Папярэдняя старонка: Этнаграфія

Аўтар: Локотко Александр,
Дадана: 16-07-2014,
Крыніца: Локотко Александр. Люди на болоте // Деды : дайджест публикаций о беларуской истории. Выпуск 13. Минск, 2014. С. 245-253.

Из журнала «Беларуская минуушчына», 1993, № 3-4, с. 68-72. Перевод и редакция А.Е. Тараса.
Люди на болоте... Было ли такое? Неужели, действительно, кто-то жил среди болот? Сегодняшние деревни Полесья выделяются своими грандиозными размерами среди ровных и плоских осушенных коллекторов. Только, пожалуй, леса Полесья, уникальные дубравы среди старый Припяти, над лугами Уборти, Ствиги, Горыни напоминают о том, что край этот необычный, и что клюквенные болота в окрестностях Тонежа и Парадной не экзотика, а то окружение, в котором родились и выросли многочисленные поколения полешуков.
Среди топей и дремучих лесов место у воды (реки или озера) - наиболее удобное для поселения. Прибрежный тип расселения самый древний как для славян, так и для тех, кто тысячелетиями жил здесь до них. Некогда река была единственным путем движения племен. Достаточно глянуть на археологические карты: могильники курганных кладбищ густыми цепочками вытягиваются вдоль рек. В начале XX века этнограф Исаак Сербов (1871-1943), который писал о полянах из окрестностей Вичина, отмечал:
«Стремление полян - обязательно селиться поближе к воде. Поэтому все другие селения вблизи речек и болот». (Сербов И.А., 1928). «В районе Загальского болота в Волосовицком сельсовете мы встречаем ряд хуторов и мелких деревенек, разбросанных среди болот». (Лебедева Н.И., 1929).
Географов и исследователей начала XX столетия Полесье впечатляло грандиозностью и уникальностью природной среды, масштабами, жизненным укладом, пронизанным традициями старины. Вот свидетельства очевидцев. Автор статьи в энциклопедическом издании «Европейская Россия» (1913 г.) писал:
«Болота, то открытые, то поросшие кустарником и лесом, широкие как озера и длинные как реки, стелящиеся по огромным пространствам, медленно бегущие реки с неочерченными берегами, со множеством сплетающихся и разбегающихся рукавов... сплошной лабиринт топей, торфяников, болот, озер, рек, лесов - таков особый мир, который носит название Полесье. Среди этих необъятных болот только кое-где разбросаны возвышенные лоскуты земли, с плодородной почвой, так называемые «острова», окруженные болотами и топями, покрытыми растительным ковром, который расступается при первом же шаге, они почти недоступны. Весною, когда бесчисленные речки Полесья выходят из своих берегов, заливая всю страну на необъятное пространство, над просторами водной поверхности только и чернеют, что эти острова, как бы подтверждая свое название; и сношения между отдельными островами осуществляются только исключительно на лодках».
Далее он добавлял:
«О размерах Полесья можно судить по тому, что оно в три раза больше Швейцарии, в полтора больше Болгарии и в шесть раз - Саксонии. Интересный во всех отношениях край этот, однако совсем почти недоступен для близкого знакомства с ним. Здесь все оригинальное, все встречается в первобытном, сказочном состоянии». Приведенные свидетельства тем более убедительны, что их автор бывал и в других регионах Европы и знал, с чем сравнивать.
«В глубине края селения разбросаны на редких островах, размещенных среди необъятных, поросших лесом болот... На Полесье такая бесчисленность топких мест, что часто совсем невозможно проехать из деревни в деревню. В таких случаях практикуется способ сношений, который вряд ли встречается где-нибудь в других местах, а именно: в лодку с плоским дном запрягают пару волов и таким образом едут по болоту. Во многих местах временами и этот оригинальный способ сношений нельзя использовать по причине неровной поверхности и чрезвычайно топких болот, которые буквально затягивают вола. Тогда просто переходят болота вброд, по кочкам, при этом раздеваются и для большего удобства мажут туловище и ноги до пояса дёгтем».
