Папярэдняя старонка: Герои 1863 года

Аўтар: Смирнов А. Ф.,
Дадана: 17-07-2014,
Крыніца: Герои 1863 года. Москва, 1964.

С именем Константина Калиновского белорусский народ связывает первые проявления своего революционного сознания. Образ Калиновского окутан ореолом народных преданий. В них он неизменно выступает легендарным героем, обращающим вспять всех народных врагов - панов-помещиков и царскую военщину. Таким изображен Кастусь Калиновский и в известном довоенном фильме, в котором его роль была вдохновенно исполнена Николаем Черкасовым.

Он родился 21 января 1838 года в семье беспоместного шляхтича, владельца фабрики льняного полотна Семена Стефановича Калиновского. В 1850 году семья переехала из местечка Мостовляны Гродненской губернии на хутор Якушовка в окрестностях города Свислочь. В этих местах Западной Белоруссии и прошло детство Константина.

С детских и юношеских лет запечатлелись в его сознании картины подъяремной полуголодной жизни крепостных крестьян, тяжкий труд ткачей-мастеровых. Белоруссию тех лет современники называли «дворянским гнездом» - так много было в ней лиц привилегированного сословия. Владельцев крещеной собственности, грабивших, угнетавших крестьян, Калиновский позже сравнивал с прожорливой саранчой, а его друг, известный поэт-демократ Л. Кондратович (Сырокомля), писал, что они требуют с крестьян отработки и за нивы, и за воды, и за солнечный свет, и за крышу над головой, и за полевые цветы, и за утренние росы, и за рождение на свет божий.

Окончив в 1855 году Свислочскую прогимиазию, он отправился в Москву, где находился его старший брат Виктор. Осенью следующего года братья переехали в Петербург. Константин поступил в камеральный разряд юридического факультета Петербургского университета.

Виктор, уйдя с первого курса медицинского факультета Московского университета, увлекся историей и работой в нелегальных кружках, стал на путь профессионального революционера. Современники ставили его имя рядом с Сераковским, называли новым Томашем Заном (друг Адама Мицкевича, руководитель студенческих организаций в Виленском университете). Документы, найденные в архивохранилищах страны в последние годы, свидетельствуют, что этот скромный человек, проводивший многие месяцы в читальном зале Публичной библиотеки над старинными рукописями по истории Польши и Литвы, играл в то же время выдающуюся роль в революционных кругах столицы, пользовался большим уважением среди передовой части студенчества и военных. Он умер от туберкулеза перед самым восстанием 1863 года.

Двойное имя его младшего брата - Викентий Константин и та выдающаяся роль, которую он сыграл в восстании, приводила даже некоторых историков к утверждению, что «Виктор - это тот же Кастусь». Утверждать ныне нечто подобное было бы просто нелепостью, но несомненно, что дела и мысли Виктора как бы возродились и нашли свое продолжение в деятельности младшего брата, который в ходе восстания стойко отстаивал ту политическую линию, в разработке которой Виктор принимал активное участие. Ему более чем кому иному обязан Константин своим революционным мастерством.

Прибытие братьев Калиновских в Петербург совпало с началом первого общедемократического подъема.

Во второй половине 50-х годов Петербургский университет пользовался большими привилегиями. Студенты не подчинялись городской полиции и составляли особую корпорацию. Они добились права обсуждать свои дела на сходках и через выборных депутатов вступать в переговоры с университетским начальством. Общественность с большим интересом и сочувствием следила за каждым смелым выступлением молодежи.

Среди студентов университета - выходцев из Белоруссии и Литвы - возникло землячество. При нем существовали касса взаимопомощи, коллективная библиотека, выходила даже специальная газета. Для библиотеки снималась квартира, одновременно служившая местом проведения студенческих сходок.

На сходках выбирался совет землячества из пяти человек, кассир и библиотекарь. Последний пользовался особенным уважением среди товарищей, он считался как бы старшим и председательствовал на сходках. Константин Калиновский вскоре был избран на эту должность. Спустя много лет товарищи вспоминали, что он всегда вставал на защиту студентов, делился с друзьями последним.

Студенческая жизнь братьев Калиновских была нелегкой. Константин получал казенную стипендию - семь рублей в месяц. Виктор, поддерживая брата, просиживал вечера над старинными рукописями, выполняя за скромную плату задания Виленской археографической комиссии.

Участие в деятельности студенческой корпорации, общая вольнолюбивая атмосфера университета сыграли крупную роль в развитии Константина. Он вовсе не думал замыкаться в узкую скорлупу избранной специальности. Изучение юриспруденции, экономики страны, ее истории и культуры он подчинил более важной и возвышенной задаче - поискам путей борьбы за свободу горячо любимой родины. Не найдя ответа на мучившие его вопросы в официальных университетских курсах, он обратился к революционной литературе, окунулся с головой в деятельность студенческих кружков столицы,

С обострением классовой борьбы и оживлением общественной жизни в стране раскололось и студенчество. Правые - аристократы и богачи манкировали занятиями и проводили свое время в кутежах и попойках. Значительная группа студентов считала, что они не должны вмешиваться в политическую жизнь, что пользу отечеству можно принести, только получив специальное образование.

Большинство студентов принадлежало к левым. В этой группе, среди детей разночинцев и беспоместных дворян - выходцев из Белоруссии и Литвы, по отзывам современников, выделялся Константин Калиновский. Среди близких к нему лиц называют Игнация Здановича, Титуса Далевского, Иосифа Горчака, Феликса Вислоуха, Франца Когновицкого, Юлия Бензенгера, Антона Трусова и других студентов Петербурга и Москвы, впоследствии известных деятелей революционного движения. Друзья Константина демонстративно одевались в крестьянские свитки и сермяги, верили в народную революцию и провозглашали себя сторонниками «Колокола» и «Современника». После окончания университета они собирались выбрать такую службу, которая позволила бы им больше общаться с крестьянами, чтобы побуждать их к восстанию.

Студенческая группа Калиновского была связана с офицерским союзом Сераковского - Домбровского. Брат Константина - Виктор был одним из создателей и руководителей этой организации. Он был близок к Сераковскому, знаком с Чернышевским и Шевченко. Известный историк Костомаров, рассказывая в своих мемуарах об «оживленных вечерах» у него на квартире в конце 50-х годов, в числе постоянных посетителей наряду с Чернышевским, Шевченко, Сераковским, Желиговским называет и Калиновского. Долгое время исследователи, и в их числе автор этих строк, считали, что Костомаров имеет в виду Балтазара Калиновского - магистра Петербургского университета. Однако внимательный анализ мемуаров Костомарова и вновь обнаруженные данные о деятельности Виктора Калиновского заставляют сделать вывод, что именно он был участником этих встреч. Отошедший от демократического движения Костомаров дает в своих мемуарах многие факты в искаженном виде. Это отразилось и на характеристике Виктора Калиновского. Он называет его человеком не от мира сего, не интересующимся текущими политическими событиями. Но крайне ценно свидетельство мемуариста о глубоких исторических познаниях Виктора Калиновского, особенно по истории Литвы и Белоруссии. Несомненно, что Виктор не таился от своего младшего брата и посвящал его во все обсуждавшиеся с его участием политические и научные проблемы. В этой связи становятся яснее истоки той революционно-демократической позиции, которую занимал Константин Калиновский в решении аграрного и национального вопросов.

Вероятно, при содействии Виктора Константин Калиновский и его товарищи из руководящей группы студенческого общества вошли в состав петербургской офицерской организации, посещали собрания, политические диспуты и литературные вечера. Сближение и дружба с Сераковским - важная веха на жизненном пути К. Калиновского.

В нелегальных офицерских и студенческих кружках в столице и провинции зачитывались «Колоколом» и «Современником», горячо и страстно обсуждали статьи Чернышевского, Герцена и Добролюбова, новые романы Тургенева, вели споры о приближавшемся восстании и его программе. Здесь, в кругу друзей - выходцев из Белоруссии, Литвы, Польши, Украины, мечтал о приходе новой эры, эры дружбы народов, вдохновенный Сераковский. Здесь Чернышевский убеждал польских товарищей отказаться от притязаний на украинские и белорусские земли. В ходе дружеских дискуссий лучшая часть польской молодежи, обучавшейся в обеих столицах, приходила к выводу о необходимости революционным путем создать такие условия, чтобы «Польша развивалась в своих этнографических границах и чтобы свобода мысли всякой другой народности в пределах прежней Речи Посполитой была гарантирована и поддержана».

В полной жизни и огня атмосфере творческих споров, дружеских дискуссий формировалось мировоззрение целого поколения революционеров. Огромное значение имели они и в жизни Калиновского. К моменту окончания университетского курса он был уже сложившимся революционером, твердо стоял на демократических позициях, считал принципы «Современника» и «Колокола» великими философскими идеями.

Из Петербурга братья Калиновские поддерживали связь с демократической интеллигенцией Вильно, Минска и Гродно. Они были достаточно известны у себя на родине, если преподаватель Виленского дворянского института, либерал Александр Зданович предостерегал своего сына - студента Петербургского университета от знакомства с Калиновскими. Сын не внял советам отца и стал одним из ближайших соратников Константина.

В 1861 году при участии Константина Калиновокого и его товарищей по университету Эдмунда Вериго и Петра Эммануэля Юндзилла среди ремесленной молодежи, молодых чиновников и учителей Вильно возник нелегальный кружок. Его члены ставили задачей развертывание революционной агитации среди крестьянства, ремесленников, учащейся молодежи. На собраниях и литературных беседах с участием молодых ремесленников и старших гимназистов читали и обсуждали стихи Мицкевича и Шевченко, повести Гоголя, статьи Герцена.

Накануне восстания 1863 года приверженцы идей революционного демократизма находились во многих пунктах Литвы и Белоруссии, а «Современник» и «Колокол» получили широкое распространение в крае.

Под давлением демократической общественности, в страхе перед растущим крестьянским движением царское правительство пошло на отмену крепостного права. Отмечая обстановку, сложившуюся в стране, Калиновский писал позже, что царское правительство оказалось в вынужденном положении, не соответствовавшем его характеру, что оно стало на путь реформ под давлением: «Народ в Петербурге, Москве и по всей России возмутился и потребовал, что если правительство не даст воли, то он повсюду 19 февраля восстанет. Царь испугался, велел собрать Сенат и объявил народу, что в пост получит волю». Однако объявленный царем манифест, по словам Калиновского, только «переменил неволю», обманул народное ожидание.

