Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
Перевод выполнен по изданию: Miroslav Hroch. An Orientation in Typology // Miroslav Hroch. In the National Interest: Demands and Goals of European National Movements of the Nineteenth Century. A Comparative Perspective. Translated into English by Robin Cassling. Prague: Charles University, Faculty of Philosophy, 1996. Pp. 43-63.
© Профессор Мирослав Хрох. Перевод М. Могильнер.
В этой главе мы обратимся к типологическим характеристикам, вытекающим из объективной ситуации, в которой возникает национальное движение, и которые задают общую структуру для отдельных компонентов национальной программы. Если предположить, что национальное движение возникает не в вакууме, что оно не просто следствие "ветров перемен" или личных амбиций интеллектуалов, становится очевидной необходимость учета обстоятельств и факторов, приводящих к созданию объективных политических и социальных предпосылок для инициирования и развития национального движения.
Прежде всего, существенны различия в государственной структуре и социально-политических условиях, в которых разворачивается та или иная фаза национального движения. Очень многое завит, также, от того, кто играет решающую роль в формулировке и пропаганде национальных программ. Эти темы и определили логику данной главы.
1. Полиэтническая империя как политическая среда национальных движений
Возникновение и эволюция отдельных полиэтнических империй происходили неодинаково и потому заслуживают систематического сравнения. Для нас будет достаточно ограничиться несколькими базовыми факторами и сконцентрироваться, в основном, на двух империях - Габсбургской и Оттоманской. Для сравнения мы также обратимся к эволюции России и Великобритании. Факторы, положенные в основу сравнения, могут быть разделены на две группы:
a) объективные обстоятельства, такие как возникновение полиэтнической империи, система управления, религиозная ситуация и положение недоминирующих [1] этнических групп,
b) особые обстоятельства, влияющие на курс развития национального движения, проистекающие из культурной, политической и социальной ситуации в той или другой полиэтнической империи, из ее международного положения.
1. Среди объективных обстоятельств в первую очередь заслуживает внимания вопрос генезиса: как возникла так или иная полиэтническая империя, т.е. при каких обстоятельствах члены этнических групп были в нее инкорпорированы? Со времен позднего средневековья Габсбургская монархия расширялась за счет успешной династической политики, которая не могла осуществляться без взаимных компромиссов, дополнявшихся, при необходимости, военной силой. Результатом этой политики стало то, что правление Габсбургов утвердилось на своих территориях на основе соглашений и конституционных документов. Земли, инкорпорированные Габсбургами, сохраняли некоторые остаточные элементы автономных институтов и юридических норм. Нарастание абсолютистских тенденций привело к ограничению влияния некоторых из этих институтов и норм в пользу центральных государственных органов, но исторические территориальные единицы при этом сохранялись.
Таким образом, еще до возникновения национального движения создалась почва для противостояния между провинциальным и общегосударственным самосознанием. В венгерских землях, Богемии, Моравии и Хорватии оно приняло форму "земельного" патриотизма. На местах апеллировали к прежним правам и соглашениям, обвиняя двор Габсбургов в нарушении и злоупотреблении ими. Возникшее позднее национальное движение переняло этот метод борьбы, основанный на интерпретации исторических и естественных прав. Единственным примером использования национальным движением агрессивных методов была Революция 1848 года. Однако необходимо помнить, что эта революция не являлась борьбой за национальные права, она началась как борьба за права гражданские. В дальнейшем постоянной формой отношений с правящими элитами стали переговоры, и в рамках этой формы, опиравшейся на более или менее видимые массовые демонстрации, были возможны компромиссы.
Оттоманская империя развивалась совершенно по-иному. Своим ростом она обязана агрессивным завоеваниям, и новые правители продолжали демонстрировать собственное военное превосходство даже после того, как та или иная территория была аннексирована. Оттоманская империя разрушила прежние государственные институты и территориальные единицы на завоеванных землях, а в Сербии и Болгарии была уничтожена и прежняя знать (хотя часть греческой элиты Византии умудрилась найти для себя нишу на службе Оттоманской империи). Покоренное христианское население имело право на ограниченное участие в местном управлении, но доступ к государственной власти получали лишь те, кто принимал ислам. Для достижения своих целей представители недоминирующей этнической группы не могли апеллировать к некогда имевшим силу правам и привилегиям. Для них оставалась лишь роль просителя, зависящего от капризов правящей элиты Оттоманской империи. Совершенно логично, что при таких обстоятельствах они считали справедливым и необходимым обращение к оружию как к средству обеспечения их коллективных требований.
