Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
Текст выступления профессора истории Иельского университета (США) Т. Снайдера на презентации беларуского издания его книги "Рэканструкцыя нацый: Польша. Украіна, Літва і Беларусь. 1569-1999» (издательство «Медысонт»), состоявшейся 19 мая 2010 г. в Минске. Из журнала «Беларускі гістарычны агляд». том 17. с. 117-124. Перевод и редакция A.Е. Тараса.
Я хотел бы сказать несколько слов о главной теме моей книги, а именно о том, откуда происходят нации Восточной Европы, отчего сложились именно те нации, которые сложились, а не какие-то другие. Этот вопрос по-прежнему остается краеугольным в истории этого региона, вопросом, который далеко не так банален, как кажется, и на который очень трудно ответить. Вот на эту тему я и хотел бы сказать несколько слов.
Я буду говорить не обо всем регионе, а только о четырех странах, которые, как считаю, образуют между собой историческое единство. Имею в виду Беларусь, Летуву, Украину и Польшу.
Начну с вещей, которые могут казаться очевидными. Что такое страна? Это может быть объективное, конкретное, географическое понятие. Страной может быть Новая Зеландия или Мадагаскар, и при этих словах у вас не возникает никаких особых чувств, никакой выраженной психологической реакции.
С другой стороны, понятие страны или края может быть субъективным, расплывчатым, сугубо личным. Если один поляк, скажем, в Лондоне говорит другому: «Возвращаюсь в страну», - то у нас не возникает вопроса, в какую именно. Конечно, в Польшу. Похожая двойственность присуща и понятию «нация». Если я, например, скажу другому американцу: «Нация теперь сильно разделена в политическом отношении», - он не станет у меня спрашивать, о какой нации идет речь. Ему будет ясно, что я имею в виду жителей США, американцев, нашу нацию. Это интересная вещь, и это действует, это работает, даже если я этого другого американца совсем не знаю. Таким образом создается магический крут. Я с этим земляком имею нечто общее: и наша нация - через то общее, что мы имеем, - тоже является чем-то целым. Мы, как очень красиво говорят в славянских языках, «наши». Но откуда все это берется, почему мы «наши» в национальном смысле, а не в каком-то другом?
В 1943-1944 г., когда Красная Армия освободила Беларусь от нацистов, многие беларусы могли сказать: «Наши возвращаются». Это явление, которое еще не слишком глубоко изучено, - ощущение, что кто-то является «нашим» или «не нашим». Необязательно это происходит по национальному признаку. Русские, армянские, грузинские, узбекские солдаты, которые тогда пришли в Беларусь, были, конечно, совсем не беларусы. Возвращались не беларусы, а советское государство. И вот в этом заключается, может быть, главный вопрос: какую роль в развитии национальной идентичности играет государство?
По мнению известного немецкого социолога Макса Вебера, государство - это механизм, который стремится к монополизированной власти [1]. Можно также заметить, что государство стремится к монополизированному символическому полю. Именно таково общее направление исследований о возникновении наций у нас, в Америке. Из них вытекает, что национальное тождество, как и другие виды тождества, есть результат определенной государственной политики.
Этот результат может быть побочным, неумышленным, даже нежеланным. Как утверждал Эрнест Геллнер. последователь Макса Вебера, многонациональная империя может совсем не ставить перед собой задач нациотворення. преследуя совершенно иные цели - например, экономический рост [2]. Империи XIX века вводили всеобщее образование дія молодежи и стандартизовали язык для того, чтобы более эффективно готовить себе рабочую силу. Но когда они достигали этого, то население, воспитанное таким образом, вдруг осознавало, что принадлежит к одной нации. Это осознание изначальные планы не предусматривали.
Именно в этом пункте аргументации мои польские коллеги говорят: «Стоп, это не так». Они не соглашаются с утверждением, что империи создают нации. Поляки часто обращают внимание на то, что государства-захватчики /Россия. Германия. Австрия - Ред./ действовали вопреки польскому народу, но. несмотря на это. польский народ продолжал существовать. Что-то в этом, конечно, есть, но если глянуть чуть глубже, то мы увидим не стабильное существование одного и того же старого польского народа, а возникновение нескольких новых наций, в том числе и новой польской нации. Польский народ не существовал беспрерывно в одном и том же виде, а создавал себя заново, а при этом одновременно возникали новые нации - беларуская, украинская, летувисская (жамойтская Ред.).
В XIX веке на территории прежней Речи Посполитой изменилось само понятие нации. Нация стала уже не элитарным сообществом, а массовым. В конце XVIII века, когда Речь Посполитая прекратила свое существование, политической нацией (как говорят теперь) была шляхта. Крестьянин, говоривший по-польски, не был поляком, не считался поляком, и. разумеется, шляхта тоже не считала его поляком. Тот факт, что он говорил по-польски, не имел тогда никакого политического значения. Соответственно, то, что другие крестьяне говорили по-беларуски или по-украински, тоже не имело политического значения.
