Папярэдняя старонка: Гісторыя навукі

Ловелл П. Марс и жизнь на нем 


Аўтар: Ловелл П.,
Дадана: 12-10-2015,
Крыніца: Матезис: Одесса, 1912.



Проф. П. ЛОВЕЛЛ

МАРС
И ЖИЗНЬ НА НЕМ

Перевод с английского под редакцией и с предисловием приват-доцента Императорского Новороссийского Университета

А. Р. Орбинского

Матезис: Одесса, 1912


К русскому изданию

К английскому изданию

ПРЕДИСЛОВИЕ

Глава I. Генезис мира

Глава II. Эволюция жизни

Глава III. Царство солнца

Глава IV Марс и будущность Земли

Глава V. Каналы и оазисы на Марсе

Глава VI. Доказательства жизни на Марсе


К русскому изданию

Если исключить оказывающие слишком непосредственное влияние на человеческие дела Солнце и Луну, то, конечно, ни одно небесное светило не пользовалось таким широким вниманием жителей Земли, как планета Марс. Быстрые, говоря сравнительно, изменения его яркости, яркий красный оттенок, стремительные и странные движения среди неподвижных звезд - все это должно было повергать древнего наблюдателя в изумление и во внушаемый всем непонятным мистический ужас. И древняя астрология связала кроваво-красное светило с грозным богом войны.

Но странность и загадочность явлений, представляемых Марсом, возбуждали не только ужас - за ним шло неугомонное любопытство духа исследования. Сравнительная близость планеты к нам и особенности её орбиты - у всех больших планет орбиты близки к кругам, но после Меркурия Марс обладает орбитой с наибольшим эксцентриситетом, т. е. наиболее удаляющейся (хотя все же немного) от фигуры круга - делают характерные особенности планетных движений у Марса более выпуклыми, более рельефными, чем у какой-нибудь другой планеты. И в своем великом открытии истинных законов движения планет Кеплер исходил именно из наблюдений Марса, собранных гением Тихо Браге. Как выразился Кеплер, благодаря искусному полководцу Тихо Браге ему удалось обойти все военные хитрости бога войны, открыв таким образом основы всей современной астрономии.

Прошло еще триста лет и опять Марс привлекает всеобщее внимание, но уже с иной точки зрения. Мы думаем найти на нем доказательства жизни и что, может быть, еще поразительней - жизни разумных существ. Дело началось с наблюдений Скиапарелли. Во время оппозиции Марса в 1877 году ему удалось подметить на лике планеты тонкие прямые линии, которыми соединялись некоторые из так называемых «морей» Марса, т. е. более темных областей его диска. Он назвал их «canali», что могло означать и естественные и искусственные протоки. На других языках, как, например, на русском, слово "канал" связывается с искусственностью сооружения и потому необходимо предполагает творческую руку разумного существа. И хотя Скиапарелли совершенно не имел в виду и не касался вопроса об обитаемости Марса, он все же стал, если можно так сказать, родоначальником «марсиан».

Наблюдения Скиапарелли долго не находили подтверждения и оставались под сомнением, так как надо было ждать благоприятных условий наблюдений над Марсом. Эти условия повторяются через 15 или 16 лет и оппозиция 1877 года была одним из этих удачных моментов. Следующий благоприятный момент был в 1892 году и Скиапарелли снова подтвердил свои прежние наблюдения. Теперь Марсом заинтересовались и многие другие, из среды которых особенно выдвинулся Персивал Ловелл. Состоятельный человек, Ловелл не остановился перед затратой значительных средств и труда для решения заинтересовавшего его вопроса. Он решил устроить обсерваторию для исследования Марса и планет вообще. Устраивая ее, Ловелл обратил особенное внимание на два обстоятельства: спокойствие и прозрачность атмосферы, с одной стороны, и достаточно сильные оптические средства, с другой. Объездив и Новый и Старый свет, Ловелл нашел, что наилучшие атмосферные условия можно найти на высоком плато в довольно низких широтах и, соответственно этому, устроил свою, теперь известную всему миру, обсерваторию среди пустыни в штате Аризона. Для наблюдений он построил большой телескоп с отверстием в 6о см (24 дюйма). Объектив его был отшлифован фирмой Альвана Кларка, создавшей наилучшие и наибольшие объективы в мире. Можно еще заметить, что по мнению фирмы объектив, доставленный ею Ловеллу, есть наилучший из всех отшлифованных ею объективов.

И вот, с этими превосходными условиями Ловелл, вместе со своими сотрудниками, наблюдает планеты, и особенно Марса, почти двадцать лет. Свои наблюдения и их результаты Ловелл изложил в общедоступном виде в книгах Mars and it's Canals, Mars as the Abode of Life и Еvolution of the Worlds. Из них наибольшее внимание обратила на себя вторая, предлагаемая теперь русскому читателю. Написанная чрезвычайно увлекательно, подчас прямо художественно - перевод, к сожалению, не может передать всей тонкости оригинала - книга эта ставит и решает вопрос об обитаемости Марса в утвердительном смысле, категорическим образом. Ловелл увлекается до того, что прямо утверждает: hypotheses non fingo, что, конечно, неверно.

И именно эта увлекательность и убежденность автора настоятельно требуют предупреждения читателя. Как ни убежден Ловелл в правильности всего им утверждаемого, есть много астрономов столь же твердо убежденных в неправильности его истолкования того, что показывает поверхность Марса. Одним из наиболее ожесточенных противников выводов Ловелла является астроном астрофизической обсерватории в Мёдоне (близ Парижа) г. Антониади, и я позволю себе привести ряд его указаний относительно реальности каналов Марса, существование которых в виде прямых линий он прямо отрицает. На месте Скиапареллиевых каналов Антониади видел либо неправильные, узловатые, извилистые линии, либо отдельные темные точки, либо, наконец, неправильные границы областей различных оттенков. Все, что сверх этого - в том числе и удвоения каналов - он приписывает исключительно иллюзии зрения, естественной при рассматривании тонких деталей. Свое заключение Антониади подкрепляет авторитетом одного из прямых помощников Ловелла на Флагстаффской обсерватории, проф. Дёгласса, по словам которого каналы - «иллюзии, сильно портившие наши наблюдения». То же утверждают наблюдатели с крупнейшими инструментами, стоящими в превосходных условиях: проф. Барнард (Ликская обсерватория в Калифорнии, объектив 36 дюймов) в 1895 году не видит «прямых, резких линий на континентах, какие часто рисуют в последние годы». 21 сентября 1909 г. Антониади (Мёдон, обектив 33 д.) пишет, что «эти геометрические паутины... не существуют», a спустя две недели проф. Фрост (обсерватория Иеркса близ Чикаго, обектив 40 д.) телеграфирует: «Иерксовский телескоп слишком силен для каналов». Наконец, в начале 1910 г. проф. Гэль (обсерватория на горе Вильсон в Калифорнии, рефлектор 6о д.) объявляет, что «планета имеет совершенно «естественный» вид... и прямые линии абсолютно отсутствуют».

Правда, помимо непосредственных наблюдений Ловеллу удалось - и эта удача составляет очень большую заслугу Флагстаффской обсерватории - получить фотографии поверхности Марса (впоследствии такие фотографии удалось получить и в Пулкове). Но все эти детали слишком мало отчетливы, чтобы решить вопрос окончательно. Эти фотографии дают прежний, неопределенный ответ: может быть, да, - может быть, нет. И спор продолжается по прежнему: Ловелл приводит новые подтверждения своей правоты (например, в оппозиииию 1909 года он открыл новые линии, настолько резкие, что они не могли бы остаться незамеченными в предшествовавших оппозициях, если бы они тогда существовали: постройка каналов продолжается), a его противники находят новые доказательства его неправоты (не видят каналов, но видят такие тонкие детали, каких нет у Ловелла).

Теперь я коснусь другого, также коренной важности вопроса. В своих спектрограммах Марса Ловелл находит несомненное указание на существование водяных паров в атмосфере Марса (усиление полос поглощения «а» водяных паров в спектре Марса, рис. стр. 137; конечно, репродукция не может передать точно впечатление оригинала в таких тонких деталях и может передать иногда неполно, a иногда слишком много). Чтобы решить этот вопрос, директор Ликской обсерватории проф. Кампбелл решил сфотографировать спектр Марса с одной из самых высоких гор Соединенных Штатов (Mount Whitney; её высота приблизительно равна высоте Монблана). В самом деле, при таком наблюдении мы рассматриваем свет солнца, прошедший через атмосферу Марса дважды, до и после отражения его поверхностью, и через ту толщу земной атмосферы, которая лежит между её внешним пределом и наблюдателем. И чем меньше будет поглощение света последнею, тем больше, сравнительно, должно проявляться поглощение атмосферою Марса. Кампбелл, как и Ловелл, брал параллельно спектры Луны и Марса при одинаковой высоте их над горизонтом. Несмотря на чрезвычайно благоприятные условия наблюдения (большую сухость воздуха), разницы между спектрами Луны и Марса не оказалось никакой. Ловелл возразил, однако, что в начале осени - наблюдения Кампбелла были сделаны в сентябре месяце - может быть мало паров у почвы, но много в верхних слоях, что и могло замаскировать разницу. Тогда Кампбелл произвел спектральные наблюдения, иного рода, в такое время, когда паров и в верхних слоях меньше всего, именно в феврале (1910 года) на Ликской обсерватории, которые снова не дали никаких различий между спектрами Луны и Марса. Из них Кампбелл определил, что количество паров в атмосфере Марса не могло составлять свыше одной пятой того количества, которое было в атмосфере над Ликской обсерваторией во время наблюдений, произведенных при очень сухой атмосфере (относительная влажность 33%, абсолютная 1-9 г на куб. метр.).

Итак, и этот вопрос далеко не решен в Ловелловском смысле.

Представление o науке вообще, a об астрономии в особенности, в мысли огромного большинства читателей неразрывно связано с идеями поразительной точности, a с этим - к сожалению, слишком часто - и категоричности её выводов. И эти читатели, пожалуй, почувствуют неудовольствие увидав, что в таком глубоко интересном вопросе наука предлагает их вниманию два решения, взаимно исключающихся. Можно сказать на это, что, несмотря на всю точность своих методов и измерений, которые дают астрономии титул царицы наук, и в ней «чем больше становится сфера известного, тем больше и её границы с неизвестным», чем больше вопросов мы решаем, тем больше возникает новых. И так оно и должно быть всегда, ибо астрономия есть наука o жизни, жизни вселенной, a где есть жизнь, там всегда есть вопросы. Вопрос o строении Марса лежит - при современном состоянии знаний - на пределе сферы известного. Он невольно интересует каждого мыслящего человека и Ловелл, конечно, прав, отдавая свои выводы на суд общей публики. Разумеется, не этот суд вынесет окончательный вердикт - это право принадлежит только будущему - но слушают дело, ведь, не только присяжные.

Что касается специально русского перевода, с большим тщанием и любовью выполненного г. I. Л. Левинтовым, то я еще раз должен обратить внимание на трудности языка Ловелла, и просить снисхождения читателя. Совершенно невозможно передать в переводе все тонкие оттенки, ту неуловимую часто игру слов, которые Ловелл рассыпает щедрою рукой. Иногда он отделывает свои слова почти, как стихи, прибегая даже к таким приемам, как аллитерация.

Я позволил себе выпустить некоторые математические выкладки в примечаниях, как интересные только для немногих специалистов, которые всегда предпочтут оригинал. Наконец, я позволил себе также заменить Ловелловский снимок кометы Morehouse, в репродукции не особенно удачный, более удачным, как мне кажется, снимком Симеизской обсерватории.

А.О.

Одесса, июнь 1911.

К английскому изданию

В 1906 году комитет попечителей (Trustees) Института имени Ловелла просил проф. Ловелла прочесть в его стенах ряд лекций o планете Марсе. Прошло уже тринадцать лет с того времени, как профессор Ловелл делал это по приглашению прежнего комитета. Когда пришло время, назначенное для курса, в обществе обнаружился необычный интерес к нему и на лекции собралось столько слушателей, сколько Институт еще не видел в своих стенах. Требование на места было так велико, что аудитория не могла вместить слушателей, и лекции пришлось повторять в вечерние часы почти для столь же многочисленной аудитории.

Эти восемь лекций, с небольшими лишь изменениями, были напечатаны в Century Magazine, a затем гг. Макмиллан и Ко просили автора выпустить их отдельной книгой.

В названии лекций упоминается лишь Марс, но их содержанием является планетная эволюция вообще и настоящая книга говорит o том, чем проф. Ловелл занимается давно и чего лишь частью является его исследование Марса: она говорит об исследовании зарождения и развития того, что мы называем миром - не простого накопления вещества, но и того, что это накопление неизбежно влечет. Эту область, которая связует гипотезу первичной туманности с теорией Дарвина и заполняет разрыв эволюции между ними, проф. Ловелл назвал планетологией. Это есть история индивидуальной жизни каждой планеты. Именно в этом свете рассматривается здесь Марс: каким путем он пришел к тому, что он есть, и каким образом возникли в этом процессе различия между ним и Землей.

Флагстаффская обсерватория была основана для изучения планет нашей солнечной системы. Этой работой она занимается специально уже четырнадцать лет и её положение, которое выбиралось именно для этих целей, позволяет вести это исследование здесь лучше, чем на какой бы то ни было другой нынешней обсерватории. Собранные здесь материалы пролили свет на эволюцию планет, как отдельных миров, и настоящая книга является предварительным изложением полученных выводов.

Как во всех теориях, убедительность выводов зиждется на достоверности каждого звена цепи аргументов. Жизненно важно, чтобы в основе каждого шага лежало все, что мы знаем o законах природы и o лежащих в глубине их принципах. Верность делаемых шагов может быть надлежаще оценена лишь тем, кто может разбираться в соответственных физических и математических рассуждениях, a для последних средний читатель не имеет надлежащей технической подготовки. Но есть много людей, той или иной профессии, могущих произвести оценку при достаточно подробном указании последовательных шагов рассуждения. Поэтому было найдено желательным дать в одной книге изложение для обоих классов читателей. Для этого весь общий текст был написан отдельно, a различные доказательства последовательных звеньев аргументации были собраны в другую часть с указаниями на соответственные места текста. Все рисунки Марса принадлежат проф. Ловеллу.

ПРЕДИСЛОВИЕ

До средины девятнадцатого столетия астрономы были заняты изучением движений. Внимание исследователей было приковано к странствиям планет по их путям и всецело поглощенная этим мысль проходила мимо всех других сторон жизни планет. С задачами именно этого рода связаны великие имена прошлого: Ньютон, Гюйгенс, Лаплас. Но в начале второй половины минувшего столетия в духе исследования произошла перемена; благодаря успехам физики исследователи неба начали уделять свое внимание и веществу светил. Прежняя астрономия, гравитационная, исследовала планеты с точки зрения их взаимодействий; физическая же астрономия стремится узнать, что такое они сами.

Одним из результатов этого более близкого знакомства с планетами является и новое исследование, которому посвящена настоящая книга: эволюция планет, как миров. В подобных исследованиях речь идет не только o скоплениях вещества, но еще и o метаморфозах после их образования. Эту науку об образовании миров мы можем назвать планетологией, так как она занимается историей планетных тел от химически инертного начала их жизни до того последнего инертного состояния, которым она оканчивается. Эта история представляет собой одно из звеньев длинной цепи эволюции от небулярной гипотезы до теории Дарвина. Она не совпадает ни с первой, ни с последней: начиная свое повествование с того места, на котором останавливается небулярная гипотеза, она доводит его до того момента, с которого начинает теория Дарвина.

Глава I. Генезис мира

Мир произошел от катастрофы.

Поскольку мысль может проникнуть в глубины прошлого, поэма нашей солнечной системы начинается великой катастрофой. Столкнулись два солнца. Что было, погибло; чему предстояло быть, родилось. Грандиозное мировое рождение ознаменовалось событием, роковым для обоих родителей [1].

Более, чем вероятно, что одна из столкнувшихся масс или обе они были темные тела, умершие солнца, какие и ныне кружат невидимками посреди тех светлых тел, которые мы называем звездами. Вероятно это по той же причине, по какой число людей, живших до нас, далеко превышает число людей, живущих теперь. Нет надобности предполагать, что наши два скитальца действительно столкнулись: весьма мало шансов, чтобы встретившиеся тела ударились прямо друг o друга; но и без столкновения результаты встречи были столь же гибельны.

Оба тела были разорваны на части теми приливами, которые поднялись в каждом из них при сближении; раздробленный пришелец, пройдя, оставил на том месте, где был посещенный им мир, лишь разорванное на части его тело. Пришелец пошел дальше своим путем; доказательством этого служит нынешний момент количества движения нашей системы. Он очень мал и это обстоятельство, как можно доказать, свидетельствует o том, что вещество нашей системы после встречи большей частью остается еще сосредоточенным в одном единственном центре. Таким образом, то, что было солнцем, осталось одно вместе со своими осколками, развеянными вокруг него. Из наружных осколков, разбросанных вокруг него в пространстве, образовались большие и малые массы, a обломки разбитого ядра дали начало центральному телу. Таков тот период истории нашего мира, o котором учат нас нынешние мельчайшие части его: метеориты. Метеориты таким образом приобретают особенно важное значение: они являются Розеттскими камнями, которые дают нам ключ для разгадки прошлого.

Метеориты.

С незапамятных времен на землю падали камни с неба. В большинстве случаев они представляют собой обыкновенные камни, но попадаются между ними и такие, которые состоят почти исключительно из чистаго железа, смешанного с небольшим количеством никеля. Они называются метеоритами. В них было найдено двадцать шесть известных элементов и ни одного неизвестного таким образом по составу они родственны земле.

Размеры этих пришельцев колеблются между величиной зернышек, известных, как падающие звезды, до тяжелых масс весом во много тонн. Прилетая из пространства, они входят в нашу атмосферу со скоростями от семнадцати до шестидесяти пяти километров в секунду; трение, обусловленное этими огромными скоростями, расплавляет внешние части метеоритов и изрывает их поверхность; поэтому остатки метеоритов, упавшие на землю, бывают испещрены углублениями.

Обоготворение метеоритов.

Первые случаи падения метеоритов, сохранившиеся в памяти человечества, относятся к далекому прошлому и в те ранние времена они казались человеку чудесными. Камень, упавший в древние времена во Фригии, обоготворялся в качестве Цибелы, "матери богов"; позже, около 204 г. до Р. X., его с большой торжественностью перевезли в Рим. Знаменитая Диана Эфесская была, по всей вероятности, не что иное, как метеоритный камень, заключенный в ковчег и почитавшийся, как богиня. Подобное обоготворение небесных пришельцев встречается не в отдельных лишь местностях: мы находим его у народов всей земли. Один такой камень обоготворялся в Мекке, другой пользовался почестями у татар в Сибири; точно так же в Америке индейцы в Техасе почитали в качестве фетиша огромный кусок железа; они почитали его, как тело неземного происхождения, ниспосланное земле Великим Духом.

Метеоритное строение солнечной системы.

Поэтический ореол сообщает этому культу возвышенный характер: ведь эти камни являются, вероятно, самыми старыми кусками вещества, которых может коснуться человеческая рука, тем материалом, из которого построена вся наша солнечная система. Они знаменуют собой самый далекий момент в её истории, до которого мы можем мысленно дойти. Эти камни падают на землю чаще после полудня, чем утром; это обстоятельство любопытным образом свидетельствует об их единстве с остальной солнечной системой. Действительно, после полудня вращение земли направлено в сторону, противоположную направлению описываемого ею вокруг солнца пути; и их падение именно в это время доказывает, что они следуют за землей и настигают ее и что, следовательно, направление их движения таково же, как и земли. Другим, еще более убедительным доказательством родства их с нами служит скорость, с которой они приходят к нам, или, вернее говоря, недостаточность этой скорости. Действительно, если бы они приходили из глубин пространства, если бы они были посланцами неба, a не тяготели к солнцу, как верноподданные к владыке, то скорость их превышала бы семьдесят километров в секунду и мы часто должны были бы наблюдать такие скорости, чего однако до сих пор мы никогда не наблюдали.

Таким образом по своему тяготению и химическому составу метеориты несомненно являются близкими родственниками нашей земли; o таком характере происхождения свидетельствуют и физические особенности их. Действительно, внутри метеоритов заключены газы, которые могли очутиться в них исключительно под действием сильного давления, какое могло существовать внутри гигантского солнца. Итак, самые свойства метеоритов ясно указывают на то, что они представляют собой обломки какого-то большого тела. Эти небольшие разрозненные обломки камней безмолвно свидетельствуют, что когда-то разорвалась на куски огромная масса, из частей которой образовались наше солнце и планеты.

Аналогии этой катастрофы в «новых звёздах» (Novae).

Нечто подобное этой катастрофе, произошедшей в отдаленные времена и не отмеченные ничем другим, мы имеем теперь в «новых звездах» (Novae), которые время от времени вспыхивают на небе, поражая нас своим сиянием из глубин пространства. Комета Morehouse no снимку обсерватории Н. С. Мальцова в Симеизе, 1908. (Фотография А. Р. Орбинскаго).

Эти новые звезды появляются внезапно, яркость их возрастает, a затем они медленно слабеют, переходя в туманность; такия явления говорят нам об аналогичной катастрофе, возродившей звезду. Совершенно такие же небесные знамения возвестили и рождение нашего собственного мира.

Тяготение соединяет метеориты, порождая теплоту.

Обломки разрушенного солнца, рассеянные вокруг места встречи, должны были начать тяготеть друг к другу. Различные более мелкие рои этих осколков имели различную величину, но почти одинаковый состав благодаря общему сходству их происхождения. Холод пространства охлаждал метеориты, но как только они стали собираться в одно целое, они порождали теплоту, нагревая друг друга, подобно тому как трение двух кусков дерева друг o друга вызывает огонь. Количество полученной теплоты зависело от числа столкнувшихся частиц или, другими словами, от массы тела, которое частицы должны были образовать.

Количество теплоты зависит от массы тела.

Мы можем приблизительно рассчитать как велико должно быть это количество теплоты. Если предположить, что тело однородно и что оно сокращается под действием собственного тяготения от первоначального разреженного состояния до окончательного сжатого, то произведенная работа, выраженная в единицах теплоты, оказывается пропорциональной квадрату массы, деленному на радиус тела в сжатом состоянии. В случае неоднородного тела, состоящего из концентрических шаровых слоев, получилось бы то же самое с той лишь разницей, что количество теплоты было бы больше соответственно распределению массы. Каково бы ни было строение тела, теплота была бы рассеяна по всей массе его и потому на каждую единицу массы приходилось бы количество теплоты, пропорциональное частному от деления массы на радиус. Поэтому внутренняя температура каждой отдельной планеты должна зависеть от количества собранного в ней вещества. Таким образом все тела имели бы различное количество теплоты и испытывали бы различное давление исключительно в зависимости от массы тела, с того момента, когда тело начало формироваться, потому что окончательный радиус тела в сжатом состоянии тоже зависит от его массы.

Тела изменяются в зависимости от температуры и давления.

Все тела меняют свои свойства в зависимости от зависимости от температуры и давления, и давления, под которыми они находятся; изменяется не только физическое состояние тел, но и проявление их химического сродства. Различным условиям соответствуют различные результаты. Исключительно в зависимости от температуры и давления один и тот же элемент то плавится, то остается в твердом виде, то энергично соединяется с другим телом, чтобы дать начало третьему, совершенно непохожему на них обоих, то холодно уклоняется от всякого союза. Кроме того, каждое тело поступает по своему собственному закону и действует совершенно не так, как его сосед, когда указанные побудительные причины изменяются; они, следовательно, обусловливают разнообразие явлений, a сами, в свою очередь, зависят от массы тела.

Масса, как основной фактор.

Итак, масса является основным фактором во всем процессе эволюции, решающим исходным моментом, обусловливающим собой характер последующего развития. Хотя вначале тела по существу не отличались друг от друга, но с течением времени начальные количества их (массы) должны были изменить и самые качества тел. Что было одинаковым, стадо различным; соединением частиц в одно тело открывается история жизни новой планеты.

To, что мы называем эволюцией, не наступало до тех пор, пока внутренний жар не стал спадать. До этого же момента благодаря возрастанию температуры то, что было сложным, распадалось, разделяясь на простые части. Время, которое должно было пройти, пока та или другая планета достигла наивысшей температуры своего тела, было неодинаково для различных планет. Чем больше тело, тем медленнее достигало оно той наибольшей температуры, какая была возможна для него, в непосредственной зависимости от массы тела и косвенной от давления, обусловленного этой массой.

Охлаждение.

По достижении своей наивысшей температуры каждая планета представляла особый, ей одной свойственный вид. Одни могли быть накалены до бела, другие докрасна; были также и просто темные нагретые тела: планеты запаслись неодинаковыми количествами тепла и света и каждая получила особый блеск.

Излучение, конечно, шло непрерывно с того времени, когда частицы начали сталкиваться. Сначала количество теплоты, которую тело приобретало благодаря своему сокращению, превышало теплоту, которую оно излучало, но, наконец, наступило время, когда расход тепла стал больше того количества, которое порождала планета, и она начала охлаждаться. Тело стало отдавать свою теплоту в пространство - и температура его поверхности понизилась. Как тела отличались друг от друга количеством приобретенной теплоты, так и теряли они ее неодинаковым образом. Каждое тело действовало на свой образец. Те, которые первоначально имели немного теплоты, быстро теряли это немногое; действительно, обем есть величина трех измерений, a поверхность имеет лишь два измерения, a так как охлаждение обема совершалось с поверхности, то меньшее тело теряло свою теплоту сравнительно скорее. Точно так же, если положить два камня в огонь и потом вынуть их, то меньший камень уже остынет, в то время как больший еще останется теплым. У планет контраст в скорости охлаждения усиливается еще благодаря тому обстоятельству, что большие планеты с самого начала имели существенно больший запас теплоты. Таким образом охлаждение больших планет шло медленнее по двум причинам: они имели больше, что терять, и теряли они не так легко.

Ход жизни тела зависит от его разров.

Вследствие этого жизнь планеты продолжалась - долго или мало - в прямой зависимости от размеров тела. Если тело было мало, оно быстро пробегало свою гамму изменений и гамма эта сама по себе была короткая; если же тело было большое, то оно дольше оставалось в различных своих стадиях, стадии сами по себе были более растянуты и, вдобавок к тому, большие тела переживали еще и такие состояния, которых меньшие тела при своем нагревании никогда не достигли. Итак, первым результатом неодинаковости объема является различная продолжительность жизни как в отношении числа лет, так и в отношении широты опыта.

Планетологические эры.

В последовательном развитии планеты от солнца до холодного пепла удобно различить шесть стадий; планета проходит через все эти стадии, если она достаточно велика. Если она имеет размеры астероида, то она может не знать ни одной из этих стадий, оставаясь метеоритом от начала до конца. Этим шести периодам мы можем дать следующие наименования:

1. Стадия солнца. Тело накалено настолько, что испускает свет.

2. Расплавленная стадия. Тело нагрето, но дает мало света.

3. Стадия отвердевания. Образовалась твердая поверхность и определились бассейны океана. Эра метаморфических пород.

4. Земноводная стадия. Эра осадочных пород.

5. Безводная стадия. Океаны исчезли.

6. Безжизненная стадия. Воздух покинул тело.

Выводы из современного вида планет.

Хотя вследствие кратковременности нашей жизни мы не в состоянии увидеть как планета проходит через эти различные стадии своей жизни, мы тем не менее можем познакомиться с этим процессом, изучая современное состояние различных планет и соединяя полученные данные в одно целое. Конечные результаты будут столь же убедительны, как если бы мы в ботанике для изучения леса тщательно наблюдали состояние отдельных деревьев в их различных возрастах, начиная побегом и кончая патриархом леса. Так, в настоящее время Нептун, Уран, Сатурн и Юпитер находятся в стадии II; земля в состоянии IV, Марс в состоянии V; луна же и большие спутники других пла нет находятся в стадии VI.

Внутренняя теплота каждой явление облаков на планеты была начальной движущей силой ее, охлаждение же есть тот способ, которым проявлялись действия этой энергии, складывавшие, во-первых, формы поверхности планеты и, во-вторых, всю дальнейшую эволюцию на ней. Еще во второй стадии, т. е. в расплавленном состоянии, тело представляло собой кипящий хаос, мало чем отличающийся от всякого другого подобного агломерата вещества. Однако, уже и в этой стадии из общей массы начали выделяться различные вещества, причем более тяжелые падали книзу, a более легкие поднимались кверху.

Геологическая часть планетологии.

Стадия III открывает собой тот период в жизни планеты, который по отношению к нашей Земле составляет предмет геологии. Хотя эта наука посвящена в частности истории одной лишь нашей Земли, но предмет её находит себе аналогии и в жизни других планет, так что для лучшего понимания этой науки ее следует рассматривать с более общей родовой точки зрения. Правда, многое в истории Земли имеет местный характер; но чем ближе знакомимся мы с небесами, тем обильнее льется их свет и тем яснее становится, что главные явления в жизни нашей земли имеют место и в других частях космоса и что ими управляют астрономические причины. Пример начального планетного процесса мы встречаем в самом раннем периоде истории Земли, до которого восходит геология, - в том периоде, когда поверх расплавленной массы начала образовываться кора. Представление об этом раннем периоде дает нам расплавленный в горне металл, на котором начинает плавать отвердевающий шлак. Наши метаморфические породы образовались в результате такого же процесса, как и шлак в горне; они поднялись на поверхность благодаря своей легкости. Доказательством служит их теперешняя плотность, составляющая приблизительно лишь половину средней плотности земли: последняя в 5-5 раз превышает плотность воды, тогда как первая больше её всего лишь в 27 раз. Дальнейшим доказательством служит состав этих пород. Кристаллическая форма гнейсса, слюды и роговой обманки, из которых состоят эти породы, показывает, что они образовались в результате охлаждения из расплавленного состояния, a слоистость этих пород указывает на процесс оседания, при котором они перекристаллизовывались.

В стадии III тело впервые приобретает собственную физиономию. До этого времени оно представляло собой хаотическую массу, столь же неустойчивую и изменчивую, как облака на небе; с наступлением отвердевания поверхности очертания планеты получают определенную форму; основной характер этой формы планета сохранит на всю свою жизнь. Лик планеты формирется тогда раз навсегда и этот лик выражает её характер. Наши знания об этой стадии и двух последующих, IV и V, дало нам изучение трех планет нашей системы: Земли, Луны и Марса. Остальные планеты ничего не прибавляют для понимания этих средних стадий: одни, подобно Меркурию и Венере, потому что они слишком далеко ушли в своем развитии; другие же еще недостаточно развились, как более крупные планеты Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун.

Ландшафт как результат охлаждения.

Ландшафт есть не что иное, как пластическое действие той причины, которая создает физиономию планеты. Когда вещества, из которых состоит масса тела, охлаждаются, некоторые из них расширяются, но большинство сжимается; вследствие этого кора оказывается слишком большой в сравнении с тем, что в ней заключается. Чтобы быть в пору сократившемуся ядру, кора неизбежно должна сморщиться и вследствие этого на ней образуются складки. Эти последние и представляют собой те образования, которые мы называем горными цепями: длинные небольшие возвышения, пока кора еще тонка, и резкие обрывистые изломы, когда кора уже утолстилась. Долины между возвышениями представляют углубления складок, вызванных сжатием. Таким образом у планет, как и у людей, морщины являются неизбежным следствием старости с той лишь разницей, что человеческое лицо они, как принято думать, безобразят, тогда как для земли они считаются украшением.

Горы пропорциональны массе.

Подобныя складки коры бывают выражены особенно резко, если количество тепла, которое телу приходится выделить, очень велико, a излучающая поверхность сравнительно очень мала. Чем более велико тело, тем лучше выполняются оба эти условия. Поэтому, чем больше размеры планеты, тем более гористый характер будет иметь её поверхность, когда жизнь планеты вступит в период образования складок.

Вулканические явления.

В такой же мере повышается и вулканическая деятельность, возникают могучие и многочисленные вулканы. Вулканы являются отверстиями, чрез которые находит себе выход расплавленное вещество, выталкиваемое внутренним давлением. Это видно из их расположения: они встречаются в тех местах, где кора отличается наибольшей проницаемостью: например, мы находим их вдоль краев материков, где эти края обладают меньшим сопротивлением при своем понижении в дно океана.

Сравнительная изрытость Земли, Луны и Марса.

В пространстве вблизи нас находятся три тела, на которых видны последствия этого неизбежного процесса: сравнительные результаты его мы можем изучить на Земле, Марсе и Луне. С неровным характером поверхности Земли мы все знакомы. Ея горы, вулканы и холмы составляют самые прекрасные и величественные её виды. Масса Земли является виновницей этих образований; она создала их такими благодаря своей величине. Эта масса в девять раз больше массы Марса и в восемьдесят один раз больше массы Луны. Так как Земля по своим размерам превосходит Луну и Марса, то она должна была сморщиться сильнее, две же последние должны иметь более ровную поверхность, чем Земля. По убывающей степени своей изрытости эти три тела должны были бы быть расположены в таком порядке: Земля, Марс, Луна.

Отсутствие на Марсе гор.

Углубляясь в подробное рассматривание Марса, мы постепенно замечаем любопытное свойство его поверхности. Она оказывается удивительно свободной от неровностей. Чем ближе мы всматриваемся в нее, тем очевиднее становится её характер. Наконец, вычисление показывает, что если бы там существовали хотя бы весьма умеренные возвышения, то они были бы видны. Но мы совершенно не видим их. Таким образом пред нами на лицо факт, что на Марсе нет гор.

Косое освещение.

Метод, посредством которого был открыт этот факт, по своему интересу уступает только самому факту. Чтобы понять задачу, представьте себе дорогу, освещенную электрическими дуговыми фонарями, находящимися на таком большом расстоянии, что лучи света падают очень косо. Всякий из нас, кому приходилось темной ночью тащиться в загородной местности по такому шоссе, невольно останавливался перед громадными резко очерченными тенями колей и высоко заносил свою ногу, чтобы перешагнуть то, что грозило сломать ногу, - и часто только чтобы попасть на другое препятствие. Нас вводила в такое заблуждение чрезвычайная длина теней, которые с такой рельефностью выделялись на нашем пути.

