Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
Встретить попа-бельца - из рук вон плохо, черцеца - ну уж просто подавай, Бог, ноги!» - не станем притворяться, поговорку эту доводилось нам слышать-таки частенько, и мы каждый раз спешили посторониться и дать ей дорогу. В самом деле, зачем же распространять панику, тем более, что приведенная нами поговорка занимает такое видное место на той же самой табели, которая гласит, что встреча с зайцем недобрознаменательна, с волком - так вот уж получше и т. д., словом, на той же самой, на которой записаны и прочие глубокие изречения мудрости народной, если только можно ее признать народной, так как наш простой народ, хотя и больно боится примет, не причастен, однако ж, к настоящей панике и даже не знает порожденных ею афоризмов, отзывающихся таким взволнованным слогом.
Афоризмы эти пока еще раздаются только оттуда, откуда слышатся и такие благонамеренные возгласы и сожаления: о сословной замкнутости духовенства, о закоснелой отчужденности и оторванности его касты и т. п. Но что всего неожиданнее, если не со стороны благонамеренности этих возгласов, то, по крайней мере, со стороны вечных и непреложных законов логики - наконец, являются доводы, что вовсе не в интересах общества содействовать духовному сословию в том, чтобы оно имело открытый выход из однажды уже отмежеванной, заветной и прирожденной ему сферы [1] .
По давнему замечанию Марка-Аврелия, только возвышенные натуры и идиоты высказываются с самой беззастенчивой откровенностью. Так как пред нами, очевидно, первая из этих двух категорий, то осмеливаемся спросить: великодушно ли после того, как участь духовенства едва дождалась своей очереди и сделалась предметом высших соображений, предрешать вопрос внушениями обществу, что отделив из среды себя и выгородив одну касту для служения своим духовным пользам, оно будто сделало уже все от него зависящее, а там заботиться еще о каких-то сословных стремлениях касты и изыскивать для нее средства проникать по-прежнему в среду общества значило б только баловать касту, отвращать ее от прямой цели своего призвания.
Как будто призвание духовенства какое-то коллективное и обязательное для всех членов этого сословия! Как будто к которому-либо другому из общественных сословий или корпораций применяется с такою безусловною неумолимостью закон преемства и наследственности! Что же это, наконец, в самом деле? Неужели остатки ветхозаветного левитства? Да мы же не под законом. Неужели, может быть, еще древнейшая черта нашего индоарийского происхождения, напоминающая собою - Господи, прости и помилуй - какое-то бра- минство, непосредственно восходящее к Вишну своею родословной)!
Вот к каким неизбежным последствиям приводит a priori, с первого же шагу, мысль о каком-то сословном призвании духовенства.
Но такового "призвания нет, и быть не может.
Вот что, между прочим, преподает нам по этому предмету, общехристианское Богословие:
«Ходя же при мори Галилейстем, виде (Иисус) два брата, Симона глаголемаго Петра, и Андрея брата его, вметающа мрежи в море, беста бо рыбаря. Й глагола има: грядита по Мне, и сотворю вы ловца человеком.
Она же абие оставльша мрежи по Нем идоста.
И пришед оттуду, виде ина два брата, Иакова Зеведеева и Иоанна брата его, в корабли с Зеведеом отцем ею, завязующа мрежи своя, и воззва я. Она же абие оставльша корабль и отца своего, по Нем идоста» [2] .
«И преходя Иисус оттуду, виде человека седяща на мытнице, Матфея глаголема: и глагола ему: по Мне гряди. И восстав по Нем иде» [3] ,
«И приступлъ один книжник, рече Ему: Учителю: иду по Тебе, аможе аще идеши. Глагола ему Иисус, лиси язвины имут, и птицы небесныя гнезда: Сын же человеческий не имать, где главы подклонити.
Другий же от ученик Его рече Ему: Господи, повели ми прежде ити, и погребсти отца моего. Иисус aжe рече ему: гряди по Мне и остави мертвых погребсти своя мертвецы» [4] .
