких ворот, за оградой уже города, находился гостиный двор. По сказанию немецкой хроники Рувиуша, в Вильне с древнейших времен был очень богатый гостиный двор. Но в 1366 году. вследствие внутренних замешательств между русскими, этот двор был разграблен туземцами u сожжен. В 1375 году великий князь вновь позволил им восстановить прежние постройки. Тогда русские купцы выстроили для себя особый дом, a компания Новгородцев - особый. В Вильне таким образом в ХIV ст. было два русских гостиных двора. У евреев был свой особый дом. Русский гостиный двор лежал в это время за оградою города у Медницких, как мы сказали, ворот. Это было обширное, хорошо огороженное место, на котором устроены были склады для привозных товаров и помещения для приезжих купцов [55]. Тут же проходил и переулок, теперь застроенный, соединявший Конную площадь с Большою улицею [56]. Гостиный двор примыкал к так называемой впоследствии Троицкой горе - местность, где теперь находится Свято-Троицкий монастырь. Около половины ХIV-го столетия это место, покрытое дубовою рощею, считалось за городом и здесь совершалась по временам казнь над преступниками. Около 1346-7 года здесь были казнены язычниками чрез повешение на одном из растущих дубов три исповедника христианства из литовцев - известные ныне святые Виленские мученики Антоний, Иоанн и Евстафий. Православные жители города с согласия великого князя взяли святые их останки и погребли в церкви св. Николая (Успенской) [57]. Когда через некоторое время христиане при дворе усилились, они выпросили у великого князя Ольгерда священную для них гору и стали собираться туда для молитвы. В скором времени роща была вырублена и христиане, при содействии православной супруги Ольгерда, построили церковь (около половины ХIV стол.) во имя святой Троицы, за исповедание которой пострадали «Троице равночисленніи» Виленские мученики. Молитвами святых угодников Божиих, православная вера стала быстро распространяться; самая местность, доселе пустынная, своею святостью начала привлекать к себе русских православных и вся почти исключительно ими заселилась [58].

Это обстоятельство имело большое значение на окончательное утверждение в Вильне русских православных начал. В лице Иулиании Тверской, с 1849 года второй супруги великого литовского князя Ольгерда, русские люди в Литве нашли для себя полную поддержку и сильную опору. К этому времени у них были уже, кроме свято-Троицкой, еще Пятницкая и Успенская Николаевская церковь. Пятницкая находилась на месте нынешнего её существования. До постройки церкви, здесь была молельня языческого бога Рагутиса. По сказанию хроники ксендза Лодзяты (около 1649-1669 г.) эта молельня уничтожена по повелению первой супруги великого князя Ольгерда - Марии Витебской и на её месте воздвигнута Пятницкая церковь около 1346 года. К ней был назначен особый священник. В простонародье эта церковь именовалась Пятёнка, по древнему якобы урочищу, получившему свое имя от жрецов Рагутиса, называемых Петинники или Потиникай. «Церковь эта служит, по замечанию кс. Лодзяты, великим памятником славы в Вильне, первым каменным храмом истинного Бога, воздвигнутым в литовской столице и земле. Для любителей отечественной истории, она верный свидетель памяти благоверной княгини. Гроб её в этой церкви был всегда чтим народом с великим благоговением» [59]. По мнению других, название Пятницкой церковь получила от имени св. Параскевии, что в переводе с греческого языка означает пятницу, один из дней недельных. Крестоносцы в своих записках называют ее храмом св. Пракседы или Параскевии, что одно и тоже. Нужно заметить, что уважение к св. Пятнице между православными было до того велико, что в XVI стол. они приносили присягу не только именем всемогущего Бога, но и святой Пятницы [60]. Церкви под именем св. Параскевы или Пятницы были в различных городах: Полоцке, напр., Владимире, Львове. Известно, что народ считает пятницу - день недельный, как бы особенно посвященным св. мученице Параскевии, и женщины в этот день воздерживаются от некоторых работ - прядения, мытья белья, тканья..., опасаясь прогневить св. Пятницу. Здесь основание сильно распространенному в народе сказанию o так называемых двенадцати пятницах [61]. Таким образом народное название одной из Виленских церквей Пятницкою, Пятенкой, перешло в официальные документы и сохранилось до последнего времени [62]. Это тем более заслуживает внимания, что король Сигизмунд-Август, привилегией 1560 года разрешая своему богомольцу священнику Протасию восстановить Пятницкую церковь, которая сгорела в пожаре 1557 года, ясно указывает, согласно его желанию, чтобы после восстановления Пятницкая церковь не называлась этим именем, а именовалась бы церковью св. Богоявления Христова [63]. Но это распоряжение не имело успеха. Привилегией короля Сигизмунда III Виленскому Троицкому монастырю передавалась в 1611 году «церковь мурованая Богоявления, прозываемая Пятницкая, на улицы Великой, которая идет от ратуши до замку, лежачая, з будованьем, также и цминтаръ тое церкви, абы коштом своим архимандрит и братия монастыря тую церковь оправили» [64]. Название церкви Пятницкою и здесь удерживалось, a в дальнейшем она опять известна только под одним этим именем. Коммиссия 1619 года, осматривавшая Виленския церкви и их кладбища, говорит только o Пятницкой церкви, не прибавляя даже другого названия - Богоявленской. Из акта осмотра церквей этого времени мы видим, что Пятницкая церковь, сильно поврежденная пожаром 1557 года и особенно 1610 г., продолжала стоять в запустении и Троицкие базилиане не особенно заботились o её восстановлении [65]; только в начале XVIII ст. (между 1700 и 1702 г.) последовало её возобновление. Окончательно богослужение в ней прекратилось около 1794-1796 года [66].

В старину, по народному преданию, богослужение в Пятницкой церкви совершилось по пятницам. Некоторые догадываются, что языческие жрецы исправляли обряд своей веры в тот же день недели, как посвященный Перкуну; христиане могли удержать этот обычай, так как при распространении христианской веры принято было за правило, чтобы с обращением в христианство края, города или селения, воздвигать церкви в тех местах, где находились языческие молельни, вводя богослужение, торжественные обряды и праздники, по возможности, в те самые дни, в которые это исполнялось у язычников. Послы от крестоносцев, описывая эту церковь около 1357 г., называют ее придворною; они были в ней во время торжественного богослужения и заявляют, что женщины во время богослужения в церкви помещались на большой галерее (хоры), закрытой зеленым прозрачным занавесом, так что можно было видеть только их тени; внутри сама церковь была устроена по образцу Киевских, Новгородских и других церквей [67].

Успенско-Николаевская церковь находилась на углу переулка Лоточек с левой стороны, если идти с Большой улицы вниз к Пречистенскому собору [68], против нынешней гостиницы Нишковского. К этому переулку примыкала улица нынешняя Бакшта, называвшаяся в различное время то улицею Савич [69], то улицею Смилинскою [70], почему и o самой церкви говорится. что она лежит то на улице Савич [71], то на улице Смилинской [72]. Церковь Успения св. Николая одна из древнейших православных церквей. Св. Николай пользовался в Литве всегда глубоким благоговением и почитанием со стороны всех христиан - и православных, и латинян. До 1484 года он считался покровителем города Вильны; с означенного времени латиняне перенесли это почитание на Казимира, сына Казимира Ягайловича. Понятно, после этого, почему Николаевские церкви и костелы являются в Вильне в числе первых по времени. До сих пор существует в Вильне на Жмудской улице костел св. Николая, и нет сомнения, что это одна из древнейших святынь города, современная появлению в Вильне латинства, при Гедимине. Под покровом Святителя и Чудотворца Николая хотели утверждаться в Вильне первые христиане. До последнего времени сохранялось здесь древнее обыкновение ежегодно совершать в 6-й день Декабря, т. е. в день успения св. Николая торжественную литургию под названием магистратской [73]. Некоторые писатели хотят думать, что первоначально на месте костела св. Николая была церковь того же святого и что здесь даже были погребены св. Виленские мученики [74]. Но это предположение явилось вследствие того, что писавшие o древних церквах в Вильие замечали, что в древние времена в Вильне было две Николаевских церкви: одна- существующая до сих пор на Большой улице, а местонахождение другой представлялось очень трудным к определению. Эти писатели и думали видеть в костеле св, Николая на Жмудской улице вторую церковь св. Николая [75]. В настоящее время, после издания массы архивных рукописных документов, с точностью определяется местонахождение и другой церкви св. Николая. Это, как мы сказали, был угол Лоточка (нынешнего Пятницкаго переулка). Митрополит Гавриил Коленда считал эту церковь одною из древнейших [76]. К этой церкви мы относим слова летописца, изданного Даниловичем: «тогож лета (1347) убиен бысть от великаго князя Ольгерда Литовскаго Круглец, нареченный во святом крещении Евстафий, за правоверную веру христианскую и положен бысть у святаго Николы в Вильне с сродники своими в гроб, с великима мученикома Антонием и Иоанном» [77]. Значит, по справедливому замечанию Даниловича, Успенско-Николаевская церковь должна быть очень древняя, если уже в 1347 году хоронили умерших в её ограде [78]. Если вспомнить то уважение, которым пользовался св. Николай среди русских, то нет сомнения, что с поселением их в Вильне должна была явиться здесь и церковь его имени, как Покровителя их, a равно и самого поселения - города [79]. Успенско-Николаевскую церковь мы считаем местом погребения св. Виленских мучеников потому, что в актах она просто называется церковью св. Николая [80], тогда как Николо-перенесенская церковь на Большой улице всегда называется или церковью перенесения св. Николая, или же церковью, стоящею в рыбном конце [81], и при ней, на сколько могут запомнить старожилы и на сколько сохранились предания o самой церкви, никогда, как заявили свидетельские показания 17 ст, не погребали умерших [82]. Самый праздник памяти успения св. Николая гораздо древнее празднования перенесения мощей его. Последне установлено в России около 1092 [83].

Успенско-Николаевская церковь была деревянная с каменною при ней колокольнею. При церкви находилось большое кладбище, занимавшее всю левую сторону переулка Лоточка [84].

В 1566 году священник из Клецка Прокопий Леонович просил ходатайства Виленских бурмистров и мещан o предоставлении ему места священника при Никольской-успенской церкви в Вильне, при чем o самой церкви говорит, что она деревянная [85]. В 1609 году, при передаче православных церквей униатам, упоминается и o другой церкви «светого Николы, кроме Перенесеня светого Николы» [86]. После пожара 1610 года, уничтожившего и Николаевскую церковь, мы не находим известий о её возобновлении, а в 1612 году встречаемся только с дозволением митрополита Виленскому мещанину Петру Васильевичу возобновить и держать в аренде «мешканья при церкви деревянной светого Николы, под звонницею будучые, при улицы Сумлинской» (Смилинской). При этом разрешалось открыть там «шинк медовый, пивный, горелочный и всякаго напою» [87]. Такое запустение привело к совершенному забвению о месте святе и уже в 1671 году представители Виленского магистрата в споре с митрополитом o церковных плацах и погостах заявляют полное сомнение в существовании даже когда нибудь церкви «светого Николы» [88].

Нет сомнения, что в ХIV столетии существовала уже и Николо-перенесенская церковь. Грамотою 1514 года великий литовский князь Сигизмунд I позволяет князю Константину Острожскому построить из камня две церкви - Свято-Троицкую и Николаевскую [89]. По замечанию некоторых исследователей, еще Иулиания Тверская, вторая супруга князя Ольгерда, построила Николо-Перенесенскую церковь, и хотя она была каменная, но к началу ХVI стол. сильно обветшала, почему князь Константин Острожский и выпросил себе разрешение возобновить ее [90]. Неизвестно только, на тех ли самых фундаментах создана новая церковь, или князь Острожский избрал для неё по соседству другое место [91].

В пятнадцатом и в начале ХVI-го столетия по всему западно-русскому краю с особенною торжественностью и великим почитанием праздновали память перенесения мощей святителя Николая в город Вар из Мир Ликийских. Об этом свидетельствуют записи в книгах Войтовекаго Виленскаго суда [92]. Это было время падения Византийской Империи, и латиняне готовы были видеть в этом новое доказательство гнева Божия на греческую церковь за её неправоверие. Перенесение мощей святителя Николая, совершившееся в конце XI стол., латинствуюшие писатели объясняли теперь как начавшееся удаление от греков Божией милости [93]. По их сказаниям, святитель Николай неоднократно являлся многим во сне с просьбою перенести его из страны неверующих на христианский запад. После падения Византийской империи в 1453 году празднование памяти перенесения мощей святителя Николая, как события, упредившего это падение и громко заблаговременно o нем свидетельствовавшего, должно было явиться для современников, руководимых латинствующим направлением, особенно сочувственным и благовременным. На некоторое время оно затемняет собою память кончины святителя Николая, и князь Острожский восстанавливает не древнейший храм святителя Николая на углу Пятницкаго переулка (Лоточка), но другой, в рыбном конце, на Большой улице и при том во имя перенесения мощей святителя Николая. Известно, что греческая церковь ие приняла этого праздника; это значительно облегчало королю Сигизмунду дать князю Острожскому грамоту на восстановление церкви, посвященной памяти такого события, которое как будто приближало ее более к латинству [94].

Древнейшее упоминание o Николо-Перенесенской церкви находим в грамоте митрополита Киевского Иосифа Солтана Виленским мещанам о пределах участия их в делах приходских Виленских церквей от 1511 года. Здесь эта церковь называется то просто «Перенесенская церковь», то «церковь светого Николы псренесенье» [95]. В 1609 году митрополиту Потею в числе других церквей передана была и церковь «перенесенье светого Николы» [96]. Комиссия, осматривавшая Виленские церкви в 1619 году, замечает, что члены её в полном составе были на погосте церкви перенесения мощей св. Николая. которая, т. е. церковь, - находится в рынке и погост которой имеет определенные границы, именно: он выходит главною стороною в рынок. в рыбном конце [97]. В 1671 году упоминается о церкви перенесении св. Николая, что она каменная, сохраняет свои древние границы и находится в цветущем состоянии. Напрасно представители Виленского магистрата хотели доказать митрополиту Гавриилу Коленде в 1671 году, что никакой другой Николаевской церкви не было, кроме наличной в Рыбном конце, что это просто, по меньшей мере, недоразумение со стороны митрополита и его поверенного и незаконное расширение митрополичьей юрисдикции. Нет, возражал митрополит, ошибается Виленский магистрат, указывая положение церкви св. Николая (успения) в Рыбном конце, a не возле церкви св. Илии: эту я и сам хорошо знаю и вижу ее in flore, но это церковь Перенесения св. Николая, которой и огонь - вот уже слишком сто лет - нисколько не повредил, a та церковь св. Николая, не перенесения, a успения (non translationis, sed sancti obitus), не каменная, a деревянная; её след и священное место очевидны из подлинных документов, приводимых самим магистратом [98].

Около половины ХIV в. явилась в Вильне и Успенко-Пречистенская церковь или Пречистенский собор. С 1415 г , когда последовало разделение митрополии русской на восточную и западную, храм этот сделался кафедральным и стал называться нередко митрополитальным. Основание Пречистенскаго собора летописи приписывают великому князю Ольгерду: «И по малех днех преставися, говорит Никоновская летопись об Ольгерде (1377 г.), и положиша тело его в церкви Пресвятыя Богородицы в Вильне, юже сам созда...» [99].

Трудно с точностью определить время, когда положено основание храму. Его строили зодчие из Киева, на подобие Софийскаго храма Ярослава Мудрого. Место для постройки избрано было на левом берегу р. Вильны, в центре русского поселения города и недалеко от великокняжеского дворца. Построенный храм освящен был известным впоследствии святителем Московским Алексием [100].

Пречистенский собор служит свидетелем всей прошлой жизни города Вильны. Он видел его славу, страдал его бедствиями. Он служил средоточием церковной жизни сначала для православных, потом для униатов. Протопопы Пречистенскаго собора нередко бывали наместниками митрополитов и их именем вершили все церковные дела, творили суд и расправу. С настоятелями других Виленских церквей они составляли церковный собор, клирос или, со времен унии - капитулу. Это была высшая местная церковно-судебная инстанция в каждой епархии.

В Пречистенском соборе погребена была и вторая супруга основателя собора великая княгиня Иулиания Тверская. Очевидцы рассказывают. что когда здания Пречистенского собора приспособляли для анатомического театра, то в его подвалах найдена металлическая доска, бывшая при одном из гробов, с славянскою надписью, которая свидетельствовала, что здесь были погребены останки Иулиании Ольгердовой, великой княгини Литовской. Эту доску взял было С. М., декан факультета политических и нравственных наук в бывшем Виленском университете [101]. Пречистенский собор встречал великую княжну Елену Иоанновну, когда она вступала в Вильну невестою великого Литовского князя Александра. Он же принял ее в свои недра, когда она, осиротевшая в 1506 годя после смерти своего мужа, исстрадавшаяся и измученная нравственно [102], отдала в 1513 году душу свою Богу [103]. По временам, после страшных пожаров, положение Пречистенского собора становилось безвыходным. Но тогда принимались особые меры и он опять являлся достойным своей славы [104]. После страшного запустения в конце прошедшего и в первой половине настоящего столетия, он теперь снова восстановлен и служит одним из лучших украшений города. От имени Пречистенского собора прилегающая к нему улица получила название Пречистенской [105].

Рядом с Пречистенским собором, ближе к реке Вильне, находилась Спасская церковь. Некоторые исследователи полагали, что это была не отдельная церковь, a та же самая - Пречистенская, так как и при упоминании o Пречистенской церкви ей безразлично придавали наименование то Спасской. то Пречистенской [106]. Но в актах Спасская церковь ясно отделяется от Пречистенской. В 1580 году в реестре восковой дани на Виленские церкви отдельно указывается «свеча до светого Спаса зо двух каменей и четырех восков» и отдельно «свеча до светое Пречистое з пяти каменей и чотырех восков». Тут же перечисляются свечи до других церквей: до светого Николы, до Рождества Христова, ку Воскресеныо, ку светой Троице и ку светому Петру [107]. После пожара 1610 года Спасская церковь сильно пострадала и «кгрунты, до церкви светого Спаса належачые впусте зостали»; потому архимандрит Иосиф Рутский, наместник митрополита, разрешает в 1612 году строиться на церковной земле мещанину и купцу Виленскому славетному Валентому Урбановичу; доход от земли должен был поступать в пользу Виленского Спасского священника [108]. В 1619 году при осмотре Виленских церквей Комиссия нашла уже Спасскую церковь в совершенном запустении [109]. С этих пор она более не восстановлялась, хотя название её сохранилось в наименовании соседних ворот в городской стене и соседней богадельни - госпиталя Спасскими; существует и Спасская улица, ведущая к бывшим Спасским воротам [110]. Утверждение Wizerun­ków [111] против Крашевскаго, что Спасская церковь существовала до конца XVIII столетия и что в ней совершалось богослужение, не имеет основания в виду указанных документальных данных; очевидно, автор объединяет Спасскую церковь с Пречистенскою, что отчасти видно и из употребляемого им названия: «Metropolitalna Spaska» [112].

В это же время, в княжение Ольгерда - явились в Вильне и многие другие церкви, которые, как видно из документов, без сомнения существовали [113], но относительно основания которых уже в начале XVII и даже в половине XVI стол. оставалось очень немного указаний [114].

Вот основания для такого утверждения. В 1506 г. Апреля 29 дня Литовский князь Александр особою грамотою дозволяет князю Михаилу Глинскому, по званию душедриказщика Киевскаго воеводы князя Димитрия Путятича, данников его и движимое имущества роздать на православные монастыри и церкви. В этой грамоте читаем: «а половину тых же данников Зеремцов и устав меду, который с них идет, дал и записал (князь Глинский «з нашим дозволеньем»)» к церкви Божой Пречистой Богоматери у Вильни, а к тому теж дал десять код грошей на вечный упис в митродоличий синодик... a на монастырь св. Троицы у Вилни десять код грошей, и на дванадцать церквей Виленских по копе грошей [115]. В одном документе 1774 г. клерикального происхождения замечено, что когда в 1504 году решено было приступить к устройству в Вильне защитной от врагов кругом города каменной стены и по этому поводу торжественно совершался по намеченным местам церковный крестный ход, то, для усиления торжества, звонили в колокола «siedmiu kościołów i kilkunastu cerkwi» [116]. В грамоте митрополита Киевского Иосифа Солтана 1511 г. Виленским мещанам o пределах участия их в делах приходских Виленских церквей упоминаются церкви: «монастырь светое Тройцы, церковь светого Николы Перенесенье или поп Перенесенский, поп Воскресенский, поп Никольский (успения св. Николая), Екатеринский, Михаиловский, Рожественский, Ивановский, Пятницкий, Козьмодамьянский, Спасский, Юрьевский» - все по месту настоятельства в церквах соответственного имени [117]. Из указанных документов совершенно ясно, что к началу XIV столетия в Вильне существовало немало православных церквей. Когда же они могли быть основаны? Известно, что Ягайло, по введении в Литву латинства, преследовал православие. По его постановлению, запрещалось вступать в брак лицам латинского и греческаго обряда, пока эти последние не примут латинства [118]. Около 1480 года Казимиром Ягайловичем положительно запрещено было построение новых и починка старых православных церквей [119]. И до какой степени свято соблюдалось это постановление, можно видеть опять таки из речей литовского князя Александра, у которого великий князь Московский Иван Васильевич настаивал на постройке церкви в Виленском замке для его дочери Елены Иоанновны, бывшей замужем за литовским князем Александром. «Што есте говорили нам от великого князя Ивана Васильевича, абыхмо дочери ero, a нашой великой кнегини поставили церковь греческаго закону на дереходех, подле ее хором; ино князи наши и панове, вся земля, мают на то право и записы от предков наших и от отца нашого, и от нас, и то в правех написано, што церквей греческого закону больше не прибавлять; ино нам тых прав предков наших, и отца нашого и наших негодится рухати; a кнегине нашей ее милости церковь греческого закону в городе есть близко: коли ее милость всхочеть до церкви, и мы ей в том не бороним» [120].

Понятно, таким образом, что все почти Виленские церкви, за исключением позднейших, должны были явиться только в княжение Ольгерда, при заботах об этом его супруги Иулиании Тверской. К числу таких церквей относятся следующие.

Покровская. Когда и кем основана, неизвестно. Очевидно то, что в первой половине ХVI века она считалась уже старинною. В это время (1546 г.) архимандрит Киевопечерской лавры, Иоанн Матфеевич, бывший настоятель Виленской свято-Покровской церкви, записывая на церковь собственный каменный дом в Вильне для помещения священнослужителей этой церкви, говорит, что он поставил его на месте старого деревянного дома, с давних пор принадлежавшего священнослужителям Покровской церкви. Усильными стараниями он отыскал эту собственность Покровской церкви, которою незаконно завладел было Виленский мещанин Андрей Мацкевич [121]. В 1529 году король Сигизмунд подтверждает купчую, совершенную Иваном Горностаем и Настасьей Зеновичовой на плац «в месте Виленском, подле церкви Покрова Пречистое Богоматери», от покупки которого еще раньше отказался Ивашко Сопега [122]. До 1610 года Покровская церковь, как свидетельствуют акты, находилась в более или менее цветущем состоянии [123]. С этого времени она быстро начала идти к упадку. В 1610 году архимандрит Иосиф Велямин Рутский в своем дозволении, с согласия митрополита Ипатия Потея. построить Виленскому мещанину Липницкому дом на земле Покровской церкви, заявляет, что до этого времени на этом же месте имели дом члены портняжного цеха и «что все их будованье на кгрунте церковном Покрова Пречистое Богородицы через тую пожогу (страшный пожар в Вильне 1610 г.) погорело, a по погоренью знову они на том пляцу будоватися не хотели, за чим на церковь Божую поземь звыклый не доходил» [124]. В акте осмотра в 1619 году особою комиссиею Виленских церквей замечено, что церковь Пр. Богородицы, называемая Покровскою, стоит запустелою и выходит своею каменною оградою на (нынешнюю Покровскую) улицу, именно находится по левой стороне этой улицы, если идти от рынка мимо Кальвинского сбора (употребляем выражение документов, - теперь конвикт гимназии) к Бернардинскому костелу, a с другой стороны эта церковь с своею каменной стеною находится в ограде Кальвинскаго сбора; от этой церкви к сбору идут большие ворота; каменная стена той церкви доходит до ворот сбора, а погост церкви простирается до дома Раецких и задней стороны каменного дома Сенкевичей, принадлежащего теперь (1619 г.) доктору Шкоту [125]. Когда в 1640 г. дозволено было отыскивать плацы и земли, захваченные кальвинистами, то сейчас же оказалось, что церковь св. Покровы много от них пострадала. Митрополит Рафаил Корсак, в лице поверенного своего архимандрита свято-Троицкаго монастыря Алексея Дубовича, заявил суду, что кальвинисты, пользуясь слабостью и бессилием греческого духовенства и опираясь на могущественное влияние Радивиллов, прежде всего построили свой громадный каменный Сбор на церковной (Покровской) земле; после некоторого времени, на алтарной стене Покровской церкви, к востоку, они вывели башню своего Сбора или колокольню, с великим поруганием, по замечанию митрополита, православной религии; на северной стороне церкви погост и кладбище они обратили в сборовый плац и совершенно снесли помещение священнослужителей; два каменных дома, которые были построены на церковной земле и поземельное с которых уплачивалось всегда в пользу Покровских священнослужителей, обратили на свои нужды и устроили здесь школу и госпиталь; они присвоили себе и другой еще домик, деревянный, принадлежавший Покровской церкви и находящийся по соседству со Сбором [126]. При таком расхищении собственности Покровской церкви, она неминуемо шла к полному обнищанию и забвению. В 1671 году, когда решался спор между митрополитом Гавриилом Колендою с одной стороны и Виленским магистратом с другой - o праве владения несколькими плацами в г. Вильне, Покровская церковь и её колокольня находились уже в окончательном запустении; разваливающиеся стены самой церкви очутились в средине зданий евангелического Сбора. И тут мы узнаем последнюю печальную повесть этой церкви, что dissidentes in religione calyinistica эту церковь и кладбище обратили в Сбор, присвоили все себе, a дом священников сравняли с землею [127]. Этого мало. Чтобы окончательно затереть всякие следы о захвате чужого имущества, старшины Сбора велели совершенно разбивать оставшиеся старые стены Покровской церкви, разобранный кирпич складывать в кучу и возить в указанные места для собственного употребления.

Из этого кирпича построены были, по заявлению митрополита Гавриила Коленды, госпиталь для кальвинистов, училище и некоторые частные дома, в том числе Дунина-Раецкаго на Замковой улице. Они уничтожили всякие пограничные знаки владения Покровской церкви, a равно и старинных стен, позатирали старинную церковную греческую живопись, поуничтожали и фрески и все обратили ни во что. Дунин-Раецкий, Лидский маршалок, как глава кальвинистов, велел очистить все сборовые подвалы и склады и оказавшуюся грязь и мусор вывозить на земли церкви Покровской. Он хотел позасыпать жилые помещения, которые стояли на церковной земле, угрожая при этом жизни самих обывателей и постоянно выказывая презрение к митрополиту [128]. Древняя Покровская церковь не возродилась более из своих забытых и заброшенных развалин.

A было славное время в прошлой истории и этой церкви. По своему положению, она ближе других церквей находилась к нижнему замку, особенно если с Замковой улицы идти к ней через её погост. как делалось это в свое время. Ученые соглашаются в том, что именно эту церковь понимал литовский князь Александр, когда писал к своему тестю, великому Московскому князю. что по близости замка имеется приходская церковь, куда может ходить на Богослужение великая княгиня Елена [129]. В этой церкви она раскрывала пред Богом свою наболевшую душу; здесь она, одинокая, искала у Бога утешения. когда «великое беды своее и жалости сердечное и ума к тому» (чтобы ширей писати o своих бедах своему отцу и государю) не могла придумать, только с горькими и великими своими слезами и со плачем низко челом ему била. A тут ее заедала мысль, что, по словам великой княгини, все (в Литве) надеялись, что с нею с Москвы в Литву пришло все доброе, вечный мир, любовь кровная, дружба, помочь на поганство; «ино нынечи, государю отче», продолжает княгиня, «видят вси, что же со мною все лихо к ним вышло, война, рать, заседание и сжение городом и волостем, крови христианское розлитье, жены вдовами, дети сиротами, полон, крык, плач, вопль»... [130].

Церковь св. Иоанна Богослова иначе Ивановская. Она находилась в том же Покровском переулке, по правой стороне, если идти к ней с Большой улицы. В представлении Литовской Консистории от 1827 года во второй департамент римско-католической Коллегии, в перечне церквей, которые в свое время отняты были базилианами у белого духовенства, значится и церковь св. Иоанна Богослова, a не Крестителя, как некоторые ее называют [131].

В 1559 г. Иван Яхимович продает Кресе дом на церковной земле «межи пляцами церковными, светым Михалом и межи светым Иваном». При этом продавец особенно настаивает на одном, чтобы поземельное от того места, на котором построен дом, вносилось, как бывало в старину (яко ся стародавне заховает), в пользу священника, который служил при церкви святого Ивана [132]. O церкви св. Иоанна Богослова встречаем очень частые упоминания и в других документах двадцатого тома актов Виленской Коммиссии [133]. Осмотр церквей Виленских в 1619 году говорит, что каменные стены Ивановской церкви находятся в целости, что одною стороною она выходит на Покровский переулок, а другою на свой погост; часть этого погоста застроена, а часть представляет собою пустопорожние плацы [134]. Около половины ХVII ст., Виленский декан Пржецлавский, без согласия митрополита, приобрел в собственность каменный дом на земле Иоанновской церкви. Исправляя этот дом, он распространил свои постройки до самых стен церкви и её погоста. Воспользовавшись далее на свои надобности церковною стеною, он устроил тут жилое помещение, а в старом церковном помещении велел заложить кирпичом окна, которые более ста лет были тут и в которых находились железные решетки. Через это в старые церковные помещения был прекращен доступ света. В 1671 г. еще видели в развалинах как самую церковь св. Иоанна, так и старинную каменную при ней колокольню, а погост её все более и боле начал застраиваться частными домами, владельцы которых присваивали себе мало по малу с течением времени и самую церковную землю. Возбуждаемые со стороны духовенства протесты и жалобы не имели благоприятных последствий [135].

Неподалеку от церкви св. Иоанна. в том же переулке и на той же стороне была построена церковь св. Михаила. Она находилась при соединении Покровского переулка с большею улицей [136]. Уже в начале ХVI столетия голос священников церквей Михайловской, Воскресенской и Ивановской считался иногда очень важным, как бы решающим, при обсуждении некоторых церковных вопросов. Когда около 1511 года возник спор у Виленских мещан с митрополитом о пределах их участия в делах своих приходов, они говорили митрополиту: «пытай твоя милость старых попов Михайловского, Воскресенского, Ивановского, кто им ключи церковныи подавал?» Значит, за этими церквами были уже очень давния предания [137]. В 1522 году священник Юрьевской Русской церкви Матвей духовным завещанием записывает священнику церкви св. Михаила крест, окованный серебром, номоканон и лисью шубу. В 1546 году митрополит Макарий рукополагает к Виленской Михайловской церкви священника Павла Николаевича, который и настоятельствовал здесь до 1557 года. В 1619 году, в акте осмотра церквей того времени замечено, что «рядом с погостом церкви св. Иоанна находится погост церкви св. Михаила, застроенный шляхетскими и городскими домами; главным концом этот погост выходит на Большую Замковую улицу, а другим простирается до погоста церкви св. Иоанна; одною стороною выходит к Покровскому переулку по дороге к Сбору, а другою простирается до каменного Демеровскаго дома [138]. Из этого акта видно, что уже в 1619 году весь погост св. Михаиловской церкви был застроен частными домами. Митрополиты униатские заявляли протесты против такого незаконного присвоения церковной собственности. В 1620 году, по жалобе митрополита Иосифа Рутского, король Сигизмунд III призывал к суду некоего Величка «о безправное забране и неслушное привлащенье кгрунту власного церковного церкви светого Михаила Архангела в месте Виленском на улицы Великой Замковой, не доходечи костела светого Яна, на рогу, идучи уличкою ку збору евангелицкому по правое руце, где церковь самая стояла и мешкане поповское при той церкви бывало». В 1622 году возный доносил в трибунал, что по освидетельствовании целою комиссией, он нашел, что немец Бальвер с другими участниками своими, «не ведати, яким правом набывши себе местца церковного, где перед тым церковь светого Архангела Михаила была, и он сам тот немец, будучи геретиком, гвалтит местца церковные, не даючи телам людей католицких, пану Вогу замерлых, в покою лежать» [139]. Это потому, так доносил возный, что Бальвер задумал строить дом на церковной земле - погосте, и копая фундамент, где прежде было кладбище, вырывал массу гробов, ломал их, a кости складывал в кучи и потом выбрасывал их вон. Были и другие подобные заявления [140]. Но в результате не получалось ничего утешительного и в 1671 году уже не оставалось никаких вещественных следов от бывшей Михайловской церкви, и все место святое занято было частными домами [141]. На этом основании тогда же свидетели противной стороны утверждали, что относительно церкви св. Михаила они никогда ничего не слышали, ничего не знают и никаких сведений o ней не имеют [142].

Еще более печальная судьба постигла церковь св. Екатерины. Уже в 1619 году она лежала в совершенных развалинах, а погост её застроен был частными домами [143]. Напрасно митрополит Гавриил Коленда предъявлял в 1671 году свои права на место и плацы церкви св. Екатерины; напрасно на основании подлинной ставленной грамоты он доказывал, что еще в 1548 году митрополит Макарий писал Виленским мещанам, чтобы они были послушны рукоположенному им по ходатайству Литовскаго подскарбия Горностая к церкви св Екатерины священнику Михаилу. что в 1631 году со стороны суда последовало распоряжение об очистке плаца, принадлежащего церкви св. Екатерины: противная сторона отвечала одно: мы ничего никогда не слышали об этой церкви и сведений o ней никаких не имеем [144]. Но не смотря на такое упорное, с задними мыслями, замалчивание противников митрополита, суд, убежденный его доводами в истине, признал за ним право на предъявляемую юрисдикцию [145]. Церковь св. Екатерины лежала к западу от погоста Пречистенскаго собора и митрополичьяго дворца и примыкала к земле костела св. Михаила; на её погосте до сих пор стоит дом так называемый Пузыны, фасадом к площадке между костелом св. Михаила и зданиями конвикта [146].

Церковь св. пророка Илии. Она занимала часть места нынешней гостиницы Нишковскаго и следующего дома ближе к нынешнему Спасскому переулку. Её довольно обширный погост простирался по правой стороне переулка Лоточек до Пречистенской улицы, a с восточной стороны граничил с погостом и плацами церкви Рождества Христова [147]. В акте осмотра церквей 1619 года замечено, что погост церкви св. Илии застроен несколькими домами, что он находится на улице Савич, около погостного переулка (ныне Спасская улица - drugi Łotoczek) и одним концом выходит к церкви Пречистенской, другим - к погосту Христорождественсаой церкви [148]. В 1622 году Николай Миклашевич, возный Виленскаго воеводства, записал в Виленские гродские книги, что «тут, в месте Виленском, за потребованьем наместника митрополитового пана Томаша Петровского, он ходил до дому Ендрыха немца, муляра, на грунте церковном будучом, яко давали ему справу люди околичные многие, же там церковь св. Илии Пророка была неподалеку соборное церкви светое Пречистое; там же в дому того муляра видел дол глубокий на заложеню фундаментов, на збудоване склепу мурованого выкопаный, в котором доле по обудвух сторонах в земле видел труны (гробы) тел змерлых чотыри, a у концу долу одну труну, a с середины долу с песком костей не мало чоловечих накидано; знать бардзо добре, же там цминтарь, або рачей самое местце церковное есть» [149]. Хотя относительно и этой церкви с её погостом противники митрополита находили возможным сомневаться в самом её существовании, но суд, с утверждения короля, на основании представленных доказательств, признал вполне законными права митрополита на предъявляемую юридику [150].

К востоку от свято-Ильинской церкви, на той же площади, ближе к реке Вильне находилась церковь Рождества Христова. Погосты этих церквей, как сказано выше, соприкасались между собою. Осмотр церквей 1619 г. свидетельствует, что погост этой церкви одною стороною примыкает к улице Савич, a другими простирается до Спасских ворот, до Пречистенской улицы и до погоста церкви св. Илии [151]. В документах находим упоминание о церкви Рождества Христова в начале ХVI ст. В 1510 году королевскою грамотою, Григорию Исаевичу Громыке, ключнику Виленскому, за его верную службу дается «местце городское и з малою улочкою на будованье двора его в месге Виленском, подле Рождества Христова» [152]. В 1511 году священник Христорождественской церкви Иаков свидетельствовал перед митрополитом Иосифом Солтаном, что церковь ему дал митрополитом Иосиф Болгаринович, «а мещане просили за мною митрополита, прибавляет о. Иаков, a увязал мене (сделал ввод) певец митрополичий Ивашко Скалозуб, и ключ ми дал a мещан дей при том не было» [153], В документе 1555 года, по которому дочь Громыки отдавала двор свой под залог трех сот коп грошей литовских, o Христорождественской церкви сказано яснее: «я Оникей Горностай. . . чиню явно тым моим листом, иж што первшая жона моя небозчица Настасья Григорьевна Громычанка заставила была мне двор свой мурованый в месте Виленском, против церкви Рожества Христова, в трех стах копах грошей личбы литовское» [154]. После пожара 1557 г. Христорождественская церковь находилась в развалинах и в 1560 году король Сигизмунд Август дал привилей на её восстановление. Что она действительно была восстановлена, об этом можно судить на основании запродажного акта 1592 г. на церковный дом, который стоял прямо против дверей церковных [155]. В 1619 году весь погост Христорождественской церкви был застроен домами частных лиц. В 1671 году видны были только остатки её алтарной части: они представляли собою старинную каменную стену, три сажени длины и в поперечнике - полторы сажени [156]. Но и эти дорогие остатки исчезли с течением времени.

Церковь Петро-Павловскоя на Заречье. Часто в документах она упоминается под одним именем св. Петра [157], и называется то церковью св. Петра, то церковью русскою св. Петра, то просто святым Петром [158]. Акты неоднократно упоминают o ней в ХVI ст. В 1558 г. в суд представлена была конфирмация короля Сигизмунда Августа продажи нескольких дворов и плацов в городе Вильне на Заречье «с ограниченьем певным, лежащих за рекою Вильнею, на улицы Рыконтиской, против церкви руское светого Петра» [159]. . . При церкви был обширный погост и госпиталь. Церковь находилась по левой стороне улицы, при выходе из города на Заречье. Погост её простирался дальше и был с одной стороны от улицы напротив костела св. Варфоломея, a с другой граничил с нынешнею землею братского дома [160]. В 1609 году церковь св. Петра вместе с другими церквами была … передана митрополиту униатскому Потею [161]. С этих пор началось её разрушение. Около половины XVII в. мы находим о ней упоминание, когда, по распоряжению митрополита Антония Селявы, Виленский протопоп и наместник митрополичий Евстафий Каминский передавал для сохранения настоятелю Виленскаго свято-Троицкаго монастыря Захарии Ильговскому церковное серебро от некоторых Виленских церквей, в том числе и от церкви св. Петра и Павла на Заречье. Это происходило в 1653 году 5 марта, когда в Вильне начинали уже опасаться войны с царем Алексеем Михайловичем [162]. В 1667 году Виленский бурмистр Николай Кличевский по духовному завещанию от 8 января записал известную сумму между прочим и на госпиталь церкви св. Петра на Заречье [163]. Но в 1671 году мы встречаемся уже с таким печальным заявлением, что церковь Петро-Павловская, как и погост её, хотя сохраняют свои граничные знаки, но находятся в сильнейшем запустении [164].

Церков св. Козьмы и Дамиана. Это была деревянная церковь и находилась на правой стороне улицы, если идти по Бакште вверх, при соединении её с нынешнею Андреевской улицей. В настоящее время здесь находится дом духовного мужского училища с церковью св. Апостола Андрея [165]. Об этой старинной церкви находим упоминание в 1503 году в уступочкой записи Федьки Ивашковича и брата его Богуша матери своей Анне Мицович на половину Сапежинскаго двора в г. Вильне, которую она подарила своему сыну: «а тот двор, где отец наш сам жил, (лежал) подле светых Козьмы и Дамьяна» [166]. От них и прилегающая улица называлась по временам Козьмо-Демьянскою, тоже Омилинская-Савич [167]. В 1594 году «Ян Григорьевич Остик, посполу з малжонкою, своею, сами добровольне... сознали, иж их милость зостали винны за каменицу мурованую, в месте здешнем Виленском на улицы Савичовой за церковкою русскою Кузмо-Демьяна лежачую»… [168]. Такия указания находятся и в других актах. Некоторые исследователи думают, что эта церковь или не была возобновлена после пожара 1610 года или же совершенно разрушена после взятия Вильны нашими войсками в 1655 году. Комиссия, осматривавшая церкви в 1671 году, относительно церкви св. Козьмы и Дамиана замечает, что где была деревянная церковь во имя названных святых на Савич улице, там теперь пустое место; в совершенном запустении и погост этой церкви, хотя граничные знаки и церкви и её погоста остаются ненарушимы [169]. Пользуясь :Vгим. митрополит Униатский Киприан Жоховский, слишком мирволивший латинянам [170], отдал им все место, принадлежащее Козьмо-Демьянской церкви. Они поспешили выстроить здесь костел и монастырь ордена св. Августина пустынника [171].

Церковь Воскресения Христова. Воскресенская церковь находилась на углу Стеклянной улицы, по правой её стороне от Ратуши [172]. Священники Воскресенской церкви почти всегда находились в составе старшего Виленскаго духовенства и пользовались особым почетом [173]. В 1619 г. Комиссией по осмотру Виленских церквей замечено, что Воскресенская церковь с своим погостом находится в рынке, на Стеклянной улице, против соляных рядов и примыкает к домам Палецкаго и Доброгостовского; погост церковный со всех сторон обведен каменною стеною и застроен несколькими домами [174]. В половине ХVII ст. мы встречаемся с печальным фактом расхищения имущества Воскресенской церкви, начавшегося, к сожалению, очень рано, почти сто лет тому назад. Еще в половине XVI ст. Виленские бурмистры и радцы жаловались митрополиту Сильвестру между прочим и на Воскресенского священника, что он берет деньги под залог церковных домов. Причину такого явления митрополит видел в самих жалующихся: «бо ваши милости, писал митрополит, рачите попов обирати, a не мы»... [175]. В 1654 г. состоялось решение Виленской униатской консистории по делу o присвоении церковных вещей и денег священником Воскресенской церкви Рыбинским [176]. Подобные явления в церковной жизни вредно отзывались на внешнем благосостоянии церкви и от 1671 г. осталось нам такое её описание, что хотя Воскресенская церковь не разрушилась еще, но из притвора ея видны были в погостной стене ворота, совершенно заделанные кирпичом. Эти ворота вели в каменный дом, где с согласия митрополита жил некий Рогацевич; в одной половине его помещения виднелась башня и лестница на церковную колокольню; одна половина этого дома была заново отделана, a другая оставалась в запустении [177]. Войны и пожары в Вильне во второй половиве XVII века много содействовали разрушению и запустению Воскресенской церкви [178]. При всем том еще в 1705 году архиепископ Смоленский Гедеон Шумлянский рукоположил «богобойного человека Якова Животкевича в священники ко храму Воскресения Христова во граде богоспасамом Вильне» [179]. В 1776 году эта церковь находилась уже в развалинах, как видно из контракта, по которому настоятель Виленской Николаевской церкви отдавал в арендное содержание квартиру в церковном доме возле Воскресенской церкви [180]. Воскресенская церковь была одною из трех церквей, которые в 1682 г. [должны были передать] православным [181]. Но это обещание не было приведено в исполнение [182].

Церковь св, Юрия на Росе. И постройку этой церкви мы относим ко временам Ольгерда. О ней ясно говорится в грамоте митрополита Иосифа Солтана 1511 года, которому поп Юрьевский Матфей заявлял, что ему «дал эту церковь митрополит Иона и велел попу Козьмо-Демьянскому увезати его в туш церковь» [183]. От этого же «многогрешного раба Божия ерея Матфея, служителя церкви светого славного великомученика Георгия» осталось от 1522 года 9 мая духовное завещание, по которому он распределяет свое движимое имущество [184]. В 1595 г. 6 Декабря «церковь русская на Росе, за Острою вежею, светого Юрья» была запечатана на некоторое время Виленскими мещанами, вследствие растраты церковного имущества [185].

Нужно иметь в виду, что в документах находятся указания o существовании якобы двух церквей на Виленском предместье - Росе: одна Юрьевская, o которой мы только что говорили, a другая - Рождества Пресвятой Богородицы или просто Росская церковь [186]. Под 1432 годом мы встречаем даже королевскую грамоту Виленским мещанам на построение в Вильне Росской церкви. «Били нам чолом бурмистры и радцы места нашего Виленского закону греческого o том, говорится в грамоте; которыи церкви Божии стоят у Вильни, a цвинтари при них суть малыи, людей мертвых ховати не мают где, и часу поветрея которое было з Божого допущенья, поховали людей мертвых o колкось сот на предместьи на Юрьевой Росе. И просили нас абыхмо дозволили им там на предместьи церковь Божью русскую збудовати ку хвале Божией и для хованья мертвых людей. Ино мы для тых причин ку хвале Божой дозволили есмо церковь Божыо за местом на Юрьевой Росе поставити»… [187]. Понятно, что этой грамоты никак нельзя относить к Юрьевской Росской церкви, o которой. как мы видели, ясно говорится уже в грамоте 1511 года. Нужно думать, что с 1682 года построена была при Юрьевской церкви особая часовня или даже придел во имя Рождества Пресвятой Богородицы, так как Росская церковь иногда в одно и тоже время и при одних и тех же обстоятельствах называется и церковью Юрьевскою, св. Георгия, и церковью «Рождества Пречистой Богородицы» [188]. С 1582 г. Рождественская церковь на Росе (иначе церковь светое Пречистое, Нароженья светое Пречистое) делается местом братских сходок и годовых праздников для цехов шапочников, сермяжников и ногавичников [189]. С половины ХVII ст. Росская церковь пришла в совершенный упадок и осмотр церквей 1671 года свидетельствует, что Юрьевская церковь на Россе представляет собою одни развалины, уцелевшие от пожара; на её погосте виднелись огороды и несколько домов частных лиц [190].

Юрьевская церковь была деревянная и находилась на левой стороне Никодимовского переулка за полотном нынешней железной дороги, сзади бывших домов Зайцева. Соболевскаго, Лукомскаго, по соседству с домом Яржембскаго. Тут же кругом церкви простиралось обширное её кладбище, церковные огороды. дома, госпиталь. Часть Юрьевских плацов до сих пор находится во владении Свято-Духова монастыря, по обеим сторонам железной дороги, недалеко от каменного моста [191].

Повторяем, что все почти названные церкви по времени их постройки мы относим, по указанным основаниям, ко временам Ольгерда - второй половины XIV столетия, Большинство из них основано, по преданию, Иулианией Тверскою; a она вышла замуж за великого Литовскаго князя Ольгерда в 1349 году. Только основание Пятницкой церкви принадлежит Марии Витебской, первой супруге Ольгерда (скончалась около 1346 г.), a еще ранее того была несуществующая ныне Успенско-Николаевская церковь, где и были погребены первоначально св. Виленские мученики (1346-7 года).

Указывая на положение Виленских православных церквей в XIV столетии, мы с тем вместе обозрели значительную часть тогдашнего города, особенно русской его половины. Заметим, что при церквах находились дома священно-церковно-служителей, кладбища. госпитали, иногда сады и огороды и дома, большею частью, различных ремесленников [192]. Около главного Рынка по ту и по другую сторону дороги из замка помещались главным образом лавки и дома купцов и разных торговцев; особенно была занята ими вся правая сторона дороги до Николаевской церкви, если идти от Рынка в замок. По левой стороне к замку расположены были сады, огороды, некоторые дома частных лиц, языческое капище (где костел св. Иоанна), несколько домов литовских вельмож и бояр и опять пустое пространство, граничившее с оградою нижнего замка [193].

Co введением в 1387 году в Литву латинства, физиономия Вильны значительно изменяется. Являются новые люди с новым направлением, создаются новые задачи; старый строй Виленской жизни разрушается. В 1382 году останки Кейстута (брата вел. кн. Ольгерда), который по распоряжению Ягайлы изменнически был умерщвлен в Креве, привозятся в Вильну и здесь с известными языческими церемониями (как указано при погребении Свинторога) сжигаются на костре на долине Свинторога. Записано предание, что когда пламя охватило костер, неожиданно открылась глубокая пропасть и поглотила прах великого литовского героя [194]. Этим как бы указывалось на окончательное падение и погибель язычества. Действительно, долина Свинторога не видела уже более языческих похорон.

В 1387 году на общем собрании в Вильне великий Литовский князь Ягайло объявил собравшимся, что он принял латинство и желает, чтобы все литовцы последовали его примеру. Своим последователям Ягайло обещает великокняжескую милость, a людям рыцарского звания - польское шляхетство и полную свободу. Тогда же особым великокняжеским универсалом, изданным в Лиде. литовское язычество объявлено более несуществующим, незаконным, и на его место провозглашено христианство [195].

Виленский замок - верхний и нижний - прежде всего должен был испьггать эту новую перемену. Священный языческий огонь потушен навсегда; святилище в замке и другие священные места язычников - литовцев разрушены; Ягайло приказал уничтожить всех священных гадов и других животных, которые воспитывались для жертвоприношений и служили предметом почитания, как домашние пенаты; священные рощи были по возможности вырублены и уничтожены [196]. На месте языческого капища Перкуна заложен храм в честь и славу святой Тройцы, пресвятой Божией Матери и свят. мученика Станислава [197]. Устроенная в верхнем замке при Ольгерде православная церковь была обращена Ягайлом, по замечанию Киркора, в костел св. Мартина [198]. На месте нового языческого капища основан костел св. Иоанна [199]. На башне Перкуна повешены по обычаю христианскому колокола. Места языческих жрецов, жриц и Криве-Кривейто заняли ксендзы с епископом во главе и его советом - капитулом. В знак особенной своей милости Ягайло даровал латинскому духовенству громадные недвижимые имения, как в городе, так и в других местах своего княжества, именно: замок Турогно с прилежащим к нему поветом, с селами Лабонары, Молестаны, Требоной с перевозом, Клодно в повете Брестском, Василево с перевозом, Яриницы в Дрогичинском повете, Вехатницы в Дубенском; село Германин, которое с этих пор должно было называться Бискупицы; полтора устава меду; поветы Верки и Бакшты; также в Вильне огород, расположенный при огороде Гапггольда между безыменною горою к югу и дорогою около города Вильны и рекою на запад. Далее тою же грамотою Ягайло отдает духовенству часть города Вильны, расположенную между дорогами около дома Францисканов, с правой стороны дома Виленского мещанина Чешина и с другой стороны этого же дома, при городском вале и кладбище костела св. Николая по дороге, ведущей в Троки, т о. все почти пространство от замка до кладбища костела св. Николая (срединная часть города) с находящимися на ней плацами, домами, огородами, с их обитателями. Указанные имения отдавались со всеми в них чиншами, арендами, доходами, данинами, правами, с полями, лугами, пастбищами, лесами, рощами, зарослями, болотами, борами, пчелами, со всеми ловами, садами, охотой, озерами, прудами, рыбными ловлями и мельницами; на городских плацах епископ имел право строиться по своему усмотрению и извлекать отовсюду существенные для себя выгоды. Чтобы епископ мог совершенно посвятить себя на служение Богу, ему возле кафедры давался в полную собственность на жительство каменный дом (прежнее местожительства Криве-Кривейты) и четыре деревянных домика с прилежащими плацами, которые простирались с одной стороны до великокняжеских конюшен, с другой к источнику. Наконец для епископского стола должна была доставляться десятая рыба от великокняжеских рыбных ловель на Немане, Вилии и Меречанке [200].

Для окончательного утверждения новых порядков, Ягайло просил папу Урбана УИ прислать легата, который объявил бы Вильну городом, a устроенный костел кафедральным; такое возвышение литовской столицы содействовало бы, по мнению Ягайлы, более широкому и глубокому распространению латинства. Папа с удовольствием принял заявление Ягайлы и епископ Познанский Доброгост, прибывши по распоряжению папы в Вильну, его именем объявил «некое людное место, зовомое Вильна» городом, a устроенный вновь из языческого капища костел - кафедральным. Андрей Василло был назначен Виленским епископом [201]. Городу Ягайло даровал Магдебургское право [202]; суду его подлежали исключительно мещане, имевшие оседлость на городской земле; все другие обыватели, сидевшие на землях и плацах, принадлежавших замку, церквам, костелам, подаренных вновь Виленской латинской кафедре, подлежали суду соответственных владельцев [203]. Такое разнообразие и разединение власти очень скоро дало себя почувствовать во вред развитию и процветанию города [204].

Главное внимание как Ягайлы, так и его пособников - латинскаго духовенства, обращено было теперь на распространение латинства и обеспечение его служителей [205]. Этим великий литовский князь хотел доказать неверность слухов, распространяемых рыцарями относительно его холодности к новой вере [206]. Явившиеся в Вильне новые костелы св. Станислава, Иоанна, Мартина (в верхнем замке), значительно увеличили состав прежнего латинского духовенства. Вновь создался целый епископат и его капитул. Духовные лица размещались при своих приходах и в случае необходимости строили новые здания на подаренных им землях. В начале XVI века латинскому епископату принадлежала третья часть города [207]. На свободных его плацах и землях охотно селились и местные жители, и вновь прибывающие разного рода мастеровые, ремесленники и занимающиеся промыслами. Сюда их привлекало то обстоятельство, что, под охраною латинского духовенства, они могли избавиться от платежа городских налогов и повинностей [208]; духовенство, в свою очередь, поддерживало подобное заселение принадлежащих ему пустых пространств, так как это значительно увеличивало его доходы. Во всяком случае через такое заселение и город разрастался.

Конец XIV столетия был в высшей степени несчастлив для Вильны. В 1890 году его осадили рыцари. Город находился под слабою охраною замков верхнего и нижнего. В подобных случаях все жители не только города, но и окрестных мест, теснились в замки, забирая с собою свое имущество; купцы свозили сюда и складывали товары; остававшиеся вне замков свободно могли передаваться на сторону неприятеля. Главный неприятельский лагерь находился на открытой местности нынешнего Юрьевского костела. Сильными действиями врагов были разбиты в некоторых местах стены нижнего замка, а в двух его брамах вспыхнул пожар. Это дало возможность неприятелю ворваться в город и, при общем смятении осажденных, произвести здесь страшное опустошение. Убивалось все ленивое, а попадавшееся под руку имущество разграблялось. Распространившийся пожар окончательно истреблял и тела убитых людей, и остававшееся кой-где их имущество. После нижнего замка думали овладеть верхним; но это не удалось рыцарям и они, с богатою добычею, после жестокого разорения города, поспешили отступить, тем более, что пронеслась весть, якобы на помощь Вильне идет с войском Ягайло [209]. Через год рыцари напали на Вильну и снова разграбили и сожгли ее. В 1396 году, во время сильных жаров в Вильне, осыпалась значительная часть Замковой горы. (В этом обстоятельстве некоторые видят доказательство того, что Замковая гора много подвышена была Гедимином, который проложил нынешнее русло Вилейки и выкопанною землею поднял гору). Опадение совершилось на соседний двор Монивида, стоявший тут же под горою и засыпало землею как некоторых служащих при дворе Монивида, так и много его богатств [210]. В 1399 году, в городе, который далеко не успел еще оправиться после недавних неприятельских нападений, вспыхнул пожар; он окончательно почти истребил городские постройки и имущество жителей, уничтожил кафедральный латинский костел, великокняжеские здания в замке и очень много всяких драгоценностей. Это был первый случайный пожар, посетивший Вильну, открывающий собою ряд тех ужасных потом Виленских пожаров, которые обращали город в груды развалин и кучи пеплу [211]. И теперь Вильна представляла собою печальное зрелище. Среди общего разращения, кое-где чернели обгорелые каменные стены и башни. Жители, как привидения, лишенные крова, всего имущества, нередко родных и знакомых, толпились среди пепла и развалин и просили хлеба. К счастью города великим литовским князем был уже в это время (с 1392 г.) Витовт, очень любивший Литву и Литовцев [212].

Витовт обратил все свое внимание на то, чтобы успокоить страну, которая была разорена и нападениями врагов, и внутренними междоусобиями. Пользуясь большим авторитетом среди немецких рыцарей, он одним своим именем удерживал их от нападений на Литву и Вильну. Завоеваниями среди татар, он заставил их относиться с уважением к литовскому князю. С великим князем московским Витовт находился в дружеских и родственных отношениях. Одни поляки посматривали с неудовольствием на Витовта, опасаясь, чтобы из Литвы он не создал особого от Польши, отдельного княжества [213]. Внутренние междоусобия были прекращены. Витовт спокойно мог заняться устройством своего княжества и восстановлением Вильны.

Жильберт де Лянноа, посетивший Вильну около 1413 года, видел уже восстановленным верхний замок, сооруженный на высокой песчаной горе; его окружали земляной вал и каменная стена. Внутри строения были из дерева. Из верхнего замка две галлереи вели в нижний, который тоже был окружен валом и заключал в себе много строений. Здесь жил великий князь Витовт с своим двором. Город, по замечанию Жильберта, длинный и узкий, расположен сверху вниз, худо застроен деревянными домами; некоторые храмы каменные [214].

Не смотря на бывшия разорения Вильны, город при Витовте начал разрастаться. В 1397 году после поражения татар, Витовт переселил часть их в Литву. Некоторые из пленных поселились в самой Вильне, на предместье Лукишках. Здесь им было позволено построить мечеть. Одни из них, родовитые, получили земельные наделы, с обязательством выставлять на свой счет во время войны некоторое количество войска; более бедные сами служили в войске и составляли при Витовте особую его татарскую стражу. Другие занялись садоводством и огородничеством и продавали в городе овощи и плоды; были и такие, что торговали полотнами и нитками, занимались извозом и служили за посыльных по господским дворам [215]. С той поры существует в городе так называемая Татарская улица, которая из замка вела тогда на Лукишки.