Положение недоминирующих этнических групп под гегемонией России сложно охарактеризовать однозначно. Большую часть своих западных территорий Россия получила путем завоеваний, за которыми обычно следовало соглашение. Именно так произошло при Петре I с завоеванием балтийских государств: они всегда сохраняли автономное управление. Так же поступил Александр I, оккупировавший Финляндию и в конце концов даровавший ей автономный статус. Даже захваченная часть Польши получила автономный статус после Венского конгресса. "Левый берег" Украины был аннексирован по договору, но постепенно превратился в интегрированную часть России, подобно территориям, присоединенным Россией в результате первого раздела Польши. Русский царизм признавал некоторую автономию за лютеранскими регионами, но сурово подавлял любые проявления открытой оппозиции. Относительного успеха достигали те, кто отдавал предпочтение длительным переговорам и в то же время оставался на положении просителя. И в Оттоманской империи, и в России многое зависело от воли влиятельных чиновников.
Средства, которыми пользовалась Англия для захвата Уэльса и Ирландии, а также при подавлении восстаний в Шотландии, были не более мирными, чем методы русских царей, с помощью которых они расширяли свою империю. Сходство наблюдается и в том, как эта экспансия легализовалась постфактум через заключение договоров. Безусловное отличие состояло в возможности участия правящих элит присоединенных земель (кроме ирландских католиков) в политической власти. В этом случае принятие английского языка воспринималось правящим слоем как техническое препятствие, которое устранялось без каких бы то ни было серьезных трений. Безусловно, положение католического населения Ирландии напоминало ситуацию с христианами в Оттоманской империи. Это также объясняет различие в формах и целях отдельных национальных движений в землях Британской империи. Можно обнаружить определенные аналогии и между жестокой борьбой, ведущейся ирландским национальным движением, и формами борьбы, характерными для Балкан.
2. В этом пункте мы подходим к вопросу о роли религии. Победоносные оттоманские завоеватели демонстрировали собственное превосходство, в частности, вознося Ислам над Христианством. Они не стремились к религиозной гомогенизации (хотя приветствовали новообращенных). Скорее они хотели сохранить религиозные барьеры, превратив их также в социальные и политические. За этим решением стояла не только политическая рациональность, но и заинтересованность в таком исключительном источнике доходов как налоги, которыми обкладывали бесправное христианское население. Однако подобная сегрегационная политика вынуждала подчиненное население поддерживать некоторую форму ограниченной автономии - систему миллетов. Турки признавали духовенство в качестве единственного представителя христианского населения: вся система управления была организована по принципу религиозных общин. Разумеется, православная церковь на Балканах находилась под контролем греческого духовенства, и временной автономией располагала только Сербская Церковь, которой, вдобавок, разрешалось использование церковнославянского в качестве литургического языка.
Поначалу, благодаря успеху Реформации, религиозная ситуация на землях Габсбургской империи не была унифицированной,, но постепенно католическая церковь, располагавшая значительной поддержкой государственной власти, получила практически полный контроль над религиозной сферой. В то же время церковная организация учитывала традиционные политические структуры, благодаря чему последние могли лояльно относиться к проявлениям местного патриотизма, а иногда и поддерживать его напрямую. Поэтому, когда началось национальное движение, серьезных различий в вероисповедании правящей элиты и недоминирующих этнических групп не существовало, и религиозные различия играли лишь незначительную роль в национальных движениях (лютеране-словаки, венгерские кальвинисты).
