Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
Статья основана на тексте публичной лекции, прочитанной 1 декабря 2007 г. в Вильнюсском университете.
Дефиниция этнополитической структуры подразумевает выявление взаимосвязи между этнической территорией и политической организацией - самих этих этносов и всего государства. Но на самом деле за академическими определениями этнополитической структуры стоят как строгий фактологический анализ, так и эмоциональные историографические дискуссии.
Обращение же к теме этнополитической структуры ВКЛ стоит начать с использования историко-географического или, что лучше, историко-картографического метода. В этом смысле вопрос этнополитической структуры ВКЛ в историографии (в современном её понимании) имеет уже более чем столетнюю традицию.
Краткая история вопроса
Многокомпонентность ВКЛ была ясной для многих историков ХIX в. Профессор Киевского университета им. Св. Владимира Н. Дашкевич, который во многом полемизировал с В. Антоновичем [2], отмечал, что «и в первой половине ХIII в. не всегда имела место политическая разрозненность, а развивалось нечто вроде федерации, в которую входили Литва и Жмудь», а позже вошли и «русские земли» [3].
Российский историк Матвей Любавский был первым, кто поставил вопрос о значении терминов - названий разных регионов («областей») ВКЛ [4]. По его мнению ВКЛ («Литовско-Русское государство») образовалось в результате объединения «собственно Литовской земли», а также «русских земель». В числе последних М. Любавский выделил следующие территории:
1) которые попали под контроль Литвы ещё в ХIII в. и полностью слились с «Литовской землёй», ставши до XVI в. также частью «Литвы» (Верхнее Понеманье, т. н. «Чёрная Русь» от Гродно до Новогрудка, а также район Браслава);
2) которые тесно примыкали к «собственно Литовской земле» - «земля Берестейская, или Подляшье», «Литовское Полесье», «Литовская Русь в отдельном, частном смысле»;
3) политически обособленных (автономных) земель, которые имели привилегии («привилеи») на определённое самоуправление - Полоцкая, Витебская, Смоленская, Киевская, Волынская и др. земли.
Под «Литовской Руси в отдельном, частном смысле» М. Любавский понимал группу волостей по среднему Днепру, Березине и Сожу: Бобруйскую, Борисовскую, Кричевскую, Любошанскую, Минскую, Мстиславскую, Пропойскую, Речицкую, Свислочскую и некоторые другие. Вместе с «Литовской землёй», «Берестейской землёй» и «Литовским Полесьем» они входили в состав в Виленского и Троцкого воеводств XV - начала XVI вв. - Великого Княжества Литовского «в тесном смысле».
Говоря о подчинении Подвинской и Поднепровской Руси власти литовских князей, историк отмечал, что «западная Русь не только не теряла своего исторического наследия, но и передавало его господствующей земле, которая сама во многом устраивалась по образцу этой Руси» [5].
М. Любавский проследил процесс развития политической структуры ВКЛ, которое в конце XIV в. состояло из конгломерата земель и владений, объединённых благодаря верховной власти великого князя. Это государство являлось симбиозом нескольких политических организаций [6]. Выводы М. Любавского были значительным шагом вперёд в определении смысла названий различных областей и регионов ВКЛ по состоянию на первую четверть XVI в. Но к этой системы российского историка делались и замечания - относительно названий «Литовская Русь» и, особенно, «Чёрная Русь», на том основании, что это были внешние термины и они не использовались самими жителями этих регионов. Кроме того, М. Любавский не решил вопрос о принадлежности к «Руси» XVI в. Витебской и Полоцкой земель. Считается, что это было связано с ограниченным числом использованных историком источников [7].
Развивая традиции Киевской школы к структуре ВКЛ обратился ученик В. Антоновича, белорусский историк Митрофан Довнар-Запольский, который рассматривал эволюцию государства в категориях феодальной собственности и феодализации государства. ВКЛ, по мысли исследователя, представляло собой федерацию, в которую с «русской» стороны входили удельные княжения и земли. Если «Литовское княжество» в узком смысле этого слова (Аукштайтия и «приросшие» к ней земли Чёрной Руси), великие князья литовские считали своей вотчиной, то с другими частями государства установились договорённые отношения. И в отношениями с этими разными частями ВКЛ существовала заметная разница в политике монарха. «Политика по отношению к землям однообразнее и устойчивее, чем к княжениям». Это объясняется тем, что «вольные общины» (т. е. Полоцк, Витебск, Смоленск, Киев, а также Жемайтия) заключают в себе больше элементов государственных, чем вотчинных [8].
В Петербурге существовали свои давние традиции изучения ВКЛ. А. Пресняков рассматривал зарождение государственности ВКЛ на широком истории Восточной Европы: «Западной Руси готовилась судьба пойти материалом на строение нового политического здания - Великого княжества Литовского, войти в состав «земли Литовской» в тесном смысле слова, центральной области государства, к которой другие области русские примкнули как аннексы» [9].
Взгляды М. Любавского на соотношение «Литвы» и «Руси» в ВКЛ были полностью восприняты польским историком С. Кутшебой [10]. Однако О. Халецкий дал свою интерпретацию понимания «Руси» ВКЛ. Он считал, что вся территория Виленского и Трокского воеводств до административной реформы 1565-1566 гг., включая и Поднепровские и Подвинские волости, считалась современниками «Литвой», а под «Русью» или «Русью Литовской» понимались только автономные земли (Полоцк, Витебск, Киев, Волынь и т. д. - «аннексы»), «федеративный» статус которых определялся великокняжескими привилегиями [11]. Соотношение «Руси» М. Любавского и О. Халецкого была проиллюстрирована на карте, приведённой в публикации В. Насевича и М. Спиридонава [12] (см. Карту 1). Интерпретация Халецкого предопределялась прежде всего набором источников, на которые он опирался, преимущественно законодательных актов, практически игнорируя многочисленные случаи употребления терминов «Русь» и «Литва» в менее «статусных» документах как публичного, так и частного характера - хозяйственных, судебных, дневников, частной переписки и т. д. [13] К примеру, владения Скиргайло, оговорившему себе право сохранить православное вероисповедание при заключении Кревской унии, в конце его жизни, в 1393-1396 гг., когда ему при содействии Ягайло Витовта удалось завоевать Витебск, Киев, Овруч, Житомир, как раз и составляли «Русь», в отличие от «Литвы», где после Островского соглашения 1392 г. правил Витовт [14].
