Папярэдняя старонка: Часть 1

Аўтар: Клейн Л. С.,
Дадана: 19-06-2012,
Крыніца: Клейн Л.С. История археологической мысли. Курс лекций. Часть 1. СанкПетербург, 2005.

Зарождение отечественных археологий

1. Романтизм и археологи. Романтизм появился в Европе в то самое время, когда вслед за Винкельманом аристократические любители антиков и ученые устремились туда, "wo die Zitronen blühn" (где цветут цитрусовые), как выразился поэт, - в Италию (Цоэга, Герхард, Гамильтон и др.), а потом и в Грецию (Элджин, Байрон, Росс и др.). В результате этого освоения античности и наследия Винкельмана немецкие профессора перековывали антикварианизм дилетантов в классическую археологию. Тогда же их менее состоятельные коллеги-антикварии, недостаточно богатые, чтобы позволить себе путешествия в Италию, утешались изучением местных европейских древностей, среди которых античные были в меньшинстве либо вовсе отсутствовали. В своих "Древностях Корнуолла" в 1754 г. Уильям Борслейз прямо заявлял, что проводил свои изыскания в Корнуолле как замену недоступных ему путешествий в классические земли. Как пишет Даниел (Daniel 1975: 22), "Литературное движение, известное как Романтический Мятеж, одевало британскую замену классической археологии в привлекательные одежды".

В этой британской замене, как и по всей Европе к северу от Италии и Греции, были как первобытные древности, так и древности средневековые, при чем поначалу их не очень-то умели различать. Да и хронологическая граница между ними весьма туманна. В основном средневековые древности ( исторические ) отличаются от первобытных древностей ( преисторических ) тем, что освещены письменными источниками, но ведь раннесредневековые древности ( варварские, раннеисторические или, по другому обозначению, протоисторические ) освещены только чужими письменными источниками, очень слабо и обрывочно, а часто и вовсе не освещены. Значит, четкой грани нет.

И в истории науки разделение отраслей первобытной и средневековой не было изначальным, а произошло не сразу, потом. Зарождались они в каждой из стран Западной, Центральной, Северной и Восточной Европы как одна отрасль - отечественная археология (англ. domestic archaeology, нем. vaterländische Archäologie, франц. archéologie nationale), противостоявшая классической. Французская революция привела, с одной стороны к разрушению всяческой старины, а с другой - к осознанию национального единства и гражданских свобод и достоинств всего народа, а это означало - и его прошлого, поскольку в то время достоинство ассоциировалось с происхождением. В 1790 А. Л. Миллен (A. L. Millin) призывал к заботе о памятниках древности, "этих документах нашей национальной истории", а Батисье в 1843 г. к оформлению "национальой археологии". Иное дело, что в каждой стране национальная археология формировалась отдельно, и речь может идти о зарождении национальных археологий, но этот аспект ощущался не в каждом проявлении. Мы рассмотрим здесь оба аспекта - и мировой и национальный.

Романтизм, о котором уже шла речь в главе о становлении классической археологии, охарактеризован Даниелом как литературное течение ( романтическое движение - Romantic Movement, или романтическое возрождение - Romantic Revival, романтический мятеж - Romantic Revolt). Но на деле это гораздо более широкое культурное движение, оформившееся и как стиль искусства (особенно в музыке), и как философская идеология, и как особое направление в социальных и гуманитарных науках. Веяние времени, общественный вкус, тон в этом задавал менталитет буржуазных новаторов и фрондёров. Романтизм зарождался постепенно, в некоторых отраслях его проявления можно заметить примерно с середины XVIII века.

Но первыми романтиками из британских археологов Даниел считает Уильяма Стъюкли (Daniel 1966: 14 - 15) и даже Эдварда Лойда (Daniel 1967: 41), а это более раннее время. Поводом послужила друидомания, которой Стъюкли (вторая четверть XVIII века) был охвачен вторую половину своей жизни. Что же до Лойда, то это и вовсе вторая половина XVII века. Оба заселяли Эйвбери и Стоунхендж сплошь друидами и представляли себе кровавые жертвоприношения (романтики любили ужасы). Но почему тогда не подключить сюда шведа Рудбека с его атлантами (Рудбек - это тоже вторая половина XVII века). Атланты хотя и не жрецы, но тоже достаточно экзотичны, а гибель Атлантиды была огромной катастрофой. Если же считать признаком романтизма увлечение отечественными, особенно раннесредневековыми, древностями, то надо начинать список с Ворма и Буре с их рунами, а это первая половина XVII века, или с Кэмдена, а это XVI век.

Думается, что все эти признаки действительно характерны для романтизма, но с одной существенной спецификацией - в противопоставлении повальному увлечению классикой. Этого противопоставления не было ни у Кэмдена, ни даже у Стъюкли. Отечественные древности выступали тогда как замена классических и в лучшем случае как равноправное достойное занятие. Противопоставлены классике они были лишь после осознания связи классических идеалов с революциями и с чужестранным доминированием. Романтизм неразрывно связан с национально-освободительными движениями, с одной стороны, реакцией на революционные смуты - с другой.

Именно в этой обстановке романтически настроенные антикварии обратились к отечественным древностям и родному средневековью - к рунам, руинам, друидам, курганам, замкам - как к спасительному противоядию от чуждых воздействий, или от революционных потрясений, как к средству самоутверждения и подъема национального достоинства (Piggott 1937). Они обратились к отвергнутой три века назад готике (Gothic Revival - готическое возрождение ). В Стокгольме в 1811 г. был создан "Готский союз", все члены которого носили готские имена. Но также романтики устремились и к еще более глубокой древности - к дикости и примитивности. Битва римлян в Тевтобурском лесу с германским полководцем Арминием, вождем тевтонского племени херусков, рассматривалась в эпоху классицизма как эпизод в распространении цивилизации на варварские земли. Теперь ее стали рассматривать как победу германского вождя Германа над римскими захватчиками и на месте битвы поставили памятник "Освободителю Германии", спроектированный в 1830-х - 40-х годах и завершенный в 1875. (рис. 1).

Романтики были вдохновлены бегством многих современников в родное прошлое, к простоте, к естественности, к жизни в близком общении с природой. Концентрации классицизма на эталонах изощренной образованности и письменной истории, зафиксированной учеными и монахами-летописцами, романтики противопоставляли упор на простонародную культуру, по их представлениям, лучше сохранившую дух народа, на народные песни и сказания, на фольклор. Характерным для всех романтиков был романтический порыв антиквариев этого времени, превращающихся в археологов, к духовности и (в противовес плотской полнокровности классики) к осознанию мимолетности земной жизни, к печальным прогулкам по кладбищу, к макабристическим сюжетам.