Его значение для астронома.

И факт такой проекции - Купер говорит о ней, что под лучами восходящего или заходящего солнца его ноги «удлиняются в бесконечную даль» -, затрудняющей полуночного пешехода на дороге, освещенной дуговыми лампами, астроному приносит неоценимую пользу. Действительно, без её помощи он остался бы навеки бессильным измерить сколько ни будь точно неровности на поверхности небесных тел.

Если какой нибудь предмет стоит на том краю планеты, для которого солнце восходить или заходит, то благодаря косому освещению, которое предмет получает в это время, он отбрасывает тень на большое расстояние от своего основания. По мере того, как солнце меняет свое положение, узкая тень, скользящая по равнине, может быть в сотню раз превосходит высоту отбрасывающего ее предмета. Это явление хорошо видно на фотографиях луны.

Если бы в распоряжении астронома не было этого естественного способа увеличения, он был бы вынужден измерять самый объект в таком именно виде, в каком он представляется в профиль на краю диска, на вполне освещенном краю планеты, где линия зрения наблюдателя горизонтально касается поверхности, так что возвышения видны в их действительную величину. Тени дают в распоряжение астронома верньер: измеряемая высота может быть во много раз больше действительной.

На основании того же принципа можно найти высоту какой-нибудь вершины: нужно только отметить, на каком расстоянии от общей границы освещаемой солнцем стороны эта обособленная вершина ловит первые лучи восходящего солнца или отражает его последние лучи при заходе.

Этим принципом пользовались для определения высоты гор на Луне. С помощью тригонометрии мы заставили тени и похожие на звездочки верхушки гор, одиноко стоящих за пределами освещенной части, поведать нам o своей высоте. Благодаря этому мы узнали высоты кольцеобразных валов на Луне, с ошибкой немногих сотен футов, почти так же точно, как и высоты на Земле с помощью наших анероидов.

Приложение к Марсу.

Тот же метод, будучи применён к Марсу, дает отрицательный результат. Кто будет внимательно рассматривать в течение нескольких дней до или после первой либо последней четверти край освещенной части Луны, для которого солнце восходит или заходит, тот даже невооруженным глазом совершенно явственно увидит, что этот край резко изорван; наоборот, такой же край у Марса оказывается удивительно гладким и ровным. Можно внимательно рассматривать Марса ночь за ночью в самый сильный телескоп и все же мы никогда не откроем ни малейшей неправильности в его эллиптическом контур. Самое большое - мы заметим легкую приплюснутость в том месте, где в данный момент темная область проходит через границу света и тени. Так редко можно заметить какую нибудь другую выемку или выступ на Гладком краю диска, где свет постепенно слабеет, что такое явление нужно было бы считать в астрономии настоящим событием. В каждое из трех последних противостояний было хорошо замечено лишь по одному такому событию; самая редкость явления показывает, что оно обусловливается не неровностями поверхности, как на Луне. Короче говоря, они не могут служить указанием существования гор, потому что гора есть постоянное образование, которое при тождественно повторяющихся условиях мы должны либо видеть всякий раз, либо же не видеть ни разу. Но в течение многих ночей под ряд, даже целыми неделями Марс показывает нам свой диск ночь за ночью при существенно одинаковых условиях и если бы препятствие, задерживавшее свет, было неотъемлемой частью его поверхности, то как бы она ни поднималась над обычным уровнем поверхности, мы должны были бы регулярно видеть ее при каждом обороте планеты. Отсутствие такой правильности убедительно доказывает, что явление обусловлено другой причиной.

Явление выступов не указывает существовании гор.

Случайный характер этого явления совершенно ничего не говорит ни o существование гор, ни даже о малой распространенности их: он решительно убеждает нас, что предмет нашего наблюдения не горы. В самом деле, так как ни один из этих выступов, наблюдавшихся на Марсе, не отличался постоянным характером, то ясно, что на Марсе вовсе нет гор. Такое непостоянство выступов не только свидетельствует против допущения, что они суть горы, но и дает еще положительное указание об их природе. Оказалось, что когда их открывали две ночи подряд, то за этот промежуток времени они меняли свое место; этот факт доказывает, что выступы не прикреплены неподвижно. Следовательно, они возникают благодаря чему-то, плавающему в атмосфере Марса, a именно благодаря облакам и, судя по цвету, облакам пыли.

Семьсот или тысяча метров являются пределом высот Марса.

Пользуясь данными относительно Луны, мы можем сказать, какова наименьшая высота, какую мы, при помощи известного метода, еще должны быть в состоянии открыть на Марсе. Вычисление показывает, что этот предел равен семистам - тысяче метров. Итак, самые высокие места на Марсе не поднимаются выше этого скромного предела. Поверхность его должна поэтому представляться нам необычайно плоской в сравнении с тем, что мы привыкли видеть на нашей Земле. Ландшафты на Марсе показались бы нам замечательно мирными и ровными: главная особенность их заключается в отсутствии всего того, что составляет ландшафт у нас на земле.

Рассматривая теперь Луну в свете результатов нашего исследования, мы сейчас же должны поразиться тем, что Луна по-видимому составляет резкое исключение в указанном теоретически расположении планет по гладкости: Земля, Марс, Луна. Поверхность Луны резко изрыта; она испещрена образованиями, которые очевидно представляют собой вулканические конусы, весьма высокие и с чрезвычайно большими поперечниками; она изборождена хребтами, более высокими, чем те, которые мы встречаем на Земле. Во многих лунных кратерах валы подымаются выше, чем на 5000 метров, a диаметр некоторых превышает ибо километров; горная цепь Лейбница, видимая в профиль на освещенном крае Луны, поднимается в пространство приблизительно на 9000 метров.

Внутренняя теплота этих трёх тел.

Если опереться на принцип, что внутренняя теплота, в которой кроется причина сжатия, была пропорциональна массе тела, - a более ясного заключения не найти -, то такое состояние поверхности нашего спутника остается непонятным. Луна должна была бы иметь столь же гладкую поверхность, как замерзшее море, a мы видим, что она отличается еще большей неровностью, чем Земля. Для большей ясности мы вычислим приблизительное количество теплоты, потерянной Луною и Землей, предполагая, что происхождение их одинаково. Такое вычисление само по себе не лишено интереса. Найденныя количества мы представим не в числах, но в понятных выражениях. Результат получается поразительный. Явление, которое с первого взгляда казалось необъяснимым, оказывается действительно невозможным, когда мы подвергнем численной оценке выделеную теплоту, считая одинаковым происхождение обоих тел. Если бы Земля сокращалась от бесконечного объема до своего настоящего состояния, как однородное тело, и при этом совершенно не теряла бы теплоты излучением, то, как показывает вычисление, развитой энергии было бы достаточно для того, чтобы повысить температуру всей массы Земли до 81000˚ С при условии, что вся эта масса состоит из железа; последнее имеет приблизительно такую же плотность, какую в настоящее время имеет Земля, и наше предположение, вероятно, недалеко от действительности. Если бы масса Земли состояла из другого вещества, то последнее имело бы иную температуру в зависимости от теплоемкости. Так, например, теплоемкость кварца (0'20) приблизительно в два раза больше теплоемкости железа, a теплоемкость воды в пять раз больше первой (1'00). Температуры были бы в соответствующее число раз меньше.

Если же вместо того, чтобы считать планету однородной, мы будем рассматривать ее, как неоднородную, какова она и есть на самом деле, и применим к телу простейший закон, согласный с принципами физики и приближающийся к действительности, a именно, что плотность возрастает от поверхности к центру и что сопротивление сжатию пропорционально степени последнего - такую формулу принимал Лаплас -, то количество выделенной теплоты окажется еще большим.

Мы не знаем закона, которому подчиняется потеря этой теплоты, хотя несомненно, что при указанном процессе была излучена большая часть её. Но мы можем сделать приблизительное предположение, по крайней мере, относительно взятых нами планет; мы допустим, что наибольшее количество теплоты вблизи поверхности было равно тому, какое произвело бы тело при своем сокращении и переходе от плотности, которую оно имело, состоя из метеоритов, к своей окончательной плотности. Мы делаем такое допущение, потому что полученная таким образом теплота в случае Земли оказывается более, чем достаточной для всех известных вулканических и горообразовательных явлений. Так как, согласно общему закону физики, малое тело охлаждается быстрее большого, то, применяя этот принцип к Марсу, мы не сделаем ошибки в смысле уменьшения действительного количества его внутренней теплоты. Вычислив таким образом количества теплоты для Земли и Луны мы найдем для них температуры: 12800˚ С и 27˚ С.

Таким образом мы попадаем здесь в тупик. Если Луна, подобно Земле и Марсу, имела самостоятельное происхождение, то запас внутренней теплоты, который она могла скопить, никогда даже в отдаленной степени не был равен тому количеству тепла, которое было необходимо для построения особенностей её поверхности. С таким запасом она бы неминуемо замерзла в страшном холоде междупланетного пространства. Но мы сказали: «если Луна произошла подобно нашей Земле», т. е. если она рождалась одна, сама по себе. В этом спасительном «если» и кроется выход из затруднения.

Происхождение Луны по теории Дж. Дарвина.

Несколько по теории Джордж Дарвин показал аналитически, что если проследить в прошлом явление приливов и отливов в системе Земля-Луна, то мы придем к такому периоду, когда Луна составляла, может быть, часть Земли, причем они вращались обе вместе, как одно грушеобразное тело, совершая оборот приблизительно в пять часов. Его анализ указывал то, что могло быть. Поверхность нашего спутника свидетельствует, что эта возможность была действительностью: вот тот важный результат, к которому приводит наше исследование o теплоте планет [2].

Подтверждение строением Луны.

В пользу указанного происхождения Луны говорит эруптивный характер её поверхности. Действительно, при таком происхождении Луны внутренняя теплота, которую унесла с собой Луна, должна была раньше принадлежать родительскому телу; это была часть запаса, который могла скопить система Земля-Луна. Таким образом с самого начала своего отдельного существования Луна была наделена таким количеством теплоты, какое никогда не могло бы получиться при соединении в одно тело только частей её массы. Теперь понятно происхождение больших кратеров и огромных вулканических конусов. Луна не возникла, как самостоятельное тело, но была создана из «ребра» Земли.

Итак, кажущееся исключение, которое представляет Луна, не только не опровергает нашего закона, но даже подтверждает его.

Вероятное сравнительное количество внутренней теплоты Земли и Марса.

Теперь мы можем заняться интересным применением принципа к решению вопроса для случая Марса. Принимая в расчет излучение, которое продолжалось непрерывно с того времени, как её вещество впервые стало собираться, мы будем достаточно щедры, если допустим, что действительная внутренняя теплота Земли определялась температурой 5500˚ С. Вычисление же показывает, что если для Земли принять температуру в 5500˚ С, то для Марса нужно принять соответственно 1100˚ С. Но точка плавлешя железа равна 1200° С, так что железо не должно было расплавляться на Марсе и вулканическая деятельность там оказывается, следовательно, невозможной. Далее, его кора могла сморщиваться лишь немного: во-первых, непосредственное давление было меньше, а, во-вторых, теплота, косвенный результат его, была соответственно мала; таким образом Марс не мог испытать большого сжатия и потому ему в значительной степени удалось избежать морщин. O степени сжатия Марса можно судить по сравнению его плотности с плотностью метеоритов. Средняя плотность метеоритов, состоящих большей частью из камней с некоторой примесью железа, равна 3-5, плотность Марса равна 4, a плотность Земли 5-5, если принять плотность воды за единицу. Планета, следовательно, должна иметь замечательно ровную и гладкую поверхность; это в точности и подтверждает телескоп.

Образование материков и океанов.

Образование коры, складывание которой создает физиономию планеты, совершалось все то время, когда поверхность планеты охлаждалась от температуры плавления гнейса до температуры кипения воды, т. е. от 1100° С до 100° С. В некоторых местах кора нарастала более толстым слоем, чем в других; в силу своей плавучести она здесь поднималась выше, a образование складок содействовало её дальнейшему повышению. Пока не была достигнута температура сгущения пара, вода существовала только в виде пара; но когда температура понизилась до 100˚ С, то охладившийся пар сгустился в в воду. Как только образовалась вода, она сейчас же начала сбегать по ложбинам. Так стали образовываться океаны.

Закономерность их распределения.

Теперь мы можем применить сказанное к Земле и рассмотреть одну вытекающую отсюда важную подробность. Причина тех понижений, от которых зависело распределение образований, известных под названием материков и океанов, представляет большой интерес, потому что, по-видимому, это распределение в общем определялось космическими условиями. Всматриваясь в карту земного шара, мы заметим важный факт: все материки явственно заостряются к югу. Доказательством могут служить Северная и Южная Америка, Гренландия, Африка и Индия. Все они обращены тупым основанием к северу, a острым концом к югу. Из больших материковых масс только одна Австралия на первый взгляд не обладает этой особенностью. Но карта глубин показывает, что то плато, на котором стоит Австралия, обладает этой особенностью, причем оказывается, что Тасмания в действительности есть часть материка, представляющая собой его оторванный кончик.

Подтверждение свидетельством Марса.

Но не одна лишь Земля представляет такое странное строение, Марс тоже может сказать свое слово по этому поводу. Если мы посмотрим на карту этой планеты, то нас поразят треугольные выступы темных областей в северное полушарие. Наиболее заметно выделяется Syrtis Major, но такая же особенность выражена и у Margaritifer Sinus, Sabaeus Sinus и Trivium Charontis. Если мы вдумаемся в то, что темные пространства занимают

Сравнительные размеры темных и светлых пространств на Марсе. Темные пространства представляют собой, вероятно, дно бывших морей, a светлые - пустыни. На этом рисунке масштаб тот же, что и на рисунке стр. 21, так что читатель может сравнить действительные размеры поверхности прежних морей, a также отношение её к площади суши, с соответствующими величинами на Земле.

места прежних морей Марса, то их заостренность к северу представится негативом по отношению к позитивному изображению, представленному Землей. Измените мысленно отношение размеров низменностей к плоскогорьям на обратное, чтобы получить соотношение между площадью морей и материков, какое существует на Земле, где океаны преобладают над сушей, a не суша над океанами, как на Марсе, и вы увидите, что эти два типа распределения свидетельствуют об одном и том же процессе.

Сравнительная величина океанов на разных планетах.

Величина поверхности, которую покрыл собой океан на каждой отдельной планете, определялась опять таки размерами последней. Если вещество, из которого состоят планетные тела, имело один и тот же общий характер во всей области пространства, в которой носилась каждая отдельная планета - это довольно вероятно, тем более, что планеты находились в близком соседстве друг от друга -, то количество воды, доставшееся каждой планете, должно было быть пропорционально её массе; когда же вода собралась в океаны, то, при одинаковой глубине, на больших планетах она должна была покрыть большую площадь, потому что чем больше планета, тем меньше её поверхность в сравнении с содержащейся внутри её массой. Но мы видели, что в больших телах поверхность, благодаря большему сокращению ядра внутри её, должна быть изрыта более многочисленными и более резкими морщинами; вряд ли мы сделаем грубую ошибку, если примем, что эта складчатость пропорциональна радиусу шара. Поэтому большее тело начинало бы свою жизнь с более обширными океанами даже в том случае, если бы при рождении оно получило только свою долю воды. Но в действительности оно и получает больше, чем приходится на его долю, потому что оно могло сильнее притягивать свои газообразные элементы и таким образом удержало большее количество того, что впоследствии, когда наступило время, конденсировалось в воду.

И действительно, наши три тела, Земля, Марс и Луна, имеют или, судя по их настоящему виду, по всей вероятности имели океаны, поверхность которых была пропорциональна размерам этих тел, т. е. наибольшая площадь пришлась на долю Земли, затем следует Марс, Луна же занимает последнее место.

По отношению к Луне дело усложняется еще следующим обстоятельством: когда Луна отделилась от Земли, она, вероятно, захватила с собой относительно большее количество более легких составных веществ и притом большее не только в сравнении с тем, что она могла бы получить, если бы родилась независимо от Земли, но даже сравнительно большее, чем удержала Земля, так как она образовалась из наружных, а, значит, и более легких слоев массы Земли-Луны. Таким образом она в самом начале получила более обильный запас веществ для образования морей, чем ей следовало по ея размерам.

Неизменность океанических бассейнов Земли.

У всех трёх планет первоначальная топография оказалась устойчивой. Как на Луне, так и на Марсе темные области по-видимому являются самыми низменными частями поверхности, a характер их указывает, что некогда там находились моря. Относительно Марса об этом свидетельствует заполнение этих областей в настоящее время чем-то, что, впрочем, не есть вода; на Луне же это обнаруживается благодаря лучам и бороздам пересекающим эти темные области и тем указывающим их возраст.

Что касается Земли, то все наши данные говорят в пользу того, что большие океанские бассейны не изменили своего положения с того времени, как они образовались. Это не значит, что те области, которые отмечены, как суша и море в одну какую нибудь эпоху, не испытали значительных изменении с начала геологических времен; но самые глубокие части морей, с одной стороны, и материковые плато, с другой, не изменились существенно в течение всех геологических периодов. Если мы рассмотрим карту глубин различных наших океанов, на которой записи глубин указывают объём океана, в противоположность карте поверхности, где видна лишь линия раздела воды и суши, и остановимся на линии, соответствующей глубине в 200 метров, то мы заметим, что дно океанов и материковые массы резко отделены друг от друга. Мы увидим, что каждый материк стоит на массиве, в одних местах более широком, чем в других, но у своих краев резко обрывающемся к морским безднам; последние, хотя неровные, имеют вообще гораздо более низкий уровень, за исключением немногих островов как выступающих из воды, так и подводных. Это показывает, что наиболее глубокие части океанов всегда занимали одинаковое положение.

Поверхностный слой морского дна подтверждает это.

Но характер самого морского дна служит лучшим доказательством, что оно не изменилось в течение геологических времен. Поверхностный слой его составляет органический ил или неорганическая глина, глобигериновый, радиолариевый или диатомовый ил, в зависимости от места и глубины, a также красная глина, образовавшаяся от разложения вулканического вещества. В этом иле и глине можно заметить значительное количество маленьких шариков металлического железа, вещество которых, как доказано, одинаково с веществом падающих звезд. Так как эти шарики должны накопляться чрезвычайно медленно, то их наличностью здесь подтверждается отсутствие наносных осадков с какого нибудь берега. Итак, морские глубины с самого начала оставались глубинами. Чрезвычайно поучительно, что нам пришлось узнать об этом из астрономии; с точки же зрения планетологии особенно интересно то обстоятельство, что об этом явлении нам сообщили метеориты.

Глава II. Эволюция жизни

Возникновение органической жизни.

Когда температура понизилась до точки конденсации водяного пара, в эволюции нашей Земли произошло и другое чрезвычайно важное для нас событие: на ней зародилась жизнь. Действительно, только с образованием воды впервые становится возможным появление протоплазмы, физической основы всех растений и животных; тогда возникло то, что можно назвать молекулой живого вещества. Из её постепенно развились все формы растений и животных, причем первоначально простой, низкий тип строения с течением времени все более усложнялся. По своей сущности органическая молекула есть лишь более сложное сочетание тех же элементов, из которых были составлены раньше образовавшиеся неорганические вещества; она лишь продолжала созидательный процесс, начатый до её неорганической молекулой. Открывая нам все более и более простые формы жизни, наука стремилась заполнить ту пропасть, которая, по нашим прежним представлениям, отделяла органический мир от неорганического. Что растения возникли, как результат химического сродства, в настоящее время представляется не более сомнительным, чем такое же происхождение камней. Самопроизвольное зарождение столь же несомненно, как и самопроизвольное изменение: на самом деле первое есть не что иное, как проявление последнего.

Мы говорим, однако, o самопроизвольном зарождении не в популярном смысле этого понятия. Многие разумеют под этим внезапное зарождение мух в гниющем мясе и тому подобные вещи, невозможность которых уже известна. Но эта невозможность объясняется просто тем, что мухи представляют собой слишком сложный продукт эволюции, чтобы они могли развиться так внезапно. Такое зарождение мух столь же резко противоречило бы всему, что мы знаем об эволюции, как и предположение, что низшие зачатки жизни могли не возникнуть, несмотря на наличность соответствующих условий. То обстоятельство, что и в настоящее время даже такие низшие организмы не могут самопроизвольно развиться нигде на земле, еще не доказывает невозможности такого зарождения в прежнее время, когда состояние Земли было не такое, как теперь. Жизнь есть неизбежная фаза эволюции планет

Все что мы знаем об условиях жизни, с одной стороны, и о распределении её, с другой, говорит нам, что жизнь есть столь же неизбежная фаза в развитии планет, как кварц, полевой шпат или азотистая почва. Все эти продукты суть лишь различные проявления химического сродства в зависимости от условий; принимая во внимание тождественность вещества, мы должны лишь исследовать условия, если желаем узнать, чего нам следует ждать.

Молекулы, из которых построены организмы, состоят всего лишь из шести так называемых элементов. Неустойчивый, подвижный характер этой молекулы, необходимый для её жизненной деятельности, обусловлен лишь числом составляющих ее атомов и сложностью связи между последними. Углерод, водород, кислород, азот, фосфор и сера - вот в сущности все, что нужно. Если планета имеет эти элементы при подходящих температурных условиях, то в результате возникнет жизнь; это столь же неизбежно, как образование поваренной соли или хлора и натрия при надлежащих температуре и давлении. И весьма многозначительно то, что самыми распространенными элементами на поверхности планеты являются как раз те, из которых состоят организмы; это говорит об универсальности жизни. Кислород, главный деятель во всех организмах, по весу составляет половину вещества земной поверхности. Второе значительном количестве входящий в состав раковин; остальные элементы встречаются в природе приблизительно в таких количествах, какие соответствуют занимаемому каждым из них месту в составе организмов. Кто хочет убедиться в существовании непрерывного перехода между неорганической природой и органической в отношении как строения, так и изменения, тому необходимо прочесть произведения великого Геккеля; в высокой степени убедительные и интересные, они по изложению доступны каждому образованному человеку.

Необходимость воды для жизни.

Между всеми предварительными условиями, необходимыми для возникновения жизни, самым существенным и самым универсальным является наличность воды, состоящей из кислорода и водорода. Действительно, в виду сравнительно малого веса воды в парообразном состоянии, присутствие её может служить верным указанием наличности других необходимых элементов. Далее, факт существования воды служит доказательством надлежащей температуры, потому что температурные пределы, внутри которых возможна жизнь, почти совпадают с теми двумя крайними температурами, между которыми вода может существовать в жидком состоянии. Это вполне естественно, так как жизнь невозможна без воды. Это остается, конечно, справедливым для всякой планеты. Но предельные температуры, внутри которых возможна жизнь, меняются в зависимости от массы тела; это лишь новый вид зависимости от одних размеров. На земле высшую предельную температуру составляет 100˚С, a низшую 0˚С для пресной и - 3˚С для морской воды. На меньшей планете обе предельные температуры были бы ниже, в особенности верхняя. На Марсе точка кипения воды вероятно равна приблизительно 43˚С. Во-вторых, принимая во внимание первоначальное тождество состава планет, можно заключить, что планета, которая еще обладает водой, удерживает также и другие вещества, необходимые для жизни: газы - потому что по легкости водяной пар занимает первое место после водорода и гелия, a твердые вещества - потому, что их вес тем скорее должен был удержать их на планете. Вода, действительно, служит кличем для решения всей задачи.

Вода играет самую главную роль в возникновении и развитии протоплазмы, составляя, по крайней мере, девять десятых её вещества. Но прежде всего вода явилась той ареной, на которой разыгралась драма жизни, так как вода служила средой, в которой жизнь могла развиваться и функционировать. Это чрезвычайно важное значение воды для жизни организмов доказывается как современным состоянием всех животных и растений, так и тем, что открыла наука об их прошлой истории. Никогда не было и никогда, по-видимому, и не будет такого времени, когда плазма сможет обходиться без этого необходимого ингредиента жизни. Прежде всего, для низших одноклеточных растений и животных вода составляет среду, всецело охватывающую организм. Так, простейшие клеточки найдены в море, в прудах и даже в горячих источниках, гейзерах, почти при температуре кипения. И даже последнее жилище не только не является чем-нибудь необычайным, но именно в таких же горячих источниках несомненно получила свое начало и плазма: протофиты и протозоа, первичные растительные и животные организмы, жили в море с такой температурой, которая для нас была бы смертельно высока.

Моря являются первыми очагами мировой жизни.

Теперь нам понятно, почему жизнь возникла одновременно с морем: последнее было необходимым приютом для первой. Геология подтверждает, что так было в действительности. Геологическая летопись доказывает, что жизнь зародилась в океанах и существовала только там в течение долгих веков, пока не получила возможности выбраться на сушу. Моря были питомниками мировой жизни. Мы не знаем, могла ли вообще жизнь зародиться на суше; на земле это несомненно не имело места: с одной стороны, быть может, вследствие того, что моря по существу были лучшим местом благодаря однообразию среды как в пространстве, так и во времени; с другой стороны, в то время, быть может для жизни и не было другого приюта, потому что суша в те дни представляла печальное зрелище: гранить, окаймленный топкими низинами, представляет неприветливый вид. Моря были тогда почти такие же, как и в настоящее время, только теплее. Их ровная температура на обширном протяжении и медленность их подчинения капризам климата делали их удобным местом для обитания простых организмов. Вдобавок к этому пища, сначала неорганическая, плавала непосредственно вблизи молодых растений и животных и постоянно возобновлялась. Таким образом наша планета в действительности - быть может, это могло бы быть и иначе - обязана своим морям и океанам той жизнью, которая теперь кишит во всех уголках ея поверхности.

Раз начавшись в воде, жизнь столь же беспрерывно шла по пути совершенствования, как и предшествовавшее ей развитие неорганической природы. И здесь, и там действовал один и тот же deus ex machina: постепенное понижение температуры. Благодаря охлаждению постепенно возникали все более высокие формы жизни; это достигалось одновременно двумя путями: с одной стороны подготовлялось место обитания, с другой стороны организм должен был приспособляться к новому жилищу.

Летопись, начертанная на камнях нашей собственной земли, позволяет нам проследить историю распространения жизни. Когда воды собрались на свои места, геологическое развитие земли вступило в новую стадию, a именно, в стадию осадочных формаций. Пока не было морей, не было места и для напластований. Но когда образовались моря, тогда на лицо оказались и движущая сила, и подходящие места; вследствие этого материал, который рожденные в облаках потоки отрывали от голой земли, откладывался по краям материков, то в одном месте, то в другом в зависимости от того, как повышение или понижение суши слегка изменяло высоту материка по отношению к уровню моря. Так образовывался пласт за пластом; улегшись на долгий отдых, каждый слой облекался последующим и таким образом толщина наслоений местами достигла многих сотен метров.

В этих слоях похоронены все скелеты животных, которые могли, благодаря достаточно прочному строению, выдержать случайности потопа и катастроф и долгое разрушительное действие времени. Более нежные существа должны были исчезнуть, не оставивши по себе, за немногими исключениями, никакого следа. Таким образом, пласты представляют собой обширные кладбища существ, которые некогда населяли землю; в них мы читаем единственную подлинную летопись, дошедшую до нас от прошлых времен. Она по необходимости должна быть неполной. Особенно стерлись её первые главы, что объясняется студенистым характером первичной протоплазмы и первых возникших из её организмов. Поэтому даже самые древние из уцелевших остатков былой жизни принадлежат сравнительно высоким типам: самыми простыми видами, которые дошли до нас в ясном виде, являются трилобиты, принадлежащие к ракообразным. Исходя от этой низшей точки, мы можем проследить постепенный ход развития, идущего от пласта к пласту, причем удивляться нужно не малочисленности, но, напротив, обилию записей, начертанных самими животными: животные и растения, слишком бренные, чтобы сохраниться, оставили свои оттиски; в затвердевших древних песках встречаются даже отпечатки следов вымерших пресмыкающихся, как будто они оставлены вчера, хотя в действительности животные ступали здесь сотни веков тому назад.

Однообразие палеозойских ископаемых.

Соответственно возрасту пластов геологи называют их первичными, вторичными или третичными формациями, которые представляют палеозойскую, мезозойскую и ценозойскую эры - древнюю, среднюю и новую эру жизни -, названные так по остаткам, погребенным в них.

Для нас самой замечательной характерной чертой первичных пластов является всемирное однообразие современной им жизни, поскольку она представлена ископаемыми этого далекого прошлаго. Виды, находящиеся в самых ранних пластах, в свое время были по-видимому широко распространены. Самым нижним из первичных пластов, содержащим несомненные органические ископаемые, является Кембрийский; одинаковые виды морских лилий и трилобитов встречаются, независимо от широты, и во Франции и в Сибири, безразлично и к северу от экватора, в Европе и Северной Америке, и к югу от него в Аргентинской республике. Той же особенностью отличаются и следующие пласты, Силурийские. Некоторые роды и даже некоторые тождественные виды были найдены в Европе и Северной Америке так же, как и в Тасмании, Австралии и Новой Зеландии. Подобную же широкую распространенность одинаковых видов мы встречаем и в Девонских отложениях, которые последовали за Силурийскими, и в самых нижних из последующих каменноугольных пластов.

Распределенная таким образом фауна любила теплый климат; это видно из того, что наиболее родственные ей формы настоящего времени живут исключительно между тропиками, как бы скучившись вблизи экватора. Коралловые рифы, которые теперь находятся только в теплых экваториальных морях с температурой не ниже 20˚ С, в то время водились даже всего лишь в восьми градусах от полюса, в местах, ныне покрытых вечным льдом. Коралловый полип литостронций в ископаемом виде найден был между мысом Баррова и проливом Коцебу, a другие виды в Гриннеллевой Земле под 81˚45' северной широты.

Вначале фауна была исключительно морской, но мало помалу суша тоже становилась более доступной для обитания. В нижних Силурийских пластах найдены крылья насекомых, a в верхних и самые насекомые и скорпионы как, по-видимому, водяные, так и жившие на суше. Следы растений в Девонских пластах являются предвозвестниками роскошной растительности Каменноугольной эпохи.

Растительная жизнь каменно- угольной эпохи.

Флора Каменно-угольных слоев подтверждает то же, o чем свидетельствуют современные ей животные, a именно, теплоту тогдашнего климата. Гигантские папоротники достигали 15 метров в вышину; другие, не столь высокие, достигали ио метров в обхват; каламиты, росшие в болотах, хвощи и плауны со своими зачаточными листьями на стволах, почти лишенных древесины, по своим размерам были подобны деревьям; они росли, размножались и увядали со сказочной быстротой на пространстве между 33° и 70° широты. Они могли произрастать в таком изобилии и с такой быстротой лишь на теплой, влажной почве и в спокойном воздухе.

В обширных болотах, занимавших такую большую часть материков, растительность была удивительно однообразна и отличалась не столько красотой, сколько силой. Она состояла большей частью из густых, но однообразных тайнобрачных и, судя по теперешним папоротникам, жила в тенистом полусвете. В этих, скорее причудливых, чем красивых, растениях цветы не освежали своими красками темных стеблей. Кругом них птицы не оживляли воздуха своим пением. Лишь насекомые, любившие тень, и поденки с гигантскими крыльями носились в полумраке этих дремучих лесов, как бы подчеркивая тягостную тишину, которую они не в состоянии были рассеять.

Итак, природа растений того времени обнаруживает, что тогда царил полумрак; подробности строения этих растений доказывают, что эти сумерки длились беспрерывно. Однообразные стволы немногих произраставших тогда голосемянных свидетельствуют, что процесс образования древесины не разнообразился временами года. Мы не находим в стволах годичных колец роста, которые говорили бы нам o промежуточных периодах отдыха. Эти великаны не заботились o посторонних вещах; они росли не для того, чтобы радовать мир, но для тех целей будущей промышленности, которые ныне осуществляют каменноугольные пласты; для них они служили превосходным, хотя и слепым орудием. И мы можем назвать их слепыми, потому что они не имели цветов и отличались скудной листвой.

Эти обстоятельства говорят нам o двух свойствах климата. Во-первых, он везде был теплый - теплее, вероятно, чем теперь в тропиках; во-вторых, освещение было в то время умеренное; кругом царил полумрак, какой теперь бывает лишь при густых облаках. Оба эти климатические условия были, вероятно, общие для всей земли и продолжались без перерывов. Для растительности, какая существовала в то время, этот климат был идеальный. Работа её не должна была приостанавливаться вследствие вынужденного зимнего оцепенения, которое приносят с собой надвигающиеся холода. Только на их нынешних потомков, не столь счастливых, природа наложила ограничение, предоставив им работать лишь шесть месяцев в году.

Меньше света и больше тепла, чем теперь.

Таким образом, в летописях палеозойских пластов мы читаем o двух по-видимому исключающих друг друга обстоятельствах: Земля в то время имела, с одной стороны, меньше света, a с другой, больше тепла сравнительно с тем, что приходится на её долю в наши дни. Чтобы объяснить эту теплую зарю ранних геологических эпох, было придумано много гипотез. Одна из них имеют местный, геологический характер; другие же исходят из общих астрономических соображений, дополненных геологами. Но и те, и другие в одинаковой степени несостоятельны.

Так, указание на иное распределение суши и моря не может служить достаточным объяснением указанных особенностей климата, так как последние имели общий, a не местный характер; кроме того, оно совершенно не отвечает на вопрос, почему в то время было меньше света. Столь же несостоятельной является и ссылка на изменение положения земной оси. В самом деле, если бы она настолько изменила свое положение, что была бы направлена прямо к солнцу, то это не только не устранило бы времен года, но еще усилило бы различие между ними. Указывали еще на изменение эксцентриситета земной орбиты, но это объяснение не выдерживает критики.

