Папярэдняя старонка: Мемуары

Слиозберг Г. Записки русскаго еврея (фрагмент) 


Аўтар: Слиозберг Г. Б.,
Дадана: 19-02-2012,
Крыніца: Слiозбергъ Г. Б. Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. Париж, 1933. Т. 1. С. 14-45.



Фрагмент мемуаров

ГЛАВА I.

Мѣстечко Налибоки. - Шлейма Розовскій. - Мѣст. Миръ, Полтава. - Ильинская ярмарка. - Посѣщеніе цадика. - Магидъ Дайновъ изъ Бобруйска. - Канторъ Іерухимъ Гакатанъ. - Театръ во время ярмарки. - Губернаторъ. - Отношеніе къ евреямъ мѣстнаго населенія и властей. - Мировой судъ. - Петровскіе памятники. - Земское и городское самоуправленіе. - Мѣщакское управленіе. - Еврейское населеніе въ Малороссіи. - Духовный его уровень. - Религіозное благочестіе. - Малороссійскій хасидизмъ, его отличіе отъ волынскаго. - Общинная жизнь евреевъ въ Малороссіи. - Хедера. - Еврейское казенное училище. - Духовиый и общественный раввинъ. - Раввинъ Гурляндъ. - Окулисты М. Е. Мандельштаммъ и прсф. Гиршманъ. - Полтавская еврейская интеллигенція. - Учитель Михель Чериковеръ.

Мой отецъ принадлежалъ къ семьѣ, съ незапамятныхъ временъ жившей въ мѣстечкѣ Налибокахъ, Ошмянскаго уѣзда, Виленской губ. Еврейское населеніе мѣстечка составляло въ половинѣ прошлаго столѣтія развѣтвленіе всего двухъ семействъ - Розовскихъ и Сліозбергъ, сплетенныхъ между Слiозбергъ Г. Б. Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. Париж, 1933. Т. 1. собой сложными узами родства. Отецъ былъ ешиботникомъ въ Мирскомъ ешиботѣ и женился въ мѣстечкѣ Миръ, Новогрудскаго уѣзда Минской губерніи, на мѣстной уроженкѣ - по фамиліи Ошмянской. Налибоки и Миръ, хотя разныхъ губерній, имѣли то общее, что оба являлись чиншевыми мѣстечками князя Витгенштейна. Родившись въ Мирѣ въ 1863 г., я въ томъ же году былъ перевезенъ въ г. Полтаву, куда незадолго передъ тѣмъ переѣхалъ мой отецъ - двадцатилѣтній молодой человѣкъ - приглашенный именитыми евреями Полтавы въ качествѣ меламеда. Тамъ на меламедскомъ поприщѣ до того мѣкоторое время съ успѣхомъ уже подвизался мой дѣдъ, отецъ матери - Нухимъ Дувидъ Ошмянскій. Въ Налибоки, когда мнѣ было 5 лѣтъ, поѣхала вмѣстѣ со мной моя мать, и проѣздомъ нѣкоторое время мы задержались въ Мирѣ.

Помню мѣстечко Налибоки: одна улица и нѣсколько переулковъ. Взрослое мужское населеніе рѣдко находилось въ мѣстечкѣ: почти всѣ промышляли при желѣзодѣлательномъ заводѣ кн. Витгенштейна возлѣ Налибокъ - Клещи; или же закупали ленъ и отправляли въ Кенигсбергъ, съ которымъ у налибокскихъ евреевъ возникли связи благодаря тому, что тамъ жилъ женатый на Розовской изъ Налибокъ, самъ бывшій обитатель этого мѣстечка, кенигсбергскій негоціантъ, впослѣдствіи русскій консулъ Адельсонъ. Его сынъ, генералъ-адъютантъ Адельсонъ былъ при Александрѣ III и Николаѣ II С.-Петербургскимъ комендантомъ. Въ Петербургѣ я впослѣдствіи встрѣчалъ его у бар. Горація Осиповича Гинцбурга, съ которымъ онъ былъ друженъ и передъ которымъ не скрывалъ своего еврейскаго происхожденія. Сестра ген. Адельсона вышла замужъ за барона Икскуль фонъ-Гильдебрандтъ, - того, что былъ одно время товарищемъ министра внутреннихъ дѣлъ и предсѣдательствовалъ въ 1899 году въ Особомъ Совѣщаніи по пересмотру такъ наз. Игнатьевскихъ Временныхъ Правилъ 3 мая 1882 года.

Только къ праздникамъ - къ Пасхѣ и къ «страстнымъ днямъ» («іомимъ-нейроимъ») - всѣ съѣзжались въ Налибоки, чтобы въ кругу семьи провести святые дни. Въ обычное же время тамъ можно было встрѣтить мало домохозяевъ. кромѣ стариковъ.

Въ срединѣ мѣстечка, въ наиболѣе «видномъ» домѣ жилъ старѣйшина и патріархъ мѣстечка, Шлойме Розовскій. По субботамъ къ послѣобѣденной трапезѣ («шайлесъ судесъ») въ этотъ домъ собиралось все наличное мужское населеніе - всѣ слонимскіе хассиды; допускались и дѣти родственниковъ хозяевъ. Помню, съ какимъ восторгомъ я, пятилѣтній мальчикъ, разглядывалъ оживленныя лица пожилыхъ евреевъ, съ почтенными благообразными лицами, съ длинными бородами, въ шелковыхъ длинныхъ «жупицахъ» (кафтанахъ) съ широкими атласными поясами, и въ бархатныхъ ермолкахъ. Велась одушевленная бесѣда о святой Торѣ подъ предсѣдательствомъ Шлойме Розовскаго. У всѣхъ - напряженныя лица, сверкающіе внутреннимъ огнемъ глаза. Съ глубокимъ вниманіемъ слушали они рѣчи о томъ, какъ нужно истолковывать то или другое мѣсто въ Писаніи, или объясненія смысла отрывковъ изъ «Зогаръ» и другихъ каббалистическихъ книгъ. Никогда не забуду пѣнія затрапезныхъ славословій («змиросъ»), въ которомъ представители семьи Розовскаго являлись виртуозами. Музыкальность была традиціонной въ этой семьѣ. Эта традиція сохранилась до послѣдняго времени, въ лицѣ извѣстнаго рижскаго кантора Б. Розовскаго и его сына, молодого еврейскаго композитора въ Петербургѣ, теперь въ Палестинѣ. Жадно ловилъ я взглядъ хозяина дома и чувствовалъ себя на верху блаженства, когда удостаивался отъ него поощрительнаго щипка въ щеку.

Мой дѣдъ по отцу, р. Гиршъ-Абрагамъ, уже тогда не жилъ въ Налибокахъ: вслѣдъ за своимъ сыномъ, - моимъ отцомъ, - онъ также отправился въ Полтаву для занятія меламедствомъ. Въ Налибокахъ жила бабушка съ однимъ неженатымъ сыномъ и незамужней дочерью. Тяжела была жизнь моей матери въ Налибокахъ, и вскорѣ мы вернулись въ Полтаву.

Мѣстечко Миръ мнѣ вспоминается болѣе смутно. Въ моемъ умѣ уже запечатлѣлись тогда разсказы о знаменитомъ мѣстномъ Ешиботѣ. Мечтою моею - пятилѣтняго мальчика-уже тогда стала мысль, что, когда выросту, буду черпать мудрость въ этомъ разсадникѣ еврейскаго знанія. Помню разсказы о безграничной учености мирскаго «рошъ-ешивы», т. е. главы Ешибота, бывшаго въ родствѣ съ моимъ дѣдомъ по матери. Миръ, по сравненію съ Налибоками, казался чуть ли не губернскимъ городомъ. Здѣсь еврейское населеніе жило обычной еврейской мѣстечковой жизнью. Никакихъ постоянныхъ промысловъ, скученность, нужда, почти полное отсутствіе зажиточныхъ людей; тѣмъ не менѣе, не было дома, гдѣ бы ешиботники не «имѣли дней», т. е. не питались бы безплатно въ опредѣленные дни недѣли. Помню, что мои родственники говорили о семьѣ Бакстъ, одинъ изъ членовъ которой былъ тогда учителемъ въ Житомірскомъ раввинскомъ училищѣ и считался свободомыслящимъ (эпикойресъ); это былъ отецъ извѣстнаго впослѣдствіи петербургскаго профессора физіологіи, Николая Игнатьевича Бакста.

Живы въ моей памяти впечатлѣнія отъ переѣзда изъ Полтавы въ Налибоки и обратно въ «будѣ» балагулы Акивы, привозившаго на Полтавскую Ильинскую ярмарку въ іюлѣ евреевъ изъ Литвы, и въ концѣ августа, передъ праздниками, отвозившаго ихъ обратно. «Буда» была переполнена; вмѣстѣ съ десяткомъ другихъ, въ ней помѣстилась моя мать со мною и еще двумя малютками - моей трехлѣтней сестрой и груднымъ ребенкомъ - братомъ. На субботу мы останавливались въ разныхъ мѣстечкахъ и городахъ; особенно запечатлѣлась остановка на праздникъ Рошъ-Гашана въ Гомелѣ. Дорога шла по шоссе. Неоднократно встрѣчались задержки со стороны какихъ-то дорожныхъ властей, и недалеко отъ Гомеля пришлось, по приказанію какого-то чина, эвакуировать «буду»; всѣ вещи были выброшены, поднялся плачъ женщинъ и дѣтей, и нашъ возница Акива съ трудомъ устранилъ затрудненіе, принеся для этого соотвѣтствующую денежную жертву. Безконечно долго тянулось путешествіе. И подумать, что сорокъ лѣтъ спустя приходилось мчаться изъ Петербурга въ Кіевъ въ курьерскомъ поѣздѣ, въ отдѣльномъ купэ, освѣщенномъ электричествомъ и снабженномъ всѣми удобствами, съ прекраснымъ рестораномъ въ поѣздѣ, и тѣмъ не менѣе проявлять нетерпѣніе оттого, что путь могъ бы быть сокращенъ еще на пару часовъ!