Экзотика или фантастика, а может быть плод впечатлительного сознания человека, который попал на Полесье впервые? Но вот свидетельство другого географа, Я.И. Рудняева, одного из авторов многотомного издания «Русская земля» (том XII, Москва, 1904):
«В южной части Минской губернии болотные пространства имеют уже огромные размеры. Пространства эти на Припяти носят название "Полесье" (в широком смысле Полесьем называется огромная территория в 1,5 тысячи квадратных миль, которая имеет форму треугольника, вершины которого лежат в Бресте-Литовском, Киеве и Могилёве), и занимает сотни тысяч десятин.
Полесье только местами прерывается островками твердой земли... Соединяются такие участки один с другим при помощи бревен, брошенных от одного островка к другому. Отправляясь на работу на тот или другой из них, крестьянин вскидывает на плечи ношу и идет по этим бревнам, а волы плетутся рядом в воде, из которой видны только их морды. Священник, что живет в деревне Князь-Озеро (в северной части Мозырского уезда Минской губернии) с требами отправляется по болотам пешком, шагая с кочки на кочку с огромной жердью в руках.
Только зимою, когда появляется лед, устанавливаются сношения. Но зато в весеннее время приходится еще хуже, особенно в пору, когда лед начинает таять. Тогда при переходах делают следующим образом: один идет впереди, другой сзади, обоих соединяет веревка, привязанная к кушакам. Если какой-нибудь провалится, то другой его вытаскивает. В это время путешествовать можно только в лаптях. Но поскольку лапти могут пропускать воду, то для избавления от этого, надев лапти и суконные брюки, обматывают ноги соломою и, окунув их в воду, дают застыть на холоде». Опять-таки невероятно, но ведь свидетельство есть свидетельство. Далее Я. Рудняев пишет:
«К 1873 году на всей площади Полесья находилось не более 25 % сухих, пригодных для селений пространств, 35 % болотного леса, а остальные 40 % либо 600 квадратных миль составляли чалые, лишенные растительности болота.
...Летом болота представляют бесконечное зеленое море осоки и камыша, которые волнуются ветром, их наполняет бесчисленное множество ужей, жаб, черепах, суетятся миллионы налимов. В камыше гнездятся утки и другие болотные птицы, и аисты, журавли, цапли, бекасы беспрерывно снуют над болотом... На плавких болотах косят молодой камыш, любимую пищу овец на Полесье».
С давних времен полешуки изобрели способы заселения своеобразного ландшафта своего региона. Система расселения и хозяйственного освоения земель здесь во многом определялась природой. Этнограф А. Грушевский в книге «Пинское Полесье Х1У-ХУ1 вв.» (Киев, 1903) убедительно изобразил исторический процесс формирования жилой среды в регионе. Он отмечал, что до середины XVI века (до известной волочной реформы 1557 г.) в болотистом районе удобные под пахотные поля участки встречались только местами - среди неудобных болот: по размерам они невелики, таким образом, пахотное поле не могло быть сплошным, а складывалось из отдельных кусков земли.
Структуре пахотных наделов соответствовало и расселение. Среди болот были разбросаны группы усадеб родственников, родичей, дворища. Пахотное поле дворища постепенно складывалось из лоскутов земли, разбросанных рядом с другими лоскутами либо с предназначенными под сенокосы и выгоны, либо оставленными пока из-за непригодности земель, или как менее удобные, без разработки, в качестве запасного фонда: для расширения площади вспашки при увеличении числа рабочих рук, или потере плодородия на занятой земле.
А. Грушевский дает характеристику дворища. Центром всего дворища являлась усадьба: жилые строения, хозяйственные постройки, гумна, хлевы и определенное количество размещенной поблизости земли, разбросанной под огороды, сады либо занятой пасекой. Величина усадьбы зависела от числа поселенцев; она была довольно просторной, в наиболее крупных дворищах лесистого района, например, 3-6 моргов и более, а в болотистом районе занимала 100-200 прутьев.
Небольшие по величине и числу поселенцев дворища, состоявшие из 1-2 дымов, постепенно разрастаясь в результате увеличения семьи и принятия побочных элементов (патружников), достигали крупных размеров, в 10-20 дымов. Далее этнограф пишет:
«Несколько близко расположенных дворищ территориально объединялись ... в болотистой полосе на Припяти и Стыри села состояли из большого числа дворищ, но тоже средних размеров каждое, и села эти встречаются часто и разбросаны на большом расстоянии одно от другого».
