Папярэдняя старонка: Воспоминания русских офицеров и чиновников о восстании 1863 г.

Действия Лейб-гвардии Павловского полка на Лидчине 


Аўтар: Воронов П.,
Дадана: 10-02-2013,
Крыніца: История Лейб-гвардии Павловского полка. СПб., 1890. С. 406-423; 436-439.



Составлена подпоручиком Вороновым

ГЛАВА XLIII.

[…]

Слухи о волнениях в Польше, распространившиеся в начале 1863 года, подтвердились после 11-го января, когда поляки задумали устроить для наших войск, там квартировавших, вторую Варфоломеевскую Ночь. Это им не удалось, но с того времени началось восстание. Известие о случившемся в Польше было переданы в Петербурге лично Его Императорским Величеством, офицерам Гвардии, после того, как они собрались вокруг Монарха в Михайловском манеже, по окончании развода л.-гв. Измайловского полка.

«Так как многим из Вас господа, начал Государь Император, вероятно неизвестны последние происшествия в Царстве Польском то Я хочу чтобы вы о них узнали от Меня Самого.

После столь благополучно совершившегося рекрутского набора, с 2-ю по 3-е января, в Варшаве с 6-ю числа, стали появляться мятежные шайки на обоих берегах Вислы, для рассеяния которых были немедленно посланы отряды. Наконец с 10-го по 11-е число, по всему царству, за исключением Варшавы, были сделаны внезапные нападения на войска наши, стоящие по квартирам; причем совершены неслыханные злодейства: так например около Седлеца атакованные солдаты оборонялись отчаянно в одном доме, который мятежники подожгли, не видя средств им овладеть. Не смотря на то, храбрые войска наши отбили повсюду мятежников. По первым сведениям, потеря наша заключается в 30-ти человеках убитыми в том числе старый наш Измайловский товарищ командир Муромского пехотного полка, полковник Козлянинов. Раненых до 100 и между ними генерал Каннабих. Подобная же попытка была сделана около Белостока в пределах даже Империи. Hо и после этих новых злодейств, Я не хочу обвинить в том весь народ Польский, во всех этих грустных событиях Я вижу работу революционной партии, стремящейся повсюду к ниспровержению законного порядка. Мне известно, что партия эта рассчитывает и нa изменников в рядах наших; но они не поколеблют веру Мою в преданность своему долгу верной и славной Моей Армии. Я убежден, что теперь более, чем когда либо, каждый из вас, чувствуя и понимая всю святость присяги, исполнит свой долг, как честь нашего знамени того требует. В рядах ваших Я Сам начал Мою службу, потом несколько лет имел честь вами командовать и потому чувства вашей преданности мне хорошо были известны, и Я ими гордился за вас перед покойным Государем, Родителем Моим. Уверен, что если обстоятельства тою потребуют, вы и теперь докажете нa деле, что Я могу нa вас рассчитывать и оправдаете Мое полное к вам доверие».

Слова, произнесенные Государем Императором, вызвали единодушные восторженные крики ура.

Hо между войсками гвардии пока еще не было слуху о походе. 28 января понедельник Государь Император изволил смотреть в Михайловском Манеже георгиевских кавалеров, поступивших с Кавказа. Здесь Его Императорское Величество объявил Свое решение об отправке 2-й гв. пехотной дивизии, для подавления мятежа в Литве. В этот же день в час дня Его Императорское Высочество, командир гвардейского корпуса, прибыл в казармы л.-гв. Павловского, полка, пришел в роту Его Императорского Величества, и объявил офицерам и собравшимся нижним чинам от всех рот о восстании поляков и походе полка. Он сказал, что надеется, что Павловцы оправдают возлагаемые Им на них надежды.

Слова любимого командира гвардии были встречены громким криком ура.

Поход был объявлен. Начались толки. Нижние чины говорили о нем только то, что он будет продолжителен. Между офицерами ходили сначала, не совсем приятные слухи, о жизни между взбунтовавшимся населением, об изменнических нападениях мятежников из-за угла о неприятной жизни посреди такого народа. Но скоро эти слухи сменились ожиданием новой боевой жизни: желание отличиться и соревнование в приготовлениях к походу, сильно заговорили в сердцах наших воинов. Сборы закипели.

Солдаты, думая что поход будет долгий, распродали все ненужное имущество, оставшиеся вещи старались уложить в ранцы.

Администрация полка было озабочена не малыми приготовлениями. Всех солдат предписывалось осмотреть старшему врачу; причем списки остающихся доставить немедленно в канцелярию. Количество тяжестей, которое должен был взять полк и офицеры, было строго определено, и сведения о них быстро-доставлены в канцелярию. Десятидневный провиант и трехдневный запас хлеба были скоро готовы. Только сильное затруднение пришлось испытать полку, при покупке фурштатских лошадей. Цены на них быстро возвысились. Пришлось купить до 60 лошадей, причем торг совершался даже ночью.

