Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
Пра «цывілізацыйныя асновы» беларускага гістарычнага працэсу. Запісы БІНІМ. Нью-Йорк. 1953. № 2. с. 70-79. Перевод и редакция А.Е. Тараса.
I то ёсць нашая вольнасьць, катораю мы межы іншымі
народамі хрысьціянскімі хвалімся, што пана, іж бы водле волі сваей,
а ня водле праў нашых панаваў, над сабою ня маем.
Канцлер Лев Сапега. Предисловие к «Литовскому Статуту». 1588 г.
И разве же это православное святое быть под властью и приказаниями рабов...
Там у них цари своим царством не володеют, а как им скажут их подданные, так и правят.
А наши самодержцы с самого начала над всеми своими господарствами володеют...
Царь Иван Грозный. Письмо князю Курбскому. 1564 г.
Бесспорная черта новейшей философии истории - ее особое внимание к изучению отдельных комплексов так называемых «культурно-исторических циклов» пли «цивилизаций». Это направление оправдывается тем, что при более глубоком знакомстве с историей отдельных человеческих обществ, все с большей и большей отчетливостью выступают черты неравномерности, своеобразия, нетождественности исторического развития отдельных групп народов. Все яснее становится, что общий и тождественный путь общего развития всех человеческих обществ, трудно найти. Все более четко обозначается и неодинаковость этого исторического развития. Например, даже Марксу и Энгельсу пришлось выделить особый «азиатский способ производства», который они находили в истории Китая и древнего Египта, и этот «способ» явно выделялся из логически стройной схемы «социально-экономических формаций», приходящих в истории мира на смену одна другой.
Однако дело выходит далеко за границы Китая и Египта, так как целый ряд человеческих организаций тоже имеет тенденцию выделяться из схемы общего и одинакового (в основных чертах) человеческого прогресса. Становится все яснее, что все схемы прогрессивного развития народов мира в действительности опираются на пример истории Западной Европы - «якобы классический». Со временем стало ясно, что и сама история этой последней не является единой и непрерывной, что она соединяет в себе непохожие самостоятельные цивилизационные циклы античного (греко-римского) и модерного (романо-германского) типа.
Ряд черт современной западноевропейской цивилизации четко отделяют ее развитие от развития других человеческих обществ. Последние не знали и не знают такого четкого и юридически обоснованного разделения государственной власти, как это было в западноевропейском феодализме. Они не создали на основе достижений феодализма обществ с установленными правами граждан для участия в государственном руководстве и контроля над ним. Они никогда не дошли до того последовательного результата личной свободы, персональной инициативы и твёрдости принципа частной собственности, который создал классические образцы западноевропейского (а за ним и американского) «капитализма». Мы здесь берем только правовые и хозяйственные категории. Но можно и надо говорить и о несходных принципах в общекультурной, религиозной, моральной и другой жизни и прогрессе различных человеческих групп.
Отдельной и особой чертой западной цивилизации американский философ Ф. Нортроп (1893-1992) считает ее римское наследие и, особенно, усвоенные ею концепции твердых и всеобще связывающих все население принципов римского права. В этой мысли есть много правды.
Эта западная цивилизация была и в своей основе является единой, несмотря на пеструю особенность ее отдельных национальных компонентов. Вот как писал об этом российский славянофил Н.Я. Данилевский, один из создателей теории культурно-исторических «циклических типов»:
«Это, в действительности, история единого целого... Как никто не думает об отдельной цивилизации Афин или Спарты, точно так же нельзя говорить об отдельной истории Франции, Италии или Германии. Такой истории в действительности нет вообще, а есть только история Европы с французской, итальянской, английской или немецкой точки зрения»... («Россия и Европа», с. 110).
Господствует ли «классическая» цивилизация Западной Европы на всем европейском субконтиненте? И принадлежат ли к этому цивилизационному комплексу народы, заселяющие обширные пространства востока Европы? На эти вопросы давались разные ответы. Когда российский историк Н.П. Павлов-Сильванский первым заявил о существовании феодализма в России, он тем самым поставил историю России на один уровень с историей Запада. Если советская историческая наука принимает историческую схему Маркса-Энгельса, то она тем самым снова ставит российскую историю на один путь с историей Запада. Если украинские историки Вячеслав Липинский (1882-1931) и Степан Томашевский (1875-1930) ставят вопрос о западных основах культурного и политического развития украинского народа, они тем самым выделяют этот восточноевропейский народ из круга культурного цикла Восточной Европы.