Настоящий эволюционный переворот в формировании расселения и типов селений Полесья произвела реформа 1557 года «Устава на валою». Экономическая и хозяйственная суть ее в коренном изменении системы феодальной повинности: вместо подымной (подворной) повинность назначалась целым селениям (бортные, тяглые, дворные, санные и др.).
Чтобы сделать такую систему действенной, необходимо было изменить территориальную структуру поселений, их планировку. Вместо многочисленных кусков земли «один довольно большой участок земли, по возможности лучшего качества, ограниченный четырьмя стенами (межами): главная, две боковые и задняя». Этот участок земли делился на три поля (озимое, яровое и пар), которые в свою очередь делились на однодольное число наделов. Три равных надела на всех трех полях и составляли одно пахотное поле - волоку (примерно 2224 га).
Не всегда можно было найти достаточно большой участок, чтобы из него получились три поля; в таком случае два поля лежали вместе, а третье нарезалось отдельно, и каждое имело свои границы-стены. Иной раз все три поля лежали отдельно, и каждое имело свои границы. Если не было возможности назначить под пахотные поля один целый участок, то обращались к системе дворищного землевладения - небольших отдельных наделов в разных местах. В таких случаях мелкость участков земли сохранялась как и при дворищной системе.
Место для села отводилось обычно при среднем поле. Если здесь было неудобно, то при двух смежных полях. Село размещалось в одну линию, в один ряд, дома на одной стороне, гумна - напротив, на другой стороне улицы. Такой порядок был тогда, когда крестьянин брал целую волоку. Если же пол волоки, то жилые и хозяйственные постройки ставили с одной стороны улицы. Наделы пахотной земли делили начиная со среднего поля, на котором находилась и усадебная территория, причем в том же порядке, в каком распределялись участки под усадьбы. Тот, кто получал первые участки на усадебной территории, получал первые участки на всех трех полях пахотной земли и т.д.
Волочная реформа определила облик селений на все последующие века. Наиболее последовательно реформа была проведена в западных областях Полесья (на запад от Горыни). Здесь уличная деревня с двусторонней застройкой прочно внедрилась и стала традиционной. «Устава на валою» стимулировала широкое распространение такого типа застройки двора, при котором жилище и соседние с ним помещения (дом, сени, камора, кладовка, варка), а также навесы и хлевы ставили в одну линию, образуя так называемую линейную, погонную застройку (рум, шар, стяг). Такая застройка как нельзя лучше соответствовала нарезанной на полосы усадебной территории. Со временем волоки и полуволоки делились между сыновьями и внуками. Застройка уплотнялась, погоны стояли крыша к крыше, а если уплотняться вдоль улицы возможности не было, то на узком шнуре (гриве) последовательно, за отцовским погоном ставили погоны сыновей и внуков, и застройка вытягивалась более чем на сто саженей.
В восточном, Мозырском и Речицком Полесье в застройке селений сохранились и архаические, дореформенные черты, когда дворы (усадьбы) ставили без определенной системы. Сочетание уличной и бессистемной застройки характерно для Восточного Полесья. Причем для последней, генетически связанной с древними дворищами, были характерны дворы замкнутой по периметру веночной застройки.
В начале XX века, исследуя Речицкое Полесье, этнограф Чеслав Петкевич отметил дворы замкнутой планировки, в центре которой находилось жилье (дом), вроде куреней, известных в лесостепных и степных регионах Восточной Европы. Такие же дворы у беларусов Черниговской губернии отмечал в начале XX века этнограф Н. Косич. Поскольку в уличной застройке селений преобладали погоны, а в бессистемной - веночные дворы, то быстро образовался ряд переходных типов: П и Г-подобных, двухрядных дворов, которые и сейчас встречаются в Хойникском, Брагинском, Речицком, Мозырском и Петриковском районах.
