Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
Моей любимой дочке Анечке
Неужели Исаак Ньютон ел, пил и спал как простые смертные?!
Маркиз де Лопиталь, французский математик
Лишь с первого взгляда мысль Ньютона кажется сухой и упорядоченной, как флорентийская живопись Высокого Ренессанса. Затем в ней начинает ощущаться некая загадочность, нарастающая по мере знакомства с его сочинениями, оставшимися по воле автора не напечатанными при его жизни и не расслышанными потомками в течение более двух столетий после его смерти. Наше понимание интеллектуальной революции XVI-XVII вв., более того, сам наш историзм подвергаются суровому испытанию на этом трудном и, казалось бы, калейдоскопически неупорядоченном - тематически и структурно - материале. Возможно, именно это обстоятельство и привлекает внимание историков науки к личности и творчеству того, на чьей могиле выбиты слова: «Let Mortals rejoice that there has existed such and so great an Ornament to the Human Race».
Исаак Ньютон скончался 20 марта 1727 года, не оставив завещания. Поскольку прямых наследников у него не было, его имущество, ценные бумаги, рукописи и все прочее должны были по закону разделить между собой восемь сводных племянников и племянниц ученого - Смиты, Пилкингтоны и Бартоны 1. Все они срочно прибыли в Лондон, чтобы в первую очередь прибрать к рукам ценные бумаги (акции, ренту), а также наличность покойного на общую сумму почти 32 тысячи фунтов стерлингов. Из всей этой компании жадных и подозрительных наследников только Кетрин Бартон-Кондуит имела некоторое представление о масштабе гения Ньютона, для остальных же он был просто богатым дядюшкой Исааком, имущество и деньги которого предстояло толково и с выгодой для себя поделить.
Однако получить желаемое немедленно родственники не могли, поскольку Монетный двор (Mint), где Ньютон был главным управляющим (Master), должен был провести аудиторскую проверку и убедиться, что сэр Исаак ничего не задолжал казне. Процедура, естественно, требовала времени. Правда, был один законный способ ускорить получение денег и ценных бумаг. Для этого следовало уговорить какого-нибудь состоятельного родственника, непосредственно не участвующего в дележе, дать поручительство на крупную сумму. Пойти на это мог лишь один человек - Джон Кондуит, 2 и он это сделал.
После долгих споров собравшимся родственникам удалось-таки достичь компромисса. К Кондуиту переходили практически все ньютоновы бумаги и рукописи, тогда как другие наследники получали право на доходы от их публикаций. 18 мая 1727 г. Кондуит получил официальное разрешение вступить во владение наследством. Тогда же душеприказчики (Кетрин Бартон-Кондуит, Бенджамен Смит (мл.) и Томас Пилкингтон (мл.)) пригласили Томаса Пеллета (Pellett, 1671-1744) в качестве эксперта, который должен был изучить бумаги Ньютона и дать заключение о возможности их публикации. Почему выбор пал именно на врача Пеллета, остается неясным. Тот быстро, даже слишком быстро, всего за 10 дней, закончил осмотр рукописей и заявил ошарашенным родственникам ученого, что публиковать-то, собственно, почти нечего, разве что «The Chronology of Ancient Kingdoms Amended» (она была издана в 1728 г. в Лондоне и в Париже и затем неоднократно переиздавалась) и еще четыре работы (фрагмент третьей части «Математических начал натуральной философии», не включенный автором в окончательный текст [1]; один незавершенный математический трактат; «Observations upon the Prophecies of Daniel and the Apocalypse of St. John» [2] и «Paradoxical Questions Concerning the Morals and Actions of Athanasius and His Followers» [3]). На остальных документах Пеллет сделал следующие пометки: «foul draughts of the Prophetic stile» или «not fit to be printed». Это относилось прежде всего к теологическим рукописям Ньютона.
В 1737 г. умирает Д. Кондуит, и бумаги сэра Исаака переходят к Кетрин, которая начала хлопоты по изданию хотя бы теологических заметок своего дяди, но безуспешно. Перед смертью (1740) она рекомендовала своим наследникам обратиться за консультацией по поводу ньютоновых рукописей к доктору А. Сайксу (Sykes, 1684-1756), священнослужителю и богослову. Это был не самый удачный выбор, хотя бы потому, что Сайке был очень болен. Он ограничился лишь беглым просмотром материалов, которые ему передала старшая дочь Кетрин Бартон-Кондуит (её тоже звали Кетрин, или Китти) во исполнение воли своей матери. Китти в 1740 г. вышла замуж за барона Джона Уоллопа (Wallop) виконта Лимингтонского. Отец Уоллопа в 1743 г. стал первым лордом Портсмутским, а сын соответственно - вторым. Рукописи Ньютона, о которых Сайке так ничего определенного и не сказал, почти двести лет пролежали в семейном архиве Портсмутов. Правда, одиннадцать документов Сайке отослал к себе в Лондон, видимо, надеясь изучить их внимательней. После смерти Сайкса бумаги попали в руки преподобного Джеффри Икинса (Ekins), друга Сайкса и душеприказчика леди Лимингтон, и хранились в семействе Икинсов до 1872 г, когда они были подарены Новому Колледжу Оксфордского университета.