Что до русского народа, то его культурное своеобразие и особенность исторических путей признаются теперь многими историками как бесспорные. Отброшенные и осмеянные в свое время идеи российских славянофилов и российских народников, веривших в возможность для России избежать капиталистического пути развития, в наше время кажется во многом уже не такими смешными и голословными.
Российский философ нашего времени пишет:
«У русского народа огромная сила стихии и сравнительная слабость формы... У народов Западной Европы все намного лучше выяснено и оформлено, все разделено на категории и все неизменно. Россия никогда не была в западном смысле страной».
«Русские, - пишет А. Тойиби, - были христианами и многие из них и теперь являются ими, но они никогда не были христианами Запада. Россия была обращена в христианство не из Рима, как Англия, но из Константинополя и, несмотря на их общую христианскую основу, восточное и западное христианства были всегда далеки друг от друга, а иногда - антипатичны и враждебны друг другу». («The World and the West», p. 4).
Упомянутый нами Н.Данилевский писал:
«Россия не принадлежит ни к европейскому добру, ни к европейскому злу. как же может она принадлежать к Европе?» (там же. с. 60-61).
Далее он говорит:
«Ее не живили ни один из тех корней, через которые Европа вбирала как полезные, так и вредные соки непосредственно разрушенного ею античного мира, не питали ее и те корни, которые черпали живность из глубины немецкого духа. Не была она и частью восстановленной Римской империи Карла Великого, которая создает словно общий ствол, через разделение которого возникло все ветвистое европейское дерево, - не входила в состав той теоретической федерации, которая сменила собой Карлову монархию, - не связывалась в одно общее тело феодально-аристократической сетью, которая (как во время Карла, так и во времена своего рыцарского расцвета) не имела в себе ничего национального, а была учреждением общеевропейским в полном смысле этого слова.
После, когда наступил новый век н начался новый порядок вещей. Россия также не принимала участия в борьбе с феодальным гнетом, результатом которой на Западе было обеспечение той формы религиозной свободы, которая называет себя протестантизмом. Не знала Россия и гнёта, а с другой стороны и воспитательного воздействия схоластики, и не выработала той свободы мысли, которая создала новую науку»... (там же).
Не будем рассматривать здесь вопрос прав ли Данилевский в деталях своего противопоставления России Западной Европе. Нам достаточно признать его частичную правоту, чтобы уже понять во многом иные цивилизационные основы российской культуры.
Следующим и закономерным будет вопрос: где в этом цивилизационном комплексе кончается Россия и начинается Восточная Европа в целом? Вопрос этот можно поставить во многих плоскостях. Можно, например, отнести к восточноевропейскому культурно-историческому комплексу саму Россию, разве что присоединив к ней ее тюркских, восточно-финских и монгольских подданных. Такой подход мы найдем не только у вышеупомянутых украинских историков,
но и в новейших работах на английском языке Оскара Галецкого.
Можно, с другой стороны, поставить вопрос о роли других восточноевропейских народов: беларусов, летувисов, украинцев и других. Кому принадлежит их история? Были ли это далеко выдвинутые на восток органические части Западной Европы? Или, наоборот, это были органические части Европы Восточной, только территориально более близкие к Западу и которые по этой причине переняли от Запада ряд его черт и культурных особенностей? Или, наконец, история этих народов является историей глубоких внутренних конфликтов, возникающих вследствие пограничного, «межкультурного» положения их земель?
Все это очень важные проблемы и от их решения во многом зависят и оценка истории этих народов и правильное понимание ее.
Надо сразу отбросить любую попытку подойти к решению упомянутых проблем с позиции тех или иных политических интересов нашей современности. Российская империя, которая на целые столетия объединила под своей властью многочисленные и разнородные народы и нации Восточной Европы, имеет горячих защитников и упорных врагов. Именно исходя из этих чувств и убеждений, многие историки Восточной Европы и задают направление своим историческим взглядам. Сомневаюсь, что это правильно.
