Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
Конфликты на пограничье России и Речи Посполитой в середине XVIII Века. Взгляд из Петербурга
Из журнала «Arche». 2011, № 6. Перевод А.Е. ТарасаСередина XVIII века, период правления императрицы Елизаветы Петровны /1741-1761 гг./, был временем превращения Российской империи в полноценную участницу европейской системы международных отношений. Основные усилия тогдашней российской дипломатии были сосредоточены на решении именно этой задачи, но в то же время все большее внимание Петербурга привлекала Речь Посполитая.
Внутренне нестабильная, с постоянною опасностью междоусобных войн между магнатами, шляхетская республика при неблагоприятном развитии событий могла своим внутренним пожаром отрезать Россию от Европы и принудить ее опять, как в 1733-35 гг., оказывать военную помощь выгодным для Петербурга магнатам и «нужным» кандидатам на королевский трон Речи Посполитой.
Одним из важнейших вопросов в отношениях России и Речи Посполитой был пограничный. Кроме проблемы перехода с российской стороны на сторону Речи Посполитой отрядов украинских гайдамаков, у российских властей были также претензии к другим жителям Речи Посполитой, преимущественно к тем, которые жили на лесистом и болотистом пограничье со стороны ВКЛ. Обычным явлением были жалобы на грабежи российских подданных на брянских, псковских, смоленских, великолукских землях, которые совершались «воровскими людьми» с пограничных литовских владений. Россия через своих дипломатов в Дрездене и Варшаве (в Дрездене были российские посланники при королевском дворе Августа III, а в Варшаве - секретарь российского посольства с фактическими правами резидента) часто протестовала по этому поводу.
В начале 1751 г. у Петербурга появилось конкретное основание для обращения к польско-литовским властям с требованием выдать своих беглых подданных, что поляки и литвины обязывались делать согласно пятой статье Вечного мира 1686 г. В Псковской губернии был задержан один из таких «воров», который оказался беглым российским рекрутом. Он засвидетельствовал, что убежал на территорию Речи Посполитой и, придя во владения вдовы усмынского старосты, шляхтянки Э. Огинской, обратился к ней за разрешеним на жительство. Огинская заявила, что для этого он должен участвовать в разбоях на российской стороне. Все награбленное бывший рекрут и ему подобные относили в качестве платы к Огинской.
Об этом факте российские дипломаты сразу сообщили литовскому великому гетману князю Михалу-Казимиру Радзивиллу (1702-1762), и тот арестовал беглецов у Огинской. Однако помещица подала апелляцию. Дело затянулось, вдову поддержали ее родственники, влиятельные графы Огинские. В мае 1752 г. гетман Радзивилл извинялся перед секретарем российского посольства в Варшаве Яном Ржычевским за то, что не сумел удовлетворить российских претензий, так как в ВКЛ сразу пошли слухи, что он подкуплен Россией и вместе с ней стремится ограничить шляхетские вольности. Российский посланник в Дрездене Генрих Грос считал, что проблему беглецов можно решить только одним путем - «разрешить частным лицам самим вооруженной рукой разыскивать своих беглецов по примеру короля прусского, который использует это самое средство на силезских границах».
Как можно судить по изложенному делу, разбойниками были преимущественно российские крестьяне, бежавшие от своих помещиков. Они, как и староверы, которые уходили из России из-за религиозной политики правительства Елизаветы, жили на территории Речи Посполитой многотысячными слободами. Говорили, что российских беглецов в Речи Посполитой было около миллиона. Это не соответствует действительности, но в любом случае их было свыше ста тысяч.
Официальные претензии России к Речи Посполитой поднимались при каждом созыве сейма. Инструкции, полученные из Петербурга в 1752 г. посланником Г. Гросом, предписывали ему решить проблему нахождения на литовской стороне большого числа беглецов - российских подданных, и добиться прекращения нападений из-за границы на владения российских помещиков. Также он должен был поставить перед сеймом вопрос о запрете насильственного подчинения православных приходов униатам (как это часто происходило в то время в ВКЛ).
В российскую столицу все время приходили жалобы православного епископа Могилевского Иеронима Волчанского (занимал кафедру в 1742-1752 гг.), единолично противостоявшего двум католическим епископам - виленскому и жамойтскому, а также униатскому митрополиту полоцкому. В них сообщалось о фактах притеснения православных в ВКЛ (захваты монастырей и церквей католиками и униатами), а также во владениях некоторых магнатов, не обращавших никакого внимания на королевские указы.
Например, великий литовский маршалок (предводитель), борисовский староста граф Игнатий Огинский, не позволяя ремонтировать православную церковь в своем старостве, построил там униатскую церковь и насильно вынуждал крестьян посещать ее. Российские дипломаты в Дрездене и Варшаве сообщали об этом королевскому двору, а оттуда уже писали к самому Огинскому. Литовский маршалок отвечал королю, что православные этого прихода перешли в униатство добровольно, и он никого к тому не вынуждал. Другой магнат, князь Героним Флориан Радзивилл (1715-1760), великий литовский хоружий, на которого приходили такие же жалобы, в письме к Я. Ржычевскому вообще «напрямую декларировал, что он единоверным нашим (по выражению в рескрипте от имени Елизаветы. - М.А), что во владении его живут, всякую шкоду делать будет». Россия вынуждена была это терпеть, со своей стороны уговаривая графа Огинского, «что лучше и полезнее для него было бы, если бы он жидов, которые у него есть, приводил в закон христианский, а единоверных наших насилием к приятию унии не вынуждал бы».
Князю Г.Ф. Радзивиллу в ответ на его угрозы вежливо напоминали, что Петербург всегда ценил хорошие отношения с его родом.
Упомянутый выше сейм 1752 г. не состоялся, так как был сорван протестом одного шляхтича. Осенью 1754 г. должен был собраться новый сейм. Пока же Грос имел прежние инструкции для действий на сейме и подал властям Речи Посполитой соответствующую записку.
❖ ❖ ❖
Первой жалобой от имени императрицы Елизаветы в этой записке была проблема беглецов. Согласно с 3-й, 5-й и 24-й статьями Вечного мира 1686 г. польско-литовской стороне запрещалось их принимать, а согласно с 20-й статьей она была обязана передавать их российским властям, однако эти статьи не исполнялись. Предложения польско-литовской стороны выписывать паспорта российским помещикам, чтобы они сами возвращали своих беглецов, Россия оценивала как недостаточные, так как российская императрица не желала, чтобы ее подданные занимались самоуправством, «что, однако ж трудно отвратить было бы, когда б более умедлили сию жалобу достаточным образом пресечь», как было отмечено в скобках. Елизавета просила короля Речи Посполитой издать генеральный запрет своим подданным принимать российских беглецов.
Пограничные комиссии для разбора поданных жалоб, вопреки прежним договоренностям. не созывались, так как судьи и комиссары со стороны Речи Посполитой саботировали работу. Основной причиной этого саботажа являлось отсутствие платы за работ) на границе, поэтому российские власти просили польско-литовские выплатить комиссарам деньги или хотя бы определить, кто их вообще должен платить - вся Речь Посполитая. Великое Княжество Литовское или отдельные воеводства, а также проследить за выбором пограничных судей в тех литовских провинциях, где их вообще не было, а количество пограничных жалоб была особенно велико.
Другая жалоба опять касалась притеснения православных, которое происходило вопреки решениям и законам Речи Посполитой и условий Вечного мира 1686 г.
Также Россия обращала внимание на то, что для определения границы в 1753 г. из Киева был направлен полковник-фортификатор де Баскет, который составил карту пограничных земель. По этой карте Речь Посполитая незаконно владела более чем 800 кв. верстами земли. С учетом того, что власти Речи Посполитой тоже высказывали претензии ввиду занятия россиянами их территорий. Россия предлагала как можно скорее провести делимитацию границы и прекратить взаимные претензии.