Второй разъ въ жизни пришлось мнѣ быть въ Гомелѣ на извѣстномъ погромномъ процессѣ въ 1904 г., въ качествѣ представителя евреевъ, потерпѣвшихъ отъ погрома.

Полтава - здѣсь я выросъ и жилъ до окончанія гимназическаго курса. Въ 70-хъ годахъ населеніе этого центра Украины не превышало 25-30 тысячъ человѣкъ. Имѣлась классическая гимназія, Маріинская женская гимназія, Петровскій кадетскій корпусъ, открытый при Николаѣ I; въ срединѣ 70-хъ годовъ открыто было и реальное училище; затѣмъ дворянскій дѣвичій институтъ и четырехкуіассное еврейское казенное училище типа, введеннаго въ 40-хъ годахъ во время министерства гр. Уварова; училище учреждено было по иниціативѣ знаменитаго Пирогова, попечителя Кіевскаго округа. Евреевъ насчитывалось въ Полтавѣ отъ 4 до 5 тысячъ. Городъ - не промышленный. Тамъ не было ни одной фабрики и ни одного завода, кромѣ нѣсколькихъ небольшихъ мельницъ первобытнаго устройства. Христіанское населеніе составляли мѣщане и малороссійскіе казаки, жившіе по окраинамъ города, чиновничество, да помѣщики, проводившіе зимнее время въ губернскомъ городѣ. Среди послѣднихъ были владѣльцы крупныхъ имѣній - Милорадовичи, Бѣлуха-Кохановскій, Башкирцевъ (одна изъ Башкирцевыхъ - Блавацкая, извѣстная теософка), Позенъ (потомки извѣстнаго члена Государственнаго Совѣта при Николаѣ I Позена, еврея, который одновременно съ бар. Штиглицемъ при Александрѣ I перешелъ въ христіанство) - и др. Ядро еврейскаго населенія составляли аборигены - ремесленники, мелкіе и средней руки лавочники, и люди, жившіе хлѣбной торговлей - посредники по продажѣ хлѣба съ помѣщичьихъ имѣній. Особо, какъ я помню, развитой видъ торговли была «ссыпка» хлѣба, т. е. покупка пшеницы съ возовъ отъ пріѣзжающихъ въ базарные дни въ городъ окрестныхъ крестьянъ; зерно ссыпалось въ амбары и затѣмъ болыними количествами продавалось агентамъ крупныхъ хлѣбныхъ негоціантовъ. Этотъ промыселъ вызывалъ большія нареканія. Помню много разговоровъ среди евреевъ о томъ, что занятіе ссыпкой хлѣба не безгрѣшное, что нерѣдки случаи обвѣшиванія крестьянъ при принятіи отъ нихъ зерна, что допускались разныя махинаціи съ вѣсами; поэтому это занятіе среди самихъ евреевъ не пользовалось почетомъ. Въ рукахъ евреевъ сосредоточена была почти вся питейная торговля въ городѣ. Содержатели оптовыхъ складовъ спирта и водки были богатѣйшіе въ городѣ - «гвиримъ». ІІІинки, за рѣдкими исключеніями, содержались евреями. У меня осталось вполнѣ опредѣленное впечатлѣніе, что шинкарствомъ занимались не столько аборигены, имѣвшіе связи съ помѣщиками и потому бывшіе въ состояніи заниматься болѣе прибыльными и болѣе удобными промыслами, - сколько пришлые, главнымъ образомъ изъ Литвы. Оборотнаго капитала для открытія питейной торговли не требовалось, такъ какъ оптовики давали кредитъ: они отпускали бочку водки въ долгъ, до полученія слѣдующей бочки, при которомъ производился расчетъ. Число шинковъ закономъ не было ограничено, количество ихъ и число семействъ, жившихъ отъ нихъ, было довольно значительно. Нерѣдки были случаи, когда отецъ семейства былъ меламедомъ или имѣлъ иное дѣло, а жена содержала шинокъ.

Необходимо упомянуть о главномъ нервѣ поѵітавской жизни, притягивавшемъ все новые и новые еврейскіе элементы, главнымъ образомъ, изъ Литвы : это - знаменитая въ свое время Ильинская ярмарка. Подобно Макарьевской (нижегородской) ярмаркѣ въ сѣверной Россіи, полтавская Ильинская ярмарка была главнымъ центромъ торговли Юга Россіи и въ то время превосходила по своему значенію и оборотамъ и Крещенскую ярмарку въ Харьковѣ, и кіевскую Контрактовую ярмарку, развившуюся впослѣдствіи въ соотвѣтствіи съ ростомъ сахарной промышленности. Вся Полтава жила круглый годъ Ильинской ярмаркой. Большая часть центральныхъ улицъ занята была каменными лавками, принадлежавшими и частнымъ лицамъ, но главнымъ образомъ городу, и отдававшимися подъ склады и лавки на время Ильинской ярмарки. Открывалась она оффиціально 20 іюля, въ день пророка Ильи, и продолжалась мѣсяцъ. Уже съ приближеніемъ дня открытія ярмарки городъ весь преображался. Желѣзнодорожнаго сообщенія еще не было, и задолго до іюля по дорогамъ, ведущимъ къ Полтавѣ, тянулись вереницы чумаковъ, подвозившихъ товары на ярмарку на возахъ, запряженныхъ чаще всего волами. Городъ быстро оживлялся; почти всѣ частныя квартиры, въ особенности еврейскія, приспособлялись для пріема пріѣзжавшихъ купцовъ и прикащиковъ, и рѣдки были еврейскія семьи, которыя не имѣли бы ярмарочныхъ гостей - «орхимъ». У меня сложилось совершенно ясное впечатлѣніе о составѣ еврейскихъ ярмарочныхъ посѣтителей. У насъ въ домѣ также останавливалось много пріѣзжихъ, что служило для моей матери и бабушки источникомъ дохода, пополкявшимъ на нѣсколько мѣсяцевъ скудный бюджетъ отца и дѣда, зарабатывавшихъ учительствомъ въ хедерахъ нѣсколько десятковъ руб. въ мѣсяцъ. Громадное болыиинство пріѣзжихъ купцовъ и прикащиковъ были волынскіе евреи изъ Бердичева и Житоміра; у нихъ были постоянные кругіные склады въ крупныхъ центрахъ, какъ напримѣръ, Харьковъ. Все это были мануфактуристы, торговавшіе московскими и польскими товарами. Было много польскихъ евреевъ, особенно изъ Варшавы, привозившихъ галантерею. Я не могу припомнить ни одной фирмы съ именемъ литовскаго еврея, и если на ярмаркѣ оказывалось много «литваковъ», то это были все люди безъ опредѣленнаго промысла, вѣчно искавшіе занятій - всякаго рода «посредники» или «ученые»: на ярмаркѣ они завязывали знакомства и иногда пристраивались на различныхъ должностяхъ по разнымъ городамъ - въ качествѣ рѣзниковъ, меламедовъ, канторовъ («баалъ-тефилосъ») и т. д. Всѣ эти категоріи евреевъ рѣзко отличались другъ отъ друга по своему внѣшнему облику, въ особенности же по языку. Я помню, что я, говорившій на литовскомъ діалектѣ разговорно-еврейскаго языка, съ трудомъ понималъ многихъ пріѣзжихъ волынцевъ, а особенно польскихъ, что причиняло мнѣ не мало непріятностей. - Каждый еврей изъ нашихъ «орхимъ», т. е. пріѣзжихъ гостей, считалъ своимъ долгомъ экзаменовать меня и провѣрять мои знанія «Хумешъ» (Пятикнижія), а потомъ и Талмуда.

Удостаивали своимъ посѣщеніемъ ярмарки, время отъ времени, волынскіе цадики со штатомъ своихъ прислужниковъ. У меня осталось въ памяти посѣщеніе одного изъ нихъ, если не ошибаюсь, Вахмистровскаго цадика, - высокаго, худого, въ возрастѣ между 50 и 60 годами, съ красивымъ блѣднымъ лицомъ, длинной, рыжей съ просѣдью бородой и въ необыкновенно изящную спираль завитыми пейсами, въ бѣломъ атласномъ зипунѣ съ широкимъ, атласнымъ же поясомъ. Вдохновенное лицо его изобличало глубокую думу, глаза его то оживлялись яркимъ блескомъ, проникающимъ въ душу собесѣдника, то томно и устало глядѣли вдаль. Цѣлыми вереницами тянулись къ нему за благословеніемъ мѣстные полтавскіе обыватели, въ особенности обывательницы, подобно тому, какъ тянулись онѣ къ случайно заѣзжавшему знаменитому профессору-врачу. Грустныя лица, отражавшія горе, съ которымъ они приходили къ цадику, оказывались оживленными надеждой при выходѣ изъ завѣтной двери, охраняемой цадиковымъ служкой (шамешемъ). Былъ осчастливленъ пріемомъ и я, семилѣтній мальчикъ, въ сопровожденіи отца. Этимъ счастьемъ я обязанъ былъ распространяемымъ пріѣзжими обо мнѣ слухамъ, что я, по своимъ способностямъ, подаю надежды стать «илуй» (талантливымъ знатокомъ Талмуда).

Постоянныя хассидскія бесѣды въ семьѣ о чудесахъ, творимыхъ цадиками, о близости ихъ къ Богу, о томъ, что они являются вѣрными посредниками между благочестивыми евреями и Предвѣчнымъ, настроили мою фантазію соотвѣтствующимъ образомъ и глубоко запали въ дѣтскую впечатлительную душу. Съ безграничнымъ волненіемъ, охватившимъ и моего отца, приближался я съ нимъ къ завѣтнымъ дверямъ. Я съ трудомъ вымолвилъ молитву, установленную для встрѣчи великихъ людей. Цадикъ, установивъ меня между своими колѣнями, задалъ мнѣ нѣсколько вопросовъ и, получивъ отвѣты, видимо его удовлетворившіе, возложилъ руки мнѣ на голову и благословилъ меня по формулѣ «еворехехо». Я почувствовалъ себя окрыленнымъ и въ душѣ далъ обѣтъ служить Богу, какъ сказано въ молитвѣ, «всѣмъ сердцемъ» и посвятить всѣ свои дни и ночи изученію Торы.