В XVIII и первой половине XIX вв. к Портсмутскому собранию рукописей Ньютона доступ имели немногие (С. Хорсли (Horsley) в 1779 г.; Э. Тернор (Turnor) в 1806 г.; Ф. Бейли (Baily) в начале 1830-х гг.). Серьезную работу с документами этого собрания начал в 1837 г. известный английский физик Д. Брюстер, опубликовавший множество неизвестных дотоле материалов [4].
В 1872 г. пятый лорд Портсмутский Исаак Ньютон Уоллоп передал часть рукописей Кэмбриджскому университету. Это были главным образом материалы физико-математического характера. Шестнадцать лет группа исследователей занималась их систематизацией [5].
Таким образом, после 1872 г. у Портсмутов оставались в основном исторические, хронологические, теологические и алхимические заметки и выписки Ньютона. Летом 1936 г. в семействе Портсмутов начался бракоразводный процесс. Дело это дорогостоящее, и понадобилась крупная сумма денег. Тогда было решено продать на аукционе Сотби всю оставшуюся и довольно обширную часть собрания ньютоновых бумаг (до этого коллекцию хотели пристроить в библиотеку Кэмбриджского университета, а затем в Британский музей, но безрезультатно, теологические и алхимические тексты Ньютона никого не интересовали). Портсмутское собрание было выставлено на торги 13 и 14 июля 1936 г. [6]. Тематически его можно было разделить на пять частей:
теология и хронология… 1400 000 слов;
алхимия … 650 000 слов;
деятельность в Минте ... 150 000 слов;
научные материалы… 1000 000 слов;
разное 500 000 слов [7, с. 453].
Но на торгах Портсмутская коллекция была представлена, разумеется, в другой структуре: алхимические рукописи - 121 лот, письма Ньютону - 31 лот, письма Ньютона - 22 лота, заметки Кондуита - 10 лотов, хронологические записи - 5 лотов, теологические рукописи - 44 лота, математические заметки - 14 лотов, бумаги, относящиеся к работе в Минте, - 329 лотов и еще три группы документов смешанного характера - 75 лотов.
Большую часть алхимических рукописей (57 лотов) и бумаг Кондуита (9 лотов) купил известный английский экономист лорд Кейнс [4]. Все купленные им материалы Кейнс передал в King's College, где они хранятся до сих пор. Полный список алхимических лотов приведен в книге Б. Доббс [8, с. 235-248].
Другим крупным покупателем ньютоновых манускриптов стал известный востоковед-арабист профессор Авраам Шелом Яхуда, преподававший до начала второй мировой войны в университетах Испании, Германии и Англии. Будучи человеком весьма состоятельным, он собрал полторы тысячи уникальных коллекций, в число которых входили бумаги Наполеона и рукописи А. Эйнштейна. С последним он много лет поддерживал дружеские отношения.
Интерес профессора-востоковеда к теологическим рукописям Ньютона не случаен. Яхуда рассматривал Библию как важный и достоверный исторический источник, полагая, к примеру, что вторая книга Моисеева Пятикнижия («Исход») написана очевидцем событий [9]. [5]
В 1940 г. Яхуда переехал в США, где прожил до конца своих дней. В Америке он обратился к Эйнштейну с просьбой помочь передать собрание теологических рукописей Ньютона в один из американских университетов. Однако несмотря на содействие Эйнштейна ни Гарвард, ни Иель, ни Принстон не приняли этой коллекции, и Яхуда вынужден был хранить её в своем доме в Нью-Хейвене. Дело осложнялось тем, что Яхуда еще в 1917 г. порвал с сионистским движением и выступал против создания еврейского государства, а когда оно было создано, он не только категорически отказался приехать туда, но и слышать не желал о том, чтобы хоть какая-то часть его коллекций (которые, кстати, содержали много материалов по истории Ближнего Востока) была бы вывезена в Израиль. И только на смертном одре, после долгих уговоров, он согласился-таки на передачу своего собрания, в том числе и теологических рукописей Ньютона, в Иерусалим, в Национальную библиотеку. Правда, семья Яхуды после его смерти в 1951 г. еще долго оспаривала в суде его согласие на эту передачу, и реально коллекция попала в Иерусалим лишь в 1969 г. Когда ящики с рукописями прибыли в Израиль, там, по счастью, оказался английский исследователь Дэвид Кастилледжо (Castillejo), который принял активное участие в разборе и систематизации документов.
Все материалы Портсмутской коллекции, относящиеся к работе Ньютона в Минте, достались в 1936 г. лорду Уэйкфилду (Wakefield), который передал купленные бумаги Монетному двору. Сэр Р. Хэдфилд (Hadfield), купивший переписку Ньютона с Галлеем, презентовал ее Королевскому обществу. Были и другие покупатели, в частности некий И. Фабиус (Fabius), антиквар из Парижа, который никуда ничего не передавал, и приобретенные им тринадцать лотов до сих пор остаются недоступными для исследователей. В настоящее время рукописное наследие Ньютона разбросано по многим библиотекам мира, от США до Японии.