На конференции с сановниками Речи Посполитой (коронным канцлером графом Яном Малаховским, литовским канцлером князем Михалом Чарторыйскпм и коронным подканцлером Михалом Водзицким) Грос обсудил упомянутые вопросы. Его собеседники признали справедливость жалоб относительно нахождения в своем государстве российских беглецов. Однако, как они утверждали, власти Речи Посполитой не имеют законных средств для возвращения этих беглецов в Россию, поэтому просят Петербург простить их, ибо попытки как-то повлиять на шляхту способны вызвать открытый бунт. При этом Чарторыйский отметил, что российский царь Петр I в 1708 г. вывел из Речи Посполитой множество жителей, и они до сего времени не возвращены. А если даже самодержавное государство не может этого обеспечить, то Речь Посполитая - тем более.
Для решения проблемы беглецов Чарторыйский предложил России сделать следующее: не преследовать раскольников; объявить амнистию беглецам; ввести жестокие наказания для беглецов, пойманных возле границы с целью запугивания других; создать для тех беглецов, которые вернутся назад, слободы и объявить им об освобождении от налогов на несколько лет; запретить российским пограничным солдатам пропускать людей на территорию Речи Посполитой без паспортов и ликвидировать взяточничество на пограничных заставах.
Относительно жалоб на притеснение православных официальные лица Речи Посполитой тоже признали правоту России, но ответили, что во всем виноват католический виленский епископ (им был Михал Зенкович), на которого они, опять же, повлиять никак не могут. Князь Чарторыйский добавил, что он поможет в судах православным монастырям по пяти делам, которые сейчас в производстве, и пусть православные ВКЛ впредь пишут свои жалобы ему как своему канцлеру.
Относительно разграничения земель канцлеры ответили, что это может сделать только сейм.
После устных объяснений канцлеры б октября 1754 г. вручили Гросу письменный ответ на российские претензии. Начинался он с жалоб на то, что в 1708 г. Петр I во время отступления от армии Карла XII увел с собой в Россию всех жителей сожженных русскими пограничных деревень ВКЛ. У этих подданных Речи Посполитой в России уже были внуки, а их поиск весьма затруднен, хотя чиновники Речи Посполитой и признавали, что Россия позволяла их искать. После, во время войны за польское наследство в 1735-36 гг., российские войска выводили с территории Речи Посполитой всех своих беглецов, а вместе с ними забрали множество местных подданных, состоявших с ними в родстве. Кроме того, подданные Речи Посполитой тоже убегают в Россию и живут там слободами, как и российские беглецы в Речи Посполитой. Наконец, по заявлению властей Речи Посполитой. именно на эти пустые после всех выводов земли и приходят российские беглецы, поэтому литовские землевладельцы отказываются их возвращать. Выполняя требование России, король издаст запрет на прием новых беглецов, и власти республики просят российскую сторону издать такой же запрет принимать новых литовских беглецов.
Следующий пункт был ответом на российские претензии относительно судьбы православных епархий Речи Посполитой. Канцлеры писали, что в 1686 г. России властями Речи Посполитой были переданы земли, на которых были многочисленные католические и униатские церкви, а теперь на этих землях их нет. Здесь же канцлеры единственный раз затронули конкретную российскую жалобу, сообщив, что отобранная ранее церковь в Могилёве возвращена православным.
Относительно делимитации границы польско-литовские чиновники ответили, что они тоже желают этого, так как и их подданные жалуются на многочисленные нарушения.
После рассмотрения польско-литовских претензий в Петербурге властям Речи Посполитой был направлен ответ. В нем Россия требовала возвращения всех беглецов, как это и было предусмотрено Вечным миром 1686 г., а не только тех, которые снова туда прибывали. Петербург признавал вывод пограничного населения ВКЛ во время войн, но отмечал, что не может быть никакого сравнения между военным временем и мирным, а только за последние 10 лет на землях Речи Посполитой оказались тысячи российских беглецов. В 1708 г. российские власти якобы не препятствовали возвращению выведенных войсками жителей ВКЛ. в 1735-36 гг. подданных Речи Посполитой из республики не выводили, а своих подданных вернули очень мало (кстати, М. Чарторыйский сам говорил, что выведенные в 1736 г. жители его Гомельского староства через 6 лет почти все вернулись назад).
Относительно претензий по поводу исчезновения католических и униатских церквей на территориях, отошедших к России, Петербург сослался на 9-ю статью Вечного мира 1686 г., который гарантировал униатам и католикам право свободного отправления обрядов своей веры только в собственных домах («и веры своей вольное употребление в домех своих вольно иметь»), поэтому католики и униаты не могут иметь в России своих церквей.
С остальными претензиями Россия соглашалась и высказывала желание урегулировать все вопросы с властями Речи Посполитой на основе взаимности.
В ноябре 1754 г. между Г. Гросом и властями шляхетской республики произошла еще одна беседа по поводу возвращения всех российских беглецов. Грос, увидев в проекте королевского универсала упоминание о том. что тех беглецов, которые уже живут в Речи Посполитой, можно оставить землевладельцам, заявил польско-литовским канцлерам свой протест, «чтобы они /канцлеры/ со временем, когда ее императорское величество, увидев, что все его, Гросовы, усилия напрасны и безуспешны, вынуждена будет силой забирать всех российских беглецов из Польши и Литвы» не могли бы утверждать, что российский посланник одобрил текст.
Эти слова вызвали раздражение канцлера Чарторыйского, который заявил, что, зная великодушие Елизаветы, он не боится того, что российские войска войдут в Польшу и выведут оттуда всех беглецов, но он, Чарторыйский, «и сей чужой сильной державы поступок предызбрал бы пред тем, что б он приказал разорение своих земляков». Чарторыйский заявил, что ему легче отказаться как от канцлерства, так и от своего пограничного Гомельского староства. чем подписать универсал о возвращении Речью Посполитой всех российских беглецов.
В итоге коронный канцлер Малаховский предложил компромисс - о выдаче всех беглецов будет сказано только в инструкции пограничным судам, не предназначенной для печати, а королевский универсал просто сошлется на эту инструкцию без упоминаний в своем тексте о высылке всех беглецов. С предложением согласились также фаворит Августа III первый министр Генрих Бруль и Михал Чарторыйский.
❖ ❖ ❖
Однако и такой универсал никаких не принес изменений в ситуацию с возвратом российских беглецов. Сейм 1754 г. тоже не состоялся, и Петербург решил самостоятельно навести порядок на границе, увеличив количество солдат на заставах. Заставы, увеличившись в своем числе, теперь приближались к самой границе.
Однако эти меры вызвали еще большие сложности в двусторонних отношениях. Суть проблемы заключалась в том, что граница между Россией и Речью Посполитой, установленная еще Андрусовским перемирием 1667 г. и подтвержденная Вечным миром 1686 г., фактически не существовала. Точнее, где-то она проходила, но где именно, никто сказать не мог. Власти России и Речи Посполитой в начале 50-х гг. XVIII века пытались наладить работу пограничных комиссаров, чтобы разрешить споры российских и литовских помещиков, но их первый съезд так и не состоялся, а делегации дружно возложили друг на друга вину за срыв переговоров и неприбытие в указанное время в назначенное место.
На примере документов архивного фонда Великолукской пограничной комиссии можно рассмотреть, как проходила работа пограничных комиссий и что этой работе мешало.
