Папярэдняя старонка: Часть 1

Аўтар: Клейн Л. С.,
Дадана: 20-06-2012,
Крыніца: Клейн Л.С. История археологической мысли. Курс лекций. Часть 1. СанкПетербург, 2005.

Лекция 14. Начало культурно-исторической археологии и миграционизма

1. География и дух эпохи. Если положить центры эволюционизма на карту (рис. 1), получается любопытная картина. Эволюционизм с наибольшим успехом развертывался на Западе Европы и в Америке - в странах с наиболее прогрессировавшей индустрией и вообще с наиболее полным развитием капитализма. Это в первую голову Англия (в этнологии или культурной антропологии Спенсер, Тайлор, Лаббок, Фрэзер, Маретт, Лэнг и др., в археологии - Лаббок, Питт Риверс), Франция (в антропологии Летурно, в археологии Мортилье) и США (в антропологии Морган, в археологии Патнем, Холмс).

В Центральной же и Восточной Европе с их затяжным развитием капитализма, с длительным сохранением феодальных пережитков в социальном устройстве - юнкерства в Германии, помещиков в России - общественная атмосфера была более консервативна и не способствовала идее прогресса и эволюции. Там, учитывая многонациональный состав основных держав - России, Австро-Венгерской империи и Турецкой империи (на Балканах) - в повестке дня было национально-освободительное движение, и остро стояли вопросы национального (или этнического) формирования и территориальных притязаний. Этих вопросов не чужда была и Германия, поскольку только что завершилось объединение немецкого народа в одно государство, а крупные части немецкоязычного населения Европы оставались вне этого государства: по крайней мере, в Австрии и Швейцарии.

Поэтому национально-романтическая традиция, идущая от Гердера, была очень сильна в Германии и России. Такие понятия, как "дух народа" и "исконная земля" были тут не пустым звуком. Кроме того, поскольку этническое родство так или иначе упиралось в общность происхождения, физическая антропология и расовые сравнения занимали здесь ученых не с целью реконструкции антропогенеза (происхождения человечества), а с задачами этногенеза (происхождения народов), и нередко биологи задавали тон в антропологических исследованиях, а также в археологии. Формирование ряда понятий, фундаментальных для археологии, проходило в смежных науках - антропологии, географии, этнографии. Поэтому придется уделить время и место фигурам ведущих специалистов в этих смежных науках, из которых лишь некоторые принимали непосредственное участие в археологических исследованиях. Там зародились -измы, перекочевавшие в археологию.

Действовал и дух времени. Он не только способствовал утверждению этих тенденций в Центре и на Востоке Европы, но и находил им всё больше сторонников в Западной Европе, поощряя расширение центральноевропейских традиций на всю Европу. Этот дух времени всё больше затруднял и подавлял развитие эволюционизма, приведя к его кризису даже в его исконном очаге с 90-х.

Парижская Коммуна 1871 г. изрядно напугала буржуазных либералов всей Европы, и мечтания, порожденные революционным движением 1848 г. поугасли, стали скромнее. Вскоре и в России убийство царя в 1881 г. положило конец либеральным реформам, демократическому движению шестидесятников и революционному террористическому запалу 70-х. Рост европейской социал-демократии с перспективой пролетарской революции также отодвигал буржуазных либералов вправо, делал их консервативнее. Их все больше вело в сторону национального единения и борьбы за лидерство в нем.

Шла переориентация исследовательских интересов - с универсальных законов на локальность и специфику , с прогресса на повторение (циклы) и с развития во времени на развертывание в пространстве .

2. Сопротивление Системе Трех Веков в Германии. В годы 1860 - 1875 в Германии сопротивление датской Системе Трех Веков, по своим коннотациям явно прогрессистской, было особенно яростным - как ни в какой другой стране Европы. Во главе сопротивления стояли директор Римско-Германского музея в Майнце, самого крупного в Германии, Людвиг Линденшмидт Старший (Ludwig Lindenschmidt Senior, der Ältere, 1809 - 1893; рис. 2) и его союзник помоложе, купец, ставший археологом-любителем, Кристиан Хостман (Christian Hostmann, 1829 - 1889).

Братья Линденшмидт, Вильгельм Линденшмидт Старший и Людвиг Линденшмидт Старший, сыновья чеканщика монет, были завзятыми исследователями древностей и романтическими художниками, так же как и их сыновья, Людвиг Линденшмидт Младший и Вильгельм Линденшмидт Младший. Людвиг Линденшмидт Старший (о нем см. Lindenschmidt 1927; Panke 1999) был очень националистически настроен. В течение всей жизни он боролся за признание высокой культуры и лидирующей роли германцев в преистории. Они не могли быть варварами! Освобождение от духовного рабства, национальная гордость были его главными идеями. Он считал археологию национальной наукой и стоял за ее методологическую независимость от других наук, в частности от естествознания.

Людвиг Линденшмидт Старший (1809 - 1893) стал известен за два десятилетия до начала кампании против Трех Веков. С сыном они провели раскопки захоронений эпохи раннего средневековья в Зельцене. Эти захоронения принадлежали франкам и публикация их, вышедшая как раз в год революции, 1848, сделала Линденшмидта очень почитаемым археологом. Он снабдил публикацию точными и информативными иллюстрациями; пометил, где какая вещь найдена; для датировки использовал даже самые невзрачные черепки. Постепенно он стал очень влиятельной фигурой в немецкой археологии.

Линденшмидт был движущей силой в основании Римско-Германского Центрального Музея в Майнце, подобного которому не было нигде. Все музеи преистории коллекционировали местные отечественные древности. Этот музей, основанный в 1852 г., т. е. вскоре после революции 1848 г., был нацелен представить общую картину древней европейской преистории. В нем собирались коллекции со всей политически раздробленной и разрозненной Германии, а так как не все подлинники удавалось объединить под одной крышей, Линденшмидт, художник по образованию, надумал изготовлять и собирать в Майнце копии всех важнейших в Германии древностей художественного плана. Там были собраны тысячи копий-отливок из многих других музеев. Это было чрезвычайно полезно во время Второй мировой войны: если оригиналы погибли, копию часто можно было найти в майнцском музее. Людвиг Линденшмидт Старший до самой смерти был его первым директором, его преемником был его сын Людвиг Линденшмидт Младший.

В 1866 г. Линденшмидт основал журнал "Архив фюр Антропологи", ставший объединительным форумом всех немецких культур-антропологов.

Сначала Линденшмидт принял было систему Трех Веков (в 1858 г.), но вскоре одумался. Уже в 1860 г. в своем описании одного собрания материалов он поместил раздел: "Так называемый медный период". В нем он писал:

"Культурно-исторические фантазии, из которых вытекает деление первобытного мира на каменный, медный и железный века, хоть и обладают каким-то обаянием как рефлекс поэтических сумерек древней традиции, всё же их никогда не привести в согласие с естественным ходом развития вещей, и выделение этих трех периодов остается как вообще, так и у отдельных народов, немыслимым" (цит. по: Eggers 1959: 50).

В его скептицизме было немало рационального: между севером и югом Центральной Европы были существенные различия: на севере больше преемственности, на юге больше смены культур (Böhner 1981). Но главным было другое: в археологии Линденшмидта, как и Вирхова, а позже Косинну, более всего интересовало решение проблем этнической идентификации. Как и Райт в Англии, он считал различия северных древностей результатом не хронологического деления, а этнических различий. Многие немецкие археологи шли за ним.

Вместе с Хостманом и Кемблом Линденшмидт начал острую борьбу против Датской инновации. Его наиболее важными трудами были "Древности нашего языческого прошлого" 1858 - 1881 и "Руководство по немецким древностям" 1880 - 1890. По иронии судьбы германцы Тацита обходились каменными ножами. Бронзовые вещи у германцев толковались лишь как этрусские и позже римские импорты. Линденшмидт считал и железо римским импортом.

Атаки Хостмана на Систему Трех Веков были еще острее, чем Линденшмидта. Он объяснял, что нашел железо в слое, лежащем под слоем, содержавшим бронзу. "Пустая фальшивая конструкция каменного, бронзового и железного веков сметена навсегда" (1876). Хостман утверждал, что никакого каменного века вообще не существовало. Он выступал с этим даже в 1875 г., когда вышла его статья "К истории и критике нордической системы трех культурных периодов", переизданная в 1890. Линденшмидт и Хостман считали, что находки, приписываемые до-римскому бронзовому веку, на самом деле принадлежали непосредственно предримскому и римскому железному веку.

Конец их влияния на ученый мир был положен Морицем Гёрнесом в работе "Преистория человека" (Вена, 1892). "Немецкая система Хостмана и Линденшмидта внесла столько путаницы, - написал он, - в трактовку немецкой преистории!". Он показывал (правда, в этом он был не первым), что бронза была раньше на Востоке, чем в Европе и двигалась с Востока в Европу. Труд Гёрнеса был повсюду признан.

3. Вирхов и концентрация на локальных культурах. В Германии лидером антропологической науки, включая не только физическую, но и культурную антропологию и первобытную археологию, во второй половине XIX века был крупнейший патологоанатом Рудольф-Карл Вирхов (Rudolf-Carl Virchow, 1821 - 1902), основоположник гистологии (науки о клетках), открывший клеточную патологию (рис. 3). Он стал основателем Берлинского Антропологического общества и журнала "Цейтшрифт фюр Антропологи, Этнологи унд Ургешихте" (с 1869 г.). Гахман называет его "истинным основателем первобытной археологии в Германии" (Hachmann 1987: 183).