В равной степени неудовлетворительным оказывается и предположение, сделанное Блонде и подкрепленное авторитетным именем Лаппарана; согласно этой гипотезе солнце в то время было столь велико, что могло озарять одновременно оба полюса земли, так что во всех местах земного шара распределение дня и ночи было одинаковое, вследствие чего температура по этой гипотезе должна была везде быть существенно одинаковой. Здесь мы должны обратиться к прекрасной, но суровой и малодоступной науке, столь многим внушающей страх: математика дает нам возможность подвергнуть вопрос не только качественному, но, что часто важнее всего, и количественному исследованию. Если мы вычислим математически, каково должно было быть это палеозойское солнце и как оно должно было действовать, то по обоим. этим пунктам мы натолкнемся на невозможность,

Сначала относительно самого солнца. Для того чтобы удовлетворять поставленным условиям, оно должно было заполнять все пространство внутри орбиты Меркурия. В современной космогонии не может быть речи o солнце таких колоссальных размеров. С другой стороны, вещество его было бы в этом случае невероятно редким: плотность его была бы равна всего лишь одной пятой части плотности водорода. Но это еще не все. Солнце по этой гипотезе было бы еще не сконденсированным в то время, как земля успела бы уже отвердеть. Такое представление с эволюционной точки зрения совершенно невероятно.

Действие на Землю.

Теория не выиграет в доказательности, если мы, минуя выводы относительно солнца, вычислим её результаты относительно земли.

Прежде всего мы найдем, что инсоляция в арктических областях не оставалась бы одинаковой все время, но значительно менялась бы в зависимости от времени года. Например, на 82˚ северной широты инсоляция при зимнем солнцестоянии сводилась бы к нулю; при весеннем равноденствии она составляла бы 25 процентов той величины, какую она имеет в настоящее время на экваторе, a во время летнего солнцестояния 124 процента этой величины. Таким образом смена времен года была бы такая же, как и теперь.

Мы найдем, во-вторых, что у Полярного круга при зимнем солнцестоянии солнечная теплота была бы равна соответственной величине инсоляции на 60° северной широты в настоящее время и даже при весеннем равноденствии солнце в те времена нагрело бы 82° северной широты не сильнее, чем теперь 46° северной широты при зимнем солнцестоянии. Но температуры шестимесячной зимы в Квебеке совершенно недостаточно для того, чтобы какой нибудь вид коралловых полипов мог жить в десяти градусах от полюса.

Таким образом, математическое исследование показывает, что предполагаемое палеозойское солнце совершенно не было бы в состоянии произвести ту работу, какая требуется от него. Теория оказывается столь же несостоятельной по отношению к земле, как и по отношению к солнцу.

Причина палеозойской теплоты заключается в самой земле.

Планетология может однако дать нам путеводную нить для понимания указанного состояния земли, которую можно уподобить затененной оранжерее. Состояние земли в палеозойскую эру вполне объясняется собственной теплотой земли, прямым действием теплоты на воду - не на кору - и отсюда на атмосферу. Действительно, вспомните только o теплоте того периода, когда, как мы знаем, моря, образовавшиеся незадолго перед тем, обладали еще высокой температурой. Благодаря этой температуре организмы могли иметь столь теплое жилище, какого они теперь не находят даже под тропиками и которое притом от самого своего начала должно было быть почти одинаковым на всем протяжении от экватора до полюсов. Вместе с тем с поверхности еще неостывших морей должно было происходить сильное испарение; благодаря этому должен был образоваться весьма плотный облачный покров. Действие этого должно было проявляться двояким путем: во-первых, облачный покров не пропускал бы изнутри собственной теплоты земли и, во-вторых, он задерживал бы приходящие извне теплоту и свет солнца. На земле царило бы беспрерывное тропическое лето, полутемное благодаря облачному небу; климат был бы независим от смены времен года, так как изменения высоты солнца не оказывали бы прямого влияния на защищенную облаками землю. С этим вполне согласуется характер растительности, свидетельствующий o господствовавшем в то время сумеречном свете; изобилие же растительности указывает на теплоту климата и отчасти наводит даже на объяснение этой теплоты: обильная растительность доказывает наличность в атмосфере большого количества угольной кислоты a эта последняя является весьма дурным проводником тепла. Таким же свойством обладает и водяной пар. Темно и сыро было в этих древних угольных лесах, осененных клубящимися парами.

Нам не покажется удивительным, что океаны могли удерживать свою теплоту в течение столь долгого времени, если мы примем во внимание, что вода обладает большой теплоемкостью. Теплоемкость воды, т. е. то количество теплоты, которое требуется для повышения её температуры на один градус, в пять раз больше теплоемкости камня и в десять раз больше теплоемкости железа. Потому вода имела для расходования больший запас тепла, чем окружающие вещества; когда последние уже охладились, вода еще оставалась теплой и давала обильные пары.

Движущей силой эволюции в палеозойскую эру являлась сама земля, ан не солнце.

Итак, в палеозойский период растения животные были первоначально обязаны своим существованием самой земле, а не солнцу. Отсюда получается весьма поучительный вывод относительно соответствующего планетологического процесса. Питание зачатков жизни на поверхности планеты зависит главным образом от её собственной внутренней теплоты. Планета способна, следовательно, дать по меньшей мере начало развитию организмов и притом без существенного содействия центрального солнца. Мы говорим o солнце, как об источнике жизни; это и справедливо по отношению к настоящему времени в том смысле, что солнце поддерживает жизнь, но действительным источником её была сама земля, которая была также кормилицей жизни в её младенческом периоде.

Прежняя облачность Марса.

Отчасти такая же судьба выпала, вероятно, и на долю Марса. Различные обстоятельства говорят o правдоподобности этого. Если его начальная температура на поверхности была равна приблизительно 1000˚ С, т. е. значительно выше точки парообразования, то возможно было существование облачного покрова при отсутствии вообще вулканического жара на поверхности планеты. Моря, которые в те ранние времена очевидно существовали на Марсе, могли дать материал для образования облаков. Итак, Марс обладал по-видимому как веществом, так и условиями, необходимыми для того, чтобы покрыться облаками. Когда планета созрела настолько, что может породить жизнь, она может, конечно, запастись достаточным количеством атмосферных пеленок для пеленания этой молодой жизни в её ранние дни.

Жизнь, вырастая, выходит из моря.

В таких, палеозойских, условиях жизнь провела первые эпохи своего земного существования. Постепенно жизнь переросла нужду в таком заботливом прикрытии, хотя кругом организма вода продолжала быть столь же необходимой, как и прежде. Органическое развитие подвинулось от амебы до рыбы и в этом процессе достигло довольно высокого уровня. Но, наконец, организмам представилось более хорошее жилище и они быстро устроились в нем. Благодаря выветриванию суши и постоянному действию химических процессов материки подготовились для органической жизни. Как мы видели, растения нашли наконец почву, a насекомые место для обитания. Тогда наступил исход из моря. Мы можем представить себе, что какая-нибудь отважная рыба, подстрекаемая слепым внутренним побуждением, попыталась выбраться из открытого моря на берег; она шла, конечно, наугад, как естественно было в таком смелом предприятии. Найдя, что прибрежье не негостеприимно, пионер рассказал o своем подвиге и за ним последовали другие, наделенные особенной склонностью к изменению. Этот импульс к новизне, возбужденный изменившимся характером и называющийся самопроизвольным изменением, является движущим принципом жизни. Он обусловливается, вероятно, неустойчивостью молекул плазмы, постоянно меняющих распределение своих составных частей и таким образом приспособляющихся к новым отношениям. Так в Каменноугольную эру возникли амфибии, которые были лишь временными посетителями суши. От них произошли пресмыкающиеся, потомки их в Пермскую эпоху, которые из временных жителей, какими были их предки, развились в постоянных обитателей этих новых мест. Выползши таким образом на твердую землю, организм продолжал развиваться, пока наконец не стал на ноги и не назвал себя человеком.

Изменение жилища сделало возможным все последующие огромные успехи в развитии интеллекта. Вследствие того самого однообразия, которое делало море столь привлекательным жилищем для простых существ, эволюция далее известного предела становилась в нем трудной, если не невозможной. Хотя в организмах могли развиваться изменения, но окружающая среда мало способствовала их переживанию. Действие среды.

Лишь разнообразие условий, возможное на эволюцию. Нa суше, создало ту разнообразную среду, которая в свою очередь привела к органической дифференциации. Если бы жизнь была вынуждена продолжаться в море, то она навсегда осталась бы на низкой ступени, представленной холоднокровными. Те самые условия, которые делали широкий океан таким превосходным питомником жизни в ея начальной стадии, лишали его возможности быть полем для последующего развития.

Чтобы оценить, в какой степени море было неподходящей средой для более высокого развития организмов, стоит лишь подумать, какое это убогое место для устроения семьи. Рыбы мечут свою икру в воде и оставляют молодь, развивающуюся из яиц, на произвол судьбы. Если из миллиона этих существ одно переживает всю суровость условий, то это все, чего хотела природа. Рыба преуспела и её род приумножился. Но делать так значит слишком мало думать o завтрашнем дне. Жалкое маленькое яйцо с самого начала лишено не только родителей, но и родины; ему недостает даже того слабого представления o родимой стороне, которое французы выражают словами mal du pays, так как океан везде безотрадно одинаков.

Как непохожа на это та заботливость, которую проявляют к своему потомству наиболее высоко развитые обитатели суши, млекопитающие! Здесь мы прежде всего видим, что мать хранит яйцо в самом безопасном месте - в своем собственном теле - до тех пор, пока оно не превращается в самостоятельную во всех отношениях и со всех сторон особь; тогда детеныш выходит на свет Божий, но материнская забота еще не оставляет его. Мать держит его при себе, вскармливает грудью, пока он не становится способным добывать себе пищу сам. У высших представителей родительское попечение не прекращается даже на этой ступени. У людей родители продолжают помогать детям, пока последние не становятся вполне взрослыми, и даже дальше, пока следующее поколение не сделается господствующим.

В негостеприимной бесприютности моря жизнь была, по меньшей мере, тяжела, полна случайностей. Это видно не только из того, что организмы покинули его при первой представившейся возможности, но и из того, что обратно в море вернулись только вырождающиеся организмы. В нем мы находим теперь лишь убогих родственников млекопитающих - морских свиней, дюгоней и китов; сила обстоятельств загнала их в море, так как более сильные товарищи вытеснили их с лучших мест.

Но изгнанники еще существуют и это доказывает присущее жизни упорство и силу приспособления. Жизнь течет везде; она приспособляется к существующим условиям и даже наименее благоприятную среду она стремится использовать для своих целей. Жизнь более универсальна, чем обычно думают. Нашим ограниченным личным опытом мы мерим всю жизнь вообще и говорим: «Вот это возможно, но не дальше». Но природа не знает таких границ для своих возможностей: она открывает их нам постепенно и, почти можно сказать, против своего желания. В какой бы уголок земли человек ни заглянул, везде он находит жизнь в том или другом виде. Открывая новые материки или моря, он неминуемо убеждается, что какие-нибудь бедные его родичи открыли эти места задолго до него и устроились в них. От жгучих песков Сахары до полярных снегов ни одно место не свободно от колонизации, хотя некоторые из них кишат поселенцами сильнее других. Поднимаясь в высь, мы видим то же самое, что и на различных широтах. Когда человек взбирается на возвышенности, он встречается с такими формами жизни, которые забираются вверх легче, чем он, и сверх того и обитают те места, которые исследуют. До последнего времени предполагали, что, спускаясь в глубину, мы не найдем там жизни. Думали, что одна область свободна от вторжения жизни, что она осталась столь же незахваченной жизнью, как при первоначальном своем образовании: мы говорим o невозмущаемых безднах обширных океанических бассейнов, т. е. o глубоких впадинах, лежащих поодаль от берегов, ниже 2оо-метровой линии. Человек был уверен, что в глубинах моря не существует никакой жизни.

Невозможность жизни в глубинах морей по теории полвека тому назад.

Пятьдесят лет тому назад не только допускали отсутствие фауны и флоры в глубинах моря, но считали несомненным, что такое отсутствие неизбежно в силу самых веских причин. Первой из них было то громадное давление, которому должны подвергаться организмы на такой глубине. Вследствие веса вышележащих слоев воды давление на один квадратный сантиметр возрастает на 80 килограммов при погружении на каждую тысячу метров в глубину.

На дне Атлантического океана давление составляет, следовательно, от четырехсот до шестисот килограммов на квадратный сантиметр, a на больших глубинах Тихого океана от пятисот до восьмисот килограммов. Тела на земной поверхности, на которые давит лишь воздушный океан, испытывают давление всего в один килограмм на квадратный сантиметр. От одного килограмма до восьмисот скачек так огромен, что даже трудно представить себе его. Отсюда, не колеблясь, заключали o невозможности жизни, думали, что организм не может существовать под таким давлением, так как он попросту будет раздавлен.

Погасание света.

Вторым препятствием считали полное отсутствие света. Ниже четырехсот метров солнечный свет совершенно не может проникнуть. Это было вычислено из измерений поглощения света на меньших глубинах и вычисления широко подтверждаются наблюдением. Опыты Фаля и Саразена вполне доказывают неопровержимость этого заключения: в солнечный мартовский день эти ученые экспонировали броможелатинныя пластинки на глубине четырехсот метров: несмотря на десятиминутную экспозицию на пластинках нельзя было найти никаких следов реакции. Кто знает по опыту, как быстро пластинки вуалируются даже в темной комнате, тому будет ясно, что на глубине, где пластинки остаются нетронутыми, должен царить мрак глубже Стигийскаго.

Отсутствие света достаточно гибельно и для фауны, но для флоры оно совершенно фатально, так как без света хлорофилл не может выполнять своей функции и, следовательно, растения не могут расти. A там, где совершенно нет растений, животные - утверждали с полной уверенностью - также должны отсутствовать: они не могут жить без растений, так как не в состоянии извлекать себе пищу из неорганических веществ. Они Должны поедать растения или других животных, некоторые питаются растениями. Следовательно, если мы даже допустим, что на больших глубинах одно время существовали животные, то с течением времени, когда более сильные поели слабых, первые сами должны были погибнуть от голода.

Эти доводы казались неопровержимыми, не говоря уже o холоде глубин моря: чем глубже мы погружаем термометр, тем ниже падает температура, пока в открытых морях, на глубине нескольких сот метров, термометр не падает до 1˚С, медленно понижаясь далее до -1½ °С, т. е. даже ниже точки замерзания пресной воды.

Жизнь морских глубин.

После того как с такой убедительностью была доказана невозможность жизни в глубинах моря, были изобретены глубоководные драги и что же оказалось? Когда погруженные драги были извлечены, они кишели живыми существами; рыбы и ракообразные, моллюски и иглокожие, короче говоря, здесь были все представители обычной пелагической фауны, начиная с молекул протоплазмы и кончая морскими чудовищами; все они, оказалось, водились в безднах океана. Чего не могло быть, то на самом деле было.

Оказалось далее, что открытая таким образом фауна находилась в прекрасных условиях, вопреки теории, доказывавшей совершенную невозможность её существования. Правда, эта фауна как будто не имела никаких средств для существования, но тем не менее она все же существует! Она и широко распространена, и обильна; по распространенности её виды превосходят все, что мы знаем об обитателях суши. Один и тот же вид найден был и у берегов Европы и около Новой Зеландии, в арктических морях и под тропиками. Это объясняется однообразием места обитания: в различных частях этой огромной области температуры отличаются друг от друга всего лишь на четыре градуса. Таким образом, переселение не встречает здесь препятствий; напротив, одинаковость окружающей среды коварно увлекает в путешествие. Благодаря этому виды расселялись по всему свету, тогда как на суше даже по устроенной дороге путешествие от одного полушария к другому сопряжено с переменой температуры на 30°- 50°С: при таком переходе путешественник как бы переносится из лета в зиму. Смена времен года совершенно не затрагивает жизни глубоководных обитателей моря; не большее значение имеет для них и перемена места, несмотря даже на то, что они живут вблизи дна: последнее состоит лишь из ила, содержащего остатки простейших организмов, или же из грязи, образовавшейся из смеси вулканической лавы с метеоритной пылью. Одна часть его совершенно похожа на другую, не отличаясь от её никакими приметами, и рыба, возвратившись на место своего рождения, не узнала бы его. И время, и место здесь как бы уничтожены и в известном смысле они оба становятся беспредельными. Если какое-нибудь сотворенное создание может чувствовать бесконечность, то это, конечно, должны быть обитатели бездн моря.

Слепота.

Природа сумела преодолеть те препятствия, которые, казалось, должны были сделать невозможным существование животных в этих глубинах. Давление проникает и в них и части их тела устроены так, что они могут выдержать напряжение. Для этого приспособления потребовалось столь незначительное изменение, что беглый взгляд может просто не заметить его. Что касается освещения, то природа снабдила эти существа особым приспособлением: либо она пускает их в жизнь без чувства зрения, либо же она дает им светочи. Некоторых ракообразных, a также рыб она лишила зрения и вооружила другими чувствами и таким образом сделала их независимыми от мрака. Для других же она устроила то же самое приспособление, которое человек придумал для себя, - она дала им искусственное освещение. Любопытно, что слепая фауна может существовать в огромной области, не имея царем, по крайней мере, хотя бы какой нибудь одноглазый вид. Это поучительно в том отношении, что показывает нам, как природа может обойтись без самого необходимого. Но еще более поразительно, что она ухищряется освещать эту область и при том еще посредством самих обитателей.

Фосфоресцирующие органы.

Как это ни поразительно, но так происходит в действительности: природа осуществляет это чем-то вроде электричества и каждое отдельное животное носит в себе свою собственную машину. Животные озаряют блестящим светом целые пространства, так что последние должны напоминать собою Лондон или Париж при вечернем освещении, с той лишь разницей, что улицы морских бездн освещаются самими прохожими: каждый из них, плавая, несет с собой, как прохожие в старой Японии, свой собственный фонарь, но более совершенный - своего рода фосфоресцирующую световую дугу. Действие этих приборов видно даже после того, как рыба, уже мертвой, извлекается в драге на поверхность моря; они должны сиять несравненно ярче, когда животные находятся в безднах своей родной стихии, где кругом везде царит холод, мрак и безмолвие. Эта картина должна производить такое же впечатление, как в полночь горная вершина, подымающаяся к звездам.

Поучение рыб - рыболовов.

С каким совершенством жизнь приспособила это искусственное освещение к потребностям повседневного существования, показывает занятие уженьем, служащее средством к существованию для некоторых видов самих рыб; эти рыбы, занимающиеся рыболовством, называются поэтому рыбами-удильщиками. Те из удильщиков, которые живут на поверхности моря, обладают длинным щупальцем, которое поднимается от спины и вследствие своей тяжести загибается кпереди; конец его в виде красного утолщения, имеющего довольно большое сходство с соблазнительным червяком, болтается прямо перед ртом рыболова. Рой мелкой рыбешки, привлеченной великолепною приманкой, устремляется к ней, чтобы проглотить ее, но вместо этого схватывается выжидающими челюстями.

Оказалось, что один вид этих рыб-удильщиков живет в глубоководной зоне. У этого родича тех рыболовов, o которых мы только что говорили, мы не находим красной червеобразной приманки, которая была бы совершенно бесполезна в царящем здесь Стигийском мраке. Она заменена блестящим и фосфоресцирующим светом, который заманивает на такую же верную гибель. Чтобы сохранить за собой рыболовное занятие, глубоководные обитателям понадобилось лишь изменить приманку: поразительнейший пример той цепкости жизни, с какой она стремится сохраняться, вплоть до удержания самого типа.

В сравнении с таким остроумным превращением замена легких жабрами после того, как животные перешли из воды на сушу, является простым шагом. При этом они потеряли свои плавательные пузыри. Существование этих пузырей у глубоководных рыб сопряжено с некоторыми интересными явлениями, которые открывают новые точки зрения на жизнь, хотя являются результатами исключительных условий. Мы живем на твердой земле и нас постоянно тянет вниз сила тяжести. Поэтому для нас опасностью является падение в пропасть или яму. Глубоководные же рыбы подвержены не меньшей опасности, но как раз обратнаго характера: им грозит опасность быть выброшенными вверх. В известных пределах рыба в состоянии управлять своим плавательным пузырем, но когда в пылу охоты она увлекается слишком далеко, она может попасть в такую область, где, благодаря уменьшению давления, она уже не в состоянии совладать с растяжением своего пузыря; тогда она выталкивается насильно все выше и выше, пока, наконец, органы ея не разрываются вследствие резкого уменьшения давления. Рыба выбрасывается кверху и это поднятие убивает ее.

Что касается флоры, то её здесь вовсе не существует. Но отсутствие местной пищи не отражается гибельным образом на обитателях бездн. По-видимому, для них достаточно того, что падает к ним из выше расположенных областей моря, как это ни скудно; они питаются остатками от более обильного стола своих береговых родственников. Доказательством может служить то обстоятельство, что обитатели глубин - потомки переселенцев с прибрежных областей; действительно, большинство их имеет родичей, которые и теперь еще живут в мелкой воде, и самые древние глубоководные виды не восходят дальше мелового периода.

Космический характер жизни.

Тот факт, что жизнь распространена во всех уголках земного шара и притом в местах с совершенно противоположными свойствами, может служить столько же экспериментальным, сколько и теоретическим доказательством по существу космического характера жизни. Она видоизменяется сообразно всякому изменению среды, но природа напрягает все свои силы, чтобы сохранить свое лучшее детище - жизнь.

На каждой планете арена самопроизвольного изменения иная; но хотя мы не найдем даже двух таких планет, где обстановка была бы одинаковая, это несущественно для возникновения и роста организмов. Свойства той или другой среды могут быть таковы, что наш особый вид жизни представляется в ней совершенно невозможным, но все же жизнь может развиваться и в такой среде. В самом деле, тот факт, что человек, будучи внезапно перенесен на Марса, не мог бы там дышать и умер бы, не имеет никакого значения в вопросе o существовании жизни на Марсе, подобно тому как то обстоятельство, что ни одна женщина никогда еще не родила обезьяны, не может служить доводом при рассмотрении вопроса o происхождении человека. Мы развивались сообразно с формирующим воздействием определенной среды. Допустить, что мы могли бы мгновенно приспособиться к другой обстановке, совершенно различной, значило бы не понять тех процессов, от которых зависит жизнь.

Самые обыденные наши действия на Марсе казались бы фантасмагоричными. Если бы кто-нибудь очутился на Марсе, на поверхности которого сила тяжести составляет лишь три восьмых той величины, какую она имеет на земле, то его впечатления имели бы причудливый характер. Всякий предмет оказался бы там неестественно легким: свинец весил бы не больше, чем у нас на земле камень, камень стал бы таким же легким, как у нас вода, и всякое тело казалось бы превращенным в какое-то другое, непохожее на него. Мы очутились бы вдруг в невесомом, эфирном мире. Наши действия приняли бы грандиозный характер. С небольшим напряжением мы совершали бы невероятно трудные работы, так как наша мощь увеличилась бы в семь раз. Наконец, все в этом странном мире совершалось бы с значительной медленностью. Вода текла бы не спеша, ленивой струей, a падающие тела опускались бы на землю с грациозной плавностью. После первых одурманивающих впечатлений, новый мир показался бы нам одинаково ленивым и плоским.

Самые наши чувства изменились бы до неузнаваемости. Только зрение и вкус одни не изменили бы своих показаний. Осязание, слух и даже обоняние - все подвергались бы изменению и оказались бы совершенно не такими, какими мы знаем их теперь. Мы совершенно не могли бы чувствовать себя там, как дома; но это не исключает возможности существования каких-нибудь форы жизни вообще. Действительно, подумайте, насколько наш собственный мир для каждого животного на его поверхности должен казаться непохожим на то, чем он представляется нам. Муравью земля кажется совершенно иной, чем слону: былинки, которые последний топчет ногами, совершенно их не замечая, муравью представляются столь же высокими, как нам деревья. И дело тут не в простом увеличении; муравей отличается от слона и слабыми сторонами и своеобразной мощью, совершенно неизвестной слону. Муравей взбирается на стебли трав с легкостью и уверенностью, с какими мы не могли бы лазить по деревьям, a в случае надобности он падает на землю совершенно невредимым с сравнительно очень большой высоты: человек при падении с соответственной высоты неминуемо разбился бы на смерть.

Но хотя различная для чувств обитателей соответственно их размерам и изменяющаяся на деле соответственно размерам обиталища, жизнь все же шла бы выше этих мелочей, если бы только планета была достаточно велика, чтобы жизнь была возможна на ней.

Согласно всем нашим данным жизнь есть неизбежный результат охлаждения шара, если только последний достаточно велик. В самом деле, жизнь не пришла на нашу землю извне. Ни один фантастический метеорит не принес ей тех семян, которые пустили ростки и заполнили её поверхность. Конечно, в известном смысле метеориты Дали ей жизнь, но лишь тем основным путем, которым совершались все процессы природы: они снабдили ее лишь веществом, из которого вследствие эволюции возникла жизнь. В этом с несомненностью убеждает следующий факт: в то время, когда метеориты падали на землю в большом количестве, складывая её массу, последняя еще не достигла своей высшей температуры; но вследствие столкновения метеоритов и их последующего уплотнения развилось чрезмерное количество теплоты - во много раз больше того, сколько требовалось, чтобы убить зародыши, которые могли гнездиться в самых метеоритах и были принесены ими. Таким образом действие, вызванное падением метеоритов, должно было уничтожить все зародыши жизни, которые метеориты могли принести с собой. С другой стороны те зародыши, которые попали на землю уж после того, как теплота убыла настолько, что жизнь сделалась возможной, застали здесь начатки жизни, так как протоплазма образовалась сейчас же после того, как охлаждение позволило это.

Доказательства, что жизнь на земле развивалась самопроизвольно, мы находим в каждой фазе истории жизни, не только в её возникновении, но и на всех этапах по пути её совершенствования, где происходило отклонение от предшествующего направления. Жизнь и среда изменялись одновременно; это станет не просто ясным, но поражающим, если мы сопоставим два небольших параллельных ряда, из которых один показывает изменения, происшедшие в жилище, a другой - соответствующие перемены в жителях. Эта параллель, утверждающая жизнь, приведет нас к достоверности, раскрыв вероятные возможности.

С указанным жизненным параллелизмом мы встречаемся уже в самом начале. Мало того, мы можем пойти еще дальше - и мы найдем указанное соответствие еще до появления жизни. Действительно, пока состояние земли было таково, что она не могла поддерживать жизнь, жизнь не возникала; вот первое совпадение. За ним сейчас же следует другое: одновременно с наступлением условий, допускающих существование жизни, возникает и самая жизнь. Она зародилась в воде; в то время никакая другая часть поверхности не могла бы дать ей приюта и нигде кроме моря ея нельзя было тогда найти.

Одновременность каждого нового рождения и каждой новой колыбели проявляется опять, когда образование суши создает новое поле для жизни. Как только суша стала годна для жизни, появились растения и заняли ее, все больше и больше пренебрегая с того времени морем.

Четвертую параллель мы находим в том многозначительном факте, что растения, годные для пищи, и травоядные животные одновременно появились на сцене в миоценовую эпоху; до этого же времени мир обходился без таких растений и без таких животных. Великий французский геолог Лаппаран, не колеблясь, утверждает, что это выступление обоих классов, так сказать, рука об руку имеет логическое основание, и считает одно необходимым дополнением другого. Если бы в действительности было не так, то было бы совершенно непонятно, почему они оба должны были возникнуть в один и тот же момент. «Еда зовет своего едока» в действительности так же верно, как и в поговорке.

Последним звеном в этом ряде совпадений является человек; он выступил на сцену в то время, когда вследствие охлаждения земного шара его распространение стало возможным с наименьшей затратой энергии. Его мозг дал ему возможность использовать те по существу менее благоприятные условия, которые оказались невыносимыми для других животных. Его ум одел его тело и дал ему огонь; пользуясь платьем и огнем, он пустился в свет, чтобы овладеть им; главными противниками его были климатические условия, с которыми он мог успешно бороться.

Таким образом мы видим, что по всей линии жизнь и её жилище возникали одновременно. Наличность жилища является необходимым и достаточным условием возникновения жизни. Совпадение возможности с реализацией её, совпадение posse с esse, по-видимому, является общим принципом эволюции. Нескончаемый процесс изменения продолжается безостановочно и тенденция к изменению пользуется каждым удобным случаем, лишь только он представляется ей. Жизнь находится наготове и как бы ждет лишь знака, чтобы выступить на сцену, как только будут сооружены подмостки.

Глава III. Царство солнца

Переход.

Следующая стадия в истории планеты характеризуется прекращением главенствующего значения её собственной теплоты: в качестве господствующей силы в её жизни на сцену выступает солнце.

На Земле переход от самостоятельного существования к зависимости от Солнца начался в эпоху великих пресмыкающихся, с первыми признаками прояснения атмосферы. Облака, окутывавшие в палеозойский период всю Землю, начали тогда развеиваться, хотя тот прозрачный характер, который небо имеет теперь, оно приобрело, вероятно, лишь значительно позже. Таким образом собственное охлаждение Земли первое открыло доступ Солнцу.

Что такова должна была быть история нашей Земли, мы заключаем из наблюдений над другими планетами; что такова она была в действительности, доказывают летописи самой Земли. Действительно, ископаемые, похороненные в её горных породах, свидетельствуют, что с отложением триасовых слоев, более известных под названием нового красного песчаника, голосемянные, цикадовые (саговые) и хвойные заняли место тайнобрачных первоначального периода. Эти растения требуют больше света, чем папоротники. Хотя в ботанике они называются цветковыми, однако эти растения не обладают еще такими цветками, которые могли бы привлекать взоры. Но сравнительно со своими предшественниками они требуют больше солнечного света, так что существование их свидетельствует об очищении атмосферы, вызванном постепенным охлаждением поверхности, благодаря которому образование облаков стало менее обильным. Не солнце сделалось более жгучим, a сама Земля стала более открытой: это видно из связи между охлаждением и широтой. Замечательно, что в то время произошло не абсолютное понижение теплоты, a лишь началась дифференцировка температуры по поясам. Землю начали опоясывать климатические зоны.

В следующий мезозойский период, Юрский, кораллы, спускаясь с течением времени все к меньшим широтам, указывают на продолжающееся охлаждение. Тропический, умеренные и полярные пояса перехватили Землю. Но эти пояса еще не установились вполне: доказательством может служить нахождение одних и тех же саговых как в Мексике, так и на Земле Франца Иосифа. Кораллы все еще жили под 55˚ северной широты.

Действие солнца.

С наступлением третичной эпохи возникли времена года. До того Земля не знала их, хотя имела такой же наклон оси, как и теперь. Появление времен года отмечено для нас изменением растительности, которое они приносили с собой. Действительно, o начавшемся чередовании времен года свидетельствует появление лиственных деревьев; они показываются впервые в предшествующих пластах, нижних меловых, и широко распространяются в эоценовую, миоценовую и плиоценовую эпохи. Северные пояса становятся теперь такими холодными, что в зимние месяцы произрастание должно замирать. Мы видим, как пальмы в эту эпоху постепенно спускаются по широте в поисках тепла. В эоцене, заре новой эпохи, они находятся уже ниже, чем в более ранние эпохи; в следующий период, олигоценовый, северной границей их служит начало пятого десятка градусов широты, в миоцене они становятся еще реже, a в плиоценовый период они исчезают из северной Европы. Рука об руку с увеличением света шло уменьшение тепла. Это доказывает, что причина прежнего жаркого климата заключалась в самой Земле. Охлаждение охватило как материки, так и моря.

Солнце понемногу входило в свою роль великого источника как света, так и тепла и началась жизнь мира в том виде, в каком мы знаем ее теперь.

Когда власть перешла от матери Земли к далекому Солнцу, в мире наступило царство красоты. Мы живем в искрящийся цветами период истории нашего шара, который облекся убором красок. Этим он обязан Солнцу, которое сменило собою Землю в созидании всего наряда нашего мира. Не Земля, a лишь солнечные лучи расписали цветы, мотыльков и птиц пышными красками, услаждающими наши взоры; наоборот, потомки тех растений, которые обязаны своим существованием главным образом Земле, грибы, мхи и папоротники, окрашены в темно-бурые и зеленые цвета и обильно произрастают только в тени. Лишь немногие из них приспособились к новым условиям, большинство же осталось верным произведшему их миру - миру, давно уже отошедшему в область прошлого и сохранившемуся лишь в глухих уголках.

Та же эволюция на Марсе.

Так как общее прояснение неба являяется неизбежным шагом в развитии каждой планеты, то у такой сравнительно старой планеты, как Марс, мы естественно должны найти безоблачную прозрачную атмосферу. Ведь таким именно образом планета открывает, так сказать, свои глаза на вселенную. И именно это мы и находим в действительности. Вид Марса показывает, что он уже пробудился указанным образом для окружающей его вселенной. В самом деле, безоблачность есть первая особенность Марса, которая сделалась известной на Земле, так как благодаря этой особенности были открыты и другие, и, не будь её, мы никогда не могли бы познакомиться с этим другим миром.

Редкое зрелище может сравниться по красоте с Марсом, если рассматривать его при надлежащих условиях в телескоп; чем дольше мы смотрим на него, тем более величественным представляется он нам. Перед взором наблюдателя плавает на лазурном фоне пространства кажущаяся миниатюра его родной Земли, перенесенной на небо. Внутри прекрасного светлого диска он замечает по-видимому материки и моря, которые то переплетаются друг с другом, то тянутся раздельно вдоль обширных областей диска и у полюсов увенчаны яркими овалами белого диска. Зритель вспоминает свои первые уроки географии, когда ему показывали рисунок Земли в эфирном пространстве посреди звезд, но теперь чувство реальности еще усиливает восхищение, вызванное апофеозом: перед ним сама действительность, налагающая на картину свой все проникающий, но не поддающийся определению отпечаток подлинности, перед которым оказывается почти бессильным самое искусное воспроизведение.