Из археологических исследований известно что для культур железного века милоградцев и зарубинцев, существовавших на Полесье в дославянский период, были характерны жилые полуземлянки, близкие к квадрату в плане с шатровой столбовой крышей. Чеслав Пяткевич встретил рудименты таких жилищ в речицком Полесье в начале XX века. И сегодня обращает на себя внимание то обстоятельство, что дома с четырехскатными крышами встречаются в деревнях Хойникского, Лоевского, Мозырского, Петриковского, Лельчицкого и других районов, а также в Хойниках, Брагине, Речице, Глуске и других городах и местечках. Такие же формы четырехскатных, пирамидальных, стожковых крыш на Полесье широко известны в хозяйственных строениях: сараях, стодолах, гумнах. Причем как в жилищах, так и в гумнах известны как столбовые конструкции (более распространенные), так и срубные, из венков, образующих шатер.
Шатровые крыши широко известны в полесских церквах. Они завершают срубы составляющих церковь объемов (притвора, нефа, алтаря), которые, кстати имеют линейное (осевое) соединение, вроде построек погонного двора, образуя так называемую продольно-осевую композицию (Георгиевская церковь XVIII века в Давид-городке). Шатры над срубами притвора, нефа и алтаря иногда имеют ярусное строение (для устройства звонницы, увеличения пространства нефа), и тогда композиция приобретает ярусно-осевую структуру (церковь ХУШ века в деревне Сынковичи Лунинецкого района). Очевидно единство конструкционных, композиционных и объемно-пространственного строений деревянного зодчества Полесья. При этом происхождение многих конструкций и форм своими корнями простирается к дославянским культурам. Формы крутых шатровых крыш, по-видимому, были на Полесье восприняты дреговичами от милоградского и зарубйнецкого населения.
На Полесье были известны и двускатные срубные крыши (фронтон, разреженный фронтон). Они чаще встречались в жилищах, планировочно и конструктивно связанных в цепи строений погонного двора. Двускатные крыши получили развитие в культовом зодчестве деревянных церквей и костёлов (церковь ХУШ века в деревне Лясковичи Ивановского района и др.). Срубные конструкции, особенно перекрытий и крыш, - типичное порождение народов лесной полосы Европы. И если славяне пришли откуда-то с берегов Дуная, то срубные конструкции крыш они явно заимствовали от местного лесного населения.
Я. Рудняев отмечал, что в глухих местах Полесья живут многочисленные семейства будников и рудников. Первые добывали поташ, вторые железную руду. Часто встречались и смоловарни. Он считал, что «множество прусских немцев рассеяно по лесам Полесья, они занимаются здесь изготовлением так называемой клепки, небольших дубовых брусков, которые отправляют в Пруссию на бочки».
О том, насколько указанные ремесла были распространены на Полесье, свидетельствует топонимика, названия селений: Хлупинская Буда, Симоновская Рудня, Рудня неподалёку от Тонежа - деревни в окрестностях Припятского ландшафтно-гидрологического заповедника. Кстати, этот заповедник один из немногих уголков Полесья, сохранивший свое природное историческое окружение. Именно здесь, рядом с уникальными памятниками природы, дубравами, березовыми и еловыми рощами, густым кустарниковым подлеском, существуют и памятники начала мелиорации Полесья, предпринятой в 70-е годы XIX века генералом Жилинским. В хорошем состоянии сохранились два канала: Главный и Бычок. Канал Бычок на многие километры тянется вдоль единственного здесь асфальтированного шоссе Житковичи - Лельчицы. Через определенные промежутки через канал переброшены деревянные мостки. Старожилы говорят, что каналы Жилинского, спланированные вдоль естественных стоков, не причинили никакого вреда экологии. Как и раньше, здесь много грибов, клюквы, уток, цапель, ужей, жаб. И в Симоновском Млынке, и в Симоновской Буде можно видеть многочисленные приметы единства крестьянского жилья с природой, традиционно-исторического окружения проживания человека.
Особенно это ощущаешь в Симоновской Буде. С высокого песчаного гребня открывается захватывающая панорама деревни, уютно теснящейся к речке со своеобразным названием Свиновец (правый приток Припяти). Реечные ограды живописно очерчивают границы бывшей водяной мельницы. В темном водовороте, говорят, много дубового топляка (лет сто назад речка была пригодна к лесосплаву). Вокруг - дремучие пущи заповедника, одинокие деревья с бортными колодами (характерная особенность здешнего пейзажа). Оброчный крест, украшенный рушниками, стоит посреди поля.