Латинский кафедральный костел, после пожара 1399 года, быстро начал отстраиваться. Явилась новая кафедра в готическом стиле, несравненно больших размеров и гораздо представительнее прежней. Такому её возрождению особенно много содействовал великий князь Витовт и его супруга [216]. Кафедре прислано было в дар очень много священных сосудов, одежды и книг из добычи, взятой Литовцами в Пруссии, в костелах [217]. Обширные родственные и дружественные связи Витовта с Россиею, Константинополем, татарами и западноевропейскими государствами привлекали в Вильну множество иностранцев, особенно людей торговых. Это содействовало быстрому восстановлению города, после бывших несчастий, и доставляло значительный доход великокняжеской казне. Когда в 1415 году Ягайло посетил Вильну, Витовт подарил ему по нынешнему счету около 180.000 руб. сереб. деньгами, сорок собольих мехов, сто жеребцов и сто штук богатых одежд [218]. Известные чужеземцы, посещавшие Литву, во все время своего пути даром получали от великого князя все им необходимое [219]. Воображению иностранца Витовт представлялся каким-то сказочным героем. «А этот князь, говорит o нем Жильберт, очень могущественный государь: говорят, он подчинил своей власти двенадцать или тринадцать государств; для собственного употребления на своих конюшнях содержит десять тысяч лошадей. В Троках у него громадный зверинец, в котором масса всякой дичи и зверей; между ними особенно замечательны: зубры, дикие ослы, дикие кони, кабаны, медведи, олени и другие» [220].

Проставление в 1415 году особого православного митрополита для западной России имело преимущественное значение для Вильны. Хотя западно-русский митрополит должен был жить в Киеве, но он предпочитал жить в Вильне; a это содействовало возвышению Пречистенскаго митрополитального собора вместе с другими церквами города и объединяло православных.

С 1422 года Вильна наравне с Краковом, Познанью, Львовом и другими более важными городами Польши упоминается в международных договорах, как поручитель в святости их исполнения [221]. Тогда Витовт даровал городу грамоту об освобождении Виленских мещан от взноса различных налогов, хотя, по замечанию Виюка Кояловича, эта грамота была припрятана латинянами из боязни, чтобы ею не воспользовалось православное купечество, которое и без того уже было очень сильно и богато и которого в Вильне было далеко не мало [222].

Во всяком случае, усиливающееся заселение Вильны новыми и новыми выходцами, её обширные торговые сношения с Россиею, с югом, востоком и западом Европы, значительно возвышали ее и ставили на ряду с лучшими европейскими городами [223]. Сознавая это и чувствуя собственное могущество, Витовт неоднократно задумывался об отделении Литвы от Польши и создании самостоятельного королевства. Носились глухие слухи, что Витовт созывал в Вильне особый совет из местных литовских бояр, на котором якобы заявлял o позорной зависимости от Польши [224]. Чувствовали польские государственные люди опасность для Польши подобного направления литовских дел. Они устрояли съезды для теснейшего соединения двух государств (уния в Городле), надавали литовцам польские права, гербы, шляхетство. Особенно латинское духовенство получило в Литве обширные права и привилегии. По справедливому замечанию Крашевскаго, это было первым шагом государственной нетерпимости, от чего, конечно, нельзя было ожидать благих последствий [225]. И действительно, литовцы внимательнее прежнего стали заботиться об охране своей давней старины, своего прошлого.

A тут император Сигизмунд, внутренне желая отделения Литвы от Польши, в письмах к Витовту постоянно превозносил его величие, удивлялся, как подобный ему богатырь так добровольно может обрекать себя на зависимость от кого-то и с обидою для человечества лишать себя королевского венца; вспоминая увлекательные примеры Миндовга и Гедимина, император, по собственному праву, сам обещал доставить корону Витовту. Сильно нравились Витовту подобные нашептывания. Он горел желанием надеть на себя королевский венец [226]. В 1429 году готовился съезд в Луцке некоторых государей - Римского, Датского, Польского, хана Крымского, для улажения различных государственных дел. Витовт, поддерживаемый императором Сигизмундом, надеялся достигнуть на съезде своей цели - согласия польского короля и сената на его коронацию. Но расчет обманул его. Все присутствующие польские сенаторы единогласно восстали против заявления Витовта о его коронации и даже просили Ягайлу удалить со съезда Римского императора, в котором указывали всю причину злых затей Витовта. «Я поставлю на своем, грозно ответил им Витовт, и без вас сделаю, что захочу». Ягайло в свою очередь, поспешил уехать из Луцка, даже ни с кем не простившись, заметивши только сенаторам на их просьбу об удалении Сигизмунда: «я не могу его выгнать, лучше поскорее уберусь сам» [227].

Витовт не считал однако своего дела потерянным; ему никак не хотелось расстаться с мыслию o короне. В видах большого успеха, он вступил в деятельные по этому вопросу сношения с польскими вельможами и с орденом. Душой всего был, конечно, Сигизмунд. Он обещал изготовить и выслать Витовту королевскую корону. Витовт считал себя достигнувшим почти цели и уже пригласил в Вильну высоких гостей для присутствия при его коронации. Кроме великого Московского князя сюда в 1480 году прибыли: князь Тверской, Одоевский, Магистр Ордена, татарские ханы и множество литовских и русских вельмож; явился и король польский Ягайло. Ожидали только посольства от Сигизмунда с короною. Но и поляки не дремали. Не рассчитывали на свое нравственное влияние, они постановили силою захватить посольство Сигизмунда к Витовту и везде по дорогам устроили вооруженные засады. Напрасно теперь Витовт и его гости ждали короны. Уже разносились упорные слухи, что поляки не пропустят в Литву посольства с короною, что оно задержано во Франкфурте; такие вести поражали Витовта в самое сердце. «Не из за власти ищу я короны, говорил он Ягайле; но ведь весь свет знает о моих поисках за нею и не могу же я отказаться теперь от этого без крайнего для себя позора; потому доставь мне это утешение в последние минуты моей жизни». Ягайло молчал... «В таком случае, вырвалось из наболевшей груди Витовта, дай мне корону на три дня, на один день, на час, клянусь, что сейчас же сложу ее»... И на это Ягайло отвечал гробовым молчанием. Не выдержал нравственного удара литовский богатырь. Он скончался в том же 1430 году в Троках. Тело его погребено в Вильне в часовне костела св. Станислава. Последняя, предсмертная просьба Витовта к Ягайле была за Литву: не отменять в ней прежних уставов и данин [228].

После смерти Витовта, Литва, и особенно Вильна, до конца почти ХV столетия снова подверглись разорительным междоусобным войнам, разграблению, пожарам. Внутренние раздоры между литовцами и поляками, религиозное разногласие между православными и латинянами в Вильне сильно отражались на благоденствии города. В Польше явилась было даже мысль, чтобы совершенно уничтожить для Литвы великокняжеское достоинство, чтобы литовцы управлялись только воеводою и епископом [229]. Но совершенно иначе думали по этому вопросу в Вильне. Здесь, напротив, все более созревала та мысль, чтобы окончательно отделиться от Польши, чтобы образовать самостоятельное литовское государство. В 1440 году, как только Казимир Ягайлович прибыл в Вильну, литовская партия просто схватила его, отвела в костел св. Станислава и здесь, во главе с Виленским епископом, провозгласила его великим литовским князем [230]. Все было сделано так быстро, неожиданно, что даже польская свита, окружавшая Казимира, узнала об этом - после совершившегося факта. Нападки за это на литовцев, пререкания между ними и поляками усиливали только желание литовцев поскорее отделиться от Польши [231].

Как бы в благодарность литовцам, Казимир начал учиться литовскому языку и подарил Вильне обширное поле, которое примыкало с одной стороны к Лукишкам, от так называемой Чертовой горы, потом Боуфаловой (на Малой Погулянке), с другой - тянулось от городской стены вплоть до реки Вилии. Это поле начало с тех пор застраиваться и положило основание обширной теперь части города, известной под названием Погулянки. Обитатели этой части пользовались всеми городскими правами и привилегиями [232].

В 1469 году Казимир вызвал в Вильну орден бернардинов и для поселения их предназначил место нынешнего нахождения бернардинского костела, около реки Вильны. Предназначенные бернардинам плацы были застроены и принадлежали некоторым Виленским обывателям, но дело скоро уладилось. Шляхетный магистр Андрей и некая вельможная госпожа Марианна (владельцы части названных плацев), согласно желанию Казимира, добровольно отказались от всякого вознаграждения за отчуждаемую собственность; a Виленскому городничему Герману и Виленскому воеводе Монтовиду, вместо отнятых у них для бернардинов земель, даны были по взаимному соглашению места в других частях города [233]. Тут же был построен для них первоначально из дерева и костел с монастырем, небольших размеров. […]

Шестнадцатый век нужно считать лучшим временем в жизни города Вильны до XIX столетия. Великие литовские князья Александр, Сигизмунд I и особенно Сигизмунд-Август очень любили Вильну, подолгу жили здесь и поневоле содействовали её развитию, украшению. Некоторые даже обвиняли Сигизмунда-Августа в его исключительной привязанности к Вильне с обидным забвением других мест и городов [234].

В 1492 году литовцы, провозглашая Александра Казимировича великим литовским князем, поспешили напомнить ему, чтобы он княжил в Литве и управлял ею на основании не какого нибудь права Итальянского, которое коварно, не по законам Чешским или Немецким, a по правдивому обычаю литовскому Витовтову; если ты это исполнишь, прибавляли бояре, сравнишься с любым из государей; если же забудешь нашу просьбу и отступишься от неё, сделаешься причиною и собственной и нашей погибели [235]. Внимательно занялся Александр устройством столицы своего княжества.

Первым делом Александра было подтверждение прав и привилегий, дарованных его предшественниками обитателям Вильны. При внутренних общественных беспокойствах прежнего времени, эти привилегии могли затеряться, содержание их могло быть отнесено к известной только части населения. Александр вновь подтвердил Виленским мещанам, что они, без различия исповедания, подлежат суду по Магдебургскому праву, т. е. суду избираемых ими бурмистров и войтов; только эти чиновники могут судить их и даже за уголовные преступления, как то: убийство, насилие, нанесение ран, воровство, поджог и т. п., присуждать их и: различным наказаниям и смертной казни. Вильне давалось исключительное право весов, и только здесь можно было взвешивать различные товары, с платою городу пошлинного сбора. Вильна пользовалась, в свою пользу монополией постригальни сукон и шерстяных материй, a также монополией продажи пива, меду, хмелю и вина; небольшая часть дохода от этих статей шла в пользу великокняжеской казны. Без ведома ратуши никто не имел права торговать этими предметами. Купцы из Виленских мещан объявлены свободными от платежа пошлин по всему литовскому краю, a от Вильны до Ковны по реке Вилии им обеспечен беспрепятственный и беспошлинный сплав различных товаров на витинах и стругах. с правом свободного перехода через княжеские и боярские язы по обеим сторонам реки и с правом пользования, когда ото будет необходимо, речными берегами для отдыхов и стоянок. Город пользовался исключительным правом воскобойни; весь воск, доставлявшийся в город, мог быть переделываем на различное употребление только на городской воскобойне. Великий князь, Виленский епископ и воевода могли выделывать у себя из воска необходимые предметы, по лишь для собственного обихода. Виленские мещане освобождались от отяготительной для них подводной повинности [236].

Вильна, как видно из этих привилегий, вела уже в это время обширную торговлю. Со времени своего основания, город находился в обширных торговых сношениях с Ригою, Псковом, Новгородом, некоторыми при-Волжскими городами, с Константинополем, Крымом, Польшей, с Данцигом, вообще с Пруссией, Силезией, Венгрией и другими. В Вильне были склады заграничных сукон, которые отсюда расходились уже по другим местам [237]. Кроме восточных ковров, дорогих камней, Вильна получала для Литвы из Крыма чрез Киев очень много Крымской соли. За воз соли, по заявлению Михалона, платили татарам по десяти стрел. Из Литвы нередко отправляли в Константинополь очень много ржи и пшеницы. Это особенно заметно во время осады Константинополя турками, когда греческий император просил польского короля о высылке ему возможно большего количества хлебных запасов. В пределы Московского государства литовские купцы отправляли различные местные и заграничные плоды в естественном виде, или же в консервах, а также всевозможные меды. Из Литвы в Москву шли косы, серебро. Нужно думать, что так называемые литовские косы были но местного происхождения, a получались в Вильне с запада, особенно из Штирии, славившейся этими поделками. Если серебро шло контрабандным путем, то оно подлежало конфискации, что и случилось в 1492 году. когда двадцать гривен серебра контрабандным путем купцы Можайские хотели доставить в Смоленск из Вильны. Его конфисковали и это послужило даже предметом дипломатических переговоров с великим Московским князем [238]. Из нынешних прибалтийских губерний шли в Литву на первых порах лошади, олово, порох. сушеная и соленая рыба. Но в XVI в. вое это и вообще всякая живость была запрещена к вызову. Из Венгрии приходили в Литву известные венгерские вина. Из Московского государства Литва полVчала, между прочим, меха, лен, пеньку, золу и разного рода рукодельные работы; последние получались здесь в таком громадном количестве, что за это упрекали даже литовцев, которые за готовые деньги предпочитали брать многое такое, что могли бы сделать сами. Из Литвы отправляли в Пруссию и вообще за границу рож, пшеницу, ячмень, овес, горох, различную пряжу, конопляное и подсолнечное семя, лен, пеньку, хмель, сало, воск, меды, лесной товар (мачты, балки, клепку), деготь, смолу поташ, золу, меха, кожи. рыбу, скот и в небольшом количестве янтарь с побережья Балтийского моря. В замен за свои товары Литва получала сукна, и шёлковые материи, тонкие полотна, изделия из железа, меди, стали, дорогих камней, роскошную сбрую, дорогих лошадей, птиц (попугаев), польское и венецианское стекло, сахар, разные коренья, оливки, лимоны, разную рыбу, в том числе и сельди, польскую и прусскую соль [239]. Последнею торговали преимущественио Ковснские купды.

В «Брестсгсой мытной книге», содержащей в себе реестр таможенных пошлин и оценку разных товаров, провозившихся через Брест в 1583 г., находим наглядное доказательство того громадного участия, какое принимало в общем торговом движении местное Виленское население. Мартин Каштель, Антоний Герман, Люринц Видашевский и Криштоф Заливский (мещане Виленские), везут через Брест венгерское вино; тоже вино на восемнадцати фурманских возах везет Бернат фон-Динен Брук, не смотря на свою голландскую фамилию, «Вильневец» Николай Каниковский платит мыто за мальвазию и рыбу, которую он везет из Львова. Давид Никель и Давид Фрондзекен, оба Вильневцы и оба ведут торговлю венгерскими винами: Омельян Гайдук, Брестский мещанин, везет в Вильну сливы, грецкие орехи; этими же продуктами торгует и Василий Андреевич, мещанин Виленский; но в его обозах находятся и другие разнообразные товары: ножи венгерские, сукно Герлицкое. Ян Зенобий, кроме вина венгерского. имеет шелк цветной, черный, «полотенко сребрное, тафту, рубки едвабницы». У Василия Ивановича «мухояр турецкий, чамлет без воды, бакгазея. сокеры и чеханы с костью, плотенки да колдры». платки турецкие, шелки, шелковая тесьма, шелковыя подвязки, одеяла, ковры, волос, мешки турецкие, тулупы, сафьян. меха. Мартин Шлекгель ведет торговлю шляпами, снурками, книжками из пергамена, замшевыми рукавицами. У Павла Николаевича находим сукно, бобров Дунайских, «шапки фольдровые, шапки метлевые, изюм, винные ягоды; Свирид Шостак торгует косами (за раз их было 2.400), бумагой разных сортов, «аером», изюмом, различными семенами, лакрицей, желтой краскою, сливами, имбирем, бархатными поясами, простыми иголками, медью, ножами Угорскими (за раз их насчитывалось 2.750), мылом, медным купоросом, багазеей, сусальным золотом и серебром и другими принадлежностями малярства, турецкими платками, бобковою мастью, цытварным семенем, корицей, гвоздикою, мушкатным цветом и орешками, шафраном, шелком. Тоже и многое другое встречаем у Ивана Мартиновича Скуминовича, Михаила Кузьмича Дубовича, Никифора Михайловича, Артема Несторовича, Андрея Лавриновича, Бартоша Юрьевича, Балтромея Станиславовича, Фомы Ивановича Гольшаницы, Яна Петровича Обукгеля; все это - Вильневцы, Виленские мещане. У Ивана Мамонича было сукно «зеленогорское, герлицкое, муравскоо, лунское, фалюндышовое, и сVкно подлого фалюндышу», сукно каразея и многое другое: в том числе указываются и библий - священных книг тридцать восемь экземпляров [240].

Особенно удивляла Вильна иностранцев множеством, разнообразием и богатством своих мехов. В различных местах восточной Европы, говорит Виллихий, идет обширная торговля разнообразными меховыми товарами, но в Вильне склады этого товара самые славные и пользующиеся громкою известностью. Здесь, по его свидетельству, ежедневно, кроме воскресного дня, в особом месте шла бойкая торговля мехами, и он не мог достаточно надивиться их громадному выбору, разнообразию сортов и высокому достоинству. Многое из этого товара приходило в Вильну с самых северных стран. Можно получить меха, продолжает он, и в Люблине, и в Познани, и в Кракове, и в Данциге, и в Торне, но только иногда, в известное ярмарочное время, и Виллихий не сомневается, что немецкие купцы скорее всего селились в Внльне для выгодной торговли мехами и что даже от них получила свое название Немецкая улица, застроенная в то время (полов. XVI в.) лучшими каменными домами [241].

Не только немецкие, но и других национальностей купцы, прибывая в Вильну и находя для себя торговлю мехами очень выгодною, оставались здесь и селились. В метрике литовской имеется, между прочим, «списание купцов Московских. которые у Вильни, за парканом мешкают» [242]. Обширное торговое движение в Вильне привлекало сюда между другими англичан и голландцев. Последние, по заявлению голландских послов, вели торговлю в Литовской земле; в Данциге между прочим по дорогой цене покупали пепел и золу, лен и пеньку: польскому королю платили большие пошлины, a литовским торговым людям оттого были большие барыши. Но так как голландским послам было известно, что названные товары идут в литовскую землю из Московского государства, то они и просили, чтобы его царское величество (около 1630 г.) учинил заказ, чтобы Московские люди этих товаров: золы, льну и яеньки в литовские города не возили, a возили бы к Архангельскому порту [243].

Являлись в Вильну с своими коробками англичане и шотландцы; они разносили различный мелкий товар, а потом нередко и совершенно оставались на жительство [244]. В описании Вильны Брауна [245] упоминается o Московском гостином дворе в Вильне, который поражал наблюдателя богатством и массою мехов собольих, бобровых и куньих. Под 1604 годом (время начавшегося упадка Виленской торговли) в актах Виленскаго гродскаго суда записано, что двое Московских купцов провезли из Смоленска в Вильну множество дорогих русских мехов, a именно: лисиц красных девятнадцать сот, соболей сороков семь. куниц сороков двадцать, белки Московской 1023, шубок собольих пупковых четыре и проч... [246]. У неких Федора Лопатина и Флориана Федоровича, при переезде их через Вилию в Вильне, перевозчики похитили кроме других товаров соболей два сорока, куниц восемнадцать, норок семь сороков, рысей - шесть; при этом замочили им овчины, белки и козлиные кожи [247].

Многие Виленские торговцы имели собственные суда - витины и струги, - на которых по Вилии и Неману отправляли свои товары за границу; в замен оттуда получали иностранные произведения [248]. Случалось иногда, что товар из за границы расхищался, а струги или витины разбивались. Река Вилия до того нередко запружалась этими судами, что вновь прибывающим не было места для остановки и являлась необходимость отплывать на несколько верст далее [249]. И многие Виленские вельможи помимо торговцев, прямо от себя, отправляли за границу на собственных стругах хлеб, пшеницу, пеньку. золу. Назовем Остыка, Бржостовскаго, Войну, князей Острожских, Радивилла... [250].

При большом наплыве в Вильну иноземных купцов и при их непосредственных отношениях как к городу, так и к местному купечеству, являлась теперь необходимость упорядочить эти отношения; требовалось подумать, как бы иностранная торговая конкуренция не послужила в ущерб интересам местной торговли и самому государству, так как под видом иностранных купцов могли являться в Вильну личности сомнительные. негодные. В 1503 г. великий князь литовский Александр объявил: «били нам чолом войт места, Виленского, бурмистры и радцы и все мещане и поведили перед нами, штож которыи коли гости купцы москвичи, новгородци, тферичи и з инших земель купци чужеземци приежчают товары своими до места Виленского и становятся в месте по домам, где которыи хотят, никомуся не сказываючи, ани обвещаючися, и торгуют з немци и з иншими купди чужеземци гость з гостем и торговавши так в месте и несколько ден або недель змешкавши и за ся з места теж без ведома выежчают, a межи таковыми купци чужеземци другды могут бьгги и лазуки, або которыи иншии лихии люди; и били нам чолом, абы есмо дозволили им в месте дом один гостинный збудовати к их местному вжитку, где-бы мели купци чужеземци приежчаючи становитися, и мы на их чолом битье то вчинили и дозволили им один дом гостинный в месте нашом Виленском збудовати к их вжитку местскому» [251]. Все приезжие иностранные купцы должны были останавливаться исключительно в этом гостином дворе и здесь складывать свои товары, заявивши предварительно о себе и о своем прибытии наместнику Виленского воеводы [252].

Крашевский [253], на основании приведенного документа упорно настаивает, вопреки Нарбуту [254], что до 1503 года не было в Вильне никакого гостиного дома, иначе о нем вспомнил бы привилей Александра Казимировича. Уже бывший профессор Ярошевич заметил. что нет никакого основания отвергать сказание хроники немецкой Ривиуса о существовании в Вильне русского гостиного двора даже в начале XIV в., так как по тогдашнему обыкновению купцы прежде всего устрояли для себя гостиные дома в местах их торговли [255]. Но нужно иметь в виду, что в привилегии великого князя Александра говорится об устройстве гостиного дома от города и для всех купцов, а прежний русский гостиный двор принадлежал русским купцам, составлял их собственность и содержался ими. Наплыв в Вильну русского купечества из Москвы. Твери, Пскова, Новгорода (не говорим о других землях, как видно из привилея) был причиною того, что уже прежний гостиный дом не мог вмещать в себе всех приезжих купцов и они поневоле должны были размещаться по частных домам. С постройкою общественного городского гостиного двора должен был закрыться частный и перейти в собственность города и в делах городского архива мы встречаемся с таким фактом, что в 1607 году 1 мая совершилась купчая крепость за сто коп грошей литовских на продажу гостиного дома с одной стороны между наследниками Михаила Григоровича, Виленскаго конюшого, бывшего владельца названного дома, и шляхетным Виленским магистратом с другой; а лежал этом дом «в месте Виленском на Великой улицы близко светое Живоначальное Тройцы монастыру, подло заулка, a з другой стороны через тыл Жмитковых Хмизиных детей дворов» [256].

Новый гостиный дом до конца своего существования остался на старом месте [257]. Конечно, он был расширен значительными новыми постройками, применительно к новым потребностям и нуждам, и роскошно отделан; своим видом, обширностью и удобствами он приводил в изумление чужестранцев [258]. Расширяясь, новый гостиный дом много сузил и частью занял своими пристройками бывший здесь переулок [259].

Значительно развивавшаяся торговля в Вильне если с одной стороны вызывалась большим населением города, то с другой - содействовала опять его увеличению. В данном случае оба явления взаимно одно другим поддерживаются, усиливаются. Великий князь литовский Александр первый начал проводит в Вильне большую часть времени. Его пример, конечно, сильно привлекал для жительства в город литовско-польских бояр и вельмож и мы видим, что с конца XV столетия Вильна быстро начинает застраиваться хорошими домами и принимать вид настоящего города. В это время явилось даже особое распоряжение великого литовского князя относительно купли и продажи домов в Вильне. «Говорил нам войт и Виленские мещане, писал великий князь Виленскому воеводе в 1492 году, што в месте Вильни мещане продают домы свои и мейсца князем и паном и бояром, без нашое воли, а в том нам шкода и платы нашые гинут. Протож штобысь заказал мещаном Виленским всим, абы конечно ни жадин мещанин не продавал домов своих никоторому князю, ни пану, ни бояром, пак ли которы мещанин продавати мел домы свое князю, любо пану, люб бояром без нашое воли, на том нам вины двадцать рублей грошы, a хто купит, на том вины только ж» [260].

С развитием торговли и увеличением населения города необходимо было подумать о его безопасности. До ХVI столетия Вильна, как мы видели, находилась под защитою двух замков - верхнего и нижнего; в некоторых местах город окружала стена или же просто земляной вал. Но в настояўее время и эта охрана была или совершенно или в части разорена. По свидетельству современников, Вильна ко времени великого литовского князя Александра находилась в таком состоянии, что ее можно было считать совершенно открытою для нападений неприятеля. Старая защитная ограда частью разрушилась, частью была разобрана; на перекопах и валах нагромождено было множество жилых клетушек; предместья представляли полнейшую беспорядочность и врезывались в город; в развалинах оставшихся башен гнездились совы и находили приют разные недостойная личности. Нигде не виделось сколько нибудь вооруженных пунктов. Самый замок по наружному только виду мог представляться укреплением [261] [262]). A между тем враждебные тучи надвигались на Вильну с различных сторон. Носилась мысль, чтобы кругом разрастающегося города устроить каменную стену, которая могла бы всегда служить значительною защитою при нападении врагов. В данном по этому случаю привилее великий князь Александр заявляет, что по просьбе самих мещан, для обеспечения литовской столицы, он приказывает обнести ее каменною стеною, а кто по бедности теперь этого сделать не может, то - деревянным забором. Виленский воевода должен был объехать город и указать, кому следует, по какому направлению должна идти стена. Каждый домовладелец, по земле которого имела проходить каменная ограда, обязан был вывести ее или же в случае бедности устроить временно деревянный забор. Никто-ни паны и бояре, ни мещане и духовенство не имели права отказываться от возлагаемой на них обязанности, и если бы на линии, проектируемой для городской стены, находились чьи либо дома, препятствующие возведению стены, их велено сносить, так как, по замечанию привилея, справедливее пострадать одному человеку. нежели погибнуть всему городу. За то Виленские мещане на целый год освобождались от всякой воинской повинности, даже в том случае, «хотя бы вси князи и панове и вся земля на службу пошли, a они мают своего дела доделывати и тот паркан, перекопы заправляти; теж того году и иных служб и поплатков не надобе им служити, ни давати, кром серепщизны. A которые князи, панове и земяне и каноницы и инные костельного ураду людие так закону римского a греческого хотели бы домы мети в муру, в стене, тогды мает кожды з них свою дельницу стены замуровати альбо запарканити, a еслибы не хотели, тогды казали есмо пану воеводе Виленскому в их домы и мещан увязывати, a им одмену за местом давати; a мещанин который тот дом возмет, тот и дельницу его замуруег». Для удобства жителей, в стене предположено было устроить пять ворот или брам. Такое малое по-видимому количество ворот назначалось для большей безопасности города и для меньших расходов по содержанию городской стражи, которая должна была находиться в воротах и днем и ночью. «Первая брама назначалась за пана старостинским двором к Вилии (Виленская); другая - подле Матки Божое к Трокам (Трокская); третья - подле светой Троицы (Троицкая); четвертая - подле светого Спаса (Спасская) и пятая - в городе» (Замковая). Для содержания в воротах постоянной стражи разрешалось брать с провозивших в город пшеницу. гречу, овес, муку и другие жизненные припасы, а также дрова и сено по одному пенязю от воза. A если бы кто не в состоянии был дать требуемую плату, тот вместо неё мог доставить в город от воза по камню такой величины, «как бы могл молодец тот камень узяти и понести». Такой сбор в пользу города разрешался мещанам на два года; а «коли два годы выйдут, а порозумеем, што земли не шкода, а мещане бы пильности ку будованю приложили, мы, говорит великий князь, и на далей можем то им допустити» [263].

Торжественно совершилась закладка городской стены. Крестный ход. сопровождаемый всем населением города, различные цехи с своими значками, высшие духовные и гражданские власти, великий литовский князь, сопутствуемый своею свитою, обходили место, назначенное для возведения стены, при чем Виленский епископ окроплял его святою водою. Раздавались выстрелы из пушек, которые стояли на площадке у церкви св. Пятницы, звонили в колокола в семи костелах и очень многих церквах. Особенною торжественностью отличалась закладка вновь Медникской брамы на месте нынешней Остробрамской; бывшие раньше Медникския ворота находились, как мы сказали выше, у свято-Троицкаго монастыря. Новая брама подвигалась значительно дальше и это требовалось для выпрямления линии по плану между так называемыми башнями Чортовою [264] и Поворотною (на углу от Острых ворот, при повороте к Бакште). Здесь вся процессия остановилась. Для фундамента спущен был громадный краеугольный камень, внутри которого, в искусно приготовленном отверстии заделаны были различные монеты и соответственная надпись на серебряной доске. При обычных молитвах, место было окроплено святою водою и великий князь с представителями высшей духовной и светской власти положили по камню в основание новых ворот. Все торжество закончилось на большом рынке (около нынешнего театра) пением гимна: Тебя Бога хвалим. . . Ему вторили звуки орудий и звон колоколов.

Проектируемая стена должна была окружать город от Спасских ворот до Бакшты около воспитательного дома «Иисус Младенец», далее к Поворотной башне, как идет ограда свято-Духова монастыря, женского духовного училища. к Медникской браме, Чортовой башне, Завальной улицею, Жмудскою, переулком по за францисканскими зданиями к Трокской браме, опять частью Завальной и к Виленским воротам, приблизительно. где нынешний Гористый переулок упирается в Виленскую улицу, далее к Татарской улице и к ограде нижнего замка. Со стороны реки Вильны вниз по течению от Спасских ворот до замка городская стена находилась на протяжении до Бернардинского сада; некоторые дома тут и дворы заключались в каменных оградах, митрополичий, например, двор. Сапежинский, поздее Михайловский - Бернардинский и другие [265].

Мы должны заметить здесь. что на плане Вильны Брауна. который в прекрасной копии приложен к актам Виленской Комиссии [266] некоторые из названных ворот указаны неверно или по своему положению, или наименованию. Крашевский, приложивши к первому тому своего исследования o Вильне план Вильны Боденера - плохое, сокращенное изменение плана Брауна - (имеется в Архиве Виленской Думы) еще больше затемнил дело ошибочным иногда объяснением некоторых названий плана. Вместо Виленских, напр., явились Клецкие ворота; церковь св. Пятницы указана на правой стороне улицы по дороге от замка, Снипишки названы Заречьем

На плане Брауна под цифрою 26 значится Cletkensdor-т. е. ворота (Thor) клеток - лавок. В старое время был общий обычай устроять небольшие лавки, коморы, клетки при воротах, на мостах. В 1529 году Виленский воевода Гаштольд выхлопотал у великого литовскаго князя Сигизмунда разрешение на постройку моста на Вилии напротив брамы нижнего Виленскаго замка. На мосту он хотел устроить небольшие торговые лавки. коморы или клетки. Доход от их найма должен был идти в пользу Гаштольда и его наследников [267]. И Виленския ворота могли быть названы иностранцем Cletkensdor оттого, что находились в конце улицы, которая служила как бы продолжением Немецкой, которая в свою очередь начиналась у Ратуши - места, где были построены торговые лавки, клетки - Oletken [268]. По своему полояVению Cletkens­dor отвечают Виленским воротам, хотя нужно сказать, что наружный вид города с той поры значительно изменился и его трудно узнать по описанию XVI века. Эта трудность увеличивается еще тем, что в старое время предместья города по своему неправильному расположению и обширности были слишком отличны от современного состояния. Вильна, по замечанию Брауна, не имела отдельных городских предместий, с особыми названиями; она была окружена одним сплошным предместьем, которое состояло из множества маленьких хижин, некрасиво выстроенных; их переносили сюда с разных мест и ставили в беспорядке как попало [269]. От этого и на плане Вильны Брауна дальнейшее продолжение улицы за Виленскими воротами очень мало согласуется с направлением нынешней Виленской улицы.

Ha месте Медникских ворот - потом Острых - на плане Брауна значатея die Deutsche dor - немецкие ворота. Это очевидно ошибка, так как и сам Браун намечает и Немецкую улицу приблизительно верно, a в описании Вильны говорит, что Виленцы fontes diyersis in plateis habent, ad publicos oppidanoram usus varios, omnes tamen codem ex capite, juxta Germanorum portam constituto, derwettos [270]. Подчеркнутое выражение очевидно указывает на источник Вингер (жрудла гойные водные), откуда действительно «мещане Виленские, войт, бургомистры и райцы воду до места Виленского звычайным способом рурами провадют и ку пожиткови своему ратушному, запродаючи тую воду, в разные домы людские, то есть у месте Виленском, впроважают»... и которые находились за Трокскою брамою [271]. Правда, были богатые водные источники и за Медникскими воротами, и на Поплавах. откуда шла вода в город но этим воротам никогда не усвоялось название Немецких. Трокския ворота, которые ясно упоминаются и в привилее вел. кн. Александра 1504 года и название которых встречается уже, по свидетельству Нарбутта, в XV стол., не точно показаны на плане Брауна и не названы. Самая стена городская, по описаниям, соприкасалась на западе с оградою нижнего замка; на плане Брауна оставлено свободным с западной стороны большое пространство между замком и городскою стеною [272].

Кроме названных пяти главных брам, были еще и другие: Рудницкая [273], Татарская [274], Мокрая [275], Субочь [276] и позднейшая Бернардинская [277]. Нарбутт заявляет [278], что в словах привилея великого кн. Александра: «пятая брама в город», нужно понимать не Замковую браму, через которую шли из замка в город и обратно, a Рудникскую. Свое положение Нарбутт доказывает тем, что городская стена на таком большом протяжении, как расстояние между Трокскими и Медникскими воротами не могла оставаться без въездов и выездов; что в XV и XVI столетиях главная дорога из Польши в Вильну шла через Рудники: что по этой дороге и через Рудникскую браму приехал в Вильну великий князь Казимир после смерти Сигизмунда Кейстутовича и Сигизмунд I после смерти Александра и что Рудникская брама, потому, с давних пор считалась главнейшею. Но Нарбутт напрасно допускает такое предположение. Замковые ворота сами по себе. a Рудникския сами по себе. И те и другие существовали раньше 1504 года, но только не в таком виде и не с таким назначением, как это указано в привилее вел. кн. Александра 1504 года. Уже Крашевский заметил, что словами: «пятая брама в город» привилей хотел обозначить ворота, ведущие из замка в город per excellentiam [279]. Но под словом город, грод, можно подразумевать и замок; тогда выражение: «пятая брама в город»' будет совершенно верно обозначать ворота, ведущие в замок. Приведем одновременный почти документ (1500 года), в котором слово город употребляется в этом смысле. На р. Вильне перед замком был мост, за исправностью которого поручено было наблюдать Магистрату и «для нашего желанья, говорит великий князь Александр, мост тот перед городом замостили всем местом, и били нам чолом, абы то им было на потом не в пошлину. И мы, доведавшисе давности, штож мещане Виленские перво сего николи мосту перед городом не мостивали, им тое откладаем, игго они уже на потом не мают того мосту перед городом тым мостити, нижли мает волость наша тот мост мостити по давному» [280]. Что же касается Рудникской брамы, то особенное значение она получает, по свидетельству Балинскаго. только со времени Сигизмунда I-го и Сигизмунда Августа, которые очень любили охотиться в Рудниках, в верстах тридцати на юго-запад от Вильны, в прекрасной местности с вековыми лесами, где находился и великокняжский дворец. Тогда дорога и брама Рудникская, понятно, должны были хорошо содержаться и явиться как бы в новом виде, чего по свидетельству Балинскаго не было еще при Александре [281]. Татарская брама находилась на Татарской улице; Мокрая - вблизи соединения нынешней Семеновской улицы с кафедральною площадью, Субочь, при соединении Бакшты с Сиротскою и Бернардинская по соседству с костелом того же имени.

В XVI столетии встречаем уже в Вильне различные улицы и переулки под разными наименованиями. Некоторые из них совершенно затерялись, исчезли; другие переменили свои названия и направление, а иные сохранили до сих пор и то и другое. Начнем с древнейшей в Вильне Замковой улицы. С основанием в Вильне Гедимином замка, дорога от замка в город, в рынок - к ратушу, нынешнему театру - стала называться Замковою. Когда город начал застраиваться, Замковая дорога обратилась в «Замковую улицу», которая «идет просто з рынку ку замкови» [282]; иногда в актах она называется «Гродскою» [283], грод - замок, или же «Великою городовою улицею» [284]; иногда ей усвояется наименование «Великой замковой» [285], то просто Великой [286], то Широкой [287]. При неопределенности названий, и протяжение её на первых порах было тоже неопределенное. Большею частью в документах протяжение Замковой улицы указывается от замка к рынку; но встречаются и такие указания, которые позволяют думать, что и дальнейшее продолжение улицы от рынка к Острой Браме, называлось Великою Замковою улицею. В одном акте 1619 года говорится. что некто Рогинский жаловался на земенина Илью Недрушлянского за нанесение ему побоев у ворот костела св. Казимира, когда тот «на санях, одным конем спокойне ехал ... улицою Великою Замковою через рынок, мимо ратуши ку Острой Браме»... [288]. В актах капитульных Замковая улица обыкновенно называется Platea castrensis seu arcensis, a иногда Platea Canonicorum. Сарбевский - поэт называет ee Platea sacris praelatorum domibus illustris. На этой улице большая часть домов принадлежала латинскому кафедральному капитулу, давшему улице название от своих членов-каноников и прелатов [289]. С течением времени, когда стала сокращаться территория замковой юридики, когда места и плацы, принадлежавшие замку, начали переходить в частные руки, и Замковая улица, пролегавшая первоначально главным образом по замковой юридике, стала называться определенными названиями на своем протяжении. Название «Замковой» она удержала до костела св. Иоанна включительно, а дальше вверх стала именоваться Большою или Великою. От рынка до Острых ворот называлась или просто «улицою, которая з рынку до Острой Брамы идет» [290], или даже в конце ХVI в. «Острою улицею» [291].

Часть Большой улицы между Андреевской и Православным кафедральным собором с древнейших пор до последнего времени носит название Имбары. Все это пространство находилось по соседству с главным рынком (нынешний театральный сквер), где ежедневно происходил базар. Купцам очень выгодно было иметь по соседству склады товаров, амбары; они и на месте в складах могли вести торговлю, и другую часть могли вывозить на базар. От этих складов или амбаров и улица уже в XVI в. носила название Амбары, а потом с половины XVII в. Имбары [292]. В 1594 году Виленский мещанин Шнипка «описует братаничу своему товары вси у краме и в погребци межи амбарами»... [293] В 1587 году записана в Виленском гродском суде жалоба «мещан места Виленского крамников амбарных и железников, которые на амбарех кромы амбарные (мают) и на возках речи железные продают, … о кгвалтовнос насланьс на крамы амбарные и на возки их, о забранье товаров их, o збитье и зраненьс их самих". . . [294]. От имени рынка опять эта часть улицы иногда называлась Рынковой или даже Великою Рынковой [295]. В конце рынка, на северной его стороне, в особых строениях, главным образом продавали рыбу; от этого и соответственная часть рынка называлась «Рыбным концом» [296] и «Рыбным торгом или рынком» [297]. Иногда впрочем все пространство от Театра до Пятницкой церкви называли рыбным рынком или концом [298]. На площадке у Пятницкой церкви с конца XVII ст. устроен был даже «новый рыбный рынок» [299].

С правой стороны к Замковой улице примыкала, если идти от замка к Рынку, безыменная улица. Она начиналась сейчас же у моста на левом рукаве Вильны перед замковыми воротами, шла по левому берегу этого рукава вблизи нынешних присутственных мест и упиралась в Мокрую браму в юго-западном углу нынешней кафедральной площади. В начале ХVI столетия здесь был построен костел св. Марии Магдалины и при нем госпиталь. Основание последнего принадлежит ксендзу Мартину из Душник, который с разрешения Виленского капитула проложил и самую улицу. Разрешение капитула потребовалось потому, что ему принадлежала эта часть земли по соседству с замком. Некоторые писатели указанную улицу называют улицею ксендза Мартина из Душник, который, как мы сказали, проложил ее для большего удобства и соединения госпиталя с людною Замковою улицею [300].

Далее с правой стороны Замковой улицы следует переулок Скоповко. До начала XVI столетия многие плацы, которые заняты теперь постройками на Окоповке, принадлежали францисканам и были подарены им Гаштольдом. В начале XVI столетия (в 1525, 1526 и 1531 гг.) они продали часть принадлежащей им земли за сорок коп грошей литовских королевскому секретарю Станиславу-Якову Скопу. На них он возвел постройки, устроил для себя двор и всей местности оставил наименование [301]. До половины ХVI в. Скоповка называлась просто улицею, «которая идет от великое Городовое улицы ку Бискупле улицы». Под этим именем она упоминается в акте 1529 года. по которому между Виленским воеводою Альбрехтом Гаштольдом и Виленским каноником, бискупом Киевским Николаем Вежгайло совершен взаимный обмен плацов на этой же улице. В акте между прочим упоминается и «Скопов двор» [302].

Святоянская, Светоянская улица, как показывает самое название, получила его от устроенного здесь в 1887 году костела св. Иоанна. Она не редко в актах называется просто улицею светого Яна, «которая идет ку светому Духу» (т. е. костелу святаго Духа - бывшему Доминиканскому) [303]. Иногда в актах Святоянская улида слишком удлиняется и тогда ей дается название Великой. В 1619 году земенин Жебровский жаловался на некоего Яшевскаго за нанесение ему побоев, когда он шел «до господы своей улицею Великою, которая от костела свето Янскаго, мимо яостел светого Духа. идет до брамы Троцкое» [304]. Часть Ивановской улицы с прилегавшим к ней слева небольшим переулком, напротив нынешней Дворцовой улицы, называлась иногда в актах (конца XVI и начала XVII в.) Филипповскою улицею [305]. Некоторое объяснение для такого названия можно иметь в следующем факте. Нынешнее помещение почтово-телеграфного ведомства, на углу Большой и Ивановской улиц, занимает здание бывшей кардиналии, т. е. дом, принадлежавший Юрию Радивиллу, Виленскому епископу, который был кардиналом (от этого его дом - кардиналия). Эта кардиналия образовалась из двух домов - одного прежнего Гаштольдовскаго, со стороны Большой улицы и другого Филипповского со стороны улицы св. Иоанна. От имени этого второго дома и улица иногда в указанных пределах называлась Филипповскою. Но когда оба эти дома соединены были в одно (в конце XVI стол.) и дом Филипповский стал называться Радивилловским, то мало по малу затерлось и название улицы Филипповской [306].

Нынешний Шварцов переулок носил различные названия. Он не показан на плане Вильны Брауна, хотя в половине XVI века (1557 г.) упоминается уже в актах и - значит - существовал [307]. Бывший редактор Wizerun­ków осторожно допускает ходившее в его время (около 1843 г.) предание, что Шварцов переулок так назван по имени жившего здесь в давнее время некоего Шварца, который первый будто бы научил Виленцев приготовлять хороший кирпич [308]. Теперь, на основании изданных документов, можно сказать, что Шварцов переулок первоначально (в ХVI в.) считался даже улицей и назывался сначала Задоринским u Задоровским [309]. Свое название он получил от имени жившего здесь некоего Задорича по соседству с домом Гаштольдовой и Григория Остыковича [310]. Но в 1557 году плац с домом (нынешнее помещение дирекции народных училищ) вдовы Варвары Нушифедровой, на Задоровской улице, был куплен с торгов Виленским городничим Иоппом (Иовом) Прейтфусом, который и дал свое название Задоровской улице; с конца ХVI в. в актах она стала называться Иопповой [311]. В 1612 году в продажной записи Халецкаго Воловичу на дом, бывший в части Иоппа Прейтфуса, говорится, что с правой стороны этот дом примыкает к уличке, которая перед тем называлась Задаринскою, a теперь известна под именем Иопповой (Иопповской) и которая идет с Большой Рынковой улицы к улице Филипповской (указано выше) [312]. Под этим последним названием она значится и на плане юридики митрополитов 1672 года, хотя надпись её здесь подвинута слишком далеко от начала улицы [313].

В акте осмотра Виленских церквей 1619 года упоминается Стеклянная улица [314]. Из этого можно заключить, что она существовала уже в предыдущем XVI столетии. Действительно, Стеклянная улица значится и на плане Вильны Брауна, если судить по окружающим ее соседним плацам и ближайшим строениям, и на карте юридики митрополитов 1672 года [315]. Свое направление и название она сохранила до настоящего времени.

Немецкая улица одна из древнейших улиц города Вильны [316]. По замечанию некоторых писателей, свое название она получила от селившихся на ней немцев [317]. В запродажных записях, сохранявшихся в актовых книгах Виленского войтовства, она называется еще «Platea alemanica» и «almanicalis» [318]. Надпись на плане Вильны Брауна в начале Немецкой улицы Die Muntze, a потом Die Deutsche Gasse послужила для некоторых основанием создания целой Монетной (вместо Немецкой улицы [319]), хотя надпись Die Muntze напоминает читателю, что на Немецкой улице существовал когда-то литовский монетный двор [320]). Немецкая улица до настоящего времени сохраняет свое название, хотя уже в XVIII веке воспевали, что улица Немецкая - славная, но именем только, так как евреев здесь наплодилось столько, что немцев и невидно [321].

Рудникская улица существовала в Вильне очень давно. От рынка она вела к Рудникской браме - около костела Всех Святых - и потом далее за город [322]. По этой улице въезжали в город с товарами очень многие заграничные купцы, или же и свои, которые возвращались с заграничной торговли. С половины XV столетия Рудникская улица между прочим делается преимущественной свидетельницей въезда и выезда великих литовских князей в любимый ими загородный Рудникский дворец [323].

Конская улица - малоизвестная; Крашевский только упоминает о ней и относит происхождение её к XVII столетию. Он вообще, за редкими исключениями, не указывает положения Виленских улиц и ограничивается указанием их наименования [324]. В актах Виленской Комиссии [325] она упоминается в XVI столетии. Этою улицею ходили к Ратуше и из постоялых домов на ней выезжали загород через Острые ворота. Между Острыми воротами и ратушей она занимала как бы срединный пункт и вообще была недалеко Острой брамы [326]. Возный Дыбовский свидетельствует в 1598 году, что «до пятое каменицы Луки Мамонича он шел по Большой улице, минувши улицу Конскую, идучы ку Острой браме по праве, не доходечи гостинного дому»... [327]. Дом Мамонича приходился на местность за нынешним магазином физических инструментов Малецкого, так как следующий дом с гостиницей находится на месте бывшего «Гостиного двора». Из этого можно заключить, что древняя Конская улица и нынешняя Миллионная одно и тоже и что от Большой улицы она вела к Конному рынку [328], который находился в конце её (по близости с нынешнею Конною площадью); на нем как и в настоящее время продавали и покупали скот и особенно лошадей; от него и самая улица получила свое название.

Между древним «Гостиным домом» и зданиями, принадлежащими православному кафедральному собору, по соседству с свято-Троицким монастырем, находился, как мы уже замечали, переулок, идущий от Большой улицы к Конской. Он заметен и на плане Вильны Брауна [329]. По мере увеличения в этом месте построек, был занят ими и переулок, и в настоящее время незаметно даже места, где он находился.

Если по выходе из замка мы пойдем по левой стороне Замковой улицы, то первая улица от Замка на этой стороне будет Шерейкишки [330]. Ее называли еще Сорокишки u Шерокишки. В актах Виленского капитула направление Шерейкишек определяется так: platea Szerokiszki, qua itur de ponte castri versus molendinum regium (от Замкового моста к королевской мельнице, бывшей по соседству с домом Рубцова [331]. Крашевский, у которого мы заимствовали это указание, по какой то странной случайности, совершенно изменяет направление Шерейкишек. Он говорит [332], что улица Шерокишки, проведенная в 1522 году Мартином из Душник, идет от замкового моста к госпиталю Марии Магдалины, по над Вилией, около дома Жмудского епископа, через капитульные плацы, возле королевских мельниц. Нужно заметить, что Шерейкишки никогда не подходили к р. Вилии; они лежали по левому берегу Вильны (Вилейки); госпиталь Марии Магдалины и королевские мельницы лежали в совершенно противоположном между собою направлении от Замкового моста: первый на запад, a последние на восток. Очевидно, что Крашевский две улицы - Шерейкишки и улицу Мартина из Душник - принял за одну, хотя в актах капитульных, приводимых Крашевским, ясно говорится, что улица Мартина из Душник- это «strata publica de ponte Castri versus hospitale S. Magdalenae, penes ripam fluminis Wylna».a «Platea Szerokiszki, qua itur de ponte Castri versus molendinum regium» [333]... или «Szerokiszki platea, quae ducit ad molendinum regium muratum»; от этого она называлась иногда Млынскою (мельничною) улицею [334].

Шерейкишки принимали большее и меньшее протяжение. В актах Шерейкишками называется иногда улица, которая от замка вела к Бернардинскому костелу. Иногда это название усвоялось только тому небольшому пространству, по которому от королевской мельницы шли к Бернардинской улице - (нынешний Оранжерейный переулок) [335]. С ХVII столетия под именем Шерейкшпек понимали дорогу или улицу, которая от королевской мельницы мимо Ботанического сада, шла прямо к востоку к реке Вильне. Здесь при повороте последней от Лысой горы к саду, была устроена на реке большая мельничная запруда и находился пешеходный мост. Шерейкишки шли таким образом дальше через этот мост и на правом берегу Вильны занимали пространство с одной стороны до горы Бекешовой, а с другой до подножия Трехкрестовой. Вся эта местность представлялась очень оживленною и была застроена многими хорошими домами [336].

Нынешний Замковый переулок не имел особого названия и в актах известен был под именем «улочки», которая с правое стороны пришла, идучи от Бернардинского костела мимо двор его милости пана Остафья Воловича, пана Троцкого, при реце Вильни лежачий» [337].

Бернардинская улица вела с Замковой до костела того же имени; последнему она обязана своим наименованием [338]. Иногда протяжение Бернардинской улицы удлиняется и этим именем называется тогда в актах улица на Заречье, за мостом, около нынешнего братского дома. В 1680 году Малиновский жаловался на некоего Войтеховского за нанесение ему побоев «в дому паней Езофовой Янковской, на Заречу, за мостом, на улицы Бернадынской, против кляштору старых панен» [339].

Нынешняя Покровская улица - одна из древнейших в Вильне и, конечно, получила свое начало с основанием здесь Покровской церкви. Замечательно то, что современное название дано ей уже в новейшее время, и это можно объяснить тем обстоятельством, что во второй половине XVI столетия Покровская церковь приходит в совершенный упадок и улица не могла получить от её свое наименование. На месте православной церкви на её стенах и землях стал разрастаться Евангелический сбор с училищем, госпиталем и другими учреждениями [340], и от него улица нередко называется в актах Сборовою [341]. Но еще раньше она называлась просто улицею или даже «Малой улицей». В 1595 г. Виленский возный Янович заявляет, что позвы по спору о две части дому Коптевского он положил в том же дому «на улицы Малой, которая з Великой улицы до Сбору идет, против церкви русское светого Ивана» [342].

Далее к Большой улице примыкала в старое время улица Савич. Начинаясь приблизительно у бывшей гостиницы Гана, она шла по Бакште и потом по Андреевской улице опять до соединения с Большою. Такое направление улицы Савич обрисовывается различными актами, помещенными в двадцатом томе изданий Виленской комиссии. Дворянин Остык с женою покупают в 1594 г. дом «в месте здешнем Виленском на улицы Савичой за церковкою русскою Кузьмо-Демяна» (нынешняя Андреевская [343]). В 1597 году в акты занесена жалоба Высковского на мещанина Виленскаго Криволапа за нанесение ему побоев «на добровольной дорозе, на улицы Великой Замковой, по конец ратуша, подле вулицы Савич» [344]. Акт осмотра церквей 1619 года свидетельствует, что кладбище при церкви св. Николая (успения) лежит на пространстве между улицами Савич, Пречистенскою, Пятницким переулком и с четвертой стороны граничит с кладбищем церкви святого Иоанна Богослова [345]. В настоящее время улицу Савич заменили две улицы: Бакшта и Андреевская.

Церковь святой Пятницы в старое время отделялась частными домами со стороны Большой улицы и со стороны улицы Савич [346]. В XVI столетии между этими домами была небольшая по протяжению улица; названия она никакого не имела. В 1694 году Виленский магистрат дозволяет мещанину Здановичу построить дом на земле Пятницкой церкви, «а мяновите подле стены мурованное церковное Пятницкое от улицы, которая идет з рынку до церкви деревенное светого Николы» [347]. Теперь нет никаких следов этой улицы.

Такой же переулок существовал между церковью святого Николая (Перенесенскою) с правой стороны и соседними домами. Он вел с Большой улицы, мимо церкви св. Николая, на улицу Савич [348] и выходил почти против госпиталя того же имени. Следы его отчасти можно и теперь еще видеть в проходных дворах нескольких смежных домов.

Далее к Большой улице примыкала улица Субачая, нынешняя Сиротская [349]. Это её обыкновенное название, которое иногда переходит в «Собач» [350] и даже в «Собачий», так что и улица называется «Собачьею» [351], Крашевский и некоторые другие первое название объясняют тем, что эта улица идет как бы с боку, с убочья, хотя в недоумении заявляют, что, быть может, первоначальное ея название происходило и от собак [352]. Редактор Wizerunków замечает, что в давнее время и еще в XVII веке улицу Субачую и ворота на ней называли Собачьими. Происхождение такого не лестного названия объясняется тем, что здесь над воротами башни, в особом помещении, с незапамятных времен, как бы по праву наследства жил городской палач - кат. Его помощники - челядинцы, называвшиеся подкациками, собачниками и другими презрительными именами, занимались между прочим ловлею и истреблением уличных бродячих собак, которые не имели на себе знака o принадлежности их кому нибудь. От этих собачников и улица называлась Собачьею. Народ даже расположение домов на этой улице обозначал счетом по расстоянию их от места жительства палача - ката; так и говорили: третья или четвертая хата от помещения ката (палача) [353].

У начала Субачей улицы и как бы вместе с нею выходил на Большую улицу переулок [354] , существующий до сих пор. Он известен с давних пор, хотя первоначальное его направление, нужно думать, было несколько иное, чем теперь. Так в актах под 1601 годом значится жалоба Гребенского на некоего Истрата Ивановича за нанесение побоев, когда тот из дому князя Огинскаго, лежавшего в заулку Савичы улицы, шел от церкви светого Кузьмы и Демьяна ку гостинному двору [355]. Иногда этот переулок называется еще в актах Смилинскою улицей, называемою Кузьмо-Демьянской, от имени лежащей по соседству с ним церкви [356], или же просто Смилинскою или Козьмо-Демьянской [357].

Ознакомившись с Большою улицею и её боковыми ветвями, пройдем по другим Виленскийи улицам и переулкам XVI и XVII столетия. От Виленской брамы к Немецкой улице шла улица Виленская [358]. Древнейшее её название - Велейская, так как она вела к Велии реке, к «мурованному» мосту [359]. На плане Вильны Брауна можно различить ясно только одну дорогу, которая из города вела к мосту на реке Вилии. Сначала эта дорога представляется продолжением как бы Епископской улицы - нынешней Дворцовой. Она окружает замок с западной стороны, пролегает потом по предместью, застроенному сплошными деревянными постройками и с южной стороны костела св. Юрия поворачивает к Вилии [360]. Некоторые считают за одно Немецкую и Виленскую улицы и все протяжение от рынка до моста на Вилии называют «Великой Виленской улицею». В одном из актов 1638 года записана жалоба Виленскаго мещанина Мешкелевича на татар из Солтанишек, которые напали на него, когда он с рынка возвращался улицею Великой Виленской в свой дом, который лежал неподалеку «мурованного» моста, по соседству с костелом оо. Кармелитов (св. Юрия) [361].

При соединении Виленской улицы с Немецкою, сюда упирались с одной стороны улица Свято-Духовская, с другой Трокская. Первая шла к костелу святого Духа (Доминиканскому) и в актах называется «Свето-Дусскою» [362]; Трокская направлялась в противоположную сторону к Трокской браме (приблизительно у дома гр. Тышкевича [363]. В акте 1592 года говорится o доме дворянина Андрея Войны. что он лежал на Немецкой улице, на левой стороне её, если идти от рынка, в самом конце улицы, где она упирается уже в Трокскую [364]. Последняя называлась еще и Сенаторской от лежавших на ней нескольких домов сенаторов. От поселившихся при костеле св. Духа доминикан, которые имели здесь и свой монастырь [365], улица Свято-Дусская в обыкновенном разговоре более была известна под именем Доминиканская. Прежнее свое направление и название эти улицы сохранили до последнего времени; на плане Брауна показаны не точно [366].

Почти напротив костела св. Духа выходит на Свято-Дусскую улицу, с правой её стороны, переулок, известный теперь под именем Игнатьевского (продолжение ого упиралось в бывший костел и монастырь иезуитов в честь Игнатия Лойолы, от чего и переулок получил свое название). Это название должно быть очень недавнее, так как в XVI и XVIII веке он известен под именем Попречной улицы [367], a на плане юридики митрополитов 1672 года он показан. как продолжение Стеклянной улицы и под её наименованием [368]. Поперечною эта улица называлась очевидно потому, что шла поперек других улиц Ионовой и Жидовской, как показано в упомянутом плане. Её направление обрисовывается отчасти дарственною записью гр. Саваневского свято-Троицкому монастырю на дом, который, по словам записи, лежал на Поперечной улице, на правой её стороне, ёсли идти от костела ксендзов Доминиканов sub titulo пресвятого Духа к Стеклянной улице, в известных определенных границах... [369]

Если от костела св. Духа идти по Ивановской улице, то на левой её стороне будет старинная Епископская улица (Бискупья), нынешняя Дворцовая [370]. Она до настоящего времени сохранила почти свое направление и протяжение, хотя первоначально упиралась в «старожитный двор» латинского епископа, который лежал по соседству с кафедральной латинскою колокольней. В 1593 году земенин повету Виленского Ушинский записал своей жене дом. «лсжачий в месте Виленском, за двором старожитным его милости князя бискупа Виленского, в тыле на улицы Бискупей» [371]. Свое название улица получила от дворцов (старого и нового) епископских, около которых она пролегала. Особенную известность эта улица получает с конца XVI века, со времени утверждения здесь иезуитов и устройства их различных учреждений.

