Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
Если верить данным последней Всесоюзной переписи, в январе 1989 года в Беларуси насчитывалось 1 млн 342 тысячи русских. Это много - 13,2 процента населения. Русские - самая большая группа некоренных жителей республики. Но в то же время и самая неизвестная.
Впрочем, это неудивительно. Как ни парадоксально, но следует признать, что русские, особенно современные - один из наименее изученных этносов мира. Попробуйте, например, найти какую-либо литературу по этнической истории русского народа. По истории русских царей - сколько угодно, особенно в последнее время, а по этой теме - увы. Определенные представления, конечно, есть. Но когда в своей книге «Образ в русской художественной культуре» (М., 1981) литературовед Георгий Гачев делает вывод, что только в начале XX века Россия стала жить действительно общенациональной жизнью, то это вызывает легкий шок.
Предлагаемый текст, как дипломатично принято указывать в научных публикациях для предупреждения возражений оппонентов, «не претендует на полноту» и «не исчерпывает всей глубины»... Это постановка проблемы и, откровенно говоря, в значительной степени компиляция, о степени добротности которой судить читателям.
Хочется сразу оговорить еще одно обстоятельство. С моральной точки зрения писать, а тем более публиковать эту статью, мне совсем не просто. Я вполне отдаю себе отчет в том, что многие приведенные в ней факты едва ли будут содействовать укреплению официально и неофициально узаконенных традиций «многовековой нерушимой дружбы». Кто-то просто обидится, кто-то назовет все это «национализмом, фашизмом, расизмом» и т. д.. кто-то наверняка скажет, что «может быть, так оно и было, но зачем нам сейчас вся эта правда?» И укажет на проблемы Карабаха, Южной Осетии. Приднестровья и другие ягодки «ленинской национальной политики». Я совсем не против дружбы народов. Только мне кажется, что в отечестве нашем свободном она более всего декларировалась. У декларированной дружбы был подтекст - опасность быть задушенным в братских объятиях.
Дружба не может основываться на лжи, у такой дружбы - нет будущего.
И еще. Этнографию интересует культура и поведение больших групп людей, а не отдельных личностей. Поэтому в своей статье я не стремился осветить деятельность безусловно выдающихся представителем русского народа, правивших, служивших или просто проезжавших через Беларусь и содействовавших укреплению русско-белорусских отношении. Тем более, что это уже сделано.
Обычно считается, что русские как этническое меньшинство появились в Беларуси во второй половине XVI века. Это действительно так, хотя и не значит, что переселений не было раньше. В XIV-XV веках, когда династические браки были одним из важнейших элементов «восточной» политики Великого Княжества Литовского, Гедиминовичи нередко брали себе в жены дочерей московских, рязанских и тверских князей. Русские княжны, их подружки, служанки и челядь, вероятно, и были первыми группами русских, появившихся в Беларуси.
История брачных белорусско-русских связей начинается с 1350 года. Именно тогда дочь тверского князя Александра, Юлианна, стала женой освободителя Украины, ревнителя православия в Литве великого князя Ольгерда. Браков, подобных этому, было немало: дочь Дмитрия Донского вышла замуж за сына Ольгерда Лунгвена (Семена), рязанская княжна Анастасия - за его брата Корибута (Димитрия), тверская княжна Анна София - за Свидригайлу. Последний великокняжеский свадебный «поезд» прибыл в Вильню в 1495 году - Иван III выдал за князя Александра свою дочь Елену. Русские княгини сыграли не последнюю роль в истории Беларуси и Литвы. Известно, например, что Юлианна прилагала немало усилий для устройства брака своего сына Ягайлы с дочерью Дмитрия Донского. Брак этот, правда, не состоялся. А вот замужество Елены послужило поводом к войне между Великим княжеством и Московией. Иван III потребовал построить православную церковь для своей дочери. Церквей же в Вильне в то время было не меньше, чем костёлов, поэтому со строительством не торопились. Но именно это промедление и стало поводом. Впрочем, не было бы этого - нашлось бы что-нибудь другое.
Сюжет сей заслуживает особого внимания, ибо в конце XV века сложилась идеология, определившая отношение России к Беларуси на многие столетия вперед. Отметим, что, несмотря на родственные связи, отношения между великими князьями Литовскими и Московскими всегда были далеки от идеальных. Пограничные земли неоднократно переходили из рук в руки. Шаткое равновесие сохранялось до 1192 года, в котором Иван III предъявил свои претензии на Беларусь и Украину. Оснований для этого, как ему казалось, было предостаточно.
Еще в 1472 году князь взял себе в жены племянницу последнего византийского императора Константина Софию Палеолог. Породнившись с правителями несуществующей к тому времени империи, Иван III получил в приданое герб - двуглавого орла. Факт присвоения герба жены сам по себе весьма примечателен. Интересен он еще и тем, что герб этот - типичный пример «герба претензий». Двуглавый орел появился как символ «двуединой» поздней Римской империи, имевшей в IV-V веках двух правителей и две столицы. Когда же Рим пал, византийские императоры сохранили одну из орлиных голов, как знак обоснованности своих претензий на владения предков. Одного герба Ивану, или, как он стал себя именовать, Иоанну III показалось мало. При помощи незамысловатых генеалогических махинаций (Рюрик был объявлен «четырнадцатым коленом» некоего Пруса, якобы брата римского императора-цезаря-царя Августа) он, как наследник правителей мира, присвоил себе титул царя. Москве же, соответственно, - титул «третьего Рима». Правда, первая же попытка уподобиться оному Риму и ознаменовать рождение новой империи возведением храма увенчалась конфузом - в 1474 году рухнул недостроенный Успенский собор. Русские мастера, как определил позже Аристотель Фиорованти, не умели как следует обжигать кирпичи, а в раствор добавляли слишком много песка. Кончилось тем, что дело списали на «неблагоприятные погодные условия» - на землетрясение - и выписали мастеров из Италии.
Иван III объявил себя не просто царем, а еще и государем «всея Руси». Беларусь и Украину он рассматривал как «из старины от прародителей отчину» и обещал, что воевать будет до тех пор, пока не отвоюет все, «и мира с Литвой не будет, а перемирия нужны лишь для того, чтобы собраться с силами». Эта идея и определяла политику России по отношению к своему ближайшему соседу на протяжении 300 лет. до тех пор пока Екатерина II. по-воровски разделив Речь Посполитую. не заявила: «Отторженая возвратих».