«И се един некий приступлъ рече Ему: учителю благий, что благо сотворю, да имам живот вечный; Рече ему Иисус: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим: и имети имаши сокровище на небеси: и гряди в след Мене. Слышав же юноша слово, отъиде скорбя: бе бо имея стяжания многа» [5] .
В этом неподражаемо-кратком евангельском рассказе содержится едва ли не вся суть христианского учения о благодати призвания. Оно очевидно не ограничивается одним каким-либо сословием. И Божественное наитие благодати от них уклоняется (как от книжника), в других встречает даже иногда и попускает отпор (в богатом юноше): «Иисус же рече учеником Своим: аминь глаголю вам, яко неудобь богатый внидет в Царствие Небесное». [6]
В словах этих так и слышится отцовский небесный вздох об упорстве и заблуждении сына. А мы, сторонние, равнодушные, безучастные судьи, не можем даже вознестись до этого спокойного воззрения: что каждая приневоленная услуга, по нравственной оценке, хуже явной неприязни, и что каждый открытый отказ нести подобную услугу, хотя бы он обуславливался самыми корыстными побуждениями, все-таки заслуживает и некоторой доли уважения - особенно, если самая решимость заявить и осуществить этот отказ не обходится без серьезных препятствий.
А препятствия существуют, и они немаловажны. Однако ж никто, без зазрения совести, не осмелился их назвать при том несправедливыми или произвольными. Наши церковные власти столь высоко ценят свободное служение алтарю, что никогда не встречают желающих оставить духовное сословие какими бы то ни было упреками, удерживаются даже в этом случае - нередко наперекор сердцу - от отцовских увещеваний и советов, из-за одного опасения, чтобы слова их не могли быть истолкованы в смысле какой-то насильной вербовки. Ежели в недавних еще так называемых очерках бурсы (вынесенных как будто из Дагомейского царства и нашедших себе"приют в некоторых светских журналах) рассказывалось в числе прочих ужасов и о разных чудовищных мероприятиях духовного начальства, к удержанию в своей среде мальконтентов, то заметим здесь только мимоходом: что даже в этих свирепых очерках, естественно ограниченных кругозор ром класса, в котором застигло мальконтента исключение, говорится лишь об училищных и семинарских начальниках - субальтернах, которые, разумеется, и по долгу родительской, лежащей на них, опеки, и по решительной неподготовке к светскому поприщу большей части кандидатов, обязаны же были всячески выставлять им на вид как необдуманность, так и последствия их намерений. Но те, от чьего решения зависит уже окончательная участь подобных просьб, т. е. архипастыри наши, должны при том руководствоваться еще другими соображениями. Не позабудем, что епархиальные начальники вместе с тем и ответственные распорядители доверяемых их опеке общественных средств благотворительности. И так, строго говоря, в вопросе об увольнении епархиальному архиерею нет даже места и простора к личным чувствам и какому-то великодушию. Ему предстоит охранять целость и неприкосновенность основного фонда, а потому в каждой просьбе - приносимой хотя б одним днем прежде, чем просителем окончено время выслуги - епархиальный архиерей не может отнестись иначе, как только отказом. Вопить здесь против каких-то притеснений и несправедливости и разражаться страшными диатрибами - столь же странно и неуместно, как восставать, например, против неумолимости какого-нибудь положительного закона. Ведь же и по другим ведомствам казеннокоштные воспитанники обязаны подобной и даже сравнительно со временем воспитания более продолжительной выслугой. Однако ж никому из них не приходит в голову протестовать и обвинять начальство, открывающее им дорогу и способ к жизни, в какой-то систематической несправедливости. Такою же болью страдает и жалоба, заявляемая духовными наставниками относительно того, что увольняющимся прежде положенного срока не засчитывается прослуженное время и что с них взыскивается сполна вся полученная ими за ученые степени уплата. Опять придирка к неповинным стражам закона. Самому же закону, уж конечно, не до одиночных расчетов, не до применений к таким бытовым случайностям, как, например, какой-нибудь заманчивый шанс, встречающийся кому-либо из духовных наставников. Попечительный закон, бесспорно, имел в виду общую пользу меньшей братии гг. духовных наставников и старался, с одной стороны, предотвратить то неудобство, чтобы среди курса не было даже временной остановки в уроках по личным соображениям наставников, с другой стороны, обращал внимание на единство и полноту самого преподавания, тогда только достигаемые, когда преподавание ведется по одному плану, одним и тем же лицом, постоянно обогащаемым новою опытностью и не развлекаемым в своем усердии ежедневной почти возможностью завоевать где-нибудь на стороне более выгодную позицию. Такие только, самим же законом и справедливостью указываемые, препятствия поставляет духовное начальство увольняемым. Где же тут какие-то притеснения, где нарушения прав авторов, пишущих все эти иеремиады? Они имели одно только право - просить о духовном сане, они от этого права отказались, и церковное начальство никогда не подумало ставить им самый этот отказ в вину или хотя бы только перечислять с горечью свои затраченные на их воспитание заботы и свои несбывшиеся надежды.