На правой стороне Поперечной улицы по дороге к Стеклянной начинаются другие две улицы - «Жидовская» и «Ятковая» [372]. На своем протяжении они достигают Немецкой улицы. Через эту последнюю напротив Жидовской идет переулок св. Николая [373]; a продолжение Ятковой [374], тоже через Немецкую улицу, составляет Обжорный переулок. Только на этих улицах, на основании постановления короля Владислава IX от 1633 года, разрешалось жить и торговать евреям. Здесь евреи могли покупать дома, или приобретать их меной и другим каким либо способом. Никто не должен был чинить им в этом случае никаких препятствий и все записи и купчие крепости следовало принимать без всяких задержек. Поставлялось условием, чтобы в еврейских угольных домах, которые выходили на Немецкую улицу, не было ворот на эту улицу. До разделения в назначенных местах, евреи не должны были выискивать себе новых поселений и оставаться statu quo до издания постановления 1633 года. Если бы владельцы домов на улицах. назначенных для жительства евреям, пользуясь случаем, делали им какия нибудь притеснения и прижимки в приобретении собственности, то в дело, для его урегулирования, могло вступиться городское и замковое управление, а в крайности суд королевский. Дома, которые были записаны на содержание госпиталей и находились на этих улицах, оставались и на будущее время в заведывании епископской юридики. Евреи на предназначенном им новом месте жительства подчинялись: по делам личным (ratione personae) - замковому управлению, а по делам имущественным (ratione fundi) - ратуше, или юридике того, кому принадлежала занятая ими земля. В чьи дома проведена была вода, это следовало сохранить и на будущее время и досмотр за исправностью водопроводных труб возлагался на обязанность магистрата; конечно, и новые жильцы в таких домах должны были уплачивать известный чинш, наравне с другими мещанами города. Евреям разрешалось покупать скот на убой, но никак не для перепродажи, и они ежедневно могли торговать им перед своею школой; здесь, и ни в каком другом месте, они могли продавать его христианам и евреям и огулом, и по частям. Нигде ни в своих домах, ни во всем городе евреи не имели права вести раздробительную продажу для христиан меду, пива, водки. Из складов в собственных домах они могли продавать эти напитки, но только бочками, ведрами, четвертями и получетвертями; для собственного употребления могли вести и раздробительную продажу. Запрещалось евреям гнать водку, и они могли приобретать ее только у лиц шляхетского звания. Сытить мед и варить пиво разрешалось евреям в собственных их домах. Они не имели права вести свободную торговлю хлебом, сельдями, солью, льном, пенькою и тем более отправлять эти товары водою вниз по Вилии. Для собственного употребления они обязывались покупать у Виленских мещан соль, сельди бочками и этим могли торговать по желанию. Разрешалось евреям привозить в Вильну пеньку, которую они могли скупать у шляхты - землевладельцев и у купцов; но в Вильне евреи обязывались продать этот товар только Виленскому мещанину и никому другому. За то они имели право свободно торговать в городе воском, салом, кожею и пресными медами. Евреи не допускались ни к каким ремеслам, которые имели в цехах или братствах своих представителей; они могли быть только стекольщиками, скорняками, позументщиками; для собственного обихода им позволялось иметь ремесленников из евреев, особенно портных. Ни в каком другом месте, а только на «Жидовской» улице они могли содержать двенадцать открытых публичных лавок. Здесь им разрешалось иметь различные меха, шубы старые и новые, шитые и не шитые, готовое старое и новое платье, различные галантерейные товары, изделия турецкие, золото, серебро, дорогие камни, вообще товары и коренья, которыми торговали Виленские мещане и продавали на локти или фунты. Еще дозволялось евреям продавать враздробь (локтями) те материи, которых локоть стоил менее шести злотых [375], а те, локоть которых ценился более шести злотых, могли быть продаваемы только целыми партиями или кусками. Все дела по переходу домов к евреям в назначенных для их поселения улицах ведались в войтовском или бургомистровском суде.. [376].

Не смотря на точно определенную черту оседлости евреев в Вильне и распределение их занятий, они уже к половине XVIII века заняли, как мы видели, всю Немецкую улицу и даже лучшую в свое время Рудницкую. На такой факт жаловались современные писатели-поэты и видели в ней полнейшее попрание и поругание существующих узаконений [377]. Николаевский переулок, застроенный домами, которые находились под «присудом» латинского епископа, называется иногда еще в актах Бискупской улицей [378]. В указанном еврейском квартале более всего сохранилось старины и здесь можно наблюдать остатки строений, которым пятьсот и более лет.

От Спасских ворот, мимо Пречистенского собора и митрополичьих зданий до Покровской улицы шла старинная Пречистенская или Спасская улица. В актах она известна под тем и другим названием [379]. Она получила его от прилегающих церквей Св. Спаса и «Пречистыя Божия Матере». Когда в 1798 г. был приглашен возный для осмотра совершенно разрушающихся зданий Пречистенского собора и митрополичьего дворца, то в составленном акте осмотра он записал, что упомянутые здания лежат в Вильне на улице, которая идет от епископских мельниц (они были на реке Вильне, недалеко Спасских ворот) к Замковой улице и выходит у костела св. Иоанна [380]). Таким образом с разрушением митрополитального собора забывалось и название прилегающей к нему улицы.

Первый переулок, примыкавший от Спасских ворот слева к Пречистенской улице, с давних пор до настоящего времени известен под именем Сафьяников [381]. Так назывался потому, что здесь в прежнее время преимущественно жили сафьянных дел мастера [382]. Он упирался в улицу Бакшту, которая начиналась у Башни на Субачей улице (отчего и получила свое название) и оканчивалась у Савич улицы. Их направление и названия сохранились до нашего времени. Далее. Нынешняя Спасская улица, идущая от Савич к Пречистенской, известна в актах или просто под именем улицы от Савич к Спасским воротам [383], или же называется другим Лоточком [384]. Первый Лоточек или Лоточковая улица, - это нынешний Пятницкий переулок [385]. Некоторое время он носил название Смилинской, Сумлинской улицы [386].

Другой - того же имени переулок - Смилинский, находился, как уже мы видели, в конце улицы Савич и шел мимо церкви святых Козьмы и Дамьяна сзади православного Николаевского собора к Большой улице. С правой стороны Пречистенской улицы, при соединении её с Покровскою, находился переулок, идущий к Сбору [387]. В актах под 1595 годом записано заявление некоего Прокоповича о нанесении ему побоев на улице, «которая идет от церкви светое Пречистое мимо Сбор до костела Бернадынскаго» [388]. На плане части Вильни 1672 г. он назван «заулком мимо сбора», В новейшее время этот переулок уничтожился сам собою, когда были снесены устаревшие ненужные здания; тогда образовалась перед фасадом нынешнего конвикта небольшая площадка; на ней некоторое время был базар [389].

В актах упоминаются еще другие менее известные улицы: Хачучинская напр. [390], Памекальнис, [391] Снипишская [392], Квашельная [393], Телячья [394]. Последняя шла по направлению нынешней Семеновской улицы. Под 1602 годом записано в актах заявление Софии Короткой об истреблении пожаром принадлежащих ей различных документов «в дому Вильчковое, подле светого Крыжа, на Телячой улицы в месте Виленском лежачом» [395]. A нынешние здания Бонифратров находятся на местности, которая в старину известна была под именем Крестовой, Свято-Крыжской. Здесь с конца XIV столетия, до постройки нынешнего костела, водружен был св. крест и потом поставлена часовня в память убитых местными жителями четырнадцати францисканов. A в другом документе говорится, что в 1662 году епископ Виленский Белозор записал слуге своему Дембскому плац в Вильне, за двором своим, на улице Телячьей, с правом пожизненного пользования [396]. И двор епископа, старый и новый, лежал в этом же месте. К Телячьей улице примыкал и базар «Малый рынок», на котором продавалась всякая живность.

Мы сказали уже, что с XVI столетия великие литовские князья начинают жить более в Вильне, нежели в других городах. И Витовт и Казимир предпочитали оставаться в Троках, посещая Вильну по временам, так как по своему положению она считалась городом нездоровым; но Александр совершенно почти оставил Троки и поселился в Вильне [397]. С тем вместе должен был оживиться и застроиться Виленский замок, где, в нижнем его отделении, находилось великокняжеское помещение. Теперь оно было значительно распространено деревянными и каменными пристройками, в ожидании приезда из Москвы невесты великого князя, княгини Елены Иоанновны. […] Елена Иоанновна нашла однако тесным новое свое Виленское помещение и поспешила расширить его. По дарственной записи Ягайлы многие плацы около замка и даже великокняжеских дворцовых построек принадлежали латинскому духовенству. Великая княгиня купила свободный плац в нижнем замке у ксендза Филипповича, бывшего потом Киевским епископом, и поставила на нем посольский двор. В нем яа будущее время свободно могли останавливаться послы и Бояре Московские [398]. В верхнем замке великий князь Александр начал устраивать арсенал. Здесь была и мастерская различного оружия и уже от половины XVI века находим известие, что иностранцы удивлялись как богатству собрания и складов разного оружия в Виленском замке, так искусной и разнообразной его местной отделке [399]. Великий князь Сигизмунд I успешно занялся было продолжением улучшения и расширения замка и различных его учреждений. Он, между прочим, начал основывать библиотеку. Но сильнейшие два пожара в 1513 и 1530-м году почти совершенно разрушили здания в замке, в том числе и кафедральный костел св. Станислава. Многие предметы, особенно книжные собрания, исчезли безвозвратно [400]. Вновь приходилось восстанавливать из развалин замковые постройки и Сигизмунд поручил это дело известному в свое время Виленскому городничему Ульриху Гозию, которому перед тем уже поручено было заняться устройством на Вилии моста, постройкой в Вильне мельниц и госпиталя при костеле св. Тройцы [401].

В старинных документах мы находим некоторые неопределенные указания, что на Вилии был мост гораздо ранее устроенного Гозием. В актах капитульного архива начала XVIII в. упоминается o старинной мостовой дороге, которая из замка вела к улице и мосту на Вилии, «стародавнему, бывшему во время оно, при великих князьях» [402]. Нельзя с определенностью указать и место ого нахождения. По преданию, сохранившемуся среди Виленских старожилов, мост этот находился несколько ниже впадения Вильны в Вилию. На его месте временно был построен в 1812 году французами мост на сваях, при занятии ими Вильны. Нынешний мост, первоначально известный под именем «мурованного» «Великого или Виленского», a с 1739 года «Зеленого» (от цвета окраски), существует в одном и том же месте с 1536 года [403].

В это время великий князь Сигизмунд старый заявил, что он всегда обращал особенное внимание на те неудобства, тысячные потери и громадные расходы, которые постоянно несут Виленцы и прибывающие в город, при отсутствии на Вилии постоянного моста: что существовавшие перевозы на паромах были небезопасны и нередко очень затруднительны; что вследствие этого по совету Ульриха Гозия, который был известен великому князю своим умом и неподкупною честностью, он - Сигизмунд поручил ему устроить на Вилии на собственные средства постоянный самый прочный, какой только возможно, мост. В вознаграждение понесенных расходов Гозию разрешалось взимать известную плату с проезжающих по мосту, по утвержденной великим князем таксе, именно: от каждой одноконной подводы с сеном, дровами или хлебом - по одному оволу или денару. Туже плату вносили от штуки рогатого скота, если его гнали на торг; от одноконного воза с товаром платили три денара, от пароконного - пять; от воза кирпича - по двадцати грошей. Чтобы не уменьшался доход от вновь устроенного моста, не позволялось строить других на всем протяжении Вилии от Кернова до Быстрицы; запрещалось даже устроить на Вилии пешеходные мостики, так называемые кладки на протяжении её между Керновом и Неменчином; закрывались и все перевозы на паромах между капитульными селами Верки и Понары. Виновные в нарушении этих распоряжений подвергались лишению имущества [404]. Шляхта и духовенство не платили мостового; евреям для похорон на за-Вилейском кладбище умерших дозволялось переезжать на лодках [405]. Мостовый сбор назначался в пользу строителя Ульриха Гозия; но с покрытием понесенных им по этому делу издержек, часть сбора следовало обращать на устройство и содержание госпиталя при костеле св. Тройцы, a другую часть на поддержание моста в порядке и целости.

Ульрих Гозий блестяще исполнил возложенную на него задачу. С большим самопожертвованием он успел довести до конца постройку моста и получаемый отсюда доход обращал на возведение каменных зданий госпиталя - на углу нынешней Благовещенской улицы и Игнатьевского переулка. Здесь отведен был для этого значительный плац и здесь же находился небольшой костел во имя св. Троицы [406]. В 1536 году скончался Ульрих Гозий и продолжение работ по госпиталю, равно как и досмотр за мостом поручен был его сыну Иоанну. Доминиканы должны были совершать духовные требы для содержимых в госпитале, так как при госпитальном костеле св. Троицы, за недостатком фундуша, нельзя было иметь особого для госпиталя духовника.

Высший надзор за госпитальными доходами и их употреблением возлагался на Виленского епископа и его капитул [407].

Кроме большого моста на Вилии, устроены еще были мосты на реке Вильне: один возле Бернардинского монастыря, а другой возле Спасских ворот, в тех почти местах, где и теперь они находятся. В грамоте Сигизмунда, данной по этому поводу Вильне в 1538 году, сказано, что названные мосты были и прежде, по они уже слишком устарели и по ним нельзя ездить без опасности для жизни. В виду этого, Сигизмунд позволяет городу устроить на собственный счет новые мосты и за ото взимать известную плату (по одному пенязю) от каждого проезжающего [408]. К этим мостам вели особые улицы и ворота. Кроме этих мостов, были еще на р. Вильне и другие: на Шерейкишках (для пешеходов) у мельничной запруды, в городе у ворот замка, неподалеку кафедральной латинской колокольни и на месте нынешнего Антокольского [409].

Для удобства и выгоды жителей в городе устроено было несколько мельниц: королевская [410], Радивилловская или воеводинская [411], епископская и другие [412]. Первоначально, королевская мельница находилась около бернардинского монастыря, напротив нынешнего братскаго дома. Когда построенный здесь бернардинский костел стал разрушаться, то бернардины заявили великому князю Александру (около 1500 года), что причиною падения их костела служит соседство мельницы, что сильное сотрясение земли при молотье очень вредно влияет на костел и другие здания, что при дальнейшем statu quo небезопасно входить в костел для молитвы. Уступая просьбе бернардинов, Александр велел совершенно закрыть мельницу, а плац, на котором она находилась, со всеми постройками отдать монастырю [413]. Прыялговский говорит, не указывая оснований, что великий князь велел перенести мельницу на другую сторону Вильны [414]. Во всяком случае около 1515 года королевская мельница устрояется на новом месте, на левом рукаве Вильны, около нынешнего ботанического сада, почти у входа в сад с Ботанической улицы. На этом месте застала еще королевскую мельницу вторая половина девятнадцатого столетия. Великий князь Сигизмунд позволил Ульриху Гозию поставить здесь мельницу на собственные средства, с правом пожизненного пользования третьею частью дохода. Гозий с успехом исполнил поручение великого князя, но пользуясь доходами с мельницы, ничего не хотел платить латинскому капитулу, на земле которого построена была мельница и другие необходимые строения. Напрасно капитул требовал от Гозия вознаграждения за отчуждаемую собственность. Прикрываясь повелением великого князя, Гозий был глух к заявлениям капитула. Последний, не находя для себя никакого исхода, предал Гозия в 1524 году анафеме [415] и только вмешательство Сигизмунда смягчило на некоторое время гневные отношения к Гозию духовной власти. Таr как и на дальнейшее время Гозий не вносил капитулу никаких платежёй, то последний грозил ему все более и более тяжкими наказаниями, хотя с 1529 года это спорное дело сразу как будто сходит со счетов и о нем далее ничего не слышно [416].

В 1679 году была явлена в суде привилегия короля Яна Казимира верковским доминиканам на плац, на котором перед тем была королевская мельница. «Ревнуя о приумножении и утверждении славы Божией, мы, говорится в привилегии, с согласия королевы, нашей супруги, на нужды костела и его содержание постановили дать и записать доминиканам верковской кальварии пустой плац, находящийся за замком, в городе нашем Вильне, над рекою Вильною, на котором во время оно, до нашествия неприятеля, находилась мельница o трех поставах, составлявшая доход ея величества - королевы; теперь это место разорено, лежит в запустении и не дает никакого доходу». Потому отдавая его верковским доминиканам, привилегия позволяет им распоряжаться этим даром вполне свободно по собственному усмотрению, обстраивать его, возвести вновь мельницу с извлечением для себя возможно большей пользы; никто не имел права вмешиваться в распоряжения доминикан, a тем более мешать им [417].

Видно, что доминиканы поспешили воспользоваться предоставленным им правом, так как в конце XVII столетия опять действовала уже королевская каменная мельница. По крайней мере известно, что в 1708 г. король Август II записал ее настоятельству часовни св. Казимира при Виленском кафедральном костеле в вечное наследственное владение с принадлежащими плацами и строениями. Годовой доход мельницы первоначально в 1000 талеров достиг в начале девятнадцатого столетия почтенной цифры в 20000 злотых [418]. На плане Вильны Брауна королевская мельница показана неверно (на р. Вилии) [419].

Ниже королевской мельницы прокопан был канал, который соединял левый рукав Вильны с рекою и впадал в нее у замковой горы, с южной её стороны. На этом канале, недалеко от его впадения в Вильну, находилась до конца XVII столетия небольшая деревянная мельница княжны Анны, служившая исключительно нуждам великокняжеского двора [420].

На Заречье, выше Спасских ворот, находилась епископская мельница o 14 поставах. Она составляла доход Виленскаго латинского епископа. Необходимый лес на её ремонт доставлялся из капитульного имения Верок [421].

Далее на реке Вильне находилась мельница Радивилловская или воеводинская [422]. В XVI и XVII стол. она расположена была на Поплавах, называвшихся тогда (по р. Вильне) «По-Вильна», которые составляли собственность известного Луки Мамонича: здесь был его дворец [423]. Несколько «вышей млына его милости пана воеводиного надано было мейсце и певный грунт от найяснейших королей их милостей польских, великих княжат литовских, на реце Вильни, неподалеку места Виленского на побудованье млына и мельника при том млыне поселенье; a фундованый и наданый есть тот кгрунт и мейсце тое власное на церковь светое Пречистое, в месте Виленском будучую. A пан Кгедройть, нет ведома, яким дей правом, тот кгрунт и мейсце на церковь наданое, держыт и побудовавши там розные будынки над тою рекою Вильнею, розные собе пожитки привлащает, держыт и ужывает не належне, a ero милости отцу митрополитови уступити не хочет, ку не малой шкоде и крывде церкви Божой» [424]. Такая протестация именем митрополита Антония Селявы занесена в Вильне в 1640 году; но благоприятных результатов отсюда не последовало и нет указаний, чтобы на р. Вильне, по соседству с городом, была устроена мельница, которая принадлежала митрополиту или Пречистенскому собору.

В актах Виленской Комиссии [425] упоминаются и другие частные мельницы, которые служили для удовлетворения нужд жителей города.

С устройством удобного сообщения с городом заречных частей, они стали быстро заселяться. Снипишки, Рыбаки, Заречье делаются с XVI столетия нераздельным продолжением города [426]. Нет прямых указаний, когда начала называться Снипишками местность за зеленым мостом, по левой его стороне. Нарбутт передает известие, что при Витовте там жил богатый Виленский купец и мещанин Снипис; от него якобы осталось и название этой части города [427]. В собранных нами актах впервые название «Снипишки» мы встречаем в конце XVI века. Часть Снипишек в это время принадлежала Воловичу и в 1593 году он записал их литовскому канцлеру Льву Сапеге. «Селко Шнипишки», передавалось Сапеге «з домами, з подданиыми и зо всими кгрунтами, в певных границах лежачими, то есть, почавшы од мосту мурованого, едучи до двора Солтановскаго, прозываемаго Шешкин, по правой стороне дороги домы и кгрунты под горою аж до поль двора Шешкиньскаго, логом з сеножатьми по ров, который делит имение Шешкиньское з селком Шнипишками, a там ров от поля по реку Велью и указует простым трыбом ку божници татарской» [428]. Под 1600 годом в актовых книгах записана жалоба Виленского мещанина Юдевича на Домбровского за нанееение ему ран и побоев «в месте Виленском, за мурованым мостом, на улицы, прозываемой Снипишках» (в другом месте - Снипиской) [429]. В документах до половины XVI века, совершенно ясно касающихся местности Снипишек, это название однако не употребляется, 1525 года Виленский войт Прокопович продал каменьщику Юрию свой кирпичный завод с кирпичеобжигательною печью и другими строениями, над рекою Вилиею, за 37½ коп грошей литовских. В 1534 году, некая Малгорета, дочь Виленского мещанина Мартина Рижаиина, тоже продала Виленскому магистрату свой кирпичный завод, с домом, с полями, с землею, откуда можно добывать глину и известковый камень; и все это находилось на другой стороне великого моста, за рекой Вилией, сейчас при подъеме в гору. Тут же по соседству, над рекою Вилией, на горе против моста, продал в 1536 году городу тоже кирпичный завод с землею для добывания глины и известкового камня епископ Виленский «Иоанн из князей Литовских», когда переходил отсюда на Познанскую епископскую кафедру [430]. Во всех приведенных документах, хотя ясно говорится o Снипишках, но самое название их ещё не употребляется. В конце XVI столетия оно делается общеизвестным.

Из указанных документов отчасти видно, что Снипишки в давнее время были покрыты кирпичными заводами, что оттуда добывали известковый камень. Такое значение их сохранилось до настоящего времени. Главным образом и теперь Снипишки доставляют городу кирпич и черепицу. Замечательно, что усиленное устройство кирпичных заводов и их перепродажа особенно становятся заметными в первой половине XVI века - время, когда город начал обстраиваться каменными зданиями и расширяться [431]. На Снипишках были фольварки и дворцы Воловичей, потом Сапеги [432] и Жоромских [433].

Направо от зеленого моста, по берегу р. Вилии, недалеко от каменных казарм, находилось предместье - «Рыбаки», населенное преимущественно рыбопромышленниками. Здесь впрочем жили и другого звания люди, не занимающиеся рыбным промыслом [434]. В 1652 г. они задумали очень оригинальное дело. Желая избегнуть оплаты мостовой пошлины (при проезде в город через мост), они установили через свой поселок новую дорогу: соединили ее с большою дорогою. идущею к мосту. и с другими проселочными и через Вилию перевозом стали доставлять людей в город. Значительное большинство простого народа, едущего в город, начало направляться этим новым путем. Рыбаки, таким образом, открыли себе новый способ промысла и заработка. Понятно, что провоз их стоил дешевле проезда через зеленый мост, часть дохода с которого шла, как известно, на содержание госпиталя св. Троицы. Напрасно настоятель доминиканского костела, заведующий доходами названного госпиталя, и мостовничий напоминали рыбакам, что они поступают незаконно, что устройством объездного пути они сильно уменьшают средства на содержание бедных и неимущих... Рыбаки не слушали. A когда противная сторона настаивала на исполнении её законных требований, то они далее напали на ксендза-доминикана и мостовничего и готовы были убить их, если бы своевременно не охранили их добрые люди. Обо всем этом заявлено в суд 1652 21 Января [435].

В ХVI столетии Снипишки и Рыбаки представляли собою очень оживленную местность. Мы видели уже, что город купил на Снипишках у Виленского епископа Иоанна кирпичный завод и дворец «зо всими и особливыми домы. будованем, нивами, ролями, сеножатми, землями, с криницами, з речками, глиною и меловым каменем, теж под землею будучими речьми и иншими всими там будучими»... [436]. На купленных свободных плацах город задумал устроить особый дворец для приема и помещения послов Московских, татарских и других. Это значительно облегчало горожан в отбывании квартирной повинности, тем более, что со стороны жителей слышались очень частые жалобы на злоупотребления при назначении помещения для приезжих послов. Потому великий князь Сигизмунд, соглашаясь на просьбу Виленского магистрата относительно постройки посольского дома, приказал, что с этих пор «маршалки и приставы наши не мают нигде инде, акром того дому за Вельею в их домах послов Московских и татарских становити» [437].

Для большего удобства и выгоды местных обывателей, город. с разрешения великого князя, устроил здесь на своей земле «корчму, вольную медом и пивом шинковати». По его милости торговля этими напитками в устроенной корчме освобождалась от платежа капщины в пользу великокняжеской казны: весь доход был достоянием города [438]. На Рыбаках был устроен около половины ХVI века Мартином Палецким первый в Вильне стеклянный завод. В привилегии Сигизмунда-Августа Палецкому [439] разрешается ему «збудовати гуту скляную накладом своим властным ку его пожитку, с которое он в кождый год по четыреста склениц давати ся подвезал» великому князю. С тем вместе Палецкому надавалось исключительное право торговли стеклом, за исключением Венецианского. Если бы кто из мещан Виленских, из подданных помещичьих, великокняжеских, епископских или купцов иногородних привез в Вильну стекло, то продавать его он мог только Палецкому. Хотя эта монополия вызвала в Вильне очень много неудовольствия и «вси княжата, панята, рыцерство и шляхта просили великаго князя, што дей имъ водле правъ и волностей ихъ посполитых передъ тым завжды чинити и тое скло куповати и шинковати имъ было вольно», но Сигизмунт-Август, желая поднять развитие местной промышленной и фабричной производительности, подтвердил в 1551 г. Палецкому его прежнюю привилегию; ему только вменено было в обязанность заботиться о содержании в складах с выгодою для горожан достаточного количества стекла и разнообразных его сортов [440]. Завод помещался на земле великого князя. По одну его сторону расположены были великокняжеские псарни, а по другой находился кирпичный завод Виленского воеводы Ивана Юрьевича Глебовича [441].

Около 1534 года Виленский каноник и секретарь королевы Боны Валериан Протасевич купил на Рыбаках против замка три плаца: Стацевщину, Аяктовщину и Андреевщину и здесь задумал поставить для себя летний дворец. В 1536 году Сигизмунд старый подарил еще ему смежный пустой плац - Калитниковский, под названием Матееевщина. Устроенное летнее помещение Валериан Протасевич, сделавшись Виленским епископом, временно уступил своему викарному. Неизвестно, каким образом потом все названные плацы перешли в собственность свято-Троицкой часовни при кафедральном латинском костеле. Здесь же на Рыбаках хотели утвердиться иезуиты, известные Варшевицкий, Скарга, чтобы в тиши уединенной жизни, вдали от городского шума успешнее заняться составлением сочинений против иноверцев. Уже они приобрели тут плац с садом и огородом. Но соседство кладбищ христианского и еврейского, по преданию очень древнего, не совсем то нравилось патерам, искавшим уединения, и они скоро нашли другое прекрасное, пригодное место: это был Закрет [442].

На Рыбаках находились склады товаров, сплавливаемых по Вилии и было два кирпичных завода, принадлежащих замку и здесь же на его землях жило около двадцати разного звания лиц, которые в определенное время обязаны были вносить ему поземельное [443]. Показанное на плане Вильны Брауна на Рыбаках какое-то церковное или костельное здание [444] нельзя относить ни к костелу св. Рафаила, ни к костелу св. Терезии; оно совершенно не соответствует ни их положению, ни, тем более, их возникновению в XVII веке (План относится к XVI веку). Нужно думать, что это остатки церкви св. Варвары, которая была построена здесь за стеною города, и которая потом иезуитами была обращена в костел того же имени. Некоторое время они им и заведовали. С 1702 года, после стоянки на Рыбаках шведских войск, нет более сведений о бывшей там церкви св. Варвары; с этого времени здесь поселяются босые кармелиты [445].

Заречье, как и Снипишки, тоже известно было своими кирпичными заводами, хотя в меньшей степени [446]. За то через Заречье направлялись к разного рода мельницам, которые поставлены были на реке Вильне. Кроме указанных нами для перемалывания хлеба, были еще мельницы фабрики - для приготовления бумаги и пороха. В 1681 году Варвара Мамоничовна продала князю Гедройтю «половицу Повильна, з двором подле млынов проховных и з иншими млынами, з млыном паперным, з млыном мучным, з фолюшом, з галтаром, и з двема млынами проховными и з их всякими всеми нарадами, з ставами, в сажавками, з блехами, домами до тых млынов и блехов, плацами и огородами заживаючими, з грунтами оселыми и неоселыми, пашными и не пашными, з пущами, лесами, борами, зарослями, з реками и речками и ловеньем в них рыб» [447]. Бумажная фабрика явилась впервые около 1522 года, Она лежала на р. Вильне, выше воеводинской мельницы. Приготовляемая на фабрике бумага была не важного достоинства: лучшие сорта выписывали из за границы [448]. В XVII столетии, когда сгорела бумажная фабрика, на её месте была устроена мельница для приготовления пороха. Ежегодно она вносила в замок платы шестьдесят фунтов пороха [449]. На Заречье находились и бани; некоторые из них состояли под присудом замка [450]. Ему же принадлежали здесь двадцать четыре плаца; обитатели их вносили три раза в год - на Рождество Христово, на Пасху и в день св. Петра и Павла - известную плату, а если требовалось, то должны были отбывать и натуральную повинность, один день жать хлеб по одному человеку из хаты; тогда уже уменьшался взнос денежной платы [451].

Через Заречье шла главная дорога в Полоцк, в «двор его королевское милости господарский Роконтиский» и на Антоколь. Здесь были плацы и дворцы Огинских, Сапеги, Кишки, Друцкаго-Соколинскаго, Курбскаго, Свирскаго и других [452]. Все они лежали «на Заречье, за рекою Вильнею, напротив светого Петра русского» и «за светым Петром русским» «на улицы Великой Роконтисской (по дороге к нынешней железно-дорожной станции - Вилейке) [453].

Название местности Заречьем очень давнее. В конце XV столетия на Заречье появляется монастырь бернардинок, известный в актах под именем, «кляштору старых панен» [454], Для увеличения его фундуша монахиня Олехновичовна в 1495 году продала на Заречье свой дом тоже монахине Варваре Радивилл с тем, чтобы после смерти последней он поступить в собственность монастыря бернардинок. Это пожертвование было увеличено новыми записями и со стороны других лиц. Записывались дома, деньги, назначались ежегодные определенные приношения для содержания монастыря хлебом, скотом, маслом, солью, медом, воском и другими предметами. Из записей в костельных визитах видно, что монастырь бернардинок и тогда уже - в XV столетии - назывался Заречным от своего положения на Заречье; с конца XVI века его называют старым, так как с этого времени для монахинь бернардинок был выстроен новый монастырь - свято-Михайловский - в ограде города [455]. Старый монастырь бернардинок занимал положение и постройки нынешнего братского дома, не имел своего костела и монахини посещали богослужение в соседнем костеле бернардинов.

В документах, писанных на латинском языке, Заречье называется иногда предместьем, лежащим за русскою церковью Пречистой и костелом Бернардинским, post fluvium Vilnam, или trans pontem fluvii Vilna; а то называется и настоящим именем. В 1594 году приказано было выдать из Верковских лесов материал для исправления епископской мельницы на Заречье - molae episcopalis in suburbio Zarzecze dieto existentis [456]. Повторяем, что Снипишки и Рыбаки никогда не назывались Заречьем, как допущено это Крашевским на плане Вильны Боденера [457]. Если это перевод подлинной немецкой надписи: «uber Wasser» (план Брауна цифра 28), то во всяком случае употребление названия, приуроченного веками к известной местности, требовало объяснений.

После пожара 1580 года, когда была уничтожена значительная часть города почти со всем нижним замком, когда не хватило даже воды для тушения пожара [458], и великий князь, и магистрат, и частные обыватели стали думать о переустройстве города, чтобы на будущее время хотя несколько обезопасить его от несчастных случайностей. Потребовалось уничтожить скученность зданий, дерево при постройке заменять по возможности камнем или кирпичом, снабдить город водою. Начато было с замка.

Около замка лепилось очень много деревянных невзрачных построек, которые, в случае несчастия, представляли в высшей степени удобный горючий материал; кроме того придавали местности вид грязный, унылый, далеко не отвечающий местожительству великого князя. Еще великая княгиня Елена Иоанновна для расширения замковых зданий приобрела было в ограде замка плац капитульный и поставила на нем дворец для приема послов и бояр Московских; он сгорел в пожаре 1530 года. Тогда же сгорело довольно обширное помещение из нескольких домов викариатства свято-Троицкой часовни при кафедральном латинском костеле. Это погорелое место более не застраивали; им воспользовались для расширения великокняжеского сада [459]. Увеличением сада надеялись хотя несколько воспрепятствовать, в случае несчастия, распространению пожара со стороны «Подзамча», которое густо было застроено деревянными домами. С другой стороны для расширения великокняжеских конюшен Сигизмунд Август приобрел соседние капитульные плацы с двадцатью тремя домиками и огородом, давши вместо того капитулу дома и плацы на Скоповке [460]. Это новое приобретение лежало, можно думать, за оградою замка, между Мостовою улицей и костелом св. Юрия [461]. Здесь кроме конюшенных служб находилась еще пушкарня, т. е. литейный завод, с помещениями для мастеров этого дела и с их огородами, почему и самая местность называлась нередко пушкарней [462]. Из замка к мурованному мосту шли и ехали по Пушкарне, около костела св. Юрия [463]. В 1593 году в актах записана жалоба некоего Андрея Григорьевича, что «ему дей едучи через Пушкарню, тут в месте Виленском (лежачую) … до дому своего ку мурованому мосту, то пак дей на той Пушкарни, подле костела светого Юрья, нет ведома хто … коня его шерстью вороного … взял» [464]. Сигизмунд хотел еще приобрести и другие дворы и плацы по соседству с замком от подчашего Радивилла, от епископа Жмудскаго и от настоятеля свято-Иоанновскаго костела. Купил также от Ивана Завиши двор под замком [465].

На плане Вильны Брауна, который представляет нам постройки города не позже половины XVI века, в верхнем замке на горе мы видим две башни, еще хорошо сохранившиеся. Между ними, не выше первого этажа, проходит каменная стена с отверстиями. Такая стена опоясывала раньше весь верхний замок. Тут же виднеются развалины костела св. Мартина, который уже в XV столетии начал приходить в запустение [466].

Внизу у замка под цифрою девять значится немецкий дом. Трудно указать основание для такого наименования. Предполагают, что в нем, быть может, останавливались приезжавшие в Вильну немецкие послы или же здесь имели постоянное помещение работники-немцы в оружейном заводе и арсенале; последний находился в верхнем замке [467].

Почти напротив немецкого дома помещался (под цифрою 8) дворец молодой королевы: так звали супругу Сигизмунда Августа Елисавету при жизни его родителей -Сигизмунда старого и королевы Боны. Этот дворец был выстроен Сигизмундом Августом исключительно для его супруги; но в 1645 г. её уже не стало. Дворец значится сзади кафедрального латинского костела и соединялся с ним крытою галереей. Расстояние между дворцом и костелом было незначительное (3-4 сажени) и галерея, соединявшая их, вела в костел из королевских комнат в особое для княжеской семьи помещение - трибуну - напротив левой стороны великого алтаря; потом она была продолжена до новой трибуны, над главным входом, где в недавнее время помещался хор с органом. Есть свидетельство, что галерея подходила только к широкому окну костела на восточной его стороне и здесь, с наружной его части, княжеская семья слушала совершаемое богослужение [468]. Галерея опиралась на аркаде и небольшой каменной стенке; по другим она поставлена была просто на балках. С половины XVIII века она совершенно исчезает, (Нужно всегда иметь в виду, что как рассматриваемый чертеж, так и многое другое на плане Брауна показано далеко неточно, с большим нарушением взаимных расстояний и положения относительно стран света).

Дворец состоял из четырех отделений; в длину он занимал почти все пространство между костелом (оставалось свободным пространство под аркой для проезда) и замковою горою, a в ширину занимал пространство более ширины костела (на плане костел слишком подвинут к северу). Посредине его находился большой двор. Из города въезжали туда через другие два двора и каменные противолежащие ворота [469]. Задняя часть дворца со стороны горы раньше других пришла в упадок; но во второй половине XVIII стол. за кафедрой от дворца оставались уже только жалкие лачуги. При Сигизмунде Августе вся внутренняя обстановка дворца доставлена была из за границы; окраска комнат производилась нарочно выписанными известными живописцами [470].

Рядом с дворцом находилось помещение самого замка. Перед ним расстилался большой второй двор, а с южной стороны расположен был сад, тоже с большим - третьим двором; и сад и третий двор примыкали уже к замковой браме. Дальше начиналось «Подзамче» [471]. С восточной стороны за замком находились великокняжеские конюшни - старые (под цифрою семь) и некоторые службы.

К югу от кафедрального костела показаны: «старожитный двор» епископа, помещение великокняжеской стражи и рядом с круглою башнею дом литовского подскарбия [472]. Этот ряд зданий составлял так называемое правое крыло замка и перед ним протекал левый рукав Вильны; на последнем находились мосты перед воротами, видимыми на плане [473]. Здесь потом был устроен Главный Трибунал, в котором происходили трибунальные суды [474]; внизу оставалось помещение стражи Виленскаго воеводы и тюрьма - одна для заключения шляхты, другая - для простых людей по приговорам за обыкновенные преступления [475]. Было еще особое отделение для присуждаемых к смертной казни. Это новое отделение находилось в башне и было очень глубоко: быть может сажени четыре глубины, предположительно замечает по этому поводу один документ [476]. Другой документ говорит ясно, что заключение в веже было на глубине шести сажень и что, понятно, туда шли очень неохотно отсиживаться. В 1601 г. возный заявил, что супруги Трунковские, приговоренные за оскорбление князя Гедройтя к заключению в тюрьму, заявили, что «мы готовы на замку высоком, або тут на замку подле брамы у турме на шесть недель везенья засести, a у вежи на дне 6 шести сажени у таковом везеныо заседати не хочем, ани седети будем». Да ведь вы сами, возражал оскорбленный противник, «уходечы большого и дальшого везенья у шести недель у вежи на дне шести сажон выседети обовезалистесе, про то дей если вы досыть записови своему (готовы) чынити?» Нет, был решительный ответ Трунковских, «на дне у вежи засести не хочем и не будем, одно або на высоком замку, або в турме шляхетной тут на доле в замку подле брамы засести маем» [477]. С XVIII века заключение на верхнем замке было закрыто и вместо него устроено новое, при реке Вильне, за костелом св. Станислава, на месте бывших старых великокняжеских конюшен [478]. Оно известно было под именем вежы in fundo. По преданию старожилов, это было что-то в роде глубокого, сажени в три, но сухого колодца, с крышей на поверхности. В числе заключенных в нем в конце ХVIII века особенною печальною известностью пользовалась какая-то г-жа Пищалова за отравление своего мужа и Коркожевич с М-кевичем подделыватели денежных документов, для получения ими значительной суммы денег [479]. В трибунальных зданиях происходили и подстаростинские суды; там же было много всяких служб, помещались архивы, пивные склады и многое другое [480].

На плане Брауна внизу, в объяснениях под цифрою 5 значится костел св. Варвары; но на самый план эта цифра не занесена на соответственном месте. Некоторые, потому, совершенно неосновательно [481] положение костела св. Варвары приурочивали к дому подскарбия; но редакция Wizerunków не без основания говорит, что костел св. Варвары должен был находиться на северной стороне от латинской кафедры и усматривает его в здании, в известном отдалении, в самом конце стены, отделяющей второй двор от первого, примыкавшего к королевскому дворцу.

С северной стороны кафедры и дворца пролегала замковая, каменная стена, в некотором отдалении от Вилии, не достигая правого рукава Вильны. В этой стене поднимается высокая в три этажа башня (на плане под цифрою8) довольно значительных размеров по объему. Названа она на плане фонарем. Причину такого названия одни хотят видеть в том, что на «фонаре» ночью зажигали огонь для освещения прилегающих местностей; другие, - что в башне, в верхнем ярусе, устроены были окна, которые лежали одно против другого и, таким образом, совершенно были открыты для свободных выстрелов. В актах капитульных эта башня, не смотря на свою осьмиугольную форму, называется круглою (turris arcis rotunda), a несколько позднее - башнею Твардовскаго. В разграничительном акте города 1719 года замечено, что назначенные для разграничения ассесорским судом комиссары, осмотрев на северной стороне кафедрального костела викариатския постройки и соседний капитульный дом с огородами были потом «над рекою Вилией, напротив прудов князей Радивиллов, на заменном плаце, когда-то Радивилловском, который, начинаясь у круглой замковой башни, как называли ее прежде, или иначе у башни Твардовскаго, ut vulgo narratur, тянулся вплоть до подземного канала к самому мосту на р. Вильне» (левый рукав Вильны) [482]. Последнее свое название башня получила от имени известного в народе чародея Твардовскаго, который, якобы по желанию Сигизмунда-Августа, вызывал для него в Виленском замке тень любимой покойной его супруги Варвары. хотя по другим указанный факт имел место не в Вильне, a в Кракове [483]. Круглая башня. равно как каменная стена с некоторыми постройками совершенно разобраны в XVIII веке, когда у Замковой горы воздвигали новые постройки. Часть зданий, которые тянулись вдоль Вилии, по нынешней Антокольской улице и лежали с северной стороны горы, по некоторым преданиям относилась ко времени Сигизмунда-Августа. Другая часть была возведена кн. Михаилом Огинским на суммы из доходов имений кн. Карла Радивилла, когда тот был осужден на изгнание из отечества. На их месте находятся теперь постройки и здания военного ведомства и инженерного, а также заключение для политических преступников.

С нижним замком граничили владения Радивиллов; пограничною чертою служил левый рукав Вильны. Им принадлежало почти все пространство от впадения Вильны (левый рукав) в Вилию, по левому берегу последней до Богуславского переулка (получившего свое название от Богуслава Радивилла), часть плацов над Вилией, часть Лукишек с плацами и домами у Виленской брамы, дома на Татарской улице до капитульных плацов и зданий. Здесь были их главные роскошные, изящные по итальянской архитектуре дворцы и сады; здесь они создавали свое могущество; здесь жила, по смерти своего мужа, Варвара Гаштольд и здесь познакомился с нею Сигизмунд-Август. Богатство и сила Радивиллов (о других обширных владениях Радивиллов в Вильне будем говорить в своем месте) неоднократно вызывали неудовольствие других вельмож, даже таких, по-видимому, близких к ним, как Гаштольды [484]. Местность над Вилией с указанными владениями Радивиллов называлась Луками. В 1552 году Сигизмунд-Август подтвердил заменную запись домами между Николаем Радивиллом, воеводою Трокским, и Павлом епископом Виленским, князем Гольшанским. «Князь бискуп, говорится в грамоте, взял от пана воеводы Троцкого каменицу и весь двор, который ему достался по князе Якубу Юрьевичу Дубровицкому, воеводе Троцком, лежачи в месте Виленском в уличце, идучей з Великой Замковой улицы до кляштору Бернардинскаго на леве. A за то дал и променял его милости свой двор на предмести на Жуках з одное стороны пана воеводы Троцкого двору прилеглый при реце Вели...» [485],

В 1606 году Николай Радивилл в память победы над татарами под Клецком на одном из пустых плацов на своей земле на Луках основал костел св. Юрия. Свое положение Юрьевский костел сохранил до последнего времени. Первоначально он посвящен был памяти Марии Снежной, так как в этот день (5 или 6 Августа) одержана была победа; потом назвали его костелом св. Юрия, в память Георгия Победоносца, покровителя побеждающих; под последним наименованием он и теперь известен [486]. После некоторого времени был основан при костеле монастырь и в нем поселены Кармелиты [487]. Есть указания, что Юрьевский костел был домовым костелом Радивиллов, и что его настоятель тайно повенчал в свое время Сигизмунда Августа с Варварою Радивилл, вдовою по Гаштольде [488]. Радивиллы, король и другие лица многоразличными пожертвованиями образовали богатые фундуши для Юрьевского костела. Для нас в данном случае особенно важны те, которые находились в городе, так как посредством их описания уясняется топография Вильны.

В подтвердительной привилегии Сигизмунда Старого на пожертвованные Юрьевским Кармелитам угодья значится между другими (Петрашовщина, Овлашобовщина, Апозавщина, Арачелевщина, иначе Некрашевщина иа districtu Rudnicensi. . .) Одолидовщина. Из ограничительного акта 1601 года видно, что Одолидовщина одною стороною граничила с великокняжескими конюшнями (вновь устроенными; в замке были другие), другою - с Пушкарнею; третья упиралась в дом какого-то кузнеца и Юрьевское кладбище, a четвертая достигала капитульных кафедральных владений. В ХVIII столетии, когда уже не было здесь пушкарни и княжеских конюшен, Одолидовщина расширилась и граничила с кафедральным костелом, с пустым плацем князя Богуслава Радивилла над рекой Вилиею (от него осталось название переулка Богуславским) и упиралась в дорогу, которая через Пушкарню шла к Татарской браме и Виленской [489].

В грамоте Сигизмунда старого 1524 года на имя Виленскаго воеводы Альбрехта Гаштольда сказано, что «законницы святаго Юрья з Вильни, на Луце, били чолом (Сигизмунду) и просили (его), абы им дали землю пустовскую у Виленском повете к вспоможенью тое церкви Божее святого Юрья» [490]. Из этого указания некоторые писатели выводят заключение о существовании в Вильне, на Лукишках, православного Юрьевскаго монастыря, хотя, впрочем, еще редакция актов Западной России в 1848 г. заметила, что следов такого монастыря не видно и что в «Истории Российской иерархии» о нем не упоминается [491]. Действительно из сопоставления сделанных указаний относительно названия известной местности Луками (Лукишки - особое предместье) и постройки здесь Радивиллом костела св. Юрия, названную грамоту 1524 г. нужно относить к этому Радивилловскому костелу, при котором был и монастырь. Необходимо иметь в виду, что первоначально, со введением в Литву христианства, выражения: костел и церковь, монастырь, конвент и кляштор, «monasterium» и «conyentus», мних и законник безразлично упоминались в документах по отношению к православным и латинянам […] [492] В 1798 г. епископ Виленский Иоанн Коссаковский отнял у Кармелитов костел св. Юрия и в монастыре при нем поместил епархиальную латинскую семинарию для подготовления клириков [493].

Из документа 1724 года, по которому Кристина Шемиотовна записала иезуитскому костелу на Снипишках плац с огородом и свой дом на Замковой улице, видно, что за великокняжескими конюшнями на Вилейской улице находился еще сад с домами и строениями, принадлежавший Сигизмунду Августу; он лежал при разделении двух дорог между домами некоего Юрия Таркана и дорогою, известною под именем Глинной (по которой возили кирпич и глину со Снипишек) [494]. Эту собственность [495], Cигизмунд Август подарил, вместе с домами на Замковой улице, своему придворному доктору Руперту Финку [496]. В течении всего XVI столетия в дарственных записях по переходу недвижимого имущества после Руперта Финка во владение других лиц об этом саде не упоминается; он как будто исключается даже из продажи. И только в 1724 году Кристина Шемиотовна, к которой перешел в это время дом, бывший Руперта Финка на Замковой улице, вместе с домом одновременно записывает Снипишским иезуитам и плац, o котором идет речь [497]. Не будет ли это тот дворец с садом, который достался Сигизмунду Августу после Трокского воеводы Ивана Забржезинскаго, следов которого с такою похвальною ревностью отыскивала редакция Wizerunków и который, как и сама она указывает, должен был лежать на Виленском предместье по левой стороне дороги из замка к великому мосту [498]. Не на этой ли местности в настоящее время находятся главным образом дома Ленского с садом по Виленской и Мостовой улицам и некоторые учебные заведения, примыкающие к территории Юрьевского костела? A дальше за Юрьевским костелом, ближе к замку и были великокняжеские конюшни.

Мы сказали уже, что левый рукав Вильны служил пограничною чертою на северо-западе между замком и владениями Радивилла. Из ограды замка по особенному мостику через Вильну (левый рукав) можно было проходить в роскошный сад и дворец Радивиллов [499]). Этим путем и Сигизмунд Август проходил во дворец к Радивиллам и сестре их Варваре. Для этого не требовалось ни особых каких то секретных ходов с потаенными галереями, ни висячих мостов над улицами с загадочными спускающимися ступенями, как придумывали это до приторности некоторые писатели, на основании неопределенных сказаний Виюка Кояловича, который дворцы замковый и Радивилловский, по их якобы отдаленности, соединяет мостом через р. Вильну и публичную дорогу [500]. Нужно иметь в виду, что в рассматриваемое время еще не было дороги ни по набережной р. Вилии, ни нынешней Антокольской, в том направлении, как она идет теперь от Антокольскаго моста до Мостовой улицы или кафедральной площади. Антокольская дорога в то время к святому Юрию и далее к великому мосту или же в город проходила, как было уже говорено, с Антокольскаго моста воротами в замок, около круглой башни или Твардовскаго, или же через плацы, занимаемые теперь инженерным и военные ведомствами, огибала восточную сторону кафедрального костела и направлялась через замковые дворы или в город через замковую браму, или же поворачивала к западу и через ворота у помещения великокняжеской стражи, через мост на Вильне, вела через Пушкарню, около св. Юрия к великому мосту и далее … Нынешняя Антокольская улица явилась около половины ХVIII в. когда замковые постройки стали совершенно разрушаться и владения Радивиллов пришли в запустение. Около 1782 года дворец Богуслава Радивилла стоял уже пустой, а через сто лет и самые развалины дворцов Радивилловской же администрациею проданы были на снос за пятьсот руб. cep. Кирпич пошел на стены новостроившегося тогда дома Коссобуцкаго за Острыми воротами (теперь помещение крестьянского земельного банка). Остававшиеся пруды в бывших восхитительных садах Радивиллов и те заплыли и быльем поросли [501]. Не осталось следов и от бывшего на Вилии лебединого острова Варвары, если не считать таковым довольно безобразной песчаной отмели на противоположном берегу. служащей теперь пристанью для дровяных плотов. В настоящее время на Луках строятся гр. Тышкевичи, Заиончек и др.

Город после пожара 1530 года начал быстро обстраиваться. Стал замечаться сильный прилив сюда бояр и вельмож, которые приобретали свободные плацы, возводили на них новые постройки или же расширяли и улучшали старые помещения [502]. Вместо дерева начинают употреблять кирпич, как строительный материал. в значительно большем количестве сравнительно с прежним временем. В актах города отмечен за это время факт, что устройство и приобретение кирпичных заводов сделались теперь особенно частым делом, a разработка известковых и глиняных пространств как бы преимущественным и более выгодным занятием. Подобные работы шли на значительном даже расстоянии от Вильны [503].

Теперь окончательно приведена была в порядок городская защитная стена, начатая в 1504 году. Хотя в начале беднейшим городским обывателям разрешено было огородить свои участки и деревом, но Виленцы, устрашенные в 1506 году приближением к городу татарских войск, поспешили оградиться сплошной каменною стеною на известном пространстве [504]. В 1522 году великий князь Сигизмунд I свидетельствует, что Виленские граждане своим достоянием оказали ему много содействия и материальной помощи в трудных обстоятельствах республики, что они собственными издержками опоясали город стеною (civitatem eandem nostram sumptibus propriis cinxerunt... и в другом месте civitas ipsa muro cintca est...) и что поэтому он - Сигизмунд,- возвращает городу его охранную стражу, которая, на основании еще постановления Ягайлы, пока город обнесётся стеною (donec ciyitas ipsa muro cingeretnr), с давних пор находилась и должна была находиться в услужении при замке [505]. С этих пор город содержал при соответственном вооружении двадцать четыре сторожа, которые охраняли его входы и выходы, задерживали нарушителей общественного порядка и спокойствия и предупреждали возможные скандалы и неприличия. В 1536 году последовало новое распоряжение: снести все дома, которые пристроены к городской стене, «бо дорога при муру около муру мает быти вольна и простронна сторожом и обронцом меским и пушком ку обороне меской од неприятеля часу потребы». Расстояние между городскою стеною по всему её протяжению и строениями назначалось в сорок саженей. На этом свободном пространстве требовалось сделать вал и перекопы и по возможности поддерживать их в порядке [506]. С 1536 года в течении пяти лет все содержатели кирпичных заводов обязывались давать ежегодно по тысяче штук кирпича для городских построек. По истечении пяти лет, указанная повинность прекращалась [507]. «Все ворота меские рада под своим ключем и владностыо мает мети; a если бы которые ворота не были потребные, тые мают быть затвореные, a у ворот узводы мают быти справленныи, и ворота гвоздями железными збиты для вырубаня ночного и для твердости и безпеченства и певности лепшое» [508]. В 1549 году Виленскому воеводе поручено наблюдать, чтобы каждый домовладелец в соответственной ему части поддерживал целость и сохранность городской стены.

После пожара 1530 года Виленский магистрат стал заботиться об увеличении в городе количества хорошей воды. «Били нам чолом войт и бурмистры и радцы и вси мещане места нашего Виленского, писал в 1535 году Сигизмунд I, оповедаючи нам великий недостаток воды в том месте нашом яко ку потребе их посполитой, так и в час наглое пригоды и угашенью огня на тое место наше Виленское, для того, иж есмо мнихом закону светого Доминика воду Вингер з выроку нашого привлащили, которая вода вольным током через место хаживала. A про таковый недостаток воды тое место и замок наш от огню был згорел, иж старым током тая вода Вингери не шла» [509]. Как видно из документа, город еще в первой половине XVI в. исключительно пользовался водою из источников Вингера за Трокскою брамою. Дело было хорошо, пока Доминиканы не присвоили себе исключительного права пользоваться Вингером. С этих пор город стал чувствовать большой недостаток воды не только при обыкновенном её употреблении, но ещё более при общественных бедствиях, при пожарах. Доминиканы стояли на своём и воде не давали свободного хода в город. Тогда граждане, заявляя о своём тяжёлом, безвыходном положении, обратили внимание великого князя на другой ключ - Жупранский вингер, который лежал за Субачевой улицею, на земле великокняжеской. по дороге в «Горы» (на нынешних Поплавах). Виленцы просили князя разрешить им провести оттуда в город воду через их собственные, городские луга. Великий князь охотно согласился на просьбу подданных. лично осматривал Жупранский вингер и убедившись на месте, что он принадлежит ему, государю, дал и даровал «ту воду всимь мешаномъ места Виленского у праве майтборском мешаючимь тое воды добровольне на вечность поживать и до места ее вести... через сеножати их местьские, через перекопы и муры теж местьскис, н домы и огороды, которыи з давна к месту залежали або на тот час прислухають»... [510].

В 1621 году представители Виленского магистрата «панове райцы и шафари, дозорцы добр меских, обтежливе жаловали на врадника и на подданых, принадлежащих до фольварку его милости пана Стравинского, лежачого над рекою Вильнею, называемаго Гуры. o том, иж дей они ночным способом взяли дерева бервен тринадцать, которое было звезено до Винкгру Жупрапского (так назывался он по имени Жупран, местечка за Ошмянами, и теперь существующего, к которому вела дорога через имение «Горы»), на руры годного, должини по три сажени, на затамование Винкгру, абы воды могло быть в месте яко найболей, для вшеляких припадков»... [511].

В 1536 году и Доминиканы, наконец, отказались в пользу города от своей обидной для жителей монополии на Вингер. Они продали магистрату левое право за сто шестьдесят грошей литовских и десять фунтов (talentorum) перцу. В переуступочной записи, подтвержденной Сигизмундом Старым, Доминиканы оставляют за собою право пользоваться для монастыря особою водопроводною трубою и обязывают город не препятствовать на будущее время проводить такие же трубы в дом Иоанна Гозия, на Немецкой улице. В своей записи, они прибавляют, что до сего времени они никому не продавали принадлежащего им источника и что даже епископ не имеет на него никакого права. Только великий князь, который даровал им Вингер, в силу своей верховной власти может пользоваться Вингером и по своему усмотрению проводить воду в замок для необходимого употребления [512].

Неизвестно, аккуратно ли город выполнял обязательства относительно Доминикан. Только в 1620 году встречаемся в актах с жалобою последних на Виленский магистрат, что «войт, бурмистры и райцы воду до места Виленского звычайным способом рурами проводют и ку пожиткови своему ратушному, запродаючи тую воду в розные домы людские, то есть у месте Виленском, впроважают и их милости отцом законником достатнее воды в кляштор их не дают, только барзо o мале тесный цукг, с которого цукгу воды достатотнее на потребы свои кляшторные мети не могут» [513].

Действительно, город пользовался предоставленными ему правами проводить воду везде, по своему усмотрению. Частные обыватели за пользование водою в своих домах уплачивали ежегодно по восьми грошей на расходы по содержанию водопроводных труб [514]. Воды везде было довольно и, быть может этим обстоятельством равно как и внимательным досмотром можно объяснить то, что с 1542 года до конца ХVI столетия не было в Вильне ни одного значительного пожара. Сигизмунд-Август заказал в Кракове сто пожарных насосов и подарил их городу [515].