Когда в десятилетие между 1768 и 1778 годами в Чехии австрийская армия рыла укрепления против прусаков, снятие почвы с большой территории открыло ряд полей погребальных урн. Значительная часть находок была спасена и опубликована военным инженером К. Й. Бинером (K. J. Biener) в трехтомном труде о богемских (чешских) древностях. Прежде военные просто не обратили бы на них внимания. Романтики ради архитектуры воздвигали искусственные руины и даже искусственные курганы (рис. 2). Огромное мегалитическое надгробье планировалось возвести на могиле маршала Блюхера, и в 1823 г. даже добыли многотонный каменный блок, но нашли ему применение на другой могиле. Арндт планировал огромный курган на месте Битвы Народов высотой более 60 м, но возведен был лишь более скромный курган под Берлином, который берлинские спортсмены посвятили памяти убитого во Франции товарища. Зато при Ватерлоо возведен действительно курган высотою в 60 м. Не менее заметный курган возвели поляки в память Косцюшко перед воротами Кракова.

Это были, однако, современные памятники, а возводились и искусственные удревнители ландшафта. Правильные прямолинейные формы величественного "кургана Юлианы" уже не устраивали романтиков - им нужны были дикие заросли, уединенность и жуткие следы смерти (рис. 3).

Романтическую тягу к местным таинственным языческим культам использовали мошенники, подделывая языческих идолов.

Но был у археологов-романтиков и особый акцент. Они тоже считали историю, записанную учеными мужами, скудной и не вполне достоверной, но противопоставляли ей не сказания и песни, а реальные следы и остатки прошлого - погребения и древнее оружие, городища и курганы. В этом отношении романтизм археологов был несколько приземленным и не вполне вписывался в нормы общего романтического движения. Романтики-философы и филологи рвались в эмпиреи, грезили и фантазировали, восхищались религиозными образами предков и придавали огромное значение творческому воображению. Их коллеги-археологи, реализуя заветы эмпирического XVII века, упирали на факты и их массовое накопление. Больше всего это выразилось в обследовании самой массовой категории памятников - в масштабных раскопках курганов.

2. Курганомания в Англии . В Англии конца XVIII и начала XIX веков интерес к античным древностям ослаб, а вместо него на первый план выступил интерес к отечественным древностям. Френсис Гроуз с 1777 г. последовательно выпускал свои "Древности Англии и Уэлса", "Древности Шотландии" и "Древности Ирландии". Ричард Гау в 1789 г. (год начала французской революции) переиздал на английском расширенную "Британию" Кэмдена, а в 1786 - 1799 выпустил сводку "Погребальные памятники Великобритании". Девятитомные "Красоты Англии и Уэлса" Бриттона и Брейли опубликованы в 1801 - 1814 гг.

Как выражается Тим Мари (Murray 2001: 203) "с середины XVIII века и вплоть до середины XIX нечто вроде мании раскопок курганов охватило круги британских антиквариев" (Marsden 1974). В третьей четверти XVIII века священник Брайан Фосетт (Bryan Faucett, 1720 - 1776) раскопал свыше 750 курганов саксов в Кенте. Раскопки проводились наспех, без фиксации, только с целью пополнения коллекции. С таким же энтузиазмом, но более продуманно копал в Кенте офицер инженерной службы Джеймс Даглас или Дуглас (James Duglas, 1753 - 1819), а по результатам его раскопок посмертно вышла книга на латыни "Nenia Britannica" ("Британские могилы", 1793), очень толковое описание погребальных обычаев "древних британцев" (рис. 4).

В графстве Уилтшир в Англии (Уэссекс, неподалеку от Стоунхенджа) проводили раскопки Колт-Хор с Каннингтоном (рис. 5). Их интерес к курганам был несомненно вызван романтическим настроем эпохи, но они, по выражению Даниела (Daniel 1975: 30), "очень старались избежать романтического подхода своих предшественников", то есть избежать фантазирования и изобретения истории.

Сэр Ричард Колт-Хор (Richard Colt Hoare, 1758 - 1838, рис. 6), богатый баронет, романтически увлеченный древностями, финансировал раскопки и участвовал в них (Woodbridge 1970), наняв не только команду землекопов, но и хорошего художника Филипа Крокера и, главное, интеллигентного постоянного руководителя Уильяма Каннингтона.

Уильям Каннингтон (Wiiliam Cunnington, 1754 - 1810) был буржуа средней руки, торговал одеждой. Увлекшись раскопками курганов, он возглавил археологическую команду сэра Колт-Хора и вместе с художником Филипом Крокером обследовал графство Уилтшир, фиксируя памятники - курганы, городища (Cunnington 1950). Он общался с другими антиквариями. Так священник и коллекционер Томас Леман в 1802 г. писал ему:

"Я думаю, мы различим три большие эры по предметам вооружения, находимым в наших курганах. Первые - из кости и камня, явно принадлежащие к первобытным насельникам в их диком состоянии, каковые могут быть определенно приписаны Кельтам. Вторые - из меди, вероятно импортированные на этот остров от более благовоспитанных наций Африки в обмен на наше олово, и которые могут быть отданы Бельгам. Третьи - из железа, введенные в небольшом количестве перед вторжением Римлян" (цит. по: Marsden 1983: 18).

Но доказательств ни разделения на три века и на три племени, ни распределения по племенам у Лемана не было. Это были всего лишь догадки. Описывая свои изыскания в 1803 г. в долине Сэлисбери, Каннингтон отмечал, что копает "в надежде встретить что-либо, что могло бы заменить догадки". Он лишь высказал осторожное предположение, что могилы без металлических орудий (только с каменными) раньше тех, в которых есть металл. Дальше этого он не пошел за Леманом. Но Леман, видимо, более искушенный в обращении с древностями, давал также и советы по методике фиксации:

"Простите мне, но я верю, что мне позволено будет напомнить Вам о необходимости немедленно наклеивать малый кусочек бумаги на каждый обломок керамики или монету, которые Вы впоследствии найдете, записывая с аккуратностью само место на котором Вы их нашли. Люди, которые последуют нам, возможно, будут знать больше нас об этих вещах …, но мы должны … обеспечить им с ясностию, всю информацию какую только можем" (цит. по: Chippindale 1983: 119).

Коллекционер Леман напоминал о необходимости этикеток . Вероятно, Каннингтон не шел и в этом так далеко, но всё же именно Каннингтон обеспечил тщательность раскопок и фиксации 379 курганов. Он выделил пять видов курганов (длинные и четыре вида круглых) и применил стратиграфию, различая первичные и вторичные погребения.

В 1808 г. Колт-Хор начал готовить полную двухтомную монографию по результатам раскопок "Древняя история Уилтшира", которая вышла в 1810 - 1821 гг. В ней Колт-Хор гордо заявлял: "мы говорим от фактов, не от теории. Я не буду искать происхождение наших уилтширских курганов среди воображаемых областей романтики". Кельтомания и друидомания были ему чужды, как и копание в генеалогиях местных родов. Это был не просто каталог вещей или дневник раскопок или оживление местных преданий, а именно исследование археологии региона. Как пишет Даниел, работа эта означала "большой шаг вперед от антикварианизма к археологии. …Каннингтон и Колт-Хор могут быть поистине названы отцами археологических раскопок в Англии" (Daniel 1975: 31).