* * *
Только в первой половине XVI века русские войска трижды нападали на Оршу, пять раз штурмовали Витебск, семь раз осаждали Могилев, столько же - Полоцк. На восьмой раз, в 1564 году древнейший белорусскнй город был взят войсками Ивана Грозного. Учиненный разгром и побоище надолго остались в памяти народа. Но самым страшным стало нашествие 1654-1667 гг. Нападения, как всегда, обосновывались самыми благими намерениями. Русский царь Алексей Михайлович объявил себя защитником православных, и многие в это поверили. В начале войны Могилев. Копысь, ряд других городов и местечек сдались русским войскам практически без боя. На белорусских землях создавались даже целые полки из православной шляхты, формировались отряды из мещан и крестьян.
Отрезвление наступило довольно скоро. Об этом свидетельствует эпистолярное наследие Могилевского шляхтича Поклонского. 22 июля 1654 года он «выехал на государеву сторону», а 5 февраля следующего года - восстал. «С Москвой нам не век жить, знаете, какие она мерзости наделала», - писал он, объясняя свой поступок. Описания Поклонского не оставляют сомнений в характере войны:
«Мы в лучшей вольности прежде за ляхами были, чем теперь живут наши, собственные глаза мои видели, как бездельно поступала Москва с честными женами и девицами», «насмотрелся я над кутеинскими монахами как Москва почитает духовенство и вещи церковные; в церкви престолы сами обдирали и все украшения церковные и столицу отослали, а самих чернецов в неволю заслали, а что с отцом митрополитом и другими духовными делают. Жаль, вместо лучшего в худшую неволю попали».
Обращаясь к сохранявшим верность царю могилевскнм мещанам, Поклонский писал: «Вырубят вас защитники ваши, гак как теперь из Смоленска вывели шляхту и мещан и послали воевать с калмыками». Последнее замечание касалось не только судьбы жителей Смоленска. Вместе с награбленным добром в глубь России погнали полон - десятки тысяч белорусских мещан и крестьян. О масштабах этой депортации свидетельствует высказывание патриарха Никона о том, что Алексей Михайлович намеревался вывести из Беларуси до 300 тысяч человек. Судьба их сложилась по-разному. Часть, главным образом ремесленники, осели в Москве, большинство было обречено на барщину, немало было и тех. кого продали на невольничьем рынке в Астрахани.
Ощущая нарастающее недовольство и открытое сопротивление со стороны белорусов летом 1655 года, царь Алексей Михайлович, «отличавшийся добротою и мягкостию», отдал приказ своим войскам перейти, по существу, к тактике выжженной земли. Вот типичное донесение А. Трубецкого о боевых действиях по пути от Слуцка до Слонима: «...идучи дорогою, села и деревни и хлеб и сено и всякие конские кормы мы по обе стороны жгли и людей побивали и полон имали, и разоряли совсем без остатку, и потому ж жечь и разорять посылали».
Война 1054-1667 годов стала самой страшной в истории Беларуси. Кроме русских войск на севере действовали шведы, на юге - казацкие отряды. Никогда ранее и никогда после Беларусь не несла подобных человеческих жертв: население сократилось более чем в 2 раза - с 2,9 млн. человек в 1650 г. до 1,4 млн. человек в 1667-1670 гг. В некоторых регионах, например, на Гомелыцине, выжил только один из десяти. На восстановление численности населения ушло 200 лет.
И это еще не все последствия войны. Она стала своеобразным водоразделом в истории белорусского народа. До нее - Всеслав, Евфроснния, Грюнвальд, государственный статус языка. Скорина. Будный. Цяпинский, Статуты Великого княжества Литовского, после нее - многовековая, не закончившаяся до сих пор изнурительная борьба за право «людзьмі звацца», называть свой народ народом, язык - языком, говорить на нем, писать и печатать книги, учить на нем детей.
На рубеже XVI и XVII веков натиск контрреформацни и полонизации лишил беларусов поддержки собственной земельной аристократии. Но оставалось еще мещанство, в городах действовали братства, школы, типографии. Русское нашествие уничтожило и это. Беларусь превратились в так называемый «малый народ» - этнос с неполной социальной структурой, состоящий почти полностью из крестьян. Именно в это время в сознании беларуса. которому стали вбивать в голову, что язык его - «хамский», «хлопский», начал формироваться комплекс неполноценности - основа будущей манкуртизации.
* * *
В середине XVII века в русской православной церкви произошел раскол. Поводом для него стала реформа патриарха Никона, направленная на еще большее подчинение церкви государству. Сторонников старых обрядов Большой московский собор 1667 года предал анафеме и проклятию «как еретиков и непокорных». Аргументы борьбы со сторонниками двоеперстного крестного знамения плохо согласовывались с библейскими заповедями. Тысячи староверов устремились в места, недоступные царской деснице: кто был беден - на север, в Сибирь, Приуралье, кто побогаче - в Турцию. Австрию. Швецию, но большей частью - в Речь Посполитую, а точнее - в Беларусь. Массовому притоку переселенцев способствовало множество обстоятельств. Именно в это время в Беларуси катастрофически сократилось население. Более половины пахотных земель пустовало, ощущалась острая нехватка рабочих рук. Местные магнаты-землевладельцы покровительствовали переселенцам, брали их под свою защиту, создавали, на первое время, льготные условия аренды земли. Плата за нее взималась грибами, ягодами, орехами. Крестьяне - беглецы из России - становились лично свободными, но самое главное для старообрядцев - это свобода вероисповедания, та уникальная веротерпимость, толерантность, которой Беларусь в то время выгодно отличалась от восточного соседа. Степень автономизации жизни староверов прекрасно характеризует выдержка из документа, составленного в 1771 году при переселении из Ветки и Чонок во владения графа Яна Ходкевича. Переселение скреплялось документом, оговаривающим многочисленные условия. Вот некоторые:
«1. Попов нам своих и по нашему закону и вере примать, чтоб было невозбрано.
2. Церквы в монастырях и по слободам ставить по нашему закону и вере без всякого утеснения от попов, и от ксионзов и от панов, и от жидов, и от мужиков и от всякого чина...
3. Где прислучится в месте или на торгу, или на ярмарках, когда мы станем рядом, то чтоб жид или мещанин цену не повышал и не перебивал».