Хотя в России государственной церковью являлась православная, это не исключало возможность толерантного отношения к тем иноверцам, которые в отдельных случаях занимали высокие посты на государственной службе. Лютеранская церковь была полностью легализована на территориях, где проживали Балтийские народы, в Королевстве Польском (с 1815 г.) и в Финляндии (с 1809 г.). Однако позиции католической церкви на бывшей польской территории существенно ослабли в результате неудачных антироссийских восстаний. Совершенно другую роль играло вероисповедание на территории Украины: православие здесь считалось частью русской национальной идентичности, и церковь безоговорочно отвергала любые попытки развивать украинское самосознание. Поэтому и униатская (греко-католическая) церковь была запрещена, а именно с ней ассоциировало себя украинское национальное движение в восточной Галиции, находившейся под властью Австрии.
Хотя англиканская церковь являлась государственной, соседствующие земли сохраняли религиозную автономию: пресвитерианство доминировало в Шотландии, а в Уэльсе среди кельтского этноса сильные позиции удерживали нонконформисты. Это последнее обстоятельство сыграло важную роль в формировании уэльского самосознания. В Ирландии католическая церковь сохранилась несмотря на то, что, в отличие от церквей протестантских, она считалась антигосударственной вплоть до конца девятнадцатого века и на этом основании была лишена прав. Именно поэтому католицизм смог стать интегрирующей силой в национальном движении.
3. Как отдельные национальные движения создавали образ национального врага? В случае Оттоманской империи ответ прост: все возникавшие национальные движения могли с легкостью описать своего врага как среднестатистического "турка", политического притеснителя, экономического эксплуататора, и религиозного противника. Разница между "нами" и "ими" была абсолютно очевидной даже в тех случаях, когда понятие "турок" оказывалось неточным: правящей элитой в империи были оттоманцы, а не этнические турки. Они определяли себя с точки зрения религии и традиций, а не в терминах современной национальной идентификации. Эта ситуация изменилась только в ходе революции младотурков.
В случае других полиэтнических империй ситуация была более сложной. У представителей недоминирующих этнических групп империи Габсбургов не было столь однозначно идентифицируемого "национального врага". Их землевладельцы часто находились на службе у Габсбургов, принадлежа при этом к провинциальной земельной аристократии. На протяжении длительного времени венский двор успешно пытался сохранять наднациональную нейтральную форму. Только когда австрийские либералы, а после 1848 года - и постепенно растущее большинство немецкоговорящего населения Австрии, стали идентифицировать себя с германской нацией, имидж национального врага обрел четкие формы в глазах чешского и словенского национальных движений. Австрийская бюрократия, представлявшая династическое государство, превратилась в представительницу иностранной (даже в государственном смысле) германской нации. Вероятно, образ национального врага претерпел ту же трансформацию в сербском, словацком и хорватском национальных движениях после того, как венгерская знать приняла мадьярскую национальную самоидентификацию.
Подобным образом правящая государственная нация в царской России начала формироваться как нация только в девятнадцатом веке. Отчасти поэтому правящие элиты определяли себя не в этнических, а в социальных и религиозных категориях. В глазах предводителей национальных движений образ национального врага определялся в зависимости от доминировавшего в тот или иной момент негативного опыта. На Балтике вначале этот образ описывался в социальных категориях, в Финляндии - скорее в политических нежели в этнических, в Польше - в политических и в этнических, а в Литве актуальными оказались этнический и религиозный критерии. Ситуация в Великобритании была более дифференцированной. Значительная часть, если не большинство представителей элиты из недоминирующих этнических групп приняла британскую идентификацию, и понятие "врага" сохраняло ясность только в рамках ирландского национального движения, большинство лидеров которого отвергали британскую и английскую идентификации как идентификации социального и религиозного врага. Но в этом определении врага отсутствовала этническая составляющая.
4. Принципиальное значение имели экономические и социальные условия. С одной стороны, Великобритания являлась колыбелью индустриальной революции, и даже до начала индустриализации она была страной с чрезвычайно развитой внутренней и внешней торговлей. Однако если взглянуть на процесс индустриализации с позиции территорий, заселенных недоминирующими этническими группами, выяснится, что этот процесс затронул, главным образом, английские земли, в то время как в Уэльсе и Шотландии индустриализация разворачивалась только на юге, а в Ирландии - только в пределах Белфаста. Не случайно именно на этих территориях национальное движение практически не располагало поддержкой, и однозначное экономическое превосходство Англии должно учитываться при анализе национальных движений.
