Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
Попытка создать литературный западнополесский язык на основе диалектов Брестчины и Пинщины, а также добиться признания населения этих регионов отдельным народом была сделана в 1985-96 годах Николаем Шелеговичем и группой молодой интеллигенции - выходцами с юго-запада Беларуси. Сначала эта инициатива приобрела широкий общественный резонанс и много сочувствующих, но вскоре круг активистов регионалистского движения начал стремительно сужаться - после того как Н. Шелегович стал навязывать «ятвяжскую теорию» происхождении брестчан и пинчуков и сделал ставку на развитие перенасыщенного неологизмами и архаизмами варианта языка, оторванного от народных диалектов. Отпугивала людей и его напористая политическая деятельность.
А. Риттих и Е. Карский относили Брестчнну и Пинщину к этнографически украинским территориям, М. Довнар-Запольский - к беларуским. Украинские и беларуские националисты оспаривали эти регионы, заселенные «тутэйшым» населением с ослабленным национальным сознанием. В первой половине XX века украинское тождество там явно преобладало, но с присоединением этих земель к БССР стало укрепляться беларуское.
Полесское автономистское движение - удивительный продукт взаимного наложения разных культурных влияний на регион, находящийся на стыке Беларуси, Украины и Польши.
Часть I. Создание народа Неполная хронология с комментариями, цитатами и зарисовками с натуры
1985 год - первая отдельная публикация на западнополесских диалектах (журнал «Беларусь». 1985, № 12).
Это была поэзия Николая Шелеговича, написанная «белым стихом», с предисловием к ней Ивана Шамякина («в лице Николая Шелеговича мне видится хороший беларуский поэт, который и стал-то поэтом благодаря своему родному языку»). Напечатана она была подвалом, и не менее символично то, что рядом на развороте вторым подвалом, с предисловием Михася Стрельцова, были опубликованы стихотворения будущего лидера новой беларуской литературы Адама Глобуса (Вячеслава Адамчика). которые позже вошли в книгу «Парк». Зато сверху на обеих страницах печатались стихотворения Людмилы Петруль и Евгении Мальчевской. Насколько же бессмертно умение беларуских редакторов топить самых перспективных творцов!
1988 год - создание Общественно-культурного объединения «Полісьсе» (Полесье). первой самостоятельной организации, претендовавшей на выражение интересов всего населения Брестчины и Пиншпны и ставившей целью автономное национально-культурное строительство.
Николаю Шелеговичу, сотруднику возглавляемого аграрием Иваном Чигриновым Беларуского Фонда Культуры, этого фантасмагорического приюта тихих националистов, удалось если не ангажировать, то по крайней мере заинтриговать немалую часть минской и брестской интеллигенции, причем не только выходцев с Брестчины и Пишцины.
Переводчик Василь Сёмуха участвовал в учредительных заседаниях «Полісься»; главный редактор издательства «Мастацкая літаратура» Михаил Дубенецкий успел поспособствовать возникновению «Полісься».
Будущего директора Беларуской службы Радио Свобода, а тогда журналиста «Звязды» Александра Лукашука вызвали в ЦК КПБ, требуя выйти из «Полісься».
Прозаик Александр Трушко (Алесь Наварыч), нынешний корреспондент France Presse Валерий Калиновский и литераторка «нашенивского призыва» Наталия Бабина работали редакторами газеты «Збудінне» («Пробуждение»), критик «Мыхалко Тычына» пожертвовал на его издание 10 рублей и приветствовал возникновение западнополесской литературы на Западнополесской (Ятвяжской) научно-практической конференции. Картограф Лев Козлов и языковед Федор Климчук приняли активное участие в подготовке этой конференции.
Филолог Иван Лучиц-Федорец и философ Георгий Антонюк подписывали обращение к правительству за создание системы образования на западнополесском языке.
Культуролог Енё Синчук печатан свои философские заметки, гродненский историк Едрусь Мазько - стихотворения.
Педагог-теоретик Сафрон Жлоба развивал на страницах «Збудіння» полесскую теорию воспитания детей, а педагог-практик Мыкола Мынзар - вел милую детскую страницу, в качества иллюстраций к которой печатались снимки дочерей Шелеговича.
Оформилась и противоположная партия. Лидеры Товарищества беларуского языка Нил Гилевич, Евгений Цумаров и Олег Трусов (вот где гнездо беларуского фундаментализма!) возглавили фронт борьбы против «ятвяжского сепаратизма» на страницах «Літературы і Мастацтва», «Нашага Слова» и в Верховном Совете, и «Збудінне» клеймила их выступления как «провокашыны лытвынських шовыныстив».
Поэт Микола Федюкевич взволнованно сообщал, что его дарагичииские дядьки ятвяжского языка не понимают и что «особую настороженность вызвали у полесских хлеборобов следующие строки»:
А то бачыш ты, пановыч:
"Нырозуме, ныпрывык..."