Вирхов (немцы произносят эту славянскую по происхождению фамилию как Вирьхё) родился в Померании (ныне Польша) как единственный сын пожилых родителей. Все его предки, насколько можно проследить, были розничными торговцами и мясниками. В школе он был первым по успеваемости в классе, но последним по поведению. Окончив Берлинский университет по медицине, работал прозектором и лектором в Университете.

Происходя из наиболее отсталой части Пруссии, где господствовало юнкерство, он принадлежал к радикальным либералам, стремившимся к республиканскому строю. «Как естествоиспытатель, - говорил он, - я не могу быть никем, кроме республиканца. Республика - единственный строй, где могут быть реализованы законы природы и природа человека» (Ackerknecht 1953: 16). Посланный исследовать причины эпидемии тифа в Силезии, он привез отчет, который не был чисто медицинским: причинами эпидемии названы нищета и неведение. Чтобы сохранить здоровье, народ нуждается в свободе и процветании и в переносе тягот налогообложения с бедных на богатых. Он высказался в пользу автономии силезских поляков.

Во время буржуазной революции 1848 г. он был на баррикадах и призвал своих друзей присоединиться к нему:

«- Есть у вас оружие?

- Только этот старый револьвер и ржавая сабля.

- Выходите с ними! На баррикады! (Ackerknecht 1953: 15).

За участие в буржуазной революции он был уволен в Берлине, но принят профессором анатомии в более либеральный Вюрцбург (Бавария). Удаленный этой ситуаций из политики, он погрузился в науку. Уже в 1849 г. он создал концепцию клеточной патологии. В 1850 г. вышла его знаменитая книга "Клеточная патология на основе гистологии". В 1856 г. он вернулся в Берлин как профессор и директор университетского института патологии. Король махнул рукой: "Пусть остается демократом для своих трупов". Вирхов подвизался в городском совете. Его заботами в Берлине была введена канализация. С 1880 по 93 г. был депутатом парламента от прогрессистов (радикальных либералов) как один из их лидеров, и достаточно резко выступал против политики Бисмарка. Бисмарк даже вызвал его на дуэль, но Вирхов отказался от этого старорежимного способа решения споров. Позже, однако, он заключил альянс с Бисмарком против католической церкви: Бисмарк соревновался с Римом за власть в католической части Германии, Вирхов же был против церкви как ученый-естественник, и даже изобрел для этого антицерковного движения название Kulturkamf (борьба за культуру).

Конечно, это был до мозга костей естествоиспытатель. Это вело его как к прогрессивному мышлению, так и к реакционным взглядам - так, он был против женской эмансипации: он приравнивал женщин по функциям к самкам животных. Отношение его к религии было скептическим. Он шутил, что при вскрытии трупов ни разу не обнаружил души. Впрочем, в трупе ее ведь и не должно быть даже с религиозной точки зрения.

Интенсивно занимался Вирхов физической антропологией, что ему было близко как анатому, коллекционировал и охотно измерял черепа (рис. 4). Но занимался он и первобытной археологией в тесной связи с антропологией - физической и культурной, т. е. этнологией (Meier 1956; Andree 1976; Bertram 1987). Эти науки были объединены в названии основанного им Общества и журнала. Он говорил, что преисторию надо развивать естественнонаучными методами (Schuchhardt 1921). Для него первобытная археология была естественнонаучной дисциплиной. В 1884 г. он заявлял так: "Не обходится без трудностей перевод естественнонаучного метода в поприще, где в течение тысячелетий почти исключительно проводились классические штудии, которыми занимались в известной мере филологи, частично историки… Филологи не были так уж расположены к нам, а историки немногим больше…" (цит. по: Gummel 1938). Вирхов и его первобытная археология болезненно ощущали конкуренцию классической археологии, раньше развившейся и тесно связанной с двором, соперничество за общественное внимание и фонды. В 1886 г. он саркастически рассказывал своим единомышленникам о конгрессе археологов, на котором преобладали античники: "Тут появились мы, худородные антропологи, как незваные гости на паркете классической археологии" (Virchow 1886: 72).

До сих пор его биография удивительно напоминает биографию его сверстника Мортилье. Казалось бы, и он всем своим развитием подготовлен к эволюционизму. Но нет, он рос не во Франции, а в Германии. Дарвинизм он считал важнейшим открытием, но реальность не воспринимал в эволюционном ключе. Когда в 1865 г. Фульрот нашел в Неандертале череп человека с чертами некоторой приближенности к обезьяне, Вирхов не признал в нем первобытного человека, а приписал его больному рахитом казаку из русской армии наполеоновского времени (славное, однако, было в Европе представление о русских казаках!). Не признал он в конце века и питекантропа Дюбуа.

Подобно всему окружению он был слишком захвачен этническими различиями и территориальной расщепленностью человечества. Он не верил в полное биологическое единство человеческого рода. Его не воодушевляли универсальные законы. Он и в медицине их не признавал, а занимался специфическими явлениями. Он учил, что

1) болезнь организма - это не расстройство души или какой-то жизненной силы, а повреждение материальных клеток;

2) каждая клетка происходит от клетки ( omnis cellula a cellula ) - ни живая плоть организма, ни бактерии не возникают из мертвого вещества;

3) клетки в большой мере автономны;

4) организм - это сумма автономных клеток, "государство клеток";

5) специалист должен лечить не организм в целом, а поврежденную функцию , т. е. определенную группу клеток.

И в гистологии он был за свободу и автономию. Он не мог вполне принять теорию Дарвина именно потому, что в представлении Вирхова любая биологическая теория должна выводиться из анализа клеток, строиться на гистологическом основании и не вводить универсальных законов.

Его интерес к политике предотвращал его от ограничения медицинскими интересами. Его интересы включали историю, национальные отношения и поэтому культуру. Была для него и другая привязка к антропологии: он изучал физическую антропологию, черепа, и, конечно, думал над проблемой, как физические характеристики человека связаны с его способностями и культурой. Так он был втянут в изучение и охрану памятников культуры. В 1869 г. вместе с Бастианом он организовал Немецкое Антропологическое Общество и Берлинское Общество Антропологии, Этнологии и Преистории, а заодно основал и журнал Zeitschrift f ü r Ethnologie . С ним в музейное дело и первобытную археологию пришла целая группа медиков. Директорами организованных им этнографических и археологических музеев он насадил своих коллег-медиков - Альберта Фосса и др.

Вирхов был очень цельный человек. Его отношение к культурному материалу было таким же, как к гистологии, к его любимым клеткам (рис. 5):

1) сам по себе дух народа есть нечто эфемерное, он реален постольку, поскольку проявляется в культурном материале,

2) каждая культура происходит от другой культуры, в мире культур есть наследственность и ничего абсолютно нового,

3) жизнь отдельной культуры автономна, и нет универсальных законов,

4) нет мировой культуры, этнографический или археологический материал состоит из отдельных культур,

5) каждую проблему надо решать как проблему отдельной культуры.

Сходство концепций очевидно.

В музеях он предлагал размещать экспонаты не по категориям вещей, собранных отовсюду, а по цельным этническим культурам, культурам народов, отделяемым одна от другой. В этих культурах его первым делом интересовали вопросы преемственности и территориального распределения. В 1870 г. он делал доклад о лицевых урнах и сформулировал в нем вывод, что "в течение ряда лет небольшая область повторно … поставляет схожие формы… Приходится заключить, что это не случайная находка, но что здесь получена некая определенная культура с известной устойчивостью" (Virchow 1870: 82 - 83). Он первым выделил "археологические культуры" (первоначальное вирховское название "культурный типус" - Kultur-Typus). Это были группы таких вещей, которые обычно попадаются археологам вместе, в сочетании - в одних и тех же могилах или жилищах, в одном и том же культурном слое. Для Вирхова было несомненно (это как-то подразумевалось само собой), что за этими сочетаниями стояли народы, этносы. За разными сочетаниями - разные этносы. Какие именно - а вот это предстояло определить.

Он не хотел оставить свои "типусы" без национальности. В докладе на сессии Немецкого Антропологического Общества он сказал:

"Я хотел бы, чтобы коллеги рассмотрели свои вещи разок со стороны их кельтской атрибуции. В наши дни обычно классифицировать находки раннего железного века вместе, считают, что они принадлежат либо к периоду гальштата, либо к периоду латена. Каждая вещь включена в свою категорию, и дело представляется с тем и решенным. Всё это очень славно и это большой прогресс по сравнению с прошлым. Но давайте посмотрим на вещи с другой стороны…"

Почему такой интерес к кельтам? Он объясняет: Потому что идентифицировав кельтов, мы можем определить, когда сюда вторглись германцы. Разумеется, его волновали вопросы этнического определения культур.

"Ибо никто в своих представлениях о нашей преистории и ее связи с другими проблемами культуры не может быть свободен от размышления: а были ли наши предки уже в позднем каменном веке в этой стране? сидели ли здесь уже тогда германцы или ну вот хотя бы славяне? … нет ведь ни одной души, столь высохшей, что она хоть когда-нибудь не прониклась чувством близкой принадлежности, в которой она стоит к другим личностям и в которой ее народ стоит к другим народам? Это поистине отношение огромной важности для понимания того, что называется человеческим развитием, если можно точно представить, как долго нынешняя обиходная культура привязана к определенному высокопредрасположенному народу и сколь издавна этот народ предположительно осел на нашей почве" (Virchow 1884: 74 - 75).

