Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
На днях довелось нам прочесть одно из Слов духовных, произнесенных по случаю недавно отпразднованной, дорогой для всей России годовщины. Высшее, по нашему убеждению, достоинство церковной речи заключается в отрешенном от всех тревог земных спокойствии, свойственном небесной правде и ее неотразимой силе, да в той вожделенной, сейчас же чувствуемой и проникающей в душу теплоте любви, без которой проповедник, хотя бы обладал языком ангелов, производит, по выражению Апостола [1] , только действие меди звенящей, т.е. одно лишь сотрясение воздуха.
Как слово, о котором говорим, совмещает оба предполагаемые нами условия, то оно, наверное, - да и дай Бог - найдет подражателей. Так не в укор же проповеднику, находившемуся отчасти в исключительном положении, по умственному уровню большинства слушателей, а в предостережение будущих молодых его подражателей, решаемся высказать здесь одно гомилетическое замечание по поводу самой проповеди. В ней указывается на современных западных корифеев неверия, и даже названы они по имени. Это не в обычае нашей святой Церкви. Невеста Иисус-Христова слишком целомудренна для подобного знакомства. Ежели на пастырях, получивших высшее богословское образование, и лежит печальная обязанность читать, с разрешения духовной цензуры, и опровергать в полемических курсах и сочинениях эти избитые суемудрия, меняющие от времени до времени одни только приемы своих нападок, то ни в каком случае не может и не должна кафедра церковная оглашаться именами людей, гаерствующих мнимым вольнодумством из-за суетной погони за людской молвою или даже просто из-за куска хлеба [2] . Да, именно гаерствующих, и только мнимым вольнодумством. Потому что истинно и искренно неверующие -- если они .есть, по несчастию - наверно, безмолвны. Они слишком жестоко страдают от своих сомнений и даже после утраты веры никогда настолько не лишаются стыда и чувства совести, чтобы заявлять вслух о своем страшном душевном недуге, не то помышлять еще о его распространении. Одни только мнимые вольнодумцы в том именно смысле и могут назваться неверующими, что по. своему легкомыслию не только не верят в возможность неверия, но и в самую серьезность последствий хотя бы переходного религиозного сомнения; и оттого, под влиянием расчета и преобладающего в этих людях характера, то в безразборчиво-насмешливом тоне (как французы, по большей части), то в унылом и, будто, глубокозаученном (как немцы), повторяют свои бессильные возгласы против правды вечной, наподобие бедных кафров, разражающихся от времени до времени оглушительным воем против солнца, которое, однако ж, оттого ничуть не останавливается в своем лучезарном течении. Итак, заслуживают ли люди, столь неискренние даже в самом заблуждении, быть предметом хотя бы только сострадательного внимания, не то уже поименного отзыва со стороны провозвестников истины? Но есть еще и другие очень важные гомилетические указания, которых никак нельзя упускать из виду.
1. Торжественная огласка этих темных имен придает только что-то вроде авторитета ничтожеству, которое, иначе, таким бы и осталось. Пример целой фаланги так называемых энциклопедистов прошедшего столетия, вообще незаслуженно, по большей части даже со стороны таланта, попавших в знаменитости, служит тому самым убедительным доказательством.
2. Редкие из присутствующих слышали (особенно у нас) кое-что о существовании этих мудреных и вот же, по-видимому, небезопасных личностей: остальные слушатели узнают о том впервые из уст самого проповедника. Итак, проповедь не только не достигает своей цели, но даже оказывается положительно против самое себя. Подобно тому, как индексы и каталоги религиозных и политических книг, подлежащих запрещению, печатаемые почти ежегодно римскою куриею (Index et Cathalogus librorum prohibitorum), составляют именно сущую находку для любителей подобного чтения.
3. За проповедниками, вообще, примечено, что молодые с какою-то особенною любовью относятся к предметам состязательного богословия, причем, не только ссылаются на заслышанные в недавно оконченных курсах имена, но и делают иногда намеки на разные такие сочинения, в чтении которых, наверно, не повинны. Более же потрудившиеся уже на пастырском поприще подводят всех вообще вольнодумцев под одну, так сказать, категорию и чествуют их обыкновенно разными нелестными эпитетами. Первым следует не забывать, что в церковной проповеди не место для цитат и что одно голословное поименование врагов религии и св. Церкви без изложения главной, по крайней мере, основы их заблуждений и возможно полного опровержения, далеко не в духе всякой беспристрастной, а тем более священной критики. Последним не служит вовсе прежняя отговорка, что в сочинениях врагов христианства не встречается тоже более приличных и снисходительных терминов в отношении защитников св. Церкви. Подобная отговорка и в свое время не могла иметь никакого значения со стороны пастырей христианских; теперь же, когда религиозная полемика давно уже сошла с арены личной перебранки, более, нежели желательно, чтобы наконец не могло представиться повода к опошленной повторениями повести - об усвоенном проповедниками особом состязательно-обличительном методе, который все еще продолжает именоваться последним словом проповедников (Ultima ratio concionatorum) [3] .