Святая церковь приемлет и поджидает только доброхотных деятелей, она встречает каждого из подобных деятелей, являющегося извне, с таким же любвеобильным сердцем, как и своих трудовых, из малолетства взлелеянных, питомцев.
Но отчего же столь редки эти вожделенные экстерны? Статья, вызвавшая нас, главным образом, на настоящие размышления, так отвечает на этот вопрос: «Сословное, устройство, придавая всем церковным должностям характер наследственного достояния, несомненно, убивает всякое чувство свободного призвания, и, отнимая, между тем, у всех других сословий возможность и даже желание вступить на духовное поприще, проводит, таким образом, резкую черту разделения между духовною и мирскою областью». Сколько тут неопределенного и несправедливого? Как будто есть на свете хоть одно мало-мальски образованное общество, в котором духовенство не имело бы отдельного сословного устройства? Как будто это устройство не современно даже образованию каждого общества? Как будто теократия не одна из самых первых и старинных форм исторических? Но к чему дальние наведения, когда сама за себя говорит действительность? Все наши высшие церковные должности далеко не наследственны; они требуют только, так сказать, наследственного высшего приготовления, которое нимало не может убивать, а напротив, должно бы, кажется, возбуждать и изощрять чувство свободного призвания. Наследственность низших духовных должностей допускает наша церковь не как принцип, а как необходимость - как неизбежный резерв. При том же, наследственность эта вовсе не безусловна, как о том свидетельствуют ежедневные почти уклонения: например, при вызовах и добровольной явке кандидатов из других епархий и при самом распределении к местам оканчивающих науки семинаристов, которым предоставляется в большей части случаев выбор имеющихся вакансий. Ежели епархиальное начальство, вместе с тем, желало бы по возможности согласить вопиющие нужды семейств и обеспечить участь беспомощных сирот, то подобная благотворительная опека, обусловливаемая самой бытовой обстановкой нашего духовенства и, во всяком случае, представляющая надежную и утешительную гарантию служителю церкви как семьянину, уж решительно не понятно, почему могла бы отнимать у всех других сословий возможность и даже желание вступить на духовное поприще! В самом деле, если очевидно отеческая забота о судьбе подвластных может быть истолкована в худую сторону и названа скорей препятствием, чем поощрением для мирян, желающих вступить в духовное сословие, то разве, по непосредственному логичному выводу, придти к тому заключению, что церковному начальству стоит только оставить на произвол общественной благотворительности сиротствующие духовные семейства, чтобы всего успешнее вызвать в среде «всех других сословий возможность и желание вступить на духовное поприще» [7] .
Совершенно с такой же идеальной - чтобы не сказать более - точки посматривает сочинитель статьи и на жизненную основу духовных училищ. Вот его слова: «Если бы благотворительное назначение было безусловно отделено от учебного и воспитательного при новой организации духовно-учебных заведений, то участие общества к вопросу о вспоможении духовенству в воспитании детей несомненно бы усилилось, уже по той простой и весьма понятной причине, что способы для оказания в этом отношении пособия могли бы тогда быть весьма разнообразны и соответствовать не только обстоятельствам, положению и намерениям самого нуждающегося в помощи семейства, но и тем или другим обстоятельствам самих благотворителей».