В дальнейшем в историографии установился как бы консенсус относительно содержания терминов «Русь» и «Литва», хоть к самой проблематике этнополитической структуры так или иначе обращались многие исследователи, занимавшиеся историей ВКЛ. Инициативу тут проявили польские историки и языковеды. Речь шла именно о восточной этнической границе литовцев в эпоху Средневековья [15]. Согласно этим разработкам, в древнерусские времена эта граница проходила примерно по линии: оз. Освейское - Дисна - Плиса - Будслав - Заславль - Рубежевичи - Деревная - Белица - Слоним - Волковыск. К ХІV ст. она передвинулась с левого на правый берег Нёмана и проходила примерно параллельно руслу этой реки - т. н. "линия Сафаревича" (граница концентрации поселений с названиями на -ишки) [16].
«Литва» и «Русь»: новейшая белорусская историография
В новейшей белорусской историографии (с конца 1980-х годов) вопрос об этнополитической природе ВКЛ вошёл в число канона тем национальной истории (определение Райнера Линднера) [17]. В задачи этого историографического обзора не входит анализ концепций возникновения Великого Княжества Литовского. Но так как эти работы имеют непосредственное отношение и к нашей тематике, концептуальные положения подобных исследований необходимо отметить.
Как дискуссионную эту тему заявил Микола Ермалович. Строго говоря, основные тезисы своей концепции Ермалович сформулировал ещё в 1968 г., когда завершил работу над книгой "Па слядах аднаго мiфа" («По следам одного мифа»), которая длительное время распространялась в виде самиздата под законспирированным названием «Сто старонак» («Сто страниц») [18] и впервые легальна была опубликована в 1989 г. [19]
М. Ермалович локализировал «летописную Литву» на территории Верхнего Понеманья между Полоцкой, Турово-Пинской и Новогородской землями и вместе с ними являлась одной из исторических земель Беларуси [20] (см. также карту Ермаловича с местоположением Древней Литвы) [21]. В дальнейшем, в XVI в., по Ермаловичю, название Литва распространилось на всю территорию современной Республики Беларусь и восток Литовской Республики. Большая часть территории Литовской Республики определялась как Жамойць (Жемайтия) - шире историко-этнографических границ собственно Жемайтии. Определение Русь было закреплено за той частью территории Украины, которая входила в состав ВКЛ [22].
Концепция Ермаловича [23] вызвала живую реакцию в Беларуси и за её границами - появились критики [24] и, одновременно, эпигоны. Эта концепция активно проникла в историко-публицистическую и популярную литературу (Владимир Арлов [25], Витовт Чаропка [26]).
В плане определения места «Литвы» и «Жмуди» к взглядам Ермаловича весьма близок белорусский эмигрантский историк Павел Урбан. «Жмудь» Урбана - это так же понятие значительно более широкое, чем историко-этнографический регион Жемайтия. Важная задача Урбана - разграничить «литвинов» и «жмудинов». В рамках этой программы находится утверждение историка, что «от 1579 года в изданиях, которые… выходят в Кёнигсберге, жмудинский язык начинает называться литовским» [27]. Уже в новейший период в Беларуси была опубликована новая работа Урбана. В книге «К вопросу этнической принадлежности древних литвинов» автор сформулировал следующий тезис: «Аукштайтия была отдельной землёй и никогда не отождествлялась с собственно Литвой» [28]. Расширенный вариант (в первую очередь через включение приложений) этой книги под названием «Древние литвины» был опубликован через 7 лет [29]. Используя свою интерпретацию ономастического материала, Урбан, как и раньше, стремился обосновать свою главную мысль о славянском происхождении племени Литва. В этом взгляды Урбана были более радикальны, чем даже у Ермаловича, который безусловно признавал балтское происхождение древних литовцев.
Неожиданно взгляды Урбана поддержал гомельский лингвист и историк Александр Рогалев. Говоря о Верхнем Понеманьи как о регионе, где в середине XIII в. возобладали центростремительные тенденции, исследователь выделяет и те территории, которые станут "яблоком раздора" сначала ВКЛ и Червоной (Галицкой) Руси, а затем ВКЛ и Московии. "На этих, "переходных", землях сохранится реликтовый древнерусский суперэтнос, инертный, аморфный, безынициативный, консервативный, но коварный своим непостоянством и неопределённостью в политических симпатиях" [30]. Рогалев считает, что остатки этого древнерусского суперэтноса на протяжении XIV-XV вв. вошли в состав русской, украинской и белоруской народностей. И в силу того, что каждая из этих народностей вбирала в себя в Верхнем Поднепровье, Посожье, в Припятском и Чернигово-Сумском Полесье (всё это - очень архаичные зоны в историческом, этнографическом и лингвистическом отношении) остатки древнерусского суперэтноса, чёткие языковые границы между названными народностями не обозначились. Как видим, гомельский исследователь активно использует понятийный аппарат Льва Гумилёва [31].
В вопросе локализации «исторической» Литвы Рогалев солидаризуется с Ермаловичем [32]. К XIV в., по мнению Рогалева, на современной белорусской территории явственно различаются два основных этнонима - «литвины» и «русины». И далее следует следующая констатация: «Литвины - это представители нового восточнославянского этноса, русины - это обобщённое наименование восточнославянских субэтносов и этнографических групп в границах былой Древней Руси» [33]. В собирательном наименовании «литва», «Литва» сочеталось два значения: собственно этническое и территориально-географическое. По мнению Рогалева, второе из этих значений являлось более устойчивым. На практике это означало, что соответствующее собирательное наименование в территориально-географическом его понимании закреплялось за той или иной территорией. «Вот почему Верхнее Понеманье называлось Литвой и до возникновения белорусов, и в новое время, вплоть до XIX-XX вв.; вот почему и государство, которое неизбежно оформил возникший этнос, называлось Великим княжеством Литовским» [34]. Похоже, Рогалев всё же не решил поставленную перед собой задачу объяснения перехода названия с балтского на славянское население.