4. Вообще, в церковной проповеди, веденной хотя бы в одном храме, но разными лицами попеременно, без строго последовательной системы и заранее определенного плана, религиозная полемика - особенно насколько она касается современных и, так сказать, эфемерных проявлений неверия - решительно не должна бы иметь места. Она только поселяет в спокойных и невинных сердцах неосновательную тревогу насчет какой-то опасности, будто угрожающей св. Церкви, легкомысленных и малодушных не предохраняет, а скорей что приводит к соблазну; тех же немногих, для которых преимущественно предназначается и казалась бы пригодною, де только не разубеждает, но почти еще ожесточает в упорстве именно потому, что не может обнимать всех сторон рассматриваемого вопроса и, как бы с намерением, оставляет без ответа разные ходячие возражения. Одно в настоящем случае исключение составляют столицы и большие города, в которых проповедник с высшим церковным авторитетом, располагающий свободно и временем, и предметом, и даже, так сказать, самим вниманием большинства своих постоянных слушателей, может безбоязненно и с полною уверенностью одной только несомненной пользы поведать во всеуслышание чадам св. Церкви, о претерпеваемых ею ныне нападениях, сопоставляя при том верно, если и не всегда буквально, и самые же опровергаемые им возражения. Как на пример и образец подобной полемической проповеди можно указать на ряд пастырских поучений, произнесенных в двадцатых годах настоящего столетия красноречивейшим из Парижских архиепископов монсиньером Frayssinox, [4] по следам которого пошли уже и новейшие тамошние проповедники, как-то: Lacordaire, Lecoeur и Ventura.
5. Нашим проповедникам нет, может быть, пока необходимости в этом церковном, если так выразиться позволительно, судоговорении. Но когда все, не вполне еще выясненные (и столь тщательно ныне разрабатываемые) стороны нашего многообразного раскола будут наконец существенно раскрыты, и, так сказать, зарукоприкладствованы в достоверности самими же разноверцами, тогда систематическая обличительная проповедь, проникнутая присущим Православной Церкви духом евангельской кротости, без сомнения, оказалась бы гораздо успешнее и благодетельнее не только кое-где заводимых бесплодных и раздражительных диспутов, но и многих других мер и попыток, предпринимаемых к вразумлению и обращению заблудших. Во всяком случае, она явилась бы самым просвещенным и целесообразным противодействием к распространению разных нелепых толков и обрядов, заманчивых одною только своею таинственностью, и за всем тем увлекающих в обман невинные жертвы все еще под одним и тем же исконным предлогом: что «именуемое Православное учение не ясно, не открыто, и не удобовразумительно» [5] .
[1] Коринф. 13,1.
[2] Как, например, извест[ный] Ренан или недавно скончавшийся Прудон, для которого было решительно все равно, что бы ни доказывать. Однако ж нашлись панегиристы, даже между нашими соотечественниками, усматривавшие в этом какую-то возвышенную независимость характера. Уж именно напротив.
[3] Повесть эта, впрочем, не к нам относится. Она состоит в том, будто какой-то итальянский патер, коверкавший даже имена современных французских вольнодумцев, в начале проповеди выдвинул на край кафедры свою скуфейку, примолвив «ed eccovi, carissimi fratelli, sia per esempio questostesso impio volterio, questo diavolo incarnato» (а вот вам, примерно, возлюбленные, и сам этот несчастный Вольтер, этот демон воплощенный). Затем стал разить воображаемого противника и, постепенно увлекаясь, наконец, до того забылся, что торжественно воскликнул: «Что же ты скажешь на все это, наглый старичишка? Где теперь твое адское остроумие? Где прославленная находчивость? Смирись и покайся! Повторяй за мною, от слова до слова следующее отречение и молитву - я, нечестивейший Вольтерио. Я...» и т.д. .
[4] Они собраны впоследствии и изданы в 4 частях под заглавием «Защита христианства» («La defense du christianisme»); не знаем, переведено ли это сочинение по-русски. Оно и теперь того заслуживает как образец истинно христианской полемики, строго научной последовательности выводов, неизменной кротости, сдержанности и достоинства и увлекательного неподдельного красноречия, вовсе однако же не гоняющегося за эффектами.
[5] См. статью Н. Костомарова «Великорусские религиозные вольнодумцы в XVI веке».