Уже из этой краткой информации о судьбе ньютоновых манускриптов видно, что английский мыслитель в течение двух с лишним столетий после его смерти воспринимался научным сообществом исключительно как основатель классической физики и создатель (или один из создателей) «инфинитезимального исчисления» и «механической картины мира». Теологические и алхимические рукописи Ньютона представляли для историков науки своего рода камень преткновения. В XVIII в. они считались непригодными к публикации 3. В XIX столетии на них смотрели либо как на нечто недостойное его гения, либо как на досадную случайность, «чудачества» великого ума, либо как на результат его изысканий, выполненных, когда Ньютон уже был в..., как бы это помягче сказать, весьма преклонном возрасте. Последняя «гипотеза» не выдерживает критики, ибо, во-первых, сэр Исаак сохранял полную ясность ума до последних дней жизни (в чем все знавшие его современники единодушны), а во-вторых (и это главное), теологические и алхимические штудии Ньютона восходят ко второй половине 1660-х гг., а первый «пик» его изысканий в этих областях приходится на 1670-е гг., когда ему еще не было и сорока.
В XX в., несмотря на издание некоторых теологических рукописей Ньютона Г. Маклачланом в 1950 г. [11] и другие публикации, в целом взгляд на английского ученого не претерпел коренных изменений. Только в 1970-х гг., когда в философии науки позитивистские позиции стали уступать место иным подходам (теории парадигм Т. Куна, методологии исследовательских программ И. Лакатоша и др.), ориентированным на глубокое изучение конкретной истории во всей её сложности и противоречивости, только тогда усилиями ряда историков, среди которых в первую очередь следует назвать имена Бетти Доббс [8, 12] и Ричарда Уэстфолла [3], наметился существенный поворот во взглядах и на Ньютона, и на его эпоху. Теологические и алхимические исследования лукасианского профессора стали предметом серьезного изучения. И тем не менее многие авторы продолжали настаивать на том, что алхимические изыскания Ньютона - это дань заблуждениям века, пораженного «духовной эпидемией» оккультизма [13, с. 93], и в них сказалось, по мнению одних, воздействие «герметического импульса», исходившего от позднего Ренессанса, а по мнению других - влияние кэмбриджских неоплатоников [14].
Что касается ньютоновой теологии, то здесь ситуация оказалась не менее сложной. Некоторые исследователи связывали позицию Ньютона с пуританской идеологией, другие с миллениаризмом, третьи с латитудинарианизмом и т. д. Характерный пример - статья JI. А. Микешиной и М. И. Микешина, где авторы утверждают, что «поскольку в период становления научной формы знания (XVI-XVII вв.) одним из самых существенных элементов культуры, общественного сознания, мировоззрения являлась религия, постольку выяснение её роли в становлении механики Ньютона как научной системы знания должно не игнорироваться, но стать предметом специального вниманиям. <…>. Вырастая, наука разрушает эти рамки (т. е. рамки религиозного сознания, в которых происходит становление научной формы знания. - И. Д.), уничтожает религию как таковую, формируя свое положительное содержание» [15, с. 24-25]. Глубокая религиозность Ньютона, по мнению авторов, помогла ему мыслить крупномасштабно, преодолевая эмпиризм Бойля и Гука [Ibid., с. 31]. Близких взглядов придерживается французский историк науки Л. Верле [16, с. 307 et passim], который в своем понимании ньютонианского мировоззрения исходит из формулы М. Гоше [17] - «выход из религии через религию». Все приведенные рассуждения кажутся вполне правдоподобными, но некоторая неудовлетворенность все равно остается. С чем она связана?
Во-первых у сам тезис - «наука Нового времени вызревала в рамках религиозного мировоззрения», требует уточнения, которое лишь с натяжкой можно считать чисто терминологическим. Действительно, тема «наука и религия» периодически входит в моду. Если говорить о науке начала Нового времени (а я в этой работе буду говорить именно об этом), то в ту эпоху термин «scientia» поначалу еще включал в себя определенный схоластический подтекст, scientia рассматривалась как деятельность по получению знания (причем знания тем или иным образом доказанного) реальной сущности вещей. Однако интенсивный рост естественнонаучной информации в эпоху Ренессанса и на заре Нового времени, формирование методологий, теорий, взглядов и представлений, не вмещавшихся в рамки традиционного перипатетизма, создавали новый образ натурфилософского исследования, не отвечавший аристотелевым критериям и перипатетическому идеалу знания о Природе.
Натурфилософское исследование традиционно включало в себя изучение «первопричин Природы, изменения и движения вообще, движения небесных тел, движения и превращения элементов, возникновения и уничтожения, атмосферных явлений, происходящих в подлунной области, а также исследование животных и растений» [18, с. 136]. При этом проблематика средневековой натурфилософии была тесно связана с проблематикой теологической (скажем, дискуссии о причинах вещей велись в контексте обсуждения сотворения мира Богом, рассмотрение свойств и превращений веществ непременно соотносилось с толкованием таинства евхаристии, а описание животных - с вопросами о бессмертии и т. д.). Натурфилософия начала Нового времени при всем её антиаристотелизме тем не менее оставалась, как правило, в границах указанной тематической соотнесенности [19, с. 202-206], да и жанр комментария к произведениям Стагирита удерживал еще свои позиции [Ibid., с. 209-213]. «Механическая философия» стала своего рода функциональным заместителем традиционного перипатетизма. По убеждению Ньютона, рассуждения о Боге «на основании совершающихся явлений, конечно, относятся к предмету натуральной философии» [20, с. 661].