Но, добавляет Даниел, "несмотря на все усилия и клятвы, они не вполне преуспели в сбрасывании плаща романтики. Титульная страница "Древней истории Уилтшира" достаточно романтична, с ее архаизированным правописанием и каемкой из наконечников стрел. Хотя Колт-Хор тщательно различал пять типов курганов, один из них все еще назван "друидским". А, описывая находку одного скелета, Колт-Хор комментирует ее в лучшем "готическом" стиле, что он "жутко усмехался страшною улыбкой".

Раскопки курганов в этом духе продолжались и во второй половине века. Настоятель Даремского собора Уильям Гринуэлл (Canon William Greenwell, 1820 - 1918, рис. 7) раскопал параллельными траншеями 443 кургана по всей Англии и сдавал вещи в Британский музей. Его любимым присловьем было: "Никогда не занимайся теориями, собирай факты".

Даниел констатирует, что несмотря на свой серьезный подход и свою классификацию Колт-Хор с Каннингтоном и их современники не смогли взломать кажущуюся одновременность доримских остатков. Колт-Хор ставил себе целью "установить, к которым из последовательных насельников этого острова они могут быть отнесены, и действительно ли они являются созданием более чем одного народа", но после десятилетнего труда он вынужден был признать "полное неведение относительно авторов этих погребальных памятников; мы имеем свидетельства очень высокой древности наших уилтширских курганов, но ничего о племенах, к которым они принадлежали, что могло бы покоиться на солидных основаниях". Все доисторические остатки Уилтшира упрямо оставались "древнебританскими" (Daniel 1975: 31). Завершал Колт-Хор свой анализ восклицанием, которое Шнапп оценивает как "вердикт эре антиквариев": "Как величественно! Как чудесно! Как непонятно!" (Colt Hoare 1810: 153; Schnapp 1996: 284).

Это укладывалось в общие представления эпохи - не все ведь предавались романтическим гаданиям. Крупнейший английский филолог XVIII века др. Сэмьюел Джонсон писал: "Всё, что известно о древнем состоянии Британии, умещается на нескольких страницах. Мы не можем знать более того, что нам поведали древние писатели" (Daniel 1966: 15).

Надо признать, что, несмотря на этот трезвый скептицизм, Англия особенно рьяно преобразовала романтизм в изучение древностей: она опередила другие страны по масштабным раскопкам курганов (последние десятилетия XVIII века - начало XIX). В Австрии и России это началось только после середины XIX века (раскопки Гальштатского могильника в Австрии, раскопки Уварова и Савельева в России), в Германии и Дании - в конце XIX века (раскопки Клопфлейша, Гётце и Софуса Мюллера), во Франции этого вообще не было. Только в Силезии имели место обширные раскопки могил еще в начале XVIII века, но не курганов, а полей погребальных урн, и это был одиночный случай - раскопки Хермана, причем идея, что Хермана вела романтическая тяга к открытиям, была воспета в поэме Штифа (S. Stieff) только в середине XVIII века, тогда как в Англии следующих десятилетий это было массовое явление в которое были втянуты многие антикварии.

Можно было ожидать, что в Англии на этой обширной базе археологической практики и будет сделан следующий шаг в развитии археологии. Ан, нет, он был сделан в Дании.

3. Датская компенсация . В романтизм датские антикварии входили во главе с епископом Зеландии и профессором теологии Фредериком Мюнтером (Frederik Münter, 1761 - 1830, рис. 8). Сын немецкого эмигранта, священника, он был в юности под влиянием своего приятеля романтического поэта Эвальда. Еще студентом он обследовал памятники, в 1780 г. копал "курган Свейна" на острове Лоланд. В каменной камере, детально описанной и зачерченной (рис. 9), не оказалось ничего, кроме человеческого скелета и зубов лошади. В 1792 г. призвал к созданию "собрания всех северных памятников и доисторических предметов". Убеждая власти, уговаривая художников и ученых, он был в значительной мере стимулятором того интереса к древностям, который охватил всю нацию.

Этот интерес имел политическое основание. В XVII веке Дания утратила власть над Швецией и восточнобалтийскими провинциями, в XVIII частично компенсировала было это приобретением заокеанских колоний и освоением Гренландии, но во время Наполеоновских войн потерпела поражение от англичан в 1801, когда Наполеон полностью уничтожил датский флот в гавани Копенгагена, и в 1807 г., а в результате в 1814 г. утратила власть над Норвегией и Гельголандом. Оставалось тешить национальное самолюбие воспоминаниями о великом прошлом, когда даны господствовали над Англией и над всей Балтикой. Об этом прошлом напоминали два золотых рога в Кунсткамере (к тому, который описывал Ворм, век спустя прибавился еще один из того же места Галехус). Но 4 мая 1804 г. из-за плохой организации охраны оба рога были украдены из королевской Кунсткамеры. Вора нашли только после того, как он переплавил произведения древнего искусства на металл и стал продавать на рынке изготовленные из него подделки пряжек. индийских монет и т. п.

Утрата вызвала общее огорчение в обществе и возмущение небрежением властей. Молодой поэт Адам Эленшлегер (Adam Oelenschlaeger) написал вдохновленную поэму об утрате сокровищ. По рисункам были изготовлены реплики золотых рогов (рис. 10), но это были новоделы. У них не было ни гарантированной адекватности изделиям V века н. э., ни ауры древности. Пропадали и найденные бронзовые луры (трубы). В 1806 г. Эрик Мюнтер опубликовал небольшую книжку о гибельном состоянии древней усадьбы легендарных королей из саг в Лейре возле Роскильде: "Лейре в Зеландии в начале XIX века". Экземпляр отослал на самый верх. В этом же году профессор Расмус Нируп (Rasmus Nyerup, 1759 - 1829, рис. 11) опубликовал книжку о необходимости государственного национального музея. Образцом для него был Музей Французских Памятников в Париже, образованный в 1801 г. революционным правительством Франции из древностей, конфискованных у аристократии. Нируп призвал коллекционеров жертвовать свои коллекции национальному музею. На сей раз правительство реагировало быстро, и в том же году издало указ о создании такого государственного музея.

В 1807 г. была создана Королевская Комиссия по Сохранности и Сбору Национальных Древностей, куда вошли Мюнтер и Нируп, последний в качестве секретаря для начала. Нируп и его команда стали собирать отечественные древности сперва на хорах церкви святой Троицы, потом в библиотеке университета. Нируп включил туда и свою личную коллекцию. Это стало основой Национального Музея Древностей. Даниел соглашается с некоторыми датчанами, называвшими "профессора Нирупа и его комиссию реальными основателями преисторической археологии" (Daniel 1975: 40).

Но речь о трех периодах в культурном развитии повели другие датчане. В 1776 г. историк П. Ф. Сум и в 1802 г. антикварий Скули Торлациус излагали эту идею, а в 1813 г. ее развивал еще один датчанин - историк Л. С. Ведель-Симонсен в первом томе книги "Обзор древнейших и примечательнейших периодов отечественной истории".