Отметим еще несколько великокняжеских распоряжений того времени, которые имели для Вильны в высшей степени благодетельное значение. По средине рынка находились мясные ряды; но они содержались грязно, происходило постоянное гниение нечистот, от чего в соседних домах чувствовалась вонь, приходилось дышать зараженным воздухом. «Для такого смроду и нечистоты, говорит Сигизмунд I в своей грамоте Виленским мещанам, дозволили им тые ятки перенести и поставити на ином местцу, то есть, идучи от ратуши в Немецкую улицу по правой руце, у в улочце порожной, где бывал рынок, штож поченщи от домов Пашка Лоба с одное стороны, а з другое стороны до муру рукавичниковского, до другого конца улицы яко ся она в собе мает, гдеж деи они в той улочце для тых яток домов и огородов местских прикупили» [516]. Доход за право торговли в мясных рядах шел в пользу города; все их устройство и распорядки зависели исключительно от магистрата. «К тому рада мает пильновати в том, абы резники быдла нездороваго на мясо не били, ани продавали; a который бы смел инак чинити, таковый мает быти каран виною водлуг права». Главный центр мясных рядов с той поры (1536 г.) до настоящего времени находится в одном и том же месте.

Квартирная повинность, по которой город обязан был давать помещение приезжим иностранным послам и их свите, a также свите великого князя, различным чиновникам и сеймовым чинам, собиравшимся по временам в Вильне для заседания в Трибунале, являлась нередко очень отяготительною. Вследствие неизбежных при этом злоупотреблений, дома одних обывателей забирались под постой целиком, так что даже сами хозяева должны были уходить прочь, в домах других покой хозяев никогда не нарушался присутствием посторонних нежеланных гостей. Возникавшие отсюда жалобы нередко достигали великих князей. Чтобы хотя сколько нибудь установить в этом отношении порядок и уничтожить злоупотребления, Сигизмунд I приказал на будущее время ведать квартирную повинность Виленскому бурмистру. Ему Виленский воевода и придворный маршал, которые сами или через своих слуг распоряжались до сих пор назначением квартир, должны были теперь давать знать, кому и когда потребуется помещение. Уже бурмистр, после личного осмотра, назначал известную квартиру, и, помимо его распоряжения, никто не в праве был требовать для себя помещения и, тем более, становиться в чужом доме [517].

Но из дальнейшего видно, что это распоряжение оставалось мертвою буквою; злоупотребления по назначению квартир для помещения различных приезжих в Вильну гостей принимали очень широкие размеры. В 1568 году Сигизмунд-Август в особой привилегии Виленским мещанам заявляет, что «им великие крывды и утиски, около приманя гостей, роздаваня и записованья господ (господа - помещение, квартира) через становничих наших надворных и маршалковских деют, a то в том, иж ши лепшые святлицы, гмахи и склепы записывают и забирают, a господара з жоною и детьми з них выгоняют, и пожиток их и живность им одымают, и наконец, хотя которы не мает, где бы ся з жоною и детьми подети мел, тогды пред ся у него гость у одной свелицы и у одном гмаху, которы ся одными дверьми замыкают, становят, a то не для так пильное потребы гостю оному стоять, як для вырывку становничого, гдеж, исли они господары у становничого не одкупятся, великую трудность и небезпеченство з детьми своими мают, a то не только при бытности нашое господарское у месте нашом Виленском чинят, але и окром бытности нашое господарское; так тож у некоторых мещан, некоторые уже по кольконаддати лет в домех их як у своих живут, што всио ни од куль инуль приходит, и иные крывды таковые и долеглости терпети мусят, одно для непорадного через становничых господ записованья и роздаваня, бо оными господами водлуг своей воли, a не водлуг потребы гостей шафуют и непотребне убогих людей утискают, над права и вольности их [518]. Сигизмунд-Август усматривал в таких злоупотреблениях еще и другое зло. Виленские обыватели, видя постоянно страшные притеснения себя по квартирной повинности, стали опасаться даже строиться в городе, чтобы только избежать неприятностей и не нести убытков. Все это с большим вредом отзывалось на благосостоянии Вильны и её обывателей.

Для противодействия злу, Сигизмунд-Август принял решительные меры. От распределения на будущее время квартир прежде всего устранялись особые чиновники - становничие надворные и маршалковские, и исключительное заведывание ими снова поручалось городскому уряду; он лучше всякого чиновника мог знать количество и качество квартир и назначать их соответственно званию и положению гостя. Никакие другие распоряжения вне городского уряда не могли иметь силы и домовладелец имел право дом свой запереть и постороннего гостя не пустить туда, если на это не было надлежащего распоряжения. Нельзя было отводить чужому человеку квартиру в том самом помещении, где живет хозяин, если только в доме были одни двери и он запирался одним замком. Следовало поощрять хозяев, чтобы для гостей они строили новые, приличные помещения. Бывали нередкие примеры, что гость, совершенно уезжая из города, самовольно оставлял за собою занимаемую квартиру и даже запирал ее на замок. Этого не следовало допускать на будущее время и «ураду мескому вольно будет замки отбити, и господу высвободить и тые гмахи господарю вольные учинити и подати... A господы теж никому иншому, кром правых a правдивых дворян, a слуг наших, a их милости панов рад и урадников наших, a послов, яко цудзоземцов, так теж и наших, у справах речипосполитой до нас господара приезджаючих, даваны, ани записованы не мают быти, a то только при бытности нашое господарское особою нашею господарскою, в месте нашем Виленском». И перечисленные лица с правом на квартирное довольствие, если только имели в городе или на его предместьях свои дома, должны были располагаться в них, не требуя от города особого для себя помещения [519].

В 1536 году состоялось распоряжение относительно пользования «клетками» т. е. малыми каменными лавчёнками при ратушном здании и предклетьями. Те мещане, которые от дедов и прадедов по наследству имели в ратуше свои «клетки и предклетья», которые их построили и на владение ими получили великокняжескую грамоту, и на будущее время оставались при своей собственности. Если сами владельцы жили в «клетках» и вели торговлю, то платежная их повинность равнялась соответственно общему денежному обложению квартир. Арендаторы «клеток и предклетий» ежегодно уплачивали в пользу ратуша пятнадцать грошей [520].

При ратуше был устроен на городские средства и особый скорняжий дом: доход с него шел в пользу города. В этом только доме, «не где индей, могут быть продаваны вси товары косматые (главным образом меха), яко могут быти менованые, абы таковые товары не были фольгованые» [521]. Нужно думать что этот именно дом имел в виду Виллихий, когда в своем описании Вильны половины XVI века говорит, что в Вильне он видел посредине рынка величественный дом, в котором ежедневно, за исключением воскресного дня, производилась блестящая торговля мехами, и который исключительно приспособлен для такой торговли [522]. Напрасно, таким образом, «Wizerunki» выражают недоверие к замечанию Виллихия, прибавляя, что русский гостиный дом, в котором продавались меха, находится совершенно в удалении от ратушы и тем более построен не исключительно для торговли мехами [523]. Относительно гостиного русского дома это замечание верно; но Виллихий имел в виду «кушнерский» (скорняжий) дом, который действительно находился среди рынка и построен городом со всеми приспособлениями для торговли мехами в одно почти время с русским гостиным двором [524]. Тут же по соседству с скорняжным домом установилась тогда главная продажа «шапок» и уже в 1598 году записана в акты жалоба Дороты Тваровщанки за нанесение ей оскорбления словом и действием, при чем место совершения преступления указывается около ратуша, «где шапки продают» [525]. До сих пор исключительно у ратушной площади всегда толпится несколько доморощенных шапочников торговцев, предлагающих свой товар покупателям.

При «клетках» магистрату разрешалось устроить лавки для сапожников, горшечников, продавцов соли, кожевников, шорников и других ремесленников, чтобы с увеличением дохода можно было заняться дальнейшим устройством и расширением города. «За тым што есть у привили местском пострыганья сукон и шинкованя вина, горелки в месте Виленском, ино нигде индей, одно к ратуши то мает прислухати» [526]. Это подтверждение Сигизмундом I привилегии для Вильны Александра еще подробнее разъяснено в 1552 году Сигизмундом-Августом [527]. Различные вина и водки, местных изделий и привозные, нашли в Вильне слишком большое потребление. Явились значительные водочные заводы, а получаемый большой барыш от продажи спиртных напитков вызвал просто массовое стремление гнать водку даже на дому. Одно зло вызвало другое. На спирт перегоняли лучший сорт хлеба; на посев шло худшее зерно; за лучшее винные заводчики давали хорошую плату и его сбывали на заводы.

Обсеменение плохими семенами стало давать очень плохие урожаи и в 1552 г. в Вильне появился голод. Это обстоятельство и вызвало привиллей Сигизмунда-Августа Виленскому магистрату 1552 года. Наблюдается, говорит великий князь, что в нашем столичном городе ежегодно масса хлеба перегоняется на напиток, известный под именем водки - горелки; от этого хлеб, предназначенный Господом Богом и природою для поддержания жизни людей и по злоупотреблению обращенный в вредное питье, становится все дороже и более трудным для приобретения. Желая всеми мерами противодействовать злу, великий князь приказывает Виленскому войту и бурмистрам избрать какого нибудь способного, проницательного, старательного и надежного мужа и ему одному во всем городе поручить гнать водку и при том не из хлеба, a из фузу и отстоев винных, пивных и медовых. Он один только должен иметь также право выписывать на будущее время откуда бы то ни было в город различные иногородние и иностранные вина и водки и продавать их. Другим содержателям питейных заведений положительно запрещается и гнать водку в городе, и привозить ее сюда из других мест. Для своих торговых операций они гарнцами и квартами покупают водку исключительно у главного откупщика и продают ее [528].

Для увеличения доходов разрешалось городу иметь свои особые бани [529]. Крашевский замечает [530], что литовцам всегда нравились бани, что Ягайло и Витовт любили часто в них мыться (в замке была своя баня) и что в Вильне было много общественных бань [531].

Вместе с дарованными городу привилегиями, на него возлагалось и много обязанностей. Мещане должны были, где то окажется необходимым, устроять валы и перекопы и чинить их. Необходимо было содержать сторожей при арсенале. «К тому рада и поспольство мают пильни быти, абы водлуг можности з посполитого скарбу ку обороне меской кождого году справованы были пушки, гаковницы и ручницы и штокольвек ку обороне на противко непрыятеля прислужить мети, кождый мещанин особливе свою зброю, и ручницу, и рогатину, ведра, секеры, и што до огня прислухает, мает мети; a того врад каждого року мает досмотрети». Если бы случился пожар, то каждый мещанин обязывался содействовать его прекращению, a ленивых следовало принуждать. Магистрату вменялось в обязанность в случае мороваго поветрия заботиться, чтобы люди нс умирали без духовных завещаний. Требовалось, чтобы в городе па общественные средства были заготовлены достаточные запасы хлеба; из таких запасов в случае голода, дороговизны, нашествия неприятеля недостаточные мещане могли получать содержание. Правильность, аккуратность и точность весов и мер в торговых местах и заведениях подлежала наблюдению магистрата; в корчмах для продажи меду и пива требовалось установить бочки одинаковой меры, вместимости. Поставлялось в обязанность и «пекаров смотрети, и всяких речи, которыя продают на меру и вагу, абы ся кожда речь справовала справедливе, без каждой омылки, a каждого месяца мает того рада оглядати водлуг права... Мает теж рада опатрна и пильна быти, абы жаден перекуппик не смел купити речи стравных (жизненных припасов) перед годиною на то уставленою» [532].

Перекупничество обращало на себя большое внимание тогдашнего правительства. С увеличением населения города, с пребыванием в Вильне великокняжеского двора, с частыми приездами сюда иностранных гостей и различных служилых людей, содержание их по временам представлялось затруднительным. Если же и являлись в продаже требуемые припасы, то цены на них для обыкновенных смертных становились неимоверно высоки, даже недоступны, особенно в том случае, когда приходилось покупать из вторых или третьих рук. В 1547 году Сигизмунд-Август в особом универсале заявляет, что в бытность его в Вильне на сейме он получил очень много просьб и жалоб, как от ближайших королевских советников, так и от многих подданных - шляхтичей, что они, состоя при нем для государственных и земских дел, или же приезжая к великому князю по собственным нуждам, «в том месте Виленском великую трудность и дорогость примают в покупованию для себе живности своих и за тым ку великим накладам и утратам своим приходят»; причина этого указывалась в недосмотре за торговцами и в нерадении магистрата. Когда Сигизмунд-Август приказал представителям города явиться к нему и поставил им на вид их недосмотр, так вредно отзывающийся на благосостоянии города, их «недозрение», они решительно заявили, «што тая дорогость в месте не их недозрением деет, бо то им самым в живности их посполитой тож пожитку не чинить, нижели деется то перекупнями. которых в том месте Виленском рожных пановъ духовных и свецких подданых, которые всякие живности в местах и на дорогах заежджаючи перекупляют и потом то водле воли их дорого продают, иж и ураду и праву мескому не суть послушни и o заруки их врадовые ничого не дбают» [533]. Тогда Сигизмунд-Август, по надлежащем обсуждении дела с сторонами заинтересованными, постановил, чтобы на будущее время все, занимающиеся перекупщичеством, будь это подданные великого князя, замка, митрополита (православного), епископа (латинского). виленского воеводы, того или другого пастыря и другие, подлежали суду исключительно магистрата и не могли бы пользоваться заступничеством или покровительством своих патронов; а город ни в каком случае не позволял бы никому перекупать жизненные припасы. Если же и после такого напоминания перекупщики продолжали бы свой убыточный для других промысел, город имел право ловить их, и, если пойманные были чьими нибудь подданными, то без всякого сношения с подлежащими господами, сажать в городскую тюрьму. Перекупленный товар забирали и обращали в пользу госпиталей и неимущего люда [534].

Но зло, видимо, пустило глубокие корни и было очень выгодно не одним только перекупщикам, a и господам их. Замечательно, что даже такие лица, как Виленский епископ Павел Ольшанский, поддерживали перекупщичество и покровительствовали тем из своих подданных, которые им занимались. «А твоя милость, писал в 1549 году Сигизмунд-Август Павлу, епископу Виленскому, их боронить велишь, и тых перекупниов подданных своих гамовать и забирать не допускаешь, и за то оному постановеню нашему господарскому (што есьмо постановили з Вашею милостью рады нашими) не деется задость, a они (войт, бурмистры и райды Виленские) тож тых перекупниов забирать не могут...» [535]. Запрещения против перекупщиков повторялись и потом - при Стефане Батории [536] и Сигизмунде III [537].

Одновременно Сигизмунд-Август сделал распоряжение (в 1547 г.), чтобы нанимающиеся на поденные работы в городе собирались для найма в известное время и в одно определенное место около ратуша. До этого времени прибывающие в Вильну рабочие селились на различных частных квартирах и здесь выжидали работы. Невыгода такого порядка была двояка: предложение и спрос оставались взаимно неизвестными. Рабочие не могли узнать, кто в них нуждается; нуждающиеся в работниках не всегда могли знать, где найти их. В поисках уходило напрасно много времени и все это возвышало только цену. Поэтому Сигизмунд Август приказывает бурмистрам и радцам, «абы они з ураду своего меского того дозрели, и таковым людям. которые для наймованя работ тут в месте мешкают, то на рынку выволать и розказать велели, абы они вси на одно место, што по Краковску прозываетея микштад, на кожды день поране, як будет година на день, под ратуш ся сходили, а так на том местцу под ратушом, кожды таковы, кому бы их ку работе потреба была, водле потребы своей мает тых работников собе наймовать и то им за работу их плотити, яко они з собою умовят» [538]. Кто вопреки магистратского распоряжения продолжал наниматься на работы где нибудь в частной квартире, оставался там в ожидании найма и не выходил в назначенное время и в указанное место, такого урад должен был преследовать и подвергать наказанию. Нужно думать, что с той поры установился в Вильне существующий до сих пор обычай собираться поденщикам около ратуша на площадке, где ежедневно, особенно по утрам, можно видеть не мало разного рода рабочих.

С постоянным пребыванием в Вильне с ХVI столетия великокняжеского двора, с увеличением народонаселения, с развитием промышленности и торговли, город. как было замечено, начал значительно застраиваться и расширяться. И на эту сторону обращено было внимание великого литовского князя; он хотел, «чтобы место Виленское так, якобы пристойно было и приналежало, будовалось». Выше мы обозрели Виленския улицы и переулки; посмотрим теперь, какие находились или какие вновь были воздвигнуты на них дома и вообще здания.

С 1536 года нельзя уже было строиться по старине, как кто хочет и где хочет; «од нынешного часу напотом. жаден мещанин не мает рухати, ани будовати домов своих, але мает первей оповедати враду»; требовалось возводить постройки по линии, водле шнура, хотя прежния здания и «не ведле шнура» могли оставаться на своих местах [539]. Лучшими улицами по постройкам считались Замковая, Большая с амбарами и рынком до Острых ворот и Немецкая. После здания канцелярии, которое значится иа плане Вильны Брауна, под цифрою 13-ть [540] и которое отвечает нынешнему помещению второй гимназии, можем назвать на Замковой улице дома Константиновский [541], Солтановский [542] и Рупертовский [543]. Все они лежали рядом. против костела св. Иоанна, (где ныне отчасти помещение чиновников канцелярии Генерал-Губернатора) и еще в ХVIII в. сохраняли свои старинные наименования [544].

Константиновский дом принадлежал известному Константину, князю Острожскому; это был его дворец; при нем находился по обычаю того времени большой сад, огород и свободные плацы. Плацы отдавались в арендное содержание, с правом возводить постройки, которые переходили из поколенья в поколенье, если только владельцу аккуратно вносилась условленная плата. Бывало и так, что плац с домом продавался арендатором, как собственное достояние [545]. Тогда настоящий владелец забывался и нарушенные права приходилось восстановлять судом.

Дом Константиновский постоянно переходил от одних владельцев к другим. В 1598 г. его унаследовал Христофор Радивилл [546] и в 1609 году записал Кальвинскому сбору [547]. В 1668 году владельцем Константиновского дома является Дунин-Раецкий, купивший ero у сбора за 6000 злотых [548]. Это тот самый Дунин Раецкий - Лидский маршалок, на которого постоянно жаловался униатский митрополит Гавриил Коленда по делу o разрушении им Покровской церкви, o захвате церковных плацов, земель и строений [549]. Между прочим и новоприобретенный дом свой (Константиновский) он, по заявлению митрополита, ремонтировал и реставрировал кирпичом, который брал из разобранной, по его приказанию, ограды Покровской церкви и других каменных церковных строений [550]. Вновь отделанный дом Дунин-Раецкий продал через десять лет (в 1678 г.) Андрею Плятеру, старосте Инфлянтскому и Динабургскому за двенадцать тысяч злотых [551]. Через пять лет Плятеры продали свой дом иезуитам [552]. Со времени перехода Константиновского дома в обладание сначала Радивилла и Плятера, a потом иезуитов, самый дом стал называться то Плятеровский, то по старине Константиновский - Радивилловским, то провинциальским, так как в XVIII в. здесь жил провинциал иезуитскаго ордена [553]. Принадлежавшие Константиновскому дому плацы, простиравшиеся сзади дома до Бернардинской улицы и захватывавшие часть нынешних владений конвикта, тоже переходили из рук в руки. В 1584 году Иван Денисович, поселившийся здесь с согласия князя Острожского и построивший дом, продает его типографу Даниилу Ленчицкому [554]. Через девять лет, вместо Ленчицкого владельцем дома мы видим сначала некоего Янковского, потом Лисовского, a с 1597 года Захарию Амуратовича. Этот последний в 1599 году снова переуступает свой дом типографу Ивану Карчану [555], от которого в 1601 году дом переходит к Андрею Беликовичу [556]. Так как все плацы бывшие Константиновские и Горностаевские (где помещение конвикта) принадлежали в это время Радивиллам, то Беликович, с их согласия, занял для собственных построек гораздо более пространства, нежели как было это при его предшественниках [557], при чем не стеснялся прирезывать себе и пограничную землю церкви Покровской и даже строиться на ней [558]. Когда эти плацы с строениями на них перешли на некоторое время в заведывание кальвинского сбора и его поверенных (с 1621 г. по 1675), то пограничная черта владений сбора и юридики митрополита ещо более оказалась нарушенною и вследствие этого, как мы увидим, возникали продолжительные и громкие процессы [559].

Солтановский дом граничил с правой стороны с Константиновским. В начале XVI столетия он принадлежал земенину Брестскаго воеводства Ярославу Ивановичу Солтану [560], родственнику бывшего западно-русского митрополита Иосифа Солтана, при котором происходил в 1509 г. известный Виленский собор. От Ярослава Солтана дом был приобретен Мартином Ганцевичем, принявшим протестантство. Когда Ганцевич умер, не оставив после себя потомства, возный явился в его дом (в 1589 г.) и «поведил, иж дей тот дом, по смерти Мартина Ганцевича, яко по том, который без потомства умер, на его королевскую милость кадуком спал, a ero дей милость пан подскарбий з належности враду своего, постерегаючи добр и пожитков скарбу короля его милости, писати и росказати мне рачил, абых я тот дом ... на его королевскую милость взял и в него се увезал» [561]. Тогда старшины евангелического сбора заявили, что Ганцевич умирая оставил завещание, которым как самый дом, так и все движимое имущество «дал, даровал и на вечность записал на сбор Саский Виленский», что на этом основании старшины давно уже введены во владение этим домом, законно владеют им и «никому дей поступовати не повинни и не поступают». Напрасно доказывала жена покойного Ганцевича и его родственники, что завещание незаконно, сомнительного происхождения и потому не должно иметь силы, что ей и ея брату должен принадлежать и дом, и движимое имущество [562]. Для суда её доводы были не убедительны и в 1592 году состоялось по этому делу решение трибунала, признавшее сбор единственным законным наследником Ганцевича [563]. Сбор завладел Солтановским домом, хотя последний, как оказалось потом, построен был на церковной земле и должен был подчиниться юридике митрополита [564]. В 1740 г. старшины лютеранского костела обменяли с иезуитами Солтановский дом на другой, на Немецкой улице, получив от них доплату за него десять тысяч злотых [565]. Кроме Солтановскаго дома был еще в Вильне на предместье Солтановский дворец с имением, прозываемый Шешкинь. Он находился за Снипишками и граничил с ними [566]. Остатки его сохранились под именем Солтанишек; в настоящее время они принадлежат наследникам покойного протоиерея Виктора Гомолицкаго.

С левой стороны к Константиновскому дому примыкал Рупертовский-Вингольдовский. В 1661 году Сигизмунд Август во внимание к глубокой преданности и многих заслуг к его особе придворного доктора Руперта Финка подарил ему на Замковой улице указанный дом и кроме того сад и плац с различными строениями, вне города, за великокняжескими конюшнями (около костела св. Юрия [567]). Этот дом, названный по имени нового владельца Рупертовским, скоро начал переходить из одних рук в другие (Абрамовича, Вингольда) сначала в виде залога, а с 1699 года и в совершенное владение Виленскаго купца и мещанина Вингольда. Сын Руперта Самуил прямо заявляет, что и до сих пор (т. е. до 1599 г.) Вингольд фактически владел домом, так как у него взято было под залог дома две тысячи коп литовских, грошей, что он ие только не может произвести означенной уплаты, но нуждается еще в большем количестве денег [568]. В 1612 году старшины сбора разрешили Вингольду пользоваться за известную плату частью принадлежавшей им земли, лежавшей сзади его дома по Бернардинской улице [569]. Когда около 1648 года сын Вингольда Яков умер, не оставив потомства, дом Рупертовский - Вингольдовский jure caduco был отдан королем Владиславом IV подкоморию Рыльскому [570]. От него в 1650 году он перешел во владение Тышкевичовой [571], a потом передан Снипишским иезуитам [572]. Таким образом три лучшие дома в Вильне на Замковой улице к половине XVIII века перешли в собственность иезуитов.

Рядом с домом Солтановским находился дом какой то Лойковой [573], a с Рупертовским - Вингольдовским граничил дом Зелигмахера золотых дел мастера [574], выходивший уже одною своею стороною на Бернардинскую улицу. Были на Замковой улице и другие еще дома, но большая часть их принадлежала членам Виленского капитула - каноникам и прелатам, от чего и самую улицу, как было указано выше, называли иногда не Замковою, a platea canonicorum, или platea sacris praelatoruin domibus illustris [575].

За костелом св. Иоанна начиналась Большая улица и на углу её во второй половине XVI в. красовался большой каменный дом, известный в последнее время под именем кардиналии (нынешнее помещение почтово-телеграфного ведомства). Кардиналию, как мы уже говорили, составляют два дома: Радивилловский и Филиповский. Юрий Радивилл, в бытность его Виленским епископом - коадютором, унаследовал из рода Гаштольдов каменный дом на Большой улице, при соединении её с Свято-янскою. В это уже время брат его Николай Криштоф сделался обладателем соседнего Филипповского дома, состоящего из нескольких деревянных оштукатуренных построек. Прежде этот дом принадлежал Виленскому капитулу и в 1541 году Виленский воевода Радивилл - Черный, отец Юрия и Николая, чтобы иметь более обширное помещение, арендовал его с платою капитулу по 20 коп грошей литовских. Аренда сначала была временная, а потом переведена на вечный чинш. Вместо гонта, Радивил обязался покрыть дом черепицею. Обстроивши его, Радивилл с 1552 года перестает вносить за дом Филипповский арендную плату, одна часть которой согласно духовному завещанию Филипповича должна была идти на костел кафедральный, a другая на костел св. Иоанна. Иногда капитул стал требовать у Радивилла возвращения занятого дома, он обещал ему записать вместо дома имение Смолы или Смолово, приносящее одинаковый с домом доход. Но обещание оставалось только на словах, дом от отца перешел к сыну, a у капитула не было ни дома, ни имения, ни аренды; только в 1573 году, после долгих препирательств, Николай Радивилл согласился наконец уступить капитулу вместо Филипповского дома, свой Скоповский плац с строениями, фруктовым садом и огородом, лежавший на правом углу Сковки, если идти к костелу Марии Магдалины по Епископской улице (нынешней Цывинскаго). За двадцать слишком лет неплатежа аренды капитул мог взыскать с Радивилла едва сто пятьдесят коп грошей литовских (вместо следовавших 420 коп) [576]. Сделавшись кардиналом, Юрий Радивилл устроил в части своего дома часовню, в которой совершалось богослужение, с помещением при ней для свой свиты - ксендзов. С этой поры его помещение стали называть Кардиналией. Это название усвоено потом всему Радивилловскому дому, образовавшемуся около 1600 года при Альбрехте Радивилле из соединения двух: бывшего Гаштольдовского и Филипповского [577]. Прежние постройки Кардиналии только в главных очертаниях сохранились до нашего времени. Последние её здания воздвигнуты были во второй половине ХVIII века.

Кардинал Юрий Радивилл записал в 1593 году свой дом племяннику Яну Альбрехту Радивиллу. Границы дома обозначены так: «з одной стороны улица Замковая, которая идет просто з рынку ку замкови, з другое стороны улица светого Яна. которая идет ку светому Духу (Доминиканам); з третее стороны каменица небощика (покойного) Сымона доктора и дому местского наданого на костел светого Яна (это по Ивановской улице); с четвертое стороны (по Большой улице), каменица потомков небощыка Даниела Тардаго» [578]. Кардиналия до половины текущего столетия находилась в руках потомков Радивилла. Последней обладательницей её была княгиня Стефания Витгенштейн, урождениная Радивилл. в замужестве за князем Львом Витгенштейном, сыном известного героя 1812-го года. С 1850 года кардиналия переходит в почтовое ведомство.

При кардиналии был большой сад и огород. Тот и другой принадлежали в 1549 году золотых дел мастеру Эразму, от которого перешли к Виленскому бургомистру Фордаю [579]. С переходом соседних домов к Радивиллам, последне завладели названным садом и огородом и в 1613 году Альбрехт Станислав Радивилл с братом своим Николаем дарят это место ксендзу Евстафию Воловичу, референдарию и писарю Великого Княжества Литовскаго. A лежал этот плац «в месте Виленском, в улицы Еповской (Шварцовом переулке), муром обмурованый... с одное стороны от улицы Еповское и з форткою с тое улицы до того огороду, з другое стороны от дому Кгабрыеля Зарубы, слесаря, и далей от каменицы Штефлевское, с третее стороны от каменицы Себестьяна Пигулки. с четвертое стороны от дому и пляцу его милости пана Юрья з Бурына Килияновского» [580]. Остатки Ради-. вилловскаго сада и огорода до сих пор видны со стороны Шварцоваго переулка.

Нельзя не упомянуть о некоторых событиях, свидетельницею которых была кардиналия. Есть указание, что здесь первоначально был один из главных сборных пунктов зарождавшегося в Вильне в XVI столетии протестанства [581]; отсюда, в свою очередь, зарождающийся орден иезуитов набирался особенной силы и энергии. По заявлению Балинскаго, кардинал Юрий Радивилл был одним из самых заклятых врагов прежних своих единомышленников протестантов [582], a иезуиты находили в нем главную для себя опору. В кардиналии созрела у него мысль воспретить протестантам провожать по свято-Янской улице покойников для погребения и петь около кардиналии соответственные погребальные гимны. Здесь же на площадке между кардиналиею и костелом св. Иоанна, по приказанию Юрия Радивилла, собраны были из различных мест протестантские печатные сочинения, сложены в громадный костер и публично преданы сожжению. Отсюда исходила санкция секретных распоряжений иезуитских властей, по которым их школьные питомцы производили многочисленные нападения на неповинных мирных жителей, нападения, оканчивавшиеся нередко совершенным разграблением и уничтожением имущества, домов, нанесением смертельных ран, убийством, разрушением гробниц, осквернением святых мест... и все это оставалось не наказанные, а втайне даже поощрялось [583]. Кардиналия, наконец, была свидетельницею и такого события, которое едва не послужило причиною разрушения лучшей части города. Говорим о громком в свое время, готовившемся в 1600 г., вооруженном нападении Крыштофа Радивилла на дом Ходкевича (нынешнее помещение управления учебного округа). Здесь жила княжна Слуцкая Софья Олельковна, опекуном которой был Юрий Ходкевич, староста Жмудский. В 1594 году он письменно согласился на помолвку Софии Олельковны за сына Крыштофа Радивилла Януша, в это время еще малолетнего. В следующем году умер Юрий Ходкевич и брат его Иероним, каштелян Виленский, подтвердил обязательство Юрия. Между тем Крыштоф Радивилл возбудил процесс с Ходкевичами по своему имению Копысь, которое у них было заложено, Обиженные этим другие два брата Ходкевича - Иван и Александр добились у Иеронима согласия, что без их воли он не выдаст княжны Софии Олельковны за Януша Радивилла, которому в то же время объявили, что предположенный брак не может состояться по близкому родству между невестою и женихом. Янушу запретили даже бывать в доме Ходкевича. Радивилл возбудил против Ходкевича судебное преследование и Виленский трибунал приговорил последнего за неустойку к уплате Радивиллу ста тысяч коп грошей литовских [584], а в случае неисполнения приговора - к баниции, изгнанию из отечества. Трибунальный приговор не смущал Ходкевича и он не обращал на него внимания. Приближался срок, назначенный в 1594 году для заключения брака. Тогда Радивилл порешил вооруженною силою добиться желаемого и в свое время по улице к дому Ходкевича поставил пушки и до 6000 вооруженной пехоты и конницы. Ходкевич укрепил свой дом, вооружил более 2000 человек войска и против неприятеля выставил 24 пушки. Уже Радивилл готов был напасть на Ходкевича, но посланные королем лица и приближенные Радивилла успели, наконец, остановить готовящееся кровопролитие и по новой мировой в 1600 году, 8-го июня, Януш все таки женился на Софии Олельковне [585]. Кардиналия с своими громадными, застроенными дворами занимала очень большое пространство и достигала Рыбного рынка, На её дворах, кроме многочисленной прислуги, проживало за известную плату не мало и частных лиц.

Вся противоположная сторона улицы, от нынешнего Покровского переулка вплоть до Спасских ворот принадлежала митрополитальной юридике, занята была, как мы видели уже, православными храмами, церковными домами, частными строениями за известную плату, погостами, кладбищами, госпиталями [586].

Нынешняя открытая площадка около Пятницкой церкви в ХVI и XVII столетиях тоже была застроена различными зданиями. Здесь были небольшие деревянные дома шорника Войтеха, сапожника Войтеха Здановича, дом ксендза Суровскаго, завещанный потом Виленскому свято-Троицкому монастырю, дом ксендза Войшнаровича, тоже завещанный монастырю, церковный, в котором жили Пятницкие священники, каменный госпиталь и дом Дашкевича, небольшой погост и подвалы [587]. Между церковною Пятницкой землею и домом Ходкевича находился еще около половины XVI в. Дом Жабы [588]. Так как Жаба постоянно нуждался в деньгах, то его дои сначала по частям закладывался, a потом по частям продавался и владельцами его один за другим делались Минский каштелян Глебович [589], потом Лоринц Веднер и его наследники [590], затем каштелян Полоцкий Вольминский, маршалок Упитский - Сытинский [591] и в 1682 г. воевода Минский Стравинский [592]. При такой частой смене владельцев (кроме указанных лиц закладную на этот дом имели и временно владели им староста Лидский Николай Францкевич, и потом некая Екатерина Слупская-Курклечинская [593], границы владения незаметно нарушались; постройки без надлежащего досмотра быстро ветшали [594]; часть опустевшей земли занята была Ходкевичем [595] и наследники Стравинскаго - Годлевский и Горский, - считая себя как бы обездоленными, стали предъявлять во второй половине XVIII века иск к базилианам Троицкого монастыря о завладении ими домом Вольминского или Сытинского (так назывался потом дом Жабы [596], и присоединении его к Пятницкой церкви, так как последняя со всеми плацами с 1611 года принадлежала базилианам [597]. Из представленных в суд документов выяснилось, что Пятницкая церковь всегда оставалась в пределах первоначальных своих границ, что заявления противников совершенно голословны и не они - базилиане - присвоили себе дом Вольминско-Сытинский, а, быть может, иной кто нибудь (в другом месте там же прямо указывается на Ходкевича).

Дом Ходкевича (нынешнее помещение управления учебного округа) мы уже называли, когда говорили o борьбе между Ходкевичами и Радивиллами за обладание Софиею Олельковною Слуцкою. С 1643 года со стороны Пятницкой церкви Ходкевич ограничил свои владения и хотел даже поставить каменную стену. Тогда, нужно думать, занята была Ходкевичем земля Вольминскаго, так как свидетели этой стороны при разграничении не упомянуты [598]. В конце ХVII столетия Ходкевичовский дом находился в значительном разорении и на его ремонт потребовалось до двадцати тысяч злотых [599]. До настоящего времени он сохранил свое старинное расположение, с громадным двором и с выходами на две улицы: Большую и Савич - теперь Бакшта [600]. Дальше с юга дом Ходкевича граничил опять с домом Радивилла и его многочисленными пристройками: это бывшие потом, так называемые, клиники Виленского университета. Теперь между этими домами находятся еще другие дома; а до начала XIX столетия все почти пространство от Пятницкой церкви до Николаевской принадлежало исключительно Ходкевичам и Радивиллам. В купчей крепости 1804 года, по которой опекун малолетних князей Радивиллов Александр Ходкевич продал принадлежавший им дом на Большой улице б. Виленскому университету, так описываются его границы: с запада - улица, которая идет от замка к ратушу; с юга - церковь св. Николая (в записи названа костелком) и дома: Мокрецкаго, Вернера, кузнеца Климовича, Романова и Барановскаго; с востока - улица Савич (нынешняя Бакшта), идущая от Августинского монастыря мимо сестер милосердия (госпиталь Савич); с севера - дом ясновельможного графа Ходкевича и Фриланда; дом продавался со всеми помещениями как со стороны улицы Замковой, так и Савич, с двухэтажными службами, подвалами, пивными складами, конюшнями, возовнями, колодцем и двумя большими дворами (и теперь их можно видеть) [601]. Крашевский и Киркор свидетельствуют, что во второй половине ХVI столетия Радивиллы устроили здесь часовню, в которой кальвинисты Чехович и Вендриховский проповедовали и пропагандировали свое учение, что в этой часовне погребен был Николай Черный Радивилл и его супруга [602]. перевезенные потом в Дубинки (имение Радивиллов Виленской губернии и уезда). Остатки яко бы этой часовни можно наблюдать в помещении, обращенном в склад дров, на правой стороне при воротах второго двора... [603]. В 1812 году все помещение клиники было занято под лазарет для отступающих больных, ослабевших французов. Нужда и голод были до того сильны, что могущий еле двигаться больной притягивал к себе, если только позволяли силы, умершего, лежащего рядом с ним, товарища и обгрызал его. Тогда больными были съедены все заготовленные и оставшиеся в клиниках патологические препараты и выпит спирт, в котором они сохранялись [604]. Этот страшный приют голода и болезней с самоотвержением посетил в свое время Император Алекслндр I и царским словом приказал безотложно принять все меры к спасению гибнущих людей. Царская воля была исполнена свято...

В Радивилловском доме отдавались плацы частным лицам под постройку домов. За это вносилась известная плата. Владелец такого плаца с возведенными на нем строениями мог продать его, или же записать кому нибудь другому, с согласия князя. Вместе с тем к новому владельцу переходили и первоначальные по дому обязательства. В таком смысле были записаны в 1724 году Виленской Воскресенской церкви два дома, находившиеся на земле в пределах дворца Радивилла: один, принадлежавший первоначально Стефану Гружевскому, другой Марциану Домбровскому [605].

На погосте Николаевско-Перенесенской церкви около половины XVII стол. находились дома: Николая Юнга, Даниила Стасевича, Феодоры Копыльчевской, Николая Дековича, Дороты Юнговой, Варфоломея Шатрошевича, сапожника Ивана, сапожника Адама Ивановича, Крыштофа Зубовича, Симеона Корычинскаго, Андрея Данцевича, Крыштофовой Кохновичовой и один пустой плац [606]. В 1619 году с южной стороны кладбища Николаевской церкви значился в Рыбном конце дом монастыря святой Тройцы, названный Сапежинским [607]. Свое название он получил от имени Богдана Павловича Сапеги, который в 1685 году пожертвовал его Виленскому братству. В дарственной записи от 6 февраля 1588 года жертвователи между прочим обязали братство из доходов этой каменицы давать шесть коп грошей литовских священникам Пречистенской церкви, а остальную часть доходов распределять на содержание бедных в богадельне, на певчих, на церковную прислугу и на другие благочестивые дела [608]. Дом этот лежал за Николаевским (теперь несуществующим) переулком, за помещением причта свято-Николаевской церкви, где теперь дом, принадлежащий Свято-Духову монастырю. На него в 1598 году напал литовский конюший Павел Сапега и силою вытеснил из него членов Виленскаго православного братства, почему тогда же Сапеге была вручена возным повестка для явки в суд «о выбитье кгвалтовное того братства от его милости пана конюшого з спокойного держанья з дому братства Виленского церковного, у месте Виленском, против Рыбного торга лежачого» [609]. Дальше лежал дом Петра Бракара [610] и на углу Большой и Андреевской улиц - дом Виленскаго мещанина и купца Бальцевича. Это в 1693 году [611]. Но раньше в половине XVI столетия (1569 г.) здесь значится дом госпиталя Виленскаго костела св. Духа, известный под именем Яромолинского, подле улицы Савич с одной стороны и подле дома скарбного писаря Лярка с другой. Дом Яромолинский был освобожден Сигизмундом-Августом в пользу госпиталя от постойной - квартирной повинности и от платежа медовой и пивной пошлины [612]. Упоминаемый здесь дом Лярка, известный до XIX столетия под именем Лярковской каменицы, разделен был потом между наследниками Томкевича и Чаплинского, a с 1635 года целиком приобретен покупкою Виленским свято-Троицким монастырем [613]. За домом Яромолинским - госпитальным начинались уже Амбары или Имбары.

Напротив Пятницкой церкви, на углу Большой и Иоповской улиц (нынешнего Шварцового переулка) находился дом Рожицовский, которым в начале ХVШ века владел Августин Вавржецкий. Сзади этого дома был (есть и теперь) сад и огород, подаренный в 1613 году Радивиллами Евстафию Воловичу [614].

Через Шварцов переулок, на углу, где помещение дирекции народных училищ, бесплатной школы и других учреждений, был дом, дольше других названий сохранявший за собою наименование Элиашевичовского. Он образовался из нескольких других домов. В начале ХVI столетия в этих местах, включая сюда и дом главного штаба, жили Гаштольды и Остыки. При их домах были большие дворы, плацы, огороды, сады и множество жилых и нежилых пристроек. Дворами этих домов можно было пройти с одной улицы на другую, подобно тому, как это можно еще видеть в доме Управления учебного округа, в доме бывших клиник. напротив штаба, в здании Виленских гимназий... В 1543 году София Гаштольд, Виленская воеводиная, «маючи бачность на верные и цнотливые послуги служебника своего Блажиюса Галюса, которые он чинил через немалый час сынови ея небощику пану Станиславу Кгаштольду, воеводе Троцкому, даровала ему дом в месте Виленском и тую суму, которую на тот дом она позычила (одолжила) Виленскому мещанину Лаврину Генриковичу и Ганне жене его и Себестыянови сынови ее»... [615]. Через шесть лет дом Блажия Галла, civis Poznaniensis. мы видим уже в руках доминикан, которые продают его Сигизмунду-Августу. Плату за дом вносит именем Сигизмунда-Августа известный уже нам Иоанн Ульрихович Гозий. Рядом с этим домом Сигизмунд-Август покупает в 1558 году у Виленской мещанки какой-то Мисиовой другой дом с плацем и все это в том же году дарит Виленскому городничему Иову Прейтфусу, который перед тем за год сам купил тут же дом и плац у Варвары Нушифедровой [616]. Таким образом у Иова Прейтфуса в общей сложности оказался уже значительный плац с несколькими домами и другими строениями, выходивший на нынешний Шварцов переулок, который от его имени стал называться Иодовским, прежняя Задаринская улица (Иов в просторечии Иоп). В 1586 году Иоповский дом с плацами и со всеми строениями перешел во владение литовскаго земскаго подскарбия Халецкаго [617], который расширил его прикупкою по соседству новых плацов и домов Виленского мещанина и купца фон-дер-Флета, бывшаго Стульбинского и других [618]. Халецкий все свои владения продал в 1612 году ксендзу Евстафию Воловичу, писарю и референдарию великого княжества Литовского. В купчей крепости сказано, что продаваемый дом лежит на углу Большой улицы и Иоповской, против дома Августина Вавржецкаго, a с левой стороны граничит с домом Ионы, порохового мастера, и огородом Ивана Балашка [619]. Видно, что после пожара 1610 года в состав владений Халецкаго вошла земля бывших здесь домовладельцев райцы Виленского Андрея Матфеевича и потом Солокая, Виленскаго бурмистра [620]. Через семь лет Волович, уже Виленский епископ, продает все свои приобретения [621] Виленскому кустошу и управляющему Жмудскою епископией Мальхеру Элиашевичу Гейшу. От его отчества и владения его стали называться Элиашевичовскими, хотя дом и в последующее время нередко назывался именем первого владельца - Стульбинским.

Епископ Элиашевич всегда нуждался в деньгах и оставил после себя большие долги, почему и дом его в 1636 году был продан иезуитам, у которых еще в 1632 году Элиашевич взял десять тысяч злотых под залог дома [622]. По той же причине в 1620 году он отказался в пользу Виленскаго райцы Августина Вавржецкаго от сада и огорода, принадлежавшего дому и подаренного перед тем Воловичу Радивиллами [623]. Для увеличения личного дохода по дому Элиашевич допускал различные незаконные поступки в ущерб доходности города и королевской казны, почему и король, и город в 1629 и 1630 годах возбуждали против него судебные преследования. Его обвиняли в том, что он отказывается выполнять требования города и нести городские повинности, хотя дом его подчинен городскому присуду. Элиашевич не платил установленного дорожного налога, не вносил платы на содержание городских ворот и стражи, не подчинялся никаким постановлениям города, не давал в своем доме назначаемых установленным порядком квартир для известных лиц и вместо того устроял тайный приют для различных приезжих ремесленников - столяров, маляров, игольников и др., совершенно в противность закону, творил над ними суд и расправу, позволял приезжим посторонним гостям вести взаимную куплю и продажу и многое другое [624]. Если бы на будущее время продолжались такие беспорядки, виновные, на основании королевского решения 1630 года, подвергались денежному штрафу в тысячу коп грошей литовских [625]. Дом Елиашевичовский, после падения иезуитов, перешел в частные руки; теперь принадлежит Виленскому учебному округу.

Настоящее помещение штаба Виленскаго военного округа находится на месте дома, принадлежавшего в ХVI столетии Остыкам [626]. Род Остыков относится к такой же древней почетной литовской знати, как Гаштольды, Радивиллы, Гинтовты, Довойны, Кежгайлы и др. Широкая жизнь втянула Григория Остыка в неоплатные долги и он, находясь в безвыходном положении, задумал измену своему государю и занялся деланием фальшивой монеты. На допросе он повинился в своих преступлениях, указывая причину их в долгах, и просил помилования. Подделкою монеты, по его указанию, занимался еврей. Стефан Баторий велел казнить смертью и Григория Остыка и его соучастника еврея [627]. Имения Остыка, по распоряжению короля, были отданы Бекешу [628], a дом, o котором говорим, в XVII столетии находился уже во владении Пацов. Как видно из завещания Михаила Паца 1675 года, он значительно расширил прежнее помещение Остыков и прикупами соседних домов, и новым пристройками. Так он приобрел дом от бурсы, основанный в 1602 году каноником Амвросием Бейнартом [629]; другой дом купил у литовского хорунжего Вушли [630]. Продали Пацу свои дома некто Гейштад и наследники Дубовича [631], бывшие дома Бильдюка и Виленского мытника Якова Яблки [632]. Соединенные в одно, они образовали большой квартал, который с рынка выходил на другие задние улицы. Здесь в нижних этажах было много подвалов, лавок, пивных складов, много помещений для торговцев и др. [633] По смерти Михаила Паца его достояние перешло, но завещанию, его племянникам Ивану и Петру Пацам, Ивану Воловичу, Иерониму Ляцкому, Бонифатию Пацу и другим братьям, часть сестре, многое досталось иезуитам и особенно много назначалось на окончание и устройство Петро-Павловскаго костела на Антоколе. Дворец Паца, в котором во второй половине XVII столетия останавливались короли польские, когда приезжали в Вильну (замок был разрушен и оставался в запустении), примыкал по направлению к Стеклянной улице к госпитальному дому, под названием Бзоловскаго. В конце XVII века со всеми находящимися в нем лавками, жилыми помещениями, пивными и другими строениями, дом Бзоловский находился в заведывании Виленскаго госпиталя св. Лазаря, который состоял при свято-Троицком братстве. Далее находился дом Виленского купца Иоанна Штрунка [634]. Дом Доброгостовского граничил уже с землею церкви Воскресения Христова на которой находились помещения священника и некоторых частных лиц [635]. Рядом с землею Воскресенской церкви но Стеклянной улице находился дом Палецких. Один из них. как мы говорили, был основателем в Вильне стеклянной фабрики и пользовался исключительным правом вести в городе оптовую торговлю стеклом как своего производства, так и выписывать его из заграницы. От его дома и магазинов со стеклом сама улица, нужно думать. получила название Стеклянной.

Чрез улицу напротив Воскресенской церкви лежал дом, принадлежавший в XVI столетии скарбнику литовскому Ивану Семеновичу Зарецкому [636]. Рядом с домом находилась в 1575 году типография Мамоничей, принадлежавшая перед тем Бабичам. Яков Бабич был Виленским бургомистром. Здесь впервые в западной России (Беларуси - Л. Л.) началось печатание славянских книг около 1525 года (по другим около 1522 г.). Появились апостол, акафистник, псалтирь, часослов. Во второй половине XVI столетия дом Зарецкого переходит в собственность Мамонича и рядом с домом в его типографии работает с 1575 года Петр Тимофеевич Мстиславец […]. Много в начале помогали ему и материально пособляли в типографском деле Григорий Александрович Ходкевич и Зарецкие, как названный нами литовский скарбник, так и брат его Зенон, Виленский бургомистр. Из типографии выходят: напрестольное евангелие, псалтырь, апостол, октоих, катехизис, литовский статут и др. [637] Но в 1598 году мы встречаемся в актах с многими процессами против Богдана и особенно Луки Мамонича по делу o неплатеже ими долгов [638]. Выли описаны все дома его в Вильне [639] и имения: Порудомино и Повильна. «со всими млынами, кгрунтами пашными, сеножатями, лесами дворными». Правда, что Лука Мамонич, в это время скарбник Виленский, протестовал против отчуждения у него собственности, a поверенный его, «з многими мужиками собранными з кийми и з розными бронями, прибегли з великим пудом, поведили (возному), иж дей якобы в неведомости его милости пана скарбного и нас слуг его вчора есте тут прыежджали и сегодня приехали, a так пан мой вам через мене того увязанья (ввода во владение) не поступует и боронит» [640]; но из дальнейшего видно, что недвижимое имущество Мамонича с начала XVII столетия стало переходить в другие руки [641]. С тем вместе и типография его перешла в ведение Виленского Свято-Духовского братства, которое с этого времени (около 1628 года) широко раскинуло свою благотворную деятельность. Рядом с Зарецковским-Мамоничовским домом лежал в рынке госпитальный Калетниковский дом [642], a там еще несколько малых домиков и потом мясные ряды.

По другую сторону рынка ыа Имбарах с XVI века обращают на себя внимание дом Хотеевский и другие два, известные под названием Гелды [643]. Гелды - это были торговые товарищества, участниками в которых могли быть русские люди и природные литовцы без различия вероисповедания. Эти товарищества имели на Имбарах три громадных названных дома, с обширными в них складами и подвалами [644]. Гранича с домом Бурбы в начале Имбар от свято-Николаевскаго собора, Гелды простирались до госпитального, так называемого Коробелинковского дома. Часть Гелд принадлежала Луке Мамоничу [645]. Но в 1608 году малую Гелду и Хотеевскую мы видим уже в руках у братьев Максимовичей, которые тогда же продают их торговому товариществу: Луке Соболю, Мартину Михайловичу, Ивану Гавриловичу, Семену Красовскому, Семену Ивановичу, Новгородцу, Феодору Кушеличу, Феодору Гавриловичу, Козьме Клинчу, Еську Ивановичу и Анне Васильевне Милявчиной - мещанам и купцам Виленским и их потомству [646]. Большая Гелда была куплена у Головни Виленским мещанином Семеном Ивановичем Азаричем, который имел известную часть и в малой Гелде [647]. Сын Семена Азарича Иероним продал принадлежавшую ему часть в малой Гелде и Хотеевской Виленскому райде Захарии Шитику [648]. В конце ХVII века Гелда Большая и Хотеевская перешли в частные руки и были разделены между многими владельцами, a Гелда малая до сих пор по завещанию остается собственностью свято-Духова монастыря. Тут же на Имбарах были дома Ивана Шитика, Ивана Василевского, постригальня, много лавок и разного рода складов. по преимуществу с железом [649], дом Пинского владыки Григория Михайловича, бывший потом в части Бражица, Сальцевича и наконец монастырский [650] и другие [651].

По средине рынка находился ратуш. По преданию, на этом месте убиты литовцами при Ольгерде семь человек францискан, которых Гаштольд выписал в Вильну для распространения латинства. Ратуш составлял необходимую принадлежность городов, пользовавшихся Магдебургским правом. В нем происходили все суды, касающиеся мещан Виленских, ведались все дела. относящиеся до городской экономии, благоустройства и порядка. По постановлению Сигизмунда первого, в ратуше в известное время должны были заседать отдельно в одной избе бургомистр и радцы, a в другой - войт и лавники. Дела общего интереса решались по взаимному соглашению между обеими избами. Участвующим в городском самоуправлении запрещалось под присягою распространять вести относительно городской казны и передавать на сторону какие нибудь, особенно секретные постановления. В ратуше хранились общественные деньги, и устроен был особый архив для хранения городских дел, преимущественно различных привилегий. Требовалось для большей безопасности удалить отсюда различные горючие вещества, в том числе порох, и если бы в данном случае потребовалось построить новое здание, то расходы на него покрывались из сумм общественных. «А до скарбу и до привилиов меских мают быти чотыри замки, a чотыри ключи, а до оных замков мают быти два ключа у бурмистра веры римское, a два у бурмистра греческой веры; a тые скарбы, которые там будут ховати, по личбе шафаром, не мают быти рушоные, одно на посполитую речь того места з ведомостью всих, и в книги писати, што которого року будет взято до скарбу, a тые книги в скарбе мают бытии». В ратуше находились меры и весы. Квадратное ратушное здание обстроено было многочисленными каменными «клетками» и «передклетями» со складами различных товаров [652]. Здесь были ряды сольные, в которых продавали соль, сельди, масло, воск [653], ряды суконные, мелочные, коренные [654], камеры для сбора пошлин, склады оружия и городских запасов, городская тюрьма и особенно отделялся прекрасный скорняжий дом [655]. С одной стороны ратуша стоял позорный столб, с другой виселица, необходимые видимые знаки Магдебургскаго права. Над зданием ратуша возвышалась громадная высокая башня (около 144 футов), на которой между прочим находились часы. Здесь по временам играла музыка, a часы давали знать, когда жителям следовало тушить в домах вечерние огни [656]. В 1781 году башня в ратуше упала и своим падением причинила громадный вред как городскому архиву, так и множеству дел латинского духовенства, которые взяты были сюда для необходимых справок и временно помещались в ратуше [657]. Несчастий с людьми от падения башни не было, так как наклонение её стали замечать заблаговременно; думали даже остановить её падение и приступили к необходимым работам. Но увеличивающееся отклонение башни становилось все более заметным, а испытываемое сотрясение при работах грозило неминуемым падением. Работы были остановлены, рабочие отправлены по домам, запрещено подходить к ратушу со стороны Немецкой улицы и объявлено жильцам соседних домов, чтобы на всякий случай они держали окна приотворенными для избежание вреда в домах от сильного сотрясения воздуха при падении башни. Она действительно упала через два дня после сделанных распоряжений [658]. Башенные часы в ратуше до падения были сняты и повешены на башне костела св. Казимира [659]. Нынешний ратуш устроен около 1783 года, а с 1845 года в нем стал помещаться театр.

В восьмидесятых годах прошлого столетия много шума наделала пущенная кем то весть, что около ратуша открыто местонахождение ртути. Начались секретные её поиски. Финансовая литовская комиссия и даже король заявили неудовольствие Виленской администрации, что она молчит o таком важном для государства открытии и не дает ему надлежащего хода. При помощи местных ученых были сделаны расследования, которые выяснили, что Виленская почва по её составным частям и свойствам решительно не может заключать в себе настоящих жил ртути; что, с другой стороны, в торговых ратушных складах находилось у одного купца в банках значительное ея количество; что эти банки были разбиты при падении башни и ртуть ушла в землю. Вот эта то находимая в земле в некоторых местах ртуть и послужила причиною всего поднятого шума [660].

За ратушем по улице к Острым воротам, по правой стороне, минуя Конную улицу (нынешнюю Миллионную), находились дома известного уже нам Мамонича [661]. В XVII столетии они носили название «камениц Тешинских или Ты(и)шинских». В 1681 году Варвара Мамоничовна, продавая недвижимое имущество отца своего, между прочим в записи говорит: «до того продаламъ на вечность и каменицы две въ месте Виленском, въ которых мне половица належала... водле дому меского гостинного, подъ меским правомъ лежачие, называемые Тышинские и зъ склепами тыми, которые небощик малжонок мой пан Владимир Жоховский презыскъ одержалъ, яко се сами в собе тыи каменицы маютъ: одну каменицу Тышинскую, што водле самого дому гостинного лежитъ... a другую каменицу, ту-же прилеглую»... [662].

Далее следовал гостиный дом или двор с большими разного рода пристройками [663]. O нем уже была речь. От земли и построек свято-Троицкаго монастыря его отделял небольшой переулок, теперь не существующий. За переулком начиналась так называемая Троицкая гора, с мужеским и женским монастырем, с садом, огородами, с кладбищем, со многими домами, богадельнею, школою, с церковью св. Петра и её пристройками. «Гора Троицкая и все, что в настоящее (1701 году) время принадлежит монастырю и церкви, говорим словами свято-Троицкой монастырской хроники 1701 года, заключается в следующих границах. Если от богадельни, принадлежащей монастырю и нижних въездных ворот (они были во дворе нынешнего помещения соборного причта) будем направляться к другим воротам, то влево от этих ворот церковный погост и монастырская школа или бурса, от которой тоже влево идут городские здания, простирающиеся до дома... (пропуск в подлиннике), до подвалов и развалин бывшей церкви св. Петра. Дальше влево начинается монастырский сад, отделенный от церковного погоста каменною стеною». Он, по указанию названной хроники, прилегает к забору и дому Томкевича и подходит к дому виленского мещанина Цыбульскаго, в переулочке, возле городской стены. От дома Цыбульекаго, при самой дороге, вдоль улицы и стены, окружающей город, идет вокруг монастырского сада забор до деревянного монастырского домика, находящегося на той же улице. За домиком этим, при стене, находятся две монастырские каменицы: одна Дубовичовская, a другая купленная у Репницкой; эти дома окружают сад по направлению к Конной улице и Босачкам (б. женский латинский монастырь. где теперь базар) и простираются до пустых камениц, прилежащих к дому, приобретенному от Репницкой. Минуя эти пустые здания и направляясь к монастырю, сад примыкает к каменице г. Закревскаго и соседней с нею и, наконец, к каменице Тьшинской, подчашины Виленской, садик которой, окруженный каменною стеною, сдается в сад монастыря, до его забора и до городских камениц, примыкая к самым их дворам. Кроме того на заднем дворе, при монастырских воротах, подле каменицы базилианок, на Конной улице, есть деревянный домик с некоторыми каменными постройками, пожертвованный монастырю Колендою. Домик этот также принадлежит к Троицкой горе, так как он входит в пределы монастыря каменными постройками, в которых теперь (1701 г.) устроен пивоваренный завод [664]. В 1612 году Иосиф Рутский показал семнадцать домов, построенных на церковной земле и так как некоторые из них служили помехою, по своему соседству, монастырю и церкви, то королевским декретом приказано было снести их [665].