Несколько позже этот вопрос поставлен прямее, поскольку он "нас, немцев, особенно затрагивает: это вопрос, как давно славяне обитают в этой стране?" (Virchow 1897: 69). Давность обитания подразумевалась как обоснование права на землю. Уже после его смерти Шухардт (Schuchardt 1908: 945) воскликнул: "Каждый наш крестьянин, на поле которого мы обнаруживаем урновые погребения, хотел бы знать, от его ли они предков или от чужого народа…".

Это была традиция. Почему немецкие археологи были так постоянны в этом вопросе о старых насельниках этих окраинных земель немецкого рейха? Потому что это был для них вопрос об историческом праве на эту территорию. Это было основано на представлении, что страна принадлежит тому народу, который раньше в ней поселился и дольше живет. Что ж, было известно, что на этих землях в прошлом жили славяне и славянские анклавы еще оставались, не говоря уже о славянских топонимах и археологических объектах. Это был территориальный вопрос, это был геополитический вопрос.

Геополитическое противостояние со славянами в ходе германизации славянского субстрата на восточногерманских территориях ощущалось Вирховом как насущная политическая проблема , отсюда и научная острота вопроса.

Нужно сделать четкие оговорки.

Во-первых, Вирхов был безусловно чужд расизма. Правда, его антирасистские высказывания были направлены против французского антрополога Катрфажа, который под впечатлением франко-прусской войны выступил с утверждением, что "германская раса" всегда отличалась варварством. Но Вирхов не вывернул тезис Катрфажа наизнанку, не стал разглагольствовать о высоте "германской расы" по сравнению с французской, а обратился к проверке оснований расизма вообще. Как председатель Комиссии, специально учрежденной Международным Антропологическим Конгрессом для проверки обоснований расовой теории, он недвусмысленно утверждал в официальных отчетах Комиссии за 1876 и 1886 гг., что такие факты недостоверны. "Никто не предоставил фактов, что все германцы имеют одну и ту же форму черепа или, другими словами, что все германцы изначально образовывали одну народность, чистейшими представителями которой были свебы и франки" (1875).

Во-вторых, Вирхов стремился к научной объективности. Он пытался различить германцев и славян по черепам, но ничего не получилось. Оставалось надеяться на археологические материалы. Когда в 1877 г. Софус Мюллер распознал в височных кольцах, исходя из их территориального распространения, славянский признак, Вирхов признал это, находя такие кольца в Германии (рис. 6). И в 70-х же он распознал "городищенскую" керамику (Burgwallenkeramik) Германии как славянскую, оставляя предшествующие этой культуре поля погребений раннего железного века за германцами. О городищенской керамике он писал: "Мы встречаем ее, несомненно, столь широко, как распространены места обитания западнославянских племен" (цит. по Kossack 1999: 31). Это был шаг вперед по сравнению с Линденшмидтом, который был убежден, что в Германии испокон веков никто не жил, кроме германцев. Уже в 1871 г. в Немецком Антропологическом Обществе была создана Комиссия по картированию типов (Typenkartenkommission), в работе которой особенно отличились данцигский врач Абрахам Лиссауэр и шверинский музейщик Роберт Бельц.

В-третьих, Вирхов проповедовал научную осторожность и сдержанность. Национальная (этническая) интерпретация была для него возможна только там, где имелись литературные указания, а там, где не было связи с литературной традицией, человек оставался для него "безымянным". О каменном веке:

"Когда мы всегда затрудняемся сказать, что за "народ" были эти люди, мы должны сказать, что мы этого не знаем. Ибо нет историков, нет писателей, нет источников, в которых имена этих народов приведены. Остается лишь возможность, что мы выведем из греческих и латинских писателей самые ранние обозначения, которые мы в силах найти, для этих народов" (1889).

Он сожалел, что целого века было недостаточно, чтобы "разрушить всё, что было постепенно построено из темного восприятия мнений" - он имел в виду романтические интерпретации в духе кельтомании, финикиемании и т. п. Он называл свой подход позитивистским: что есть, то есть, всё остальное погибло и утрачено.

Однако одна гипотеза казалась ему вероятной:

"Когда невозможно … наверняка проследить, что это были германцы, тем не менее, ясно, что это были народы того же первичного корня, называются ли они теперь германцами или кельтами или как-то еще; мы не можем знать этого больше, но мы знаем вывод, что это были арии. Арии сидели здесь в каменном веке" (1886. - цит. по: Gummel 1938: 280).

Очень заметная нить тянется от Вирхова к Косинне…

Вирхов и сам проводил раскопки в Померании (славянский Волин, Аркона на о. Рюген) и в других местах (в Египте, на Кавказе). В бронзовом веке, он обнаружил культуру " урн с выпуклинами " (Buckelurnen), названную впоследствии лужицкой , и воздержался от ее этнического определения. На Кавказе выделил кобанскую культуру. Правда, выделив культуру лицевых урн на балтийском побережье, связал ее с финикийцами…

С 1860-х годов до самого конца века его влияние на антропологию и археологию Германии и всей Центральной и Восточной Европы было огромным. И он был причастен к основанию всей Центрально- и Восточно-Европейской антропологии с ее одержимостью идеями территориальности и этничности, а стало быть, и с ее чуждостью эволюционному мышлению. Любопытный пассаж из его биографии демонстрирует его отношение к развитию.

В одном своем выступлении он цитировал высказывание физика Германа фон Гельмгольца о самом себе. Тот говорил, что никогда не может запомнить несвязанных между собой вещей и поэтому изначально привержен к вопросам, в которых одно развивается из другого. А вот о себе Вирхов поведал, что он с ранней юности имел безграничную память на несвязанные между собой вещи, и это очень пригождается в антропологии, где всё ещё не взаимосвязано. Когда где-то найден нож, игла, каменный топор, орнамент, он тотчас уже знает с безошибочной надежностью, где встречены такой же нож, такая же игла, такой же каменный топор, такой же орнамент. О своей отличной памяти он ронял: "Ах, что память! Да нет вообще чего-то такого. Что человек хочет удержать, то и удержится" (Andree 1976, 1: 119). Он не имел надобности удерживать в памяти связи по развитию, не имел вкуса к этим связям. В материальной культуре ему запоминались лишь внешние сходства, аналогии - это тоже связи, но без идеи развития. Связи, определяющие территориальное распространение. Охота за аналогиями стала излюбленным спортом в немецкой и не только немецкой археологии.

Он был чрезвычайно здоровым человеком, никогда не болел, но в 1902 г., в возрасте 86 лет, прыгая на ходу с конки (предок трамвая) сломал шейку бедра. Навязанное неподвижностью бездействие было для него непереносимо, и он умер в том же году от сердечной недостаточности.

Заметными фигурами вирховского круга были Клопфлейш и Тишлер.

Фридрих Клопфлейш (1831 - 1898), живший в Иене, проводил оттуда раскопки с 1852 по 1882 гг., давшие результаты, опубликованные в 1880 и 1881. В отчетах он распознал, что неолитическая керамика позволяет выделить две группы неолитического населения. С этого времени в литературе известны шнуровая керамика и линейно-ленточная керамика. Его ученик Альфред Гётце (1865 - 1948) в 1891 г. выполнил под руководством Клопфлейша и защитил диссертацию, вторую по преистории в Германии (о формах горшков и орнаментации шнуровой керамики). Первой была диссертация Г. Бушана в Мюнхене в 1888 г. под руководством Йоганнеса Ранке, антрополога. Гётце уже говорил о культуре шнуровой керамики и других культурах.

Отто Тишлер (1834 - 1891) жил в Кенигсберге, изучал физику, химию и математику. Подвизался и как ботаник-любитель. В войне 1870 - 71 гг. с Францией он участвовал как лейтенант, получил Железный крест. Затем увлекся раскопками и стал хранителем древностей в университетском музее. Он отстаивал Систему Трех Веков. Установил деление латенской культуры на три фазы, а после его смерти появился в 1902 г. его труд о прусских древностях периода полей погребений. Одним из первых он стал выделять культурные группы по территориям.

4. Антропогеография Ратцеля и миграционизм. С конца 60-х годов начали выходить труды Фридриха Ратцеля (Ratzel, 1844 - 1904), который оказался чрезвычайно влиятельным в повороте этнографов, антропологов и археологов Центральной Европы к географическим аспектам культурного материала (рис. 7). Моложе Вирхова на 23 года, он не был археологом, не был и этнографом, скорее географом и теоретиком культуры, но его учение сказалось в ряде концепций немецких археологов.

Сын управляющего при дворе Баденского курфюрста, он родился в Карлсруэ. С возраста 15 лет работал помощником аптекаря, а потом поступил в университет и учился в Гейдельберге, Йене (у Геккеля, соратника Дарвина) и Берлине. Его дипломная работа по зоологии пропитана дарвиновскими идеями. Она превращена в книгу в 1869 г. (как раз когда Вирхов создал антропологическое общество).

Во время путешествия в Средиземноморье на французской станции у Ратцеля украли микроскоп. Это подвигло его на зарабатывание денег, и он принял с удовольствием предложение Kölnische Zeitung быть их передвижным корреспондентом. Ратцель предпринял поездку в Италию и начал писать живые очерки, а его интересы сдвинулись от зоологии к географии. Однако эта деятельность была прервана Франко-Прусской войной. Хоть он и не был подданным Пруссии, но увлекался идеей объединения Германии и пошел добровольцем на войну. Был дважды ранен и награжден Железным крестом и военной медалью.