В конце же XIX века польские политические деятели уже относились к крестьянину. который говорил по-польски, как к поляку, и такой крестьянин сам мог считать себя поляком.
Но прошу заметить, что такая смена понятия «польскости» повлекла за собой определенные результаты. Массовая польскость была уже не тем самым, чем была польскость элитарная. Польский язык стал отметкой нации, но одной нации вместо нескольких. А что же тогда должно было произойти с населением, которое не говорило по-польски? Очевидно, что большинство людей на восточных просторах Речи Посиолитой говорили по-украински, по-беларуски. по-летувисски (по-жамойтски - Ред.). И другие политические деятели, не поляки (хотя они могли при случае пользоваться польским языком), рекрутировали таких людей в состав других, непольских наций - беларуской, украинской, летувисской.
В этом пункте наших рассуждений мы сталкиваемся с той опасностью, что государство (в данном контексте - Российская империя) вообще исчезает как нациотворческий фактор. А его роль не хотелось бы упускать из виду. Новая политическая ориентация на народные массы стана результатом поражения традиционной политики. Разгром польских национальных восстаний, и прежде всего восстания 1863-64 гг., показал, что царизм. Российскую империю невозможно победить без союзника - без народных масс. А чем были эти народные массы? Оказалось, что при включении в социальные процессы на их основе образуются совершенно новые сообщества - нации.
Государство участвовало во всем этом другим способом, который не является столь очевидным, и который я теперь попытаюсь раскрыть. Чтобы это сделать, очень полезно обратиться к беларускому примеру. Именно для понимания роли империй XIX века в нациотворении беларуский случай имеет ключевое значение.
Как всем известно, беларусы в XIX веке не сделали никаких решительных шагов по пути образования собственной нации. Именно на этом мы должны сосредоточить внимание. Если бы государственный фактор не имел значения, если бы имело значение только наличие на определенной территории крестьян, говорящих по-беларуски, то беларуская нация наверняка возникла бы уже тогда. Но преградой этому явилась структура государства. Все крестьяне, говорившие по-беларуски. проживали на землях, которые вошли в состав Российской империи. Именно в этом и заключалась проблема - в том. что все крестьяне, говорившие по-беларуски. жили в Российской империи, все были под Россией.
Несмотря на все то, что по-прежнему утверждают национальные историки, и польские историки в первую очередь, шансы национального возрождения значительно лучше, если население того или иного народа разделено между двумя-тремя империями. Тому есть две причины.
Во-первых, всегда может быть так, что одна империя позволяет нечто такое, чего другая не позволяет. Значит, можно добиться чего-то на территории одной империи и потом распространить плоды этой работы на земли другой империи. Классический пример здесь - издательства летувисов. действовавшие в Германской империи, а потом распространявшие книги на летувисских землях, входивших в состав Российской империи.
Во-вторых, одна империя может хотя бы какое-то время помогать угнетенному народу как фактору конкуренции, фактору борьбы с другой империей. В начале XIX века Габсбургская монархия помогала своей украиноязычной интеллигенции, так как хотела отколоть украинское население Российской империи, и тем самым способствовала росту украинского движения на значительной территории.
Подытожим: национальные разделы могут помогать национальному движению, ибо если народ разделен, ему в паспорт нельзя записать гражданство только какой-то одной империи, одного государства. Польский, украинский, летувисский народы - всем им способствовал национальный раздел. Но для беларуского народа это было невозможно. Вот вам роль государственного фактора, роль границ, то есть роль географии границ. Но это еще и роль случая.
Еще одно случайное стечение обстоятельств вело к тому, что российская политика тормозила развитие беларуского народа. В первой половине XIX века российская образовательная политика поддерживала польскую культуру на землях с преимущественно беларускнм населением. Почему? Потому что тогда, в начале XIX века, в западных губерниях Российской империи гораздо больше людей умело читать по-польски, чем по-русски. И когда царь Александр I захотел осуществить определенную реорганизацию этой империи, был смысл в том, чтобы делать это с помощью людей, которые уже получили образование.
Вот таким образом модернизацию Российской империи начали осуществлять поляки, а точнее - шляхта, говорившая по-польски. Например, прежняя Виленская иезуитская академия стала российским университетом с польским языком преподавания. Благодаря такой российской политике польский язык был в Российской империи фактором продвижения по служебной лестнице, правда, в течение только пары десятков лет. В результате за несколько десятилетий та часть населения Российской империи, которая говорила по-беларуски, еще больше ополячилась.
