Дилеммы историка: битва или война? (Орша 1514 г. и Улла 1564 г. в сравнительной перспективе)
Тезисы
После победоносной битвы 26 января 1564 г. под Уллой один из творцов этой победы гетман польный Григорий Ходкевич писал, что это сражение было «равное битве под Оршей» [1].
Действительно, оба эти сражения состоялись в переломный момент войн 1512-1522 и «Полоцкой войны» 1558-1570 годов. В чём-то эти битвы были «неожиданными победами», когда общая ситуация не очень благоприятствовала перелому ситуации. Большинство историков придерживается мнения, что существовала диспропорция в соотношения войск противников, и соотношение это было не в пользу войск ВКЛ (и, как в случае с Оршей, Польши). Кроме того, эти битвы объединяет и последовавшая после них довольно успешная информационно-агитационная кампания Ягеллонской дипломатии.
Все эти аналогии ставят вопрос соотношений явлений - «битва» и «война». Историкам очень легко перевести анализ всей войны на описание очень значительной битвы. И это при том, что сам итого войны может быть не очень утешительный.
Но в дидактическом плане пример успешной битвы изменяет ракурс взгляда на события. Как в результате войны 1512-1522 г. ВКЛ потеряло Смоленск, так и в этапе 1558-1570 г. Ливонской войны ВКЛ осталось без Полоцка. Хотя военные историки могут возразить, что финал этих войн мог быть ещё более плачевный, а названные битвы изменили тенденцию.
Видимый парадокс заключается вот в чём. Результаты войн мы можем просчитать, исходя из потенциала сторон и внешних политических обстоятельств. Сражение же происходит очень часто непредсказуемо. Тут возрастает роль личностного фактора военачальников. А как измерить боевой дух войска и его изменение в той или иной стадии битвы?
Существуют статистические и социологические проблемы другого, а скорее - первого порядка. Как оценить количество войск в XVI в.? Участники этих сражений сообщают нам значительные цифры, которые, чаще всего, без остатка делятся на десятки. Подобные сообщения базировались на эмпирических наблюдениях. Возможна ли сознательная фальсификация количественных данных? Изучение письменной культуры XVI в. позволяет утверждать, что интеллектуального приёма сознательной фальсификации в текстах как массового явления ещё не существовало. Элементы «сакрализации» текста, запечетлённого на письме, по крайней мере, в первой половине XVI в. ещё оказывали воздействие на авторов устных реляций и их писарей. Массовое распространение письма и бумажной корреспонденции, наступление настоящего Нового времени девальвировали строгие психологические критерии письменной культуры. Кроме того, в XVI в. ещё не существовало статистики в современном понятии этого слова. Только с возникновением в XVII в. теории вероятностей (Паскаль, Ферма) вероятностные модели стали использоваться при обработке статистических данных.
Поэтому сформулируем рабочую гипотезу - установление точного количества участников сражений на основании свидетельств участников представляется невозможным. Подобные свидетельства являются результатом образного восприятия и, парадоксальным образом, этим они и ценны, так как позволяют говорить об общих пропорциях и видимом соотношении войск. Именно этому образному восприятию и следует доверять.
В свою очередь, сведения о пленных не могут служить статистической выборкой по количеству войск. Изучение поведения массовых коллективов в краткосрочные отрезки времени (сражения эпох до появления оружия массового поражения; уличные протестные акции протестов и т.д.) позволяет говорит о непредсказуемости протекающих процессов. Кроме того, пленными на поле битвы становятся не столько индивидуально, как в составе определённых малых коллективов. И эта ситуация не поддаётся прогнозированию.
Война и битва предстают перед нами в странном соотношении. Если результаты первой ещё можно предсказать, то ход сражения уникален. С этой сложной конфигурацией историку и приходится иметь дело. Сложность когнитивного процесса для историка заключается в учёте подвижного баланса этих процессов.
[1] Elementa ad fontium editiones. T. XLIII. Romae, 1978. P. 201-203.