Современники указывали, что Константин покинул Петербург вскоре после известных варшавских происшествий. Его отъезд из столицы был ускорен начавшимися в Польше, Литве, Белоруссии массовыми патриотическими манифестациями. Как раз в середине февраля он успешно защитил диссертацию, получил диплом кандидата С.-Петербургского университета и мог покинуть столицу. Начавшаяся в это же время перестройка структуры и изменение всей деятельности революционной организации Сераковского - Домбровского также требовали отъезда Калиновского на родину.

В тревожные дни февраля 1861 года Калиновский, завершивший свое образование, покинул Петербург. По свидетельству современников, он уехал в Литву, чтобы сделать то, что не удалось свершить во время Краковской революции 1846 года Э. Дембовскому, а именно - соединить польское национальное движение с борьбой крестьян за землю и волю, обеспечить победу принципов аграрной революционной демократии.

В последних числах февраля (и не позже 1-2 марта) 1861 года Калиновский прибыл в Вильно. После неудавшейся попытки поступить на службу в канцелярию генерал-губернатора он уезжает в отцовский хутор Якушовка, не порывая, однако, с виленскими товарищами, часто наведываясь в столицу края и подолгу живя в ней. В эти предгрозовые месяцы он часто посещал квартиру поэта-демократа Л. Кондратовича (Сырокомли), работавшего над переводом произведений Т. Г. Шевченко на польский язык, близко сошелся с его семьей, обучал детей поэта русскому языку. Калиновский был желанным гостем и в квартире Эвстахия Врублевского - ветерана революционного движения, связанного в дни своей студенческой молодости с Кирило-Мефодьевским братством, с Шевченко и Костомаровым. Особенно близко подружился Константин с племянником хозяина дома - Валерием Врублевским - воспитанником Виленского дворянского института и Петербургского лесного института, работавшего инспектором егерской школы в окрестностях Гродно.

Ход событий все более властно ставил перед Калиновским и его товарищами задачи сплочения революционных, патриотических сил, подготовки вооруженного восстания. Манифестации в городах и местечках края, начавшись с панихид по жертвам расстрелов в Варшаве, все отчетливее принимали характер массового движения. Вскоре, по словам одного царского вельможи, вся Литва «представляла вид политически-религиозной демонстрации». В храмах вместо псалмов все чаще звучали патриотические гимны. Н. Костомаров вспоминает, что, прогуливаясь по улицам Вильно вместе с Э. Врублевским, был немало поражен, услышав из костела напевы «С дымом пожаров» - революционного гимна, проникнутого ненавистью к панам и прелатам. 6(18) августа в Вильно состоялось грандиозное шествие к могиле Конарского, в котором участвовало более 5 тысяч человек. Против войск, преградивших путь манифестации, были пущены в ход камни, после жаркой схватки войска отступили. Калиновский имел основание говорить крестьянам, что горожане в те дни сражались за свою и их вольность. С другой стороны, деревни и села Литвы и Белоруссии весной и летом 1861 г. также являли далеко не мирный вид, были охвачены волнениями крестьян, боровшихся против грабительских «Положений 19 февраля». В ряде пунктов (Ивье, Рудки и др.) волнения охватывали тысячные толпы крестьян и перерастали в рукопашные схватки с войсками, вызванными для их «успокоения». Полицейские и мировые посредники отмечали, что среди крестьян все чаще стали появляться «подстрекатели» - лица, призывавшие их не ждать милостей от царя, а готовиться к восстанию. Это, как позже выяснилось, были члены возникшей в крае повстанческой организации.

Оказавшись на родине в столь бурное, тревожное время, Константин Калиновский развернул кипучую деятельность по объединению существовавших в крае разрозненных нелегальных кружков и групп в одну революционную организацию. Время требовало отважных, быстрых решений и дел. Константин оказался в состоянии их предпринять, пройдя великолепную революционную школу среди демократов Петербурга. Он быстро возобновляет старые знакомства, заводит новые и вскоре становится во главе демократически настроенной молодежи Гродненской губернии. Его сподвижник тех лет Феликс Рожанский вспоминает, что Константину удалось создать тайное общество, в которое вошли: Эразм Заблоцкий - губернский секретарь и его брат Юлий - доктор, офицеры Валерий Врублевский - инспектор егерской школы, и Ян Ванькович, землемеры Феликс Рожанский, Ильдефонс Милёвич, а также несколько революционно настроенных ксендзов из Гродно и окрестностей. Современники называли друзей Калиновского людьми страстных революционных взглядов. Организация развивалась по Гродненской, Виленской, Минской и Ковенской губерниям, посылала на должности учителей и волостных писарей учащуюся молодежь и других патриотов.

Гродненские демократы приняли решение «обратить всю возможную силу пропаганды на крестьян» и перенесли центр своей деятельности в деревню. Это была ставка на крестьянскую революцию. Даже чиновники позже признавали, что Калиновский имел «влияние на народ». Создаваемая им демократическая организация связалась с другими близкими ей по направлению революционными группами и прежде всего с офицерским кружком, руководимым Людвиком Звеждовским - капитаном генерального штаба, адъютантом виленского генерал-губернатора, с организациями Сераковского в Петербурге и Потебни в Царстве Польском.

Л. Звеждовский и его единомышленники стремились создать в войсках революционную организацию, способную повести за собой армию на стороне восставшего народа. При этом они ссылались на революционные традиции Пестеля и Кузьмина-Караваева.

У Звеждовского были единомышленники в войсках Виленского военного округа. В гарнизонах Гродно, Вильно, Слонима, Белостока, Бреста, Минска распространялись нелегальная литература, прокламации, шла пропаганда в войсках.

В Ковенской губернии энергичную подготовку к восстанию проводил выдающийся литовский революционный демократ Антанас Мацкявичюс. В Новогрудском уезде сплачивал молодежь энергичный доктор Борзобогатый - стойкий защитник интересов крестьян. В Минске и окрестностях действовал бывший студент Московского университета, сын почтового смотрителя Антон Трусов, известный в революционных кругах под именем «Титуса». «О нем говорили, - свидетельствует один из современников, - как о человеке, принявшем на себя не только наружную форму крестьянина, но что его цель и пропаганда - стремиться к достижению равенства в классах народа». Трусов был убежденным сторонником единства с русским революционным движением и не раз говорил товарищам, что цель военного восстания - освобождение всех народов, что враг не русский народ, а царское правительство. Он был связан с революционной группой прапорщика Федора Ельчанинова, действовавшего в частях Минского гарнизона.

Особое значение в пропаганде идей революционного демократизма, в подготовке крестьянских масс к вооруженному восстанию имела созданная Калиновским при участии Врублевского, Рожанского и Сонгина «Мужицкая правда». С июля 1862 года по апрель 1863 года вышло семь таких воззваний, получивших большое распространение среди крестьян. «Мужицкая правда» срывала с царя маску доброжелателя крестьян, вскрывала крепостнический характер политики правительства, разъясняла, что единственным путем для удовлетворения требований трудящихся является восстание. Призыв к революции - основная заслуга «Мужицкой правды», этого замечательного бесцензурного издания эпохи падения крепостного права, как бы младшей сестры знаменитого «Колокола». Она призывала народ к уничтожению самодержавия и крепостничества с наделением землей крестьянства. Калиновский указывал, что крестьянин «усвоил мысль, что вся земля есть его достояние, оспариваемое только помещиками», и всегда отстаивал это справедливое народное требование. Поднимая трудящихся на борьбу против царизма, Калиновский пропагандировал мысль, что «не народ создан для правительства, а правительство для народа». После свержения царя он предлагал создать правительство, которое будет «заботиться о счастье людей, слушать народ и делать так, как народу лучше». В своих призывах, обращенных «к народу земли литовской и белорусской», Калиновский призывал крестьян осуществлять правосудие и расправляться сурово с теми, кто противится воле народа.

Уничтожения старых порядков, по мысли Калиновского, еще недостаточно, чтобы вырвать крестьянина из нужды и построить жизнь, «какой не было у наших отцов и дедов». Одним из средств обеспечения народного счастья он считал развитие просвещения, требовал обучения на родном языке (по-литовски, по-белорусски), мечтал открыть для крестьян двери в науку. Просвещение народа, возрождение его национального языка и культуры Калиновский связывал с победоносным исходом крестьянской революции.

Идея организованного выступления - один из самых главных вопросов революционной демократии тех дней. Она нашла свое отражение на страницах «Мужицкой правды», во всей деятельности Калиновского и его соратников. Революционные деятели России, Польши, Белоруссии, Литвы разработали план вооруженного выступления, приурочивавшегося к весне 1863 года. Намечалось создать одновременно на окраинах страны - в Польше, Литве, Белоруссии, Поволжье - мощные колонны повстанцев, которые, двигаясь к центру и объявляя крестьян собственниками земли, образуют ядро будущей революционной армии. Этот план был конкретизирован в Польше Домбровским и Потебней, а в Белоруссии и Литве - Калиновским, Сераковским, Звеждовским. Восстание на западе страны мыслилось как начало всеобщего выступления. Современники указывают, что в спорах, происходивших в те годы между революционными деятелями, Калиновский высказывал мнение, что восстание белорусских и литовских крестьян должно послужить ободрительным примером для крестьян соседних великорусских губерний.

«Мужицкая правда» пользовалась большим авторитетом среди крестьян. На нее они ссылались в спорах, а имя «Яськи-господаря из-под Вильно», которым были подписаны все номера ее, сделалось весьма популярным. И теперь еще нельзя читать без волнения сухие сообщения полицейских, отбиравших у крестьян отдельные номера газеты, завязанные в платки вместе с деньгами, вырученными от продажи на ярмарке скудного урожая. Царские власти, напуганные популярностью в народе «Мужицкой правды», сурово расправлялись с лицами, принимавшими участие в ее распространении. Но царизму не удалось приостановить издание и распространение первой белорусской революционной газеты

Ф. Рожанский - один из ее издателей - вспоминал позже, что вместе с Калиновским предпринимал своеобразные путешествия по краю. Переодевшись в крестьянские свитки, они пешком обходили село за селом, посещали ярмарки и базары и распространяли революционные издания, беседовали с крестьянами, раскрывая им правду, разъясняя, на чьей стороне она и как надо бороться, чтобы добыть землю и вольность. В Врублевский рассказывал друзьям, что ночами он ездил верхом по деревням, расклеивал газету на заборах и стенах домов. Другой современник указывает, что «Мужицкая правда» Калиновского расходилась в тысячах экземпляров, нагоняла страх на помещиков.

