Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
Революции - это локомотивы истории, писал К. Маркс. В самом деле: и революции рабов и буржуазные революции знаменовали собой огромный сдвиг в жизни тех народов, которые их совершали. Несравненно более значительным качественным скачком являются ныне революции социалистические. Но было бы ошибочно думать, что история человечества в классовом обществе развивается так же легко и плавно, как двигаются локомотивы на современных железных дорогах. Прежде чем одержать победу, революционное движение каждой страны проходит целые полосы поражений и неудач, несет тяжелые потери, переживает периоды спада. Однако время всегда работает на него: накапливается опыт борьбы, растет сознание масс, зреют социально-экономические предпосылки победы революций. И настает момент, когда локомотив истории снова набирает скорость, чтобы вопреки ожесточенному сопротивлению реакционных сил доставить человечество в следующую историческую эпоху.
Восстание 1863 года по своему объективному содержанию являлось буржуазной революцией, в ходе которой борьба за ликвидацию феодальных порядков была тесно связана с борьбой против национального и религиозного гнета. Повстанцы потерпели поражение сначала на Украине, в Белоруссии и Литве, а затем и на польских землях. Царизм обрушил волну репрессий на польский народ и население охваченных восстанием территорий. Сотни участников борьбы были казнены, тысячи погибли в бою, получили тяжелые увечья или вынуждены были бежать за границу, десятки тысяч оказались на каторге, в ссылке, на поселении в далекой Сибири.
Эти огромные жертвы не были напрасными Уроки январского восстания внимательно изучали следующие поколения польских революционеров, которые сберегли и приумножили лучшие традиции повстанцев 1863 года. Основная линия преемственности шла от левицы красных, занимавшей наиболее радикальную позицию в ходе восстания, через связанное с I Интернационалом левое крыло польской эмиграции 60- 70-х годов и первую польскую рабочую партию Пролетариат , существовавшую в 80-е годы, к социал-демократическим . организациям конца 90-х годов, твердо ставших на путь марксизма Лишь немногие из активных деятелей 1863 года, оставшихся в живых и не отошедших от общественной деятельности, неуклонно двигались по этому пути, являясь живыми хранителями революционного опыта. Одному из них - Я Домбровскому - посвящен отдельный очерк. Еще более интересен в этом отношении В. Врублевский, имя которого также не раз упоминалось выше.
Валерий Врублевский родился 15 декабря 1836 года в семье мелкого шляхтича в Лидском уезде Виленской губернии. Не владея недвижимым имуществом, его отец служил у графа Р. Тизенгауза в местечке Жолудек. За матерью Врублевского - урожденной Юравик - числилось небольшое имение под Слоннмом и дом в Вильно. Рано потеряв отца, Валерий провел несколько лет в семье своего дяди Эвстахия Врублевского. Это был хорошо образованный человек, придерживавшийся передовых политических взглядов. Воспитанник Киевского и Харьковского университетов, он в 1849 году был приговорен к восьми годам каторги за связь с Кирилло-Мефодиевским обществом. Другая важная группа детских впечатлений Врублевского связана с семьей Далевских, к которой принадлежали организаторы Союза литовской молодежи Францишек и Александр, будущие участники восстания Константый и Титус и жена З. Сераковского - Аполлония Далевская. В 1848 году двеиадцатилетнйй Валерий был очевидцем расправы царизма над революционными эмиссарами А. Ренигером и Я. Рером, а также над сотрудничавшим с ними Аполином Гофмейстером - будущим повстанческим руководителем на Гродненщине.
После окончания Виленского благородного института Врублевский в 1854 году уехал в Петербург и поступил в Лесной институт. В то время это было военизированное учебное заведение, готовившее офицеров для лесной службы, межевых топографов, инженеров в ведомство государственных имуществ. Три года было потрачено на изучение математики и естественных наук, истории и иностранных языков, лесохозяйственных дисциплин и топографии. Один год заняла практика в учебном лесничестве под Петербургом. На пятом году обучения студенты переводились в офицерский класс. Врублевский не проявлял больших успехов в ученье, но пользовался любовью товарищей и был одним из наиболее активных участников студенческих кружков и разного рода земляческих организаций.
Чтение Современника , Колокола и польских эмигрантских изданий, знакомство с оппозиционно настроенной петербургской молодежью оказали определяющее влияние на формирование мировоззрения Врублевского. В последние годы учения он познакомился с З. Сераковским и его единомышленниками из офицерских кружков, с Константином Калинозским, его старшим братом Виктором, с многими активными участниками студенческого движения. В 1859 году когда Врублевсий, ставши подпоручиком, получил назначение на должность инспектора в училище лесоводства близ Гродно, он был убежденным революционером, готовым посвятить жизнь борьбе с социальным и национальным гнетом на своей родине.
С первых же дней пребывания в Сокулке, где находилось училище, Врублевский развернул революционную пропаганду. Вскоре среди учащихся возник кружок, ставший постепенно центром конспиративной организации всей округи. Не теряя связи с друзьями в Петербурге и в Вильно, Врублевский старался Завязать знакомства в целом ряде уездов Гродненской и Виленской губерний. В начале 1861 года возвратился на родину К. Калиновский. Вместе с Врублевским они энергично взялись за расширение конспиративной сети и революционную пропаганду. Они поддерживали контакт с Л. Звеждовским, служившим в Вильно. Вместе с Калиновским Врублевский издавал и распространял Мужицкую правда .
Начавшееся в Польше восстание постепенно охватывало территорию Литвы и Белоруссии. В апреле 1863 года Врублевский исчез из Сокулки. Донося об этом, начальство далеко не сразу решилось сделать предположение, что он примкнул к мятежникам . Между тем Врублевский в соответствии с решением повстанческой организации в условленном месте собрал отряд, насчитывавший более двухсот человек и состоявший из воспитанников Сокульского училища и окрестных крестьян. Повстанческим военным начальником на Гродненщине был назначен ветеран восстания 1830-1831 годов О. Духинский, возвратившийся из эмиграции. Врублевский стал его начальником штаба. Одряхлевший и неспособный руководить партизанскими действиями, Духинский с самого начала обладал лишь номинальной властью, фактически командование осуществлял Врублевский. Ротами повстанцев, сосредоточившихся в Беловежской пуще, в большинстве случаев командовали бежавшие из частей царские офицеры из числа единомышленников Сераковского, Домбровского, Потебни.
Оглашая повстанческий манифест по крестьянскому вопросу в близлежащих населенных пунктах и занимаясь военной подготовкой, повстанцы старались до поры до времени избежать столкновения с карательными войсками. 29 апреля, однако, им пришлось принять бой с превосходящими силами противника. Повстанцы проявили отвагу, Врублевский был особо отмечен в числе наиболее отличившихся смелостью и боевым мастерством. Однако каратели одержали победу: они оттеснили повстанцев, захватили их обоз с запасами продовольствия и казной. Лишь через две-три недели удалось вновь сформировать отряд; к началу июня в нем было примерно сто шестьдесят косинеров и около двухсот конных бойцов, которыми командовал лично Врублевский В Рожанском лесу в эти дни отряд принял участие в параде повстанческих сил Гродненского воеводства. Общая их численность достигала тысячи человек. Парад принимали повстанческие предводители на Гродненщине Константин Калиновский и Аполин Гофмейстер, памятный Врублевскому по 1848 году.