После войны он учился короткое время в Мюнхене, где его учителем был зоолог Мориц Вагнер (Wagner, 1813 - 1887). Вагнер в начале 60-х, уже 50-летним ученым, стал также последователем Дарвина, но со специфической модификацией Дарвиновского учения. Вагнер подчеркивал значение миграций для филиации вида и, будучи "социальным дарвинистом", перенес это на вид человека. Он был на 31 год старше Ратцеля, и его мышление произвело на Ратцеля глубокое впечатление.

Возобновив свои путешествия, Ратцель обследовал немецкие поселения в Венгрии и китайскую эмиграцию в США. Изучал не столь страны, как народы, сначала Европы (1869), потом Америки (1872 - 75). Потом он защитил диссертацию на тему китайской эмиграции в Сев. Америку. Эта диссертация открыла новые аспекты географии, более того - основала географию человека (human geography) и принесла ему приглашение занять пост профессора географии Мюнхенского университета, где он смог продолжить свою дружбу с Вагнером.

Здесь Ратцель выпустил первый том своего самого известного труда "Антропогеография" (1882 - 1891), который дал имя целому направлению. Труд был посвящен Морицу Вагнеру, и автор писал в этом посвящении: "Мориц Вагнер показал нам путь на этом поприще своей гениальной теорией миграции или деривации, в каковой теории надо видеть ключ как к загадкам истории создания вообще, так - и прежде всего - к преистории человека…" (Ratzel 1882, 1: 464). Потому что, объясняет Вагнер, формирование каждой стабильной новой формы начинается с изоляцией нескольких мигрантов. Теория миграции, пишет Ратцель, это «фундаментальная теория мировой истории» (1882, 1: 466). Вторая книга Ратцеля имеет больше отношение к этнологии и антропологии - это «Народоведение» (Völkerkunde, 1885 - 1888; русск. перев. 1903).

Он жил в Мюнхене 11 лет. В 1886 г. освободилась кафедра в Лейпциге, а Лейпциг был тогда, так сказать, культурной столицей Германии, с наибольшей концентрацией издательств. Здесь количество студентов Ратцеля неимоверно возросло: с нескольких десятков до 300 - 500 в аудитории. Конечно, были и студенты, выделявшиеся из этой массы, - например, Шурц. Сложился круг друзей, которые собирались каждую пятницу вечером - всё выдающиеся ученые: Фридрих Ратцель, известный историк культуры Карл Лампрехт, прославленный психолог Вильгельм Вундт и знаменитый физик и историк науки Вильгельм Освальд. Это была та среда, где формировалось учение Ратцеля и откуда оно распространялось по Германии.

Здесь были написаны и другие книги Ратцеля - их общее количество было 27. В географии в общем был продолжателем К. Риттера. Ближе к концу века интересы Ратцеля сместились в сторону политических отношений - вышла его книга «Политическая география» (1897), с которой он стал основателем этой отрасли географии. В завершающем труде "Земля и люди" (1901 - 1902, русск. перев. «Земля и жизнь», 1903 - 1906) Ратцель, как и Риттер, работал в русле географического детерминизма - исследовал воздействие природной среды на жизнь и культуру народов, а также на сношения между народами. Однако он не был крайним географическим детерминистом: он не придавал географическому фактору определяющей роли в истории, скорее просто исследовал воздействие природной среды.

Развитие его идей протекало в антиэволюционистском направлении. Вполне логично, что к концу его жизни его воззрения существенно изменились: он вернулся к религиозным взглядам и теперь называл учение Дарвина и Геккеля «плоской гипотезой о наиболее приспособленном в борьбе за существование» (" die plumpe Hypothese des Passendsten im Kampf ums Dasein ").

Целостное рассмотрение мировой культуры было чуждо Ратцелю. Рольф Гахман (Hachmann 1987: 18) считает, что это потому, что Ратцель не был настоящим полевым этнографом и свои материалы собирал в музеях и по литературе, поэтому, мол, и предпочитал делать центром изучения отдельные предметы. С этим трудно согласиться, потому что у такого подхода Ратцеля были и более глубокие побудительные причины, связанные с его мировоззрением. Человечества он не признавал единым, да это и было сутью его географических интересов.

"Культура никогда не бывает некой однородной целостностью, - писал он, - но всегда скорее свободно соединенной смесью разнообразнейших элементов, унаследованных и чужих … Общность языка, верований, обычаев, взглядов и прежде всего того, что называется национальным или народным сознанием, - всё это лишь одежды, набросанные на самое разное, прикрывая его и уравнивая" (Ratzel 1882: 468).

Он стремился к изучению обособленных культурных явлений, по отдельности. Их он называл " этнографическими предметами " ( ethnographische Gegenst ä nde ) и считал их признаками взаимосвязи между культурами, свидетельствами исторических связей между народами. Этнографические предметы его интересовали не столько в конкретном отдельном воплощении (такой-то конкретный меч, такой-то кинжал, такой-то горшок), сколько как категории (все мечи такого-то типа, все горшки такого-то вида). "Этнографические предметы - это форма, в которой заключена идея. Идея предмета получает в разных местах воплощение в разных формах, но еще более изменяются при распространении явления духовной культуры". Поэтому Ратцель на них обращал мало внимания. В центре его внимания были явления материальной культуры , по сути, они и были для него этнографическими предметами. Отсюда значение его учения для археологии.

Чистых рас он не находил, все народы смешаны в расовом отношении. Язык устойчивее, чем раса, но и он поддается смешению. Устойчивее всего материальная культура. "Народы более изменчивы, чем созданные им предметы". Народ изменяется, "предмет же остается тем, чем он был". "Большое значение для истории народов имеет географическое распространение этнографических предметов, так как оно указывает на происхождение народов и их распространение" (1891/1912: 388 - 389). Оставаясь тем, чем он был, этнографический предмет, точнее, его идея, больше всего находится в связи с определенным народом. Ратцель постулирует "тесную связь между народом, его орудиями, оружием, украшениями и т. п." и придает им "этнический характер". О тесной связи народа с его орудиями и обычаями говорил еще Гердер, и Ратцель видел этому подтверждение в материале. "Они несут печать народа, поэтому их географическое распространение указывает на круг распространения народа или, по крайней мере, его связей. Географическое распространение вещей соответствует распространению народа" (Ibid: 393, 412).

Так появляется идея "культурных кругов" ( Kulturkreise ) или "культурных зон". " Культурный круг " - это совокупность одинаково распространенных предметов, покрывающих одну и ту же территорию, что говорит о распространении одного народа или, по крайней мере, о его связях. Позже термин "культурный круг" в этом применении уступил место термину "этнографическая культура" (в археологии - "археологическая культура"). Учение Ратцеля о "культурных кругах" изложено наиболее полно в работе об африканских луках: "Die afrikanische Bogen" (Ratzel 1891).

В сущности, то же, что Вирхов проповедовал в археологии, Ратцель отстаивал для этнографии. Я бы даже сказал, что взгляды Вирхова, учитывая его приверженность этническому определению культур, заслуживают названия этногеографических едва ли не больше, чем взгляды Ратцеля.

В одном Ратцель, следуя за Вагнером, заметно отличался от Вирхова - он упирал на миграции . В истолковании культурных связей, отмеченных сходством этнографических предметов, Ратцель признавал разные возможности - импорт, влияние и т. п., но преимущество он отдавал миграции. И пояснял:

"… Следует считать основным положением антропогеографии, что распространение этнографических предметов может совершаться только через человека, с ним, при нем, на нем, особенно же в нем, т. е. в его душе как зародыш идеи формы. Этнографический предмет передвигается вместе с его носителем" (Ratzel 1891/1912: 442).

Ратцель делает существенную оговорку: разные категории предметов передвигаются по-разному. Украшения, одежды, наркотики легко заимствуются и, следовательно, могут и не свидетельствовать о миграции, а вот упряжь, металлы двигаются только вместе с носителем. В первом случае налицо культурные связи, передвижения отдельных частей культуры. Они могут двигаться по отдельности, сепаратно друг от друга и от всей культуры. Это трансмиссия , передача, влияния и заимствования. Во втором случае налицо пересадка "целого взаимосвязанного культурного достояния народа" (Ibid., 413 - 414, 419). Это миграция .

Для трансмиссии тоже находится место в этнографическом исследовании: "Племенному родству, которое является кровным родством, мы противопоставляем этнографическое родство, которое может опираться на чисто внешнее соприкосновение, скажем, на сношения" (Ibid., 1912: 393). Преемственность или миграция обусловливает кровное родство, а трансмиссия - этнографическое родство, родство культур без родства их носителей.

Ратцель констатировал, что по поводу происхождения этнографического родства существуют две точки зрения: 1) что сходные явления возникают самостоятельно из-за сходства человеческой природы - у Бастиана это конвергенция (Ратцель, имея в виду Бастиана, называл это психологическим направлением), и 2) что распространение шло из одного центра (он называет это географическим направлением), как бы расплывалось из него, просачивалось в новые области. Сам он придерживался второго. Поэтому его нередко называют диффузионистом .