Александр Кравцевич настаивает на изначально биэтничном наполнении хоронима «Литва» (Lithuania Propria). По мнению этого белорусского историка историческое ядро ВКЛ - Верхнее и Среднее Понеманье, - представляло собой межэтническую контактную зону, заселённую смешанным балто-славянским населением. И далее: «Создание нового государства не остановило процесс балто-славянского взаимодействия и не изменило его характера» [35]. Как раз в этом А. Кравцевич видит причину того, почему правящая династия ВКЛ хоть и имела балтское происхождение, тем не менее, по его мнению, не пыталась остановить процесс ассимиляции балтов восточными славянами, а, наоборот, способствовала ему, принявши восточнославянскую систему государственной организации и древнебелорусский язык в качестве государственного. Базовы вывод Кравцевича следующий - ВКЛ с самого начала было биэтническим балто-восточнославянским государством с доминированием восточнославянского элемента [36]. Следует отметить, что когда последний вывод (о доминировании) приложить к политической истории ВКЛ середине ХIII-XIV вв., то он явно не срабатывает.
Своё видение названий средневековых регионов Беларуси эпохи ВКЛ ещё в 1991 г. предложил этнограф Михаил Пилипенко. Он указывал, что региональным названием жителей Центральной части Беларуси в ранний период существования белорусского этноса и в последующее за ним время был многозначный термин «литвины», а сама территория центрального региона нередко называлась «Литвой» [37]. В этнографическом отношении этот регион характеризуется наличием элементов и черт как северного (или северо-восточного), так и южного (или юго-западного) комплексов традиционной белорусской культуры, переплетением этих элементов и черт, их синтезом, бытованием их переходных форм [38]. М. Пилипенко назвал ряд факторов, которые повлияли, по его мнению, на распространение название «Литва» на Центральную часть Беларуси. Это, в том числе, и близость региона к этнической Литве, занимавшей территорию между Невяжею и Вилией. А термин «литвины» является славянской формой этнического названия литовцев [39]. В Центральном же регионе по сравнению с Припятским и Двинско-Днепровким рядом с восточнославянским населением проживала большая группа людей балтского (литовского) происхождения. Затем большая часть этого населения была ассимилирована и, несомненно, повлияла на своеобразие название жителей этого региона и на своеобразие их культуры.
На фоне подобных обобщающих работ, авторы которых поставили перед собой задачи создания целых концепций этно- и нациогенеза, позитивистски направленной выглядят разработки Вячеслава Насевича и Михаила Спиридонова, одна из статей которых написана в соавторстве. Эти работы касаются в первую очередь локализации регионов «Русь» и «Литва». Подобный большой фактический материал был собран М. Спиридоновым во время подготовки его исследования «Закрепощение крестьянства Беларуси» [40]. Дело в том, что М. Спиридонов соcтавил картотеку населённых пунктов ВКЛ XVI в. с атрибутами административно-территориальной принадлежности, собственности и др. На рубеже ХХ и XXI вв. эта картотека стала основой для создания карт административно-территориального деления ВКЛ (в первую очередь после административно-судебной реформы 1565-1566 гг.). В сотрудничестве с В. Насевичем Спиридонов [41] провёл анализ разнообразных опубликованных и неопубликованных источников (главным образом XVI в.) - официальных государственных и частных актов: завещаний, заявлений-жалоб, инвентарей, инструкций, приказов, листов (залоговых, продажных, судебных и т. д.), сеймовых ухвал, «Уставы на волоки» 1557 г., Пописа войска ВКЛ 1567 г. и др. В результате к «Руси» в узком значении было отнесено 122 населённых пункта (см. Карту 3), которые занимают исключительно восточную часть Беларуси. Особенно часто «руские» дворы и сёла локализируются в верховьях Березины (Днепровской) и в северной части Оршанского повета - именно там находилось много магнатских и шляхетских вотчин, собственники которых одновременно владели имениями в других регионах ВКЛ [42]. В этом смысле полоцким и витебским боярам не было большой необходимости определять свои имения как «руские», так как они и так находились в исторической Руси. Вот этот направленный фокус позволяет понять принцип указания региональной принадлежности топонимического объекта - как уточнение местонахождения в противовес к другим имениям, находящимся в традиционно понимаемой «Литве». Но в акцентуации внимания к этому подходу есть и рискованная сторона - из проблемного поля анализа практически полностью выпадает Украина. Таким образом, по мнению авторов, контекстуально Русь встречается в источниках наравне с другими регионами ВКЛ - вместе с Литвой, Жмудью, Волынью, Киевщиной, Подляшьем, Подольем, Полесьем [43]. Думается, что авторы в своих рассуждениях пошли вслед за неверной археографической практикой. Как известно, в текстах XVI в. редко встречаются знаки пунктуации и часто их значение отличалось от современного. Исследователям надо быть очень осторожным в проставлении таких знаков. Вот как воспроизводится в соответствии с изданием начала ХХ в. цитата из послания Сигизмунда Августа 1569 г. своим воеводам и наместникам о том, что крымский хан «умыслил земли наши Руские, Подольские, Киевские и Волынские воевати» [44]. В приведенной форме, когда после обозначения «руские» проставляется запятая, то действительно может создаться впечатление, что украинские территории отделяются от региона Русь. Вместе с тем, именно украинские «руские» земли были в первую очередь объектом нападений крымских татар. Скорее всего определение «руские» в данном документе как раз и относится к украинским регионам.