Казалось бы, вот и ясно; а между тем, этакая притча! Никак не дается уразумению. Прежде всего советуется церковному начальству отделить безусловно воспитательную часть от благотворительной, как будто бы в совмещении двух благотворительных целей и заключается тот существенный недостаток, которым страдает духовно-учебное воспитание, как будто это совмещение составляет не величайшую, глубоко обдуманную заслугу, а скорей вопиющую ошибку церковного управления! Словом, в видах экономии, следует начать разрушением здания, требующего некоторой перестройки. Логика разрушений, как известно, насколько категорическая, настолько и беззаботливая. И не подумано, и не досказано, на каком основании имеет быть сызнова воздвигнуто назначаемое в сломку строение «по той простой и весьма понятной причине». Ну и догадывайтесь! Куда как прекрасно! Распустите, мол, по домам, эти десятки тысяч, по крайней мере, причетнических детей, избавьте их и от вашей скудной науки, и от вашего мизерного содержания, да предоставьте их всецело и безусловно частной благотворительности, которой средства весьма разнообразны. Между тем, на следующей же странице прибавляется: «Уж никак нельзя утверждать того, чтобы общество и государство обязаны были делать самые напряженные усилия для того только, чтобы взять на свое безусловное попечение всех детей причетнических». Автор статьи настолько, по крайней мере, последователен, что сам же избавляет нас от необходимости серьезно рассматривать достоинство и состоятельность его предположения. Итак, можем благополучно уклониться от самой щекотливой стороны вопроса, т. е. удержаться от всяких обидных для общественной благотворительности размышлений и сомнений как вообще насчет благонадежности подобной гарантии, так и насчет случайных периодических ее колебаний. А ведь подобная своеобразность общественной доброй воли - как и всякой частной воли - является, всего вероятнее, именно в настоящем случае. Давно ли вопрос об улучшении быта духовенства встречен был столь единодушным общим сочувствием? И что же? Самое дело еще ни на шаг не подвинулось к своему осуществлению; и вот уж некоторыми общественными органами вопрос этот или отлагается до более благоприятного времени, как недовольно еще настоятельный, или даже признается вполне благополучно обстоящим in statu quo. Как тут не порадоваться, что он находится, благодаря Богу, на обсуждении в той высшей и спокойной сфере, куда не доходят волнения и колебания, присущие самой великодушной частной воле, и как не просить Бога, чтобы окончательное решение столь жизненной для духовенства задачи последовало в этой высшей сфере, чтобы ей (т. е. задаче) не было суждено, по крайней мере, в существенных пунктах, очутиться на милости земства, особенно на первых порах, когда оно вот еще столь робко, нерешительно, почти гадательно, на каждом шагу осматривает и испытывает под собою почву!