В марте 1750 г. «Пограничная с Польшей комиссия со стороны Великих Лук» разбирала жалобы на очередной разбой с литовской стороны, который происходил по привычному здесь сценарию: ночью «воровские люди» пришли в деревню на российской стороне, ограбили дома, избили несколько человек и ушли назад. По словам жертв нападения, среди разбойников были беглые крестьяне их же помещика. Об этом случае российские власти сообщили своему тогдашнему посланнику при саксонском дворе графу Герману-Карлу фон Кейзерлингу. чтобы он сделал соответствующее представление властям Речи Посполитой.
Для российской стороны большой удачей было бы получение конкретного обвиняемого в деле о разбоях с литовской стороны, если бы удалось арестовать одного из нападавших. В конце 1749 г. люди из-за литовского рубежа ограбили помещицу вдову Арбузову. Вскоре российским властям удалось задержать одного из грабителей - беглого российского солдата Фрола Тимофеева. Арестованный засвидетельствовал, что все награбленное в этот раз он и его подельщики отнесли пану Белковскому, причем сказали ему, чьи это вещи и что они взяты разбоем, а Белковский дал им за это ружье.
Получив конкретное основание для высказывания неудовольствия, российская комиссия обратилась с жалобой к литовскому пограничному комиссару Сипайло. Комиссар ответил на это, что он такой власти не имеет, чтобы ему «шляхтича судить», и сказал, что ждет приезда эмиссара короля Речи Посполитой Антония Храповицкого, который имеет соответствующие полномочия. Однако дальше дело заглохло, и россиянам опять пришлось писать комиссару Сипайло с надеждой на хорошие новости. Но эмиссар Храповицкий так и не приехал, более того, Сипайло сложил с себя полномочия пограничного комиссара. Впрочем, он все же высказал надежду на то, что Храповицкий точно приедет, так как его соотечественники сами имели причин) жаловаться - крестьяне российского помещика напали на дом одного местного шляхтича.
Однако Храповицкого все не было, и российская Коллегия иностранных дел направила в Великие Луки сообщение, что Храповицкий, назначенный по жалобам российского представителя в Варшаве Я. Ржычевского для возврата беглецов, находится где-то под Смоленском, где уже вернул в Россию 8 беглецов. Российскому пограничному комиссару в Великих Луках Андрею Елагину предписывалось связаться со смоленским вице-губернатором, который поддерживал связь с Храповицким. Позже (в 1751 г.) этот деятель направился за какими-то разрешениями к литовскому гетману Радзивиллу и стал жить где-то под Оршей.
Ответ от Елагина, видимо так и не был получен, из-за чего Коллегия иностранных дел направила ему два письма с приказом докладывать о своих действиях. Из Великолукской канцелярии 18 октября 1750 г. ответили в Петербург, что Елагина у них нет, ибо он уехал в свое имение, и попросили Коллегию назначить им другого комиссара.
Однако эта просьба пока удовлетворена не была, а Елагину направили рескрипт с приказом улучшить работ) и напоминанием, что он, как титулярный советник на службе, не вправе самовольно отлучаться.
Но в то же самое время неожиданно появился удобный повод - отставка по болезни псковского пограничного комиссара, на место которого 31 мая 1751 г. и было решено назначить А. Елагина, чье поместье как раз находилось в Псковском уезде. Кто сменил Елагина на его прежней должности, и сменил ли его вообще, выяснить по материалам Великолукской канцелярии не удалось.
Ситуация с сотрудниками канцелярий, ответственными за отношения с польско-литовскими официальными лицами, вообще была весьма далека от совершенства. Так, великолукская канцелярия сообщила, что специально присланный к ним в качестве переводчика с польского языка студент Киевской духовной академии Павел Громацкий не имеет никакого занятия, ибо на литовской стороне нет пограничного комиссара, поэтому студент живет на казенные деньги,ничего не делая.
Однако же из Коллегии иностранных дел ответили, что такое бывает, и Громацкий все равно должен ждать своей работы на месте. Правда, вскоре выяснилось, что зарплат) Грамацкому платили в Смоленской канцелярии, в которой его услуги были востребованы, поэтому переводчика предписали направить именно туда.
Как следует из документов, основной проблемой для комиссий было нежелание польско-литовских пограничных комиссаров исполнять свои обязанности (из-за упомянутой неясности с финансированием). Но к этом)' также добавлялось непонимание российскими местными чиновниками значимости подобной работы, которую хорошо сознавали
в Петербурге, а также обычная несогласованность действий чиновников.
❖ ❖ ❖
Поскольку пограничные конфликты нельзя было разрешить через совместные комиссии, не говоря уже о межправительственных соглашениях. Россия приступила к односторонним действиям, правда, опасаясь протестов с польско-литовской стороны.
Решение Петербурга «закрыть» границу, увеличив количество пограничных команд и придвинув заставы почти к самой границе, сразу встретило вполне логичные протесты соседей, притом как со стороны официальных лиц, гак и пограничных шляхтичей, что было значительно более ощутимо из-за неопределенности линии прохождения границы.
Факт строительства застав на самой границе литовский канцлер М. Чарторыйский воспринял как одностороннюю демаркацию с российской стороны, напоминая о необходимости согласованных действий (то есть соответствующего согласования работы с польско-литовским сеймом, при том, что сам канцлер, активный участник политической борьбы в Речи Посполитой, лично был инициатором срыва последнего сейма).
Некий шляхтич Каминский, проезжая возле двух российских застав, заявил российским драгунам, что они находятся на его земле, и потребовал переноса застав, «похваляясь, ежели де не снесутся, то велит раскопать». Местные жители действительно захватили несколько застав, а кроме того разбросали сделанные солдатами рогатки на второстепенных пограничных путях, которые должны были вынудить купцов провозить свои товары через таможни по главным «большакам».
Выяснилось, что огромное число пограничных жителей Речи Посполитой жило за счет контрабанды, грабежа и приема российских беглецов. Бобруйский староста Станислав Лопат заявил, что раньше он вывозил лес в Ригу, а теперь, поскольку российские таможни стали брать с него пошлину, он будет компенсировать потери, облагая пошлиной российских купцов. Ржычевскому в Варшаву был послан рескрипт, в котором объяснялось, что власти Речи Посполитой и раньше брали пошлину с российских купцов, а действия России являются лишь ответом на это. Самому Бобруйскому старосте секретарь российского посольства должен был объявить ответ Петербурга на его угрозы: «не безчувствытельно было здесь об оном услышать». Естественно, что столь невнятные меры вряд ли впечатлили Лопата.
Российские власти на спорных землях ставили на дорогах только рогатки, а на своей земле приказывали заваливать контрабандные пути лесом и копать рвы. Но и это не останавливало жителей ВКЛ: они, иногда отрядами в полтысячи человек, расчищали дороги и на российской территории. Более того, шляхтичи, с которыми никто не мог совладать, избивали и брали в плен российских солдат. Так, шляхтич К. Вищынский со своими людьми, избив российского сержанта и драгуна, угрожал повесить на границе российских пограничных комиссаров.
В июле же 1755 г. в Украине поляки под руководством какого-то Щенявского, трактомировского старосты, на одной из российских застав захватили в плен «будто в военное время» и увезли с собой в Ржищев унтер-офицера и 12 драгунов, продержав их там семь дней. (Следует напомнить, что по 7-й статье Вечного мира 1686 г. Трактомиров, Ржищев, Чигирин и ряд соседних с ними городов должны были быть «пустые», о чем тут же напомнила российская дипломатия, жалуясь в Варшаву и Дрезден на самоуправство Щенявского.) Кроме того, староста поставил на российском днепровском острове 10 виселиц. Российские власти впервые решили адекватно на все это ответить и послали отряд, чтобы он сломал эти виселицы. Киевскому вице-губернатору И.И. Костюрину было также предписано силою защищаться от подобных «возмутительных действий» со стороны Речи Посполитой. В Варшаве Ржычевскому надо было сообщить «кому надлежит» об этом происшествии, а также «представленние учинить с наисильнейшею жалобою».