Но в плане разграничения регионов «Литва» и «Русь» на территории ВКЛ наблюдения авторов весьма ценные. Ещё в середине XVI в. граница между «Литвой» и «Русью» проходила по западной границе Полоцкой земли и далее в окрестностях Логойска и Минска. И если в конце XIV в. «Литовская земля» ещё не охватывала район Минска, то в XVI в. этот воеводский центр уже относился к «Литве». По наблюдениям М. Спиридонова в XVI в. к "Литве" относились поветы: Виленский, Вилькомирский, Ковенский, Трокский, Упицкий, Браславский, Волковысский, Городенский, Лидский, практический целые Ошмянский и Слонимский, большая часть Новогородского и западная часть Минского [45]. Насевич и Спиридонов высказали мнение, что поглощение «Литвой» части Минщины связано, возможно, с распространением на ней новой системы обложения («литовской службы») [46]. Таким образом, одним из основных признаков размежевания, по состоянию на середину XVI в., была преобладающая система повинностей зависимых крестьян. В "Литве" это преимущественно барщина, на "Руси" - традиционно натуральная и денежная дань, с середины XVI в. частично приобретавшая форму чинша), что особенно красноречиво проявляется при анализе земельной собственности феодалов, имевших земельные владения как в "литовской", так и в "русской" частях ВКЛ.
И главный вывод исследователей: граница между "Русью" и "Литвой" не совпадала ни с этнической (в современном понимании), ни с административной границей (воеводств и поветов). "Русь" ВКЛ охватывала только часть территории, населённую "рускими" - наследниками населения Киевской Руси. Жители Верхнего Понеманья, Побужья, бассейна Припяти также исповедовали православье, говорили на "руской мове" (варианты старобелорусского языка), но эти земли назывались "Литвой", "Подляшьем", "Полесьем". По административному делению ВКЛ в дореформенный период (да 1565 г.) «Русь» охватывала так же некоторые «федеративные» земли (с начала XVI в. - воеводства) - Полоцкую и Витебскую, а так же восточную часть Виленского воеводства, в том числе и Борисовскую волость, которая непосредственно управлялась воеводой. «Русь» включала и волости, которые со времён Ольгерда и Кейстута имели двойное подчинение Вильни и Трокам [47]: Бобруйскую, Любошанскую, Свислочскую. Новое административно-территориальное деление (от 1565-1566 гг.) так же не соответствовало границам «Руси», поделённой, по мнениею Насевича и Спиридонова, между Полоцким, Витебским (с Оршанским поветом), Мстиславским воеводствами, Речицким и Мозырскими поветами [48]. Западная окраина «Руси» попадала в Менский и Новогрудский поветы. Кроме того, авторы категорично не согласны с М. Пилипенко, что в XVI в. термин «Белая Русь» определял всю этническую территорию белорусов [49].
Свои разработки В. Насевич обобщил в статьях для энциклопедии "Вялікае Княства Літоўскае". Исследователь отмечает, что XIV-XVI вв. название «Литва» имело значение политонима и использовалось для обозначения всего государства, подвластного правящей династии Гедиминовичей-Ягайловичей. Ареал бытования названия в этом смысле совпадает с государственными границами и изменялся в соответствии с их изменениями, безотносительно их этнического состава. Но параллельно существовало региональное значение названия «Литва» (т. е. хороним), которое отличало её от Жмуди и от «Руси» [50]. Происхождение значения «Литвы» в качестве хоронима можно объяснить двояким образом. С одной стороны, это были территории, которые прочно входили в состав ВКЛ с момента образования государства, в отличии от других земель, которые либо были присоединены позже, либо временно выходили из под власти литовских князей (Полотчина, Жмудь). Но Насевич не исключает, что «Литва» дополнительно ассоциировалась с территорией дисперстного расселения балтов, даже в виде небольших анклавов. Одновременно в Трокском и Виленском поветах (в меньшей степени в Вилькомирском) источники фиксируют значительную долю восточнославянского населения. В таком случае, заключает Насевич, «Литва» приблизительно соответствует территории, на которой происходил балто-славянский синтез (ассимиляционные процессы) [51]. В отличии от «Литвы» название «Русь» приобретает характер метаэтнонима (общее название нескольких этносов, которые начали формироваться). Название «Русь» использовалось так же как региональное - применительно к Восточной Беларуси [52].
Белорусский историк из Польши Олег Латышонок, происходящий из Подляшья - этого осколка ВКЛ в Польше, изучающий источники белорусской национальной идеи, отмечает, что на переломе XVI-XVII вв. жители ВКЛ выделяли следующие регионы: Жмудь, Литва (Вильно, Новогрудок, Минск), Русь (от Полоцка на севере до Любеча на юге), Полесье (Пинск, Мозырь, Овруч), Подлясье (Берестье, Дорогичин, Бельск), Киевщина (Украина), Волынь, Подолье, Подгорье. Кроме того, в географических представлениях жителей Поднепровья сохранялся рудимент древнего деления на «Верх» и «Низ» [53]. Всё же это видение О. Латышонка делении ВКЛ вызывает вопросы - к концу XVI в. и украинские территории, и Подляшье были инкорпорированы в состав Короны Польской.
Новейшая концепция Алеся Белого привносит в понимание терминов «Литва» и «Русь» социокультурные и цивилизационные составляющие [54]. Историк считает, что по данным имеющихся источников и исследований, «политическая Литва» середины XVI в., которую можно также назвать «коллективным доменом политического народа Литвы», являясь неоднородной в этническом и конфессиональном отношении (существенная доля православного русинского населения на юге и востоке), предстаёт существенно отличной от «Руси» в следующих правовых и социальных аспектах [55]:
- здесь значительно более развито частное землевладение, старинные волости в значительной мере подверглись разрушению;
- подавляющее большинство частых земельных владений принадлежит привилегированному сословию - «политическому народу Литвы», шляхте католического вероисповедания, почти целиком литовского этнического происхождения (среди мелких землевладельцев доля «политического народа» ниже, и ещё ниже - среди феодально-зависимого населения, что объясняет различия между этнической и политической границами «Литвы»);
- отличается система повинностей феодально-зависимого населения, по крайней мере, после проведения аграрной реформы 1550-х гг. (в «Литве» это преимущественно барщина, на "Руси" - традиционно натуральная и денежная дань, позднее также чинш) и, возможно, обычное право, регулирующее жизнь крестьянских общин;
- на всей территории «политической Литвы» интенсивно развивается сеть католических парафий (приходов), включая и периферийные районы с преобладанием православного населения, в то время как в соседней «Руси» костёлы основываются крайне редко и только в крупнейших городах, где имелись экстерриториальные общины католиков;
- цивилизационное преобладание католицизма облегчает рецепцию западноевропейских правовых норм, прежде всего - магдебургского права в городах и местечках «Литвы», которое в «Руси» распространяется только в нескольких крупных городах;
- во многих городах «Литвы» имеются легально оформленные еврейские общины;
- на данной территории ни правительство, ни подданные не апеллируют к принципам русской «старины»;
- вся территория «Литвы» свободна от любых формальных обязательств по отношению к Орде и Московскому государству.