В неповторимом по красоте окружении находятся и деревни на северной окраине заповедника: Пераров, Пераровский Млынок, Хлупин, Хлупинская Буда. Деревня Пераров стоит у слияния небольшого ручья с Припятью. Рядком размещенная застройка обращена лицом к берегу. На песчаном острове, возле устья ручья, сбились в группы стародавние челны, выдолбленные из цельного дерева. На песчаном пологом берегу Припяти стоит и деревня Пераровский Млынок. Хлупинская Буда находится на болотистой опушке. Небольшая цепочка домов, искусственный пруд (сажалка) с карасями, за кустарником просторные болотистые поляны, на них великаны дубы, на которых видны борти.
Дорога теряется в заповедной глухомани. Чтобы добраться до деревни Судиборы, пришлось пересесть со специального автобуса (для вахтовиков) на армейский «уазик» с лебедкой. Пять километров трясинной дороги показались путешествием по морским волнам. Несколько раз использовали лебедку. Нас встретила маленькая деревенька. Дворы спланированы так, что ближе к улице стоят хлевы, а дома чуть поодаль, чем-то напоминая древнюю застройку, о которой когда-то писал Ч. Петкевич. Обращают на себя внимание интересные ворота с фигурно обработанными косяками.
На юго-запад от Турова, возле деревни Тонеж, среди лесов, которые вдруг расступаются, открывая вид на просторную луговину, на берегу небольшого ручья стоит деревня Рудня. Луг трясинный, на восток от деревни переходит в покрытые лесом болота, которые тянутся в Столинский район и далее на Украину. Гдето там до недавнего времени находился военный полигон. Болота богаты клюквой, и деревенские жители тайными тропами ходили по ягоды в закрытую зону. Миновав Тонеж и Букчу, можно попасть в небольшую деревеньку Корма (название достаточно распространенное на юго-востоке Беларуси: Острая Корма, Корма Пайки, местечко Корма). Она тоже у ручья и рядом с бывшим полигоном. Болото приступает к самым усадьбам, к дороге.
Во время путешествия мы все время расспрашивали, помнит ли кто-нибудь как строили хаты в те времена, когда не наведывались сюда ни современные мелиораторы, ни военные Жилинского. И вот здесь, в Корме, встретили Гаврилу Кондратовича Быковца, 1913 г.р. /80 лет во время первой публикации статьи. Ред./ Он переехал сюда из деревни Колки, что в тринадцати километрах отсюда, в самом сердце огромных болот. Деревня попала в центр полигона и была отселена. Гаврила Кондратович рассказал, что по местной традиции лучшим для стройки лесом являлась сосна болотистых мест (лес-стрижняк). Когда сосны рубили на песчаном острове, то, связав их, бросали в воду (озеро, или старицу), примерно на год и только потом использовали для стройки (лес-буяк). Под здание насыпали из гравия площадку на высоту до одного аршина (70-80 см) - на глубину закапывания колод-штандаров, на которые клали первый венец. Песок возили на волах из леса. Такую же подсыпку делали и тогда, когда надо было расширить застройку усадьбы. На обратном пути, в деревне Букча, на недавнем пепелище довелось увидеть остатки такой подсыпки.
И сегодня ощущается, какое значение имел лес в жизни полешуков. Как здесь не вспомнить местную пословицу: «въехал в лес - словно в кожух влез». В сентябре - октябре на дорогах заповедника стоят бабули с корзинами и мехами грибов и ягод. Полешанин бережно относился к каждому дереву, а к рябине, дичке вообще как к чудодейственным оберегам. Я. Рудняев писал:
«Я встречал местами огромные деревья. Что это за дерево вон там, на поляне одиноко стоит? - спрашиваю у извозчика: «Дуб, что ли?» «Нет, паночек, то не дуб, то груша». Оказывается, что когда мужики рубят лес, то, встречая грушу, не рубят ее, а оставляют на поле: пусть растет. Нигде я не видел таких огромных груш, как на Полесье».
Полесье, край сказок, преданий, легенд. Это уникальное историческое окружение жизни людей, сложившееся за века, не должно остаться только легендой.

 

Top