Почытаj, шо Шыляговыч
Пышэ про родныj язык!.. -
Речь шла о напечатанном на полесской странице «Чырвонай змены» патриотическом стихотворении «Дідова наука» директора сельской школы из деревни Чухово Пинского района Валерия Солоневича.
Деньги, большие деньги, давали директор минской «моторовыробпыці» Константын Устымчук и министр «водогосподаркі» Алексей Шахнович. директор брестской «летрыко-тыхныцькиj выробныцы» Григорий Шкурдай, директор Березовской агрофирмы Иван Данилевич, президент «лытвынсько-гамэрыцько-полецького супилного заклада» «Ankor» Иван Анташкевич. Отчего давали? На этот вопрос не так просто ответить. Может из-за гордости за свою малую родину, а может но приказу сверху.
Молодой искусствовед Сергей Хоревский приветствовал издание в «Чырвонай змене» («оно поможет нам раскрыть еще не известные нам веточки славянства»), историк и авантюрист Олег Дернович напечатал статью в «Збудінні». Журналист Анатолий Козлович высказывал искреннюю благодарность «Балесам Полісься» и «как полешук, и как человек, связавший свою жизнь со Словом».
Алесь Рязанов готовился стать руководителем Беларуского товарищества Рериха (судьба которого, как представляется сегодня, во многом напоминает судьбу «Полісься») и почтил своим присутствием западноиолесскую вечеринку в Доме литератора. В ответ на вопрос взвинченной полесской активистки он сказал, что из выступающих выделил бы молодого Наварыча и брестского школьника Дынько, у которых сильная энергетика, только у Наварыча - темная, а у Дынько - светлая.
1989 год - основание газеты «Збудінне», первого регулярного издания на западнополесском (ятвяжском) языке в варианте Николая Шелеговича.
«Збудінню» предшествовала литературное издание «Балесы Полісься», появлявшееся сначала на страницах «Чырвонай змены», а потом в самиздате. Выпуск газет, которые многим показались «своими», сделала возможным «така неждана, така чудова» перестройка. Журналист «Советской Белоруссии», активист «Полісься» и поэт Василь Брыль, он же классик украинского постмодернизма Александр Ірванэць, радовался в своем стихотворении «Дзякуем перабудове»:
Батьку, мамо, свето в нас, свето!
Выйшла на нашиji мовы газэта!
Шэ ны газэта - шэ но бочына.
Алэ зрадніты сыба ны причина ?
Славмо-жэ ріднэньку пырыбудову,
Шп отчынее загатньбляну мову!
«Збудінне» было настоящим знаком эпохи. Радостно открывало оно свои полосы всем, кто хотел в нем печататься: и столичным философам, что писали про «путь западных полешуков во всемирной истории» и их «язык, богатый первозданной лексикой», и провинциальным фотографам, которые публиковали на первой полосе снимки топмоделей из Жабинки с подписями типа «Такы хорошы j даровыты жывуть на Етвызі дывчета. На здымковы Ларыса Абульмамбетова». Без комментария перепечатало «Збудінне» из виленской «Нашей Нивы» ответ Зенона Позняка в опросе об эротике. Короче, эта газета давала народу возможность в разных доступных формах и диалектах выражать те чувства, которые ему не удавалось адекватно выражать в конвенциональных языках и жанрах.
В Бресте газету мало кто знал. Зато не перелистать «Збудінне» считалось дурным тоном среди молодой минской богемы. В столице Беларуси она имела вдвое больше читателей, чем в несостоявшейся «чолотвэрді Етвызі» Пинске. Минские свежеиспеченные националисты очень гордились тем, что не только независимость завоевали, но и обзавелись собственным аутентичным и автохтонным национальным меньшинством.
Декларированный тираж газеты скакал в 1990-91 годах между 5 и 12 тысячами экземпляров, что, вероятно, не всегда соответствовало действительности, ибо, как только газета перешла на фабрику «Красная звезда», где приписок не позволяли, он упал до 2700 экземпляров и колебался между 2700 и 3300 экземплярами вплоть до 1993 года, пока накануне выборов 1994-95 годов Николай Шелегович не сказал: «Даешь рост тиража на 1000 %»! Если верить редакционной статье первого (и последнего) номера «Збудіння» за 1995 год, на него в том году подписались аж 56 тысяч «пудпысувалныкэj» и тираж должен был вырасти в 18 раз против июня 1993 года. К сожалению, рекордного роста тиража зафиксировать в книге Гиннеса не удалось, ибо, как сообщал тот же номер, «здарылоса так, шо «Збудінне» нывыjшло, бо нызмогло рышыты всіх финансовых пытаннюв», и редакция вернула деньги всей этой громаде тайных подписчиков.