Но диффузии (лат. растеканию, просачиванию) в смысле дальнего и направленного продвижения форм Ратцель не придавал большого значения и слова такого вообще не употреблял. Вот у Бастиана диффузии уделялось много внимания наряду с эволюцией, но не у Ратцеля. А Ратцель относился к Бастиану сугубо отрицательно.

Ратцель подходил с разбором: отвлеченные, абстрактные культурные явления вряд ли возникают конвергентно, но чем больше явление связано с практическим использованием (каменный топор), тем больше вероятность независимого возникновения. При этом заимствование надо искать там, где есть отпечаток определенной этнографической специфики, а предметы производственного назначения возникают самостоятельно там, где есть потребность в них. При сходстве простых, неспецифических явлений возможна конвергенция, при сходстве сложных конструкций, затейливых орнаментальных композиций она вряд ли реальна и следует предполагать родство. Хоть Ратцель и признавал в принципе возможность самостоятельного возникновения, оно занимало у него очень мало места.

Миграциями и трансмиссиями исчерпывались у Ратцеля все возможности объяснения новых компонентов в той или иной культуре. А появление чего-то принципиально нового? В "Истории человечества" (1886) он отчеканил: "Мы должны предупредить от того, чтобы мыслить необходимыми даже простые изобретения". Ничего нового. Все дано изначально и лишь перемещается. Какие-либо законы, ведущие взаимодействия в определенном направлении, Ратцелю не видны: контакты между группами "очень капризны". Вопрос о происхождении культур он вообще не ставил, его интересовали лишь движения культур и воздействия изменений среды.

Подобно социальному дарвинисту Морицу Вагнеру (1813 - 1887) до него, Ратцель видел главный источник изменений в миграционных процессах. Он, можно сказать, был родоначальником миграционизма в культурной антропологии. Позже миграционизм развернулся больше в археологии, у Косинны и др., но начало положил Ратцель. Он заявлял: "теория миграции - фундаментальная теория мировой истории" (1882: 486). Когда народ численно растет, в нем усиливается внутреннее движение, а когда его рост превосходит возможности внутренних ресурсов, то это толкает его к миграционной экспансии . Числом населения определяется ход культурной истории. Таким образом, Ратцель придерживался скорее демографического , чем географического детерминизма.

Близко к концу жизни (1901) Ратцель написал большую статью « Der Lebensraum » («Жизненное пространство»), которая дала начало целому направлению геополитики, позже разработанному его учеником Карлом Хаусхофером (Haushofer, 1869 - 1946) и так дискредитированному нацистами. Хоть сам Ратцель не был расистом и выступал решительно против теорий Гобино и Чемберлена, эта его статья сделала его имя одиозным после нацизма и Второй Мировой войны. В 60-летнем возрасте в 1904 г. он умер внезапно от сердечного приступа во время вечерней прогулки.

5. Фробениус и культурные круги . Его последователь этнограф-африканист Лео Фробениус (Leo Frobenius, 1873 - 1938) был сыном прусского офицера и родился в Берлине. Развивался он как самоучка и, по его собственным словам, ничьим учеником не был, но на деле учился у Ратцеля и его ученика Шурца, работал в Бременском музее. Его первая книга «Тайные общества Африки» поразила антропологов нетрадиционными взглядами. Это был увесистый том, который вышел в 1894 г., когда автору был 21 год.

В самом конце века молодой Фробениус выпустил целую серию интересных работ. В работе 1897 г. "Западно-африканский культурный круг" он вслед за Ратцелем применил понятие культурного круга . В статье 1898 г. "Антропогеографический-культурноматериалистический подход: пограничная аккультурация, диффузия" пришел к выводу, что для объяснения распространенности этнографических предметов не всегда есть необходимость в миграции - это могут быть и влияния . В том же году он выпустил свои наиболее известные труды "Маски и тайные союзы Африки" и "Происхождение африканских культур" (1898).

Последняя была его диссертацией, которая была отклонена факультетом, что на долгие годы противопоставило Фробениуса немецким университетам. С другой стороны, его университетским коллегам его идеи в этих ранних работах казались тривиальными и недостаточно доказательными. Своей категоричностью они настроили университетские круги против Фробениуса, и ему не было доступа к студентам. Коллеги обычно особенно чувствительны и требовательны к нестандартным идеям. Что же было столь отпугивающим во взглядах Фробениуса?

Продолжая и развивая учение Ратцеля, Фробениус, однако, не принимал его ориентированность на историю и его сосредоточенность на отдельных предметах. Фробениус воспринимал культуры как цельные органические существа. Он считал это естественнонаучным изучением культур и призывал к изучению культур естественнонаучным методом. Культура подчиняется не историческим, а естественнонаучным закономерностям. В этом он действовал, в общем, скорее в духе Вирхова. Эти мысли, элемент натурализма , часто приходили к антропологам второй половины XIX и всего ХХ вв., глядевшим на естественные науки как на образец.

Но Фробениус придавал этому упрощенческий характер: "Я утверждаю, что каждая культура развивается, как живой организм, она, следовательно, переживает рождение, детство, зрелый возраст и старость и, наконец, умирает" (1898: Х). "Культуры живут, рожают и умирают; это живые существа" (1898: XI). Как всякий организм культура нуждается в питании - пищей для нее является хозяйственная деятельность людей - охота, рыболовство, скотоводство, земледелие. Подобно организму культура может быть пересажена на новую почву, где ее развитие пойдет иначе. Это уподобление культур организмам мы увидим у циклистов Данилевского, Шпенглера и др. вплоть до Гумилева. Кстати Шпенглер был учеником и другом Фробениуса.

Фробениус утверждал, что культуру надо воспринимать как функционирующее во взаимосвязи целое, а не как механическое соединение частей. Это органицизм . Ему соответствует "познающий метод" Фробениуса: отдельные элементы можно понять, только имея представление обо всей культуре. Культуры, по Фробениусу, не создаются народами. Человек - скорее произведение культуры, чем ее творец. "Весь процесс развития культуры проявляется в своей истинной независимости от человека… Культура растет сама по себе, без человека, без народа" (1898: XIII). Эта идея, которую Токарев называет "странной мыслью" (Токарев 1978: 139), получила название " культурализма ".

И с натуралистическим органицизмом Фробениуса и с его культурализмом вполне согласуется его неверие в роль личности в истории. Даже в нашей высоко индивидуализированной культуре эта роль, по Фробениусу, ничтожна. Империи Александра Македонского и Наполеона были бы созданы и без них - накопившейся "силой экспансии", да и быстро распались. "Изобретение парового котла, учение Дарвина, картины Рафаэля и композиции Вагнера не означают ничего большего, как развитие и продолжение уже наличного" (Frobenius 1898: 6). Тут Фробениус продолжает идеи своего учителя о бессмысленности идеи изобретений. Но главное - что не личности, не индивиды действуют в истории и образуют народы и культуры, а наоборот, культуры существуют как цельные организмы до индивидов и над индивидами и определяют характер и судьбу индивидов. "Не человек формирует культуру, а культура формирует человека".

Если не люди, не народ создают культуру, то как же рождается культура? Ну, разумеется, культура рождается из культурного материала предшествующих культур. Культура от культуры, как клетка от клетки, это еще Вирхов учил. Но Фробениус добавляет, что рождение культуры зависит от природных условий. В сходных географических условиях рождаются сходные культуры. У каждого культурного круга - свой культурный стиль.

"Мы можем утверждать, что культурный стиль … определен пространством и остается постоянным, несмотря на разнообразие способов выражения в рамках этого пространства. Они существуют неизменными: во влажных тропиках и субтропиках окрашены мистически, в такой стране как Соединенные Штаты - культура охотников (совершенно безразлично идет охота на бизонов или на доллары)" (1932).

Это географический детерминизм , идея не новая. До Фробениуса ее развивали некоторые Просветители и географы начала XIX века.

Новая культура может рождаться не только как отпрыск какой-то предшествующей культуры (под влиянием изменившихся природных условий), но и из соприкосновения и взаимодействия старых культур, из смешивания культурного материала разных культур (и у живых организмов ведь есть по паре предков). Эту идею происхождения культур можно обозначить как комбинационизм .

Смешивание описывал уже Ратцель. Подобно Ратцелю Фробениус признавал две формы передвижения культуры: 1) трансмиссию, передачу, перенос ( Übertragung ) и 2) пересадку, перемещение с народом ( Verpflan z ung ). Как результат может иметь место скрещивание, у Фробениуса "спаривание" ( Paarung ). Но подобно же Ратцелю Фробениус считал, что приоритет в смешивании принадлежит миграции . Культура не может передвигаться без людей. "У культуры нет ног (die Kultur hat keine Beine)". Она заставляет человека переносить себя. Даже при передаче какого-то элемента культуры какие-то люди должны продвинуться и вступить в контакты с другими людьми. А уж всю культуру может перенести на новое место только большое сообщество, народ. По выражению Токарева, у Фробениуса человек не носитель культуры, а носильщик культуры. Распространяются не отдельные культурные элементы, а цельные культурные комплексы.

Для прослеживания распространенности и передвижений культурных элементов Фробениус ввел и интенсивно использовал в этнографии картографический метод . С помощью этого метода ему удалось выявить группирование "этнографических предметов" в Африке в крупные комплексы и установить их родственные связи и взаимоотношения.