То неуловимое, что сообщает картине характер подлинной действительности, вызвано главным образом красками. Оно отличаются здесь такой жизненностью, отчетливостью и разнообразием, что словесное описание их дает лишь слабое представление o том гармоническом впечатлении, которое оно производят на наш глаз. В более светлых областях преобладает розожелтая окраска, в темных же областях синие цвета, напоминающие цвет яйца реполова; оба эти цвета выделяются и подчеркиваются ледяной белизной полярных пятен. Но ни тот, ни другой цвета не остаются совершенно одинаковыми: везде цвета дополняются оттенками, вследствие чего впечатление еще более усиливается. В некоторых частях светлых областей преобладает один желтый, в других розовый цвет сгущается в кирпично-красный, обливая поверхность огнем теплого заката. Не меньшим разнообразием отличаются и синие области: здесь они темнеют глубокой тенью, там светлеют бледными пятнами, которые местами незаметно переходят даже в желтый цвет, образуя таким образом области с промежуточными оттенками, точные границы которых неуловимы для глаза.

Время от времени мы видим на этом общем опаловом лике планеты преходящие явления. Иногда в определенных местах наблюдается замена синего цвета теплыми шоколадно-бурыми тонами. Часто, кроме того, диск усеивается холодными белыми точками; блестящие алмазные точки украшают лик планеты таким великолепием, которое не изобразить кистью. Они так малы, что требуется особенно прозрачное и спокойное небо, чтобы увидеть их. Именно в эти моменты цвет планеты обнаруживается наилучшим образом. Даже для тех, кто в солнце видит лишь золотой диск, a в луне белый, Марс со всеми своими красками был бы настоящим откровением.

Легко сделать мысленное путешествие по странному миру, который открылся перед нами. Вы смотрите лишь вверх на небо, но взгляд ваш падает вниз на эту «землю» и вы, сознательно или бессознательно, следите глазом, как картограф, за очертанием ея поверхности: то ваш взор увлекается каким-то заливом, который заводит вас с собой внутрь материка, то для исследования притягивает вас к чему-то вроде острова, одиноко стоящего посреди моря. Но независимо от вашего намерения природа берет все в свои руки и сама все решает за вас. Действительно, теперь вы замечаете, что ваша точка зрения же не совсем та, какая была прежде: ваши залив и остров слегка изменили свое место на диске, хотя полонение их друг относительно друга не изменилось. Еще несколько минут и смещение увеличивается еще больше. Вы начинаете догадываться o том, что происходит перед вами: этот другой мир вращается вокруг самого себя, как вращается наш собственный, с востока на запад, вместе с тем несясь по своей орбите вокруг солнца.

Из за края диска поднимается какое нибудь пятно, чтобы затем пересечь диск и наконец уйти из поля зрения за другим краем диска. На одном краю лежат те места планеты, для которых солнце восходит, на другом лежат места с солнечным закатом и отмеченное нами место в своем обращении между этими линиями прожило свой Марсов день. Незаметно для нас, но зато с тем большей силой это удаление из поля зрения подстрекает наше любопытство. Вид, который, может быть, утомил бы нас, если бы вечно оставался перед нами, получает новую прелесть благодаря тому, что он скрылся. Больше того, это движение служит как бы залогом новых областей, которые нам предстоит исследовать. Своим вращением планета дает нам надежду, что позже мы откроем в ней новые области; эти ожидания сбываются в полной мере. Одна долгота за другой огибает угол, вступает в поле зрения и медленно плывет к плоскости центрального меридиана. Одни объекты, которые мы тем временем успели хорошо рассмотреть, уступают свое место другим, еще новым для нас. Одиноко сидя в полуночном бодрствовании в своей тихой обсерватории, астроном таким образом безмолвно совершает кругосветное путешествие в ином мире.

Два вида области Solis Lacus нa Марсе, показывающие вращение планеты. Разделены промежутком в 1 час, (левый рисунок соответствует более раннему моменту) 26 июля 1907 г. Север вверху.

Возможностью такого путешествия мы обязаны исключительно безоблачности неба планеты. Не будь открытого, ничем не заслоненного вида, исследование описанного рода было бы, конечно, невозможно. Если бы Марс не был старой планетой, своим отсутствием облаков раскрывающей общий ход развития планет, то наши сведения o нем были бы скудны. Начать с. того, что это отсутствие покровов дает нам возможность заметить постоянство в расположении очертаний планеты и из этого постоянства определить вращение планеты вокруг её оси. Мы таким образом узнаем o дне планеты и получаем возможность измерить его. Оказывается, что продолжительность этого дня мало отличается от нашего собственного: вместо наших 24 часов он содержит 24 часа 40 минут. Далее, благодаря скудности атмосферных покровов мы можем определить наклон оси планеты к плоскости её орбиты, от которого зависит смена времен года. Оказывается, что и величина Марсова наклона, подобно периоду вращения, весьма мало отличается от наклона земной оси: она равна 24˚ [3] тогда как земная ось наклонена к орбите под углом в 23½°. Таким образом времена года на Марсе соответствуют нашим временам года. Но продолжительность года на Марсе вдвое больше; это обстоятельство в связи с большим эксцентриситетом орбиты Марса обусловливает значительное неравенство времен года: в северном полушарии весна длится 199 дней, лето 183, осень 147 и зима 158 дней, тогда как в южном полушарии числа идут в обратном порядке. Эти числа имеют не только теоретическое значение, так как влияние времен года столь же существенно связано с абсолютной продолжительностью их, сколько и с самым фактом их существования. За двойное время может произойти многое такое, что не могло бы развиться в более короткий период. Замечательно, что именно эта возможность, как оказывается, имеет жизненное значение в годичной экономии растительности Марса.

Разреженность атмосферы Марса.

Отсутствие облаков свидетельствует также o разреженности планетного воздуха, в пользу которой имеются и другие доказательства. Наилучшим, быть может, доказательством сравнительной разреженности воздуха является незначительность блеска Марсова диска, или, как говорят, его "альбедо". Оно составляет всего 27 процентов, тогда как для Венеры, например, эта величина равна 92 процентам. Но плотный слой воздуха, даже безоблачного - именно в силу этой безоблачности-набрасывал бы на лик планеты блестящий покров, обусловленный присутствием пыли или паров, как он закрывает детали поверхности на Венере, делая их тусклыми. На Марсе этого нет.

Таким образом, на Марсе сумерки должны быть короче и некоторые наблюдения, сделанные в 1894 г. на Флагстаффской обсерватории по-видимому подтверждают это. Преломляющая воздушная среда, благодаря которой на земле утренние лучи солнца приходят к нам несколько раньше, a вечером задерживаются немного позже истинного заката, на Марсе не имеет такой силы. День наступает там с большей внезапностью и быстрее сменяется тьмой. Затем наступает ночь и звезды сияют с такой яркостью, какая неизвестна у нас на земле.

Некоторое количество воздуха все же существует на Марсе: это непосредственно видно из светлого венца, окаймляющего кружок диска, и кроме того об этом же можно косвенно заключить по видимым нами изменениям, совершающимся на лике планеты. Факт изменения сам по себе предполагает присутствие атмосферы.

Полярные шапки Марса.

Первое явление, которое может служить доказательством присутствия воздуха, - белые пятна, на подобие шапок одевающие полюсы Марса; именно на этих пятнах впервые были отмечены изменения в диске планеты. Их положение, a также прирост и убыль в зависимости оть смены времен года наводили на мысль, что эти образования представляют собой полярные снега, которые накопляются в течение Марсовой зимы и тают с наступлением Марсовой весны.

Мысль, что полярные покровы состоят из снега или, вернее сказать, из инея, сама собой напрашивается каждому, кто углублялся в рассматривание планеты. Но доказать это было не так легко. К счастью, одно явление, которым сопровождаются пятна, будучи правильно истолковано, оказалось пробным камнем для суждения o характере пятен. Когда пятно тает, оно кажется нам опоясанным темно-синей лентой более темного тона, чем все остальные сине-зеленые места на диске. Этот пояс обнаружил своеобразную особенность: он перемещается вместе со снегом по мере сокрушения последнего, неотступно сопровождая его. Это явление впервые было замечено Беером и Мэдлером, но значение его было понято лишь в 1894 г.

Будучи очевидно обусловлено таянием полярных шапок, оно послужило опровержением предположения, что эти белые пятна могут представлять собой твердую угольную кислоту. Хотя, как известно, угольная кислота при -79˚С замерзает в вещество, имеющее некоторое сходство со снегом, однако при давлении в одну атмосферу или меньшем, т. е. при тех давлениях, которые должны иметь место на Марсе, она переходить из твердого состояния в газообразное мгновенно. Не то мы видим в водяном паре. Это обстоятельство дает ключ для решения нашего вопроса. Синий пояс доказывает присутствие жидкости. Предположение об угольной кислоте пришлось поэтому оставить, так что вещество, из которого состоят полярные пятна, пришлось признать снегом: мы не знаем ничего другого, что могло бы принимать вид снега при изменении состояния.

Таким образом явления, обнаруживаемые полярными шапками, дают внутреннее, так сказать, доказательство относительно их состава. После определения последнего ряд доводов из другой области явился и внешним подтверждением того же взгляда. Мы говорим o вычислении температуры поверхности планеты, которое лишь недавно впервые было произведено с некоторым приближением к точности.

Вопрос о температуре на Марсе.

Сомнения в обитаемости Марса всегда основывались главным образом на предположении, что температура на его поверхности слишком низка, чтобы быть в состоянии поддерживать жизнь. Теплота его собственной массы в настоящее время, как и Земли, лишь в весьма незначительной степени может содействовать нагреванию поверхности. Все необходимое количество теплоты должно приходить от солнца. И так как Марс удален от солнца в полтора раза дальше Земли, a свет и тепло рассеиваются, убывая обратно пропорционально квадрату расстояния - свеча на расстоянии двух метров дает в четыре раза меньше света, чем на расстоянии одного -, то на этом основании предполагали, что Марс должен получать всего лишь четыре девятых того количества тепла, которое достается Земле, так что температура его должна быть страшно низка.

Но получение лучистой энергии происходит не столь прямым путем. Начать с того, что пучек солнечных лучей, падающий на планету, уже в самом начале своего пути в планете подвергается двум превратностям. Часть лучей сейчас же отражается обратно в пространство от тела, на которое они падают: сперва от воздуха, a потом от поверхности планеты. A отраженная часть света или тепла нисколько не способствует нагреванию тела. Как это ни странно, но это важное обстоятельство еще никогда не принималось в расчет вплоть до настоящего исследования вопроса, которое привело к результату, совершенно отличному от того, что предполагалось раньше. Специальный характер результата лишает нас возможности изложить его здесь и мы приведем лишь один или два пункта. Во-первых, относительное количество световых лучей, отраженных планетой и доходящих до наблюдателя, находящегося на другой. планете, служить мерой относительной яркости первой планеты. Отношение количества отраженных лучей ко всем лучам, падающим на поверхность планеты, составляет ея альбедо. Путем исследований, не имеющих отношения к рассматриваемому вопросу, различные наблюдатели определили альбедо всех планет, за исключением лишь нашей земли. Приведем новейшие определения Мюллера:

Меркурий 0'17

Венера 0'92

Марс 0'27

Юпитер 0'75

Сатурн (Струве) 0'78

Уран 0'73

Нептун 0'63

Мы не находим в этой таблице альбедо нашей собственной земли, потому что мы не можем видеть себя самих так, как видят нас другие, так что мы в некотором роде остаемся во мраке относительно нашей собственной наружности. Однако же путем надлежащей дедукции мы можем из яркости солнечного света на различных высотах над поверхностью земли получить некоторое понятие об этой величине: по скромной оценке она составляет не меньше 0'75, так что мы не так уже «темны», как мы думали.

Таким образом мы узнаем количество лучистой энергии, получаемой от видимой части солнечных лучей. Но есть еще лучи, которые имеют столь большую длину волны, что не могут быть восприняты нашим глазом; эти лучи мы тоже должны принять в расчет при подведении итога. Мы в состоянии сделать это с помощью болометра, изобретенного Ланглеем; таким образом мы можем узнать, какая часть всего количества энергии, падающей на планету, уходит на её нагревание. Для Земли эта дробь равна 41 проценту полного количества, a для Марса она составляет 6о процентов. Таким образом, вычисление, принимающее в расчет одно лишь расстояние, сразу претерпевает существенное изменение.

Ясность неба Марса.

Ясность Марсова неба в свою очередь способствует тому, что воздух его пропускает лучи в большей степени. От утренней до вечерней зари, день за днем в летнее время и в значительной степени зимою солнце сияет там на чистом, неомраченном облаками небе. Лучи его попадают на почву, не ослабленные облачным щитом, a лишь смягченные прозрачным воздушным покрывалом. Нигде на земле мы не встречаем ничего, что могло бы сравниться со столь сильной инсоляцией: у нас даже в тропиках, как только жара становится чрезмерно большой, сейчас же собираются тучи, которые охлаждают воздух струями дождя.

Чтобы понять, как велико значение этого обстоятельства для планеты, столь далекой от солнца, как Марс, мы рассмотрим соответствующие условия на Земле. Если взять Землю, как целое, то отношение того количества солнечного света, которое она получает за весь год в действительности, к тому количеству, которое она могла бы получить, составляет 50 процентов. Другими словами, наше небо таково, что солнце светит нам вдвое меньше времени, чем оно могло бы, не будь затеняющих его облаков.

На Марсе же единственной вуалью, какую знает его поверхность, являются весенние туманы по краям полярных пятен; поэтому здесь количество солнечного света за год составляет 99 процентов всего возможного количества. Эта цифра немного уменьшается благодаря тому обстоятельству, что некоторое количество света и тепла, конечно, все же перехватывается облаками и ими удерживается.

Исходя из этих различных данных и пользуясь новейшим определением соотношения между радиацией и температурой (а именно определением Стефана, которое теоретическим путем было выведено независимо друг от друга Больтцманом и Голицыным), мы найдем, что средняя температура воздуха на поверхности Марса должна быть около 9˚С. К цифрам, которыми мы располагаем теперь, не следует относиться с слишком большим доверием, так как наши знания законов удержания теплоты атмосферой еще весьма ненадежны, но исследования уже с достаточной убедительностью доказывают, что наш результат гораздо ближе к истине, чем вывод o жестоких холодах на Марсе. Соответствующая температура земли составляет всего лишь 16˚С; таким [образом эти две планеты не очень отличаются друг от друга по среднему климатическому теплу, которое на них обеих вполне свободно допускает возможность жизни.

Но благоприятность условий жизни на Марсе этим не ограничивается. В самом деле, человек живет не одной лишь средней годовой температурой. В действительности ни человек, ни другие животные в наших умеренных поясах не находятся в такой сильной зависимости от средней годовой температуры, как мы предполагали раньше. Гораздо большее значение в этом отношении имеет средняя теплота их лета.

Летняя и зимняя температуры.

В летнее время, т. е. в промежуток, начинающийся несколько месяцев спустя после зимнего солнцестояния и оканчивающийся спустя несколько месяцев после летняго солнцестояния, в течение дня больше поглощается теплоты от солнца, чем излучается её за ночь в межпланетноее пространство. Температура поверхности в этот период постоянно повышается; это очевидно для всякого, кто на минуту задумается над этим: июнь теплее марта. Но при этом обыкновенно упускают из виду смысл того факта, что приращение тепла за день превышает его убыль за ночь. Это обстоятельство важно для настоящего исследования. В самом деле, эта дневная прибыль тепла продолжается в течение половины года, a год на Марсе вдвое длиннее, чем на земле. При прочих равных условиях полное летнее приращение тепла на Марсе в среднем превышало бы приблизительно в два раза соответствующую прибыль на Земле. Вместо повышения температуры на 15˚, как у нас, на Марсе, несмотря на более редкий воздух, оно составило бы не менее 25˚.

Что разреженная атмосфера совместима с высокой температурой поверхности, находит себе интересное подтверждение в последних, заслуживающих наибольшего доверия, измерениях теплоты на поверхности Луны в продолжение лунного дня. Я говорю об измерениях профессора Вери. Этот превосходный исследователь путем чрезвычайно тщательных и тонких опытов определил количество теплоты, излучаемое различными частями Луны в различные времена (часы) лунного дня. Продолжая работу Ланглея, он достиг гораздо большей точности. Принято думать, что вследствие отсутствия на Луне воздушной оболочки, задерживающей тепло, температура её поверхности даже в лунный полдень должна быть ниже точки замерзания. Новейшие заключения Вери относительно этого вопроса коренным образом изменяют этот взгляд. В своем письме к автору он резюмирует свои результаты следующим образом:

Когда солнце восходит, на всех широтах без исключения царит холод. Я не решаюсь сказать, каков этот холод, но во всяком случае температура там ниже 0˚. В средних широтах температура переходит выше точки замерзания не раньше, чем солнце достигнет высоты 15˚. Затем тепло быстро увеличивается и в конце первой недели солнечного сияния в сухих областях вблизи экватора скалистая поверхность накаливается до точки кипения воды. С приближением полудня в конце второй недели в областях, в которых солнце занимает вертикальное положение, накаленные скалы достигают температуры, на целых 80˚ превышающей точку кипения воды. Нагревшись, поверхность скал удерживает значительную часть своей теплоты долгое время после полудня; кривая падения температуры отклоняется от симметричного расположения, может быть, на полтора суток. К концу лунного послеполуденного времени температура падает чрезвычайно быстро и перед заходом солнца господствует уже мороз или по крайней мере, столь низкая температура, что в местах, где имеются водяные пары, образуется то, что мы называем «инеем».

И такое тепло мы встречаем на Луне, которая на деле лишена воздушной защиты! Еще более поразительно, что температура Луны достигает своего максимума лишь спустя полутора суток после того момента, когда она получает наибольшее количество солнечных лучей.

Подтверждение видом Марса.

Теперь мы оставим дедукцию и обратимся к картине, которую представляет нам Марс: нельзя же не считаться с тем, что он сам говорит o себе. Мы увидим пред собой тело, несомненно находящееся в благоприятных температурных условиях. Когда на планете бывает лето, её поверхность совершенно открыта нашему взору и, несомненно, она не представляется совершенно обледеневшей. Напротив, то, что мы замечаем, свидетельствует o совершенно противоположном. В течение целых недель её полярные области вплоть до 86˚ и 87˚ N широты несомненно имеют температуру выше точки замерзания, так как снега здесь исчезают. Вероятно, температура здесь гораздо выше точки замерзания, так как мы замечаем в это время сокращение полярных шапок, которое далеко превышает аналогичное явление на земном шаре. Отчасти эта разница объясняется меньшей глубиной снега, но вместе с тем она показывает, что на Марсе сравнительно теплее, чем у нас. Спускаясь по диску по направлению к экватору, мы видим, как временами в некоторых частях его на пространстве сотен квадратных километров проносятся сильные пыльные бури вроде самумов нашей Сахары, меньше всего способные вызвать в зрителе ощущение холода.

Зимою бывает наоборот. Добрая шестая часть всей поверхности каждую осень облекается в зимний покров. В таком виде она остается приблизительно в течение восьми наших месяцев, сбрасывая его лишь с наступлением следующей Марсовой весны. Зима на Марсе в высоких широтах имеет полярный характер и представляет не особенно приятное зрелище.

Но нельзя думать, что такой зимний покров означает нечто худшее, чем зимнюю спячку, и в каком-либо отношении подвергает опасности существование самой жизни: стоит лишь подумать об условиях жизни на нашей Земле, чтобы это опасение сейчас же рассеялось. Великие народы Земли за ничтожными исключениями живут половину года в северной полярной шапке земного шара; зарытые в снег, они большую часть времени должны оставаться невидимыми для зрителя извне. Если ученые на Марсе похожи на некоторых ученых земли, то они к полному своему удовлетворению могут неопровержимо доказывать невозможность нашего существования. Тем не менее мы умудряемся благополучнейшим образом прожить, в явное противоречие этой философии; отсюда мы видим, что нет необходимости предполагать даже зимнюю спячку, - то средство, которым природа так свободно пользуется, чтобы дать возможность насекомым, рыбам и зверям протянуть от одного теплого периода до следующего. Организм как наделенный той способностью, которую нам угодно называть человеческим разумом, так и не обладающий ею, вполне в состоянии выдержать условия, которые оказались бы гибельными для жизни, если бы они не были преходящими, и переждать определенный срок до наступления более благоприятного времени года.

Лето - время жизни.

Благодаря новейшим исследованиям мы знаем теперь, что по отношению к животным вообще не зимняя, a летняя температура является решающим моментом в вопросе o существовании жизни. Зоолог доктор Мерриам в своем прекрасном исследовании области вершин Сан-Франциско в 1889 г. с большой проницательностью обнаруживает это обстоятельство. Нелишним будет остановиться на этом исследовании в виду того, что оно близко касается интересующего нас вопроса.

Горы Сан-Франциско в северной Аризоне по сочетанию своего географического и климатического положения принадлежат к самым интересным областям земного шара в отношении фауны и флоры. Они представляют собой остаток огромного кратера третичных времен, поднимающийся над плоскогорьем в северной части Аризонской пустыни и достигающий 3830 метров вышины. Массив этого некогда вулканического конуса несет теперь на своих склонах много квадратных километров леса и плоскогорье, которое служит ему основанием, покрыто сосновыми лесами; кругом же его опоясывают безжизненные пространства великой американской пустыни, отрезывающие его, как остров, от других растительных областей.

Растительные пояса гор Сан-Франциско.

Этот остров флоры замечателен тем, что он окружён последовательным рядом поясов деревьев; все эти пояса различны меж собой и исключают друг друга, уступая место один другому лишь по мере поднятия. Начав, за шестьдесят километров, с пустыни, где одним лишь полыни и кактусам удается поддерживать свое существование, путешественник, на высоте двух километров над уровнем моря, вступает в первый пояс кустарника. Он встречает сперва малорослые кусты карликового можжевельника-по местному названию кедры, которые по мере поднятия становятся больше и крепче. К ним скоро присоединяется другая форма можжевельника и пиньон, небольшое дерево от семи до десяти метров вышины. Приблизительно на высоте 2100 метров путешественник встречает желтую сосну (Рinus ponderosa), которая затем вытесняет можжевельник и пиньоны, и вся картина растительности меняет свой вид. За исключением немногих белых дубов по краям плоских террас, так называемых мес, все место здесь занято одними лишь стройными соснами. На высоте 2600 метров желтые сосны исчезают, уступая место Дугласовой ели (Pseudotsuga Douglasii), сосне Скалистых гор и прекрасной дрожащей осине. На высоте 2900 метров этот ряд деревьев в свою очередь вытесняется другим и путешественник вступает в полосу западной белой ели, к которой примешивается и Бальфурова сосна (сосна "лисий хвост", fox-tail pine, Pinus Balfouriana: её пушистая хвоя удивительно напоминает лисий хвост). На высоте 3400 метров эти деревья вырождаются в свои карликовые подобия, a пятьюстами метров выше они совершенно исчезают и одни лишь голые скалы гордо поднимаются к небу. Поднимаясь на 2700 метров, с ибо метров до 4300 метров, наблюдатель встречает на своем пути шесть поясов с совершенно различными видами деревьев, соответствующими тропическому поясу, умеренному, Канадскому, Гудзонову и полярному: чтобы пройти такую область, путешественник должен был бы переместиться от широты основания горы к северу до полюса.

Каждое лето олени собираются из ниже расположенных плоскогорий, где они провели зиму, на более высокие склоны гор и на этих высотах остаются до тех пор, пока октябрьские холода не погонят их обратно вниз; круглый год здесь можно найти медведей, которые в зависимости от времени года также то взбираются выше, то спускаются вниз. Кроме того там водятся дикие кошки, кугуар (Felis concolor), множество мелких млекопитающих: белки, земляные белки и т. п.

Решающее для жизни значение температуры.

В июле 1889 Мерриям расположился бивуаком на вершине горы; он изучал здесь привычки и нравы животных на больших высотах, сравнивая различные местные виды с видами северных краев. Из полученных им интересных выводов приведем следующий: переживание вида зависит не от средней годовой температуры данного места и не от зимнего минимума, a от максимальной температуры, господствующей в течение коротких летних месяцев. В это именно время года животные мечут свое потомство и, как показало исследование Мерриама, если в течение периода воспроизведения животным было достаточно тепла, то холода в течение остальной части года не имели значения. В худшем случае животные подвергались зимней спячке. На этом примере мы видим, что небольшое число теплых недель делает жизнь возможной, перевешивая собой препятствия всех остальных длинных, холодных, суровых месяцев. Сверх того Мерриам пришел к важному для нашего вопроса заключению, что температура имеет более важное влияние, чем влажность, пока животные вообще имеют некоторое количество воды.

Это положение из истории животных имеет непосредственное отношение к вопросу об обитаемости Марса. В самом деле, лето на Марсе вдвое длиннее, чем наше, и вероятная максимальная летняя температура на Марсе, как мы видели, далеко не мала. O способности Марса поддерживать жизнь следует судить по этим именно свойствам климата, a не по средней годовой температуре или по большим холодам, которые, весьма вероятно, господствуют на его поверхности зимою.

Присутствие животных на горах Сан-Франциско дало возможность обнаружить еще и другое обстоятельство: их безразличие к разреженности воздуха. Животные, обитающие на вершине или находящие там летний приют, принадлежат к тем же самым видам, естественная родина которых на ypoвне моря находится дальше на севере. Олени там такие же, каких мы находим в северной части Соединенных Штатов; медведи те же, что обитают в лесах Канады и Лабрадора. Высота здесь играет роль широты в смысле достаточного охлаждения места для приспособления к обитателям. Но эта замена происходит за счет плотности воздуха. У вершины они живут на высоте 3000 метров; барометр показывает там всего 450 миллиметров вместо 760, к которым привыкли их родственники. Однако, несмотря на недостаток воздуха на этой мансарде мира - ибо гора здесь крута - животные не испытывают неудобств и по-видимому совершенно не замечают особенностей своего положения. Мы не видим также никаких изменений в развитии их органов или хотя бы функций. Что касается, например, оленей, то насколько они лишены специальных приспособлений, настолько же в них совершенно отсутствует сознание этого и животные чувствуют себя здесь в такой же мере дома, как если бы они находились в чаще Миннесотских лесов.

Что разреженность воздуха при сохранении остальных условий не может служить препятствием для существования вида, доказывают также плоскогорья западной части Соединенных Штатов. Луговые жаворонки великих равнин поднимаются вместе с поверхностью до лесов Скалистых гор Колорадо на высоту двух с половиной тысяч метров, где они акклиматизировались в такой же степени, как и в Канзасских прериях на высоте всего лишь семисот метров.

Но если животное может переносить в одном полугодии такие колебания давления воздуха без специального видоизменения организма, то насколько же большие результаты могут быть достигнуты путем достаточно долгого приспособления? Люди, впервые очутившиеся в высокой местности, вначалe дышат с большим трудом, затем мало-помалу привыкают и, наконец, вполне осваиваются с горным воздухом. Обитатели Квито на высоте трех тысяч метров не испытывают больших затруднений, чем их родственники, живущие на уровне океана.

Более высокая температура плоскогорий по сравнению с вершинами.

Основываясь на разреженности воздуха, обыкновенно сравнивают условия жизни на Марсе с климатом на вершинах высочайших гор земного шара, гдe жизнь не может существовать. Но это сравнение неудачно. Марс с его ровной поверхностью скорее напоминает собой обширное плоскогорье. A плоскогорья земного шара ясно показывают, что температура на плато превышает температуру на вершинах, находящихся на такой же высоте. Гумбольдт приводит в виде примера Гималаи. На северной стороне этого великого горного хребта как снеговая линия, так и линия лесов на тысячу метров выше, чем на южной. Этот климатический подъем объясняется тем, что с северной стороны находится Тибетское плоскогорье; его присутствие перевешивает действующее в противоположную сторону влияние положения склонов относительно солнечных лучей.

Однако нет надобности ходить за примерами так далеко. Внимательно рассматривая книгу Мерриама, Ловелл был поражен одним обстоятельством, o котором Мерриам не упоминает. На более отчетливо выраженном наклоне поясов по направлению от юго-запада к северо-востоку можно заметить также расхождение линий наклона: чем выше расположен пояс, тем сильнее это расхождение. Ловеллу сразу пришло на мысль, что причина этого обстоятельства должна заключаться в неодинаковости масс земли, на которых покоится каждый пояс. Короче говоря, чем ниже изофлоры, тем больше их сравнительное поднятие к северу благодаря более высокому плоскогорью с этой стороны. Чтобы проверить это, Ловелл предпринял летом 1907 г. ряд экскурсий на вершины Сан-Франциско и вокруг них; с помощью анероида, тщательного выверенного при помощи тригонометрической съемки, он измерил высоты, на которых растут различные виды деревьев, и на основании полученных данных начертил изофлоры. Благодаря такой тщательной разработке получился еще более красноречивый результат, чем тот, который давала карта Мерриама; этот результат, вполне объясняющий причину явления, представлен на прилагаемом ряде карт.

Из последних видно, что не только уменьшается расхождение границ зон, чем ближе пояс деревьев находится к плоскогорью, но что в ближайшем из всех, a именно в поясе сосен, влияние северного плато в состоянии даже преодолеть противоположное влияние наклона по отношению к солнечным лучам и вызвать действительное поднятие изофлоры по направлению к северу.

Объяснения этому не приходится искать далеко. Каждая часть плоскогорья способствует нагреванию соседней части и таким образом удерживает теплоту, которая иначе рассеялась бы через излучение в пространство. Таково действие небольшого лишь плато. Но если даже ограниченная площадь высокой местности может так благоприятно отзываться на температуре, то насколько же сильнее должно быть действие, если эта площадь охватит целый мир?

Что касается отсутствия животной и растительной жизни на вершинах наших высочайших гор, то оно объясняется не высотой их, a другой причиной, именно, убогостью ресурсов природы на остроконечной вершинe какой-нибудь горы, отделенной непроходимыми пропастями от других, равным образом ограниченных, площадей. Животное не находит здесь запасов пищи и не имеет случаев встречаться с себе подобными. Вот одна из причин отсутствия жизни на изолированных вершинах. Однако, несмотря на это, мы, к нашему удивлению, встречаем жизнь и здесь. На самой вершине гор Сан-Франциско, на высоте 3850 метров, в снегу были видны явственные следы бурундука (Tamias striatug), поднимавшагося там 15 октября. Другой причиной, затрудняющей жизнь, является ветер, который по необходимости постоянно веет над вершиной при малейшем поводе. При низких температурах приходящая в силу этого потеря собственной теплоты животными оказывается гибельной для жизни. Человек при спокойном состоянии воздуха может вынести температуру в 60˚ ниже нуля, но при малейшем ветре он погибает уже при 40° ниже нуля; таким образом даже бриз оказывается равносильным падению температуры на 20˚С.

Водяной пар в атмосфере Марса.

И вид Марса и температура говорят за то, что в состав атмосферы Марса входит водяной пар. Но водяной пар есть легкий газ, самая легкая составная часть воздуха нашей земли и потому, согласно законам газов, относится к числу тех, которые труднee всего удерживаются планетой. Присутствие его в газовой оболочке планеты представляет, следовательно, своего рода гарантию, что менее летучие товарищи его тоже находятся там; таковы, в возрастающем порядке веса, азот, кислород и углекислый газ. Мы можем таким образом заключить, что эти газы вероятно тоже имеются на Mapce.

Ho доказательство существования этих важных газов в атмосфере планеты далеко не ограничивается одним лишь указанным выводом, как ни хорошо он обоснован в принципе. Современные наблюдения обнаружили совершенно особый класс явлений на планете, которые ставят положительное решение нашего вопроса на прочное основание и, низведя его из воздуха на твердую почву, дополняют одностороннее теоретическое доказательство и ставят его на обe ноги. Необходимые сведения дало нам открытие устройства одного из двух больших классов областей, на которые делится диск. Сине-зеленые области оказались в нашем вопросе сивиллами.

Сперва по своей форме, a затем по своему цвету сине-зеленые области должны были казаться первым наблюдателям Марса морями и океанами. Даже Скиапарелли придерживался этого взгляда. И при первоначальном знакомстве эта характеристика далеко не была неудачной. Но когда эти предполагаемые моря были рассмотрены более тщательно, то в них обнаружились различия в цвете. Это должно было бы поколебать мнение, которое составилось o их характере, но, раз укоренившись, идея обладает такой живучестью, что и это открытие не вызвало никаких сомнений o их природе. Попросту было принято, что моря в одних местах мельче, чем в других; как будто факт существования тысяч квадратных километров водного пространства в несколько метров глубиной, дно которого было видно насквозь, сам по себе не нуждался в объяснении!

Вслед за тем в самых этих различиях обнаружились вариации. Наблюдение показало самым несомненным образом, что площади, равные по величине Великобритании, a часто и гораздо большие, иногда в течение немногих недель становятся более светлыми. Большая часть поверхности всего южного полушария планеты меняла не только оттенок, но даже окраску и облекалась в другой цвет в поразительно короткий срок, причем это не сопровождалось соответственным потемнением какой-нибудь другой области.

Если мы задумаемся над этим явлением, принимая во внимание все, что мы видели, то мы придем к заключению, что такое отсутствие соответствия является роковым для теории существования жидкой оболочки. В самом деле, если бы изменение цвета являлось следствием какого-нибудь незаметного перехода вещества из одной области в другую, то последняя должна была бы приобрести то, что потеряла первая. Если бы вещество переносилось куда-либо в другое место в виде воды или испарялось в одной области, чтобы выпасть в виде снега вокруг полюса, то это вещество так или иначе должно было бы оказываться еще где-нибудь в водной экономии планеты. Но ни того, ни другого уравновешивающего явления нельзя было найти: как вода, вещество исчезло, a белые пятна на полюсах не возросли.

Растительность Марса.