Надеюсь, что вы видите: здесь нам приходится лавировать между двумя теориями происхождения наций. На Западе, в Америке, подчеркивается роль государства. Там часто принято считать, что та или иная нация - это результат некой плановой государственной политики. Здесь, на востоке Европы, все было не так просто. Нельзя, конечно, утверждать, что Российская империя сознательно способствовала формированию польской, украинской, летувисской наций. Но эти нации формировались.
С другой стороны, определенная часть исследователей подчеркивает, что нация - это результат самоотверженной работы национальных деятелей с населением. Разумеется, в этом тоже есть зерно истины. Но работа таких национальных деятелей завершалась успехом только тогда, когда они могли воспользоваться той или иной благоприятной конъюнктурой в политике великих держав.
В XX веке основным фактором такой конъюнктуры послужила Первая мировая война. Но она не в одинаковой степени помогла всем национальным движениям. Политикам Летувы удалось создать свое национальное государство, а украинским - нет, хотя само по себе украинское национальное движение было гораздо сильнее летувисского, п за независимость Украины сражалось намного больше украинцев, чем летувисов за независимость Летувы,
Иначе говоря, после Первой мировой войны положение наших четырех наций оказалось весьма различным. Рискну, однако, сделать главное обобщение: и для летувисов, и для украинцев, и для беларусов отсутствие национального суверенитета было типичной ситуацией в XX веке, так же, как и в XIX. Тем не менее, в конце XX века, несмотря на множество трагедий, пережитых этими народами. уровень национального самосознания у всех их оказался выше, чем в начале того же столетия. Как это случилось? Хотел бы еще раз подчеркнуть роль государственного фактора - не обязательно сознательных намерений государства, а результатов той или иной государственной политики.
Для полной ясности объясню, что я не собираюсь преуменьшать огромные обиды, нанесенные беларусам или украинцам - например, уничтожение их национальных элит советской властью, голодомор в Украине в начале 1930-х годов, депортации, советский и немецкий террор. Это очень важная тема. Я как раз завершил книгу, посвященную самым разным разрушительным проявлениям советской и немецкой политики.
И все же, несмотря на все это, ясно, что тогдашняя государственная политика была нациотворческой. Например, межвоенная Польша поддерживала национальное самосознание украинцев на Волыни. Почему? Потому что хотела конкурировать с СССР за влияние на украинцев. В 1920-е годы руководство СССР пыталось направить национальную энергию на строительство коммунизма. Правда, это оказалось далеко не простым делом.
Известно, что федеративные принципы устройства Советского Союза были насквозь фальшивыми. Но именно эти принципы обусловили долгосрочные результаты. Взять, например современные границы Республики Беларусь. БССР между Первой и Второй мировыми войнами дважды увеличивалась за счет России, а третий раз - за счет Польши. Постепенно Советы расширили на запад и советскую Украину. Без этой украинской советской государственности трудно представить себе Украину современную.
Правда, как и в XIX веке, эти изменения границ не способствовали беларусам в такой же мере, как другим народам. Классический пример, известный всем присутствующим - судьба Вильни. Накануне Второй мировой войны Вильня принадлежала Польше, а по составу населения была польско-еврейской. То, что после войны она стала городом летувисским, означало для нее невозможность стать беларуской, хотя мы знаем, что Сталин рассматривал и такой вариант. Минск был полностью разрушен во время воины и позже стал скорее обычным советским городом, чем центром беларуской национальной жизни, тем более что сталинский террор в 1937-38 гг. истребил лучших представителей народа, а советские партизаны в 1942-44 гг. убивали местных учителей за сотрудничество с немцами. Потому беларусы возлагали свои надежды на Вильню - город, который они же некогда и основали. Но эти надежды не смогли реализоваться. Таково было решение Сталина.
Но это решение было еще и реакцией Сталина на силу конкретных национальных движений. Беларуское движение было среди них самым слабым, а партизанское движение национальной ориентации практически отсутствовало. Поэтому необходимость компромисса Москвы с беларусами была гораздо меньше, чем компромисса с летувисами или украинцами.
В 1991 году вопрос границ был, может быть, важнее всех других, так как эти границы стали межгосударственными. И в этот момент, момент распада Советского Союза, немаловажным было то, что Польша, потерявшая так много территорий на востоке, сразу признала эти границы. Такая позиция Польши помогла летувисским и украинским деятелям максимально использовать историческую конъюнктуру того момента.
* * *
Так откуда же происходят нации? Все они новые, и среди них можно выделять только новые и новейшие. Все они имеют свои корни в истории империй, но не всегда в роли повстанцев или жертв. Все нации возникают вместе, в конкуренции за лояльность масс и в общем бунте против совместной истории. Они возникают вместе, и никогда еще ни одна нация не рождалась сама по себе.
[1] Макс Вебер (1864-1920) - немецкий социолог, историк, экономист и юрист.
[2] Эрнест Геллнер (1925-1995) - английский социолог и культуролог.