В июне повстанцы имели несколько удачных столкновений с карателями. Численность отрядов выросла почти вдвое. В отряды пришло много батраков, рабочих, бедноты из городов и местечек. Шли также неимущие шляхтичи, вольные хлебопашцы, государственные крестьяне. Приток свежих сил обусловливался прежде всего тем, что по требованию Калиновского повстанческие власти строго следили за осуществлением повстанческой аграрной программы. Однако численность карательных войск росла еще быстрее. Теснимые со всех сторон повстанцы в конце июня вынуждены были отойти в глубь Беловежской пущи.
В июле и августе повстанческие отряды вели тяжелые оборонительные бои, с трудом отбиваясь от преследовавшего их противника. Врублевский хорошо знал все лесные тропки и располагал подробными картами лесных массивов на Гродненщине; это не раз спасало повстанцев. В августе Духинский официально ушел в отставку. Калиновский, сосредоточивший в своих руках руководство восстанием в Литве и Белоруссии, назначил Врублевского командующим повстанческими силами на Гродненщине. Новый командующий был неутомим, проявлял чудеса распорядительности и храбрости. Он первым вступал в бой и отступал последним, он заботился о нуждах крестьян, что обеспечивало их поддержку повстанцам. Но соотношение сил все ухудшалось, бороться становилось все труднее.
Останавливаться нельзя. Переходя из одного лесного массива в другой, прячась в самую глухомань,
повстанцы постепенно подвигались к Августовскому воеводству. Много опасностей подстерегало их на пути. Адъютант Врублевского И. Арамович, например, вспоминает: Под вечер сидели мы [...] на лугу среди болот и просек и делились куском хлеба и крошками зеленого табака [...]. Среди чащ, среди трясин немыслимо было узнать ни дорогу, ни направление. Командир сказал, что надо обождать зари, ибо наступила ночь. Прилегли мы на болоте. Каждый из нас искал места поудобнее у кустов, чтобы хоть голову можно положить чуть повыше. На заре нас разбудили чьи-то покрикивания. Это были казаки, которые ловили своих коней с ночного . Непрерывные утомительные переходы, почти ежедневные столкновения, отсутствие продовольствия и снаряжения заставляли многих повстанцев уходить домой, а командиров оставлять своих подчиненных и скрываться за границу. Врублевский один, кажется, оставался непоколебимым, не утрачивал ни на минуту бодрости и веры в успех.
Силы повстанцев таяли, была уже осень - нужно было обеспечить сохранение хотя бы минимума сил в зимний период. В сентябре Врублевский передал на время командование и поехал в Варшаву с предложением вывести свои отряды на зимовку в Подлясье. Предложение было принято, и намеченный план проведен в жизнь. В ряде боев, происходивших в ноябре и декабре 1863 года на территории Польши, Врублевский снова проявил себя умелым и хладнокровным военачальником, причем особенно удачно он командавал конниками. В конце декабря Врублевский был назначен повстанческим военным начальником в Подлясском и Люблинском воеводствах. В январе 1864 года около Устимова на конных повстанцев под командованием Врублевского неожиданно напал казачий карательный отряд. Он пытался остановить противника, но, тяжело раненный в голову и плечо, упал с лошади. Спасло Врублевского только то, что каратели сочли его убитым.
Местные крестьяне вскоре подобрали его, оказали ему первую помощь и переправили в имение арендатора Ксаверия Склодовского где он мог получить лечение. Когда раны немного затянулись, Врублевский попросил поскорее переправить его через австрийскую границу, чтобы не подвергать опасности своих спасителей. Его переодели в женское платье и усадили в карету вместе с племянницей Склодовского, решив в случае необходимости сказать, что это ее экономка. Необходимость такая возникла, так как карету в пути остановил конный патруль. Фигура экономки показалась солдатам подозрительной, и они намеревались сделать обыск в карете, более внимательно осмотреть находящихся в ней пассажиров. К счастью, подъехал офицер и приказал патрульным оставить их в покое. Когда они отъехали на некоторое расстояние, офицер приблизился к карете и тихо сказал экономке : Приведите в порядок свое лицо ; потом он пришпорил коня, чтобы догнать своих подчиненных. Только взглянув на экономку , путники поняли смысл действий незнакомого офицера: на лице Врублевского были отчетливо заметны струйки крови, которые просачивались из открывшейся раны. Врублевский не знал ничего о спасшем его офицере, но был склонен думать, что это русский.
Через короткий промежуток времени Врублевский добрался до Парижа и лицом к лицу встретился с теми трудностями, которые испытывали многие его соотечественники и соратники по повстанческой борьбе, оказавшиеся в эмиграции. Почти не двигающаяся после ранения рука очень ограничивала возможности Врублевского в отношении приискания заработка: он смог устроиться только фонарщиком. Его обязанности не сложны: следить за исправностью газовых фонарей в нескольких кварталах, вечером зажигать их, а рано утром - гасить. Плохо то, что он должен делать все это в любую погоду - в жару и мороз, в дождь и в снег; трудно носить на израненных плечах тяжелую лестницу, неудобно карабкаться на нее и возиться с фонарем, когда действует только одна рука.
Но самое худшее в том, что заработная плата не может обеспечить его очень скромных потребностей: ему нечем платить за комнатушку, в которой он поселился, приходилось нередко сидеть без куска хлеба. Однако он никогда не жаловался и ни от кого не принимал помощи.
Первое время все помыслы Врублевского были связаны с тем, что происходило в Царстве Польском и во всей Российской империи. Как и многие другие, он еще верил в возможность нового вооруженного выступления в ближайшее время, старался установить контакты с теми, кто остался на родине, искал способов самому возвратиться туда. Постепенно он понял, что царизму удалось задушить революционное движение в Польше, а без этого нечего было думать о новых боях. Летом 1865 года до Врублевского дошли сведения о русских и польских подпольных организациях, привезенные З. Минейко и Я. Домбровским. Однако речь шла о русских городах, о местах, где сосредоточивались репрессированные участники польского национально-освободительного движения, но не о польских землях. В 1866 году до Парижа дошли слухи о жестоком подавлении восстания ссыльных в Забайкалье. Задуманное как широкая совместная акция польских и русских революционеров, оно в результате провалов и неудач вылилось в акт отчаяния, который в лучшем случае мог закончиться лишь побегом нескольких сот политических заключенных.
Своими надеждами и разочарованиями Врублевский всегда делился с Домбровским. К моменту их встречи в Париже прошло немногим более шести лет с тех пор, как они познакомились в Петербурге. Время и тяжелые раны, полученные во время восстания, сильно изменили облик Врублевского. В худом, немного сутулящемся, немолодом на вид мужчине с высоким лбом и длинными вьющимися волосами Домбровский ни за что не узнал бы Врублевского, если бы встретил его на улице. Домбровский изменился гораздо меньше, и Врублевский узнал его сразу. После собрания, на котором произошла встреча, Домбровский пригласил Врублевского к себе, познакомил его с женой, показал родившегося недавно ребенка. Несколько часов они посвятили воспоминаниям.
Что касается эмигрантских дел, то главным здесь Врублевский считал сплочение сил вокруг последовательно демократических целей борьбы. Те попытки объединения эмигрантов, с которыми Врублевский и Домбровский столкнулись сразу же по приезде во Францию, не удовлетворили их прежде всего из-за ошибочности предполагаемой политической платформы. Домбровский выразил свое отрицательное отношение к предлагавшейся программе в открытом письме, которое датируется ноябрем 1865 года.