Пріѣзжали на Ильинскую ярмарку и проповѣдникимагиды. Нѣкоторыхъ изъ нихъ я слышалъ въ большой полтавской синагогѣ. Особенное впечатлѣніе произвели на меня проповѣди (мнѣ было тогда лѣтъ 8-9) проповѣдника Цеви-Гирша Дайнова изъ Бобруйска. Это былъ просвѣщенный магидъ;внѣшній его видъ напоминалъ больше протестантскаго пастора. Хассиды считали его грѣховно свободомыслящимъ; благочестивые миснагды тоже недовѣрчиво относились къ его правовѣрію. Онъ, какъ я понималъ тогда и какъ мнѣ стало извѣстно впослѣдствіи изъ бесѣдъ съ его племянникомъ Рувимомъ Дайновымъ, меламедомъ въ Полтавѣ (съ которымъ я подружился въ старшихъ классахъ гимназіи), принадлежалъ къ числу «маскилимъ» Мендельсоновскаго толка. Проповѣдникъ Дайновъ дѣйствительно, повидимому, былъ знакомъ съ произведеніями Мендельсона; его рѣчь изобиловала нѣмецкими выраженіями. Содержаніе проповѣдей составляло объясненія мѣстъ изъ Пророковъ по вопросамъ этики. Талмудическая эрудиція смѣшивалась съ философіей Маймонида, часто цитировался «Моисей изъ Дессау», т. е. Мозесъ Мендельсонъ. Не знаю, какъ оцѣнилъ бы я его ораторскій талантъ нынѣ, но впечатлѣніе, которое его рѣчи производили на меня тогда, было огромное: высоко-бьющій фонтанъ, въ струѣ котораго многоцвѣтными лучами отражалось солнце; неподдѣльный пафосъ захватывалъ слушателей; тысячная аудиторія замирала отъ восторга, а самъ ораторъ, казалось, поднимался все выше и выше и подпиралъ своей головой въ бархатной плоской шапочкѣ высокій куполъ большой синагоги, то самое мѣсто, на которомъ яркими красками изображены были херувимы съ длинными трубами, возвѣщающими часъ избавленія Израиля.

По случаю ярмарки въ Полтаву пріѣзжали для совершенія молитвы въ синагогѣ знаменитые канторы. Одинъ изъ нихъ, пріѣхавъ на ярмарку со своимъ хоромъ, остался въ Полтавѣ постояннымъ канторомъ въ болыной синагогѣ. Это былъ знаменитый бердичевскій канторъ Ерухимъ, вслѣдствіе необычайно малаго роста прозванный «Га-Катонъ» (маленькій), - не помню его фамиліи.

Полтава обладала монументальной хоральной синагогой. Довольно болыное зданіе въ три свѣта съ высокимъ куполомъ; одно мужское отдѣленіе вмѣщало въ себѣ больше тысячи человѣкъ. Стѣны, потолокъ и куполъ внутри были разрисованы священными эмблемами и надписями. Болыная люстра освѣщала это обширное помѣщеніе. Особенно богато былъ разукрашенъ святой Кіотъ («аронъ-кодешь»), занимавшій болыное пространство въ восточной стѣнѣ (Мизрахъ). Широкая, съ рѣзными перилами и позолотою лѣстница вела къ площадкѣ передъ Кіотомъ. Занавѣсъ Кіота блисталъ золотомъ и серебромъ, а внутри покоились многочисленные свитки съ богатыми серебрянными украшеніями. Мое воображеніе возбуждалось каждый разъ, когда при соотвѣтствующихъ молитвахъ Кіотъ раскрывался, и, казалось, изнутри его на тысячи склоненныхъ головъ невидимыми легкими облаками неслась Божья благодать.

Такую богатую синагогу полтавское населеніе, немногочисленное и бѣдное, не могло бы соорудить безъ Ильинской ярмарки. Въ этой синагогѣ пѣлъ, вѣрнѣе - изливалъ свою душу передъ Богомъ канторъ рабби ЕрухимъГакатонъ.

У него былъ большой хоръ. Трудно передать красоту Ерухимова тенора, когда онъ произносилъ молитву безъ участія хора. Молитва передъ Мусафъ Іомъ-Кипуръ, «гинени гаони ми-маасъ» - «вотъ я, бѣдный добрыми дѣлами, посланъ общиной предстательствовать передъ Тобою, Всевышній» - по содержанію своему, всегда поражала мое воображеніе и трогала душу, а изъ устъ Ерухима она производшіа потрясающее впечатлѣніе. Я обливался слезами умиленія, доходилъ до высшей степени экстаза, /на какой только способенъ былъ 8-лѣтній мальчикъ. А какой ужасъ охватывалъ меня, когда Ерухимъ рыдающимъ голосомъ, словами молитвы «Унсане-Токефъ», живописалъ величіе дней Рошъ-Гашана и Іомъ-Кипуръ, - какъ въ Высшемъ мѣстѣ Предвѣчный, при трубныхъ звукахъ, садится судить міръ и всѣ живыя существа въ немъ, опредѣляя на предстоящій годъ каждому человѣку его судьбу: кто выживетъ, кто покончитъ свои дни, кто естественной смертью, кто насильственной, кто отъ голода, кто отъ меча; кто разбогатѣетъ, кто обѣднѣетъ, кто возвеличится, кто будетъ униженъ. И зарождалась надежда, когда весь собравшійся народъ восклицалъ: «Молитва, воздержаніе и добрыя дѣла способны смягчить суровость приговора»...

Завидной казалась мнѣ судьба мальчиковъ хористовъ. Мнѣ казалось, что выше чести, какъ быть «зингеромъ» (хористомъ) у Ерухима, быть не можетъ, и въ своемъ дѣтскомъ тщеславіи я усиленно старался, чтобы незнакомые думали, будто и я одинъ изъ такихъ счастливцевъ, и для этого, стоя у дверей нашего дома, я распѣвалъ тоненькимъ дѣтскимъ голосомъ отрывки молитвъ.

Но и не-еврейское населеніе Полтавы черезъ Ильинскую ярмарку пріобщалось къ культурѣ. Полтава обходилась, конечно, безъ постоянныхъ театральныхъ зрѣлищъ, но въ чудномъ городскомъ саду, съ вѣковыми деревьями, величаво высилось огромное деревянное зданіе лѣтняго театра. Зрительный залъ не уступалъ по величинѣ столичнымъ театрамъ. Въ этомъ залѣ въ теченіе ярмарочнаго мѣсяца давались спектакли пріѣзжими труппами. Само собою разумѣется, я въ театръ не попадалъ, и только, когда мнѣ было лѣтъ 15-16, уже гимназистомъ среднихъ классовъ, я въ первый разъ былъ въ театрѣ и потомъ уже усердно посѣщалъ спектакли, оставлявшіе неизгладимое впечатлѣніе. Въ особенности помню эффектъ, который на зрителей производилъ извѣстный въ свое время провинціальный актеръ Ивановъ-Козельскій съ его классическимъ репертуаромъ. Ставили даже Гамлета, Короля Лира. Но публикѣ особенно нравились «Коварство и Любовь» и «Разбойники» Шиллера. Пріѣзжалъ и циркъ, и мы, мальчики, по субботамъ простаивали часами у забора, чтобы сквозь щелочку узрѣть лошадей и репетировавшихъ наѣздниковъ «высшей школы». Навѣщали ярмарку и концертанты. Книгоноши распространяли лубочную литературу и картиики. Весь городъ получалъ необычайный видъ. Всюду сутолока, смѣсь народовъ и племенъ. Мѣстные жители запасались товарами, въ особенности къ концу ярмарки, когда пріѣзжіе торговцы въ балаганахъ и съ ларьковъ распродавали остатки своего товара, прежде чѣмъ разсыпаться по городкамъ и мѣстечкамъ губерніи на мѣстныя маленькія осеннія ярмарки. Городъ постепенно пустѣлъ, принималъ свой обычный сонный видъ. Пыльныя листья деревьевъ, которыми обсажены были всѣ улицы города, начинали желтѣть. Для насъ, евреевъ, наступалъ мѣсяцъ «слихотъ» - заутреннихъ молитвъ о прощеніи грвховъ, и надвигались грозные дни Новаго года, когда всякій благочестивый еврей подводитъ свой грѣховный балансъ за годъ, съ трепетомъ ожидая рѣшенія Высшимъ Сонмомъ его участи на ближайшій годъ.

Ничто не нарушало покоя мирнаго губернскаго города до приближенія слѣдующаго періода ярмарки.

Въ концѣ 60-хъ годовъ губернаторомъ въ Полтавѣ былъ Волковъ; въ городѣ разсказывали легенды о попечительности и добротѣ этого вельможи. Если не ошибаюсь, при немъ проведена была реформа 19 февраля 1861 г. - освобожденіе крестьянъ. Кстати, надо сказать, что въ Полтавской губерніи реформа прошла, повидимому, съ меньшими потрясеніями, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ. Крестьянское населеніе въ значительной части состояло изъ казаковъ, не бывшихъ въ крѣпостной зависимости отъ помѣщиковъ. Крѣпостными были, главнымъ образомъ, дворовые люди, т. е. такіе, которые служили въ качествѣ всякаго рода прислуги и исполняли должности при усадьбѣ помѣщика. Я еще помню цѣлый оркестръ изъ бывшихъ дворовыхъ музыкантовъ богатыхъ помѣщиковъ БѣлухиКохановскаго и Милорадовича, который игралъ на свадьбахъ, на балахъ и т. д. Послѣ Волкова, губернаторомъ въ Полтавѣ съ начала 70-хъ годовъ былъ Мартыновъ, впослѣдствіи товарищъ министра внутреннихъ дѣлъ и сенаторъ. Онъ заставилъ населеніе вспоминать съ сожалѣніемъ о его предшественникѣ. Губернаторы того времени въ губерніяхъ черты еврейской осѣдлости не характеризовались еще критеріемъ антисемитизма... Тогда уже замѣтно было начало поворота отъ прежней политики Александра II. Царствованіе началось одобреніемъ рѣшенія «еврейскаго комитета», подъ предсѣдательствомъ гр. Блудова въ 1856 году, о необходимости постепеннаго уравненія евреевъ въ правахъ и пріобщенія ихъ къ общей культурѣ, - но «поворотъ» выразился въ пріостановкѣ послѣ изданія закона 1867 г. о льготахъ для николаевскихъ солдатъ (на подобіе закона 1859 г. о льготахъ для евреевъ-купцовъ) изданія новыхъ льготныхъ законовъ. Началась работа по введенію всеобщей воинской повинности и выработкѣ устава о ней, получившаго силу 1-го января 1874 года. Губернаторамъ, однако, не приходилось еще прислушиваться къ циркулярнымъ юдофобскимъ мелодіямъ изъ Петербурга и пѣть въ унисонъ, или даже стараться быть запѣвалами антисемитскихъ пѣсенъ. Я не помню, чтобы въ раннемъ моемъ дѣтствѣ еврейское населеніе въ Полтавѣ волновалось по поводу какихъ либо губернаторскихъ мѣропріятій, направленныхъ противъ евреевъ, и съ увѣренностью могу положиться на эти воспоминанія дѣтства, что ничто не предвѣщало въ то время обостренія отношеній къ евреямъ, ни со стороны губернатора, полицеймейстера и другихъ властей, ни со стороны мѣстнаго населенія.