Назвать хотя бы приблизительную численность переселенцев сложно. По данным российских властей, только с 1719 по 1727 гг. в Речь Посполитую убежало 198 тысяч человек, в том числе из Московской губернии - 68 тысяч, что составило 3,4 процента ее населения. В Беларуси старообрядцы размещались главным образом в Подвинье и Посожье. Главным старообрядческим центром стала Ветка. Основали ее в 1685 году представители староверческой элиты - москвичи: купцы, мещане, священники. Вокруг Ветки быстро выросли связанные с ней слободы. К 1722 г. их число достигло 23. а население превысило 40 тысяч человек. По свидетельству И. Никольского, ветковские купцы едва ли не полностью монополизировали торговлю между левобережной Украиной и Беларусью. Торговля связывала Ветковску ю округу с Калугой, Поволжьем. Доном. Москвой.
Но главное значение Ветки не в этом. Наряду с Керженцом в Приуралье, она стала крупнейшим духовным центром старообрядчества. По мнению Н. Никольского. Керженец и Ветка - «первоначальные иерархические источники и ученая академия поповщины», одного из крупнейших течений в старообрядчестве. «На Ветке же при монастырях, - отмечает он, - было организовано иконописание и устроены склады старопечатных книг, скупавшихся за московским рубежом: иконами и книгами Ветка снабжала весь старообрядческий мир». Здесь есть, правда, небольшая неточность. Староверы не столько скупали, сколько заказывали книги. Печатала их чудом сохранившаяся типография Могилевского братства, а также, что самое удивительное, типографии униатских базилианских монастырей в Вильне и Супрасли. Так, например, в виленском Свято-Троицком монастыре в 1778-1801 гг. было напечатано 58 старообрядческих изданий. При этом белорусские мастера оказали большое влияние на формирование нового облика книги староверов. По мнению екатеринбургской исследовательницы И. Починской. эти издания представляют особый тип книги, соединившей в себе традиции московского, белорусского и украинского книгопечатания. Крайне интересной представляется и еще одна идея этой исследовательницы. Старообрядчество совсем не было консервативным, социально косным явлением, как это нередко нам пытались представить. В известном смысле слова оно сыграло в русском обществе роль, аналогичную протестантизму. Ветка же со своим непререкаемым авторитетом стала тем каналом, но которому влияние европейской культуры распространялось на старообрядческие массы России.
Все это, безусловно, не могло не раздражать российские власти. Православные иерархии неоднократно обращались к ним с требованиями разорить «ложную церковь». В 1735 г., в самый пик побегов крестьян в Речь Посполитую. на Ветку была послана карательная экспедиция под руководством полковника Сытина. Разорение общины получило название «выгонка», церкви и монастыри были разрушены, а 14 тысяч человек выселены, монахи разосланы по монастырям в глубину России. Акция эта. впрочем, не принесла ожидаемых результатов - через несколько лет Ветка возродилась. Поэтому в 1764 г. по приказу Екатерины II была произведена вторая «выгонка». На этот раз разорение было почти полным. Большая часть староверов переселилась в Сибирь, на Алтай, на Украину, многие расселились по территории Беларуси. Но и после этого Ветка до конца своего значения не потеряла. Она оставалась крупнейшим старообрядческим поселением в Беларуси. В середине XIX века в Гомельском уезде, в состав которого входила Ветка, русские-староверы составляли 11 % всех жителей. Кроме этого, достаточно многочисленные группы их жили в Витебском (6.6 % жителей), Полоцком (5.8 %). Сенненском (2.9 %). Дисненском (2.3 %). Бобруйском (2.2 %) и Борисовском (1.9 %) уездах. Всего же на рубеже 50-60-х гг. в Беларуси жило 34 тысячи староверов (1,1% всех жителей).
Политика русских властей по отношению к староверам не была неизменной. В конце XVIII века наметилось некоторое ослабление преследований. Староверам было дано право судебного свидетельства, разрешено занимать общественные должности, отменено обязательное ношение особой одежды. Тем не менее, пo-прежнему существовал надзор, тайная слежка за староверами для «предупреждения вредного влияния на окрестное население». Сохранялось недоверие к властям и со стороны староверов. Неслучайно именно в Ветке на некоторое время обрел пристанище Емельян Пугачев. Особенно возросло взаимное недоверие при Николае I. объявленном старообрядцами антихристом за осуществляемое по его приказу принудительное крещение детей по православному обряду.
Тем более странным в этом контексте выглядит поведение староверов во время восстания 1863-1864 гг. Они поддержали власть, ту самую, которая в течение 150 лет преследовала их, убивала их предков, превращала в скитальцев. Тональность официальных сообщений о старообрядцах сразу же изменилась. В одночасье из «замкнутых и невежественных» (?!) они превратились в «прочный элемент, способствующий обрусению края». По мнению С. Самбук, определенную роль сыграли отношения крестьян-арендаторов с помещиками. Последние после ликвидации крепостного права стали сгонять арендаторов со своей земли. Это обстоятельство и использовал М. Муравьев, главный организатор подавления восстания, закрепив специальным указом права староверов на землю.
Впрочем, по мере «успокоения» Беларуси власти позабыли о неоценимой услуге старообрядцев в борьбе с повстанцами. В 1871 году действие циркуляра былло отменено, а идея наделения староверов землей, как водится, утонула в бюрократических дебрях российской администрации. Кроме того, по понятным причинам отношение к старообрядцам со стороны интеллигенции, шляхты, помещиков, участвовавших в восстании или сочувствовавших ему, явно не улучшилось.
Впрочем, нужно отметить, что и взаимоотношения староверов с ближайшими соседями - крестьянами-белорусами, были не совсем простыми. Приведу цитату из «Вестника Западной России»: «Великороссы не только не роднятся с белорусами, литовцами и поляками, не только не берут себе жен из этих племен, но избегают даже знакомств и всяческих сношений с ними. Иные торговцы ведут торговлю, но в приказчики никогда не возьмут из «тутэйшых». Дело, однако, было не только в «высокомерии» староверов. Нежелание поддерживать близкие отношения было обоюдным. «Не за тое маскаля бьюць, што украў, а за тое, што дрэнна схаваў», гласит белорусская пословица. То, что староверы были нечисты на руку, свидетельствуют многие этнографы, например. А. Киркор и Л. Сементовский.
И тем не менее представление об абсолютной замкнутости староверов весьма относительно. По переписи 1897 года свыше 12 % из 68 тысяч староверов назвали своим родным языком белорусский. Вероятность «обращения» беларусов в раскол не исключена, хотя и незначительна. Основную роль, по-видимому, сыграли межэтнические браки. Их существование, хотя и с некоторой неохотой, признавали практически все этнографы второй половины XIX века. Взаимовлияние осуществлялось и другими путями. Могилеве кий этнограф прошлого столетия А. Дембовецкий указывал, например, что, «несмотря на сохранение старообрядцами чисто русского языка, у них имеется примесь белорусских слов». В го же время Е. Романов отмечал случаи заимствования белорусами через староверов русских песен. Ярким примером взаимовлияния стала так называемая ветковская резьба, соединившая русские п белорусские традиции украшения жилища. Длительное проживание староверов в Беларуси нашло своеобразное отражение в их самосознании. Известно, например, что группа старообрядцев-переселенцев из Беларуси, проживавших в конце XIX века в Хотинском уезде на Украине, называла себя белорусами.