В Оттоманской империи создалась иная ситуация. До конца девятнадцатого века на ее землях не начиналась индустриализация. Вдобавок империя оставалась разделенной на небольшие экономические и географические образования и общины. Безусловно, существовало два больших порта и промышленных центра - Константинополь и Салоники, а также слой богатых предпринимателей - мусульман и христиан, которые богатели от расширяющейся с середины восемнадцатого века международной торговли. Среди них выделялись греческие предприниматели. Эта группа была способна сыграть роль руководящей "элиты" возникавших национальных движений. Конечно, к ним присоединялись и другие слои населения: православное духовенство - в случае с греками, руководители местных кланов - в случае с сербами, а через полвека - и интеллигенция (в Болгарии).
Несмотря на то, что царская Россия была одним из наиболее отсталых регионов Европы, необходимо учитывать различия, существовавшие на территориях, заселенных разными этническими группами. В то время как в Финляндии и на землях Балтики - в наиболее развитых регионах России - вскоре после начала фазы B [2] национального движения развернулась индустриализация, земли Украины, Литвы и Белоруссии оставались аграрными, слабо включенными в рыночные отношения.
В этой оппозиции "восток-запад" Габсбургская империя занимала срединную позицию. В некоторых ее районах индустриализация началась хотя и позже, чем в Англии, зато раньше, чем в России. Также существовало значительное неравенство в уровне развития отдельных частей монархии. В то время как чешские и моравские земли, Вена и Верхняя Австрия индустриализировались на полвека позже Англии, в венгерских землях (за исключением Будапешта), в Галиции и Хорватии не была достигнута даже пред-индустриальная стадия развития. Тем не менее, экономическая экспансия западной части государства стимулировала налаживание рыночных связей в аграрном секторе и в восточных регионах. С самого начала этого процесса стали очевидны параллели с ситуацией в Великобритании, где буржуазия, представлявшая правящую государственную нацию, являлась основной двигающей силой индустриализации и расширения рынка. Только в ходе стадии C чешское, и постепенно - словенское национальные движения выделили собственный класс предпринимателей. И наоборот, национальное движение в венгерских землях развивалось внутри аграрного общества, при более-менее развитых мелкой торговле и производстве.
5. Различия в уровне культуры и образованности проявлялись по-иному. В Оттоманской империи возможности для получения высшего образования были ограничены, и в период возникновения национального движения высокий уровень неграмотности был напрямую связан с незначительным масштабом литературной деятельности. Социальная коммуникация осуществлялась в церкви и на уровне личных контактов. Только в случае с греческим национальным движением имеются свидетельства в пользу более выраженного светского компонента. В период, когда возникало национальное движение, журналы и газеты практически не существовали.
Англия, самая развитая экономически, не являлась наиболее продвинутой с точки зрения образовательного уровня и грамотности. Самый передовой в этой области регион находился в западной части Габсбургской монархии (и позднее также в Цислейтании). [3] Образовательная политика и реформы правительства Марии Терезии привели к тому, что когда чешское и словенское национальные движения проходили стадию B, большинство представителей этих оформлявшихся наций были грамотными, и процесс распространения грамотности среди населения завершился на стадии C. В итоге пресса и литература сыграли огромную роль не только в этих национальных движениях, но и в национальных движениях в венгерских землях. Литература быстро преодолела зависимость от доминировавшей немецкой культуры и приобрела собственную национальную форму.
Даже с точки зрения образованности населения ситуация в России не была однозначной. С одной стороны, документально подтверждается, что в начале двадцатого века большинство представителей украинской и белорусской этнических групп были неграмотны. С другой стороны, в ходе фазы B в Финляндии и в Балтийском регионе навыки чтения и письма были на высоком уровне. Это не вело автоматически к распространению финской, эстонской и литовской национальных культур: хотя в этих регионах национальная культура не попала под доминирующее влияние русской, она находилась под влиянием шведской, немецкой или польской культур.
В Великобритании наиболее значительное воздействие на национальное движение оказала существенная диспропорция между уровнем, объемом и социальной укорененностью английской национальной культуры с одной стороны, и народной образованностью - с другой. Простое преобладание английской культуры поглотило культурную работу даже англизированных недоминирующих этнических групп. В результате не-английская кельтская культурная работа не смогла привести к формированию общенациональных культур Уэльса или Ирландии.