Между тем, и на самом духовенстве, несомненно, лежит обязанность не пассивно только прислушиваться к разным относящимся к нему толкам и отголоскам общественного мнения. Конечно, не препираться же пастырю со своими духовными чадами насчет высокости самой нормы, имеющей послужить к определению и обеспечению его быта. Но коль скоро открывается хоть малейшая возможность к облегчению жертв, неизбежно падающих на паству, самый долг деликатности повелевает пастырям первыми же и предусмотреть эту возможность и на нее указать. Так и в настоящем случае считаем своей обязанностью высказать мысль, на которую - откровенно в том сознаемся - именно навел нас рассматриваемый нами эксцентрический совет: о безусловном отделении в духовных училищах элемента воспитательного от благотворительного. Совет этот преподается с такой непритворной уверенностью в своей, прямо в глаза бросающейся, логичности (так-таки и говорится: «по той простой и весьма понятной причине»), что на первых порах заставил он нас, деревенских читателей, только смутиться, усомниться да призадуматься. Однако ж, чем долее мы вдумывались в самый предмет, тем решительнее становилось для нас непонятным: почему одно из двух благ могло бы являться лучше обоих вместе взятых. Тут ни погоня за двумя зайцами, ни le mieux est Vennemi du bien, ни другие подобные аксиомы не оказывались кстати и у места, так как духовным начальством .не преследуются одновременно две различные цели, а имеется в виду одна совместная, облапь роженная только сочетанием двух родственных отраслей благотворительности. Никто, конечно, не скажет, чтобы содержать бедное дитя, хотя бы довольно незатейливым образом, и наставлять, хотя бы не по самому новому методу, выходило на поверку хуже, чем оставить по одной которой- либо из этих двух статей вовсе без опеки и призрения. Если даже и раздавались когда-то подобные возгласы со стороны некоторых наших филантропов, очевидно, никогда не подвергавшихся огневому крещению нужды, то эти энергичные возгласы никак уж не могут быть заслушаны в настоящем положении дела, потому что никто же не думает защищать, скрывать или умалять действительные недостатки нынешнего устройства духовных училищ, а вопрос в том, как бы всего действительнее пособить горю. Впрочем, какие бы ни были недостатки нынешнего устройства - если уж угодно смотреть на одни только недостатки, - все же духовные училища и при теперешнем своем устройстве приносят, бесспорно, обществу несомненную услугу в том, что упражняют, более или менее плодотворно, десятки тысяч молодых пролетариев, которых рекомендуется развязать со школою, и безусловно сдать обществу на правах, старой памяти, странствовавшей и христарадничавшей бурсы. По счастию, в тех же самых недавних очерках бурсы, в которых столь ярко и рельефно освещаются малейшие дрязги и погрешности училищного управления, повествуется также [8] и о том, какие субъекты и какого именно полета поступают в бурсу, в особенности из среды причетнической...
Тут естественно уже пришла нам мысль, что кроме этой отрицательной услуги, оказываемой обществу уменьшением столь порядочной цифры малолетних пролетариев, ими же можно бы принести обществу и другую еще пользу положительную без всяких, притом, взаимных требований или каких бы то ни было обременительных условий. Не забегая вперед и не предрекая будущего преобразования духовных училищ, нам казалось бы, что можно и теперь находящиеся при них так называемые приходские и причетнические классы, (где они есть), а также и первый уездный, перевести в сельские приходские или народные училища с выдачей положенного на воспитанников казенного содержания непосредственно на руки самим же их родителям либо опекунам или в распоряжение местных церковных советов. Мерой этой достигалось бы разом столько многосторонних добрых результатов, что нам остается только перечислить здесь, по крайней мере, главнейшие из них в том порядке, в каком они представляются, так сказать, по очереди и сами собой. 1) Дети оставались бы под домашней кровлей в таком именно возрасте, в котором ничто не может заменить для них семейного ухода. 2) Положенное для них казенное содержание, скудное для училища, было бы более чем достаточным для деревни, так что из него, пожалуй, можно бы отделить даже кое-что в вознаграждение сельскому наставнику. 3) Подобными довольно уже подготовленными кандидатами сразу, так сказать, возвысились бы сельские училища как в нравственном уровне, так в объеме преподавания; особенно если предположить, что и местные священнослужители - которым, впрочем, предоставлялось бы на выбор отдавать и в Светские заведения своих детей - предпочли бы, большей частью, иметь их в домашней школе, на своих глазах. 