Сам Ржычевский еще 3 июля писал о соотечественниках-шляхтичах, что они ведут себя с Россией «как теленок со львом», не видя опасности своих действий. Именно он посоветовал российским властям прикрывать строительство застав на границах вооруженными отрядами.
В конце того же месяца российский представитель в Варшаве сообщил, что шляхтичи польского Цехановского уезда, пограничного с Пруссией, избили прусского унтер-офицера, который направлялся в Польшу для вербовки добровольцев в армию Фридриха II. и отобрали у него казенные деньги. Прусский король безуспешно требовал от польских властей сатисфакции, а потом направил в Польшу отряд из 40 гусаров, которые схватили виновников, доставили их в Пруссию и, как слышал Ржычевский, один из этих шляхтичей был повешен. Прочитав это донесение, руководитель российской дипломатии, канцлер граф Алексей Бестужев-Рюмин (1693-1766) отметил на полях, что сообщение об этом инциденте «для ведома ее императорского величества выписать не бесполезно».
Ржычевский утверждал, что если Россия будет следовать примеру прусского короля, то это «более действия сделает, чем все здешние жалобы». Но посланник России в Саксонии Генрих Грос, в отличие от Ржычевского. хотя и признавал 19 (30) января 1756 г., что относительно пограничных жалоб «беспрестанные мои по тем делам старания почти совсем бесплотны», все же советовал своему правительству не идти по примеру Фридриха II, так как силовые действия российских войск в Польше вызовут вмешательство Османской империи, которая считает себя «протектором» /покровителем/ Речи Посполитой.
Проблему беглецов невозможно было решить еще и потому, что шляхта не желала их возвращать, а представители властей, канцлер литовский М. Чарторыйский и гетман литовский М. Радзивилл прямо говорили, что россиянам лучше самостоятельно искать беглецов, так как сами они не желают вызвать на себя гнев шляхты.
4 сентября 1755 г. в Петербурге манифестом императрицы Елизаветы Петровны была объявлена амнистия всем беглецам и дезертирам, которые до 1 января 1757 г. вернутся в Россию. Быстро выяснилось, что желающих вернуться совсем немного, а тех. кто на это решился, не отпускают местные помещики. Сам Чарторыйский тоже был втянут в пограничные споры, так как на границе были и его земли. Управитель его Гомельского староства Хялховский прогнал российских драгунов с двух застав и угрожал в следующий раз. если они опять там появятся, открыть по ним огонь. Чарторыйский объяснил, что линия застав отрезала у него две деревни, присоединив их к России, и обвинил российских
помещиков, которые указывают неточные границы владений.
❖ ❖ ❖
Споры относительно границ и нападения на российские заставы продолжались и после начала Семилетней войны. Заставы, вызвав уйму пограничных стычек между российскими солдатами и жителями Литвы, так и не смогли остановить ни разбоев на российской территории подданных короля Речи Посполитой, ни побегов российских крестьян в Литву. Например, 15 июля 1756 г. более сотни крестьян (вся деревня целиком) ушли на территорию Речи Посполитой от своего российского помещика полковника Каховского.
Семилетняя война, начавшаяся в августе 1756 г., не повлияла на ситуацию на пограничье России и Речи Посполитой. Однако же эта война сделала Варшаву местонахождением двора Августа III, изгнанного из его родовых владений в Саксонии прусскими войсками короля Фридриха II. Генрих Грос направился вслед за королем в Варшаву, где был Я. Ржычевский. При этом роль Речи Посполитой во внешней политике Петербурга резко возрастала - вдобавок к нерешенным проблемам двусторонних отношений появлялись новые - российская армия, идя воевать с Пруссией, не могла миновать литовско-польских территорий.
В связи с этим ранг российских представителей в Варшаве был повышен до ранга полномочного министра, несмотря на то, что причина, из-за которой в Варшаве отсутствовали российские полномочные представители, так и не была ликвидирована (Грос являлся чрезвычайным посланником в Саксонии, которая признала императорский титул российских государей, чего не сделала Речь Посполитая, не имея возможности поставить этот вопрос на сеймах, фактически не работавших). Помимо Гроса и Ржычевского. в Варшаву был направлен генерал-майор князь Михаил Волконский (племянник канцлера Алексея БестужеваРюмина и его родного брата и политического соперника обер-гофмаршала Михаила Бестужева-Рюмина).
Новый представитель России в Речи Посполитой получил инструкцию об основных проблемах взаимоотношений между двумя государствами.
Во-первых, это положение православных в Речи Посполитой. Ее власти, по условиям Вечного мира с Московией, обязались сохранять четыре православные епархии, из которых, однако, к середине XVIII века осталась только одна (Белорусская), а также несколько монастырей. Волконскому сообщили, что состояние действующих православных церквей и монастырей чрезвычайно сложное - католики и униаты иx закрывают, заставляя прихожан переходить в унию и не обращая внимания на королевские указы. В случае, если такие факты станут известны посланнику, ему приказывалось обязательно сообщать о них в Россию, так как императрица Елизавета всегда помогает православным, и кроме нее, защиты им ждать более нет откуда. Сам же посланник должен был настойчиво подавать жалобы относительно известных ему обид православных ко всем вельможам Речи Посполитой и самому королю.
Во-вторых, проблема пограничного размежевания. Эта проблема характеризовалась как одна из безнадежных - ее решение не зависело от короля, так как оставалась исключительно в ведении сейма, который уже долгие годы не функционировал. Впрочем, в России подозревали, что подобная ситуация выгодна самой польско-литовской стороне, ибо по подсчетам Петербурга, Речь Посполитая захватила 988 кв. верст российской земли [1].
В-третьих, посланнику предписывалось добиваться того, чтобы пограничные города правобережной Украины - Ржищев, Трактомиров, Канев. Чаркасы - согласно со статьями Вечного мира были освобождены от заселения беглыми российскими подданными, которых следовало отправить назад.
В это же время, снова односторонне и используя ранее высказанные предложения официальных лиц Речи Посполитой, Петербург попытался самостоятельно решать проблему возврата в Россию своих беглых подданных с пограничных литовских земель.
По согласованию с властями ВКЛ российский полковник Денис Панов, пограничный комиссар в Новгородской губернии, получил полномочия регулярно отправляться за пограничную черту и самостоятельно возвращать тех беглецов, каких он отыщет в местных деревнях. Это не было чем-то принципиально новым, так как российские офицеры отправлялись с той же целью в ВКЛ в 173536 гг., правда, особого успеха при этом не добились.
Такая ситуация повторилась и в этот раз: усилия полковника Панова по возврату беглецов ситуацию не изменили, а сам Панов еще в 1756 г. сообщал в Коллегию иностранных дел:
«...Из России в Польшу бесконечные побеги ничуть не прекращаются, но иногда еще более умножаются, и не только из дальних и из ближних к границе уездов, но и от самых деревень, где форпостные и резервные команды станции свои имеют, как воинские служащие, так и партикулярных помещиков люди, учиняя многие крамолы и кражи, в Польшу дезертируют».
Более того, теперь опасность угрожала уже и тем российским помещикам, которые выезжали возвращать своих беглецов. Так, в 1757 г. урядник поместий графа Огинского Михаа Вележинский захватил российского подпрапорщика Осипа Станиславского, который искал, имея соответствующие официальные разрешения, своих беглых крестьян. Более того, офицер был урядником избит, ограблен и брошен за решетку, вдобавок урядник развлекался демонстрацией на нем своих стрелковых навыков - заставлял прапорщика держать между пальцами монету, после чего выбивал ее пулей. В 1759 г. костюковичский управляющий Кублицкий арестовал четырех драгунов псковского полка, среди них и квартирмейстра, которые ездили в Речь Посполитую для возврата награбленных вещей помещицы Сомовой.
