Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
ДИПЛОМАТИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО: ЧЕТЫРЕ ЛЕКЦИИ ПО ИСТОРИИ ДИПЛОМАТИИ
перевод с английского
Вступительная статья и общая редакция А. Е. БОГОМОЛОВА
Издательство института международных отношений Москва 1962
THE EVOLUTION OF DIPLOMATIC METHOD by HAROLD NICOLSON
Being the Chichele Lectures delivered at the University of Oxford In November 1953
LONDON CONSTABLE 8c CO LTD
Перевод и комментарии С. А. БОГОМОЛОВА
Оглавление
ПЕРЕХОД ОТ СТАРОЙ ДИПЛОМАТИИ К НОВОЙ
ДИПЛОМАТИЯ ГРЕЦИИ И РИМА
Когда мне оказали честь, пригласив прочитать эти лекции, я решил избрать дипломатическую тему. Поскольку значительная часть моей жизни была посвящена дипломатической практике и изучению дипломатии, я надеюсь, что могу проиллюстрировать эту тему примерами из собственного жизненного опыта. Я также считаю, что архиепископ Чичили памяти которого посвящаются эти лекции, хотя и получил заслуженное признание как священнослужитель и правовед, но не был в достаточной мере признан как дипломат. Можно напомнить, что Чичили возглавлял посольства при папском престоле и во Франции, что в 409 году он был во главе английской делегации на Пизанком соборе, а семь лет спустя вел переговоры о заключении союза между императором Сигизмундом и Генрихом V. Таким образом, дипломатическую деятельность следует также причислить к тем многочисленным областям, в которых преуспевал архиепископ.
Этим четырем лекциям я дал общее название «Эволюция дипломатического метода». Слово «эволюция» не означает непрерывный прогресс от зачаточных методов к совершенным. Напротив, я надеюсь показать, что международные ношения всегда были подвержены странным приступам регресса. Слова «дипломатия» и «дипломатический» будут значить не внешнюю политику или международное право, искусство ведения переговоров. Понятие «метод» будет включать в себя не только сам порядок проведения переговоров, но и общую теорию, в соответствии с которой он осуществлялся.
Мои лекции охватывают четыре периода, каждый из которых представляет собой определенный этап развития истории. В первой лекции мы рассмотрим дипломатическое искусство Греции и Рима. Вторая лекция будет посвящена недоброй памяти идеям и обычаям, введенным итальянцами в XV и XVI веках. В третьей лекции я остановлюсь на более совершенных методах и теории, созданных французами в XVII, XVIII и XIX столетиях. И, наконец, заключительная лекция будет связана с последними изменениями в дипломатии, которые происходили с 1919 года.
Дипломатия берет свое начало в дебрях веков, предшествовавших времени, которое мы называем «зарей истории». Наступил такой период, когда наши человекообразные предки, населявшие пещеры в каком-то одном районе, рассудили, что было бы выгодно условиться с соседями о разграничении охотничьих угодий. Такие соглашения о границах существуют и в животном мире, что особенно заметно у небольших птиц. Очевидно, вскоре стало понятно, что никакие переговоры не могут быть успешно завершены, если посланцы той или иной стороны будут убиты по прибытии. Таким образом, дипломатический иммунитет стал первым установившимся принципом. Мы встречаем этот принцип у коренных жителей Австралии, в законах Ману и, как общепризнанный принцип, в поэмах Гомера, согласно которому посланцы были наделены особой неприкосновенностью, дарованной им не только Гермесом, не и самим Зевсом. Тот факт, что греки в самые давние времена создали сложную систему дипломатических сношений, подтверждается большим числом слов, появившихся в тс время для обозначения различных стадий переговоров и типов соглашений.
Первым было слово «диалаге», или «примирение», которое означало нечто большее, чем простое стремление к прекращению военных действий. Затем появилось слово «синтаксис», или «договоренность», ведущая к временному местному перемирию. После этого могли последовать «договор» - «омология» или «конвенция» - «контеке». Сою: называется «сюммахия», а торговый договор - «сумболон». Слово «спонде» означало торжественное священное перемирие, которое провозглашалось на время Олимпийских игр. Наконец, появилось прекрасное слово «эйрэне», означавшее «заключение мира».
Более того, в поэмах Гомера имеется детальное описание двух дипломатических миссий и одно упоминание о том, что в наше время назвали бы одним из правил Женевского протокола. Гомер описывает посольство, с которым направились в Трою перед войной Менелай и Одиссей, надеясь обеспечить возвращение Елены мирным путем. Их миссия потерпела неудачу ввиду того, что Антимах, состоявший на жаловании у Париса, организовал в Народном собрании большинство голосов против предложения о выдаче Елены ее мужу. Антимах зашел так далеко, что даже предложил предать послов смерти. Эта история была рассказана (и, кажется, без должного такта) старым царем Приамом Елене, когда несколько лет спустя они сидели у Скейских ворот. Похоже на то, что Одиссей воспринял раздражающую дипломатическую манеру притворяться более глупым, чем он был на самом деле. Этот отрывок (который напоминает мне о той напускной робости, с которой г-н Аристид Бриан поднимался на трибуну в Женеве) заслуживает того, чтобы его процитировать.
«Когда перед собранием троянцев послы начали красноречиво излагать свои доводы, Менелай, хотя и был младшим из этих двух послов, заговорил свободно, ясно и кратко. Он говорил так потому, что не был человеком болтливым или склонным отклоняться от темы.
Многоумный Одиссей, напротив, приступая к речи, продолжал глядеть в землю и держал свой жезл прямо перед собой, не простирая его ни направо, ни налево, как если бы он был тугодумом. Могло показаться, что он важничаем или недалек умом. Но стоило лишь услышать этот могучий голос, вырывавшийся из его груди, и слова, падавшие одно за другим, подобно снежным хлопьям в зимний день, как становилось ясно, что Одиссей, как посол, не имел себе равных».
В этой истории есть три момента, которые связывают ее с моей темой. Можно сделать вывод, что лет за 800 до нашей эры иностранные посольства обычно принимались Народным собранием как единое целое. Ясно также, что они состояли по крайней мере из двух послов, каждый из которых произносил свою заранее подготовленную речь.
И, наконец, эта история свидетельствует о том, что предложение Антимаха о лишении обоих послов дипломатического иммунитета и предании их смерти глубочайшим образом шокировало общественное мнение того времени. Когда впоследствии два сына Антимаха выпали из колесницы во время боя и попали в руки Агамемнона, он отказался внять их мольбам и отрубил им головы, мстя за возмутительное предложение их отца: «Теперь, наконец, вы расплатитесь за бесчестное предложение вашего отца».
Другое описание дипломатической миссии у Гомера имеется в девятой песне «Илиады», где речь идет о том, как Аякс, Одиссей и Феникс направились с миссией примирения к Ахиллу, уединившемуся среди шатров мирмидонян.
Из этого рассказа также можно сделать три полезных вывода. Хотя послы направлялись с визитом к союзнику и Другу, вперед были высланы два вестника, с тем чтобы обеспечить послам дипломатический иммунитет и дать религиозную санкцию всему этому делу. Послы получили инструкции не от всего Народного собрания, а от более узкого совета, то есть как бы не от парламента, а от кабинета министров. И хотя Феникс отправился вместе с ними, имеются указания на то, что только Аякс и Одиссей располагали статусом аккредитованных послов. Очевидно, дипломатическая практика древнейшей эпохи была не столь уж мало разработана.
Похоже также на то, что в те времена существовали религиозные нормы, налагавшие ограничения на варварские методы ведения войны, аналогично нашей Женевской конвенции. Так, Гомер рассказывает нам, как Ил отчитал Одиссея, когда тот попросил у него яд, чтобы смочить наконечники стрел. Ил поступил так, потому что «страшился гнева богов». Таким образом, даже в героическую эпоху существовали определенные международные принципы, нарушение которых считалось недопустимым.
В течение немногих, но хорошо изученных лет, отделяющих Херонею от Марафона, греки разработали определенные методы переговоров, о которых сохранились подробные сведения.
Хотя практика создания постоянных миссий в столицах иностранных государств установилась только 14 веков спустя, греческие города постоянно посылали и принимали временных послов, или, так сказать, послов специального назначения. Послы, которые назывались «старейшинами», избирались из людей уважаемых и мудрых. В некоторых городах существовало правило, что послы должны иметь возраст не менее 50 лет. Народное собрание снабжало их верительными грамотами, с образцом которой можно ознакомиться в музее Ашмоля. Если какое-либо лицо называло себя послом, но не могло представить верительные грамоты, ему угрожала смертная казнь. Послам отпускались очень скудные средства на оплату расходов, а также запрещалось принимать подарки. Тимагор из Афин был казнен за то, что принял подарки от царя Артаксеркса, а Демосфен использовал весь свой дар внушения, чтобы создать впечатление, что Эсхин был подкуплен Филиппом Македонским. Если переговоры были успешными и получали одобрение со стороны сограждан, послы награждались гирляндами из ветвей оливкового дерева и бесплатным обедом в городской ратуше, а иногда и памятной таблицей. Если успех не сопутствовал послам, к ним могли быть применены все меры наказания. В любом случае послы были обязаны представить отчеты о своих расходах для тщательного рассмотрения со стороны комитета по надзору за расходованием общественных финансов, а политические недруги послов могли воспользоваться этим, чтобы обвинить их в коррупции или неумелой дипломатии. Так что должность посла греческого города-государства не сулила легкий труд при хорошей плате.
Греческая демократия проявляла настолько большую подозрительность в отношении собственных дипломатов, что миссии обычно составлялись из нескольких послов, представлявших различные партийные течения. Вместо единства взглядов, с которым должно выступать любое посольство, рассчитывающее на успех, греческая миссия демонстрировала острую межпартийную вражду. Например, мы узнаем от Эсхина, что Демосфен, находясь в составе чрезвычайно важного посольства к македонскому двору, был в таких плохих отношениях со своими коллегами, что отказывался сидеть за одним столом или ночевать в одном доме с ними. Таким образом, для тех, кто вел переговоры с подобным посольством, не составляло труда играть на личных распрях и углублять раскол внутри миссии. Представляется курьезным: для чего такому разумному народу надо было допускать сохранение столь негодного метода дипломатических сношений?
В те времена, когда Греция была независимой, дипломатические переговоры велись устно и по крайней мере внешне в условиях полной гласности. Несколько членов посольства (часто случалось, что в одной миссии было до десяти послов) произносили заранее подготовленные речи перед иностранным государем или Народным собранием, так же как это происходит на беспорядочных международных конференциях нашего времени. Если переговоры завершались заключением договора, то его условия высекались на чистом аттическом языке на каменных плитах и выставлялись для всеобщего обозрения. Их ратификация производилась путем публичного обмена торжественными клятвами. Таким образом, можно вполне обоснованно утверждать, что греки придерживались системы открытых договоров, вырабатываемых в условиях полной гласности. Когда установилось влияние Македонии и старый аттический диалект был заменен koine [1], или lingua franca [2], полные тексты договоров оглашались уже не всегда. Так пагубная система секретных договоров, как, например, договор, заключенный между Афинами и царем Филиппом относительно Амфиполя, стала постепенно пускать корни.
Казалось бы, что греческим городам с их крайней замкнутостью были чужды такие проявления среднего курса, как нейтралитет и арбитраж. В действительности, однако, статус нейтралитета, который они обозначали выразительным термином «оставаться спокойным», был хорошо известен как таковой, а арбитраж являлся вполне обычной процедурой для обеспечения мирного разрешения споров. Сохранился текст договора между Афинами и Фивами, в одной из статей которого город Ламия назван городом, «избранным» ими в качестве арбитра. Иногда арбитром назначали какого-либо философа с «мировым» именем или даже победителя Олимпийских игр. Имеются свидетельства о вынесении по меньшей мере 46 арбитражных решений за период с 300 по 100 год до н. э.
Одним из наиболее полезных институтов, созданных греками, был институт консулов, или проксенов. В отличие от большинства нынешних консулов греческий проксен был жителем того города, в котором он должен был защищать интересы граждан назначившего его государства. Пост проксена считался почетным, и многие выдающиеся люди были рады выступать в этом качестве. Так, Пиндар стал проксеном Афин в Фивах, а Демосфен проксеном Фив в Афинах. Этот пост постепенно становился наследственным и использовался не только для содействия купцам, посещавшим иностранные города, но также для подготовки дипломатических переговоров и для смягчения той междоусобной вражды, которая разъедала и отравляла эллинический мир.
Не вызывает сомнения, что уже в V веке до н. э. греки располагали вполне развитым аппаратом международных сношений. У них были амфиктионические советы, лиги и альянсы, показывающие, что, хотя бы на словах, греки признавали ценность союзов. Они разработали устойчивую (процедуру) таких процессов, как объявление войны, заключение мира, ратификация договоров, арбитраж, нейтралитет, обмен послами, деятельность консулов, и признавали определенные правила ведения военных действий. Они также выработали широко применявшиеся правила, определявшие положениеиностранцев, прием в гражданство, право убежища, выдачу преступников и порядок мореходства. Однако недостаточно лишь располагать аппаратом международных сношений. Важно то, с какой целью и в каком духе используется этот аппарат, какова, иными словами, была идея греческой дипломатии.
Иногда говорили, что в эллиническом мире не была известна концепция международного согласия или международной этики, без которых оказывается недействительным даже наилучший дипломатический аппарат. Действительно, патриотизм среднего грека в отношении своего города был настолько сильным, что он считал всех других эллинов потенциальными врагами, а всех варваров прирожденными рабами. Справедливо также, что он делал большое различие между индивидуальной и государственной моралью и что он никогда не счел бы двусмысленными слова Демосфена: «Наши цели и наши действия должны неизменно быть справедливыми. Однако мы должны заботиться о том, чтобы они также служили нашим интересам».
И все же, несмотря на убежденность, что безопасность их собственного города была превыше всего, греки признавали существование некоторых освященных богами принципов, регулирующих ведение международных дел. Договоры были предметом особой заботы со стороны Зевса охранителя клятв, и считалось недостойным расторгать договор без достаточных оснований или покидать союзника в ходе военной кампании. Критяне, фессалийцы, паравейцы и даже спартанцы повсюду вызывали осуждение за их вероломство в дипломатии. Считалось недостойным совершить внезапное нападение на соседа или начать, как они выражались, «необъявленную или неправедную войну». Зверства и надругательства над ранеными и, телами павших в бою осуждались как деяния, достойные только варваров. Греки смутно сознавали, что, помимо законов и обычаев, признававшихся членами эллинического общества, существовали определенные принципы, применимые ко всему человечеству. Они даже могли подчас согласиться с мнением Фукидида, что война является «плохим и небезопасным» средством разрешения международных споров.
Несмотря на эти отличные принципы, греки были негодными дипломатами по трем главным причинам.
Во-первых, им было присуще то, что Геродиан назвал «известной старой болезнью греков любовью к несогласию». Их соперничество было столь острым, что оно парализовало и убивало их инстинкт самосохранения. Во-вторых, по своему темпераменту греки были не хорошими, а плохими дипломатами. Будучи исключительно умными людьми, они в то же время ставили выше всего интриганство и хитрость, подрывая тем самым основу всяких серьезных переговоров доверие. Они были, кроме того, бестактными и болтливыми, не имели чутья в выборе удобного момента для действий и отличались крайней заносчивостью. Для того чтобы найти нечто подобное заносчивости Демосфена, пришлось бы, пожалуй, отбросить две тысячи лет развития цивилизации и искать примеры среди наших современников. В-третьих, греки не сумели, установить правильное разделение обязанностей между законодательной и исполнительной властью как в своих внутренних, так и в международных делах. Они так и не додумались, как не додумались пока и мы сами, каким образом сделать методы дипломатической работы демократичного общества столь же эффективными, сколь и методы общества автократического. Именно этот последний недотаток привел греков к гибели.
Когда демократическое общество имеет дело с деспотической системой, оно всегда оказывается в невыгодном положении, поскольку принимаемые им решения никогда не могут быть в достаточной мере тайными и быстрыми. Греки же, благодаря своему неуклюжему дипломатическому методу, усугубили невыгодность своего положения. Покольку их послам почти никогда не давались достаточные полномочия, им приходилось либо возвращаться домой, либо посылать гонцов за дополнительными инструкциями, которые могли понадобиться ввиду изменившейся ситуации. В те дни средства сообщения были медленными, и связанные с этим проволочки могли оказаться гибельными. Народное собрание было безответственным и непостоянным и могло легко отказать в доверии своим послам, даже когда они строго придерживались его инструкций.
Хорошим примером проволочек и путаницы, присущих дипломатии демократического общества, являлись переговоры между Афинами и Филиппом Македонским, проводившиеся в атмосфере всеобщей паники накануне окончательной катастрофы. На одной стороне были греческие города государства, напуганные массой накопленного Филиппом нового вооружения, но не желающие объединить свои силы для сопротивления северному варвару и готовые любой момент предать и продать друг друга. На другой стороне был царь Македонии решительный и хитрый, абсолютный хозяин своих планов и своей армии, хорошо осведомленный о том, какой страх и разброд вносили в элинистический мир его угрозы. Он знал, что каждый из этих охваченных паникой городов жаждал осуществления тех обещаний и заверений, которые он, Филипп Македонский, так щедро раздавал им, чтобы продлить дипломатические переговоры, завоевывая в то же время одну стратегическую позицию за другой. Амфиполь, Олинф, Керсоблет, Эвбея, великая дельфийская амфиктиония, сами Фермопилы один за другим подпали под контроль Македонии, в то время как Народное собрание в Афинах приговаривало к смерти неудачливых послов и обсуждало на бурных заседаниях назначение новых посольств с новыми инструкциями. Народное собрание продолжало цепляться за обещания, лживость которых была ему известна, и надежды, которым не было суждено осуществиться. Так оно разрушало то доверие, которое союзники все еще питали к проницательности и стойкости афинян.
В обвинительной речи Демосфена против его бывшего коллеги Эсхина, известной нам под названием «О преступном посольстве», имеются разделы, которые содержат серьезную критику греческого дипломатического метода. Все это очень напоминает дилемму, стоявшую перед нашим собственным правительством в 1938 году. Эта речь Демосфена возлагала на Эсхина вину за преднамеренную медлительность, за неподобающее и, по всей очевидности, небескорыстное доверие к словесным заверениям Филиппа и за представление ложной информации Народному собранию по возвращении. Демосфену было трудно (как было бы трудно современному сенатору Соединенных Штатов, если бы он оказался в подобном положении) возложить вину за эти неудачи на несовершенство конституции или невежественность, доверчивость, трусость и подозрительность афинского Народного собрания. Обвиняя Эсхина, он критиковал порочную систему дипломатии, и его критические замечания не потеряли всей своей значимости и поныне. Разрешите мне процитировать несколько фраз из его речи.
«Послы,говорил Демосфен,не имеют в своем распоряжении ни боевых кораблей, ни тяжелой пехоты, ни крепостей; их оружие слова и благоприятные возможности. Когда проводятся важные переговоры, эти возможности мимолетны. Если они упущены, то упущены навсегда. Лишить демократию благоприятной возможности это значит совершить более тяжкий проступок, чем сделать то же самое в отношении олигархии или автократии. Их системы правления позволяют предпринимать немедленные действия по слову команды. Что же касается нас, то сперва должен быть извещен Совет, а потом он должен принять предварительное решение. Но и это происходит только тогда, когда вестники и послы присылают письменное донесение. Затем Совет должен созвать Народное собрание, но только в установленные законом дни. После этого приходится отстаивать внесенное предложение перед лицом несведущей и часто недобросовестной оппозиции, и даже когда эта бесконечная процедура исчерпывается, еще больше времени растрачивается на то, чтобы принять необходимое решение об ассигновании средств. Таким образом, посол, который медлит при такой конституции, как наша, не дает нам возможности воспользоваться удобным стечением обстоятельств, не просто упускает благоприятные возможности, а крадет у нас власть над событиями... Мне кажется, афиняне, что вы стали безразличными ко всему, по ожидая катастрофу, которая готова обрушиться нас. Вот вы сидите здесь, наблюдая, как несчастия одолеют ваших соседей, и не принимаете никаких мер для бедственной обороны! Похоже даже, что вы не видите, какими хитроумными способами постепенно подрывается безопасность вашей страны» [3].
Демосфен мог ошибаться в оценке внешней политики, которую следовало проводить Афинам в сложившейся обстановке. Но он, разумеется, был прав в осуждении незлого метода дипломатии, выработанного великой афинской демократической республикой.
Такое неумение привело к битве при Херонее и к той варварской ночи после сражения, когда Филипп и его генералы, пьяные от вина и победы, шатаясь, выбрались из фолевского шатра и, восклицая: «Демосфен, Демосфенус» [4] скатывались при свете луны с груды раздетых догола трупов афинских воинов.
Мы могли бы предположить, что римляне с их деловым благоразумием и отличными административными способстями могли придумать и проводить в жизнь более рациональные методы дипломатических сношений. Но если греки потерпели неудачу благодаря своему природному непостоянству и неэффективному аппарату, то римляне не преуспели в этом по вине своего величия. Я не хочу сказать, что Римская империя и Pax Romana [5] не были тем замечательным чудом, которому нынешний цивилизованный мир должен быть вечно благодарен. Я просто хочу сказать, что римляне всегда стремились навязать свою волю другим народам вместо того, чтобы вести переговоры на основе взаимности. Именно поэтому они не создали системы дипломатических сношений, которая представлявляла бы достаточную ценность, чтобы занять достойное место среди многочисленных даров, переданных римлянами потомкам.