Итак, мы должны расстаться с мыслью, что эти сине-зеленые области, по форме и цвету напоминающие водные пространства, суть моря; спрашивается в таком случае, что же они представляют собой в действительности? Если наблюдать большие сине-зеленые области в различные моменты, отделенные друг от друга немногими неделями, и зарисовывать последовательный вид их, то сравнение с очевидностью покажет, что метаморфозы, претерпеваемые этими областями, периодичны и что их период равен планетному году. Таким образом причина этих изменений кроется в смене времен года, т. е. они зависят от солнца. И, подтверждая эту зависимость, эти области тускнеют во время зимы, когда действие солнца бывает наиболее слабо, a время их наибольшей яркости совпадает со срединой лета, когда солнечные лучи в данном месте обладают наибольшей силой.

Насколько нам известно, есть одно лишь явление, которое находится в подобной зависимости от солнца и обнаруживает свою подчиненность ему сменой цвета, переходящего из сине-зеленого в желтый. Это явление - растительность. Оба цвета говорят сами за себя. Первый говорит нам o весеннем расцвете зелени, второй - o том, что листва высохла и пожелтела совершенно так, как это бывает с листвой у нас на Земле с наступлением осенних холодов. В таком же точно виде нам должна была бы представляться и наша родная Земля, если бы мы наблюдали из пространства, как она меняет свой цвет вместе со сменой времени года.

Удостоверившись таким образом в существовании растительности, мы с большей уверенностью можем судить o составе воздуха. Кроме водяных паров он должен содержать с себе как кислород, так и углекислый газ и несомненно также азот, так как последний по своей плотности занимает промежуточное положение. Итак, газы, из которых состоит воздух Марса, - наши добрые старые друзья. Это открытие представляет собой весьма существенный шаг в нашем знакомстве с жизнью, которая идет в этом другом мире. Хотя нашим знанием o существовании воздуха мы обязаны растительности, которую мы можем видеть, тогда как воздух остается невидимым, но в действительности, конечно, сама растительность своим существованием обязана воздуху.

Способы проявления жизни.

Мы не можем рассчитывать, что главные природные черты лика планеты откроют нам еще какие-нибудь признаки органической жизни. И собственно нужно даже удивляться, что они открыли нам уже так много. В самом деле, разве не чудо, что мы в состоянии видеть наступление и окончание вегетации на планете, на расстоянии пятидесяти миллионов километров, к которым сводится в своем минимуме пространство, отделяющее нас от Марса? Конечно, не может быть и речи o том, чтобы увидеть на планете непосредственно проявления животной жизни, которая там может существовать. Жизнь могла бы обнаружиться лишь совершенно другим путем. Не тело живых существ могло бы выдать нам тайну их существования, но проявление их разума. Работник другого мира мог бы открыться в вещественных изменениях на поверхности планеты, произведенных властью его разума над веществом. Мы лучше уясним себе это, если, исходя из обнаруженной перед нами вероятности существования такой жизни, перейдем к рассмотрению её вероятного характера. И мы можем сделать это, рассмотрев, что говорит нам опыт нашей собственной планеты.

История Земли говорит нам, что усложнение организации подвигалось вперед одновременно с охлаждением. Жизнь началась на земле, как только температура упала ниже точки кипения; и началась она в воде: пар, сгустившись в воду, дал жизни и существенную составную часть вещества для её и наиболее благоприятную среду.

Затем жизнь сделала еще шаг вперед по пути эволюции, выйдя из воды на сушу. Хотя непосредственно менее благоприятная для жизни, суша открыла более широкое поле возможностей для организмов, способных учесть их. Был нужен мозг и мозг развился.

Мозг становится теперь даже главным предметом забот природы. Развитию его несомненно содействовали условия окружающей среды, вознаграждая более способных и устраняя неспособных.

Долгое время животное оставалось таким образом созданием своей среды и кругозор его был ограничен как во времени, так и в пространстве. Персииектива развития расширилась, когда появился человек. Конечно, вступление его на арену жизни было не очень величественно, но все же лучше, чем просто на четвереньках. Теперь мозг окончательно оттеснил мышцы на задний план и человек даже в диком состоянии стал предметом страха для других существ. Из этого состояния, когда он был «первым между равными», развитие быстро вознесло его на ступень, на которой он остается первым и единственным. Огонь и одежда сделали его менее зависимым от окружающей среды и он понемногу начал вступать во владение Землей. Момент, когда человек облекся в одежду, когда род человеческий возложил на себя toga virilis, является и фазой его развития и частичной причиной его, так как с этого времени человек перестает быть рабом климата. Лишь изобретательность ума, как ни скромно было её начало, подсказала человеку мысль покрыть тело одеждой и она же указала ему средства, с помощью которых ему было суждено завоевать земной шар.

В течение ряда столетий он бессознательно или сознательно стремился к этой цели. Настоящая история человека заключается не в борьбе его с себе подобными, a в неустанном подчинении себе всех животных земли, за исключением его самого. Он поработил себе все, что было возможно, и деятельно предает истреблению все остальное. Затем он занялся подчинением самых сил природы своим собственным целям. Это дело еще новое и находится в состоянии младенчества, но ему предстоит великая будущность. Со своим развитием мысль неизбежно овладеет миром.

Этот процесс завоевания, изменяя лик Земли сообразно целям человека, оставляет на своем пути следы, по которым можно прочитать его повесть. Человек уже начал накладывать свою печать на земной шар: он вырубил леса, провел каналы, построил пути сообщения. Пока еще города и нивы занимают лишь часть земной поверхности. Но придет время, когда вся земля будет носить печать человека и только его одного; на ней останется жить лишь то, что он пожелает оставить, и уничтожится все, что ему будет угодно устранить, a самый ландшафт превратится в творение человеческого искусства.

Наши выводы относительно Земли в равной степени могут быть приложены и к другим планетам. Недавно один писатель заметил: «даже если бы на Марсе и были обитатели, мы не можем надеяться увидеть какие-нибудь признаки их деятельности». Это замечание неверно и на самом деле верно именно противоположное. Пока живые существа не вполне еще подчинили себе свой мир, присутствие их не могло бы быть замечено. Их тело слишком мало для того, чтобы его можно было увидеть, и лишь в том случае мы могли бы удостовериться в их существовании, если бы их деяния наложили свою печать на поверхность планеты. Тогда только, но не раньше, мы могли бы открыть существование обитателя другого мира. Он открылся бы нам не тем, что он есть, a тем, что он сделал. Его разум открыл бы нам его тем, что мы увидели бы его деяния, печать, наложенную им на его мир, который он преобразовал по своему желанию. Это я и имел в виду, говоря, что мы на Земле должны узнать o живых существах на Марсе благодаря разуму и только разуму.

Глава IV Марс и будущность Земли

Изучение Марса показывает, что эта планета по отношению к Земле в известном смысле играет роль пророка. В самом деле, помимо того, что оно бросает косвенный свет на наше прошлое, оно может предсказать нам и наше будущее. Оно дает нам возможность в значительной степени предвидеть, что ожидает Землю с течением времени, так как благодаря тому освещению, которое дает нам изучение Марса, грядущие события отбрасывают впереди себя не тень, но свет.

Своей пророческой ролью планета обязана своим размерам. Благодаря меньшему объему она развивалась быстрее, чем наша Земля, и вследствие этого уже давно прошла через ту стадию планетной жизни, которую земной шар переживает в настоящее время; она дошла уже до более далекой стадии, которой со временем не миновать и Земле, если только она не будет раньше уничтожена какой-нибудь другой катастрофой. Конечно, мы не найдем двух планет с различными начальными массами, история развития которых была бы тождественна в деталях, но в общих чертах обе планеты в отдельности идут в значительной степени по одному и тому же пути.

Марс потерял свои океаны.

Как пророк, Марс выступает перед нами в вопросе о двух её формах: полярного льда и широких океанов.

Вопрос o полярном льде имеет отношение к ледниковой эпохе нашей земли, к тому геологическому явлению, загадочность которого и кажущаяся необъяснимость увеличивается тем более, чем больше усилий наука прилагает к его разрешению. Что огромные пространства северного полушария земли, a также и южного по временам облекались сплошным ледяным покровом, - факт сам по себе замечательный, но он приобретает еще больший интерес благодаря трудности подыскать для него соответствующую причин. Космическое охлаждение нашей планеты не может служить объяснением при всей его несомненности, так как обледенение было частичным и повторным. Кролл пытался решить эту загадку; но как ни остроумна его мысль, она все таки была бессильна удержать воду в том состоянии, в каком он предполагает ее, - в виде льда; и геологи в настоящее время на деле оставили его гипотезу, хотя в ней есть значительная доля истины.

Любопытно, что, как оказывается, у Марса есть, что сказать по этому вопросу, проливающее свет на интересующее нас явление, как на планетный процесс общего характера и, в частности, на роль его в истории Земли. Показание Марса является ценным именно по тому, что на Марсе случайно имеются как раз те астрономические условия, которые лежат в основании теории Кролла, и что в то же самое время Марс обнаруживает результаты диаметрально противоположные тем, которые предсказывает теория Кролла.

Относительная продолжительность различных времен года на планете определяется формою описываемой ею эллиптической орбиты. Если ось планеты наклонена таким образом, что лето в одном полушарии приходится на то время, когда планета находится ближе всего к солнцу и благодаря этому имеет наибольшую скорость, то лето бывает короткое и жаркое, a соответствующая зима - длинная и холодная. Это полушарие будет иметь времена года «крайнего» характера; другое же полушарие, напротив, будет иметь длинные холодные лета и короткие теплые зимы, т. е. времена года умеренного характера. Чем больше эксцентриситет орбиты, тем резче выражается разность в характере обоих полушарий.

Обледенение должно происходить в том случае, если зимою выпадает больше инея или снега, чем может быть растоплено в последующее лето. Поэтому удлинение зимы за счет лета могло бы, по-видимому, вызвать обледенение. Но такое именно удлинение и должно было иметь место на земле, так как в прошлые эпохи эксцентриситет земной орбиты был больше, чем теперь. Так оно, по мнению Кролла, и было в действительности. К несчастью для его теории Марс в настоящее время движется по орбите с большим эксцентриситетом, чем какой Земля когда либо могла иметь, и наибольшая близость планеты к Солнцу приходится почти как раз во время летнего солнцестояния в ея южном полушарии. При всем том это полушарие, которое по теории должно было бы обнаруживать явление обледенения, не только не обнаруживает его, но наоборот еще дальше от этого, чем другое полушарие. Действительно, северное полярное пятно сокращается от 78° до 6° в поперечнике, тогда как южное убывает от 96° до нуля. Это показывает, что в южном полушарии, в котором, вследствие некоторых причин, более продолжительная зима дает большее количество осадков, действия менее продолжительного, но более жаркого лета с избытком достаточно, чтобы растопить все эти осадки.

Если же мы увеличим количество осадков в одном и том же отношении по всей поверхности планеты, то мы найдем, что протяжение южного полярного пятна в период его максимума будет еще более превышать размеры северного, a так как способность лета производить таяние снегов обоих полушарий имеет приблизительно постоянную величину, то наступит время, когда осадков в южном полушарии будет оставаться больше, чем в северном, и потому произойдет обледенение.

Если только количество осадков будет достаточно велико, то один из двух полярных покровов неизбежно должен опередить другой в этом обледенении, какова бы ни была величина эксцентриситета, раз только он будет существовать. С другой стороны, если количество осадков не превышает известной нормы, то не только не наступит обледенение, но, наоборот, в том полушарии, где мы ожидаем его, в полушарии с временами года крайнего характера, ледяной покров в действительности будет меньше, чем в другом. Какова бы ни была причина усиленного выпадения снега, результат будет один и тот же. Таким образом решающим моментом в возникновении ледникового периода является не величина эксцентриситета, как бы ни было существенно ея значение, a количество осадков, независимо от обусловливающей их причины.

Таким образом гибель от полного обледенения не есть неизбежный рок планеты. Если только количество воды не чрезмерно велико, то вековое охлаждение не повлечет за собою непременно обледенения планеты; пример Марса показывает, что планета, заблаговременно отделавшись от избытка влаги, может совершенно избежать такого конца и может на старости наслаждаться состоянием, противоположным ледниковому.

Наше рассуждение приводит нас ко второму вопросу, по которому нынешнее состояние Марса является предсказателем будущего Земли. Безмятежная старость планеты не только исключает смерть от замерзания: планете, напротив, угрожает смерть от жажды вследствие недостатка воды. Когда мы говорили o сине-зеленых областях, мы видели, что Марс, по-видимому, когда-то имел моря, хотя теперь он уже не имеет их. У исследователя планеты сейчас же возникает вопрос, как создался этот недостаток воды, не существовавший из начала и, как мы уже знаем, имеющий и свою хорошую сторону.

Есть два пути, которыми планета не только может, но и неизбежно должна лишиться своего запаса воды: внешний и внутренний. Она может потерять свои океаны путем всасывания их внутрь планеты и путем медленного испарения воды в пространство. Когда планета находится еще в расплавленном состоянии, она представляет собою сплошную поверхность, которая преграждает доступ внутрь планеты всему; но когда планета охлаждается и сжимается, то в её поверхности открываются трещины и щели, через которые вода с поверхности раньше или позже находит себе путь. Когда планета стареет, то самые морщины её являются причиной её высыхания. Таков один путь, через который моря неминуемо уходят с поверхности планеты. С такой же неизбежностью вода уходит и другим путем. Дело в том, что газы состоят из частиц, молекул, которые несутся с большими скоростями. Температура является выражением этой энергии, которая, как известно, пропорциональна произведению из массы частицы на квадрат её скорости. Движение частиц ни есть та причина, которая заставляет газы расширяться. Во время своих странствий молекулы сталкиваются и таким образом сообщают одна другой и заимствуют друг у друга скорость. Вследствие этого одни движутся быстро, другие медленно. Молекулы носятся кругом по всем направлениям и, пока их скорость не становится слишком большой, планета, атмосферу которой они составляют, продолжает удерживать их при себе действием тяжести. Это может продолжаться лишь до так называемой критической скорости - той скорости, которую планета может сообщить частиц, свободно падающей на нее из бесконечно удаленной точки. В самом деле, планета может уничтожить скорость лишь такой величины, какую она сама в состоянии произвести, но не большую. Но если при описанном обмене скоростей какая-либо молекула получит скорость, большую критической, то она улетит в пространство и начнет совершать самостоятельное междузвездное путешествие. Подобные молекулы никогда уже не возвратятся к покинутому ими телу, a так как такое дезертирство происходит постоянно, то в конце концов с планеты улетят все газы, которыми она некогда обладала.

Но, как известно, с поверхности всякой жидкости беспрерывно совершается испарение. так что содержимое океана медленно, незаметно поднимается в воздух. Обыкновенно его частицы падают обратно в виде дождя, но те, которые вследствие столкновений приобретают достаточно большую скорость, составляют исключение: в конце концов они улетают в междупланетное пространство. Чем меньше тело, тем быстрее должно оно терять свои моря, так как тем меньше его притяжение и тем, следовательно, слабее оно удерживает свои водяные пары. Три стадии в неизбежном процессе потери планетой её гидросферы представлены в настоящее время Землей, Марсом и Луной. На Земле океанические бассейны еще удерживают моря, на Марсе они питают лишь растительность, на Луне же они не содержат ничего.

Заключение по аналогии указывает нам тот путь, по которому должна будет пойти Земля. При свете науки мы видим ту часть этого пути, которую наш мир действительно уже прошел.

Постепенное исчезновение океанов Земли.

При внимательном рассмотрении мы видим, что потеря воды происходила в течение минувших эпох и происходит и сейчас на наших глазах. С самого момента своего образования моря земного шара медленно исчезают. Что они не вполне еще исчезли, объясняется отчасти тем, что содержимое их очень велико, отчасти же большей силой тяжести, благодаря которой Земля в состоянии крепче удерживать их. Скорость улетания, которую Земля может еще парализовать, или критическая скорость, для земли равна 11 километрам в секунду, т. е. в два слишком раза превышает соответствующую скорость для Марса, равную 5 километрам в секунду. Таким образом для земных морей путь на небо не так доступен. С другой стороны, благодаря большей начальной теплоте внутри Земли вода её не могла просочиться внутрь в таком количестве, какое возможно в меньшем шаре. Таким образом земля отстала в смысле потери воды, но ^часть последней она все таки уже потеряла.

Увеличение суши в Северной Америке и Европе.

Уход воды должен обнаруживаться в уменьшении той части поверхности планеты, которая покрыта океаном. Наблюдение показывает, что это происходит на самом деле. Исследование убеждает нас, что опорожнение океанов действительно совершается. Покойный профессор Дана (в Нью Гавене, New Haven) составил ряд карт Северной Америки на основании данных, к которым привело изучение геологических осадочных пластов, указывающих, что было [сушей в течение последовательных геологических периодов. Сравнение этих карт друг с другом дает нам чрезвычайно интересное и убедительное доказательство, что с момента возникновения морей площадь суши в Северной Америке продолжает увеличиваться за счет океана (см. Lowell, «Mars and its Canals»).

Такое естественное увеличение территории мы находим не в одной лишь Северной Америке. Европа также представляет нам пример такого же в общем неуклонного, хотя временами колеблющегося завоевания суши. Здесь, как и в Северной Америке, образование суши началось на севере, откуда она надвигалась все дальше и дальше к югу, захватывая площадь океана. Та часть земной поверхности, которую мы теперь называем Европой, в палеозойские времена была покрыта океаном, из которого выдавалась лишь северная часть Шотландии и Скандинавии. Если бы современные великие флоты мира существовали тогда, они нашли бы очень большой простор для своих операций, но не имели бы своих теперешних баз для запасов, так как они могли бы плавать над теми местами, где теперь находятся Лондон, Париж или Берлин.

Повсюду, где изучено строение пластов, они свидетельствуют об одном и том же процессе.

Суша расширялась, a океан сокращался с того времени, как они впервые разделили между собою поверхность Земли. Но такое повсеместное увеличение суши может значить лишь одно из двух: либо океаны становились глубже, либо очи исчезали. Если бы сморщивание земной коры влекло за собой большее опускание морских бассейнов, оно в равной степени вызывало бы поднятие материковых плоскогорий. Но мы не находим никаких указаний на поднятия подобного рода в сколько нибудь широких размерах. В самом деле, хотя горные цепи и были выдавлены кверху, но их возникновение есть результат образования местных складок, a не широких щитоподобных выступов. Самый тот факт, что они представляют собой изломы, отодвигает долгие, невысокие подъемы в далекое прошлое. Остается, следовательно, заключить, что моря медленно уменьшались в объеме.

Понижение уровня моря.

Об этом же явлении свидетельствуют и вновь добытые факты. Лишь совсем недавно Станлей Гардинер, член Сладенской экспедиции, изучил Чагосский (Chagos) архипелаг, малоизвестное скопление коралловых рифов к югу от Маледивских островов. Основываясь на виде атоллов, которые выступают из морской глади, как оазисы с пустыне, он пришел к заключению, что по всей области коралловых рифов Индийского и Тихого океанов, от широты 30° С до широты 25° Ю, произошло изменение уровня. Так как имеются данные, что во всей этой области было много местных поднятий, то из факта такого широкого распространения изменения он заключил, что оно обусловлено скорее убылью воды, чем изменением уровня дна океана. Чтобы объяснить возникновение атоллов, приходится допустить изменение уровня в пределах от двух до двенадцати метров. На первый взгляд двенадцать метров могут показаться небольшой величиной, но если подобное изменение охватывает площадь в сотни тысяч квадратных километров, то соответствующая ему потеря воды должна быть громадна.

Внутренние моря.

O степени испарения океанических пространств можно судить по испарению в меньших водных пространствах, отрезанных от океана, каковы Каспийское море, Аральское море и Большое Соленое Озеро; бассейны стока у этих внутренних морей не только сравнимы с соответствующими бассейнами океанов, но относительно даже превосходят их. Они имеют, таким образом, более обильный приток волы, чем океаны. И тем не менее, все такие моря без исключения высыхают в весьма заметной степени. Поверхность большинства их ниже уровня океана: уже одно это обстоятельство указывает, что с тех пор, как внутренние моря были отрезаны от отступавшей от них главной массы воды, они подверглись высыханию. Морские раковины, рыбы и тюлени, которые водятся еще в Каспийском море, свидетельствуют o том, что оно представляет собой остаток большого моря. Тюлени же доказывают, что оно в быстроте высыхания теперь уже опередило океаны, несмотря на огромный приток пресной воды, который оно получает в настоящее время. В самом деле, в заливе Большой Kapa Бугаз на восточном берегу Каспийского моря испарение идет с чрезвычайной быстротой: хотя вода втекает в него из Каспия через узкий пролив и взамен он не выпускает из себя воды, этот залив, тем не менее, отличается такой соленостью, что тюлени уже не могут жить в нем. Каспийское море исчезает на наших глазах: об этом безмолвно свидетельствуют находящиеся на некотором расстояния от краев его остатки некогда существовавших здесь гаваней (см. Huntington, недавнее исследование берегов Каспийского моря). То же самое происходит и с Большим Соленым Озером: известна и даже измерена самая скорость его убывания.

За земноводной стадией следует стадия суши.

Итак, Земля идет по тому же пути, что и Марс. Как на Марсе теперь, так со временем и на Земле наступит фаза планетной эволюции, пока еще неизвестная Земле: фаза исключительно суши в противоположность современному земноводному характеру ея поверхности. Конечно, такая смена несомненно будет чревата последствиями. Чтобы понять, каково будет состояние Земли, мы должны изучать Марса, так как последний представляет нам картину мира, уже достигшего этой стадии. Это обстоятельство должно вызывать у всех нас особый интерес к изучению Марса, связанный не с пространством только, но и с временем. В самом деле, внимательно рассматривая планету, мы непосредственно узнаем теперешнее её состояние и в то же время косвенным образом читаем историю, которая имеет отношение к будущности нашей Земли. Если нам удастся отделить в этой истории частное от общего, явления местного характера, относящиеся только к Марсу, от явлений космического характера, то мы осуществим стремления старых астрологов, но в несравненно более широких размерах: вместо чтения в небесах судеб отдельных лиц мы сумеем прочесть в них судьбу всей нашей Земли.

Кое-что в этом направлении мы, действительно, можем сделать, пользуясь тем же принципом, который привел нас к заключению o потере морей. Высыхание, которым обусловливается исчезновение морей, действует с неменьшей силой и на суше. Так как эта потеря воды является общей Для всей планеты, то оба вида поверхности должны испытывать ее одновременно. Но на суше результаты потери еще тяжелее, чем в океанах: то, что лишь уменьшает богатство океана, на суше приводит к истощению покрытыя растительностью области. Некогда плодородные поля превращаются в пустыни.

Пустыни.

Пустыни уже существуют на Земле и невыразимый ужас, который ассоциируется с этим словом у всякого, кто на опыте познакомился с ними или кто одарен достаточно живым воображением, чтобы представить их себе, в действительности больше, чем мы предполагаем. Самое ужасное космическое значение пустынь заключается не в том, что они существуют, a в том, что они начали существовать. Мы должны представлять их себе не как местное зло, которое можно обойти, но как общее неизбежное начало конца нашей земли. Пустыни знаменуют собой начало конца. Ибо они растут. Они обозначают собой первые шаги в долгом процессе потери воды. Леса превращаются в степи, степи в пустыни; эти превращения ожидают и дно океанов, когда они высохнут: благодаря солям, которые потоки нанесли сюда в течение веков, и остаткам влаги, которые будут сочиться еще здесь, дно высохших океанов явится последним убежищем растительности, но в конце концов и эти места разделят судьбу своих предшественников и планета превратится в иссохший шар, носящийся в пространстве. Эта картина ужасна, но в верности её мы не можем сомневаться и отчасти она уже переходит в действительность.

Два пояса пустынь обнимают землю, словно кольца удава, который в своих объятиях душит на смерть добычу. Одно кольцо идет приблизительно вдоль тропика Рака и тянется к северу от него; другое кольцо - по тропику Козерога. Аризона лежит в северном поясе и там же находятся Сахара, Аравия и пустыни центральной Азии.

Эти пояса пустынь расширяются. В великой пустыне северной Аризоны, среди равнины, ограниченной обрывами откосов, которые поднимаются там и сям на несколько десятков метров в вышину, где путник находит лишь полынь и кактус, он вдруг встречает окаменевший лес. На пространстве нескольких километров земля усеяна стволами деревьев, изломанных самым различным образом.

Они так хорошо сохранили свою форму, что вы готовы подумать, что здесь прошел безжалостный топор беспечного дровосека, оставившего в беспорядке плоды своей разрушительной работы на самой арене своих подвигов. Но красивый цвет стволов кажется странным вашему глазу; вы наклоняетесь, притрагиваетесь к ним и с изумлением находите, что это камень: халцедон, a не углерод! Форма пережила вещество и сохранилась в первоначальном виде, тогда как частицы первоначального вещества все уже бесследно улетучились. Но картина столь поразительно жива, что мы не верим своему осязанию; вот упавший ствол-исполин загородил бесплодный каньон и нам почти кажется, что мы слышим журчание воды, стремящейся вниз по извилинам.

Другой вид окаменевшего леса в Аризоне.

Но уже не один миллион лет прошел с тех пор, как случилась эта катастрофа, и поток, вырвавший этого исполина с корнями, оставил его опрокинутым навзничь с судорожно распростертыми членами. Это было хвойное дерево, родственное современным нам хвойным; оно процветало, вероятно, в меловой период, так как со времен третичных формаций эта местность уже не была под водой.

Теперь здесь по близости не растет ничего, Кроме немногих тополей вдоль берега Малого Колорадо. Места, в которых некогда произрастали леса, теперь не в состоянии питать их. И однако здесь ничто не изменилось-уменьшился только приток воды. В период третичный и дилювия дожди выпадали все реже и реже. Доказательством служит большой оазис сосен, покрывающий плато, часть которого представляют окаменевшие леса и в средине которого высятся вершины Сан-Франциско. Местность, по которой разбросаны халцедоновые стволы, находится на высоте около 1500 метров над уровнем океана, тогда как нижняя граница хорошо развитых сосен в настоящее время составляет 2130 метров над уровнем океана; со времен прежних лесов граница вечнозеленой растительности, следовательно, ушла вверх на шестьсот слишком метров. И это изменение имеет не местный лишь характер, так как и на другой стороне плато мы тоже встречаем окаменевшие остатки деревьев.

Поднятие линии вечной зелени объясняется тем, что в пустынной местности наибольшая влажность имеет место ближе к облакам, из которых она выпадает на сохнущую Землю. Водяные потоки, которые обыкновенно увеличиваются в объеме по мере дальнейшего течения, здесь, напротив, наиболее велики вблизи своих истоков и с каждым новым километром своего течения становятся все меньше и меньше. Ручьи, вытекающие из Антиливана в Сирии, орошают сады Дамаска и, изливаясь затем в равнину, теряются сейчас же за порогом его ворот. То же происходит и в Аризонской пустыне, хотя в меньшем масштабе; живущие в этих местах знают это слишком хорошо. Индейцы и ковбои пустынь ищут воду на месах, a не у основания их. Одну из особенностей их жизни составляет подъем за водой.

Египет и Kapфаген.

Подобное доказательство векового ссыхания земли, какое мы сейчас видели, не ограничивается одной лишь западной частью Северной Америки. Перейдя на противоположную сторону земного шара, мы найдем такие же следы былой жизни. На плато над Нилом, вблизи Каира, путешественник может увидеть еще одно кладбище окаменевших деревьев. Оно относится к доисторическому времени, но человек тогда уже жил: недалеко от этого места найдены палеолитические и неолитические орудия, доказывающие, что на заре своего существования человек жил и охотился в этих лесах, в которых в настоящее время не могут существовать ни охотник, ни зверь.

На южном берегу Средиземного моря, по краям великой пустыни Сахары мы можем видеть теперь развалины обширных акведуков (водопроводов), которые безмолвно тянутся по равнинам. Эти руины говорят нам не только o былой мощи тех, кто построил эти сооружения и прославил эту землю, но и еще кой-о-чем. Карфаген рассыпался в прах и лишь эти арки, стоящие, точно часовые, показывают нам, какие щупальца протягивались некогда от этого города для его пропитания. Все еще поразительные в архитектурном отношении, они покоряют не только пространство, но и время; они свидетельствуют столько же o городе, который они обслуживали, сколько и o воде, которую они несли. Эта вода исчезла так же, как и люди, которые пили ее. В настоящее время текучие воды не в состоянии наполнять эти акведуки, самое существование которых доказывает, что в прошлые времена было не так. Земля лишилась здесь воды уже в недавние исторические времена, от которых до нас дошли памятники, построенные человеком.

Но не одни лишь памятники говорят нам об этом. Изменилась и самая фауна. Вследствие увеличившейся сухости страны животные, некогда населявшие ее, теперь не могут здесь жить. Они прибавляют свое свидетельство к показаниям безмолвных водопроводов, оставшихся без работы. Особенно удивительно, что все это произошло так недавно: это поразительно ясно показывает, с какою быстротой пустыня захватывала обитаемые местности.

Палестина.

O том же самом говорит нам и Палестина. Некогда эта страна текла «млеком и медом», теперь же и вода в ней в редкость. Это произошло не от того, что народ, создавший её величие, с тех пор рассеялся по лицу земли. Многое разрушается, когда рука хозяина становится неподвижной; но никогда еще из-за отсутствия хозяина богатая страна не превращалась в пустыню, если только плодородие её не было обусловлено орошением. Мы с несомненностью убеждаемся здесь, что изменилась сама страна.

Высыханию подвержены главным образом субтропические области.

Сопоставляя места, в которых обнаруживается образование пустынь, мы найдем, что все они расположены полосой вокруг Земли вблизи каждого тропика и тянутся к северу или к югу от него, смотря по полушарию. Обратившись к таблицам распределения дождевых осадков по различным параллелям, мы поймем расположение пустынь.

Именно в указанных поясах среднее количество выпадающих осадков наименее велико (за исключением степей на далеком севере, отличающихся такой же сухостью). Таким образом появление пустынь обусловлено циркуляцией атмосферы; это обстоятельство переносит пустыни в область общей планетной эволюции. В самом деле, если планета имеет атмосферу и подвержена действию солнца, то на ней неминуемо должен иметь место круговорот в атмосфере. В общих чертах дело происходит следующим образом. Экваториальная область более других подвержена нагреванию солнечными лучами, так что воздух на экваторе поднимается кверху и по необходимости вверху стекает по направлению к полюсам. На свободное место притекает воздух с тропиков. Тем временем нижние слои воздуха, покинувшего экватор, найдя под собой более свободное место, спускаются на землю в средних широтах, чем и обусловливаются ветры, которые господствуют в этих областях. Верхние же слои несутся по более или менее спиральным линиям вокруг полюсов. Этот общий круговорот в своих главных чертах не зависит от характера поверхности. Движения изменяются в зависимости от распределения суши и моря, но результат остается тот же.

Мысленно следя за этим круговоротом, мы замечаем, что при прочих равных условиях ветры, которые спускаются из холодных областей в теплые, должны быть сухими. В самом деле, нагреваясь, воздух может принять в себя большее количество влаги, чем до нагревания; это обстоятельство препятствует осаждению воды, которую он уже содержит, в виде дождя, снега или росы. Поэтому он удерживает в себе влагу, которую имел раньше или захватил на своем пути, и вместо того, чтобы оросить землю живительным дождем, проносится над ней палящим сирокко. Таков этот процесс в своих основных чертах; он объясняет нам, почему на земле с течением времени должны образоваться пояса пустынь и притом в тех именно местах, где мы их встречаем теперь. Немногие исключения обусловливаются влиянием местных условий. Например, когда эти ветры проносятся над водными пространствами, они вбирают в себя воду; когда же они затем встречают на своем пути горный хребет, эта влага может осаждаться на его наветренной стороне, так как воздух, поднимаясь по склонам гор, охлаждается. Таким образом всякая возвышенность может видоизменять действие атмосферного круговорота, но основной характер его не нарушается.

На Марсе планетное изменение зашло уже далеко.

Обращаясь теперь к Марсу, мы найдем, что процесс, который на Земле находится в своей начальной стадии, там достиг уже полного развития. На Марсе мы находим не пояса лишь пустынь: вся поверхность планеты, за исключением дна океанов, превратилась в пустыню. Пять восьмых всей поверхности представляют собой безводную и бесплодную пустыню, не освежаемую ни влагой на поверхности, ни облачным покровом и не защищенную никакой тенью от палящего зноя безжалостного раскаленного солнца.

Что наш сосед находится в таком именно положении, можно заключить по нескольким признакам. На это указывает, во-первых, цвет планеты. Огненная окраска, от которой Марс получил свое имя, в телескопе оказывается охровым цветом, с красными точками там и сям. Именно такой цвет имеют пустыни нашей Земли, если рассматривать их с вершины горы. Вторым признаком служит неизменность этих областей Марса. Лишь временами они делаются красными: это единственное изменение, которое мы замечаем в них, и смена времен года, которая оказывает такое влияние в сине-зеленых областях, совершенно не отражается на красноватых. Таким образом как по виду, так и по свойствам эти большие охровые пространства на диске являются огромными Сахарами.

O том же свидетельствует и расположение их. Мы убеждаемся в этом, рассматривая размещение этих областей и сравнивая, каково оно в действительности, с тем, каким оно должно быть, если наше предположение верно.

Отсутствие влажности не должно изменять очерченного выше характера циркуляции ветров; какова бы ни была планета, мы должны ожидать, что встретим на ней приблизительно такое же распределение сухих и дождливых поясов, как и на земле, если только вообще следы их еще существуют. Чтобы удостовериться в этом, обратимся к карте Марса. При этом обзоре мы должны заранее учесть влияние одного обстоятельства, - мы говорим o местном расположении морских бассейнов, так как благодаря своим первоначальным запасам океан может пережить и дольше того предела, который соответствует данной широте. Строение моря позволяет ему обойти общий закон.

Океаны Марса лежат в южном полушарии планеты. Это обстоятельство определяет собой характер южного полушария; южный субтропический пояс является теперь поясом растительности. Это не служит опровержением общего закона и лишний раз доказывает, что теперешние сине-зеленые области некогда были морями.