Те семьи беглых российских подданных, которые сами желали вернуться в Россию из Литвы, местные помещики не только не отпускали, но и насильственно возвращали уже с российских пограничных застав. Так. например, случилось в 1757 г., когда три семьи российских подданных, что ушли из Речи Посполитой, достигли российской заставы и там остановились. Их быстро догнали и увезли назад, ограбив при этом российского пандура и квартирмейстера.
Продолжались также нападения на заставы и разрушение пограничных знаков местными шляхтичами, которые даже не думали скрываться от россиян. Так, в декабре 1757 г. в Украине Чигиринский полковник Вигалковскнй со своими казаками напал на российские заставы и «несколько граничных знаков, землею насыпанных, разорил».
После неудачи миссии полковника Панова все время росли претензии России к властям Речи Посполитой по поводу нахождения на их территории беглых российских подданных. Никаких сдвигов в этом направлении не было, ситуация только ухудшалась. После больших потерь прусской армии в боях с союзниками по антипрусской коалиции прусский король Фридрих II стал ощущать недостаток в солдатах и начал вербовать их на землях Речи Посполитой среди российских беглецов. При этом согласия у самих рекрутов обычно не спрашивали - литовскому шляхтичу, на землях которого жили беглые россияне, достаточно было просто продать их прусскому вербовщику.
Слухи о вербовке доходили до России, но конкретные доказательства были получены только в начале 1759 г., когда в Россию добровольно вернулся беглый крестьянин Петр Лобанков, который поведал о прусских вербовщиках па территории ВКЛ. Примерно в это же время в Россию вернулись из ВКЛ трое раскольников, которые сообщили, что в околицах Витебска шляхтич Раткович насильно забирал российских беглецов на прусскую службу. В 1760 г. беглый рекрут Иван Зверев, который вернулся в Россию, засвидетельствовал, что в Полоцком воеводстве шляхта, и особенно шляхтич Жаба, продает российских беженцев в прусскую армию. Российские дипломаты потребовали от властей Речи Посполитой положить конец подобным вещам, но о реакции на это требование со стороны последних ничего неизвестно.
В любом случае, центральные власти Речи Посполитой сделать здесь ничего не могли, ибо они сами требовали от секретаря прусского посольства в Варшаве Гедеона Бенуа остановить «гвалты» прусских военных на территории Речи Посполитой и порчу местных денег, ибо пруссаки массово завозили сюда монеты с низким содержанием серебра (которые чеканили на захваченном в Саксонии монетном дворе Августа III), вывозя назад полноценные.
Правда, подделывали монеты и в самой Речи Посполитой. В ВКЛ беглый российский крестьянин Сидор Григорьев скупал серебро у других беженцев и делал из него российские рубли и польские талеры. Сообщая об этом факте новому российскому посланнику Федору Воейкову, сменившему Волконского и Гроса, Петербург предложил ему сообщить о фальшивомонетчике литовскому подскарбию Яну Флемингу (ответственному в Литве за финансы), чтобы тот задержал Григорьева и передал российским властям. Флеминг в ответ пообещал предпринять все возможные меры, чтобы поймать преступника.
Судя по документам, и в конце 50-х гг. ХУІІІ века наиболее серьезной претензией России к Речи Посполитой по-прежнему оставалась нерешенная проблема нападений с польско-литовской стороны на российские пограничные заставы. Но если раньше подобные случаи старательно расследовались российскими властями, а результаты и фамилии конкретных виновников доводились до ведома властей Речи Посполитой, то теперь российским дипломатам в Варшаве просто сообщали факты, что, например, по донесениям из Киевской губернии 200 жителей Речи Посполитой вошли на российскую территорию и сожгли пограничную заставу.
Те самые шляхтичи, на которых российские власти уже жаловались властям Речи Посполитой, будто бравируя этим совершали новые нападения, как, например, упомянутый ранее Вищинский, который опять ворвался в российские пределы со своими людьми. На этот раз. кроме привычных угроз, Внщинский и его люди разрушили построенный русскими мост, о чем и сообщалось в Варшаву 4 мая 1759 г.
Наконец в Петербурге опять решили начать односторонние действия, так как польско-литовские власти ничем не могли помочь россиянам. Посланнику в Варшаве Ф.М. Воейкову 6 августа 1759 г. был направлен подробный рескрипт, в котором утверждалась, что
«постоянные обиды и воровство от поляков... в здешнем крае настолько уже распространились. что некоторые из польских помещиков сами со многолюдством очевидно вооруженною рукою делают разбойное нападение на здешние пограничные земли и на основанные при них форпостные воинские команды, выжигают вконец ближайшие деревни и в них неслыханными грабежами, выводом скотины, похищением имущества, калечением людей и смертоубийствами делают неописуемый вред и опустошение, и еще тем не удовлетворяются, угрожают здешним границам такими же воровскими намерениями... таких наглых от поляков оскорблении не можем мы более терпеть».
Россия направила на территорию Речи Посполитой свою воинскую команду числом в 100 человек, чтобы поймать одного шляхтича, который разбойничал на российских территориях. Последнего предписывалось арестовать, доставить в Россию и посадить за решетку, где он должен был оставаться вплоть до времени полной компенсации потерь, причиненных им российским подданным. Воейкову приказывалось объяснять властям Речи Посполитой, что кроме таких действий, другого выхода у России нет. Угроза была исполнена, шляхтича Ивановского схватили и отвезли в Россию. Когда на такие действия русских посланнику Воейкову пожаловался коронный надворный маршалок Ежи Мнишек, российские власти отвечали, что, как они и предупреждали раньше, этот шляхтич не будет отпущен до того времени, пока не компенсирует нанесенных потерь.
Во время очередного нападения жителей Речи Посполитой на российскую деревню, которая в результате этого сгорела, удалось задержать нескольких нападавших, которых российские власти решили задержать у себя вплоть до времени компенсации ими потерь. Воейкову рескриптом от 14 августа 1759 г. приказывалось не только снова сообщить властям Речи Посполитой, что другого выхода у России нет, но и доложить в Петербург о реакции в Варшаве на такие сообщения.
Однако и подобные меры не могли остановить «предерзости» подданных Речи Посполитой. Более того, их поведение становилось все более смелым: группа вооруженных жителей Речи Посполитой напала на российскую резервную воинскую команд)', по характеристике российской стороны - «яко в военное время», во время чего были ранены четверо казаков и захвачены несколько ружей.
❖ ❖ ❖
15 сентября 1759 г. российское правительство впервые за годы правления Елизаветы Петровны решило систематизировать свои претензии к Речи Посполитой, составив «Краткое описание претензий, выставленных Россией Королевству Польскому» после заключения с ним мирного договора в 1686 г.», в дополнение к которому были помещены выписки из реляций российских дипломатов из Дрездена и Варшавы.
1-й пункт «Описания...» был посвящен нарушению властями Речи Посполитой 9-й статьи Вечного мира, согласно с которой Республика обязывалась сохранять 4 православные епархии и обеспечивать права православных. «Этот артикул поляками почти нарушен», так как в Речи Посполитой осталась только одна. Белорусская епархия, «но и та... от тамошнего римского закона, духовенства и шляхетства беспрестанно жестокие обиды терпит» - православных судят гражданским судом, избивают их, отбирают либо закрывают церкви, отбирают имущество. Относительно исполнения условий Вечного мира и возвращения отобранных церквей «с российской стороны во дворе и министерстве польском с очень давнего времени и поныне всякие старания прилагаются, только в этом никакого успеха нет».