Эти достаточно резкие отличия «Литвы» от «Руси», которые не подвергались сомнению вплоть до начала Ливонской войны, в ходе которой выявилась острая угроза утраты Руси в пользу Московского государства, заставившая правительство ВКЛ, а затем Речи Посполитой отказаться от политики соблюдения русской «старины», и перейти к динамичному распространению перечисленных принципов устройства общества на всю территорию ВКЛ, что в целом и было достигнуто к концу XVII в. В этом смысле можно говорить, что всё ВКЛ к концу существования государства стало «Литвой» (хотя смысл этого понятия претерпел существенное изменение по сравнению с XIII-XVI вв.), основным выражением чего стало поглощение «политическим народом Литвы» православной русинской шляхты, не выдвинувшей никакой альтернативной программы, кроме рефлекторного сохранения «старины».
А. Белы отмечает, что именно за регионом «Русь» ВКЛ позднее, начиная с 1580-х годов, а реально с начала XVII в., закрепился хороним «Белая Русь» [56].
«Литва» и «Русь»: этническое наполнение терминов
Но кроме историко-географического, социального и политического определения и разграничения «Литвы» и «Руси» в белорусской историографии был сформулирован вопрос об отношении этих двух компонентов к этнической истории белорусов. Как отмечает О. Латышонок, то, что термин «Литва» был не только названием государства или региона, но также этнической группы и в этом смысле относится к предком современных литовцев, не будило сомнений всех исследователей - кроме белорусских [57].
Этнологи Игорь Чаквин и Павел Терешкович отмечают, что название «Литва» с одной стороны было политонимом, с другой стороны - экзоэтнонимом (внешним этнонимом) со стороны россиян, украинцев и поляков, и это название распространялось на всех жителей ВКЛ, прежде всего на литовцев и белорусов [58].
В свою очередь Георгий Галенчанка критически оценивает мнение о «литвинах» как о эндоэтнониме белорусов из так называемой «исторической Литвы» или западных земель Беларуси. Исследователь отмечает, что в источниках XIV-XVI вв. можно найти по крайней мере восемь значений термина «Литва», среди которых наиболее распространёнными были четыре:
1. государственно-политическая принадлежности литовцев, белорусов, украинцев и представителей других этносов, населяющих ВКЛ;
2. жителей западной части ВКЛ, в XVI в. охватывающей воеводства Виленское и Троцкое;
3. «собственно литовский этнос» (преимущественно на территории Аукштайтии);
4. литовский этнос в более широких границах, в том числе балтов Подляшья и западных земель Беларуси.
По мнению Галенчанки, политоним или территориально-политическое определение белорусов как «литвинов» в тот период не переросло в эндоэтноним. Эндоэтнонимом предков современных белорусов и украинцев в XIV-XVI вв., а в определённой степени и позже, был термин «Русь» («люди руские», «русины»). «Русь» как понятие историко-территориальное в границах ВКЛ относилось к территории на восток от Минска, в то время как эндоэтноним этот термин распространялся на весь белорусский (и восточнославянский!) этнос, в том числе на Подляшье. Беларусский историк считает, что до эпохи Реформации главные этносы и этнические группы ВКЛ в основном сохраняли свою монорелигиозную структуру, причём «руской» верой было православие. В результате реформации и Брестской унии в кругах белорусской и украинской интеллигенции, образованных шляхты и мещанства укоренились новые представления, содержащие в большей степени «этнодифференцирующие» компоненты - происхождение, «кровь», язык [59].
К несколько иным выводам пришёл Вячеслав Насевич. По его мнению, в XVI в. термин «Русь» имело два значения. С одной стороны это был суперэтноним, общее название всех народов, которые возникли на территории Киевской Руси. Как и украинцы, предки современных белорусов назывались «рускими», «русинами» не потому, что отождествлялись с жителями Московской Руси, но потому, что считались потомками и наследниками Руси IX-XIII вв. Термин «русины» имел кроме того значение религиозное - православие было «руской» верой. С другой стороны, понятие «Русь», так же как «Литва» и «Полесье», было субэтнонимом - названием одной из частей этничной территории белорусов. Эта «Русь» распологалась над Двиной и Днепром на восток от линии Браслав - Логойск - Петриков. Таким образом. Названия «Литва» и «Русь» были субэтнонимами для части белорусов и литовцев. При этом, по Насевичю, ни белорусы, ни литовцы не имели названия, которое бы охватало полностью их этническую территорию - «собственных названий на уровне этносов не было» [60].
Исследователь из Могилёва Игорь Марзалюк собрал и систематизировал обширный материал и пришёл к выводу, что понятия "Литва", "литвины" и "Русь", "русины" в XVI в. относились к разным этническим группам. Важным тут выглядит противопоставление в документах «языка литовского» и «языка руского». По наблюдениям Марзалюка нигде, кроме Вильно, Трок и Гродно не проводится в «мейских» книгах (делопроизводственные материалы городского самоуправления) противопоставления этих народов. Обычно для обозначения католиков и православных используются обозначения «закон римский» / «вера ляцкая» и «закон грецкий» / «вера руская» [61]. Для Марзалюка предками белорусов являются только русины.