И все же, несмотря на контакты, быт староверов неизменно сохранял традиционные русские черты. Жилище - большая деревянная изба, всегда отличалось своими внушительными размерами, подчеркнутой основательностью. Двор, обнесенный высоким тесовым забором, колодец внутри его - казалось, все отражало стремление к независимости, автономности. В начале XX века богатые купцы-староверы строили дома из нескольких комнат, обставляли их дорогой мебелью. Обязательная принадлежность жилища - отдельная молельня с лампадой, заставленная иконами. Дом разделялся на две половины (стороны); «чистую» и «жилую». В чистой устраивали дощатый пол, ставили хорошую мебель - двуспальную кровать, завешенную коленкоровым или ситцевым пологом, сундук с лучшей одеждой, тут же была печь - «голландка». Чистая сторона использовалась как гостиная, здесь располагались хозяин и хозяйка, в жилой - остальные члены семьи, там занимались и домашними работами.
Еще более отличала староверов от беларусов одежда. Мужчины носили длинные кафтаны, шаровары, заправленные в сапоги, сорочки, поддевки, на голове - фуражки. Основу женского костюма составлял сарафан из ситца, штофа, впрочем, как отмечал А. Сементовский, шелка и даже парча тоже были делом обыкновенным. Традиции сохранялись и в пище. А вот табак был под запретом, то же касалось и алкоголя. По мнению М. Довнар-Запольского, староверы «пьют редко или вообще не пьют».
Общественный быт старообрядцев также отличался своеобразием. Особенно это проявлялось у секты беспоповцев, на наш взгляд, наиболее приблизившейся по своему поведению к крайним формам протестантизма. Показательно, что браку них не сопровождался венчанием в церкви, вся брачная процедура осуществлялась дома при минимальном количестве гостей.
В 1914 году в Беларуси жило 100 тысяч старообрядцев. Что с ними стало после 17-го года, сказать сложно. Жители Ветки до сих пор помнят, как в середине 30-х в одну ночь «забрали» всех иконописцев до единого, а иконами потом две недели топили общественную баню. Из десятков церквей каким-то чудом уцелела одна - в Гомеле. В конце 70-х, когда атеистический вандализм несколько приутих, на основе уникальной коллекции, собранной местным энтузиастом Ф. Шкляровым. в Ветке был открыт музей народного творчества (о нем. см.: «Неман», 1989, № 4). Экспонатам его, особенно старопечатным книгам XVI - XVIII столетий, изданиям И. Федорова, могут позавидовать многие столичные музеи.
Но сейчас, в 1992-м. можно с горечью констатировать, что Ветка обречена. Мной не случайно приведен договор староверов с Яном Ходкевичем. Есть в этом документе что-то мистическое. Дело в том, что из Ветки и Чонок старообрядцы переселялись в местечко, сегодня известное всему миру под названием... Чернобыль. «Мирный атом» сделал то, что не удалось царским карателям и энкавэдистской чуме. В Ветке жить нельзя. В селах уже почти никого не осталось, пройдет несколько месяцев, возможно, лет. и опустеет Ветка. На этот раз навсегда.
* * *
«Между 1 и 7 числом наступающего сентября взять в действительное наше владение все под российский скипетр места и земли...» - так начинался подписанный 16 августа 1772 года Екатериной II указ об организации управления на землях Восточной Беларуси, еще не присоединенных юридически, но участь которых была уже предрешена. Пройдет 170 лет, и верноподданные марксистские историки назовут все это «воссоединением Беларуси и России», «свершением вековой мечты белорусского народа».
Просматривая сейчас документы об этом воссоединении, трудно отделаться от мысли, что все они поразительно напоминают протокольную подноготную другого «воссоединения», оговоренного пактом Молотова - Риббентропа. Та же подленькая возня за спиной жертвы, те же способы описания будущих границ и обязательства сохранять содержание договоров в тайне, тот же благородный предлог - защита исконно родного населения, даже пора года - одна. История повторилась в 1793 г., а в 1795 г. Речи Посполитой не стало.
Что же принесло Беларуси мнимое воссоединение или, точнее, банальный захват? Самое главное - это сохранение и даже ужесточение крепостного права. В Польше еще в 1807 г. крестьяне получили личную свободу и право па выкуп земли. В Беларуси же «прыгон» сохранялся еще полстолетия. Крепостным крестьянам, составлявшим не менее 75 % населения, новая власть принесла новые, еще более тяжелые налоги, рекрутскую повинность. На смену полонизации пришла русификация. «... Надо простейшим образом привести их к тому, чтоб они обрусели и перестали глядеть, как волки в лесу», - потребовала Екатерина П.
Впрочем, линия эта проводилась далеко не всегда последовательно. После роспуска в 1773 г. ордена иезуитов папой Климентом XIV Россия стала единственной страной, где его деятельность могла быть легальной. При этом Полоцк, в котором была открыла иезуитская коллегия (университет), стал своеобразной метрополией ордена, куда монахи стекались со всего света. Указ Павла 1, запрещавший православным переходить в католичество, на деле исполнялся формально. При попустительстве российской администрации в первой трети века ополячивание и окатоличивание беларусов только усилилось. Немаловажную роль в развилин этого процесса сыграла и личная дружба Александра I с Адамом Чарторыйским - польским магнатом, попечителем учебных заведений в Беларуси.
Попытки российской администрации таким образом умиротворить местную аристократию и шляхту, однако, успеха не принесли. В 1830- 1831 гг. в Польше, Литве и Беларуси вспыхнуло восстание. После его подавления царизм резко изменил свою политику. В Петербурге был создан специальный комитет по делам западных губерний. В 1831 г. был закрыт Виленский университет, на русский язык переводилось делопроизводство и обучение. Некоторые курьезные, на первый взгляд, постановления приводили к упадку традиционных художественных ремесел. Так, запрет на ношение шляхетской одежды в конечном итоге привел к закрытию знаменитой слуцкой мануфактуры - «персиарни».