В то же время математизированные области естествознания (механика, оптика), которые в XVII в. называли «mixed mathematics», выносились за рамки натурфилософии. [6] В итоге весь корпус естественнонаучного знания как бы расщепился на «natural philosophy» и «science». Как писал Дж. Локк, «приобретение и усовершенствование нашего знания субстанций <...> исключительно через опыт <...> заставляет меня подозревать, что натуральную философию нельзя сделать наукой (natural philosophy is not capable of being made a science)» [21, c. 124].
Теперь - о религии. Следует различать два понятия: религия (область веры, вероисповедной доктрины и практики) и теология (дисциплина, призванная разъяснять смысл данной религиозной доктрины или культа, привлекая для этого тот или иной понятийный аппарат, а часто и философские концепции). Таинство евхаристии - это пример религиозной практики, тогда как томистская концепция транссубстанциации, трактующая это таинство, относится к сфере теологии.
Поэтому, строго говоря, речь должна идти не об отношениях между наукой и религией (здесь, на мой взгляд, вряд ли возможна содержательная дискуссия), но о соотнесенности натурфилософии (или науки) и теологии (см. подр. гл. I).
Во-вторых у столь часто подчеркиваемое «страстное стремление» Ньютона понять мироздание как единое целое, что для него было «тесно связано с идеей Бога» [15, с. 31], еще не объясняет поразительную масштабность, глубину и интенсивность его занятий теологией и алхимией. По свидетельству Локка, «ни один человек в Англии не прочитал Библию более внимательно и не изучил ее в большей мере, чем он (Ньютон), как это видно по его опубликованным работам, по многим отрывкам, которые он оставил и которые не были напечатаны, и даже по той Библии, коей он обычно пользовался» (цит. по [4, с. 88]). А Р. Уэстфолл заметил по поводу только одного из алхимических трактатов Ньютона, «Index Chemicus», в котором обобщен материал большого числа источников (144 сочинения 100 авторов): «Трудно представить, что для написания этого труда потребовалось время меньшее, чем тысяча недель, хотя я должен добавить, что не могу найти место в ньютоновой деятельности для такого периода» [22, с. 203].
Ньютонианская вера в «uniformity of Nature» сама по себе еще вовсе не предполагает колоссальной работы по сличению различных текстов Св. Писания с целью выяснения, к примеру, того, является ли некоторый фрагмент Евангелия от Иоанна позднейшей вставкой или же он изначально находился в библейском тексте, и тому подобных изысканий.
Мне представляется, что общим недостатком подавляющего числа современных исследований творчества Ньютона (исключения - очень немногочисленны [23; 24], а в отечественной литературе, насколько мне известно, их и вовсе нет) является представление о некой раздвоенности его мировоззрения. Не случайно Доббс свою блестящую монографию о Ньютоне назвала «The Janus Faces of Genius» [12], а, пожалуй, самый суровый оппонент Доббс, К. Фигала, говорила об «оккультно-рациональной двуликости ньютонова гения» [13, с. 93]. И это при том, что обе исследовательницы своими работами много сделали для осознания единства и цельности личности английского мыслителя.
На мой взгляд, представление о мировоззренческой «двуликости» лукасианского профессора является результатом исторической аберрации, следствием привнесения в формируемый нами образ ньютонианской эпохи взглядов и стандартов мышления, характерных для более поздних времен, когда размежевание натурфилософии (а также науки) и теологии зашло достаточно далеко. По мысли Микешиных, «субъективно единство мира для Ньютона было тесно связано с идеей Бога, хотя объективно, создав механику, он фактически обосновал материальное единство мира» [15, с. 31]. С позиций симптоматолога оно, может быть, и так, но мне в этой книге хотелось бы взглянуть на ситуацию несколько иначе. В отличие от Лапласа, который мог себе позволить в беседе с Наполеоном потрясать, по удачному выражению К. А. Свасьяна, «непобедимой ровностью безбожия» [25, с. 11], Ньютон жил и мыслил «в присутствии Творца», глубоко осознавая недостаточность чисто механической картины мира, понимая, что мир-механизм нецелостен (и уже только по одному этому нереален) и необходимо признать наличие дополнительных, не выводимых явлений» связей обеспечивающих глубинное единства Универсума.
Объективно, т. е. в контексте социокультурных и интеллектуальных реалий своего времени, единство мира для Ньютона было связано с идеей Бога, субъективное же понимание им этой идеи было таково, что позволило ему построить «Систему Мира» в форме, допускавшей в перспективе, с возрастом времен, вычленение из этой системы физико-математического содержания в качестве отдельной, квазисамостоятельной компоненты, способной до поры до времени пребывать вне своего исконного исторического контекста. И если существует общий знаменатель, под который можно подвести и теологию и алхимию, и физику, и многое другое, что занимало ум и время сэра Исаака, то таким знаменателем будет идея Бога-Пантократора, идея «the Lord God of Supreme Dmttlmon». Ибо все области ньютоновых интересов, от натурфилософии до алхимии, представляют собой различные проекции и одновременно различные контексты этой безраздельно владевшей им центральной идеи, этого, как сказал бы О. Э. Мандельштам, формообразующего порыва. Вот об этом и пойдет речь в моей книге - о цельности мировоззрения в эпоху бездонных противоречий бытия, в эпоху, как говаривал Д. И. Менделеев, «шаткости мыслей и понятий».