30 января были отправлены хлебопеки в Вильно. 31 января Его Императорское Величество делал смотр на Дворцовой Площади полку, перед походом, с которым, тут же, и поздравил полк.

31 января, после парада, было совершено в полковой церкви молебствие о благополучии похода, a с первого февраля полк выступил тремя эшелонами на станцию Варшавской железной дороги. По прибытии на эту станцию, началась посадка людей, причем командир полка приказал не брать с собою в вагоны никаких вещей, за исключением боевого снаряжения. За посадкой наблюдали ротные и взводные командиры. Лошади причиняли здесь беспокойство, и упирались идти в вагоны, так что приходилось их вводить задом и завязывать глаза. Но вот все уселись, засвистел поезд, солдатики стали креститься, хор музыки грянул полковой марш, и под звуки знакомого мотива и солдатских песен, поезд покатился в Вильно. Шутки и остроты не умолкали между солдатиками, не смотря на то, что многие из них, были закупорены в товарные вагоны. На станции Ново-Александровской приказано принять предосторожности. Это было к вечеру. Шутки, песни и музыка замолкли, и, каждый, прижимаясь в стеклу окна, напрасно старался разглядеть что нибудь опасное в темнеющем лесу, окружавшем полотно дороги. Поздно ночью на другой день полк прибыл в Вильно.

По прибытии в Вильно, полк был размещен следующим образом: полковой штаб и 1-й батальон - в Игнатовских казармах, 5, 6 и 7 роты - в крепости; 8 - в Антоколе; 1-я стрелковая - в укреплении по ту сторону реки; 2-я стрелковая - в предместье Снипишках; знамена поставлены в Игнатовских казармах. Большая часть офицеров расположилась по казармам, a меньшая по квартирам, преимущественно у евреев; за эти квартиры платили относительно дорого, от 30 до 40 р. в месяц. Офицеры жили кампаниями поротно, некоторые имели дома общий стол, другие в гостиницах. Вообще все, что нужно было купить, покупалось у евреев потому что в польском магазине, лучшем в городе, русским продавали дороже.

Самый город Вильно средневековый, католический, лежащий в глубокой котловине - с его узкими, грязными улицами, с деревянными тротуарами в две дощечки и черепичными кровлями произвел на нас самое дурное впечатление. Слухи, которые носились в городе, не рассеивали его. Говорили о том, что поляки ночью вырежут спящие войска, что на город будет произведено нападение, причем его подожгут с нескольких сторон. Сначала все это заставляло предпринимать усиленные меры предосторожности, выходить на улицу не иначе, как с оружием, но потом все утихло, когда ложность этих слухов сделалась очевидна. Местное население, состоящее по большей части из поляков, встретило нас самым неприязненным образом. Все были в трауре; никакого не было веселья, потому что население, большую часть времени, проводило в костелах. Все носило отпечаток какой то замкнутости. В частных домах поляки не принимали военных, даже своих прежних знакомых встречали неприязненно. Поэтому и жизнь военного общества устроилась тоже своеобразно, особняком. Этому обстоятельству способствовало: военное положение, объявленное 4 февраля, частые беспокойные караулы, дежурства, усиленные патрули, часовые с заряженными ружьями. Это все занимало значительную часть времени у офицеров.

Все это вместе, живописность окрестностей города, новая обстановка жизни, - самый город, казавшийся осажденным, - прекрасная весна, красивые польки - все это как то фантастически настраивало молодежь, заставляло ее рваться куда то далеко, вперед - искать приключений. Хотелось нового.

Рассказы бывавших в экспедиции подымали дух остававшихся и гнали их непреодолимо в дело. От разговоров, после первых дел, молодежь была как бы в чаду, Доверие, которое оказал Его Величество, послав полк усмирить мятеж, заставляло как то невольно подымать выше голову и смотреть победителями. Подъемные деньги, выданные перед походом, давали возможность несколько изменить обыденность жизни.

Постоянная жизнь вместе и обмен мыслей, удивительно способствовало сближению общества офицеров. Этому сближению способствовало офицерское хозяйство, производимое артелями. Если кто из офицеров не занят был по службе, тогда шел в помещение артели и тут шли разговоры, сближающие общество. Никаким ссорам и недоразумением не было и помину. Ботанический сад, где по вечерам играла музыка, клуб и театр были единственными общественными развлечениями.

Жиды факторы рассыпались в услугах, при доставке книг и других предметов, необходимых для улучшения комфорта жизни; в этом отношении они были незаменимы, потому что лавка о русскими книгами и газетами была открыта только 14 июня.