О революционной работе, проводимой Калиновским и его товарищами среди крестьян, в скором времени узнали царские власти. В секретной канцелярии гродненского губернатора было заведено специальное дело «О дворянине Калиновском, распространявшем возмутительные брошюры между крестьянами» Из этого дела видно, что Калиновский во время поездок

по краю распространял среди крестьян свою газету. В начале октября 1862 года, проезжая из Якушовки в Гродно, он с повозки разбрасывал прокламации. Был отдан приказ о его аресте, но Калиновский исчез. Он перешел на нелегальное положение. Меняя квартиры и внешность, он скрывался под разными фамилиями. В описаниях полицейских он именовался и белокурым, и рыжим, и черноволосым. Народ надежно укрывал своего любимца.

К лету 1862 года революционные группы и кружки красных в Царстве Польском объединились и создали Центральный национальный комитет с местом пребывания в Варшаве. Он возглавил дело подготовки восстания. Образование Центрального национального комитета и опубликование его программы побудили Калиновского и его товарищей определить к ним свое отношение Для этого в конце июля в Вильно собрались руководители организаций в литовских и белорусских губерниях: К. Калиновский, Антоний Залеский, Эдмунд Вериго, Зыгмунт Чехович, Эразм Заблоцкий, Ян Козелл, Ежий Кучевский. Присутствовал также Нестор Дюлёран - служащий управления железной дороги, назначенный комиссаром Центрального национального комитета в Вильно.

На собрании Дюлёран внес предложение безоговорочно одобрить программу Центрального комитета и признать его руководящую роль. Его поддержали многие из собравшихся, но Калиновский, как вспоминает Кучевский, «возражал против всего, никому не дав говорить, поэтому мы его попросили, чтобы он разрешил нам сначала договориться между собой, а потом уже с ним вместе. Он согласился и ушел с заседания». Следовательно, Калиновский уже на первых заседаниях руководящего состава повстанческой организации убедился, что его радикальная программа многими не принимается. Однако и в большинстве, ему противостоящем, не было единства. После ухода Калиновского собравшиеся «не могли понять друг друга. Одни высказывались за немедленное восстание без всякой подготовки, другие говорили о необходимости подсчитать резервы, накопить силы».

Излагая позицию лиц, принявших участие в споре, Кучевский указывает, что Э. Вериго утверждал, что городское население, объединившись со шляхтой, в состоянии обеспечить победу восстания, и высказался за немедленное выступление. Шляхтич А. Залеский верил, что его сословие примет участие в борьбе. Ян Козелл играл роль самого крайнего революционера и полушутя заявлял, что и горшки в руках восставших - грозное оружие и медлить с выступлением нечего. Чехович не верил в возможность совместного выступления крестьян и дворян. Кучевский и Дюлёран решительно отстаивали программу «Руха» - завоевание независимости общими силами всех сословий, ведение пропаганды в национальном духе.

Калиновский согласился с тем, что весь народ надо поднять на борьбу с царизмом, и в этом его позиция внешне сближалась с программой «Руха». Но он хотел, по словам Кучевского, не дворянско-помешичьего восстания, а подлинно народного. «Калиновский, - продолжает не без раздражения Кучевский, - имея за плечами опыт общения с народом, искал в крестьянах, помнящих о страданиях крепостнического рабства, ту силу, которая сможет поднять народ на восстание, сделав его рыцарем, сражающимся во имя попранных человеческих прав.

Он ощущал биение этого пульса в крестьянах всей страны. Он намеревался действовать в этом направлении, и именно на этот исходный пункт он и указывал».

Собравшиеся руководители литовского движения в своем большинстве не согласились с Калиновским. Они были не в состоянии подняться до последовательного проведения революционно-демократических принципов и одобряли, несмотря на возражения Калиновского, программу Временного Национального правительства. Собравшиеся решили именовать революционный комитет в Вильно Литовским провинциальным комитетом и утвердили его печать с гербом Польши и Литвы и надписью по краю «Мужество и благоразумность»,

В газете «Знамя свободы» (№ 1 от 1 января 1863 года) - официальном органе Литовского провинциального комитета отстаивался революционный путь борьбы за национальную независимость и гражданские свободы. Только «силою равенства своих сынов» Может возродиться Польша. В качестве знамени восстания поднимался принцип равноправия всех сословий и вероисповеданий, без ущерба чьей бы то ни было собственности и свободы совести. Это означало, что Литовский провинциальный комитет придерживался компромиссной программы, принятой Центральным (комитетом, то есть восстановление Польши в «исторических» границах и проведение антифеодальных, буржуазных по своему содержанию реформ, но без ликвидации помещичьего землевладения. Эта программа была рассчитана на объединение в рядах единого национального движения всех сословий. Но если и в Царстве Польском ее половинчатость и ограниченность мешали развертыванию народного сопротивления, то в Литве и Белоруссии ошибки и недостатки этой программы были особенно очевидны и губительны. Как справедливо заметил Калиновский, это были «теории, лишенные практичности», и в Литве «они должны были пройти без влияния». Основной их недостаток Калиновский видел в слабости аграрной программы, а именно это было наиболее важно для края, где, как справедливо он заметил, господствовало сельское население. К тому же и национально-религиозные отношения в Литве и Белоруссии имели много отличных от Царства Польского черт, а их-то и игнорировала программа «Руха».

Оказавшись в меньшинстве, Калиновский проводил гибкую революционную тактику. Он боролся внутри комитета за торжество своих принципов и в вопросе об отношении к русскому народу добился принятия своей точки зрения. Верой в непобедимость народных масс веет от заключительных строк органа Литовского провинциального 1Комитета: «Народ московский содрогается при мысли о нашей вековой кривде, он свободным братом нашим, а не угнетателем жаждет быть и ответственность за нашу железную неволю возлагает решительно на царизм, обреченный на гибель. Итак, вместе, братья, за дело, и когда придет время, поднимем знамя свободы, и проклятая сила угнетения, как туман перед солнцем, рассеется».

На июльском совещании, ставшем как бы учредительным, Литовский провинциальный комитет согласился не только с программой, но и организационными принципами Центрального комитета (система десяток) . Калиновский неодобрительно относился к этой системе и упрекал руководство движения в том, что оно увлекается созданием узкой секты заговорщиков, не ведя подготовку широких масс к восстанию, не выдвигая лозунгов, способных ясно и конкретно указать народу цели и задачи движения. Приняв систему десяток в качестве основного принципа построения повстанческой организации, Литовский провинциальный комитет под влиянием Калиновского внес в нее существенные изменения, направленные на смягчение узкозаговорщической тактики. В частности, было решено создавать специальные приходские (парафиальные) революционные группы для пропаганды среди мужиков.

Калиновский и его соратники не прекращали пропаганды своих идей среди крестьян, мещан, ремесленников. Продолжала выходить «Мужицкая правда», нагонявшая страх на помещиков. Внутри Литовского провинциального комитета к Калиновскому все более внимательно прислушивались, чаще и чаще с ним соглашались Бонольди, Длуский и Вериго. Вне комитета решительную поддержку ему оказывали А. Мацкявичюс, А. Трусов, В. Врублевский. Действия революционной организации Белоруссии и Литвы приобретали все более радикальный характер.

По словам лидера литовских белых Я. Гейштора, социальные идеи появились у молодежи вследствие их отношений с русскими юношами, на которых действовали сочинения Герцена. Студенческая молодежь, продолжает Гейштор, обучаясь в Москве и Петербурге, почерпнула из сочинений русских писателей крайне демократического направления идеи социальной революции и народной войны, по его мнению, якобы совершенно чуждые полякам. Проповедуя народную вой«у не только против царского правительства, но и против дворянства, Калиновский и его сторонники утверждали, что все прошлые восстания за независимость Польши были неудачны потому, что ими руководили дворяне. Решительно порывая с традициями -прошлого, они, по словам Гейштора, брали из истории Польши только одного Костюшку. Стремясь опереться на массы, они глубоко верили в силу организации, распространявшей свое влияние в народе-, и были убеждены, что в минуту восстания «за ними пойдет весь народ...» «Немногочисленная партия действия, - продолжает Гейштор, - негодующая на дворянство, что оно хочет идти легальными дорогами и ничего не делает, кричала на помещиков. Перед восстанием несколько печатных листков, как, например, «Мужицкая правда», было издано их старанием... В пропаганду такую я не верил и считал ее не только бесполезной, но и вредной».

Особое внимание Калиновского к вовлечению крестьян в ряды организации, выход «Мужицкой правды», изменения, внесенные им в систему десяток, все более и более настораживали комиссара Центрального комитета Дюлёрана. Дюлёран - сын польского эмигранта, родился и вырос во Франции. Прибыл он в В1Ильно недавно, был очень тщеславен и желал разыграть роль своего рода провинциального диктатора. Он усмотрел в действиях Калиновского «опасность для национального единства», постарался заручиться поддержкой шляхты, недовольной действиями Калиновского и Литовского провинциального комитета, переходившего все более и более под его влияние. Комиссар слал в Варшаву рапорт за рапортом, заявляя, что Калиновский губит дело, готовя восстание «на таких началах, которые вовсе не устраивали сословия землевладельцев». Не удивительно, что Дюлёран находил гораздо больше сочувствия в среде белых, чем в комитете, при котором состоял.

Как указывают современники, Калиновский хотел строить свободную Литву не по традициям польских магнатов, а по принципам Герцена, не останавливаясь перед уничтожением дворянства ради полного освобождения крестьянских масс. Для гарантии социальных и национальных прав народа он требовал от Центрального комитета точного определения статуса Литвы. Не удовлетворяясь неопределенными посулами федерации (с чем соглашались даже Звеждовский и Сераковский), Калиновский отстаивал полное равноправие Литвы, ее право самой свободно определить свою судьбу. В конечном счете за ним пошла большая часть демократической молодежи края.