***
К сказанному хотелось бы добавить одно предуведомление. Как показывает опыт, эта книга в первую очередь заинтересует, скорее всего, две категории читателей: 1) создателей разнообразных «новых систем мира» и «истинных» моделей Вселенной XXI века, основанных на соотношениях золотого сечения, ряде Фибоначчи, пропорциях египетских пирамид, связи между числом лунных кратеров и количеством ног у тысяченожки и т. п. построений, безапелляционно отвергающих и классическую, и квантовую физику, и прочие теории и концепции современной науки, и 2) людей вдумчивых, любознательных, образованных и культурных, глубоко интересующихся интеллектуальной историей.
В информационном плане предлагаемый опус, смею надеяться, будет интересен и тем и другим (даже если взгляды автора покажутся кому-то совершенно вздорными), но его содержательная адресность прямо противоположна той, которую прокламировал в своих записках Гарри Галлер, герой повести Г. Гессе «Степной волк».
Примечания:
1
2 Кондуит родился в 1688 г. в Лондоне. Первоначальное образование получил в Вестминстер-скул, привилегированной мужской частной школе. В 1705 г. он поступает в Тринити-колледж Кэмбриджского университета, окончив который (без ученой степени) отправляется в Португалию (1711), где служит в дислоцированных там частях британской армии, сначала в качестве военного прокурора, затем начальника военной полиции, позже - секретарем генерала графа Портмора (Portmore) и, по некоторым сведениям, капитаном драгунского полка. В апреле 1713 г. Кондуит получает новое назначение - интендантом английских военных подразделений в Гибралтаре, захваченном англичанами в 1704 г. во время войны за испанское наследство (1701-1714). Там он прослужил по крайней мере до июля 1715 г., а возможно, и дольше. За годы интендантства Кондуиту удалось не только существенно умножить свое состояние, но и обнаружить в окрестностях Гибралтара развалины древнеримского города Картеи (Carteia), основанного еще в III в. до н. э. (В настоящее время на этом месте, между Гибралтаром и Альхесирасом, находится селение Эль Рокадилло (El Rocadillo).) 13 декабря 1716 г. и 14 марта 1717 г. сообщения Кондуита о Картее были зачитаны в Королевском обществе, а несколько месяцев спустя ему предоставилась возможность самому выступить в этом ученом собрании с рассказом о своих находках. На заседании присутствовал Ньютон, который с 1703 г. был президентом Общества. Доклад Кондуита весьма заинтересовал сэра Исаака, работавшего в это время над «Улучшенной хронологией древних царств» («The Chronology of Ancient Kingdoms Amended»). По мнению Ньютона, Картея была заложена выходцами из финикийского города Тира в эпоху расселения людей в Средиземноморье в первом тысячелетии до н. э.
Ньютон пригласил молодого человека к себе домой и познакомил его со своей сводной племянницей Кетрин Бартон. Через три месяца, осенью 1717 г., Джон и Кетрин поженились.
Кондуит сделал блестящую карьеру. В 1721 г. он избирается членом Парламента, а в 1727 становится преемником Ньютона в должности Master of Mint, которую занимал до самой своей смерти. Однако главным делом своей жизни Кондуит считал служение Ньютону. Он записывал высказывания сэра Исаака, помогал тому по мере сил в работе, а после смерти ученого стал его первым биографом. Кондуит даже завещал похоронить себя рядом с Ньютоном, что и было исполнено.
Теперь - о Кетрин Бартон. Она родилась в 1679 г. в бедной семье сводной сестры Ньютона Анны Смит (Hannah Smith, в замужестве Barton) и Роберта Бартона, священнослужителя из Нортхемптоншира, о жизни которого история умалчивает. Достоверно известно лишь, что когда Бартон умер в 1693 г., его вдова осталась почти нищей с тремя детьми на руках. Ей пришлось обратиться к Ньютону, и тот оказал ей посильную помощь.
В 1695 г. Ньютон, получив назначение смотрителя (Warden) Монетного двора, переехал в Лондон. Сначала он поселился в казенном доме на территории Минта, но жить там не смог из-за невообразимого шума, доносившегося с улицы, и в августе того же года перебрался в дом на Джер- мин-стрит (Jermyn str.) неподалеку от Сент-Джеймской церкви в Вестминстере. Обустроившись на новом месте, Ньютон предложил старшей дочери Анны Бартон Кетрин поселиться у него.
Семнадцатилетняя Кетрин, красивая, умная и живая, быстро стала любимицей аристократического Лондона. В ней проявились два наиболее ценимых в ту эпоху вида творческих способностей - изобретательность (invention) и остроумие (wit). К тому же Кетрин не раз заявляла, что ее предки были в родстве со знаменитой Кетрин Суинфорт, любовницей герцога Ланкастерского Джона Гонта (John of Gaunt) и прабабушкой короля Генриха VII Тюдора - что, разумеется, было выдумкой.