Публикация этой книги И. Марзалюка вызвала оживлённую дискуссию [62]. Довольно резкой и пространной рецензией отозвался на неё Генадзь Саганович, который назвал глубоко ошибочной исходную установку Марзалюка о тождественности этнического и конфессионального. Саганович считает, что Марзалюк использует «двойной стандарт, смешивая этнонимы и конфессионимы» [63]. Одновременно рецензент утверждает: "...если не подбирать источники только под свою конструкцию, то нетрудно увидеть, что термин "Русь" в те времена использовался как самоназвание и в Московском государстве, и на православных землях Речи Посполитой. Но, хотя элита Украины и Беларуси стремилась монополизировать права на его использование, она хорошо представляла религиозно-культурное родство с великоруссами" [64]. Основополагающая мысль Сагановича в этой дискуссии - одного самоназвания для белорусов во времена ВКЛ не существовало. "Коллективная идентичность тогда и не могла быть единой, так как человеческие сообщества обычно владеют разноуровневой системой самоотождествления. В одном этносе могло существовать несколько форм самоидентификации". И далее: "В ВКЛ, думаю, можно было одновременно быть и "литвином", и "русином" - это не вызывало конфликта в сознании того времени, и только в индустриальном обществе одновременная принадлежность к нескольким нациям стала невозможной" [65]. Кроме того, рецензент обращает внимание, что синонимическое использование терминов "нация" и "народ" является ошибочным. "В то время слово "народ" не означало этнического сообщества в современном смысле, а понималось как сословие, корпорация, объединённая правами и обязанностями, словом - "народ шляхетский". Мещанство из него исключалось, не говоря уже о крестьянстве" [66].
Г. Саганович предложил как бы более эластичную модель социума ВКЛ. В этом он оппонирует более жёсткой этноконфессиональной и социокультурной конструкции И. Марзалюка, так же имеющей своё обоснование. Но в действительности и взгляды Сагановича не лишены противоречий. Отвергая тождественность этнического и конфессионального, Саганович сам утверждает, «что «рускость» была категорией скорее конфессиональной» [67].
В своей новой книге И. Марзалюк, исследуя этнический и конфессиональный мир белорусского города XVI-XVIII ст., даже структурно распределил материал для анализа в соответствии с историческим делением: отдельно рассматривались города Белорусского Поднепровья и Подвинья, отдельно - «исторической Литвы» и Подляшья. При этом автор стремится показать, что существовала устойчивая традиция отождествления на уровне массового сознания православия (и позже униатства) с «руским» (старобелорусским) этносом, а католицизма - с литовским и польским этносами. К тому же римо-католицизм отождествлялся с польскими культурной традицией и языком [68].
Интересно, что во вступлении своей книги, полемизируя с Сагановичем, Марзалюк определил базисные методологические расхождения между ими: «В одном Г. Саганович прав - я настоящий примордиалист. Позиция примордиалистов в определении феномена этничности мне кажется куда более научной и приближенной к реалиям, чем конструктивистов, многие из которых просто «грешны» на субъективный идеализм» [69].
Примордиализм является самым старым из научных подходов к представлению об этничности. Представления об этносах как сообществах, соединенных кровно-родственными (биологическими) связями, положенные в основание примордиализма, имеют свои истоки еще в философии античности. Считается, что как современный научный подход эти представления стали складываться в начале ХХ века после работ Э. Дюркгейма о групповой солидарности. В рамках конструктивизма этничность понимается не как некоторая данность, но как результат созидания, как инновационный акт творческого воображения. Очень сложным путем и благодаря действию многих механизмов этническое сознание, однажды зародившись, развивается путем последовательных переопределений на всех уровнях личности, группы и общества. Со временем оно стремится к проецированию себя на все более обширные социальные пространства. Процесс социального конструирования происходит и на индивидуальном, и на групповом уровнях; в ходе бесчисленного множества взаимодействий в обыденной жизни индивиды участвуют в постоянном процессе определения и переопределения самих себя. Самосознание понимается не как некая "фиксированная суть", а как "стратегическое самоутверждение".
Обобщая разные версии этнической идентификации, в противовес Марзалюку О. Латышонок считает: «Исторические источники, касающиеся всей территории, на которой позже сформировались белорусы, рядом с русинами называют так же литвинов в значении этническом» [70]. Финальная фраза книги в этом смысле звучит особенно сильно: «Причиной, по которой белорусская нация не возникла в эпоху Нового времени, не было слабое национальное самосознание жителей Беларуси, как раз наоборот - их сильное русское или литовское национальное сознание» [71].
Заканчивая обзор новейшей белорусской историографии об этничности, самосознании и их политической реализации в ВКЛ, то, что строгим языком мы можем назвать этнополитической структурой ВКЛ, следует отметить живой интерес, который проявляют белорусские историки к обозначенному проблемному полю. В плане сбора фактологического материала достигнуты действительные успехи. Но интерпретация собранного материала по-прежнему вызывает дискуссии, иногда яркие и эмоциональные. Кроме того, проблемой белорусской историографии остаётся частое игнорирование фактора Украины, в том числе, и при учёте этнополитической структуры ВКЛ.
И всё же можно определённо утверждать одно положение - сам факт горячих дискуссий на тему «Литвы» и «Руси» свидетельствует, что белорусская история позднего Средневековья и раннего Нового времени может быть понимаемая как взаимодействие этих двух факторов. Убери один из них и белорусская история будет совсем другой.
Summary
The problem of ethnopolitical structure of the Grand Duchy of Lithuania in a historiography has already history duration 150 years. In a historiography of the 19th century existed as a whole adequate understanding about traditional historical borders of “Lithuania” and “Rus’”. There were no doubts concerning a finding of Samogitia. The historiography of the 20th century operates with modern concepts of the nation and uses terms «Lithuania» and «Russia», which were developed with ethnography and linguistics. Active discussions on a theme “Lithuania” and “Rus’” testifies, that the Belarus history of the late Middle Ages and early Modern Time can be understood as interaction of these two factors. If to clean one of these factors the Belarus history will be absolutely another.
[2] Антонович В. Б. Монографии по истории Западной и Юго-Западной России. Киев, 1885.
[3] Дашкевич Н. П. Заметки по истории Литовско-Русского государства. Киев, 1885. С. 11.
[4] Любавский М. К Областное деление и местное управление Литовско-Русского государства ко времени издания Первого Литовского Статута: Исторические очерки. М., 1892. С. 1-26.