2. Типология национальных движений как часть процесса модернизации
Если считать, что процесс формирования современной нации и следовательно - национального движения есть часть модернизаторского процесса трансформации всего общества, встает вопрос: на каких стадиях этой трансформации возникают отдельные фазы национального движения? Иными словами, национальное движение может начинаться в условиях абсолютистского феодального общества или параллельно с формирующимся гражданским и индустриальным обществом. Однако такая постановка вопроса слишком примитивна и нуждается в большей дифференциации. Необходимо различать обстоятельства, при которых распространялась национальная агитация - переход к фазе B, и обстоятельства, при которых началось собственно массовое национальное движение - переход к фазе C. Также среди множества факторов, составляющих понятие "модернизация", необходимо выделять политическую трансформацию, т.е. основание конституционной системы и принятие гражданских свобод, и экономическую трансформацию, т.е. индустриальный рост.
Некоторые национальные движения перешли в фазу B в период вырождения феодального абсолютизма и достигли массовости приблизительно в период конституционных изменений или даже уже после формирования начальных основ гражданского общества. Однако не стоит придавать излишнего значения тому, произошла ли эта перемена в результате политической революции или в ходе реформ. Такой тип, названный мною "интегрированный", воплотился в чешском, норвежском, венгерском, финском и эстонском национальных движениях. Также необходимо определить уровень индустриализации на определенных стадиях национального движения. В чешском варианте индустриализация началась приблизительно тогда, когда национальное движение переходило в фазу C (хотя речь идет, главным образом, о немецкоязычных регионах). В остальных случаях индустриализация развернулась уже в ходе массового национального движения. Какое отношение все это имело к национальной программе?
Национальные движения, проходившие стадию самоопределения в условиях старого режима, ориентировали свои программы против существовавших политических условий и того, что оставалось от феодального абсолютизма. И не важно, как много непосредственных создателей национальных программ отдавали себе в этом отчет. Важнее, что они восприняли принципы равенства и демократии как естественную часть тех целей, к достижению которых стремились, и эта точка зрения воплотилась в стереотипах, возникших в ходе фазы C национального движения. Этот процесс зависел и от других обстоятельств, в особенности от социального состава лидеров национального движения и от того, до какой степени описанная выше тенденция трансформировалась в сознательный демократизм или антиаристократизм, как это произошло в случаях Чехии, Эстонии и Норвегии.
Данная типологическая характеристика помогает разобраться в отношениях рабочего класса к национальному движению. Можно предположить, что в тех странах, где современный пролетариат возник после вступления национального движения в массовую фазу, большинство рабочих восприняли национальную идентификацию еще до того, как "классы в себе" превратились в "классы для себя." Другими словами, организованное рабочее движение не могло игнорировать тот факт, что рабочие воспринимали себя как представителей определенной нации. Для рабочего движения, рожденного в обстоятельствах массового национального движения, путь к последовательному интернационализму оказался более сложным. Интернационализм имел больше шансов, если пролетарий сформировался до того, как национальная агитация успешно утвердила себя. Тогда значительная часть пролетариата на ранней стадии развития практически не имела своей "страны." Безусловно, это также зависело от того, насколько сильно было этническое самосознание рабочих.
С точки зрения отношения к общему процессу модернизации мы можем выделить еще один тип национального движения. Фаза B у этого типа начиналась в условиях старого режима, но в силу определенных причин успешный переход к массовому движению задержался или был отложен, в фазу С это движение перешлопри наличии конституционной системы и, вполне возможно, когда индустриализация уже началась на территории не-доминирующих этнических групп. Этот "задержавшийся" тип национального движения не имеет универсального объяснения для всех случаев. Словацкое национальное движение относится к этому типу, поскольку оно оказалось отброшенным волной мадьяризации 1870-х годов. Литовское национальное движение также вынуждено было бороться с преследованием, но ситуация осложнилась тем, что наступление фазы B серьезно задержалось из-за нечеткой дифференциации между литовской и польской национальными идентификациями. Хорватское и словенское национальные движения страдали от той же проблемы идентификации, поскольку их лидеры в начале национальной агитации заигрывали с идеей иллиризма. Безусловно, влияла и экономическая отсталость аграрного общества. Латвийское национальное движение также должно быть отнесено к данному типу. Критериями в данном случае являются экономическая отсталость, особенно характерная для курляндских и латгальских деревень, и тот факт, что индустриализация Риги началась, когда национальное движение все еще находилось на стадии национальной агитации.