Строевые занятия состояли в одиночном обучении и стрельбе. Очень часто по улицам производились прогулки рот с хором музыки, причем на площадях бывали ученья.

4-го апреля был произведен генерал-адъютантом Назимовым парад, причем он остался доволен отличным состоянием войск.

Контраст, существовавший между войсками и польским населением, был особенно заметен при празднике Пасхи, который поляки совсем не справляли. Они все были в трауре, не делали визитов друг другу, в кондитерских не было выставлено ничего праздничного. У нас, напротив, было общее веселье, шумно и дружно встретили мы праздник, громко христосовались на улицах. В Петровской роще было устроено для нижних чинов гулянье, с качелями, каруселями и музыкой.

Нижние чины скоро освоились с своим положением и своим поведением заслужили полное доверие со стороны населения. И действительно, дисциплина была та же самая, как в мирное время, так и теперь. По отношению к полякам они себя держали гордо, евреи им казались обходительней. Особенное нерасположение солдат заслужили ксендзы. «Тоже проповедуют Христову веру и Евангелие», говорили они, «а сами начальствуют мятежниками и христианскую кровь проливают».

Тем не менее, ротам нашего полка не приходилось постоянно квартировать в Вильно; по мере надобности они отправлялись или в экспедиции, или стояли караулами по железным дорогам, или конвоировали разные транспорты.

29-го марта 1863 года, в три часа ночи, было получено в л.-гв. Павловском полку приказание, составить отряд из 2-й линейной и 1-й стрелковой рот с 50-ю казаками под начальством капитана Тимофеева и направить его по железной дороге к Югу от Вильно. Отряду предписывалось производить розыски около местечек Дубичей и Эйшишек (Лидского уезда), где по слухам находилась шайка Нарбута. Сбор рот в экспедицию не затруднил означенного отправления, потому что был самым коротким; люди не брали с собой ранцев, a вместо них мешки с сухарями, хлебом и самыми необходимыми вещами, на артельные повозки положили котлы, крупу и разные запасы. Офицеры также не позволяли себе запасаться ничем лишним: войлок с кожанной подушкой, лишняя пара сапог, у некоторых, были их единственным комфортом.

Через три часа, отряд выступил из казарм, a в 7 часов уже ехал по железной дороге. Перед отправкой поезда, капитан Тимофеев распорядился привести в зависимость от его приказаний всякую остановку поезда, a на локомотив приказал поставить 5 отличных стрелков с заряженными ружьями.

По прибытии на станцию Поречье, капитан Тимофеев направил отряд на местечко Новый Двор, около которого по слухам ходила шайка, и только в 7 1/ 2 часов вечера роты остановились на ночлег в д. Старая Руда; причем артельные повозки, как замедлявшие движение по узкой дороге, были отправлены обратно на станцию, a оставшийся вещи были положены на подводы от жителей. 30 марта, в 5 часов утра, отряд двинулся далее. Вскоре получено было известие, что близь деревни Бершты мятежники разобрали мост на р. Котре. Получив это донесение, начальник отряда приказал ротам прибавить шагу и разобрать хлеб на руки с оставшихся подвод, a на подводы посадить людей с шанцевым инструментом для поправки моста, сам же с 35 казаками направился рысью в Бершты.

Известие о появлении шайки, переданное солдатам, сделало лишним приказание ускорить марш и вследствие неодолимого желания нагнать поскорее неприятеля, они не отстали даже от товарищей, ехавших на конных подводах. В д. Бершты мост через р. Котру оказался разрушенным крестьянами, вынужденными на это насилием со стороны мятежников; сваи моста остались в целости, балки были надрублены, a настилка сброшена и унесена течением. Тем не менее, это обстоятельство не затруднило наступление отряда. Прибывшие бегом солдаты, торопливо и по одиночке перебрались по оставшимся балкам через реку, a казаки переправились в брод и отряд продолжал движение далее. Из расспросов крестьян, запуганных Нарбутом, ничего нельзя было добиться; от них постоянно получался однообразный ответ: дали Буг, ниц не вем (Ей Богу, ничего не зваю). Однако казаки разузнали, что в мызе Глембоки Нарбут, с ксендзом Горбачевским, приводил в присяге навербованных крестьян; кроме того было сообщено, что шайка двинулась лесами в д. Дубичи. Часть казаков была направлена в мызе, для её осмотра, после которого они должны были отправиться в Дубичи. У деревни Нарожи ими была встречена плачущая баба, у которой забрали мужа в шайку; она подтвердила показание о направлении движения инсургентов.

Прибыв с отрядом к лесу у Дубичей, капитан Тимофеев приказал рассыпаться первому взводу стрелковой роты, a остальной части отряда идти в резерве. В этом девственном лесу, поросшим густым кустарником и наполненным поваленными деревьями, десятки лет не бывала нога человека; по нем едва можно было пробираться, раздвигая ветви руками. Бочковатая почва его, покрытая вязкими болотами, по которым приходилось двигаться по пояс в воде, затрудняла до крайности движение.