Таким образом видно, что за малыми исключениями свято-Троицкому монастырю принадлежало почти все пространство между несуществующим ныне переулком, около бывшего гостиного двора, Конною улицею, которая в монастырской хронике иногда называется Хачучинскою [666], городскою стеною к Острым воротам и Островоротною улицею опять до гостиного двора. O других монастырских владениях в городе скажем в своем месте. Заметим только, что возле Острых ворот находился дом Цырковского, наследники которого записали его Троицкому монастырю [667]. Ближе к монастырю стоял дом Прокши, частью деревянный, частью каменный. С давних пор он был в его заведывании. Заднею стороною он опирался о монастырский госпиталь и лежал между домами с одной стороны Виленского купца Кононовича, с другой - свято-Троицкаго госпитального. В 1640-м году дом Прокши был продан монастырем соседу - Кононовичу [668]. По правой стороне улицы от Острых ворот в город все пространство, занятое теперь костелом св. Терезии, женским духовным училищем и свято-Духовским монастырем принадлежало во второй половине XVI столетия Виленскому братству [669]. Крашевский говорит [670], что на этом пространстве находилась даже улица Непроходная (Nieprzechoża), которую около 1636 года заняли кармелиты босые под свои костельные постройки; в замен они дали монастырю другие плацы. Далее кругом Духова монастыря по Большой и Субачей улице находились дома и плацы, принадлежавшие или братству, или большею частью известным в свое время богатым купцам. O монастырях, церквах и костелах XVI и XVII столетиях будем говорить отдельно.

По соседству с домом Шимкевича, который в начале ХVII столетия принадлежал Настасье Тризнянке и граничил с землею свято-Духова монастыря, находились дома Гомшеевский и Якова Кондратовича. Тот и другой были на половину каменные, на половину деревянные. Первый был куплен Виленским братством у ловчаго литовского Ивана Нарушевича, "а другій домъ, также муромъ и деревомъ побудованы, вечностью надал имъ, говорит королевская грамота, на тое-жъ братство их церковное мещанинъ нашъ Виленскій, братъ их, до того братства уписный, Іаковъ Кондратовичъ: которые домы обадва посполъ з собою лежатъ в месте нашомъ столечномъ Виленскомъ, идучи зъ рынку до Острое брамы по левой руце у певныхъ границахъ межи домами, зъ одное стороны подле дому, деревом побудованого, Филипповое Шимковичовое, a теперешнее (1592 г.) Яновое Завищиное Настазіи Тризнянки, a з другое стороны подле дому мурованого детей мещанина нашого Виленского зошлого Богдана Пашковича Видблянина» [671]. Оба названные дома Нарушевича и Кондратовича братство, с согласия короля, соединило в один и в нем предположило открыть братскую школу для приготовления людей ученых, духовных и светских. «Мают и вольны будуть, говорится в королевской грамоте, помененные братя братства церковнаго… до того дому своего брацкого сходечися намовляти и вшелякие потребы брацтва своего отправовати, где им того потреба окажет, также людей в письме ученых духовных и свецких так много, колько того потреба укажет, ховати и школы брацкие науку дотем языка греческого. русского, латинского и польского в том дому своем брацком мети и книги всякие новаго и старого закона, ку науце детем и всего народу христианского и иные всякие справы духовные, свецкие письмом грецким, русским, латинским и польским друковати и детей брати уписное народу хрестианского и убогих сирот в школе их брацкой дармо учити и иншые учинки позорные и милосердные ведле постановеня и артикулов брацких... отправовати мают водлуг преможеня своего и церковь набоженства своего на тых помененых кгрунтех домов своих брацких, яковую мети похочут, вольно им будет муром и деревом збудовати и всяких обыходов набоженства их водлуг звычаю хрестианского свободне и добровольне уживати позволяем» [672]. Здесь в братской школе были и действовали такия высокие личности, как Леонтий Карпович, Мелетий Смотриций, Иосиф Бобрикович и другие [673]. В конце ХVII века деятельность школы значительно слабеет, а потом и совершенно прекращается. Далее находился дом и огород Богдана Пашковича Видблянина. с которым, как мы видели, граничил братский дом [674]. К дому Пашковича с другой стороны примыкал двор Виленского мещанина Шнипки, который, т. е. двор, до завещанию владельца в 1594 году, немедленно должен был перейти в собственность Виленского братства. «А так иж ми Пан Бог, говорит в своем завещании Шнинка, на сес час хоробою наведати рачил, зачим и смерти ся сподеваю, тогда я постерегаючи, абы то на души моей не зоставало (ино вжо o тот двор мой еще перво сего учинил есми певное постановенье и торг з братством церковным Виленским), тую продажу мою теперь сим тестаментом моим врадовне ствержаю и оный двор братству церковному у поссесыю подаю..» [675]. Двор Шнипки был значительных размеров и выходил на две улицы. С ним граничил дом Сутулинских, мещан господарских Виленских [676]. На Островоротной улице были еще и другие «каменицы». Под 1618 г. в актах записана жалоба князя Гедройтя об отнятии у него в 1616 году золотого с дорогими камнями перстня «в каменицы названой Хлюдинской, в месте Виленском, на Острой улицы, против церкви светое Тройцы, подле каменицы пани Валашковой лежачой» [677].

Местность между Имбарами и Субачей улицею в ХVI столетии была занята незначительными постройками, которые в начале XVII столетия большею частью уничтожены для устройства здесь костела св. Казимира и других соответственных зданий и образования кладбища. В 1620 году известный нам домовладелец Пашкович жаловался на бывшего слугу своего Неборскаго, который тайно бежал от него, заграбивши у него много вещей. Кухонный котел был опознан у Неборского и когда его хотели поймать с поличным, он, «приходечы ку воротам з рынку до костела светого Казимера, утек; за которым то Миколаем Неборским. яко за шкодником, выросток его пана Пашковичов гонилсе... только до ворот цвинтарных, a не далей, и недогонивши его, тот котел взявши пред воротами цвинтарными, до каменицы его пана Пашковича отнес» [678].

На Субачей улице, которяя ограничивала земли св.-Духова монастыря и которая славилась тем, что на ней жили богатейшие в свое время купцы [679], находились дома Иеронима и Петра Азаричей [680], Крыштофа Блина, потом Бычковскаго, известный под именем Крыштофовскаго [681], Акулины Дорофеевичовой [682], Самуила Филипповича [683], Романовича [684]. Сульжица, Страшкевича, Кушелевича [685]. Все эти лица обладали значительным состоянием, имели родных или близких в составе братии Виленскаго святаго-Духова монастыря и болыпую часть своего имущества записали в его пользу. На Субачей улице был каменный дом Минкевича, который купил Карл Станислав Радивилл и подарил его ксендзам кармелитам [686]. Здесь же находился плац с домом Воловичов, который потом принадлежал мещанину и райце Виленскому Сенчичу, a в 1601 году ратушному писарю Бенедикту; a лежал тот дом «напротивко церкви заложеня светого Духа братства русского» [687]. В 1597 году последовало заявление вознаго, «что при нем чинила пильность Ганна Григорьевна Цыбульская, бургомистрова Виленская, в дому, в каменицы, в месте (Виленском, где она) з малжонком своим мешкает, лежачой в рынку, недалеко Острое Брамы, на рогу Субачовое улицы, против меского (гостиннаго) дому, недалеко церкви светое Троицы набоженства русского», по делу о неуплате ей долга Солокаем, Виленскиы восковничым и дровничым [688].

Немецкая улица, по свидетельству Виллихия, уже около половины ХVI столетия была застроена каменными домами [689]. На плане Вильны Брауна на первом месте представлен монетный двор [690]. Это место с домом в половине XVI столетия принадлежало Горностаю, литовскому подскарбию, который и состоял заведующим литовским монетным двором. Его предместниками были Иван Лютомирский и Юст Десий, поставивший монетное литовское дело на высокую степень развития и совершенства [691]. Монетный двор занимал большое пространство и лежал в начале Немецкой улицы, на правой её стороне от ратуша [692]. Во времена великого князя литовского Александра чеканили только денары и полугроши. Балинский говорит, что упоминаемые в документах времени Александра рVбли литовские были ничем иным, как продолговатыми палочками - кусочками серебра [693]. При Сигизмунде I и Сигизмунде-Августе литовская монета была хорошего достоинства, выше польской монеты, почему в Литве постоянно жаловались на одинаковую ценность её в обращении с польской [694]. В 1572 году Сигизмунд-Август сделал распоряжение, чтобы монета чекана времени до 1572 года ходила по цене старой, прежней и чтобы за два гроша литовских давалось два с половиною гроша польских [695]. Около половины ХVII века из Вильны монетный двор переведен был в Ковну. В 1665 году король Иоанн-Казимир писал подскарбию литовскому Киршенштейну распорядиться, чтобы Горн, арендатор монетного двора в Ковне в возможной скорости начеканил сумму в 10897 злотых, которою следовало выкупить серебро кафедрального латинскаго костела, заложенное в трудных обстоятельствах республики [696].

Напротив монетного двора через улицу, несколько левее, где теперь гостиница Познанского, стоял дом вельможи Остыка. того самого, которого Стефан Баторий, как мы говорили, приказал лишить жизни за государственную измену и подделку монеты. К Познанским дом Остыков перешел от Важинских. На фронтоне этого дома до сих пор в нише стоит человеческая статуя с завязанными глазами, с мечем в одной руке и с весами в другой. По преданию, постановка этой статуи современна якобы казни Остыка; в ней все преступники - будь они богатые или знатные - одинаково должны видеть грозную, карающую всех справедливость. По другим, Важинские хотели представить в эмблематической статуе свой фамильный герб. Вернее всего по Киркору то, что названная статуя с символами справедливости поставлена на этом доме тогда, когда в нем некоторое время заседал главный литовский трибунал [697]. Рядом с домом Остыка находился дом литовского скарбника Луки Мамонича, который, как и все другие его дома и имения, перешел за долги в чужие руки [698].

Где в настоящее время аптека Велька, там в ХVI и ХVII столетиях находился дворец Потея и с ним рядом дом, принадлежавший ордену Павлинов [699]. Их выписал в Вильну Витебский воевода Казимир Потей, брат гетмана. Он завещал им незначительную денежную сумму и пожертвовал соседний плац на устройство костела. Подскарбий литовский Михаил Коцелл подарил им небольшую и поврежденную каменицу, едва приносившую доход в 250 флоринов. Для принятия этих пожертвований явились в 1727 году Павлины из Ченстохова. Но так как учрежденные фундуши оказались довольно скудными и не представлялось возможным лить так, как того хотели Павлины, то они и поспешили убраться отсюда восвояси. С 1759 года их более не видно в Вильне [700]. На углу Немецкой улицы и Николаевского переулка лежал дом под названием Солодеевский, а напротив его воскобойня. В 1602 году ксендз Войтех Воболевич жаловался на Исаковича и Вилиховича за насильственное задержание его на Немецкой улице, когда он с своими спутниками, «яко люди спокойные, никому ничого невинни, шли добровольною улицою мимо каменицу Солодеевскую ку каменицы вельможного пана Яна Глебовича» [701]. В ХV столетии воскобойня значится по городским актам на Заречье [702].

С другой стороны Николаевскаго переулка и Немецкой улицы находится «каменица», которая с переменою владельцев меняла и свои названия. Первоначально она принадлежала Рудомине [703]; потом переходила к Якштелю, Россохацким, Мосевичу, Кащицу и иезуитам. В 1740 году эти последние променяли её с лютеранами на дом Солтановский на Замковой улице [704]. Якштелевский дом граничил с главным местонахождением лютеран и это было для них очень выгодно; иезуиты взаимно получили при промене тоже удобство. Настоящее помещение пастората и лютеранской кирхи расположено в доме Николая Тарлы, который в 1573 году продал его Тальвошу. От него через десять лет дом был куплен немецкою лютеранскою общиною. Внешняя физиономия помещения пастората носит на себе все следы старины. Ворота низки, от времени как бы ушли несколько в землю, построены на сводах и могли служить даже крепостью в доброе давнее время. Один за другим тянется несколько дворов; соединения между ними бывают коридорами, иногда совершенно узкими, темными, сводчатыми; кругом одного дворика высится небольшой каменный в два этажа домик, с старинными окнами, прямыми свидетелями прожитого давно прошедшего. Заметим это важное, серьезное по виду, пожалуй угрюмое помещение; к нему мы будем еще возвращаться [705]. Оно с одной стороны граничит с каменицей Рудомины. a с другой - с домом Пепинга. Дом Пепинга или Попинга назывался первоначально госпитальным или вдовьим домом; доход с него шел в пользу убогих. Гетман литовский Крыштоф Радивилл купил его у некоего Станислава Жебровского и цирюльника Мызельтына и подарил своему доктору Леттову. Последний в 1644 году продал дар Радивилла старшинам лютеранского костела и тогда другой Радивилл Януш отказался от всех прав на этот дом. По сказанию хроникера лютеранского костела, в нем до сих пор хранится каменная плита с надписью: «Władysław IV. 1683 г.» и с литовско-польским гербом, которая находилась в стене над воротами, как знак того, что этот дом освобождался от платежа различных государственных повинностей [706].

Далее в начале XVI столетия лежал дом Ульриха Гозия, перешедший к его сыну Иоанну. Это тот самый Гозий, который занимался в Вильне очень сложными постройками: многие мосты, мельницы, госпитали, дома были построены им, как мы уже указывали. Громаднейший дом Гозия был образцом современного строительного искусства и имел даже водоснабжение [707]. От Гозия дом переходил: к подкоморию Войне, Данилевичу, Меллеру и Клецу; от последнего и дом долгое время назывался Клецовским. После Клеца домом владел подскарбий литовский Флемминг, потом Бржостовские и Миллеры; и теперь он известен под именем Миллера, хотя и не принадлежит ему. Часть Гозиушовскаго дома отошла к лютеранской общине по духовному завещанию доктора Меллера в начале XVII столетия. Во всяком случае и теперь этот дом очень большой, с обширным двором, (а прежде было три двора и огороды; дворы были проходными на другую улицу, теперь не существующую, напротив ворот бывшего францисканского костела), на котором расположено очень много различных жилых и не жилых построек, с наружными при них ходами и галереями [708]. Почти до половины текущего столетия в доме Миллера происходили общественные собрания, давались балы, концерты, устроялись маскарады.

Последний дом на углу Трокской улицы и Немецкой принадлежал в XIV- XV столетиях Гаштольдам [709]. В 1579 году Стефан Баторий, желая явить особую королевскую милость земскому подскарбию Лаврину Войне «взглядом велице значных заслуг его господарю и речи посполитой», дал и даровал ему дом «спадковый, называемый Кгаштольдовский, мурованый, в месте Виленскоы на улицы Немецкой, который лежит на рогу тое улицы Немецкое и улицы Троцкое, боком одным од дому Юрка Намечника, a тылом до дому Щасного Матейковского, мещан Виленских... A яко нам господару? говорит в дарственной грамоте Стефан Баторий, и до скарбу нашого, так и до враду местского Виленского з оного дому никоторое повинности полнити не будут повинни, вживаючи з оного дому во всем вольности и свобод шляхецких, которых з добр своих панове рады и станы великого князства Литовского вживают» [710]. Такое положение дома Лаврына Войны указывается и в акте 1592 года [711], в котором значится, что сын Лаврына Войны Андрей не явился в указанный дом в назначенное время с своею сестрою, Доротою, для выдачи её замуж за Юрия Комаевскаго, за которого уже раньше по договору она была помолвлена. Дом Войны переходил потом во владение Огинских, Тызенгаузов, Фитингофов; в последнее время он славился какою то серебряной залою [712]. На Немецкой улице были еще в ХVI столетии дома князей Слуцких [713], Тышкевичей [714], Кишки [715], Глебовича [716], Войганаровича [717] и много других [718], менее важных. Между домами находились свободные плацы, сады, огороды [719].

На Трокской улице значительная часть плацев и домов принадлежала вначале францисканам. Здесь был их монастырь с обширными постройками и кладбищем. Нуждаясь в деньгах, они постепенно продавали (в XV-ХVI веке) как земли кругом монастыря и по Трокской улице, так находящиеся и в других частях города [720]. На приобретаемых незначительных участках земли селились люди среднего состояния: Сулятицкие, Водорацкие... [721] Выдающимися владениями на Трокской улице были дворцы Пацов, Бржостовских два [722], Александровичей [723].

На углу Немецкой и свято-Духовской или Доминиканской улицы, где теперь европейская гостиница, был в последнее время дом Шульца, профессора архитектуры в Виленском университете. Прежде это место частью принадлежало Сапегам, к которым в начале XVIII столетия перешел и соседний на Доминиканской улице дворец кн. Полубинских (теперь высшее женское Мариинское училище). В 1722 году епископ Виленский Константин Бржостовский выписал в Вильну орден пиаров, надеясь при их содействии поднять нравственный уровень среди своей паствы. Пиары во всей Европе тогда были известны как строгие подвижники науки и ревнители высоко нравственного распространения образования среди юношества. За это они пользовались общим вниманием и глубоким уважением. Благотворная деятельность пиаров в Вильне скоро была замечена. Но в 1729 году умер Бржостовский, и пиары остались без всякой почти материальной поддержки. Тогда князь Антоний-Казимир Сапега, сам глубокий ревнитель общественного народного образования, подарил пиарам для открытия коллегии свой дворец на Доминиканской улице и прилежащую землю, с обязательством заняться образованием и воспитанием детей бедных шляхтичей, на первый раз в количестве шести человек. Первыми учредителями и устроителями пиарской коллегии были такие даровитые мужи, как Матфей Догель, Тыминский, Россолецкий, Цяпинский [724]. Для указаний приезжал в Вильну и пиар Станислав Конарский. Не смотря на все противодействия иезуитов [725], коллегия была открыта. Матфей Догель [726], прикупивши еще дом для конвикта на бывших Сапежинских плацах, начал возводить костел (где европейская гостиница); при коллегии основал значительную библиотеку, приобрел математические и физические приборы и инструменты и выхлопотал у короля привилей на устройство собственной типографии. Но иезуиты не дремали. Коллегия несколько раз горела. A когда умер в 1769 году Догель, то средств на продолжение работ не хватило. Хотя был выписан уже художник Гюбель для расписывания начатого постройкою костела, но последнюю, за неимением средств, пришлось приостановить, а потом и совершенно прекратить. На фундаментах костела Шульц поставил свой дом, a коллегия пиарская с конвиктом удержали до настоящего времени свое назначение: здесь воспитывается юношество: сначала был дворянский институт, а теперь высшее Мариинское женское училище [727]. За домом Сапежинским к Игнатьевскому переулке лежали дома Петра Ивановича Плюща, Шемиота напротив доминиканского костела и шорника Михля. В конце XVI столетия дом Шемиота купил каноник Вильчополский и в 1610 году, перед смертью, записал его доминиканам. «Но так как они, доминиканы, говорит в завещании Вильчопольский, затеяли против меня интригу и, без моего ведома, в мое отсутствие выхлопотали у Трибунала для себя право на ввод во владение завещанным домом, который я купил за восемьсот коп грошей литовских, то за такой их поступок я лишаю их на один год права пользоваться доходами дома и жертвую их в пользу бедных госпиталя святой Троицы... По истечении года дом должен быть отдан оо. доминиканам на вечное время; пусть пользуются им на здоровье; a за упокой моей души пусть совершают святую литургию, согласно сделанному постановлению... Об одном во всяком случае считаю нужным поставить в известность, что если бы случился купец, пожелавший приобресть от доминикан пожертвованный им мною дом, они ни в каком слVчае не должны допускать эту продажу; они одни должны брать с него аренду, пользоваться ею на здоровье, ремонтировать дом и не допускать его порчи». Наблюдение за исполнением завещания возлагалось на Виленский капитул с епископом во главе [728].

Противоположная сторона Доминиканской улицы, от костела к Виленской ул., занята была в конце ХVI в. домами Войны [729], каштеляна Жмудскаго Николая Нарушевича [730] и Крыштофа Нарушевича [731]. Упоминается еще около этого времени дом какой-то Яновой Рашевской [732], Петра Мицевича [733] и других. Около костела Доминиканского был монастырь, а сзади большое кладбище [734].

Виленская улица, хотя вела "к мурованому" мосту на Вилии, но оканчивалась с своею брамою при соединении её с Гористым переулком, у дома Инчика. За Виленскою брамой начиналось предместье - Лукишки. В 1635 году было заявлено об убийстве воспитанника Виленской иезуитской академии Павла Вишневскаго, когда тот ехал "з дому Хребтовича, за Виленскою брамою, недалеко двору его милости пана воеводы Виленского" (Радивилла) [735]. Упоминаемый двор Виленскаго воеводы - это теперешнее помещение дома Человеколюбивого Общества. До начала девятнадцатого столетия он находился в руках Радивиллов. По некоторым догадкам, в этом доме впервые в половине ХVI века были устроены собрания кальвинистов [736]. По другим, указанное явление имело место в ином доме Радивилла, по соседству за Закретом [737]. Громадный Радивилловский дворец и теперь выходящий на три улицы, с обширными плацами, со множеством разнообразных построек, в ХVI столетии был еще обширнее и граничил почти своими владениями с четвертою улицею - Преображенской. Здесь в. последнее время были дома Костров и Кулаковскаго. Сад при доме Кулаковскаго - это бывшее с 1556 года до начала нынешнего столетия лютеранское кладбище, место для которого в свое время отведено было в части обширного сада Радивилла Черного. Когда Богуслав и Януш Радивиллы окончательно утвердили за лютеранами это место, они поспешили построить здесь госпиталь и деревянную часовню, которая в актах известна под именем шопы за Виленскою брамой [738]. На этом кладбище первоначально хоронили всех протестантов. Но в начале XVII в. реформаты основали для своих последователей особое кладбище, по правой стороне за Трокскою брамой, на плацах, принадлежащих тоже Радивиллам, где теперь помещение реформатской коллегии. К началу XIX столетия и того и другого места оказалось мало, хотя первоначальное кладбище лютеран было увеличено соседним новым плацом, пожертвованным с этою целью Мюнстером. Потому в 1805 году оба протестантские кладбища решено было правительством вывести за город; для них назначалось общее место на Погулянке [739].

При Виленской браме находились дома Якова Чичка [740], Обрицких [741], Михаила Фронцковича [742]. Далее нужно упомянуть o доме Абрамовича, в котором с 1845 года помещаются Виленские губернаторы; от его имени и нынешний губернаторский переулок назывался Абрамовичовским. Дом, о котором говорим, известен не столько своею давностью, сколько тем, что в нем с конца ХVIII века устроен был Виленский театр и в нем играли замечательные по своему времени артисты. В 1845 году одна половина Виленской театральной труппы устроилась в ратуше, а другая, образовав самостоятельное отделение, стала давать представления в обширном помещении, соседнем с домом губернатора (дом Вишневских). Киркор говорит [743], что этот обширный дом, при котором и в настоящее время находится очень большой двор и сад, принадлежал во время оно Радивиллам. Не здесь ли нужно искать «каменицы езуитов колеюма Виленского, лежачое на улицы Вилейской», из которой, по свидетельству актов 1598 года, подписок земский Виленский Даниил Новицкий, «выскочивши, с помочниками своими безвинне почал бити некоего Ярошевскаго, когда тот у вечор зачинял окна в мешканю, господе своей, (квартире) в дому Бенедыкта Чычка золотара, тут в месте Виленском, на улицы Вилейской, недалеко брамы Вилейское в муре лежачом» [744].

Напротив бывших домов Абрамовича и Вишневскаго находились Екатерининский костел с женским монастырем ордена Бенедиктинок, вызванных сюда в 1622 году; для них тогда же начат постройкою костел и монастырь [745]. Владения Екатерининского костела граничили с одной стороны с Доминиканским монастырем, a с другой - через Игнатьевский переулок, с монастырем иезуитов. Таким образом громадное в городе пространство с ХVII столетия заняли почти сплошь рядом три латинских монастыря: два мужских и один женский.

Во всем квартале, который в ХVI и ХVII столетиях назначался для жительства евреев не было сколько нибудь замечательных в историческом отношении зданий. Можно назвать дом графа Саваневского на Поперечной улице, пожертвованный Троицкому монастырю с благотворительною целью [746]; там же дома Рынка, Ивана Балашка и Якова Мынцара [747] мясные ряды [748]; каменицы Слуцкую и Кишчинскую, которые пользовались особыми правами и привилегиями и освобождались от платежа различных государственных повинностей [749], каменицы Шенциловскую-Буракевичовскую [750] и Бухнеровскую. Последняя находилась между Еврейскою и Ятковою улицами и в 1702 году была пожертвована Виленскому Свято-Троицкому монастырю бургомистром Иваном Огурцевичем. Бухнеровский дом, по замечанию монастырской хроники, подлежал городской юрисдикции, но прибывающие в Вильну различные чиновники в нем не останавливаются, как по причине чрезвычайно тесного помещения и еврейскаго крика, так и особенно потому, что одна сторона и ворота его выходят на Еврейскую улицу, и потому везде в него для гг. депутатов (сеймовых или судовых) представляется не совсем приличным. Дом этот получил от короля Иоанна III привилей, освобождающий его от постоя депутатов; город однако не признал этого привилея, как незаконно выданного, так что и сам Бухнер не был вполне уверен в освобождении своего дома от постойной повинности и эту свободу должен был добывать незаконными средствами; таким образом, с грустью прибавляет хроникер монастырский, и нам придется искать дружбы городского наместника [751]. Было кроме того в еврейском квартале очень много лавок, различных складов, незастроенных мест. Многие каменные постройки по своей структуре и наружному виду должны быть отнесены к XV-XVII векам. Некоторые исследователи не без основания полагают, что здание еврейской синагоги на Еврейской улице находилось здесь раньше 1572 года, хотя этот год соответствует надписи Шелег, находящейся внутри здания [752]. По Николаевскому переулку и другим соседним, значительно большая часть домов и плацов принадлежала Францисканам и они, для увеличения своих средств, отдавали их в наймы небогатому люду [753]. Здесь же был немецкий-лютеранский госпиталь (w zaułku do sw. Mikołaja idąc, przeciwko domu rajcy Kielczewskiego) и собственные дома некоторых частных лиц [754].

Конская улица, одною стороною, на большом расстоянии, ограничивала собою, как мы видели, владения Троицкого монастыря. Здесь находились «каменицы» (от Острых ворот к Конной площади) Закревских [755], Репницкая, Дубовича, Котовича, Шарипинская и Сетчинская. Все они получили свои названия от бывших владельцев и первые три принадлежали в ХVII столетии мужскому свято-Троицкому монастырю. a другие - женскому [756]. Последняя владелица Репницкой каменицы - Магдалина Репницкая была монахинею в Троицком монастыре в конце XVII столетия, где и скончалась [757]. ДубовичовскVю каменицу (от Дубовичей; один из них был архимандритом и настоятелем свято-Троицкаго монастыря) первоначально составляли два дома, и монастырь думал устроить в них даже новициат. Но вместо ремонта, дом был сильно запущен; он скоро пришел в развалины, а что было внутри дома, сгнило; наконец сняты были полы и потолки, и одни из уцелевших досок употреблены на пол Пятницкой церкви, а из других сделан пол на крыльце монастыря и в его спальнях. Дом Котовича находился не в лучшем положении и приносил монастырю очень незначительный доход [758]. В таком же положении находились и дома базилианского женского монастыря.

Хроникер Троицкого монастыря 1701 года мрачными красками описывает положение базилианского городского хозяйства. Сад (при монастыре), по его словам, был запущен до того, что порос крапивой, быльем и всякими сорными травами, совершенно оставался без досмотра и не имел никакой ограды; дети, школьники и вообще кто только хотел свободно входили в сад и, устраивая там свои игры, бегали по пустым комнатам (соседних домов, только что указанных), разбивали печи, так что иногда не оставалось ни одного изразца. Оконные переплеты ми сами, говорит он, перенесли в другие дома, а остальная внутренняя домашняя обстановка сама собою от давности разрушилась. Дымовые трубы и фундаменты развалились; стоят пока некоторые стены... Вот уже в продолжение более 60 лет (писано в 1701 г.) кроме двух бесполезных изб, скорее похожих на сараи, чем на жилое помещение, мы ничего не построили; а другие стены и фундаменты сами как бы напрашиваются привести их к первобытному совершенству. Но для нас все ни почем. A бывали и такие настоятели, продолжает тот же хроникер, которые оставляли настоятельство, не прибавивши ни одной доски, от чего некоторые дома и постройки, не имея крыш, разрушались и было время, что монастырь не имел никакой ограды. Нет у нас ни одной статьи хозяйства, которая велась бы так, как у других орденов. Напротив, мы уже очень привыкли вести жизнь беспечную, сильно полюбили наш гнилой застой и нисколько не думаем о доброй чести и славе ордена. Что припасено для нас другими, то проживаем благодушно: благо не хлопотливо. За все это - Боже, умилосердись над нами [759].

Восемнадцатый век, таким образом, застал в большом расстройстве и разрушении многие дома Виленскаго базилианского монастыря на Конской улице. В начале ХVII столетия на этой же улице находились еще следующие дома: Виленского мещанина Гавриила Ивановича «на улицы Конской, у самых вилах, на рогу лежачий, недалеко братства русского кушнерского» [760]; его с двух сторон окружали своими домами Яков Попович и Михаил Крашенник, Виленские мещане [761]. Тут же были: дом мещанина и купца Виленского Севастьяна Ленартовича [762], камениды райцы Виленскаго Лебедевича, бурмистра Луки Соболя и куща Григория Стефановича Варгуйлы; последняя привилеем короля Владислава IV освобождалась от постойной квартирной повинности, в виду того, что там был склад пороха [763]. Можно назвать еще дворец князя Огинского, где помещается дворянский клуб и женская гимназия и от которого даже прилежащая улица называлась некоторое время Огинской [764], но он выходит на Рудникскую улицу и в старину главный подъезд к нему был с этой улицы.

Рудникская улица, славная в ХVI и ХVII столетиях проездом по ней великих князей литовских и королей польских, была застроена обыкновенными домами. Здесь находилось много «господ», т. е. заездных домов, незатейливых гостиниц с номерами для приезжающих. В актах упоминаются дома: Снигировского, недалеко Рудникской брамы [765], Виленскаго мещанина Соболя [766], Мешковскаго [767], Ивашкевича [768] и другие [769]. С начала ХVII столетия громадное пространство между Конскою и Рудникскою улицами отведено костелу всех святых с бывшим при нем монастырем и другими службами.

Улица Савич с давних пор известна своим госпиталем, В 1582 году Стефан Баторий освобождает от платежа государственных налогов и особенно акцизных пошлин дом «братства меского власным накладом мещан Виленских, вже от часу давного муром збудованы, лежачы на Савич улицы в завулку (нынешня Спасская улица) в певных границах, с одное стороны дом Коробковски, a з другое стороны дом Зенона Зарецкого, восковничого и подключого Виленского, в котором том братстве рада местская места нашого Виленского бурмистры и радцы и лавнииш стороны закону греческого сходячисе в потребах церковных и шпитальных намовы свои мевают и ведле давных звычаев своих в том же братстве свои меды разсычиваючи по кольконадцати медниц на свята врочистые шесть раз до року собираючисе на кождое свято по три дни выпивают, a воск от тых медов на свечи до церквей, a зыск медовый на потребы и справы и на слуги церковные, так теж и намилосердные вчинки до шпиталей и на ялмужну людем вбогим выдают и оборочают» [770]. Причина дарованных льгот указывалась в похвальном стремлении братства поддерживать между прочим Спасский госпиталь, который находился тут же по близости, через улицу. A при этом, продолжает король, от тех же «опатрителей шпитальных» мы получили сведение, что недавно «за наданем некоторых их милостей панов рад наших великого княжества литовского и приложенми подданых наших мещан Виленских на шпиталь светого Спаса куплены есть лазни (бани) мурованые, называемыс Мылцаровские, лежачые на предместю Виленском за муром местским, на берегу реки Вилни, со всим будованем, и домом, и халупками, в которых суседи с цыншу мешкают, a до тых же лазень прислухают, которые тые лазни певной особе за слушную суму пенезей для лепшого пожитку шпитального на аренду пустили и тые доходы... на шпиталь, на опатрене и живность и на дрова людем убогим в шпиталю Спасском мешкаючим дают и оборочают; которые же то лазни шпитальные и дом при них належачий со всими халупками при них на тот час будучими, также теж и дом тогож шпиталя, лежачий на Савич улицы в границах с одное стороны дом Яна Рожка кравца, a з другое стороны дом нарожный мурованый шпитальный, яко реч власную шпитальную... от вшеляких податков скарбу нашому господарскому належачих, a меновите от капщины пивное, медовое и горелочное вызволяем и вольными чиним» [771]. Спасскому госпиталю еще в 1648 году принадлежала Бзоловская каменица в рыбном ряду возле дворца Михаила Паца [772]; но в 1700 году эта же каменица значится уже в распоряжении госпиталя св. Лазаря [773]. В 1720 году в письме митрополита униатского Льва Кишки к настоятелю Виленского свято-Троицкого монастыря мы встречаемся с таким заявлением, что орден блаженного Августина, при известном вознаграждении, желал бы присоединить к своему монастырю (построенному на развалинах и земле Козьмо-Демьянской церкви) «угольный госпитальный дом, лежащий на улице Савич». Митрополит советует настоятелю совершить проектируемую заменV justis conditionibus [774]. Нам неизвестно, на каких справедливых или незаконных основаниях совершена была с августинским орденом эта мена базилианами, которым с 1610 года принадлежал Спасский госпиталь со всеми его домами. Известно только, что в 1744 году в угольном доме Спасскаго госпиталя на улице Савич помещался уже своего рода дворец епископа латинского Смоленского Корвина Гонсевского. Это был очень богатый и влиятельнейший прелат Виленского капитула. Вполне сострадая страждущему человечеству [775], он пожертвовал сто тысяч злотых для устройства на Савич улице госпиталя для призрения бедных, больных, часто без всякого приюта лежащих у стен города. Умирая, он и дворец свой записал для помещения госпиталя

Замечательно то, как отнеслись к этому достойному человеку его ближайшие родственники. Больной 80-тилетний старец проводил последнее время в Вильне в своем дворце. Иногда он заболел и, по-видимому, безнадежно, его родственники, зная о богатствах умирающего, еще при жизни хотели заграбить его деньги и драгоценности. В дело вмешался Виленский епископ Зенкович и просил литовский трибунал назначить военную охрану дворца Гонсевского. Но лишь только старец закрыл смертельным сном свои глаза, его племянники и другие родственники отбили, говорит Прыялговский, стражу, которая охраняла дворец, ворвались туда и решительно вытащили все, оставив почти голый труп. Не на что было даже похоронить недавнего богача и Виленский капитул принял расходы на свой счет. За такой проступок епископ Зенкович предал анафеме грабителей, особенно Антония Гонсевского и Позняка за подделку духовного завещания и заключил в тюрьму лакея Матыса, который обрывал трибунальные печати и тоже занимался грабежом [776].

Исполнителями своей воли относительно госпиталя Савич (с этого времени он получил такое название) Гонсевский назначил навсегда Виленского епископа и старшего ксендзов миссионеров. Первым таким распорядителем был ксендз Тыквинский, который сейчас же поспешил выписать в новый госпиталь сестер милосердия [777]. Госпиталю записаны были некоторые дома в Вильне, денежные суммы и имения. Особенно богатые пожертвования госпиталь получил от Людовика Сестренцевича, брата бывшего митрополита Сестренцевича. Кроме трех имений, Куна, Неменчинки и Пернушки, Сестренцевич подарил госпиталю и соседний с ним свой дом [778]. За такие пожертвования он удостоился личной благодарности Императора Александра II-го [779]. Будучи в Вильне, Император осматривал госпиталь, остался им доволен и на его нужды пожертвовал богатое староство Междуречье.

За госпитальным помещением по той стороне улицы находились дома, принадлежавшие в последнее время Ромерам и Валицким. Дальше шел переулок, ведущий вниз к Сафьянной улице, а за переулком в старину начиналась Бакшта, местность, почти незастроенная.

На углу Савич и Бакшты находилась, как мы говорили, Козьмо-Демьянская церковь, а с конца XVII века костел и монастырь св. Августина. В начале XVII столетия при церкви было еще кладбище и пустые плацы, которые постепенно присваивались частными лицами. Здесь, на церковных землях, явились дома Швейкокского, Грыбовича и в конде XVII в. на подобные захваты жаловался униатский митрополит Гавриил Коленда [780]. Дом священника и плац при нем в начале XVIII века занят был каким то Осинским [781]. Далее на Савич улице можно указать из XVI столетия дом Пилецкого [782], Клюковской, у которой он был куплен в 1594 г. Иваном Григорьевичем Остиком [783] и другие. Противолежащая сторона улицы Савич от госпиталя того же имени занята была садом, огородом и домом Тупеки [784], домом цеха портных, дворцами и пристройками к ним Ходкевича, Радивиллов и другими, которые выходили сюда от Большой улицы и о которых сказано при описании этой последней улицы.

Прилегающая к Савич Козьмо-Демьянская улица, иногда переулок, называющаяся еще Смилинскою улицей или тоже переулком, застроена была многими хорошими домами и даже дворцами. В 1594 году Анна Балевна Зятевичовая продала Николаю Ручке свой дом, который во время оно составлял собственность Гаштольдов. После них, juro caduco дом сделался собственностью Сигизмунда Августа, который и подарил его скорняку «королевое ее милости светобливое памяти господарыни Барбары» Ивану Бялу, деду Анны Балевны. A лежал этот дом с плацом «в месте Виленском, на улицы Смылинской, прозываемой Кузьмо-Демьянской, в певных границах, то есть, o стену з домом мурованым вельможного его милости князя Богдана Соломерецкого, старосты Крычевского, с одное, a з другое стороны дому прозываемого теперь ее милости кнегини Александры Головчинское, пани Гальшки Михайловны Воловичовны, старостянки Слонимское, поперок, a з улицы вдолж от ворот того дому, тылом до стайни князя Соломерецкого, аж до муру местского» [785]. Таким образом из ограничения дома Анны Балевны мы узнаем, что рядом с ним находились дома князей Соломерецких и Головчинских и что тут уже сзади владений Балевны проходила защитная городская стена (по Бакште). «В заулку Савичи улицы идучи от церкви св. Кузьмы и Демьяна к гостиному двору» лежал дом «его милости князя Богдана Окгинского, подкоморего Троцкого» [786], который особенно много потрудился для установления коповищ и копных судов в Трокском уезде [787]. В 1602 году был передан жене конюшаго Троцкого Стравинской за долги дом Виленского мещанина Солокая, «лежачий в заулку прозываемым Кузьмо-Демьянским, против двора пана подкоморого Троцкого» [788]. По близости находились дома Марсона, Коленды и Костровицкого с обширными служилыми пристройками у двух последних, a у Костровицкого к тому был еще значительный сад и огород [789]. Между домами только что названного Марсона и Мигуриной лежал дом Виленскаго бурмистра Александра Бражица, который в конце ХVII-го столетия перешел, по завещанию, в собственность и пользование свято-Троицкого монастыря [790]. Тому же монастырю Иван Коленда, земский Виленский писарь, записал в 1619 году свой дом в Вильне, «противко дому его милости пана Яна Корсака Голубицкого на Савичой улицы лежачий, збудованы на плацу церковном Кузьмы и Дамиана», с тем, чтобы братия монастыря поминала его в своих молитвах и молебнах [791].

На Шерейкишках, «неподалеку двора его милости пана воеводы Виленского и млына ей милости королевны», находился в 1598 г. дом некого Павла Николаевича [792]. Далее следовала королевская мельница и дома: Ясевича [793], Дашковича [794], ткача Мартина и князя Огинского [795], Сальведера [796] и капитульныс [797]. В ограничении Вильны 1719 года упоминаются на Шерейкишках дворцы Кердеевский, потом Крышпиновский и плацы Виленского капитула [798]. Последние лежали при самом разветвлении Вильны на два рукава, где была устроена и мельничная запруда. Еще в начале XVII столетия, у самой Лысой горы, за рекою Вильною, стоял каменный дом Иваиа Ясинского, с обширными дворами и садами, расположенными у подножия Бекешовой горы. Все свое достояние Иван Ясинский завещал Успенской часовне при кафедральном латинском костеле, основанной его братом Николаем Ясинским, архидиаконом Виленского капитула [799]. В 1542 г. на Шерейкишках показаны два дома Анны Петровны Кишчиной; один из них, прилегающий к капитульыому плацу, она хотела увеличить и расширить. С согласия короля, Анна Петровна променяла на капитульный плац другой свой дом, на противоположной стороне улицы [800].

В начале ХVIII столетия Иван Коленда, писарь земский Виленский завещал часовне Воздвижения честного креста в свято-Троицком монастыре три тысячи злотых и дом свой в Вильне на Шерейкишках с тем, чтобы в часовне каждую неделю было совершаемо по три службы: в пятницу - o здравии самого фундатора и его семейства, а по средам и субботам об упокоении души усопших предков и потомков Коленды [801].

Где теперь ботанический сад, были в XVIII веке хорошие каменные дома с большими плацами Александровичей, Белозоров, Вавржецких. На месте дома Ясинского, когда он вместе с некоторыми другими землями перешел в обладание иезуитов, был устроен ими свечной и медоваренный завод. Свечи на заводе приготовлялись только из воска для костелов. Мед варили для обширного собственного потребления. Между другими на этом заводе долгое время учился белить воск, делать свечи и варить мед известный потом астроном Мартин Почобут, когда в школе у иезуитов он проходил еще степени послушания [802].

Татарская улица не представляла собою в рассматриваемое время ничего особенного относительно построек. Её скрашивал главным образом дом Радивиллов, выходивший сюда своими громадными постройками и дворами с нынешней Виленской улицы. Были здесь и другие частные дома [803]. Татарская улица до последняго времени представляла собою очень грязный вид, по своему низменному положению была нездорова и вымощена только в начале текущего столетия [804].

O некоторых постройках, выходивших на Иоповскую улицу, мы уже говорили [805]. К сказанному можно прибавить, что здесь между прочим имели свои дома Космовский, секретарь королевский [806] и Ляцкий [807], который получил значительную часть недвижимого в Вильне наследства от Михаила Паца.

На церковных землях четырнадцати Виленских церквей насчитывалось в 1672 году шестьдесят четыре дома [808] и шесть плацов с огородами [809]. В 1690 году «на враде господарском кгродском Виленскомъ, постановившисе очевисто шляхетные панове Стефан Мороз и Миколай Огурцевич, бурмистре места его королевское милости Вильна. верыфикацыю камениц великих и малых, домов и фольварков, под юрыздыкою Майдебурскою будучих..., учиненую и справедливе зревидованую, покладали»... По составленному ими подробному перечню домов г. Вильны, подлежащих исключительно магистратскому присуду, последних насчитывалось тысяча триста тридцать семь. Евреи в своем квартале занимали особенно семь больших каменных домов, четырнадцать - малых и несколько деревянных. Но и этот расчет далеко не точный, так как многие обыватели - христиане и евреи - не позволили произвести у себя требуемую ревизионную перепись [810].

С половины XVI века усиленная строительная деятельность в Вильне стала замечаться особенно в двух пунктах города: по Бискупьей улице и Ивановской с одной стороны и на обширных плацах Горностаевских и Воловичовских - с другой. Здесь учреждались два как бы противоположные лагеря разномыслящих противников, готовящихся вступить в открытую религиозную смертельную борьбу: говорим об утверждении в Вильне протестантства и иезуитов.

После полуторавекового господства в крае, латинство в первой четверти XVI столетия в Литве оказалось сильно расшатанным: ему как будто грозила даже окончательная погибель. Уже в 1516 году в Вильне не хотели уплачивать Риму «аннуат» и собирать для него «грош св. Петра» [811]; еще менее интересовались здесь папскими «одпустами» [812]. Сильно раздражало папу такое поведение литовцев, но он находил нужным мириться с ним и королю Сигизмунду прислал в подарок «золотую розу». Жившие в Виленском замке приезжие и местные немцы [813], находясь в постоянных сношениях с великокняжеским двором, содействовали занесению сюда с запада и распространению протестантских идей. Тому же не мало содействовали торговые сношения Литвы с Данцигом, куда ежегодно со всех стран западной Европы прибывало летом до пятисот торговых кораблей и где впервые в Польше вспыхнул религиозный бунт в 1524 году между лютеранами и латинянами [814]. Костел и монастырь францисканский в Вильне много помогали пропаганде лютеранства. Франциск Лисманини, кустош францисканский в Кракове, а с 1521 года - в Вильне, отправляется в 1522 году, по поручению Сигизмунда первого, к Лютеру просить у него учителей для Польши. В пособие ему придается королевский секретарь Людовик Деций. Лисманини потом становится воспитателем и доверенным лицом молодого Сигизмунда Августа, духовником королевы Боны, выписывает протестантские сочинения и как при дворе, так и в францисканском монастыре основывает из них библиотеки [815]. Понятно, после этого, почему Сигизмунд Август особенно был внимателен к таким личностям, как Иов Прейтфус, Вингольд, Руперт Финк, Ганцевич, Энгельбрехт, Зелигмахер, Фон-дер-Флот - все немцы, которых одаривал даже недвижимым имуществом [816]. Недоверчиво относился Виленский капитул к религиозным убеждениям и Ульриха Гозия, Виленскаго городничего, который тоже пользовался доверием великокняжеского двора. Правда, отлучение его от церкви видимым основанием имело то, что Гозий не вносил Виленскому капитулу арендной платы за отчужденную костельную землю для постройки королевской мельницы, доходами с которой он пользовался [817]; но при этом капитул имел в виду и его покровительство новому учению и близкие сношения Ульриха с Виленскими францишканами, где гнездилась реформа; за что Виленский капитул два раза лишал их юридики в принадлежащей им части города [818].

При таком ходе вещей, реформа в Вильне и вообще в Литве усиливалась. В костелах стали слышаться проповеди в духе протестантства и открываться довольно людные училища [819]. На Лукишках во дворце князя Радивилла Черного проповедуют протестантство ксендзы Франциск Литвин, Станислав из Опочны и Францнск Козубовский [820]. В том же духе какой то Виклеф говорит проповеди в костеле св. Анны. Кроме Радивиллов - Гурки, Тарлы, Гаштольды окружают себя протестантами. Сигизмунд Август дает знать Виленскому епископу (латинскому) Павлу, князю Ольшанскому, что он напрасно притесняет в Вильне проповедников реформы, напрасно запрещает им проповедь и называет их своими [821]. Богатый Виленский мещанин и бурмистр Морштын дает в своём доме на Немецкой улице (в пределах нынешнего лютеранского пастората) свободный приют последователям Лютера и содействует основанию (около 1555 г.) скромной лютеранской кирхи. Замковая библиотека Сигизмунда Августа с 1547 года значительно пополняется протестантскими сочинениями, которые специально закупает для него ученый Иоанн Трецесский. Великий литовский князь ведет частую корреспонденцию с реформатором Кальвином, с протестантским богословом Буллингером, с славным Конрадом Геснером и другими; они, между прочим, присылали ему и разные в своем духе книги и собственные сочинения. Сам Лютер подарил Виленской королевской библиотеке с посвящением Сигизмунду Августу свой перевод священного писания, в роскошном бархатном переплете, отделанном в серебро. Этот замечательный экземпляр в 1655 году для хранения переслан из Вильны в Кролевец (Кенигсберг) [822].

В Вильне и в других местах Литвы в большом числе начинают печататься сочинения протестантов. Августанское исповедание веры (Авгсбургский катехизис) выдерживает в тридцать лет семь изданий. Специально оно печатается для Сигизмунда Августа в Кракове в 1564 году [823]. Издаются в духе реформы на различных языках агенды, катехизисы, священное писание в целом составе и по частям, многообразные сочинения. Печатание идет по преимуществу в типографиях Радивилла и Ленчицкого в Вильне и Радивилла же в Бресте и Несвиже [824]. Современники очень уже увлекались подобными сочинениями и запрос на них, по свидетельству Прыялговского, был до того велик, что громадные заграничные транспорты с ними далеко не могли удовлетворить ему и, вследствие этого, то в том, то в другом пункте появлялись для их печатания новые типографии [825].

A в Вильне как будто не замечают появления реформы. В богатом роскошном доме Виленского войта и замечательного по своему времени законоведа Августина Ротундуса Мелесского одинаково сходятся люди различного направления и положения. Сам он ревностный латинянин и приверженец иезуитов делается искренним другом и почитателем Воляна - глубокого протестанта и пишет похвальные отзывы в честь его сочинений [826]. Даже в то время, когда Волян открыто уже выступил против иезуитов и вел с ними упорную литературную борьбу, Ротундус принимает его у себя в доме самым сердечным образом и посвящает ему свои сочинения [827]. Здесь ведут продолжительные между собою беседы Скарга с Воляном, в надежде найти, наконец, пункты для взаимнаго внутреннего примирения: но обменявшись сочинениями, они видят, что примирение для них на земле более невозможно. Тем не менее, напечатавши свое произведение: Vera et ortliodoxa veteris Ecclesiao sententia ad Petrum Skargam per Andream Yolanein Ty pis castri Łoscensis (теперешний Лоск - село в Ошмянском уезде) 1574 an., Волян посвящает его епископу Виленскому Валериану Протасевичу и лично представляет его, при торжественном собрании в Виленском замке. Уведомленный предварительно Скаргой o содержании сочинения, епископ Валериан сухо принял предложение Воляна, заметивши, что он еще посмотрит, достойно ли его сочинение того, чтобы могло быть принято епископом [828].

Прибывшие в то же время Виленские депутаты с Петрковского сейма (1551 г.) привезли в Вильну очень неутешительные вести. Там, говорили они, во время совершения перед началом сейма торжественной литургии многие вельможи все время за богослужением присутствовали в шапках и о ксендзах передавали очень много нехорошего. A тут ежедневно доносились тревожные слухи, что вот в известном месте колляторы, сделавшись лютеранами, выгнали ксендза-настоятеля; там заграбили костельное имущество, а тут, какой нибудь монах, сбросив монашеское одеяние, женился, или ксендз, оставивши костел и паству, ушел и неизвестно где скрылся. Так было в Сморгонях. Ишколди, Бресте, Дубинках, Ляцке, Милейчицах. Виленский епископ-суффраган Георгий Альбин составил громадную библиотеку из книг в духе реформы. читал их, увлекался ими. Новое веяние, по Прыялговскому, огнем охватило его душу. Он сразу восстал против костела, стал хулить папу и все богослужение совершать на польском языке [829]. Он подвергся запрещению и внезапно скончался [830]; его библиотека отдана была иезуитам. Другой Виленский прелат-архидиакон - Николай Пац, он же епископ Киевский, поступил решительнее. Не много думая, говорит Прыялговский, он с презрением оставил все костельные титулы и почести и поспешил жениться [831]. Женившись, он бросил епископскую митру, отказался от епископства, писал против костела и папы, а получивши место Брестского каштеляна, сделался, таким образом, сенатором [832]. Папа и некоторые поляки восставали против такого назначения. В Вильну явился даже посол от папы, Липпомани, с усерднейшею просьбою - защитить властью короля дело веры. «Да, отвечал король Сигизмунд Август, я король, но руки у меня связаны». Напрасно в этом ответе Прыялговский видит желание короля помочь падающему латинству [833].

Другому папскому послу, Коммендони, когда тот именем папы настаивал o предоставлении высших должностей в крае только католикам, Сигизмунд Август ответил, что очень трудно указать с достоверностью, кто бы мог назваться истинным католиком [834]. Гораздо ближе к истине, что король внутренне сочувствовал реформе, что ему надоела тяжелая опека гордого латинского духовенства, что он желал поставить преграду вредному на Литву влиянию Рима и создать независимую от него народную церковь [835]. С тем вместе он думал и политически сделаться самостоятельным, независимым королем [836].

И вот, при таком отношении к реформе Сигизмунда Августа, при покровительстве ей литовских магнатов с Радивиллом во главе, она все больше и больше начинает охватывать Вильну со второй половины ХVI века. Протестантская проповедь, сначала неопределенная, неясная, укрывавшаяся в доме Морштына на Немецкой улице и в загородном Лукишском дворце князя Радивилла, завоевывает себе мало по малу определенное место и устроятся с своими сложившимися общинами - первая лютеранская в помещении нынешней лютеранской кирхи, а вторая кальвинская - сначала в Рыбном рынке - тоже во дворце Радивилла (об этом мы уже говорили), а потом в нарочно устроенном для кальвинистов сборе на Бернардинской улице по соседству с костелом того же имени и Покровскою церковью [837].

В 1671 году митрополит униатский Гавриил Коленда предъявил торжественный протест, что как самый сбор кальвинский совершенно бесправно и незаконно поставлен на фундаментах Покровской церкви и её кладбище, так и каменица Горностаевская, стоящая в запустении по правой руке от костела св. Михаила, jure caduco должна принадлежать митрополиту; что в ней перед тем имели свою резиденцию предшественники митрополита (Коленды); что без всяких юридических оснований и не надлежаще забраны также кальвинистами церковные дома и плацы и удерживается следуемая со всего этого арендная плата. Митрополит указывал, что его заявление не ново, что он повторяет только жалобы своих предместников, которые предъявляли их еще в 1640 году, и что тогда король Владислав 1У признал их законность и приказал восстановить права обиженных [838].

У нас нет всех данных для того, чтобы показать, как отчуждена была Горностаем или его предшественниками по владению земля церкви Покровской. Подтверждение истинности заявления митрополита можно находить только в том, что в продажной записи Горностая Радивиллу есть два слова: на кгрунте костельном (или церковном; употреблялось безразлично), которых в дальнейших документах нет. Плац Горностаевский, на котором построен был Сбор, первоначально принадлежал Настасье Зеновьевичевой. У неё купил место Иван Горностай, воевода Новгородский и записал его своему сыну Евстафию. «Потребуючи пенезей для великих, a пильных потреб своих, продал есми, говорит Остафей Горностай, тот двор мой, в месте Виленском лежачый подле тое церкви русское Покрова Пречистое, a в тыле двора ясневельможного княжати князя Костентына Костентыновича Острожского ... аж до улочки, которая идет з Великое Замковое улицы межы домы нарожными небожчыка Генриха Блюнка, a з другое стороны Михала Сабельника, мещан места Виленского, аж до дому нарожного Павла Телятича на кгрунте костельном через улочку другую, которая с правое стороны пришла мимо двора ясновельможного пана его милости Остафея Воловича, пана Троцкого, подканцлерего великого князства Литовского … и тою улочкою кругом аж до тоеж церкви Покрова Пречистое противко дому нарожного тое ж церкви попа Покровскаго, з будованьем позосталым по погоренью и з муром около оточоным, з местцом або пляцом тогож двора моего яснеосвецоному пану Миколаю Юрьевичу Радивилу» [839]. Почти через год - в 1577 г. Николай Радивилл все место, купленное у Горностая «з будованьем всяким, што на оном пляцу есть, и з водою, которая за него рурою до того двора приведена есть, и зо всим на все, зо всякою властностью того двора и пляцу»... продал «братьи збору пана Кристусового еванелицкого», которые, в свою очередь, хотели купить место «для збудованья дома ку проповеданью правдивого слова Божого» [840]. В продажной записи Радивидла Сбору опущены уже слова: на кгрунте костельном, хотя ограничение продажи в остальном почти буквально означено словами продажной Горностая. В 1679 году король Стефан Баторий подтвердил эту продажу Радивилла и теперь кальвинисты, имея отдельный сборный дом, не только могли считать свое дело укрепившимся [841], но даже быстро стали расширяться.

В 1682 году тот же король Стефан Баторий подтвердил новое для Сбора пожертвование Евстафия Воловича, который хотел при сборе «шпиталь заложити и при нем огород на погреб тел умерлых людей меть»... С этою целью он записал сбору свой двор, названный Старый, который «лежит в месте Виленском (между Бернардинской улицею и Замковым переулком) на улицы, идучы мимо Барнадынский костел до Замковое улицы в тыле дому, на сбор хрестианский Евангелицкий збудованого, где перед тым был двор пана Ивана Горностая..., a через тую улочку тот мой двор по части будованый на пляцах княжати Семена Юрьевича Слуцкого и брата его Юрья Олельковича Слуцкого, который был продан мещанину места Виленского Кондрату Кнофови, a я от того мещанина купил у пана Роского, пана Размуса Довкгирда и кнегини Жилинское купленые пляцы, все то почавши от тылу дому Блюбкового, который лежит на Замковой улицы, аж до пляцу чашника великого князства Литовского пана Матея Исткевича, где се розделяет улица мимо костел Бернадынский идучая, при рогу двора вышей менованого Горностаевского, который на збор хрестианский обернен и збудован для преподаванья слова Божьего» [842]. Недовольствуясь пожертвованиями, кальвинисты, по свидетельству актов, стали присваивать себе соседние дома и земли, принадлежавшие Покровской церкви [843].

В 1609 году Кальвинский сбор получил новый подарок от Крыштофа Радивилла. Он записал ему известную уже нам большую Константиновскую каменицу наЗамковой улице [844], тогда как соседняя - Солтановская - еще раньше [845] перешла в собственность Саскаго сбора (лютеран) на Немецкой улице.

Таким образом в начале ХVII века протестантам принадлежало в Вильне почти все пространство с домами и плацами между нынешними улицами Покровской, Замковой, Бернардинской, костелом св. Михаила и отчасти между Бернардинской улицею и Замковым переулком. Здесь, кроме Сбора, кальвинисты устроили училища и госпиталь с различными многочисленными службами. Лютеране продолжали утверждаться на Немецкой улице. Кладбище у них с 1559 года было общее за Виленской брамой на месте, подаренном Радивиллами, где они поставили госпиталь и часовню: это позднейший дом Кулаковского, по нынешней Преображенской улице; место с домом и теперь принадлежит лютеранской церкви. Кальвинисты, как мы говорили, имели с начала ХVII столетия особое кладбище тоже на земле Радивиллов, за Трокскою брамой, где до сих пор красуется дом с отличным садом реформатской коллегии [846].