Символично и то, что последний номер газеты получился рекламно-агитационным - за кандидатов в Верховный Совет от блока ятвягов и беспартийных в Пинске в составе самого Н. Шелеговича, а также руководителя Пинского отделения Сбербанка М. Ивашевича и заместителя директора предприятия «Діло» Г. Качановского. Пролетели все трое.
Логотип газеты менялся вместе с содержанием: от псевдорунического в первых номерах через геометрически-прагматический в 1992-93 годах ко все большей стилизации под старославянский напоследок. Да и существовала газета до 1995-го, до «победного» майского национального референдума, меняясь вместе с переменами политической моды.
В полесском движении отразились все беларуские веяния и ветры, только некоторые в гипертрофированном или деформировавшемся виде: стихосложение, этнографизм и собирание памятников старины, романтизм, игры в демократию и национализм, поиск балтских корней, увлечение языковыми экспериментами, латиницей и, наконец, возвращение к славянским корням.
1990 год - проведение Западнополесской (ятвяжской) научно-практической конференции, провозгласившей право населения Брестчины, Пинщины, а также Северной Волыни, польского Подляшья и Холмщины на формирование самостоятельного этноса.
Конференция должна была пройти в Пинске. Тогдашняя «огуречная столица Беларуси» была совсем не такой, как теперь, ее еще не обескровил крах легкой промышленности и речного флота. Тогда Пинск (вместе с Новополоцком. Могилевом, Гомелем. Минском и Гродно) имел относительно «демократический» горсовет. Но, несмотря на это, Пинск оказался не готов принять конференцию, и она собралась в Минске.
Успех конференции можно объяснить тем, что, как отметил Геннадий Цихун, «в отличие от некоторых администраторов и культурных деятелей, славянская лингвистика с благосклонностью встретила появление еще одного литературного микроязыка». О новом «поэтическом языке», как еще называл его господин Цихун, писали покойный московский славист Никита Толстой (праправнук Льва), Александр Дуличенко из Тарту и Олег Поляков из Вильни, минчанин Федор Климчук.
Лингвисты, однако, избегали контрверсийного определения «ятвяжский», предпочитая название «западпополесский (литературный) язык (микроязык)», используя термины «русинско-полесский», «полесско-русинский» или просто «полесский» либо «русинский». Последнее название использовал и Н. Шелегович в одной из первых своих и наиболее громких публикаций в газете «Голас Радзімы» (1987). Кстати, прежде чем остановиться на слове «мова», он употреблял два других слова: рэмза (сравните с «румзаць») и волода (сравните с латышским «valoda»).
Как раз где-то в это время, когда известность движения достигла кульминации, Шелегович перестал акцентировать внимание на культурнической, краеведческой и «полесской» сути движения и переключился на разработку «ятвяжской теории».
1990 год - публикация проекта программы Суйдіння, то есть Движения, первой параполитической организации западных полешуков.
«Суйдінне» по-настоящему так и не создалось. Под конец того же года Шелегович поставил вопрос о создании Ятвяжской национальной партии. Через некоторое время, когда стало ясно, что вызывают у полешуков названия и Суйдінне, и ЯНП, брестская активистка «Полісься» Голэна Мазько попыталась создать Западнополесскую краевую партию, но снова безуспешно. Через какое-то время явились на свет предвыборные объединения «Берасцейскі выбар-94» и «Пінскі выбар-94», эти уже в полном соответствии с новыми политическими реалиями, без политактивистов-диссидентов, зато с участием директоров отделений банков и президентов компаний с конгениальными названиями типа «Girstvo» (это по-шелеговски «спадарства»), из тех, кто строил небоскребы на блатных площадках в центре Минска.
По окончании карьеры ятвяжского кунигаса Николай Шелегович и сам станет одним из наиболее успешных минских бизнесменов.
1994 год - выдвижение Николая Шелеговича в качестве кандидата в президенты Беларуси.
В предвыборных листовках Шелегович предстает поэтом, грамматиком, ученым, просветителем, знатоком шести иностранных языков, генеральным продюсером Фестиваля западнополесской песни (фото: сидит в мажорском галстуке за столиком с фруктами, рядом - жена).
«Не злопамятен, не мстителен, но решителен и тверд». «Будем бдительны, выберем достойного кандидата!»- так кончалась листовка Шелеговича. В ней отмечалось также, что он обладал «незаурядными вокальными данными», но «оперным певцом стать ему не было суждено - сорвал голос». Короче, Фицкаральдо полесской Амазонии.
Когда Шелегович вознамерился в президенты, в составе «Полісься» уже не было первого руководителя его пинской «гуртыны» и вождя пинских униатов Каленика Лукашевича-Удавидчика, человека, одним своим именем символизировавшего экзотику истоков. Не осталось более ни романтики, ни романтиков.