Лишь только отряд вступил в лес, в нем водворилась могильная тишина; при всяком малейшем шуме, которыми происходил от хруста ветвей, все с ожесточением начинали махать руками на виновного. Звенья цепи, чтоб не растеряться, подавали свистками друг другу условные знаки.

Осмотрев таким образом северную часть леса, находившуюся между Дубичи и Глембоки, и не встретив в этой части леса мятежников, отряд дошел до мызы Дубичи помещика Янковского, при осмотре которой было найдено в амбарах громадное количество съестных припасов для розговенья, так как это было накануне Пасхи. Ёвреи шептали, что это приготовлено для мятежников. Суета, которую произвело на мызе появление войск, заставляла невольно предполагать, что повстанцы только что ее оставили. На основании всего этого, капитан Тимофеев решился осмотреть южную часть леса в прежнем боевом порядке. Лишь только наша цепь стала подходить б опушке, как была встречена залпом; подпустив нас на 30 шагов, мятежники дали еще залп, который перешел в беглый огонь. Мятежники стреляли прикрываясь засеками, составленными в половину надрубленных деревьев. Они так искусно пользовались этим закрытием, что их совершено не было видно, и нашим солдатам, приходилось стрелять на дымок.

Не взирая на сильный ружейный огонь, цепь, поддерживаемая резервами, стала быстро наступать на неприятеля, который бросил свои засеки и начал отступать, применяясь довольно искусно к местности. Перебегая по лесу на другую сторону полян, инсургенты устраивались и открывали учащенный огонь. Желая совершенно покончить с шайкой, капитан Тимофеев приказал выбить их со вновь занятой позиции. Цепь, с офицерами впереди, поддерживаемая резервами с криками ура кинулась вперед. Мятежники не выдержали натиска и побежали, оставив в наших руках оружие, котлы, хлеб, повозки и разные хозяйственные принадлежности.

После горячего преследования ещё за несколько вёрст, оно было прекращено по невозможности следить в густом лесу за рассыпавшимися в разных направлениях частями шайки, вследствие темноты ночи и сильного утомления людей.

У вас были убиты: рядовой Паньков и Матвеев: a paнены унтер-офицеры: Любимов, Литвинов и рядовые: Молотилов и Залыгин.

31-го числа по утру казаки отряда увидели коляску, из которой при их приближении вышел господин, распорядись, чтоб коляска продолжала ехать. Сам же он пошел на встречу казакам и просил их направиться в ближайший лес, где говорил он, перед тем только видел, как несколько человек отделились от шайки мятежников. Казаки не поддались на обман, и не веря словам господина, задержали его, догнали уезжавшую коляску и нашли в вей более пуда пороху и оружие. Господин этот оказался помещиком Янковским, недавно выпущенным из крепости.

С 31-го марта и но 22-е апреля наши роты не имели значительных дел с шайками. В это время все распоряжения начальника отряда клонились к водворению спокойствия в той местности, которая попадала в район его движения. Действия и распоряжения капитана Тимофеева, как начальника отряда при малой войне, в этот период времени заслуживают полного внимания и подражания. Когда не было известия о мятежниках, тогда отряд двигался малыми переходами, имеющими цель, не утомляя людей, успокаивать край, жители которого не видели ваших войск со времен Отечественной войны. Так как мятежники поставили себе целью разрушить администрацию вне городов, то последствием их всех проступков было то обстоятельство, что во многих деревнях сельские власти разбежались. По тому то отряд, переходя из деревни в деревню, устанавливал местную администрацию, которая потом, при сборе сведений о шайках, оказала нам немаловажные услуги; благодаря этим же мерам получилась возможность впоследствии организовать в этой местности земскую стражу.

Для ночлегов капитан Тимофеев выбирал важный пункт, находившийся или между двумя лесами, или на соединении нескольких дорог и т. п.; при этом он старался расположить отряд на возвышенной местности, откуда были видны соседние леса. Если в этих лесах находились шайки, то их выдавал сильный дым, который был видев от бивачных костров. Лишь только в отряде получали точные известия о появлении шайки, тогда характер движения совершенно изменялся, роты двигались форсированным шагом в месту, где предполагалась шайка, часто оставляя варку, опрокидывая при этом котлы, совершая движения почти целый день, а иногда и ночь, без привалов. Тогда переходы в 50 верст в сутки не были редкостью.

Впереди всей пехоты, шедшей всегда вместе в ротной колоне из середины рядами, ехали казаки отряда, которые высылали от себя разъезды.