Во втором пункте говорилось о 17-й статье Вечного мира, который предусматривал разграничение российской территории и земель Речи Посполитой. Делимитация до сего времени не была проведена, а на претензии россиян представители Речи Посполитой отвечали, что разграничение остается в исключительной компетенции сейма, который не может начать своей работы из-за постоянных его срывов шляхетским правом liberum veto. В связи с этим в 1753 г. Россия решила провести демаркацию односторонне, для чего из Киева был послан полковник фортификации де Баскет с поручением составить карты на местности и описать границу от Смоленской губернии до окрестностей Киева. После его возвращения оказалось, что Речь Посполитая владеет 988 кв. верстами российской земли, которая отошла к России по 3-й статье Вечного мира. Кроме того, и по давности владения эти территории «разным малороссийского Стародубского, Черниговского и Киевского полков обывателям принадлежат».
В 1754 и 1755 гг. российский Сенат принял решения все второстепенные дороги, которые шли через границу, заградить лесом, рогатками, перекопать их рвами и учредить здесь заставы и таможни.
«А заставы, которые были внутри здешней границы, вывести и основать в неспорных с поляками местах на самой границе», а в спорных - «вглубь границы, уступив до двух саженей».
Никто из представителей властей Речи Посполитой при сообщении об этом решении «не противоречил», но когда указанные меры были реализованы, то «всякие препятствия и нахальства беспрестанно чинятся» - как крестьяне, так и разные «военные люди» со стороны Речи Посполитой с ружьями, топорами, косами расчищают дороги, нападают на заставы, жгут их, как и российские пограничные деревни, уводят скотину, похищают российских людей. Все жалобы па это остаются напрасными.
3-й пункт кратко сообщал, что согласно с 7-й статьей Вечного мира пограничные города на польско-литовской стороне: Ржищев. Трактомиров. Чигирин, Канев должны были оставаться без населения вплоть до времени особого двустороннего соглашения относительно их. Однако все эти города заселены, причем основное их население составляют беглые российские подданные, которые оттуда совершают разбойные нападения на российскую территорию.
Следующий. 4-й пункт «Описания...», был посвящен 3-й, 5-й и 24-й статьям Вечного мира, по которым Речь Посполитая обязывалась никого с российских земель «на польскую сторону ни тайно, ни открыто не переводить, не подговаривать, не перенимать». Эти обязательства были давно нарушены, и на территории Речи Посполитой остаются «многие тысячи» российских беженцев, а жалобы на это «поныне напрасные». При этом больше всех упрямился М. Чарторыйский, заявляя, что от выдачи «могут произойти между шляхетностью замешательства». Тех же беженцев, которые желают вернуться, не пускают назад и даже устраивают «многолюдные погони до самой границы, а иногда и через ее».
5-й пункт касался Новой Сербии, территории на юге российской части Украины, где Петербург размещал сербских переселенцев - дескать, жители Речи Посполитой грабят и задерживают сербов и других переселенцев в Россию. По подсчетам начальника Новой Сербии генерала Ивана Хорвата, его подчиненные понесли от жителей Речи Посполитой убытки на 36.147 рублей 45 копеек.
Последний пункт рассматривал положение с пограничными комиссиями. Польские и литовские комиссары якобы не исполняют приказов своего короля и не появляются на совместных заседаниях пограничных комиссий, призывая российскую сторону подавать жалобы в суды Речи Посполитой. ибо они. комиссары, не имеют над шляхетством никакой власти.
❖ ❖ ❖
В 1760 г. сообщения о столкновениях жителей Речи Посполитой с пограничными российскими воинскими командами участились. Рескрипт от 3 января 1760 г. сообщал Воейкову сразу о нескольких случаях. Так, в районе Велижа пограничный разъезд в составе вахмистра и двух драгунов увидел на российской территории около 20 литовских жителей, которые рубили лес, и потребовал прекратить эту работу. Однако крестьяне не подчинились, а с топорами и пиками попытались напасть на солдат, вынужденных открыть огонь. Подхватив одного раненого, литовские жители убежали на свою территорию, угрожая убить солдат, если те им где-нибудь встретятся.
Российский поручик Трифонов, услышав стук топоров на российской стороне, отправил солдат, чтобы те выяснили, что происходит. Двое крестьян со стороны Литвы, увидев их, убежали на свою территорию. Оттуда к российской границе подошли уже 40 крестьян, которые кричали, что солдаты не имеют никакого права запрещать им рубить лес, который принадлежит российской помещице, раз ее люди им в этом не препятствуют. Жители ВКЛ угрожали, что если солдаты снова будут лезть в эти дела, то их «как в капусту порубим мелко».
Незадолго до этого в тех же местах жители ВКЛ напали на четырех российских крестьян, которые везли назад семью беглого крестьянина, избили их, отобрали беглецов, троих крестьян задержали у себя, а одного, связанного, отвезли к границе. Трифонов решил воспользоваться поводом и заодно потребовать от соседей, чтобы те не избивали россиян, которые, имея все разрешения, по поручению своих помещиков ищут на польско-литовской территории беглых.
Но в ответ на требования поручика жители ВКЛ ответили, что бить они собираются в том числе и тех, кто сейчас перед ними. Трифонов приказал своим солдатам прицелиться в этих крестьян, которые, бранясь, побежали от границы, кто - призывая солдат стрелять в них. спуская штаны и нагибаясь, кто - проклиная их словами: «чтобы прусская пуля вас не минула».
На этой же территории около десяти вооруженных человек из владений литовского великого маршалка графа Игнатия Огинского (ок. 1698-1775) захватили на дороге между заставами российского драгуна Андрея Мазура и успели уйти с ним на территорию Речи Посполитой до появления солдат с застав. Драгун но жалобам посланника в Варшаве Воейкова позже был возвращен, но из-за того, что его все время держали в цепях и колодках, российские власти решили узнать фамилии виновных в этом и потребовать для них наказания.
Иногда жители ВКЛ захватывали и трех-четырех российских солдат, которых десятки дней держали в плену. В Смоленской губернии на Сенковской заставе невельский наместник Корсак захватил и месяц держал в карцере троих солдат. 12 апреля 1760 г. Воейков сообщил в Петербург, что невельскпй арендатор епископ Л.И. Риакур дал ему ответ на жалобы относительно действий своего наместника Корсака. Раздраженный Воейков писал, что ответ епископа составлен по уже привычной для него схеме: не отвечая на российские жалобы, выставил много своих надуманных претензий, перечисленных со слов шляхтича. По мнению российского посланника, власти Речи Посполитой считают, что инциденты этими ответами вполне исчерпываются, «и думают, что польский шляхтич врать не способен». На полях этой реляции граф Михаил Воронцов, который в 1758 г. сменил на посту канцлера А.П. Бестужева-Рюмина, отметил, что относительно этого дела надо отписать в Военную коллегию, чтобы та послала солдат в Речь Посполитую с целью вывоза этого шляхтича в Россию.
Большинство нападений на российские земли совершались с земель, которыми владел младший из братьев Чарторыйских. Август, воевода русский. Ему Воейков и должен был сообщить о претензиях российской стороны. Отдельно Воейков должен был напомнить о том, что семья Чарторыйских всегда была другом России, а последняя и раньше Чарторыйским помогала, и теперь не оставляет их.
В конце января 1760 г. Воейкову сообщили о целом рейде неизвестных преступников. следы которых вели в Речь Посполитую. В нюне 1759 г. они напали на российскую заставу возле деревни Калыбель, огнем из ружей убили одного и ранили нескольких казаков, сожгли деревню, а потом напали на Вышковецкую таможню, где избили таможенных объездчиков, а заодно и нескольких пограничных российских жителей.