Письмо начинается с заявления о том, что сразу же после побега из тюрьмы Домбровский установил связи с теми революционерами, которые, оставаясь в Польше и на территории Российской империи, имели мужество продолжать борьбу. Контакт с ними, - пишет Домбровский, - позволил мне определить для себя постоянное направление деятельности в эмиграции . Ссылаясь на общественное мнение страны, он высказывает убеждение, что именно так и должен поступать каждый политический эмигрант, поскольку эмиграция является лишь представительницей нации, но никогда не может и не должна диктовать ей свои решения. Поэтому, - заявляет Домбровский, - я решительно осуждаю попытки создать в эмиграции политический орган претендующий на то, чтобы руководить страной в ее революционных действиях . Протест Домбровокого вызвали не только эти необоснованные претензии эмиграции на решающее слово, но основные программные положения для предполагаемого объединения: прежде всего он указывал на непонимание значения социальных задач и, в частности, крестьянского вопроса, на нежелание отказаться от национализма, который назван в письме эгоистическим, а в силу этого дурно понимаемым патриотизмом . Письмо Домбровского заканчивается отказом от участия в любой организации, которая подобным образом понимает роль эмиграции и следует такого рода политической программе.
Однако все это вовсе не значило, что Домбровский был противником создания организации из революционеров, оказавшихся за границей. Эмиграция, - говорил он, - нуждается в органическом единстве и в деятельности . Но, заявляя так, Домбровокий делал очень существенную оговорку: Под единством я понимаю не объединение всей эмиграции, а организацию всех ее демократических элементов . Над созданием такого рода организации Врублевский и Домбровский неустанно трудились вместе с группой наиболее радикальных по своим политическим позициям эмигрантских деятелей.
В 1866 году возникло Объединение польской эмиграции , в которое вошли демократические силы той молодой эмиграции , которая образовалась после разгрома восстания 1863-1864 годов. Руководящий орган Объединения - комитет - избирался всеобщим голосованием (свою волю члены организации выражали в письмах, присылаемых из разных городов и разных стран). Домбровский и Врублевский были в числе тех, кто прошел в комитет, имея значительное число поданных за них голосов. Членами комитета стали также Станислав Ярмунд, Юзеф Токажевич, Александр Верницкий. Начался период активной работы Врублевского и Домбровского в Объединении и газете Неподлеглость ( Независимость ), являвшейся печатным органом организации.
Это было время, когда реакционным силам удалось почти полностью подавить освободительное движение в Польше. Многие его участники, отказавшись от надежды на завоевание демократических свобод и независимости, включились в так называемую органическую работу : объявили патриотическим делом погоню за богатством и чинами, ратовали за сотрудничество с царизмом в экономической и культурной сферах. В молодой эмиграции , а тем более в Объединении сторонники органической работы не могли рассчитывать на понимание и поддержку. Но идейных разногласий здесь было предостаточно. Поэтому Врублевский и Домбровский сосредоточили усилия прежде всего на том, чтобы направить мысли и действия своих товарищей на тот путь, который они считали правильным.
Исходным пунктом едва ли не всех возникавших споров являлась оценка недавнего восстания - было ли оно неизбежно и необходимо, в чем причины его поражения, следует ли повторять попытку вооруженной борьбы. Эти и многие другие более частные вопросы постоянно дискутировались в эмигрантской среде. Врублевский и Домбровский не менее других ощущали горечь поражения, но они никогда не соглашались с теми, кто говорил, что не нужно было выступать, что понесенные жертвы были напрасными. Домбровский в 1865 году писал: Последнее восстание открыло нам путь, по которому мы должны впредь идти , оно возложило на нас всех обязанность использовать время нашего изгнания на самовоспитание, чтобы мы успешнее могли выполнить свою миссию, когда страна вновь призовет нас к действию . В обращении ко всей объединенной польской демократии Врублевский в 1869 году выражал уверенность, что обломки поколения, которое самопожертвованием одной ночи 22 января поднялось до уровня героизма, не рассеялись по земле только для того, чтобы стать среди чужих народов как бы памятниками польских несчастий , что страдания, перенесенные эмиграцией, не высосали из наших душ чувств, не заглушили энергии в нашей груди .
Выступая за объединение сил польской эмиграции, Врублевский всегда подчеркивал, что оно невозможно без единства взглядов на стоящие перед ней цели и пути к их осуществлению. Что касается убеждений, - заявлял он в только что цитировавшемся обращении, - я демократ в логическом смысле этого слова. В иную Польшу, чем та, которую воскресит из гроба наш народ своими трудовыми руками, я не верю; иной Польши, чем та, которая, сохраняя в целости свои исторические границы, наделит гражданскими правами всех своих сынов, не желаю; для иной Польши, чем та, где господство человека над человеком уступит место царству свободы, разума и права, где невежество исчезнет в лучах всеобщего просвещения, а нужда в добросовестном распределении общих выгод, для иной Польши я не могу ни жить, ни умирать , В свою очередь, Домбровский в политическом кредо, оглашенном в четвертую годовщину начала восстания 22 января 1867 года, заявил: Верую в воскресенье Польши демократической, а значит, свободной, счастливой, могучей .
Предстоящая борьба, по мнению Врублевского, Домбровского и их единомышленников, должна была вестись не узким кругом заговорщиков, а широкими массами. Все для народа и через народ , - заявлял Врублевский и добавлял: В этом лозунге я нахожу не только политический идеал нашего отечества, но и средства к его осуществлению . Все через народ, - развивал свою мысль Врублевский, - это значит: восстание собственными силами, направленное против всякого чужеземного и внутреннего угнетения, против чужеземного и отечественного рабства, это знач1ит не более и не менее как революция масс, ставящая себе целью и моральное и материальное благосостояние, преодолевающее все преграды, воздвигаемые дипломатическими, правительственными, шляхетскими, иезуитскими и всякими другими комбинациями на пути ее развития .
С такой же определенностью высказывался Домбровский. Я считаю, - писал он в Кредо , - что никакие политические комбинации не в силах создать то, что не имеет собственных сил для существования... Единственным средством освобождения, соответствующим национальному достоинству и дающим гарантию свободы и независимости, признаю вооруженное народное восстание . Отсюда и вытекало у него определейие будущих задач: Единственной нашей целью должно быть восстание, единственной деятельностью - подготовка восстания .
Сторонники мирной просветительской деятельности, поднимавшие голову и в стране и в эмиграции, встречали резкий отпор деятелей левого крыла польской эмиграции. Примером здесь могут служить выступления Врублевского. Я, - заявлял он, - демократ по понятиям, по принципам, по духу, революционный радикал по крови, по своему прошлому, по деятельности еще до восстания. В стране, изнывающей под тяжестью позорного ярма чужеземного насилия, я не признаю так называемой органической работы, то есть легальной, то есть компромиссной, то есть тарговицкой Я вижу один только путь избавления Польши, путь тяжелый, мученический, от подножия до вершины залитый кровью, путь апостольской проповеди словом, письмом и делом среди простого народа при посредстве преданной делу молодежи...
Возможность успеха и причины поражения восстания Врублевский и Домбровский определяли, исходя из своего понимания исторического прогресса. Прогрессом, - заявлял Домбровский, - я называю все большее развитие справедливости как в области политической свободы и равенства, так и в отношении участия в использовании материальных благ. Чтобы наше дело не погибло, оно должно всегда соответствовать развитию прогресса, а наше национальное восстание лишь в том случае будет иметь успех, если своей программой оно охватит наряду с независимостью введение в жизнь уже признанных политических истин. Пробуждение в людях сознания прав человека и гражданина, признание равенства этих прав для каждого без исключения человека, распространение прав, признанных за отдельным человеком, на народы, независимо от расы, наконец, воспитание сознания братства и солидарности наций - вот моральные основы нашей деятельности . Из тех же положений исходили Домбровский и Врублевский в оценке общих и частных уроков закончившейся недавно вооруженной борьбы.