"Оружие и орудия древнейших обитателей Скандинавии, - писал он, - сперва были из камня и меди… и лишь позже появилось железо. Поэтому, с этой точки зрения, история их цивилизации может быть разделена на век камня, век меди и век железа. Эти века не были разделены друг от друга такими точными границами, чтобы они не заходили друг н друга. Без сомнения, несчастные продолжали использовать инструменты из камня даже после введения медных инструментов, а медные инструменты после введения железных" (Vidal-Simons, цит. по: Daniel 1975: 40).

Доказательств, однако, историк не приводил. Это было простое изложение старой традиции. Но Магнус Бруцелиус из Лунда принял его гипотезу и в 1813 г. изложил по ней, хотя и без большой четкости, историю Скандинавии в книге "Характер бореальных древностей".

4. Кристиан Томсен и его система трех веков . Профессор Нируп не мог уделять всё свое время музею, а коллекции разрастались, и на должность секретаря комиссии нужно было найти отдельного энергичного работника. По консультации с другими членами комиссии Мюнтером был представлен к этому посту молодой Кристиан Юргенсен Томсен (Christian Jürgensen Thomsen, 1788 - 1865), увлеченный древностями сын богатого коммерсанта, родившийся за год до Французской буржуазной революции. В 1804 г. подростком случайно он помогал вернувшемуся из Франции датскому консулу выгружать коллекции древностей, которые тот скупил во Франции во время смуты революции. Консул подарил ему несколько древних монет. С этого началась собственная коллекция молодого человека. В 1807 г. при бомбардировке Копенгагена флотом Нельсона (Дания была тогда на стороне Франции) загорелся дом одного из нумизматов, и 17-летний Томсен помогал выносить коллекции. Тут он познакомился с другими коллекционерами и преисториками и вошел в их круг. Мюнтер харатеризовал его в письме как

"любителя с целым рядом достоинств. Я хорошо знаю его лично. Он вполне в ладах с римской и скандинавской нумизматикой и имеет совершенно исключительные познания в искусстве. В дополнение он владеет рядом живых языков, в частности немецким, французским и английским и, насколько я знаю, может писать на первых двух. Он прилежный работник и является, на это обращает внимание профессор Нируп, человеком с независимыми средствами (т. е. не нуждается в зарплате. - Л. К.). Это верно, что он, хоть и знает латынь, не прошел университета. Но я настаиваю, что при нынешнем состоянии археологической науки, это не имеет значения. Не важно вовсе, где человек получил свои знания, важно, имеет ли он их" (цит. по: Klindt-Jensen 1975: 49).

Так Томсен (рис. 12 - 13) стал секретарем комиссии и куратором музея, приступив к работе с 1816 г. Он не только занимался упорядочением материалов, но и участвовал в раскопках могил, проводимых комиссией с 1817 г. с помощью королевских солдат, данных Фредериком VI, тем самым, который способствовал устройству "кургана Юлианы". Сыном его кронпринцем Кристианом Фредериком и антиквариями Янсеном и Лундом проводились курганные раскопки на о. Борнгольм, и в этих раскопках было задействовано до 600 солдат ополчения. Янсен зачерчивал профили курганов, стараясь уловить стратиграфию. Находки поступали в комиссию комплексами, так их Томсен и регистрировал. Сборы, дары, раскопки и закупки быстро превращали Копенгагенский музей в самый большой археологический музей Европы. Соперничать с ним мог только шведский музей в Лунде, тогда крупнейший в Швеции, и, кстати, расположенный неподалёку - рукой подать (через пролив). В молодости Томсен сотрудничал с Бруцелиусом, а позже влиял на молодых археологов из Лунда.

С Томсеном связывают введение системы Трех Веков - каменного, бронзового и железного, - которая стала основой хронологической классификации первобытной археологии. Но хотя заслугу Томсена не отрицает никто, суть его заслуги трактуют очень различно, так что этому вопросу посвящена большая литература (Hildebrand 1986; Hoernes 1893; Montelius 1905; Weibull 1923; Seger 1930; Hermansen 1934; Hildebrand 1937; Petersen 1938; Daniel 1943; 1975: 38 - 54; Heizer 1962; Gräslund 1974: 91 - 112; 1981; 1987: 13 - 30; Ciołek 1975; Rodden 1981; Rowley-Conwy 1984; Sørensen 1999). Одни (как Мортилье, Майрс, Джон Эванс) умаляют его значение, обращая внимание на длинный ряд предшественников (Эккард в Германии, Маюдель во Франции, Колт-Хор в Англии, Ведель-Симонсен в Дании, Магнус Бруцелиус в Швеции и др.) или выдвигая приоритет немецких современников Даннейля и Лиша (как это делали немецкие националисты); другие (как Голденуайзер, Грэйем Кларк, Триггер), наоборот, возвеличивают Томсена, характеризуя его как первого эволюциониста (и прибегая к этому термину) или прогрессиста (если иметь в виду суть их рассуждений); третьи (как Бо Грэзлунд) настаивают, что Томсен был эмпириком, разрабатывал только классификацию и хронологию на основании одних лишь сочетаний вещей в комплексах.

В чем же суть открытия и вклада Томсена на самом деле?

Томсен приступил к работе над музейными собраниями после учебы в Париже, где он мог познакомиться с французскими идеями прогресса. Молодой буржуа тех лет был проникнут романтическими идеями поклонения "народу", дух которого проявляется в его сказаниях и древностях. У Томсена была своя коллекция монет. В специальной работе о социально-психологической природе коллекционерства я устанавливал его обусловленность неудовлетворенностью современными условиями среды и сравнивал с аутизмом (Клейн 1997). Томсена толкал к коллекционированию естественный для молодого датчанина тех лет патриотический эскапизм. Занимаясь коллекцией, он имел и некоторый опыт в нумизматике, а нумизматы различали разное время чеканки монет не только по надписям, но и по формальным признакам. Кроме того, нумизматы знали, что монеты, схожие по форме и годам чеканки обычно группируются в одном и том же кладе, и что вообще обнаружение монеты вместе с определенными вещами очень важно, потому что позволяет датировать эти вещи.

Знал Томсен и основную идею типологической классификации - что за разнообразием форм стоят некие сущности, идеалы изготовителей, соответствующие функции вещей, их назначению в жизни. Эти идеалы и нужно выявить, для этого и группировать вещи по формальному сходству и различию. Родден называет эту идею эссенциализмом (Rodden 1981).

Вот с такими знаниями молодой Томсен взялся за сортирование коллекций. Его первые шаги мало отличались от обычной практики антиквариев: он разбил свой материал на традиционные рубрики каталогов без единого критерия деления. В письме 1818 г. шведскому историку Шрёдеру он излагает свои группы так: 1) каменные орудия и оружие, 2) металлическое и медное оружие и другое боевое снаряжение, 3) железные артефакты языческого периода, 4) домашние орудия и утварь, 5) украшения, 6) предметы языческого культа, 7) погребальные урны, 8) смешанные предметы языческого периода, не перечисленные в предыдущих категориях. Легко заметить, что первые три группы охватывают оружие и соответствуют будущим трем векам, но это не указано. Разделения по векам еще нет.