Полтава, сердце Украйны, не была пріобщена къ Гайдамачинѣ. Въ мѣстномъ еврейскомъ населеніи не было воспоминаній о какихъ-либо «гзейросъ», т. е. разорительныхъ для евреевъ мѣропріятій со стороны начальства. Слово «погромъ», введенное въ обиходъ впослѣдствіи, еще не существовало. Насъ, мальчиковъ, конечно, преслѣдовали христіанскія дѣти, дразнили насъ «жиденятами», «пархатыми», показывали намъ «свиное ухо», т. е. конецъ полы, зажатый въ кулакѣ, угрожали пинками, бросали вслѣдъ намъ камни, отъ которыхъ мы усердно улепетывали. Хохлы на базарахъ были увѣрены, что евреи ихъ обсчитываютъ, ">бмѣриваютъ и обвѣшиваютъ. Но это еще не нарушало мирнаго сожительства. Мѣстные аборигены евреи говорили отлично по малороссійски; христіанское населеніе сжилось съ евреями, привыкло къ нимъ настолько, что мирилось съ полнымъ прекращеніемъ торговли по субботамъ, такъ какъ, за рѣдкими исключеніями, всѣ торговыя заведенія были еврейскія; охотно поступали въ домашнее услуженіе къ евреямъ (домашней прислуги изъ евреевъ въ Полтавѣ вовсе не было). Тѣ семьи, которыя могли себѣ позволить имѣть прислугу, полагались на христіанскую прислѵгу даже въ отношеніи кухни, - кухарки знали, что надо солить мясо, не смѣшивать молочную и мясную посуду, и старались не вводить своихъ хозяевъ въ грѣхъ. У кого не было прислуги, къ тѣмъ за рюмку водки или кусокъ булки охотно приходили вечеромъ по пятницамъ христіане гасить свѣчки, а зимою по субботамъ топить печи. И такое отношеніе къ евреямъ наблюдалось не только въ городахъ Малороссіи, но и въ деревняхъ.

Мартыновъ, суровый начальникъ губерніи, не имѣлъ случая проявить въ Полтавѣ антисемитизмъ. Лишь потомъ, когда, послѣ введенія всеобщей воинской повинности, послѣдовалъ рядъ ограничительныхъ для евреевъ законовъ въ дополненіе къ уставу 1874 г., а затѣмъ изданъ былъ законъ 1876 г. о питейной торговлѣ евреевъ внѣ городовъ и мѣстечекъ, воспрещавшій евреямъ производить эту торговлю не въ собственныхъ домахъ, - Мартыновъ съ болыпой зоркостью слѣдилъ за выполненіемъ этихъ законовъ, проявляя въ этомъ отношеніи и явно антисемитскѵю иниціативу. Сдѣлавшись товарищемъ министра внутреннихъ дѣлъ, онъ былъ назначенъ предсѣдателемъ комиссіи, разсматривавшей матеріалы о «вредѣ отъ евреевъ», доставленные послѣ погромовъ 1881 г. губернскими совѣщаніями, и проявилъ себя врагомъ евреевъ, соотвѣтственно ясно выраженному антисемитскому теченію правительственной политики.

Особой популярностью у общаго населенія и, въ частности, у евреевъ пользовались введенные въ дѣйствіе по уставамъ 20 ноября 1864 г. новые суды и, въ особенности, мировые суды. Популярность мирового суда нашла откликъ даже у дѣтей. Мы стали смѣлѣе встрѣчаться съ христіанскими мальчиками во дворахъ и на улицахъ, вѣря, что найдемъ защиту отъ обидчиковъ. Въ нашемъ околодкѣ былъ мировой судья, старикъ Поповъ; о мудромъ и справедливомъ судьѣ Поповѣ было много разговоровъ въ нашей семьѣ, и у меня сложилось убѣжденіе, что никакая обида, нанесенная мнѣ какимъ нибудь Ванькой или Степкой, не останется безъ возмездія, если о ней будетъ освѣдомленъ Поповъ. Мнѣ было лѣтъ шесть, когда я однажды подвергся «нападенію» со стороны сосѣдняго мальчика-христіанина; онъ отнялъ у меня яблоко. Я со слезами пустился бѣжать къ камерѣ судьи Попова и, встрѣтивъ его, при помощи весьма малаго запаса извѣстныхъ мнѣ русскихъ словъ, объяснилъ ему нанесенную обиду. Поповъ успокоилъ меия, и я ушелъ съ увѣренностью, что обидчикъ будетъ жестоко наказанъ.

Кто знаетъ, не имѣлъ ли этотъ случай въ моемъ дѣтствѣ вліянія на всю мою жизнь? Вѣра въ правосудіе... Не изучалъ ли я въ Пророкахъ значеніе «мишпатъ» для народнаго благополучія, немыслимаго безъ правосудія? И когда мнѣ пришлось впослѣдствіи избирать жизненный путь, быть можетъ невольно на моемъ выборѣ отразилось воспоминаніе о судьѣ Поповѣ и предопредѣлило рѣшеніе служить дѣлу правосудія въ качествѣ адвоката...

Городъ Полтава полонъ историческими памятниками о шведской побѣдѣ Петра Великаго. Возлѣ городского собора высится памятникъ Петру. Въ большомъ общественномъ саду передъ кадетскимъ корпусомъ красѵется на большомъ каменномъ постаментѣ, окруженномъ тяжелою желѣзною цѣпью, Петровская колонна въ память о побѣдѣ. На этомъ постаментѣ молодежь любила проводить весенніе вечера, прислушиваясь къ пѣнію соловьевъ. Возлѣ этой колонны всегда толпились кучки дѣтей и гимназистовъ; тутъ же происходили встрѣчи старшихъ гимназистовъ съ гимназистками. Въ верстахъ 3-4 отъ города находится знаменитая шведская могила, - братская могила воиновъ, павшихъ въ бою со шведами. Но эти внѣшніе безмолвные памятники были единственными повѣствователями о былыхъ временахъ. Никакихъ разсказовъ или легендъ, связанныхъ съ именемъ Петра, не циркулировало въ населеніи. Не было даже легендъ о Мазепѣ и Кочубеѣ, хотя Диканька, воспѣтая Пушкинымъ, отстоитъ отъ Полтавы всего на 25 верстъ. Бродячіе бандуристы, слѣпые старцы-кобзари, которые на базарѣ и во всемъ городѣ, сидя на углахъ улицъ, распѣвали какія-то мнѣ, мальчику, непонятныя пѣсни, вторя сами себѣ на бандурѣ, не упоминали ни о Петрѣ, ни о Мазепѣ, ни о Кочубеѣ, а прославляли обыкновенно времена и дѣятелей Запорожской Сѣчи. Видно, въ народной памяти больше запечатлѣваются національные герои, чѣмъ чужіе завоеватели.

Полтава считалась настолько спокойной, далекой отъ всякихъ «движеній» провинціею, что служила даже мѣстомъ ссылки для политически неблагонадежныхъ лицъ. Одно только полтавское земство того времени проявляло усиленную дѣятельность, спеціализируясь, главнымъ образомъ, въ дѣлѣ санитарной организаціи. Результатомъ ея явилось устройство образцовой для того времени и пользовавшейся превосходной репутаціей земской больницы со спеціальнымъ отдѣленіемъ для душевно больныхъ. Что касается городского самоуправленія, введеннаго въ 1870 г., то оно не проявляло особой дѣятельности ни въ отношеніи санитарномъ, ни просвѣтительномъ. Его иниціатива проявилась лишь въ устройствѣ реальнаго училища. Среди гласныхъ были въ небольшомъ числѣ и евреи, но среди послѣднихъ не было выдающихся дѣятелей. Въ мѣщанскомъ управленіи былъ, конечно, и еврей-староста или сборщикъ, игравшій видную роль въ «административной» жизни евреевъ, особенно со времени введенія всеобщей воинской повинности (1874 г.). Вопросы, связанные съ составленіемъ посемейныхъ списковъ и съ переходомъ въ мѣщанское общество изъ другихъ обществъ, съ разныхъ сторонъ затрагивали существенные интересы еврейскаго населенія. Кстати, отмѣчу, что мѣщанскія еврейскія общества въ Малороссіи крайне враждебно относились къ переходу въ эти общества вновь прибывавшихъ евреевъ изъ Литвы и другихъ мѣстъ: это объясняется традиціей, установленной во времена рекрутчины, когда численность ревизскихъ душъ вліяла на число требуемыхъ рекрутовъ изъ евреевъ.