Учитывая, что лидеры "задержавшихся" национальных движений вынуждены были завоевывать поддержку своей этнической группы уже в условиях гражданского общества, они акцентировали национальные интересы и национальную общность. Таким образом, гипотетически мы можем предположить, что в их национальной программе гражданские требования временно или долгосрочно вытеснялись требованиями национальными. Если интернационализм имел чрезвычайное влияние среди латвийских рабочих, то произошло это потому, что их классовое сознание сформировалось раньше, чем они были интегрированы в национальное движение.
Третий тип национального движения наблюдается в тех случаях, когда национальная агитация быстро находит поддержку среди народа, по крайней мере, на части территории. Фаза B достигает успеха до утверждения принципов конституционной системы и гражданских свобод. Тогда борьба за национальное освобождение содержит импульс к изменению политической системы, или, в отдельных случаях, к гражданской революции. Типичным для этого типа национального строительства является то, что политический успех обеспечивается вооруженной борьбой - восстанием. Только после первых успехов на поприще борьбы за национальное освобождение лидеры греческого, сербского, болгарского и македонского национальных движений перешли к требованиям введения принципов гражданского общества и современной политической культуры. Во главе их вооруженной борьбы, проявлявшейся в сопротивлении агрессивному оттоманскому правлению, бюрократическому аппарату, стояла борьба с самой этой властью. Их стремление к свободе содержало элементы крестьянских войн против феодального угнетения и медленно трансформировалось в борьбу за современную национальную идентификацию. Несколько преувеличивая, можно сказать, что национальная идеология в данном случае была дополнительным "импортом" из Европы. Вполне логично, что такая национальная борьба не ограничивалась промежуточными целями и требовала полноценного воплощения национального существования в форме независимого государства.
Этот "повстанческий", или Балканский, тип национального движения имеет определенные специфические черты. Прежде всего, для него характерен слабый уровень теоретического обоснования борьбы за национальное самосознание, другими словами - не вполне эффективная фаза A. Изучение истории, кодификация языка, определение специфики национальной идентичности и ее дефиниция по отношению к другим - вся эта академическая деятельность началась довольно поздно. Обычно она распространялась с началом национальной агитации, или даже в период массового национального движения. При подобных обстоятельствах часто возникало академическое оправдание национальных интересов - служение национальной идеологии. Если независимое исследование давало информацию, противоречившую национальной идеологии, она с трудом проникала в специально сконструированную систему национальной коммуникации и обычно имела очень ограниченное влияние на национальную жизнь и национальные требования. Создание национальной литературы и культуры проходило в условиях массового национального движения и поэтому заранее воспринималось как произведенное на заказ, как политическое орудие.
Вне зависимости от того, насколько болезненным был путь вооруженной борьбы, он рано или поздно приводил национальное движение к успеху. Представление о том, что необходимо сражаться за справедливые национальные интересы, и если надо - делать это с оружием в руках, надолго вошло в коллективную память членов формирующейся нации. Именно таким путем в репертуаре национальных стереотипов утвердилось убеждение, что борьба за национальные интересы есть по определению борьба за уничтожение системы угнетения и таким образом - борьба за прогресс.