Иначе обстоит дело на поверхности северного полушария, так как с самого начала на нем не было такого резко выраженного распределения суши и воды, которое служило бы противовесом влияниям, вызывающим образование пустынь. Здесь мы можем, следовательно, ожидать подтверждения принципа, что субтропический пояс должен быть суше умеренного. Наблюдение оправдывает наши ожидания. Кругом всей планеты северный субтропический пояс лишен сине-зеленых областей, - растительных областей. Совсем не то мы видим выше его в умеренном поясе. Здесь находятся все наибольшие сине-зеленые области северного полушария планеты: Маге Acidalium, Propontis и клин Casius. Все они расположены приблизительно на одной и той же параллели. Lucus Niłiacus и Mare Acidalium простираются от 29˚ до 55˚ северной широты, Propontis от 37˚ до 48˚, a клин Casius от 35˚ до 56˚. Вряд ли можно думать, что такое совпадение положений является простой случайностью. Здесь, следовательно, ютятся последние остатки растительности северного полушария.

Опаловые оттенки Марса.

Огромное протяжение, которое пустыни заняли уже на Марсе, имеет роковое значение. Эти опаловые оттенки, столь прекрасные, когда смотришь на них в телескоп, из нашего далека, говорят об ужасной действительности. Для телесных очей вид диска несравненно прекрасен, но для духовных очей его значение страшно. Эта прелесть желто-розовых красок есть лишь мираж мысли. Эти восхитительные опаловые цвета говорят, что вся планета опоясана огромной пустыней, которая в некоторых местах простирается почти от полюса до полюса. На почтительном расстоянии все пустыни не лишены известной прелести красок: голые скалы сообщают им свои оттенки желтого мергеля, красноватого песчаника и синего шифера, которые издали сливаются в цветные пятна. Но эти цвета, сами неизменные в оттенках, означают отсутствие жизни; безжалостное однообразие опаловой окраски здесь оправдывает зловещий смысл, приписываемый опалу суеверием.

Мысленно перенесясь в эти Сахары Марса, мы постепенно вникнем в характер этой планеты и постигнем самую сущность её. Без этого основного вездесущего фона, без этой оправы менее заметные, но более важные черты картины не выделяются в полном своем значении. Чтобы получить некоторое представление o жизни на Марсе, перенесемся к этим огромным пространствам медно-красных песков и скал, гладким, как полированный щит; резкая линия, отделяющая их от небесной синевы, не смягчена горными зубцами. Дни и месяцы мы можем бродить по этим пустыням и нет им конца; отчаяние овладевает душой. A солнце совершает свой дневной путь, подымаясь из каменной пустыни, чтобы снова погрузиться в нее.

Как земля последует за Марсом.

Как это ни грустно, но такое же состояние ожидает нашу землю, если только она будет существовать достаточно долго. Неуклонно, хотя и незаметно, Сахары уже и теперь, как мы видели, овладевают её поверхностью. До конца пока еще несомненно далеко, но роковая неизбежность его столь же верна, как то, что завтра взойдет солнце, если только какая нибудь другая катастрофа не предвосхитит конца. Быть может, не очень приятно изучать, как будет умирать наша земля, но науке нет до того дела; для нея важен лишь факт и за открытие его мы должны быть благодарны Марсу.

Раньше, чем придет к концу последний акт долгой жизненной драмы планеты, вода, покинувшая поверхность, будет еще некоторое время оставаться в воздухе, так как путь воды к небесам лежит через атмосферу. Количество её будет недостаточно, чтобы выделить излишек в видe морей или хотя бы озер и прудов, и лишь в высоте будет еще парить некоторая масса её. Так как вода, покидающая планету, рассеивается в пространство, то планета должна лишиться воды на поверхности задолго до того, как она потеряет воду из воздуха, так что отсутствие первой не может служить доводом против присутствия второй. Некоторые физические условия, связанны с испарением, позволяют предполагать что количество воды в атмосфере на Марсе больше, чем на земле, но все же недостаточно, чтобы давать осадки.

В главе III мы изложили доказательства существования воды на поверхности Марса в виде полярных шапок и в сущности нигде больше. Теперь мы должны рассмотреть доказательства того, что вода еще существует в воздухе Марса. Эти доводы двоякого рода. Во-первых, вид диска в телескоп. Конечно, мы не можем ожидать, что увидим самый водяной пар, так как он по существу невидим. Но мы можем надеяться обнаружить его, если он сгущается в виде капелек или мельчайших частичек. Такой именно случай имеет место на Марсе.

Присутствие воды в атмосфере Марса.

При оттаивании северной полярной шапки наступают период, когда ей края окаймляются как бы неясным ожерельем, замывающим резкие до того контуры. Это продолжается несколько недель, то исчезая, то снова появляясь, пока наконец картина не прояснится совсем и мы увидим, что шапка достигла своих наименьших размеров. Почти нет никакого сомнения, что это явление представляет собой не что иное, как туман, вызванный таянием полярной шапки.

Но существует и другой астрономический прибор специально для изучения невидимого. Видеть косвенным путем то, чего нельзя видеть непосредственно, - вот назначение спектроскопа. Он состоит из призмы или ряда призм, рассеивающих белый свет в ленту из цветов радуги, известную под именем спектра; она содержит лучи различной длины волны от фиолетовых на одном конце до красных на другом. С другой стороны, когда свет проходит через газ, последний поглощает некоторые лучи, именно те, которые он может испускать сам, так что в соответствующих местах спектра получаются темные линии. Большинство подобных линий, которые мы находим в солнечном спектре, происходят от газов солнечной фотосферы; но есть в нем и такие линии, которые обусловливаются атмосферной оболочкой самой Земли и потому называются теллурическими. Таковы линии кислорода и водяного пара. Если и другая планета, например, Марс, содержит в своей атмосфере один из этих газов, то это должно обнаружиться в отражаемом ею свете: соответствующие полосы спектра окажутся более темными. В этом отношении ученые возлагали на спектроскоп большие надежды.

Вплоть до того времени и в самое то время, когда писались лекции, из которых составилась эта книга, спектроскоп являлся еще недостаточно тонким прибором, чтобы дать определенный ответ на вопрос o присутствии или отсутствии водяных паров на Марсе. Геггинс, Фогель, Жансен думали все, что они видели в спектре линии, доказывающие существование паров, но Кампбелл, имевший в своем распоряжении более точные приборы, ничего не мог обнаружить. Их нельзя было получить даже при еще более благоприятных условиях в отношении воздуха и приборов, во Флагстаффе. Тогда еще не подозревали, что причина этой нерешительности показаний спектроскопа заключается в положении полос в спектре поглощения водяных паров. Хотя они начинаются в желтой части спектра и имеются в оранжевой и светло-красной частях, но наиболее широки и темны они в слабо видимом темно-красном цвете и в невидимой инфракрасной части спектра за ним. Эти наиболее резкие полосы были недоступны тогдашним приборам для целей тщательного сравнения, тогда как другие линии не были достаточно сильны, чтобы ими можно было с уверенностью пользоваться для тонких сравнений.

Весною 1908 года Слайферу в Флагстаффе удалось изготовить пластинки, чувствительные ко всей области красных лучей. Экспонируя эти пластинки в камере спектроскопа, Слайфер сфотографировал спектр сперва Марса, a затем и Луны, бывшей на одинаковой с Марсом высоте над горизонтом, и получил таким образом изображение части спектра, лежащей за большой полосой водяных паров, которая обозначается буквой «а». Он получил всего восемь таких пластинок и в результате оказалось, что полоса «а» в спектре планеты резче, чем в спектре Луны. Но в случае Луны лучи проходят сквозь одну лишь атмосферу Земли, тогда как в случае Марса они проходят сквозь нашу атмосферу и, кроме того, еще сквозь атмосферу Марса; Разница между обоими спектрами должна быть отнесена на счет воздуха Марса. Поэтому то обстоятельство, что полоса «а» сильнее выражена в спектре Марса, указывает на присутствие водяных паров в его атмосфере. Мы получили таким образом столь желанное спектроскопическое доказательство и вместе с тем и объяснение причины прежней неуверенности выдающихся спектроскопистов. Для тех, кто близко знаком с Марсом, это доказательство является лишь подтверждением; умственному взору давно уже было ясно, что на Марсе должен находиться водяной пар, теперь же каждый может убедиться в этом телесными глазами. Наука знает любопытный аналогичный случай: математический анализ Кларка Максвелла показал, что кольца Сатурна состоят из отдельных частиц, прежде чем спектроскоп в искусных руках Килера отпечатал это на фотографической пластинке.

Существование в воздухе планеты водяного пара вызывает и его осаждение на поверхности. Но выпадать в виде осадков и находиться в воздухе - две совершенно различные вещи. Такое ограниченное количество влаги может оставаться осажденным исключительно лишь в замерзшем виде вокруг полюса. В самом деле, в виде снега она может существовать долгое время, так как при низкой температуре испарение снега идет гораздо медленнее, чем испарение воды при соответствующей ей более высокой температуре. При благоприятных условиях снежное поле может сохраниться в течение долгого времени, тогда как пруд быстро исчез бы. Полярные снега являются единственным местом, в котором влага, принесенная планетными ветрами к полярным областям, может осесть на поверхности на долгое время.

Что касается распределения осадков, то скудное количество влаги, которым еще могут обладать рожденные пустынями экваториальные ветры, выпадает по мере охлаждения при движении ветров к полюсам и частью остается на короткое время в средних широтах, a частью оседает на более продолжительное время у полюсов. Обратное же воздушное течение зимою, постоянно нагреваясь по мере приближения к экватору, не может давать осадков в низких широтах; летом эти ветры вследствие таяния полярных покровов содержат в себе большую массу водяных паров, но значительных осадков они не могут давать по той же причине. Поэтому, в противоположность нашей Земле, на Марсе влага должна все время передвигаться к полюсам и оставаться там. Таким образом количество воды на Марсе не только гораздо меньше, чем у нас, но и то количество, которое имеется там, стремится скопляться вокруг полюсов. Единственный доступный запас влаги либо лежит в арктической и антарктической областях в неподвижном виде на поверхности, либо же совершает круговорот, снова возвращающий его к тем же областям.

В этой последней стадии приспособления находится теперь влага на Марсе, которая некогда покрывала его поверхность водной гладью. Почти полное исчезновение одной полярной шапки и совершенная потеря другой показывают, что осадки, отложившиеся зимою, растаивают летом и что на обоих полюсах таяние распространяется почти на все содержимое полярных покровов. Так как они занимают очень большую площадь, то можно было бы подумать, что количество воды не так уж мало и приблизительно такого же порядка, что и запасы воды на Земле. Вычисление показывает однако, что это предположение совершенно неверно. На мысе Баррова в Аляске, под 71˚ северной широты, температура бывает ниже точки замерзания в течение девяти с половиной месяцев, с 1 сентября до 15 июня, и за это время там выпадает около двух метров снега. Десять метров снега дают один метр воды. ^''казанное количество является мерой осадков временных полярных покровов на земном шаре и дает основание для сравнения с глубиною снежного покрова, тающего на Марсе. И это является, по-видимому, довольно правдопобным результатом для Марса: в самом деле, хотя количество ежедневно выпадающих снежных осадков на мысе Баррова больше, чем на той же широте Марса, на Thyle, с другой стороны, продолжительность зимы на Марсе вдвое больше. При самой щедрой оценке количество снега на Thyle не превысит двух с половиной метров. Это даст четверть метра воды. Но более обширная южная полярная шапка Марса в период наибольшей величины имеет в поперечнике 96˚, что дает площадь, равную одной пятой части всей поверхности планеты. Нет надобности присоединять к этой площади еще поверхность другого полярного покрова, так как он в это время имеет поперечник всего лишь в 6®, что составляет ничтожную величину в сравнении с поверхностью первого. На земном же шаре океаны покрывают 72 процента поверхности и имеют в глубину 3800 метров. Исходя из этих данных, мы найдем, что количество воды на Земле в 189 000 раз больше, чем на Марсе. Мы были, следовательно, правы, когда утверждали, что Марс снабжен водою очень скудно.

Таким образом водяные запасы планеты не только весьма скудны, но и находятся в несвободном состоянии, так как в продолжение большей части года они неподвижно связаны то на Одном полюсе, то на другом и освобождаются лишь на несколько недель каждые шесть месяцев то в арктическом поясе, то затем в антарктическом. Лишь в течение этого короткого времени - и только тогда - скудные водяные запасы Марса могут быть использованы. Жизнь на Марсе поддерживается лишь жалкими крохами, которые она получает "с полюсов, да и то лишь в определенные сроки.

Безводный мир на поверхности Марса.

Итак, изучение вида планеты дает нам такую картину её современного состояния: бесконечная пустыня, в которой вода встречается лишь в скудных количествах и плодородные места составляют редкое исключение из правила. Большая часть поверхности совершенно лишена воды, этой основы органической природы, без которой немыслимы растения, немыслима жизнь. Лишь изредка попадаются там места, где сами по себе возможны жизненные процессы, которые делают нашу Землю обитаемой и уютной, какой мы ее знаем. Наш обзор Марса показал нам печальную картину мира, который умирает от жажды: как в наших Сахарах, там не хватает только воды, которой естественным путем нельзя достать. Там есть только один путь спасения - в периодическом освобождении остатков воды, которые каждый год, в виде снега и льда, собираются вокруг полюсов планеты.

Вероятность высоко развитой жизни на Марсе.

Таким образом наблюдение подтверждает то заключение, которое мы могли бы сделать на основании меньших размеров планеты: в своей планетной эволюции она ушла гораздо дальше, чем наша Земля. Этот более высокий возраст должен был отразиться на характере жизни, которая могла там развиться. В настоящий момент эта жизнь по всей вероятности достигла высокой степени развития. Если на Марсе существует жизнь, то, каков бы ни был возраст её, она во всяком случае находится в земной стадии развития, которая в общем стоит гораздо выше морской. Мало того, если на Марсе вообще существует жизнь, то она вероятно ушла вперед гораздо дальше, потому что в отношении развития суши Марс далеко опередил Землю: вся поверхность Марса теперь представляет собой сушу. Формы жизни на Марсе должны иметь чисто земной характер в смысле противоположности не только водным, но и земноводным формам. Они уже должны были достигнуть не только той стадии, когда жизнь населяет сушу, представляющую больше возможностей для тех организмов, которые могут использовать их, но и следуюшей ступени той крайней нужды, в которой для выживания вообще необходим мозг.

По мере того как планета дряхлеет и приближается к своему концу, условия жизни на ней становятся все более и более неблагоприятными и борьба за существование требует все большего развития интеллекта. Кроме того солидарность, которая властно диктуется подобными обстоятельствами, должна повлечь за собой достаточную широту понимания, чтобы использовать ее. Сношения между всеми частями планеты становятся не только возможными, но и обязательными. Это должно было облегчить распространение по всей поверхности планеты какого-нибудь господствующего типа существ - особенно, если эти существа обладают высоким интеллектом -, способных преодолеть свою телесную ограниченность и бороться за улучшение окружающих условий приложением мысли. Процесс, обусловленный отсутствием океанов, должен был получить дальнейшее развитие благодаря отсутствию гор. При отсутствии этих двух препятствий для свободного расселения жизни должна была пойти еще более ускоренным темпом по пути к более высокой ступени развития. Мы видим таким образом, что самые условия жизни на Марсе способствуют развитию интеллекта.

Вероятность жизни на Марсе в настоящее время.

Наши сведения o Марсе подтверждают вероятность этого. Мали того, что присутствие существ на планете может обнаружиться лишь по их работам, но физические особенности планеты заставляют нас думать, что вероятность такого проявления обитателей для Марса несомненно больше, чем для Земли. Следы, наложенные интеллектом, на Марсе должны быть глубже, равномернее и шире распространены, чем известные нам следы человеческих рук на поверхности Земли. Имея над своей планетой большую власть, чем человек над Землей, интеллект должен был наложить свою печать на всю окружающую среду так резко, что мы могли заметить ее через разделяющее нас пространство.

Чтобы понять, какой характер могут иметь эти знаки, перенесемся мысленно в ужасающую обстановку на поверхности Марса. Между двумя полярными вместилищами последних остатков воды тянется непроходимая пустыня, где нет пути даже для воды, которая освобождается каждые полгода. Чтобы перейти на зимние квартиры на другом полюсе, влага имеет лишь один естественный путь - через воздух. Непроходимая без воды для органической жизни и необитаемая Сахара совершенно отрезывает друг от друга полушария планеты; разъединяя вместилища воды, она препятствует всяким сообщениям на поверхности планеты. Представьте себе лишь эту картину и у вас пересохнет в горле от жажды, ужасной жажды пустыни, которую негде утолить кроме далеких и недостижимых естественными путями полярных снегов.

Если мы теперь с повышенным интересом вернемся к Марсу, то мы увидим на нем нечто поразительное; изучение этого нечто, его вида, изменений и значения составит предмет двух следующих глав.

Глава V. Каналы и оазисы на Марсе

Тридцать лет тому назад те области на Марсе, которые принимались за материки, казались гладкими пятнами; да и странно было бы ожидать чего-либо другого, рассматривая материки на таком далеком расстоянии.

Скиапарелли и каналы.

Но в 1877 году замечательный наблюдатель сделал еще более замечательное открытие. В этом году Скиапарелли, всматриваясь в материки Марса, открыл на них длинные узкие полосы, которые с тех пор получили очень большую известность под названием каналов Марса. Уже при первом поверхностном знакомстве они произвели поразительное впечатление, но чем больше их изучали, тем чудеснее они оказывались. Не будет преувеличением сказать, что эти каналы являются самыми поразительными объектами, какие небо когда-либо показывало нам. Бывают на небе зрелища более ослепительные, картины, внушающие больше благоговейного ужаса; но на мыслящего наблюдателя, которому посчастливилось видеть их, ничто на небе не производит такого глубокого впечатления, как эти каналы Марса. Это всего лишь тонкие линии, ничтожные паутинные нити, опутывающие своей сетью лик Марсова диска. Но и за миллионы километров пустого пространства, отделяющего нас от планеты, эти нити неудержимо влекут к себе нашу мысль.

Хотя наблюдатель, опытный в отыскивании этих каналов, в известные времена видит их не только вполне явственно, но даже без особенного труда, - эти каналы не лежат на пределе видимости, как часто утверждают незнающие, - однако для человека непривычного, да еще наблюдающего при средних условиях нашей неспокойной атмосферы, не так-то легко увидеть эти каналы в первый раз. Если бы это было нетрудно, то они не укрывались бы так долго от глаз исследователей и для открытия их не нужно было бы ждать Скиапарелли, лучшего из наблюдателей своего времени. Но в хороших атмосферных условиях каналы временами выделяются с поразительной отчетливостью. Я говорю это на основании двенадцатилетнего опыта, который позволяет иметь, может быть, не менее авторитетное мнение, чем мнение критиков, не имеющих опыта вовсе.

Как далеко было бы от истины приписывать каналы иллюзии, можно сразу понять из того факта, что главные из них, как показывает опыт, в телескоп кажутся такой же ширины, как телеграфная проволока для невооруженного глаза на расстоянии пятидесяти метров. Однако, когда воздух неспокоен, изображения каналов замываются, так что их почти невозможно распознать.

При наилучших условиях нашего воздуха первое, что поражает зрителя в этом странном явлении, это их геометрический вид. Он производил сильное впечатление на всех без исключения, кто хорошо видел каналы. Трудно было бы определить, какие именно особенности вызывают это впечатление. Вероятно, его следует приписать комбинации линий; действительно, как ни характерна каждая черта сама по себе, но совокупность их еще во много раз красноречивее. Что линии тянутся совершенно прямолинейно от точки к точке, по дугам больших кругов или по другим кривым таким же определенным образом; что они на всем своем протяжении имеют одинаковую ширину; что они отличаются чрезвычайной тонкостью и необыкновенно большой длиной: все это признаки, каждый из которых геометрически поразителен, a вместе взятые они увеличивают эффект каналов в геометрическом отношении.

Прямолинейность каналов.

Два факта, находящиеся в тесной связи друг с другом, доказывают, что эти линии совершенно прямые, т. е. что в силу шарообразности Марса они идут по дугам больших кругов. Один из этих фактов заключается в том, что эти линии, занимая центральное положение, где перспективное сокращение не может сказаться, кажется наблюдателю прямыми; это не могло бы иметь места, если бы они не представляли в самом деле кратчайших расстояний между своими конечными точками. Другое доказательство состоит в следующем: если нанести на глобус результаты всех рисунков - сотен рисунков при каждом противостоянии -, то линии так комбинируются друг с другом, что вместе образуют одно согласованное целое.

Что касается их ширины, то было бы ближе всего к истине сказать, что они вовсе не имеют ширины. В самом деле, чем благоприятнее были условия наблюдения каналов, тем они оказывались все уже и уже. Тщательные наблюдения Флагстаффской обсерватории показали, что самые узкие из них должны иметь, по-видимому, не более двух километров ширины. Что столь тонкая линия все еще видима для глаз, обусловливается ея длиной и объясняется это, вероятно, многочисленностью конусов ретины глаза, на которые она действует. Еслибы воздействию подвергался один только конус ретины, как это было бы в случае точки, то глаз, конечно, не мог бы открыть этих линий.

Такова ширина самых тонких каналов, которые мы можем еще разглядеть с нашими современными средствами наблюдения. Более широкие заметны гораздо лучше. Они не похожи на паутинки, как похожи на них тонкие каналы, но имеют вид отчетливых карандашных линий. Сравнение с нитями микрометра показывает, что средний канал имеет в ширину около пятнадцати километров. Однако каналы далеко не одинаковы по своей ширине; напротив, они бывают весьма различной ширины, начиная с таких, которых невозможно, кажется, не заметить, и кончая столь малыми, что требуется особое напряжение внимания, чтобы открыть их.

При таком сравнительном разнообразии каналов тем более поразительным является тот факт, что каждый из них на всем своем протяжении имеет совершенно одинаковую ширину. Насколько лишь возможно различить, в ширине вполне развитого канала нет сколько-нибудь заметных различий по всей длине его от одного конца до другого. Лишь вычерченная на бумаге по линейке прямая линия может сравниться с каналом по правильности и равномерности.

Сохраняя таким образом неизменную ширину каждый канал отличается от своего соседа не только шириной, но и протяжением. В самом деле каналы по длине чрезвычайно разнообразны. Некоторые из них имеют в длину не более 400 км, тогда как другие тянутся на расстояние 4000 км. Но и эта длина еще не является предельной. Eumenides Orcus имеет протяжение в 5500 км, начиная от того места, где он покидает Озеро Феникса, и кончая местом впадения его в Trivium Charontis. Как ни громадны сами по себе такие расстояния для линий, сохраняющих прямолинейность на всем своем протяжении, они становятся еще более поразительными, еспи принять во внимание размеры планеты, на которой они находятся. Вед Марс имеет в поперечнике всего лишь 6750 км, тогда как поперечник Земли равен 12 700 км. Поэтому, если канал тянется на расстояние 5500 км, не отклоняясь ни вправо, ни влево, то в действительности он охватывает на планете в своей плоскости дугу около 90˚. По относительной величине его можно сравнить с прямой линией, соединяющей Лондон с Байкалом или Бостон с Беринговым проливом.

Следует однако заметить, что в действительности мы должны рассматривать не относительную, a абсолютную длину. Но и вторая достаточно поразительна: длины канала Eumenides Orcus более, чем достаточно, чтобы прорезать поперек Соединенные Штаты.

Как ни поразителен вид одного отдельного канала, но это ничто в сравнении с тем впечатлением, которое производит на наблюдателя количество их и еще более их расчлененность. Когда Скиапарелли закончил работу, которой он посвятил свою жизнь, им было открыто всего 113 каналов; в настоящее время число это возросло до 437 благодаря новым каналам, открытым во Флагстаффе. Так же, как и с открытием астероидов, позже найденные каналы вообще меньше и потому хуже видны, чем открытые раньше. Но это правило не без исключений; и - здесь лежит отличие от охоты за астероидами - исключение в данном случае объясняется не тем, что в безбрежных небесах можно легко пропустить объект: причина кроется в самом канале.

Эти многочисленные линии образуют сочлененное целое. Каждая соединена с ближайшей (и даже с несколькими ближайшими) самым непосредственным и простым образом: они встречаются своими концами. Но так как каждая из них имеет свою особую длину и свое особое направление, то в результате получается, так сказать, неправильная правильность. Получается такая картина, как будто весь диск оплетен кружевом сложного и изящного рисунка, покрывающим лик планеты. Таким образом поверхность планеты разделяется на большое число многоугольников, клеточек Марса.

Скиапарелли открыл существование каналов, занявшись триангуляцией поверхности планеты для топографических целей. Неожиданно для себя он нашел уже готовую триангуляцию. По его собственным словам, дело «имело такой виц, как будто оно было выполнено с линейкой и циркулем». В самом деле, невозможно было бы провести линии с большей точностью или с большей тщательностью пригнать их одну к другой. Не только ни одна из них не обрывается на полпути [4], чтобы исчезнуть, как реки в пустыне, в огромной пустоте желтых пространств, но все они всегда очень дружно стремятся сойтись друг с другом в возможно большом числе в определенных пунктах; к этим узловым точкам они направляются с такой же пунктуальностью в пространстве, с какой наши поезда согласуются во времени. Не две или три лишь линии соблюдают эту точность: все без исключения аккуратно сходятся из далеких пунктов к своим центрам. Пересечения так определенны и непосредственны, как только можно себе представить. Ни одно из охровых пространств не свободно от нитей этой сети. Любитель пустынного уединения не мог бы найти ни одного изолированного местечка, удаленного более, чем на пятьсот километров, от того или другого крупного тракта.

Каналы в темных областях.

Много лет - точнее говоря, в течении всего периода наблюдений великого итальянского астронома - предполагали, что область распространения каналов ограничивается светлыми или красновато-охровыми пространствами диска. Скиапарелли не видел их в других частях диска и никто не подозревал, что они там существуют. Но в 1892 году В. Г. Пиккеринг в Арекипе увидел линии в темных областях, a в 1894 году Дёгласс на Флагстаффской обсерватории открыл ясное существование системы каналов, изрезывающих сине-зеленые области подобно сети, покрывающей охровые пространства. Дальнейшая работа на Флагстаффской обсерватории показала, что все темные области планеты испещрены таким образом линиями, и в последнее время с несомненностью выяснила многозначительный факт, что эти линии имеют продолжения в виде соединительных ветвей к полярным снегам [5]. Таким образом система каналов покрывает поверхность всей планеты, доходя до границ полярных шапок. Первое обстоятельство дает системе каналов характер всеобщности, который открывает нам новые соображения o ея назначении, тогда как второй факт наводит на некоторые догадки относительно происхождения системы.

Долгое время пионеры, которые открывали этот новый мир, не разглашали своих открытий, так как неумеющие смотреть в телескоп раскритиковывали все это, как пустые мнения и иллюзии: так легко люди поддаются обманчивому голосу предубеждения. Но в 1901 году на Флагстаффской обсерватории были начаты попытки заставить эти открытия самим поведать o себе миру путем собственной записи на фотографической пластинке. Прошло однако много времени прежде, чем удалось заставить их сделать это. Первая попытка не дала никакого результата, вторая, два года спустя, была более удачна: посвященные, но только одни они, могли уже видеть слабые намеки; но спустя еще два года долгие усилия увенчались успехом. Наконец то удалось запечатлеть эту странную геометричность на снимке.

Фотографический подвиг, заключавшийся в том, чтобы заставить эти линии держаться неподвижными относительно камеры достаточно долгое время, т. е. уловить воздушные волны такой длины, чтобы изображение каналов успело закрепиться на фотографической пластинке, - этот подвиг совершил Лампланд. Тщательное изучение, терпение и искусство помогли ему добиться успеха, в этом необыкновенном деле, o котором Скиапарелли с удивлением писал автору этой книги: «я никогда не поверил бы, что это возможно».

Одной из самых замечательных особенностей этих линий является их расположение. Они соединяют друг с другом все выдающиеся пункты поверхности. Если мы возьмем карту планеты и все бросающиеся в глаза места на ней соединим прямыми линиями, то мы найдем, к нашему изумлению, что получилось воспроизведение действительности. То обстоятельство, что эти линии с одной стороны находятся в такой зависимости от топографии, a с другой стороны совершенно не зависят от того, какие области они пересекают, весьма красноречиво говорит нам o характере этих образований: оно показывает, что эти линии более позднего происхождения, чем сами главные особенности поверхности. В самом деле, об этом наши линии свидетельствуют независимо от того, что оне представляют собой. Коротко говоря, характерные свойства и расположение этих линий показывают, что уже после того, как поверхность планеты сформировалась в главных чертах, линии были наложены на эти последние.

Каналы налагаются на главнее особенности.

Но это еще не все. Так как некогда так называемые моря были морями не по имени только, но и на самом деле, то наложение линий должно было произойти уже после того, как моря перестали быть морями; нельзя же, очевидно, допустить, что линии были начертаны на воде и все же их можно видеть и теперь. Таким образом мы располагаем не только данными o происхождении каналов, но и датой, определяющей, к какому времени оно относится. Эта дата знаменует собой позднюю эру в развитии планеты, более позднюю, чем все стадии, которые уже прошла Земля. Этим объясняется и трудность их понимания: на нашей планете мы пока еще не имеем ничего подобного.

Оазисы.

После каналов наиболее интересными образованиями являются оазисы. Много лет после открытия каналов исследование раскрыло на планете другую группу деталей, представляющих столь же поразительный интерес. Это были маленькие, круглые и темные пятнышки на всей поверхности диска. Сколько их ни было замечено - a впервые увидел их В. Г. Пиккеринг в 1892 году -, все они лежат в местах встреч каналов. Пиккеринг назвал их озерами. Небольшое число их было подмечено еще раньше, но тогда их не успели еще хорошо рассмотреть. В настоящее время известно 186 таких пятнышек и мы знаем с несомненностью, что это не озера. В одно из них, по имени Ascraeus Lucus, сходится не менее семнадцати каналов.

Получается такая картина, что эти пятнышки являются как бы узлами в сети каналов. Благодаря им места слияния каналов выступают с особенной ясностью и подчеркивается важное значение этих мест для системы. В самом деле, как с одной стороны нет ни одного такого «озера», которое бы находилось не на месте слияния каналов, точно так и обратно: лишь весьма немногие из выдающихся мест слияния лишены такого пятнышка; притом, чем лучше видна поверхность, тем больше точек пересечения каналов оказывается снабженным этими пятнышками.

Форма их тоже дает указание на их функции. Они, по-повимому, представляют собою ограниченные, самостоятельные центры, по видумалыя, темныя и, насколько можно разобрать, круглые образования. Можно сказать с уверенностью, что это не простые уширения каналов, обусловленные их пересечением. В самом деле, пересечения встречаются в местах и без этих образований, причем сами линии каналов видны совершенно явственно и толщина их в пересечении такая же, как перед ним и после него.

Мы переходим теперь к еще более удивительной подробности. Едва факт существования одиночных каналов был открыт миру, совершенно не подготовленному к его приему и потому встретившему его более, чем сдержанно, как миру пришлось познакомиться с чем-то еще более поразительным. Оказалось, что в известное время некоторые из этих каналов по каким-то таинственным причинам представляются сдвоенными: вторая линия представляет собой точное повторение первой, которую она сопровождает на протяжении всего её пути, какой бы он ни был длины, все время находясь на одинаковом расстоянии от её. Эти две линии напоминают рельсы железнодорожного пути.

Чтобы дать представление об этом явлении, я выберу для начала типичный пример, который является вместе с тем первым, наблюдавшимся мною, - пример большого канала, носящего имя Физона (Phison). Этот канал тянется на расстоянии 3600 километров между двумя важными точками поверхности планеты, между Portus Sigaeus, на средине одной из окраин Икарийскаго моря (Маге Icarium), и Pseboas Lucus, сейчас же у начала канала Protonilus. Ha этом длинном пути он проходит около шести градусов южного полушария и около сорока градусов северного. В 1894 году этот канал сначала представлялся в виде одиночной, ясно очерченной линии; свободная от всякой туманности, она не возбуждала никаких сомнений, но подобно всем другим одиночным каналам планеты представлялась ясно ограниченной, явственной тонкой чертой. Спустя один Марсов месяц или более после того, как канал открылся исследователю в таком виде, он внезапно предстал уже в виде столь же несомненного двойного канала: одиночная линия, которая была видна за месяц до того, заменилась двумя параллельными линиями. Между двумя составляющими нельзя было открыть ни малейшей разницы ни в характере, ни в направлении, ни в назначении. Как прежде была видна одна единственная линия, с такой же несомненностью теперь на ея месте видна была двойная линия.

В течение последних лет изучение двойных каналов продолжалось на Флагстаффской обсерватории; постепенно оно раскрыло все больше их особенностей. Оно прежде всего обнаружило, что эта двойственность не является универсальной чертой Марсовых каналов. Напротив. Нельзя даже сказать в каком-либо смысле, чтобы эта особенность представляла собою общее свойство каналов. Большинство каналов совершенно не обнаруживают этого сдвоения и все время остаются неизменно одиночными. Из 437 каналов, открытых до настоящего времени, всего лишь 51 в то или иное время обнаружили удвоение. Отсюда мы видим, что менее одной восьмой части всех видимых каналов обладают этой особенностью; при том эти 51 канал не отличаются ни своими размерами, ни положением от остальных 386 каналов, которые упорно остаются одиночными. Они не уже, не длиннее, не короче и вообще по внешнему виду не обнаруживают ничего такого, что могло бы служить объяснением этого странного, присущего лишь им, свойства, отличающего их от прочих каналов.

Этот факт служит прямым опровержением всякой оптической теории образования двойных каналов. Если бы двойные каналы были обусловлены каким либо оптическим законом, то этот закон должен был бы прилагаться в равной степени ко всем каналам, поскольку на их видимость не влияет действительное положение их на диске. Но в этом отношении двойные каналы совершенно не отличаются от своих одиночных собратьев. Они одинаково идут ,под всевозможными углами к меридиану и равным образом обращены к наблюдателю под всевозможными наклонами. Тем не менее каналы одного рода неизменно сохраняют свою одиночность, a другие отдают предпочтение удвоенности.