Насколько я могу судить ретроспективно, перебирая свои воспоминанія дѣтства и юношества, я затруднился бы отмѣтить какія-либо особыя черты въ отношеніяхъ полиціи къ населенію вообще и къ еврейскому въ частности. Принципъ установленія «добрыхъ отношеній» съ представителями полиціи былъ въ Полтавѣ, какъ и въ другихъ мѣстахъ, доминирующимъ. Съ полиціей старались «не имѣть дѣла», за исключеніемъ случаевъ, выходящихъ изъ ряда обычныхъ житейскихъ явленій. Но и полиція за населеніемъ мало наблюдала; городъ мирно загрязнялся, переполнялся пьяными, нищими; «троттуары», состоявшіе изъ положенныхъ въ длину досокъ, проваливались или превращались въ клавіатуру, и неосторожный путешественникъ, наступая на конецъ доски, часто получалъ ударъ по лбу другимъ концомъ ея. По вечерамъ тусклые фонарики лишь въ видѣ отдѣльныхъ звѣздъ изрѣдка мерцали на большомъ разстояніи одинъ отъ другого; а когда въ лѣтній знойный день пфщимался вѣтеръ, воздухъ наполнялся непроницаемымъ облакомъ пыли, затруднявшей дыханіе и покрывавшей собою листву многочисленныхъ акацій, обрамлявшихъ стороны улицъ.

Такова была Полтава 70-хъ годовъ.

Перейду къ изображенію еврейскаго населенія въ Полтавѣ по сохранившимся у меня воспоминаніямъ. Какъ я уже сказалъ, коренное еврейское населеніе Полтавы состояло изъ нѣсколькихъ тысячъ душъ малороссійскихъ евреевъ, тамъ уже родившихся, - во всякомъ случаѣ, изъ давнихъ старожиловъ. Эта группа и по своему внѣшнему виду отличалась отъ польско-волынскихъ евреевъ и «литваковъ». Я думаю, что не ошибусь, утверждая, что таково было еврейское населеніе не только губернскаго города, но и городовъ и мѣстечекъ всей губерніи, за исключеніемъ, быть можетъ, одного Кременчуга, который, находясь на рѣчномъ по Днѣпру сообщеніи съ Бѣлоруссіей (главный промыселъ тамъ былъ лѣсной сплавъ и рѣчной транспортъ), больше напоминалъ бѣлорусско-литовскій городъ, чѣмъ малороссійскій. Отличіе малорусскаго еврейства выражалось и въ языкѣ. Добрая половина словъ разговорноеврейскаго языка состояла изъ русскихъ и малороссійскихъ словъ: это былъ скорѣе нѣмецко русскій, чѣмъ нѣмецко-еврейскій діалектъ. Произношеніе еврейскихъ словъ было тоже иное. Вмѣсто литовскаго «досъ», «восъ» и польско-волынскаго растянутаго «дуусъ», произносили «дусъ», «вусъ», безъ пѣвучести, говорили безъ характерной еврейской жестикуляціи. Даже чисто антропологически малороссійскіе евреи отличались отъ другихъ: рѣже попадались чисто рыжіе волынскіе типы и чисто черные литовскіе, меньше было изможденныхъ съ блѣдными лицами, со впалой грудью и искривленной спиной. Но зато не было въ Полтавѣ и чернорабочихъ евреевъ. Я не могу припомнить ни одного еврея водоноса, грузчика, ломового извозчика, на подобіе тысячъ тѣхъ, которыхъ я впослѣдствіи видѣлъ въ литовскихъ городахъ. Были только ремесленники и торговцы.

Отличалось отъ другихъ малороссійское еврейство и по своему внутреннему укладу. Я уже упоминалъ, что, за рѣдкими исключеніями, они превосходно говорили на мѣстномъ малороссійскомъ нарѣчіи; они носили платье общаго мѣщанскаго типа, не было длинныхъ капотовъ, не было особыхъ, на подобіе польско-еврейбкихъ, шапочекъ, ермолокъ и т. п. Попадались нерѣдко евреи со стрижеными пейсами и даже съ остриженными бородами. Но въ общемъ они строго держались закона и внѣшнимъ своимъ религіознымъ благочестіемъ не уступали, во всякомъ случаѣ, литовскіимъ евреямъ. Это внѣшнее благочестіе не имѣло, однако, внутренняго содержанія. Ученыхъ («ламдимъ») было среди нихъ очень мало, и въ общемъ они представляли собою типичныхъ «амгаарацимъ», т. е. невѣжественныхъ въ еврейской письменности людей, хотя каждый старался проявить пониманіе Торы и употреблялъ еврейскія изреченія, произнося ихъ и съ ошибками и не всегда кстати. Религіозное поведеніе малороссійскихъ евреевъ, я бы сказалъ, не вытекало изъ сознанія постояннаго общенія съ Божествомъ, какимъ проникнуто ортодоксальное еврейство Литвы. Благочестіе было холодное, не одухотворенное; смыслъ обрядовъ и религіозныхъ предписаній, которыми регулируется каждый шагъ еврея, оставался темнымъ, и поэтому и самая форма выполненія ихъ была часто извращенная. Все выполнялось слѣпо, подражательно. Въ молитвѣ не проявлялось никакой индивидуальности молящихся, всѣ какъ бы по командѣ выкрикивали отдѣльныя слова по установленному образцу. У малороссійскихъ евреевъ я никогда не наблюдалъ экстаза въ молитвѣ, когда молящійся, проникая въ возвышающій его духъ смыслъ произносимыхъ словъ, становится какъ бы очевидцемъ величія Божества, сливаясь съ идеей о немъ и уничтожаясь, какъ личность, предъ этимъ величіемъ. Въ домашней жизни семьи малороссійскаго еврея не бывало разговоровъ на отвлеченныя религіозныя темы. Они причисляли себя къ хассидамъ, но не было среди нихъ приверженцевъ опредѣленнаго цадика, тогда какъ волынскій еврей за «своего» цадика, - готовъ итти въ огонь и воду. Не было у нихъ и хассидской жизнерадостности, мистическаго настроенія, поддерживающаго духъ. Словомъ, не было у нихъ той высокой поэзіи въ религіозности, которая вноситъ столько теплоты въ исполненіе многосложныхъ обрядовъ и предписаній, не было и радости въ служеніи Богу.

Но малороссійскіе евреи и не бравировали своимъ невѣжествомъ. Большинство старалось въ теченіе всей своей жизни пріобщиться къ еврейской мудрости. Мнѣ памятны субботніе «бенъ-минхо-лемайровъ», т. е. промежутки между предвечерней субботней молитвой и вечерней. Въ молитвенныхъ домахъ собирались кучками у столовъ, за которыми какой нибудь меламедъ или болѣе ученый мѣстный домохозяинъ читалъ и разъяснялъ «мидрашъ» или «Эйнъ-Яковъ». Особенно же охотно внимали каббалистическимъ разглагольствованіямъ какого нибудь знатокахассида. Приверженностью къ еврейской мудрости объясняется то уваженіе, которое питали мѣстные евреи къ меламедамъ высшаго ранга, т. е. преподававшимъ въ хедерахъ Талмудъ. Контингентъ ихъ доставляла исключительно Литва. Имѣть на полномъ иждивеніи особаго меламеда для своихъ дѣтей считалось признакомъ хорошаго тона у болѣе состоятельныхъ евреевъ. Въ качествѣ такого меламеда приглашенъ былъ въ свое время мой дѣдъ по матери - первый изъ нашей семьи, поселившійся въ Полтавѣ. Въ качествѣ такового же былъ выписанъ изъ Мира совсѣмъ молодымъ человѣкомъ мой отецъ, имѣвшій репутацію блестящаго талмудиста и обнаружившій вскорѣ недюжинный педагогическій талантъ. Первый подвизался въ домѣ одного мѣстнаго богатаго портного, а мой отецъ обучалъ Талмуду дѣтей другого, тоже богатаго портного.

Малороссійскіе евреи, судя по полтавскому населенію, какъ уже сказано, въ отличіе отъ волынскаго еврейства, не были заполонены цадикизмомъ. Хассидизмъ, распространившійся, начиная со второй половины XVIII вѣка черезъ Галицію по Волыни вплоть до кіевскаго района, остановился у границъ Малороссіи.

Надо отмѣтить, что хассидизмъ особенно ярко проявлялся въ мѣстностяхъ, находившихся подъ политическимъ или культурнымъ вліяніемъ поляковъ. Это явленіе имѣетъ и внутреннія, и внѣшнія причины. Къ внутреннимъ я отнесъ бы то, что еврейское населеніе, особенно болѣе невѣжественная часть его, поддалось въ этомъ отношеніи примѣру окружающаго польскаго населенія съ его религіознымъ католическимъ фанатизмомъ и безусловнымъ господствомъ духовенства надъ душами: еврейская масса тоже подчинилась безусловному руководству единственныхъ тогда въ его средѣ духовныхъ силъ. Живя въ городахъ и мѣстечкахъ совершенно обособленной жизнью, не приходя, вслѣдствіе религіозной нетерпимости, ни въ какое соприкосновеніе съ господствующимъ католическимъ населеніемъ, ощущая непримиримую религіозную вражду къ себѣ, болѣе образованный слой этой массы только въ одной области могъ находить утѣшеніе: въ изученіи Торы, позволявшемъ человѣку жить полной духовной жизнью въ общеніи съ мудрецами черезъ вѣковыя книги. Другая же часть, быть можетъ болѣе многочисленная, не пріобщенная къ еврейской письменности, нуждалась въ одухотвореніи своей слѣпой преданности обряду не черезъ умственную внутреннюю работу, а черезъ воздѣйствіе на воображеніе, возбужденіе чувствъ и ощущеній. Выходъ изъ печальной страдальческой дѣйствительности былъ только въ вѣрѣ туманной, мистической, въ непосредственномъ проявленіи Божества доступными для воспріятія массъ символами и представленіями. Ученая часть еврейства жила пониманіемъ и изученіемъ закона, какъ воли Бога, пріобщалась къ божественному началу черезъ разумъ; неученая же жила ощущеніемъ Божества, и для этого требовала проповѣди, личнаго руководства въ исканіи истины и мистическомъ настроеніи; эту проповѣдь и руководство и давали цадики и окружавшіе ихъ поклонники хассиды.