Четвертый, и последний тип национального движения проявился при совершенно иных обстоятельствах. Национальная агитация началась в условиях гражданского общества, когда либеральные конституционные привычки вошли в практику. Обычно это период уже начавшейся индустриализации. Именно так развивалось национальное движение в Великобритании, а также фламандское, бретонское, каталонское, баскское и галицийское национальные движения. Эти движения возникли в рамках западных полиэтнических государств-наций. Во всех вышеперечисленных случаях пионеры национальных движений испытывали трудности не только при распространении новой идентификации, но даже при ее определении: они не могли достичь единодушия в вопросе о какой, собственно, идентификации идет речь - национальной, региональной или даже "земельной." Предводители движений были, как правило, разобщены и не могли завоевать доверие масс (особенно доверие рабочих, которые к тому времени уже давно были организованы политически). Поэтому переход к фазе C существенно задержался, если вообще произошел. В этой связи вполне возможно охарактеризовать эти движения как принадлежащие к "фрагментированному" типу. Основной проблемой движений этого типа являлся поиск какой бы то ни было ниши в игре политических сил, которые уже были поляризированы, а значит, и конфликты идей и интересов уже были сформулированы в институциализированной политической форме существующих партий и течений. В то же время, для движений этого типа вопрос о том, какие цели первыми выдвинуло национальное движение - языковые и культурные (Уэльс, Каталония, Фламандия) или политические (Шотландия) - не имел принципиального значения.
3. Периодизация в соответствии с социальной базой движения
Социальная структура национальных движений не является предметом нашего рассмотрения, но учитывая, что она должна приниматься во внимание как один из факторов при интерпретации национальных программ, имеет смысл представить основную схему для разграничения индивидуальных типов национальных движений согласно их социальной опоре. Свои рассуждения я основываю преимущественно на собственном исследовании и на результатах работы, которую это исследование стимулировало.
Ракурс рассмотрения поставленной проблемы вполне естественно задается вопросом о социальной структуре недоминирующих этнических групп в период зарождения национального движения. Только ответив на этот вопрос, мы можем охарактеризовать и проинтерпретировать социальную структуру патриотических групп фазы B, а также социальную структуру предшественников национального движения и даже - территориальное распределение национальной активности. Даже если социальная структура меняется в ходе национального движения, для определения типологии совершенно необходимо изучить ситуацию в фазе B - решающем периоде для социальной природы национального движения.
Первый тезис нашей типологии гласит, что невозможно установить универсальные черты социальной структуры национального движения. Мы должны использовать два простых, но очень важных с точки зрения их влиятельности утверждения, характеризующие структуру патриотических групп фазы B:
1. Во всех национальных движениях значительная роль в агитации и организации принадлежала представителям интеллигенции, т.е. индивидуумам, имевшим более высокий для данного времени и данной этнической группы уровень образования и зарабатывавшим на жизнь, главным образом, интеллектуальной деятельностью;
2. Если мы обратимся к представительству определенных профессий и групп, то обнаружим, что наиболее активно в национальном движении участвовали представители тех профессий и социальных групп, где для выходцев из недоминирующей этнической группы существовала возможность стабильного продвижения без необходимости ассимиляции. Иными словами, среди первопроходцев национального движения мы обнаруживаем представителей тех профессий, которые в данное время в данном месте находились прямо у верхней границы шкалы возможного социального продвижения для членов недоминирующей этнической группы.
Диапазон профессий, обнаруженных среди лидеров национальных движений, простирается от высших государственных чиновников и землевладельцев до бедных деревенских учителей и фермеров. Единственные группы, не представленные среди патриотов в фазе B - это крестьяне и рабочие. Однако если обратиться к анализу отдельных конкретных движений, картина существенно скорректируется.
Некоторые национальные движения были явно движениями интеллигенции и высших слоев общества: адвокатов, докторов, артистов, высших чиновников и инвесторов, которые участвовали в национальной агитации. Именно так обстояло дело во фламандском, каталонском, и вероятнее всего - в шотландском национальных движениях. В норвежском национальном движении выделялись торговцы, в то время как в Греции решающую роль играли богатые фанариоты, высшие чиновники, торговцы и землевладельцы. Этот же тип социальной структуры был присущ мадьярскому и польскому национальным движениям, где большинство руководителей вышли из рядов знати. Правда, только меньшая их часть являлась землевладельцами, большинство зарабатывали на жизнь как представители свободных профессий или чиновничества. Во всех вышеназванных случаях речь идет о национальном движении таких недоминирующих групп, у которых к началу фазы B имелась полная, или практически полная социальная структура, т.е. эта структура соответствовала данному уровню экономического развития.