Если не считать демонической фигуры Шелеговича - это отдельная история, - полесское возрождение было романтическим порывом молодой интеллигенции, стремившейся - как ни пошло это звучит всего через 10 лет после той поры - к возвращению исторической справедливости применительно к миллиону обитателей Брестчины и Пинщины, хотя и не знала точно, в чем эта историческая справедливость должна заключаться. Не могла знать, выйдя из советской вечной ночи в ослепляющий мир свободной жизни. Украинскость этих территорий уже не была очевидной. А беларускость на них все еще оставалась чьим-то чужим, формальным, радио-литературным. Живым явлением, закрепленным и легитимизированным борьбою за сохранение независимости и демократии, беларускость станет на этих территориях, как и во всей Беларуси, за годы правления Лукашенко.
Порыв был цинично использован амбициозным гением Николая Шелеговича, которым, возможно, манипулировали спецслужбы. Но это ли помнится с тех лет? Нет, не усы Шелеговича, который набивался в соратники к Гайдукевичу и Лукашенко, встают в памяти. Вспоминается другое. Вспоминается, как мы с Надей Крищук, Натальей и Дмитрием Бабиными ставили в 1989 году в их квартире, в панельном доме возле универсама «Рига», «Пинскую шляхту» Винсента Дунина-Марцинкевича в оригинале («Хрін тобі в гочі!»).
Вспоминается не «Збудінне» времен его заката, отданное на откуп обиженным философам-безумцам. Вспоминается напечатанный в 1987 году на полесской странице «Голаса Радзімы» (газета печаталась тогда на редкой в Советском Союзе белехонькой бумаге, на первой странице был снимок 85-летней белыничской ткачихи на фоне рушников и тыкв, на последней - перечень пунктов подписки на «Голас Радзімы», подписаться можно было даже в Заире и Перу) стихотворение Мынзара:
Знов быру былета до Янова
На кypjepcький бырыстэйський поjiзд
Відаю, то проводныця словом
Знов поліськім душу мні напоjіть...
Стихотворение называется «Риднэ». Все остальное называется «законом человеческой памяти». Впрочем, может быть следует переставить ударение: «человечной памяти».
То движение было полесским для большинства его участников, а ятвяжским - только для Шелеговича, Трушко и еще нескольких человек. Его история хочет остаться в памяти не как антибеларуская или антиукраинская интрига, а как опыт, соединяющий два народа, две традиции. Остаться попыткой ностальгического путешествия в страну мечты. Попыткой жить - и писать - закрыв глаза, в мире, где все - политическое. Закрыв глаза, хотя те, кто живут закрыв глаза, заведомо проиграют.
Позже, со временем, с возрастом, приходила к разновозрастным участникам полесского движения интеллектуальная и моральная «взрослость» вместе с новым, более глубоким чувством своей «украинскости» и «беларускости» и с новым измерением интеллектуальной и творческой ответственности. Приходило и горькое чувство взрослого desillusion.
Полесье как понятие культурное оказалось похороненным под Ятвезью. понятием политическим, грубо политическим, неудачно политическим, бездарно политическим, шарлатанским. Идея культивирования и сохранения региональных особенностей Брестчины и Пинщины притягивала и организовывала людей. Ятвяжская же теория своей произвольностью и мошенничеством дезориентировала и действительно нанесла большой вред беларускому и украинскому возрождениям в регионе - если кто-то добивался этого, то добился. Русификация сделала еще один шаг вперед.
Однако русификация, как оказалось, имеет неизбежным последствием национальную консолидацию беларусов. Русификация была неизбежным переходным этапом на пути к такой консолидации - неизбежным из-за начальной слабости надрегиональной идентичности и очевидной разнородности этнической массы.
1996 год - последний Фестиваль западнополесской песни (первый был проведен в 1994 году), вскоре после которого исчезли последние признаки деятельности автономистского движения.
Что осталось от ятвягов? Пустоватый сайт в Интернете под названием «Звырок» (слово простое, но не все беларусы сразу сообразят, что это означает просто «зверек»), с уточнением «Про шляхетну лывірочку». Но не спешите подсоединяться к Сети, коллекционеры экзотики: и этот сайт в последнее время его неизвестный мне хозяин перевел на беларуский язык.
Отложился еще в голове убогий, мясорубочный мотив несостоявшегося ятвяжского гимна - заставки Телефестиваля западнополесской песни:
«Етвызь! Ту-ту-ту!..
Сымбоя нашиj завшыні!..
Етвызъ! Ту-ту-ту!..
Память нашиj давныні!..-
Эту гадость как раз и хочется стереть в памяти, но она назойливо возвращается. Пожалуй, до смерти не отстанет. Етвызь - загородившая дорогу к Полесью.