В конце 30-х объектом репрессивных установлений стали собственно беларусы. Первой ласточкой стал арест в 1838 году виленского альманаха «Bojan» за публикацию стихотворения па белорусском языке. 12 февраля 1839 г. в Полоцке произошло еще одно «воссоединение», на этот раз униатов с православными. Эта акция вызвала сопротивление верующих и администрации, особенно на северо-западе Беларуси, приходилось прибегать к помощи войск. По меткому выражению Л. Герцена. Николай I «с благочестивым свирепством высекал униат в православие». Ликвидация унии сопровождалась уничтожением церковной литературы на белорусском языке, памятников искусства, варварской перестройкой униатских храмов. Впрочем, разрушение архитектурного наследия было связано не только с религиозной борьбой. В начале XIX века ради строительства военных крепостей практически полностью были уничтожены два древнейших города Беларуси - Брест и Бобруйск, их снесли вместе с соборами, храмами и монастырями.
Спустя год после ликвидации унии «для уничтожения в жителях Северо-Западного края всякой мысли о самостоятельности действующего у них законодательства, могущего служить какой-либо преградой к слиянию их с коренной Россией», был упразднен Статут Великого княжества Литовского и введен Свод законов Российской империи. А в 1840 году Николай I лично повелел не употреблять «впредь никогда» названия Беларусь и Литва. Вместо них вводился казенный термин «Северо-Западный край», а беларусов стали именовать «западнорусами». Эти события дали толчок к оформлению официальной доктрины национальной политики царизма в Беларуси - концепции западнорусизма. Согласно ее постулатам, беларусы считались не самостоятельным народом, а лишь «ветвью» русских. Этнические особенности, отличавшие беларусов от русских, объяснялись лишь воздействием католицизма и полонизации и подлежали уничтожению ради восстановления якобы «извечно русского характера края». «Простонародному белорусскому языку, - отмечалось в 1835 году в журнале «Молва», - только польское произношение и обороты мешают сделаться таким же языком, каким говорят подмосковные простолюдины».
На какие только ухищрения не шли ретивые администраторы, чтобы доказать правоту своих идей. То, что на идеологии экономить нельзя, понимали задолго до М. Суслова. В 1839 году в Вильне появилось издание в высшей степени примечательное - «Опыты в русской словесности воспитанников гимназий белорусского учебного округа», короче говоря, сборник школьных сочинений. Смысл появления этой книги, неплохо оформленной и вышедшей достаточно солидным для того времени тиражом, очевиден - продемонстрировать успехи в «обрусении края». Отметим, что сочинения сами по себе достаточно интересны, по-юношески возвышенны и искренни. В сборнике этом, кстати говоря, помещен едва ли не первый этнографический «опыт» Адама Киркора. Но есть в книге несколько строк, до сих пор бередящих верноподданнические чувства некоторых жителей Беларуси. Это публикация народных песен, якобы собранных воспитанниками. Процитирую:
Ой, колы б колы.
Москали прышлы,
Москали наши сродны,
Наши сродныя,
Веры одныя.
Еще в 80-е годы XIX века известный белорусский этнограф Николай Янчук (1859-1921) убедительно доказал, что к народному фольклору эта «верноподданническая песня» никакого отношения не имеет. Это, впрочем, не помешало журналу «Политический собеседник» и через сто лет использовать ее как показатель извечной мечты белорусского народа. О том, что указанная песня - фальшивка, свидетельствует и анализ фольклорных представлений беларусов о русских.
Расчистка конюшен прошлого нужна для того, чтобы не испортить будущее грузом уже совершенных ошибок. Этнические стереотипы - результат взаимодействия народов, отражение реалий в сознании. С каким же русским - «москалем» сталкивался белорусский крестьянин в XIX веке? Да прежде всего с чиновником, помещиком, солдатом - вот откуда все это взялось.
Российская администрация прилагала немало усилий для привлечения в Беларусь и Литву переселенцев, которые, по её расчетам, «принесут в сей край, наиболее чуждый России, наш язык, обычай и приверженность престолу». Приезжих - помещиков, чиновников и крестьян - наделяли землей, конфискованной у участников восстания 1830-1831 гг.
Желающих оказалось не так много. В 1837 году; например, из России в Виленскую губернию переехало всего-навсего 70 крестьян, а в Минскую - только 40. Крупные землевладельцы русского происхождения сравнительно быстро распродали свои имения и вернулись на родину. Так что первая попытка русской колонизации края в 30-40-х гг. XIX века фактически провалилась. К концу 50-х гг. русских (без староверов) в Беларуси насчитывалось не более 10 тысяч человек.
Ситуация резко изменилась после подавления восстания 1863-1864 гг. Установление военного положения обеспечило русскому языку практически полное господство во всех сферах общественной жизни. На польском языке, например, запрещаюсь не только печатать книги и преподавать, но даже разговаривать вне дома и костела. Тяжелым ударом для белорусской культуры стало запрещение издавать литературу на основе латинской графики, преобладавшей тогда в белорусскоязычной культуре.
Казалось, под контролем оказалось все - каждое движение, вздох, манера одеваться. Не могу удержаться оттого, чтобы не привести весьма характерный пример. Известно, что М. Муравьев - главный организатор подавления восстания, особым циркуляром запретил «лицам польского происхождения носить траурную одежду и революционные значки». И вот в 1866 г. из города Велижа в канцелярию Витебского губернатора поступило донесение о некоей дворянке, шляпка которой «символизирует поражение польского дела». Резолюция была следующая: «Обязать С. подпискою (!) перешить шапочку по такому фасону, который обычно носится дамами».
Сложившаяся ситуация привлекла в Беларусь мутный поток чиновного люда. Переселенцы получали увеличенное на 50 % жалованье, им предоставлялось право почти за бесценок да еще с рассрочкой на 20 лет покупать земельные участки от 300 десятин и больше. Как писала о них газета «Новое время», «хлынула в край всевозможная накипь, всевозможный хлам. У таких людей не могло быть собственной «годности», ни выдержки, ни беспристрастности, и ни умения взяться за дело. Привлеченные в край только для кошельковых расчетов, люди эти. ощутившие вокруг себя простор и свободу, которых они были лишены в местах прежнего жительства, вскоре успели заявить о себе такими бесчинствами и мерзостью, что даже русская псевдопатриотическая пресса заговорила о них». «Многие из великороссов, - отмечал «Вестник Западной России», - только и думают, как вырваться из этого края. Иные, конечно, спиваются. Нельзя не заметить и того, что некоторые, в ревности к обрусению края, позволяют себе поступки, оскорбительные для местного населения». Для официальных документов того времени упоминание о чиновничьем взяточничестве, вымогательстве, казнокрадстве, пьянстве - явление заурядное. Виленский генерал-губернатор Потапов отмечал, что в Беларусь приехали чиновники, «услугами которых не дорожили вовсе на прежних местах службы и от которых рады были избавиться».