Важнейшая причина поражения повстанцев 1863 года заключалась в относительной узости социальной базы восстания, в неспособности повстанческого руководства последовательно решить крестьянский вопрос привлечь на свою сторону трудящихся деревни и города. Врублевский, Домбровский и его товарищи из левого революционно-демократического крыла польской эмиграции, отчасти осознавшие это еще 9 ходе событий, гораздо отчетливее оценили ситуацию после разгрома восстания. Домбровский, например, в своих устных и печатных выступлениях не раз касался этой стороны дела. Польша, писал он в ноябре 1865 года, реальными действиями декларировала [...], что теперь она стремится не только независимости, но ее программа включает в себя полное разрешение крестьянского вопроса на основе абсолютной справедливости равенства прав всех сословий и вероисповеданий и, наконец, призыв всех к участию в гминовладном управлении страной . Мой девиз: через свободу к независимости , - заявлял Домбровский в 1867 году. Значит, единственным путем воссоздания независимого Польского государства он считал тот, который ведет через социальные преобразования, через ликвидацию феодально-крепостнических порядков и прежде всего через последовательно-демократическое решение крестьянского вопроса.
Далеко не все руководящие деятели красных признавали и отстаивали идею полного самоопределения украинского, белорусского, литовского народов в ходе восстания. После его разгрома некоторые из оставшихся в живых продвинулись в этом отношении значительно вперед, стали гораздо более принципиальными и последовательными. Наиболее характерны в этом отношении взгляды Домбровского. Многие его выступления по данному кругу вопросов выделяются непримиримостью к националистическим ухищрениям в любой их форме, четкостью формулировок и большой впечатляющей силой. Эти выступления послужили укреплению идейных позиций демократической эмиграции и вызвали злобный вой со стороны зараженных национализмом умеренных элементов, не говоря уж о сугубо реакционной части эмиграции.
Польская нация, борющаяся за независимость, - писал Домбровский депутату галицийского сейма в 1866 году, - превосходно поняла, что не может отказать в независимости ни одной народности, не вооружая против себя всех тех, кому бы она отказывала в этом праве, не отрекаясь от идеи, написанной на поднятом ею знамени, не совершая самоубийства . Еще более резко и четко сформулировал Домбровский свою позицию в нашумевшем Открытом письме гражданину Беднарчику и его политическим друзьям (1867). По моему мнению, - говорилось в письме,- право решать о себе имеет только сама нация, и при этом каждая нация . Отношения между Польшей и Украиной Домбровский предполагал определять соглашением между обеими нациями ; он был уверен, что будущий союз, возникший на основе свободы , связал бы их не только политическими узами, но и чувством благодарности и братства .
В изучении и оценке опыта восстания была еще одна область, которая очень интересовала бывших руководителей повстанцев 1863 года. Вооружение, организация и тактика повстанческих сил, анализ всего хода военных действий, изучение отдельных кампаний и боев, особенности партизанской войны и соотношение ее с действиями регулярных войск - вот перечень далеко не всех вопросов, очень интересовавших их как революционеров, а в ряде случаев и как военных специалистов. Врублевский не только сам был в числе вольнослушателей высшей военной школы в Париже, но много сил затрачивал на организацию материальной помощи эмигрантам, желающим получить военное образование или пополнить свои знания в военном деле. Крупным военным специалистом стал в эмиграции Ю. Гауке-Босак.
Самым большим знатоком и признанным авторитетом в этой области был, однако, Домбровский. Он много думал над этими вопросами, перебирая в уме памятные ему события 1863-1864 годов, сопоставляя свои мысли с новинками военно-исторической и военно-теоретической литературы. В чисто специальном отношении его выводы и наблюдения не только были на уровне современного ему состояния военного дела, но и во многом превосходили его. Для Домбровского как военного мыслителя очень характерно признание большого значения морального фактора вообще и прежде всего в революционных войнах. Моральное превосходство, по мнению Домбровского, оказывается в такого рода войнах всегда на стороне тех, кто представляет прогрессивные силы. Он заявлял: ...Винтовки или косы, старое вышколенное войско или повстанческие отряды - орудия одинаково страшные, если они призваны представлять прогресс, а только он может воодушевлять той духовной мощью, перед которой меркнут материальные преграды . По существу, эти мысли совпадали с тем, что писали, в то время Маркс и Энгельс.
Своим боевым прошлым, радикальностью политических убеждений, активным участием в общественной жизни Врублевский приобрел большую известность среди соотечественников, находящихся вдали от родины. Во время выборов комитета Объединения польской эмиграции он неизменно был в числе тех, кто получал наибольшее число голосов. Польские эмигрантские организации в разных местностях Западной Европы (их также называли гминами, то есть общинами) давали очень высокую оценку Врублевскому. Цюрихская гмина, например, писала: Любимый вождь литовцев завоевал среди эмигрантов заслуженную популярность и доверие .
В отзыве одной из других гмин говорилось, что у Врублевского среди повстанцев много друзей, знающих его патриотизм и способности .
Будучи интернационалистом, Врублевский, как и большинство других деятелей демократической эмиграции, активно участвовал в политической жизни Франции, поддерживал связи с организациями парижских рабочих, примыкавшими к I Интернационалу. Особенно прочными стали эти связи после того, как, изучив работу печатника, он с 1869 года стал работать в типографии Руж . Когда на следующий год Врублевский заболел оспой, то его товарищи по работе, как французы, так и эмигранты, не оставляли больного ни на одну минуту, ухаживали за ним, готовили ему пищу. Один из них при этом заразился и через некоторое время умер.
Когда началась франко-прусская война, Объединение польской эмиграции решило принять участие в защите Франции. Врублевский был активным участником комиссии, которая от имени Объединения вела переговоры с правительством национальной обороны. Боясь демаршей со стороны царской России, не желая собирать воедино известных своей революционностью польских эмигрантов, генерал Трошю не согласился на создание польских военных формирований, а только разрешил желающим вступать в созданные по территориальному признаку батальоны Национальной гвардии Врублевский был в числе первых поляков, вступивших в Национальную гвардию, он добросовестно нес службу на протяжении четырехмесячной осады Парижа. Не будучи даже французскими подданными, он и его товарищи делали для обороны республики гораздо больше, чем многие французские буржуа, громко кричавшие о своем патриотизме.
Постоянно нараставшая борьба трудящихся Франции против своекорыстной, изменнической политики правительства Тьерай весне 1871 года достигла огромного напряжения. 18 марта пролетариат Парижа восстал, сверг власть буржуазии и создал революционное рабочее правительство - Парижскую коммуну. Она явилась хотя и неполным, непрочным, но первым в истории человечества реальным воплощением в жизнь диктатуры пролетариата, неизбежность которой была теоретически обоснована в гениальных трудах Маркса и Энгельса. Руководство Парижской коммуной, торжественно провозглашенной 28 марта и просуществовавшей до 28 мая 1871 года, делилось на состоявшее главным образом из бланкистов большинство и меньшинство , состоявшее преимущественно из последователей Прудона. Отсюда те крупные политические ошибки в действиях Коммуны, которые в значительной мере обусловили ее поражение, те внутренние противоречия, которые были характерны как для административных, так и для военных
органов парижского пролетариата. Среди руководящих деятелей Коммуны и среди рядовых коммунаров было немало участников Международного товарищества рабочих - I Интернационала. Это оказало определенное положительное влияние на ход событий.