Российская империя, как и все на свете, явление временное. Восточная Европа могла быть политически несоединенной в единое целое (как это до сих пор имеет место в Европе Западной) и все же теоретически быть единым цивилизационным целым. И наоборот, она может быть соединена в одно государственное тело, но все же быть разнородным в своем общекультурном содержании комплексом. (Таким она уже, без всякого сомнения и бывала, включая в себя безусловно западных финнов или поляков и безусловно дальневосточных монголов или корейцев).
Само объединение восточноевропейских народов, - если уж оно должно было случиться - совсем не обязательно должно было произойти под эгидой русской Москвы. Очень легко политическим центром Восточной Европы мог стать украинский Киев или беларуская Вильня, или татарский Сарай-Берке. Мы знаем, что попытки и борьба за такое первенство других, нерусских народов, действительно имели место
Подходя с этой точки зрения специально к истории беларуского народа, надо сказать, что она (история) не дает четкого и априорного ответа на вопрос, органической частью какого «культурно-исторического цикла» было его историческое развитие. А если гак, то надо собирать материалы, которые могут нам что-то подсказать для решения этой проблемы. Здесь же. в этой статье, можно затронуть разве что самые общие (и далеко не исчерпывающие) аргументы.
В «княжеские» времена (X-XIII вв.) беларуские княжества, бесспорно, менее чем украинские и российские, имели тенденцию к соединению в единой «русской» целостности. Обычно это объясняют тем, что здесь была отдельная княжеская династия. Это толкование малоубедительно. Нам думается, что они выделялись чем-то другим и в первую очередь видимо тем, что здесь была меньше глубина общих культурных влияний (прежде всего - влияний византийских). Немалую роль играл также момент расовой и культурной близости к старым соседям (а возможно и старым родичам), народам «балтской» группы - к летувисам и латышам. Близость и сила связей с Западной Европой была здесь едва ли не особенно полной.
Делало ли это беларуские княжества частью Западной Европы, выделяя их из восточноевропейских комплексов Киевской империи и Суздальской земли? Утверждать это невозможно: княжеская Беларусь находилась, беря ее в целом, все же в круге политических и культурных влияний восточноевропейского, «славяно-византийского» цикла.
Принесла ли качественные изменения новая эпоха, когда организовалась «Литовская империя» и когда (XTV-XVII вв.) беларуская культура и язык стали основной базой политической и культурной связи между отдельными и различными частями великого тела этой империи? Чтобы дать ответ на эту проблему, надо сначала решить некоторые ее части. Одной из них является вопрос об исторических задачах, которые ставил перед собой Литовский государственный союз, другой - вопрос о направлении и путях культурных влияний и ориентаций.
Еще Макиавелли считал, что органической чертой любой государственной организации, если это здоровая государственная организация, является стремление к расширению ее границ. В наше время с таким взглядом могли бы согласиться немногие. Но наше время - это время победы тенденций сдерживания и ограничения свободной игры в сфере межгосударственных отношений. На это, как известно, есть свои причины. Но мы сейчас говорим о Великом Княжестве Литовском и о временах Макиавелли. Для той эпохи его утверждение не было ошибочным.
Как здоровый и сильный организм XIV-XVI вв. (говорим теперь только об этом периоде) Великое Княжество Литовское вело политику завоеваний. Эта политика долгое время была удачной, а ее направление было четким: оно шло по линии объединения вокруг беларуской Вильни всех главных частей восточноевропейского цикла. Мы знаем, что органическим участником государственной жизни Литвы-Беларуси был, наряду с беларуским, и летувисский парод, позже к ним присоединилась основная часть украинского населения Приднепровья, частично и временно входили сюда и части западнорусских княжеств. Долгое время Виленский князь был наиболее вероятным кандидатом на главу великой восточноевропейской империи, соединявшей в себе все основное пространство Восточной Европы.
Мы говорим об этом процессе потому, что история Восточной Европы не создавала до сих пор возможности сожительства (хотя бы и далеко не мирного) различных национальных самостоятельных государственных единиц, как это было в Европе Западной. Здесь один организм стремился стать гегемоном над другими и, главное, именно здесь он сумел этого достичь.
Мы знаем, что этот великий исторический замысел литовско-беларуских князей - соединить под знаком Виленской Погони всю Восточную Европу - в конце концов завершился неудачей. Великий поход на восток и юг сменился политикой обороны перед востоком и югом, союзом Литвы с Польшей, большими успехами Москвы. Не беларуская Вильня, а российская Москва силой соединила под своей властью народы великих пространств восточноевропейской равнины. На долгие годы российская культура стала доминантным сказуемым творческих проявлений своеобразного гения восточноевропейских наций.