В 1633 году король Владислав ИУ даровал евангелическому Сбору привиллегию свободно и открыто совершать богослужение на языках польском и немецком, давать надлежащий приют в госпиталях бедным и престарелым людям, заниматься воспитанием юношества, торжественно со звоном и пением провожать через город покойников, владеть на общих законных основаниях движимым и недвижимым имуществом и наконец свободно собираться на синоды, когда того потребует порядок и устройство церковных дел. Все дома, каменицы и места, принадлежащие Сбору, его школам, госпиталям и кладбищам, освобождались от постойной повинности [847].

Дарованная привиллегия подтвердила в сущности только то. чем давно фактически в большей даже степени пользовались в Вильне кальвинисты. У них напр. по соседству со сбором была своя типография, в заведывании Даниила Ленчицкого [848], здесь они печатали в духе реформы книги, особенно катехизисы, и публично раздаривали их. Учили не только в основанных ими школах, но нередко на рынке, среди площади [849].

Такой рост протестантства и его как бы выделяющееся положение сильно не нравились многим из среды латинского духовенства; последнее давно задумывалось уже, как бы вырвать с корнем появившуюся реформу или же по крайней мере совершенно ее обессилить. На нынешних Ивановской и Дворцовой улицах устрояется целый квартал с специальным назначением уничтожить протестантство.

После пожара в Вильне в 1580 году, сильно повредившего между прочим и епископский дворец, латинские епископы стали жить в новом доме, где ныне дворец Генерал-губернатора. Прежнее их помещение находилось, как мы говорили, в нижнем замке, около кафедральной латинской колокольни, подарено было епископам великим князеи Ягайлой и представляло собой старинное здание, в котором жил еще литовский Криве-Кривейто. Большую часть времени епископы проводили в Верках, загородном епископском дворце, тоже подаренном им Ягайлом. Такие Виленские епископы, как Радивиллы, Пацы, Бржостовские, или проживали в городе в собственных дворцах, или сидели в роскошных своих имениях. И Валериан Протасевич, вступивши на Виленскую епископию в 1556 году около времени св. Петра и Павла, угостивши торжественным обедом встречавших его магнатов и духовенство, засел на отдых в Верках. В Вильне бывал редко, постоянно занятый разъездами то в Варшаву, то на сейм [850]. По свидетельству Прыялговского, епископа не особенно беспокоили ширившиеся повсюду реформаторские идеи. Находя удовольствие давать всем мудрые советы, Протасевич постоянно нуждался в советах посторонних для себя и жил чужим умом. К делам религиозным он относился равнодушно и его осуждали в этом отношении за крайнее нерадение [851]. В 1560 году Виленский капитул выслал к нему даже особую делегацию из своих сочленов с горьким напоминанием, что в Виленском епископате слишком распространились ереси, что они все шире и глубже пускают свои корни, что нехорошо делает епископ, не живя в городе и т. п. [852] Но в это время уже пили серьезные толки o том, что для спасения латинства необходимо выписать иезуитов. Главным проводником такой мысли явился Виленский с большим состоянием войт Августин Ротундус [853].

Родственник Валериана Протасевича и добрый знакомый кардинала Гозия, страстного покровителя иезуитов [854], Ротундус в письме к нему 1567 года уведомляет, что в Вильне ведутся переговоры с архидиаконом Ясинским o покупке у него дома для иезуитов: что этот дом лежит вблизи епископского дворца [855]. Действительно. в 1568 году Ясинский продает «велебному в Христусе отцу его милости князю Валериану, з ласки Божьи бискупу Виленскому каменицу, дом свой власный мурованный, в месте Виленском, на улицы и противко двора его милости бискупьего, на кгрунте и под присудом его же милости бискупьим, з одное стороны межи домом Войтеха Стралковского a з другое стороны Станислава Борыховского Кравца мещан подданных его милости бискупьих, лежачий, со всяким будованьем мурованым и деревеным, надольным, земленым, середним и верхним, и со всеми склепы . . . и со всими пляцами … Однож таковым обычаем и под тым способом, говорит Ясинский в продажной записи, тот дом мой князю бискупу . . есми продал и его милости воля на том зостала, же князь бискуп Валериан и по его милости будучие князи бискупове . . . за живота и по животех своих на жадную иную речь, ани потребу свою властную, ани кровных и приятелей своих близких, ани обчих не мают, ани будут мочи того дому от мене проданого отдати, продати, записати и заменити и яким кольвек обычаем в иншие руки завести и отдалити, одно тот дом со всим на все держан завжды быти мает вечне и на веки непорушно ку святобливой a пожитечной потребе речи посполитое того славного панства великого князьства литовского, т. е. для наук в нем и цвиченья сынов земских и иных вшеляких обчих людей, a меновите на колеюм мужов закону, або братьи и товаришства, што се называют езуиты, котырых его милосгь князь бискуп Виленский до того панства з ыных сторон приводити и в месте Виленском в том дому от мене проданом ку мешканью их осадити и уфундовати умыслил». . . Поставлялось еще для покупщика и то в обязательство, что если бы иезуиты не захотели придти в Литву и поселиться в ней, названный дом мог быть обращен исключительно на устройство в нем товарищества докторов (учителей) и людей ученых и в нем должны были воспитываться дети в христианской вере и в послушании римской столице [856] ... Дом Ясинскаго - это бывший потом папский алюминат [857], - рядом с нынешнею канцеляриею Генерал-губернатора.

Кроме дома Ясинскаго, Валериан Протасевич купил еще для иезуитов соседние дома с плацами у Альберта Стралковского и у Матфея Бржозовского [858]. Рядом с домом и плацом Бржозовского подданная епископа Екатерина Фоминишна тоже уступила ему свой дом для иезуитов [859], которым епископ готовил новый подарок из нескольких имений [860]. Таким образом, вся правая от дворца сторона Бискупской улицы с громадными постройками сразу отдавалась иезуитам. На вновь приобретенных плацах думали поставить костел и устроить школы [861].

Прибывшие в 1569 году по приглашению епископа Протасевича в Вильну иезуиты не только нашли вполне возможным остаться в столице Литвы, но сейчас же поспешили увеличить свои владения. чтобы окончательно здесь укрепиться. Быстро переходят к ним один за другим средниѳ дома и плацы. В 1572 году Божимовский продает иезуитам свой дом плацом [862]. Далее к ним переходят дома Софьи Краевской [863] и Фомы Потоцкого [864]. Все они, по указанию актов, расположены были по близости двора епископского, по соседству с иезуитской коллегией и их бурсацким домом [865]. Некоторое время иезуиты задумывались как бы над тем, что у них нет собственного костела, В своем помещении они устроили было временно часовню, в которой принимали даже Валериана Протасевича; но осмотревшись, они нашли для себя очень выгодным завладеть костелом св. Иоанна.

Основанный в 1387 году, костел св. Иоанна окончательно устроен и освящен едва в 1426 году при Витовте. У него были значительные фундуши: обширный плац, прилегающий к самому костелу и кладбищу; на нем помещались дома священо-церковно-служителей; был здесь большой огород, а со стороны Ивановской улицы - четыре почти подряд дома, на костельной земле, отдававшиеся в аренду. За Антоколем настоятелю костела св. Иоанна принадлежали обширные луга. В уезде он владел несколькими имениями и озерами. В содержании костела значительною долею участвовал город, a местное костельное братство содействовало его украшению и заботилось о доходности костельной кассы. Такой костел с его фундушами и доходами представлялся иезуитам очень уж заманчивым [866].

Откладывая все дальше и дальше постройку собственного костела, жалуясь при этом на недостаток материальных средств, иезуиты испросили разрешение - в костеле св. Иоанна совершать обедни, исповедовать, проповедовать, вести ученые, религиозные диспуты. На дверях костела появилось объявление с вызовом из противного лагеря желающих диспутировать. Когда не оказалось действительных противников, сами иезуиты, переодетые, принимали роль последних и умышленно-неудачною постановкою вопросов, a тем более несостоятельными рассуждениями содействовали полному торжеству своих собратий [867]. Слава иезуитов росла и тем необходимее становился для них костел св. Иоанна. Гордый святоянский настоятель-испанец, ученый Роизий, думал уже было совершенно запереть перед иезуитами двери своего костела. Но на их стороне оказались епископ и король, и костел св. Иоанна со всеми фундушами в 1571 году перешел к иезуитам. Роизию обещали высшее место, но он пал жертвою обмана и внезапно скончался [868].

Теперь Валериан Протасевич поспешил оповестить акт окончательного учреждения и устройства в Вильне иезуитской коллегии, с приглашением помещать в нее детей, где они будут получать приличное воспитание. Такой общественной школы, по заявлению Протасевича, еще не было в Вильне; нужда её ощущалась и многие, имевшие состояние, уезжали для изучения наук за границу. Теперь, с открытием иезуитской коллегии, и бедным но способным, дана будет возможность образовать себя и с пользою послужить костелу и республике [869].

Чтобы успешнее достигнуть цели, Протасевич вновь записывает иезуитам дом на Бернардинской улице, в котором могли бы иметь помещение и все необходимое для жизни дети несостоятельных родителей, желающих в то же время посещать иезуитскую коллегию. Новому учреждению он дает название Валериановской бурсы и на будущих её питомцев возлагалась одна обязанность - помолиться об упокоении души фундатора четыре раза в год, в известные дни, в кафедральном латинском костеле. На содержание бурсы Протасевич пожертвовал два дома на Епископской улице, прилегающие к коллегии. Верховный надзор за ведением дела в учебно-воспитательном и хозяйственном отношении поручался главным образом иезуитам [870].

В 1582 году в Вильне появляются два новые учреждения: папский алюминат и епархиальная семинария. Алюминат учреждался преимущественно на средства Рима для детей униатов, готовящихся к духовному званию. Посредством их Рим хотел пропагандировать свое учение между православными в пределах нынешней Западной России. Помещение алюмната - рядом с помещением канцелярии генерал-губернатора, - отличалось особою архитектурою. Здесь кругом обширного двора, с которого открывается очень интересный вид на соседнюю часть города, устроены арки и на стенах, в углублении, написаны были портреты пап, в назидание учащегося юношества. Алюминат состоял в заведывании иезуитов, а с конца ХVIII века им управляли базилиане. Епархиальная семинария устроилась в помещении нынешней канцелярии генерал-губернатора. Основатель её Виленский епископ Юрий Радивилл записал на содержание и устройство семинарии различные имения и фольварки, при чем приглашает и каждого из прелатов и каноников Виленской епархии нести соответственную часть расходов по этому предмету, так как в процветании семинарии лежит залог будущего процветания костела [871]. Семинария получила еще часть дохода от отдачи в аренду дома, на Ивановской улице, известного под названием Штемплевского или Штефлевского [872]. Дом очень древний, и есть указание, что его получил в дар епископ Павел Ольшанский от воеводы Трокского Ивана Забржезинского. Доходы с него постоянно назначались в пользу того или другого костела или часовни и потом, частью, семинарии, пока наконец епископ Массальский не отдал его в награду на пятьдесят лет архитектору Гуцевичу, который между прочим устроил для него имение Верки [873].

Утвердившись в Вильне на таких широких основаниях, иезуиты решительно стали задумываться о преобразовании своей коллегии в академию, со всеми правами и преимуществами академии Краковской. Фундуши у них были очень достаточные; в самом городе владели громадными плацами и многими домами; было у них уже несколько учебных заведений. Король Стефан Баторий вполне сочувствовал затее иезуитов и 1579 года подписал грамоту об учреждении иезуитской в Вильне академии, со всеми правами и привилегиями, которыми пользуются другие университеты и особенно Краковская академия, с правом преподавать различные науки и возводить достойных в соответствующие учебные степени.

Протекторат над академией возлагался на епископа. Литовцы во главе с некоторыми магнатами думали было воспрепятствовать учреждению академии и канцлер Радивилл отказался приложить печать великого княжества Литовского к королевской грамоте. Тогда Стефан Баторий послал к подканцлеру Евстафию Волловичу с приказанием приложить печать, или же последнюю прислать ему: он и сам-де сумеет опечатать грамоту. Но пусть знает, прибавил при этом король для передачи Волловичу, «что печати больше он не увидит: она к нему не воротится». После такого предложения, грамота, конечно, была опечатана и на ней, кроме подписи епископа Валериана, явились имена Радивилла, Ходкевича, князя Збаражского, Волловича, Остыка, Монивида, Кишки, Горностая, Тальвоша, Глебовича и друг. [874]

На старинных планах иезуитских академических зданий [875] значится, что ими было занято все пространство от колокольни костела св. Ивана по прямой линии по Ивановской улице до помещения Императорского Медицинского Общества на Бискупской улице [876]; отсюда тоже по прямой линии до капитульнаго дома - нынешняго Цивинскаго; площадка перед Публичною Библиотекою по линии была застроена домами и показан маленький дворик, отделяющий их от здания нынешней Публичной Библиотеки; от капитульнаго дома - нынешний Цивинского иезуитские владения по прямой линии к Замковой улиде занимали часть помещения нынешней второй гимназии, рисовальную школу и с домами костельными упирались в костел, захватывая прилегающий к костелу дом на Замковой улице. В этом большом четырехугольнике иезуиты устроили академию с другими школами (алюминат и епархиальная семинария оставались в их заведывании), с обширными для прогулки дворами, с рекреационными залами, с различными житейскими удобствами, имели здесь сад и огород, аптеку, театр. Академия внутренним ходом из второго этажа соединялась с хорами костела и с самым костелом [877]. Скоро завели иезуиты и типографию.

Типография иезуитов помещалась в ХVII ст. в доме по соседству с нынешнею булочною Вебера. Здесь был обширный плац, который в начале XVI столетия принадлежал Гозию; от него перешел к некоему Витынскому. В 1552 году Гозиушовским плацом, вместе с домом, владел Виленский воевода Николай Радивилл, подаривший его своему придворному доктору Цимерману; от последнего он перешел к Савицким [878]. После Савицких названным домом последовательно владели Заливские [879], Нелюбович [880], каноник Вильчипольский [881]. Последний записывает его в 1610 году братству при костеле св. Иоанна. Смежными домами по прежнему значатся дом госпитальный, названный почему-то Павловским, и дом шорника Радзиковского (вместо прежнего владельца Антония портного) [882]. В 1681 году он совершенно переходит в распоряжение иезуитов [883], которые, по заявлонию Балинского, открыли здесь славившуюся потом академическую типографию [884], хотя еще значительно ранее им передал свою типографию Радивилл [885].

В госпитальном доме, o котором несколько раз только что упоминали, помещалась потом славная аптека иезуитов [886], ютившаяся первоначально, как значится на старом плане академических зданий, в помещении Медицинского Общества. Госпитальный дом находился на месте нынешней булочной Вебера на углу Епископской и Ивановской улиц. В начале ХVI столетия им владел Виленский бурмистр и золотых дел мастер Эразм Бретнер. В 1547 году Бретнер свой дом с обширным плацем, запятым многими другими строениями [887], записал в пользу госпиталя св. Троицы. Когда дом Бретнера перешел в XVII столетии к иезуитам, они перевели сюда свою аптеку. Киркор говорит [888], что здесь у иезуитов производилась до того бойкая торговля ликерами и табаком, что на вырученные громадные суммы они могли построить роскошный в Закрете дворец. Так или иначе, только в 1758 году король Август III, принимая во внимание значительную пользу, которую приносила свято-Янская аптека не только жителям г. Вильны, но и всех окрестных местностей, как в оказании медицинской помощи, так и приготовлении аптекарских помощников, дарованною иезуитам особою привилегией обеспечивал на вечные времена все права и преимущества их аптеки [889].

Укрепившись и утвердившись, иезуиты […] бросились на своих главных противников протестантов. В настоящее время трудно себе представить до какой степени ожесточения доходила эта борьба. Литературная полемика, самая неприличная, грубая, площадная, распространяющая выдуманные нарочно нелепые слухи. взаимно приписывающая противникам самые невероятные цели и намерения, постоянно сопровождалась бранно, драками, нападениями, разбоями и нередко, смертью [890]. В ней принимали участие люди различных званий, положений и возрастов. В уличных беспорядках главная роль всегда впрочем принадлежала иезуитским школьникам. В 1579 году два пастора, возвращаясь с похорон, проходили мимо костела св. Иоанна. Осмеянные, поруганные, преследуемые со стороны иезуитов камнями, они едва спаслись от смерти. Иезуитская молодежь, которую вызывали на подобные бесчиния, поспешила заявить угрозы на жизнь кальвинистов и уничтожить их сбор. Как бы в доказательство возможности исполнения своих обещаний, она поспешила поразрывать на Виленских горах (около Бекешовой горы) гробы венгерцев [891]. В 1581 году иезуитские школьники напали на сбор кальвинский, много произвели в нем повреждений, ворвались по соседству в типографию Ленчицкого. печатавшую в это время еще протестантские сочинения [892], совершенно перепортили шрифт, а частью растащили [893]. В свою очередь, по наущению кальвинистов, был подожжен дом того золотых дел мастера, который устроил для иезуитов монстранцию (дарохранительницу). Как бы в ответ на это последовал пожар в сборе, совершенно его уничтоживший и потребовавший от кальвинистов большого напряжения материальных средств для его восстановления. Кальвинисты обвиняли в своем бедствии иезуитов; Скарга, в свою очередь, пламенными речами защищал невинность собратий и взывал к небу и человечеству o достойном наказании противников за преследование иезуитов [894]. Борьба, драки на улицах, вооруженные нападения на дома противников совершались почти ежедневно. В 1689 году случилось новое обстоятельство, которое очень много повредило кальвинистам и послужило основанием полного торжества иезуитов.

Находящаяся теперь перед конвиктом площадка образовалась в начале нынешнего столетия [895]. В XVI-ХVIII веках от Покровской улицы к Бернардинскому костелу здесь проходил небольшой тесный переулок «улочка», застроенный со стороны конвикта небольшими домиками и окруженный каменною стеною [896]. Напротив, через «улочку», где был костел св. Михаила, с женским при нем монастырем, обширными дворами и пристройками вплоть до зданий настоятельства Пречистенского собора и р. Вильны [897] находился дворец и плац, принадлежавший Воловичам. В 1593 году «слуга и урадник Воловичов Федор Михайлович, подаючы менованый двор (Льву Сапеге, канцлеру великого княжества Литовского) в тых границах завел, то есть, одным боком от брамы, которая идет с предместья Зарецкаго мимо цминтар костела Барнадынского ку улицы кгродской (Замковой) аж по домки два мещан капитульных, тылом до того двора мешкаючих, з другое стороны заулком мимо двор Горностаевский, где теперь (1593 г.) сбор еванелицкий есть збудован до улицы, которая идет от улицы Замковое мимо збор до пляцов церковных заложеня светое Пречистое, заулком Глухим, аж до муру местского, над рекою Вильнею лежачого, и зась подле муру местского аж до тоеж брамы Зарецкое подле Барнадынов» [898].

В следующем 1594 году Лев Сапега, сжалившись над бедственным положением монахинь Бернардинок на Заречье, у которых не было своего костела, подарил им полученный от Воловича плац и дворец со всеми постройками и основал для них тут же костел св. Михаила и при нем женский монастырь. Через два года Заречные монахини перешли во вновь приготовленное для них роскошное помещение и принимал их сам фундатор - канцлер Лев Сапега. В фундушовой записи Сапега заявляет, что это он делает из благодарности Богу, возвратившему его ослепленного было реформой и ересями на лоно латинской церкви. Тогда же приняла законное посвящение и племянница фундатора [899]. Громадные Сапежинския имения: Старый и Новый Лепель, Стаи, Белая, Боровни, Залесье, Слободы Старая и Новая, Зорница Зежлин, Польсвеж и Керже приписаны были к монастырю Бернардинок. Новоустроенный костел украшали различные драгоценные предметы, в том числе два больших медных позолоченных подсвечника, которые Сапега вывез из Москвы, будучи там послом от Сигизмунда III, и подарил монастырю. Костел св. Михаила канцлер предназначил местом фамильной усыпальницы и здесь, между прочим, погребен как он сам, так две жены его, дети и другие потомки [900].

И вот на этот костел 4 октября 1639 года сделано было нападение со стороны евангелического сбора. Назначенное следствие не выяснило окончательно, действительно ли виноваты кальвинисты на столько и в том, на сколько и в чем обвиняла их иезуитская часть города. Во всяком случае в решении короля Владислава IV по жалобе Виленского женского Бернардинского монастыря на оскорбления и нападения со стороны кальвинистов сказано, что они, если оставить даже в стороне различные проступки, совершенные ими прежде в различное время, с целью оскорбления и унижения святого костела, в последнее время с очевидным презрением величия Божия и святой веры, сделались наглыми нарушителями общественного спокойствия и дерзнули стрелять из луков в костел св. Михаила, в котором едва не поубивали на смерть находящихся там сестер, так как бросаемые стрелы частью влетали туда и вонзались в святые иконы, другие застряли в щите церковном; иные соучастники преступления стреляли из мушкетов и другого рода оружия, поранили людей, которые находились на монастырском кладбище, и совершили вообще многие страшные беспорядки, неприличия и бесчиния [901]. Преступление было слишком серьезное и представленные противною стороной оправдания нисколько не могли смягчить дело. Назначивши каждому из преступников соответственное наказание, королевское решение затронуло самый принцип существования сбора. Так как, сказано в решении, из дела выяснилось, что положение сбора между костелами (Бернардинским и свято-Михальским) служит причиною и прежних и новейших беспорядков, a мы, в силу нашей королевской присяги обязаны пресекать все поводы к возмущению и нарушению мира между диссидентами, то нашим королевским решением воспрещаем на всегда на этом месте совершение диссидентами обрядов веры, какого бы рода оно ни было, общественное или частное, уничтожаем на этом месте самое имя сбора, также его школы и госпиталь и обращаем как самое здание, так и плац сборовый в частную собственность. присуждая все это тому, или тем, кому будет принадлежать по праву... Кальвинистам предписывалось вынестись за город и совершать свое богослужение там, где было у них кладбище. В пределах городской черты (intra muros) нигде, ни под каким видом на будущее время не позволялось кальвинистам устрояться, заводить школы, открывать госпитали [902]. В силу королевского декрета они приютились за Трокской брамой, где у них было кладбище и где они поспешили устроить новый сбор: это нынешнее помещение реформатской коллегии.

He долго и здесь наслаждались покоем кальвинисты. В 1682 году, 2-го мая с восьми часов утра их новое помещение стала осаждать многочисленная толпа горожан с иезуитскими школьниками во главе. Целых два дня продолжались грабежи и разбои. Толпа, вооруженная молотами, секирами, дубьем и таранами, взявши штурмом сбор (кругом его была каменная ограда, которую бунтовщики разрушили до основания), решительно почти все сравняла с землею. На этот раз, до замечанию Балинского, произошло действительно полное разрушение целого института; не только сбор и часовня на кладбище, но все постройки, деревянные и каменные, также госпиталь совершенно были разрушены и уничтожены; движимое имущество костельное и частное и архив оказались вполне разграбленными; не пощажены гробы умерших, их разрывали; труны с презрением разбрасывали, а гробы разбивали; ту же участь испытали и все фамильные каменные склепы [903]. Много было несчастий и смертных случаев. Зрелище даже для современников представлялось ужасающим, единственным в своем роде.

Когда обо всем произведено было следствие и доведено до сведения короля, он утвердил в 1688 году (только!) постановление следственной комиссии, присудившее к смерти четырех главных виновников разгрома (в том числе двоих учеников иезуитской академии); ректору академии сделано замечание, городу, вменено в обязанность охранять кальвинистов и помогать в восстановлении разрушенных построек; потерпевшим предоставлялось право взыскивать с виновных на законном основании свои потери и убытки [904]. Лукашевич прибавляет, что кальвинистам во всяком случае запрещено было теперь, при восстановлении сбора, придавать ему вид храма и украшать крестом, по обычаю других христианских храмов [905]. Выигрывали опять иезуиты, воспитанники которых, приговоренные к смерти, давно успели скрыться, при их содействии. Протестантство, в лице кальвинистов, было совершенно обессилено. сделалось не опасным и иезуиты могли его теперь оставить в покое.

Между тем материальные средства иезуитов росли непомерно быстро, а с тем вместе и влияние их повсюду становилось безграничным. Мы видели уже, что им принадлежали лучшие дома на Замковой улице (Константиновская, Солтановская и Рудертовская каменицы); они хозяйничали в «кардиналии»; в их обладании был дом Элиашевичовский (на углу Большой улицы и Шварцоваго переулка) и часть дворца Паца. Они почти совершенно завладели улицами Епископской и Ивановской. Остававшиеся здесь частные дома они то скупали, то променивали на что нибудь другое. Так они откупили в 1647 году у некоей Рудовичовой плац с постройками около костела св. Иоанна [906]; и в 1661 году с викарным этого же костела обменяли свой огород за Виленскоской брамой [907] на два плаца с постройками на улице Ивановской. Только дом Виленского воеводы, где теперь Губернское Правление [908], до конца оставался неподлежащим иезуитам. Здесь жили одно время Радивиллы, потом Сапеги, a сначала нынешнего столетия Виленские гражданские губернаторы до перехода их в дом Абрамовича ни Виленской улице [909]. Другие дома на этой же улице иезуиты просто заграбили, без всякого на них права [910].

В конце XVI века иезуитам принадлежало и одно из лучших около Вильны загородных мест. Мы донимаем Закрет, который, впрочем, еще до половины ХVII века известен был в актах под именем иезуитских Лукишек [911]. Эту местность подарил иезуитам Станислав Радивилл, после отречения от кальвинизма. Здесь, по Балинскому [912], был у него летний роскошный деревянный дворец, в том месте, где Вилия круто поворачивает от запада к северу. Дворец окружали девственные леса. Иезуиты вместо деревянных возвели новые, каменные постройки, создали целый монастырь с обширными хозяйственными приспособлениями и проводили здесь летнее время в отдыхе и наслаждении чудною природою. Иезуит Пошаковский, описывая иезуитские Лукишки, не находит слов для передачи всей очаровательной их прелести и упоения. Один Версаль или Фонтенебло могли сравниться с ними [913]. Рядом с Лукишками иезуитскими [914] были Лукишки татарские, где между прочим погребали умерших татар [915], Лукишки городские с различными складами около Вилии [916], Лукишки Виленского свято-Троицкого монастыря с домами и огородами [917] и Лукишки многих частных лиц [918].

В начале ХVII столетия иезуиты сделали новое важное для себя приобретение. Желая угодить королю Сигизмунду III, они особенно старались пропагандировать святость и славу королевича Казимира и пустили в ход мысль o необходимости создать храм его имени. Виленский епископ Венедикт Война, канцлер Лев Сапега, Николай Радивилл и другие охотно взялись за дело и в 1604 году положено основание костела. Иезуиты сейчас выпросили у короля разрешение передать в их распоряжение строящийся костел. Согласие последовало. Немедленно иезуиты начали строить около костела громадное помещение для монастыря или для своих клириков. Литовские магнаты не отказали им в деньгах, a Виленский капитул разрешил для построек пользоваться даром лесным материалом из Понарских дач и копать на капитульных землях глину и известь. Через два года были окончены постройки и иезуиты свободно засели в новом гнезде. существование которого обеспечивалось многими домами и имениями. Здесь они учредили новую коллегию и дом профессоров [919].

После уничтожения иезуитов, обширные Казимировские постройки с костелом перешли в распоряжение эдукационной комиссии и в них предполагалось поместить епархиальную латинскую семинарию, образовав при костеле отдельный самостоятельный приход для практики будущим ксендзам. Но этот проект не получил осуществления; а вместо того в поиезуитских казимировских зданиях поселились эмериты - заслуженные престарелые или больные латинские священники. С тем вместе назначено было помещать сюда и тех из священнослужителей, которые совершили какие нибудь проступки, подлегали запрещению и наказанию. Эмериты переведены были в новое помещение из старого эмеритального дома возле кафедральной латинской колокольни, который со времен Ягайлы до 1580 года был местопребыванием латинского епископа [920]. Когда польская войсковая комиссия потребовала передачи на войсковые магазины и канцелярию поиезуитских казимировских зданий, эмериты были возвращены, не надолго впрочем, на старое пепелище [921]. В запустевшем и заброшенном костеле с 1845 года помещается православный кафедральный собор; здание значительно переделано и украшено.

В 1622 году епископ Евстафий Волович заложил для иезуитов новый костел в честь Игнатия Лойолы. И здесь была учреждена коллегия с монастырем. По закрытии ордена иезуитов, в игнатьевские поиезуитские здания временно переведена была латинская семинария до перехода ея в нынешнее помещение [922]. Иезуитам принадлежал ещё один костел с домом профессоров - это костел св. Рафаила на Снипишках; но основание его относится уже к XVIII веку [923].

У латинян в XVII в. были и многие другие костелы. Через улицу от женского Бернардинского монастыря находился мужской Бернардинский [924]. В начале он был деревянный, но после 1500 года Бернардины задумали устроить его из камня. Король Александр и особенно некоторые из Радивиллов и Ходкевичей много жертвовали на устройство монастыря. Последний даже уступил под монастырь свой соседний плац с дворцом, a Николай Радивилл возвел на свой счет большую часть каменных монастырских построек. Граф Тенчинский записал им дом с плацем на противоположной стороне, на Заречье, над рекою Вильною, а Михаил Пац на этой же реке поставил для них сукновальню [925].

Еще в первой половине текущего столетия, в той части Бернардинского огорода, которая отделена была для воскобойни, с северной стороны костела, справа, замечалась какая-то старинная постройка из дикого камня и очень широкого кирпича, носившая на себе вид вообще святыни; в длину она имела 28½ локтей, в ширину 12 и столько же почти от основания до карнизов и состояла как бы из двух этажей верхнего на два локтя от земли, и нижнего - подвального, глубиною в несколько локтей. Последний разделялся на две далеко неравные части и в передней - меньшей с правой стороны в стене виднелся как бы очаг с дымовою трубою, очень давнею. Верхний этаж, тоже с двумя отделениями, состоял из меньшей передней, и другой части более обширной, полукруглой, сводчатой, устланной кирпичом. По сохранившимся преданиям здесь якобы существовала языческая святыня. и названный очаг в нижнем этаже должен был служить для сожжения жертв. Wizerunki [926], отвергая ходившие слухи, которые, по их мнению, не обосновываются на достоверных данных. склоняются к тому мнению, что описанная постройка может служить остатком какого нибудь костела, или скорее часовни, поставленной в давнее время на обширном кладбище Бернардинского костела. Уже впоследствии крыша её переделана и само здание обращено на хозяйственные склады. В дополнение к сказанному можно привести догадку Жеготы o том, что именно в этом месте находилась старинная православная церковь во имя святой Анны, далеко ранее постройки по близости костела того же имени. Кем основана церковь, не известно; но существование свое она должна была прекратить после 1581 года, когда ее окружили костел св. Анны, дом иезуитов, костел и монастырь Бернардинский, a с противоположной стороны - р. Вильна с лежащими за нею горами [927].

Костел св. Анны во всей своей великолепной красоте появился только в 1581 году. Некоторые основание его относят ко временам Витовта, называя жену его Анну основательницею Аннинскаго костела. Но тогда он мог быть деревянный и его уничтожил пожар 1530 года. Сигизмунд-Август в Аннинском костеле хотел устроить вечную усыпальницу для себя. для своих жен и родных и приступил к достройке каменного костела. Умирая до окончания постройки, он усиленно просил своих сестер, особенно королевну Анну довести до конца начатое. Набожная жена короля Стефана Батория, тоже Анна особенно сочувствовала этому делу и много ему содействовала. Примеру королевы следовали литовские вельможи и высшее духовенство Литвы и Польши. Аннинский костел, кроме своей выдающейся архитектуры, имел замечательное собрание драгоценностей и различных церковных украшений из золота и серебра. В костеле св. Анны впервые раздалась протестантская проповедь некого Виклефа [928].

На Шерейкишках и у Мокрой брамы были костелы с госпиталями Рохитов и Марии-Магдалины. Рохиты вызваны в Вильну Бржостовским в начале ХVIII века (около 1710 года) и занимали своими постройками все место нынешнего Телятника от Ботанической улицы почти до Замковой горы. Не имели богатых фундушей; дела благотворительности и особенно погребение бедных и уход за больными составляли главное их занятие. После пожара в 1749 году Рохиты сильно пострадали и к концу ХVIII в. их деятельность почти прекращается [929].

Костел Марии-Магдалины основан в начале XVI столетия. Он находился при соединении с Кафедральною площадью нынешней Семеновской улицы, где была и Мокрая брама. В 1571 году костел уже существовал и требовал ремонта [930]. В XVII столетии, за недостатком фундушей, костел и госпиталь, после пожаров, должны были прекратить свое существование.

Костел св. Креста, известный до настоящего времени под именем Бонифратров, основан на месте убиения францисканских проповедников христианства при Ольгерде. Все это пространство вместе со сквером около дворца генерал-губернатора покрыто было в XVI столетии одним сплошным роскошнейшим садом, который, по богатству растительности и своему устройству превосходил даже восхитительные сады Радивилла. Протекавший через сад богатый ключ Вингер оживлял местность и доставлял освежение растительности. Среди сада во дворце начал жить после пожара 1530 года епископ Виленский Павел, князь Ольшанский, окруженный многочисленною, совершенно велико-княжескою свитою. В память мученической кончины францискан, в саду в 1543 году оставался только один крест с изображением на нем распятого Спасителя. Епископ Павел на место креста доставил часовню. Здесь перед образом страданий Спасителя совершали иногда литургии [931]. В конце XVI века явился и костел с необходимыми постройками, а в первой половине XVII века выписаны были сюда и братья милосердия. Епископ Виленский Авраам Война особенно им покровительствовал и заботился обеспечить их материальное положение. Братья милосердия исключительно занимались делами благотворительности [932]. Костел существует по настоящее время с родником внутри прекрасной воды.

Выше мы упоминали o костелах св. Духа и св. Тройцы с госпиталем, построенным Ульрихом Гозием. В 1501 году великий князь Александр согласился передать костел св. Духа из ведения приходского священника вновь выписанному ордену доминикан. К ним переходили все дома, плацы и различное недвижимое имущество, принадлежавшее костелу св. Духа. Им передан был в собственность и Виленский источник Вингер [933]. Костел к монастырь с этого времени назывались доминиканскими, хотя нередко удерживалось для них и прежнее наименование св. Духа [934]. В заведывании доминикан находился и костел св. Троицы с госпиталем, который занимал весь угол нынешней Благовещенской улицы и Игнатьевского переулка [935]. На содержание госпиталя, как мы говорили, назначалась часть доходов, выручаемых от платы за проезд по Зеленому мосту. Весь надзор за правильностью доходов и их употреблением возлагался на доминикан, Виленский капитул и епископа. С 1545 года великий литовский князь устранил духовную власть от надзора за хозяйственною частью госпиталя св. Троицы и поручил его Виленскому магистрату. Осмотревшись в новом деле, магистрат нашел, что доминиканы, которые исполняли в госпитале духовные требы, не отвечают своему назначению и постановил образовать при костеле св. Троицы с госпиталем особое настоятельство. Литовско-польские короли подтвердили такое постановление магистрата и поддерживали его. Но госпитальные фундуши оказывались недостаточными, особенно когда сгорел Зеленый мост и его приходилось сроить вновь. Прекрасные в начале госпитальные дома, с течением времени, без досмотра и ремонта, ветшали и разрушались, a посторонние пожертвования уменьшались. Недостаточность фундуша возбуждала частые резкие препирательства между магистратом и настоятельством костела св. Троицы. Убожество дошло до того, что пришлось занимать для костела деньги под залог костельных вещей -серебренного креста и серебряной лампадки [936]. В 1799 году госпитали св. Троицы и Рохитов были закрыты, а принадлежавшее им недвижимое имущество переведено в пользу вновь устроенного тогда госпиталя при костеле св. Иакова на Лукишках [937]. С этих пор прекратилось в костеле св. Троицы и богослужение. В 1821 году он передан православному духовенству, принят им и освящен во имя св. Николая [938], это нынешняя Благовещенская церковь.

При костеле Доминиканском мужском, существующем до ныне, был и женский, основанный около 1678 года. После пожара в 1748 году он более не возобновлялся [939].

В одно почти время - в первой половине XVIII столетия возникли костелы с монастырями - мужской и женский Кармелитский и Всех Святых. Костел св. Терезии (кармелитский) на улице Остробрамской основан в 1626 г. литовским референдарием Стефаном Пацом. Костел и монастырь построены на землях, которые принадлежали Виленскому св.-Духовскому братству. Через двенадцать лет тот же Пац, уже литовский подканцлер, основал и костел св. Иосифа (женский кармелитский) в местности, известной под названием Босачек, сзади зданий литовской духовной семинарии, в начале нынешней базарной площади. Костел св Терезии существует до сих пор, a женский кармелитский разобран во второй половине текущего столетия. Костел Всех Святых основан около 1620 года. Он известен особенно тем, что в последнее время служил местом заключения для недостойных священнослужителей. Кладбище для этого костела отведено было за городом, при костеле св, Стефана [940].

Костел св. Стефана находился уже за чертою города, на предместье Рудникском; он до сих пор существует на прежнем месте. Основание его относится к первой четверти XVII столетия При нем был госпиталь св. Лазаря. Обширное кладбище при костеле не только служило нуждам прихожан костела Всех Святых, но иезуиты очень много воспользовались ими когда вздумали очистить костел св. Иоанна от наваленных в его склепах гробов и множества трупов [941].

Около костела св. Стефана с давнейших пор до настоящего времени существовал базар, где по преимуществу продавали скот. Уже в одной грамоте 1657 года упоминается o «жывотынском торге за вежою Рудницкою» [942], В утвердительной грамоте Сигизмунда III цеха резников 1596 года сказано, что никто из членов цеха не имеет права покупать скот на убой раньше десяти часов утра и то на установленном базаре за Рудникской брамой, под опасением в противном случае штрафа камня воска в пользу цеха. Требовалось, чтобы докупаемый на убой разного рода скот, как то: волы, коровы, телята, бараны, овцы, ягнята, козлы, козлята, борова, свиньи и другое, был совершенно здоров. Запрещалось цеху резников докупать у евреев или татар мясо от скота, который они убивали или резали, a также и продавать такое мясо. В посты, особенно великий, никто не имел права торговать говядиною в мясных рядах [943].

На Заречье костел св. Варфоломея основан был в 1644 году дочти на самом берегу р. Вильны. Через двадцать лет он сгорел и новый его фундатор доставил его на новом месте, на горе (где и теперь он находится), называвшейся Раем, или Райскою, от имени основателя Ивана Райского. (Эта местность очень высокая в городе и оттуда открываются прекрасные кругом виды). Настоятельствовали в нем ксендзы ордена св. Августина, отчего и костел иногда назывался Августинским [944]. После вторичного пожара, костел св. Варфоломея был снова возобновлен только в 1823 году; до этого времени на месте сгоревшаго костела была часовня [945].

Нет точных указаний. когда основан костел св. Иосифа и Никодима за Острыми воротами. Прыялговский в жизнеописаниях Виленских епископов говорит [946], что при епископе Аврааме Войне (1616-1630 г.) за Острыми воротами явился новый госпиталь свв. Иосифа и Никодима с каменным при нем костелом; но в другом месте [947] тот же автор заявляет, что после пожара (около 1748 г.) вместо старого деревянного воздвигнут новый каменный костел. Известно только то, что госпиталь св. Никодима пользовался большим уважением среди местных жителей; многие из православных записывали для него значительные суммы [948].

Костел св. Петра и Павла на Антоколе принадлежит к одной из древнейших святынь города. С распространением в Литве латинства явился и названный костел, вначале деревянный. При великом литовском князе Александре епископ Войтех Табор, а после него и другие принимали меры к поддержке разрушавшегося костельного здания. Только в 1666 году гетман литовский Михаил Пац воздвигнул вместо деревянного каменное здание, на подобие по внешности костелу Петра и Павла в Риме. Здесь он и погребен [949].

Неподалеку, тоже на Антоколе, находился костел Спасителя, основание которому положил Иван - Казимир Сапега в конце XVII столетия. Освящение костела последовало в 1716 году. Костел пользовался известностью по своей статуе Спасителя, которая освящена была в Риме папою Иннокентием XII и привезена в Вильну в XVIII столетии. При недостатке фундушей, костел всегда сq времени своего основания находился в затруднительном материальном положении и существовал на доброхотные пожертвования. Во второй половине текущего столетия он передан православному ведомству [950].

Антоколь по своему здоровому, красивому положению всегда считался лучшим из предместий города. В XVII столетии здесь находилось несколько дворцов литовских магнатов: Сапеги, основанный в 1691 году Виленским воеводою Казимиром Сапегою, который вел упорную борьбу с Виленским епископом Бржостовским (теперь военный госпиталь); Паца, вблизи зданий Петропавловскаго костела и Слушков, основанный в 1690 году воеводою Полоцким Домиником Слушкою. Далее за Сапежинским дворцом находилась Вершупа, зверинец с летним дворцом литовских великих князей в XVI столетии [951]. Антоколь, потому, называли magnorum ab antiquo heroum quies. Император Петр I, во время пребывания в Вильне, останавливался в Слушковском дворце. За долги этот дворец перешел к кредиторам, а потом в нем был устроен пивоваренный завод Зайковских; теперь в нем помещается тюрьма. Вершупа перешла в частные руки [952].

В конце ХVII века, около 1687 года явился в Вильне костел ксендзов миссионеров. Это общество было очень модно во Франции того времени и супруга короля Ивана Собеского, увлекаясь французским направлением, сильно старалась популяризовать его в Литве и Польше. Епископ Виленский Котович, близкий ко двору [953], поспешил разделить взгляды королевы и на одном из первых при нем заседаний Виленского капитула заявил. что он думает пригласить в Вильну ксендзов миссионеров и уже приобрел для них имение Ячменишки. Капитул с сочувствием отнесся к заявлению епископа Котовича, и стали придумывать, где бы поселить в Вильне новое общество. Первоначально для него назначалось место около Зеленого моста, был куплен плац с большим домом и огородом и собрана сумма для присобления купленных зданий к новому их назначению. Но явившиеся первые представители миссионеров нашли местные предположения об их помещении очень неудобными, местность некрасивою, a здания старыми, не стоящими переделки. Тут же они по совету своих доброхотов, людей знающих, обратились с покорнейшею просьбою ко вдове княгине Радивилл, сестре короля, подарить обществу миссионеров дворец Сангушков, который лежал в прелестнейшей тогда части города Вильны (местности, где и теперь костел миссионеров и учебные мастерские с домом Милосердия) среди обширных огородов и источников чистейшей воды. Дворец был построен князем Иеронимом Сангушко, который записал его бернардинам, а те продали гетману Радивиллу. Княгиня охотно согласилась на просьбу миссионеров и сделала даже для них больше, записав им, сверх просимого и имение Бурбишки (возле города; теперь принадлежат женскому духовному училищу). Против такого дара Сангушки возбудили потом иск и миссионеры должны были заплатить противной стороне 15000 злотых. Особенно много пожертвовал на устройство костела и монастыря при нем войский Инфлянтский Иван-Феофил Плятер, которого из лютеранства миссионеры обратили в латинство, и Огинские. Миссионеры устроили громадные помещения для семинарии (был интернат и экстернат), завели отличное хозяйство, постоянно разъезжая по миссиям, имели везде очень большие связи и собрали громадные фундуши [954].

Находившийся через улицу женский монастырь Визиток, ныне женский православный монастырь, получил свое основание уже в XVIII веке.

Между костелом Миссионеров - и Субачей улицею находится местность, известная под именем Рая, откуда открывается прекрасный вид на город. Она принадлежала экс-иезуиту Гребницкому, который в 1785 году пожертвовал ее в пользу благотворительного учреждения. Воспользовалась этим добрым началом Ядвига Огинская, скупила соседние дома и плацы, присоединила к ним часть земли, пожертвованной миссионерами, и до двух моргов с разрушающимися каменными стенами уступленной городом: на всем этом пространстве она задумала учредить воспитательный дож для несчастных детей, от которых отказались их родители. Так возник в 1787 году нынешний воспитательный дом Иисус Младенец, устроенный, по приглашению Огинской визитатаром миссионеров Андреем Полем. Несчастные дети до устройства этого приюта помещались в госпитале Савич [955]. Император Александр I пожертвовал в пользу приюта староство Зосельское.

Кафедральный костел св. Станислава после пожара 1580 года был возобновлен далеко лучше прежнего. Этому делу посвятил себя епископ Виленский Иоанн, побочный сын короля Сигизмунда I. При содействии отца, он действительно сделал очень многое. Для восстановления костела выписал архитектора-итальянца Заноби; специально для собственных построек поставил кирпичный завод; сделал большой запас строительных материалов; вызвал к пожертвованиям общество и духовенство и получил от короля целый город Кременец с обширными его доходами, которые должны были идти на возобновление кафедры. Но по мере увеличения средств еще более увеличивались потребности, расширялись затеи и уже преемник епископа Иоанна князь Павел Ольшанский кое-как кончил начатое дело [956]. Но с течением времени эта святыня делалась по частям как бы предметом собственности королей, прелатов и магнатов. Многие из них в храме Божием ставили особые для себя часовни. часто разрушая бывшие до них; пристроек и надстроек в костеле оказалось к ХVIII веку очень много; одни из них бывали роскошны, блестящи, другие, соседние, грозили разрушением и вообще все портили в целом вид здания. Дошло до того, что в 1769 году обрушилась одна костельная башня; своим падением она повредила здание и убила шесть человек ксендзов и одного клирика. Принимавшиеся за переделку костела и епископы (Зенкович. Массальский, Коссаковский), и архитекторы (Гуцевич и Шульц) только затягивали дело, рассчитывая взаимно выиграть что нибудь в свою пользу (Массальский, Верки с Червоным двором и Виленский капитул), и все кончилось судебным процессом между Виленским капитулом и наследниками Масальского о захвате и растрате больших костельных сумм [957]. Уже Император Павел I. будучи в Вильне и увидавши вместо костела безобразную группу развалин. которыми запружена была улица, приказал генерал-губернатору Репнину обратить внимание на эти беспорядки и привести к окончанию постройку кафедрального латинского костела. Высочайше дарованные на это средства дали возможность в 1801 году явиться ему в настоящем виде, благообразном, украшенном; вновь устроенный костел тогда же был освящен [958].

Положение православных церквей, о которых мы говорили выше, ухудшилось в ХVI и особенно ХVII веке. Многие из них совершенно разрушились, и представители города в 1671 году […] заявляли, что никогда они не слыхали о таких церквах, как Екатерининская, Ильинская, Николаевская -Успенская [959]. […] В актах находим указания, как униатские митрополиты, протопопы разрешали частным лицам занимать под постройки церковные плацы и погосты [960]. Построившиеся на церковной земле или временно только пущенные на жительство в церковные дома за арендную плату нередко объявляли все это своею собственностью и более не хотели уже уступать законным владельцам. Возбуждались сложные, длинные процессы, доходившие часто до высших судебных инстанций [961]. В более счастливом положении оказались только Пречистенский собор, Николаевская церковь (Перенесенская) и свято-Троицкий монастырь.

Пречистенский собор. поддержанный в начале ХVI столетия князем Константином Острожским, обращал на себя внимание, как митрополичья кафедра» При нем в ХVI столетии являются особые новые приделы, во имя Рождества Пресвятой Богородицы, Благовещения и Введения во храм. Эти приделы, называемые нередко в документах различными именами («придел», «каплица», «престол», «храм», «церковь Божия» - в записи Феодора Янушевича 1607 г. 29 Марта) могли послужить для некоторых исследователей основанием для показания в Вильне большего количества церквей, чем было это в действительности. Эти приделы, впрочем, по своей обширности могли равняться маленьким церквам, жили своею особою жизнью, имели отдельный причт с особыми фундушами. Придел Рождества Пресвятой Богородицы, напр. учрежден был с «двумя священниками для богомолья и Божественное службы церковное повседневное» [962]. Все это разрушилось к концу ХУШ века.

Николаевская церковь и свято-Троицкий монастырь, совершенно возобновленные князем Острожским [963], имели возможность просуществовать до наших дней. Много в их пользу послужило и то обстоятельство, что когда уничтожены были почти все Виленские церкви, Николаевская оставалась единственною приходскою в городе, где верующие греко-униты могли исполнять обряды своей веры и получать таинства. Свято-Троицкий монастырь сделался обиталищем монахов-базилиан, которые поспешили направить к себе доходы всех прежних православных церквей […]. Одним из таких дорогих памятников западнорусской церкви нужно считать образ Пресвятой Девы Марии, до сих пор находящийся на левой стороне иконостаса Троицкой церкви. Этот образ великой Литовской княгини Елены Иоанновны, драгоценный подарок своей дочери великого Московского князя Ивана Васильевича, первоначально находился в Пречистенском соборе. Оттуда базилиане забрали его к себе и поставили в Троицком монастыре. Другою святынею Троицкого монастыря была плащаница, шитая золотом и серебром, усыпанная драгоценными камнями и жемчугом, устроенная в одном женском Московском монастыре в 1545 году. Ее захватили в Москве поляки в смутное время 1610-1611 года. Король Сигизмунд Ш подарил эту драгоценность Троицкому монастырю; но с 1822 года она перешла в бывшие Пулавы к князю Чарторыйскому [964].

При Троицком монастыре устроены были часовни св. Луки, св. Креста и Благовещенская. Первую основал войский Полоцкого воеводства Корсак-Голубицкий, где в 1626 году он и погребен базилианами. Часовня находилась в притворе, рядом через стену с алтарем Честного Креста и на нее цех сапожников должен был давать из общей кассы третий грош; впоследствии этот взнос отошел к костелу св. Иоанна [965]. Часовня Благовещения построена Янушем Скумином Тышкевичем; в 1642 году в ной погребен он сам, a потом его жена и сын [966].

Рядом с Троицким мужским монастырем помещался женский; последний не имел своей церкви и монахини особым ходом ходили к богослужению в церковь мужского монастыря [967].

К первой половине XVI столетия необходимо отнести постройку церкви Св. Петра при Острых воротах на правой стороне. Что она существовала, об этом не может быть никакого сомнения, после прямых документальных о ней упоминаний [968]. Время основания церкви св. Петра относим к XVI веку потому, что только в 1507 году была окончена постройкою каменная городская стена и сделано несколько главных ворот, в том числе и Острые. До того времени Троицкий монастырь находился за чертою города, следовательно не может бьггь и речи o существовании церкви св. Петра, при несуществовавших Острых воротах [969].

В начале XVI столетия, когда Троицкий монастырь пользовался патронатством Елены Иоановны [970], великая княгиня могла указать монастырю расположить хранившуюся у них святыню - икону Богоматери из Крыма от времен Ольгерда, - на Острых воротах и тут же построить небольшой храм во имя Московского святителя Петра, в котором желающие могли бы помолиться Богу пред чудотворным ликом Богоматери заступницы и митрополита Петра. С постройкою в 1620 году около Острых ворот кармелитского костела и монастыря […] церковь св. Петра должна была придти в забвение и запустение; в 1701 году виднелись уже одни её развалины [971].

В конце XVI столетия положено основание и нынешнему свято-Духову монастырю. Некоторые члены Виленского братства, недовольные частыми столкновениями в Троицком монастыре с священниками, назначаемыми от Магистрата, порешили основать свою церковь и завести строгие порядки, как в совершении Богослужения, так и расходовании братских сумм. На помощь братству явились Брестская воеводина Зеновичовая и Смоленская воеводина Абрамовичовая. В 1597 году, по их распоряжению строилась уже новая церковь (и пределах нынешнего свято-Духовского монастыря). деревянная, на плацах. подаренных братству Воловичами (в одно и тоже время Воловичи были: одни православными, другие -латинянами, третьи - кальвинстами) [972]. […] король писал, что братство «к большому взрушенью покою посполитого, плацъ въ месте нашом Виленскомъ купивши, снать церковъ ее такъ для отправованья в ней хвалы Божее, яко найбольшей для большаго ереси и бунтовъ разшыренья въ речи посполитой, збудовати хочутъ ... ино тоей церкви будовати имъ не допускать и зборонить конечне, иначой того не чинечи» [973]. Иезуиты с своими школьниками в 1598 году прямо сделали нападение на свято-Духовскую церковь [974]. Тяжелое было положение Виленского братства: но оно продолжало строиться и успело возвести каменное здание для монастыря. Госпиталь, братское училище или коллегию и приступило к постройке каменной монастырской церкви [975]. Но случившееся в 1624 году убийство в Витебске Иосафата Кунцевича навлекло гнев короля на всех православных и Виленскому братству решительно запрещено было продолжать постройку каменной церкви: разрешение ее докончить последовало в 1632 году. Но в такой значительный промежуток времени начатая прежде постройка сильно обветшала, как равно испортилось многое из заготовленного строительного материала. Во всяком случае в 1684 году явился нынешний величественный свято-Духовский храм с двумя приделами: св. Константина и Елены и св. Иоанна Богослова. Около 1656 года перенесены в свято-Духов монастырь дорогие останки местной святыни - Виленских мучеников: Антония, Иоанна и Евстафия.

При мужском монастыре основан был и женский - Благовещенский. Возникновение его относят тоже к концу ХVI века […]. По правой его стороне, где трапеза братии, находилась церковь св. Благовещения, и при ней женский монастырь, частью деревянный, частью каменный. От мужского монастыря его отделял деревянный забор [976]. Упадку Благовещенского монастыря много содействовало то обстоятельство, что возникший по соседству кармелитский костел с монастырем стеснил его и закрыл от улицы. С половины ХVIII века монастырь женский перестает существовать, а на месте Благовещенской церкви до последнего времени находилась часовня того же имени. Мужской монастырь существует и в настоящее время.

Семнадцатый век явился для Вильны в высшей степени несчастным, разорительным. Все, что создали для его благоденствия Сигизмунды, отец и сын, было уничтожено. Прекрасные строения сделались жертвою пламени; собранные и сбереженные богатства уничтожены и расхищены; славная Вильна, прекрасная столица всей Литвы, как будто исчезает с лица земли и современники оставили нам грустные песни о своем бесконечном горе, что Вильны нет, что её не стало [977], что в самой Вильне трудно найти Вильну... [978].

Пожар 1610 года уничтожил дочти всю Трокскую улицу, Доминиканскую с костелами св. Духа, св. Троицы и госпиталем, Ивановскую улицу с коллегиею иезуитов, Замковую; нижний замок, кафедральный костел сделались жертвою пламени. Другая полоса огня уничтожила Немецкую улицу, соседний еврейский квартал и пожар уже приближался к костелу св. Казимира; но разразившийся сильный ливень остановил его, хотя лучшая, срединная часть города более не существовала. Оказалось несколько человеческих жертв [979].

Трудно было городу оправиться после пожара. Эта трудность еще более увеличивалась тем, что внутренняя религиозная борьба партий сильнее пожара подрывала и губила благосостояние города. Мы видели взаимную борьбу протестантов с латинянами. Эта ненависть увеличилась до того, что умиравшие особыми завещаниями обязывали своих детей или родственников - выкопать их тело из земли и перенести его куда нибудь в пустой глухой пункт, если бы случилось, что в месте их прежнего погребения последовала перемена религии: «пусть прах и кости наши, говорилось в завещании, не осквернятся новым идолослужением» [980]. Иезуиты вели борьбу с протестантами, нападали на православных, униатов, громили евреев, преследовали францискан, доминикан, пиаров, миссионеров, базилиан. […] Базилиане, ученики иезуитов, до того возненавидели своих учителей. что в совершаемые купчие вносили особое обязательство для покупщика - не продавать иезуитам движимого имущества, приобретаемого от униатов. Само протестантство раздробилось в Вильне на множество сект новых и старых: здесь были новокрещенцы, последователи Павла Самосатскаго, ариане, новоариане, фотиниане, благочестивые, молчальники, искренние, безгрешные. биндерлиане. субботники, обрезанные и многие другие. Один исследователь насчитывает в Литве того времени семьдесят две секты, и все они взаимно ненавидели одна другую и преследовали [981].

Имущественное положение служило новою причиною раздора между обывателями города [982]. Слишком быстро увеличивающееся богатство латинского духовенства и переход к нему множества дворянских имений заставляли серьезно призадуматься над положением такого дела [983]. Блестящая великосветская обстановка, среди которой могли жить высшие духовные сановники, неотразимо привлекала в духовное звание лучшие польские и литовские фамилии: Пацов, Тышкевичей, Гурков, Сапег, Радивиллов и других [984]. Некоторые из них отказывались от высших гражданских постов, предлагали своим женам развод, только бы занять епископскую кафедру [985]. Радивилл и тот нс мог устоять против 200000 талеров годового дохода и родную Виленскую кафедру, где его уважали и любили, променял на Краковскую с большими доходом [986], где ему неоднократно даже на сеймах приходилось выслушивать горькие упреки и нарекания со стороны поляков в том, что он - литвин - не имел права занять польскую кафедру польского епископа [987]. Громадные материальные богатства давали возможность латинским прелатам создавать свои политические партии, а в случае нужды, для проведения своих взглядов, или поддержки кандидатов выставлять целые войска [988]. Чтобы остановить имущественное развитие латинского клира и переход к нему дворянских имений, в 1635 году состоялась конституция, в силу которой с этих пор от шляхетского сословия никаким образом не могли быть отчуждаемы наследственные имения и в судах по этому поводу не должны были принимать никаких записей для внесения в актовые книги [989]. В одном только случае допускалось законом записывать и жертвовать клиру недвижимое имущество, если вновь (de nova radice) основывался монастырь, костел или госпиталь. Это обстоятельство требовалось оговаривать в записи под присягою, при свидетелях, что оно нисколько не противно конституции 1635 года и не нарушает её. Пожертвование, предполагалось, делалось ex puro zelo et propria mera liberalitate, без всяких материальных вознаграждений или каких нибудь условий в этом роде на будущее время. Такое постановление особенно иезуитам показалось неприятным и вот с этого времени является у них очень много фальшивых, поддельных документов и просто захваты по имущественным приобретениям. […]

Многочисленные юридики в Вильне […] старинные пожертвования королей и князей епископам, кафедральному капитулу, а также монастырям и орденам различных участков земли с правом независимого управления, разделили город, говорит Васильевский в описании Вильны, на бесконечное число участков, из коих каждый имел свои особые права и признавал только свою власть. В одном городе находилось как бы несколько городов, управляемых особыми законами [990].