В главном клубе вигов «Kit-Kat Club» (от названия пирожков с бараниной - Kit-Kats, - которые делал некий К. Кейт (Chr. Cate), популярный в то время лондонский кондитер, в доме которого и размещался клуб) её избрали, наряду с пятью другими лондонскими красавицами, «леди-тостом» или «the toast of London», т. е. леди, за здоровье которой пьют из хрустальных «именных» бокалов под чтение стихов, посвященных данной особе, имя коей алмазом вырезалось на бокале. Известны несколько таких стихотворений в честь Кетрин, вот два из них:
1. At Barton's feet the God of Love His Arrows and his Quiver lays, Forgets he has a Throne above And with this lovely Creature stays. Not Venus' Beauties are more bright, But each appear so like the other, That Cupid has mistook the Right, And takes the Nymph to be his Mother.
2. Beauty and Wit strove each, in vain, To vanquish Bacchus and his Train; But Barton with successful Charms From both their Quivers drew her Arms; The roving God his Sway resigns,
And awfully submits his vines.
Пьер Ремон де Монмор (P. Remond de Mon(t)mort), французский математик и философ, член Регентского совета Франции, ученик и друг Н. Мальбранша и Н. Бернулли, прибывший в Англию в 1715 г. для наблюдения солнечного затмения, был так очарован красотой и умом Кетрин, что по возвращении на родину прислал для неё и её дядюшки 50 бутылок шампанского.
Некоторое время близким другом Кетрин был Джонатан Свифт. «Я люблю её больше кого бы то ни было здесь, а вижу реже», - писал он в «Дневнике для Стеллы» [1, с. 121]. Правда, спустя всего семь месяцев Свифт, отношения которого с партией вигов резко обострились, пишет: «До чего мне надоели миссис Бартон и леди Бетти Джермейн со своей вигистской болтовней; право, никогда не слыхивал ничего подобного» [Ibid., с. 240]. Но Кетрин все это мало трогало, её популярность и репутация если и страдали от чего-либо, то никак не от политических баталий.
Еще в 1703 г. в доме Ньютона на Джермин-стрит Кетрин познакомилась с Чарльзом Монтегю (Montagu, 1661-1715), и вскоре история их отношений стала предметом сплетен и пересудов. О нем стоит сказать несколько слов не только потому, что история его романа с Кетрин Бартон сильно досаждала сэру Исааку, но и по причине заметной роли, которую Монтегю довелось сыграть в жизни Ньютона.
Монтегю, как сказано в геральдическом справочнике, был «четвертым сыном младшего сына первого графа Манчестерского». Это означало, что денег у него нет и в соответствии с традицией ему был уготован путь священнослужителя. Однако молодой Монтегю был достаточно энергичен, предприимчив и честолюбив, а потому духовная карьера его не привлекала. Уже в Вестминстер-скул он отличался тем, что сочинял стихи и импровизированные эпиграммы. Затем, в Тринити-колледж, он сдружился с Ньютоном, и они даже планировали в 1685 г. создать в Кэмбридже философское общество.
В 1685 г. скончался Карл II, и Монтегю написал по этому случаю прочувствованные стихи, на которые обратил внимание граф Дорсет (Dorset), пригласивший молодого человека в Лондон и познакомивший его с «золотой молодежью» столицы. Широкую известность Монтегю принесла написанная им в 1687 г. в соавторстве с Мэтью Праером (Prior) поэма «История деревенской мыши и мыши городской (The Story of the Country Mouse and the City Mouse)», сатирическая пародия на поэму Джона Драйдена (Dryden) «Лань и Пантера (The Hind and the Panther)».
В 1688 г. Монтегю удачно женится на вдове его двоюродного брата герцогине Анне Манчестерской, которая годилась ему если не в бабушки, то в матери. После свадьбы герцогиня прожила еще десять лет, срок вполне достаточный, чтобы её молодой муж успел сделать себе блистательную карьеру, не говоря уж о том, что брак приносил ему 1500 фунтов стерлингов ежегодного дохода.
Монтегю принял самое деятельное участие в «Славной революции» 1688 г. С 1689 по 1695 г. он - член Парламента, в 1692 г. его назначают лордом Казначейства, а в 1694 - министром финансов (Chancellor of the Exchequer) и членом Тайного совета (Privy Council). Наконец, в 1697 г. Монтегю становится первым лордом Казначейства. Он активно использовал ученых и философов в управлении государством. Эта задача облегчалась тем, что с ноября 1695 г. по ноябрь 1698 г. Монтегю был президентом Королевского общества. В Англии конца XVII столетия финансовый вопрос был одним из острейших, необходима была денежная реформа. Монтегю обратился за советом к Джону Локку (Locke), Кристоферу Рену (Wren), Джону Уоллису (Wallis), Ньютону и к другим ученым мужам. Выслушав их предложения, он провел через Парламент решение о принудительной перечеканке (recoinage) всей серебряной монеты в стране без изменения её достоинства. Тогда же Монтегю приглашает Ньютона занять должность смотрителя Монетного двора.