В то время как за последние четыре десятилетия XIX века население Беларуси удвоилось, численность русских (без староверов) увеличилась в 23,5 раза. Согласно переписи 1897 г., их насчитывалось 235 тысяч человек (3.6 % населения). Социальный портрет русской группы достаточно выразителен: ее удельный вес среди купечества был в 3 раза выше, среди дворян - в 5,5 раза, среди духовенства - в 16 раз выше, чем в целом по Беларуси. Русские составляли 19 % всех дворян, 10 % купечества, 46 % чиновников и 54 % духовенства. Перепись 1897 г. позволяет выяснить и еще одно обстоятельство - только 90 тысяч русских были переселенцами или потомками переселенцев из России. Остальные 145 тысяч - уроженцы Беларуси и по происхождению беларусы. Это белорусские Иваны, не помнящие родства, для которых «западнорусизм» стал не только идеологией, но и формой этнического самосознания.
О них, о том, что дали они белорусской земле - разговор особый. Еще раз процитирую «Вестник Западной России», для того, чтобы охарактеризовать направленность ментальности «западнорусов»: «В среде местного православного населения есть лица, которые глубоко и страстно ненавидят поляков и евреев, ненавидят от всей души, с болью и наслаждением». Как говорится, ни убавить, ни прибавить. Просто поражаешься, надо же было так придумать - «ненавидеть с наслаждением». Что ж, школа ненависти даром не прошла. В 1905 г. по городам Восточной Беларуси прокатилась волна погромов. Именно на этих уроках осваивалась теория и практика антисемитизма. Будем искренни, отношение беларусов к евреям никогда не было однозначным, образ еврея в фольклоре, мягко говоря, лишен привлекательности. Но, несмотря на это, конфликтов не было никогда. Более того, еврей Самуил Плавник, известный под псевдонимом Змитрок Бядуля, стал одним из основоположников новой белорусской литературы. Явление это - уникальный феномен, с моей точки зрения, в истории мировой культуры.
Как же получилось, что в Беларуси дело дошло до массовых, зверских убийств? Обращу внимание читателя на то, что погромы произошли на востоке-в Речице, Гомеле, Орше, Полоцке. Именно здесь русификация приобрела наибольшие масштабы: удельный вес русского населения в Витебской губернии, например, доходил до 8 %, в городах до 6 %. Не случайно, что именно в городах Восточной Беларуси в 1917 году возникли многочисленные «западнорусские» организации. Однако вернемся к погромам. Об одном из них, оршанском, была даже издана небольшая брошюра. Содержание ее однозначно черносотенное, но определенное представление о событиях дает.
В 1905 г., после провозглашения октябрьского манифеста, полицейский писарь С. организовал верноподданническую манифестацию - процессия с хоругвями и портретами царя ходила по городу. Она была атакована еврейскими отрядами самообороны. Евреи якобы стреляли из револьверов в упор в колонну но... никого даже не ранили. В то же время патриоты сумели без оружия растерзать 20 человек. В другом месте демонстранты услышали из окна еврейского дома оскорбления в адрес императорской фамилии. Ну кто же такое стерпит - зашли в дом и всех перебили.
Брошюра эта вспомнилась мне в январе 1991 года, когда по телевизору показывали знаменитый опус А. Невзорова о героических «наших», противостоявших в Вильнюсе коварным «не нашим». Апология убийц во все времена одинакова. И тут и там «не наши» напали первыми, и тут и гам «не наши» говорили такое, что не убить их было просто невозможно, и тут и там убийцы не понесли наказания. Участники оршанского погрома, правда, попали на скамью подсудимых, но были помилованы лично Николаем II. Нет, не большевики развязали тот дикий «беспредел», жертвой которого в конце концов стал и сам император. Корни его куда глубже.
В начале XX века «западнорусы» обнаружили, что, оказывается, есть еще кого ненавидеть «с болью и наслаждением» - беларусов. Тех беларусов, которые посмели заявить, что край этот не только не польский, но и не русский, а есть радзіма, Беларусь. «Европейско-масонский план разрушения русского государства», «белорусская белиберда» - вот примеры перлов изящной словесности, обрушенных на головы издателей «Нашай нівы». Вероятно, именно появление нового объекта для ненависти побудило западнорусов создать свои собственные организации. В начале 1906 г. было создано объединявшее виленских чиновников общество «Крестьянин» (!), в 1907 г. - «Русское окраинное общество», в 1908 г. - «Белорусское общество», белорусским в котором было только название. Особенно урожайным на западнорусские организации стал 1917 г.: в Гомеле был создан «Союз белорусской демократии», в Могилеве - «Белорусский национальный комитет», в Витебске - «Союз белорусского народа», в Орше - «Белорусский народный комитет». Программа гомельских демократов, например, предусматривала «введение преподавания на общегосударственном русском языке, родном и потому понятном всем белорусам»...
Впрочем, западнорусизм - явление достаточно сложное и неоднозначное. Степень «манкуртизации» его апологетов была неодинаковой. В нем наблюдались различные течения, по-разному оценивающие и культуру народа, и перспективы его развития. В этом отношении весьма красноречив пример Александра Пщелко (1869-1943) - не лишенного таланта и писавшего в том числе и на белорусском языке литератора, блестящего чтеца-декламатора, собирателя фольклора и этнографических сведений, организатора белорусских любительских театральных представлений. При всем этом А. Пщелко был непримиримым врагом белорусского национального движения, выступал на суде над первой белорусской легальной газетой «Наша доля», позволял себе в своих рассказах глумиться и издеваться над белорусским крестьянином.
Читателю, заинтересовавшемуся происхождением и историей западнорусизма, хочу порекомендовать прочитать фундаментальный труд Александра Цвикевича «Западно-руссизм» (1929 г.), возвращенный из небытия журналом «Спадчына». Себе же позволю еще одну пространную цитату, блестяще характеризующую образ мышления, манеру излагать свои мысли одного из крупнейших представителей западнорусской школы, историка, этнографа, общественного деятеля, автора своеобразного катехизиса западнорусов «Лекций по истории Западной России» Михаила Кояловича. Вот фрагмент из описания Кобрина в его работе «На этнографической границе белорусского и малорусского племен»:
«Тамошние жиды погружаются в совершенную патриархальность и воскрешают совсем теперь выведенные обычаи... Два ревнителя талмудического учения, живущие на противоположных сторонах улицы, порешили осуществить забытые предписания их закона - устроить шабасовый телеграф между собой и потому, ничего не говоря, протянули через улицу на шестах проволоку от одного дома к другому. Случись вступать кавалерии, особенно с пиками, и нельзя было бы войти иначе, как наклонив не только пики, но и головы, как это делается при нападении на неприятеля, что было бы уже ни с чем не сообразно в таком мирном городе.