До ХVI века было три главных юридики или управления: епископская магдебургская или городовая и замковая или гродская. Во главе первой находился епископ (латинский); второю - заведовал Виленский войт с бурмистрами, гродская принадлежала замку во главе с Виленским подвоеводай [991]. С течением времени число их стало увеличиваться. Митрополит (православный) требовал сначала от Виленских горожан, чтобы они не вмешивались в дела церковные, что такие дела подлежат духовному суду [992]. В 1569 году Сигизмунд-Август писал Виленскому войту Ротундусу, что митрополит Иов жаловался ему, «иж дей которые люди в том месте нашем Виленском на власном кгрунте церковном митронольем з давных часов осажоны и под власною справою и присудом первших архиепископов, митрополитов, продков его и наместников их тамошних завжды были, ино дей вы, нет ведома, в который обычай, в тые люди его мещане митрополие уступуете се и их на ратуши судите, радите и подачки з них на себе берете и многие кривды и обтежливости им чините... A про то... розсказуем вам, иж бы есте и теперь в оные люди в месте Виленском, на кгрунте его митрополем осажоные, ничим се не вступовали, в послушенство и присуд свой местский не приворачивали, платов и подачек жадных з них собе и на ратуш не брали и не привлащали и дали ему и тым мещаном его в том покой. Нехай он, або наместник его тажошпии митрополии... тых мещан своих во владности и в присуде своем мает...» [993].

Со введением унии. митрополиты униатские, подобно иезуитам, широко развернули свою власть и объявили Виленскому магистрату упорную продолжительную борьбу, отстаивая полную независимость собственной юридикции [994]. Напрасно магистрат доказывал, что только с половины ХVII века униатские митрополиты стали вводить собственное управление во многих из тех мест, где до того времени была юрисдикция городовая; что с этой поры из канцелярии митрополита, где появился и войт митрополичий, начали выходить такие постановления, которые противны и унии, и римской церкви [995], что эта юрисдикция уничтожается конституциею 1661 года, которою установлены окончательно и утверждены три только юрисдикции, замковая, епископская и магдебурская; что, наконец, митрополит захватывает под свою власть целую третью часть города, что это сильно подрывает доходность городской кассы и ставит город в невозможное положение, при отведении квартир, во время приезда в Вильну королевского двора со свитою и во время трибунальных судов (дома, не подлежащие городской юридике освобождались от постойной повинности [996]). Униатские власти не только не думали соглашаться с доводами противников, но предъявляли все большие и большие требования [997].

Латинские ордена: францисканы [998], кармелиты [999] и даже частные лица [1000] стали заводить у себя особое управление в пределах собственных владений. Крашевский говорит, что к восемнадцатому веку юрисдикций было уже несколько десятков; все они составляли особые управления, взаимно противодействовали, боролись между собою и вели бесконечные споры [1001].

Подобное разъединение власти было очень выгодно для людей негодных. Бродяга, преступник, опасаясь суда, прибегал, по замечанию Васильевского, под защиту какой нибудь юрисдикции и получал покровительство, которого искал; оно иногда оказывалось ради одного невинного удовольствия причинить досаду неприязненной стороне. Вытребовать на суд человека, вписавшегося в другую юрисдикцию, было трудно и даже невозможно [1002]. Вследствие возможности легко избегнуть за проступок наказания, в Вильне, среди бела дня. на улидах и в домах, совершались очень частые побои [1003] драки [1004], вооруженные нападения [1005], грабежи [1006], убийства [1007] и другие проступки [1008].

С начала XVII столетия польские короли очень часто издают постановления, определяющие пределы той или другой юридики [1009], напоминают воеводам, каштелянам, старостам и другим урядникам, чтобы они не вызывали к себе на суд Виленских мещан, подсудных исключительно Виленскому магистрату, равно как от последних требуют, чтобы они «послушенство всякое и повинность ураду мескому полнили и давали, жадными волыюстями не засланяючисе» [1010]. Но споры продолжались [1011] и к концу XVII столетия достигли широкого развития [1012]. Современники, видно, очень хорошо понимали возможность легко избегнуть наказания при множестве юрисдикций, за подлог, обман, и потому в купчих крепостях семнадцатого столетия мы постоянно встречаем оговорки, что продавец «вси шкоды и наклады, кром жадного доводу и присеги, только на голос слово реченье (покупщика) заплатити и нагородити повинен будет... и што все вольно будет каждому дсржачому сего листу моего (продажного) позвать мене до суду и права будь земского. гродского, або и до суду головного трибунального, в который хотячи повет, воеводство и термин на рок завитый, бы и накоротшый, даючи мне позвы очовисто, або и заочно. кладучи на всякдй маетности моей, где кольвек будучой, a я, будучи позваный, не вымовляючысе хоробою обложною, поветреем моровым, соймом вальным, послугою господарскою и речи посполитое и никоторыми иными причынами правными и неправными, не через умоцованого, але сам особою своею перед тым судом, где позван буду, маю стати, a ставши, позву и року ничым по буречы, и противко сему листу своему ничого не мовячи, только зараз, яко на року завитом, усправедливитисе маю и повинен буду» [1013]. Из приведенного актового обязательства видно, сколько было всевозможных ходов и лазеек, следуя которыми, волокита до бесконечности могла затягивать и запутывать дело. […]

Вильна пострадала во время войны с великим Московским князем Алексеем Михайловичем, а потом в следствии морового поветрия. Современники свидетельствуют, что Вильна так сильно была разорена войною, что столица Литвы была сравнена почти с землей и не без труда в самой Вильне можно было найти Вильну. Каков был вид истребленного города, не говоря о числе убийств, можно судить по продолжительности пожара: ёго могли потушить только на восемнадцатый день. Это свидетельство современников несколько преувеличенно и оно по достоинству оценено Васильевским в описании Вильны [1014]. Во всяком случае, после войны остались большие следы разрушения, особенно в нижнем замке. С той поры мало по малу, исчезли великокняжеский дворец, здание замка, конюшни, левое трибунальное крыло и многие постройки. В инвентарном описании Виленского замка конца XVII и начала ХVIII века мы встречаем указание на полнейшее его запустение [1015]. И город, после этих бедствий, не мог уже отправиться …: старая Вильна рушилась.

[…]

Крачковский Ю.

---

[1] Сочинения o Вильне Крашевсклго, Нарбута, Балинсклго, иезуита Кояловича, издания Виленской Комиссии для разбора актов, Виленскаго учебного округа, труды Батюшкова, Семенова, отдельные статьи в различных современных изданиях первой половины текущего столетия, особенно в прекрасном издании «Wizerunki i roztrząsania naukowe», всегда будут необходимы при ученой разработке прошлого г. Вильны. Авторы их пользовались при своих исследованиях завидным богатством таких источников первостепенной важности, которые теперь для нас или недоступны, или даже совершенно затерялись.

[2] Jadwiga i Jagiełło - Szajnocha - Lwów - 1861 r. T. III, str. 182.

[3] Litwa - Kraszewskiego-Warszawa 1847 r. T. I, str. 37.

[4] Wizerunki i roztrząsania naukowe - poczet nowy drugi - Wilno - 1840 r. T. 17, str. 130, 131.

[5] Stryjkowski - Kronika - Warszawa - 1846 r. T. I. str. 360.

[6] Dzieje narodu Litewskiego Theodora Narbutta - Wilno -1838 r. T. V, 525. cp. ibid. 450. У Вьюка Кояловича эта местность называется болотом Вингрою. - Kojałowicz. Historia Lithvaniae p. I. p. 299.

[7] Акты Вилен. Ком. т. XX стр. 293.

[8] Wizerunki i roztrząsania naukowe T. 24, str. 80, прим. I.

[9] Dzieje nar. Lit. Narb. T III, 531, прим. 3. Cp. Stryjkowski-Kronika-T. I. 56, 57.

[10] Dz. nar. Lit. Narbutt, T. III. 529.

[11] Dzieła Tadeusza Czackiego. Poznań. 1844 r. T. I. str. 17. Cp. Historyja miasta Wilna Balinskiego - Wilno - 1836 r. T. I. str. 50.

[12] A o сем Миндовге писаніе предлежитъ, откуду пріиде въ Литовскую землю: въ лето 6637-е княжащемъ Рогволодовичемъ въ Полотцку, пріиде на нихъ князь великій Мстиславъ Владиміровичъ Маyамашъ, и Полтескъ взялъ, a Рогволодовичи забежали въ Царь городъ; a Литва въ ту пору дань даяше княземъ Полотцкимъ, a владоми своими гетманы, a города Литовскіе тогда, иже суть ныне за кролемъ, обладаны князьями Кіевскими, a иные Черниговскими, иные Смоленскими, иные Полотцкими, и оттоле Вильнн приложишася дань даяти королю Угорскому, за страхованіе великаго князя Мстислава Володиміровича. A Вильняне взяша себе изъ Царьграда князя Полотцкаго Ростислава Рогволодовича детей, Давило князя да брата его Мовколда квязя, и той на Вильне первый князь: Давила братъ Мовколдовъ болыпей a дети его Ведь, его же люди волкомъ звали, да Ердень князь; a Ерденевъ сынъ крестился, былъ владыка во Твери, который на Петра, на чюдотворца, волненіе учинилъ, a звали его Андреемъ, писалъ на чюдотворца лживыя словеса. A у Мовколда князя сынъ Миндовгъ a у Миндовга князя дети Вышлегъ, да Домонтъ. Полное собраніе рус. Летописей - Спб. 1856 г. Т 7. стр. 164-5. Ср. Карамзинъ. Исторія Госуд. Россійск. Спб. 1819, т. 4 пр. 103 и 277.

[13] Historia Polonica-Johannis Długosii. Lipsiae. 1711. T. 1, Liber X. p. 116. Kronika Macieja Stryjkowskiego. Warszawa. 1846. T. 1. Str. 48-55.

[14] Очерки исторіи вел. княж. Лит. до половины XV стол. Антоновича. Кіев 1378 г. стр. 16.

[15] Dz. nar. Lit. Narbutt - T. 4. Str. 386.

[16] Dz. nar. Lit. Narbutt T. I. 248, 249, Cp. ibid. 189 219, 221, 224, 225, 239, 419, 421. T. IV. 364-367. T. VI. 304, 305. T. VII. 88, 89. Obraz Litwy-Iaroszewicza-Wilno, 1844 r. T. I. str. 192. Wijuk Kojałowicz-Historia Litwaniae. 1649 p. 1. 32.

[17] Dz. nar. Lit. Narbutt T. IV. 267, 271, 272, 275, 282, 285, 292.

[18] Stryjkowski - Kronika. . . Т. I. str. 308.

[19] Stryjkowski - Kronika. Т. I. str. 309.

[20] Historyja m. Wilna - Balińskiego - T. I. См. план г. Вильны, также планы гор. Вильны в "Памятниках р. старины" - Батюшкова, вып. 5 и 6 и в "Wilnie" Kraszewskiego - Т. I.

[21] Dz. nar. Lit.-Narbutt. - T. I. 226-229. Tygodnik Wileński Wilno-1817 r. T III. 104-107.

[22] Dz. nar. Lit. Narbutt. T. I, 230.

[23] Ibid. T. I, str. 62.

[24] Ibid. T. I, str. 15.

[25] Ibid. T. I, str. 232-235.

[26] Dz. nar. Lit. Narb. T. I, str. 232, 233.

[27] Очеркъ исторіи вел. кн. Литовскаго - Антоновича-23-37. Cp. Dz. nar. Litew. Narb. T. III, 291, 293, 301. T. IV. 7, 46, 74, 76, 79, 101 и далее.

[28] Dz. nar. Lit. Narb. T. IV, str. 382.

[29] Cp. Ibid. T. I. str. 382.

[30] Памятники русской стрины в западн. губерн. - Батюшкова - Спб. 1872 г. вып. 5. Стр. 10.

[31] Historyja miasta Wilna - Baliński - T. I. 51, 52. Пам. рус. стар. в зап. губ. вып. 5, 10.

[32] Pisma historyczne- Narbutta - str. 145. Historyja miasta Wilna - Baliński - T. I. 49, 50. Stryjkowski. T. I, str. 369-370. Kojałowicz - Hist. Lit. p. I., p. 262-263.

[33] Balinski - Hist. m. Wilna. T. I. 47, 48. Petri de Dusburg - Chronicon Prussiae - Jenae. 1679 an. P. 401. Anim. A.

[34] Антонович - Очерк ист. вел. кн. Литовск. 72, 73. Напесций - Русско-Ливон. акты 30 - 45.

[35] Антонович. Очерк ист. 78.

[36] Ibidem 77. Наперскій - Русско-Ливон. Акты - 45, 47.

[37] Акты Вил. Ком. т. XX. стр. 260. Антонович - Очерк... - 76, 82. Наперскій - 47. Pisma historyczne Theod. Narb. - Wilno - 1856 r. 155. Памятн. русск. стар. в зап. губ.- Батюшкова- вып. V, 11, 18.

[38] Cp. Pisma historyczne - Narbutta, 147.

[39] Kojałowicz - Historia Litvaniae p. I. p. 262. Pisma histor.-Narbutt-154.

[40] Historyja miasta Wilna - Balińskiego, T. I, str. III.

[41] Другие название нижней части замка Кривым объясняют его неправильностью, кривизной.

[42] Dzieje nar. Litewskiego - Narbutt.-T. V 448.

[43] Baliński - Hist. m. Wilna. T. I. str. 10, прим. 9 и str. 113, пр. 4.

[44] Wizerunki - T. 23, str. 98-102. Skarb nieoszacowany - Grzybowskiego - Wilno, 1740 r. str. lе.

[45] Baliński - Historyja miasta Wilna T. I, str. 113 и планы города Вильны у Батюшкова - Памятники-вып. 5 и 6, у Крашевскаго - Вильна, Т. I.

[46] Употребляем слово дорога, так как улицы еще не было, везде виднелись огороды, сады, рощи, зданий, правильно построенных, было очень мало.

[47] Hist. miasta Wilna - Balińskiego - Т. I. 113, 114. Cp. Wizerunki T. 24, str. 27 и пр. 1.

[48] См. в Historyi m. Wilna - Balińskiego t. 1., в Памятн. pyc. стар. в зап. губ.- Батюшкова-вып. 5 и 6; w Wilnie Kraszewskiego t. I. Акты Вилен. Коммиссии т. XX и др.

[49] Narbutt - Pisma historyczne - 197, 203. Cp. Его же dzieje narodu Litew. T. 5. Str. 450. и примеч. на стр. 459. Собрание государственных и частных актов - Круповича. Вильна. 1858 г. ч. 1, 2. Baliński - Historyja ш. Wilna - t. I. 116, 134.

[50] Gdy Gasztold po umęczeniu naypierwszym 14 Franciszkanów, innych przyprowadziwszy osadził w swym dworze na tym mieyscu, gdzie i teraz zostają, lubo dość było obszerności miejsca, przydał iednak z obu stron nie mało placów do większego rozszerzenia się zakonnikom, przyzwo­itą xiążętom szczodrobliwością, bo jak teraz idąc od Sw. Mikołaja uliczką na ulicę Niemiecką, a z niej krążąc w lewo na Trocką i przed samą bramą Trocką, iak iest uliczka mimo JWW. Alexandrowiczow pałac w koło, tak przychodząc do tegoż kościoła Sw. Mikołaja, wszystka ta insnła na ów czas należała do Franciszkanów. A lubo i teraz (1740 r.) cmentarz Franciszkański w Wil­nie iest naywiększy, przed tym iednak daleko był obszerniejszy, iakoż i teraz po blizkich cmenta­rzowi mieyscach, gdy kopią na fundament, kości tam pochowanych znaydują... Skarb nieoszacowany OO. Franciszkanów... Grzybowskiego-132, 133.

[51] Собр. госуд. и част. Актов - Круповича - ч. I., стр. 2. Ср. Dzieje dobroczynności - Wil­no - 1822 r. 778-4. Skarbiec dyplomatów-Daniłowicza.-Wilno-1860 r. t. I. 265.

[52] Cp. Dzieje dobroczynności - rok I. 244. Zbiór praw miastu Wilnu nadanych. Dubinski.- Wilno-1788. str. 18.

[53] Narbutt - Pisma historyczne - 50. Baliński-Hist. m. Wilna-t. I. 116, 134.

[54] См. Акты Вим. Kom. - t. XX 307, 424 425, 427. Cp. Dzieje dobroczynności - rok 1, стр. 346, прим. 8.

[55] Narbutt - Dz. nar. Lit. t. 3, str. 595, t. 5, str. 446, пр. 1. Cp. Baliński - Hist. m. Wilna - t. 2, str. 85 Пам. pyc. стар. в зап. губ. Батюшкова - вып. 6. 126. Jaroszewicz-Obraz Litwy.-Cz. l, str. 109.

[56] Ibidem: Батюшков и Нарбутт.

[57] Latopisiec Litwy i Kronika - Daniłowicza. - Wilno 1827 r., str. 170. Акты относ. к ист. Западной России - Спб. - 1840 г., т. I прим. Ст. 16, пр. 58. Акты Вилен. Ком. Т. XX .106,258. Археографический Сборник - т. X. 10-20.

[58] Памятники рус. стар. в зап. губ. - Батюшкова - вып. 5, 14, 15, 95.

[59] Хроника Лодзяты - в Dz. nar. Lit. - Narbutta - Т. I, str. 231. T. V, str. 235. T. VII. - Dodatek XVII. 168, 169.

[60] См. Акты Вил. Ком. т. XIX. Предисловие - LIX. Прим.

[61] Церковн. словарь Алексеева - Москва 1816 г. ч. 3, стр. 296-7 Ср. Wizerunki - poczet drugi - Т. 24, str. 241.

[62] Акты Вилен. Комиссии. Т. XX. 411, 422, 424, 428... Т. XII. 307. Собр. грамот гор. Вильвы, Трокъ - LXV. пр. 15.

[63] Археогр. Сб. т. VI, стр. 65. Wizerunki - Т. 23, str. 12 и пр. 1.

[64] Акты Вилен. Ком. т. XX, стр. 224.

[65] Акты Вил. Ком. т. XX 258, 411, 422, 424, 428.

[66] Собр. древ. грам. и актов городов Вильны, Трок. LXV-VI. Эта же статья помещена в Ж. М. Н. Пр-я., ч. XXXVI отд. 2 o Пятницкой церкви - 77-84 съ двумя видами Пятницкой церкви.

[67] Собрание древних грамот и актов городов Вильны, Трок - LXII. Памятн. р. стар. в зап. губ. Батюшкова, вып. V, 87, 88.

[68] См. в Актак Вил. Ком. т. XX план города Вильны митрополитальной юрисдики. 1672 г.

[69] Акты Вил. Ком. т. XX. 101, 127, 166, 173, 258.

[70] Ibidem 107 173, 187, 421, 427.

[71] Ibidem 258.

[72] Ibid. 427. Археограф. Сб. VІ. 196, 197.

[73] Ж. М. Н. ч. XXXVI. Отд. 2. 79. пр. I. Dzieje nar. Lit. - Narbutt. Т. V dodatek 10. 45. Ero же - Pisma historyczne - 179-181. В подтверждение мнения Нарбутта o давности Николаевскаго костела в противность мнения Грибовского - «Skarb nieoszacowany оо. Franciszkanów Litewskich» - Wilno - 1740 r. str. 140 - приводим следующее место из грамоты Сигизмунда I, подтверждающей фундушевую запись Гануля Францишканам: in primis exhibuit (venerabilis et religiosus frater Georgins) litteras, ąnibus nobilis Hanul, haeres in Nakieny, Namiestnik Vilnensis dedit haereditatem suam, Nakieny nuncupatam, cum omni jure, et omnes areas suas ante et retro et ex larete oratorij S. Nicolai, eidem ecclesiae etoratorio S.Nicolai, quod eundem Fratribus ordinis S. Francisci monasterii Vilnensis adscripsit, censu serenissimi Principis Skirgallo, supremi ducis Lithvaniae, antecessoris nostri, et reverendissimi patris domini Andreae Eppi Vilnensis, ad donationem haereditatis et arearum praedictarum, tum etiam in asscriptionem oratorii praedicti monasterio faciendam accedente... (Рукоп. Отд. Вилен. Пуб. Библиотеки-зал Б, шк. 7, № 111 стр. ном. 7 и 8). Упоминаемый в приведенном отрывке епископ Андрей назначен в Вильну в 1387 г. и скончался в 1398 г. (Pisma histor. Narbutta-160. Przyjałgowski - Żywoty biskupów Wileń­skich-Petersburg- 1860 r. T. I. str. 15, 27). Ho при нем уже был костел св. Николая и он соглашается на его приписку к Францисканскому монастырю. Приведенным отрывком восстановляется название жертвователя и его вотчины. Нарбут называет его «dziedzic na Kieniuchu» (Pisma histor. - 182).

[74] Latopisiec Litwy i kron. Russka - Daniłowicz - 170 - прим. 157.

[75] Ibidem. Cp. Narbutt - Dzieje nar. Litewskiego-T. 5, Dodatek X, стр. 45.

[76] Wizerunki i roztrząsania naukowe - poczet nowy drugi. T. 2. str. 51.

[77] Latopisiec Litwy - Daniłowicz - 169-170.

[78] Latopisiec Litwy - Daniłowicz - прим. 157.

[79] Pisma historyczne - Narbuta - 181.

[80] Акты Вилен. Ком. т. XX. 106, 258. Археогр. сборн. т. 6. 124.

[81] Акты Вилен. Ком. т. XX. 259, 307, 410, 411, 420, 421, 424, 425, 427. Ср. Археогр. сборн. т. 6. 22, 30, 34, 50 и др.

[82] Акты Вилен. Ком. т. XX. 428.

[83] Полн. Собр. Рус. летоп. Спб. 1841 г. 3. стр. 213.

[84] Акты Вилен. Ком. т. XX. 424 и план города. Wizerunki - poczet drugi - Т. 23. str. 51. Памятн. русской старины в западн. губерн. - Батюшкова - вып. 5, стр. 83 и планы Вильны - вып. 5 и 6.

[85] Археогр. Сборн. т. 6. стр. 33.

[86] Ibid. 153.

[87] Археогр. Сборн. т. VІ. Стр. 196-7.

[88] Акты Вилен. Ком. т. XX. 427.

[89] Собрание древних грамот и актов Вильны, Ковна ... Вильна. 1843. г. 2. Стр. 14.

[90] Пам. рус. стар. - Батюшкова вып. - 5. 85.

[91] Wizerunki - poczet nowy drugi. Т. 22. Str. 13, 17.

[92] Ibid. str. 18, пр. 1.

[93] Исторія Русск. Церкои митр. Макарія - Спб. 1857. т. 2. 192-91. Wiara prawosławna - Kulesza - Wilno. 1704 r. str. 85-88.

[94] Ibid. Cp. Ист. Русск. Церкви - Филарета Черниговскаго. Харьков - 1849 г. т. I. стр. 150 и пр. 265.

[95] Археогр. Сбор. т. VI, 7, 8, 13.

[96] Ibidem 153.

[97] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 250. Археогр. Сборн. т. VІ. 299, 300.

[98] Акты Вилен. Ком. т. XX. 423, 424.

[99] Исторія Государства Россійскаго - Карамзина-Спб. 1819. т. V, прим. 50. Latopisiec - Daniłowicza-189 стр., прим. 210. Narbut - Dz. nar. Lit. T. V. 235, прим. 1.

[100] Пам. рус. стар. в зап. губ. - Батюшкова - вып. 5, стр. 89.

[101] Wizerunki... Т. 22, str. 41­.

[102] Акты Археограф. Экспед. Спб. 1836 г. т. I. 104 - 110.

[103] Акты зап. России. Спб. 1848. Т. 2. 110 и пр. 50.

[104] См. Акты Вил. Ком. т. XX, 92, 94, 95, 98, 114, 164, 227, 258 и дольше. Археограф. Сборн. Т. VI. 25, 48, 50, 55 …

[105] Акты Вил. Kom. т. XX. 70, 200, 258 и др.

[106] Wize­runki Т. 20, 70, 200, 258 и др.

[107] Археогр. Сбор. т. VI. 50. Акты Вил. Ком. т. XX. 98, 258.

[108] Акты Вил. Ком. т. XX. 226.

[109] Ibidem 258.

[110] Акты - Т. 20. 403, 404. Ср. Wize­runki Т. 22, 42, 43, т 23. 48. Т. 24. 239.

[111] Т. 22, 127.

[112] Ibid. Ср. - Wiilno - Kraszewskiego - Wilno. 1840 r. T. 2, str. 94.

[113] Акты Вил. Ком. т. XX. 258, 259, 389 - 432. и др.

[114] Екатерининская, Ильинская... ibid. 427.

[115] Акты Зап. Рос. Т. I, стр. 370.

[116] Pisma historyczne Narbntta - 193.

[117] Археогр. Сборн. т. VI. 7 - 11.

[118] Собр. Древн. Акт. и грамот городов: Вильны, Трок, Ковна - Семёнова - ч. 1. XXXVIII. Wilno. - Kraszewskiego - t. 1. 77.

[119] Stebelski - t. II. 67 прим. - Wiara Prawoslawna - Kuleszy - Wilno. 1704. 182.

[120] Акты Заа. России. т. I. стр. 141 cp. ibid. 154.

[121] Археогр. Сборн. т. VI, 37. Cp Wizerunki. . . Т. 23, стр. 41, 42.

[122] Акты Вилен. Ком. т. XX стр. I. Археогр. Сборн. т. III, Стр. 7, 49.

[123] Акты Вил. Ком. т. XX. 26, 27, 30, 31, 95, 123, 159, 164, 216, 223 и др.

[124] Археогр. Сборн. т. VI. стр. 278. Ср. Акты… т. 20 227.

[125] Акты Вилен. Ком. т. XX стр. 258.

[126] Акты Вил. Ком. т. XX. 328, 450 521. . .Wizerunki - pocz. t. Drugi - T. 23. str. 36.

[127] Археогр. Сборн. т. II. 200-203.

[128] Акты Вил. Ком. т. XX. 433-435.

[129] См. Акты Вилен. Комиссии т. XX план части города Вильны 1672 года Wizerunki Т. 23 str. 43. Narbutt - Dzieje star. nar. Litewsk. T. VIII, str. 329 przyp. 1. Kraszewski - Wilno T. I. str. 174 T. III str. 47.

[130] Акты Археогр. экспедиции, собранные в библиотеках и Архивах Рос. Империи. Спб. 1836 г., т. 5, стр. 104-105.

[131] См. Акты Вил. Ком. т. XX, 263 и план юридики митрополита 1672 года. Cp. Wize­runki Т. 24, str. 236., пр. 1.

[132] Акты Вилен. Коммиссіи. Т. XX, стр. 12.

[133] См. стр. 94, 121, 123, 125, 159, 164, 216, 250, 258 и дал.

[134] Ibid. 258, Археогр. Сб. т. VI, стр. 298.

[135] Акты Вил. Ком. т. XX. 413, 414.

[136] Wize­runki Т. 23. 49, 50 пр. 1 - 3.

[137] Археогр. Сборн. т. VI. стр. 9.

[138] Акты Вилен. Коммиссии т. XX. стр. 258. Wizerunki - poczet drug - Т. 23, str. 21, 33. Археогр. Сборн. т. VI, 298.

[139] Акты Вил. Ком. т, XX. 262, 328. Археогр. Сборн. т. VI. 198, 215.

[140] Акты Вил. Ком. т. XX. 416, 417.

[141] Ibidem 415.

[142] Акты Вил. Ком. т. XX. 430.

[143] Ibidem - 258.

[144] Ibid. 405. 406. 430. Ср. Акты Вил. Ком. Т. X. 357. Wize­runki Т. 23. 21пр 1. Арх. Сб. т. VI. С. 8.

[145] Акты Вил. Ком. т. XX. 430, 431.

[146] Ср. Wizerunki-poczet drugi. Т. 22, str. 7, прим. 1. Т. 23, str. 48; Т. 24, str. 56, пр. 1.

[147] Wizerunki... Т. 23, str. 51.

[148] Акты Виленской коммиссии - т. XX. 258. Археогр. Сбор. т. VI. стр. 299.

[149] Акты Вил. Ком. т. XX стр. 277, 422. Арх. Сб. Т. VI. 281.

[150] Акты Вил. Ком. т. XX стр. 430, 431. Wizerunki-poczet drugi - Т. 23 str. 19. пр. 1.

[151] Акты Вил. Ком. т. XX стр. 258, т. XI. 83, Арх. Сб. т. VI. 299. Wizerunki-poczet drugi - Т. 23. Str. 48.

[152] Акты Вил. Ком. т. XI. 5. В подлиннике год 1410 показан ошибочно.

[153] Археогр. Сбор. т. VI, Стр. 9.

[154] Акты Вилен. Ком. Т. XI 9.

[155] Археогр. Сборн. т. VІ. стр. 44, 45. Wizerunki-poczet drugi-Т. 23 str. 21. пр. 1.

[156] Акты Вилен. Ком. т. XX, 258, 411.

[157] Ibid. 122, 366, 367, 368, 371, 374, 375, 413, 426, 430. Cp. Археогр. Сборн. т. VІ 45, 47, 50.

[158] Ibidem.

[159] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 371.

[160] Cp. Wizerunki-poczet drugi-Т. 23. str. 56.

[161] Археографический Сборник -т. VI. стр. 153.

[162] Wizerunki-Т. 23. str. 44.

[163] Ibid. 46 и пр. 1.

[164] Акты Вил. Ком. т. XX стр. 413.

[165] Cp. Wizerunki Т. 23 str. 55.

[166] Акты Вил. Ком. т. XIII. стр. 4.

[167] Акты Вилен. Ком. т. XX. 101. 173 188. Ibid. т. VIII стр. 477.

[168] Акты Вііл. Ком. ibid.

[169] Ibid. т. XX. 413, 424.

[170] См. ero Colloquium Lublinense 1680 ап.

[171] Wizerunki. Т. 23. 55. Заявление Крашевского o существовании церкви Козьмы и Даміана до 1748 года не имеет основания и взаимными противоречием - ср. ero Wilno. Т. III str. 74 и Т. II str. 386-387 - само себя уничтожает.

[172] Wiserunki-poczet drugi-Т. 23, str. 54 Т. 24. 55, 56.

[173] Акты Вилеи. Ком. т. XX. 98. Археогр. сборн. т. VI. Стр. 9.

[174] Aкты Вилен. Ком. т. XX. стр. 259. Арх. Сб. т. VI. 300.

[175] Археогр. Сборн. т. VI. стр. 34.

[176] Ibidem 269.

[177] Акты Вил. Ком. т. XX. 412, 424, 426.

[178] Ibidem. XI 197.

[179] Археогр. Сборн. т. VI. 216.

[180] In ruderibus zostąjącej, na rogu Szklannej ulicy situowenej - Акты Вил. Ком. т. ХІ. стр. 430. Wizerunki-poczet drugi T. 22, str. 14 и прим. 1.

[181] См. Историческое известие o возникшей въ Полыпе унии - Бантыш-Каменского-Вильна 1866 г. Стр. 91. прим.

[182] Акты Вил. Ком. т. XX. 412, 424, 426 и др. Wizerunki - poczet drugi-Т. 24 str. 243. примеч. 1.

[183] Археогр. Сборн. т. VI. стр. 10.

[184] Ibid. 12-15.

[185] Ibid. 62.

[186] Акты Виленск. Ком. т. VIII. Стр. 19. Археогр. сборы. т. VI. стр. 19, 124.

[187] Археогр. Сборн. т. VI. стр. 19.

[188] Акты Вилен. Комм. т. VIII. Стр. 19-23 и 552.

[189] Археогр. Сборн. т. I. 158-165.

[190] Акты Вил. Ком. т. XX. 412.

[191] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 412. Wizerunki-Т. 23, str. 55. Т. 24, str. 246.

[192] Акты Вил. Комм. т. XX, стр. 258, 289, 400-430. Cp. Wizerunki-Т. 23, str. 32-57.

[193] См. плань города Вильны въ изд. Батюшкова - Памятн. рус. стар. в зап. 176. вып. 5 и 6; Historyja miasta Wilna - Balińskiego - Т. 4.

[194] Chronicon seu Annales Wigandi Marburgensis - Voigt et Raczyński - Posnaniae 1842 an. 289.

[195] Dzieje Korony Polsk. i W. X. Lit. - Wapowskiego - przekł. Malinowski - Wilno. 1847 r. Т. 1. str. 73-76 и прим. 90. Żywoty biskupów Wileńskich - Przyałgowski - Petersburg - 1860 r. T. I, str. 12.

[196] Dzieje Kor. Pol.-Wapowskiego. T. 1, str. 73.

[197] Bulla Summi Pontificis Urbani VI. Super erectionem Ecclesiae cathedr. Ѵilnae - в Dzieje dobroczynności - rok 1822, str. 875.

[198] Историко-статистические очерки г. Вильны - стр. 25, ср. 126.

[199] Ibidem 25.

[200] Грамота Ягайлы - См. Собрание государственных и частных грамот - Круповича - ч. 1, стр. 1-3. Dzieje dobroczynności - r. 1622, str. 772-775. Cp. Żywoty biskupów Wileńskich - Przyałgowski- T. I, str. 16, 17.

[201] Bulla S. Р. Urbani Sexti-в Dzieje Dobroczynności - r. 1822, str. 875-882.

[202] Собр. древ. грам. и актов городов Вильны, Трок. ч. I, стр. 1-6.

[203] Wilno-Kraszewskiego-Т. I, str. 80. Ср. Т. III, str. 193-200. Ср. Акты Вил. Ком. Т. XX. 427 и др.

[204] Акты Вил. Еом. т. XX. 294, 296.

[205] Przyjałgowski - Żywoty biskupów Wileńskich - T. I. 16-23.

[206] Skarbiec dyplomatów-Daniłowicza - T. I. 269.

[207] Przyałgowski - T. I. 116.

[208] Ibid. Акты Вил. Ком. Т. XX. 294, 296.

[209] Skarbiec - Daniłowicza - Т. I, str. 283-4. Narbutt - Dzieje nar. Lit. T. V, str. 450-456.

[210] Донесение об этом немецкому магистру - см. Balinski - Histotyja miasta Wilna - T. 1. 190-192.

[211] Kraszewski-Wilno - T. I, str. 101.

[212] Historia Litvaniae. - Kojałowicz - Р. II, 32-33.

[213] Ibidem - 33. Cp. Kraszewski - Wilno -Т. I. 100.

[214] Gilbert de Lannoy-Ioachim Lelewel - Poznań. 1844. 39-40.

[215] Histor. Lithv. - Kojałowicz. р. II. 59-60.

[216] Przyałgowski - Т. I. 31.

[217] Kraszewski - Wilno. - Т. I, str. 106.

[218] Kraszewski - Wilno T. I. str. 110. Историко-статистическое описание Вильны Киркора - 27.

[219] Gilbert de Lannoy - 43.

[220] Ibidem.

[221] Dogiel - Codex diplomaticus - Т. ИУ. 110. Baliński - Historya m. Wilna - T. I. 176. пр. 77.

[222] Miscellanea rerum - Wijuk Kojałowicz - Vilnae -1650. p. 43-44.

[223] Княжества Кіевское и Подольское, принадлежавшая Литве, простирались в это время до впадения Днепра и Днестра. Город Каффа у Черного моря был главным пунктом торговых сношеній Вильны с Востоком, при посредстве Кіева. В литовском замке Тавань над Днепром была устроена таможня под названием «Витовтова баня», где взималась пошлина с товаров, провозимых в Литву с Востока. Micliaion- De moribus Tartarorura... 34. Naru­szewicz - Tauryka - 84.

[224] Kraszewski - Wilno - T. I. 100.

[225] Kraszewski - Wilno - T. I. 107-108.

[226] Ibidem 117.

[227] Kraszewski - Wilno - Т. I. 125.

[228] Kraszewski - Wilno - Т. I, str. 130.

[229] Przyałgowski - Żywoty biskupów Wilen. - T. I, str. 53.

[230] Kraszewski - Wilno - T. I, str. 145.

[231] Narbutt - Dzieje - T. VIII, str. 131, 153. Kraszewski - Wilno - T. I, str. 156, 157, 159.

[232] Zbior praw Wilnowi nadanych - Dubinski - Wilno - 1788 r., str. 8.

[233] Przyałgowski - Т. I, str. 61.

[234] ...atque ita demum more suo, Vilnam rursus post paucos illos dies in vіаш se dedit (Sigismundus-Augustus Jagellonides). Quam perpetuo ita percoluit, ut illam Vilnam, saam domum, caeteras urbes et aedificia, quaecunque ierat, tanąuam aliena haberet et apellaret. In qua etiam balnea, hortos, recessus, et nescio quae non alia magno sumptu et diligentia aedificare reliąuit, et per omnes occasiones, ąuibus a Polonia abesse licebat, libentius quam alibi habitavit... Warszewicki - Vitarum Parallelarum - Liber II p. 332, 333.

[235] Kronika Stryjkowskiego - Т. II. 294.

[236] Dubinski-Zbiór praw... Wilnowi nadanycli - 10-16.

[237] Voigt - Geschichte Preussen - В. V. S. 556. Jaroszewicz - Obraz Litwy - T. I, str. 107. Cp. Памятники - Батюшкова - вып. 6, стр. 4-5.

[238] Relacye nuncjuszów Apostolskich, t.1. str. 212. Narbutt - Dzieje Litwy - T VIII, str. 316.

[239] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 56, 110, 173, 250. Jaroszewicz - Obraz Litwy - Т. II, str. 103-112.

[240] Археогр. Сборн. т. III. стр. 290-316. Памятн. рус. стар. в зап. губ. - Батюшкова - вып. 6, стр. 4. Акты Вилен. Комиссии. Т. XX, стр. 110, 351.

[241] Wizerunki... Т. 24, str. 73-76 и примеч.

[242] См. Baliński - Historya га. Wilna. Т. II. str. 85, пр. 22.

[243] Соловьев - Исторія России с древнейших времен - Москва. 1859. Т. 9. Стр. 196.

[244] Памятн. русской старины в западн. губерн. - Батюшкова - вып. 6. стр. 4.

[245] Urbiura praecipuarum totius mundi - III часть - Coloniae Agrippinae - 1581 an. p. 59.

[246] Памятники старины - Батюшкова - вып. 6, стр. 3-4.

[247] Акты Вилен. Ком. т. XX стр. 385.

[248] Ibid. стр. 118, 488, 496.

[249] Акты Вил. Ком. т. XX. 488-490.

[250] Ibidem. 118, 488. Археогр. Сборн. т. IV, 265, 268, 279...

[251] Сборник древних грамот и актов гор. Вильны … Вильны,.. ч. I. стр. 17. Zbiór praw i pzywilejów. . . Wilnowi nadanych - Dubinski - 18.

[252] Ibidem.

[253] Wilno - T. I. str. 181.

[254] Dz. nar. Lit. T. III. str. 595.

[255] Obraz Litwy - T. I. str. 109-110.

[256] Baliński - Historya m. Wilna. Т. IL str. 85. пp. 23.

[257] Акты Вилеы. Ком. т. XX. 152, 173, 282.

[258] Braun - Praecipuarum urbium... p. III, p. 59. Andreae Cellarii - descriptio regni Poloniae въ Historiarum Pol. et M. D. Lithvaniae Collectio magna...Mitzler'a-Varsaviae-1761 an. t. p. p. 571.

[259] Wizerunki - T. 24, str. 76, прим. 3.

[260] Zbiór praw - Dubinski - 154.

[261] Narbutt - Pisma historyczne - 192.

[263] Zbiór praw.. .Dubinski - 19, 20. Собрание древних грамот. . .Вильны - ч. I. 18-20. Акты Вилен. Коммиссии т. XX. 88, 110, 126, 132, 246, 257, 253, 259, 403, 404.

[264] По Нарбуту - она находилась на углу дома - по левой руке к Конной площади, если идти туда по Полицейскому переулку. В этой башне с давних пор была устроена тюрьма для разбойников, между которыми находился один, очень уже якобы известный своими разбоями, за что получил название «чортов батько»; его название усвоено было и башне, в которой он содержался. - Pisma historyczne - 193, прим. 1. Акты Вилен. Ком. Т. XX 217.

[265] Древние планы rop. Вильны. Акты Вил. Ком. т. XX и текст стр. 404, 405. . . Памяти. Батюшкова - вып. 5 и 6. Baliński - Historya m. Wilna - Т. I. Kraszewski - Wilno - T. I.

[266] T. XX. Какою редкостью сделался этот план, можно видеть из того, что уже в сороковых годах текущего столетия его не могли найти ученые изследователи Западной России. Даже в экземпляре атласа Брауна, принадлежавшем библиотеке б. Виленского университета, план rop. Вильны оказался вырванным. Его можно было найти в таких только богатых библиотеках, как Щорсовская гр. Хребтовича, или Пулавская - кн. Черторыйскаго, . . Wizerunki - t. 22. Str. 75. Прим. 1.

[267] Baliński - Historya m. Wilna - Т. II, str. 82.

[268] См. план в Актах Вил. Ком. т. XX, под цифрою 25. На плане Вильны ксендза Черскаго Cletken переделано въ Clerken и на месте лавок в Ратуше, где теперь театр, показана епархиальная латинская семинарія - клирики.

[269] Urbium praecipuarum. . . Р. III, р. 59.

[270] Braun - р. 111 - 59.

[271] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 265. Cp. Wizerunki - Т. 24, str. 78, 70.

[272] Wizerunki - Т. 24, str. 82-84 и примеч. План Вильны Брауна в Актах Вил. Ком. XX.

[273] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 217, 322.

[274] Ibidem - 142.

[275] Ibidem -169.

[276] Ibidem - 268.

[277] Ibidem - 271.

[278] Pisma historyczne - 202.

[279] Wilno - t. 1. str. 386, пр. 43.

[280] Акты Вил. Ком. т. X. 237, 238.

[281] Historia miasta Wilna - Т. II, str. 66-67.

[282] Акты Вил. Ком. т. XX. 43, 44, 47, 60, 86, 95, 100, 104, 119, 128, 129, 155, 156 и дал.

[283] Ibid. 57, 92.

[284] Wizerunki-Т. 24. str. 55, пр. 1. Акты Южной и Западной Россіи-т. I. стр. 74.

[285] Акты Вилен. Ком. т. XX, 26, 27, 30, 84, 92, 158, и в др. местах.

[286] Ibid. 39, 40, 48, 224.

[287] Ibid. 37.

[288] Ibid. 257.

[289] Wizerunki Т. 24 str. 55. пр. 1.

[290] Акты Вил. Ком. т. XX. 246.

[291] Ibid. 253.

[292] Акты Вил. Ком. Т. XX. 51, 56, 272, 323 и др.

[293] Ibid. 110.

[294] Ibid. 56.

[295] Ibid. 234, 255, 472.

[296] Ibid. 110.

[297] Ibid. 131, 259, 284, 286, 307, 424, 425, 427, 513, 514. Ср. Dzieje dobroczynności г. I. ' str. 346, пр. 8.

[298] Ср. ibid. 281, 286, 380.

[299] Narbutt-Dz. nar. Litewsk. T. I. 231.

[300] Strata yersus hospifcale S. Magalenae. Die Lniiae tertiadecima Octobris. 1522. Eodem die venerabilis dominus Martinus de Dussnyki, artium et medicinae doctor, Canonicus petiit sibi concedi et permiti potestatem liberam faciendl stratam publicam de ponte castris versus hospitale S. Magdalenae penes ripam ttuminis Wylna et domum domini Episcopi Mednicensis in directum per terram capitularem, maxime cum etiam hoc reąuirit necessitas capitularis, tam propter canonicos ex opposito hospitalis sua domicilia habentes, quam etiam propter inąuilinos, ibidem domos capitulares inhabitantes. Et domini capitulares honestae petioni annuentes concesserunt et admiserunt, cum hac conditione, quod dominus doctor Martinus terram capitularem inter stratam faciendam et ripam fluminis, alias thama non oecupet aedificiis hospitalis ita quod proprietatem stratae et ripae sibi in to tum reservaverunt. Attento quod terra ipsa est capitularis et Thama eorum sumptibus facta. Et nihilominus venerabiles domini Alberto Vilczynski canonico et procuratori cencesserunt hujus modi stratam pro commoditate capitulari limitare, levata uno domo capitulari hospitali contigua. Ed quod nacta opportunitate balneum in ripa fluminis sumptibus capituli aedificet... Acta yenerab. capit. Viln. Cm. Kraszewski-Wilno-T. III, str. 337, 338. Акты Вилен. Ком. т. XX, стр. 70, 169, 258, 315.

[301] Skarb nieoszacowany oo. Franciszkanow - 134.

[302] Акты южной и западной Росии, т. 1. Стр. 74. Эти сведенья опровергают заявление ксендза Грибовского (Skarb nieoszacowany - 110.), который присваивает францисканам эти плацы с постройками, отошедшие под позднейшую Скоповскую улицу, которые якобы скупил у них Станислав Скоп и вывел все здания. Здесь, как видим, были плацы и францискан, и Гаштольда, и капитульные, и Радивилловские, и Пацовские, доставшиеся в части по наследству епископу Вежкгайле. Ср. Wizerunki-Т. 24, str. 51, пр. 1.

[303] Акты Вил. Ком. т. XX. стр. 45 86, 152, 162...

[304] Ibidem 261.

[305] Ibidem 234. 235.

[306] Kraszewski - Wilno - Т. III. 319, 336, пр. 38.

[307] Акты Вилен. Ком. т. XX, стр. 10.

[308] Wizerunki - Т. 23, str. 55, прим. 2.

[309] Акты Вил. Ком, т. XX, стр. 10, 52, 52, 53, 54, 55, 234, 255 и др.

[310] Ibid. стр. 7.

[311] Ibid. стр. 82.

[312] Ibid. стр. 234, 235, 237, 255, 303, 316 и дал.

[313] См. Планы в Актах Вил. Ком. т. XX.

[314] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 259.

[315] См. Планы в Актах Вил. Ком. т. XX. Ср. ibid. стр, 401, 424, 426. Wizerunki - Т. 24, str. 55.

[316] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 79, 134, 178, 260 и др.

[317] Вилдихий замечает … non dubito, quod Vilnae platea integra latericiis aedibus constructa a Germanis mercatoribus et Germanica hodie (в половине XVI века) dicta sit …. Wizerunki-Т. 24, str. 75.

[318] Wizerunki-Т. 24, str. 75.

[319] План Вильны кс. Черскаго и Крашевский - Wilno - Т. III. str. 324 и 326.

[320] Cp. Wizerunki - Т. 24. str. 60, 61.

[321] Kraszewski - Wilno - Т. III, str. 324.

[322] Акты Вил Ком. t. XX. 143, 186, 192, 317, 322...

[323] Ibid. Cp. Baliński - Historya m. Wilna - T. II, str. 66-69.

[324] Wilno - T. III, str. 322-328.

[325] т. XX. 75.

[326] Ibid. 75, 185, 217, 259...

[327] Ibidem. 151, 152.

[328] Ibid. 217.

[329] См. План - Акты Вил. Ком. т. XX. Baliński - Historva m. Wilna - Т. II. str. 85. пр. 23. Wizerunki-T. 24. str. 76. пр 3.

[330] Акты Вил. Ком. т. XX. 59, 276, 481...

[331] Kraszewski - Wilno. - T. III, str. 338, np. 48 в конце.

[332] Kraszewski - Wilno. - T. III, str. 327.

[333] Wilno - Т. III, str. 338, прим. 48.

[334] Акты Вилен. Ком. т. XX. 494. Wizerunki - Т. 23, str. 177 прим. 2. 178. прим. 1.

[335] Wizerunki - Т. 28. str. 177 и 2 и 3 прим.

[336] Lustratia kommissarska w roku 1719 - См. Wizerunki - T. 23. стр. 177, 178, примеч. 1 Акты Вилен. Комиссии. Т. XX. 481.

[337] Акты Вил. Ком. т. XX. 26, 27.

[338] Ibid. 94, 159, 225, 321 и др.

[339] Ibid. 295.

[340] Ibid. 455.

[341] Ibid. 121, 191, 333 и др.

[342] Акты Вил. Ком. т. VІІІ. 15.

[343] Ibid. т. XX. 101.

[344] Ibid.-127.

[345] Ibid. 258.

[346] См. план юридики митрополитов 1672 г. и в Актах Вил. Ком. т. XX.

[347] Ibidem - 106.

[348] Wizerunki - Т. 22, str. 76, прим. 1.

[349] Акты Вилен. Ком. т. XX, стр. 126, 181, 360...

[350] Ibid. 472.

[351] Ibid. 351.

[352] Kraszewski - Wilno - Т. III. str. 327.

[353] Wizerunki- Т. 24, str. 83., пр. 1.

[354] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 110.

[355] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 173.

[356] Ibid. 107.

[357] Ibid. XX - 187, 188, 189, 198, т. IX, стр. 238.

[358] Ibid. XX. 71.

[359] Ibid. 88, 132 и далее.

[360] См. план Вильны в XX т. Актов Вил. Ком. - Wizerunki Т. 24, str. 60 и пр, 3.

[361] Акты Вил. Ком. т. XX, 321.

[362] Ibid. 118, 158, 290.

[363] Ibid. 79, 193.

[364] Ibid. 79.

[365] Ibid. 219, 220, 265, 325.

[366] Ср. Wizerunki - Т. 24, str. 7 и 67.

[367] Акты Вил. Ком. т. XX. 125. Ср. Historya szkół w Koronie i wielkim xięstwle Litew­skim -Łukaszewicza - Poznań. 1851 r. T. IV, str. 269.

[368] См. план в Актах Вил. Ком. Т. ХХ.

[369] Запись подписана 1750 г. Окт. 10. Łukaszewicz-Historya szkół. Т. IV. 269-273.

[370] Акты Вил. Ком. т. XX, 42, 89...

[371] Акты Вил. Ком. т. XX. 89.

[372] Ibidem. 480.

[373] Ibidem. 141, 174, 175.

[374] Нынешняя Мясная - ятки - мясные ряды - в актах «месницы» - Т. XX. 125.

[375] Злотый в это время равнялся 47½ коп. См. Словарь древн. акт. языка - Горбачевского, стр. 133.

[376] Zbiór praw... Wilnowi nadanych - Dubinski - 197-199.

[377] Przedtem wsławiona (Рудницкая улица) Królów najjaśniejszych wjazdem publicznym, lecz czasów niniejszych (1749 r,) najwięcej żydów mieszkających wrzawa - gwałt cierpią prawa... Kraszew­ski - Wilno - T. III, str. 324.

[378] Акты Вил. Kom. t. XX. 260.

[379] Акты Вил. Kom. т. XX. 70, 200, 258. См. план юридики митрополитов 1672 г. И Ср. Wizerunki - Т. 22, str. 43. Т. 23, str. 57, пр. 1.

[380] Акты Вил. Ком. т. IX. 124.

[381] Акты Вил. Ком. т. XX. 478.

[382] Ср. Kraszewski - Wilno. - Т. III, str. 327.

[383] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 486.

[384] Ср. Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 406 и Wizerunki - Т. 23, str. 48, 51, пр. 1.

[385] Акты Вил. Ком. т. XX. 203, 453, 454, 467, 487... Ср. Wizerunki - Т. 23, str. 51.

[386] Акты Вил. Ком. Т. XX. 421, 427. Археогр. Сборн. т. VI, 196, 197. Ср. Wizerunki- Т. 22, str. 18, ир. 2. Т. 24, str. 236, пр. 1.

[387] План части Вильны - 1672 г. в Актах Вил. Ком. т. XX.

[388] Ibidem 114.

[389] Ср. Wizerunki - Т. 23, str. 41, 43, 49.

[390] Акты Вил. Ком. т. XX. 183, 184.

[391] Ibid. 192.

[392] На нынешних Снипишках ibid. 163, 187, 188.

[393] Есть и теперь - ibid. 318.

[394] Ibid. 172, 184.

[395] Ibid. 184.

[396] Przyałgowski - Żywoty biskupów Wilen. - Т. II, str. 159.

[397] Baliński - Starożytna Polska - Warszawa. 1846 r. T. III, str. 153.

[398] Wizerunki - T. 23, str. 39, примеч. Historya miasta Wilna - Balińskiego - T. II, str. 39, примеч. 1.

[399] Wizerunki - Т. 24, str. 101.

[400] Kraszewski - Wilno - Т. 111. 303, 300. Baliński - Historya m. Wilna - T. II. 79.

[401] Kraszewski - Wilno - T. III, str. 309.

[402] Wizerunki - T. 23, str. 102, 103. T. 24, str. 27, пр. 1.

[403] Акты Вил. Kom. t. XX, стр. 36, 76, 92, 94, 163, 266, 321 и др. Wizerunki - T. 24, str., 27, пр. 1.

[404] Dubinski - Zbiór praw - 48-50. Акты Вил. Ком. т. X. 239.

[405] Kraszewski - Wilno - Т. III. str. 341. Акты Вилен. Ком. Т. XX 481

[406] Dubinski - Zbiór praw - 51. Dzieje dobroczynności rok 1823 T. I. str. 162-165 и np. 2. v. 1820 str. 244. Акты Вилен. Комиссии т. XX. 199, 357.-

[407] Dubinski.. .51.

[408] Dubinski - Zbiór praw - 61 cp. 163.

[409] Акты Вилен. Ком. т. XX, 122, 169, 254, 266, 271, 284, 295, 315 к др.

[410] Акты Вил. Ком. т. XX. 130. 461.

[411] Ibid. 172, 283, 327.

[412] Ibid. 200.

[413] Kraszewski - Wilno - Т. II. 316.

[414] Żywoty Biskupów Wileńskich - T. I. str. 70.

[415] Причины отлучения Гозия ясно указывались в послании, которое в праздничные и воскресные дяи читалось в Виленских костелах: famatus holrycus osee hrodniczy et civis vylnensis aream nostram per eum molendino regio de facto occupatam realiter et cum effectu non solvit nec pro censu ab eadem satisfecit... Wizerunki - T. 24 str. 50. np.

[416] Wizerunki - T. 24. str. 49, np. 1.

[417] Акты Вил. Ком. t. XX. 461.

[418] Wizeranki - T. 22. str. 136.

[419] См. план - XX т. актов Вил. Ком.

[420] Wizerunki - Т. 23. str. 101 - пр.

[421] Акты Вил. Ком. т. IX. 124. Wizerunki - Т. 24. str. 89, прим. Kraszewski - Wilno - Т. IIL str. 343.

[422] Акты Вил. Ком. т. XX. 172, 327.

[423] Акты Вил. Ком. т. XX. 172, 327.

[424] Акты Вилен. Ком. т. XX. 327.

[425] Т. XX. 200, 283.

[426] Акты Вил. Ком. XX. 163, 179, 182, 187, 188, 200, 282, 283, 325, 357, и др.

[427] Dziennik Wileński - 1830 r. Т. 5, str. 139-144. Kraszewski - Wilno - Т. III, str. 327.

[428] Акты Вил. Ком. t. XX, 92.

[429] Акты Вилен. Ком. XX. 163.

[430] Собрание древних грамот и актов г. Вильны - ч. I. 43-50. См. Wizerunki - Т. 24, str. 86, примеч. 2.

[431] Baliński - Historya m. Wilna - Т. II, str. 75, 76 и Dp. G. 7.

[432] Акты Вил. Kom. t. XX. 92.

[433] Ibidem - 35.

[434] Акты Вил. Kom. t. XX. 325, 357.

[435] Акты Вил. Ком. т. XX. 357.

[436] Собрание древних грамот г. Вильны, ч. I, 48.

[437] Ibid. 50.

[438] Ibidem.

[439] У Балинскаго сказано, что «przywilej, dany Paleckiemu na te hutę, pisany jest po sławianski, z podpisem lacinskim krola I russkim Waleryana pisarza (известного Виленского епископа Валериана Протасевича). Data roku 1547 Maja 22 dnia.» Мы не имели этой грамоты. В собрании древних грамот Семенова напечатана подтвердительная грамота этой привилегии, на которой значится 1551 г. 23 Декабря и писарь Ермоген. Ч._И, стр. 96. Hlstorya miasta Wilna - Т. II, str. 92. Cp. Wizernnki - T. 24, 91, пр. 1.

[440] Собрание древних грамот г. Вильны ч. I, стр. 95, 96.

[441] Ibid. 94.

[442] Wizerunki - Т. 24, str. 91, 92, пр. 1.

[443] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 282.

[444] См. план Вильны Брауна в Актах Вил. Ком. - т. ХХ.

[445] Жегота - Несколько слов o православных церквах гор. Вильны, стр. 6. Wizerunki - Т. 24, str, 90.

[446] Акты Вил. Ком, т. XX, стр. 179. Kraszewski - Wilno - Т. IV, str. 400-402.

[447] Акты Вил. Ком. т. X. 260, 261.

[448] Kraszewski - Wilno - Т. III. 281. т. ІV. 105.

[449] Акты Вил. Ком. т. XX. 283.

[450] Ibid. 282, 302.

[451] Ibid. 283.

[452] Ibid. 364-376.

[453] Ibid. 367.

[454] Ibid. 295.

[455] Wizerunki - Т. 24, str. 87, 88 и прим.

[456] Ibid. 89 и пр. Ср. Акты Вил. Ком. т. XX, 90, 179, 182, 200, 282 и др.

[457] Wilno - Т. I, планъ - цифра 28.

[458] Baliński - Hist. m. Wilna - T. II. str. 78 и np. 9. Kajałowicz - Historia Lithvaniae - 2, p. 391. говоритъ: eo ipso tempore Ѵіlnа ex gravissimo incendio magnam stragem accepit: vastatis flamma profanis sacrisąue aedificiis, vix tertia urbis pars, eaque tectis dejectis multum lacera, aegre servata est ...

[459] План Вильны Брауна в Актах Вил. Ком. т. XX.

[460] Wizerunki - Т. 24, str. 32, 34.

[461] Cp. Kraszewski-Т. II, str. 396, 397.

[462] Акты Вил. Ком. t. XX. 83, 178, 326 и др.

[463] Ibid. 254.

[464] Ibid. 83.