Другой молодой шведский археолог, Свен Хюландер из Лунда, посетив в следующем году церковь Троицы в Копенгагене, где Томсен тогда раскладывал свои экспонаты по группам, записал, что это группы по назначению: 1) топоры, 2) молоты. 3) ножи, 4) долота и т. д. Именно в этом году музей был открыт для публики.

Как же Томсен выбирал способ группировки вещей? Ведь можно было разбить их по функциям, по размеру, по материалу, по источникам поступления, по народностям и т. д. Почему Томсен наметил именно тот критерий, который давал возможности расположить материал соответственно ходу истории, соответственно прогрессу ? А у него был образец перед глазами - классификация великого шведа Карла Линнея, сформулированная в его произведениях ("Система природы" 1735 г., и "Философия ботаники" 1751). Это была именно классификация всех трех царств природы - минералов, растений и животных, их упорядочение. То есть решались те же задачи, которые стояли перед Томсеном, а критерий у Линнея был выбран от простого к сложному, от примитивного к совершенному. Это был критерий прогресса, который казался Линнею, человеку века Просвещения, самым естественным и который позволял в будущем (продолжателям Линнея) поставить вопрос о развитии, о ходе естественной истории. Линнеевское общество было создано в Лондоне в 1788 г. и эта классификация была наиболее авторитетной в XIX веке.

Еще ближе к теме и времени Томсена была классификация Жоржа Кювье, выработавшего ее в Музее Естественной Истории в Париже, куда он был приглашен в 1795 г. Кювье стал профессором сравнительной анатомии, потом членом Государственного Совета и реформатором образования во Франции. Он был убежден в том, что всё в мире лучше всего разложить по сериям от простого к сложному, потому что это соответствует естественному порядку и смене вещей в истории. Так построена его книга "Животное царство" (1817), чрезвычайно влиятельная до Дарвина. Жорж Кювье считается отцом палеонтологии, потому что он вслед за Уильямом Смитом признавал, что каждому геологическому слою земли соответствует свой набор ископаемых, своя фауна, и это всё более сложные и совершенные виды ископаемых. И тут лестница! Кювье считал, что каждая смена ископаемых - результат катастрофы, после которой Бог создавал все виды животных заново, но более совершенными.

Вот контекст, в котором следует рассматривать классификацию Томсена. Некую общую направленность в смене вещей в сторону усложнения, улучшения он видел, признавал. Родден называет это дирекционализмом , но, я думаю, можно и уточнить, что за направление - прогресс. Так же, как Линней и Кювье, Томсен был прогрессистом , но так же, как они, он не был эволюционистом . Трансформации каменного века в бронзовый он себе не рисовал, как и бронзового в железный - эта логика его просто не интересовала. Его интересовала группировка, дающая последовательность.

Конечно, Томсен знал почтенную литературную традицию о трех веках, она маячила перед его умственным взором, но полагаться он на нее не хотел. Так же, как Колт-Хор, он хотел основываться на фактах. Еще одному шведскому другу он писал: "Для тех, кто выводит свое знание и всю свою ученость только из книг, у меня нет сочувствия. Я слишком часто видел, в какой полнейший абсурд они впадают, когда должны повернуть свою ученость на практическое использование" (цит. по: Klindt-Jensen 1975: 51). Но к 1825 г. он уже мог подтвердить традицию о трех веках фактами. Одному немецкому ученому он пишет: "Я нахожу существенным помещать археологические образцы аккуратно в контекст, чтобы держать в уме хронологическую последовательность, и считаю, что вескость старого представления и то, что сначала камень, потом медь, и, наконец, железо, постоянно находит новые обоснования в Скандинавии" (там же, 51 - 52).

В 1830 г. молодой шведский археолог Брор Эмиль Гильдебранд (Bror Emil Hildebrand, 1806 - 1884, рис. 14) познакомился и подружился с пожилым уже Томсеном. Он восхитился его классификацией, перенимал опыт (в сущности, стал его учеником) и переделал выставку в Лундском музее по образцу Копенгагенского, а еще через три года - выставку в Стокгольмском музее. В 1837 г. он стал королевским антикварием Швеции и преподавал археологию 40 лет на основе системы трех веков. В 1833 - 35 гг. по Томсеновскому образцу перестроил свою выставку и Рудольф Кейзер в Кристиании (Осло).

В 1832 г. музей получил 5 комнат в королевском дворце Кристиансборг, а впоследствии число их было доведено до 18. Три комнаты было отведено под "три века". Только в 1836 г. Томсен опубликовал свой путеводитель по Музею ("Путеводитель по северной древности"), где древности были четко распределены по трем разделам: каменный век, бронзовый век, железный век. Поскольку руководители небольших провинциальных музеев в Германии Даннейль и Фридрих Лиш опубликовали аналогичные схемы примерно в то же время (1836 - 37), вставал вопрос о приоритете. Но у Данейля это был незначительный эпизод в биографии, а Томсен посвятил музею и разработке датских древностей всю жизнь, Лиш опубликовал свою первую статью всё-таки позже Томсена, а, кроме того, в то время столичная музейная экспозиция была не менее влиятельным обнародованием результатов, чем публикация в печати. Раз в неделю Томсен сам проводил экскурсии для публики по музею (рис. 15). Люди посещали выставку, видели ее классификацию и усваивали идею, даже перестраивали под ее влиянием свои музеи. Гильдебранд и Кейзер перестраивали свои выставки по копенгагенскому образцу до публикаций Даннейля и Лиша. А экспозиция была устроена по трем векам между 1819 и 1825 годами (судя по письмам).

К сожалению, Томсен писал путеводитель для широкой публики, а не для ученых, и не изложил своих методов и своих доказательств. И вообще он нигде их в систематическом виде не изложил. Приходится восстанавливать их по мимолетным замечаниям.

Что его классификация базировалась на эмпирическом принципе, это ясно, но какой был выбран способ группировки, способ деления?

Неправы те, кто считает, что Томсен разбил свою груду вещей по материалу (по веществу), - а это Карл Маркс и Глин Даниел, - и что это была технологическая классификация (даже "технологическая модель"), - а так выражались Даниел, Пиготт, Хайзер и др. В бронзовом веке у Томсена есть и каменные орудия, в железном - и бронзовые изделия. Да, в "Путеводителе" можно найти слова о том, что в классификации вещей автор находит "более удобным упорядочить их по материалам, из которых они составлены", но это просто констатация одной из частных операций. Томсен не все вещи так разбивал, не по всем так выделял свои века, а только по орудиям и оружию, имеющим режущие края (ножи, мечи, кинжалы, топоры). Это указано в "Путеводителе" (Thomsen 1936: 59 - 61). Выделение этих ведущих видов инструментов для классификации всего инструментария и всего материала было его важным открытием. Они определяли технику периода.