4) Члены местных причтов сами же первые участвуя в складке на содержание наставника как собственным примером и внушением, так и чрез посредство церковных советов, всего действительнее влияли бы на прихожан, чтобы сельский наставник правильно и безостановочно получал определенное для него пособие, деньгами или в продуктах; таким образом, существование и обеспечение многих открытых уже училищ могло бы исподволь и постепенно перейти на местные средства; выдаваемые же от казны пособия послужили бы, по усмотрению учебного начальства, на открытие новых школ в более многолюдных приходах, на усиление и облегчение способов преподавания, на поощрение наставников и учащихся и т. п. 5) Духовенство, кроме других своих естественных побуждений, и родительски заинтересованное в деле процветания народных училищ, являлось бы по отношению к ним чем-то вроде присущего нравственного контроля, который, если бы почему-либо и не мог заменить собой беглых, от времени до времени наряжаемых ревизий, то во всяком случае, мог бы этим последним быть очень полезен, хотя бы только специальными относящимися к данной местности соображениями. 6) Церковное богослужение по селам было бы уже отныне обеспечено стройным хором, так как в нем участвовали бы постоянно самые опытные свои же доморощенные певчие, которые теперь почти круглый, год находятся вне дома. 7) Поступающие из сельских в духовные уездные училища кандидаты приносили бы с собой кроме сведений, требующихся программой, и некоторую уже школьную сноровку; причем, неспособным или неодобрительно аттестованным, отказывалось бы только в приеме, не подвергая их, с одной стороны, напрасному и обременительному для училища искусу, с другой стороны, роковым последствием исключения, из коих едва ли не самое печальное то, что у несовершеннолетних отнимается возможность и даже надежда исправления. 8) С отделением в духовно-уездных училищах первоначальных классов, обыкновенно самых многолюдных и наиболее озабочивающих училищное начальство как в педагогическом, так и в гигиеническом отношениях, естественно уменьшилось бы число младших преподавателей и надзирателей, и таким образом сам собою открылся бы готовый источник к увеличению оклада остальным и т. д.
Мы могли бы указать на несколько еще других не менее важных результатов, но боимся, что столь же легко могли бы как-нибудь увлечься и уклониться в сторону [9] . Притом же и приведенное нами пункты довольно, кажется, уважительны, если бы только нашей мысли суждено было выйти из той заколдованной области, в которой блуждают безвыходно pia desideria. Но мы далеки от подобной самоуверенности. Однако ж, по крайней мере, в пределах той скромной среды, в которой голос наш может быть заслышан, решаемся высказать наше убеждение, что самое раннее сближение и проектируемое нами школьное товарищество крестьянского и духовного сословия именно в настоящую пору как нельзя более желательно и современно. Да сельскому духовенству, по самому его назначению, не предстоит ни необходимости, ни даже возможности тяготеть к какой-либо другой среде, кроме той, в которой сосредотачиваются его прямые обязанности. Хоть среда эта все еще почти непроницаемо темна и подчас почти отталкивает от себя своим плачевном безобразием, ну да ведь и «не требуют здравии врача, но болящии». [10] Не забудем, что мы и по христианству, и по историческому образованию гораздо моложе других. А и в тех прославленных странах, где и училища, и сельские библиотеки имеются в каждом приходе, где поселяне в праздничные дни почитывают Библию и разные издательские книги, в будничные же. дни отдыхают от полевых работ за газетами и журналами - все эти отрадные порядки или процветают еще очень недавно, или вовсе не так радужно, как это представляется в восторженных рассказах и описаниях. Вот же, наконец, и у нас, благодаря святому и всесильному наитию свыше, то, что вчера еще могло казаться какой-то немыслимой и баснословной утопией, сегодня уже принимает на себя человеческий образ и живые разумные очертания, а в недальнем, может быть, завтра сделается нашей родной дорогой действительностью, которая будет для нас в сто раз пригоднее всех заморских идеалов. Приблизить это вожделенное время, старательно возделывая и подготовляя почву, чтобы для самих же себя облегчить и облагородить дальнейший на ней труд, зависит теперь уже, в доброй части, и от дружных, разумных, но главнейше - согретых любовью мероприятий духовенства.