Часть 2. Народ, который не сложился. Наброски структурного анализа
Программа ГКЗ «Полісьсе» («Збудінне», 1990, № 4), достаточно полное толкование которой дал Николай Шелегович в своей статье «С кем идет «Полісьсе»?» («Збудінне», 1990, № 8), была типовым документом нациотворческого движения на его автономистской стадии. Она требовала для западных полешуков государственности в форме автономии при неизменности государственных границ, с приданием Брестчине и Пинщине статуса автономного края, который в перспективе образовал бы с собственно беларуской частью страны федеративное Беларуско-Ятвяжское государство. Она декларировала приверженность к многоукладной экономике с акцентом на достижение самодостаточности региона; наконец, программа представляла собой характерный для той эпохи набор популистских лозунгов.
В своей статье «Ятвяжская национальная партия» («Збудінне», 1990, № 7) Николай Шелегович писал, что «процесс обновления ятвяжского общества имеет потребность в ятвяжской национальной социал-демократии». Акцент делался на языковой, культурной и образовательной политике, причем, отмечала «Збудінне», «если создания ятвяжской научно-методической базы добиться не удастся», то обучение в средних и высших учебных заведениях предлагалось вести па украинском языке - согласно стратегии «меньшего зла».
Идеологическая доктрина движения стремительно менялась от панбалтизма к панславизму, вместе с союзниками, в зависимости от конъюнктуры. На первых порах Минская гуртына «Полісься» (которая отражала позицию Шелеговича) вступила в БНФ, потом вышла оттуда, и так колебалась вплоть до вступления в промосковский Народный Pyx Беларуси в 1994 году и выхода из него в знак несогласия с тем, что НРБ поддержал па выборах кандидатуру Кебича, а не Лукашенко (впрочем, это произошло уже после того, как Кебич проиграл в первом туре, так что не следует переоценивать политическую интуицию Шелеговича).
Западнополесское движение на первом этапе своей деятельности носило прежде всего филологический характер. Все «новоятвяги», в том числе протагонист проекта Николай Шелегович, - начинали с литературного творчества. Почти все они были если не прозаиками, то поэтами. Они наследовали тому пути, который прошли другие нации Центрально-Восточной Европы, что начали формироваться с опозданием и на первом этапе не имели собственной национальной буржуазии: украинцы, беларусы, словаки. Писатели, филологи, историки были кузнецами их национальных идентичностей. Потому протонационалистическая программа действий ГКЗ «Полісьсе» предусматривала в первую очередь кодификацию литературного языка и распространение текстов на нем.
Как языковед, Шелегович предпринимал теоретически правильные шаги по созданию литературного языка: принял фонетический принцип правописания, конструировал новообразования. Но он не обладал эстетическим даром и игнорировал социокультурную реальность. Его язык вызывал эмоциональное неприятие аудитории.
Стратегия
Мало сформулировать нациотворческую программу. Надо иметь еще исторические, этнические и экономические предпосылки для возникновения нации.
Предпосылок на Брестчине и Пинщнне недоставало. Стратеги, однако, мало обращали внимание на это.
Основой стратегий сторонников создания «ятвяжской» нации, как и любой новой нации, была постепенная замена элементов доминирующей культуры элементами культуры новосозданной. Это должно было происходить через распространение газеты, поддержку самобытной национальной литературы, основание фольклорной группы «Етвызь», спонсирование поп-исполнителей и телефестиваля западпополесской песни, подготовку к созданию собственной образовательной системы через «ятвяжский» центр при НИИ педагогики министерства просвещения, осторожные попытки политической деятельности (в первую очередь влияние на государственные структуры и постепенное укрепление параполитической организации). Вся эта деятельность должна была привести к созданию третьего балтского народа и четвертого восточнославянского языка. Однако такой балтославянизм изначально был источником внутреннего противоречия.
Николай Шелегович попытался тогда снять противоречие, ища или фабрикуя доказательства того, что слово «ятвяг» было в позднем Средневековье не этнонимом, а означало конфессиональную принадлежность, что «ятвягами» называлось языческое сообщество, или что этноним «ятвяги» обозначал политическое образование, в состав которого входили и балтские, и славянские элементы. Было, однако, уже поздно. Эпоха национально-политических трансформаций кончалась.
Идеологические и организационные формы национализма, а также модели для формирования национального языка Шелегович просто копировал с беларуских и литовских образцов. Интеллигенция, сплоченная вокруг его харизматической фигуры, находилась под влиянием романтичной концепции нации, перенятой советской наукой, согласно которой нация отождествлялась с простонародным языком. Раз существует особый диалект на Брестчине и Пинщине, значит, существует здесь и отдельная нация, считали они. «Будители народа» Брестчины и Ппнщины не делали различия между этнической нацией и политической нацией, и считали, что нация, как и ее язык, - это продукт природы, наделенный врожденным правом на развитие себя и своей культуры. При этом государство и государственность казались им, романтикам, чем-то искусственным и текучим. Не удивительно, если учесть, как часто разные режимы власти сменяли друг друга на лесных и болотных просторах междуречья Буга и Припяти в XX веке.