Можно признать, что с их пристрастием к юридически формулам они дали ряд терминов, которые, казалось бы свидетельствуют о самых возвышенных принципах международных отношений и устойчивых методах, посредство которых могли бы регулироваться отношения между родами. Они, например, всегда гордились своей доброй волей (prisca fides) и осуждали двуличие своих врагов. Каждого римского школьника учили восхищаться честностью сената, передавшего самнитам военачальников, которые подписали отвергнутое перемирие после битвы в Кавдинском ущелье. Каждый римлянин умилялся пример Регула, возвратившегося в Карфаген, но не изменившего своему слову. Римляне частенько ссылались на сivitas gentium [6] или на ius gentium [7], но первое было не более чем громкой фразой, а последнее, по свидетельств Гроция и др., не всегда служило основой для международного права. Скорее всего «право народов» представлял собой свод превосходных правил, регулировавших отношения между иностранцами и гражданами Рима.
Справедливо также, что римляне рассматривали доге воры как подобие юридического контракта; они достаточно часто полагались на свою юридическую изворотливость чтобы уклониться от выполнения подписанных и ратифицированных договоров. Но коллегия фециалов и iu fetiale [8] были немногим более, чем архаические пережитки. В лучшем случае они выполняли функции, свойственные отделу договоров нашего министерства иностранные дел, а именно: хранение договоров и других аналогичны; документов, проведение протокольных мероприятий и наблюдение за тем, чтобы объявление войны и заключение миpa производились по соответствующей церемониальной норме. Установленная фециалами процедура приводит на память отрывки из «Золотой ветви». Когда объявлялась война, святой отец член коллегии фециалов отправлялся к вражеской границе и пересылал через нее дротик из каленого кизилового дерева, и же, когда времени было в обрез, а граница далеко, проделывал то же самое перед храмом Беллоны. Если заключался мир, то член коллегии фециалов со скипетром Юпитера, приносящим победу, в руке и в сопровождении другого фециала, несшего росток священной вербены из да с капитолийского холма, приказывал зачитать договор послам другой договаривающейся стороны, провозглашал проклятие по адресу того, кто осмелился бы в будущем нарушить его условия, а затем резал горло свинье при помощи древнейшего каменного ножа, оставшегося, очевидно, от эпохи каменного века. Неудивительно, что, повествования нам о том, как император Клавдий по личной инициаве восстановил этот обычай, Светоний не мог удержаться от слегка надменной иронии.
Справедливо также, что в самые ранние времена республики римляне заключали договоры на основе равноправия что первоначальная латинская федерация создавалась как коалиция равных. В то же время мы находим, что очень скоро за покровительством стали обращаться в римский Капитолий, действовавший от имени всей лиги, и что решения стали приниматься без ведома и согласия малых союзников. Постепенно на смену старой форме коалиции, ассоциировавшейся с такими понятиями, как «дружественный союз»; пришли новые формы, согласно которым участии федерации были вынуждены признать величие Рима (lajestas populi romani), или, выражаясь более современным языком, передать римскому сенату контроль над внешней политикой и обороной. В коалициях, состоящих из той господствующей державы и ряда подчиненных сателлитов, методы дипломатии, подразумевающие признание принципов равенства между суверенными и независимыми государствами, проявляют тенденцию к постепенному исчезновению. Со временем, как отмечал Ливий, сенат стал придавать выгоде больше значения, чем справедливости, отдавать предпочтение «пользе» перед «благородством», полезными он считал любые меры, способствовавшие креплению влияния и могущества Рима.
Римская доктрина империализма, убеждение, что риллянам было суждено подчинять другие страны римского мира, что их долгом было подавлять любую оппозицию и щадить только тех, кто признавал их господство помешало им выработать и передать потомкам более или менее приемлемый свод дипломатических правил. Можно только сказать, что они ввели в обиход теоретическое уважение к добросовестности и понимание чисто практической необходимости надежных контрактов. Сделанный ими вклад в теорию дипломатии либо не имел моральной ценности как таковой, либо не подходил к миру, состоящем из национальных государств, каждое из которых претендует на равенство с другими. И все же благодаря своем замечательному организаторскому таланту они ввели определенные улучшения в дипломатический аппарат, которыми пользовались, к выгоде или невыгоде, греческие города государства.
Их послы, называвшиеся либо «нунциями», либо «ораторами», назначались сенатом, который снабжал их верительными грамотами и инструкциями. Только в редких случая: послам предоставлялись достаточные полномочия, и те и них, которые превышали свои полномочия, могли быт привлечены к суду. Послы обычно имели ранг сенатора или избирались из числа наиболее видных представителей сословия всадников. Родосцы были глубоко уязвлены, когда сенат направил к ним посла, который в частной жизни был преподавателем гимнастики своего рода прототипом Конрада Генлейна, фюрера судетских немцев. Как правило римские послы были людьми, внушающими уважение которые выступали как достойные представители велико державного Рима. Их миссии были кратковременны. По возвращении они докладывали сенату об итогах проведенных переговоров. Сенат, как мы узнаем у Ливия, путем голосования давал оценку их работе.
Правила, относившиеся к приему иностранных поелов в Риме, более оригинальны и интересны. Иммунитет, предоставлявшийся послам как в силу древнего обычая, так и по «праву народов», распространялся также и на их сотрудников. Но он, повидимому, не распространялся на дипломатическую переписку, которая вскрывалась и досматривалась римскими почтовыми служащими. Члены иностранных посольств, нарушившие в той или иной форме местные законы, обычно отсылались под охраной в свою страну, где они представали перед собственными властями. Поэтому, когда младший сотрудник посольства Югурты был отдан под суд за убийство в Риме, этот случай рассматривался как отступление от обычной практики. Разногласия, касавшиеся прав и привилегий иностранных дипломатических миссий, рассматривались коллегией фещалов в основном в том же духе, в каком они ныне рассматриваются нашим Отделом договоров. Похоже на то, чтo иммунитет, предоставлявшийся послам, не распространялся на их резиденции и прислугу. Однако следует помнить, что в те времена не существовало послов-резидентов, владеющих зданием посольства и предметами домашнего обихода. По прибытии в Рим иностранные послы размещались в специальном здании, называвшемся «Греческим двором», и все заботы по их обслуживанию, включая и предоставление прислуги, государство брало на себя.
По мере роста могущества Рима с иностранными посольствами стали обращаться более бесцеремонно. Вражеский властитель или племя, стремящееся к заключению мира, вначале должны были получить разрешение у местного римского военачальника на отправку посольства в Рим. По прибытии в Рим их послы должны были ждать за чертой города в какой-нибудь кишащей крысами таверне, пока сенат не даст знать, что послам можно войти в город. Их принимали, если это вообще имело место, в храме Беллоны. Даже посольства дружественных и якобы равноправных держав по прибытии к стенам Рима должны были извещать об этом государственного казначея и просить разрешения на въезд в город. Если такое разрешение выдавалось, послы и их приближенные размещались в «Греческом дворе», где терпеливо ждали дня встречи с сенатом. Когда этот день наступал, их отвозили в курию место, где заседал сенат, и они имели возможность обратиться к нему (в случае необходимости через переводчика). Интересным нововведением было то, что сенаторам разрешалось задавать в индивидуальном порядке вопросы послам после того, как они зачитывали свое заявление. Затем послов отвозили обратно в «Греческий двор» и через некоторое время вызывали снова в курию для получения ответа от сената. Все это вряд ли свидетельствует о каком либо существенном улучшении старой системы греческой дипломатии.
Случалось (как, например, с послами Карфагена, прибывшими в Рим в 205 г. до н. э.), что сенат отказывался признать иностранное посольство или выслушать его. В таком случае послов лишали дипломатического иммунитета, объявляли шпионами и под вооруженной охраной доставляли на побережье. К счастью, такого рода дипломатическая практика не прижилась в последующие эпохи.
Римлянами были введены и другие новшества. Они учредили суд рекуператоров, который состоял из двух судей, представлявших каждую из договаривающихся сторон, и нейтрального представителя. Некоторые авторитеты усматривают в этом судебном учреждении, о котором в действительности мало что известно, прообраз арбитражного суда. Сомнительно, однако, чтобы суд рекуператоров обладал какими-либо политическими, дипломатическими или арбитражными функциями. По всей видимости, его функции не превышали тех, которые свойственны теперь так называемым смешанным комиссиям для рассмотрения претензий.
Другим менее похвальным примером введенной римлянами практики было включение в договор положений, предусматривающих получение заложников в качестве гарантов соблюдения договоров. После второй Пунической войны, когда римляне стали неоспоримыми властителями мира и перестали нуждаться в соблюдении принципа равноправия, они продолжали требовать предоставления заложников от побежденных племен и народов, но никогда ни при каких обстоятельствах не выдавали заложников сами. Даже Юлий Цезарь, которого современники считали благороднейшим из воинов, взял не менее 600 заложников у галльских племен. Договоры содержали статьи, в которых устанавливалось число подлежавших выдаче заложников, их имена и звания, пол и возраст по группам, а также указывалось, можно ли было заменять их по прошествии определенного числа лет. Римляне скоро узнали на опыте, что варвары с гораздо большей неохотой выдавали заложников женского пола, хотя требования о выдаче заложников-мужчин также вызывали у них большое неудовольствие. Пока побежденное племя или страна уважали условия своей капитуляции, отношение к заложникам было хорошим, и они наверняка извлекали пользу из своего вынужденного пребывания в Риме. Но если условия договора нарушались, то заложники немедленно подвергались фесту, и с ними обращались, как с военнопленными.
Эта система выдачи заложников в качестве гарантов соблюдения договора, несправедливая сама по себе как в условиях мира, так и в условиях войны, еще долго держалась после римских времен. По условиям Аахенского мира 1748 года два британских пэра, лорд Саффолк и молодой лорд Кэскарт, были выданы в качестве заложников, чтобы гарантировать возвращение Франции острова Кейп-Брегон. Они провели несколько месяцев в Париже, слоняясь по тавернам и театрам этого города и вызывая насмешки и удивление со стороны французского общества. С тех пор обычай получения заложников применялся только для военных, но не для дипломатических целей.
Не менее интересным нововведением, пригодным, однако, только для державы, занимающей господствующее положение как во время мира, так и во время войны, являюсь установление точных сроков для завершения переговоров. Так, македонским послам, прибывшим в Рим в 197 году до н. э., сразу же сообщили, что, если переговоры не завершатся подписанием соглашения в течение 60 дней, иx станут рассматривать не как обладающую иммунитетом дипломатическую миссию, а как шпионов, что повлечет за собой препровождение их под вооруженной охраной к побережью. Эта форма ультиматума (сколь ни соблазнительной она может показаться будущим дипломатам) в наше время не может применяться в таком откровенном виде теперь приходится использовать более гибкие методы для предотвращения намеренного затягивания переговоров.
Итак, какие мы можем извлечь уроки из дипломатической практики античных времен? Я обращал внимание на три главных достоинства и три главных недостатка дипломатической системы греческих городов государств. По крайней мере на словах греки признавали, что международные отношения должны основываться на определенных устойчивых принципах. Они сделали многое для развития основ дипломатической техники и международного права. А их приверженность к публичной выработке договоров предохранила их, по крайней мере в период независимости, от кошмара секретных соглашений. С другой стороны, греки не нашли каких-либо средств, которые позволяли бы демократической дипломатии избежать последствий того невыгодного положения, в котором эта дипломатия неизбежно
оказывается, когда имеет дело с деспотическими правительствами. Поскольку Народное собрание было высшей властью, переговоры греков зависели от решений, порой трудновыполнимых, а порой легкомысленных, которые выносились группой плохо информированных граждан, подверженных вспышкам гнева, сентиментальности, страха или подозрительности, склонных в любой момент отказаться от своих прежних мнений и катастрофически медлительных в принятии этих решений. Единственным спасением от этих недостатков было бы создание корпуса хорошо обученных дипломатов, независимых от партийных связей и страстей, пользующихся всеобщим доверием, но в конечном итоге подчиняющихся государственной власти. Вместо этого их посольства составлялись из активных политиканов, остро враждовавших друг с другом, низкооплачиваемых и поэтому подверженных соблазну взятки и к тому же находившихся под угрозой сурового наказания в том случае, если по возвращении они не были бы в состоянии убедить Народное собрание в своем успехе.
Римляне, со своей стороны, сделали многое для того, чтобы внести порядок в международные сношения и придать устойчивый характер договорным отношениям. Но даже во времена республики у них было слишком большое стремление к диктаторству, чтобы уважать требования дипломатической вежливости, и слишком много успехов, чтобы завещать полезные примеры, которые помогли бы потомкам создать полноценные методы ведения дипломатических переговоров. Античным системам дипломатии все же следует отдать предпочтение перед волчьими обычаями, введенными итальянцами в эпоху Возрождения. Я намерен рассмотреть эти обычаи в моей следующей лекции.
ИТАЛЬЯНСКАЯ СИСТЕМА
С распадом Римской империи и возникновением как на Востоке, так и на Западе ряда независимых и агрессивных варварских государств навязанная Римом прежняя покорность сменилась новым духом соперничества. Политика перестала проявляться в острых альтернативах покорности или восстания, а стала вопросом осуществления противоречивых устремлений государств, вопросом укрепления их национальной безопасности путем умиротворения врагов и приобретения союзников. Это означало, что профессиональная дипломатия искусство, в котором греки были слишком наглы, а римляне слишком высокомерны, чтобы изучать или улучшать его, стала одной из отраслей государственного руководства. К несчастью, это искусство, столь необходимое в отношениях между независимыми государствами, пришло в Европу не в ореоле афинской культуры или римской серьезности и достоинства, а в извращенной и дискредитированной форме, порожденной практикой восточных дворов.
Именно византийцы учили дипломатии Венецию, а с венецианцев брали пример итальянские города, Франция и Испания и в конечном итоге вся Европа. Приемы этой дипломатии были запутанными и неразумными. Это были приемы, которые игнорировали практическую ценность искренних переговоров и плели филигранную паутину интриг там, где всегда необходима простота.
Византийские императоры впервые в истории организовали специальное правительственное управление для ведения иностранных дел и подготовки профессиональных дипломатов, которые направлялись в качестве послов к иностранным дворам. Послов снабжали «инструкциями» в письменной форме, их учили всегда быть вежливыми в сношениях с иностранцами и не критиковать, а, наоборот, хвалить то, что они видели за границей. Когда на престол вступал новый император, рассылались специальные посольства, чтобы объявить об этом событии. Что же касается расходов этих посольств, то для их покрытия послам разрешалось брать с собой тюки с товаром, который распродавался за местную валюту по прибытии к месту назначения. Хотя это экономическое мероприятие и предпринималось в отдельных случаях венецианцами, оно не укоренилось в мировой дипломатической практике. Обнаружилось, что главы миссий, финансировавшихся таким образом, были склонны уделять больше внимания извлечению торговой прибыли, чем задаче переговоров. Но другие византийские обычаи засоряли методы дипломатической работы на многие века вперед.
Прежде всего к этому относится слишком большая значимость, придававшаяся в Византии вопросам протокола и церемониала. Император Константин Багрянородный написал по этому вопросу объемистый труд, который являлся наставлением для всех наследников его престола. Была создана специальная служба для организации приема иностранных послов, в задачу которой вменялось оставлять у послов соответствующее впечатление и обеспечивать необходимый присмотр за ними.
По прибытии в Константинополь иностранные послы и сопровождавшие их лица размещались в обставленном с большой роскошью специальном здании «Доме римского гостеприимства», где за каждым их движением, приходившими к ним посетителями и почтой тщательно следила почетная охрана, комплектовавшаяся из тайной полиции. Церемония приема послов обставлялась с максимальной внушительностью. Для того чтобы послы возвращались домой под впечатлением военной мощи Византии, их обязывали присутствовать на нескончаемых парадах, во время которых одни и те же войска, появлявшиеся из одних и уходившие в другие ворота, передвигались по кругу, то и дело меняя вооружение. Для того чтобы ослепить послов блеском и загадочностью персоны императора, приводились в действие механические устройства, заставлявшие золоченых львов, поставленных у ступеней трона императора, устрашающе реветь, в то время как сам трон приподнимался и опускался наподобие лифта. Таким образом, иностранный посол, поднимая голову после земного поклона, или «проскюнесиса» (само по себе неприятное восточное новшество), замечал, что император был таинственным образом приподнят по сравнению с прежним положением. Или же послу не разрешалось во время первой аудиенции обращаться к императору лично все подобающие в таком случае комплименты передавались через логофетов.
Имеется забавный, грубоватый и, может быть, не вполне достоверный отчет о дипломатической миссии в Византию в 968 году. Он был написан Луитпрандом, епископом Кремоны, которого посылали склонить императора Никифора Фоку дать согласие на брак сына Оттона I с принцессой Феофано, дочерью покойного римского императора. В своем отчете о посольстве в Константинополь (Relatio de Legatione Constantinopolitana) епископ Луитпранд говорит о провале своей миссии с явным удовольствием. Он описывает Никифора Фоку как похожего на жабу человека с отталкивающей внешностью, который имел наглость оспаривать, что Оттон вообще обладает каким-то правом изображать из себя римского императора. Епископ подробно рассказывает, какую отповедь он, как верный слуга своего германского господина, дал отвратительному византийцу. Это первый, хотя и не последний, пример переговоров, принимавших характер обмена оскорблениями.
Венецианцы благодаря своим продолжительным и тесным отношениям с Востоком переняли византийскую теорию дипломатии и передали своим итальянским соотечественникам восточную склонность к двуличию и подозрительности. Они первые создали законченную систему дипломатической службы, и мы знаем, что даже сравнительно недавно в 1740 году лорд Честерфильд рекомендовал своему сыну во время поездок за границу поддерживать знакомство с венецианскими послами, поскольку на них всегда можно положиться как на самых культурных и наиболее информированных людей во всем дипкорпусе. Разрешите мне рассмотреть в общих чертах принципы и практику венецианской дипломатии.
К чести венецианцев надо сказать, что они первые стали хранить свои государственные архивы в систематизированном виде. Их дипломатические документы охватывают период девяти столетий с 883 по 1797 год и содержат инструкции и официальные донесения послов, направлявшихся в иностранные государства. До настоящего времени хранится 21 177 таких донесений. Они тщательно описаны и снабжены указателями в регистровых книгах, называемых «рубрикариями». В архивах содержатся итоговые отчеты, представлявшиеся послами синьории после завершения их миссий. Там также имеются avvisi, или информационные бюллетени, при помощи которых послов ставили в известность о событиях в собственной стране. Таким образом, венецианцы первые осознали, что послы неизбежно теряют представление о развитии событий и настроениях у себя на родине и в связи с этим их ценность как дипломатических представителей в известной мере уменьшается. В нашей дипломатической службе эта прекрасная практика была расширена включением в бюллетени копий важных сообщений и телеграмм, получаемых от всех миссий. Наш посол в Стокгольме, например, читая посылаемые ему с двухнедельной почтой бюллетени, получает точные сведения о характере и объеме переговоров, которые проводятся в Токио или в Вашингтоне. Таким образом, его регулярно информируют о дипломатической погоде во всех частях света, а не только в секторе, к которому он имеет непосредственное отношение. Начало этой ценной практики, введенной также и другими правительствами, было положено венецианцами, которые регулярно рассылали своим миссиям информационные бюллетени.
Другие черты венецианской дипломатической практики имели меньшую ценность как пример для подражания. Изданные у них еще в 1268 и 1288 годах правила назначения и деятельности послов дают возможность получить представление о том, какие методы дипломатических сношений они считали правильными. Венецианский посол назначался только на три или четыре месяца период, который в веке был расширен до максимального предела двух 1ет. Ему не разрешалось иметь какую либо собственность в той стране, куда он направлялся. В случае, если послу вручались те или иные подарки, он был обязан сдавать их синьории по возвращении. Ему не полагалось никакого отпуска, и он должен был представить итоговый отчет синьории по меньшей мере через 15 дней по завершении своей миссии. Послу не разрешалось брать с собой жену, поскольку она могла заняться сплетнями, и предписывалось везти с собой собственного повара, так как иностранные повара могли его отравить.
Таким образом, пост венецианского посла по крайней мере до XVI столетия сулил мало радости. Принятие этого поста было связано с большими расходами, лишением домашних удобств и привязанностей, выходом из политической игры в собственном государстве, тяготами путешествий, разбойниками, ужасающими тавернами и различными болезнями, которые свирепствовали за границей. Поэтому неудивительно, что назначение на пост посла было принудительным. По указу 1271 года на любого венецианца, который отказывался принять пост посла, налагался крупный штраф. Сумма этого штрафа неоднократно повышалась последующими указами. Мы находим подобные положения и во флорентийских «Правилах для послов» 1421 года. Если назначенный послом гражданин не проявлял «расторопности и послушания» на занимаемом им посту, он подвергался суровому наказанию, вплоть до лишения гражданских прав. Еще в XVI столетии Гвиччардини выражал сожаление по поводу того, что наиболее видные флорентийцы уклонялись от выполнения дипломатических поручений, ввиду чего правительство было вынуждено назначать послов из числа клерков и служащих. Гвиччардини, наверное, имел в виду способного и предприимчивого государственного служащего по имени Никколо Макиавелли.