С осени 1862 года Белоруссия и Литва были на военном положении. Продолжалась борьба временно-обязанных крестьян против «Положений 19 февраля». Население казенных имений выступало против увеличения денежных платежей и уменьшения земельных наделов. Росло недовольство горожан политикой правительства. Царские власти все чаще прибегали к военной силе для подавления народных волнений. Рекрутский набор, объявленный в крае в конце 1862 года, еще более обострил положение. Бегство молодых крестьян, подлежащих набору, - одна из форм народного протеста - часто наблюдалось в Литве и Белоруссии и до событий революционной ситуации. Бежавшие часто оказывали вооруженное сопротивление преследовавшей их полиции и воинским командам. Набор 1862 года вызвал еще более упорный протест. Он особенно задел пограничные районы края, население которого до этого освобождалось ог рекрутской повинности. Молодые крестьяне скрывались в леса, нападали на корчмы и фольварки, поджигали помещичьи усадьбы.

Накаленную предгрозовую атмосферу тех дней передает пятый номер «Мужицкой правды»: «...не давать уж больше рекрутов, а если царь захочет их взять, так, сговорившись всей громадою, дайте ему отпор». Газета призывала население к сплоченности, разоблачала маневры и произвол властей, ставила вопрос о восстании как единственном пути избавления от насилия и гнета: «Говорят, что мужики около Варшавы взбунтовались и не дали рекрута. Тогда царь поневоле должен был отступить. Так что же нам, мужики, делать, я вас спрашиваю?!»

10 (22) января 1863 года Временное Национальное правительство призвало польский народ к оружию для завоевания национальной независимости и освобождения от феодального ярма. Повстанческие группы произвели нападение на гарнизоны царских войск. Калиновский указывал, что восстание в Царстве Польском началось неожиданно для Литовского провинциального комитета. В самом конце ноября 1862года Потебня и Падлевский, возвращаясь из Петербурга, заверили Калиновского, что восстание не начнется ранее весны, что молодежь, подлежащую набору, решено вывести из городов и укрыть от полиции, но восстание не начинать. Однако этому не суждено было осуществиться.

Восстание, по мнению Калиновского, началось преждевременно из-за провокационного набора и нераспорядительности руководства, поддавшегося на царскую провокацию. Руководство, готовя восстание, делало ставку не на крестьянскую революцию, а на заговор. Под знамя, поднятое варшавскими революционерами, отказались стать помещики Литвы и Белоруссии. Не удовлетворил манифест 10(22) января года и крестьян, мечтавших о получении земли. Программа, выработанная для объединения ради «национального дела» всех классов и сословий, на деле не удовлетворяла ни крестьян, ни дворян. «Самые преданные народному делу помещики, - говорил Калиновский, - имея значительный запас честолюбия, ввиду того, что в них только живет традиция, меру народного правительства об отдаче земли крестьянам старались выставлять своим собственным даром. Крестьянин, видя не обрезанные еще когти своих господ, не мог им довериться и стал смотреть на дело польское как на затею помещичью, органы же правительства такое понятие крестьянина старались поддерживать».

Несмотря на ограниченность январского манифеста и свою многомесячную борьбу с правицей красных в Варшаве, революционные демократы Белоруссии поддерживают восстание. «Польское дело - это наше дело. Это дело свободы», - заявил Калиновский.

1 февраля Литовский провинциальный комитет официально присоединился к программе Временного правительства и призвал революционные силы Белоруссии и Литвы к восстанию. Манифест, изданный в Вильно, провозглашал ликвидацию всех сословно-феодальных привилегий, передачу крестьян без выкупа тех земель, которыми они до этого пользовались а повинности, наделение безземельных повстанцев-крестьян небольшими участками земли. В заключительных строках говорилось: «Кто ослушается этот манифест, будь он или мужик, урядник, или кто иной, будет наказан».

В течение февраля - марта в литовских и белорусских пущах возникли партизанские отряды Нарбута, Сонгина, Длуского, Станевича, Колышки, Вислоуха, Людкевича и др., состоящие из однодворцев, ремесленников, безземельной и мелкопоместной шляхты, мелких чиновников, отставных офицеров, учащейся молодежи, крестьян.

Это были еще немногочисленные отряды, но они состояли из лучших сынов литовского, белорусского и польского народов. Те, кто первым поднял оружие, знали, что могут скоро погибнуть в неравной борьбе с врагом, но были убеждены, что дело их не пропадет, что их примеру последуют сотни и тысячи добровольцев, что в конечном счете весь народ поднимется на борьбу и завоюет себе землю и свободу.

«Знаешь ли ты, что тебя ожидает? - говорил начальник отряда лицам, прибывшим в лагерь. - Ты будешь ежедневно голодать, спать будешь на жесткой земле, ходить будешь чаще босым, чем обутым. Если будешь ранен - попадешь в руки врага, если струсишь - тебя застрелит свой же начальник. Поэтому еще раз спрашиваю тебя: готов ли ты на борьбу, зная, что в ней погибнешь?» И не было случая, чтобы прибывший отказался.

В Литве восставших возглавили Длуский и Мацкявичюс, в Западной Белоруссии - В. Врублевский. Попытки организации отрядов, предпринятые сторонниками Калиновского в центральных и восточных районах Белоруссии, не дали результатов. В предшествующие восстанию месяцы в этих районах из-за слабости революционно-демократических групп подготовка населения к восстанию почти не проводилась, и крестьяне настороженно отнеслись к призыву немедленно взяться за оружие, исходившему от неизвестных им лиц.

Общее руководство созданными и формируемыми отрядами должен был принять, как это было предварительно условлено, Сераковский. С извещением о начале восстания и приглашением в Вильно к нему «выехал Ян Козелл. Однако ни Сераковский, ни Звеждовский, с которыми Козелл встретился в Петербурге и Москве, не могли выехать в Вильно раньше чем через месяц. В первые недели восстания Калиновский, по существу, был его единоличным руководителем на белорусских и литовских землях. Он пытался повернуть восстание на путь борьбы не только за национальную свободу, но и за социальную справедливость, придать ему антифеодальный, народный характер. Он разослал по всем отрядам специальную инструкцию, в которой указывалось, что начальники повстанческих отрядов имеют право конфисковать, с выдачей соответствующих квитанций, оружие, продовольствие, лошадей, транспортные средства, одежду и выносить смертные приговоры всем, кто сотрудничает с карателями или ослушивается приказов восставших. Отрядам предписывалось избегать столкновений с превосходящими силами, истреблять небольшие карательные отряды, закалять в боях солдат. В освобожденных районах повстанцы должны были немедленно приводить в исполнение декрет Временного Национального правительства о прекращении феодальных повинностей и наделении крестьян землей, уничтожать повсюду органы царской администрации и вместо них создавать революционную власть. Под страхом смерти никто не имел права уклоняться от участия в восстании.

Начальники отрядов должны были повсюду прекращать сбор налогов в царскую казну. На них возлагалась ответственность за приведение всего населения к присяге на верность революции» Они должны были осуществлять мобилизацию всех лиц, способных носить оружие.

Инструкция рекомендовала повстанцам, где необходимо портить коммуникации, разрушать телеграфные линии, задерживать курьеров, уничтожать всюду органы царской полиции. Особое значение имел заключительный (восьмой) пункт инструкции, который гласил, что начальник отряда в освобожденных селах должен был собирать крестьян и у них на виду вешать помещиков, известных своим зверским обращением с крепостными. Калиновский боролся за демократизацию восстания, за сдвиг влево. Повстанческие отряды, возглавляемые Мацкявичюсом, Вислоухом и др., сочувственно встретили его намерения и оказали ему активную поддержку. На пепелищах панских усадеб они оставляли «Повстанческие инструкции». Но в рядах повстанцев были лица, не разделявшие стремления Калиновского, считавшие, что репрессии против помещиков раскалывают национальное единство.

Маневры царских властей также осложнили повстанцам задачу вовлечения крестьянства в восстание. Там, где в первые же недели борьбы удалось сформировать отряды и ознакомить население с программой повстанцев, сторонники Калиновского заручились поддержкой масс. Но в районах Могилевской, Витебской, Минской губерний, где контакт революционных демократов с крестьянством был слабым или отсутствовал вовсе, царским властям удалось внушить населению, что восстание - затея сугубо помещичья.

Калиновский был убежден, что с первыми выстрелами повстанцев, как только его сторонники провозгласят крестьянскую собственность на землю, свободу народа от панско-помещичьего гнета, к ним со всех сторон устремятся тысячами толпы крестьян. Но жизнь преподала ему суровый урок в первые же дни восстания.

В этих условиях группе Гейштора - Дюлёрана удалось в конце февраля - начале марта отстранить Калиновского от руководства. Активизация белых в Литве была частью более широкого плана, связанного с установлением диктатуры Лянгевича. Оценивая случившееся, Калиновский в протесте на имя Временного Национального правительства писал: «Провинциальный комитет уступает и слушает главу восстания потому, во-первых, что не желает начинать пагубных для революции раздоров и несогласий, и, во-вторых, потому, что не чувствует себя достаточно сильным, чтобы вырвать руководство дел из рук своих противников.

Однако же члены комитета считают своим долгом объявить вместе с тем, что они считают гибелью и изменой революции передачу руководства в руки контрреволюционеров - всегдашних врагов и революционного движения вообще и манифеста 22 января в особенности, что они протестуют против такого решения Центрального комитета, снимают с себя всякую ответственность перед будущностью за все ошибки и за все потери и несчастья, которые принесет противное духу и тенденциям восстания руководство литовским делом».

Как цинично заявлял Гейштор, «восстание уже было во всех губерниях, когда мы приняли должности в комитете». Чтобы избежать открытой борьбы с восставшей молодежью, белые, по их же признанию, встали у руля, с тем чтобы повернуть борьбу в национальное русло. Все распоряжения, приказы, инструкции, изданные Литовским провинциальным комитетом, отменялись, лица, им назначенные, снимались со своих постов и заменялись ставленниками белых. Дело дошло до того, что Калиновский был предан суду и начато было специальное над ним следствие. Белые не могли простить ему приказа об истреблении помещиков. Только возмущение рядовых повстанцев и протесты начальников отрядов заставили Гейштора прекратить это позорное дело и внешне помириться с Калиновским.

Вскоре после падения диктатуры Лянгевича Гейштору пришлось пойти на серьезные уступки демократическому крылу, Калиновский получил пост революционного комиссара Гродненского воеводства. Перед отъездом у него был продолжительный спор с Гейштором «насчет способа подхода к людям и делу». Выслушав его замечания, Гейштор «основные тезисы повторил без изменений» и под угрозой расправы потребовал безукоризненного выполнения своих инструкций. По словам Гейштора, он «рекомендовал Калиновскому не признавать никаких различий между сословиями; дворян, помещиков не отталкивать, учитывать их как силу, необходимую в восстании, как его живительную душу». Калиновский же доказывал, что участие дворянства и помещиков в восстании является не только ненужным, но даже вредным. Народ сам одержит победу и потребует у помещиков свою собственность. Калиновский, по заявлению Гейштора, хотел, чтобы народ великодушно простил дворянству преступления прошлого, но, если бы оно даже и погибло, это было бы заслуженным наказанием, и страна от этого совсем не пострадала.