[5] Любавский М. К. Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно. СПб, 2004. С. 34.
[6] Дворниченко А. Ю. Историография Великого княжества Литовского и «Очерк истории Литовско-Русского государства» М. К. Любавского // Любавский М. К. Очерк истории Литовско-Русского государства… С. 23.
[7] Насевіч В., Спірыдонаў М. «Русь» у складзе Вялікага княства Літоўскага ў XVI ст. // З глыбі вякоў. Гісторыка-культуралагічны зборнік. Т. 1. Мн., 1996. С. 5.
[8] Довнар-Запольский М. В. Государственное хозяйство Великого княжества Литовского при Ягеллонах. Киев, 1901. С. 50-52.
[9] Пресняков А. Е. Лекции по русской истории. Т. II. Западная Русь и Литовско-Русское государство. М., 1939. С. 45.
[10] Kutrzeba S. Historia Polski w zarysie. Wyd. 2. T. 2: Litwa. Lwów; Warszawa, 1921. S. 5-7.
[11] Halecki O. Litwa, Ruś i Zmudź jako części składowe Wielkiego Księstwa Litewskiego. Kraków, 1916. S. 7-25.
[12] Насевіч В., Спірыдонаў М. «Русь» у складзе Вялікага княства Літоўскага... С. 6, Карта 1.
[13] Насевіч В., Спірыдонаў М. «Русь» у складзе Вялікага княства Літоўскага... С. 7.
[14] См.: Белы А. Як размежаваць Літву ад Русі // Arche. 2007, № 10. С. 129-130.
[15] Łowmiański H. Studia nad dziejami Wielkiego Księstwa Litewskiego. Poznań, 1983. S. 51-58; Ochmański J. Litewska granica etniczna na wschodzie od epoki pliemiennej do XVI w. Poznań, 1981.
[16] Safarewicz J. Rozmieszczenie nazw na -iszki na pograniczu słowiańsko-litewskim // Safarewicz J. Studia językoznawcze. Warszawa, 1967. S. 257-259.
[17] Ліндэр, Райнэр. Гісторыкі і ўлада: нацыятворчы працэс і гістарычная палітыка ў Беларусі ХІХ-ХХ стст. Мн.; СПб, 2003. С. 445. (оригинальная версия: Lindner, Reiner. Historiker und Herrschaft: Nationalbildung und Geschichtspolitik in Weißrußland im 19. und 20. Jahrhundert / Ordnungssysteme. Studien zur Ideengeschichte der Neuzeit. Band 5. München, 1999).
[18] Нонканфармізм у Беларусі: 1953-1985. Даведнік. Т. 1 / Аўтар-укладальнік Алег Дзярновіч. Мн., 2004. С. 81.
[19] Ермаловіч, Мікола. Па слядах аднаго мiфа. Мн., 1989 (1-е изд.), 1991 (2-е изд.)
[20] Ермаловіч М. Па слядах аднаго мiфа. Мн., 1991. С. 34, 83-84; Ермаловіч М. Старажытная Беларусь: Полацкі і новагародскі перыяды. Мн., 1990. С. 310.
[21] Ермаловіч М. Па слядах аднаго мiфа. С. 43.
[22] Ермаловіч М. Па слядах аднаго мiфа. С. 57.
[23] Работы Ермаловича по периоду ВКЛ были собраны в одном томе: Ермаловіч М. Беларуская дзяржава Вялікае Княства Літоўскае. Мн., 2000.
[24] Основная библиография по дискуссии вокруг концепции М. Ермаловича: Наше исследование: Великое княжество Литовское // Родина (Москва). 1993, № 3. С. 81-94; Петрыкаў П. Ц. Гістарыяграфія Вялікага княства Літоўскага // Весці АН Беларусі. Серыя грамадскіх навук. 1993, № 3. С. 51-64; Gudavičius E. "Vieno mito pėdsakais". Slon to slon, a byl li on? // Atgimimas. 1994, liepos 27 d. Nr. 29. P. 7, 10; liepos 27 d. Nr. 30. P. 10-11; rugpjūčio 3 d. Nr. 31. P. 10-11; Gudavičius E. Following the Tracks of a Myth // Lithuanian Historical Studies. Nо 1. Vilnius, 1996. P. 38-58; Традыцыя паміж розумам і інстынктам [Гутарка з Андрэем Кіштымавым] // Залозка Ю. Версіі. Шлях да Храма "idea sui": дзённік, дыялогі, эсэ. Мн., 1995. С. 337-342; Яковенко Н. У пошуках витоків: проблеми білоруської історіографії Великого князівства Литовського з перспективи 1991-1992 рр. // Iсторія, історіософія, джерелознавство. Iсторичний збірнік. Київ, 1996. С. 112-137; Шевченко Н. В. Білорусько-Литовська держава: нові концептуальні засади сучасної білоруської історіографії // Український історичний журнал. 1997, № 2. С. 55-67; Гісторыя Беларусі: У 2 ч. Ч. 1: Ад старажытных часоў - па люты 1917 / Пад рэд. Я. К. Новіка, Г. С. Марцуля. Мн., 1998. С. 92-101; Краўцэвіч А. К. Стварэнне Вялікага Княства Літоўскага. Мн., 1999. С. 61-63; Семянчук Г. In memoriam. Мікола Ермаловіч (1921-2000) // Białoruskie Zeszyty Historyczne (Białystok). 2000, Nr. 13 (http://kamunikat.net.iig.pl/www/czasopisy/bzh/13/13biogr_siemianczuk.htm); Гурэвіч Ф. Д. Летапісны Новгородок (Старажытнарускі Наваградак). СПб.; Наваградак, 2003. C. 52-55; Лінднэр, Райнэр. Гісторыкі і ўлада: нацыятворчы працэс і гістарычная палітыка ў Беларусі XIX-ХХ ст. С. 450-459.
[25] Арлоў, Уладзімір. Таямніцы полацкай гісторыі. Мн., 1994. С. 136-137; Краіна Беларусь: Ілюстраваная гісторыя / Тэкст Ул. Арлова; мастак Зьм. Герасімовіч. London, 2003. C. 78.