Так как венецианцы были убеждены, что все иностранцы, и в особенности все иностранные дипломаты, занимаются шпионажем, поэтому соответствующие постановления венецианцев в этой области позволяют нам почерпнуть и некоторые другие сведения. Постановление, принятое в 1481 году, запрещало венецианским послам обсуждать политические вопросы с частными лицами иностранного происхождения или упоминать о политике в своих частных письмах. В следующем году было принято постановление, предусматривающее изгнание и штраф в размере 2 тыс. дукатов в качестве наказания для любого гражданина Венеции, который осмелился бы обсуждать государственные дела с иностранным дипломатом. Это бессмысленное отношение к иностранным представителям как опасным эмиссарам, которых следует избегать, как прокаженных, ушло в прошлое с наступлением эры здравого смысла.
1492 год является важной вехой в эволюции дипломатического метода. В этом году умер Лоренцо де Медичиба. На папский престол вступил Борджа. До этого времени великий флорентиец был признанным хранителем мира в Италии. Святой отец почитался духовным посредником между государствами, естественным председателем как бы назначенного свыше третейского суда. Если считалось, что папа олицетворял собой совесть всего человечества, то признавалось также, что в лице императора Священной Римской империи воплощалась, по крайней мере номинально, старая концепция всемирного суверенитета. Как только папа сам вступил на арену политической борьбы, как только император перестал обладать непререкаемой властью, открылся путь для лихорадочной конкуренции между мелкими итальянскими государствами. Даже древний принцип объединения христиан против неверных был принесен в жертву погоне за богатством. Венеция и Генуя стали соперничать друг с другом в установлении торговых отношений с оттоманским султаном, а 25 февраля 1500 г. турецкий посол был принят в самом Ватикане. Тем временем Людовик XI, объявив себя назначенным, но независимым христианским сувереном, утвердил Францию в качестве третьей силы в Европе. Задолго до Макиавелли он провозгласил, что интересы государства стоят выше морали, и сделал двуличие элементом дипломатической техники. Посылая послов в Бретань, он дал им такие циничные инструкции: «Если они будут вам лгать, не стесняйтесь лгать им еще больше». И все же дипломатический метод, зародившийся в XV веке, по своему существу был итальянским методом, и его следует рассматривать как таковой.
Все образовавшиеся в Италии государства, за исключением, может быть, Венеции, имели одну общую черту они были физически слабыми. Они не располагали хотя бы подобием национальных армий или милиций, а в защите от посягательств врагов они полагались исключительно на ненадежные силы наемников. Эти государства были ослаблены изнутри действиями опасных «пятых колонн», и когда неотвратимое вторжение извне встречалось с их разобщенностью, эти государства рушились почти без всякого сопротивления. Свою хрупкую государственность, свои жалкие средства обороны они пытались дополнить дипломатическими комбинациями. Даже по сей день итальянское слово «комбинации» имеет зловещий смысл. Сознавая эфемерность своего существования, эти деспоты и олигархи добивались только ближайших результатов. Они и не помышляли о ценности политики дальнего прицела или о создании атмосферы взаимного доверия. Для них искусство переговоров было азартной погоней за крупными и немедленными выигрышами. Оно было для них сплетением хитрости, риска и жестокости, громко называемом ими «virtu» [9].
В трудах Макиавелли изложена общая концепция, вдохновлявшая их на бесконечную возню с равновесием сил. Сегодня нам внушают, что было бы ошибочно считать этого великого писателя циничным человеком, что мы должны считать Макиавелли просвещенным патриотом, мечтавшим об объединении Италии. Как нам говорят, его ужасала мысль, что физическая слабость и разобщенность могли привести Италию к потере ее свобод и утвердить в ней навеки гнет и господство иностранных королей. Он признавал в Чезаре Борджа беспощадную волю, мастерскую расчетливость и быстроту в принятии решений, то есть именно то, что, по его мнению, могло спасти Италию от порабощения французами, испанцами или германцами. Нас уверяют, что он не ставил перед собой цель составления руководства для будущих дипломатов, что он просто написал «трактат о своей эпохе», в котором с поразительной ясностью показаны болезни, одолевавшие Италию того времени. Он не имел в виду предложить какую-то доктрину для всех времен, но давал толкование понятию la verita effettuale, или «действенной правды», в том смысле, в котором он познал ее при жизни.
Это, может быть, правильный исторический подход к оценке Макиавелли, но тем не менее можно лишь сожалеть, что его влияние распространилось так широко и пустило такие глубокие корни. Очень многие европейские суверены, такие как Карл V, Филипп II и Генрих IV, считали книгу «Государь» своим политическим руководством, и общая теория, гласящая, что безопасность и интересы государства стоят выше всех этических соображений, была принята и расширена впоследствии такими великими людьми, как Гегель и Трейчке. Результаты этого, как мы знаем, оставляли желать много лучшего.
Современники и последователи Макиавелли надолго запятнали теорию и этику дипломатического искусства, и все же они сделали многое для развития и даже улучшения приемов дипломатической практики своего времени. Разрешите мне теперь рассмотреть некоторые идеи и обычаи, зародившиеся в основном в Италии в течение XVXVI столетий.
Наибольшее значение, разумеется, имело учреждение постоянных дипломатических миссий с послами, проживающими в столицах государств, в которых они аккредитованы. Хотя еще с 453 года папы назначали постоянного представителя, или «апокрисария», при византийском дворе и хотя архиепископ равеннский в течение долгого времени держал посланника, или «респонсалия», при римской курии, первое постоянное посольство в современном смысле этого понятия было аккредитовано в 1450 году герцогом Миланским при дворе Козимо деи Медичи. Избранным для этого случая послом был Никодем деи Понтрамоли, прозванный современниками «сладчайшим Никодемом». В течение последующих 15 лет этому примеру последовали почти все итальянские и европейские государства. Таких представителей вначале называли не «послами», а «ораторами резидентами». Следует отметить, что слово «посол», преобразованное романскими языками из кельтского слова «слуга» и, насколько мне известно, впервые упомянутое в записках Юлия Цезаря «О галльской войне», стало широко употребляться не ранее середины XVI столетия, когда император Карл V постановил, что это звание должно припаиваться только представителям коронованных особ республики Венеция, но не должно применяться в отношении представителей других республик или свободных городов.
В первое время послы не избирались из числа знати или представителей правящих классов.
Людовик XI поставил своего брадобрея во главе посольства к Марии Бургундской, Флоренция послала аптекаря по имени Матвей Пальмерий в Неаполь, а доктор де Пуэбла, который в течение 20 лет представлял Испанию Лондоне, был так грязен и неотесан, что Генрих VII потребовал, чтобы преемник этого посла был человеком, лучше приспособленным к общению с людьми. Наши собственные первые послы, как, например, Джон Стайл и Ричард Пейс, были людьми невысокого происхождения. Римская курия стала первой настаивать на том, чтобы дипломатические представители подбирались из среды высших классов. В 1459 году Пий II отказался принять верительные грамоты иностранного посланника на том основами, что он не отвечал требованиям, предъявляемым послу,«quod esset dignitate legationis obscurior» [10]. В те давние времена не считалось также обязательным, чтобы посол был уроженцем страны, которую он представлял. Так, итальянец Спинелли представлял Генриха VIII в Нидерландах, и, кроме того, существовали международные профессиональные дипломаты, такие как поляк Ласки, испанец Ринкон или венгр Франджипани, которые в разное время служили различным хозяевам. В исключительных случаях купцам, проживающим в иностранных столицах, давался статус «подпосла» [11]. Так, Венеция назначила одного, а затем другого подпосла в Лондоне, чтобы не посылать кого-либо из своих патрициев, поскольку «путешествие на английские острова слишком длительно и опасно».
В течение долгого времени постоянные послы вызывали большое подозрение, поскольку предполагалось, что они могли использовать свой дипломатический иммунитет в целях шпионажа. Бэкон рассказывает, что Генрих VI с таким предубеждением относился к пребыванию иностранных послов в Англии, что незадолго до своей смерти решил совсем прекратить эту практику. Филипп де Коммин, вы ражая давно установившееся мнение, заявлял: «Отнюдь не безопасное дело отправлять и принимать большое количество посольств». Даже в 1653 году швейцарский посланник при Кромвеле докладывал, что любой член парламента который вступал в разговор с иностранным послом, рисковал потерей места. В Москве в 1660 году к иностранным дипломатам относились почти как к военнопленным а в Турции к их услугам всегда был Семибашенный замок. Эта подозрительность в отношении иностранных послов в течение долгого времени умаляла уважение к ним даже в их собственных странах. Считалось, что послы могли воспринять чужеземный образ мыслей и потерять свой национальный характер. Было бы преувеличением утверждать, что эта атмосфера подозрительности (в основном восточный недостаток) полностью исчезла в нашу просвещенную эпоху. Даже в нашей стране на профессионального дипломата смотрят почти как на иностранца, как на некоего космополита, каковым он и является на самом деле.
Интересно рассмотреть, какие необходимые качества требовались от посла в XV и XVI столетиях. Имеется много учебников и мемуаров того времени, указывающих, что интеллектуальный и моральный багаж хорошего дипломата должен включать в себя по крайней мере девять следующих элементов.
Дипломату следует быть хорошим лингвистом, и прежде всего отлично владеть латынью, которая в то время была lingua franca (общий язык). Он должен сознавать, что все иностранцы вызывают подозрение, и поэтому скрывать свою хитрость, принимая облик обходительного светского человека. Он должен быть гостеприимным и иметь отличного повара. Он должен быть человеком хорошего вкуса, обладать высокой эрудицией и поддерживать знакомство с писателями, артистами и учеными. Он должен быть терпеливым человеком по своей природе, готовым неторопливо вести переговоры, соперничая в этом даже с тем изощренным искусством топтания на месте, которое было свойственно Ватикану. Он должен быть невозмутимым и способным принимать плохие известия, ничем не выдавая своих чувств, и выслушивать без малейших признаков раздражения, как злословят по его адресу и извращают его слова, го частная жизнь должна быть настолько аскетической, чтобы не давать врагам никакого повода к распространению кандальных слухов. Он должен быть терпеливым к проявлениям неосведомленности и глупости со стороны своего собственного правительства и уметь умерить категоричность получаемых им инструкций. Наконец, он должен помнить, что явные дипломатические победы оставляют другой стороны чувство унижения и стремления к реваншу. Хороший дипломат никогда не должен прибегать угрозам, нажиму или брани.
Разумеется, это хорошие наставления, и я сам рекомендовал бы их молодым дипломатам, хотя и мог бы сформулировать их в несколько иных выражениях. Дипломатический метод, применявшийся итальянцами XVI веке, не был столь примерным. Их послы обычно снабжались двумя вариантами инструкций, один из которых предназначался для публики, а другой был секретным, послам предписывалось приспосабливаться к местным условиям и рассчитывать, сколь глубоко они могут проникнуть в местные политические интриги. Хотя послы Венеции и прибегали изредка к политическим убийствам, считалось, что это не самый безопасный способ избавиться т противника. Предпочитали подрывать позиции оппонентов, дискредитируя их мотивы. Людовик XI, король Франции, особенно преуспевал в искусстве сеять подозрения. Еще более важным считалось искусство приобретения влиятельных друзей. Одной лишь обходительности для того было недостаточно: приходилось раздавать с большим тактом и разборчивостью взятки, субсидии и другие поощрения. В XVI столетии, как и в течение двух предшествовавших столетий, для государственного деятеля ли придворного вовсе не считалось зазорным принимать денежные подарки от иностранных государств. Даже придворные дамы и кардиналы римской курии ждали подарков от иностранных послов. Те редкие оригиналы, которые отвергали взятки, не отказывались от других поощрений, таких как титулы, ордена, геральдические, академические или гражданские почести.
Сколь ни разнообразной была эта практика, все же она ограничивалась несколькими правилами. Считалось недопустимым получать деньги с целью предательства интересов своей собственной страны. Получить единовременную взятку, даже в размере нескольких тысяч дукатов, считалось менее зазорным, чем получать регулярную субсидию И все же тот факт, что итальянские государства применяли такие методы, заставляет лишь пожалеть, что они положили начало современной дипломатии.
Я должен упомянуть о двух функциях дипломатической службы, которые играли большую роль в XVI столетии но потеряли свое значение или полностью исчезли в настоящее время. В ту эпоху, когда не было газет и иностранных корреспондентов, посол считался первым и главным источником информации. Дипломатические архивы того времени забиты замечаниями правительств в адрес своих послов в связи с тем, что последние своевременно не представляли достаточно полной информации по тому или иному вопросу а также ответными оправданиями послов. Так, в 1505 году венецианский посол во Франции Маврочено писал, что синьории было легко обвинять его в запаздывании с присылкой новостей, в то время как сама синьория не брала на себя труд сообщить ему какие-нибудь сведения, которые он мог бы обменять на другую информацию. И если уж на то пошло, писал он, то почему ему так и не прислали охотничьих соколов, которых он обещал подарить кардиналу д'Амбуазу? «Вы предаете своих ораторов», жаловала Маврочено, как и многие послы после него.
Чрезвычайное значение, придававшееся быстрому получению новостей (эта функция в настоящее время выполняется телеграфными агентствами и газетами), послужило основной причиной установления постоянных посольств и оно же обрекало послов на постоянное пребывание при дворе. Им приходилось сопровождать суверена, при котором они были аккредитованы, даже тогда, когда тот находился в своей охотничьей резиденции или был на войне отдыхал в сельской местности или лежал в постели больной. Эта необходимость была пыткой для послов, вынуждав их всегда быть готовыми отправиться в путь или по нескольку дней находиться в седле и ночевать в ужасающих тавернах. Столь же невыносимым такое положение было и для самих королей и их министров. Монархи того времени проявляли немало изобретательности, чтобы перехитрить дотошных дипломатов, и забавлялись, обрекая их на не нужные усилия и перемещения. В наши дни эти функции выполняются газетными корреспондентами, которые в своей массе являются более молодыми и предприимчивыми людьми. От посла лишь требуется комментировать в тиши своего кабинета получаемую им информацию».
Три тома объемистого труда г-на де Мод-ла-Клавьена «Дипломатия времен Макиавелли» представляют собой источник, из которого можно почерпнуть важнейшую информацию со множеством фактических примеров. Мы узнаем из него, сколь быстро и широко дипломатическое искусство, созданное итальянскими государствами эпохи Возрождения, копировалось другими иностранными дворами, а также в какой степени современная теория и практика дипломатии происходят от этих достойных сожаления методов. Я рассмотрю метод переговоров, разработанный в XV и XVI столетиях, в трех его проявлениях, а именно: заключение договоров, дипломатия путем конференций, а также вопросы старшинства, которым тогда придавалось гораздо большее значение, чем они того заслуживают.
Заключение договоров, по крайней мере в XV в., все еще осложнялось существованием феодальных традиций и принципом папского главенства. Сюзерен мог заявить, что какое либо небольшое государство по закону состоит в вассальной зависимости от него и таким образом не имеет права представительства (droit d'ambassade) или права заключать договоры с другими государствами без его одобрения. Так, король Франции утверждал, что Наварра, Беарн и графство Фуа не могли быть объектом переговоров между другими государствами, поскольку их следовало считать входящими в сферу внутренней политики французского двора. Папа время от времени провозглашал свое право вмешательства, основанное на принципе «папе принадлежит право водворять мир между христианскими государями» («ad Papam pertinet расеш facere inter principes christianos»). В наше время аналогичная ситуация возникает, когда какая-нибудь держава заявляет, что данный вопрос, затрагивающий, скажем, права Кипра или Марокко, относится к области внутренних дел метрополии и, таким образом, не может являться предметом международного обсуждения.
Несмотря на эти трудности, переговоры велись часто, и договоры принимали сложные формы. Помимо обычных договоров в нашем понимании этого слова имелись «протоколы соглашения», содержавшие перечень согласованных пунктов, но часто не имевшие подписей договаривающихся сторон. Существовали также «эндентуры» («endentures») документы, разрезанные зигзагом на две части, каждая из которых оставалась у одной из сторон. В дополнение к этому практиковалось утверждение договоров папскими нотариусами, причем такие договоры рассматривались как наиболее обязывающие, имеющие наибольшую силу (validissima et amplissima), и французы называли их «подлинным актом» («acte authentique»). Только папа мог освободить монархов от данной ими клятвы, и только он мог отлучить от церкви тех из них, кто нарушал обязательства, торжественно закрепленные ватиканским нотариусом. Например, известен договор между Людовиком XI и герцогом Бретонским, содержащий пункт, согласно которому оба государства недвусмысленно обязуются воздерживаться от обращения к папе с просьбой об освобождении их от принятых ими клятв.
Ратификация договоров принимала необычайно торжественную форму. Это были огромные листы пергамента, на которые наносились не только условия договора или записи о полномочиях послов, но также длинные афористические пассажи о мире, справедливости и добродетели. Подразумевалось, что суверен не мог отказаться от ратификации договора, согласованного послом, имевшим соответствующие полномочия, за исключением тех случаев, когда можно было показать, что послом было допущено вопиющее превышение данных ему инструкций. Как Гвиччардини, так и Макиавелли были приведены в ужас поступком Фердинанда и Изабеллы, отказавшихся ратифицировать договор с Францией, согласованный и подписанный испанскими послами, имевшими на то полномочия. Такая практика, справедливо указывали они, могла бы сделать невозможным проведение любых серьезных переговоров между государствами, если бы она превратилась в обычай. Им показался бы невероятным, например, факт отклонения сенатом Соединенных Штатов в 1919 году договора, согласованного и подписанного самим президентом. Им было бы трудно разобраться в тайнах американской конституции.
Кроме договоров по политическим вопросам существовали весьма разнообразные виды торговых договоров (acte d'entrecours), в которых предусматривался, часто с мельчайшими подробностями, порядок взаимной торговли и предпринимательства. Хорошим образцом такого договора заявляется торговый договор, заключенный между Англией и Флоренцией в 1490 году. Согласно его статьям, Англия обязалась предоставить Флоренции монополию на торговлю шерстью в Италии, в то время как Флоренция обязалась разрешить английским купцам организовать свою корпорацию в Пизе во главе с собственным консулом. Разбирательство всех споров между гражданами Пизы и английскими купцами поручалось смешанному суду, в который входили консул и подеста. Таким образом, старая греческая идея проксена воплотилась в фигуре baglio, или консула, который обычно назначался и оплачивался местными купцами, выходцами из его страны, и выполнял судебные функции, развившиеся позднее в капитуляции в ином виде, в каком они существовали до недавнего времени в Леванте и на Дальнем Востоке. До конца XVI века существовала система, по которой купец-кредитор мог получить «разрешение на репрессалии» (т. е. на захват в собственной стране имущества какого либо купца из страны, в которой проживал его должник). Так, английский купец, не имея возможности взыскать долг с генуэзского купца, имел право на возмещение за счет генуэзского имущества в Лондоне или Бристоле. Эта система порождала немало ожесточения и несправедливостей, и ее отмена была провозглашена таким авторитетом, как г-н де Модля Клавьер, «величайшей победой дипломатии за многие столетия». Были сделаны и другие пробные попытки навести порядок в хаотической неразберихе, царившей в международной торговле. К числу таких попыток относилось создание венецианского «Морского консулата» («Consolato del маге») и «Амальфийских таблиц» («Tabula AMalphitana») правовых сборников для разрешения споров о судоходстве между торгующими государствами. Такие соглашения, разумеется, были шагом вперед по сравнению с предшествовавшей им системой пиратства.
Даже в XV столетии профессиональные дипломаты с большим сомнением относились к методу, известному в настоящее время как «дипломатия путем конференций», который в те дни имел форму личных встреч между суверенами. Всегда существовала опасность, что один из монархов захватит другого монарха, и по этой причине такие встречи обычно проводились на середине моста, где два суверена могли обмениваться комплиментами через воздвигнутую
между ними крепчайшую дубовую перегородку. Этот оригинальный способ был возрожден Наполеоном в 1807 году, когда он встретился с Александром I на плоту, поставленном на якорь посреди реки Мемель. Таким личным встречам были присущи и другие недостатки. Они были непомерно дороги, поскольку стороны пытались затмить друг друга показным великолепием. Эти встречи порождали преувеличенные надежды в своих странах и глубокую подозрительность за рубежом, давали ход множеству беспокойных слухов, и, поскольку достигнутые соглашения могли быть только устными, имелись все возможности для увиливаний и расхождений в будущем. Более того, всегда существовала опасность, что два суверена, не имея привычки к общению с равными и скорее всего не владея общим языком, могли расстаться с чувством глубокой личной неприязни, Эдуард IV отлично говорил по-французски, но его беседа с Людовиком XI сквозь перегородку на мосту через реку Сомма, состоявшаяся в тот момент, когда семь тысяч английских солдат слонялись вдребезги пьяными по улицам Амьена, не дала каких-либо ощутимых результатов. И после того, как тот же самый хитрый король Франции встретился с королем Кастилии на мосту через реку Бидассог в 1462 году, он так и не оправился от неприятного чувства, оставленного этой краткой, но резкой встречей. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Филипп де Коммин, один из опытнейших, хотя и не честнейших, дипломатов своего времени, высказал следующее мнение о дипломатии путем конференций: «Два великих государя, которые хотят установить хорошие личные отношения, никогда не должны встречаться лицом к лицу, но должны сноситься через добросовестных и мудрых послов».