Врублевский, Домбровский и многие из их соотечественников горячо сочувствовали освободительным стремлениям французских трудящихся, имели друзей и политических единомышленников среди активных революционных деятелей Парижа. Кроме этого, они отлично понимали, что победа демократической и социальной революции во Франции улучшит условия для освобождения Польши, тогда как поражение восставших парижан непременно их ухудшит. Поэтому не приходится удивляться тому, что многие из них без колебаний оказались в рядах коммунаров. Кроме Врублевского и Домбровского, на стороне Коммуны сражалось около шестисот бывших участников восстания 1863 года. Среди них были бывший член Литовского провинциального комитета, соратник Калиновского Ахилл Бонольди, виленский подпольщик, сподвижник З. Сераковского и брат его жены Константый Далевский, литовский крестьянин Адомас Битис, командовавший когда-то повстанческим отрядом, повстанческие офицеры Ю. Розвадовский, К.Свидинский, В. Рожаловский и многие, многие другие.
Деятели правого крыла польской эмиграции, делавшие ставку на союз с Версальским правительством, всячески старались оклеветать тех поляков, которые поддержали Коммуну. Князь Чарторыский направил в Версаль специальное письмо, в котором вопреки истине заявлял, что за исключением, может быть, одного Домбровского, который был более русским, чем поляком, к с давних пор связан с русскими социалистами, прочие поляки, служившие Коммуне, были чужды идеям Коммуны [...], это были просто кондотьеры - военные наемники, продавшие свои услуги Коммуне за титулы и плату: В действительности число поляков, сражавшихся на стороне Коммуны из идейных соображений, достигало нескольких сот человек. От их имени несколько позже Теофиль Домбровский писал; Нашей целью было не только утверждение управления Коммуны для Парижа, но и победа социальной революции, что, как я полагаю, для нас небезразлично . Первой нашей мыслью и вопросом, - заявлял он в то же время, - всегда было, какую пользу это может принести Польше И вот, присоединяясь к парижской революции, мы видели в ней социальную революцию, которая в случае успеха может перевернуть порядок вещей, существующий в Европе. Могла ли при этом Польша что-либо потерять? Нет! А выиграть? Все! Эта мысль была стимулом для всех поляков, боровшихся под революционным знаменем .
Начало деятельности Врублевского в вооруженных силах Коммуны связано с любопытным курьезом, о котором рассказывается в воспоминаниях участника событий Э. Лиссагарэ. Один из членов Коммуны, знакомый с ним до этого, разыскал Врублевского, привел в военную комиссию и представил как человека преданного и обладающего большими стратегическими способностями. Когда в ходе разговора Врублевский изложил свой план действий, слушатели с удивлением обнаружили, что он слово в слово совпадает с тем, что недавно предложил в комиссии Ф. Пиа. В ответ на просьбу объяснить, в чем дело, Врублевский сказал: Я несколько дней тому назад послал Феликсу Пиа свой доклад . Сначала Врублевскому не поверили. Но после того как в кабинете Пиа было действительно обнаружено письмо Врублевского, его авторитет среди тех, кто не знал его ранее, поднялся очень высоко.
Еще в ходе восстания 1863 года Врублевский проявил себя незаурядным военачальником. Но лишь во время Парижской коммуны во всю ширь развернулись его военные дарования. Врублевский действовал все время в южном секторе обороны Парижа, левее Домбровского, сражавшегося в западном секторе (с севера и востока находились прусские войска, которые заявили о своем нейтралитете, но фактически помогали версальцам). В конце апреля, когда вооруженные силы Коммуны были разделены на две армии, командующим первой из них, занимающей западный фронт обороны, оказался Домбровский, а командующим второй, действующей на юге, - Врублевский. Один из активных деятелей радикальной польской эмиграции Ю. Токажевич писал в это время из Парижа своему знакомому: Врублевский очень энергичный. Домбровский - главнокомандующий. Руководство в руках поляков. Домбровский очень популярен у коммунаров: где бы он ни показался, раздаются крики: Да здравствует Польша!
Первое время наиболее тяжелые бои происходили на участке Домбровского. В мае версальцы перенесли направление основных ударов на южный фас обороны Парижа, в район форта Исси. Положение в этом районе с каждым днем ухудшалось, Врублевский действовал умело и хладнокровно. Активный участник событий и историк Коммуны Л. Дюбрейль оставил очень высокий отзыв о Врублевском. Он писал: Врублевский получил командование южными фортами... Врублевский, принадлежавший к той же национальности, как и Домбровские [братья Ярослав и Теофиль], так же как и они, принимал участие в польском восстании и был знающим и храбрым офицером [...]. С этими новыми офицерами Национальная гвардия не подвергалась по крайней мере различным неожиданностям и авантюрам [...]. Эти начальники умели предвидеть опасности, комбинировать силы, маневрировать . Очень разные внешне, действовавшие на разных боевых участках, Я. Домбровский и В. Врублевский сохранились в памяти коммунаров рядом, так как были одинаково преданными делу революции талантливыми военачальниками, командирами нового типа, возможного только в народных армиях.
4 мая обеспокоенный сильными атаками на Исси член Комитета общественного спасения Ф. Пиа распорядился, чтобы туда немедленно отправились Домбровский и Врублевскй. Пиа видел в этом единственную спасительную меру и не ошибся: положение в Исси было восстановлено. Однако во время отсутствия Врублевского в штабе армии версальцы, воспользовавшись предательством одного из командиров батальонов Коммуны, заняли редут Мулэн-Сакэ и вырезали весь его гарнизон. Вина за это в первый момент пала на Врублевского, так как Ф. Пиа пытался отрицать, что тот отправился в Исси по его приказу. В конце концов невиновность Врублевского полностью подтвердилась, а Ф. Пиа, лишившись доверия коммунаров, вынужден был подать в отставку.
10 мая версальцы атаковали и заняли форт Ванв, расположенный рядом с фортом Исси. Врублевский поднял два батальона и повел их в штыковую атаку; противник был опрокинут и отброшен на исходные позиции. К 15 мая, однако, положение в целом стало столь критическим, что новый военный делегат Коммуны Делеклюз (Россель, испугавшись трудностей, подал в отставку) собрал военный совет, на котором присутствовали Домбровский и Врублевский. Было решено сделать некоторую перегруппировку сил, пополнить части, назначить к командуюш.им участкам обороны специальных комиссаров Коммуны: к Домбровскому был назначен Дерер, к Врублевскому - Лео Мелье. Но положение было уже безнадежным. Прекрасно понимая это, Домбровский и Врублевский тем не менее оставались на своих постах.