Однако были и такие национальные движения, чья элита состояла, главным образом, из представителей низшей интеллигенции: учителей, общественных служащих и фермеров, в то время как высшие слои интеллигенции были изначально представлены небольшим числом учителей средних школ, государственных чиновников и некоторыми лицами свободных профессий. К такому типу относились эстонское, македонское и белорусское национальные движения. В случае с литовским, словенским и галицийско-украинским национальными движениями следует добавить участие рядового духовенства, а в Латвии все возрастающую роль играл городской средний класс.
Наряду с этими двумя группами имелся и третий тип национальных движений, в которых активное участие принимали не только низшие, но и средние слои интеллигенции - духовенство, чиновники, представители свободных профессий, учителя средних школ. Хотя эти группы были связаны преимущественно с городской средой, сельская среда имела огромное, порой определяющее значение для национальных движений данного типа. К нему относились чешское, финское, словенское и возможно также хорватское и болгарское национальные движения.
Если взглянуть на социальную среду, с которой была связана интеллигенция конкретных национальных движений, т.е. на тип семей, из которых эти патриоты вышли, то получившаяся картина лишь частично скорректирует очерченную выше типологию.
1. Насколько мы можем судить о социальном происхождении патриотов, патриоты национальных движений, включенных нами в первую группу в соответствии с их социальной структурой, были связаны с городской знатью. Вопрос лишь в том, были ли они ближе к группе, ассоциировавшейся со старым режимом, или к предпринимателям, как в норвежском случае. Каталонское движение, начинавшееся как движение старых элит, со временем вобрало в себя предпринимателей из числа буржуазии. Напротив, мадьярское национальное движение наряду с городским компонентом включало также мощный деревенский компонент в лице дворянства.
2. Национальные движения второй группы однозначно ассоциировались с сельской средой. Именно из этой среды вышло большинство патриотов, и с этой средой они сохраняли семейные связи. Постепенный рост значения городов, происходивший в Словении и на Западной Украине, практически не сказался на фундаментальном союзе национальных движений с сельской средой и крестьянством.
3. Среди национальных движений третьей группы наблюдаются существенные различия. В то время как чешское и финское национальные движения когда-то были прочно связаны с городской средой (хотя деревня тоже играла важную роль), словенское, хорватское, а также болгарское национальные движения уходили корнями в сельскую среду, и в ходе фазы B эта связь только укреплялась.
Эти различия проверяются и в основном подтверждаются данными, которыми мы располагаем на предмет зависимости национальных движений от территориальной структуры. В то время как для национальных движений второй группы деревня являлась не только родиной патриотов, но и тем местом, где проходила большая часть патриотической деятельности, движения, отнесенные ко второй группе, сосредотачивали свою деятельность в больших городах, таких как Барселона, Антверпен, Гент, Левен и Христиания. В национальных движениях третьей группы важная роль всегда отводилась метрополисам, особенно если там же находились университеты (Прага, Хельсинки). Наивысшей активностью среди небольших провинциальных городов отличались наиболее активно функционировавшие рыночные центры. Важность этой типологической характеристики для интерпретации национальных программ становится очевидной, когда речь заходит о конкретных требованиях. В данном же случае мы ограничимся сравнением трех типологий, рассмотренных в этой главе.
Совершенно очевидно, что большинство национальных движений на территории Российской Империи (кроме финского и польского) в социальном смысле были связаны с деревней и с крестьянством, в то время как в национальных движениях на землях Габсбургской монархии города играли более значимую роль. Как правило, "интегрированный" тип национальных движений не включал тех, чьей социальной опорой являлась деревня. Но обратное утверждение было бы неверным. "Интегрированный" тип включал как национальные движения со значительным участием знати и высших социальных слоев (норвежское, мадьярское), так и движения, чья социальная структура позволила нам отнести их к третьей группе (чешское, финское). Национальные движения с опорой на деревню представляли, как правило, "задержавшийся" тип. Наоборот, национальные движения, собранные в "фрагментированный" западноевропейский тип, характеризуются схожестью социального происхождения и связей своих первопроходцев и схожестью политических условий в государствах, на чьей территории они действовали. Наконец, не случаен и тот факт, что "повстанческий" тип национального движения возник на территории Оттоманской империи.