Другим неудобством, унаследованным от дипломатических методов эпохи Возрождения, было непомерное внимание к вопросам церемониала. По прибытии в страну посланнику часто приходилось в течение многих недель согласовывав все детали своего официального приема и вручения верительных грамот. Должен ли король спуститься со ступеней трона, чтобы принять грамоты, или просто сделать движение ногами, которое бы символически показывало его желание поступить именно так? В какой момент этой процедуры посол должен снять или приподнять шляпу? Предложит ли король послу присесть хотя бы на минутку! Если посол произнесет свою речь по-латыни, как это делалось обычно, то должен ли король ответить на том же или на родном языке и должен ли он ответить вообще? Эти дела, хотя и кажутся нам несущественными, являлись предметом долгих обсуждений и бесконечной переписки.
Проблема старшинства была еще более серьезной. Первоначально старшинство послов определялось древностью государств, которые они представляли. В 1504 году папа Олий II составил таблицу старшинства, согласно которой император возглавлял список, король Франции занимал второе место, король Испании третье и т. д., и т. д., вплоть до мелких герцогов, деспотов и принцев. По этой таблице английский король значился седьмым в списке, после короля Португалии и перед королем Сицилии. В результате заката папской власти, изменений в соотношении сил и образования новых, громогласно возвестивших о себе национальных монархий первоначальный список, разумеется, стал вызывать возражения. Испанцы, например, никогда не соглашались с тем, чтобы их послы считались рангом ниже, чем послы короля Франции. Торжественная обстановка дворцовой жизни, ход переговоров и заключение договоров нарушались бесконечными спорами на эту тему. Часто дело доходило до неприятных инцидентов. Наиболее примечательный из них случился в Лондоне в 1661 году, когда кучер испанского посла пытался объехать карету французского посла и возникло целое сражение, повлекшее за собой смерть нескольких лакеев и кучеров, разрыв дипломатических отношений между Парижем и Мадридом и возникновение очень серьезной угрозы войны. В 1768 году во время дворцового бала в Лондоне французский посол, заметив, что русский посол сел рядом с австрийским послом, обошел его за креслами и насильственным образом втиснулся между ними. Это привело к дуэли и тяжелому ранению русского посла. Такая щепетильность в вопросах старшинства затрудняла также подписание международных договоров, так как каждый представитель утверждал, что честь его суверена будет задета, если он поставит свою подпись под подписью представителя другой страны. В течение определенного периода это затруднение разрешалось при помощи абсурдного приема, заключавшегося в том, что подписи располагались кружком, не давая таким образом преимущества какой-либо из подписавшихся стран. Неудобство этого метода повлекло за собой принятие системы альтерната, согласно которой изготавливается несколько экземпляров одного и того же договора, для того чтобы каждая сторона могла подписаться первой на своем экземпляре. Эта система связана с проволочками и большим количеством ненужной работы. Нам кажется странным, что европейские государственные деятели не могли осознать вплоть до 1815 года всю абсурдность этой проблемы старшинства, унаследованной ими от средневековья. Регламентом Венского конгресса были установлены четыре класса дипломатических представителей, а именно: послы и папские легаты, полномочные министры, министры резиденты и поверенные в делах. Старшинство внутри этих категорий определялось в зависимости от давности представления верительных грамот. Старший посол, а именно тот, кто находился на этом посту дольше других, назывался старшиной, или дуайеном, дипломатического корпуса. На Аахенском конгрессе, состоявшемся три года спустя, было дополнительно решено располагать подписи сторон при подписании договоров в алфавитном порядке. Эти отличные правила разрешили проблему старшинства по крайней мере на сотню лет вперед.
Возможно, сейчас уже настало время, когда эти правила могут быть с успехом модернизированы. Плеяды послов, составляющие блестящее общество в современных столицах, вполне смогут быть разделены международным соглашением на ряд категорий сообразно могуществу и обязательствам представляемых ими стран. Можно также пересмотреть старый алфавитный порядок, который базировался на французском языке, поскольку остается неясным, какой первой буквой следует обозначать Соединенные Штаты Америки, Соединенное Королевство или Россию, когда документы составляются на языках этих стран. Все эти проблемы, однако, не идут ни в какое сравнение с продолжавшимися до начала XIX столетия мучительными спорами по вопросам старшинства, унаследованными непосредственно от запутанной и остро конфликтной системы дипломатии итальянского Возрождения.
Эти методы были несостоятельны как в теории, так и на практике. Итальянцы учили, что международная справедливость должна быть всегда подчинена национальным выгодам, для этой цели были подобраны методы обмана, оппортунизма и вероломства. Итальянцы сделали этим немало для того, чтобы бросить тень на все дипломатическое искусство. Добиваясь немедленных результатов в переменчивых условиях, они увлекались преходящими комбинациями и игнорировали то, что может быть названо «постепенностью» в нормальных переговорах. Выработка более разумного и, следовательно, более надежного метода дипломатических сношений была делом государственных деятелей XVII и XVIII веков.
В следующей лекции мы познакомимся с улучшениями, которые были произведены в ту эпоху.
ФРАНЦУЗСКАЯ СИСТЕМА
В предыдущей лекции я говорил, что дипломатия понесла большой урон от ложных представлений, переданных по наследству Византией итальянцам эпохи Возрождения. Я высказывал мысль, что ненадежность их метода с присущими ему пороками коварства и подозрительности объяснялась в основном шаткостью их государств и что вакуум, образовавшийся в результате ослабления папской и императорской власти, был заполнен лихорадочной погоней за властью, сменой неустойчивых комбинаций. Этой хаотической практике был положен конец в значительной степени благодаря влиянию и силе двух замечательных людей великого правоведа-международника Гроция и выдающегося государственного деятеля Ришелье.
Гуго Гроций из Дельфта был редким вундеркиндом и оставался таким вплоть до своей смерти в возрасте 62 лет. Еще в детские годы он писал латинские гекзаметры исключительной чистоты и точности и редактировал труды карфагенского юриста Марсиания Капеллы. В возрасте 15 лет он состоял на службе у графа Юстина Нассауского и был самым молодым сотрудником посольства при французском дворе. К 17 годам он написал 3 пьесы по-латыни, которые имели успех «галэко за пределами кружка голландских гуманистов. В возрасте 20 лет он был назначен официальным историографом Генеральных штатов, а в возрасте 21 года уже закончил вчерне свою знаменитую работу «О праве войны и мира».
Я не говорю о Гроции как о правоведе или о влиянии его творчества на развитие международного права. Меня интересует его вклад в общую теорию дипломатии и выдвинутые им принципы лучшего регулирования международных отношений. С этой точки зрения можно сказать, что именно Гроций был отцом четырех важных принципов.
В эпоху острых религиозных конфликтов он говорил, что в попытках католиков и протестантов навязать друг фугу свои догмы нет никакого смысла. Если бы они сменили бурные чувства на спокойную работу мысли, говорил Гроций, человечество было бы избавлено от многих бессмысленных потерь и жестоких страданий.
Он утверждал также, что над всеми противоречивыми доктринами, над всеми династическими или национальными устремлениями стоит естественное право, органически развившееся из человеческого сознания и разума. Это право должно занять место ушедшей в прошлое власти папы и императора. Оно не зависит от королей, правительств или законов. Это право древнее их и гораздо более долговечно, гак как оно является порождением рационального начала в человеке. Если человечество не признает и не примет естественное право, ничто не сможет остановить разгул международной анархии.
Он говорил, что, если естественное право не будет принято к руководству, теория равновесия сил из принципа самосохранения превратится в источник опасности. Справедливое равновесие не будет обеспечено, если правители мира не осознают, что их политика и их действия помимо национальных интересов должны руководствоваться определенными принципами.
Далее Гроций был первым мыслителем, предложившим создать какой-то орган, при помощи которого осуществлялось бы естественное право. Его идея заключалась в том, чтобы христианские державы, как католические, так и протестантские, создали «какого-то рода орган, в ассамблеях которого споры разрешались бы суждениями незаинтересованных сторон». Он понимал, что такой орган был бы не более чем говорильней, если бы ему не было дано право налагать санкции. С этой целью он предлагал, чтобы «были найдены средства для принуждения сторон соглашаться с разумными условиями».
Такие принципы и рекомендации далеко опережали общее состояние общественного мнения 1625 года. Поэтому не удивительно, что Гроций был заключен в крепость и после своего драматического побега погиб на чужбине, найдя смерть среди песков и утесов пустынного побережья Балтийского моря.
Гуго Гроций был идеалистом. Нужно было пройти чрез столетиям и разразиться многим войнам, прежде чем какой либо государственный деятель попытался провести его идеи в жизнь. И все же его современник кардинал Ришелье, который прежде всего был реалистом, успешно осуществил в течение своей жизни ряд реформ как в теории, так и на практике дипломатии.
Ришелье первым пришел к выводу, что искусство пере говоров должно быть предметом постоянной деятельности, а не усилий, предпринимаемых от случая к случаю. В своем политическом завещании он провозгласил принцип, что дипломатия должна ставить целью не случайные или конъюнктурные соглашения, а создание прочных взаимоотношений. Даже переговоры, не увенчавшиеся успехом, т следует рассматривать как потраченные напрасно усилия, так как они всегда полезны для приобретения опыта и знаний. Таким образом, Ришелье первым провозгласил заповедь о том, что дипломатия должна быть не просто единовременным актом, а постоянным процессом. Это было, разумеется, важным открытием.
Кроме того, Ришелье внушал своим современникам, что интересы государства всегда стоят на первом месте и являются незыблемыми. Они не могут приноситься в жертву сентиментальным, идеологическим и доктринальным предрассудкам и привычкам. Если национальные интересы требовали заключения союза с запятнавшим себя или даже еретическим государством, то нельзя допускать, чтобы чьи-то чувства или вкусы помешали последовать этой необходимости. В моменты опасности следует выбирать союзников не за их порядочность и привлекательность, а исходя из их военной и даже географической полезности.
В эпоху неоспоримого единовластия Ришелье первым заявил, что никакая политика не может увенчаться успехом, если ее не поддерживает национальное общественное мнение. К каким бы секретным методам ни прибегал он сам и отец Жозеф, он понимал, что необходимо предпринимать определенные шаги для того, чтобы информировать и инструктировать тех, кто оказывал влияние на мысли и чувства народа в целом. Он первым установил систему внутренней пропаганды. Памфлеты, которые писались и распространялись по его указанию (он называл их «Mes pet its Merits» «Мои листки»), имели целью создать информированное общественное мнение, благоприятно настроенное в отношении проводимой им политики. Я думаю, что это было шагом вперед. Давайте по крайней мере заявим, что по было шагом вперед.
Кардинал постоянно внушал всем своим послам и сотрудникам важную мысль о том, что любой договор является очень серьезным делом, а поэтому их следует заключать при соблюдении крайней осторожности. Если договор согласован, подписан и ратифицирован, то следует соблюдать его (я цитирую собственные слова Ришелье) «с религиозной скрупулезностью». Он требовал, чтобы послы и другие участники переговоров ни в коем случае не превышали своих инструкций, поскольку, поступая таким образом, они могли скомпрометировать добрую волю своего суверена. Я не хочу утверждать, что этот принцип неизменно соблюдался французской дипломатией XVII столетия. Я просто хочу сказать, что наиболее выдающиеся дипломаты этой эпохи требовали соблюдения такого принципа не только по этическим, но и по практическим соображениям.
Влияние Ришелье на современную дипломатическую мысль и практику было определяющим. Образ его действий, равно как и его наставления, не всегда заслуживали одобрения, но он установил важный принцип, гласивший, что наиболее существенным из всех компонентов серьезной дипломатии является элемент определенности. Эта определенность заключается не только в том, что переговоры должны завершаться соглашениями, текст которых был бы настолько точен, чтобы он не оставлял места для уверток и разногласий в будущем, но также и в том, чтобы каждая из сторон с самого начала была уверенной в том, что другая сторона в действительности представляет суверенную власть своей страны. Если нет определенной уверенности, что подписанное соглашение будет ратифицировано и претворено в жизнь, то в ходе переговоров не имеет смысла идти на взаимные уступки, а международные конференции превращаются в сборища, занятые развлекательством, разглагольствованиями или пропагандой.
Ришелье понимал, что никакие переговоры не принесут успеха, если руководство политикой и контроль за действиями послов не будут сосредоточены в одном министерстве. Он видел, что любое разделение ответственности просто привело бы в замешательство как его собственных послов, так и тех, с кем они будут вести переговоры. Для этого несколько различных министерств считали себя вправе вмешиваться в осуществление внешней политики и получать отчеты от французских послов. Декретом от 1 марта 1626 г. Ришелье возложил всю ответственность за ведение внешних сношений на министерство иностранных дел, которое он никогда не выпускал из своего поля зрения. Таким путем он добился того, что указания по вопросам внешних сношений давались только одним голосом а не хором противоречивых голосов. Этот полезный принцип сосредоточения ответственности в одних руках не всегда соблюдался его преемниками. Похоже, что он совсем не соблюдается в наше время.
Я назвал свою третью лекцию «Французская система». Если итальянцы задавали тон в дипломатии в XV и XV столетиях, то в течение двух последующих столетий французы в свою очередь дали пример, которому последовали все другие европейские государства. Поскольку французское влияние на дипломатический метод стало господствующим во всем мире в период правления Людовика XIV необходимо более или менее подробно рассмотреть дипломатический аппарат, созданный и до некоторой степени улучшенный в течение этих 70 лет.
При Людовике XIV государственный секретарь по иностранным делам являлся постоянным членом кабинета или Conseil d'Etat. Он назначался королем обычно с учетом его опыта дипломатической работы и занимал свою должность до тех пор, пока это было угодно королю. Часто в его функции вмешивалось министерство финансов, точно таким же образом, как в наше время премьер министры или министры финансов проявляют слишком большой интерес к делам иностранной службы. Обязанностью государственного секретаря, хотя бы номинально, был прием иностранных послов в Париже и руководство французскими послами за границей. Но иногда король сам принимал иностранных послов, не приглашая государственного секретаря присутствовать на аудиенции. Еще чаще король посылал письма французским послам, забывая при этом информировать государственного секретаря о том, что он писал. Людовик IV при всей полноте своей власти все же не игнорировал мнения своих министров. Хотя он и определял повестку заседаний кабинета и всегда имел последнее слово во всех делах, он внимательно выслушивал мнения министров даже благосклонно воспринимал критические замечания, прежде чем давать аудиенции иностранным послам, он заботился о том, чтобы своевременно получать памятные записки от министерства иностранных дел, которые подсказывали ему, каких вопросов следует избегать в беседе. В таких случаях он бывал тактичен и осторожен, нет никаких документальных свидетельств о том, что он когда либо навязывал своему министру иностранных дел какой либо невозможный курс действий или обязательства. И все же даже Людовик XIV время от времени проводил секретные переговоры за спиной своих министров, хотя такие переговоры обычно ограничивались обсуждением семейных и династических дел. Но при последующих королях эти «секреты короля» и «секреты императора» вызвали ужасную неразбериху во французской дипломатии.
Государственный секретарь возглавлял небольшое ведомство по иностранным делам, состоящее из нескольких клерков, переводчиков и шифровальщиков, в которые назначались лично государственным секретарем и освобождались со своих постов, когда их покровитель умирал или терял благосклонность короля. Из мемуаров Бриена мы знаем, что однажды в 1661 году весь персонал министерства иностранных дел был вызван в Венсенский дворец. Бриен старший отправился в мягком экипаже, Бриен младший, сопровождаемый двумя старшими клерками, или commis, в карете, а два младших клерка с запасом чернил и бумаги на случай необходимости отправились верхом на лошадях. Не надо обладать особыми математическими способностями, чтобы установить на основе этого рассказа, что Кэ д'Орсе той эпохи состояло из пяти сорудников.
Французская дипломатическая служба, однако, была то время наиболее разветвленной по сравнению с любой ругой страной. К 1685 году Франция располагала постоянными посольствами в Риме, Венеции, Константинополе, Вене, Гааге, Лондоне, Мадриде, Лиссабоне, Мюнхене, Копенгагене и Берне. Специальные миссии находились Вюртемберге, Пфальце и Майнце, а министры резиденты в Мантуе, Генуе, Гамбурге, Женеве и Флоренции.
Эти многочисленные представители делились на категори чрезвычайных послов, ординарных послов, посланников и резидентов. В последующие годы стали считать унизительным иметь ранг просто «ординарного» посла, и все послам был присвоен титул «чрезвычайных», несмотря на то что этот эпитет полностью потерял свое значение.. Людовик XIV неохотно привлекал духовных лиц к дипломатической службе, поскольку, по его мнению, они слишком легко поддавались влиянию Ватикана. И все же возникало старое затруднение в связи с тем, что видные люди не стремились к службе за границей из-за связанных с этим расходов. Поэтому укоренилась практика подбирать послов не из рядов старой придворной знати, а из числа «люде в мантии» лиц юридической профессии. Возникла идея что представителей старой знати следует посылать в Рим, Мадрид, Вену и Лондон, в то время как в Швейцарии Голландию и Венецию могут направляться обычные чиновники. Послы занимали свои посты по меньшей мере три или четыре года, за исключением случаев, когда они показывали свою явную непригодность или проявляли дух неподчинения. В случае смерти своего суверена или суверена, при котором послы были аккредитованы, им давались новые верительные грамоты. Если в момент объявлен войны посол еще находился на своем посту, он подвергался до своего отъезда большим неприятностям, в частности eго багаж почти всегда разворовывался.
В течение длительного периода, когда Франция диктовала нормы дипломатического метода, придавалось большое значение письменным «инструкциям», которые давались послу перед его отъездом к месту назначения. Эти документы, составлявшиеся в самой изысканной манер содержали не только указания о политике, которой следовало придерживаться послу, но и полное описание политических условий, существовавших в стране его назначения. К этому добавлялись тонкие и часто саркастические замечания о происхождении, карьере и характерах тех государственных деятелей и коллег из дипломатического корпуса, с которыми ему придется вести переговоры. Такой министр, как Вержен, посвящал часы вдохновенно труда составлению инструкций, остающихся и по сей день образцами классической прозы. В то время как с годами французские министры все более и более опьяняли формулами логики изложения, эти инструкции перерождались в изящнейшие литературные упражнения. В 1774 году, например, «меморандум инструкций г-ну барону де Гретейль, направляющемуся в Вену в качестве чрезвычайного посла», составил целый том, разделенный на пять отдельных глав, описывающих положение во всей Европе содержащих указания о политике, которой следовало придерживаться не только в отношении Австрии, но и в отношении каждой европейской страны. Более того, эти инструкции содержали отдельные стандартные разделы, призывавшие послов во имя религии и морали «ничего не прибавлять к правде» в своих депешах.
Французские дипломатические традиции всегда придали большое значение стилю. И по сей день депеши и ноты французских послов не имеют себе равных по ясности и точности изложения. Кроме того, французский язык, ставший общепринятым дипломатическим языком в течение XVII и XVIII столетий, более других был приспособлен беседам, требующим предельного сочетания вежливости точности. И все же представляется опасным для правительственных служащих придавать слишком большое знание красотам литературного стиля, поскольку такое влечение может привести их и стоящих над ними должностных лиц к ложному выводу, что чем изящнее и красивее выражена мысль, тем она правильнее и умнее. В нашей собственной заграничной службе, к счастью, на беллетристов всегда смотрели вполне дружелюбно, хотя и с некоторым пренебрежением и сомнением.
Инструкции, которые давались французскому послу, содержали также определенные указания по вопросам этикета, старшинства и церемониала, на осуществлении которых он должен был настаивать, равно как и указания о том, с какими людьми ему следовало поддерживать знакомство. Так, в инструкциях, врученных в 1712 году герцогу д'Омону, послу в Лондоне, имеется фраза: «Согласно английской конституции, послам при Сентджемском дворе не воспрещается сноситься с оппозицией. Поэтому герцогу д'Омону не следует отвергать общество вигов».
Часто в инструкциях содержался текст верительных грамот вместе с несколькими рекомендательными письмами, подписанными государственным секретарем и адресованным тем или иным видным людям. К инструкциям прилагались два шифра один для обычной, а другой для особо секретной переписки. Послу вменялось в обязанность хранить шифры для особо секретной переписки в своем личном сейфе.