Южная часть Парижа, обороной которой руководил Врублевский, была одним из последних оплотов Коммуны. Когда версальцы заняли Монмартр, он организовал борьбу в районе Итальянского бульвара, площади Жанны д Арк и на Бютт-о-Кейль. Здесь действовал 101-й батальон, воевавший раньше под командованием Домбровского в районе Аньера и Нейи; с 3 апреля этот батальон не выходил из боя и не отдыхал. 24 мая коммунары на Бютт-о-Кейль под командованием Врублевского отбили четыре яростные атаки версальцев, причем сами неоднократно наносили контрудары. 25 мая, вынужденные отойти, коммунары организовали сопротивление у Аустерлицкого моста и площади Жанны д Арк. Несколько сот коммунаров во главе с Врублевским отбивали здесь в течение 36 часов атаки целого армейского корпуса. Лишь под угрозой окружения Врублевский согласился на отступление и в полном порядке вывел свои части на северный берег Сены. Делеклюз предложил Врублевскому принять командование оставшимися вооруженными силами коммунаров. Но Врублевский, зная их малочисленность, не мог взять на себя ответственность за продолжение столь неравной борьбы. Отказавшись от командования, он до последней минуты оставался в строю в качестве простого солдата.
Чудом избежав плена при разгроме версальцами одной из последних баррикад, Врублевский не хотел покидать Парижа. Озверевшие каратели знали прославленного генерала Коммуны и повсюду его искали. А он в костюме парижского пролетария спокойно расхаживал по городу и появлялся в кафе Режанс, где можно было встретиться с друзьями и знакомыми. Сын Адама Мицкевича Владислав, по его словам, встретив однажды Врублевского, стал уговаривать его немедленно уехать в Лондон. Кажется, там скверный климат, - отшучивался Врублевский, - А здесь, в Париже, мне очень хорошо. Меня окружают честные рабочие, оберегают меня, приглашают меня на обеды, где так сердечно пьют за мое здоровье.
Однако кровавый террор версальцев все усиливался. После долгих уговоров Врублевский согласился покинуть Францию, воспользовавшись паспортом какого-то пруссака. Только счастливое стечение обстоятельств и замечательное хладнокровие Врублевского предотвратили смертельную опасность. Впоследствии, когда его спрашивали об этом, он в своей обычной полушутливой манере отвечал: Спросите у тех дураков, которые наводнили Париж. Я там совершенно не прятался, даже не менял одежды, разгуливал по улице, и все. Однако, когда я получил от своих прусский паспорт, то пошел на вокзал, чтобы уехать из Парижа. На вокзале, смотрю, всех пассажиров сгоняют в один зал, где полицейский комиссар проверяет каждого из них, сравнивая с альбомом коммунаров, где мой снимок на первом месте. Показываю жандарму свой паспорт и сержусь, что раздражает меня пустыми формальностями. Тот отдал честь и доложил комиссару: дескать, немец. Отвели меня прямо в вагон переждать, пока закончится проверка пассажиров. Большое уважение тогда оказывали пруссакам!
История прусского паспорта на имя В. Вальдемара, о котором упомянул Врублевский, заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько слов. Дело в том, что паспорт был послан из Лондона по поручению Карла Маркса. Вручил же его Врублевскому русский революционер П, Л. Лавров, связанный с деятелями Интернационала и имевший друзей среди поляков. Эти обстоятельства как нельзя лучше говорят о том, что подразумевал Врублевский под словом свои , когда рассказывал о прусском паспорте.
Маркс и Энгельс внимательно следили за героической борьбой французских трудящихся и хорошо знали всех видных деятелей Парижской коммуны. После ее разгрома они делали все возможное для оказания помощи коммунарам, оказавшимся в эмиграции Это были закаленные борцы, военный и политический опыт которых являлся ценнейшим приобретением мирового революционного движения. Занимаясь изучением и теоретическим осмыслением этого опыта, Маркс и Энгельс живо интересовались каждым участником событий. Вполне естественно, что генерал Коммуны Врублевский очень скоро стал у них постоянным гостем; с лета 1871 года он активно включился в работу Генерального совета I Интернационала как его секретарь по польским делам.
Между вождями I Интернационала и Врублевским установились отношения полного понимания и доверия Сохранилось немало трогательных свидетельств их дружбы. С того момента, как Врублевский принял дела польской секции Интернационала, Маркс установил правило не рассматривать помимо него ни одного вопроса, связанного с Польшей, Это сразу же принесло пользу. Еще с начала 60-х годов в эмигрантской среде подвизался хорошо замаскировавшийся агент царской политической полиции А. Балашевич-Потоцкий. Не довольствуясь доносами и провокациями против польских и русских революционеров, он решил проникнуть в I Интернационал и заранее гарантировал успех своему начальству. В ответ на свое письмо к Марксу провокатор получил предложение обратиться к Врублевскому. Это парализовало тщательно обдуманный замысел, так как Балашевич-Потоцкий знал, что Врублевского ему обмануть не удастся, и не стал к нему обращаться.
Вполне доверяя Врублевскому и учитывая, что польское революционное движение развивается в глубоком подполье, Маркс и впоследствии неуклонно требовал, чтобы все связи с Польшей осуществлялись только через секретаря польской секции.
Старые раны, нервное напряжение и тяжелые условия жизни привели здоровье Врублевского к концу 1871 года в полное расстройство. Нужно было лечение, обеспечить которое для неимущего чужестранца было очень нелегко. Маркс всячески старался помочь генералу Коммуны, ходатайствовал о помещении его в больницу Лондонского университета. Горячо поблагодарив за хлопоты, Врублевский в одном из своих писем Марксу писал: После нашего прибытия в Лондон мы, поляки, испытали с Вашей стороны столько внимания и всяческой доброты, что это вызвало у меня глубокую дружбу к Вам... . Я полон надежды,- заявлял Врублевский в том же письме, - со временем расплатиться со всеми долгами Интернационала [...], общественной и политической деятельности которого [...] я так горячо предан . Болезнь неоднократно приковывала к постели генерала Коммуны; Маркс и Энгельс каждый раз заботились о нем и помогали всем, чем могли
31 декабря 1871 года Врублевский получил приглашение встретить наступающий Новый год в семье Маркса. Болезнь помешала ему воспользоваться приглашением, и он ответил на него следующей запиской: Постоянные недуги не позволили мне провести последние часы этого страшного года в Вашей уважаемой семье, которая мне дает столько воспоминаний о лучших днях моей жизни и своим обаянием напоминает мне родной дом. Один в своей комнате, я сердито пью микстуру, провозглашая тост за гибель старого мира и за то, чтобы мы, полные надежд на будущее, вступили в новый. Посылаю Вам братский привет.
Ведая польскими делами в Генеральном совете, Врублевский одновременно являлся председателем судебной комиссии, существовавшей для того, чтобы разрешать конфликты между членами Интернационала. Это говорит о том, что политический авторитет его в международном рабочем движении был очень велик. Высоко ценились и его познания в военном деле. Даже Энгельс - крупный специалист в этой области - внимательно прислушивался к советам генерала Коммуны. В своей практической деятельности Врублевский активно поддерживал Маркса и Энгельса. Так было, например, на Гаагском конгрессе, исключившем из рядов I Интернационала основателя анархистского Альянса М. А. Бакунина и его ближайших приспешников.