Культурное достояние Африки он разделил на культурные провинции ("культурные круги" - Kulturkreise ), каждая характеризуется рядом признаков, в основном материальных. Для предметов культурного круга характерна сгруппированность и взаимосвязь. Есть ареалы особенной густоты обнаружения. Кругов этих пять: 1) "западно-африканский культурный круг", охватывающий Конго и Гвинею. 2) "индийский", распространенный в Северной и Северо-Восточной Африке и уходящий корнями в Индию. Он более ранний. 3) "семитический", распространенный только в Северной Африке и то лишь поверхностно. Это более поздний круг. 4) "нигритский", распространенный в Африке повсеместно, но особенно в Южной Африке. Это круг, древнейший из всех в Африке и исконный для нее, но не только для нее - он был в древности общим и для Австралии и Океании. 5) "африканский культурный круг" - новое явление, он родился из смешения древнейшей "нигритской" культуры с "малайско-нигритской" и азиатской (индийской) и специфичен для Африки.

Продолжая работать в музее, Фробениус с 1904 г. по 1932 совершил 12 этнографических экспедиций в Африку (с перерывом на военные и послевоенные годы 1916 - 22). Создал этнографический атлас Африки и опубликовал 12 томов, в которых были собраны мифы и сказки не только Африки, но и со всего мира.

Он продолжал разрабатывать и свою "естественнонаучную" теорию культур. В частности Фробениус занялся дальнейшей разработкой идеи о принципиальном сходстве культур с организмами.

Во-первых, он продолжил свою теорию возрастов и циклов, столь вдохновившую Шпенглера. В развитии каждой культуры он усмотрел 4 фазы: 1) пластичность и вариабельность, 2) формирование, 3) приспособление, 4) специализация.

Раз культуры - живые организмы, то естественно выявлять в них половые различия. По Фробениусу есть мужские культуры и женские культуры. Не мужская и женская фракции культуры, не половинки культуры, т. е. субкультуры, практикуемые одна - женщинами, другая - мужчинами. Нет, целые культуры ведут себя одни как мужчины, другие - как женщины. Мужскими в Африке являются телурические культуры (от лат. Tellus - 'земля'), это патриархальные культуры эфиопов, всё в них вертикальное, растет из земли вверх - у них свайные жилища, кровать на ножках и т. п. (это как Жванецкий называл впечатление от Нью-Йорка эротическим: всё торчит). Носители телурических культур сравнительно светлокожие и обитают на Западе Африки. Женскими являются хтонические культуры (от греч. chton - 'земля'), это матриархальные кочевые культуры хамитов, в них преобладает стремление зарыться в землю, всё в них углублено: подземные жилища и зернохранилища, земляные печи, представления о подземном мире душ. Они мигрировали с востока на СЗ Африки. Это различие отражается на душевных свойствах: в телурической культуре человек восходит через возрастные классы к более высоким ступеням. В хтонической он углубляется в мистические переживания и тайны. "Существование культур является вечно неизменным, начиная от ледникового периода".

Впоследствии Фробениус (рис. 8) распространил свою оппозицию двух культур на весь мир - разделяя Восток и Запад. Восток - хтонический, ему свойственно "пещерное чувство", неподвижность, идея судьбы, а Запад - телурический, динамичный, с идеей личности и свободы. Нацисты приняли с энтузиазмом учение Фробениуса, умершего за год до начала Второй мировой войны, тем не менее, по разным причинам его почитают ныне в Западной Германии и в негритянской Африке. Методические идеи Фробениуса мы находим в интерпретациях целого ряда археологов: культурные круги, культуры как живые организмы, мужские и женские культуры, скрещивание культур .

6. Кёльнская школа Гребнера. Наивысшего развития учение о культурных кругах достигло у Фрица Гребнера (рис. 9) и его школы. Гребнер взял это понятие, несомненно, от Ратцеля и Фробениуса, но развивал он скорее Ратцеля, чем Фробениуса. Его занятия были сугубо этнографическими или культур-антропологическими, но никак не археологическими, однако рассмотреть его труды нужно, поскольку они имели большое влияние в археологии. Никто в археологии не сформулировал те методические принципы, которые сформулировал (для культурной антропологии) Гребнер, а пользуются ими едва ли не все археологи.

Сын школьного учителя из Берлина Фриц Гребнер (Graebner, 1877 - 1934) младше Фробениуса всего на четыре года; между ними не грань поколений, а различие ориентаций. Фробениус считал, что культуру надо изучать естественнонаучными методами, а Гребнер вслед за Ратцелем относил этнологию к истории и считал, что здесь должны действовать принципы исторической науки. Он критиковал Фробениуса за биологические аналогии. Гребнер интересовался не универсальными законами, похожими на естественнонаучные, а частными событиями и специфическими ситуациями.

Токарев ставит в связь этот интерес Гребнера с воздействием неокантианской философии "баденской (фрейбургской) школы" Виндельбанда и Риккерта, противопоставившей историю как науку индивидуализирующую естествознанию, пафос которого - в выявлении законов. Но на Риккерта у Гребнера ссылок нет, хотя он и освоил известный "Учебник исторического метода" Бернгейма с многочисленными ссылками на Риккерта. Нет надобности, однако, искать стимул к индивидуализации и партикуляризации у Риккерта. Всё это достаточно четко выражено уже у Ратцеля с его "этнографическими предметами" и культурой как смесью. Да и не было необходимости ссылаться непосредственно на Риккерта или его пересказчиков, когда неокантианский дух уже обуял многих историков. По образованию и первоначальным научным занятиям Гребнер - историк-медиевист. Он учился в 1895 - 1901 гг. в Берлине и Марбурге, посещал лекции Дильтея, Курциуса и Трейчке, а затем получил работу в музее.

В 1904 г. в Берлинском обществе антропологии Гребнер выступил с первым изложением своего " учения о культурных кругах " ( Kulturkreislehre ), и в 1905 г. его доклад был напечатан в "Zeitschrift für Ethnologie". Он назывался "Культурные круги и культурные слои в Океании". Здесь и в Австралии он обнаружил от 6 до 8 самостоятельных культурных кругов, в каждом насчитывалось от 5 до 20 элементов культуры . Так он стал называть то, что Ратцель именовал "этнографическими предметами".

Переименование потребовалось потому, что уж очень "этнографический предмет" ассоциировался с материальными вещами, а Гребнер хотел учесть всё - и предметы материальной культуры, и явления духовной культуры и общественной жизни.

Каждый элемент культуры Гребнер старался картографировать. При этом получалось, что культурные круги не всегда занимают разные территории, местами они налегают друг на друга, образуя культурные слои . Это, собственно, не слои в буквальном смысле, а большие культурные комплексы. Разумеется, надо установить, который из них раньше, который позже. В археологии естественным было бы прибегнуть к стратиграфии, но Гребнер - этнолог. Поэтому он судит об относительной хронологии по самой картине распространения. Если, скажем, культурный круг занимает середину какой-то области, то он считается сравнительно поздним в ней: он оттеснил своего предшественника на периферию. Если в каком-то месте он граничит с краем, то, вероятно, именно отсюда он вклинился в эту область.

В Австралии и Океании Гребнер установил следующие восемь "культурных кругов" или "культур" (перечисляются от ранних к поздним): 1) тасманийская (ранненигритская), 2) культура бумеранга (новонигритская, древнеавстралийская), 3) тотемическая (западно-папуасская), 4) двухклассовая (восточно-папуасская), 5) меланезийская культура лука, 6) протополинезийская, 7) новополинезийская, 8) индонезийская.

Вот из каких элементов состоит двухклассовый круг или двухклассовая культура (восточно-папуасская): возделывание клубневых растений, рыболовство составными сетями, дощатая лодка, хижина с двускатной крышей, огневая пила, спиральное плетение корзин, тяжелая палица с утолщением, широкий деревянный или плетеный щит, два экзогамных класса с женским счетом родства, тайные мужские союзы и пляски в масках, культ духов умерших и черепов, лунная мифология, миф с каннибализмом, пластические изображения духов, круговой орнамент, сигнальный барабан, флейта Пана, однострунный музыкальный инструмент, звучащие дощечки.

Тотемический культурный круг состоит из следующих элементов: копьеметалка, лодка-однодеревка, экзогамия, погребение над землей, солнечная мифология, тотемический культ. И т. д.

Одновременно с Гребнером в том же номере журнала помещена статья его соратника Бернгарда Анкермана (Ankermann) с аналогичным названием: "Культурные круги и культурные слои в Африке". Там таким же манером упорядочены культурные материалы Африки.

Уже в первой статье Гребнер излагал сложные хронологические и территориальные соотношения своих культурных кругов. В последующих статьях вводились дополнения. В статье "Перемещение и развитие социальных систем в Австралии" он объяснял брачные обычаи и счет родства австралийцев из смешения культур. В статье "Социальные системы в Южном море" такие же объяснения предлагались для всей Океании. В 1909 г. в большой статье "Меланезийская культура лука и ее родственники" он нашел признаки этой культуры во всех частях света, в частности и в Европе.

Впоследствии, уже после Первой мировой войны, Гребнер суммировал свои взгляды в коллективном труде "Культура современности" (1923). Его большая статья "Этнология" в этом томе содержит прослеживание культурных кругов по всему свету.