Персонал посольства набирался и оплачивался самим послом. Его секретари и атташе подбирались из круга е собственной семьи и друзей и часто совершенно не годились для выполнения своих функций. В 1712 го, г-н де Торси, разуверившись в дилетантских метод французской заграничной службы, организовал небольшую политическую академию для обучения шести молодых дипломатов, которых называли «люди правительства» («les messieurs du cabinet»). Этот опыт успехом не увенчался, и академия просуществовала не более шести лет
По соображениям личного и национального престижа послам приходилось брать с собой много бесполезных людей. Так, Пьер де Жирарден, прибывший в качестве посла в Константинополь в 1686 году, взял с собой «15 джентльменов», 2 секретарей, фрейлину для жены, дворецкого и менее 60 слуг, включая 10 музыкантов. Послы должны бы, везти с собой всю мебель, картины, посуду, ковры и были обязаны по прибытии на место за собственный счет снять дом для посольства. Путь к месту назначения обремененных всем этим послов был опасным и длительным. Однако французскому послу потребовалось два с половиной месяца непрерывного путешествия, чтобы добраться из Парю в Стокгольм. Нетрудно понять, что честь назначения послом в отдаленную страну принималась без всякого энтузиазма, и во многих случаях королю приходилось оказывать меры принуждения.
Не вызывает удивления, что в условиях столь длительного влияния могучей личности Кольбера стало придаваться значение экономическим вопросам. Послам поручалось делать все возможное для содействия французской торговле. Торговля с Левантом расценивалась так высоко что посол в Порте часто назначался не министром иностранных дел, а министром финансов и торговли. Перед тем как покинуть Францию он был обязан проконсультироваться с торговой палатой Марселя и уделять больше внимание ее требованиям и рекомендациям. Больше того в начале XVII столетия было создано нечто вроде левантийской консульской службы с собственным штатом студентов переводчиков, которых называли «молодые лингвисты» («les jeunes des langues»). Французские консулы Леванте посылали свои отчеты не министру иностранных дел, а адмиралтейству. В их ведении находились французские торговые склады, или «sealas», на территории всего Леванта, и они приобрели значительное политическое влияние.
Так была поставлена французская заграничная служба в XVII столетии. Остается рассмотреть положение иностранных дипломатов в Париже и методы заключения договоров.
Нам может показаться странным, что в XVII столетии не было принято заранее получать согласие, или агреман, иностранного монарха или правительства до отправления посла. Правда, имя нунция, которого папа собирался послать в Париж, обычно сообщалось в предварительном порядке Людовику XIV для одобрения. Похоже, однако, что в остальных случаях человек появлялся без уведомления. Поэтому Людовик XIV был весьма раздражен, когда в 1685 году в Париж прибыл с верительными грамотами британского посла сэр Уильям Трамболл, который, по свидетельству Пеписа, не являлся «персоной грата» ни в одной компании. Более того, великий монарх имел обычай выказывать свое личное расположение или неприязнь в отношения послов или их суверенов, варьируя порядок приема и церемоний. Между тем даже в то время существовало должностное лицо вроде маршала дипломатического корпуса, но любые тщательно продуманные и заранее согласованные планы этого чиновника, представлявшего послов королю, могли быть пересмотрены в последний момент самим сувереном. Когда, наконец, заканчивалось согласование всех подробностей официального представления и приема, посол и его сотрудники на какой-то период времени размещались в «Отеле послов» на улице де Турнон и совершали официальные визиты. Однако иностранные послы не допускались на ежедневные церемонии в Версале, и почиталось за удачу, если они могли перехватить монарха в то время, когда он возвращался с воскресной мессы. Им также не предоставлялись резервированные места на дворцовых банкетах и концертах. Когда как-то в 1698 году король попросил герцога Портландского подержать его ночную свечу, то во всех канцеляриях Европы этот эпизод вызвал отклики как весьма значительное, а может быть, и знаменательное событие.
Будучи человеком умным и рассудительным, Людовик XIV относился с неодобрением к дипломатии путем конференций. Он полагал, что это был медленный, дорогостоящий и обременительный метод переговоров, и предпочитал ему конфиденциальные переговоры между экспертами. «Открытые переговоры, писал он, заставляют стороны думать о своем престиже и отстаивать достоинство, интересы и доводы своих суверенов с излишней неукоснительностью. Они также мешают сторонам принимать в расчет зачастую более разумные аргументы, вытекающие из самой обстановки». Разумеется, он имел в виду, что гораздо легче идти на уступки в доверительной беседе, чем в присутствии многих наблюдателей за круглым столом. Людовик XIV твердо придерживался мнения, что легче предотвратить ухудшение международных отношений, если этим делом будет заниматься небольшое число профессионалов. Поэтому если он и разрешал парламенту Парижа и местным парламентам регистрировать и издавать заключенные им договоры, то он считал этот процесс, так сказать, только нотариальным. Само собой разумеется, что он был бы глубоко шокирован, если бы кто-либо из членов парламента осмелился высказать свое мнение по этому вопросу. Он считал непреложным принципом, что переговоры должны быть по возможности наиболее секретными. А ведь бывали дипломатические принципы и похуже.
Я не хочу сказать, что внешняя политика, проводившаяся Людовиком XIV после смерти Мазарини108 в 1661 году и до заключения Утрехтского мира109 в 1713 году, должна служить примером для будущих государственных деятелей. Эта внешняя политика руководствовалась принципами и побуждениями, которые не находят одобрения у историков. Я только хочу сказать, что от прихода Ришелье к власти в 1616 году и до самой революции, то есть в течение более чем 160 лет, французские методы дипломатической работы были образцом для всей Европы и что в условиях господствовавших в то время идей и обстоятельств это были отличные методы.
Основываясь на опыте этих методов, Франсуа де Кальер написал свой выдающийся труд «О ведении переговоров с государями», впервые опубликованный в 1716 году и оставшийся по сей день лучшим из когда-либо написанных пособий по дипломатии. Мы рассмотрим эту работу несколько подробнее.
Франсуа де Кальер, родившийся в Ториньи в 1645 году, был сыном одного из генералов Людовика XIV и служил вначале в качестве секретного агента, а затем аккредитованного представителя в Нидерландах, Германии и Польше. Как полномочный министр он представлял Францию при заключении Рисвикского мира. После этого он был назначен секретарем кабинета министров. Таким образом, это был человек с большим практическим опытом, и его мысли об искусстве переговоров заслуживают уважения.
Де Кальер полностью отклонял теорию, что целью дипломатии является обман. Напротив, он утверждал, что серьезная дипломатия основывается на доверии и что в свою очередь доверие может явиться только результатом доброй воли. Разрешите мне процитировать соответствующие разделы его замечательной книги:
«Дипломат, пишет он, должен помнить, что доверие строится на открытой политике. Он должен свободно делить со всеми любую информацию, за исключением той, которую он должен держать при себе в силу своего долга... Хороший дипломат никогда не поставит успех своей миссии в зависимость от обмана или от обещаний, которые он не может выполнить. Существует широко распространенное и в то же время целиком ошибочное мнение, что умный дипломат должен быть мастером в искусстве обмана. В действительности коварство может служить лишь мерой узости взглядов того лица, которое прибегает к нему. Коварство доказывает, что это лицо не обладает достаточной гибкостью ума, чтобы добиваться успеха справедливыми и разумными средствами. Честность в дипломатии, как и в других делах, самая лучшая политика. Ложь всегда оставляет на своем пути капли яда, и даже наиболее блестящие дипломатические успехи, достигнутые обманом, покоятся на шатком основании, поскольку они оставляют у побежденных чувство негодования, желание отомстить и ненависть, остающуюся источником опасности... Применение обмана в дипломатии весьма ограничено природой самого обмана, поскольку нет более тяжкого проклятия, чем разоблаченная ложь. Не говоря уже о том, что ложь ниже достоинства посла, на практике она приносит больше вреда, чем пользы. Даже если ложь сулит успех сегодня, то завтра она создает атмосферу подозрительности, которая сделает невозможными дальнейшие успехи. Таким образом, дипломат должен быть прямым и честным человеком, иначе ему не будут доверять».
Для Кальера хорошая дипломатия была сродни банковскому делу, поскольку она должна строиться на доверии, точно так же как банковское дело основывается на предоставлении кредита. «Задача переговоров, пишет он, заключается в том, чтобы привести в гармонию истинные интересы заинтересованных сторон». Как не должно быть места обману, так нельзя прибегать и к угрозам или давлению. Такое выражение, как «дипломатическая победа», никогда не должно применяться. Разрешите мне снова процитировать Кальера:
«Угрозы всегда наносят вред переговорам, поскольку они часто принуждают одну из сторон прибегать к крайним мерам, к которым она не обратилась бы, не будучи спровоцированной. Хорошо известно, что уязвленное тщеславие часто толкает людей на действия, которые они не стали бы предпринимать, исходя из трезвой оценки собственных интересов.
Успех, достигнутый при помощи силы или обмана, покоится на шатком основании, и наоборот, успех, основанный на взаимной выгоде, открывает путь к еще большим успехам в будущем. Посол должен добиваться успеха прямыми и честными путями. Если он пытается одержать верх хитростью или высокомерием, то он обманывает сам себя».
Де Кальер не только изложил эти отличные принципы переговоров, но и правильно определил специфические качества, которыми должен обладать дипломат. Я суммировал эти определения, используя его собственные слова:
«Хороший дипломат,пишет он,должен обладать наблюдательным умом, даром прилежания, быть чуждым забав и фривольных развлечений, обладать трезвым рассудком, видеть действительную сущность вещей и идти к цели кратчайшим и наиболее правильным путем, не путаясь в малозначимых тонкостях и хитростях.
Хороший дипломат должен обладать проницательностью, которая поможет ему разгадывать мысли собеседника и по малейшим движениям его лица судить о его чувствах.
Дипломат должен обладать быстрым и уравновешенным умом, уметь хорошо слушать, быть вежливым и обходительным. Он не должен добиваться репутации острослова и не должен настолько увлекаться спором, чтобы выдавать декретную информацию в стремлении оставить последнее слово за собой. Прежде всего хороший дипломат должен иметь достаточное самообладание, чтобы подавлять желание высказаться до того, как он обдумал то, что ему следует сказать. Он не должен впадать в ошибку, предполагая, что атмосфера таинственности, в которой секреты делаются из ничего, а ничтожные мелочи выдаются за дела государственной важности, означает нечто большее чем затеи недалекого ума. Он должен быть внимателен к женщинам, не теряя при этом головы. Он должен уметь создавать видимость достоинства даже в тех случаях, когда это очень трудно, но в то же время не должен впадать в неуместную чванливость. Смелость тоже является существенным качеством, поскольку робкий человек никогда не сумеет добиться успеха на секретных переговорах. Лицо, ведущее переговоры, должно обладать терпением часовщика и быть свободным от предвзятых представлений. Дипломат должен иметь спокойный характер, быть способным добродушно переносить общество дураков, никогда не предаваться пьянству, азартным играм, увлечению женщинами, вспышкам раздражительности и любым другим предосудительным настроениям и фантазиям.
Более того, дипломат должен изучать историю и мемуарную литературу, знать порядки и обычаи за границей и разбираться в том, где находится действительный источник власти в той или иной стране. Любое лицо, вступившее на дипломатическую службу, должно знать немецкий, итальянский и испанский языки, а также и латынь, незнание которой должно быть позором для любого сотрудника дипломатической службы, поскольку это общий язык всех христианских государств. Он должен также иметь познания в литературе, науке, математике и праве. Наконец, он должен быть гостеприимным. Хороший повар часто способствует примирению».
Разумеется, это внушительный перечень полезных качеств и способностей. Вы заметите, что дар красноречия не фигурирует среди множества достоинств, венчающих идеального дипломата. Старое представление о после как об ораторе полностью исчезло, и только с возрождением демократических методов дипломатии в XX веке дар красноречия, к сожалению, снова занял свое место в искусстве переговоров.
Уделив много места умственному и моральному вооружению идеального дипломата, Кальер переходит к рассмотрению дипломатического аппарата. Он разделяет дипломатов на четыре главные категории, а именно: послов, посланников, резидентов и депутатов, или комиссаров. Посол представляет своего суверена и имеет право на особые привилегии, такие как право оставаться в головном уборе в присутствии монарха и въезжать в своем экипаже во внутренний двор Лувра. Посланники представляют свои правительства, а не своих суверенов, и поэтому они обязаны снимать головной убор в присутствии короля и не совершать государственного въезда в столицу. Министры резиденты рассматривались Кальером как низшие существа, а депутаты, или комиссары, которые представляли такие свободные города, как Гамбург и Любек, не могли, по его мнению, претендовать на дипломатические привилегии, поскольку они мало чем отличались от агентов торговых корпораций. Любопытно, что даже такой умный человек, как Кальер, все таки утверждал, что французские послы должны располагать старшинством над послами других государств, включая Австрию, «в силу установившегося издревле права». Он был педантичным и старомодным в немногих случаях.
Как это часто бывает с людьми, отдавшими большую часть жизни своей профессии, Кальер не доверял дилетантам. Мудрый суверен, говорил он, должен набирать и обучать профессиональных дипломатических работников, стараясь подбирать молодых атташе не по фамильным связям, а по их достоинствам. «Непотизм, писал он,это истинное проклятие дипломатической службы». Лица духовного звания, по его мнению, не должны привлекаться к дипломатической службе, поскольку их нельзя направлять в нехристианские страны и нецелесообразно посылать в Рим. Солдаты не становятся хорошими дипломатами, поскольку посол должен быть человеком мира. Юристы, утверждает он, не приспособлены к дипломатической службе в силу своего умственного склада. «В общем, пишет он, юридическое образование порождает склонности и умонастроения, которые не вполне подходят для дипломатической работы». Лишь немногие люди, имеющие двойной опыт юриста и дипломата, станут возражать против этого заключения.
Избранный и подготовленный таким образом посол направляется к месту своего назначения. Первой необходимостью в этом случае, разумеется, является то, что он должен располагать полным доверием своего собственного правительства. Наилучший посол принесет мало пользы, если его советы не имеют веса в глазах собственного суверена или министра и если последние в свою очередь не будут посвящать его во все тайны своей политики и своих планов. Во-вторых, посол должен добиться расположения и доверия к себе в стране пребывания. Он должен не только заслужить своей честностью доверие официальных кругов, но и поставить себя так, чтобы быть принятым всем обществом в целом. Имея это в виду, он не должен критиковать местные условия. Напротив, он должен хвалить их и создавать впечатление, что он доволен своей жизнью. Он убедится в том, сколь полезно изучать историю, искусство и литературу страны пребывания, показывая тем самым, что он, иностранец и даже француз, может извлечь много полезного из изучения культуры этой страны. Он должен уметь распределять взятки и пособия с разбором и тактом. Он найдет, что зачастую полезно давать деньги таким малозначащим людям, как артистки балета или рядовые офицеры, которые имеют доступ к министрам и принцам и, как правило, обременены долгами. И все же послу ни в коем случае не следует лично расходовать секретные фонды, находящиеся в его распоряжении. Он должен оставлять всю работу такого толка младшим сотрудникам посольства, которым нужно иметь знакомства во всех слоях общества. Сам посол никогда не должен заниматься шпионажем или секретной деятельностью, не должен, за исключением, может быть, Англии и Голландии, общаться с членами оппозиции. Наконец, послу необходимо понимать, что существует такая вещь, как братство, или кастовость, дипломатического корпуса, и ему следует тщательно культивировать дружбу со своими коллегами, причем даже с теми, кто имеет более низкий ранг. «Посол, пишет де Кальер, по всей вероятности обнаружит, что его коллеги по дипломатическому корпусу в столице, где он проживает, могут быть полезны ему. Поскольку устремления всего дипломатического корпуса направлены на одну и ту же цель, а именно: разузнать обо всем происходящем, возникает определенная общность интересов, в силу которой один коллега информирует другого о предстоящих событиях, о которых ему посчастливилось узнать».
Наконец, де Кальер поднимает вопрос, моральная сторона которого так часто встает перед честными дипломатами. Речь идет о том, может ли быть когда либо оправданным отказ от выполнения инструкций, полученных ими от своих правительств. Он подразумевает, хотя и не говорит об этом со всей ясностью, что дипломат должен всегда выполнять инструкции, получаемые от его суверена или министра, поскольку им виден весь курс политики в целом, в то время как послу известны лишь условия, существующие в стране его пребывания. Но Кальер делает одно значительное исключение. Посол не должен подчиняться инструкциям, если они предписывают какие-либо действия «против законов Бога или справедливости». Так, он должен отказываться от организации убийств или даже от использования своего дипломатического иммунитета для покровительства или содействия революционерам, выступающим против суверена, при котором он аккредитован.
Таковы принципы и заповеди, рекомендованные еще в 1716 году Франсуа де Кальером. Я остановился на них столь подробно, поскольку ни один автор, не исключая даже Камбона или Жюссерана, не дал столь ясного, столь полного и правильного определения хороших методов дипломатии.
Провозглашенные Кальером идеалы не сохранились в течение последующих лет. Во времена его молодости принцип равновесия сил олицетворял действительное равновесие, которое можно было назвать и справедливым равновесием между силой Австрийской империи и силой Франции. Он был свидетелем возникновения трех новых великих держав Англии, России и Пруссии. Фридрихом Великим была возрождена старая итальянская теория преходящих комбинаций для достижения немедленных целей, и все же наиболее серьезный и длительный ущерб, который был нанесен дипломатической теории этим великим солдатом, заключался в том, что он дискредитировал превосходную систему равновесия сил. До того времени эта система, по крайней мере номинально, была в основном оборонительной. Ее смысл был в том, чтобы сделать опасными любые попытки любой державы утвердить свое господство над Европой или покуситься на свободу других государств. Фридрих Великий превратил ее в агрессивную систему, в тайный сговор с целью грабежа, в систему, при помощи которой сильная держава могла бы прибрать к рукам владения более слабых государств. Следовавшие один за другим разделы Польши были несправедливыми не только сами по себе, но и по той причине, что они нанесли ущерб принципу равновесия сил. Потребовалось почти полстолетия и ряд ужасных войн, прежде чем участники Венского конгресса смогли восстановить равновесие сил в качестве действенного принципа внешней политики и образовать систему, которая сохраняла мир от большой войны на протяжении ста лет.
Кальер, умерший в 1717 году, был свидетелем и других важных событий и изменений. Утрехтский мир дал международное признание нашей революции 1688 года, ознаменовав тем самым конец старой теории, гласившей, что интересы королей, даже их личные и фамильные интересы, тождественны интересам их народов. Суверены, которые по личным причинам желали проводить неприемлемую для их собственных народов внешнюю политику, должны были прибегать к доверительным и тайным действиям. Это привело в течение XVIII столетия к укреплению бессмысленной системы проведения двух дипломатий сразу официальной и секретной. Официальная дипломатическая служба дублировалась секретной организацией, содержавшей тайных агентов и авантюристов. Выдвигали довод, что такая система с улучшениями, произведенными во времена регентства аббатом Дюбуа, обладала определенными преимуществами в силу того, что она порвала с застывшими старыми традициями и внесла свежую струю в так сказать застойные воды официальной дипломатии. И все же на практике она привела к многочисленным скандалам и неурядицам, наиболее вопиющим примером которых являлся случай с кавалером д'Эон, и она подорвала ту дипломатическую определенность, без которой, как я уже говорил, немыслимы серьезные переговоры. Так, Людовик XV писал маркизу де Бретейлью, официальному французскому послу в Москве: «Я понимаю Ваши затруднения в согласовании получаемых от меня инструкций с теми инструкциями, которые Вы получаете от министра иностранных дел». Даже лица, далекие от прямолинейности, присущей профессиональной дипломатической службе, вряд ли будут отрицать, что такая система дублирования может нанести только вред серьезным переговорам. Я готов зайти столь далеко, чтобы утверждать, что когда государство пытается проводить две внешние политики одновременно а это представляет особый соблазн для деспотов и премьер министров, то дипломатия немедленно теряет всякую эффективность. Снова и снова со времен Демосфена и до дней Ллойд Джорджа и Невиля Чемберлена история преподавала нам этот, казалось бы, простой урок. Но я пришел к выводу, что политики, в отличие от дипломатов, не имеют времени для того, чтобы извлекать уроки из истории.
ПЕРЕХОД ОТ СТАРОЙ ДИПЛОМАТИИ К НОВОЙ
До сих пор я говорил о трех видах дипломатического метода, а именно: о греческом, итальянском и французском. В этой последней лекции мы рассмотрим метод, который, по видимому, можно было бы назвать «американским методом», но, поскольку американцы еще не открыли свою собственную систему, я предпочитаю применять выражение «переход от старой дипломатии к новой».
Под французским методом я подразумеваю теорию и практику международных переговоров, заложенную Ришелье, проанализированную Кальером и воспринятую всеми европейскими странами в течение трех столетий, предшествовавших переменам 1919 года. Я считаю этот метод наилучшим для осуществления сношений между цивилизованными государствами. Этот метод подразумевал вежливость и достоинство; он был систематическим и последовательным; он придавал значение знаниям и опыту; он учитывал реальное положение вещей; он почитал доверие, ясность и точность как необходимые условия для всяких нормальных переговоров. Те ошибки, безумства и преступления, которые накопились в течение этих трех столетий и которые дискредитируют старую дипломатию, если добраться до их источников, должны быть приписаны порочной внешней политике, а не ошибочным методам переговоров. Жаль, что плохие дела опорочили отличные методы, которые применялись для их свершения.