Откуда пришли ятвяги
Среди условий задержки национального развития брестчан и пинчуков были: сильная ассимиляция, запоздалая, непоследовательная и половинчатая модернизация колониального типа, осуществленная отсталой российской метрополией, неполнота социальной структуры, замена городского и высших слоев сельского населения с еврейского и польского на русское в середине XX века, ментальные травмы, прикрытые тоталитарными режимами, открытое истребление образованных или социально или национально активных граждан тоталитарными режимами в 40-50-е годы XX века, исключительная слабость гражданского сообщества как следствие коммунистического правления.
Истинным отцом «ятвяжского» проекта был Иосиф Сталин. При проведении границ УССР и ВССР осенью 1939 года Брестчина и Пинщина, где население говорило на диалектах украинского языка, оказались в составе Беларуси - чтобы проще было управлять транспортной магистралью Москва - Брест. Беларуси Брест по большому счету было не нужен, но он был нужен метрополии.
(Вопрос определения принадлежности диалектов Брестчины и Пинщины, как лакмусовая бумажка, выявляет политизированность, а иногда и поверхностность советского языкознания. Если кто-то из минских лингвистов делил все диалекты на украинские и беларуские ровненько по линии беларуско-украинской границы, это можно отнести на политический счет, но когда корифеи украинского языкознания проводят границу между беларускнми и украинскими диалектами по этой же границе или по северу Каменецкого и восточной административной границе Пружанского и Кобринского районов, это уже невесть что, ведь между диалектами Кобринщины и Дрогичинщины совсем нет никакой разницы.)
Процесс формирования украинской идентичности в окружении автохтонов и линии притяжения к украинской национально-государственной орбите были насильственно прерваны. Репрессивный аппарат заработал на истребление всего украинского.
Только по официальной советской статистике за принадлежность к украинским националистическим организациям в 1943-1953 годах на Брестчине и Пинщине было арестовано 1282 человека, большинство из которых домой не вернулись. Драму здешних селян, зажатых между разными неравно вооруженными силами, трудно описать. Достаточно, например, напомнить сведения, которые привел в своей статье, напечатанной в журнале «Архивы и делопроизводство», сотрудник архивов КГБ Игорь Валаханович: во время только одной пацификации антисоветского подполья на Брестчине и Пинщине, которая проводилась с 15 января до 20 февраля 1945 года, советские войска и силы МГБ окружили 839 населенных пунктов, обыскали 48.479 дворов, проверили 165.137 человек, прочесали 12 тыс. кв. км лесов и болот. В результате они разгромили 33 вооруженные группы, убили 98 и арестовали 3808 человек. Свободу и жизнь можно было потерять за одно наличие в доме произведений украинских классиков, за малейшие проявления украинских национальных чувств. По сути дела такая же политика проводилась здесь и в 60-80-х, только менее насильственными методами.
Зато беларуская идентичность начала формироваться поздно и притяжение к беларускому центру не успело укрепиться (это произойдет только в 90-х). Как следствие, па Брестчине и Пинщине сохранялась этническая группа с ослабленной идентичностью, которая к середине 80-х еще владела, активно или пассивно, местными диалектами украинского языка. Новая «весна народов», забушевав в регионе, не могла не посеять мучительного смущения в душах неуверенных в своей национальной принадлежности паспортных беларусов Брестчины и Пинщины. К тому же, за время пребывания в составе Беларуси за счет русификации и беларусизации усилились отличия местной культуры и диалектов от украинских.
Найти историческую легитимацию самостоятельному нациотворческому проекту, однако, было не просто: средневековые Берестейское и Пинское княжества никогда не представляли самостоятельной силы. Николай Шелегович выделил «ятвяжскую теорию», хотя так и не смог убедить в ней большинство своих соратников (как свидетельствуют протоколы заседаний Управы ГКЗ «Полісьсе», его друзья все время подчеркивали сдержанное отношение к ней).
Этнический материал, из которого предполагалось создать четвертый восточнославянский или третий балтский народ, был на тот момент уже сильно русифицирован (согласно Федору Климчуку, который основывался на данных переписи 1989 года, русский язык назвали тогда родным 22,5 % коренных жителей Брестчины и Пинщины, реальная же цифра тех, кто пользовался русским языком в быту, была еще выше). Русский язык был языком администрации, крупнейших городов, многочисленных военных баз. Носителями внегородских (брестских) диалектов оставались преимущественно слои крестьян и рабочих. Поскольку условием социального продвижения, вхождения в высшие слои русского, польского и советского обществ был переход на язык господствующей национальности и принятие ее культурных кодов, только незначительная часть интеллигенции продолжала отождествлять себя с «тутэйшай» традицией.
Кроме того, большинство интеллигентов, что впряглись в реализацию западнополесского проекта, жили в Минске, а не на Брестчине и Пинщине (инаковость лучше ощущается в сравнении). Самобытной культуры современного, урбанистического типа полешуки не имели, и даже хуже - урбанистическая украинская и беларуская культуры сами на то время были недостаточно развиты, не давали адекватного образца. Приходилось искать себе святыни в архаике.