В результате упорной работы Ньютона и Монтегю денежный кризис удалось преодолеть уже к концу 1696 г. [2]. Кроме того, Монтегю был одним из создателей Английского банка (1694). Однако к началу 1693 г. его политическая карьера оказалась под угрозой. Монтегю обвинили во взяточничестве и даже дали ему прозвище - Filcher (ворюга), возможно, не без оснований. В результате он вынужден был уйти с постов министра финансов и первого лорда Казначейства, заняв в этом учреждении куда более скромную должность аудитора. Правда, в конце 1699 г. он стал бароном Галифаксом (Baron Halifax of Halifax), что обеспечило ему место в Палате лордов.
При королеве Анне лорд Галифакс остался не у дел, но после вступления на престол в 1714 г. Георга I сэра Чарльза вновь назначают первым лордом Казначейства. Кроме того, он имел почетную должность лесничего Хэмптон-Корта, королевского дворца на северном берегу Темзы.
Возвращаясь к родственникам Ньютона, коим предстояло разделить его наследство, следует сказать, что, если не считать семейство Кондуитов, сведений о них осталось немного. Известно, что сэр Исаак помогал своим сводным племянникам и племянницам деньгами и советами, известно также, что некоторые из них, увы, не отличались пуританскими добродетелями лукасианского профессора. Так Бенджамена Смита (мл.) Р. Уэстфолл охарактеризовал как «самого распутного (profligate) священника этого распутного века» [3, с. 857], а сам Ньютон писал столь резкие письма своему племяннику-«озорнику (hellion)», что потомки столетие спустя решили их уничтожить. Другой пример - Джон Ньютон (John of Colsterworth), правнук дяди Роберта (брата отца сэра Исаака), наследник по закону, получивший Вулсторпский Манор и другие земли, принадлежавшие Ньютону, быстро промотал наследство и умер, подавившись трубкой, когда, будучи в подпитии, упал на мостовую.
3 В XVIII - первой половине XIX вв. были опубликованы (в основном посмертно) несколько исторических и теологических работ Ньютона. Перечислю лишь важнейшие: Abrege de la Chronologie de M. le Chevalier Isaac Newton, fait par luimeme, & traduit sur le manuscrit Anglois, Paris, 1725 (история этого по сути пиратского издания описана в монографии [10, с. 21-36]; Sir Isaac Newton's Chronology, Abridged by Himself. To which are Added, Some Observations on the Chronology of Sir Isaac Newton. Done from the French, by a Gentleman. London, 1728; The Chronology of Ancient Kingdoms Amended to which is suffixed A Letter from the Right Reverend Zachary Pearce, the present Lord Bishop of Rochester, written in 1754 to the Reverend Dr. Hunt, the Hebrew Professor at Oxford, relating to the Publication of the work in 1728. London, 1770; La Chronologie des anciens royaumes, corrigee. A laquelle on a joint une chronique abre- gee, qui contient ce qui s'est passe anciennement en Europe, jusqu'a la conquete de la Perse par Alexandre le Grand. Traduite de Г anglois de M. le Chevalier Isaac Newton / Transl. F. Granet, Paris, 1728; La Chronologia degli antichi regni emendata / Tr. P. Rolli. Venice, 1757; Kurtzer Auszug aus des weltberiihmten Chronologie derer alten Konigreiche / Tr. P.G. Hiibner. Meiningen 1741; Observations upon the Prophecies of Daniel and the Apocalypse of St. John / Ed. by Benjamin Smith, 2 parts. London, 1733; Observations upon the Prophecies of Daniel / Ed. by P. Borthwick. Cambridge, 1831; Des Ritters Isaak Newton's <...> Beobachtungen zu den Weissagungen des propheten Daniels. Leipzig, 1765; A Dissertation upon the Sacred Cubit of the Jews and the Cubits of the several Nations; in which, from the Dimensions of the greatest Egyptian Pyramid, as taken by Mr. John Greaves, the ancient Cubit of Memphis is determined / Transl. from the Latin of Sir Isaac Newton, not yet published // J. Greaves. Miscellaneous Works. In 2 vols. / Publ. by Th. Birch. London, 1737. Vol. 2. Pp. 405-433; Four Letters from Sir Isaac Newton to Doctor Bently containing Some Arguments in Proof of a Deity. London, 1756; Letter to a Person of Distinction, who had desired his opinion of the learned Bishop Lloyd's Hypothesis concerning the Form of the Most Ancient Year // Gentleman's Magazine, 1755. Vol. 25, Pp. 3-5; Two Letters of Sir Isaac Newton to Mr. Le Clerc <...>. The Former containing a Dissertation upon the Reading of the Greek Text, 1 John, v. 7. The Letter Upon That of 1 Timothy, iii, 16. London, 1754; An Historical Account of Two Notable Corruptions of Scripture // Isaaci Newtoni Opera quae exstant Omnia / Ed. by Bishop S. Horsby. London, 1779-1783. In 5 tt. T. 5, 1785. Pp. 495-550; Irenicum, or Ecclesiastical Polity tending to peace // D. Brewster. Memoirs of the Life, Writing and Discoveries of Sir Isaac Newton, 2nd ed. In 2 vols. Edinburgh, 1860. Vol. 2. Pp. 407-411; Paradoxical Questions Concerning the Morals and Actions of Athanasius and His Followers // Ibid. Pp. 273-276.
Литература:
1. Свифт Дж. Дневник для Стеллы. М., 1981.