Почему так случилось? Нам отвечают: военные неудачи Литвы. Может ли это удовлетворить нас? Материальные ресурсы Великого Княжества Литовского не были меньше ресурсов Московского государства. Говорят еще: социальный антагонизм между шляхтой и крестьянством. Но разве не было этого повсюду в тогдашних государствах? Нам говорят: борьба ополяченной шляхты с народными массами, верными старой культуре, борьба унии и православия. Но отчего имела место эта борьба и в чем причины всего ее накала?
Полагаем, что все эти факты имели свое значение, но основной причиной поражения Литвы стал демонстративный выбор ее элитой западного (а не восточного) пути. Сразу сделаем замечание: этот выбор и этот путь обещали и действительно дали весьма желаемые результаты. Они открыли живой источник более зрелой западной культуры и из этого источника пили и им живились лучшие деятели беларуского и других народов Великого Княжества. И если мы говорим об этом как о причине поражения, то имеем в виду то, что западная культура прививалась к другому культурному «пню». Это делало новое растение, пусть и временно, но слабым. А перед ним стояли другие восточноевропейские общества, все меньше и меньше затронутые западной культурой, далее же на восток незатронутые совсем, органически ему чуждые. Они упорно сопротивлялись западному течению и чем более «западной» делалась Литва, тем более крепкой и упорной была сила их сопротивления.
Чем более полной была вестернизация Великого Княжества Литовского (в основе именно гак следует назвать процесс великих политических и культурных изменений XVI-XYIII вв.), тем больший она встречала отпор как внутри страны, так, и в особенности, извне - с юга и с востока. Когда великий князь принял католичество и католический клир получил ряд привилегий, и когда беларуский и летувисский шляхтич заговорил по-польски, - сопротивление приобрело еще большую остроту. Именно в самом процессе все большей и большей вестернизации Литвы мы видим какой-то странный парадокс: чем более полным и казалось бы более плодотворным он был - тем слабее и менее сплоченным делалось национальное сообщество.
Правда, такого упорного сопротивления вестернизации, как например на Украине во времена Богдана Хмельницкого, на Беларуси-Литве не было. Но и здесь было в середине XVII века казацкое движение. И здесь была острая борьба между католичеством и унией с одной стороны, и православием с другой. Было бы ребячеством думать, что эта борьба явилась всего лишь проявлением определенных религиозных различии. Ее обостренность и глубина говорят нам о другом - о великой борьбе двух культурных основ.
Время великого Литовско-Беларуского государства стало временем великих культурных достижений. Едва ли не первое среди них - создание совершенной системы правовых норм, собранных в знаменитых Литовских Статутах. Заметим: Литовские Статуты проводили в беларуское (украинское, летувисское) общество великие принципы правовой основательности, правовой ответственности, значения частной собственности и т. д. Это были великие принципы римской, а позже и западноевропейской цивилизаций. И воспринимали их беларуские правоведы не механически, а творчески перерабатывали на базе старых, исконных правовых обычаев княжеской эпохи. Жизнь, однако, вносила в это теоретически стройное построение юридических правил свою коррективу, часто делая беларуско-летувисское общество страной шляхетских правовых нарушений.
В Великом Княжестве Литовском, как в определенной целостности, мы отчетливо видим общество переходного типа, в котором боролись между собой западные и восточноевропейские цивилизационные влияния. Некоторая, по крайней мере внешняя, победа первых, оттолкнула от беларуско-литовского государства соседние земли с восточноевропейской культурной основой. Это отдало их в конечном итоге в руки Москвы. В самом же государстве борьба двух цивилизационных основ так и не привела к здоровому и органическому их синтезу. В этом была причина того, что в конце XVIII века Великое Княжество, ослабевшее п внутренне исчерпанное, стало легкой добычей России.
Прошло XIX столетие. В это время беларуское общество не жило творческой культурно-политической жизнью, отдавая свои лучшие силы, своих самых способных сыновей то российской, то польской культурам. Сама же Беларусь оставалась краем, где попытки русификации имели скорее внешние успехи, оставляя страну на всем ее пространстве в том же положении наличия двух - западной и восточной - европейских культурных основ.