А как же с остальными вещами? А их он распределял по векам, намеченным ведущими видами, на иных основаниях. Он излагал это так:

"есть еще один способ, который пока мало использован в отношении северных древностей, а именно - исследование форм предметов и орнаментов, которыми они украшены, с тем, что тщательно сравнивая и аккуратно замечая, какие виды обычно находятся вместе, мы можем установить порядок, в котором последовательные изменения имели место, и таким образом определить периоды, в которых одно лишь обследование орнамента позволит нам атрибутировать предмет".

Иными словами, распределить вещи по группам, намеченным ведущими видами (т. е. формами с лезвием), можно на основании четырех критериев:

Во-первых, по совместному нахождению в одних и тех же комплексах (могилах) вместе с ведущими видами вещей (каменными, бронзовыми или железными). Уже в 1821 и 1822 годах он писал в Швецию Шрёдеру, как важно обращать внимание на то, "какие вещи найдены вместе". В статье 1832 г. он требует фиксировать "ассоциации, в которых артефакты найдены". А в "Путеводителе" он требует отмечать "взаимоотношение между залегающими артефактами, которое часто более важно знать, чем сами артефакты" (Thomsen 1836: 88). И в своей автобиографии (Thomsen 1864) он объяснял свой успех систематическим наблюдением за тем, "что было находимо вместе, а что нет".

Во-вторых, по их категории, облику, форме : в могилах каменного века оказывались вещи одного облика и назначения, в могилах бронзового века - другого, железного - третьего. Например, янтарь был обнаружен только в могилах каменного века, серебро - только в могилах с металлом, бронзовые луры - только в комплексах бронзового века, стеклянные сосуды - только в комплексах железного века.

В-третьих, по орнаментации . На вещах каменного века оказывались одни орнаменты, на вещах бронзового века - другие (в частности линейно-спиральный), железного - третьи (плетеный).

И, наконец, в-четвертых, по устройству самих могил, по погребальному обряду : камерные могилы в мегалитах каменного века противостояли каменным ящикам бронзового и курганным камерам железного, а кремация применялась только в периоды металла.

Это значит, что классификация Томсена распределяла вещи не столько по материалу, сколько по формам, устройству и по связям в комплексах, по совместному нахождению. То есть она была формально-типологической . Это подробно показал Бо Грэзлунд (Gräslund 1974: 91 - 112; 1981; 1987: 13 - 30), хотя слово "типологический" он не применяет к Томсену, придавая этому термину другое значение (близкое к слову "эволюционный"). Он также настойчиво доказывает, что подход Томсена был сугубо эмпирическим, и что никаких предварительных идей у него не было, что нет никаких оснований называть его схему "технологической моделью" или видеть в ней концепцию эволюции, как это делают, скажем, Грэйем Кларк и Брюс Триггер (Clark 1961: 1; Trigger 1989: 78 - 79). Эволюционистом Томсен в самом деле не был, и не потому только, что он выводил бронзовый век с Востока (это можно сравнивать с катастрофизмом Кювье), а потому, что у него нет демонстрации того, как бронзовый век (где бы то ни было) возникает из закономерного развития компонентов каменного века, а железный век - из таковых бронзового. Но общая последовательность его периодов (не в Скандинавии, а вообще в мире) соответствует представлению о прогрессе в истории, так что прогрессистом Томсен был. И технологическая сторона прогресса, несомненно, представлена в его схеме самим фактом деления по ведущим формам инструментария.

Кроме того, обратим внимание на его классификацию. И формально-типологические классификации могут быть проведены по-разному - признаков ведь у вещей очень много, и есть много возможностей разделить материал, смотря, что взять за первый шаг деления, что за второй и т. д. Одни варианты окажутся удачными, другие - неудачными. Как же Томсен нащупал удачный параметр для выявления рубрик, по которым распределятся хронологически все остальные признаки? Как он дошел до идеи выделить орудия с лезвием как ведущие формы вещей? Здесь нужно вспомнить уже выявленную мною теоретически особенность процесса классификации - необходимость предварительного почти интуитивного знания общих связей в материале, определяющих перспективные пути его группирования (Клейн 1991: 230 - 233). Приступая к классификации - да, эмпирической, да, сугубо формально-типологической, - Томсен знал старую идею о трех веках, бытующую в литературе. Более того, она представлялась ему весьма правдоподобной, потому что древние авторы (Гомер) сообщали о бронзовом оружии древних героев, индейцы Америки оказывались живой иллюстрацией общества, существующего без металлов, в каменном веке, а их оружие - аналогией археологическим находкам в Европе, "громовым стрелам и топорам". Всё эти аргументы приводятся в его "Путеводителе" 1836 года. Вот что ориентировало его в выборе критериев классификации. Вот что подсказало ему, какие формы выявят прогресс и, следовательно, хронологическое деление.

Итак, он нащупал понятие комплекса вещей, значение связей в комплексе, значение ведущих форм орудий и оружия в технике, разработал хронологическую классификацию артефактов на основе их форм, орнаментов и связей с сооружениями, а также устройства сооружений. Клинд-Йенсен называет Томсена "основателем современной археологии" (Klindt-Jensen 1975: 57).

5. Ворсо, продолжатель Томсена . Томсен всегда очень заботился о продолжателях своего дела, о молодежи. Он подбирал себе молодых сотрудников, не только датчан, но и других скандинавов, не обращая внимания на отношения между государствами. Так, когда он заботливо занимался с Гильдебрандом из Лунда, у Швеции с Данией были враждебные отношения. Но из всех учеников самым близким и сильным был Енс Якоб Асмуссен Ворсо (Jens Jacob Asmussen Worsaae, 1821 - 1885, рис. 16). Моложе Томсена на 33 года, он родился в семье сельского шерифа и еще школьником заинтересовался археологическими находками. Как он сам писал в мемуарах, его вдохновляли национальные чувства и романтические идеи. Он проводил сам раскопки и посещал известные памятники. В короткое время он собрал богатую коллекцию древностей. В раскопках мегалитической гробницы ему помогал друг-офицер с солдатами, но они были прерваны, когда верхний камень обрушился, и мальчик едва выбрался из-под него.

Студентом семнадцати лет он пришел в музей к Томсену, и несколько лет работал у него добровольным помощником. Он сблизился с кронпринцем Фредериком, любителем древностей, проводившим и раскопки. Уже в 20 лет у него вышла первая большая печатная работа. Зарплату он попросил, когда умер отец и семья попала в затруднительное положение. Но бережливый Томсен отказал ему - зарплату получили те, кто пришли добровольно помогать раньше. Ворсо немедленно оставил работу и нашел другого покровителя.

Он обрушился с критикой на маститых историков, ошибочно интерпретировавших археологические находки и плохо прочитавших руническую надпись. Критик решил проверить саму надпись и нашел, что она неверно скопирована. Средства на эту поездку ему выделил сам король Кристиан VIII, которого можно было встретить во дворце, где находился и музей, и которому юноша представил свою критическую работу. В отличие от Томсена, писавшего с великим трудом, туго и вязко, Ворсо обладал живым языком. Сам увлекающийся археологией, король счел выводы юного археолога верными и поручил ему написать очерк о ранней истории Дании. Очень скоро Ворсо представил королю готовый текст. Это была его знаменитая книга "Древность Дании в свете преданий и курганов", вскоре переведенная на английский (1849, есть и русский перевод). Она вышла в 1843 г., когда автору было 22 года.

