Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
Прежде чем предложить вниманию российского читателя нашу «Историю Польши», хотелось бы прояснить обстоятельства ее возникновения и раскрыть важнейшие особенности нашего подхода. Чем дальше географически находятся читатели, тем сильнее желание авторов объяснить мотивы написания истории собственной страны. И тем более важной для них становится специфика возложенной на себя задачи. В 1984 г. мы взялись за написание «Истории Польши» для поляков, живущих за границей (по существу, для второго или третьего их поколения), уже не знающих родины своих отцов и дедов. Двухвековая польская эмиграция всегда ощущала себя частью нации; для новых поколений их новая родина стала со временем ближе. Мы стремились представить им отечественную историю просто и интересно, а также независимо от какой бы то ни было цензуры. Книга, предназначенная для читателей, незнакомых с историей Польши даже по школьным учебникам и ощущающих свою причастность к ней главным образом благодаря семейным преданиям, призвана не только осветить основные факты, но и встроить их в европейскую перспективу, вызвав определенные эмоциональные ассоциации. Это обстоятельство отличает наше исследование от множества других современных обобщающих трудов и учебных пособий. Оно дает основания предположить, что даная книга также может отвечать потребностям русских читателей.
«История Польши» была издана в 1986 г. издательством «Спотканя»[ «Встречи» (польск.).], выступившим инициатором ее написания. Книга сразу же вызвала широкий отклик в Польше, и в 1987-1988 гг. появилось три ее издания, выпущенные в подпольных издательствах. Причиной такого успеха, возможно, был факт опубликования книги под настоящими именами авторов и вне сферы действия цензуры. Мы, однако, полагаем, что нам удалось точно определить общественную потребность. В 1990-1991 гг. «История Польши» была переиздана еще несколько раз, уже в качестве литературы, рекомендованной для чтения в школе. Тогда она была дополнена главой, посвященной 80-м годам прошлого века.
С того времени изменилось практически все. Когда мы писали «Историю Польши», существование Польской Народной Республики (ПНР) как страны - члена Организации Варшавского договора, а также прочность ялтинского порядка и системы реального социализма казались чем-то само собой разумеющимся. Мы писали свою книгу вопреки всему этому и без всякой надежды на скорое осуществление мечты о полном суверенитете. После 1989 г., описывая десятилетие военного положения и перелом, происшедший после круглого стола, мы все еще не были вполне уверены в том, какова будет дальнейшая судьба Польши. Сегодня мы как историки можем смотреть на XX столетие с некоторого расстояния. Правда, историю Третьей Речи Посполитой мы описываем с более близкой перспективы, чему способствует наше собственное участие в построении суверенного государства, но при этом не пытаемся давать каких-либо прогнозов на будущее. Польша сегодня является членом НАТО и Европейского союза, поляки заняты своими насущными заботами, эпоха борьбы за независимость государства и самобытность народа кажется ушедшей в прошлое. Поэтому вся история последней четверти века была нами написана заново. Ведь изменилась не только Польша, другим стал окружающий мир. Но сразу оговоримся, что наши взгляды на историю не изменились. В историографии последних лет появилось много новых подходов, выявлено множество прежде неизвестных фактов. Однако наше видение истории государства и народа выдержало испытание временем.
Рассказать об истории и государства, и народа - это главное, из чего мы исходили, приступая к написанию книги. Мы считаем, что именно эти два аспекта могут быть наиболее интересны для российских читателей. На протяжении столетий именно в этих аспектах судьба Польши сильнее всего была переплетена с судьбой России. Невозможно обойти ни одного важного эпизода истории этих отношений. Когда мы писали для польского читателя, не имевшего отношения к повседневной жизни ПНР, мы не ощущали никакого противодействия, описывая польско-российские отношения. На нас не оказывалось никакого нажима с целью заставить что-то особо подчеркнуть, а что-то смягчить. В результате, как нам представляется, мы смогли освободиться от антирусского комплекса, который всегда тяготел над авторами при написании истории Польши. Эти чрезвычайно сложные и исполненные драматизма отношения не стали стержнем книги. Перечитывая ее спустя годы и думая о наших новых читателях, мы не испытывали опасений: старались правдиво изложить историю, а не вступать с кем-либо в полемику.