В самом конце марта 1863 года Калиновский отправился в родной ему край. О своем вступлении в должность комиссара он оповестил население специальным приказом, в котором объяснял, что повстанцы борются за справедливую свободу, призывал народ вступать в повстанческие отряды, сообщать восставшим о передвижении карателей, истреблять мелкие группы царских солдат. Приказ Калиновского получил широкое распространение среди крестьян и не на шутку встревожил карателей.

В седьмом номере «Мужицкой правды» содержался призыв к крестьянам решительно поддержать восстание: «Вышел уже польский манифест. Земля бесплатно дается всем мужикам, ибо это их земля с дедов-прадедов. За эту землю никто не должен отрабатывать панщину и никаких чиншей никогда не платить Подушного налога больше не будет, рекрута не будет, а все мужики, паны и мещане - всякий отслужит 3 года в своей земле и снова вольный... Вот теперь сами разбирайтесь, где больше правды: в польском манифесте или в царском? Царь обещал дать вольность - не дал. Обещал не брать рекрута, а на деле уже второго требует. Польский манифест дал землю, не берет рекрута, сбросил подушный, вернул унию. Ну, скажите же, братки, кто же нам добра желает?!.

".Подумайте хорошо, да, помолившись богу, дружно встанем вместе за нашу вольность. Нас царь уже не обманет... И пока есть время - надо нашим парням спешить с вилами и косами туда, где добывают волю и правду. И будет у нас вольность, какой не было у наших отцов и дедов».

Возглавив повстанцев Гродненщины, Калиновский вновь боролся против шляхетско-националистических элементов, которые, захватив руководство восстанием, заигрывали с помещиками, саботируя проведение аграрных декретов в жизнь. От всех повстанческих органов Калиновский требовал, «чтобы наблюдали за точным выполнением законов и решений, принятых народным правительством». При этом он указывал, что надо «обращать особое внимание на то, чтобы деревни, наделенные земельной собственностью, по приходе отряда не возвращались под царское управление». Повстанцы, говорил он, должны строго следить, чтобы во всякой деревне, через которую проходил отряд, был обнародован декрет Национального правительства о крестьянской собственности. Этот декрет должен быть объявлен и акт собственности написан в трех экземплярах, из коих один остается у крестьян, другой - у уездного начальника, третий отправляется к комиссару губернии.

В качестве революционного комиссара воеводства Калиновский привлекал крестьянство к непосредственному участию в деятельности руководящих органов восстания, требовал от уездных комиссаров «определять в должности крестьян и требовать исполнения этого от всех чиновников Национального правительства».

Калиновский лично следил за тем, чтобы все бойцы были хорошо вооружены и одеты, чтобы в отрядах поддерживалась дисциплина, чтобы боеприпасы и провиант помещались на вьючных лошадях и не отягощали людей на марше.

Деятельность Калиновского была образцом революционного служения народу. Он объехал губернию, посетил все повстанческие отряды, строго взыскивал за нерадивость и бездеятельность. Он произвел проверку личного состава отрядов, снаряжения и обеспечения бойцов всем необходимым, «расспрашивал о духе сельского населения».

Сохранилось описание внешнего вида Калиновского во время одной из инспекционных поездок. Он был одет в чемарку, расшитую черными шнурками, в сапогах и барашковой шапке, роста выше среднего, широкоплечий, сутуловатый, крупные волевые черты лица, обрамленного небольшой бородкой, пристальный, даже дерзкий взгляд. Прибывал в отряд он точно в назначенное время. С командирами держался строго, сурово взыскивал за военно-политические упущения, слабую заботу о рядовых, оставаясь в отряде, вел задушевные беседы с повстанцами,

В Гродненской губернии действовали отряды Валерия Врублевского, Ляндера (Александра Ленкевича), Млотка (Густава Стревинского), Юндзилла, Миладовского, Траугута, Стасюковича и др. Общая численность их ко времени вступления Калиновского на пост комиссара была не менее двух тысяч бойцов.

В каждом уезде было один-два отряда, насчитывавших от ста пятидесяти до трехсот человек. Отряды делились на группы по десять-пятнадцать человек под командой унтер-офицера. Группы объединялись в плутоны под командой офицера. На вооружении состояли старые охотничьи ружья, часто кремневые, новые охотничьи двустволки были редкостью, военные винтовки (штуцеры) - исключением. Большая часть повстанцев вооружалась самодельными пиками и копьями, изготовленными из кос. Порох и пули повстанцы приготовляли сами. Повстанцы могли вести прицельный действенный огонь на расстоянии пятидесяти-семидесяти шагов и были почти беззащитны перед армией, вооруженной новейшим оружием. Отряды не имели обозов и кухонь, продовольствие получали от крестьян, стараясь по возможности вознаграждать их за добровольные дары.

Все партизанские отряды Гродненщины были подчинены единому командованию. При Сокольском отряде, которым командовал капитан Эйтманович, был создан штаб во главе с Врублевским. Из штаба исходили приказы, повинуясь которым отряды маневрировали, сосредоточиваясь и рассыпаясь в тактических целях. Штаб обобщал получаемые донесения и представлял в Вильно сведения о боях и заявки на снабжение.

Повстанческие отряды устанавливали связи с населением, вербуя добровольцев и собирая информацию о передвижениях карательных колонн. Только активная поддержка населения позволила повстанческим отрядам Гродненской губернии полгода продержаться против хорошо вооруженной многотысячной карательной армии.

Против руководимых Калиновским и Врублевским повстанцев, насчитывавших около двух тысяч человек, действовали войска генерала Манюкина в составе семи эскадронов, пяти казачьих сотен, шестидесяти семи рот при тридцати восьми орудиях с прислугой. Перевес сил был колоссальный. С чисто военной точки зрения просто невероятно, что повстанцы продержались несколько месяцев и даже выигрывали отдельные боевые схватки. Перевес карательных сил исключал для повстанцев возможность наступательных операций. Однако они все же сумели ознакомить в некоторых районах крестьян со своей программой и даже ввести их во владение землей.

Из лагерей формирования и операционных баз, расположенных, как правило, вдали от населенных пунктов в глухих «медвежьих» углах, высылались небольшие подвижные группы, оглашавшие воззвания повстанцев, собиравшие сведения о противнике. Они же занимались и вербовкой добровольцев. Поэтому военные действия в подавляющем большинстве случаев носили характер схваток, стычек, как именовались они в боевых донесениях. Более крупные бои возникали при нападении карателей на обнаруженный ими лагерь повстанцев. Получив данные от лазутчиков, карательные колонны окружали и прочесывали подозрительные места. Повстанцы с боем отходили, прикрывая эвакуацию базы, и прорывались через цепь окружения.

Иногда карателям удавалось неожиданно напасть на партизанскую базу, и повстанцы несли тяжелые потери. Такая неудача постигла отряд Врублевского 30 апреля на реке Слойка у деревни Валилы, невдалеке от Соколки. Отряд, еще не закончивший формирования, был рассеян, тридцать два повстанца убито. Только благодаря мужеству Врублевского повстанцы избежали полного разгрома.

Подводя итоги боя у Соколки, генерал Манюкин указывал, что он двинул в бой четыри роты, два эскадрона, сотню казаков при трех орудиях, разгромил «сильную позицию, избранную центром литовского восстания», и «повстанцы бежали с поля боя врассыпную». Но, по словам Калиновского, неудача в деле под Соколкой не столь поразительна, как объявляли официальные русские известия.

Решающего перелома в свою пользу регулярные войска добились не сразу. В течение апреля - мая 1863 года бои еще шли с переменным успехом Ряд столкновений заканчивался в пользу повстанцев.

Вся деятельность Калиновского на посту комиссара Гродненского воеводства была подчинена задаче демократизации восстания, вовлечения в него широких масс крестьянства. Подобно ему, действовали и другие руководители восстания. Мацкявичюс и Сераковский в Ковенской губернии, Людвик Звеждовский и Антон Трусов в Центральной и Восточной Белоруссии. Они стремились связать борьбу повстанцев с революционным движением в центральных районах России, надеялись, что из Белоруссии и Литвы оно перейдет по соседним к Москве губерниям, перебросится на берега Волги и Дона. Однако демократические силы не смогли придать восстанию социальный характер и связать его с освободительной борьбой русского крестьянства. Во главе восстания находились помещичьи элементы, срывавшие героические усилия демократов. Шляхетское руководство фактически стремилось к свертыванию борьбы, возлагая все надежды на интервенцию правящих кругов Франции и Англии.

«Смердящей кастой» называл помещиков Калиновский. Шляхта, по его мнению, всегда думала лишь о защите своих сословных интересов, выдавая их, однако, за дело всей нации в целом. По вине шляхты, отмечал он, повстанцы терпели недостаток в оружии, боеприпасах, продовольствии. Эти откормленные бараны, по его словам, не хотят, чтобы повстанцы их стригли, так нужно сдирать с них всю шкуру! Но чтобы это осуществить, нужно было прежде всего отстранить «баранов» от руководства восстанием.

Революционным демократам России и Польши не удалось превратить восстание в аграрную революцию, перебросить его за Днепр и Двину. План организации восстания в Поволжье («казанский заговор») был сорван провокатором. «Земля и Воля» понесла тяжелые утраты и как общерусская революционная организация в конце 1863 года перестала существовать. Неудачей окончилась морская экспедиция к берегам Литвы. Отряды Сераковского были разбиты в конце апреля на границе с Курляндией. Был рассеян в Могилевской губернии и отряд Звеждовского, так и не сумевший прорваться в центр страны. На Правобережной Украине, в восточных и центральных районах Белоруссии восстание не получило развития. Отряды Минской губернии, руководимые Трусовым и Лясковским, были окружены и потеряли всякую связь с населением. Действия повстанцев летом 1863 года уже не выходили за границы польских, западно-белорусских и литовских земель. Лучшие силы восставших были разгромлены, а уцелевшие отряды блокированы превосходящими силами карателей в непроходимых лесах.