Но это жидовское самозабвение бывает лишь очень кратковременным. Старый и опытный градоправитель, точно предчувствуя эти жидовские поползновения к нарушению городского благочиния, как раз оказывается тут, на самом месте преступления и грозно спрашивает: «Это что? Кто позволил?» И спокойно, без длинной процедуры и каких-либо неудобных последствий все приводится п надлежащий порядок и опять «бысть тишина на всей земле...»
* * *
Как видим, наши представления о русских в Беларуси до 1917-го года далеки от полноты. Как это ни парадоксально, о том, что с ними происходило после, мы знаем еще меньше. И не потому, что сведений нет, просто проблема такая не изучалась. Особенно это касается староверов, переселенцев из России и поборников западнорусизма, оставшихся в 1921- 1939 гг. на территории Западной Беларуси.
В БССР, как известно, во второй половине 20-х гг. проводилась политика «беларусизации». Как бы мы сейчас ни относились к этому времени. следует все-таки признать, что при всей его неоднозначности это был период, когда беларусы могли наконец вполне почувствовать себя беларусами.
За несколько лет в БССР были созданы Академия наук и система высшей школы, на беларуском языке к концу 20-х гг. обучалось 88 % детей, тираж белорусских изданий перевалил за 10 млн экземпляров, невиданный размах приобрело краеведческое движение.
Естественно, что Беларуси, лишенной долгое время своих университетов, потребовались специалисты. И они приехали - из Москвы, Ленинграда, других городов. В их числе были литературоведы И. Замотин и А. Вознесенский, философ В. Ивановский, химик Н. Прилежаев. Вот те русские в Беларуси перед которыми можно преклониться. В считанные месяцы они овладевали белорусским языком, читали на нем лекции, публиковали свои груды, ибо считали это своим долгом перед народом, на земле которого жили. Когда же в 30-е годы началось тотальное истребление белорусской интеллигенции, эти русские разделили ее судьбу.
Одна из наиболее колоритных фигур этого круга - Николай Николаевич Щекотихин. Москвич, искусствовед, автор монографии об изысканной графике Феликса Валлотона, в 24-летнем возрасте он приехал в Минск. Н. Щекотихин читал лекции по истории белорусского искусства в университете, создал и возглавил Комиссию по истории искусств, работал в Институте белорусской культуры и Академии наук. Своими трудами он заложил основы белорусского искусствоведения, причем есть точка зрения, что уровень его работ до сих пор не превзойден.
Путь Н. Щекотихина и других - не единственно возможный для русского человека в Беларуси в 20-е гг. Беларусизация была явлением достаточно демократичным. Конституция 1927 года предоставляла статус официального языка не только белорусскому языку, но и польскому, еврейскому и русскому. В Беларуси были созданы 16 национальных русских сельсоветов, в русских школах училось около 6 % детей, на специальных отделениях в педтехникумах для этих школ готовили учителей, в 1932 году был открыт первый русский театр.
Период беларусизации предоставил, таким образом, русской общине непродолжительный, но очень ценный опыт существования в условиях культурно-национальной автономии.
Выступая в 1930 году на XVI съезде ВКП (б). И. Сталин уделил национальному вопросу необычайно много внимания. Строк 20-25 в его докладе посвящены местному национализму; этого вполне хватило для едва ли не поголовного истребления национальной интеллигенции в республиках. Весь остальной текст был направлен против великорусского шовинистического уклона. Ход этот для Сталина был скорее тактическим. Мешал не шовинизм как таковой, а ближайшие соратники, считавшие, что время осуществить на практике лозунг «одна страна - один народ - один язык» уже наступило. Расправившись с ними. Сталин вскоре забыл о вреде шовинизма, но это было позже, а тогда, в начале 30-х, объект охоты был указан и сигнал отдан. Шовинистов, со всеми вытекающими последствиями, нашли и в Беларуси. Сейчас мы уже хоть немного знаем, как уничтожалась белорусская интеллигенция. Кто был причислен к шовинистам и как сложилась их судьба, еще предстоит выяснить.
«Великий перелом» в деревне, как известно, наступил в 1929 г., в этом же году начались массовые репрессии по национальному признаку. А второй «великий перелом» в « ленинской национальной политике», с моей точки зрения, произошел в 45-м. Именно в этом году было названо своими именами все то, что происходило в национальной сфере на протяжении предыдущих десяти лет. Вот выдержка из тоста И. Сталина на приеме в Кремле 24 мая 1945 г.:
«Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа, и прежде всего, русского народа (бурные, продолжительные аплодисменты, крики «уpa»).
Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в Советский Союз.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он - руководящий народ (курсив мой. - П.Т.). но и потому, что у него ясный ум, спокойный характер и терпение».
Оговоримся сразу: присвоение званий «руководящего» и «старшего брата» русскому народу счастья не принесло. Более того, это противопоставило его всем остальным народам страны, русская культура (или, точнее, то. что от нее осталось) и русский язык в военно-коммунизированной версии стали орудием стирания национальных различий. Всем стало понятно, что если русский народ - руководящий, то языком руководства должен стать русский. Была и обратная сторона медали - будучи русским, проще стать руководителем. После войны многие беларусы, оставшиеся без документов, старались в новых записаться русскими. И делали они это не только ради карьеры.
Во второй половине 40-х приток переселенцев из России резко возрос. Как это всегда бывает во время войн, в Беларуси в первую очередь пострадали города и городское население. Из 240 тысяч минчан осталось только 50 тысяч. В довоенном Витебске жило 180 тысяч человек, а когда в 44-м в город вошла Советская Армия, на пепелище было всего 11800 человек. Многие из этих военнослужащих, демобилизовавшись, остались в Беларуси. Из России в города приехали преподаватели высшей школы, инженеры, квалифицированные рабочие, строители. Переселенцам 40-50-х гг. изучать белорусский язык уже не было надобности, да и атмосфера тех лет в корне отличалась от существовавшей в 20-е годы. Именно в это время пышным цветом расцвело верноподданническое вранье о прогрессивном характере «воссоединения» Беларуси с Россией, о том, что едва ли не единственной мечтой беларусов, начиная с XIII века, было подпасть под скипетр российских самодержцев, чтобы затем иметь счастье их свергнуть в 17-м. Казалось, что весь смысл существования и предназначение беларусов сводится единственно к тому, чтобы крепко дружить с великим старшим братом. Платой за восстановление вузов стал и постепенный перевод на русский язык преподавания.