Но въ Малороссіи еврейское населеніе не жило никогда скученно, не составляло большинства не только въ городахъ, но и въ мѣстечкахъ, не было искусственно изолировано отъ окружающаго населенія; будучи лишено возможности жить внутреннею умственною жизнью, быть въ постоянномъ общеніи съ еврейскимъ духомъ черезъ непосредственное изученіе его, - оно, съ другой стороны, не такъ и нуждалось въ замѣнѣ этой возможности, и удовлетворялось формальнымъ исполненіемъ традиціонныхъ обрядовъ и религіозныхъ правилъ, слѣпо слѣдуя имъ и удовлетворяясь обрывками знанія письменности.

Другой причиной - внѣшней - указаннаго явленія было то, что малочисленное и разрѣженное еврейское населеніе Малороссіи во вторую половину XVIII вѣка привыкло не считать себя осѣдлымъ: время отъ времени оно подвергалось изгнаніямъ, подобнымъ тому, которымъ обезсмертила себя Императрица Елисавета Петровна, когда, не взирая на представленія властей о пользѣ, приносимой евреями для мѣстной торговли, «не желая», по ея словамъ, «отъ враговъ Христовыхъ интересной прибыли», повелѣла приступить къ поголовному ихъ изгнанію.

Еврейскія общины стали образовываться въ Малороссіи, а также въ Новороссіи, лишь при Александрѣ I, когда «губерніи Новороссійская и Полтавская» были причислены по Положенію о евреяхъ 1804 г. къ такъ называемой общей чертѣ еврейской осѣдлости. Еврейство въ Литвѣ, Польшѣ и Волыни подъ польскимъ господствомъ пользовалось общинной и духовной автономіей по «Магдебургскому праву». Еврейскіе кагалы - общинпыя управленія - имѣли принудительную власть, право суда и расправы надъ евреями. Малороссійскіе же евреи, при образоваиіи общинъ, были подчинены общимъ россійскимъ законамъ, общей юрисдикціи во всемъ, кромѣ дѣлъ религіозныхъ и семейственныхъ.

Въ Полтавѣ не было «бесдина», т. е. еврейскаго суда, не было «дайонимъ»; изъ духовныхъ властей функціонировалъ только духовный раввинъ для разрѣшенія ритуальныхъ сомнѣній - «шайлесъ», (общій для всѣхъ категорій евреевъ: лишь впослѣдствіи появились особые раввины хассидскіе и миснагедскіе) и такъ называемый казенный, т. е. общественный раввинъ для метрикаціи рожденій, браковъ и смертей и для сношеній съ властями. Въ то время, къ которому относится мое дѣтство, въ Полтавѣ не было строгаго раздѣленія, не говоря \ объ обособленіи, между хассидами и миснагдами. Всѣ причисляли себя принципіально къ хассидамъ, за небольшими исключеніями. Поэтому молитвенпые дома одинаково вмѣщали и хассидовъ, и мискагдовъ. Только впослѣдствіи, къ концу 70-хъ гг., выстроенъ былъ спеціальный миснагедскій молитвенный домъ. Молитвенныхъ домовъ, кромѣ хоральной синагоги, о которой говорилось выше, бьіло нѣсколько, съ значительнымъ числомъ прихожаыъ въ каждой. Изъ нихъ выдѣлялся одинъ строго хассидскій («хабадъ»). Въ этомъ домѣ группировались наиболѣе интеллигентные въ еврейскомъ смыслѣ прихожане; зажиточные ортодоксальные «гвиримъ» занимали «мизрахъ», т. е. мѣсто у стѣны по сторонамъ Кіота. Здѣсь процвѣтало изученіе Талмуда, и сюда главнымъ образомъ стекались пріѣзжіе литваки, желавшіе выдвинуться въ качествѣ ученыхъ евреевъ. Въ этомъ молитвенномъ домѣ постоянно молились мой дѣдъ и отецъ, сюда приводили обыкновенно на молитву и меня.

На моихъ глазахъ еврейское населеніе Полтавы пополнялось литваками, пріѣзжавшими на Ильинскую ярмарку и осѣдавшими тамъ, а также ищущими занятій переселенцами изъ литовскихъ и бѣлорусскихъ городовъ. Многіе изъ нихъ сохранили прозвища по городамъ, откуда они пріѣзжали. Такъ, одинъ мой дѣдъ назывался «деръ Миреръ», нторой дѣдъ по отцу «деръ Налибокеръ», мой отецъ съ самаго начала былъ популяренъ, какъ зять «Мирера» - «демъ Мирерсъ эйдемъ», я же такъ и оставилъ Полтаву по окончаніи гимназіи съ кличкой «внукъ Мирскаго» - «демъ Мирерсъ эйнекель».

Пріѣзжихъ волынцевъ среди осѣдавшаго новаго еврейскаго населенія было мало. Литваки быстро приспособлялись къ условіямъ мѣстной жизни и изъ меламедовъ часто превращались въ торговцевъ и даже промышленниковъ. Ремесленниковъ изъ Литвы почти вовсе не прибывало, и по понятнымъ причинамъ: если еврей-ремесленникъ рѣшался подняться съ мѣста, то онъ, пользуясь правомъ на повсемѣстное жительство, предоставленнымъ ремесленникамъ по закону 1865 г., переходилъ во внутреннія губерніи, гдѣ не встрѣчалъ конкурренціи ни со стороны евреевъ, вовсе тамъ отсутствовавшихъ, ни со стороны христіанскаго населенія.

Общинная еврейская жизнь въ Полтавѣ носила крайне блѣдный характеръ. Была «хевра-кадишо», вѣдавшая кладбищемъ и погребеніемъ умершихъ; были, конечно, молитвенные дома и синагога. Коробочный сборъ сдавался, конечно, на откупъ частнымъ предпринимателямъ («балтаксе»). Населеніе этимъ сборомъ мало интересовалось. Изъ общинныхъ учрежденій функціонировала еврейская больница, устроенная по иниціативѣ богатаго откупщика Португалова и его зятя А. М. Варшавскаго, переселившагося потомъ въ Петербургъ и ставшаго извѣстнымъ желѣзнодорожнымъ строителемъ. Она содержалась на средства, предоставленныя этими лицами, на отчисленія изъ суммъ коробочнаго сбора и на добровольныя пожертвованія. Какъ обычно, среди евреевъ. процвѣтала частная благотворительность; но отсутствовало организованное общественное призрѣніе. Существовала и очень запущенная талмудъ-тора, которая лишь впослѣдствіи, при помощи средствъ, отпускавшихся изъ петербургскихъ организацій, была преобразована и обзавелась даже профессіональными классами. Не забывали Полтаву посланцы отъ разныхъ ешиботовъ («мешулохимъ»), главнымъ образомъ, литовскихъ, какъ Мирскаго и Воложинскаго. Пріѣзжали также съ вѣрительными грамотами послы разныхъ цадиковъ. Каждый изъ такихъ посланцевъ имѣлъ свой сезонъ, и ежегодно въ опредѣленное время можно было на улицахъ города встрѣтить даннаго сборщика пожертвованій.

Въ воспитаніи дѣтей господствовала исключительно хедерная система. Съ 5-6-лѣтняго возраста считалось обязательнымъ помѣстить мальчика въ хедеръ. Дѣвочекъ въ хедеръ не отдавали. Полтавскіе хедеры не отличались отъ общаго типа, но въ нихъ отсутствовалъ институтъ такъ называемыхъ «бегельферовъ», столь распространенный въ юго-западныхъ и литовскихъ хедерахъ. Преобладающая категорія хедеровъ была «дардеки», т. е. такіе, въ которыхъ дѣти обучались чтенію по еврейски, изучали Пятикнижіе и весьма мало Пророковъ («танахъ»), а до Талмуда не доходили. Большинство дѣтей на этомъ и кончало свое образованіе и поступало затѣмъ въ торговыя заведенія, въ качествѣ будущихъ приказчиковъ, или же ихъ отдавали въ обученіе ремеслу. Болѣе зажиточные евреи считали своей обязанностью проводить дѣтей и черезъ высшій хедеръ (геморе-хедеръ) и пріобщить ихъ къ знанію, хотя бы и неполному, Талмуда.

Я уже упомянулъ, что въ Полтавѣ функціонировало 4-классное училище типа закона 1844 года. Но оно было такъ мало популярно въ населеніи, что въ немъ обучалось весьма мало дѣтей мѣстныхъ жителей. Я не могу припомнить ни одного мѣстнаго семейства, которое помѣстило бы своего мальчика въ это училище: контингентъ учащихся въ немъ состоялъ главнымъ образомъ изъ пріѣзжихъ дѣтей.

Какой то рокъ тяготѣлъ надъ еврейскими казенными училищами. Устроенныя при министрѣ народнаго просвѣщенія гр. Уваровѣ, преисполненномъ лучшими намѣреніями пріобщить евреевъ къ общему просвѣщенію и увлекавшемся идеей, внушенной Лиліенталемъ, вести евреевъ по пути, проложенному нѣмецкимъ еврействомъ, начиная съ Мендельсона, - эти училища были осуждены на безсиліе, вслѣдствіе нежеланія евреевъ вступать на путь реформъ, навязывавшихся свыше и не соотвѣтствовавшихъ тогда внутренней потребности еврейства. Не имѣя ни своего Мендельсона, ни своего Вессели (друга и соратника Мендельсона), ни Гумпертца, Гомберга и др., еврейство не могло поддаться внушеніямъ сіятельныхъ и превосходительныхъ

Мендельсоновъ нзъ среды христіанскихъ вельможъ, хотя бы и одушевленныхъ благожелательными устремленіями, подъ вліяніемъ доморощенныхъ подражателей Мендельсона, вродѣ Лиліенталя, Мандельштама и др.

Характеренъ и вызываетъ на размышленія тотъ фактъ, что среди евреевъ мандельштамовскій переводъ Пятикнижія (первый переводъ на русскій языкъ) остался совершенно неизвѣстенъ. Правда, этотъ переводъ далеко не безупреченъ и ни въ какой мѣрѣ не можетъ идти въ сравненіе съ мендельсоновскимъ нѣмецкимъ переводомъ, обогащеннымъ комментаріями самого Мендельсона, и его друзей Вессели, Дубно, Гомберга. Правда и то, что этотъ переводъ не вызванъ былъ какой либо потребностью самого еврейства сѣверо и юго-западнаго края - оно не понимало русскаго языка. Но въ Малороссіи и въ Новороссіи этотъ переводъ могъ бы облегчить многимъ евреямъ, не прошедшимъ черезъ хедеръ, знакомство съ Пятикнижіемъ.