После разгрома Коммуны Францию захлестнула волна реакции. Не только участники Коммуны, но и многие другие польские эмигранты вынуждены были выехать в другие страны, в том числе в Англию. По инициативе Врублевского польские эмигранты, оказавшиеся на Английской территории, воссоздали существовавшую когда-то демократическую организацию Люд польский. Своей главной целью организация провозгласила возрождение родины путем совместной борьбы польского народа, славянской политической федерации нерабочего класса, стремящегося свергнуть гнет капитала во всем мире. Членами Люда польского были, кроме поляков, чехи, сербы, русские, украинцы, белорусы, он имел собственный периодический орган и поддерживал тесную связь с I Интернационалом
Все сношения с находившимися в подполье революционерами в России и других странах были тщательно законспирированы, поэтому о них сохранилось очень мало сведений. То немногое, что сохранилось, достаточно свидетельствует о наличии у Врублевского широких связей с подпольщиками у себя на родине и в славянских землях. В марте 1874 года Врублевский просил Энгельса прислать ему несколько экземпляров Коммунистического манифеста и резолюции конгрессов Интернационала для пересылки в некоторые славянские кружки . Не один раз соратники Врублевского предпринимали рискованные путешествия к границам царской России и даже пересекали ее, чтобы установить контакты с подпольщиками, чтобы на месте познакомиться с обстановкой.
Люд польский и Врублевский, как один из его руководителей, многое делали для того, чтобы привлечь к польскому вопросу внимание международной общественности и участников рабочего движения. При этом они, как правило, не проявляли национальной ограниченности, оставались в подавляющем большинстве случаев на почве интернационализма. Пропаганда велась на страницах периодических изданий, в специально выпускавшихся листовках и прокламациях. Наиболее действенным пропагандистским средством являлись, однако, митинги и собрания, созывавшиеся обычно в связи с юбилейными датами, в частности годовщинами ноябрьского и январского восстаний в Польше. Их посещали не только политические эмигранты из разных стран, но и английские пролетарии: на них бывали всегда руководящие деятели I Интернационала.
Врублевский был организатором и активным участником такого рода собраний и митингов. В феврале 1873 года он выступал с докладом на вечере в честь четырехсотлетия со дня рождения Николая Коперника. На вечере присутствовал Энгельс. Летом 1874 года Врублевский участвовал в направленной против царизма агитационно-пропагандистской кампании, приуроченной к приезду в Лондон Александра П. В ноябре того же года он сделал доклад на юбилейном заседании в годовщину восстания 1830-1831 годов. На состоявшемся вскоре общем собрании Люда польского по случаю двенадцатой годовщины январского восстания Врублевский председательствовал и произнес яркое вступительное слово.
Судя по сохранившемуся газетному отчету, основная мысль Врублевского была связана с ролью сословий и классов в истории Польши и в польском освободительном движении, Когда то, говорил Врублевский, шляхта проявляла самопожертвование и гражданские добродетели; однако, поставив свой собственный интерес выше общественного блага, она бросила нацию под пяту захватчиков. В последнее время во главе движений могут стоять только те выходцы из шляхты, которые очистились от вековой плесени и являются гражданами всей нации, а не орудием касты, вырывшей пропасть для будущих поколений. Польская революция, заявил Врублевский, будет совершена для народа и силами народа.
Русский революционный эмигрант В. Н. Смирнов - член редколлегии эмигрантской газеты Вперед - в своем выступлении сказал: Каждый из нас, когда пробьет час польской национальной революции, пойдет в рядах поляков добывать социальную свободу для польской нации.
Выступившего после этого Судзиловского газетный отчет называет русским, хотя из текста явствует, что он уроженец Могилевской губернии, в которой преобладало белорусское население. Судзиловский выразил сожаление, что, будучи слишком юным, не смог принять участие в восстании 1863 года. По его словам, борьба повстанцев 1863 года возбудила в нем горячее сочувствие. Однако он считает ошибкой то, что они повсюду выдвигали на первый план требование независимости Польши и недооценивали социальные факторы. Если для польской шляхты и мещанства был нетерпим гнет России, говорил он, то еще более нетерпимым для польского народа был гнет шляхты. Ошибкой повстанцев воспользовался царизм, изображавший восстание как бунт панов против раскрепощения крестьян; это, заявил Судзиловский, должно послужить уроком на будущее.
Из поляков, кроме Врублевского, на собрании выступили Я. Крынский, Якубовский, Краевский, Витковский, Свенцицкий. Брат генерала Коммуны Я. Домбровского - Теофиль Домбровский прочел свое стихотворение К погибшим товарищам по оружию . В нем говорилось, что жертвы польского народа в его освободительной борьбе не напрасны, что силы народа растут и победа дела свободы Польши и всех славян неминуема.
Карл Маркс начал свою речь с заявления о том, что рабочая партия Европы решительнейшим образом заинтересована в освобождении Польши, что о восстановлении Польши говорится в первой программе Международного товарищества рабочих. Это вызвано сочувствием к многолетней героической борьбе польского народа против своих поработителей, особенностями географического, военно-стратегического и исторического положения Польши, раздел которой является величайшим препятствием на пути к социальному освобождению европейских народов, но прежде всего тем, что поляки не только единственный славянский, но и единственный европейский народ, который сражался и сражается как всемирный солдат революции. Говоря подробнее о последней и главной из названных им причин симпатии рабочей партии к Польше, Маркс перечислил все революционные битвы, в которых сражались ее сыны, и особо подчеркнул, что Польша дала Парижской коммуне лучших генералов и самых героических солдат.
Выступление Энгельса касалось, во-первых, причин и характера многочисленных революционных выступлений польского народа. Он говорил: Страна, которую искромсали на куски и вычеркнули из списка народов за то, что она была революционной, не может уже нигде искать спасения, кроме как в революции. И поэтому во всех революционных боях мы встречаем поляков. Польша поняла это в 1863 году и провозгласила во время того восстания, годовщину которого мы сегодня чествуем, самую радикальную из всех революционных программ, когда-либо выдвигавшихся на востоке Европы .. Развивая и уточняя мысли Врублевского в его вступительном слове, Энгельс заявил, что смешно считать польских революционеров аристократами, ратующими за аристократическую Польшу в границах 1772 года. Польша 1772 года, - сказал он, - погибла навеки [...]. Новая Польша, которую поставит на ноги революция, в общественном и политическом отношении будет столь же коренным образом отличаться от Польши 1772 г., как новое общество, навстречу которому мы стремимся, от современного общества.
Другая тема в выступлении Энгельса связана с отрицательным влиянием порабощения Польши на революционное движение в трех странах - участницах раздела. И в Австрии, и в Пруссии, и в России владычество над польскими землями не раз позволяло реакционным правительствам одерживать победу над оппозиционными силами. Так, в начале 60-х годов вследствие пагубной борьбы с Польшей в России погибло первое значительное движение, Восстановление Польши, - закончил свою речь Энгельс, - поистине в интересах революционной России, и я с радостью услышал сегодня вечером, что это мнение совпадает с убеждениями русских революционеров .
Как бы продолжением описанного собрания было юбилейное заседание в честь сорокапятилетия ноябрьского восстания в конце 1875 года. В нем также приняли участие наряду с поляками представители русского, французского, немецкого, чешского, сербского и других народов. Маркс и Энгельс из-за болезни присутствовать не могли. Сообщая об этом П. Л. Лаврову, Маркс писал: Я мог бы там только повторить то мнение, которое я защищаю уже в течение тридцати лет, а именно, что освобождение Польши есть одно из условий освобождения рабочего класса в Европе . Энгельс прислал к началу заседания письмо, адресованное Врублевскому, с выражением самых теплых чувств к польскому народу и к его революционным силам. Врублевский зачитал письмо Энгельса собравшимся и, возвращая его автору, сделал коротенькую приписку по-русски. Эта деталь, во-первых, лишний раз подтверждает то, что Энгельс владел русским языком, а во-вторых, указывает на одного из его знакомых, в беседах с которыми могла звучать русская речь.