Против конкретных положений концепции Гребнера было много возражений. Его обвиняли в том, что если круги Фробениуса были взяты из живой действительности, то Гребнеровские - чисто кабинетный домысел. Они представляют собой совершенно произвольные наборы вещей, никак не связанных между собой. Единственное, что их связывает в представлении Гребнера, это одинаковое географическое распространение (что, впрочем, уже немало). Однако карты распространения показывают, что в одном и том же районе встречаются вещи разных кругов. Но и это ведь не беда - было бы значимым различие в густоте встречаемости, центрировании и группировке.

Очевидно, что это спор о технических приемах и методах классификации, корреляции и картирования. Об учете сочетаемости и выявлении комплексов. И это спор о фактах. Острота его, конечно, зависела от теоретических разногласий.

В 1911 г. 33-х-летний Гребнер издал свой знаменитый учебник "Метод этнологии" ( Die Methode der Ethnologie ). Достаточно взглянуть на структуру и список содержания книги Гребнера, чтобы увидеть, чтó было для него образцом - конечно, учебник Бернгейма. Метод свой Гребнер назвал "историко-географическим". Подобно Ратцелю и неокантианцам, Гребнер не видит смысла в поисках общих закономерностей, а задачей историка и этнолога считает изучение уникальных явлений - событий, героев, ситуаций - в их причинной связи. Он стремится свести многообразие фактов человеческой культуры, точнее, культур, к единичным фактам, уникальным явлениям. Много места он уделяет критериям определения " культурного родства " , т. е. критериям, по которым можно свести сходные явления культуры к одной исходной форме, установить их общее происхождение. Таких критериев у него два: "критерий формы" и "критерий количества". Остановиться подробнее на них необходимо, потому что они применимы (и применяются) также в археологии.

Критерий формы ( Formkriterium ) гласит, что если сходства между двумя культурными элементами не вытекают автоматически из их природы, материала или назначения объектов (или их отдельных деталей), то ясно, что они обусловлены только выбором и случаем, то есть историей предметов, а это не может повторяться, не может случаться дважды. Такие сходства независимо от расстояния должны истолковываться как результат общего происхождения - скажем, результат передачи или переноса, т. е. трансмиссии или миграции. До Гребнера этот критерий был сформулирован у Ратцеля, еще раньше в эпоху Просвещения - у Уильяма Робертсона.

Критерий количества ( Quantit ä tskriterium ) гласит, что вероятность исторического родства двух объектов возрастает с увеличением количества дополнительных объектов, показывающих эти сходства, - количества самих вещей, количества их схожих деталей, стало быть, с увеличением их сходства в специфическом. Вильгельм Шмидт позже выразил это так: "ряд сходств более доказателен, чем одно".

Устанавливая таким способом родство, Гребнер стремится подменить, насколько возможно, аналогию гомологией. О каком бы элементе культуры ни шла речь, - лук и стрелы, подголовная скамейка, тотемизм, мужские союзы - каждый из этих элементов появился только один раз в истории, в каком-то одном месте и распространился вместе с какой-то одной культурой по многим странам. Первоначальное распространение одного культурного комплекса может быть только непрерывным.

Токарев особенно иронизирует (и поделом) над его трактовкой свайных построек: "где бы ни были обнаружены свайные постройки - от Новой Гвинеи до Европы - Гребнер считал, что они непременно распространились из одного места: додуматься дважды до такой формы жилища люди, по мнению Гребнера, просто не могли" (Токарев 1978: 150 - 151). Человеческую способность к изобретениям Гребнер считал крайне ограниченной. Чтобы люди могли создать сходные вещи дважды в разных местах - это ему казалось просто невозможным. Он был в этом согласен с Тардом. Но Тард верил в подражание, стало быть, больше в трансмиссию, тогда как Гребнер допускал в равной мере и миграцию. Как культура распространялась - миграцией или трансмиссией, вместе с людьми или без них - этот вопрос волновал Гребнера мало, и он лишь изредка затрагивал его мимоходом.

Если, однако, миграция, то захватывающая культурные элементы в комплексе. Миграция одного культурного элемента - нелепость (тут явно теоретическое противостояние с Косинной).

Поскольку критерии Гребнера не считались с расстоянием между предметами ( Ferninterpretation - истолкование на далеком расстоянии), его круги распространялись по всей земле. А поскольку "этнографические предметы" представлялись ему, вслед за Ратцелем, чрезвычайно постоянными, он устанавливал родство между очень далеко разделенными во времени формами культуры, и свои культурные круги он считал существовавшими в течение многих тысячелетий.

У Гребнера было много последователей и единомышленников. Кроме уже упомянутого Анкермана, с ним сотрудничал Вилли Фой - директор Кёльнского этнографического музея (начальник Гребнера) и издатель серии "Этнологика", сотрудник этого же музея Юлиус Липс (чья книга "Происхождение вещей" многократно издавалась в России), лейпцигский профессор Фриц Краузе - наследник места Ратцеля. Гребнер обладал огромной эрудицией, читал лекции и доклады на конференциях, безошибочно цитируя наизусть не только цитаты, но и номера страниц, с которых они позаимствованы. Но он так и не стал полным профессором или хотя бы доцентом, а в музее он оставался наименее оплачиваемым сотрудником.

В последние 12 лет жизни у Гребнера назрел какой-то кризис его концепции. В упомянутой статье "Этнология" (1923) он сбивается на эволюционистскую трактовку развития культуры и ставит вопрос об "общих законах духовной жизни". В 1924 г. он выпустил книгу "Мировоззрение примитивных народов", в которой тоже странно сблизился с эволюционистскими взглядами. Психический склад и мировоззрение у него специфичны здесь не для культурных кругов, а для последовательных культурных типов эволюции - охотников, земледельцев с материнским укладом, народов с отцовским укладом, арктических народов, цивилизованных народов высоких культур. После 1926 г., чуть старше 50 лет, он серьезно заболел и с этого времени ничего не писал. Та же болезнь поразила его коллег, в том числе Фоя (ходили слухи, что это было следствие употребления ядов, введенных Фоем для сохранения музейных экспонатов). Вскоре Гребнер вышел в отставку, переехал из Кёльна в родной Берлин, где и умер в возрасте 60 лет.

7. Культурные круги в Венской школе . Вильгельм Шмидт (Schmidt, 1868 - 1954), старше и Гребнера (на 9 лет) и Фробениуса (на 4 года), был католическим патером. Пятнадцати лет он поступил в миссионерскую орденскую организацию Societas Verbum Dei (Общество Слова Божия). Выучив в 1893 - 95 гг. восточные языки в Берлинском университете, он обосновался под Веной, в общине католических миссионеров для распространения католицизма в Восточной Азии. Он сильно продвинул исследование этих языков и разных религий, став главой Венской культурно-исторической школы. Суть его учения рационально рассмотреть в другом контексте - говоря о католическом антиэволюционизме, а здесь стоит затронуть лишь его развитие учения о культурных кругах и о культурных сходствах (Bergmann 1974; Andriolo 1979). Шмидт также не археолог, а этнограф или культур-антрополог, но он больше занимался преисторией, чем Гребнер, и этим ближе к археологии, а среди его последователей есть видные археологи.

Преисторией же, конкретным развитием во времени он занимался потому, что не стал отвергать эволюцию, а противопоставил эволюции технического прогресса свою схему эволюции, положив в основу ее развитие идеи единого бога. Для своей схемы эволюции он взял последовательность культурных кругов Гребнера, вписав в ее начало пигмейские народы Азии и Африки, считая их самыми ранними культурами с монотеизмом. Для этого пришлось оттеснить на более поздние места тасманийцев, которые были самыми ранними у Гребнера. Нашел он место и для мужских и женских культур Фробениуса.

В 1937 г. Шмидт издал, подобно Гребнеру, учебник - "Руководство по методу культурно-исторической этнологии" (уже через два года учебник был переведен в США). В пространстве у него движутся не только культурные элементы, но и целые комплексы, а культурный круг у него может охватывать и несколько народов. Конечно, для формирования конкретных кругов важно было точно определять степень родства и сходства культурных явлений. Гребнеровские критерии формы и количества Шмидт переложил как критерии качественный и количественный.

Качественный критерий родства гласит, что сходство нефункциональных форм больше говорит о родстве, чем сходство функциональных, также как специфика комплекса, отсутствие некоторых важных элементов и малая частота их встречаемости.

Количественный критерий Шмидт перетолковывает так: схожий комплекс не связанных между собой элементов говорит больше о родстве, чем комплекс связанных. Тогда количество их, конечно, имеет значение - чем больше, тем лучше.

Кроме того, Шмидт добавил еще два критерия родства - непрерывности и степени взаимосвязанности.

Критерий непрерывности ( Kontinuit ä tskriterium ) гласит, что вероятность родства двух объектов тем больше, чем более непрерывным представляется распространение культуры с этой формой между этими объектами - во времени и пространстве. Тогда миграция или трансмиссия будет более реалистичной.

Критерий степени взаимосвязанности учитывает длительность контакта, достаточную для передачи черты, о которой речь.

В учебнике Шмидт возражал против именования культурно-исторической школы "доктриной культурных кругов".

8. Культурно-историческая археология . Понятие культурных кругов, введенное Ратцелем, затем было использовано Фробениусом и разработано Фрицем Гребнером и Вильгельмом Шмидтом, постепенно слилось с понятием культурного типуса Вирхова, превращаясь в понятие культурного комплекса , (отдельной, этнографической) культуры , в археологии - археологической культуры . Тем не менее, выражение "теория культурных кругов" редко охватывает все упомянутые вклады. Вероятно, потому, что не везде употребителен термин "культурный круг", он вытеснен из названий отдельных этнографических образований термином "культура". А кроме того, это всего лишь название основной единицы группирования материала, с которой этнографы, а особенно археологи стали работать в результате введения этой концепции, но это не центральная идея всей концепции.