[465] Kraszewski - Wilno - T. III. 310, 311.

[466] Wizerunki - T. 24. str. 44 - 47 и прим.

[467] Ibid. Kraszewski - Wilno - Т. III, str. 308.

[468] W Wizerunkach. . . t. 24. str. 22-24 и пр. приведены и другие свидетедьства o направлении указанного соединительного хода.

[469] См. План Вильны Брауна.

[470] Kraszewski - Wilno - Т. III, str. 309.

[471] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 315, 321.

[472] План Вильны Брауна в Актах Вил. Ком. т. XX.

[473] Сарбевскій называл ero: dextrum arcis latus, Regii Tribunalis sedem, legum ac judiciorum domicilium. . . Oratio in translationem corporis s. Casimiri.

[474] O значении Трибунала см. Акты Вил. Ком. т. XV.

[475] Под 1618 годом в актах записана жалоба земенина Ясинскаго на пана Видискаго, за вторичное убийство, которое он совершилъ, «выконываючи за свой злый a запаметалый учинок (убийство в первый раз) везене в замку Виленском, у вежы, где звыкла шляхтя везевья выконыват, за забитье и замордованье...» Акты Вилен. Ком. т. XX, стр. 254. Там же значится: Wszetszy w bramę (замковую) po lewey ręce turma szlachecka... W tyle tego budowa­nia druga turma namiestnicza, gdzie przed tym (в XVII в.) pospolitego człowieka sadzono... Ibi­dem-280, 282.

[476] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 282.

[477] Ibidem 180.

[478] Акты Вил. Ком. т. XX. 282. Cp. Wizerunki - Т. 24, str. 23 прим.

[479] Wizerunki - Т. 24. str, 33 прим.

[480] См. Инвентарь Вил зам. Акты Вил. Ком. т. XX. 280-282.

[481] Бодевер, a за ним кс. Черский в изданных ими планах г. Вильны.

[482] Wizerunki - Т. 24, str. 37, 38.

[483] Cp. Wizerunki - Т. 24, str. 39 и пр. 2.

[484] Baliński - Studia historyczne - Wilno 1856 r., str. 354, 355.

[485] Kraszewski - T. IV, str. 394, 395.

[486] Акты Вил. Kom. t. XX, 83, 254, 266 и др.

[487] Ibid. 321.

[488] Baliński - Pisma historyczne - Wilno 1856 r., str. 354.

[489] Kraszewski-Wilno.-Т. II, str. 396, 397.

[490] Акты Западной России - Т. II. стр. 155 и пр. 77.

[491] Ibid. прим. 77.

[492] Ср. Акты Вилен. Ком. т. XX. 265. Narbutt - Dzieje narodu Litewsk. T. I, str. 399 и np. Акты Западной России т. II. стр. 336, Т. 111 стр, 29 и Dp. Собр. древн. грам. Вильны. . . ч. I. 36, 39. Kraszewski - Wilno - Т. II, str. 410, 411. Замечание Нарбутта (Dz. Nar. Litewsk.- Т. VII. str. 144, 145) что король Сигизмунд Август, после смерти своей супруги Варвары в память её задумал поставить костел во имя св. Варвары; что этот костел начали строить в 1570 году; что смерть Сигизмунда остановила эту постройку и что потом на выведенных якобы фундамѳнтах проектированного было костела св. Варвары был воздвигнут костел св. Юрия, не имеет за собою никакого основания, в виду указанных данных о постройке Юрьевскаго костела.

[493] Przyałgowski - Т. I, str. 95.

[494] Акты Вил. Ком. т. XX, 516, 522.

[495] Hortum cum aedificiis et domibus omnibus extra civitatem Vilnensem, ultra stabula nostra (слова Сигизмунда Августа) in bivio, in platea fluvii Viliae, inter domum Georgii Tarkani ab uno, et inter plateam, Glinna vocatum ab altero latere situra. . . ibid. 522.

[496] Ibidem.

[497] Ibidem. 518.

[498] Wizerunki - Т. I. 24. str. 32, 33 и примеч.

[499] Описание сада Радивилла 1550 r. См. Narbutt-Dzieje nar. Lit, T. IX Dodatki - str. 23.

[500] Kojalowicz Wijuk - Historiae Lithyanae pars II. 404-405. Cм. Narbutt - Dz. nar. Lit т. IX. str. 236, 237. Kraszewski - Wilno - T. I. str. 244. Cp. Wize­runki - T. 24, str. 28 и пр. и 36 str.

[501] Kraszewski - Wilno - Т. II, str. 397. Baliński - Historya ra. Wilna - T. 2. str. 90, пр. 29.

[502] Cp. Dubinski - Zbiór praw. . .Wilnowi nadanych - 154.

[503] Baliński - Historya m. Wilna - T. II. str. 76. np. 7.

[504] Kraszewski - Wilno - t. 3. str. 329.

[505] Dubinski - Zbiór praw... 29.

[506] Акты Вил. Ком. т. XX. 175-177, 259. Dubinski - Zbiór praw - 57, 59.

[507] Dubinski - 56.

[508] Ibid. 58.

[509] Собрание др. гр. Вильны ч. I, стр. 36.

[510] Ibidem 37.

[511] Акты Вилен. Ком. Т. XX 293-294.

[512] Собрание древ. грамот Вильны... ч. I, стр. 38-42.

[513] Акты Вил. Ком. т. XX. 265.

[514] Собрание древ. грамот гор. Вильны - ч. I, стр. 57. Dubinski - 58.

[515] Kraszewski - Wilno - Т. I, str. 237.

[516] Собрание древн. грамот гор. Вильны, ч. I, стр. 50.

[517] Dubinski - Zbiór praw... 59.

[518] Dubinski … 115, 116.

[519] Dubinski - 116. 117.

[520] С 1528 по 1545 г. грош литовскій равнялся семи коп. и 22 сотым коп... Словарь древнего актоваго языка - Горбачевскій - 146.

[521] Dubinski - 55.

[522] Wizerunki - Т. 24, str. 74.

[523] Wizerunki - Т. 24, str. 73, 92, пр. 2.

[524] Dubinski - 56 - Cp. 55.

[525] Акты Вил. Ком. т. XX. 139.

[526] Dubinski-56, Собрание грамот г. Вильны. Ч. I, 55.

[527] Ibidem 101, 102.

[528] Dubinski - 101, 102. Ср. Wizerunki - Т. 22, str. 26-29.

[529] Dubinski - 59.

[530] Wilno - Т. I, str. 227.

[531] Акты Ком. Ком. т. XX. 70, 282, 302, 534...

[532] Dubinski - 58.

[533] Dubinski - 83.

[534] Ibid. 84.

[535] Ibid. 89.

[536] Ibid. 141.

[537] Ibid. 83.

[538] Dubinski - 84.

[539] Dubinski - 58.

[540] Акты Вил. Ком. т. XX.

[541] Акты Вил. Ком. т. XX. 311, 511, 536.

[542] Ibid. 308, 451.

[543] Ibid. 339, 515, 522.

[544] Ibid. 536-538.

[545] Акты Вил. Ком. т. XX, 450-460 и др.

[546] Ibid. 160.

[547] Ibid. 212, 536.

[548] Ibid. 537. С 1650 г. по 1676-й злотый равнялся 45 1/8 коп. Горбачевскій - Словарь др. акт. языка-133.

[549] Акты Вил. Ком. т. XX, 433, 434, 435, 436-440.

[550] Акты Вил. Ком. т. XX. 435.

[551] Злотый равнялся в это время 22 ½ коп.

[552] Акты Вил. Ком. т. XX. 464, 537.

[553] Ibid. 31 1, 492, 511, 536.

[554] Акты Вил. Ком. т. XX. 47, 537.

[555] Ibid. 123, 159, 160.

[556] Ibid. 164.

[557] Ibid. 537.

[558] Акты Вил. Ком. т. XX, 520, ср. 530.

[559] Ibid. 521, 551-556.

[560] Акты Вил. Ком. 62.

[561] Акты Вил. Ком. т. XX. 60.

[562] Акты Вил. Ком. т. XX, 61-69.

[563] Ibid. 79-81.

[564] Ibid. 308, 451.

[565] Ibid. 531.

[566] Акты Вил. Ком. т. XX, 92.

[567] Акты Бил. Ком. 522, 523.

[568] Акты Вил. Ком. т. XX, 155-157.

[569] Ibid. 228.

[570] Ibid. 344-348.

[571] Ibid. 354.

[572] Ibid. 515-517.

[573] Акты Вилен. Ком. Т. XX, 62.

[574] Ibid. 515, 522.

[575] Акты Вил. Ком. 460. Ср. Kraszewski - Wilno - Т. III. str. 15.

[576] Baliński - Historya m. Wilna - t. 2, str. 123. примеч. 68. Wizerunki-t. 23, 37-39 примечание.

[577] Baliński - Historya m. Wilna - t. 2, str. 123. примеч. 68.

[578] Акты Вилен. Ком. XX, 86.

[579] Акты Вил. Ком. т. XX. 7, 10.

[580] Ibid. 235, 237.

[581] Drugi zbor Ewangelicki wniósł się do pałacu Radziwiłłowskiego, naprzeciw kościoła św. Jana, skąd kościołowi i nabożeństwu iego urągał. Piszą nawet, продолжает Kraszewski, że na wzgardę obrzucawszy ściany domu Bożego błotem, wytłukłszy okno kamieniami, zawaliwszy podwórze śmieciem, postawiono przed nim szubienicę na złodziejów. Wilno, t. 3, str. 110, 112. Киркор не соглашается допустить это указание Крашевскаго и не находит времени, когда оно могло бы случиться. Вполне основательным признает то мнение, когда Збор с Лукишек был переведен непосредственно во дворец Радивилла в Рыбном рынке. Об этом сейчас будем говорить. Kirkor - Przechadzki po Wilnie - 88 примеч.

[582] Он родился и крещен в кальвинизм - Przyałgowski - Żywoty Biskupów Wileńskich - T. II, str. 3.

[583] Baliński - Dawna Akademja Wileńska, str. 77, 78. Łukaszewicz - Dzieje kościołów Helweckiego wyznania w Litwie - t. 1. Str. 49. Акты Вил. Ком. Т. 20. Стр. 251.

[584] Грош литовский равнялся в это время 5 ½ коп. cep. Горбачевский - 146.

[585] Galerya Nieświeżska - Wilno - 1857, Kotłubaja - 88, 89. He знаю, на каком основании рассказанная нами история представлена у Киркора (Przechadzki po Wilnie - 46, 47) по своим мотивам и результатам в другом свете. Здесь, как можно было видеть из нашего разсказа, не принимались в расчет вероисповедные вопросы, предотвращена была и пальба на улиц из пушек, которая, по Киркору, якобы происходила...

[586] Акты Вил. Ком. XX. 94, 101, 121, 123, 125, 127, 159, 164, 173, 216, 250, 258, 262, 277, 328, 413, 414, 422, 424 и др. См. там же план юрисдики митрополитов 1672 г.

[587] Акты Вилен. Ком. т. XX 103, 106, 556, 557-564.

[588] Ibidem 258.

[589] Ibid. 36, 38.

[590] Ibid. 57.

[591] Ibid. 129.

[592] Ibid. 302, 303, 305.

[593] Ibid. 305.

[594] См. Инвентар дома в 1625 г. Акты Вил. Ком. т. XX. 283, 285..

[595] Ibid. 557.

[596] Ibid. 558-564.

[597] Ibid. 224.

[598] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 337.

[599] Злотый в это время равнялся 22½ коп,

[600] Акты Вил. Ком. т. XX. 485.

[601] Акты Вил. Ком. т. XX, 572.

[602] «А погребъ телу моему меть хочу въ томъ же костеле, где и малжонка моя похована в дому моемъ, который есть въ рынку черезъ улицу, противко дому пановъ Остиковъ» ... Kirkor - Przechadzki po Wilnie. 89, в примеч.

[603] Kraszewski - Wilno - Т. III. 110. Przechadzki po Wilnie - Kirkor - 48.

[604] Kirkor - 49.

[605] Акты Вил. Ком. t. XX. 513, 514.

[606] Акты Вил. Kom. t. XX. 444.

[607] Ibid. 259.

[608] Щербицкий-Виленский Свято-Троицкий монастырь, 153.

[609] Акты Вил. Ком. т. XX. 131.

[610] Ibid. 321.

[611] Ibid. 498.

[612] Собрание грамот - Семенова - ч. I, стр. 120. Акты Вил. Ком. т. XX, 166,

[613] Археогр. Сборникъ - X. 307. Неизвестно на каком основании почтенный автор исследования o «Виленскомъ свято-Троицкомъ монастыре» объединяет в одну обе каменицы Сапежинскую и Лярковскую - cм. стр. 153, хотя в Memoryale 1701 г., напечатанном в Археогр. Сборн. т. X, стр. 1-217 каменица Лярковская ясно показана «w Rybnym końcu, położeniem z iednej strony od kamienicy szpitala rzymskiego, a z drugiej strony wedle kamienicy, nazwaney Sapieżyńskiey»... ibid. str. 107.

[614] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 234, 235, 255, 296, 303...

[615] Акты Вил. Ком. т. XX, 2.

[616] Ibid. 7, 10, 296.

[617] Акты Вил. Ком. т. XX. .52, 54, 55.

[618] Акты Вилен. Ком. 10. 100, 101.

[619] Ibid. 233, 234.

[620] Ibid. 100

[621] Т. е. kamienicę z iej placem i z wszelkim budowaniem murowanym i drewnianym - od iego m. p. Chaleckiego nabytą, ... w której po nabyciu oney niemałom gmachów, sklepów y różnego mieszkania nowo swym kosztem zmurował y z drzewa pobudował ... a także i ogród od oświeco­nego i. m. xięcia Albryclita-Stanisława Radziwiłła. . . prawem wieczystym darowany y zapisany. . . ibid. 255.

[622] Ibid. 303, 316.

[623] Ibid. 504.

[624] Акты Вил. Ком. т. XX. 294, 296, 502-506.

[625] Грош равнялся в это время одной и 98 сотых копейки - Горбачевскій - 146.

[626] Акты Вилен. Ком. т. XX. 7.

[627] Panowanie Henryka Walezyusza i Stephana Batorego. Albertrandi - 136 - 138, 339.

[628] Baliński - Wilno - T. II. str. 116, 117, 246-269.

[629] Wizerunki - T. 18, str. 68.

[630] Ibid. 72 78.

[631] Ibid. 79.

[632] Акты Вил. Ком. t. XX, стр. 167, 460.

[633] Wizerunki - Т. 18. str. 71, 80.

[634] Акты Вил. Ком. т. IX, 203, 254, 287.

[635] Ibid. 412.

[636] Акты Вил. Ком. т. XX. 201. Baliński Wilno - Т. II, str. 121.

[637] См. Памятники старины Батюшкова, вып. VI, 171, 172. Baliński - Historya m. Wilna - T. 2. str. 162, прим. 66. Kraszewski - Wilno - T. IV, str. 62, 63.

[638] Акты Вил. Ком. - т. XX. 146, 147-152, cp. 112.

[639] «Першая каменица y бокъ ратуша противъ Соленниковъ», - по другому документу, - «въ рынку противъ вольпыхъ складовъ, прозываемая Зарецкая» (о ней у насъ идетъ речь); «другая - въ улицы Немедкой, з рынку идучи по леве; a две каменицы па Имбаре, посполу стоячие, по другой стороне ратуша; a пятая каменица, минувши улицу Ко Першая каменица y бокъ ратуша противъ Соленниковъ», - по другому документу, - «въ рынку противъ вольпыхъ складовъ, прозываемая Зарецкая» (о ней у насъ идетъ речь); «другая - въ улицы Немедкой, з рынку идучи по леве; a две каменицы па Имбаре, посполу стоячие, по другой стороне ратуша; a пятая каменица, минувши улицу Конскую, идучи ку Остройбраме во праве, пе доходечи гостиннаго дому» - ibid. 151, 152.нскую, идучи ку Остройбраме во праве, пе доходечи гостиннаго дому» - ibid. 151, 152.

[640] Ibid. 151

[641] Ibid. 283, т. X. 260-264.

[642] Kraszewski - Wilno - Т. ІУ, str. 63.

[643] Акты Вил. Ком. XX, 148, 149, 151.

[644] Jaroszewicz - Obraz Litwy - t. 3, в конце; стр. не ном. к стр. 107, 109.

[645] Акты Вил. Ком. XX, 148, 149, 151.

[646] Wizerunki - t. 24, str. 250 и пр. 2.

[647] Акты Вил. Ком. IX, 473, 477.

[648] Ibid. XX, 351.

[649] Ibid. 272, 273, 175, 177, 51, 56 и др.

[650] Арх. Сборн. X, 111.

[651] Акты Вил. Ком. т. IX, 211, 299, 330.

[652] Dubinski - 54-58.

[653] Акты Вил. Ком. т. XX, 201.

[654] Ibid. т. IX-487. Арх. Сборн. X, 1-37.

[655] Kraszewski - Wilno - t. 3, str. 316.

[656] Ibid.

[657] Dubinski - 295.

[658] Wizerunki - t. 23, str. 224-228.

[659] Kirkor-50.

[660] Рукоп. Отд. Вил. публич.. библ., зал Б, шк. 3, № папки 132, л. 252.

[661] Акты Вил. Ком., т. XX, 151, 152.

[662] Ibid. X, 260.

[663] Ibid. XX, 152, 173, 282.

[664] Археогр. Сборн. - X, 10-21. Ср. Wizerunki - t. 24, str. 236-237.

[665] Ibid.

[666] Археогр. Сборн. X 50, 51. На стр. 135, Хачучинская улица показана за костелом св. Казимира.

[667] Ibidem 114, 115.

[668] Акты Вил. Ком. т. IX. 176.

[669] Wizerunki - Т. 24, str. 110-114, прим. 1.

[670] Kraszewski - Wilno - Т. III, str. 326.

[671] Собрание древних грамот г. Вильны-ч. II. 80-81.

[672] Ibid . 82.

[673] Свято-Духовь монастырь - Флегонта Омирнова. - 46-66. В указанном сочинении дана очень хорошая их характеристика.

[674] Акты Вилен. Ком. т. XX. 264. 265.

[675] Ibid. 110, 111.

[676] Ibid.

[677] Ibid. 253.

[678] Ibid. 264, 265.

[679] Subocz ulica przed laty wspaniała, co najbogatszych kupców w sobie miała, teraz (в 1749 году) najwięcey pustek... Kraszewski - Wilno - T. III. str. 325.

[680] Акты Вил. Ком. t. XX. 351, т. IX. 474, 475.

[681] Ibid. т. IX. 248, 240.

[682] Ibid. т. IX. 487.

[683] Ibid. 493.

[684] Ibid. 507, 522.

[685] Ibid. 274, 310.

[686] Kraszewski - Wilno - T. II, str. 399.

[687] Авты Вил. Kom. t. XX. 181.

[688] Ibid. 126.

[689] Wizerunki - T. 24, str. 75.

[690] Акты Вил. Ком. т. XX.

[691] Baliński - Starożytna Polska... Т. III, str. 163...

[692] Подробное описание см. Wizerunki - Т.24, str. 30- 65.

[693] Величиною в палец-мизинец: имеются образцы в Виленском музее древностей.

[694] Kraszewski - Wilno. Т. III str. 315.

[695] Baliński - Historya ш. Wilna - t. 2, str. 289, 280.

[696] Wizerunki - T. 24, str. 65.

[697] Kirkor - Przechadzki po Wilnie - 61.

[698] Акты Вил. Kom. t. XX, 154.

[699] Koscioł Augsburski w Wilnie - str. 28.

[700] Baliński - Starożytna polska - t. 3. str. 195.

[701] Акты Вил. Ком. t. XX. 199.

[702] Kraszewski - Wilno - t. 3. str. 23.

[703] Koscioł Augsburski w Wilnie - 15, 65.

[704] Акты Вилен. Ком. XX, 532, 533.

[705] Kirkor. Przechadzki po Wilnie - 63, 64.

[706] Koscioł Augsburski w Wilnie - 64.

[707] Собр. Древних грамот … Семенова - ч. 1. Стр. 40.

[708] Koscioł Augsburski w Wilnie - 64. Kirkor - Przechadzki - 64.

[709] Собрание государственных и частных актов. Круповича - ч. I, 46.

[710] Ibid.

[711] Na ulicy Niemieckiey, idąc od ratusza po lewey stronie, która rogiem przypadła w ulicę Trocką... Акты Вил. Ком. т. XX, 79.

[712] Kirkor - Przechadzki po Wilnie - 64.

[713] Kraszewski - Wilno - t. 3, 319.

[714] Ibid.

[715] Акты Вил. Ком. т. XX. 178.

[716] Ibid.

[717] Ibid.

[718] Ibid.

[719] Собрание древних грамот. Семенова - ч. I, стр. 50.

[720] Przyczyna umniejszenia cmentarza, говоритъ кс. Грибовсиій (выше была указава первоначальная обширность владеній францискан) był niedostatek i ubóstwo, albowiem w ten czas. nie maiąc do suificiencij folwarków, żyli tylko z dziesięcin i że od wielu panów roczne mieli naznaczone annuaty, tak zboża, miodów i innych legumin, ale te gdy po zeszłych w Bogu leguiących dobro­dziejach ustawać poczęły, trzeba było do potrzebnego supplementu szukać sposobu, części tedy cmentarza z obu stron, oddzieliwszy na domy, pozwolono się budować, aby konwent ztąd miał roczną intratę; królowie też, chcąc ubogich zakonników podzwignąć, te mieysca nie małą nadali libertacyą, koequuiąc ową z libertacyą, nadaną biskupstwu Wileńskiemu. Inne zaś mieysca pomienioney tey insuły, częścią za kontraktem ustąpione, częścią pod czas heresij wydarte. Jako to mieysce, gdzie teraz zbór Saski, bo tam niegdyś byli Franciszkanki (iako tego dawna iest w konwencie Wileń­skim notacya); częścią też na reparacyą zgorzałego klasztoru y kościoła w roku 1533 marnie przedano... Skarb nieoszacowany... 133, 134.

[721] Акты Вил. Kom. t. XX. 291.

[722] Kraszewski - Wilno - T. III, str. 320, 321.

[723] Skarb nieoszacowany - ks. Grzybowskiego - 132.

[724] С последним находился в ученой переписке наш поэт-писатель Ломоносов. Wize­runki - t. 2, str. 86, примеч. 1.

[725] Об этом интересном споре см. Wizerunki - t. 2, str. 118-154.

[726] Его известное ученое издание. Codex diplomaticus...

[727] Teka Wileńska, - № 2. str. 259, 260, 261. Starożytna Polska - Balińskiego - t. 3, str. 194. Dzieje dobroczynności - rok I, str. 610. Przyałgowski - Żywoty Biskupów Wileńskich - T. III, str. 122, 141, 142, 144. Wizerunki - T. 2, str. 87, t. 6, str. 43. Kraszewski -Wilna, t. 3, str. 320.

[728] Акты Вил. Ком. т. XX. 218, 220.

[729] По документам: na ulicy święto-Duskiej, pierwsze wrota od klasztoru święto-Duskiego. Ibid. 79.

[730] Ibid.

[731] Ibid. 158.

[732] Ibid. 118.

[733] Ibid 290.

[734] Dubinski - Zbiór praw. . .Wilnowi nadanych - 51.

[735] Акты Вил. Kom. t. XX. 314.

[736] Kirkor - Przechadzki - 116.

[737] Kraszewski - Wilno - Т. III. 319. Baliński - Dawna Akademija Wileńska - 82 и Historya m. Wilna - T. II. str. 104.

[738] Акты Вил. Kom. t. XX. 491.

[739] Kościoł Augsburski w Wilnie. 32, 33. Kirkor - Przechadzki po Wilnie - 119.

[740] Акты Вил. Kom. t. XX. 71.

[741] Ibid. 88.

[742] Ibid. 158.

[743] Przechadzki 119.

[744] Акты Вил. Ком. т. XX. 132.

[745] Kirkor - Przechadzki - 120.

[746] Акты Вил. Ком. т. IX, 60, 61. Historya szkół... Łukaszewicza - t. 4, str. 268-272. Щербицкій - Виленскій Свято-Троицкій монастырь - 159. Его ограничение указывает по соседству и другие дома. Он образовался из двух камениц, которые были проходными и находился na ulicy Poprzeczney, idąc od kościoła sub titulo Ducha przenayswiętszego ichmosciow xięży Dominikanow do ulicy Szklanney, ku rynkowi, po prawey ręce, w pewnym swoim ograniczeniu między kamienicami ichmosciow xięży iezuitow nowiciatu wileńskiego z iedney, a z drugiey strony kamieniczką ąuondam Grzybowskich, iednym koncern i wrotami iak wyżey do tey że ulicy Poprzeczney ex opposito wrot tylnych pałacu ąuondam Woyninskiego, a teraz Pociejowskiego, a drugim końcem i wrotami do ulicy Żydowskiey szkolney, między kamienicą Faytelowską z iedney, a z drugiey strony placem zdawad pustym... Акты Вил. Ком. т. IX, 61.

[747] Акты Вил. Ком.XX, 125.

[748] Ibid.

[749] Dubinski - 197, 199.

[750] Na Żydowskiej ulicy na rogu w Wilnie sytuowaną, bramą leżącą od ulicy Żydowskiey, która idzie ku kościołowi swięto-Janskiemu, a na ulicę Wielką nazywaiącą się Dominikańską, prawym bokiem wchodząc w bramę od ulicy Szklanney, lewym graniczącą z kamienicą ichmć pp. Strawinskich tyłem z kamienicą imci p. Narkiewicza. Акты Вилен. Ком. т. IX, 400.

[751] Археогр. Сборник - X, 128, 129.

[752] Добрянский - Вильна и ея окрестности, 225. Kirkor - Przechadzki - 72.

[753] Kopie, konsensy różne z Franciszkanami... Рукописное отделение Вил. Публ. Библ. з. Б, шк. 7, № 181. В рукописи помещѳно 45 консенсов-контрактов с разными лицами на наем домов и плацов во второй половине XVII века.

[754] Акты Вил. Ком.XX, 141, 147, 320.

[755] Ibid. IX, 268.

[756] Археогр. Сборн. т. X, 120-128, 208, 269.

[757] Ibid. 121.

[758] Ibid. 120-128.

[759] Ibid. 121, 122.

[760] Акты Вилен. Ком. т. XX, 185. O последнем доме братства русского упоминает грамота Стефана Баторія 1582 года, подтверждающая известные права и привилегии братства... _«и поведили предъ нами, ижъ што который домъ братства ихъ купецкого власнымъ накладомъ ихъ вже отъ часу давного муромъ есть збудованый, лежачій въ месте нашомъ Виленскомъ на певномъ местцу, т. е. на Старыче улицы (съ одной стороны подле него домъ Есьмановскій, a другою стороною стоитъ къ заулку Непрохожему, противъ дому Куликовскаго), до которого то дому ихъ братского купцы места нашого Виленского сходячися, o потребахъ церковныхъ и шпитальныхъ намовы свои меваютъ... и артыкулы братству ихъ потребвые собе сложили и выписали просячи насъ господара, абыхмо на нихъ позволивши в сесъ нашъ листъ вписати оные казали... Король на все согласился... Акты Зап. Рос., т. 3, стр. 269, 270.

[761] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 185.

[762] Ibid. 320.

[763] Ibid. 313.

[764] Kraszewski - Wilno - t. 3, str. 321.

[765] Акты Вил. Kom. t. XX, стр. 143.

[766] Ibid. 186.

[767] Ibid. 322.

[768] Ibid. 382.

[769] Ibid. 217. Kraszewski - Wilno - t. 4, str. 398.

[770] Собрание древних грамот Семенова, ч. 2. стр 1.

[771] Ibid. 2.

[772] Акты Вил. Ком. т. IX, 253, 254.

[773] Ibid. 287.

[774] Ibid. 56, 57.

[775] Впрочем и он страдал крайним честолюбием. В прелате Зенковиче он видел своего неодолимого соперника по занятию Виленской епископии. В 1730 году 21 мая во время обеда во дворце Белозора, где было множество духовных и светских гостей. Гонсѣвскій стал публично упрекать Зенковича за его искательство епископства. Остроумный ответ Зенковича еще более возмутил Гонсевского; przyszło do zaivziętey kłótni; popędliwy Gąsiewski w zapale gniewu porywa naczynie ze stołu i ciska w twarz Zienkowieżowi; obsanguinavit vulneravitque... Pzyszło by do czegoś gorszego, gdyby obecni nie wstrzymali... Начался громкий процесс... на того и другого наложено было запрещение. Рим умиротворил противников и оттуда Зенкович был объявлен Виленским епископом, a с Гонсевского снято запрещение. Przyałgowski - t. 3, str. 135, 130.

[776] Dzieje dobroczynności - rok 1822, str. 72. Przyałgowski - t. 3, str. 165-166.

[777] Dzieje dobroczynności - rok 1822, str. 729.

[778] Ibid.

[779] Dzieje dobroczynności - rok 1820, str. 41.

[780] Акты Вил. Ком. t. XX, 424, 426, 444.

[781] Ja Jan Jundziłł, jenerał jago królewskiey mości wojewodztwa Wilen., zeznawam tym moim kwitem iż... byłem wżyty od jegomości o. Jozaphata, zakonnika cerkwi monastyra sw. Troycy w Wilnie będącego do domu popowskiego cerkiewnego na Sawiczej ulicy... leżącego, który ten dom mienił pomieniony zakonnik, iż na ten czas imc p. Paweł Osiński nie wiadomo za jakim prawem trzyma; przy którym domu za pokazaniem o. Jozaphata, widziałem plac cerkiewny ołtarzowy sw. Mikoły od niegoż p. Osińskiego zabrany, tynem przegrodzony i przywrocony ku temuż domowi i placu popskiemu w ieden dwor złączono... Акты Вил. Ком. т. IX, 23.

[782] Акты Вил. Ком. т. XX, 174.

[783] Акты Вил. Ком. т. IX. 57, 299, 304.

[784] A каменица Анны Васильевны Клюковской, подкоморянки Новгородской, лежала «в месте господарском Виленском на улицы, прозываемой Савичой за церквою рускою Кузьмы Демяна врочищами межи каменицами... з одное стороны каменицы вельможных панов ero милости пана Павла Паца, кашталяна Виленского, княжати Александра Пронского, гетмана Троцкого, a его милости княжати Януша Заславского, воеводы Подляского, a з другое стороны также каменицы пана Богдана Родкевича, земенина господарьского, повету Киевского... Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 101, 102.

[785] Акты Вил. Ком., т. XX, стр. 107.

[786] Ibid. 173, 187, 188, 189.

[787] Ibid. т. XVIII, 80-90.

[788] Ibid. XX, 198.

[789] Ibid. т. XX. 362.

[790] Арх. Сборн. X, 135, 136.

[791] Apх. Сборн. X, 247, 248.

[792] Акты Вил. Ком. XX. 130.

[793] Ibid. 59.

[794] Ibid. 183.

[795] Ibid. 271.

[796] Ibid. 481. Ограпичение последнего обозначалось так: na Szereykiszkach pod Łysą górą, pod juryzdyką Horodniclwa Wileńskiego, w pewnym ograniczeniu będący, to jest: z jedney strony koncem pod samą górą Łysą z krynicą wody, zdawna do niego należącą, a drugim koncern do rzeki Wilny, wpół z brzegiem i z ogrodem do niego należącym nad tąż Wilną, bokiem zaś iednym od placu Andrzeja Kalinowskiego, a teraz (1691 r.) pana Piotra Ilera, a drugim niegdy od placu po zeszłym Krystofie Czarnie y innych placów pustych po zeszłych bezpotomnie sławetnym Hanusie tkaczu y Katharzyny Winkzelowny małżonkach...

[797] Wizerunki - t. 23, 177, пр. 4.

[798] Poszedłszy ulicą Młynową za młyn Królewski, na wschód słońca, za pałacem quondam Kidrdiejowskim place kapitulne na Szerekiszkach... Poszedłszy za młyny murowane, mimo pałac Kryszpinowski, a dawniey Kierdiejowski pusty zaczynaią się znowu place kapituły na ulicy, zwaney Szereykiszki, idąc przez spust młyński ku Łysym gorom na wschód słońca. Place zaś pornienione leżą w samych widłach od spustu przy rzece Wilence... Wizerunki-t. 23, str. 78, np. 1.

[799] Ibid.

[800] Wizerunki - .t 23, str. 181, 182.

[801] Археогр. Сборн. X 46, 47.

[802] Wizerunki - t. 23, str. 178, пр. 1.

[803] Акты Вил. Ком. т. XX, 143.

[804] Baliński - Statystyczne opisanie Wilna - 19.

[805] См. Акты Вилен. Ком. т. XX, 167, 234, 235, 237, 255, 294.

[806] Ibid. 82.

[807] Ibid. 460.

[808] Были каменные и деревянные, большие и малые; все они поименно перечислены в решении королевского асессорского суда по спору между митрополитом Гавриилом Колендой и Виленским магистратом о пределах юрисдикции. Акты Вил. Ком., т. XX, 443, 444.

[809] Ср. ibid. 226, 227, 250, 251, 258, 262, 277, 300, 338, 450, 460, 462, 463 и др.

[810] См. подробный перечень домов на всех улицах Вильни 1690 г. - Акты Вил. Ком., т. ХХ, 470-481.

[811] Dzieła Tadeusza Czackiego - t. III, str. 547.

[812] Kościoł Augsburski w Wilnie - 7.

[813] См. план Вильны Брауна - Deutsches Hans - в Актах Вил. Ком. XX.

[814] Relacye nuncyuszow apostolskich o Polsce - t. I, str. 245, 246.

[815] Kościoł Augsburski w Wilnie - 3.

[816] Акты Вил. Ком. t. XX, 10, 52, c.4, 100, 104, 128. 155 и др.

[817] Wizerunki - t. 24, str. 49. пр. I.

[818] Kościoł Augsburski w Wilnie - 9-15. Акты Вил. Ком. т. ХХ, 447. Kupił Ulnych Hossę w roku 1523 za 20,000 cegieł i 10 kop groszy Litewskich od XX. Franciszkanów, odbudowywają- cych swoj klasztor, plac, należący teraz (I85ó) do kościoła Augsburskiego i małe zapewne domki drewniane na zaułku Panny Marij przy samej wieży klasztornej, prawie stykającej się z jego ka­mienicą, wychodzącą aż na ulicę Niemiecką... Syn Ulryka - Jan - dla prawności kupli ojcowskiej do­dał 6,000 cegieł i obowiązek utrzymania rur z wod Wingierskich na siebie przyjął... Styczność xx. Franciszkanów Wileńskich z Augsburczykami i pomowienie o wpuszczenie zarazy do miasta za wy­stępek była uważana przez Kapitułę Wileńską, i dla tego dwakroe im odbierana była jurysdyka całe] tej części miasta, stanowiącey na Piaskach (часть города между Трокскою, Немецкою улицами Николаевским и другим иереулком около дома гр. Тышкевича...) jakoby wyspę zarażoną... Koscioł Augsb. 9 и up. 1 и str. 15.

[819] Авраам Кульва, Magister artium Юрий, из францискан ксендзы-проповедники: Иаков на польском языке, Иоаннт, - на литовском.

[820] Kościoł Augsb. 9. Kraszewski - Wilno - t. III, str. 108, 109.

[821] Kościoł Augsburski 11. Громкая проповедь некоторых писателей о задержании якобы Сигизмунда-Августа на пути следования его в Кальвинский сбор должна считаться выдуманной, после подробного и обстоятельного её разбора Wizerunkami - t. 23, str. 59-72.

[822] Koscioł Augsburski 12, 13.

[823] Ibid. 13 и пр. 2.

[824] Baliński - Wilno - t. II, str. 118, 119.

[825] Żywoty biskupów Wileńskich - t. I, 164.

[826] Baliński - Pisma historyczne - t. 111, str. 21, 35.

[827] Baliński - Dawna Akademija Wileńska - 53.

[828] Baliński - Pisma historyczne - t. III. str. 37, 38. Baliński - Dawna Akademia Wileńska - str. 53.

[829] Żywoty Bisk. Wil., t. I, str. 166.

[830] Wizerunki - t. 22, str. 60, пр. 1.

[831] Żywoty bisk. Wil. t. 1, str. 167.

[832] Żywoty Biskupów Gnieznienskich - изд. Mikołaj Malinowski - t. II, str. 288.

[833] Przyałgowski - t. I, str. 165.

[834] Koscioł Augsburski, 19, пр. 1.

[835] См. посольство к папе с проектами разных нововведений - Dzieje i prawa kościoła. P. Ostrowski - Warszawa. 1793 r. t. III. str. 144-150. Kraszewski - Wilno - т. 3. str. 109.

[836] Cp. Акты Зап. Poc, т. 2, пр. 90 и текст.

[837] Baliński - Historya m. Wilna - t. 2, str. 104. Kraszewski - Wilno - t. 3, str. 109, 110.

[838] Акты Вил. Ком. т. XX. 408.

[839] Акты Вил. Ком. т. XX. 27.

[840] Ibid. 31.

[841] Kraszewski - Wilno - t. III. str. 116, 117.

[842] Акты Вилен. Ком. XX, 43, 44.

[843] Ibid. 328, 433, 434. Ibid. 435. Cp. 388­455-458.

[844] Акты Вил. Kom. t. XX, 213.

[845] Около 1589 г. Cm. ibid. 60.

[846] В хронике авсбургского костела сказано (Augsburski kościoł, str. 33), что кальвинисты с 1639 года образовали для себя особое кладбище; но в привиллегии короля Владислава IV евангелическому сбору 1633 года упоминается уже o кальвинском кладбище за Трокской брамой, как давно выделенном для погребения покойников и обнесенном каменною стеною. Акты Вил. Ком. т. XX, 310.

[847] Ibid.

[848] Акты Вил. Ком. т. XX, 94, 124. Ср. Kraszewski - Wilno - t. 3, 117.

[849] Kraszewski - ibid.

[850] Przyałgowski - t. I, str. 163.

[851] Ibid, 162.

[852] Акты Виленек. Капитула - см. Baliński - Dawna Akademija Wileńska - 25. A вот какое письмо якобы писал кардиналъ Гозій к ІІротаеевичу: Przyjemne wieści do nas dochodzą, że Wasza Pasterska mość mężnie postanowiła ten szatanizm (протестантство) wyplenić z dyecezij swojej i nikogo się nie lęka. O! gdybyśmy więcej podobnych mieli biskupów, nie chwiała by się religia nasza! Grdym był w Warszawie, słyszałem jak nuncjusz apostolski, wspomniawszy o Waszej Paster­skiej mości, takie pochwały oddawał, że ledwo któremu z biskupów podobne przyznaje... Przyałgowski - t. I, str. 181. Все эти похвалы сыпались на епископа Валеріана за его вызов в Вильну иезуитов. Ср. Baliński - Wilno - t. 2, str. 104.

[853] Baliński - Dawna Akad. Wil. 25.

[854] Он был сын Виленского городничего и строителя Ульриха Гозия.

[855] Baliński - Dawna Akad. Wil. - 31 str. прим.

[856] Акты Вил. Ком. т. XX. 20, 21.

[857] И теперь в просторечии он известен под именем дома иллюминатов.

[858] Акты Вил. Ком. т. XX, 15, 17, 20. Ср. Przyałgowski - t. I, str. 178.

[859] Акты Вил. Ком. т. XX. 22.

[860] Baliński - Dawna Akad. Wil. 33-34.

[861] Ibid. Jp. Przyałgowski - T. I, str. 179.

[862] Акты Вил. Ком. т. XX, стр. 23, 24.

[863] Ibid. 42.

[864] Ibid.

[865] Ibid. 42.

[866] Przyałgowski - t. I, str. 184-188.

[867] Ibid. 189.

[868] Przyałgowski - t. I, str. 190, 191. Baliński - Dawna Akademia Wileńska, 44. Zgon rychły Roiziusza iezuici poczytali przed Iudem za karę Bożą nad nim, za upor i nieżyczliwość ku nim... Cp. Historyczno-krytyczne wiadomości - Ossolińskiego - t. 2, w życiu Roiziusza и «Herbarz Niesieckiego» - t. 4, str. 400.

[869] Baliński - Dawna Akad. Wileńska - 59-66.

[870] Грамота об учреждении бурсы - см. Baliński - Wilno - t. II, str. 254-264 и его же Dawna Akad. Wileńska, str. 71-72. Przyałgowski - t. I, str. 198.

[871] Акт учреждения семинарии - см. Baliński - Wilno - t. II, str. 270-278. Cp. Przyałgowski - t. II, str. 12-13.

[872] Акты Вил. Kom. t. XX, 162, 237. Domus acialis-murata, dicta lapidea Szteflowiana seu Sztemplowiana in platea a s. Joannę ad pp. Dominicanos tendenta. Wizerunki - t. 14, str. np. 1. Положение его можно назначить на месте нынешняго дома Палтова.

[873] Wizerunki - ibid. Cp. Przyałgowski - t. III, str. 175. 178 и далее.

[874] Baliński - Dawna Akademija Wileńska - 68-71.

[875] Имеются в Вилен. Публ. Библ.

[876] От домов по Ивановской улице иезуитские владения отделялись садом.

[877] См. названные планы и Baliński - Wilno - t. I, str. 201, 203, 208, 211.

[878] Baliński - Wilno - Т. I, str. 209.

[879] Акты Вил. Ком. т. XX, 45. Дом показан "на улицы Светоянской, подле дому пшитального, з одное стороны, и каменицы небожчика Антонего кравца з другое". . . .

[880] Ibid. 152.

[881] В 1607 году. Ibid. 202.

[882] Ibid. 218, 219.

[883] Ibid. 301.

[884] Kraszewski - Wilno - t. 4, str. 106, прим. 13.

[885] Ibid

[886] Baliński - Wilno - T. I, str. 211.

[887] Dubinski - 81-88.

[888] Kirkor - Przechadzki po Wilni - 74.

[889] Акты Вил. Ком. т. XIII, 206, 207. В королевском привилеи сказано, что атека основана более полутораста лет назад.

[890] Акты Вил. Ком. т. XIII, 505, 206. Balinski - Dawna Akad. 115, 116.

[891] Balinski - Pisma historyczne - t. 3.str. 73.

[892] Около 1590-1594 года сын Даниила Ленчицкого Николай перешел въ латинство, скловивши к тому же и отца; с этих пор они работали для иезуитов, Kraszewski - Wilno - t. 4, str. 66, 67.

[893] Baliński - Dawna Akad. Wil. 77 - 78.

[894] Kraszewski - Wilno - t. 4, str. 118, 119. Подробное и обстоятельное исследование борьбы иезуитов с протестантами можно найти в сочинении Łukaszewicza: Dzieje kościołów Helweckiego wyznania w Litwie - Poznań - 1842 r. Dwa tomy.

[895] Baliński-Statystyczne opisanie Wilna - 20.

[896] Акты Вил. Kom. t. XX. 30, 31.

[897] Между Пречистенским собором и Бернардинской улицею; небольшой скверик около Бернардивского костела устроен недавно; прежде тут до моста пролегала улица, застроенная с обеих строн домами.

[898] Акты Вил. Ком. т. XX. 20. - 92. 97.

[899] Kraszewski - Wilno - Т. II, str. 332-335.

[900] Ibid. 335, 338.

[901] См. подробный процес этого дела: Акты Вил. Ком. XX, 141, 329, 336.

[902] Ibid. 335.

[903] Baliński - Dawna Akad. Wil. 161. Cp. y A. Łukaszewicza - w Dziejach kościołów helweckiego wyznania - t. I, str. 277-279, описание современника.

[904] Акты Вил. Ком. т. XII. 529, 531.

[905] Dzieje kościołów wyznania helwetskiego w Litwie-t. I, str. 283, пр. 1.

[906] Акты Вил. Ком. т. XX. 343.

[907] Ogród nasz z murowanemi i inszemi drewnianemi budynkami, tak iako się z dawna ma w swoim ograniczeniu za Wileńską bramą, po lewey ręce pod górę (в пределах нынещнего Гористого переулка) z iedney strony drogi do Łukiszek mieskich do mostu murowanego, z przodu, bokiem prawym do placów mieskich pustych sławetnego paua Stroczyńskiego i pana Gierkiewicza, bokiem lewym do domku i ogrodu Symona Mikołaia Miloniewicza - garbarza, tyłem do góry y pola pustego piasczystego i do mogił leżący. Акты Вил. Ком. т. XX, 483.

[908] См. план Вильни Брауна - под цифрой 15. Wyeweten haus; это выражение некоторые писатели перевели - Вдовий дом.

[909] Baliński - Stat. opis. Wilny, str. - 41.

[910] См. Акты Вил. Kom. t. XX, 570, 571. Процес Кевличей с иезуитами o присвоении ими движимого и недввжимого имущества истцов, подделке и утайке документов.

[911] Wizerunki-t. 24, str. 84, пр.

[912] Baliński - Dawna Akad. Wil. - str. 82.

[913] Wizerunki - t. 24. str. 84. пр.

[914] Их называли еще «панежскими». Арх. Сборн. X, 92.

[915] Акты Вил. Ком. т. VIII. 519.

[916] Dubinski - 229.

[917] Археогр. Сборн. - X, 91-92. Акты Вил. Ком., т. IX, стр. 178.

[918] Акты Вил. Ком. т. XX. 349, 351, 385 и др. Przyałgowski - t. III, str. 159.

[919] Baliński - Dawna Akad. Wilen. 110. Przyałgowski - t. II, str. 55. Kraszewski - Wilno - t. 2. str. 455-447.

[920] Оставленный после пожара в этом годѵ в запустении (епископы перешли на жительство в новое помещение на Дворцовой улице), дом этот только в XVIII столетии был отремонтирован прелатом Жебровским и в нем, с согласия епископа Зенковича, поселился он сам и принял на жительство на собственное его - Жебровского - иждивение нескольких престарелых ксендзов. Названый дом с этих пор (1739 г.) стал называться «домом Эмеритальным» или «епархиальной коллегиею инвалидов». Его фундуши, кроме прелата Жебровского, увеличил епископ Зенкович как личными пожертвованиями, так равно приношениями других лиц. Третий этаж дома должен был служить местом заключения для преступных ксендзов. В 1775 году епископ Массальский перевел отсюда эмеритов в здания казимировские, a их коллегию обратил в склады всяких орудий и материалов и на жительство мастеровых при начавшейся перестройке латинской кафедры. С 1300 гада в нем опять стали проживать эмериты-священники, когда наковен в 1803 году епископ Коссаковский, распустивши всех эмеритов с выдачею им на руки небольшого денежного вспомоществования, поместил в нем епархиальную Консисторию с капцелярией, с назначением там квартир для секретаря и друтих консисторских чиновников. В тридцатых годах текущего столетия дом был снесен для образования площади. - Wizerunki t.. 24, str. 16. 17. в примеч.

[921] См. рукопись: Objaśnienie i odpowiedz na objaśnienie względem domu sw. Kazimierza z kościołem w Wilnie, żądanego od kommissij Ciwilno-woyskowey Wilenskiey na magazyn i kancelaryą. - Рукоп. Отд. Вилен. Публ. Библ. Зал Б. шк. 3, папки № 132, л. л. 95, 96.

[922] Kraszewski - Wilno. t. 2, str. 315.

[923] Kraszewski - Wilno. t. 2, str. 449.

[924] Акты Вил. Ком. XX, 43, 77, 252 и др. O ero основании мы уже говорили.

[925] Kraszewski - Wilno. t. 2, str. 315, 317.

[926] t. 24. str. 54. в примеч.

[927] Несколько слов о древних православных церквах гор. Вильны - Жегота - стр. 2, 3.

[928] Przyałgowski - t. 2. str. 34. Kraszewski - Wilno. t. 2, str. 325-329. Ср. Narbutt - Dzieje nar. Litew. - t. 7. Dodatki - 164-167.

[929] Przyałgowski - t. III, str. 122, 158. Wizerunki - t. 24, str. 35. Kraszewski - Wilno. t. 2, str. 492. Dzieje dobroczynności - r. 1821, str. 277-280.

[930] Wizerunki - t. 23, str. 179. Примеч. 1.

[931] Przyałgowski - t. I. str. 117, 118. Wizerunki - t. 13, str. 117, 118. Примеч. 2 и 3.

[932] Przyałgowski - t. 2. Dzieje dobroczynności - 1820 r., str. 214, 570.

[933] Teka Wilenska - №3. 1850 r. str. 76-79.

[934] Акты Вил. Ком. т. XX. 20., 158, 219, 220, 265

[935] Dubinski - 51.

[936] Kraszewski - Wilno - t. 2, str. 250-253.

[937] Dzieje dobroczzynnosci - r. 1822, str. 734.

[938] Ibid. r. 1823. t. 1. str. 165, пр. 2. Statistyczne opisanne Wilna - Balinski - str. 39.

[939] Kraszewski - Wilno - t. 2, str. 354.

[940] Kraszewski - Wilno - 1 . 2, str. 400, 406, 407. Przyałgowski - t. 3, str. 26.

[941] Baliński - Dawna Akademija Wileńska - 100, 101 и Kra­szewski - Wilno - t. 2, str. 442,

[942] Грамота помещена у Крашевского - Wilno - 4. str. 398.

[943] Собрание древних грамот. Семенова, ч. 1, стр. 170.

[944] Kraszewski - Wilno - t. 2, str. 372. Wizerunki - t. 24, str. 90, np. 2.

[945] Dzieie dobroczynności - r. 1823, t. 3, str. 94.

[946] Przyałgowski - t. 2, str. 83.

[947] Ibid., t. 3, str. 148.

[948] Акты Вил. Ком. т. XX. 352, т. 9. 478.

[949] Kraszewski - Wilno - t. 2, str. 362 - 377.

[950] Wizerunki - t. 20, str. 82 - Евстафий Тышкевич в «Tece Wilenskiey» (№4, str. 129) говорит, что костелу Тринитаров или Спасителя на Антоколе положено основание в 1693 г., no Wizerunkam - в 1696 г., a освящен в 1756 г., по Wizerunkam - в 1716 г. Статуя Спасителя доставлена в Вильну в 1767 г., по Wizerunkam - в 1700 г. Ответственность оставляем на авторах.

[951] См. план Вильны Брауна - Акты Вил. Ком. XX.

[952] Wizerunki - t. 14, str. 28, 29; t. 23, str. 182. 183, 184, 185; t. 24, str. 211, 212. Kir­kor - 145-154.

[953] Polityk i dworak, więcej obywatel i pan, jak biskup i kapłan - Przyałgowski - t. 3, 65.

[954] Przyałgowski - t. 3, str. 68-71. Teka Wileńska - 1857 r. № 2, str. 248, 249.

[955] Dzieje dobroczynności - R. 1820, str. 596. R. 1821, str. 398, 399. R. 1822, 731.

[956] Przyałgowski - t. 1, str. 119, 136. Wizerunki - t. 24. str. 43 прим.

[957] Подробности у Крашевскаго - Wilno - t. 2, str. 190-195. Przyałgowski - t. 3, str. 177-182.

[958] Przyałgowski - t. 3, str. 214-217.

[959] Акты Вил. Ком. XX, 427.

[960] Ibid. 98, 103, 105, 226, 227, 300, 337, 341, 463, 499, 500, 510 и др.

[961] Ibid. 525.

[962] Wizerunki - t. 23, str. 27-29; t. 24, str. 239, 240.

[963] Собрание древних грамот. Семенова - ч. II, стр. 14, 15.

[964] Wizerunki - t. 24, str. 112-115. T. 26. 127. Dzieje dobroczynnosci - 1822 r., str. 943-952.

[965] Археогр. Сборн. т. X, 36, 41.

[966] Ibid. 42.

[967] Подробное историческое исследование Свято-Троицкого монастыря - мужского и женского - находится в сочинении O. В. Щербицкого: Виленский Свято-Троицкий монастырь. Вильна, 1886 г.

[968] Археогр. Сборн. X, 19, 23.

[969] Это обстоятельство упускают из виду ксендз Козловский и Жегота, когда говорят o церкви св. Петра, относя её основание к XIV веку. Жегота: Несколько слов o православных церквах г. Вильны, стр. 7. Козловскій - Об Остробрамской икон Божіей Матери - 5, 7.

[970] Акты Западной России - т. 2. Стр. 71 и прим.

[971] Арх. Сборн. X, 19, 21. Wizerunki - t. 24, str. 237.

[972] Акты Вил. Ком. VIII, 28. Ср. Смирнова - Виленский Свято-Дѵхов монасгыр - 12.

[973] Акты Зап. Росии. IV. № 94. Собрание древних грамот. Семенова - ч. II, стр. 26-28.

[974] Подробное следствие об этом в Актах Вил. Ком. VIII, стр. 29-39.

[975] Подробности у Смирнона - Свято-Духов монастырь.

[976] Wizerunki - t. 23, str. 23, 24.

[977] Trenodia, albo żałosne pienie o zgorzeniu Wilna. R. 1610.

[978] Памятники Батюшкова, вып. 6, стр. 52.

[979] Baliński - Dawna Akad. Wil. 112 - 115. Отдельные брошюры: Pożar Wileński R. 1610 - J. Krajewskiego и Trenodia abo żałosne pienie o zgorzeniu Wilna 1010 r. Обе брошюры приведены y Балинского целиком - ibid.str. 447-458. Окончательно опять сгорела Вильиа в 1748 и 1749 г. В эти два года подряд пожар уничтожил в городе 781 камеииицу, 148 магазинов с товарами, 12 костелов и церквей, 15 дворцов, 3 аптеки... Поименное перечисление погоревших зданий находится тоже у Балинскаго - ibid. 465-499.

[980] Krupowicz - Собрание госуд. и частн. грамот, ч. I, стр. 51.

[981] Cp. Kraszewski - Wilno - Т. III, str. 119, 120.

[982] Różne sekty religijne ścierały się z sobą; w miarę powiększaiącey się ludności w mieście wzrastały niezgody religijne; katolicy, rusini, grecy i uniaci, wraz lutrny i каиѵипи, tudzież żydzi klocili sie miedzy soba o kawal placu, jako o dogmata wiary … Przyalgowski - t. 1 str. 117.

[983]Уже в XII и XIII веке стало проявляться неудовольствие против материального преобладания латинского духовенства. В Германии ему принадлежала четвертая, a в Испании шестая часть всей государственной земли. Вследствие этого гордость, напыщенность, мотовство, непотизм, всевозможные интриги делали это сословие очень вредным в государственном отношении. Реформация вызвала секуляризацию дѵховных имений... Encyklopedia powszechna. Т. VI, str. 398.

[984] Даже племянник короля Батория серьезно вздыхал o епископской митре Краковской кафедры - Przyałgowski - t. II, str. 24.

[985] Żonatym był (Николай Пац) z Teodorą Tryznianką, podobno bezdzietny; blizko 50 lat wieku maiąc. powziął chęć zostać biskupem. Żonie swoiej, gdy za iego przykładem do klasztoru wstąpić się zgodziła, 20000 dukatów przeznaczył. Lecz później, nie wiadomo dla czego ta pani, odmieniwszy swoj zamiar, długo się upierała pobożnej iego woli, i połowę tey summy, to iest 10000 dukatów dawała prawnikom, żeby go nie dopuścili do swiąceń kapłańskich... См. всю подробную историю епископства Николая Стефана Паца. Przyałgowski - t. III, str. 25, 27, 28, 30-40 и далее. Dzieje panowania Zygmunta III - Niemcewicza - T. I, str. 13, 18.

[986] В Вильне епископ Авраам Война от одних столовых епископских имений получал до 75000 руб. - Przyałgowski - Т. II, str. 120.

[987] Ibid, str. 23, 24.

[988] Niemcewicz - Dzieje panowania Zygmunta III. T. I, str. 14.

[989] Vol. legum - изд. 1859 г. Т. III, str. 405, 406.

[990] Памятники Старины - Батюшкова - вып. 6, стр. 7.

[991] Kraszewski - Wilno t. 3, str. 189.

[992] Археогр. Сборн. IV, 18, 19-21, 29.

[993] Археогр. Сборн. VI, 36, 37.

[994] Акты Вил. Ком. XX, 389, 398-433, 441, 453, 499, 508, 521 я др. XI, 179, 196. XII 350-355. XIII. 83.

[995] По словам магистрата, митрополит запрещал записывать дома и вообще делать пожертвования на костелы и госпитали тем из сидевших на его земле чиншевикам, которые не состояли у него в подчинении и обязаны были только аккуратно вносить чинш.

[996] Акты Вил. Ком. т. XX, 440, 447, 448.

[997] Ibid. 392, 393.

[998] Акты Вил. Ком. т. XX, 447. Cp. Baliński - Wilno - Т. II, str. 109, пр. 50.

[999] Dubinski - 200, 201. Kraszewski - Wilno - t. 2, str. 396.

[1000] Акты Вил. Ком. t. XX, стр. 294, 296.

[1001] Wilno. T. 3, str. 189.

[1002] Памятники Старины - Батюшкова, вып. 6, стр. 7.

[1003] Акты Вилен. Ком. т. XX, 35, 50, 09, 70, 75, 114, 122, 125-127, 132-134, 208, 270 и далее…

[1004] Ibid. 186.

[1005] Ibid. 58, 157, ISO, 188, 189, 525, 214, 245, 357 и др.

[1006] Ibid. 50, 75, 76, S3, 132, 133, 143, 166, 173, 174, 178, 196, 253, 256 и далее.

[1007] Ibid. 135, 168, 190, 253, 313.

[1008] Непотребство, воровство, потравы, умышленная порча имущества, подделка завещаний, колдовство. - ibid. 59, 80, 162, 170, 362, 118, 169, 293, 360, 362.

[1009] Dubinski - 155, 170. 181.

[1010] Ibid. 160, 161, 162.

[1011] Ibid. 170, 181.

[1012] Акты Вил. Ком. XX, 294, 398-433 и др.

[1013] Акты Вил. Ком. т. XX, 203 и др. купч.

[1014] Памятники Старины - Батюшкова - вып. 6, стр. 52.

[1015] Акты Вил. Ком. т. XX, 280 - 283.

 

Top