Плод труда
«Новоятвяги» претендовали и на украинские, и на польские земли: Ровно. Луцк, Сарны, Белую Подляску, Бельск. Эти претензии, однако, не подкреплялись сколько-нибудь значительными аргументами. Украинские и польские друзья «Полісься» (например, белостокская журналистка Анна Кондратюк и луцкий филолог Виктор Давидюк) сначала просто не понимали, куда их втянули, а когда поняли, покраснели и разбежались. Деятельность группы Шелеговича фактически ограничилась Беларусью. Но и здесь характер деятельности был преимущественно филологический (хотя при этом корпус созданных «новоятвягами» текстов не превысил несколько сотен страниц, а газета «Збудінне» так и не набрала более 400 реальных, а не фиктивных, подписчиков, а в регионе через киоски продавалось экземпляров не больше, чем расходилось по подписке).
Критический момент падения Советского Союза и централизованной экономики настал, когда западнополесское автономистское движение по степени своей известности в народе еще не было к этому готово. Шелегович всегда видел перспективы возглавляемого им движения в контексте обновленного Советского Союза. Именно во время последней всесоюзной переписи в перечень национальностей и народностей были включены «пинчуки» (с которыми почти никто себя не отождествил), а «Збудінне» было изначально зарегистрировано во Всесоюзном комитете по печати.
Автономистское движение оказалось слабым и на Полесье. Число его активистов так и не превысило сотни, а симпатизирующих - нескольких тысяч.
Но и украинское движение там, разделенное на несколько конкурирующих на непринципиальной основе организаций, оказалось не более крепким, чем западнополесское автономистское. Несравненно более слабое, чем в 20-30-х и 40-50-х годах, оно сплотило преимущественно или бывших политзаключенных, или мигрантов из Большой Украины. Но ни первые своих внуков, ни вторые своих детей в движение уже привести не смогли. Украинцы издавали газету «Берестейський край» - нечто среднее между настенным боевым листком и «раёнкой», провели пару псевдофольклорных песенных фестивалей, немного пошумели в СМИ, попытались организовать преподавание украинского языка в школах - неудачно. Украинскость оказалась непривлекательной прежде всего из-за ужасающей бедности и экономической отсталости соседней Волыни, которая и формирует у брестчан образ Украины.
Фактически, оказалось, что советское государство сумело за 40 лет уничтожить украинское сознание и на Брестчине, и на Пинщине. Малоприятный факт успеха принудительной денационализации. Ятвяжский проект засвидетельствовал прежде всего кризис украинской идентичности в регионе.
Сворачивание
Завершение переходного периода в обществе, отсутствие желаемой реакции широких масс, постепенное заполнение идеологического вакуума, который стремились использовать полесские «будители» - все это заставляло последних постепенно сворачивать свою деятельность. Еще несколько лет, и их движение полностью исчезло с культурной и политической карты Беларуси.
В 1994 году Николай Шелегович присоединил «Полісьсе» к реваншистско-советскому Народному Движению Беларуси, участвовал вместе с руководителем компании «Лада-ОМС» Вагановым и одиозным журналистом Гуковским в создании Партии всебелорусского единства и согласия, ездил в Москву для подписания протокола о намерениях совместных действий с партией ПРЕС (с российской стороны бумагу подписал нынешний политэмигрант Сергей Станкевич), пытался выдвинуть свою кандидатуру в президенты страны, но набрал только 3700 подписей в свою поддержку - при необходимости 100 тысяч (вопрос, сколько из них было сделано одной и той же рукой, не выяснялся).
Через год он еще раз баллотировался в парламент, но проиграл в Пинском округе, не прошел даже во второй тур, уступив и кандидату от «партии власти», и коммунисту, и представителю БНФ. Такой же результат постиг других активистов движения в Янове и Кобрине. Старые соратники Шелеговича из рядов демократической интеллигенции чуждались «Полісься», возмущенные его гешефтами с красно-зелёными...
И вот, словно выполнив свое задание, Шелегович - поэт, Шелегович - политик, Шелегович - лингвист, Шелегович - издатель внезапно исчезают, только Шелегович - бизнесмен продолжал разъезжать по Минску то на своем сером «Мерседесе», то на зеленом «БМВ».
Сравнивая со схемой Гроха
По теории чешского историка Мирослава Гроха, классическая схема развертывания нациотворческих движений безгосударственных народов Центрально-Восточной Европы имела обычно три этапа.
Первая фаза характеризуется активностью малого крута, состоящего в основном из интеллигенции, которая не обязательно даже говорит на национальном языке. Эта небольшая группа документирует традиционную народную культуру и пытается очертить общие представления о своем народе.
Во время второй фазы безгосударственный народ возрождает свой язык, который раньше считался простонародным диалектом, все более использует его в образовании, литературе, культуре, возникает пресса на этом языке.