Обращая внимание на достоинства французского метода, я, разумеется, не предлагаю сдать на слом всю существующую практику и вернуться к системе XVIII или XIX веков. Условия, на которых основывалась старая дипломатия, более не существуют. И все же, признавая недостатки старой системы, вряд ли следует забывать достоинства, которыми она располагала. Повторяю, я не предлагаю, чтобы мы снова ввели старую дипломатию или даже подражали ей. Я говорю только о том, чтобы мы рассматривали ее объективно и с известной констатацией того, что метод переговоров был гораздо более эффективен, чем тот, которого мы придерживаемся теперь.
Разрешите мне поэтому рассмотреть пять основных характерных черт старой дипломатии.
Во-первых, Европа считалась наиболее важной из всех континентов. На Азию и Африку смотрели как на районы имперской, коммерческой и миссионерской экспансии. Возвышение Японии казалось исключительным явлением. Америка вплоть до 1897 года оставалась изолированной океанами и своей доктриной. Считалось, что никакая война не могла перерасти в большую войну, если в нее не вмешается одна из пяти великих держав. Таким образом, окончательное решение по вопросам мира и войны выносилось только в европейских канцеляриях.
Во-вторых, предполагалось, что великие державы более велики, чем малые державы, поскольку они располагали более широким кругом интересов, большей ответственностью и прежде всего большими деньгами и вооружениями. Малые державы подразделялись по своему значению в соответствии с их военными ресурсами, стратегическим положением, их ценностью как рынков сбыта или источников сырья, а также их ролью в поддержании равновесия сил. Категории эти были далеки от стабильности. Такие места, как Табаго или Санта-Лючия, некогда имевшие стратегическую ценность, потеряли все свое значение с изобретением парового двигателя. На каком то этапе Египет или Афганистан, а затем Албания приобретали значение объектов англо французского, англо русского или славяно тевтонского соперничества. В какой-то период Балтика, а в другом случае Балканы становились центром дипломатической активности. В течение этого периода малые державы оценивались согласно их роли в отношениях между великими державами. В то время редко беспокоились о том, что интересы малых держав, их мнения и еще менее того их голоса могут повлиять на политику, согласованную «европейским концертом».
Эта аксиома влекла за собой третий принцип, сущность которого заключалась в том, что великие державы несли совместную ответственность за поведение малых держав и охранение мира между ними. Этот принцип вмешательства, будь то на Крите или в Китае, считался общепринятым. Классическим примером совместного вмешательства великих держав Европы в спор между малыми державами была конференция послов, созванная в Лондоне в 1913 году, в период Балканских войн. Эта конференция, представлявшая собой последний, а равно и самый яркий пример старой дипломатии в действии, предотвратила несрастание конфликта малых держав в конфликт великих держав. Мы еще вернемся к рассмотрению этой конференции.
Четвертой характерной чертой, унаследованной от французской системы, было учреждение в каждой европейской стране профессиональной дипломатической службы по более или менее одинаковому образцу. Профессиональные дипломаты, представлявшие свои правительства в иностранных столицах, обладали сходным образованием, сходным опытом и сходными целями. Им был нужен один и тот же мир. Как замечал де Кальер еще в 1716 году, в их среде проявлялась тенденция к созданию своего рода корпорации независимо от национальной принадлежности. Как правило, они знали друг друга в течение многих лет еще по совместной службе в одной стране в годы ранней молодости, и, что бы там ни думали их правительства, они не видели цель дипломатии в сохранении мира. Эта профессиональная корпоративность была ценным подспорьем при переговорах.
Например, послы Франции, России, Германии, Автрии и Италии, которые под председательством сэра Эдуарда Грея сумели разрешить балканский кризис 1913 года, представляли национальные устремления, сплетавшиеся в клубок опасных и острых разногласий. И все же они были всецело убеждены в честности и благоразумии друг друга, руководствовались общими профессиональными приемами и превыше всего желали предотвратить возникновение всеобщего конфликта.
Не вина старой дипломатии а я конкретно имею в виду профессиональных дипломатов довоенного периода, если превосходство Европы рухнуло с началом первой, мировой войны. Несчастье заключалось в том, что советы этих мудрых людей были отвергнуты в Вене и Берлине, что их услугами не воспользовались и что ход событий оказался. под контролем других, не дипломатических влияний и интересов.
Пятой главной, характерной чертой старой дипломатии было правило, заключавшееся в том, что серьезные переговоры должны быть длительными и конфиденциальными. Это существенно отличается от принципа, на котором строятся начиная с 1919 года созываемые повсеместно открытые конференции. Когда послу, находящемуся в иностранной столице, давалось указание вступить в переговоры о заключении договора с правительством, при котором он был аккредитован, он уже заранее располагал определенным активом. Он знал людей, с которыми предстояло вести переговоры, и мог заранее оценить их сильные или слабые стороны, их надежность или противоположные качества. Он был полностью информирован о местных интересах, настроениях или намерениях, о тех подводных камнях и мелях, среди которых ему предстояло маневрировать. Его частые встречи с министром иностранных дел не привлекали к себе особого внимания со стороны общественности, поскольку они воспринимались как ординарные визиты. Так как эти беседы носили доверительный характер, они могли оставаться одновременно содержательными и вежливыми, а в связи с тем, что они были конфиденциальными, можно было не опасаться, что публика будет ждать от них слишком многого еще до их завершения. Любые переговоры состоят из определенных стадий и окончательного результата. Если эти стадии становятся предметом публичного спора, когда еще не достигнут окончательный результат, переговоры почти наверняка обречен на провал. Переговоры представляют собой уступки и встречные уступки. Если о сделанной уступке станет известно до того, как публика узнает, что за нее будет получена встречная уступка, может возникнуть такое сильно возмущение, что это приведет к прекращению переговоров о том, насколько необходимо соблюдение тайны при пере говорах, наиболее энергично высказался г-н Жюль Камбон, по-видимому, лучший профессиональный дипломат своего времени. «Когда не станет секретности, писал Камбон, переговоры любого рода станут невозможными». Посол, ведущий переговоры о выработке договора по методам старой дипломатии, не был ограничен в сроках. Как его собственное правительство, так и правительство, с которым велись переговоры, имели полную возможность поразмыслить. Переговоры, зашедшие в тупик, могли быть прерваны на несколько месяцев, и это не влекло за собой крушения надежд или возникновения кривотолков. Достигавшиеся в конце концов соглашения не были поспешными импровизациями или пустыми формулами это были документы, обдуманные и подготовленные с большой тщательностью. В качестве примера мы можем привести англо-русское соглашение 1907 года. Переговоры по его подготовке между русским министром иностранных дел и нашим послом в Санкт Петербурге длились один год и три месяца. Ни на одной стадии этих затяжных переговоров не была допущена бестактность или нарушено доверие.
Таким образом, наиболее характерными чертами старой дипломатии являлись: а) концепция Европы как центра всемирного тяготения; б) идея, что великие державы, составлявшие «европейский концерт», имели больше значения и несли большую ответственность, чем малые державы; в) наличие в каждой стране подготовленной дипломатической службы, применявшей одни и те же приемы профессиональной техники; г) убеждение, что переговоры должны всегда быть процессом, а не эпизодом, и что на любой стадии они должны быть конфиденциальными.
Я надеюсь, что предпочтение, которое я отдаю профессиональным методам переговоров перед дилетантскими, не будет приписано только тому обстоятельству, что я сам был воспитан в традициях старой дипломатии. Мне хорошо известны многие несообразности, порождавшиеся этой системой. Аксиома, что все переговоры должны носить только доверительный характер, естественно, прививала вкус к секретности и поощряла самых уважаемых людей брать на себя обязательства, которые они не предавали гласности. Мы не должны забывать, что еще в 1914 году французская палата депутатов ничего не знала о секретных статьях франко русского союза или что сэр Эдуард Грэй (человек скрупулезной честности) не считал предосудительным скрыть от кабинета министров истинный характер военных соглашений, разработанных генеральными штабами Франции и Англии. Доверительны переговоры, ведущие к принятию секретных обязательств хуже даже, чем та дипломатия по телевидению, в котоpoй мы преуспеваем теперь.
Мне также известны специфические дефекты, которые могут с годами развиться у профессионального дипломата. Он так часто является свидетелем человеческого безрассудства или эгоизма, проявляющихся при самых разнообразных обстоятельствах, что может принять серьезные волнения за преходящие настроения и таким образок недооценить глубокие чувства, во власти которых могу оказаться целые государства. Он так привыкает делать различие между осведомленными и неосведомленными людьми, что забывает о том, что последние составляют огромное большинство и в конечном счете диктуют исход дел. Он может заключить из практики, что миротворцем является только время, что второстепенные вещи не имеют значения, что важные проблемы разрешаются сами собой и что только ошибки могут иметь подлинные последствия Он может также склониться к ложному выводу, что в общем то самое умное (при всех обстоятельствах) вовсе ничего не делать. Он может быть бестолковым или самодовольным человеком, но никто не производит более угнетающего впечатления на окружающих, чем тип господина де Норпуа, или самодовольного дипломата. Он может быть слабохарактерным, склонным сообщать такую информацию, которая будет угодной начальству, а не ту, что отвечает истинному положению дел. Он может быть полным самомнения человеком настоящим несчастьем для всех, кто с ним связан. И часто он теряет свой национальный характер -интернационализируется и, следовательно, становится бессодержательной личностью, элегантной пустышкой. О профессии, однако, нельзя судить по ее неудачам.
Мне доводилось сталкиваться с утверждением, что переход от старой дипломатии к новой начался за 100 лет до перемен 1919 года. По этой теории, перемену следует приписывать не вере президента Вильсона в идеал равенства или приверженности господина Ллойд Джорджа к дипломатии путем конференций, а влиянию трех факторов, которые действовали уже давно, но стали оказывать максимальный эффект только с окончанием походов Наполеона. Первым фактором было стремление к колониальной экспансии, вторым острая торговая конкуренция и третьим улучшение средств связи. Каждый из этих трех факторов действительно оказал влияние на развитие дипломатических методов, но это влияние сказалось не столь быстро и было не столь глубоким, как это может показаться. Необходимо рассмотреть эти три фактора.
Как выяснили с опозданием наследники Людовика XIV, стремление к колониальной экспансии оказало глубокое воздействие на внешнюю политику, но это влияние на дипломатический метод не было столь важным. Принцип равновесия сил, который был доминирующим принципом в XVIII и XIX столетиях, удерживал государственных деятелей от стремления к непомерным территориальным приобретениям даже при наличии благоприятных условий. Так, в 1914 году, когда у нас была возможность аннексировать колониальные владения Франции и Нидерландов, Кестльри писал лорду Ливерпулю следующее: «У меня все еще есть сомнения относительно приобретения столь многих голландских колоний. Я уверен, что на континенте наша репутация силы, могущества и уверенности в себе значит для нас больше, чем приобретение, сделанное подобным образом». Конечно, можно сказать, что Кестльри не был империалистом и что стремление к образованию всемирной империи получило наибольшее признание только двумя поколениями позже. Достойный уважения принцип, который отстаивал Кестльри, разумеется, не послужил путеводной звездой в последовавшей позднее борьбе за Африку. Старая традиция равновесия сил и вытекающий из этой традиции дипломатический метод оказались нарушенными и скомпрометированными новыми и беспредельными аппетитами, вопиющим лицемерием, возросшим соперничеством и подозрительностью, и, как во времена разделов Польши, доктрина справедливого равновесия сил переродилась в сговор по дележу награбленного. Этот период империалистического авантюризма пришел к концу для нашей страны после отрезвляющего урока южноафриканской войны. Это правда, что борьба за Африку оказала больше влияния на политику, чем на методы переговоров. И все же в этот бурный период дедовские часы старой дипломатии получили такое сильное сотрясение, что никогда более не отсчитывали время с прежней невозмутимостью.
Другой вопрос какое влияние оказали промышленное развитие и борьба за рынки сбыта и сырья на старые приемы профессиональной дипломатической службы? Как я уже указывал при анализе венецианской системы и попыток Франции овладеть монополией на торговлю с Левантом, коммерческие расчеты и интересы оказывали все возрастающее влияние на внешнюю политику. Но лишь сравнительно недавно они вызвали изменения в методе дипломатических сношений. Даже в годы моей службы дипломаты старшего поколения считали совершенно недопустимым, чтобы германское правительство использовало свое посольство в Константинополе для приобретения концессий в пользу германских промышленников. Дело заключалось не только в том, что приверженцы старых традиций считали, что дипломатам не подобало заниматься вопросами торговли, высказывалось опасение, что если к политическому соперничеству прибавится еще и торговая конкуренция, то и без того нелегкие задачи дипломатии усложнятся еще более. Они считали: пусть несколько купцов конкурируют между собой, так сказать, неофициально и не требуют какого-то особого содействия от своих посольств. Вполне возможно, что старые дипломаты сами сознавали свою беспомощность в такого рода технических вопросах, а потому и отстаивали эту точку зрения. С течением времени была создана сеть специальных учреждений или торговых представительств, которая принесла большую пользу всем заинтересованным сторонам.
Улучшение средств связи, конечно, во многом изменило старые методы переговоров. В прежние времена на отправку и получение ответных депеш уходили месяцы, и поэтому от послов ожидали, что они будут действовать по собственной инициативе и по собственному разумению во исполнение инструкций, полученных ими при отъезде. Некоторые послы пользовались этим, чтобы проводить свою личную политику. «Я никогда не получал инструкций, на чтение которых стоило тратить время», писал лорд Малмсбери. Лорд Стэффорд де Редклиф, посол в Константинополе, нес личную ответственность за Наварино, хотя и не за Крымскую войну, как это иногда утверждали. Другие высоко одаренные послы, такие как сэр Хью Эллиот и сэр Генри Булвер, дорожили своей независимостью, поскольку она позволяла им действовать по своему вкусу и усмотрению. Однако это были исключения. Большинство послов периода медленных средств связи настолько боялись превысить свои инструкции или проявить инициативу, которая могла бы прийтись не по вкусу их правительствам, что предпочитали придерживаться абсолютно пассивной линии поведения. Они упускали одну возможность за другой и тратили свое время на составление блестящих отчетов о положении в стране пребывания, которое в корне менялось ко времени получения отчетов их правительствами.
В наши дни министр иностранных дел, не выходя из своего кабинета на Даунинг стрит, может связаться по телефону с шестью послами в течение одного утра и может даже вполне неожиданно спуститься к ним с неба. Значит ли это, что дипломат нашего времени является не более чем клерком на другом конце телефонного провода? Такое представление было бы крайне примитивным. Посол всегда должен быть основным источником информации, и прежде всего толкователем политических условий, тенденций и настроений общественного мнения в стране пребывания. В каждом демократическом государстве, в каждом кабинете министров или тред юнионе власть в каждый определенный период времени концентрируется в руках всего лишь трех или четырех человек. Никто, кроме аккредитованного в этой стране посла, не может так близко познакомиться с этими людьми или быть в состоянии оценить уменьшение или рост их влияния. Отчеты послов всегда должны учитываться правительством при вынесении решения о том, какая политика в настоящий момент выгодна и какая невыгодна. Именно в этом заключается самая главная и ответственная функция посла. Но посол также остается главным каналом связи между его собственным правительством и правительством, при котором он аккредитован. Только посол может решить, в какой момент и при каких условиях его инструкции могут быть выполнены наилучшим образом. Как отмечал Демосфен, во власти посла воспользоваться удобными обстоятельствами, и, следовательно, в его руках отчасти власть над событиями. Более того, посол является единственным посредником, который может объяснить одному правительству цели и мотивы другого правительства. Если он будет глуп, несведущ, тщеславен или нетерпелив, могут возникнуть большие недоразумения и произойти нежелательные события. Исход важных дел может зависеть от того, какие связи он имеет и поддерживает во время своего пребывания на посту, от того, насколько ему доверяют в стране пребывания, и от его умения и такта даже в самых незначительных переговорах. Но и это не все. Посол должен обладать достаточным авторитетом в глазах своего правительства, чтобы иметь возможность отговорить его от курса действий, который, по его мнению, может оказаться пагубным в свете местных условий. Правительства, которые, несмотря на наличие телефона и самолета, позволяют себе роскошь содержать в иностранных столицах послов, к мнению и советам которых они не прислушиваются, напрасно тратят время и впустую расходуют государственные средства. Ни одна газета или банковская фирма ни в коем случае не пожелает быть представленной за границей человеком, к мнению которого она не питает доверия. Поэтому я не могу согласиться с тем, что улучшение средств связи привело к значительному уменьшению ответственности посла или в какой то серьезной мере изменило характер его функций. Разрешите мне снова обратиться к словам г-на Жюля Камбона. Он пишет: «Такие выражения, как «старая дипломатия» и «новая дипломатия», не отражают действительности. Только внешний вид или, если угодно, «внешние атрибуты» дипломатии изменяются. Существо остается неизменным, во-первых, потому, что неизменна человеческая природа; во-вторых, потому, что не существует другого пути к урегулированию международных разногласий и, наконец, потому, что наилучший инструмент, находящийся в распоряжении правительства, желающего убедить другое правительство, это слово честного человека».
Нет, не телефон послужил причиной перехода после 1919 года от старой дипломатии к новой. К этому привело убеждение, что к международным делам применимы те же идеи и порядки, которые в течение ряда поколений рассматривались как либерально демократическая основа внутренней политики.
После первой мировой войны проведение подобного рода эксперимента стало неизбежным. С одной стороны, простые люди были убеждены в том, что массы во всех странах разделяют их отвращение к войне, и поэтому приписывали нарушение мира Злонамеренности или безрассудству незначительного меньшинства, которое они хотели в будущем поставить под демократический контроль. С другой стороны, когда американцы заняли место главного партнера в коалиции, они принесли с собой недовольство европейскими порядками, недоверие к дипломатии и миссионерскую веру в равенство людей.
Президент Вильсон был идеалистом и к тому же (что, возможно, еще опаснее) законченным мастером английской прозы. Подобно Робеспьеру, он воображал, что существовала какая-то мистическая связь между его личностью и «народом», под которым он подразумевал не только американский народ, но и народы Великобритании, Франции, Италии, Румынии, Югославии, Албании и даже Германии. Если бы только он мог проникнуть за барьеры правительств, политиканов и чиновников и пролить свет своих откровений на простых крестьян Баната, пастухов Албании или докеров Фиуме, то разум, согласие и дружба распространились бы по всей земле. Более того, он умудрялся придавать обыденным идеям резонанс и убедительность библейских изречений и, как все мастера фразеологии, был сам зачарован силой и красотой придуманных им фраз. В течение долгих месяцев Парижской мирной конференции я наблюдал за ним с интересом, восхищением и беспокойством и пришел к убеждению, что он сам видел в себе не только государственного деятеля мирового значения, но и пророка, ниспосланного для того, чтобы дать свет всему темному миру. Наверное, именно по этой причине он совсем забыл об американской конституции и о сенаторе Лодже.
Я не имею ни малейшего желания принижать личность президента Вильсона, который часто вдохновлял многих и сам был не чужд вдохновения. Он принял на свои плечи непосильный для одного человека груз ответственности и потерпел трагическое крушение. Если, однако, мы перечитаем произнесенные им в 1918 году громовые проповеди, то увидим в них ростки тех дремучих джунглей, которые в наше время затрудняют и делают почти невозможными ведение серьезных переговоров. Позвольте мне поэтому напомнить вкратце некоторые из «четырнадцати пунктов», «четырех принципов», «четырех целей» и «пяти уточнений».
Первый из «четырнадцати пунктов», провозглашенных 8 января 1918 г., предусматривал, что в будущем должны заключаться только «открытые мирные договоры, обсужденные открытым путем», и что «дипломатия будет действовать откровенно и на виду у всех». По прибытии в Париж президент Вильсон сразу же решил, что под словом «дипломатия» он подразумевал не «переговоры», а только их результаты, то есть договоры. Он также решил, что выражения «обсужденные открытым путем» и «на виду у всех» были лишь иносказательными и не содержали ничего такого, что могло бы помешать его участию в длительных секретных переговорах с Ллойд Джорджем и Клемансо под защитой двух солдат американской морской пехоты, один из которых стоял с примкнутым штыком у двери кабинета, а другой прогуливался перед выходом в сад. Я хорошо помню, как, будучи впервые допущенным в секретную комнату, я был изумлен тем, как оригинально президент истолковывает первый пункт из собственных правил. Теперь, спустя много лет, я понимаю, что при тех обстоятельствах он воспользовался единственным методом, который мог привести к каким либо результатам.
Широкая публика, однако, не имела аналогичной возможности проверить жизнеспособность проповедей президента при столкновении их с суровой действительностью международных отношений. Она полагала, что под словом «дипломатия» он подразумевал как политику, так и переговоры, и делала из этого вывод, что поскольку секретные договоры были явным злом, то переговоры также не должны быть секретными и должны проводиться «на виду у всех». Это, наверное, самое вопиющее заблуждение, которым мы обязаны президенту Вильсону.