Если по дороге встречалась деревня, мыза или местечко, то прежде осмотра его казаки, по приказанию начальника отряда, обскакивали его кругом, чтоб не дать никому ускользнуть из деревни и известить о вашем движении инсургентов, a встречных забирали с собою. Когда встречался лес, то казаки обскакивали его, если он был не велик, или разъезжались по дорогам, охватывающим часть его, после осмотра они съезжались. В то время пехота поступала таким образом: вперед рассыпалась целая рота, a другая шла в резерве; на выстрелы должны были люди стягиваться. Еще прежде было им указано начальником отряда какого направления должно держаться. Для уравнения движения, подавались в цепи условные сигналы или знаки.

Для ориентировки в лесу у ротных командиров была трехверстная карта и компас. На открытой местности след шайки разыскивался по земле и траве.

На земле был виден след ног отчетливо, a трава бывала примята к стороне движения и на ней оставалась грязь от сапог, что особенно было ясно видно когда случалась роса. Часто мятежники, переходя дорогу, или выйдя на другой берег речки, шли пятясь (на оборот), но это скоро открывали, потому что каблук весь отпечатывался, a следа носка почти не было видно; иногда они подметали следы ветками или прогоняли по ним стадо коров.

Для биваков капитан Тимофеев выбирал усадьбы, мызы помещиков в деревни, но редко большие местечки, где ничтожное число наших солдат могло расплыться в громадном пространстве.

Перед тем, как ротам следовало остановиться на ночь, по дорогам, верст за 10-ть в стороны, высылались казачьи разъезды для сбора известий; a отряд располагался на ночлег: офицеры все в одном доме в середине расположения, a люди по хатам с назначением в каждой старшего и места сбора по тревоге. Вокруг бивака выставлялась цепь парных часовых, которые сменялись и поверялись патрулями из дежурной части, расположенной в центре деревни. Для наблюдения за порядком сторожевой службы наряжался офицер, который должен был указать место каждому посту и потом проверять их. Ночью высылались казачьи разъезды. Они должны были объезжать местность кругом цепи часовых версты за две или за полторы. Во все это время отряду пришлось только раз действовать против Нарбута, который, сформировав шайку, опять выступил с ней и 18-го апреля потерпел поражёние от полковника Вернера, причем остатки инсургентов наткнулись на отряд капитана Тимофеева и были окончательно уничтожены у начала Гродненской пущи.

Но Нарбут не был еще убит и благодаря энергии этого человека, уже к 20-м числам апреля, он явился во главе отборной и отлично вооруженной шайки.

22-го апреля по утру ваш отряд проходил местечко Заболоць, где обыватели шляхтичи смотрели на нас зверьми, от них разумеется сведений о шайке не получили. Лишь, только роты стали выходить из селения, как прискакал казачий разъезд, который, подпоив крестьянина, узнал, что Нарбут скрывается близ Дубичей у озера Поляс; по этому известию отряд быстро направился к озеру Полясам, куда прибыл в скором времени и расположился в Дубичах, которыя отделены от указанных лесов ревою Котрой. Для подтверждения известия о месте нахождения шайки, был послан на другой берег шляхтич, который перед этим насильно был взят в шайку, но бежал, явился к нам, и служил лазутчиком. - Посланный, воротившись, объявил, что действительно за рекой есть пикет повстанцев. Но ему не особенно доверяли.

Поэтому штабс-капитан Ренвальд, командир 1-й стрелковой роты, вызвался поверить это донесение. Сев в челнок и взяв с собой ружье и собаку, как будто бы собравшись на охоту, он приказал двум бывшим при нем гребцам, вооруженным тоже ружьями, ехать вниз по реке. Подъехав к тому месту, где по указанию шляхтича должна находиться шайка, этот офицер вышел из лодки и сталь осматривать противоположный берег, но видимому разыскивая дичь, и действительно вскоре увидел пикет мятежников. Составленные в сошки ружья с развешенным на нем бельем доказывали, что поляки не ожидали появления постороннего лица; по не смотря на это, Ренвальд был замечен часовым, который прицелился в него; но он увернулся, добежал до челнока и поплыл к отряду вниз по реке.

Узнав об этот, капитан Тимофеев приказал отряду выступить немедленно. В 5 часов по полудни были на скоро исправлены кладки через р. Котру, выходящую из озера Полясы, и роты переправились частью по ним, частью на челноках и пошли к тому месту, где Ренвальд видел неприятеля; но мятежники уже оставили свое прежнее расположение.