На третьей фазе создаются организации национального типа, возникают политические партии и происходит политическая мобилизация - последняя фаза длится вплоть до образования национального государства.
Если идти за этой схемой, то западные полешуки прошли (языковеды Климчук, Лучиц-Федорец, археолог Кухаренко, филолог Шелегович и др.) первую стадию, начали вторую (газета «Збудінне», писатель Трушко, телефестиваль «Етвызь», включение Министерством просвещения Беларуси западнополесского языка в перечень языков, на которых можно вести обучение и т.д.), но реализация этих этапов была частным делом одиночек, а не организованного круга, причем одиночек, для которых это дело часто являлось просто плохим компромиссом, легальным заменителем полностью нелегального украинофильства. «Полісьсе» так и не стало организацией в полном смысле этого слова.
Стратегии западнополесского «возрождения», импульсы к реализации которых поступали извне, не вызвали изменений в массовом сознании и психологии людей, за исключением узкого, в пару десятков человек, круга активистов, культурный «новодел» не оставил следа в сознании здешнего населения. Интерес к местному фольклору, диалектам, истории, территориальный патриотизм не нашли точек сцепления с политическим проектом.
Среди причин отсутствия обратной связи можно назвать целую жменю:
- неудачно избранный этноним «ятвяги»;
- употребление избыточного количества узкорайонных слов, свойственных исключительно южнояновским диалектам;
- излишек архаизмов и не всегда удачных неологизмов в языке, всех этих слов, непонятных даже образованному читателю;
- сложный алфавит языка («самый отдаленный брестско-пинский диалект нам ближе, чем вариант западнополесского литературного микроязыка Шелеговича», - такое характерное высказывание местной интеллигенции цитирует Ф. Климчук);
- спорный выбор протонационального центра - не университетский и промышленный Брест (правда, сильно русифицированный), а районный Пинск;
- политический оппортунизм лидера;
- слабость связи с местными политическими и экономическими элитами (отношением властей, как центральных, так и местных, было скорее игнорирование);
- отсутствие естественных границ, обособленного рынка и исторической традиции;
- недостоверность символической легитимации, тех оснований для «гордости малой родимой», благодаря которым постепенно преодолеваются связь и идентификация с «большой родиной», большой нацией, и происходит смена идентификации, которая заключается не столько в смене языка, сколько в смене культурных кодов, системы национальных символов и мифов.
«Ятвяжский» миф «а priori» лишен их: не было в прошлом могучего ятвяжского государства, не было национальных героев или пророков.
Подозрения
Поэтому некоторые считают, что «ятвяжский» проект с самого начала был направлен не на широкие массы - через различные средства коммуникации от церковных проповедей до электронных медиа, ибо только так возможно заложить фундамент нации - а на узкую, восприимчивую к сепаратистскому дискурсу и предварительно подготовленную культурно-краеведческим движением группу интеллигенции. И имел целью этот проект, считают они, не подготовить участников движения к широкой просветительской, а в перспективе и политической работе, а наоборот, отвернуть их от присоединения к какому-либо движению национальной эмансипации, направив на заведомо тупиковую колею.
Действительно, движение «новоятвягов» можно рассматривать как попытку реализации нациотворческого проекта, а можно - как масштабную политическую интригу или умелую провокацию КГБ против беларуского и украинского национально-освободительных движений. Дескать, как в Молдове создали Приднестровье, так здесь хотели создать Ятвязь.
Остается без исчерпывающего ответа вопрос о том, что более всего двигало недавним преподавателем беларуского языка и литературы в Минской школе КГБ и сотрудником насквозь гэбистской газеты «Голас Радзімы» Шелеговичем: желание заложить фундамент нового национального тождества или, наоборот, задание уничтожить предпосылки к этому, дискредитировав движение в зародыше.
Как только Шелегович отмахнулся от своих, как он теперь говорит, «юношеских заблуждений», и его «ятвяги» исчезли, «аки обры».
Крах «ятвяжского проекта» засвидетельствовал еще раз, что развитие национализма является в первую очередь политическим, а не культурным вопросом. Нациотворческий проект оказывается успешным тогда, когда он опирается на историческую традицию и совпадает с удачной политической конъюнктурой. Только тогда «сообщество» оказывается способным «вообразить себя» сообществом и реализовать свое единство.
А в западнополесском возрождении 80-90-х все теперь кажется сном постмодерниста: единственной книгой, что вышла на «западнополесском языке», была книга но шахматной композиции замечательного кобринского тренера Степана Давидюка, а единственной грамматикой западпополесского языка, так и не вышедшей печатным изданием, была грамматика, составленная в качестве дипломной работы студентом филфака Николаем Шелеговичем. «Кубыла ысториji» (пусть Юзё Дынысюк простит мне заимствование названия его стихотворения) понесла этот сон в вечность.