Со второй половины 1863 года, когда обозначился крах надежд на дипломатическое вмешательство западных держав, белые начали отходить от восстания. В июле виленский генерал-губернатор Муравьев подал дворянству мысль о публичном раскаянии. Предложение было принято. 27 июля адрес с заверениями в преданности, подписанный двумястами тридцатью виднейшими аристократами края, был вручен Муравьеву и немедленно со специальным посланцем направлен в Царское Село. Это знаменовало открытый переход дворянства Литвы и Белоруссии на позиции сотрудничества с царской администрацией.

В это время во главе повстанческой администрации Литвы и Белоруссии опять встал Калиновский. «В начале июня, - свидетельствует он, - я был снова вызван в Вильно Дюлёраном, в котором по приезде я увидел главного двигателя восстанием в здешнем крае в звании комиссара Литвы. Не давая мне никакой номинации, он принял меня как бы своим секретарем». 18 июня Калиновский был назначен заведовать отделением внутренних дел Виленского повстанческого центра. Начальником Вильно 22 июня стал сторонник Калиновского В. Малаховский. Революционные демократы Литвы и Белоруссии вновь стали у руководства восстанием. На их стороне было большинство командиров повстанческих отрядов (Мацкявичюс, Вислоух, Врублевский, Длуский и др.). Главой виленского отдела формально оставался еще Гейштор, но фактически он был не в состоянии сколь-либо серьезно влиять на ход дел.

Обстановка, сложившаяся в руководстве, намерения и планы революционной молодежи, вошедшей в состав Виленского исполнительного отделения, прекрасно переданы в письме Владислава Малаховского Феликсу Вислоуху. Оно датировано 28 июня и начинается возгласом: «Да здравствует свобода родины, равенство и собственность крестьян! Вечная слава вам, ее защитникам!» Первая часть письма, по словам автора, «очерк идущей борьбы», составленный по памяти. Перед нами чудом сохранившийся обзор хода восстания. Автор пишет, что муравьевский террор наводит ужас на слабых, насилию царской военщины нет границ. Переходя к характеристике положения дел в повстанческом лагере, Малаховский отмечает широкий территориальный размах восстания: «Нет ни пяди земли от Молдавии до Смоленска и Пскова, где бы не раздавались выстрелы повстанцев». Он сообщает о хорошем вооружении отрядов Литвы и «замечательном отношении крестьян к восстанию», восхищается героизмом повстанцев, которые одерживают победы над вдесятеро сильнейшим врагом, сметая целые роты, уходят из окружения неприятеля и «без еды, обуви, одежды, информации и всех необходимых для жизни материальных и моральных средств уничтожают в засадах вымуштрованную дикую гвардию».

Малаховский оповестил Вислоуха о гибели З. Сераковского и других демократических лидеров, сообщил о неудаче восстания в Витебской и Могилевской губерниях («восстание не могло там долго продержаться. Народ, всеми силами подстрекаемый властями, был для него наибольшим препятствием»). По его мнению, неудачи носят временный характер, крестьянство в ряде губерний смотрит на восстание как на помещичью затею исключительно потому, что дворянство захватило руководство делом. «У нас в Литве, - пишет он, - только теперь дело дрходит до гражданской администрации, так как до сих пор она почти бездействовала из-за подлости и трусости дворянства, рвущегося к должностям без желания работать, без понимания своих сил и обязанностей».

В тех редких случаях, когда повстанческая администрация возглавлялась энергичными, молодыми революционерами, ход событий принимал другое направление. В качестве примера Малаховский указывал на Гродненщину, «где один из наших («Хомут»- оставь это для себя), комиссар того воеводства превосходно организовал гражданскую администрацию, обеспечил отрядам лучшую связь и доставку продовольствия» и тем обеспечил военный успех.

Пример Гродненщины пока еще исключение, а должен стать правилом. Только правильная политика руководящих органов восстания может обеспечить его успех, что пока наблюдается только в Гродненском воеводстве. Деятельность Калиновского (Хомута) - пример для всех, его надо применить повсеместно - таков ход мыслей автора. «Теперь молодой элемент берет дворянство в тиски. Через две-три недели вы сразу же ощутите разницу, почувствуете, что за вами стоит народ, любящий вас, как своих детей, народ, материнской рукой охраняющий вас; увидите, что вас, братья, гибнущих на поле боя, народ готов, не считаясь с жертвами, обеспечить продовольствием, обмундированием, снабдить информацией. Мы вступаем на путь бешеной энергии... Дворянство сторонится работы в деревне, бежит от вас, так как страшится муравьевских виселиц и дрожит за имения. Поставим же его так, чтобы ему пришлось выбирать между нашей петлей, пучком смолистой лучины - и царской карой. Когда тысячи голодных, ослабевших и раздетых льют в битвах благороднейшую кровь, ты, живой дворянин, как ты можешь оставаться безучастным зрителем этих бешеных схваток ради спасения поместий, нажитых трудом крестьян.

Мы вешаем крестьян, когда они по неразумности, не понимая своего положения и цели борьбы, шпионят, доносят, вредят сами себе же. Какие же мучения и казни должны мы обрушить на виновников стольких жертв, стольких поражений и страданий - на помещиков, которые предают вас на каждом шагу, бегут в города, прячут от вас свои запасы по амбарам.

Вам, олицетворению сил народа, искренне вам сочувствующего, нельзя, если вы понимаете важность настоящего момента и свое вли1ние на народное сознание, ограничиваться сетованиями на подлость и трусость дворянства. Пусть хотя один или два недоброжелательных пана заболтаются тучными телами на дереве, пусть хотя бы один угнетатель крестьян захрипит на виселице перед прежними своими неграми за донос, за невыполнение приказа и долга, за неизгладимые и невознаградимые обиды, причиненные народу или вам, а потому и общему делу, и народ вас поймет. Он не назовет вас «барчуками», а будет считать вас вдохновенными трибунами свободы, о которой он мечтал с колыбели, защитниками всеобщей вольности. Он окружит вас доверием и верой... В родной стране вы не должны получать ответа - «не дают». От вашего успеха зависит судьба отечества - как же можете вы терпеть горести или нужду, боясь оскорбить нервы дворянки грубым приказом или нарушить покой дворянина, смердящего, подобно улитке, в гнусной праздности».

Основными задачами, решение которых обеспечит успех восстания. Малаховский считал создание энергично действующей гражданской администрации, способной обеспечить всем необходимым вооруженные отряды и повести решительную борьбу с дворянством, саботаж которого был основной причиной неудач. Он предлагал, исходя из опыта гродненских повстанцев, создавать небольшие конные группы в десять-двенадцать всадников, которые, тревожа врага, истребляя его пикеты, вешая шпионов, уничтожая царские власти, смогли бы с успехом вести борьбу против превосходящих сил карателей.

Письмо Малаховского заканчивалось призывом к стойкости. Вера в святость и непобедимость правого дела восставших слышится в его заключительных строках: «Мы чувствуем в себе новые силы, видим позорный конец царского могущества. После каждой казни у нас идет еще лучше. Молодость берет верх...»

Программа действий, изложенная в этом письме, была поддержана большинством повстанцев. В конце июня - начале июля Калиновский сосредоточивает в своих руках все руководство повстанческой администрацией в Литве и Белоруссии, привлекая к сотрудничеству молодые революционные силы: университетских товарищей, уцелевших соратников Сераковского и Домбровского. В состав реорганизованного Виленского повстанческого центра Калиновский вошел как его глава и комиссар Национального правительства. Военным отделом заведовал Юзеф Калиновский, сын директора Виленского дворянского института, отставной инженер-капитан. Отделом внутренних дел ведал Титус Далевский, брат жены Сераковского. После ареста Гейштора 31 июля (12 августа) Далевский был назначен председателем отдела. Финансовыми вопросами занимался Игнаций Зданович, товарищ Калиновского по университету. После вынужденного отъезда Малаховского из Вильно в начале августа Зданович заменил его на посту начальника города.

Энергичная деятельность молодых вождей восстания снискала им любовь и уважение демократических кругов. Особенной популярностью пользовался пан Константин (фамилию Калиновского знали немногие). Одно имя его, как свидетельствуют современники, наводило ужас на помещиков, но зато с какой любовью произносилось оно молодежью!

Новое руководство занялось укреплением нелегальной организации, устройством системы явочных пунктов и квартир, упорядочением службы связи, системы паролей и отзывов. В Вильно были взяты на учет все дворы и дома с двойными подъездами, устроены нелегальные склады и типографии. Калиновский, скрывавшийся в городе, был помещен в квартиру преподавателя гимназии, в здании бывшего университета. Кто мог подумать, что глава восстания проживает рядом с дворцом генерал-губернатора? Доступ на квартиру Калиновского имело всего несколько надежных членов организации. Для встреч же с прибывающими представителями служили явочные квартиры. Одна из явок находилась на квартире вдовы поэта Сырокомли. При малейшем подозрении явки менялись. Часто Калиновский назначал встречи с нужными ему лицами в Ботаническом саду, раскинувшемся у подножья Замковой горы, увенчанной руинами башни Гедимина. Прибывший на свидание произносил пароль: «Кого любишь?» Отзыв: «Люблю Беларусь!»- «Так взаимно».

Условия, в которых протекала летом и осенью 1863 года деятельность Калиновского, были исключительно трудными. Необходимо было сорвать маневры царских властей, которые изображали руководителей восстания агентами польских панов. Продолжать борьбу можно было, только подняв знамя, под которое могли стать крестьяне. Калиновский развернул это знамя. В обращении «К народу земли литовской и белорусской» он писал, что Муравьев «дурачит народ, толкуя, что это помещики поднялись, чтобы возвратить барщину, - он хочет замутить воду, чтобы в мутной воде по-прежнему рыбку ловить. Но дело наше не дело панское, а справедливой вольности, какую ваши деды и отцы издавна желали. Но миновала уже барщина, миновала кривда, и никакая сила ее не вернет... Никто не сможет обижать простого человека... Чиншей, оброков, податей в казну и панам более не платить, земля уже ваша...» Калиновский призывал народ отстаивать свои права и интересы, устраивать жизнь по-своему. Сами крестьяне должны на сходках решать, как жить, что делать, как перестроить порядки в соответствии с правдой мужицкой. «Пан будет злым, пана повесим как собаку! Мужик будет плохим, так и мужика повесим, а дворы их и села пойдут с дымом, и будет справедливая вольность. Мы люди вольные, а кто хочет неволи, тому дадим виселицу,.. А кто этому приказу противен будет, будь он или поп, или ксендз, мужик или пан, обо всяком доносить польскому правительству... или, собравши сход и сделав справедливый суд, без оговорок вести на виселицу! Ибо кто хочет кривды людской, тот пусть лучше сам пропадает!»