тѣмъ не менѣе, я не припомню, чтобы въ дѣтствѣ гдѣ либо видѣлъ экземпляръ Манделынтамовскаго перевода. Объясненіе этому явленію можетъ быть дано тѣмъ, что обученіе Пятикнижію являлось тогда дѣломъ чисто механическимъ: дѣтямъ полагалось «знать» кое-что изъ Пятикнижія на еврейскомъ языкѣ, но понимать содержаніе не требовалось; и поэтому Библія Мандельштама, ненужная для хедернаго обученія (да и меламеды рѣдко читали по русски) - осталась чуждой и въ домашнемъ обиходѣ, даже у тѣхъ классовъ евреевъ, которые по древне-еврейски плохо понимали. Мандельштамовскій казенный переводъ, изданный на правительственныя средства, остался такъ же неизвѣстенъ этому классу евреевъ, какъ и переводъ на нѣмецкій языкъ Мендельсона, напечатанный еврейскимъ шрифтомъ.

Духовнымъ раввиномъ въ Полтавѣ былъ почтенный старецъ (помню его имя - рабби Аврумъ Носонъ Ноте), ничѣмъ не отличавшійся и не имѣвшій никакого вліянія на мѣстное населеніе. Гораздо болѣе видную роль въ жизни мѣстнаго еврейскаго населенія играли «шохтимъ» - рѣзники, бывшіе на жалованіи у содержателя коробочнаго сбора. Они почитались, какъ религіозные авторитеты; въ особенности одинъ изъ нихъ, высокій, статный, рыжебородый, помню - съ благороднымъ и очень интеллигентнымъ лицомъ. - Никакой роли въ мѣстной общественной жизни не игралъ и общественный раввинъ. Въ теченіе многихъ лѣтъ этимъ раввиномъ былъ Зайдинеръ, питомецъ житомірскаго раввинскаго училища. Это былъ незначительный человѣкъ, безъ всякой еврейской эрудиціи, робкій и несамостоятельный предъ начальствомъ, не проявлявшій иниціативы и смѣлости передъ евреями. Онъ не имѣлъ авторитета даже у насъ, дѣтей, воспитанниковъ гимназіи, гдѣ онъ числился законоучителемъ. Онъ намъ задавалъ уроки по исторіи евреевъ, составленной О. Н. Бакстомъ, какъ у насъ говорилось, «отселева до селева»; никакихъ свѣдѣній по еврейскому вѣроученію не давалъ, и расположить насъ къ изученію родной исторіи не умѣлъ. Я никогда не слышалъ ни одной его проповѣди по той простой причинѣ, что онъ никогда не проповѣдывалъ. Вообще онъ не отличался благочестіемъ. Характерно, что сынъ его, обучавшійся въ мѣстной гимназіи, не зналъ по еврейски.

До него въ Полтавѣ былъ извѣстный въ то время Гурляндъ. (Если не ошибаюсь, это былъ отецъ ярославскаго профессора Гурлянда, - того самаго, котораго Штюрмеръ, впослѣдствіи предсѣдатель совѣта министровъ, пригласилъ въ 90-хъ годахъ въ Петербургъ въ качествѣ чиновника при министерствѣ внутреннихъ дѣлъ; этотъ профессоръ составилъ извѣстную Записку съ проектомъ уничтоженія земствъ, а кромѣ того былъ негласнымъ руководителемъ цензурнаго вѣдомства. Само собою разумѣется, крещеный). Раввинъ Гурляндъ, по разсказамъ, слышаннымъ мною въ дѣтствѣ, пользовался своею властью, какъ истый чиновникъ, олицетворяя собою «правительственное око». Помню, съ какимъ возмущеніемъ разсказывали, что онъ запрещалъ танцовать въ синагогѣ въ праздникъ Симхасъ-Тора; что, по его распоряженію, былъ однажды въ этотъ праздникъ удаленъ изъ синагоги благочестивый еврей, носившій, вслѣдствіе своего живого темперамента, кличку «деръ Лейбедикеръ», т. е. живчикъ, неукоснительно - разъ въ году - въ этотъ день «выпивавшій» и пускавшійся въ плясъ на радостяхъ, по случаю окончанія чтенія торы. Такое точное исполненіе раввиномъ обязанности, возложенной на него закономъ, - слѣдить за порядкомъ богослуженія при содѣйствіи ученаго еврея (таковымъ въ большой синагогѣ былъ при мнѣ помощникъ провизора и негласный, хотя и талантливый ходатай по дѣламъ, - но не умѣвшій читать по еврейски) - создало Гурлянду много враговъ и, конечно, при новыхъ выборахъ онъ былъ забаллотированъ. При Зайдинерѣ зато никто не мѣшалъ «живчику» ознаменовывать праздникъ Торы надлежащей выпивкой и сердечнымъ плясомъ въ синагогѣ, а за нимъ ужъ и менѣе темпераментные почтенные обыватели степенно вступали въ «дрейдель» (танецъ, при которомъ участники кладутъ другъ другу руки на плечо и, при мѣрномъ пѣніи молитвенныхъ славословій самими танцующими и окружающими, въ припрыжку кружатся на одномъ мѣстѣ).

Представителей культурнаго еврейства въ Полтавѣ было очень немного. Въ 70-хъ годахъ тамъ было всего два еврея врача, державшихся вдали отъ еврейской жизни. Изъ нихъ одинъ былъ докторъ Леонъ Мандеілыптамъ, братъ профессора-окулиста Макса Манделыптама: того незабвеннаго Мандельштама, который занялъ столь почетное мѣсто въ исторіи русскаго еврейства въ качествѣ общественнаго дѣятеля въ Кіевѣ, главы русскихъ сіонистовъ перваго набора, а впослѣдствіи, послѣ шестого Базельскаго конгресса, ставшаго во главѣ территоріалистовъ.

Съ Максимомъ Емельяновичемъ Мандельштамомъ я имѣлъ случай встрѣтиться еще будучи семилѣтнимъ мальчикомъ, и вотъ по какому поводу. По шалости я ушибъ себѣ лѣвый глазъ; образовалось воспаленіе слезнаго мѣшка, а потомъ обнаружилась и фистула. Леченіе у мѣстныхъ врачей не давало результатовъ. И вдругъ стало извѣстно, что въ Полтаву на нѣкоторое время прибылъ молодой, но уже знаменитый окулистъ докторъ Мандельштамъ, братъ мѣстнаго доктора, сынъ старика Мандельштама, жившаго въ Полтавѣ. (Послѣдній былъ братъ упомянутаго переводчика Библіи). Мои родители не упустили случая показать мой глазъ знаменитости, и я въ теченіе нѣкотораго времени ходилъ къ нему на пріемъ въ полтавскую земскую больницу. Запуская мнѣ зондъ въ рану возлѣ глаза, онъ на еврейскомъ языкѣ велъ со мною-бесѣды на библейскія темы. Надо ли сказать, что докторъ Мандельштамъ представлялся мнѣ въ ореолѣ высшей мудрости и доброты. Помню выраженіе его лица, его свѣтлые чистые глаза; ѵ меня до сихъ поръ осталось ощущеніе запаха его рукъ, причинявшихъ мнѣ боль и, вмѣстѣ съ тѣмъ, безконечное З^довольствіе при прикосновеніи къ моему лицу; помню и горделивое свое чувство при мысли, что этотъ великій врачъ - еврей.

Тотъ же больной глазъ далъ мнѣ случай въ раннемъ дѣтствѣ встрѣтиться и съ другимъ знаменитымъ окулистомъ изъ евреевъ, профессоромъ Гиршманомъ въ Харьковѣ. Глазъ не поддавался леченію, Манделыптамъ уѣхалъ изъ Полтавы, и моимъ родителямъ пришлось прибѣгнуть къ героическимъ мѣрамъ. Было это во время окончанія постройки Харьково-Николаевской желѣзной дороги, и Полтава со дня на день готовилась связаться желѣзнодорожнымъ путемъ съ Харьковомъ. Это событіе ожидалось въ Полтавѣ съ понятнымъ нетерпѣніемъ. Какъ только открылось товарное движеніе на открытыхъ платформахъ, бабушка отправилась со мной въ Харьковъ къ гремѣвшему славой чародѣю Гиршману. Мнѣ было 9 лѣтъ. Въ моей памяти сохранились впечатлѣнія отъ этой поѣздки съ длинными остановками на станціяхъ, въ теченіе около двухъ сутокъ. Я былъ оглушенъ городскимъ шумомъ въ университетскомъ городѣ Харьковѣ. На улицахъ встрѣчались студенты въ пледахъ; каждый изъ нихъ внушалъ мнѣ благоговѣніе и уваженіе. Мы помѣстились съ бабушкой на квартирѣ у мѣстнаго рѣзника. Квартирныя неудобства искупались жирными супами и обиліемъ мяса, на которое не скупилась наша хозяйка. Ходили слухи, что Гиршманъ еврей. Его пріемная уже тогда представляла собой нѣчто необычайное. Со всѣхъ странъ свѣта стекались слѣпнущіе, слѣпые и страждущіе глазами люди всякаго званія и всякихъ національностей. Больныхъ проф. Гиршманъ принималъ при содѣйствіи нѣсколькихъ ассистентовъ. Жутко было мнѣ подходить къ креслѵ, на которомъ возсѣдалъ самъ Гиршманъ. Одно званіе «профессоръ» внушало мнѣ благоговѣйный трепетъ. Но когда я разглядѣлъ его блѣдное, окаймленное черной бородой лицо, его длинныя черныя кудри, и на меня обратились отдающіе особымъ блескомъ свѣтлые его глаза, и я услышалъ его ласковый голосъ, разспрашивавшій о моей болѣзни и каждый разъ, при изслѣдованіи раны, участливо приговаривавшій: «что, больно?» - я почувствовалъ, что готовъ отдать свою жизнь по первому его желанію. Уходя отъ него, я считалъ часы до того момента, когда на слѣдующій день мнѣ придется еще разъ предстать предъ его свѣтлые взоры. Онъ подвергъ меня серьезной операціи подъ хлороформомъ (повторенной черезъ годъ), удалнлъ фистулу, хотя и не совсѣмъ залечилъ больное мѣсто: я такъ на всю жизнь и остался со слѣдами дѣтской шалости у лѣваго глаза. Скажу тутъ же, что съ проф. Гиршманомъ мнѣ пришлось встрѣтиться впослѣдствіи, лѣтъ сорокъ спустя, на водахъ въ Гомбургѣ, близъ Франкфурта на Майнѣ. Я уже былъ имѣвшимъ имя адвокатомъ и общественнымъ дѣятелемъ. Гиршманъ обо мнѣ слышалъ, и когда я встрѣтился съ нимъ, уже старцемъ, сохранившимъ, однако, полную свѣжесть ума и всѣ неоцѣнимыя качества сердца, мы много и часто задушевно бесѣдовали на общія политическія темы, въ частности, по еврейскому вопросу. Много было у него воспоминаній о Харьковѣ - онъ прожилъ тамъ съ самаго дѣтства. Было забавно, какъ Гиршманъ напрягалъ свою память, желая вспомнить меня, 9-лѣтняго паціента, и добродушно удивляясь, почему онъ, помнящій десятки гысячъ паціентовъ за много десятилѣтій, никакъ не можетъ припомнить меня. - Съ тѣхъ поръ каждый разъ, когда я пріѣзжалъ въ Харьковъ, я пользовался гостепріимствомъ у него, въ особенности со стороны его жены урожденной княгини Кудашевой: говорю о гостепріимствѣ его жены, потому что Гиршманъ самъ былъ гостемъ у себя дома, - пріемная его не измѣнила своего вида, который имѣла въ 70-хъ годахъ.