Это не исключает того факта, что наши представления об истории Польши, а также о роли в ней России и СССР могут в ряде случаев отличаться от взглядов наших читателей. Нас не пугают эти разночтения, поскольку мы уверены в необходимости открытого и смелого изложения фактов, интерпретаций и убеждений. Ничто так не повредило нашим взаимоотношениям, как официальная ложь. Мы также надеемся на дискуссию, касающуюся не только двусторонних отношений, но и более обширной проблемы, связанной с принятым нами разграничением западной и русской цивилизации. Мы имеем в виду не только новейшую историю. «История Польши» по-прежнему остается в центре спора о судьбах и идентичности Восточной Европы, в котором весьма существенную роль играла начиная с XVIII в. экспансия России.
В польской историографии нередко подчеркивалось, что хотя Российское государство и являлось врагом Польши, в отношениях между русскими и поляками преобладали симпатия и сотрудничество. Эта тенденция преследовала благородные цели, но не могла заслонить прозаической реальности - длительного господства над Польшей сначала Российской империи, а затем Советского Союза. Притягательность для поляков русской культуры, о которой так хорошо написал Чеслав Милош, не исключала неприятия той дружбы, которую воспевала официальная пропаганда. Устранение фальсификаций может лишь способствовать взаимопониманию и настоящей дружбе. И то и другое имело место даже в самые трудные времена, о чем свидетельствуют многие исторические исследования, совместно проводимые историками обеих стран. Наша «История Польши» только обозначает некоторые проблемы, требующие более пространного изложения. Поэтому мы надеемся на начало диалога.
Описывая историю государства и народа, мы придавали особое значение последовательному изложению начиная с X в. В нашей книге тщательно прослеживается то, как происходили территориальные изменения и подчеркивается историческое значение переноса границ на востоке и на западе. Особое место уделяется проблеме сохранения нации в период, когда не существовало государства, как в XIX в., либо когда оно обладало ограниченным суверенитетом, как это было во второй половине XX столетия. Мы сознаем, что вопрос о наличии или отсутствии государственности остается под пристальным вниманием поляков уже на протяжении двухсот лет. Возможно, это указывает на глубоко укоренившийся комплекс и неуверенность в собственной национальной идентичности. Заметим, однако, что эти явления вообще характерны для стран, развивающихся на пограничье цивилизаций. Исходные тезисы довольно просты. Польша возникает как государство в границах латинского христианства и может рассматриваться как «молодая Европа». Ее расцвет по времени совпадает с формированием сегодняшнего облика европейской цивилизации. В этом процессе Польша участвует со своим особым «проектом». Его неудача влечет за собой упрочение ее периферийности и последующую катастрофу. Выдвигая это соображение, мы полемизируем с упрощенным представлением о разделении на Восток и Запад. Польша была и остается действующим лицом и на том и на другом пространстве. Мы разделили историю Польши на следующие эпохи: рождение и рост, расцвет и упадок, зависимость и сопротивление. Мы не забывали о необходимости указать на различия в характере государства при непрерывном развитии культуры. Первую часть написал Михал Ты-мовский. Верхняя граница этой эпохи условна, но мы определили ее рубежом XV и XVI столетий, приняв во внимание становление новой формы государственного устройства. Вторая часть, автором которой является Ян Кеневич, охватывает эпоху Речи Посполитои. Здесь в качестве переломного пункта мы обозначили 1815 г., когда казалось, что все европейские государства согласились с положением, установленным державами, принявшими участие в разделах Речи Посполитои. Идея третьей части, автором которой выступает Ежи Хольцер, основывается на убеждении, что польская нация формировалась в упорном стремлении освободиться от иностранной зависимости. Хотя зависимое положение Польши стало явным уже в начале XVIII в., а в отдельные периоды на протяжении XIX-XX вв., напротив, существовало польское государство, обладавшее различной степенью суверенитета, именно Венский конгресс создал такой европейский порядок, при котором суверенная Польша не являлась обязательным элементом. Бунт против диктата великих держав, закрепившего результаты разделов, решительным образом определил судьбу поляков в XIX столетии. Решения Версальской конференции (1919), как оказалось, не стали окончательным решением вопроса, независимое существование Польши не рассматривалось как нечто не подлежащее сомнению. Вместе с тем восстановленное государство дало полякам шанс упрочить свою национальную идентичность. Благодаря этому они сумели выстоять в катастрофе Второй мировой войны. Ялтинские соглашения (1945) означали возвращение к диктату великих держав - в разделенной Европе Польша могла стать государством без суверенитета. Но истинной Польшей тогда было не столько государство, сколько польская нация. Мы не хотели, однако, чтобы вехами истории становились национальные поражения и потому неизменно подчеркивали все то, что вопреки обстоятельствам связывало Польшу с западной цивилизацией. Мы признаем, что перелом 1989 г. положил начало изменениям в характере государства, но вместе с тем резко изменил ситуацию в Европе в целом. История Польши началась тогда, когда в сознании людей стало формироваться представление об их связи с населяемой ими территорией. Благодаря их деятельности возникала страна, пространство, определенное общностью культуры. Название «Польша» появилось, когда из союза племен выросло королевство, стремившееся к единству с латинским христианством. Раздробленность государства в XII-XIII вв. способствовала сохранению этого наименования в качестве относящегося к сфере надгосударственных связей. Каждое из удельных государств называло себя польским и могло надеяться на лидерство в объединительном процессе. Уже тогда не все жители королевства были - или назывались - поляками, а часть поляков жила за его границами.