[26] Чаропка, Вітаўт. Імя ў летапісе. Мн., 1994. С. 96-100.
[27] Урбан, Паўла. У сьвятле гістарычных фактаў (У сувязі з брашурай Л. С. Абэцэдарскага). Мюнхэн; Нью Ёрк, 1972. С. 38.
[28] Урбан П. Да пытаньня этнічнай прыналежнасьці старажытных ліцьвіноў. Мн., 1994. С. 43.
[29] Урбан П. Старажытныя ліцьвіны: Мова, паходжаньне, этнічная прыналежнасьць. Мн., 2001.
[30] Рогалев А. Ф. Белая Русь и белорусы (В поисках истоков). Гомель, 1994. С. 98.
[31] Гумилев Л. Н. География этноса в исторический период. Л., 1990. С. 9-33.
[32] Рогалев А. Ф. Белая Русь… С. 103-104.
[33] Рогалев А. Ф. Белая Русь… С. 101.
[34] Рогалев А. Ф. Белая Русь… С. 101.
[35] Краўцэвіч А. К. Стварэнне Вялікага Княства Літоўскага. Мн., 1998. С. 173. (2-е издание: Rzeszów, 2000. C. 179).
[36] Краўцэвіч А. К. Стварэнне Вялікага Княства Літоўскага. С. 174. (2-е изд.: C. 180).
[37] Пилипенко М. Ф. Возникновение Белоруссии: Новая концепция. Мн., 1991. С. 108-109.
[38] Титов В. Историко-географическое районирование материальной культуры белорусов. Мн., 1983. С. 127, 129.
[39] Пилипенко М. Ф. Возникновение Белоруссии… С. 109.
[40] Спиридонов М. Ф. Закрепощение крестьянства Беларуси (XV-XVI вв.). Мн., 1993.
[41] Насевіч В., Спірыдонаў М. «Русь» у складзе Вялікага княства Літоўскага ў XVI ст. // З глыбі вякоў. Наш край: Гісторыка-культуралагічны зборнік. Выпуск 1. Мн., 1996. С. 4-27.
[42] Насевіч В., Спірыдонаў М. «Русь»… С. 11.
[43] Насевіч В., Спірыдонаў М. «Русь»… С. 9.
[44] Archiwum książąt Sanguszków w Sławucie. T. 7: 1554-1572. Dyplomataryusz gałęzi Niesuchojeżskiej. T. 2. Lwów, 1910. Nr. 280.
[45] Спиридонов М. Ф. «Литва» и «Русь» в Беларуси в XVI в. // Наш Радавод. Гродно, 1996. С. 208.
[46] Насевіч В., Спірыдонаў М. «Русь»… С. 13-14.
[47] Любавский М. К Областное деление… С. 13-14, 103-106.
[48] Насевіч В., Спірыдонаў М. «Русь»… С. 14.
[49] Пилипенко М. Ф. Возникновение Белоруссии… С. 105-106.
[50] Насевіч В. Літва // Вялікае княства Літоўскае: Энцыклапедыя. Т. 2. Мн., 2006. С. 205.
[51] Насевіч В. Літва... С. 206.
[52] Насевіч В. Русь // Вялікае княства Літоўскае: Энцыклапедыя. Т. 2. Мн., 2006. С. 522.
[53] Łatyszonek O. Od rusinów białych do białorusinów: U źródeł białoruskiej idei narodowej. Białystok, 2006. S. 112.
[54] Белы, Алесь. Як разьмежаваць Літву ад Русі? // ARCHE Пачатак. 2007, № 10. С. 128-145.
[55] Белы А. Як разьмежаваць Літву ад Русі? С. 145.
[56] Белы А. Хроніка Белай Русі: Нарыс гісторыі адной геаграфічнай назвы. Мн., 2000. С. 158.
[57] Łatyszonek O. Od rusinów białych do białorusinów... S. 112.
[58] Чаквин И. В., Терешкович П. В. Из истории становления национального самосознания белорусов (XIV - начало XX в.) // Советская этнография. 1990, № 6. С. 44-45.
[59] Галенчанка Г. Я. Царква, канфесія і нацыянальная свядомасць беларусаў у XV-XVI стст. // Наш радавод. Кн. 4, ч. 1. Гродна, 1992. С. 45-48.
[60] Насевіч В. Да пытання пра саманазву беларусаў у перыяд ВКЛ // Беларусіка / Albaruthenika. Кн. 2. Мн., 1992. С. 97-98.
[61] Марзалюк І. А. Людзі даўняй Беларусі: Этнаканфесійныя і сацыякультурныя стэрэатыпы ( X-XVII стст.). Магілёў, 2002. С. 56-58.
[62] См. в том числе: Белы, Алесь. [Рецензия] Марзалюк І. А. Людзі даўняй Беларусі: Этнаканфесійныя і сацыякультурныя стэрэатыпы ( X-XVII стст.). Магілёў, 2002. 322 с. // Спадчына. 2003, № 2-3. С. 135-139.
[63] Сагановіч, Генадзь. Прывід нацыі ў імгле стэрэатыпаў // Беларускі Гістарычны Агляд. Т. 10, сшытак 1-2, снежань 2003. С. 294.
[64] Сагановіч Г. Прывід нацыі... С. 296.
[65] Сагановіч Г. Прывід нацыі... С. 297-298.
[66] Сагановіч Г. Прывід нацыі... С. 301.
[67] Сагановіч Г. Прывід нацыі... С. 299.
[68] Марзалюк І. А. Этнічны і канфесійны свет беларускага горада XVI-XVIII стст. (Этнаканфесійны склад насельніцтва, этнічныя і канфесійныя стэрэатыпы беларускіх гараджан. Магілёў, 2007. С. 147.
[69] Марзалюк І. А. Этнічны і канфесійны свет... С. 4.
[70] Łatyszonek O. Od rusinów białych do białorusinów... S. 117.
[71] Łatyszonek O. Od rusinów białych do białorusinów... S. 313.