На высшую школу стала ориентироваться и средняя, сначала в крупных городах, потом в райцентрах и на селе. Постепенно русскоязычной становилась вся городская жизнь. Белорусский язык вытеснялся в «резервации» творческих союзов, редакций, нескольких театров, отдельных институтов Академии паук. В сознании беларусов, большая часть которых жила в деревне, эта ситуация еще больше укрепляла комплекс национальной неполноценности. Чтобы стать по-настоящему культурным, «городским», как тогда казалось, надо прежде всего отречься от «деревенского» языка. И когда в 60-80-е гг. путы колхозного крепостничества ослабли и Беларусь по темпам урбанизации ставила едва ли не мировые рекорды, произошла настоящая национальная катастрофа - тотальное беспамятство всего народа.
Известно, что люди не рождаются ни русскими, ни грузинами, ни французами. Японцем или финном, поляком или англичанином человека делает звучание родительской речи, песня, сказка, дом, улица, храм, название родного города. Тоталитаризм отобрал у беларусов все - и «мову», и сказку, и книгу...
Когда к концу 70-х архитекторы духовного расцвета уразумели, что уничтожать памятники прошлого при помощи взрывчатки, как Благовещенскую церковь в Витебске, несколько неприлично, они придумали новый способ под названием «охраняется государством», иначе говоря - забвение. Крыша прохудилась, своды рухнули, а там, глядишь, и стены не устоят, а в энциклопедии появится запись: «Помнік не збярогся». Вот так, берег, берег себя и не сберег. Словом, сам виноват. Беларусам, тем, кто очнулся от летаргии в конце 80-х, тоже сказали, что они сами виноваты, хотели и говорили бы себе по-белорусски, ведь никто не запрещал.
Культура, как и деревенский храм, не может существовать сама, без поддержки людей. Но разве до национальной культуры было, если на 1 января 1981 года было назначено пришествие светлого будущего, при котором, как известно, наций не будет. Так зачем их сохранять сейчас, особенно в таком количестве? Ясно, что все народы равны, но некоторые оказались равнее других. Говорят, что, стоя на ступенях Белгосуниверситета, Н.С. Хрущев заявил, что в райские кущи коммунизма первым придет тот народ, который быстрее освоит русский язык.
Когда на смену барочной осени империи пришла эпоха просвещенного тоталитаризма, именуемая «перестройкой», по степени укорененности русского языка Беларусь уже явно приблизилась к коммунистическим параметрам. Его практически полное господство во всех сферах жизни поставило русское население в привилегированное положение не только по сравнению с поляками, украинцами, татарами и другими группами некоренного населения, но и по сравнению с беларусами. Всего лишь за два года до начала перестройки. 26 мая 1983-го, было принято, пожалуй, одно из последних в длинном ряду подобных декретов, совместное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О дополнительных мерах по улучшению изучения русского языка в общеобразовательных школах и других учебных заведениях союзных республик». Среди прочего оно предусматривало увеличение числа общеобразовательных школ с русским языком обучения, введение вступительного экзамена по русскому языку и литературе для поступающих в аспирантуру и пр. В школах Беларуси национальный язык в те годы преподавать было несравненно труднее, чем русский, но 15-процентную прибавку «за вредность» к окладу получали в соответствии с постановлением отнюдь не беларусоведы, но учителя русского языка и литературы.
Положение русских в Беларуси в лучшую сторону отличалось от других «национальных» республик, т. к. для адаптации требовались минимальные усилия, точнее - вообще никаких. Их численность стремительно возрастала. За 30 лет, с 1959 до 1989 года, она возросла на 103 процента, за это же время доля русских в общем составе населения увеличилась с 8.2 до 13.2 процента. Численность беларусов за этот период увеличилась только на 21 процент, а удельный вес снизился с 81,1 до 77,4 процента.
Новый подъем белорусского национального возрождения, неизбежный процесс суверенизации республики ставит русское население в весьма непростую ситуацию. Безусловно, среди русских есть немало людей, которые пошли или еще пойдут по пути, проложенному Н. Щекотихиным и другими. Есть сведения, что на момент проведения учредительного съезда Белорусского народного фронта русские составляли до 20 процентов его участников. Ни в украинском «Рухе», ни в литовском «Саюдисе», ни в других народных фронтах, насколько мне известно, такого не было. Однако в том же 1989 году, по данным социологического опроса, 44,5 процента русских высказались за то, чтобы государственным языком в Беларуси был только русский.
Русским психологически тяжелее пережить крах тоталитарных идеалов, ибо вместе с ними рушатся и представления о всемогущем «старшем брате», а по мере ликвидации «белых пятен» в истории Беларуси герои российской государственности (Петр I. А.В. Суворов и др.) становятся антигероями в глазах белорусов. Анализ ситуации в республиках Балтии и на Украине свидетельствует о том, насколько болезненны эти процессы, а сопоставление положения русских в бывшем СССР и сербов в Югославии - настолько они опасны.
В независимой Беларуси появились полуподпольные «Русь», народно-православный союз «Белая Россия», общество «Отечество», республиканский филиал «Памяти» и т. д. Почитаешь их листовки, газетные публикации и сразу вспоминаешь знакомую физиономию «западноруса». Та же ненависть к белорусскому движению, та же готовность в своем оголтелом антисемитизме поддержать любых подонков, вплоть до Саддама Хусейна. Что еще обращает на себя внимание - так это трогательное единение на этой основе с самой ортодоксальной частью белорусских коммунистов. Печально, если именно по этим группировкам сложится представление обо всех проживающих в Беларуси русских.
Какой же может быть дальнейшая судьба «белорусских» русских? Ответить на этот вопрос весьма непросто. Возможна полная «натурализация» части русских, особенно сейчас, когда еще многим беларусам самим предстоит стать действительно беларусами. Белорусская культура и ментальность достаточно проницаемы для тех. кто желает их постичь. Но это, видимо, путь для единиц.
Мы же надеемся, что русские, наконец, осознают, что живут они на земле - беларусов. На земле, где есть своя культура, свой язык, свое миропонимание. И с этим нельзя не считаться. Впрочем, посмотрим, что скажут сами русские.