Павловцы направились по их следам и настигли шайку в болотистых местах к югу от озера Полясы. Капитан Тимофеев приказал рассыпать взвод стрелков в цепь, которая предводимая штабс-капитаном Ренвальдом, поручиками Шталем и Шеривалем, с криком ура кинулась вперед и отбросила мятежников с первой позиции за кустами. Желая притиснуть шайку к озеру и истребить ее, начальник отряда приказал командиру 2 роты штабс-капитану Лорис-Меликову выдвинуться вправо и охватить их левый фланг, рассыпав в цепь 1 взвод. Это распоряжение увенчалось успехом и мятежники начали отступать. На открытых местах, их цепь и резервы отходили чрезвычайно медленно, но подойдя к кустам, все они рассыпались и открывали усиленный огонь, но стрельба их не была действительна.

Штабс-капитан Ренвальд, желая показать мятежникам, как стреляют Павловцы, взял винтовку у раненного солдата, и прицелился в лежавшего за кочкой повстанца, который после выстрела остался в прежнем положении. Ренвальд думал, что промахнулся, выстрелил другой раз - тоже самое; когда он с цепью бросился вперед, то у инсургента оказалось две пули в голове.

Восемь раз отряд с криком ура под сильным огнем выбивал поляков из занимаемых позиций в предводимый всеми офицерами, без устали преследовал шайку, которая иногда сама, с криком ура, бросалась нам на встречу, - но тотчас осаживала назад.

Преследование продолжалось по кочковатым выше колена болотам, заросшим густой лозой в вообще по местности трудно проходимой. Поляки не имели обоза и потому несли все на себе.

Отступая по страшно пересеченной местности, они утомились и начали бросать мешки с вещами, свинец, самовары и даже сапоги, вообще все, что их обременяло.

Но они не теряли бодрости пока Нарбут, их начальник, был с ними.

Когда пуля попала ему в лопатку, то он еще шел, поддерживаемый своими приверженцами. Это привлекло сюда выстрелы вашей цепи и он, пробитый четырьмя пулями, пал мертвым.

Когда Нарбут упал, то пять человек молодежи из его шайки бросились спасти его тело, но израненные в схватке, попали в плен. С смертью Нарбута рушилась надежда не только людей, составлявших банду, во и всех мятежников Литвы. Преследование бежавших мятежников продолжалось до самой полночи и окончилось недалеко от деревни Дворчане. Не зная дороги, и не имея проводника, отряд с трудом собрал раненых и прибыл с пленными в 3 1/ 2 часам ночи в Дубичи.

Для облегчения участи раненых было сделано, что можно: доктор Мартенс употреблял все усилия чтоб сделать всем скорее и лучше перевязки; ваши офицеры отдали свое белье; снабдили их чаем, бульоном, роздали все свои припасы и насколько возможно облегчали их страдания.

Для сбора убитых, рано утром 23-го апреля, были направлены на место боя взвод стрелков и крестьяне деревни.

На место битвы приехали польки с закрытыми густыми вуалями лицами, для того, чтоб оказать помощь раненым полякам. Между ними были две сестры Нарбута; младшая увидев тело брата заплакала, но старшая пристыдила ее за это. Обе они просили выдать убитого, но просьба их была только тогда уважена, когда получено разрешение от губернатора.

При Нарбуте найдено знамя, которое имело вид хоругви, и много разных бумаг.

Между найденными бумагами одна была следующего содержания:

«Начальник. Из Вильно послав с Павловцами капитан Тимофеев. Берегись! Ему приказано достать тебя живого или мертвого». Также был найден и дневник этого начальника мятежников.

Шайка Нарбута была самая отборная по качеству из всех шаек Литвы. Она заключала в своих рядах исключительно цвет шляхетского населения; все инсургенты были вооружены штуцерами и двуствольными ружьями, из которых многие были работы Девима. Они были одеты в чамарки из серого польского сукна, a на стрелках были зеленые конфедератки.

У мятежников оказалось убитыми 86-ть человек, взятых и плен и раненых 14 человек; кроме знамени, взято много штуцеров, ружей, пистолетов, несколько пудов пороху, пуль, свинца, одежды, - шанцевых и медицинских инструментов и множество съестных припасов.

С нашей стороны потеря состоит из двух раненных рядовых: Михаила Лобачева и Алексея Софронова. Рана последнего была смертельна.

Все пленные, кроме конвоя, были постоянно окружены кучками солдат, из которых каждый считал почему-то своим долгом сказать какое-нибудь добродушное увещание «сургентам» - так наши солдаты называли мятежников. Послушаем один из их разговоров: Вот высокий, ефрейтор Сериков обращается к толстому, жирному пану, сидящему на обрубке дерева и внушительно говорит: «чего вы бунтуетесь, что вам нужно, деньги у вас есть, мызы есть; - смотри какое у тебя брюхо пан. Видно уж ты с жиру в сургенты пошел».

Другой, строгого вида, рядовой Бондарчук обращается к 14-тилетнему мальчику Иосифу Желеговскому, тоже взятому в плен, со словами: «ну, смотрите братцы, какой он воин, ведь он совсем мальчик».