Различная ширина каналов.

Оказывается далее, что ширина раздвоения, т. е. расстояние между составными частями пары, не одна и та же у всех двойных каналов. Напротив, она чрезвычайно разнообразна. Так, на одном конце списка мы находим малый узкий канал Djihoun, составляющие линии которого отделены друг от друга не более, чем двумя градусами, на другом же конце мы встречаем канал Nilokeras, расстояние между членами которого составляет одиннадцать градусов. Другими словами две параллельные линии в одном случае отстоят друг от друга на 120 км, a в другом на 650 км. Этот факт тоже говорит против оптическаго или иллюзорнаго происхождения двойных линий: будь происхождение действительно такое, все они имели бы одну и ту же ширину.

Теперь мы займемся расположением этих каналов. Общее исследование их положения раскрывает некоторые в высокой степени поучительные факты. Начать с того, что распределение каналов можно рассматривать с двух точек зрения, a именно, со стороны расположения их на планете либо по долготе, либо же по широте. Сперва мы рассмотрим расположение по долготе. Если мы разрежем планету на два полушария, одно от 20˚ долготы до 200˚, a другое от 200˚ долготы до 20˚, то окажется, что более двух третей всего числа двойных каналов лежит во втором полушарии: на одном мы находим 15 каналов, a на другом 36. Мы видим таким образом, что двойные каналы распределены вокруг планеты не равномерно.

Если мы обратимся к распределению их по широте, то и здесь мы заметим одну важную особенность. Разделим поверхность на пояса по десяти градусов в каждом, идя от экватора по направлению к каждому полюсу, и сосчитаем двойные каналы в каждом поясе. Мы заметим явное убывание числа их после того, как покинем тропический и подтропический пояса, и полное исчезновение у 63® северной широты. Приведем соответствующие числа:

Между 90˚ Ю и 30˚ Ю … 0

Между 30˚ Ю и 20˚ Ю … 3

Между 20˚ и 10˚ С … 9

Между 10˚ Ю и 0˚ … 20

Между 0˚ и 10˚ С … 29

Между 10˚ С и 20˚ С … 26

Между 20˚ С и 30˚ С … 23

Между 30˚ С и 40˚ С … 20

Между 40˚ С и 50˚ С … 4

Между 50˚ С и 60˚ С … 3

Между 60˚ С и 63˚ С … 2

Между 63˚ С и 90˚ С … 0

Так как один и тот же двойной канал может проходить через два пояса или более, то он мог войти в наш счет более, чем один раз. Этим объясняется, что сумма всех чисел каналов в таблице превышает действительное число всех двойных каналов, т. е. 51.

Поверхность поясов.

Таким образом двойные каналы представляют собой тропическую, a не общую особенность планеты. Это еще раз решительно свидетельствует об их реальности: если бы они представляли собой лишь оптическое явление, то они не обнаруживали бы такого тяготения к экватору.

Другая особенность двойных каналов состоит в том, что они сосредоточены в светлых областях: за одним лишь возможным исключением ни одного двойного канала не было найдено в темных пространствах диска, тогда как одиночных каналов здесь множество.

При всем том двойные каналы все же находятся в какой-то зависимости от темных областей. Огромное большинство их выходит из тех мест, которые когда-то считались морями, и направляется оттуда по великим пустыням. Из общего числа 51 двойного канала не меньше 28 находятся в такой непосредственной связи с "морями". Но на этом зависимость еще не оканчивается. Действительно, из числа 23 остальных каналов каждый соединяется с тем или другим из двойных каналов, который уже непосредственно связан с этими темными областями. За исключением двух случаев эта вторичная зависимость всегда является непосредственной; в двух же исключениях по линии соединения встречается темное пятно меньших размеров.

Таким образом двойные каналы обнаруживают в высшей степени любопытную систематическую зависимость от больших темных пространств южного полушария. В этом они снова обнаруживают общую зависимость одиночных каналов от топографических особенностей и даже еще более выразительным образом; они показывают, что не только выдающиеся точки поверхности играют огромную роль в их расположении, но и что чрезвычайно важное значение здесь имеет различное устройство поверхности. Связь между двумя видами поверхности имеет существенное значение для присутствия двойных каналов; они не встречаются в сине-зеленых областях, но при этом находятся в светлых областях непременно в связи с сине-зелеными. Мысль, что сине-зеленые области являются местами вегетации, a охровые - пустынями, перестает быть только догадкой.

Обратимся теперь к изучению расположения с другой точки зрения: рассмотрим направления, по которым тянутся эти двойные каналы. С этой целью мы разобьем их на группы. Каждый канал можно определить, конечно, двумя точками компаса, например, ССВ и ЮЮЗ; достаточно поэтому взять лишь одну половину всей картушки компаса. Соединяя в одно все направления в Пределах двух румбов компаса или 22½˚ , мы всего будем иметь восемь групп двойных каналов различных направлений:

Ю и С … 7

ЮЮВ и ССЗ … 5

ЮВ и СЗ … 4

ВЮВ и ЗСЗ … 3

ВиЗ … 6

ВСВ и ЗЮЗ … 6

СВ и ЮЗ … 12

ССВ и ЮЮЗ … 8

Всего … 51

Рассматривая эту таблицу, мы на первый взгляд не замечаем явно выраженного предпочтения одного направления перед другими. Можно однако уловить некоторое преобладание направлений от севера до востока перед направлениями от севера до запада. В самом, деле направления 25 двойных каналов лежат в пределах 45˚, считая от направления СВ к ЮЗ, тогда как такому же промежутку для направлений от СЗ к ЮВ соответствует всего лишь 12 каналов. Следуя этому намеку, мы распределим каналы сперва по квадрантам. В результате получится довольно равномерное распределение каналов по всей окружности. Но на самом деле, смешав вместе двойные каналы обоих полушарий, мы почти совершенно стушевали один поразительный факт, скрывающийся в нашей таблице. Вместо того, чтобы соединять вместе каналы обоих полушарий, мы строго отделим каналы, относящиеся к одному лишь северному полушарию, от каналов исключительно южного полушария; если теперь в каждой из двух групп мы отметим, какое количество отклонено от юга к западу и какое от юга к востоку и обратно, то мы получим весьма поучительные результаты. В северном полушарии число двойных каналов, уклоняющихся от юга к западу равно 17, a к востоку всего 4. В южном полушарии число каналов, отклоненных к востоку, составляет и против o отклоненных к западу, тогда как для каналов, проходящих по обоим полушариям, мы найдем, что отношение юго-западных к юго-восточным равно 8:7.

Каким образом объяснить это? Рассмотрим материальную частицу, спускающуюся от полюса к экватору под действием известного толчка. По мере того как частица (например, воды) достигает все более низкой широты, она переходит в места, которые несутся к востоку все с большей и большей скоростью: в самом деле, так как все части небесного тела, будь то Земля или Марс, совершают полный оборот за одинаковый период времени, то частицам в тех местах, которым соответствуют параллели большей длины, приходится за одно и то же время пройти большее расстояние.

Вследствие этого частица должна постоянно иметь меньшую скорость к востоку, чем то место, на которое она попадает, и таким образом по отношению к этому месту должна двигаться к западу. Поэтому везде от северного полюса к экватору она постоянно должна обнаруживать отклонение от направления севера-юга к юго-западу.

С другой стороны, в южном полушарии направление частицы по отношению к полюсу уже другое, так как вращение планеты остается то же, a места, на которые последовательно переходить частица, по-прежнему несутся на восток. Поэтому частица по отношению к поверхности должна перемещаться к северо-западу и мы должны иметь в этом полушарии северо-западное отклонение всюду от полюса до экватора.

Это именно мы и наблюдаем в действительности на двойных каналах Марса. В северном полушарии, как мы видели, число каналов, отклоненных к западу, относится к числу каналов с отклонением к востоку, как 17 к 4, тогда как в южном полушарии каналов с отклонением к востоку имеется и против o отклоненных к западу. Что касается каналов, которые тянутся в обоих полушариях, то здесь мы замечаем нечто среднее: каналы имеют направление соответственно тому полушарию, в котором лежит большая часть их пути. Это, несомненно, чрезвычайно интересный результат: он, по-видимому, подтверждает, что название «канал» действительно уместно для этих образований, как русла для какого-то текучего вещества.

Изменчивость каналов.

Как ни удивителен вид каналов, но изучение раскрыло в них нечто еще более удивительное: их вид изменяется в зависимости от времени. Каналы постоянны по своему положению и непостоянны по своему характеру. В одну эпоху они являются объектами, которые бросаются в глаза, так что их почти невозможно не заметить, в другую, спустя немного месяцев, приходится напрягать всю остроту зрения, чтобы только найти их. Но и это еще не все; некоторые показываются, когда Другие остаются скрытыми, a эти другие появляются, когда первые становятся невидимыми. Целые области бывают охвачены таким самопроизвольным исчезновением и самопроизвольным появлением, тогда как в сосед них областях одновременно происходит противоположное.

Весьма любопытно, что особенно заметными каналы бывают не в то время, когда планета находится на наименьшем расстоянии от Земли и когда общие черты ея, следовательно, видны лучше всего: каналы выступают яснее, когда планета удаляется от нас. Дело в том, что положение в орбите, с одной стороны, и время года, с другой, как бы сговорились маскировать явления каналов. Именно, Марс подходит к Земле ближе всего незадолго перед тем, как достигает на своей орбите летнего солнцестояния для южного полушария. По двум причинам момент близости оказывается неблагоприятным для обнаружения каналов: во-первых, потому что светлые области, где каналы различаются вообще наиболее легко, лежат главным образом в том полушарии, которое в это время отклонено в сторону от земли; во-вторых, этот момент не совпадает с тем временем года на Марсе, когда каналы должны быть видны.

Не будь неблагоприятного стечения этих двух обстоятельств: условий расстояния и времени года, каналы были бы открыты человеком гораздо раньше, чем это было на самом деле. То же стечение неблагоприятных обстоятельств еще и теперь отчасти мешает познакомиться с ними многим нынешним наблюдателям: они наблюдают в неудачное время.

Новый метод исследования.

Из этих перемен в резкости каналов стало ясно, что и они, подобно обширным сине-зеленым пятнам диска, по своему характеру связаны с временами года. Чтобы раскрыть детальнее, в чем заключается закон их изменения, было задумано и предпринято специальное исследование во время противостояния 1903 года; эта работа привела к замечательному результату. Исследование состояло в том, чтобы с помощью полных рисунков диска определить изменения видимости различных каналов, чисто статистически, в течение периода многих месяцев. В самом деле, сравнивая такие рисунки за все это время, мы можем заметить, каким изменениям подвергся тот или другой канал за данный промежуток времени. Многочисленность их в значительной мере исключала случайные ошибки и позволяла ожидать более верного результата. Систематические условия, влияющие на видимость, как состояние нашей атмосферы, положение этих топографических особенностей и величина диска, были приняты в расчет таким образом, чтобы сделать различные снимки строго сравнимыми. В среднем на каждый канал приходилось 100 рисунков, на которых канал был видим или мог быть видимым. И так как исследованию было подвергнуто в общем 109 каналов, то окончательное заключение таким образом основывалось на 10 900 отдельных определениях.

Теперь задача состояла в том, чтобы найти какой-нибудь метод, который бы дал возможность извлечь из этой массы материала статистические сведения, не только качественные, но и количественные результаты. Здесь сама планета подсказала путь, каким следовало идти к этой цели. Благодаря вращению Марса, каждая его область должна вступать в поле зрения наблюдателя в пространстве и выходить из него один раз в 24 часа 40 минут. Но в виду аналогичного вращения Земли сам наблюдатель не всегда может видеть эту область. Далее, эти два вращения не вполне синхроничны и притом они осложняются движениями обеих планет по их орбитам. В результате всего этого происходит медленное убывание долготы середины Марсова диска, как он представляется земному наблюдателю в один и тот же час последовательных ночей. Если бы мы могли видеть планету каждую ночь только в течение одной минуты, то мы могли бы подумать, что она медленно вращается в обратную сторону со скоростью 9'6® своей долготы в сутки. Вследствие этого какая-либо, та или другая, особенность диска может хорошо наблюдаться приблизительно лишь в течение двух недель сряду, после чего она не появляется на диске в часы, удобные для наблюдения, и возвращается всегда лишь спустя месяц. Время, в течение которого данная область бывает видима, мы будем называть её эпохой наблюдаемости.

В интересующем нас случае эти эпохи наблюдаемости повторяются в шестинедельные периоды, в течение которых состояние той или иной топографической особенности может быть рассмотрено на всех соответственных рисунках; отсюда выводится процент видимости и затем эти процентные числа сравниваются между собой для последовательных эпох наблюдаемости.

С помощью этого метода получаются количественные результаты, которые уже могут претендовать на некоторую точность, так как каждое из чисел является средним из многих наблюдений, притом сделанных глазом, не искавшим заранее известных результатов, - как показал результат, подготовиться к этому было бы даже и невозможно.

Приятно отметить, что никто не одобрил этого метода больше Скиапарелли. Благожелательное отношение к новым методам есть признак великого человека, так как оно свидетельствует o широте кругозора. У огромного большинства людей все знания строятся на основе их первоначальных приобретений и их ум не умеет приспособляться к новым методам мышления.

Полученные изложенным путем процентные числа видимости 109 каналов в каждую из их эпох наблюдаемости составили таблицу, из которой видна история каждого канала за то время, в течение которого он наблюдался. Рассматривая эту таблицу, можно было изучить жизнь каждого канала и узнать, представлял ли он собой простую неизменную линию на диске планеты или же по какой-то причине, в нем самом лежащей, он в течение этого промежутка подвергался изменениям. Для большей наглядности эти процентные числа были нанесены на бумагу в квадратиках, на которой в горизонтальном направлении указывалось время, a в вертикальном - процентные числа. Найденные таким путем точки соединялись непрерывной кривой, которая сразу показывает глазу превратности, претерпеваемые каналом от начала до конца. Эта кривая как бы представляет собой графическую историю канала и даже более того - собственноручную запись его, на основании которой можно узнать именно его. Кривую можно было бы считать именным вензелем канала - вроде идеографических именных вензелей египетских царей: она символизирует его деяния и сразу отличает его от всех других

Так как высота кривой над горизонтальной линией, к которой она отнесена, выражает степень видимости канала в соответственный момент, то колебания этой высоты вдоль кривой показывают, что в это время канал вследствие внутренней причины изменялся в своей резкости. Увеличение высоты указывает, что канал становится заметнее; уменьшение же ея, что канал ослабевает. В самом деле, как мы уже знаем, при исследовании приняты были меры, чтобы исключить влияние всевозможных обстоятельств, от которых зависит вид канала, за исключением изменений в самом канале.

Таким образом пред нами открылась наглядная картина не только возрастания и убывания канала, но также и скорости этого роста и убыли. Глядя на эту кривую, следует лишь помнить, что время на этом графике возрастает слева направо и что сущность явления точно выражается опусканиями и подъемами кривой.

Существует лишь одна форма линии, указывающая, что изменения вовсе не происходит: горизонтальная прямая линия. Такой график означает, что в течение соответствующего периода канал представлял собой нечто безжизненное, инертное, неизменное.

Оказалось однако, что из всех исследованных 109 каналов лишь три дали горизонтальные прямые линии и даже эти три остаются под сомнением. Это чрезвычайно многозначительное указание. Прежде всего мы здесь имеем красноречивейшее подтверждение obiter dictum o реальности каналов. В самом деле, если бы каналы были явлением оптическим или просто иллюзией какого бы то ни было рода, то такой характер их должен был бы сказываться всегда без малейших отступлений с такой же неумолимостью, с какой судья применяет общую правовую норму к частному случаю. В самом деле, как привидение не могло бы сесть обед, не подвергнув опасности свое существование, так и иллюзия не могла бы проявлять внутренних изменений. Если бы канал был иллюзией или оптическим явлением, то невозможны были бы самопроизвольные изменения его и, следовательно, его график имел бы вид прямой линии. Но так как в действительности графики имеют другой характер, то уже это является резким опровержением того, что здесь имеет место оптическое явление или иллюзия.

То обстоятельство, что графики каналов кривые, доказывает, что процесс в каналах не имеет равномерного характера, но в одно время года усиливается или ослабляется в большей степени, чем в другое. Далее, так как кривые то повышаются, то понижаются, то выражаемое ими явление должно, следовательно, состоять в попеременном росте и убыли; оно имеет, таким образом, периодический характер, из чего мы снова выводим, что оно связано с временем года.

Возьмем, например, канал Ceraunius; мы замечаем, что он слабеет, начиная с того момента, когда впервые наблюдается - 5 июня по Марсову календарю - приблизительно до конца июня. Затем он (по какой-то внутренней причине) начинает делаться заметнее - короче, рости до первых чисел августа, после чего снова убывает, после первого мороза исчезая совершенно. График канала показывает сверх того, что ослабление имеет характер медленного процесса угасания, тогда как усиление является сравнительно очень быстрым.

В поисках за ключом шифра.

До сих пор мы говорили о тех сведениях, которые графики доставляют нам относительно каждого канала в отдельности; теперь мы рассмотрим, что они могут сказать нам при коллективном сопоставлении их друг с другом. Чтобы сравнивать их, необходимо выбрать в графике некоторую точку, которая была бы удобна для сравнения. В этом отношении наиболее удобной является та точка, в которой кривая имеет свой минимум. Эта точка указывает время, когда соответствующий канал начал ь становиться заметным, ту мертвую точку, с которой он стал подниматься. Эту мертвую точку мы нашли для каждого графика, отмечая ее на кривой звездочкою. После этого результаты для всех графиков были сопоставлены в таблицу. При первом взгляде казалось, что сравнение не даст совершенно никакой надежды на открытие какого либо общего принципа, что каждый график подчинен самостоятельному закону.

Если вспомнить, однако, что каналы лежат на поверхности шара и что положение места на шаре определяется двумя величинами долготой и широтой, то является мысль попытаться, не даст ли нам ключа к разгадке широта, как климатически более важная.

График канала Ceraunius. С карты проф. Ловелла.

С этой целью каналы были разбиты на группы, соответственно занимаемым ими поясам планеты, и отдельные значения для последовательных времен были скомбинированы в средний график каналов данного пояса. Это было сделано для всех поясов и средние графики были затем размещены в виде столбца, расположенного по убывающим широтам.

Оживление каналов в зависимости от широты.

Результат получился поразительный. Следуя по столбцу сверху вниз, можно было ясно заметить замедление в наступлении момента минимума с уменьшением широт. Это означает, что каналы начинают усиливаться от своих мертвых точек последовательно все позднее и позднее соразмерно их расстоянию от полярной шапки планеты.

Раньше чем попытаться перевести этот символизм на обычный язык, - заметим мимоходом, что такое истолкование и с научной и еще больше с философской точки зрения заслуживает несомненно большого одобрения, чем оставление диаграммы нетронутой, как таинственный памятник какого-то замечательного закона, попытка раскрытия которого показывала бы недостаток научного благоговения - мы должны отметить другой факт, обнаруживаемый диаграммой. При внимательном рассмотрении мы заметим, что во всех средних графиках каналов уклон оказывается меньше перед минимумом, чем после него. В этом отношении вид графика канала Ceraunius выражает общий закон, которому подчинены все каналы. Кривые медленно опускаются до своих низших точек, a затем резко поднимаются. Нетрудно сообразить, что это означает. Очевидно, действие раньше приложенной движущей силы медленно замирает в первой части каждой кривой, a затем начинает действовать новый импульс. Этот новый импульс действует стремительнее и сильнее; соединив две части кривой в одно, мы заключаем, что в обоих случаях действует довольно быстрый импульс, действия которого замирают заметно медленнее. Средние графики убеждают нас таким образом в существовании двукратного оживления канала и заставляют предположить, что в обоих случаях мы имеем дело с некоторыми силами, которые были быстро приложены и затем устранены.

Оживление начинается со стороны полярных шапок.

Нашей ближайшей задачей является истолкование последовательного роста каналов на диске сообразно широте. Мы видели, что он начинается у краев полярной шапки. И то обстоятельство, что начало происходит именно в этом месте, сразу наводит на мысль o причине явления; мало того, оно устраняет всякие другие догадки. В самом деле, начало относится ко времени после таяния полярной шапки. Сперва тает полярный снег, a затем начинают показываться каналы. Ближайшие к полярной шапке показываются раньше всех, a затем к ним присоединяются уже другие в порядке их расстояния от полярных снегов величественно спускаясь по лику планеты.

Таким образом мы приходим к заключению, что вода, освобождающаяся из полярных покровов и отсюда правильно спускающаяся по диску, и есть причина последовательного оживления каналов по широтам. Но известное замедление в действии вместе со степенью потемнения, которое происходит при этом, по-видимому ставит нас в необходимость отбросить предположение, что видимое нами есть сама вода.

С другой стороны, вегетация могла бы следовать за импульсом лишь по прошествии промежутка, необходимого для прорастания, - скажем, двух недель - и такое запаздывание могло бы служить объяснением наблюдаемого замедления.

Мы заключаем отсюда, что явления, обнаруживаемые каналами, объясняются вегетацией. Не просто перенос воды, но следующее за переносом превращение дает нам ключ к пониманию графиков, Не самое вещество воды, но животворящий дух, пробуждаемый ею, порождает те явления, которые мы видим. Накопленная в виде снега вода, сбросив ледяные оковы и освободившись из зимних вместилищ, начинает течь и на своем пути вызывает к жизни растительность. Последняя является действительной причиной того, что мы видим каналы с постепенно возрастающей ясностью.

Вызванное таким образом развитие растительности спускается по диску наряду с поступательным движением воды, с некоторым лишь замедлением; такова причина возникновения того нового, что мы видим в телескоп и не без основания приписываем смене времен года. Несомненно, что это-перемена и притом перемена, зависящая от времени года, но в одном важном пункте она отличается от известного нам под таким именем на Земле. В самом деле, перед нами весеннее пробуждение на Марсе, которое на Земле не имеет подобного себе.

Земля, рассматриваемая извне.

Чтобы вникнуть в это, постараемся вообразить себе ту картину, какую представляет наша Земля для наблюдателя извне. Вообразим, что каким-нибудь образом нам удалось убрать облачный покров, окутывающий нашу Землю и в значительной степени скрывающий наши домашние дела от пытливых взоров астрономов других планет, и представим себе наблюдателя в каком-либо удобном уголке, например, на Венере. Так как расстояние достаточно велико, чтобы местные особенности поверхности нашей планеты тонули в общей картине, то наблюдатель каждые шесть месяцев видел бы, что на поверхности нашей планеты распространяется чрезвычайно интересная, прекрасная перемена. Он увидал бы, как разливается весенний румянец по лицу нашей Земли, пробуждающейся от зимнего сна. Поверхность её медленно зеленеет, начиная с тропиков. Окраска становится все ярче и в то же время расходится по поверхности, подвигаясь вверх по широтам, пока не достигнет полярного круга и остановится у линии вечных снегов.

Таким образом наша Земля представляла бы такую картину, как и Марс, в периоды вдвое более короткие, соразмерно с большей продолжительностью Марсова года. Но одно поразительное отличие бросилось бы в глаза наблюдателю: на Земле волна пробуждения распространяется от экватора к полюсу, на Марсе же она катится от полюса к экватору. Таким образом при всем сходстве в общем ходе подробностей они отличались бы противоположным направлением действия, так что на первый взгляд может казаться, что и причина должна быть совершенно различная. У нас на Земле смена времен года существенно зависит от возвращения солнца вследствие того, что земля в своем годичном движении поворачивается к солнцу другой стороной. На первый взгляд может показаться невероятным, чтобы та же самая причина каким-то образом приводила к противоположному результату.

Но стоит внимательно вглядеться - и положение дела изменяется. Явление вегетации помимо, прежде всего, существования семян зависит еще от двух условий и невыполнение каждого из них является в равной степени роковым для растительности. Первым условием является сырой материал: кислород, азот, некоторые соли и вода; второе условие - солнечные лучи. Растительность никогда не пробуждается, пока не будет вызвана солнцем. Но этого мало: пока она не получает воды, она остается глухой к зову солнца. Но на Земле вода находится повсеместно за исключением пустынь, солнце же бывает у нас не всегда: после осеннего ухода его на юг, растительность замирает до появления солнца весною.

Необходимость на Марсе предварительного таяния.

Не таково положение дел на Марсе. Находясь, как и наша Земля, в непосредственной зависимости от периодического появления солнца, Марс, сверх того, косвенно зависит от солнца и в отношении своих запасов воды. Так как поверхность его лишена воды за исключением той, которую она получает вследствие ежегодного таяния полярных снегов, то растительность должна ожидать этого освобождения воды и лишь после него может начинаться прорастание. Сперва солнце должно уйти к северу и растопить полярные снега, тогда лишь начинается вегетация; она должна тогда начинаться на севере, где берет свое начало вода, и затем следовать по диску вслед за плодоносным потоком влаги. Итак, если только последний проходит по всей поверхности, пробуждая за собой вегетацию, то изменение должно начинаться у полюса и переходить к экватору.

Это шествие весны, по направлению противоположное земному, и есть как раз то, что показывают нам графики. Эти кривые видимости показывают, что волна зелени связана непосредственно не с возвратом солнца, a с следующим затем приходом воды и потому следует не за первым вверх по параллелям, но за последним вниз по диску. Скорость pacпространения вегетации.

Есть возможность измерить скорость распространения вегетации по широтам и тем самым определить скорость перехода воды по каналам: нужно лишь узнать разность во времени между моментами потемнения каналов различных поясов. Оказывается, что за 52 дня вода спускается от широты до экватора, т. е. проходит расстояние в 4250 км, что соответствует скорости 82 км в день, или 3-4 км в час.

Таким образом наше изучение приводит по-видимому к заключению, что ростом и убылью этих странных образований управляет определенный закон. Вода, освобожденная таянием полярных покровов, оживляет каналы, они быстро становятся явственными, остаются такими в течение нескольких месяцев и затем медленно замирают. Каждый в свою очередь совершает предначертанный круг и процесс оживления медленно, но уверенно шествует от широты к широте вниз по диску.

Ничто не может задержать этого размеренного движения, никакие препятствия не отклоняют его пути. По порядку достигается и проходится один пояс за другим, пересекается даже экватор и волна заливает территорию другого полушария. Издали по её следам идет более медленный процесс убыли. Но тем временем с покрова другого полюса уже дан импульс такого же характера; он передается таким же образом, но в обратную сторону, шествуя к северу, как первый импульс, шел к югу. Каждый Марсов год большая часть планеты дважды является ареной этих сменяющихся противоположных волн, вызывающих к жизни растительность, неуклонно несущихся вперед, не взирая ни на какие препятствия. Марс имеет поэтому два периода произрастания; один приходит из арктического пояса планеты, a другой из антарктического и экватор её - любопытно заметить - пополугодно связан то с одним, то с другим полюсом.

Есть что-то возбуждающее в представлении об этой согласованности движения, соразмеренного с течением года. Глаз, кажется, почти схватывает шаг этого безмолвного движения в унисон с постепенным потемнением каналов. И то, что оно несет жизнь, a не смерть, ни на иоту не уменьшает вызываемого им возбуждения. При всей мирности цели, ритмическое величие явления вызывает в нас мысль o чем-то могучем. Это впечатление вполне подходит к имени планеты, оправдывая его в хорошем, не зловещем смысле. Планета, названная по имени бога брани, остается верной его характеру по размеренной правильности происходящих на ней величественных изменений.

Глава VI. Доказательства жизни на Марсе

Астрономические открытия бывают двух родов. Если открытие состоит лишь в прибавлении нового астероида или спутника к списку известных уже, то для того, чтобы поверить в него, требуется лишь согласие с законом тяготения, подтверждаемое последующими определениями положения светила. Но если открытие относится к обнаружению более глубокой, неизвестной дотоле истины, то оно может быть добыто лишь путем размышления над полученными фактами, a внушает доверие сообразно уменью оценивать свидетельство фактов. Широта взгляда должна соответствовать значению рассматриваемого предмета. Широкие горизонты недоступны тому, кто с трудом пробирается по указанной дорожке; тот, кто прочно оседает в стране, всегда отличается от пионера.

Раскрытие истины сходно с розыском преступления.

Раскрытие истины в небесах, помимо предмета, мало чем отличается от раскрытия преступления на земле. Чтобы вырвать тайну у неба, требуется некоторая доля того искусства, с помощью которого сыщик вырывает тайну у человека. В одном случае разыскивают причину, к другом - преступника, но самый процесс разыскивания совершенно тождествен. Causa criminis одним лишь слогом отличается от causa discriminis.

Такое же сходство имеют, или должны иметь, применяемые методы. В астрономии, как и в уголовном следствии, необходимо заручиться доказательствами двоякого рода. Во первых, необходимо установить связь между фактическими данными, a затем следует отыскать мотив. В науке так же, как и в суде, нельзя оставлять без внимания мотив, как нечто несущественное, и довольствоваться собиранием фактов, потому что таким путем редко удается убедить в научной истине и изобличить преступника. В самом деле, без движущей силы не совершается ничто ни в космической области, ни в области человеческих поступков и лишь по недостатку понимания мы называем эту силу в одном случае мотивом, a в другом причиной. Пока нам не удалось указать достаточное основание для данного ряда наблюдаемых явлений, до тех пор мы мало подвинули дело науки, мы только ведем счета науки. Как выше организованные животные для своего передвижения не могут обойтись без позвоночника, так и любое собрание фактов получает рабочую ценность лишь через теорию. Последняя служит для фактов опорным хребтом, благодаря которому удается уловить то, что иначе ускользнуло бы от исследования.

Координация есть цель науки, предмет всех наших стараний при изучении вселенной. Но координация есть лишь другое название для теории, как o том свидетельствует закон тяготения. Всякая теория, чтобы считаться состоятельной, должна удовлетворять двум условиям: она не должна противоречить ни одному из фактов той областей, которую охватывает, и должна давать нам руководящую нить для объяснения всех наблюдаемых явлений. Сперва совокупность фактических данных должна навести нас на догадку, a затем эта догадка должна оказаться в состоянии объяснить факты.

Этому методу мы будем следовать в разбираемом нами вопросе; он позволит нам разобраться в наших данных и расположить их, как это делает следователь, в определенном порядке для представления их суду разума.

Обзор естественной цепи доказательств.

Исходя из известных физических законов, имеющих место в скоплении вещества, мы нашли, что хотя в общих чертах ход эволюции на Земле и на Марсе был одинаковый, однако в конечном результате Марс вследствие своей меньшей массы должен в некоторых отношениях существенно отличаться от Земли.

Три таких пункта заслуживают особого внимания: и) поверхность Марса должна быть ровнее земной, 2) океаны его должны быть сравнительно меньше и з) его атмосфера реже. Обратившись затем к самому Марсу, мы убедились, что зти три признака в точности совпадают с тем, что открывает нам телескоп: и) поверхность планеты оказывается необыкновенно ровной, совершенно лишенной гор; 2) океаны ея в прошлом покрывали самое большее три восьмых поверхности, a не три четверти, как у нас на Земле; 3) воздух на Марсе отличается сравнительной разреженностью.

Вид Марса подтверждает принципы планетной эволюции.

Мы показали затем, что потеря теплоты вследствие меньшей массы Марса должна была вызвать более раннюю старость его, и эта последняя должна обнаружиться по более полному высыханию океанов, которыми он некогда был покрыт, и по более широкому распространению пустынь.

Телескопические наблюдения, как мы уже видели, подтверждают наличность этих двух особенностей: 1) на поверхности планеты теперь уже нет океанов, 2) пять восьмых её занято пустынями.

Убедившись таким образом, что картина, представляемая в настоящее время Марсом, подтверждает принципы планетной эволюции, мы перешли к рассмотрению вопроса o двух наиболее существенных условиях обитаемости: воды и тепла. Сперва мы искали воду; мы нашли ее в полярных покровах. Явление полярных шапок удовлетворительно объясняется, если предположить, что они состоят из воды, но не из чего-либо другого. Еще важнее был вопрос относительно температуры. Мы рассмотрели его особенно подробно. При этом мы разыскали несколько факторов, которые до сих пор не принимались в расчет; если же учесть их, то исследование, как мы видели, приводит к совершенно новому результату, отличному от всех прежде найденных. Температура там, как оказывается по нашему исследованию, не только не исключает возможности жизни но вполне благоприятна для неё. Притом для животных это еще более справедливо, чем для растений. В самом деле, климат Марса, по-видимому, оказывается климатом резких крайностей, с жарким климатом. Но исследования на земле показывают, что для существования животных решающее значение имеет температура самого жаркого времени года, тогда как холода страшны не столько для животных, сколько для растений. В присутствии же растений нас убеждает вид диска планеты. Действительно, рассматривая его, мы заметили явления, которые могут быть объяснены лишь, как вегетация. Таким образом условия на Марсе оказываются благоприятными для обоих великих царств живой природы, из которых растительное непосредственно обнаруживается перед нашими глазами сезонною сменой окраски диска.

Животная жизнь раскрывается лишь разумом.

Этим мы исчерпали все то из органической экономии планеты, что могло быть ей разумом. раскрыто непосредственным наблюдением. Здесь мы выяснили весьма важное обстоятельство: растительная жизнь могла открыться наблюдению непосредственно, тогда как животная жизнь не могла. Она могла бы раскрыться не в своих телесных проявлениях, но в проявлениях своей мысли. Сквозь бездну пространства, отделяющего нас от Марса, она могла бы открыться нам лишь тем отпечатком, который она наложила на лик планеты.

Поразительное явление каналов.

Обратившись к планете, мы увидели на ней нечто поразительное. На диске Марса оказываются такие именно особенности, какие могли бы быть созданы разумными существами. Даже нерассуждающему наблюдателю они кажутся странными до невероятности; тому же, кто видит их в свете этой дедукции, они представляются положительно чем то поразительным, как оправдавшееся пророчество.