Великое движение беларуского национального возрождения первой трети XX века имело перед собой не только задачу возродить или построить национальную народно-беларускую культуру. Перед ним должны были стоять и другие задачи, а среди них одно из важнейших - определение «цивилизационной базы» для такого строительства. В связи с этим наличие «шляхетских» и «крестьянских» течений в беларуской литературе и культуре не говорят об одной только классовой основе этих различий. Наличие «католических» и «православных» тенденций говорят не только о разнице в религиозных взглядах. Культурное «русофильство» или «полонофильство» не были только пережитками «образовательных влияний». Суть дела, бесспорно, была более сложной.
Беларуская культура еще не решила этих проблем. До сего времени на упомянутом пути стояли преимущественно внешние преграды. Надо надеяться, что добыв возможности свободного развития, она достигнет того, чего не удалось великому Беларуско-Литовскому государству XIV-XVIII вв.: здорового, органического, до последней грани проведенного синтеза своих цивилизационных основ. И для успеха этого дела есть гарантия: великая любовь и великая жертвенность, которая была основой беларуского возрождения, начиная с его первых шагов.
Полюса цивилизаций
|
Западная Европа |
Восточная Европа |
|
Римское право |
Традиционное (обычное) право |
|
Римская культура |
Византийская культура |
|
Католицизм и протестантство |
Православие и ислам |
|
Шляхетская демократия |
Самодержавие |
|
Буржуа |
Феодал |
|
Конкуренция |
Монополия |
|
Латиница |
Кириллица |
Эта любовь и эта жертвенность необходимы для творческого процесса построения всей национальной основы. Достигнув такого своего синтеза, беларуский народ будет иметь перед собой великие творческие возможности. И кто знает, может быть - коренные не только для него одного. Ведь, возможно, они осветят новым светом из беларуской Вильни или Минска и великие пространства других восточноевропейских земель.
КОРОТКО ОБ АВТОРЕ
Возможно ли быть «беларуским буржуазным националистом» и одновременно таким же «буржуазным», но уже националистом украинским? ОГПУ знало ответ. Историку Льву Акиншевичу в 1933 году было предъявлено именно такое обвинение.
Он родился в семье петербургского юриста-беларуса. Первая мировая война застала Льва студентом юридического факультета Киевского университета.
Вернувшись в 1918 году домой с Румынского фронта, он познакомился с беларуским движением. Как потом напишет Акиншевич в мемуарах, его захватила «справедливость этого дела». В том же году он принял гражданство БНР.
В 1920-е годы досье на сотрудника Украинской Академии наук Льва Акиншевича неуклонно росло. Много страниц в нем было посвящено частым поездкам в Минск, публикациям в журнале «Полымя» и общению с Янкой Купалой и Якубом Коласом...
Попав в опалу, историк смог найти работу лишь в далеком Казахстане, на комбинате «Балхашстрой». Здесь он был юрисконсультом. Однако местный климат плохо переносил Глеб, сын Акиншевича. Поэтому в 1937 году семья переехала в Смоленск.
В августе 1941 года 43-летнего историка-юриста мобилизовали в Красную армию. Но уже 11 сентября он попал в плен, даже не успев надеть военную форму. Через несколько дней немцы отпустили по домам всех, кто был в штатском... А вот Акиншевичу-младшему не повезло. Призванный на военную службу, он погиб в Ленинграде.
После войны Акиншевич эмигрировал в США, где работал в Центре по изучению СССР, одновременно поддерживая связи с Беларуским Институтом науки и искусства (БІНІМ) в Нью-Йорке.
Исследуя историю Великого Княжества Литовского, он писал о величии державы наших предков, однако искал и причины ее исторического упадка, за что некоторые соотечественники упрекали его в «недостаточном патриотизме».
В своих взглядах он был близок к выдающемуся историку и мыслителю XX века Арнольду Тойнби.
Всю долгую жизнь Акиншевича занимали не только конкретные проблемы прошлого, но и философия истории, о чем ярко свидетельствует его работа «О цивилизаиионных основах беларуского исторического процесса». Ее автор надеялся, что, обретя возможность свободного развития, Беларусь достигнет «здорового органического синтеза своих цивилизационных основ» и в результате построит демократическое общество европейского типа. В XXI веке мы должны убедиться в справедливости этих слов.
Владимир Орлов