Положение еще более осложнилось в конце XIV - начале XV в. после заключения польско-литовской унии. В расширившихся границах Речи Посполитои отныне находилась не только Польша. Постепенно Польша становилась страной свободной шляхетской нации, а само ее название стало употребляться по отношению ко всем регионам, где доминировала шляхта. Вместе с тем с XVI столетия в Речи Посполитои возрастало и значение отдельных земель, являвшихся традиционными областями Польши. Вследствие слабости центральной исполнительной власти общественная жизнь шляхты все более сосредоточивалась в отдельных землях. В то же самое время разрастались владения магнатов, крупные имения которых становились почти что удельными княжествами. Во времена, предшествовавшие разделам, право на участие в делах Речи Посполитои определялось сословной принадлежностью и во все большей степени было связано с определенной культурой. Польша отождествлялась с Речью Посполитои (т. е. «республикой»), с союзом свободных людей и их земель. Однако Речь Посполитая включала в себя и обладателей иной этнической и религиозной идентичности. В XVII-XVIII вв. это огромное государство постепенно слабело, однако разрыва связей, объединявших страну, не произошло. Лишь после разделов вместе с государством были ликвидированы прежние территориальные границы. Уничтожение былой организации пространства в земледельческой и католической стране имело следствием восприятие земли как некого символа, образа, наделенного мистическими чертами. На протяжении XIX-XX столетий шла принимавшая разнообразные формы борьба за землю, за сохранение польского характера землевладения. Символика родной земли оказала сильнейшее влияние на формирование понятия нации.
Если для одних Речь Посполитая отождествлялась с Польшей, то для других она связывалась исключительно с привилегированным сословием. Крепостные крестьяне, а также часть горожан и еврейское население не идентифицировались с государством. Попытки расширения понятия гражданства и перестройки государства начались слишком поздно и уже не могли спасти Речь Посполитую. Монархи, разделившие Польшу, решили, что она навсегда будет вычеркнута из международной жизни. Для множества поляков ликвидация государства означала, что их «вычеркивают из списка наций». Однако для некоторых это стало сигналом о необходимости предпринять усилия к расширению понятия нации. С этого времени польский вопрос постоянно переплетался с социальным, а необходимой предпосылкой для освобождения считалось включение всего начеления в национальную общность. В прежней Речи Посполитой лишь шляхту можно было считать политической нацией. Начиная с разделов чувство связи людей со своей страной становилось все более общим, особенно там, где их не разделяли языковые и религиозные барьеры. Нация современного типа рождалась в условиях несвободы, но национальное сознание апеллировало к тому чувству общности, которое существовало в прежние времена. Оно коренилось в любви к малой родине. Сначала эту любовь воспели поэты, и лишь потом убежденность в существовании близкой и идеальной Отчизны стала постепенно распространяться в народе. Сохранение национального самосознания и его распространение среди новых социальных слоев были неотделимы от упорной борьбы многих поколений за восстановление собственного государства. Теперь, однако, оно должно было стать государством национальным, своим для всех граждан. У каждого нового поколения эта борьба принимала форму вооруженных столкновений. При этом сохранение «польскости» понималось как каждодневная работа, а возрождение Отечества становилось всеобщей обязанностью. Так оформилась идея Польши.
Понимание этой идеи, восприятие Польши как Отечества со временем менялось. Кроме того, существовало множество разнообразных точек зрения и концепций, связанных с вопросами нации и государства. Однако для всех она была той идеей, которая позволяла выстоять в тяжких испытаниях: в ссылках, в тюрьмах, в эмиграции или в атмосфере непонимания. Идея Польши приобрела романтическую форму, в которой она сохранялась вплоть до восстановления независимости в 1918 г.