Длинный и худощавый повстанец с энергичным лицом сердито посматривает на нашего увещателя, который, увидев его взгляды, и ему нашел слово: «Ох ты пан, пан, что ты на меня так сердито глядишь, вот сам-то ты какую кашу заварил, a что выиграл, чай тебя повесят».

Все это однако не мешало с участием относиться к просьбам пленных, особенно раненных, которые с должным прикрытием, вместе с пленными, были направлены на ст. Марцинканцы, под начальством подпоручика фон-Эндена, для отправки оттуда в Вильно. Часто конвойный солдатик подбегал к начальнику транспорта и просил остановить на минутку поезд, для того, чтоб перевернуть раненного инсургента на повозке, подстилка под которым сбилась в одну сторону тележки, от тряской дороги; другой бежит версты за 1,5-2, для того, чтоб достать напиться раненному, третий подкладывает под него мягкое свое имущество, для облегчения тряски. Сострадание с вашей стороны было всеобщее. Но иначе вели себя пленные поляки, относительно своих раненных: они садились в телеги к ним не обращая на просьбы никакого внимания и в заключение потихоньку поели все припасы, назначенные для страждущих.

По прибытии на станцию Марцинканцы, раненные были отправлены в Вильно, тогда как отряд остался еще для поисков у м. Новый Двор.

Капитан Тимофеев, приняв в соображение то обстоятельство, что отряд выполнил свое назначение, - истребил шайку Нарбута, - решился вернуться в Вильно.

Несмотря на трудность похода, за все время не было ни одного отсталого и ни одного больного и нравственное настроение духа отряда было отличное.

По прибытии в Вильно, отряд был встречен генерал-губернатором, генерал-адъютантом Назимовым, начальником дивизии генерал-адъютантом Бистромом и командиром полка Свиты Его Величества генерал-майором Вельяминовым при хоре музыки и в присутствии громадной толпы поляков, которые были поражены ужасом, узнав о разбитии и смерти знаменитого Нарбута. Губернатор расцеловал начальника отряда, благодарил офицеров и солдат за поход и молодецкие дела. Потом был отслужен благодарственный молебен.

Вскоре после дела, начальник отряда капитан Тимофеев по линии был произведен в полковники и отправлен с донесением о деле в Петербург. Здесь он имел счастье представиться Его Императорскому Величеству, при чем Государь Император сказал: «Благодарю за молодецкое дело, и назначаю тебя флигель-адъютантом. Владимир будет другою наградою за второе дело». - Потом Его Императорское Величество подал полковнику Тимофееву руку и сказал: «еще благодарю».

Вскоре после этого, полковник Тимофеев присутствовал при приеме Государем Императором генерала-от-инфантерии Муравьева, - назначенного губернатором в Литву. Его Императорское Величество, представив Тимофеева - Муравьеву, сказал: «Вот человек, который будет тебе полезен».

Другим чинам полка награды были следующие.

За дело 30-го марта:

Штабс-капитанам Ренвальду и Лорис-Меликову - Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом.

Св. Анны 4-й ст. с надписью за храбрость - поручикам: Шталю, Зубареву, подпоручикам: фон Эндену, Левману и Арбузову 2-му.

Георгиевские кресты 4-й степени: Фельдфебелю Ефремову, - унтер-офицерам: Фирсову, Любимову, Литвинову и рядовым: Молотилову и Бушмелеву.

За дело 22-го апреля:

Штабс-капитанам Ренвальду и Лорис-Меликову - Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом, Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом: поручикам Шталю, Зубареву, Левману, Шернвалю и подпоручику фон-Эндену.

Георгиевские кресты 4-й ст.: фельдфебелю Коровину, унтер-офицерам: Верещагину, Федорову, Лобачеву и рядовым - Петрову, Миронову, Серикову, Недоступу, Константинову, Палатову, Жукову и Бондарчуку.

ГЛАВА XLV.

[…]

6-я рота, под начальством капитана Владимирова, 20 мая выступила из Вильно и производила поиски на севере Лидского уезда. 2-го июня этот отряд в Рудниковском лесу сжег 3 лагеря при реке Весенче, у застенка Покернов. 4-го июня, у озера Козлова, рота настигла и уничтожила небольшую шайку мятежников, без потерь с нашей стороны. Число убитых инсургентов неизвестно, потому что безостановочное преследование происходило в таких болотах, в которых некоторые солдаты проваливались с головой и много стоило труда их вытаскивать. После дела рота воротилась в Вильно.