Возвращаюсь къ полтавской интеллигенціи. Самымъ виднымъ интеллигентомъ [1]) былъ Емельянъ Мандельштамъ и члены его семьи. Родомъ изъ Жагоръ, близъ Курляндіи, Мандельштамъ былъ совершенно онѣмеченный еврей; въ семьѣ разговорнымъ языкомъ былъ нѣмецкій. Поселился онъ въ Полтавѣ давно и занимался оптовой продажей пушного товара. Я помню его уже довольно преклоннымъ старикомъ. Старшій сынъ его Леонъ, упомянутый выше, врачъ, считался однимъ изъ модныхъ докторовъ въ Полтавѣ, лечилъ «даже» губернатора, и состоялъ помощникомъ губернскаго врачебнаго инспектора. Другіе сыновья, за исключеніемъ Макса, при мнѣ въ Полтавѣ не бывали, -кромѣ послѣдняго, окончившаго гимназію года на два раньше меня и умершаго, будучи студентомъ. Старшая дочь Мандельштама жила въ Полтавѣ, замужемъ за нотаріусомъ Гурвичемъ, однимъ изъ первыхъ евреевъ, допущенныхъ на должность нотаріуса; это былъ виленскій выходецъ, въ молодоети обладавшій болыной еврейской эрудиціей, но потомъ совершенно отстранившійся отъ всего еврейскаго. Мандельштамъ жилъ въ собственномъ домѣ, его нигдѣ нельзя было встрѣтить, и въ городѣ ходили легенды о его необъятномъ образованіи и учености. Впослѣдствіи я бывалъ у старика. У него была значительная еврейская библіотека, и любимымъ его занятіемъ было чтеніе философскихъ книгъ. Изъ бесѣдъ съ нимъ я, припоминаю, вывелъ заключеніе, что онъ самъ готовитъ какое-то сочиненіе, нѣчто вродѣ комментарія къ пророкамъ; но манускрипта я не видѣлъ, и послѣ его смерти (въ самомъ концѣ 90-хъ годовъ) не слышалъ ни отъ членовъ его семьи, ни даже отъ М. Е. Мандельштама въ Кіевѣ, съ которымъ сравнительно часто встрѣчался при наѣздахъ въ Кіевъ, о какихъ либо матеріалахъ, оставшихся послѣ его отца. - Въ домѣ Мандельштама бывали христіане, въ особенности молодые люди, товарищи его младшаго сына. Это былъ, можетъ быть, единственный музыкальный домъ въ Полтавѣ. Младшая дочь была видной піанисткой. Изъ евреевъ у Мандельштама никто не бывалъ, дѣти его также въ еврейскихъ семьяхъ нигдѣ не бывали, и такимъ образомъ, этотъ единственный еврейскій культурный домъ, въ которомъ все дышало дѣйствительной европейской цивилизаціей, не имѣлъ никакого вліянія на культурный уровень евреевъ въ Полтавѣ. А между тѣмъ я не сомнѣваюсь, что при желаніи, Мандельштамъ съ большой легкостью могъ бы сыграть въ Полтавѣ роль хотя бы мѣстнаго Мендельсона: въ Малороссіи еврейская масса легко поддавалась культурному воздѣйствію, такъ какъ тамъ ей не приходилось преодолѣвать вѣковой традиціи обособленности и замкнутости въ сферѣ еврейскаго образованія и письменности. Я Мандельштама никогда не встрѣчалъ въ синагогѣ. Въ тѣхъ небольшихъ общественныхъ начинаніяхъ, которыя изрѣдка занимали еврейское общественное мнѣніе, онъ никакого участія не принималъ. Я отъ старика Мандельштама впослѣдствіи, когда я у него бывалъ, никогда не слышалъ о его братѣ, переводчикѣ Библіи. Долженъ тутъ же сказать, что, встрѣтившись одинъ разъ въ Петербургѣ съ этимъ послѣднимъ, я и въ немъ замѣтилъ отсутствіе интереса къ семьѣ Емельяна Мандельштама. Окулистъ Максъ Мандельштамъ навѣщалъ ежегодно отца въ Полтавѣ, но оставался каждый разъ очень короткое время. Въ молодые годы онъ отдавалъ себя исключительно медицинѣ; еврейскими общественными вопросами онъ сталъ интересоваться, какъ онъ самъ мнѣ неоднократно говорилъ при встрѣчахъ въ Кіевѣ, лишь послѣ погромовъ 1881 г. и послѣ того, какъ, несмотря на его заслуги въ области офтальмологіи, онъ не былъ допущенъ къ занятію профессорской кафедры въ Кіевскомъ университетѣ только потому, что онъ былъ еврей. Зато послѣ этого М. Е. Манделынтамъ сталъ въ Кіевѣ, какъ извѣстно, центромъ, вокругъ котораго группировались интеллигентныя силы, активно работавшія на еврейскомъ общественномъ поприщѣ.

Еврейскій учительскій персоналъ казеннаго училища не представлялъ никакого интереса, за исключеніемъ одного, котораго я помню уже глубокимъ старикомъ, Михеля Чериковера. Это былъ одинъ изъ піонеровъ еврейскаго просвѣщенія. Я, къ сожалѣнію, не помню никакихъ біографическихъ данныхъ о немъ. Онъ преподавалъ въ еврейскомъ училищѣ Библію и еврейскій языкъ. Совершенно свободный въ отношеніи религіозномъ, онъ вѣровалъ, что еврейство пріобщится къ общей культурѣ и только тогда освободится отъ внѣшняго гнета. Онъ былъ искреннимъ послѣдователемъ Мендельсона; но жилъ очень замкнуто, былъ чрезвычайно скроменъ и никакого отношенія къ еврейскимъ общественнымъ дѣламъ въ Полтавѣ не имѣлъ. У него были дѣти въ гимназіи, и поэтому еврейская гимназическая молодежь у него бывала. Бывалъ и я, будучи гимназистомъ, въ его домѣ. Мы проводили тамъ время въ оживленной бесѣдѣ на злобу дня, но старикъ Чериковеръ болыпе слушалъ насъ, молодыхъ, и только изрѣдка вмѣшивался въ разговоръ. У меня такъ и не осталось воспоминаній о его взглядахъ по политическимъ вопросамъ и спеціально по еврейскому вопросу. Одинъ изъ сыновей Чериковера, Хаимъ, былъ очень ортодоксаленъ и принималъ участіе во всѣхъ общественныхъ начинаніяхъ. Его сынъ Илья - извѣстный историкъ, одинъ изъ основателей Виленскаго Научнаго Еврейскаго Института и авторъ историческихъ изслѣдованій, въ частности, книги объ украинскихъ погромахъ 1918-1919 г.г.

Кромѣ названныхъ, никакихъ культурныхъ интеллигентскихъ элементовъ въ Полтавѣ не было. Два-три семейства наиболѣе богатыхъ имѣли внѣшній культурный обиходъ, но только внѣшній. Эти богачи представляли собою общій типъ богатыхъ евреевъ въ Малороссіи, безъ всякихъ традицій; для нихъ умноженіе капитала было цѣлью жизни, и, какъ истинные выскочки, они кичились своимъ богатствомъ. Культурныя стремленія ихъ выражались лишь въ томъ, что въ ихъ домахъ имѣлись французскія гувернантки. Не было въ Полтавѣ и кружка ортодоксальныхъ евреевъ съ какими либо традиціями въ области еврейской жизни, столь богатой разнообразными трогательными чертами. Такія семьи, составляющія истинную еврейскую аристократію, имѣлись во всѣхъ болѣе или менѣе крупныхъ центрахъ въ Литвѣ и на Волыни.

Такова была еврейская Полтава 70-хъ годовъ.



[1] Пользуюсь словомъ «интеллигентъ», какъ общепринятымъ терминомъ для обозначенія человѣка просвѣщеннаго въ смыслѣ общаго, не спеціально-еврейскаго образованія. Терминъ этотъ я предпочелъ бы выбросить изъ нашего обиходнаго языка. По истинной «интеллигентности» простой ортодоксальный еврей часто превосходитъ дипломированныхъ евреевъ.

 
Top
[Home] [Maps] [Ziemia lidzka] [Наша Cлова] [Лідскі летапісец]
Web-master: Leon
© Pawet 1999-2009
PaWetCMS® by NOX