Судя по всему, эта таможня сумела наладить работу для прекращения контрабанды (преимущественно украинского табака), ибо нападения на ее служащих стали довольно распространенными - при этом случалось, что таможенников жители Речи Посполитой избивали вместе с местными россиянами. Характерно, что именно в это время литовский предводитель граф Огинский и минский комендант Юдицкий обратились с просьбой к российским властям, чтобы снова открыть ранее заваленные (для прекращения контрабанды) две дороги, которые вели из России в Польшу через их земли, с основанием там российской таможни - чтобы не везти все грузы через Добрянскую таможню. В Петербурге рассмотрели эту просьбу и ответили на нее отказом, так как никаких удобств от этого Россия не имела бы, о чем и сообщалось Воейкову 28 апреля 1760 г.
21 апреля 1760 г. жители ВКЛ ночью напали на одну из российских застав, бесшумно нейтратозовали часового, заткнув ему рот кляпом и избив, а других солдат закрыли посредством бревна в доме, ограбив их сумки с патронами и забрав 2 ружья. 2 кафтана и 3 шпаги. Когда солдаты сумели освободиться, то они по следам, что вели к деревне на литовской стороне, выследили нападавших.
Сами жители Речи Посполитой тоже высказывали претензии к российской стороне относительно ее граждан. По жалобам католического киевского епископа, гайдамаки, которые были российскими подданными, совершали набеги на его владения, используя потворство российских пограничных властей и имея своей базой территорию Новой Сербии. После подчеркнуто быстрого рассмотрения этой жалобы российские власти заявили, что гайдамаки являются подданными Речи Посполитой, а не России. Кроме того, часто бывает и так, что поляки маскируются под гайдамаков умышленно, для грабежа на российской стороне, поэтому усилить борьбу с гайдамаками следует самой Речи Посполитой, а Россия и так давно делает все возможное для прекращения их начетов. Позже пограничные власти сообщали, что под видом гайдамаков действуют также крымские татары и другие турецкие подданные, которые после набега скрываются в турецких владениях в Причерноморье.
То, что гайдамаки действовали с турецких территорий, подтверждали и власти Речи Посполитой. В начале ноября 1760 г. коронный канцлер граф Ян Малаховский говорил посланнику Воейкову, что, по его сведениям, гайдамаки приходят из владений крымского хана и туда же возвращаются после набегов. Малаховский сказал, что он будет писать туркам и татарам с требованием изгнания гайдамаков с их территорий. В Стамбуле саксонский резидент Гипш должен был помогать своему российскому коллеге Алексею Обрезкову делать представления об изгнании гайдамаков из владений турецкого султана.
Столь же быстро российские власти дали ответ на жалобу литовского польного гетмана Михала-Юзефа Масальского (ум. 1768) относительно того, что на его пограничную деревню напали россияне. Гетмана заверили, что россияне разберутся с теми, кто это сделал, но попросили уточнить обстоятельства.
В 1761 г. киевский епископ Каэтан Солтык жаловался Воейкову на то, что российский подданный Мартын Канпуренко с запорожцами напал на двор одного шляхтича и ограбил его. На сообщении Воейкова об этом есть карандашная пометка, сделанная либо канцлером Воронцовым, либо обер-секретарем Коллегии иностранных дел Иваном Пуговишниковым: написать Лопухину (скорее всего, Владимиру Ивановичу (1703-1797), киевскому обер-коменданту), чтобы он нашел подозреваемого и вывел его из Сечи под конвоем в Глухов.
В 1760 г. Воейков все же сообщил в Россию более оптимистические сведения: король разослал в пограничные районы универсалы с приказом прекратить нападения на российские территории и выслать назад всех российских беглецов, «а особенно воров и разбойников» (характерная оговорка, учитывая великое нежелание магнатов и шляхтичей возвращать всех беглецов). Когда, однако, россияне начали говорить об этом универсале литовским пограничным комиссарам, те ответили им, что они такого документа не получали.
При новом созыве сейма можно было бы снова поставить перед ним прежние нерешенные проблемы отношений Речи Посполитой и Российской империи, но в 1760 г. ситуация была уже другая. По сведениям Воейкова, послы от Великопольши (жители которой «намного более способствуют прусской стороне») намеревались поднять на нем вопрос о претензиях польской шляхты к российской армии, проходившей по их территории. Это и ранее раздражало Петербург. так как поляки имели претензии только к нему, а не к Берлину, хотя прусские солдаты в свое время захватили и вывезли из Польши князя .Александра Сулковского, однако даже по этому поводу «поляки депутации королю прусскому не только не посылали, но и посылать не собирались».
Отношения все более обострялись, и Россия, как более сильная, все чаще использовала войска для решения пограничных конфликтов. В январе 1761 г. российские власти решительно отклонили жалобы великого литовского гетмана князя М. Радзивилла и коронного надворного маршалка графа Е. Мнишека на самоуправство российских военныих на территории ВКЛ, когда российские пограничные команды в конце октября - начале ноября 1760 г. вошли на его территорию и насильно вывели оттуда в Россию семерых шляхтичей. Судя по текстам жалоб, в Мстиславльском воеводстве Речи Посполитой подчиненные российского полковника Лукошина захватили: смоленского чашника Шавинского с сыном (задержаны в пути), а также красновского старосту Людвика Чудовского вместе с женой и тещей (его двор был опустошен, а крестьяне выведены в Россию). В доме Чудовского были также захвачены его гости Юзеф и Александр Курковы, а также Федор Бобровский. Кроме того, в Россию был выведен стародубскнй ловчий Казимир Ходкевич. На поданные по этому поводу жалобы Петербург ответил, что упомянутые шляхтичи скрывали у себя российских беглецов, нагло нарушали королевские указы, и других способов повлиять на них не было.
«...и поэтому не может быть странным, что российские помещики... которые не видели к тому же надежды, от скорби и нетерпения наконец приняли меры с помощью форпостов, которые находятся на границах, к захвату тех польских шляхтичей, которые людьми их с домашним скарбом так несправедливо владеют и пользуются».
Шляхтичей решили держать до того времени, пока они не вернут всех беглецов (двоих из них. впрочем, отпустили сразу, как только выяснилось, что на их землях российских беглецов нет).
Эпизод интересен тем, что, несмотря на твердый отказ освободить шляхтичей, захваченных в их собственных владениях, российские власти все равно решили дистанцироваться от этих акций, выставив инициаторами силовых действий местных помещиков, которые якобы сами договорились с солдатами на заставах. В то же время трокский комендант граф Огинский жаловался, что российская воинская команда вывела из Бабиличского староства свыше 200 крестьян.
25 декабря 1761 г. российская императрица Елизавета Петровна умерла, и в этот же день российский трон занял император Петр III. Во время его короткого правления /25 декабря 1761 - 28 июня 1762 гг./ ситуация на пограничье России и Речи Посполитой не изменилась: продолжались прежние жалобы и претензии российской стороны.
При очередном нападении на российскую заставу прапорщик Грибоедов, который защищал его с шестью солдатами, не сумел удержать укрепление. Офицер был захвачен, избит и вывезен на территорию Речи Посполитой. Однако россияне все же заставили вернуть Грибоедова и добились обещания того, что виновники компенсируют потери. При этом российское правительство 31 января 1762 г. потребовало от посланника Воейкова, чтобы он обратился к королевскому двору Речи Посполитой с призывом наказать виновников нападения, так как «всем этим такой наглый и без какой-либо причины от польских жителей совершен поступок весьма чувствительный».
В марте 1762 г., опять же из-за отсутствия польско-литовских комиссаров, не собралась совместная пограничная комиссия на границе Смоленской губернии. Примерно в то же время в этой губернии местный помещик поручик Петр Энгельгардт задержал двух беглецов из ВКЛ и предложил обменять их на двух своих беглецов. Однако обмен не состоялся. Во время процедуры обмена представитель от Речи Посполитой по какой-то причине ударил саблей российского поручика Забелина и приказал своим людям стрелять. От их пуль погибли российский солдат на заставе и один из беглецов с территории ВКЛ, приведенных для обмена.