Даниел называет "Путеводитель" Томсена и эту книгу юного Ворсо "вероятно, самыми важными археологическими трудами первой половины девятнадцатого века. Для археологии они столь же важны, как Лайелловские "Принципы" для геологии. Здесь, в этих двух датских трудах изложены принципы преисторической археологии" (Daniel 1975: 46).

В книге Ворсо выводы Томсена были изложены более наглядно и четко, чем у самого Томсена. Он подчеркивает заслугу Томсена, отвергая доказательность древней традиции о трех веках. "Это деление древних времен Дании на три периода полностью и исключительно основано на соответствующем свидетельстве древностей и курганов, ибо античные традиции не упоминают, что было время, когда ввиду отсутствия железа оружие и острые орудия делались из бронзы". Древних героев Гомера он не считает вполне доказательными для выделения бронзового века - в конце концов, это всего лишь эпос и мифология. Более важной для каменного века он признает аналогию с островитянами Тихого океана, а решающими - связи вещей в комплексах. Без этого не было бы системы трех веков: "мы вряд ли могли бы отнести артефакты к трем последовательным векам, если бы опыт не научил нас, что артефакты, датируемые разными веками, обычно находимы порознь" (Worsaae 1843: 60).

Первое заселение Европы он датировал 3000 г. до Р. Хр. - столь близкое соответствие Библии было для скандинавских ученых тем проще, что палеолита в этих странах не могло быть в силу оледенения. Книга несет и другие черты своего времени. Скелеты в дольмене были изображены стоящими на коленях (рис. 17) - явно они так не стояли in situ.

В дальнейшем Ворсо много способствовал популяризации Системы Трех Веков. В 1854 г. он опубликовал "Картины из Королевского Музея Северных Древностей в Копенгагене", а в 1857 - 60 гг. "Атлас археологии Севера". Но он не ограничился этим, а разработал систему более детально.

В 1846 - 47 гг. Ворсо на средства, отпущенные его покровителем королем, путешествовал по Великобритании, изучая остатки норманской оккупации, и результатом явилась книга "Остатки данов и норманов в Англии, Шотландии и Ирландии". Вернувшись, Ворсо был назначен Инспектором по Охране Древних Памятников, а вскоре король умер и новым королем с 1849 г. стал друг Ворсо Фредерик VII. Ворсо же начал с 1848 г. исследовать раковинные остатки в огромных кучах песка и пепла с вещами каменного века. Ему помогали геолог Йохан Георг Форхгаммер и зоолог Япетус Стеенструп. Это оказались древние накопления пищевых отбросов, "кухонные кучи", по-датски кьёкенмеддинги - под этим именем они и вошли в литературу. Кьёккенмеддинги оказались по грубости керамики и кремневых изделий древнее мегалитов. Таким образом, каменный век разделился на две эпохи - раннюю и позднюю. Этот вывод Ворсо изложил в своем учебнике 1854 г. "Картины из Музея северных древностей в Копенгагене". Позже, в 1860-е, кьёккенмеддинги отнесли к мезолиту. Тогда же Ворсо признал, что каменный век сильно удлиняется - добавились французские пещеры, будущий палеолит.

В 1855 шведский археолог Нильс Густав Бруцелиус, а в 1860 Ворсо разделили бронзовый век на ранний (с ингумацией) и поздний (с кремацией покойников), прослеживая это в стратиграфии курганов. В 1859 г. вышла работа Ворсо "Новые подразделения каменного и бронзового веков". Железный век удалось также разделить. Рунами викингов был отмечен поздний его период, а Ворсо и Хербст установили, в какого типа могилах железного века обнаруживаются римские импорты - так был выделен его ранний, римский период. По византийским золотым монетам Ворсо выделил и промежуточный между ними период, ставший лучше известным после раскопок Конрада Энгельгарда, который, будучи сиротой, стал воспитанником и личным секретарем Томсена.

В поздних работах Ворсо каменный и бронзовый века разделены каждый надвое, а железный на три подпериода, да еще французские пещеры добавили особое подразделение каменному веку. Таким образом, Система Трех Веков уже при Ворсо, по сути, превратилась в Систему Семи или Восьми Веков. Дальше она дробилась еще больше.

6. Ворсо и средневековая археология . Разделение и детализация железного века позволяют ставить вопрос о возможности разделения отечественной археологии на две или три отрасли, во всяком случае, об обособлении средневековой археологии. Ведь все рубежи между отраслями, на которые распалась отечественная археология, пролегают внутри железного века. Но когда произошло разделение отраслей? Для него нужна дифференциация методики и связей с другими науками. Между тем, памятники, о которых есть письменные свидетельства, и те, которые не освещены в письменных источниках, во времена романтической археологии изучались одинаково. Единственное различение, которое делалось между более ранними и более поздними памятниками помимо деления на три века, затрагивало не методику изучения, а содержание материалов - это было различение между языческими и христианскими древностями, и, разумеется, его было легче провести на памятниках погребальных и храмовых, но не поселенческих. Языческие памятники на том уровне изучения могли рассматриваться только сугубо локально, порегионально, то есть в каждом этническом регионе особо, без обобщения. А христианские памятники выделялись в общеевропейском и даже более широком масштабе в некую узкую отрасль и по специфике материала, и по связям с теологией, и по направленности изучения - тут было немало от "сакральной археологии".

Изучение их шло по старинке - ученых интересовали только произведения искусства и святыни. В 1817 - 31 гг. выходили в 12 томах "Примечательности (Denkwürdigkeiten) христианской археологии" Аугусти с подзаголовком: "с непременным. вниманием к современным потребностям христианской церкви". Вот и термин для отрасли уже есть - "христианская археология"! Правда, тогда же, в 1823 г. вышли и 6 томов истории всего средневекового изобразительного искусства Серу д'Арженкура - свод памятников и пояснительный текст, но их содержание мало отличалось от церковного искусства. Средневековая археология выделялась постепенно вокруг церковной археологии как своего стержня.

Погребения древних датских королей и викингов Ворсо не рассматривал как особую отрасль, не выделяя из отечественной археологии. Их раскопки он считал патриотически-значимыми, но за пределами непосредственного освещения письменными источниками нить прямой преемственности для него терялась. И тут Ворсо если не отделил первобытную археологию от средневековой, то выделил ее важную отличительную черту. Он покончил с традицией связывать первобытные древности непременно с известными по Библии и по античным источникам народами и группами - готами, кельтами, галлами, друидами, финикийцами. Можно ли, спрашивает Ворсо, назвать народы каменного века, которые Томсон выделил как первых насельников Дании, финнами или лапландцами или кельтами? Всесторонне обсудив эту проблему, он приходит к выводу, что такие ярлыки приклеить к археологическим остаткам нельзя, что это "более древняя и еще неизвестная раса, которая в ходе времени исчезла до вторжения более сильных наций…". Он делает и более общий вывод: "История вряд ли сохранила для нас память обо всех нациях, населявших изначально Европу; поэтому было бы тщетно и ошибочно полагать, что какие-то расы были несравнимо более древними, потому лишь, что они первыми упомянуты в малочисленных и недостоверных источниках, которыми мы обладаем".