Наблюдателя поражают эти линии и точки и чем больше он изучает их, тем сильнее впечатление, которое они производят, - впечатление чего-то непринадлежащего самой природе. Правильность их столь необыкновенна, масштаб так велик, что невольно является мысль, что перед нами не обычное творение природы. В этом можно убедиться собственными глазами; но очень хорошим доказательством служит и тот отрицательный приговор, который встретили каналы благодаря скептицизму, неизменно возбуждаемому их описанием. Те, кому не пришлось видеть каналы собственными глазами, считают почти невероятным, чтобы нечто такое могло действительно существовать. И в этом нет ничего удивительного. Такое недоверие, конечно, вполне естественно, хотя оно и смахивает больше на скептицизм невежд. Но как ни удобно для незнания сомневаться в существовании этих линий, эти сомнения становятся роковыми для высказывающих их с того момента, как только существование каналов доказывается. Но в настоящее время существование каналов более не нуждается в доказательстве. Не только оно было много раз доказано, но мы располагаем уже и их фотографиями. Сомнения теперь высказываются уже не относительно существования этих линий, a относительно их природы. Такое отступление равносильно полусдаче. В самом деле, признать открытие и отвергать описание его, не представляя при этом равносильного исследования, не все ли это равно, что голосовать одновременно за закон и против его применения? Это напоминает совет старого стряпчего молодому адвокату: «Если у вас не к чему придраться, то дискредитируйте поверенного противной стороны».

Неестественная правильность, открытая наблюдением, сказывается во всем, что имеет отношение к этим линиям: в их поразительной прямолинейности, в изумительной равномерности их на всем протяжении, в чрезвычайной тонкости и безмерной длине. Вопреки самоуверенным пророчествам, эти особенности не только не исчезали при условиях лучшей видимости, но, напротив, проявлялись с все большей резкостью. Чем больше изучаются каналы, тема» больше растет уверенность, что они действительно таковы, как их описали; мало того, открывается масса подробностей в их строении, которые невозможно согласовать с какими-либо известными естественными процессами.

Поясним на одном примере ту методичность, которая поражает нас в каналах. Рассмотрим Lucus Ismenius. Это образование состоит из двух круглых пятен; каждое имеет в диаметре около ста двадцати километров. Они лежат близко друг к другу; между их краями лежит не больше восьмидесяти километров охрового фона. В них сходится целый ряд каналов: семь двойных и пять одиночных. В способе их пересечения нам открывается удивительная деталь. Три двойных канала охватывают оазисы, заключая их между двумя своими рукавами. Остальные четыре двойных канала посылают каждый по прямой линии, входящей в оазисы центрально. Род соединения двойного канала с оазисами зависит по-видимому от угла, под каким канал приближается к ним. Если направление канала почти перпендикулярно к линии, соединяющей оазисы, то вхождение центральное, если параллельно ей, то имеет место охватывание. Что касается одиночных каналов, то они соединяются, смотря по случаю, с тем или другим оазисом. Такое точно методичное расположение, такое удивительное в своих подробностях сочленение открывает перед нами столь чудесную правильность, если отвергнуть вмешательство разумных существ, что, мы не колеблясь, признаем последнее менее невероятным из двух возможных предположений.

Не реки.

Прежде чем перейти к обсуждению этих фактов, отметим, что уже характер изучаемых нами образований сам по себе может служить достаточным опровержением всяких предположений o естественном происхождении их. Во-первых эти линии не могут быть реками, так как реки никогда не бывают прямолинейными и одинаковой ширины. Но мы видим каналы настолько хорошо, что в этих свойствах их мы совершенно уверены. Лучшим доказательством является то обстоятельство, что хотя некоторые каналы по крайней мере в десять раз шире других, но каждый из них на всем своем протяжении остается равномерно широким, a если бы какой-нибудь канал по пути суживался, то мы уверенно могли бы измерить это сужение.

Не трещины.

Не могут быть эти линии и трещинами на поверхности, так как трещины тоже не бывают прямолинейными и кроме того трещины не кончаются в определенных заранее точках. Примеры несомненных трещин мы встречаем не на одном небесном теле, но они совершенно непохожи на линии Марса. Множество борозд на поверхности луны, если не все, представляют собою такие трещины.

Что именно такова природа этих линий, можно заключить при самом поверхностном осмотре; тщательное же наблюдение во Флагстаффе дало подтверждение этого в виде некоторых определенных признаков. Оказывается, что борозды действительно состоят из отдельных частей, сходящихся своими концами таким образом, что одна часть еще не кончилась там, где уже начинает тянуться другая: точное подобие трещин штукатурки потолка.

Об этом же свидетельствует Меркурий. Линии его труднее видеть, чем Марсовы каналы, так как при самом благоприятном положении Меркурий находится в четыре раза дальше от нас, чем Марс. Хотя образования на Меркурии имеют характер почти прямых линий, но несмотря даже на огромное расстояние, отделяющее их от нас, вид их не производит впечатления чего-то ненатурального и они обнаруживают неправильности, напоминающие трещины. В образованиях на поверхности Венеры тоже нет ничего ненатурального

Невозможность других объяснений каналов.

Если исходить из теории естественной причины линий, то наиболее вероятными предположениями являются только что рассмотренные, т. е. что каналы суть реки или трещины. Высказывались еще и некоторые другие догадки, например, что метеоры своим мимолетным притяжением произвели поднятые линии, как производит их удар бича на коже; но эти поднятия исключаются, если вспомнить, что каналы меняются в зависимости от времен года, то исчезая, то вновь оживая. Существуют и другие догадки такого рода, но, насколько мне известно, ни одна из них не выдерживает самой поверхностной критики.

Еще более необъяснимым для гипотезы естественного происхождения каналов является систематическое расположение линий, образующих сеть по всей поверхности планеты. Что линии идут от определенных точек к другим без малейшего отклонения; что они встречают в этих пунктах линии, которые с такой же прямолинейностью идут из совершенно других исходных точек; что нередко таким образом сходятся на rendez-vous больше десятка и редко меньше шести таких линий; наконец, что такого рода сообщения имеют место по всей поверхности диска: все это такие явления, которые совершенно не могут быть объяснены никакими физическими процессами, какие могу себе представить я или кто бы то ни было другой. И однако такая система не может быть порождением случая: вероятность такой систематической встречи линий друг с другом выражается единицей против миллионов.

Столь же не объяснимы и оазисы.

Но чудесное нс исчерпывается каналами: необходимо считаться также с оазисами. Последние замечательны и сами по себе и по своему соотношению с системой линий. В самом деле, они встречаются в местах схождения - только в этих местах и, быть может, в этих местах они бывают всегда. Они являются таким образом своего рода узлами в сети каналов. Никакие чисто физические законы не могут объяснить нам этих образований.

Мы могли бы продолжать в этом направлении, перейти к загадке двойных каналов, которая становится тем таинственнее, чем ближе мы знакомимся с ними, с их странным расположением в тропических поясах планеты; мы могли бы еще указать на любопытное явление сходящихся или клинообразных двойных каналов, спускающихся с полюса для соединения с обыкновенными двойными каналами; мы могли бы привести еще и другие столь же странные факты.

Неизбежность искусственного происхождения.

Излишним было бы продолжать дальше перечень геометрических примечательностей; слишком утомительно пересчитывать их все, да и вряд ли количество доводов может прибавить там, где даже один обладает такой убедительной силой. Каждому, кто способен взвешивать доказательства, и без того уже ясно, что эти явления, носящие на себе печать несомненной искусственности, не могут быть произведениями самой природы, что здесь мы очевидно наблюдаем работу разума, родственного нашему и потому понятного нам. Открывающаяся нам картина не представляет результата каких либо естественных сил стихийного характера; это продукт разума, направляющего все к некоторой предустановленной определенной цели.

Как только мы становимся на эту точку зрения, глазам нашим открывается свет. Признание искусственности выводит нас на путь и, чем дальше мы подвигаемся по этому пути, тем больше проясняется горизонт.

Каналы тянутся по дугам больших кругов.

На этом пути нам сразу становятся понятным основное свойство каналов с одной стороны и оазисов с другой. Нам сейчас же делается понятным, почему линии направлены по большим кругам: на шаровой поверхности дуги больших кругов являются кратчайшими расстояниями между двумя точками. Они являются поэтому наиболее экономной дорогой от одного пункта к другому и разумные существа, если таковые там существуют, должны были бы остановить свой выбор именно на них. Даже на нашей Земле, с её столь неровной поверхностью, линии путей сообщения с каждым годом все более спрямляются, по мере того как усиливается власть человека над Землей.

Кругообразность оазисов.

Так же легко объясняется и форма оазисов - тех образований, которые как бы служат для смыкания линий. Они имеют вид кружков. Но, как известно, между всеми линиями, замыкающими одинаковую площадь, круг отличается той особенностью, что среднее расстояние от центра до всех точек его имеет наименьшую величину. Именно такую фигуру должны были бы избрать разумные существа, если бы они желали с наименьшей затратой труда получить наибольшую площадь для обработки или для какой бы то ни было другой цели.

Не менее красноречивой является и жизнь этих образований, - не только в смысле простого подтверждения факта искусственности, но и в отношении способа её осуществления.

Шум текучей воды.

Концы нитей сети каналов Марсова мира соединены с темно-синими пятнами у краев того или другого полярного покрова. Но они видимы не всегда. В зимнее время года их нельзя обнаружить. Они показываются лишь после того, как покров начинает таять, и затем становятся все более темными и резкими. Но полярные покровы зимой состоят из снега и льда, которые тают с наступлением лета. Внимательное ухо наблюдателя как бы улавливает шум текучей воды.

Начиная с концов, обращенных к полюсам, линии начинают темнеть в направлении к экватору диска. Одна за другой как бы подхватывает нить видимости и передает ее ближайшей следующей. Таким образом тянется эта странная передача от арктического пояса через умеренный и тропический к экватору, a оттуда дальше в другое полушарие планеты. Перед нами явственное течение, размеренным шагом переходящее по поверхности шара. Духовное ухо здесь снова как будто улавливает шум воды, стекающей вниз к экватору.

Через те пространства, которые некогда были морями, но теперь уже не моря, потемнение линий шествует вперед с той же непреодолимостью, как и через охровые материковые пространства. Усиление окраски молчаливо пронизывает и сине-зеленые области растительности, и безводные путыни. Его не удерживает ни широта, ни характер поверхности. Оно с равной живостью бежит по дугам больших кругов как через дно древних морей, так и по пустынным степям. Это постоянство стало возможным благодаря потере того, что некогда содержали моря. Мысль o воде еще раз навязывается нам; и её отсутствие теперь так же красноречиво, как прежде было красноречиво её присутствие. Мы как бы слышим шум воды в самой тишине, вызванной её отсутствием.

И прислушиваясь с обостренным вниманием, наша мысль слышит ответный шум с противоположного полюса, освободившего свои скудные запасы. Тающие воды бегут таким же образом, но в противоположном направлении, через давно иссохшие области. Таким образом в этом странном явлении везде слышится шум воды. Вода, следовательно, есть слово нашей загадки, ключ, который раскрывает тайну.

Объяснение её движений.

Но вода не дает еще полного решения. В самом деле, чем больше мы вдумываемся, тем яснее представляется нам неестественный характер явления. Поступательная волна спускается через каналы по диску, что-то перемещается от полюса к экватору, это что-то может быть только водой, дающей начало вегетации, - все это звучит сравнительно просто и ясно. Поразительный характер явления обнаруживается не сразу. Он открывается нам лишь, когда мы пытаемся найти причину движения. С этой точки зрения передача оказывается чрезвычайно удивительной и поучительной вещью.

Чтобы понять, в чем заключается особенность явления, мы должны рассмотреть форму планеты. Последняя приплюснута у полюсов на 1/190-ую часть своего диаметра. Это обстоятельство прежде всего еще усиливает странный характер явления. На первый взгляд могло бы показаться, что вода в своем движении к экватору должна подняться на высоту тридцати четырех километров.

Поверхность Марса находиться в условиях равновесия жидкостей.

Если бы Марс не имел вращательного движения, то форма его была бы шаровидной, за исключением лишь приливных деформаций от действия внешних тел: собственное тяготение планеты сжало бы его в одинаковую по всем направлениям форму. Так как Марс вращается, то момент вращения расширяет его у его экватора, превращая шар в так называемый сплющенный сфероид; такую форму имеет, например, апельсин. Сплющенность вращающейся массы зависит не только от размеров тела и скорости вращения, но и от распределения составляющей его массы. Так, в случае однородного тела форма не такова, как в случае разнородного, и это различие зависит от закона изменения плотности по направлению от поверхности к центру. Сжатие Марса выражается дробью это число найдено двумя совершенно независимыми друг от друга методами: путем измерений диска планеты, произведенных в 1894 году Дёглассом на Флагстаффской обсерватории, разработанных директором обсерватории, и посредством вычислений на основании движений спутников, произведенных Германом Струве. Любопытно, что это сжатие лежит между величиной, соответствующей сжатию однородного тела, и той величиной, которую имела бы планета, если бы её плотность возрастала от поверхности к центру по тому же закону, как и Земли. Но из теории можно видеть, что величина сжатия действительно должна иметь промежуточное значение между этими двумя пределами, причем сжатие здесь было не так велико, как в случае Земли, вследствие меньшей массы Марса. В этом мы нашли бы еще одно доказательство, будь это необходимо, что эволюция обеих планет, очерк которой мы дали во вступительной главе, соответствует действительности. Быстро вращающаяся масса замазки 'получила бы такую же самую форму. В случае Марса напряжения так велики, что для такой длительной силы, с какой мы здесь имеем дело, планета является как бы пластичной, хотя в действительности она имеет вероятно твердость стали. В окончательном результате направление силы тяжести во всех точках поверхности должно быть перпендикулярно к ней: другими словами, поверхность находится в состоянии устойчивого равновесия.

Сила тяжести не может быть причиной перенесения воды.

Но тот факт, что каждая точка поверхности занимает положение равновесия, означает, что частица жидкости - например, капля воды - не двигалась бы на ней, но оставалась бы на своем первоначальном месте. В самом деле, так как все силы в точности уравновешивают друг друга, то их равнодействующая не может побудить каплю передвинуться точно так же, как на поверхности Земли вода не обнаруживает стремления перемещаться по ровному месту.

Итак, вода, освобождающаяся у полюса вследствие таяния полярных покровов, должна была бы оставаться на том месте, где она освобождается, не имея ни малейшей склонности передвинуться куда бы то ни было. Единственной силой, которая могла бы оказать на нее хоть какое-нибудь действие, является её собственный уклон, если такой имеется. Если бы тающий лед или снег, из которого она образуется, имел в толщину десять метров - a он, вероятно, тоньше -, то он дал бы уклон воде в среднем в пять метров. Но уклон такой величины мог бы погнать воду против трения поверхности, конечно, не дальше, чем на несколько километров. Подобный импульс является совершенно недостаточным, чтобы вызвать наблюдаемые нами действия.

Итак, мы очутились лицом к лицу перед движением чрезвычайной мощности, происходящим без всякой видимой или хотя бы физически мыслимой причины: масса воды проходит расстояние в 5300 километров со скоростью 82 километров в день без всякого материального воздействия.

Она покидает полярную область, где тяжесть должна была отвести ей место, и странствует к экватору, куда сила тяжести ее не гонит, притом без малейшего побуждения со стороны какой-либо силы природы. Отсюда неизбежный вывод: вода проводится по лику планеты искусственными средствами. У нас нет другого выхода кроме предположения, что вода перемещается для предназначенной цели чьей-то разумной волей.

Но этим еще не исчерпываются не необыкновенные явления, с которыми знакомит нас прогрессивное потемнение каналов вниз по диску. Если бы эта работа производилась силами природы, то совершенно невероятным было бы другое явление, которое мы наблюдаем: мало того, что вода спускается к экватору без всякого видимого побуждения, она дальше быстро пересекает его, вступает в другое полушарие планеты и поднимается в более высокие широты с той же скоростью. Но ведь очевидно, что, какова бы ни была природная движущая сила, направленная к экватору, действие этой силы должно было бы сейчас же изменить свое направление на противоположное, как только вода перешла через раздельную линию. Если в первой части пути передвижению воды каким то ни было образом силы природы содействовали, то во второй части пути они же должны были бы ему препятствовать.

Таким образом, изучение каналов приводит нас к тому единственно рациональному выводу, что эти образования в своей деятельности не зависят от природных сил, но представляют собой искусственные творения, предназначенные для той цели, которой они так прекрасно служат. В каналах мы видим работу того интеллекта, который теперь владычествует на Марсе. Вот на что совершенно недвусмысленно указывают все обстоятельства дела.

Перейдем теперь к раскрытию мотива. В этом отношении нам поможет наше изучение общей планетной эволюции. По мере того как планета старится, запас вод на её поверхности становится скуднее. Океаны её с течением времени высыхают, реки перестают течь, озера испаряются. Если на планете есть фауна, то её искание жизненно необходимой ей воды должно становиться все сильнее, все настойчивее.

Когда вода покидает планету, уходя в пространство, то за исключением части её, которая всасывается во внутренность планеты, она, раньше чем улететь в небеса, некоторое время остается наготове в воздухе. Эта масса в планетной экономии уже перестала быть водой и превратилась в более эфирное вещество - водяной пар. В одном лишь месте и одним лишь путем она еще может спускаться обратно на поверхность и даже мимоходом принимать жидкую форму. Мы говорим o полярных покровах. В силу общей метеорологической циркуляции планеты она оседает в этих местах в зимние месяцы. Вследствие холодов арктических широт осадок принимает форму снега или льда и вследствие этого твердого состояния вода в значительной степени закреплена в тех областях, где она выпадает и остается in situ, пока возвратившееся солнце не растопит ее весною. Таково положение дел на Марсе.

Когда наступает освобождение и вода находится в промежуточном - жидком - состоянии, между тяжело переметающимся льдом и улетающим во все стороны паром, то она представляет наилучшие условия для передвижения и может быть проведена для», потребления. В это время, и только в это, она удобна для пользования и, если ею нужно воспользоваться, то это должно быть сделано именно теперь.

Но чтобы существовать, необходимо достать воду, a на стареющей планете запасы имеются лишь в одном месте и только оттуда ее и можно получать. Поэтому вся органическая экономия планеты должна находиться в тесной зависимости от полугодичного освобождения этих природных запасов. Никакого другого источника воды планета не имеет. Её получение зависит от разума тех существ, которые нуждаются в ней. Если разум этих существ достиг достаточно высокой степени развития, чтобы быть в состоянии направить эти запасы для своих целей, то использование их, силою необходимости, превратится в факт. Вот повелительный мотив, побуждающий использовать полярные покровы и провести содержащуюся в них воду по поверхности планеты: первичный инстинкт, самосохранения. Более сильного стимула не может и быть.

Мы нашли таким образом чрезвычайно сильно действующую побудительную причину; остается лишь рассмотреть, может ли она перейти в действие.

Чем старше планета, тем развитее организмы.

Планета становится старше и населяющие её организмы принимают участие в её развитии. Они должны прогрессивно развиваться или погибнуть. Сперва они изменяются лишь в зависимости от окружающей среды, - низшим, бессознательным образом. Но с развитием мозга они становятся выше случайностей среды. Первоначально организм есть продукт окружающей среды; позже он научается подчинять среду себе. Таким путем организмы перестают зависеть от неблагоприятных условий среды, или даже обращают их иногда в свою пользу. Кое-чего в этом направлении уже достиг и человек: где в естественном состоянии он был бы обречен на неминуемую гибель, теперь благодаря прежде всего одежде, a затем подчинению сил природы, он не только не погибает, но живет с удобством.

Такое приспособление разумом, болee высокое, чем приспособление телом, раньше или позже наступает неизбежно для органической жизни на всякой планете, если только вообще жизнь должна сохраниться на ней. Действительно, в конце концов условия жизни на планете делаются столь трудными, что для борьбы с ними требуется нечто более могущественное, чем тело.

Один вид вытесняет все другие.

По некоторым признакам возможно узнать, существует ли на планете такая жизнь или нет. Если там обитают разумные существа, то это должно быть видно по некоторым внешним проявлениям. Благодаря развитию интеллекта один вид в конце концов покорил бы себе все прочие так же, как он подчинил окружающую среду. Он истребил бы все те виды, которые счел бы неудобным или ненужным поработить подобно тому, как мы на Землe истребили бизона и приручили собаку. Этот вид стал бы владыкою планеты и распространился бы по всему лику её. Поэтому всякое дело, которое он предпримет, будет обнаруживаться по всей поверхности планеты.

Но это-то в точности мы и видим в системе каналов, покрывающей всю планету. Тот факт, что она соединяет между собой все части поверхности от полюса до полюса и опоясывает планету у экватора, доказывает наличность единой цели. Не только один вид владычествует по всей планете, но части его должны объединиться в гармоничной работе для общей цели. Различные нации должны были забыть свой местный патриотизм и усвоить более широкий кругозор; обитатели всей планеты должны были соединиться в одно целое, чтобы вместе работать на общее благо.

Смерть от жажды.

Эти существа, покорив все прочие, в конце концов почувствуют, что и их существованию угрожает опасность. Возрастающая скудость воды явится предостережением грозящей гибели. Поэтому обеспечение тех запасов, которыми еще можно воспользоваться, станет главной целью их стремлений, которой будет подчинено все остальное. Таким образом, если эти существа вообще способны чем-нибудь проявить свое присутствие, то величайшей заботой их будет водоснабжение; оно же явится самым фундаментальным и потому первым признаком существования их, доступным наблюдателю из другого мира.

Последней стадией в выражении жизни на поверхности планеты должна быть та, которая непосредственно предшествует умиранию от жажды. Дойдет ли планета до этого состояния вследствие простого истощения водяных запасов, как на Марсе, или же вследствие замедления вращения, что предстоит Меркурию и Венере, - для самой планеты результат от того не меняется. Недостаток воды будет причиной конца. Обеспечение воды будет последним сознательным усилием.

Предвидение конца.

Одаренные разумом обитатели этого мира задолго предвидели бы этот неизбежный конец и раньше, чем он постигнет их, они приготовились бы к предотвращению его. Это было бы возможно для них, так как разум их стоял бы на высоте задачи. Водные запасы целой планеты не исчезают в один момент. Еще до того, как вся планета начнет испытывать недостаток воды, в отдельных местностях нужда гораздо раньше заставит прибегать к отдаленным источникам. Подобно тому как в настоящее время все наши большие города получают свою воду из далекой реки или озера, так должно было быть и на Марсе. Вначале, когда вода стала убывать впервые, такое водоснабжение издалека происходило в небольших и незаметных размерах. Потом необходимость заставила получать воду из более далеких мест и наконец погнала обитателей к самым полюсам. П самый этот процесс, носящий характер последовательного приращения, не одновременного построения всей сети, по-видимому запечатлелся в каналах. В своем протяжении они приноровлены скорее к местным надобностям, a не к какой-то центральной цели, так как промежуточным пунктам пути уделено не меньше внимания, чем конечному, хотя в настоящее время все части связаны в одно целое. Система была создана не в один день и это обстоятельство еще убедительнее свидетельствует об искусственном происхождении её.

Здание обсерватории Ловелла в Такубайе (Мексика), где Марс наблюдался в течение зимы 1896-7 г.г.

Два соображения помогут нам понять, каким образом обитатели были в состоянии построить такие колоссальные питательные артерии: одно из них умаляет творение, другое возвеличивает творцов. Прежде всего заметим, что строить пришлось не то именно, что мы видим. Целью стремлений является не только вода сама по себе, но и те продукты, для существования которых она необходима. Непосредственным предметом забот является растительность, вода же употребляется лишь, как средство. Это мы и должны вероятно видеть. Так наблюдателю в междупланетном пространстве был бы виден на нашей земле не самый Нил, a орошаемая им полоса покоренной пустыни. Если линии на Марсе представляют собой орошаемые полосы растительности, то каналы должны тянуться невидимыми нитями посреди насаждений, которым они дают жизнь. Сооружать приходилось бы лишь тонкие линии каналов и к тому же последние, вероятно, были бы прикрыты, чтобы предотвратить испарение.

Но у нас есть и указания на то, что каналы, действительно, составлены таким образом из нерва и тела. Когда они не работают, они не исчезают совершенно. При условиях наблюдения в Флагстаффе каналы можно различать даже в их мертвый сезон, причем виден лишь остов того широкого русла, которое они позже заполняют. Но даже и тогда мы в действительности видим еще не самый нерв.

Что касается построения этих остаточных линий, то мы можем наметить множество возможностей, облегчающих этот труд. Прежде всего существа на самой планете могли бы с одной стороны быть более крупными, a с другой стороны - более мощными, чем на планете больших размеров, так как на меньшем теле сила тяжести менее велика. На Марсе слон мог бы скакать с легкостью газели. Во-вторых, большая древность организмов означает вместе с тем и большее развитие интеллекта, благодаря которому эти существа могут впречь в свою работу силы природы, подобно тому как мы на Земле заставляем работать для нас электричество. Наконец, самая работа была бы там в семь раз легче, чем на Земле. В самом деле, сила тяжести на поверхности Марса составляет всего около 38 процентов той величины, которую она имеет на поверхности Земли; и работа, которая может быть произведена против такой силы, как сила тяжести, при равной затрате энергии обратно пропорциональна квадрату этой силы. Поэтому при равной затрате труда на Марсе можно было бы выкопать ров в семь раз длиннее, чем на Земле.

Исходя из того, что двигательной силой является инстинкт самосохранения и что paca стоит на высоте своих задач, мы должны заранее ожидать явлений общего характера. Оба полярные покрова должны быть использованы таким образом, чтобы в работу шли все их водные запасы и чтобы возможно лучше были обслужены обитатели обоих полушарий. Мы должны поэтому ожидать, что найдем систему проводов, распределенных по поверхности всей планеты и своими северными и южными концами направляющихся к полярным покровам, в которых они должны заканчиваться. Такую именно кар тину открывает нам телескоп. Эти пути сообщения должны быть по возможности прямолинейными для экономии пространства и времени; в особенности это необходимо для того, чтобы избежать по пути потерь испарением. Постройка таких сооружений на Земле по необходимости была бы, если не совершенно невозможным, то очень трудным делом в виду нередко гористого характера её поверхности. На Марсе это не так. На его поверхности, как мы видели, гор к счастью вовсе нет. Таким образом судьба позаботилась устранить это великое препятствие к созданию каналов, a значит, и к допущению нами их существования. Поверхность планеты представляет для постройки каналов минимум сопротивления, a грозная нужда максимум побуждения.

Итак, мы видим, что осуществление сооружений не только возможно, но что оно должно обнаруживать как раз те явления, которые мы наблюдаем в действительности.

Дальнейшие явления.

Было бы конечно интересно узнать, как устроено тело этих обитателей, коснуться которых позволяет наш анализ. К сожалению, именно o теле их мы, вероятно, узнаем меньше всего. Гораздо больше мы можем узнать об их разуме, поскольку он воплощен в их трудах; но в конце концов, разве это знание не более поучительное из двух? Кое-что относительно этого мы уже видели. Но за пределами области, ярко освещенной уверенною дедукцией, есть множество фактов, которых мы до сих пор не коснулись; они еще ждут своей очереди координации и синтеза. Здесь будет уместно привести, с надлежащей оговоркой, некоторые из этих фактов, так как вместе с теми фактами, которые откроет нам будущее, они составляют кирпичи, из которых когда-нибудь будет воздвигнуто целое здание.

Среди них не последнее место занимают странные, похожие на «вилочки» темные пятна в тех пунктах, где каналы покидают темные области и вступают в светлые. По-видимому ни один канал с подобным расположением не лишен этих образований, которые, в отличие от оазисов, не кажутся круглыми. С точки зрения теории канализации они расположены совершенно правильно. Мы видели, что сине-зеленые и охровые области лежат несомненно на различных уровнях: первый гораздо ниже вторых.

В таком случае проведение каналов здесь должно представлять известные трудности, которые необходимо было преодолеть. Не являются ли эти образования доказательством победы? Во всяком случае они наводят нас на такую мысль.

Сами оазисы, в свою очередь, тоже наводят нас на размышления. Уже по своему наружному виду они являются важными центрами в системе каналов. Но, являясь центрами в системе каналов, они должны находиться в подобном же отношении к тому, что создало эти каналы. То обстоятельство, что они расширяются и сокращаются в зависимости от времен года, указывает, что они состоят главным образом из мест, покрытых растительностью; отсюда и самое название их. Но за этим несомненно скрывается животворный гений тех существ, которые оживляют всю планету. Мы имеем большое основание считать эти образования как бы зрачком ока в жизни Марса; они « соответствуют нашим населенным центрам. Вероятность этого предположения усиливается еще одним интересным явлением, которое обнаруживают оазисы. Наблюдение раскрывает , что оазисы подвержены изменениям как размеров, так и окраски. В известные периоды они бледнеют, сохраняя лишь сравнительно небольшое темное ядро. Они состоят, следовательно, из двух частей: наружной мякоти и сердцевины. Мякоть указывает на растительность, так как она следует тем же законам, что и каналы; ядро же представляет постоянный населенный пункт. Самые большие из них имеют до 120 километров в поперечнике: такая площадь, по-видимому, достаточно велика для жизни и получения средств к жизни. Если бы наши города должны были сами снабжать своих жителей всем необходимым, то они вероятно были бы таких же размеров. Да и теперь Токио, например, занимает площадь с поперечником в пятнадцать километров, a Лондон и того больше. Но мы должны тщательно отделять догадку от дедукции.

Устранение чистого умозрения.

При нашем изложении всего того, что нам удалось подметить на Марсе, мы тщательно остерегались беспочвенных умозрений. Мы исходили из наблюдений, a законы физики и современные данные геологии и биологии вместе с тем, что астрономия дает для геологии, привели нас к открытию еще одной разумной жизни. Мы рассмотрели все фактические обстоятельства дела и нашли, что они указывают на интеллект, действующий на этом другом шарe, и несовместимы ни с каким другим предположением. Затем мы стали искать мотив н нашли такой, который в совершенстве объясняет нам факты, открываемые наблюдением. Мы вправе, следовательно, полагать, что раскрыли причину, и приходим к следующему заключению: странная картина, которую нам открывает телескоп, свидетельствует o том, что на этой планете в настоящее время есть жизнь и притом жизнь высокого порядка.

С этим неразрывно связан высокий уровень интеллекта тех существ, которых мы открыли. Особенно поражает нас мысль, что жизнь в другом мире должна была открыться нам в проявлениях разума. Тот факт, что разумные существа, оставаясь сами скрытыми, должны были таким образом молчаливо возвестить нам o своем существовании через такие огромные пространства, взывает к самому возвышенному и глубокому, что есть в человеке. И наше чувство удовлетворения еще сильнее, чем удивление, потому что обитаемость планеты не могла бы раскрыться нам никаким другим путем. Это еще раз убеждает нас в верховенстве разума. Люди после своей смерти живут в том, что они написали, когда были в живых, a обитатели планеты, такою же печатью своего разума, говорят нам o себе из глубин пространства, как люди из глубин времен.

Наша жизнь не единственная.

Таким образом, рассмотренные наблюдения приводят нас не только к тому заключению, что Марс в настоящий момент населен, но и к дальнейшему выводу, что эти обитатели стоят на таком уровне, что с ними стоит познакомиться. Удастся ли нам когда-либо вступить с ними в более тесное знакомство, остается вопросом, для решения которого наука в настоящее время не располагает данными. Важнее для нас факт, что они существуют, - особенно интересный потому, что они стоят впереди нас по пути эволюции. Конечно, их существование лишает нас нашего исключительного, самодовлеющего положения в солнечной системе; но ведь то же самое по отношению к земному шару система Коперника сделала с системой Птолемея и мир снес это низложение. Так снесет его и человек. Для всех, обладающих космически широким кругозором, не может не быть глубоко поучительным созерцание жизни вне нашего мира и сознание, что обитаемость Марса можно считать доказанной.

Жизнь на Марсе близится к своему концу.

Но существование этой жизни наводит нас и на размышления более грустного характера: она скоро, с космической точки зрения, отойдет в вечность. Нашим поздним потомкам уже не придется рассматривать жизнь на Марсе и истолковывать ее. Она исчезнет без всякой надежды на возможность её изучения или воссоздания. Для нас эта жизнь приобретает тем большее очарование, что ей осталось существовать еще недолго. Процесс, приведший планету к теперешнему состоянию, должен идти вперед до рокового конца, пока не погаснет последняя искра жизни на Марсе. Несомненное высыхание планеты будет продолжаться, пока, наконец, поверхность ея уже не будет в состоянии поддерживать жизнь. Медленно, но верно время загасит ее. Когда потухнет последняя искра, планета будет катиться мертвым шаром в пространстве и её эволюция будет навеки закончена.



[1] Такое предположение лежит в основе так называемой планетезимальной гипотезы происхождения солнечной системы, предложенной взамен слишком мало согласующейся с известными нам теперь фактами гипотезы Лапласа. (См. Мультон, Эволюция солнечной системы. Одесса 1908). Прим. пер

[2] Теорию происхождения Луны по Дж. Дарвину в общедоступном изложении см. у Болла, Веки и приливы (Одесса 1909). Прим. пер.

[3] Позднейшие измерения Флагстаффской обсерватории дают еще меньшую величину 23˚ 13'; этот угол лнш немногим меньше наклона земной оси.

[4] Кажущиеся исключения обусловливаются либо изменениями по временам года (о них речь ниже), либо же тем обстоятельством, что временами одни широты лучше видны, чем другие.

[5] До 1907 года этот факт был известен лишь относительно северного полушария. В 1907 году наблюдения на Флагстаффской обсерватории привели к важному результату, что система простирается также на антарктический пояс: поразительное подтверждение теории.

 
Top
[Home] [Maps] [Ziemia lidzka] [Наша Cлова] [Лідскі летапісец]
Web-master: Leon
© Pawet 1999-2009
PaWetCMS® by NOX