Второй из «четырех принципов», декларированных президентом месяц спустя, гласит, что система равновесия сил навсегда дискредитировала себя и что подчиненные народы должны получить свободу независимо от желаний других государств. В «четырех целях», изложенных в июле того же года, он предвосхитил создание Лиги наций, которая была призвана установить, как он выразился, «царство закона, основанное на согласии управляемых и опирающееся на организованное общественное мнение человечества». Он не понимал, что публика не проявит интереса к иностранным делам до тех пор, пока не возникнет критическое положение. Но тогда уж она будет руководствоваться не мыслями, а чувствами. Он не предвидел также, что невозможно создать одно и то же настроение у общественности в каждой стране одновременно и что сознание человечества окажется недостаточной опорой, если все средства информации попадут в руки диктатора. В «пяти уточнениях», провозглашенных 27 сентября, он утверждал, что Америка должна добиться создания такого мира, где суждения основываются на справедливости, которая «не делает предпочтения никому и не признает иного мерила, кроме равных прав для всех заинтересованных народов». Эта заповедь впоследствии была неверно истолкована как означающая, что не только права, но также мнения и голоса даже самых маленьких стран имели равную силу с правами, мнениями и голосами великих держав. Таким образом, идеал равенства между людьми был впервые истолкован как подразумевающий равенство между странами, что не соответствует действительности и порождает путаные идеи.
Если прочитать как единое целое все заповеди президента Вильсона, провозглашенные им в течение этих месяцев 1918 года, то они составят великолепный молитвенник. В них воплощены идеи, которые не могут быть неведомы или чужды кому бы то ни было. Несчастье заключалось в том, что широкая публика приняла эту доктрину не за прообраз желаемого совершенства, а за фактическое изложение американских планов. Так что, когда Америка отвергла своего собственного пророка, во всех странах между реалистами и идеалистами возникло прискорбное расхождение. Реалисты пришли к выводу, что вся доктрина Вильсона была сентиментальной ерундой, а идеалисты продолжали уповать на осуществление их идеалов. Поскольку последние составляли большинство, то стоявшие у власти государственные деятели попали в незавидное положение. Именно попытки примирить надежды многих с сомнениями меньшинства сделали столь очевидной порочность внешней политики в 20 летний период между 1919 и 1939 годами.
Устав Лиги наций был тем не менее весьма разумным документом, и если бы он неуклонно проводился в жизнь, то это вполне могло привести к установлению такого порядка, когда закон господствовал бы в отношениях между государствами. Секретариат, созданный в Женеве лордом Пертом, представлял собой заслуживающее внимания новшество, и, если бы удалось сохранить атмосферу всеобщего доверия, этот секретариат с успехом заменил бы старую дипломатию в качестве аппарата для урегулирования споров. Беда заключалась в том, что этот благонамеренный эксперимент основывался на таком понимании человеческой природы, что если бы оно соответствовало действительности, то не понадобилась бы и сама Лига наций. Простые мирные граждане думали, что насилие можно обуздать, взывая к здравому смыслу доводами рассудка. Когда же они поняли, что на силу следует отвечать только силой, было уже слишком поздно. Такие старые системы власти, как равновесие сил, «европейский концерт» и согласие великих держав, оказались дискредитированными. Новая теория доводов рассудка спасовала именно перед тем, что не было разумным. Так старая система стабильности сменилась новой системой крайней неустойчивости.
Вы можете подумать, что, уделяя столько внимания новым идеям 1919 года, я нарушаю свой собственный принцип и смешиваю политику с переговорами, а теорию с практикой. Вы можете возразить, что даже после того, как президент Вильсон надумал применить к международным отношениям принципы американской демократии, дипломаты продолжали невозмутимо плести старую паутину союзов и комбинаций, больших и малых антант, пактов и конвенций. И все же, я думаю, вы согласитесь, что в период, наступивший после войны 1914-1918 годов, дипломатический метод претерпел два важных изменения. Первое заключалось в отказе американской законодательной власти ратифицировать договор, согласованный и подписанный самим главой исполнительной власти США. Это, разумеется, было весьма значительным событием, которое нанесло тяжкий удар по святости соглашений и надежности переговоров. Второе изменение заключалось в усилении роли дипломатии путем конференций. Под этим я имею в виду не только такие специальные конференции ad hoc, как конференции в Спа, Каннах, Генуе, Лозанне, Стреза и др. Некоторые из этих конференций были необходимы, а другие нет. Я имею в виду систему постоянных конференций, порожденную Лигой наций, а затем и Организацией Объединенных Наций. Эти конференции лишь в малой степени удовлетворяют стихийное стремление к «открытой дипломатии». Зато они умаляют полезность профессиональных дипломатов. Порождая массу сенсаций, слухов и необузданных спекуляций и заодно поощряя политических деятелей к погоне за немедленными сенсационными и часто фиктивными результатами, они служат не уменьшению, а увеличению подозрительности и созданию именно того состояния неопределенности, против которого нацелен правильный метод дипломатических сношений.
Недостатки, а вернее неудачи, новой дипломатии увеличиваются теперь в такой степени, будто их проецируют на гигантский экран. Теория, что все государства равны, точно так же, как равны все люди, привела к закулисному сговору малых стран (как, например, азиатских и латиноамериканских стран), построенному на единственном объединяющем принципе, а именно на оппозиции даже разумным предложениям великих держав. Теория, гласящая, что «дипломатия будет действовать откровенно и на виду у всех», привела нас к трансляции переговоров по радио и телевидению и к подмене серьезного обсуждения бесконечными пропагандистскими речами, адресованными не партнерам по переговорам, а населению своей собственной страны. Вы обратили внимание, что в этих лекциях я почти не касался дипломатии Советского Союза. Г-н В. П. Потемкин в своей «Истории дипломатии» заверяет нас, что русские владеют мощным оружием, которым не располагает никто из их соперников, а именно «научной теорией марксизма ленинизма». Я пока не заметил, чтобы эта теория улучшила международные отношения или чтобы советские дипломаты и комиссары создали какую либо систему переговоров, которую можно было бы назвать дипломатической системой. Их деятельность в иностранных государствах и на международных конференциях внушительна, напориста, она вызывает тревогу. Я ни на минуту не преуменьшаю ни ее силу, ни ее опасность. Но это не дипломатия, это нечто другое.
Это, может быть, печальное заключение, но с моей стороны оно еще не является окончательным.
На мой взгляд, было бы ошибкой рассматривать дискуссии в Совете Безопасности и Генеральной Ассамблее ООН в качестве примера современного метода дипломатических сношений. Мы можем возражать против напрасной траты времени, энергии и средств. Мы можем сожалеть, что при перенесении парламентских порядков на отношения между государствами в качестве образца берется не лучший тип парламента: Мы можем возмущаться тем, что обмен колкостями на этих форумах усугубляет напряженность и замешательство в нашем мире. И было бы ошибочным полагать, что эти дискуссии призваны служить целям переговоров. Они представляют собой упражнения в безудержной пропаганде и вовсе не задуманы как эксперимент в дипломатическом методе. Если переговоры и проводятся в Нью-Йорке, то вовсе не в стенах высокого здания на Ист-Ривер. Они проводятся в других местах, в соответствии с теми принципами вежливости, доверительности и такта, которые навсегда остаются единственными принципами, ведущими к мирному урегулированию разногласий.
Поэтому мы должны изучать не дипломатию при помощи громкоговорителя и не дипломатию оскорблений, поскольку противоречие заложено уже в самой комбинации этих слов. Надо разобраться, не влекут ли за собой вызванные к жизни президентом Вильсоном в 1919 году перемены повторения недостатков предшествовавших систем и не затруднили ли они достижение главной цели дипломатии, которая всегда заключается в создании международной устойчивости. Вудро Вильсон со своей академической интеллигентностью и миссионерским духом не понимал, что иностранные дела являются поистине иностранными и что цивилизация подобна не линотипу, а живой природе. Он считал, что все невзгоды обрушивались на человечество по вине государственных деятелей и экспертов и что «народ» всегда прав. Он не понимал, что весь народ трудно обманывать длительное время, но что легко обманывать его достаточно долго, чтобы погубить. Итак, если мы рассмотрим дипломатический метод, который, как мне кажется, вполне можно было бы называть «вильсоновским», или «американским», то мы обнаружим, что он лишен многих достоинств рассмотренных мной в этих лекциях систем и в то же время содержит многие из их недостатков, причем в увеличенном масштабе.
Главным недостатком демократической дипломатии греческих городов-государств были ее неопределенность и непостоянство. Это происходило не только потому, что их дипломатические миссии комплектовались из делегатов, которые предавали друг друга, но и потому, что окончательные решения принимались Народным собранием, члены которого были несведущи, непоследовательны, поддавались влиянию момента и были подвержены чувствам неуверенности, тщеславия и подозрительности. Никакой дипломат не может достичь успеха, если нет достаточной уверенности в том, что его подпись будет уважаться его собственным сувереном. Если же ход и результаты переговоров подвергаются безответственному вмешательству или непризнанию со стороны Народного собрания или даже какой либо комиссии конгресса, неопределенность увеличивается. Поэтому мое первое критическое замечание по поводу американского метода заключается в том, что он увеличивает неопределенность.
Недостатком метода итальянцев эпохи Возрождения было полное отсутствие долгосрочных целей и калейдоскопическая переменчивость неустойчивых комбинаций. Насколько я знаю, президент, государственный департамент, Пентагон и сенатская комиссия по иностранным делам могут быть единодушны в отношении поставленной цели, но они могут разойтись в оценке средств ее осуществления. Изменчивость дипломатического метода свидетельствует о беспринципности, а не о последовательности. Это вызывает печальную ассоциацию ассоциацию с методом Макиавелли, к стыду великого добродушного гиганта.
Большое достоинство французской системы заключалось в создании единого центра, руководившего всей внешней политикой, и профессиональной службы экспертов, проводивших эту политику в жизнь. Несчастьем американской системы является то, что ни один иностранец и лишь немногие американцы могут знать в каждый определенный момент, кому же принадлежит первое и кому последнее слово, и хотя американцы в последние годы приступили к созданию хорошей профессиональной дипломатической службы, их эксперты еще не пользуются необходимым влиянием в глазах собственного правительства или общественности. Американские иллюзии равноправия «ли, если угодно, их «дух первооткрывательства» побуждает их питать к эксперту меньше доверия, чем к дилетанту. Нельзя приписать одной лишь старомодности мое убеждение, что дилетант в дипломатии подвержен излишней подозрительности. «Доверчивость,как сказал мне однажды сэр Эдуард Грэй,является в дипломатии гораздо меньшим недостатком, чем подозрительность»
Теперь, когда старая власть папы и императора, старая система «европейского концерта» и равновесия сил ушли в прошлое, можно лишь пожалеть о том, что американскому руководству не достает последовательности, убедительности и надежности. И все же я не проявляю пессимизма в связи с характером эволюции американского дипломатического метода. Я знаю, что американцы располагают большими достоинствами, чем какая либо другая гигантская держава. Я знаю, что американцы с поразительной быстротой усваивают опыт других, хотя и делают при этом вид, что презирают уроки истории. И я полагаю, что принципы серьезной дипломатии, которые являются неизменными, в конце концов возьмут верх и внесут успокоение в тот хаос и всеобщее замешательство, которыми знаменуется переход от старой дипломатии к новой.
ПРИМЕЧАНИЯ
Чичили (1361-1443 гг.) архиепископ Кентерберийский, английский теолог и дипломат.
Пизанский собор католической церкви 1409 года был созван для преодоления раскола в католической церкви, во главе которой в то время оказались два папы. Кроме духовенства, богословов и правоведов на соборе присутствовали послы почти всех католических' государств. Собору не удалось выполнить свою задачук двум прежним папам, не желавшим сложить полномочия, прибавился третий, выбранный собором.
Сигизмунд (1368-1437 гг.)с 1411 года император Священной Римской империи германской нации.
Генрих V (1387-1422 гг.) английский король с 1413 года.
Законы Ману свод древнеиндийских предписаний о религиозных обязанностях индийцев. Трактуют также вопросы политики, права, торговли и военного дела. Складывались в течение I тысячелетия до н. э., но до нас дошла редакция законов Ману, относящаяся ко II веку до н. э.II веку н. э. Названы по имени Ману мифического родоначальника людей.
«Илиада» и «Одиссея» поэмы Гомера, полулегендарного певца древней Греции. Предполагают, что эти поэмы явились плодом трудов многих поэтов и получили художественное оформление в VIII-VII веках до н. э.
Гермес в греческой мифологии бог торговли и ремесел, а также воровства. Считался глашатаем верховного божества Зевса и поэтому покровителем послов, хранителем посольств. У римлян соответствующий бог Меркурий.
Зевсу древних греков верховный бог. В древнем Риме отождествлялся с Юпитером.
Имеется в виду Женевский протокол 1925 года о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств, подписанный в Женеве представителями 37 государств. Впоследствии к протоколу присоединились еще 11 государств, включая Советский Союз. Протокол был подписан, но не ратифицирован Соединенными Штатами.
Менелай один из героев «Илиады», спартанский царь, муж Елены, похищенной сыном троянского царя Парисом. После похищения Елены Менелай и его брат, аргосский царь Агамемнон, собрали силы греков и отправились войной против Трои.
Одиссей герой «Илиады» и «Одиссеи», царь острова Итака. Принимал участие в войне против Трои на стороне греков. После разрушения Трои, при возвращении на родину, Одиссею пришлось пережить множество приключений, описанных в «Одиссее».
Антимах один из героев «Илиады», знатный троянец.
Приам царь троянцев («Илиада»).
Скейские ворота западные ворота Трои.
Бриан, Аристид (1862-1932 гг.) политический и государственный деятель Франции. В 1909-1931 годах неоднократно занимал посты премьер-министра и министра иностранных дел.. Один из авторов пакта Бриана-Келлога 1928 года.
Аякс один из греческих героев, участвовавших в троянской войне («Илиада»).
Фениксстарец, учивший Ахилла красноречию и военному делу («Илиада»).
Ахилл один из греческих героев, сражавшихся против троянцев. Согласно легенде, мать Ахилла окунула младенца в воды реки Стикса, окружавшие подземное царство теней умерших. Поэтому тело Ахилла стало неуязвимым для оружия, за исключением пяты, за которую его держала мать, окуная в воды подземной реки (отсюда выражение «ахиллесова пята») («Илиада»).
Мирмидоняне воины ахейского племени, сражавшиеся под водительством Ахилла («Илиада»).
Ил властитель Эпира. Умел изготовлять смертельные яды, но отказался дать их Одиссею, желавшему иметь отравленные стрелы («Илиада»).
Херонея город в Греции. В битве при Херонее в 338 году до н. э. войска греческой союзной лиги были разбиты войсками Филиппа II, царя Македонии.
Марафон город в Греции. В битве при Марафоне в 490 году до н. э. афиняне и платейцы нанесли поражение войскам древнеперсидского царства.
Музей Ашмоля создан английским собирателем предметов старины Элиасом Ашмолем в 1683 году при Оксфордском университете.
Тимагор афинский посол на переговорах с древнеперсидским царем Артаксерксом II (367 г. до н. э.). Впоследствии был обвинен в измене и приговорен к смерти.
Артаксеркс II Мнемон (405-359 гг. до н. э.)древнеперсидский царь. Вел длительную борьбу со Спартой.
Демосфен (384-322 гг. до н. э.)афинский оратор и выдающийся политический деятель, глава антимакедонской партии. Демосфен отстаивал принципы рабовладельческой демократии классического периода в борьбе против олигархических группировок, выступавших за подчинение Греции Македонии.
Эсхин (около 390-314 гг. до н.э.)политический деятель и оратор древних Афин, сторонник промакедонской олигархической группировки.
Филипп II Македонский (около 382-336 гг. до н. э.) -царь древней Македонии с 359 года до н. э., видный полководец и дипломат. Установил свое господство над Грецией после ряда дипломатических маневров и победы над греческой союзной лигой в битве при Херонее в 338 году до н. э.
Амфиктионические советы в древней Греции совещания союзных племен или городов (амфиктионов), объединявшихся для защиты какого-либо наиболее почитаемого святилища. Наибольшее значение имела дельфийско-фермопильская амфиктиония вокруг святилища Аполлона в Дельфах.
Фукидид (около 458-400 гг. до н.э.)-крупнейший древнегреческий историк.
Геродиан (около 170-240 гг.) греческий историк.
Римская империя крупнейшее рабовладельческое государство со столицей в Риме, существовало с 30 года до н. э. по 476 год н. э. Охватывала большую часть Западной Европы, Северной Африки и Западной Азии. Нарастание противоречий внутри рабовладельческого строя, восстания рабов внутри государства и натиск варварских племен извне привели к гибели Римскую империю.
Самниты италийское племя, жившее в центральной части Апеннинского полуострова. В середине IV века до н. э. началась длительная борьба самнитов с римлянами за господство над средней Италией (самнитские войны), закончившаяся поражением самнитов.
Кавдинское ущельеназвание двух горных перевалов близ города Каудиум в Италии. В 321 году до н. э. в Кавдинском ущелье были окружены самнитами и сдались четыре римских легиона. По условиям договора, заключенного самнитами с захваченными в плен римскими военачальниками, войско отпускалось обратно, а Рим обязался покинуть владения самнитов. Этот договор римские военачальники подтвердили торжественной клятвой. В Риме договор был отвергнут, а участники клятвы выданы самнитам, которые, однако, отказались их принять.
Регул, Марк Атилий римский военачальник III века до н. э., консул (высшая государственная должность в древнем Риме). Согласно преданию, попал в плен во время войны с Карфагеном, но был отпущен под честное слово в Рим с поручением склонить римлян к миру. Несмотря на то, что Регул выступил в сенате за продолжение военных действий, он сдержал свое слово и вернулся в Карфаген навстречу мучительной казни.
Карфаген рабовладельческий город государство на северном побережье Африки, затем (VII-II вв. до н. э.) рабовладельческая держава. Вел упорную борьбу с греками, затем с Римом. В 146 году до н. э. захвачен и разрушен римлянами. В I веке до н. э. был вновь восстановлен, но уже как римская колония.
Гроций, Гуго (1583-1645 гг.) голландский ученый, юрист и государственный деятель. Один из основоположников буржуазной теории «естественного права», систематизатор международного права. Наиболее известна его работа «О праве войны и мира».
Коллегия фециалов жреческая коллегия в древнем Риме, на которой лежала обязанность освящать религиозными обрядами объявление войны и заключение мира. Эти обряды совершались под руководством двух жрецов «святого отца» («pater patratus») и «отца, несущего вербеновую ветвь» («pater verbenarius»).
«Золотая ветвь» общее название собрания сочинений (1890 г.) английского автора Дж. Фрэйзера по антропологии и религиозным культам. Упоминая об этом труде, Никольсон представляет себе, что совершавшиеся фециалами обряды имели только религиозно культовое значение.
Беллона древнегреческая богиня войны. В храме Беллоны в Риме сенат принимал послов.
Клавдий (родился в 10 г. до н. э.; умер в 54 г. н. э.) римский император с 41 по 54 год.
Светоний Транквилл, Гай (около 70-160 гг.)римский историк.
Ливий, Тит (родился в 59 г. до н. э.; умер в 17 г. н. э.)-римский историк.
Сословие всадников в древнем Риме одно из привилегированных сословий, к которому принадлежали богатые люди незнатного происхождения: торговцы, ростовщики, откупщики налогов, выходцы из семей чиновников и военачальников, обладавшие имуществом не ниже определенного ценза.
Югурта (родился около 160 г.; умер в 104 г. до н.) царь Нумидии древней страны в Северной Африке на территории современного Алжира.
Рекуператоры судьи, разбиравшие материальные претензии, которые могли возникнуть между римлянами и иностранцами.
Вторая Пуническая война (218-201 гг. до н. э.) одна из трех войн между Римом и Карфагеном. Первая Пуническая война происходила в 264-241 годах до н. э. Третья Пуническая война
гг. до н. 9.) закончилась разгромом и уничтожением Карфагена.
Цезарь, Гай Юлий (100-44 гг. до н. э.) один из крупнейших государственных деятелей, полководцев и писателей древнего Рима. К концу жизни был единовластным диктаторов Рима.
Имеется в виду второй Аахенский мир 1748 года, которым закончилась так называемая «война за австрийское наследство», продолжавшаяся в течение шести лет, между Австрией, которую поддерживали Англия, Голландия и Саксония, и Пруссией и Францией, на стороне которых были также Испания и Бавария.
Кейп-Бретон остров у юго-восточного побережья Канады.
Византия после разделения в 395 году Римской империи на две части стала самостоятельной Византийской или Восточной Римской империей со столицей в Константинополе. Просуществовала до 1453 года. Византия находилась в тесных сношениях со многими государствами и располагала весьма развитым государственным аппаратом.
Венеция город в Италии, к IX-X векам Венеция сложилась как богатая и влиятельная торговая республика. Поддерживала обширные торговые и дипломатические отношения с государствами Европы и бассейна Средиземного и Черного морей, что способствовало развитию дипломатической техники.
Константин VII Багрянородный (905-959 гг.) византийский император с 913 года.
Логофеты одна из высших должностей в византийской чиновничьей иерархии.
Никифор II Фока (912-969 гг.) византийский император с 963 года.
Оттон I (912973 гг.) первый император Священной Римской империи германской нации с 962 года.
Синьория орган исполнительной власти Венецианской республики во главе с дожем.
Гвиччардини, Франческо (1483-1540 гг.) итальянский историк и государственный деятель Флоренции и Ватикана. Главный труд-«История Италии», отражающий многие характерные черты политического быта средневековой Италии.