И кому же, в самом деле, если не сельскому духовенству спешить первому навстречу этому, приближающемуся к весям, царствию Божию, которое в сонме неисчислимых благ приносит и пастырям, так сказать, не отъемлемое уже от них и не обуславливаемое никакими сторонними отношениями право самого почетного гражданства. Ежели сельское духовенство пользовалось несомненным и постоянным почетом своей доброй паствы даже в то время, когда, по вине обстоятельств, не всегда смело и могло возвысить голос в защиту угнетаемых, то теперь, для охранения в будущем чистоты характера взаимных отношений, в высшей степени желательно, чтобы отношения эти заранее и однажды навсегда были, с материальной стороны, определены властью и чтобы особа церковного пастыря не сопровождалась никакими другими атрибутами, кроме ходатая пред Богом, бескорыстного друга и просвещенного советника. Характер официальный и жалкая ежедневная зависимость в бытовом отношении - вот две главные причины, не без некоторого основания приписываемой духовенству его сословной отчужденности. Обе эти черты должны, как можно скорее, изгладиться и исчезнуть как в воззрениях паствы на своего пастыря, так и в жизненной обстановке этого последнего. Оставив его долее в настоящем, с одной стороны, двусмысленном, с другой - вымаливающем положении,, нечего и помышлять о каком бы то ни было скреплении нравственного союза с народом. Напротив, можно только ожидать, что и наш добрый набожный народ (по мере улучшения своего быта и более трудного умственного развития, со свойственной полуобразованности переимчивостью) готов будет, в свою очередь, соскучиться своей великодушной ролью доброхотного дателя и станет также, пожалуй, наделять невольных сборщиков этих мнимо-доброхотных подаяний, приметой недобрознаменателъности.
Если всего прискорбнее - даже бедняку-нищему - чувствовать себя постоянно предметом какого-то вынужденного и, так сказать, выстраданного участья, то каково целому сословью, предназначенному быть правдивым и неумолкаемым органом превечной истины, чувствовать себя лишенным необходимой для своего поприща полной свободы и независимости! Нельзя, по крайней мере, сказать о нашем замкнутом в безвыходном кругу духовенстве, чтобы оно чуждо было резигнации. К нему, давно-давно, идут слова великого поэта, что оно: «походит на того, кто, желая, стремится к тому, чего не имеет, но надеясь, успокаивается» [11].
[1] См. в №№ 50-51 «Дня» за 1865 г. статью под заглавием: «Точно ли скудость денежного содержания причиною плохого содержания духовно- учебных заведений». Мы решили не оставить без возражений настоящей статьи, тем более, что редакция «Дня», всегда столь внимательно и сочувственно относившаяся к вопиющим нуждам духовенства, на этот раз даже в выноске не запротестовала против воззрений безымянного автора.
[2] От Матфея IV, 18 - 22.
[3] От Матфея IX, 9.
[4] От Матфея VIII, 19- 23.
[5] От Матфея XIX, 16, 21 - 23.
[6] От Матфея XIX, 23.
[7] Остальную затем фразу: «Таким образом проводится резкая черта разделения между духовною и мирскою областью» - могли бы мы уже оставить без внимания, как одну только фразу, понадобившуюся, может быть, для крутости периода. Отметим здесь, однако ж, и эту фразу, потому что черта разделения, о которой говорится, если только провести ее правильно и беспристрастно, наверно, придется не в территории бедной касты, а скорей в пределах той области, которая все еще столь безучастно и свысока относится к своему духовному сословию.
[8] Например, хотя бы у Помяловского.
[9] Так, напр., с оставлением одного только 2-го отделения в уездных училищах уже само собой, как рукой подать, до мысли о слиянии с уездным училищем риторического отделения семинарии. От подобного слияния как уездные училища, так и сама семинария могли бы только выиграть во многих отношениях. Затем семинариям, как окончательным образовательным вертоградам нашего сельского духовенства, пора бы, может быть, позаимствоваться, в свою очередь, кое-чем от академической программы и пр. и пр. К несчастью, и область прожектерства тоже «земля велика и обильна» (так - по Лаврентьевскому списку летописи). Нам могут заметить еще, что все наши предположения ведут, по какой-то линии нисхождений, скорей к регрессу; чем к прогрессу. Не станем спорить из-за слов. Заметим только, со своей стороны, что всякий прогресс ненадежен и даже просто немыслим, доколе он не касается и не охватывает фундамента, т. е. самых масс. Вот отчего, по некоторым печальным теориям, Сизифов камень, качанье маятника, да прилив и отлив моря все еще представляются эмблемами нашего прогресса.
[10] От Луки V, 31
[11] Данте, «Рай», песнь XXIII. Перевод профессора Пинто.