2. Менцин Ю. Л. Монетный двор и Вселенная. Ученые у истоков английского «экономического чуда» // Вопросы истории естествознания и техники, 1997, № 4. С. 3-25.
3. West fall R. S. Never at Rest. A biography of Isaac Newton. Cambridge, 1984.
4. Brewster D. Memoirs of the Life, Writing and Discoveries of Sir Isaac Newton. In 2 vols. Edinburgh, 1855. Vol. 2.
5. A Catalogue of the Portsmouth Collection of Books and Papers written by or belonging to Sir Isaac Newton, the scientific portion of which has been presented by the Earl of
6. Portsmouth to the University of Cambridge. Drawn up by the Syndicate appointed the 6-th November, 1872. Cambridge, 1888.
7. Catalogue of the Newton Papers Sold by Order of the Viscount Lymington to whom they have descended from Catherine Conduitt, Viscountess Lymington, Great-niece of Sir Isaac Newton. Which will be Sold by Auction by Messrs. Sotheby and Co. <...>. At their Large Galleries, 34 & 35 New Bond Street W.l. On Monday, July 13th, 1936, and Following Day, at One O'Clock Precisely. London, 1936.
8. Gjertsen D. The Newton Handbook. London & New York, 1989.
9. Dobbs B. J. T. The Foundations of Newton's Alchemy or «The Hunting of the Green Lyon». Cambridge, 1975.
10.Yahuda A. S. a) The Language of the Pentateuch in its Relation to Egyptian. Oxford, 1933; b) The Accuracy of the Bible. The Stories of Joseph, the Exodus and Genesis Confirmed and Illustrated by Egyptian Monuments and Language. London, 1934.
11. Manuel F. E. Isaac Newton. Historian. Cambridge (Mass), 1963.
12. McLachlan H. Sir Isaac Newton: Theological Manuscripts. Liverpool, 1950.
13. Dobbs B. J. T. The Janus Faces of Genius. The Role of Alchemy in Newton's Thought. Cambridge, 1991.
14. Figala K. Gedanken zu Isaac Newton Studium von Georg Agricolas // Arithmos-Arrythmos: Skizzen aus der Wissenschaftsgeschichte. Munchen, 1979. S. 73-93.
15. Косарева JI. M. Ньютон и современная западная историография науки // Современные историко-научные исследования (Ньютон). Реферативный сборник ИНИОН. М., 1984. С. 5-87.
16. Микешина JI. А., Микешин М. И. Социокультурные аспекты становления научной формы знания в механике Ньютона // Диалектический материализм и философские проблемы естествознания. М., 1981. С. 23-26.
17. Verlet L. «F=ma» and the Newtonian Revolution: an Exit from Religion through Religion // History of Science, 1996. Vol. 34. Pt. 3, № 3. p. 303-346.
18. Gauchet М. Le Desenchantement du Monde. Paris, 1965.
19. Grant E. The Foundations of Modern Science in the Middle Ages: Their Religious, Institutional, and Intellectual Contexts. Cambridge, 1996.
20. Wallace W. A. Traditional Natural Philosophy // The Cambridge History of Renaissance Philosophy / Eds. Ch. B. Schmitt, Q. Skinner, E. Kessler. Cambridge, 1988.
21. Ньютон И. Математические начала натуральной философии. М., 1989.
22. Локк Дж. Опыт о человеческом разумении. Книга IV // Дж. Локк. Соч.: в 3-х тт. Т. 2. М., 1985.
23. Westfall R. S. The Role of Alchemy in Newton's Career // Reason, Experiment, and Mysticism in the Scientific Revolution / Eds. M. L. Righini Bonelli and W. R. Shea. New York, 1975. P. 182-232.
24. Force J. E. Newton's God of Dominion: The Unity of Newton's Theological, Scientific, and Political Thought // J. E. Force and R. H. Popkin. Essays on the Context, Nature, and Influence of Isaac Newton's Theology. Dordrecht, 1990. P. 75-102.
25. Christianson G. E. In the Presence of the Creator: Isaac Newton and His Times. New York, 1984.
26. Свасьян К. А. Становление европейской науки. Ереван, 1990.
[1] Опубликован посмертно под заглавием «De Mundi Systemate» в 1782 г.
[2] Опубликован в 1730 г. (см. далее).
[3] Полный текст впервые появился в печати только в 1950 г. (см. далее).
[4] Джон Мейнард Кейнс (1883-1946) был выпускником Kings College Кэмбриджского университета. Еще будучи студентом, он постоянно посещал книжную лавку Г. Дэвида, старейшины кэмбриджских книгопродавцов, и однажды приобрел там экземпляр третьего издания (1726) «Математических начал натуральной философии» Ньютона с экслибрисом герцога Суссекского. Так было положено начало замечательной коллекции Кейнса. На аукционе 1936 г. он купил сначала 38 лотов, но впоследствии через посредников приобрел еще около ста лотов, в том числе некоторые теологические и исторические рукописи Ньютона, «Paradoxical Questions» и «The Original of Monarchies».
[5] Взгляды Яхуды подверглись суровой критике немецким египтологом В. Шпигельбергом (Spiegelberg).
[6] Поэтому само название ньютонова opus magnum - «Математические начала натуральной философии» - звучало если и не дерзко, то довольно непривычно.