Макиавелли, Никколо ди Бернардо (1469-1527 гг.) итальянский мыслитель, дипломат, историк и писатель. Один из виднейших идеологов буржуазии периода зарождения капиталистических отношений. В 1498-1512 годах был секретарем Совета десяти, ведавшего военными и иностранными делами Флорентийской республики. В своих главных сочинениях «Рассуждения на первую декаду Тита Ливия», «История Флоренции» и «Государь» (или «Князь»-изложил принципы управления монархическим государством и методы борьбы за сильную диктаторскую власть, в которой он видел путь к объединению Италии.
Медичи, Лоренцо (1449-1492 гг.) правитель (тиран) Флоренции, поэт, прозванный «Великолепным» за широкое меценатство. Создал сложную систему тайных договоров с другими итальянскими государствами.
(Борджа) Борджиа, Родриго (1431-1503 гг.) был папой с 1492 года под именем Александра VI. По характеристике К. Маркса, «чудовище разврата». Вместе с сыном Чезаре Борджиа добивались объединения Италии под своей властью, не брезгая такими средствами, как подкуп, обман и убийство.
Священная Римская империя германской нации объединение феодальных государств Германии, а до второй половины XIII века также Италии, просуществовавшее с 962 по 1806 год (формально). Императоры германцы претендовали на роль «светского главы» всего христианского мира и вели длительную борьбу с папами за преобладающее влияние в Европе.
Генуя город в Италии. В X-XVIII веках республика, управлявшаяся купеческой аристократией. Вела широкую торговлю со странами Средиземноморья, соперничая с Венецией.
Оттоманский султан турецкий султан по названию Оттоманской (турецкой) империи.
Людовик XI (1423-1483 гг.) французский король с 1461 года. Вел упорную борьбу с феодалами за укрепление королевской власти.
(Борджа) Борджиа, Чезаре (родился около 1476 г.; умер в 1507 г.) феодальный правитель средневекового итальянского герцогства Романьи с 1499 года, добивавшийся объединения Италии под своей властью, не брезгая никакими средствами. Макиавелли превозносил Чезаре Борджиа как совершенного государя.
Карл V (1500-1558 гг.) с 1517 года король испанский и с 1519 года император Священной Римской империи германской нации.
Филипп II (1527-1598 гг.) испанский король.
Генрих IV (1553-1610 гг.) король Наварры, с 1589 года король Франции, первый из династии Бурбонов.
Гегель, Георг Вильгельм Фридрих (1770-1831 гг.) крупнейший представитель немецкой идеалистической философии конца XVIIIначала XIX века.
Трейчке, Генрих (1834-1896 гг.)немецкий историк и публицист. Был идеологом и пропагандистом реакционного пруссачества, расизма и германской экспансии.
Медичи, Козимо старший (1389-1464 гг.)-флорентийский банкир, с 1434 года стал полновластным властелином (тираном) Флоренции.
Генрих VII (1457-1509 гг.)английский король с 1485 года, основатель династии Тюдоров.
Генрих VIII (1491-1547 гг.) английский король с 1509 года.
Бэкон, Фрэнсис (1561-1626 гг.) выдающийся английский философ-материалист эпохи первоначального капиталистического накопления. При короле Иакове достиг поста лорда канцлера. Основные философские труды «Новый органон», «О принципах и началах», «Новая Атлантида».
Коммин (Комин), Филипп, де (1445-1509 гг.) французский историк и дипломат. Состоял на службе у герцога бургундского Карла Смелого, а затем перешел на сторону короля Франции Людовика XI, который сделал его своим ближайшим советником.
Кромвель, Оливер (1519-1658 гг.) вождь английской буржуазной революции XVII веюа. С 1653 годалорд-протектор Англии.
Семибашенный замок старинный замок «Эди Кюле» в Стамбуле. В XVII-XVIII столетиях в этот замок иногда заключали иностранных послов с целью оказать давление на их правительства.
Мод ла Клавьер, Мари Альфонс Рэне, де (1848-1902 гг.)французский историк. Автор ряда исследований по истории Западной Европы. Основной труд«Дипломатия времен Макиавелли».
Никольсон имеет в виду отказ сената США от ратификации Версальского мирного договора 1919 года, завершившего первую мировую войну. Этот договор был выработан при непосредственном участии президента США Вильсона и подписан им.
Подеста глава исполнительной и судебной власти в городах республиках Италии XII-XVI веков.
Капитуляции неравноправные договоры, навязывавшиеся европейскими державами и США странам Востока под предлогом защиты христиан. Первоначально капитуляции представляли собой односторонние льготы, которые могли быть взяты назад соответствующим правительством, однако с середины XVIII века превратились в договорные обязательства. Согласно режиму капитуляций, подданные «христианских» держав пользовались такими привилегиями, как освобождение от юрисдикции местных судов и уплаты местных налогов. Великая Октябрьская социалистическая революция помогла странам Востока добиться упразднения капитуляций.
Левант (итал.) старое название восточного побережья Средиземного моря.
«Consolato del таге» («Морской консулат»)средневековый сборник правил мореходства, применявшийся в бассейне Средиземного моря вплоть до XVIII века.
«Tabula Amalphitana» («Амальфийские таблицы») сборник морского права города Амальфи (в южной Италии). В течение длительного времени являлся одним из основных источников права в средиземноморском бассейне.
Александр I (1777-1825 гг.) русский император с 1801 года.
Эдуард IV (14421483 гг.) английский король с 1461 года.
Венский конгресс европейских держав 1814-1815 годов завершил войны коалиции европейских держав с Наполеоном. Конгресс ознаменовался установлением реакции в Европе. 19 марта 1815 г. на конгрессе был принят «Регламент о дипломатических агентах», определивший некоторые организационные принципы дипломатической практики.
Аахенский конгресс 1818 года первый дипломатический конгресс реакционного так называемого Священного союза, в котором принимали участие Англия. Россия, Австрия, Пруссия и Франция. 21 ноября конгресс принял протокол, дополняющий положения венского регламента 1815 года об организационных принципах дипломатической практики.
Ришелье, Арман-Жан дю Плесси (1585-1642 гг.)французский государственный деятель, кардинал, с 1624 по 1642 год занимал пост первого министра Людовика XIII и был фактическим правителем Франции.
Гекзаметр (греч.) шестистопный стихотворный размер гомеровских поэм, перенесенный и в латинскую эпическую поэзию.
Капелла, Марсианий латинский писатель V века н. э., автор труда «Сатирикон», своего рода энциклопедии, пользовавшегося большой популярностью в средние века.
Генеральные штаты верховный орган Соединенных провинций республики, образовавшейся на территории современной Голландии в 1579 году и с 1815 года ставшей частью королевства Нидерландов.
Жозеф (отец Жозеф), Франсуа дю Трембле (1577-1638 гг.) монах ордена Капуцинов, ближайший советник кардинала Ришелье.
Людовик XIV (1638-1715 гг.) с 1643 года король Франции.
Бриенн (Ломени, де), Анри-Огюст (1595-1666 гг.)министр иностранных дел Франции в 1643-1651 годах. Автор мемуаров.
Бриенн (Ломени, де), Анри-Луи, известный как Бриенн младший (1636-1698 гг.), министр иностранных дел Франции в 1651-1663 годах. Автор книги воспоминаний, относящихся к первым годам правления Людовика XIV.
Кэ д'Орсе - набережная реки Сены в Париже, на которой находится министерство иностранных дел Франции; принятое в западной литературе обозначение французского министерства иностранных дел.
Вержен, Шарль-Гравье, де (1717-1787 гг.)французский государственный деятель. С приходом к власти Людовика XVI стал министром иностранных дел.
Сентджемский двор - двор английских королей.
Виги - английская политическая партия, предшественница либеральной партии.
Торси, Жан-Батист-Кольбер, де (1665-1746 гг.) французский государственный деятель. В 1699-1715 годах был министром иностранных дел при Людовике XIV»
Кольбер, Жан-Батист (1619-1683 гг.) крупнейший французский государственный деятель, генеральный контролер при Людовике XIV. Деятельность Кольбера, проводившего политику меркантилизма, способствовала росту капиталистического уклада во Франции.
Порта - принятое в европейских документах и в литературе обозначение правительства султанской Турции.
Пепис, Сэмюэл (1633-1703 гг.) английский автор, опубликовавший свои дневники.
Персона грата (persona grata) букв, приемлемое лицо.
Мазарини, Джулио (1602-1661 гг.) французский государственный деятель, кардинал. Премьер-министр с 1643 по 1661 год.
Утрехтский мир 1713 года завершил так называемую «войну за испанское наследство», то есть за испанский престол, между Францией и Англией, выступавшей в союзе с Австрией и Голландией. Мир был невыгодным для Франции.
Кальер, Франсуа, де (1645-1717 гг.) французский дипломат. Автор известного руководства по дипломатии «О ведении переговоров с государями» («De la mani£re de negocler avec les souverains»).
Рисвикский мир 1697 года завершил войну 1688-1697 годов между Францией и европейскими державами, объединенными в так называемую Аугсбургскую лигу. Подписан в городе Рисвике (Голландия) Англией, Голландией, Испанией и Францией. По условиям этого мирного договора Франция отказалась от приобретений, сделанных накануне и во время этой войны.
Непотизм (от итальянского nepote племянник) раздача доходных мест родственникам и близким.
Камбон, Жюль (1845-1935 гг.) известный французский дипломат. С 1907 по 1914 год посол в Берлине. Опубликовал книгу о дипломатии под названием «Дипломат».
Жюссеран, Жан (1855-1932 гг.) французский дипломат писатель, автор ряда исторических трудов. Был послом в Вашингтоне с 1902 по 1925 год».
Фридрих II (1712-1786 гг.) с 1740 года прусский король. В дворянско буржуазной историографии получил наименование Великого, ставил своей основной задачей укрепление дворянско крепостнического государства.
Революция 1688 года в Англии, часто превозносимая буржуазными историками как «славная», «бескровная» и т. д. Эта буржуазная революция привела к значительному ограничению королевской власти и расширению полномочий парламента.
Имеется в виду регентство (осуществление полномочий главы государства) Филиппа Орлеанского во Франции во время малолетства Людовика XV в 1715-1723 годах.
Дюбуа, Гийом (1656-1723 гг.) французский государственный деятель, кардинал, член кабинета министров. Руководил внешней политикой Франции в годы регентства Филиппа Орлеанского (1715-1723 гг.).
Эон (кавалер д'Эон), Шарль (1728-1810 гг.) французский политический агент и авантюрист. Известен тем, что проник ко двору императрицы Елизаветы Петровны, переодетый в женское платье.
Людовик XV (1710-1774 гг.) французский король с 1715 года.
Ллойд Джордж , Дэвид (1863-1945 гг.) крупный английский политический деятель. С 1905 года занимал ряд министерских юстов и к концу первой мировой войны стал премьер министром. Ллойд Джордж был сторонником антисоветской интервенции.
Чемберлен, Невиль (1869-1940) английский политический деятель, лидер консерваторов. В 1937-1940 годах премьер министр. Проводил политику поощрения гитлеровской агрессии, стремясь направить ее против СССР.
По-видимому, имеется в виду испано-американская; война 1898 года, развязанная США с целью захвата испанских колоний.
Имеется в виду «доктрина Монро», провозглашенная президентом США Дж. Монро 2 декабря 1823 г. и устанавливавшая принцип невмешательства европейских государств в американские дела. В XIX веке, и особенно с началом эпохи империализма, США широко использовали «доктрину Монро» для захватов и интервенций в латиноамериканских странах.
«Европейский концерт» термин, подразумевавший номинальное сотрудничество пяти великих европейских держав Англии, Франции, России, Австрии и Пруссии, начало которому было положено Венским конгрессом 1815 года.
Балканские войны 1-я Балканская война (октябрь 1912май 1913 г.) между опиравшимся на поддержку России Балканским союзом (Болгария, Сербия, Греция, Черногория) н Турцией; окончилась разгромом последней. 1-я Балканская война завершила освобождение балканских народов от турецкого ига 2-я Балканская война (июнь-сентябрь 1913 г.) Болгарии против Греции и Сербии, к которым присоединились Румыния и Турция, привела к поражению Болгарии. Балканские войны вызвали обострение противоречий между великими державами, ускорив подготовку и развязывание первой мировой войны 1914-1918 годов
Грэй, Эдуард (виконт Фаллодон) (1862-1933 гг.) крупный английский политический деятель. Член парламента от либеральной партии с 1885 года. В 1905-1916 годах-министр иностранных дел.
Англо русское соглашение 1907 года предусматривало раздел сфер влияния России и Англии в Иране и Афганистане, а также признавало суверенитет Китая над Тибетом.
Франко - русский союз имеется в виду военно политический союз между Францией и Россией, сложившийся в 18911893 годах. Создан в ответ на заключение так называемого «Тройственного союза» Германии, Австро Венгрии и Италии. С заключением англо французских и англо русских военно политических соглашений 1904-1907 годов франко русский союз лег в основу «Сердечного согласия» (Антанты) Англии, Франции и России, завершившего окончательно размежевание великих держав перед первой мировой войной.
Имеются в виду военные статьи секретных соглашений, заключенных между Англией и Францией перед первой мировой войной»
Норпуа персонаж из серии романов Марселя Пруста «В поисках утраченного времени». Норпуа дипломат старой школы с представительной внешностью, но недалекий и «скучный, как дождь».
Вильсон, Вудро (1856-1924 гг.)президент Соединенных Штатов 1913-1921 годах, один из основателей Лиги наций.
Кестльри, Роберт-Стюарт (1769-1822 гг.),лорд, министр иностранных дел Англии в 1812-1822 годах.
Южноафриканская война Никольсон имеет в виду захватническую войну Великобритании против южноафриканских республик Оранжевой и Трансвааля, то есть англо бурскую войну 1899-1902 годов, завершившуюся превращением этих республик в английские колонии.
Гаррис, Джеймс (лорд Малмсбери) (1746-1820 гг.) английский дипломат, занимавший многие посты, включая пост посла в Петербурге при Екатерине II.
Каннинг, Стрэдфорд (виконт де Редклиф) (1786-1880 гг.) видный английский дипломат. Продолжительное время был послом в Константинополе. В 1832 году был назначен послом в Петербурге, но Николай I отказался дать ему агреман (согласие на назначение посла).
Наваринопорт на юго западе Греции. В 1827 году в морской битве в бухте Наварино турецкий и египетский флоты были уничтожены эскадрами России, Англии и Франции.
Крымская война (1853 1856 гг.) война между Россией и коалицией четырех державАнглии, Франции, Турции и Сардинии.
Эллиот, Хью (1751-1814 гг.) английский дипломат. Посол в Вене с 1799 по 1801 год. Генерал губернатор Индии с 1807 по 1813 год.
Булвер, (лорд Литтон) (1831-1891 гг.) английский дипломат. В 1887-1891 годах был послом в Париже. С 1875 по 1880 год генерал губернатор Индии.
Робеспьер, Максимилиан (1758-1794 гг.) выдающийся деятель французской революции конца XVIII века, глава революционного правительства якобинцев.
Парижская мирная конференция 1919 года выработала Версальский мирный договор, завершивший первую мировую войну, а также Статут Лиги наций. Конференцией руководили главы делегаций Франции, Англии и США Клемансо, Ллойд Джордж и Вильсон.
Лодж, Генри Кэбот (1850-1924 гг.) американский политический деятель, лидер республиканцев в сенате США с 1918 года. Возглавлял группу сенаторов, добившихся отклонения Версальского договора сенатом США.
«Четырнадцать пунктов» президента Вильсонаимпериалистическая «программа мира», изложенная президентом США Вильсоном в послании к конгрессу 8 января 1918 г. Этот документ отражал стремление американских монополий к установлению мирового господства США за счет ослабления их союзников по первой мировой войнеАнглии, Франции, Японии. Позднее Вильсон выступил с рядом дополнений и уточнений к «четырнадцати пунктам».
Клемансо, Жорж (1841-1929 гг.) крупный политический деятель Франции. Неоднократно возглавлял французское правительство. Версальский мирный договор был составлен под его 1епосредственным руководством. Клемансо был одним из главных организаторов интервенции против Советской России.
Имеется в виду Секретариат Лиги наций. Лорд Перт английский дипломат, генеральный секретарь Лиги наций в 1919-1933 годах.
Спа курорт в Бельгии. Здесь в 1920 году происходила конференция представителей союзных держав и Германии, на которой обсуждались вопросы о репарациях и разоружении Германии.
Канны город во Франции. Имеется в виду конференция верховного совета Антанты, а также Германии и наблюдателя от ЗША в Каннах в 1922 году, созванная после полного поражения интервенции против Советской России. Явилась этапом в подготовке Генуэзской конференции 1922 года.
Генуя город в Италии. Здесь в 1922 году проходила межцународная конференция с участием большинства европейских государств по экономическим и финансовым вопросам. Конференция не разрешила стоявшие перед ней вопросы, однако участие в конференции советской делегации во главе с Г. В. Чичериным ознаменовалось крупной победой советской дипломатии: она добилась углубления раскола фронта империалистических держав, продемонстрировала перед всем миром миролюбивую политику Советского государства, добилась укрепления его международного положения.
Лозанна город в Швейцарии. Здесь в 1922-1923 годах происходила международная конференция по делам Ближнего Востока. Центральное место в работе конференции занял вопрос о Черноморских проливах, в обсуждении которого принимала участие советская делегация.
Стреза город в Италии, в котором состоялась в 1932 году конференция 15 европейских государств по экономическим вопросам. Цель конференции заключалась в изыскании средств для выхода из экономического кризиса. Практического осуществления ее рекомендации не нашли.
Потемкин Владимир Петрович (1878-1946 гг.) советский историк, академик, видный государственный деятель. В 19371940 годах первый заместитель народного комиссара иностранных дел. Руководил созданием коллективного труда «История дипломатии».
Ист-Ривер пролив, отделяющий остров Манхеттен (один из островных районов Нью-Йорка) от острова Лонг-Айленд. На набережной Ист-Ривер в Манхеттене находится штаб-квартира ООН.
Оглавление
Вступительная статья »
Дипломатия Греции и Рима
Итальянская система
Французская система
Переход от старой дипломатии к новой Примечания
Редактор А. А. Осипов Художественный редактор Л. М. Воронцова Технический редактор Я. Я. Романова Корректор Я. Я. Красовитова
Сдано в набор 17/V 1962 г. Подписано в печать 1/IX 1962 г. Формат 84x108 /м Фи. печ. л. 3,7В. Усл. печ. л. 6,15. Уч,-изд. л. 6,8 Тираж 23000 экз. Зак. 393 Цена 38 коп.
Издательство Института международных отношений Москва, И-90, 4-я Мещанская, 7.
Полиграфический комбинат Ярославского совнархоза,, г. Ярославль, ул. Свободы,
Отпечатано с готовых матриц в типографии им. М. Горького Костромского облполиграфиздата, заказ 5902.
ИЗДАТЕЛЬСТВО ИМО
Выпускает коллективный трехтомный труд профессоров и преподавателей Института международных отношений «ИСТОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ И ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ СССР. 1918-1961 гг.»
Впервые в советской научной литературе история международных отношений излагается так подробно и так последовательно. В издании использованы достижения советской и прогрессивной зарубежной исторической науки, а также новейшие документальные публикации.
Исследование отличается от ранее вышедших работ по вопросам международных отношений, тем, что авторский коллектив освещает весь комплекс международных проблем в Европе, Америке, на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке. В специальных главах разбираются внешняя политика ставших независимыми стран Азии . и Африки, проблемы межгосударственных отношений в Латинской Америке и т. д.
В центре внимания исследования миролюбивая внешняя политика СССР.
В 1961 году вышел в свет первый том. В 1961 и 1963 годах соответственно выходят второй и третий тома.
По мере выхода в свет тома этого издания поступают в магазины Книготорга и потребительской кооперации.
[1] Koine (греч.) общий язык, сокращенно от «койне диалектос» диалект аттического типа, вытеснивший другие диалекты в Греции и окончательно укоренившийся в эпоху Римской империи.
[2] Lingua franca (итал.)общий язык.
[3] Перевод дан по несколько упрощенному изложению Г. Никсоном речи Демосфена. Эта речь «О преступном посольстве» деется в русском переводе: Демосфен, Речи, Изд-во АН СССР, стр. 304-402 (прим. перев.).
[4] «Демосфен, сын Демосфена» полное имя, которым Демосфена официально называли в Народном собрании (прим. перев.).
[5] Pax Romana (лат.) Римский мир.
[6] Civitas gentium (лат.) общество народов.
[7] Ius gentium (лат.) право народов.
[8] Ius fetiale (лат.)право фециалов.
[9] Virtu (итал.) в современном итальянском языке-добродетель, доблесть. В трудах Макиавелли virtu имеет более широкий смысл: полнота человеческой силы, ума и воли, направленных на благо государства (прим. перев.).
[10] Quod esset dignitate legationis obscurior (лат.) так как он был слишком темен, чтобы удостоиться роли посла.
[11] Sub-ambassador (англ.)- в советской исторической литературе встречается перевод этого слова как «помощник посла»