Именно идея Польши как реальности, способной существовать независимо от государства, чувство связи с западным христианством и убежденность в принадлежности к Европе имели следствием появление специфической формы национальной идентичности. Ощущение постоянной угрозы придало ей мессианские черты и обусловило представление о той роли, которую полякам суждено играть в Европе. Тем более что они оказались перед вызовом, каким стало включение их земель в иные государственные образования. Особую роль при этом играло давление, оказываемое прусским государством. С самого начала своей истории Польша соприкасалась с различными государственными организмами, из которых состояло Немецкое королевство, и с людьми, которых поляки называли немцами. Это всегда означало угрозу, но вместе с тем давало шанс построения общества, способного этой угрозе противостоять, а следовательно, воспринять и самостоятельно развить все, что при посредничестве Германии проникало в Польшу с Запада. Это постоянное соприкосновение, которое включало в себя не только борьбу с Тевтонским орденом, но и усвоение системы немецкого права, принесло Польше бесспорные выгоды. Возникшее в 1701 г. королевство Пруссия долгое время не рассматривалось как угроза для Польши, а его роль как инициатора разделов стала понятной далеко не сразу. В XIX в. поляки, однако, осознали, что именно от Германии исходит самая большая опасность, связанная с германизацией. Германский национализм на рубеже XIX-XX столетий представлял угрозу для польской идентичности в гораздо большей степени, чем русификаторские устремления царских властей. До Первой мировой войны поляки оказывали успешное сопротивление германизации, и их национальная идентичность в немалой степени формировалась под влиянием убеждения в опасности, грозившей со стороны немцев. Враждебность к государствам, разделившим Польшу, и страх перед их политикой переносились и на отношения между людьми.
По этой причине поляков нередко считают националистами. В известном смысле это так, ведь они отстаивали свою национальную самобытность, язык и религию в качестве бастионов идентичности нации, не имевшей своего государства. Именно поэтому поляки сделались врагами для всех непольских национальных движений, появившихся на землях бывшей Речи Посполитой в XX в. Рано оформившаяся польская национальная идентичность сохраняла притягательность для людей самого разного происхождения, стремившихся к продвижению по социальной лестнице, и обеспечивала продолжение ассимиляционных процессов вплоть до прошлого века. Однако одновременно с этим «польскость» стала все более отчетливо ощущаться как угроза для украинцев, белорусов, литовцев и евреев, что имело следствием усиление их национальных чувств и нарастание конфликтных ситуациий, которым в XIX столетии было суждено принять крайние формы. Именно в соприкосновении с поляками шло формирование национального самосознания, и по отношению к ним выдвигались притязания - не только политические, но и территориальные. Это, в свою очередь, оказало сильное влияние на эволюцию польского национализма, который может трактоваться как чувство национального единства.
Конфликт между соседями либо приобретал форму внутренней войны, как в XVII в., либо выражался в попытках физического уничтожения представителей другого народа на той или иной территории, напоминавших этнические чистки XX в. Этот опыт по-прежнему довлеет над отношениями Польши с восточными соседями и требует двусторонней воли к диалогу. Вместе с тем не подлежит сомнению, что независимость Украины, Белоруссии и Литвы сегодня лежит в сфере польских государственных интересов. Иначе обстоит дело в отношениях Польши с Россией. Польская экспансия на восток довольно долгое время являлась одним из факторов распространения европейской цивилизации. С XV в. она вошла в противоречие с процессом формирования московской, а позднее российской государственности. Потом, однако, экспансионистская роль перешла к Российской империи, которая в XVIII в. стала партнером великих европейских держав. В таких обстоятельствах начался трехвековой период противостояния, когда поляки отстаивали свою национальную самобытность, пребывая в убеждении, что одновременно защищают европейскую цивилизацию. Поэтому память о польских восстаниях была в России памятью о бунтах. События 1920 г. и по сей день в Польше и России предмет весьма несхожих интерпретаций, а такие факты, как 17 сентября 1939 г. или Катынь, остаются для поляков и русских незажившей раной. Однако мы надеемся, что XX век завершил собой эпоху польско-российского спора о том, какой быть Восточной Европе. После попыток установления одностороннего господства и переустройства, после драматического эпизода ее раздела в прошлом столетии события 1989-1991 гг. открыли эпоху независимых государств. Это создает перспективу совершенно новых двусторонних отношений во всех аспектах, в том числе и трезвой исторической рефлексии. Хотелось бы, чтобы роль нашей «Истории Польши» заключалась именно в этом.