Россия снова заявляла властям Речи Посполитой, что «такие наезды, обиды и грабежи делаются, что уже нельзя более терпеть», но ничего, кроме слов, противопоставить этому так и не сумела.
❖ ❖ ❖
В таком состоянии приняла дела новая российская императрица Екатерина II, для которой была составлена «Краткая заметка, в каком состоянии были польские дела в отношении России при вступлении на трон императрицы Екатерины II». Проблемы по этому документу были те же, что и во время правления Елизаветы Петровны, связанные с нарушениями условий Вечного мира 1686 г.:
- передача в унию трех из четырех православных епархий, ущемление православных в единственной уцелевшей Белорусской епархии, безрезультатные жалобы российской стороны на ущемление прав единоверцев в ВКЛ:
- до сего времени не разграниченные территории между двумя государствами, так как, по заявлениям властей Речи Посполитой, это может сделать только сейм, который вообще не способен начать свою работу;
- в то же время попытки прикрыть российскую территорию заставами сталкиваются с активным противодействием литовских шляхтичей, которые просто хозяйничают на российской пограничной территории, нападая даже на пограничные заставы;
- пограничные города на территории Речи Посполитой. такие, как Ржищев. несмотря на условия мира, заселены преимущественно российскими беглецами.
- вообще российских беглецов в Речи Посполитой «великое число», а Речь Посполитая, нарушая условия Вечного мира, не возвращает их.
- единственным прорывом в последние годы правления Елизаветы стала следующая мера: «иногда за невыдачу и держание этих беглецов захватываются при границах в здешнюю сторону сами поляки из мелкой шляхты».
На момент прихода к власти в России императрицы Екатерины II в Петербурге уже были планы решения давней проблемы. Речь идет о решении Конференции при дворе, которая состояла из наиболее значительных государственных деятелей России и была созвана в 1756 г. Елизаветой Петровной для обсуждения вопросов войны с Пруссией.
Целью России в войне с Фридрихом II советники Елизаветы считали захват Прусского Королевства (так наз. Восточной Пруссии) и обмен его у Польши на Курляндию и на «округление границ» в Украине и Беларуси для прекращения пограничных жалоб.
С российской точки зрения это действительно было бы выходом - все остальные способы решения пограничных проблем Петербург уже использовал и ничего не добился. Нападения на российские владения продолжались как после официальных жалоб в Варшаве, так и после укрепления застав и даже после карательных акций российских войск на территории ВКЛ против отдельных шляхтичей в ответ на их действия. Проблема возвращения беглецов тоже не решалась - ни магнаты, ни шляхтичи их не выдавали, официальные власти не имели возможности повлиять на эту позицию, экспедиции российских военнослужащих и помещиков на смежную литовскую территорию для вывода беглецов не имели успеха и, кроме того, ставили под угрозу самих участников экспедиций. Манифесты с амнистией беглецам, желающим вернуться (сроки действия которых неоднократно продлялись), тоже не принесли результатов. Если даже кто-то из беглецов и хотел вернуться в Россию, то шляхтичи его просто не отпускали, либо насильно возвращали назад - даже с российских пограничных застав.
Россия твердо решила положить этому конец, ибо такое положение на границе было для нее чем-то вроде дырки в мешке, в которую уходили государственные богатства - деньги, товары, рабочие руки. Но, кроме экономических потерь, намного более чувствительным дня Российской империи был удар по ее репутации. Россия, которая амбициозным новичком вклинилась в европейскую систему международных отношений, стремилась стать в один ряд с основными государствами континента, определявшими его судьбу. После разгрома фельдмаршалом Петром Салтыковым прусской армии Фридриха II 1 (12) августа 1759 года при Кунерсдорфе. Россия, к неудовольствию почти всей Европы (о чем сохранилось много свидетельств в донесениях российских дипломатов), вообще стала рассматриваться как государство, которое по своей мощи уже превзошло другие великие государства.
И вот на этом фоне крупных успехов как дипломатии, так и армии, Петербург занимался расследованием бесчинств на собственной территории каких-то никому не известных шляхтичей из соседнего государства, освобождением из чужой страны своих избитых и униженных солдат и офицеров, захваченных на со своей земле, восстановлением сожженных и разграбленных пограничных застав, впустую требуя наказания виновников всего этого.
Только успешное окончание Семилетней войны могло разрубить этот узел - границу можно было провести так, как выгодно было России, при этом не обидев Польши и передав ей взамен части украинских и беларуских земель Пруссию с Кенигсбергом.
Польский историк Казимир Валишевский в начале XX века с восхищением писал об этом плане России. По его словам, речь шла о том, чтобы отдать Речи Посполитой Восточную Пруссию взамен части Украины. - то есть об осуществлении самой заветной мечты, которую мог лелеять в то время польский патриот. Вернуть уже раздробленной наследнице Пястов и Ягеллонов эту древнюю польскую землю, вернуть в обмен на те владения, что все равно должны были ускользнуть от Польши, настоящее владение морем вместе с полосой берега от Эльбинга до Мемеля в сто миль шириной; поставить ее снова на путь ее естественного развития, нанося при этом смертельный удар возросшей и угрожающей мощи прежнего вассала, - это было спасением Польши, защитой ее политического будущего от слишком очевидных опасностей, гарантией ее экономического расцвета, широко открытый горизонт для бесчисленных успехов!
Но Екатерина II, которая пришла к власти в России летом 1762 г., хотя и нуждалась в урегулировании пограничных проблем, уже не могла, как планировала раньше Елизавета, предложить польско-литовской стороне соответствующего обмена, и была способна действовать в отношении Варшавы только силой. К тому же ей приходилось считаться с планами других соседних государств (Австрии и Пруссии) относительно Речи Посполитой. Начиналась эпоха разделов.
Максим Анисимов, кандидат исторических наук
Комментарий редактора
Вот что значит «взгляд из Петербурга». Обратите внимание на то, как российский историк «ненавязчиво», но последовательно доказывает благородство и гуманизм властей Российской империи - государства рабовладельцев «в законе».
Он ни слова не говорит о причинах массового бегства крестьян из России в Литву (а бежали они от дикой эксплуатации и жестоких наказаний помещиков-рабовладельцев). К примеру, разве от хорошей жизни 15 июля 1756 г. вся деревня (более 100 человек) ушла на территорию ВКЛ от своего помещика полковника Каховского?!
Обходит молчанием тот факт, что в указанное время православные составляли в ВКЛ уже весьма незначительную часть населения.
Не вспоминает, что пограничные земли по всему периметру литовско-русской границы - это исконные земли Литвы (Беларуси), захваченные Московией в XV-XVI вв.
Не квалифицирует Андрусовский мир 1667 года как мир крайне несправедливый, подписать который Речи Посполитой пришлось только потому, что в результате «Потопа» у нее не было сил для освобождения всех территорий, захваченных ордами московского царя!
А условия «Вечного мира» 1686 года М. Антипов выставляет в своей статье как нечто раз и навсегда данное, ни в коем случае не подлежащее пересмотру. Такова принципиальная позиция всех российских державников что в прошлом, что в настоящем: если мы (Московия или Россия) что-то когда-то захватили, отныне это наше навсегда! На том стояла, стоит и будет стоять Москва до тех пор, пока Россия не развалится на куски точно так же, как развалился СССР.
[1] Максимум 45 х 22 км, в общем, совсем немного по сравнению с десятками тысяч квадратных верст, захваченных московским царем Алексеем Михайловичем во время «Потопа». - Прим. ред.