Очень важно для определения всего этого подхода к исследованиям и к материалу то, что исследователей этого толка больше всего занимает выделение каждой такой культуры и ее судьба, ее происхождение, контакты, перипетии ее существования, ее история. Поэтому часто научные школы, связанные с таким подходом, получали название культурно-исторических . Так называли в историографии весь период их доминирования, всю археологию этого периода (Trigger 1989: 148 - 206; Генинг 1992), исключая из него, однако, эволюционизм, ибо эволюционизм не интересовался каждой отдельной культурой. Его девизами были эпоха и общие законы. Девизы культурно-исторической археологии - отдельная культура, ее ареал и связи.

Из изложенного ясно, что эволюционизм не был всеобщей парадигмой для изучения культурно-исторического процесса, что с ним сосуществовали, преимущественно на других территориях, культурно-исторические школы, да и они не составляли плотного единства.

9. Некоторые уроки . При изучении этого периода наше внимание прежде всего привлекает трагическая фигура Людвига Линденшмидта Старшего - человека, имеющего огромные заслуги перед археологией Германии, явно следовавшего принципам культурно-исторической археологии и так позорно опростоволосившегося в выборе системы структурирования археологического материала. Этот выбор в том или ином варианте предстоит каждому археологу, и нужно очень тщательно продумать, какие факторы привели Линденшмидта к его трагической ошибке. Во всяком случае, нужно знать, что такая ошибка возможна и что опасно полагаться на свою интуицию и давать волю своим эмоциям.

Не менее трагические ошибки совершил и Вирхов, не признав первобытного человека в неандертальце и питекантропе, хотя эти ошибки и занимают меньшее место в его творчестве и не относятся непосредственно к археологии. Они как-то связаны с его успехами в гистологии и неверием в универсальные законы и универсальные схемы, вроде бы оправданном. А вот скандально ошибся! Почему? И над этим стоит очень тщательно подумать.

Еще один урок связан с тем, что реконструкции миграций занимают огромное место в археологии, а разработка методов этого дела проведена этнографами, хотя в этнографии конкретные миграции занимают значительно меньше места. Между тем эти этнографические труды многие археологи не читали и не знают. Возможно, история этой проблемы побудит археологов обратить гораздо большее внимание на методические разработки смежных наук.

Вопросы для продумывания:

1. Можно ли разделить причины, приведшие Линденшмидта к его достижениям, и причины, приведшие к ложным выводам?

2. По какой логике антиклерикал Вирхов оказался в ряде научных вопросов союзником клерикалов?

3. Биографии Мортилье и Вирхова поначалу развивались чрезвычайно схоже. Чем определялось дальнейшее кардинальное расхождение во взглядах на жизнь природы и общества - личными особенностями или средой или обстоятельствами?

4. Чем можно объяснить поворот Ратцеля от дарвинизма, учения эволюционного, в сторону антиэволюционного подхода?

5. Есть ли связь между этнотерриториальными интересами Вирхова и статьей Ратцеля о "Жизненном пространстве"? Между "культурным типом" Вирхова и "культурным кругом" Ратцеля - Фробениуса? В чем она заключается?

6. Чем могло быть вызвано допущение Фробениусом равной значимости влияний с миграциями в объяснении культурных сходств или новшеств?

7. Противоречит ли принципам культурно-исторической археологии натурализм Фробениуса? и каким именно принципам?

8. Философия истории неокантианцев просматривается только у Гребнера или охватывает всю культурно-историческую археологию?

9. Какое значение для археолога имеют критерии родства Гребнера?

10. Представляются ли Вам усовершенствования этих критериев Шмидтом рациональными или нет и почему?

Литература :

Токарев С. А. 1978. История зарубежной этнографии. М, Высшая школа.

Ackerknecht E. H. 1953. Rudolf Virchow: Doctor, statesman, anthropologist. Madison, University of Wisconsin Press.

Andriolo K. R. 1979. Kulturkreislehre and the Austrian mind. - Man 14: 133 -144.

Andree Chr. 1976. Rudolf Wirchow als Prähistoriker. Bd. 1. Virchow als Begründer der neuen deutschen Vor- und Frähgeschichtswissenschaft. Bd. 2. Briefe Virchows und seiner Zeitgenossen. Köln - Wien, Böhlau-Verlag.

Bergmann J. 1974. Zum Begriff des Kulturkreises in der Urgeschichtswissenschaft. -Praehistorische Zeitschrift 49 (1): 129 - 138.

Bertram M. 1987. Rudolf Virchow als Prähistoriker: Sein Wirken in Berlin. Sonderaustellung. Berlin, Das Museum für Ur- und Frühgeschichte.

Boas F. 1902. Rudolf Virchow's anthropological work. - Science 16: 441 - 445.

Böhner K. 1981. Ludwig Lindenschmidt and the Three Age System. - Daniel: 120 - 126.

Buttmann G. 1977. Friedrich Ratzel: Leben und Werk eines deutschen Geographen 1844 - 1904. Stuttgart, Wissenschaftliche Verlagsgesellschaft.

Gummel H. 1938. Forschungsgeschichte in Deutschland. Die Urgeschichtsforschung und ihre historische Entwicklung in der Kultustaaten der Erde. Berlin, Walter de Gruyter.

Hachmann R. 1987. Einleitung. - Hachmann R. (Hrsg.). Studien zum Kulturbegriff in der Vor- und Frühgeschichtsforschung. Bonn, Rudolf Habelt: 9 - 32.

Kossack G. 1999. Prähistorische Archäologie in Deutschland im Wandel der gesitigen und politischen Situation (Sitzungsberichte der Bayerischen Akademie der Wissenschaften, philos.-hist. Kl., Jg. 1999, h. 4). München.

Lindenschmidt L. d. J. 1927. Erinnerungen als Randbemerkungen zum Charakterbild Ludwig Lindenschmidt und zur Geschichte seines Lebenswerkes. - Festschrift zu Feier des 75-jährliches Bestehen des RGZM. Mainz: 9 - 51.

Massin B. 1993. De l'anthropologie physique libérale a la biologie raciale eugénico-nordiste en Allemagne (1870 - 1914): Virchow - Luschan - Fischer. - Revue d'Allemagne et de pays de lange Allemagne, 3: 387 - 404.

Massin B. 1996. From Virchow to Fischer. Physical anthropology and "Modern Race Theories" in Wilelmine Germany. - Stocking W. G. (ed.). Volksgeist as method and ethic. Essays on Boasian ethnography and the German anthroopological traditioin: 79 - 115.

Meier E. 1956. Rudolf Virchow. Wiesbaden, Limes.

Meignan G.-R. 1869. Le monde et l'homme primitif selon la Bible. Paris, V. Palmé.

Ottaway J. H. 1973. Rudolf Virchow: an appretiation. - Antiquity, 47: 101 - 108.

Panke T. 1999. Altertumskunde zwischen Fortschritt und Beharrung: Ludwig Lindenschmidt d. Ä. (1809 - 1893) in seiner Zeit. - Jahrbuch des RGZM, Jg. 45, 1998, Teul 2. Mainz: 711 - 774.

Ratzel 1882 Ratzel F. 1882 - 1891. Anthropo-Geographie, oder Grundzüge der Anwendung der Erdkunde auf die Geschichte. Teil I. Grundzüge der Anwendung der Erdkunde auf die Geschichte. Teil II. Die geographische Verbreitung des Menschen. Stuttgart, J. Engelhorn (2. Aufl. 1912).

Schuchhardt C. 1908. c. 945

Virchow R. 1870. Über Gesichtsurnen. - Zeitschrift für Ethnologie, 2: 73 - 86.

Virchow R. 1875. Beiträge zur physischen Anthropologie der Deutschen. - Abhandlungen der Preussischen Akademie der Wissenschaften. Berlin Virchow R. 1884. Über die ostdeutsche Altertümer. - Korrespondenzblatt der Deutschen Anthropologischen Gesellschaft, 15: 74 - 75.

Virchow R. 1886. - Korrespondenzblatt der Deutschen Anthropologischen Gesellschaft, 17:

Virchow R. 1889.

Virchow R. 1897. - Korrespondenzblatt der Deutschen Anthropologischen Gesellschaft, 28: 69.

Wanklyn H. (Mrs. Steers J. A.). 1961. Friedrich Ratzel. A biographical memoir and bibliography. Cambridge, Cambridge University Press.

Иллюстрации :

1. Карта-схема распределения основных тенденций в археологии конца XIX века (Л. С. Клейн)

2. Портрет Людвига Линденшмидта Старшего

3. Фотопортрет Рудольфа Вирхова

4. Кабинет Вирхова в Институте патологии клиники Шарите в 1896 г. (Bertram 1987: 27.

5. Единство методологии Вирхова (таблица).

6. Женский череп с височными кольцами, шифрованный лично Рудольфом Вирховом - с его инициалами перед номером (Bertram 1987: 17).

7. Портрет Фридриха Ратцеля (Murrray 2001: 1091).

8. Портрет Лео Фробениуса (из транспарантов).

9. Портрет Фрица Гребнера (Malina 1980, 1: 194).

 

Top