Энергичные действия обновленного повстанческого центра в Вильно, его внимание к нуждам повстанческих отрядов, стремление широко вовлекать в борьбу народ не пропали даром. Восстание несколько оживилось, в июне -июле повстанцы провели ряд успешных боевых операций против карательных войск. Наибольший успех сопутствовал Яблоновскому (Длускому) - верному соратнику Калиновского, возглавлявшему один из наиболее крупных и боеспособных отрядов. Уже в течение нескольких месяцев он успешно противостоял карателям, искусно маневрировал, наносил неожиданные удары и исчезал в лесисто-болотистой местности. В июне отряд занял хорошо укрепленную позицию в густых малопроходимых лесах у местечка Попеляны в приморской части Литвы. По окрестным селам были разосланы подвижные группы для сбора информации и претворения в жизнь аграрных декретов. На рассвете 10 (22) июня разъезды донесли о приближении гвардейских стрелков, которых проводники выводили прямо на позиции повстанцев. Первая атака гвардейцев была отбита метким прицельным огнем. После долгой перестрелки гвардейцы вновь под барабанную дробь и с криками «ура» бросились в штыки. В острейший момент сражения на завалах, проведя перегруппировку отряда, Яблоновский ударил во фланг и тыл карателям. Под ударами с двух сторон они дрогнули, а затем обратились в бегство. Так гвардейский стрелковый имени императорской фамилии батальон перестал существовать как боевая единица.

Первые успехи не вскружили голову Калиновского. Обобщая опыт вооруженных действий, он видел, что в сложившихся условиях повстанцам нельзя действовать крупными отрядами, которые сравнительно легко выслеживались превосходящими силами карателей. Избегать окружения и полного уничтожения становилось все более затруднительно. Калиновский изменил тактику вооруженной борьбы. Вместо крупных отрядов стали создавать мелкие подвижные группы. Переход к новой тактике был необходим при подавляющем превосходстве царских войск.

Срывая попытки муравьевских чиновников и попов разжечь национальную вражду между поляками, русскими и белорусами, Калиновский отмечал, что царские чиновники толкуют теперь без устали о своем братстве с крестьянами. Как же этому не удивиться! Сколько лет жили крестьяне под властью царя и чиновников, но теперь только услышали, что они братья и друзья их. Хитростью и обманом назвал Калиновский этот маневр врагов. Выступая против мнимого братства угнетателей с угнетенными, он напоминал, что дружба не скрепляется плетью и свинцом. Военщина и царь не братья крестьян, а враги.

Высшее католическое духовенство тесно срослось с местным польским дворянством. В сентябре 1863 года оно открыто выступило против восстания и призвало народ сложить оружие. Нужно было, не оскорбляя религиозных чувств верующих, раскрыть подлинный лик духовных пастырей. Калиновский обнародовал прокламацию, в которой объяснил смысл действий ксендзов. Прелаты святую борьбу народа называют мятежом, мужественных борцов считают преступниками, жестокого палача величают законным и милостивым монархом, а трусливый отказ от борьбы объявляется обязанностью, вытекающей из заповедей религии. «Поистине, прелаты, трудно было в столь коротких фразах сказать так много лживого.

Никогда еще христианская заповедь «Не бери имени господа для обмана» не была более торжественно растоптана и поругана. И кем же! Теми, кто обязан охранять в чистоте заповеди бога».

Напоминая, что даже папа римский не решался проклясть восставших, Калиновокий иронически упрекал ксендзов в том, что они поступили вопреки воле наместника Христа на земле. Он заранее отвергал возможное оправдание, что они подчинялись приказам царской администрации. «Вы скажете, что были зажаты как бы в железные клеши ужасным насилием, что у вас только два пути: или издать ложное обращение, или обречь церковь на тяжелое преследование. Вы как бы из двух зол выбрали наименьшее. Это вам посоветовала трусость, а не Христово учение, которому вы служите. Пусть люди мира сего ру1оводствуются дипломатическими маневрами, но вы. считающие себя незапятнанными представителями Христа, должны руководствоваться только правдой и никогда не выбирать зла, даже и наименьшего...»

Предпринятый Калиновским шаг ослабил, но не мог приостановить работу отлично вышколенного церковного аппарата. Царские власти доносили, что ксендзы огласили с амвонов послание епископов, «как по команде».

Против повстанцев царское правительство бросило более чем трехсоттысячную карательную армию. Из этих войск около ста двадцати тысяч штыков и сабель действовали против партизанских отрядов Белоруссии и Литвы. В крае было введено военное положение. Вся полнота власти переходила в руки военных начальников губерний и уездов. Воинские, полицейские, жандармские посты и караулы заполнили населенные пункты и дороги. В лесах вдоль дорог делались широкие просеки. Населению запретили передвигаться. Все жители были обложены контрибуцией. Крестьянам сулили землю, снижение выкупных платежей. Чиновники и офицеры уверяли их, что, как только будет покончено с «мятежом» панов-поляков, царь обеспечит }ix всеми благами, создаст народу чуть ли не райскую жизнь.

С осени 1863 года восстание начинает гаснуть, несмотря на героические усилия Калиновского и его сподвижников. С наступлением осенне-зимнего сезона положение повстанцев, блокированных в лесах, окруженных стеной войск, стало особенно тяжелым. Несмотря на военное поражение повстанцев, их борьба имела огромное значение. В условиях восстания крестьяне повсеместно прекратили отбывание повинностей и уплату налогов, а органы царской администрации не решались принуждать население.

Калиновский решил вывести из-под ударов карателей основные военные силы, чтобы использовать зиму для перегруппировки сил и, опираясь на поддержку крестьян, весной вновь поднять борьбу. Он разослал по отрядам инструкцию о сохранении военных сил в зимних условиях. Запрещалось «самочинно распускать отряд». В каждом отдельном случае командир отряда должен был получить согласие высших органов. «Если бы местные условия заставили начальника распустить свой отряд, то солдатам следует выдавать отпускные билеты, чтобы временный роспуск отряда не имел вида окончательного роспуска войск. Это распоряжение не касается общего восстания и не меняет правил о нем». Калиновский поддерживал связь с начальниками отрядов. С ноября он назначил Мацкявичюса «организатором вооруженных сил Ковенского воеводства». Калиновский призывал повстанцев быть стойкими и надеяться на успех дела. В зимних условиях продолжали борьбу только немногие, хорошо снаряженные отряды, остальные распускались до весны. Рядовые повстанцы получили отпускные билеты с обязательством явиться по первому требованию. Командный состав и оружие укрывались в лесах.

Эти меры, предпринятые Калиновским, были связаны с общим планом оживления восстания весной 1864 года, разработанным Р. Траугутом, но претворить их в жизнь не удалось повстанческому руководству ни в Царстве Польском, ни в Литве.

Над руководителями восстания все ближе нависала опасность. Еще в июне 1863 года властям стало известно, что во главе восстания стоит К. Калиновокий. Муравьев предпринял энергичные меры для его ареста. Но революционная организация надежно укрыла своего вождя. Он скрывался в Вильно, проживая по подложным паспортам (Чарнецкого, Макаревича, Витоженца). Местожительство Калиновского было известно только нескольким преданным и стойким лицам. В случае малейшей опасности квартира немедленно менялась. Среди повстанцев Калиновский был известен под именами «Хомутус», «Хамович» и т. п.

В результате предпринятых в Вильно повальных обысков и облав муравьевским ищейкам удалось арестовать ряд видных деятелей революционной организации и напасть на след Калиновского и его ближайших соратников. 26 сентября был арестован Игнаций Зданович, возглавлявший революционную организацию Вильно. При нем были захвачены документы, свидетельствующие о близости Здановича к руководству восстанием. В течение трех месяцев царские палачи терзали Здановича, пытаясь вырвать у него «чистосердечное сознание», узнать, где скрывается Калиновский, но тщетно. 21 декабря Зданович был казнен. Между тем Муравьев получил новые доказательства продолжающейся деятельности Калиновского. Пленные повстанцы сообщали о его приказах быть стойкими и ждать весны с оружием у ноги. Все истинные сыны родины должны нести все свои силы на алтарь ее для продолжения борьбы. В декабре царским следователям стало известно, что «главное революционное правление Литвы находится в руках уполномоченного комиссара Константина Калиновского и его секретаря Титуса Далевского, скрывающихся в Вильно». Предатель сообщил карательным органам и некоторые явочные квартиры революционеров. На одной из них в доме недавно умершего поэта В. Сырокомли (Кондратовича) в засаду попал Титус Далевский. Калиновского в последнюю минуту удалось предупредить, и он избежал ареста. 22 декабря Титус передал товарищам на воле следующие строки: «...При мне и на моей квартире нашли сильно компрометирующие меня документы. ...В понедельник военно-полевой суд перешлет свой приговор по моему делу Муравьеву - во вторник или в следующие дни я буду мертв. В жизни моей я не испытал счастья. Делил со своей семьей ее великую недолю и все моральные муки. Любил свою родину, и теперь мне радостно отдать за нее жизнь. Оставляю мою семью на попечение моего народа, ибо из нас, братьев, никто не останется живым». 30 декабря 1863 года Титус Далевский был расстрелян. Его отказ выдать руководство восстанием рассматривался в приговоре как самая тяжелая его вина. Несмотря на все явные доказательства самого тесного знакомства с Константином Калиновским, Далевский о сношениях своих с ним и о месте его укрывательства ничего не высказал.

Современники передают, что Калиновский, пренебрегая опасностью, провожал в последний путь своих отважных товарищей, являлся к месту казни, становился в первых рядах толпы за шпалерами войск, окружавших эшафот. Товарищи не раз говорили ему о неразумности подобных действий, но Константин считал своим долгом прощание с ближайшими соратниками, шедшими на смерть, спасавшими его от ареста ценой собственной жизни. Он мог десятки раз без особого труда выехать за границу, повстанческая почта еще действовала, но считал недостойным для революционера покинуть пост, пока в лесах продолжали действовать хотя бы несколько партизанских отрядов. Соратникам за границей Константин писал, что царским ищейкам не скоро удастся напасть на его след, а пока этого не случилось, он нанесет врагам еще не один удар Несколько раз ему удавалось ускользать от полиции во время массовых облав, уходя из окруженных солдатами домов по крышам, чердакам, водосточным трубам.