20-го мая, когда Рудниковский отряд прибыл в Олькеники, туда же приехал полковник Власов с приказом от генерала Муравьева, взять от отряда 2 роты с 35 казаками и очистить местность в окрестностях Эйшишек, Дубич, Заболоти и Радуни от мятежников. 4-я и 2-я стрелковая рота л.-гв. Павловского полка вошли в состав отряда, при 25 казаках. 21-го мая отряд выступил из Олькеник и до 26-го мая производил рекогносцировки, сначала по пограничным частям Гродненской губернии, потом в лесу гродненской пущи по обеим сторонам реви Котры до Збуры, но мятежников здесь не оказалось. Учреждение земских караулов входило в обязанности отряда.

Местность у Эйшишек, Заболоти, Начи, Дубич была исхожена отрядом вдоль и поперек; причем занятие этих местечек имело важное стратегическое значение, так как они находились на безлесном перешейке, разъединяющем леса гродненской пущи от больших лесов Виленского и Лидского уездов. 3-го июня было получено известие, что шайка Вислоуха и Любича от Весенче перешла к Пеленикам. Наш отряд двинулся на поиски, вместе с отрядом полковника Алхазова, и 5-го июня у Пощишек шайка Вислоуха была настигнута и обращена в бегство. Быстрое 4-х часовое преследование не дало возможности определить полной потери противника. В плен взято 6 чел., отбито знамя, иного оружия, у нас убит рядовой.

7-го июля 2 стрелковая рота отправлена в Олькеники для конвоирования пленных, a полковник Власов с 4-й ротой л.-гв. Павловского полка и ротой Ингерманландского полка пошел в Эйшишки, куда рано утром 8-го прибыла и 2-я стрелковая рота. Здесь получено известие, что на севере гродненской пущи появилась шайка Острога. Отряд, после полудня 8-го июня, выступил в Наче по знакомой дороге.

Встречное население старалось выказать свою преданность отряду выносили вино, съестные припасы, просили остановиться у них; говорили, что все люди братья, и даже в подтверждение этого целовались с солдатиками. 8-го мы ночевали в Наче. 9-го рано утром отряд прибыл в Дубичи, где даже ксендз рассказал, что шайка ходила по гродненской пуще и была близь Шуммы, куда 10-го и прибыл отряд. Здесь, после обстоятельного расспроса, отряду было указано

место, где находилась шайка. По прибытии туда войск, костры еще горели, и многие хозяйственные принадлежности, брошенные впопыхах, показывали, что шайка неожиданно и быстро покинула бивуак. - Мы шли по следу весь день 10-го, и половину дня 11-го. В это время отряд шел по следам почти что беспрерывно, останавливаясь чтоб сварить обед или вздохнуть часа на 3, на 4. В сутки отряд делал гораздо более 50 верст, не имея ни одного отсталого, несмотря на страшно утомительное движение. Когда 12-го в 11 часов отряд прибыл в Порадунь, то след шайки потерялся. Казаки поехали разыскивать его, a отряд стал готовить обед. Лишь только сели обедать, как прискакал казак с известием, что у мызы Дацишек след показался снова. Котлы вывернули, и роты пошли форсированным маршем. По прибытии на мызу, стали производить обыск. Её помещик прежде необыкновенно предупредительно и ласково встречал отряд, предупреждая малейшее желание и нужды солдат в офицеров. Солдаты его называли повстанчик. Теперь дело окончилось иначе: в одном из сараев нашли телегу с запасами, с крынками молока, - назначенными для инсургентов; кроме того казаки донесли, что за садом, на плотине, видно необыкновенно много следов, по которым и двинулся отряд. Подходя в лесу, тянувшемуся за плотиной, полковник Власов приказал рассыпаться 2-й стрелковой роте, a остальным идти в резерве. Вдруг посредине цепи раздался залп, отряд весь ринулся на выстрелы, началась перестрелка. Мятежники начали отступать. Большое количество бросаемых ими запасов, свидетельствовало, что шайка сильно утомлена. Отряд преследовал ее безостановочно до ночи, причем они потеряли весь обоз, много убитыми и раненными. Взятые в плен показали, что шайкой начальствовал Острога. У вас потери не было. - После дела отряд продолжал поиски, при чем главной его целью было учреждение сельских караулов.

Во второй половине июня роты воротились в Вильно,

Награды за дело были следующие:

Полковнику Власову - Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом.

Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом - капитану Юрьеву, Македонцеву и подпоручику Левману.

Св. Анны 4-й ст. с надписью за храбрость - поручику Бутовскому 1-му и подпоручику Троцкому 1-му.

Георгиевские кресты 4-й ст.: фельдфебелю Корнилову, унтер-офицеру Семенову и рядовым Баранову, Иванову, Кузьмину и Березову.

[…]

 
Top
[Home] [Maps] [Ziemia lidzka] [Наша Cлова] [Лідскі летапісец]
Web-master: Leon
© Pawet 1999-2009
PaWetCMS® by NOX