Но самым замечательным на сорокапятилетнем юбилее ноябрьского восстания была речь самого Врублевского, воочию показавшего итоги идейного роста польской революционной эмиграции. Приветствую вас, - говорил Врублевский, - не только как друзей Польши, но и как представителей рабочего класса. В настоящее время всякий польский эмигрант, который не проникся сочувствием к рабочему классу и не осознал, что дело этого класса - его дело, есть или иезуит, или невежда. В обоих случаях он заслуживает презрения, в обоих случаях он преступен перед своим народом . Указывая, что союзниками польского народа являются трудящиеся Германии, Австрии, Франции и других стран, Врублевский подчеркнул необходимость особенно тесного союза между польским и русским освободительным движением. Мы должны,- заявил он, - готовиться к восстанию вместе с русскими социалистами, для этого поляки должны помогать русским в России, как и русские - полякам в Польше. Польский народ и русский народ должны восстать вместе, как наши отцы говорили: За нашу и вашу свободу!
Слова о неразрывной связи между рабочим движением и борьбой за освобождение Польши не были для Врублевского пустой декларацией, а выражали его подлинные убеждения. В деятельности генерала Коммуны можно найти сколько угодно тому подтверждений. Приведем лишь одно из них. В 1877 году, когда началась русско-турецкая война, английская дипломатия, добиваясь ослабления царской России, мечтала о восстании в Польше и Литве. Английский министр иностранных дел лорд Дизраэли предложил Врублевскому огромную сумму денег на организацию восстания. В прежние времена немногие из польских эмигрантов отвергли бы такое предложение. Врублевский, посоветовавшись предварительно с Марксом и Энгельсом, ответил Дизраэли следующим образом: Я не кондотьер и не собираюсь драться ради денег. Если бы я видел, что наступило время для восстания, то подготовил бы его в своем крае, не ожидая денег английских капиталистов. Показательна не только эта отповедь Врублевского любителю политических провокаций, но и то, что подавляющее большинство польской эмиграции одобрило его позицию.
Надеясь избавиться от материальных затруднений, которые неотступно сопутствовали ему в Лондоне, Врублевский в 1877 году переехал в Женеву. Там была большая колония польских и русских революционных эмигрантов. В числе тех, с кем особенно сблизился Врублевский, могут быть указаны П. Л. Лавров, П. Н. Ткачев и некоторые другие русские народники, а для более позднего периода - Г. В, Плеханов и его соратники из группы Освобождение труда. Отъезд из Англии не прервал старых дружеских отношений. Маркс и Энгельс писали Врублевскому, интересовались его деятельностью и состоянием здоровья, оказывали материальную помощь. Последнее сохранившееся письмо Врублевского Марксу датировано декабрем 1881 года - это соболезнование по поводу смерти его жены от имени всех польских социалистов в Женеве. Что касается писем Энгельсу, то среди них наряду с более ранними есть письма, датированные 1890-1894 годами.
Плохое состояние здоровья ограничивало силы Врублевского, но он продолжал политическую деятельность как в эмигрантских кругах, так и в подпольных организациях, существовавших на польских землях и на русской территории. В конце 1877 года он, по его собственным словам, должен был доехать до Галиции, а затем вернуться. Некоторые другие данные позволяют высказать предположение о том, что Врублевский не только доехал до границы, но даже пересек ее, побывал в Петербурге, Одессе и лишь после этого возвратился в Швейцарию. В одном из писем Энгельсу, датированных 1890 годом, Врублевский упоминает о том, что он по меньшей мере три раза под открытым небом ночевал у границы Польши, что собирается приехать в Лондон, чтобы дать подробный отчет о виденном.
В 1885 году французское правительство объявило амнистию участникам Парижской коммуны. Воспользовавшись этим, Врублевский вернулся во Францию и поселился в Ницце. Средства для существования он добывал, работая поденщиком-молотобойцем. Один из его друзей рассказывал: Врублевский в Ницце, чтобы как-нибудь прожить, работал у кузнеца. Однако поврежденная левая рука часто сильно болела, и бывали дни, когда он ничего не зарабатывал, ибо не был в состоянии поднять молот. Сегодня пошел сообщить кузнецу, что не может работать Сильная, должно быть, у него боль, если он расстается с молотом, потому что когда не кует, то и не ест.
Политические противники несколько раз пытались организовать покушение на Врублевского, но безрезультатно. Однажды его все-таки подкараулили ночью на улице и избили так, что он пролежал в бессознательном состоянии до утра. Подобрали его друзья из русских эмигрантов; они собрали нужную сумму денег и положили его в госпиталь В письме от сентября 1894 года Врублевский писал Энгельсу: ..Я пробыл восемь месяцев в ниццской больнице, где мне сделали три тяжелые операции: одна из них продолжалась три часа - надо было разрезать бок и извлечь ребра; наконец я вышел из больницы с настолько поврежденными руками, что немыслимо ни работать, ни писать.
Вскоре Энгельсу и другим его друзьям удалось добиться, чтобы Врублевский переехал в Париж. Один из бывших коммунаров помог ему устроиться на службу в газету Энтрансижан: он должен был контролировать розничную продажу в киосках. Жил Врублевский в самой дешевой гостинице, питался плохо, часто болел. Во время болезни друзья из парижских рабочих приходили навестить генерала Коммуны Один из посетителей описал свои впечатления: комнатушка под самой крышей многоэтажного дома такая тесная, что кровать занимает две трети ее площади; с постели из старых газет поднялся навстречу пришедшим седой, всклокоченный, до предела исхудавший старик. В нас, стоявших в дверях, впились черные угольки горящих глаз. Во взгляде его было нечто похожее на хищную птицу; с рукой, обвисшей от сабельного удара, он выглядел будто орел со сломанным крылом, лишившийся в бурю перьев и сил
Еще в 1895 году Энгельс пытался через социалистов из французского парламента выхлопотать пенсию Врублевскому - единственному оставшемуся в живых генералу Коммуны. Пенсия была назначена больному в 1901 году, когда Энгельса давно уже не было в живых. Врублевский жил в это время у своего земляка (уроженца Литвы) и бывшего коммунара врача Генриха Гершинского, который имел домик в Урвиле, неподалеку от Парижа. Последние годы жизни он был очень слаб, редко выходил из своей комнаты, но никогда не переставал интересоваться революционным движением Молодой сын Гершинского - Станислав, наблюдавший в эти дни за Врублевским, писал: Самые суровые бури не смогли склонить его гордого лба, разочарование никогда не вторгалось в его героическую грудь. Весь в ранах, которые вынес из сражений, он и теперь всегда готов - ожидает новой борьбы, новых подвигов во имя будущего трудящихся
Смерть настигла Врублевского 5 августа 1908 го да. Останки его из Урвиля были перевезены в Париж и похоронены на кладбище Пер-Лашез рядом с другими коммунарами, В похоронах участвовали тысячи парижан, а также друзья покойного - поляки, русские, литовцы, немцы, сербы, чехи, словаки. Похоронная процессия прошла по тем улицам и площадям, на которых в 1871 году сражался генерал Коммуны. Среди тех, кто произнес речи над могилой Врублевского, были представители пролетарских партий многих стран; от имени Российской социал-демократической рабочей партии выступил М Н. Лядов, от имени социал-демократии Королевства Польского и Литвы - Яницкий. Они явились преемниками тех лучших традиций польского освободительного движения, которые Врублевский с честью пронес через долгие десятилетия. Эстафета повстанцев 1863 года была передана им в надежные руки.