Муравьеву помог предатель, арестованный в Минске, который сообщил, где скрывается Калиновский. Специальной эстафетой Муравьев был извещен об этом. Шифрованная телеграмма жандармского полковника Лосева из Минска была получена в Вильно в девять часов вечера 28 января 1864 года: «№ 28 на Святоянской улице в святоянских мурах живет преступник Калиновский, воевода, под именем Витоженец. В доминиканском доме живет госпожа Банвич, к ней обращаются агенты из других городов для указания места жительства Калиновского и других. Она все знает. Полковник Лосев».

Святоянскими мурами жители Вильно называли обширные средневековые корпуса, где некогда помещалась иезуитская академия, а позже - Виленский университет, закрытый в годы царствования Николая 1. В период восстания в этих зданиях находились гимназия, музей древностей, центральный архив, обсерватория, множество квартир служащих и частных лиц. Содержание телеграммы Лосева хранилось в глубочайшей тайне. Полицмейстеру было поручено лично справиться в книгах о точном адресе Витоженца, но, как бывает при спешке, имя его ускользнуло при просмотре книг. Тогда решили обыскать весь Святоянский квартал, для чего понадобилось две роты солдат, разделенных на десять партий при офицерах полиции и особых чиновниках. Имя лица, которое следовало арестовать, было им объявлено только ночью перед самым обыском. Калиновский нанимал уже второй месяц комнату в квартире одного учителя гимназии, уехавшего куда-то в отпуск. Его застали на площадке лестницы со свечой в руке. Когда спросили фамилию, он спокойно ответил «Витоженец», и в ту же минуту был схвачен.

С арестом Калиновского прекратилось централизованное руководство уцелевшими звеньями революционной организации и партизанскими отрядами, ожидавшими в лесах сигнала к весеннему выступлению. Разбитые, лишенные руководства, остатки партизанских отрядов еще надеялись на новый подъем движения. Весна действительно принесла некоторое оживление деятельности немногочисленных групп повстанцев. Произошло несколько нападений на помещичьи мызы и казачьи патрули, но массового выступления не было.

Калиновский был помещен в здании упраздненного Доминиканского монастыря. Следствие над ним вела особая комиссия. Муравьев, «интересовавшийся ходом дела в высшей степени, постоянно посылал туда чиновников своих». Между иными побывал в «Доминиканах» один из чиновников муравьевской канцелярии, Мосолов, оставивший не лишенное интереса описание последних дней руководителя восстания. «Первый день, - пишет он, - Калиновский лишь кусал себе губы, неохотно даже отвечал на вопросы, но к вечеру не выдержал и объявил настоящее свое имя. Несмотря на все усилия членов комиссии, им не удалось исторгнуть от Каличовского подробного показания о личностях, составляющих революционную организацию края. Он, однако, откровенно сознался, что был распорядителем жонда во всем крае, и, как видно из показаний других лиц, он умел поддержать падающий революционный дух польского населения. Помещики его страшились, он свободно разъезжал между ними, воодушевлял нерешительных и запугивал слабых. Калиновский был лет 26, крепкого сложения и с лицом жестким и выразительным; короткие русые волосы были зачесаны назад - таким я его видел в тюрьме за несколько дней до казни»

Следственно-судебное дело «О дворянине Гродненской губернии и уезда Викентии Калиновском» содержит свидетельства о несгибаемой воле, мужестве и стойкости, проявленных Калиновским в царском застенке. Он отказался дать какие-либо показания о составе революционной организации, заявив палачам: «Выработав трудом и жизнью сознание, что если гражданская откровенность составляет добродетель, то шпионство оскорбляет человека, что общество, устроенное на иных началах, недостойно этого названия, что следственная комиссия, как один из органов общественных, не может отрицать во мне этих начал, что указания мои о лицах, которые делают чистосердечные признания или о которых следственная комиссия знает иным путем, не могут способствовать умиротворению края, я счел необходимым заявить следственной комиссии, что в допросах насчет личностей, ею указываемых, я поставлен иногда в положение, не соответственное ее желаниям, и должен быть сдержан в своих показаниях по вышеупомянутым причинам. Заявление это делано в той надежде, что следственная комиссия свойственным порядком устранит безвыходное мое положение. Причины и последствия мною хорошо обдуманы, а сознание чести, чувства собственного достоинства и того положения, какое я занимал в обществе, не дозволяет мне следовать по иному пути».

Получив эту отповедь, следователи донесли Муравьеву: «Ввиду такого заявления со стороны Калиновского и вполне обнаруженных его преступлений, особая следственная комиссия постановила дело о нем закончить и представить вашему высокопревосходительству». В резолюции Муравьева значилось: «Комиссии военного суда вменить в обязанность окончить суд в трое суток и затем военно-судебное дело представить во временный полевой аудиториат».

Неожиданно Калиновский заявил, что желает дать письменные показания Изумлению палачей не было границ, А вдруг Калиновский испугался нависшей над ним смерти «Ему дали перо и бумагу и позволили свободно излагать свои мысли, - вспоминает Мосолов, - он написал отличным русским языком довольно любопытное рассуждение об отношении русской власти к польскому населению Западного края, в котором, между прочим, высказывал мысль о непрочности настоящих правительственных действий и полное презрение к русским чиновникам, прибывшим в край. Калиновский сознавал, что с его арестом мятеж неминуемо угаснет, но что правительство не сумеет воспользоваться приобретенными выгодами».

28 января Калиновский пометил свою записку, дающую краткий, но очень глубокий анализ причин и хода восстания. Всего несколько листков, исписанных его твердым ровным почерком, но как много содержат они. Руководитель восстания писал, что отвергает предъявленное обвинение во враждебных действиях против России и разрыве государственной общности с ней, указывал, что вопрос о государственном устройстве он подчиняет борьбе за обеспечение народного счастья. Он открыто объявлял себя врагом порядков, лишивших польский, белорусский и литовский народы государственности и элементарных условий для развития культуры. «Я мог прийти к такому заключению, - писал он, - что Россия хочет полного с собой слияния Литвы для доставления счастья здешнему народу Я не противник счастья народного, я не противник и России, если она добра нам желает, но противник тех бедствий и несчастий, которые посещают край наш несчастный». Высмеивая Муравьева, изображавшего себя «другом народа», Калиновский писал, что его действия могут привести только к новому восстанию.

Побежденный, но не сломленный, Калиновский верил, что придет время, когда народы России и Польши, Литвы и Белоруссии будут жить в дружбе, и закончил записку словами: «В моем сознании я преступник не по убеждению, но по стечению обстоятельств, а потому пусть и мне будет дозволительным утешать себя надеждой, что воссоздается народное благо. Дай бог только, чтобы для достижения этого потомки наши не проливали лишней братней крови».

Находясь в застенке, Калиновский сумел переслать на волю несколько воззваний к белорусскому крестьянству, вошедших в литературу под названием «Письма из-под виселицы». Это последнее обращение его к народу.

«Браты мои, мужики родные, - пишет Калиновский. - Из-под виселицы царской приходится мне к вам писать, и, видимо, в последний раз. Горько покинуть землю родную и тебя, мой народ. Грудь застонет, заноет сердце, но не жаль погибнуть за правду твою. Прими же, народ, искреннее мое слово предсмертное, ведь оно как бы с того света, только для добра твоего написано... Нет, братья, большего счастья на свете, если есть возможность человеку получить доступ к науке, овладеть мудростью. Тогда только он будет жить обеспеченно, тогда только он сам будет управлять судьбой своей... ибо, обогатив наукой разум и развив чувства, с искренней любовью отнесется ко всему народу своему. Но как день с ночью не ходят вместе, так и не идет рядом наука правдивая с неволей московской. И пока мы будем под гнетом этим, у нас ничего не будет, не будет правды, богатства и никакой науки, как скотину, нас гонять будут не для добра, на погибель нашу…»

Даже в самые трудные минуты борьбы, когда восстание угасало, а над головой Калиновского нависла смерть, он не отчаялся, не потерял веры в конечную победу народа, до последних дней жизни оставаясь несгибаемым революционным демократом.

13 марта Калиновский предстал перед военно-полевым судом. На вопрос, нет ли у него каких-либо претензий к суду или желания что-либо сказать в оправдание, он написал: «Показания мои, при следствии данные, вполне утверждаю. К оправданию своему или разъяснению дела ничего более представить не имею». 14 марта военный суд по полевому уголовному кодексу приговорил Калиновского к расстрелу «...за принятие звания члена Революционного комитета Литвы, а после этого главного распорядителя восстания в здешнем крае, а вместе с тем измену государству и склонение к бунту жителей». 16 марта приговор был рассмотрен временным полевым аудиториатом, который постановил: «За преступление его, составлявшее высшую степень участия в мятеже против правительства с возбуждением к тому деятельным распространением и поддержанием восстания... казнить смертью повешением». Резолюция Муравьева гласила: «Согласен. Исполнить приговор в Вильно в три дня».

22 марта в десять часов утра приговор был приведен в исполнение на базарной площади Лукишки. «Было ясное холодное утро, - пишет Мосолов, - Калиновский шел на казнь смело: придя на площадь, он встал прямо лицом к виселице и лишь по временам кидал взоры в далекую толпу. Когда ему читали конфирмацию, он стал было делать замечания. Так, например, когда назвали его имя дворянин Викентий Калиновский, он воскликнул: «У нас нет дворян, все равны!»

Над современными площадями и средневековой готикой Вильнюса возвышается и ныне гора, увенчанная башней Гедимина. Тяжким был труд строителей этой некогда грозной крепости. «Как тябе у Вильню горы капаць», - чертыхаются и поныне старцы белорусы. Много преданий и легенд связано с этой твердыней. Грозные сечи литовцев и русских с тевтонами видели ее стены. Деревья Ботанического сада, раскинувшего на склонах горы, еще хранят память о бурном 1863 годе, о конспиративных встречах повстанцев под их кронами. На вершине Замковой горы под охраной столетних лип покоятся останки героев 1863 года - Зыгмунта Сераковского, Константина Калиновского и других руководителей восстания, имена которых олицетворяют кровную, неразрывную связь народов Советского Союза и демократической Польши.

 

Top