Уже Томсен писал о диффузии и переселениях. Ворсо поставил вопрос, волновавший позже археологов Европы - о миграции и автохтонности, и употребил аргументацию, вполне современную. Констатировав разительные различия культурного облика трех веков, он заключил:

"мы поэтому вправе заключить, что раса, населявшая Данию в бронзовом периоде, была иной, чем раса каменного периода, положившая начало заселению страны. Это ясно показывают древности, ибо нет постепенного перехода от простых инструментов и оружия из камня, к превосходно выполненным орудиям и оружию из бронзы… С другой стороны, не решено, что народ железного периода должен быть третьей расой, которая иммигрировала в более позднее время, чем та, что населяла страну в бронзовый период; ибо хотя древности и курганы этих двух народов ни в коем случае не одного вида, но разница не столь разительна и не столь выдающаяся, чтобы позволить нам основывать на ней предположение о двух совершенно разных расах человечества".

Ворсо отметил, что "более живые сношения с другими нациями" привели к "примечательному изменению преобладающего способа погребения" (это влияния). Он также предположил "маленькие иммиграции из соседних стран", порождающие "новые составные части населения".

В 1855 г. Ворсо стал первым профессором северных древностей в университете, а в 1866 г. ушел на смену умершему Томсену директором музея, оставаясь также инспектором всех древностей (рис. 18). Его называют первым археологом-профессионалом. В 1873 г. он добился гранта на полную съемку всех древностей Дании - это был первый в мире учет археологических местонахождений всей страны. Еще через два года он стал министром образования и церковных дел (рис. 19).

Респект археологии как науке добавляло в Дании не только высокое положение Ворсо, но и то, что раскопки нередко проводил сам король Фредерик VII. Используя солдат как рабочую силу, он копал курганы, а Ворсо присутствовал и давал советы (рис. 20 - 22), одетый в униформу: король ввел униформу для археологов - чиновный мундир и высокую шапку французского типа.

7. Свен Нильссон и его интеграция археологии с этнографией . С датчанами часто объединяют шведа Свена Нильссона (Sven Nilsson, 1787 - 1883; рис. 23), относя его к ученым, совершившим "скандинавскую археологическую революцию" (Глин Даниел); другие считают его первым эволюционистом (Trigger 1989; Magnusson 1994). Строго говоря, ни археологом, ни эволюционистом Свен Нильссон не был. Он верил в прогресс человечества, в смену всё более прогрессивных стадий, но ни механизма перерастания одной стадии в другую, ни идеи постепенности и независимости этого процесса у него не было (Regnell 1983; Hegardt 1999).

Родился он в семье фермеров, был младшим из шестерых детей. Отец воспитывал его в набожности и любви к сагам и легендам. В университете (Лундском) он получил теологическое образование (для сельских студентов цель стать священником была обычной), но потом добавил к этому классическую филологию и всегда свободно владел латынью, французским, английским и немецким. А в 1811 получил степень в зоологии, потом добавил геологию и анатомию, в 1818 получил степень по медицине.

По специальности он был всё же зоологом, учился по трудам Жоржа Кювье, потом работал профессором зоологии в Лунде. Он был коллекционером и директором зоологического музея - по соседству с богатейшим археологическим музеем, переустроенным Гильдебрандом по образцу Томсена, живо интересовался этнографией и археологией. Он уважал эмпиризм и придерживался сравнительного метода. Своим археологическим артефактам он искал аналогии в орудиях дикарей из других регионов Земли и таким образом определял их функции, а зоологические познания позволяли ему реконструировать первобытные охоту и рыболовство.

В 1834 г., за два года до "Путеводителя" Томсена он опубликовал свой труд "Очерк истории охоты и рыболовства в Скандинавии". Это была глава в томе "Птицы" его многотомной "Скандинавской фауны", выходившей с 1820 по 1855, а в 1838 - 43 годах четырьмя выпусками вышел расширенный вариант этой главы под названием "Первобытные обитатели Скандинавского Севера. Опыт сравнительной этнографии и доклад об истории человечества". Завершающий выпуск совпал по времени с первой книгой Ворсо. Нильссон предпринял глобальное сравнение этнографических данных с археологическими артефактами и на этом основании, объединив идеи Фергессона с идеями Кондорсе, выделил в истории человечества четыре стадии развития экономики: дикость - номадизм (кочевое скотоводство) - фермерство (земледелие) - высшая стадия (она характеризуется у него письменностью, чеканкой монет и разделением труда). Схожую схему впоследствии развивали эволюционисты - Лаббок, Тайлор, Морган (в 1868 г. труд Нильссона был переведен на английский), но это всё же была не схема Нильссона: эволюционисты восстановили исходный трехэтапный вариант Фергессона ( дикость - варварство - цивилизация ). К тому же всё это не археология, это преистория, и понятия эти ближе к этнографии.

Через 30 лет вышло второе издание труда Нильссона. В нем Нильссон добавил свою гипотезу, что в бронзовом веке в Скандинавию мигрировали финикийцы, вытеснив туземцев-лаппов на крайний Север. Уже одно это положение не вяжется с обычными трактовками эволюционистов. Для эволюциониста многовато внимания Нильссон уделяет расово-биологическим факторам истории. Отличался он от эволюционистов и тем, что отводил человеческому разуму меньшую роль в истории, чем материальным факторам.

Однако элементы, сближающие Нильссона с мышлением эволюционистов, есть и помимо концепции прогрессивных стадий развития экономики. По аналогиям с современными орудиями Нильссон определял функции древних - этот актуалистический метод интерпертации был также впоследствии популярен у эволюционистов. Сравнительный археолого-этнографический метод, сравнение явлений из разных географических регионов ( этнографические параллели ) тоже вошли в методику эволюционистов. Но у Нильссона сходства в культуре доказывают не общность законов развития, а общность происхождения, общие корни.

Есть и идейная солидарность Нильссона с датскими лидерами археологии первой половины XIX века. Он тоже прогрессист, способствовавший подъему первобытной археологии на уровень позитивных наук своего времени. И всё же занимался он не самой археологией, а ее использованием для преистории. Но если Томсен занимался только самими артефактами и их комплексами с целью построить их хронологическую классификацию, то Нильссон на основе анализа функций артефактов с привлечением этнографии возвел реконструкцию первобытной экономики в ее развитии. Томсен и Нильссон не знали о сходстве своих работ, узнали об этом только в 1836, когда прочли работы друг друга и завязали переписку. Ворсо в своих последующих работах использовал некоторые наработки Нильссона.

8. Датская археологическая революция . То, что установили Томсен и Ворсо, это прежде всего относительная хронология , на которой зиждется вся преистория. Когда подчеркивают, что они ввели "технологическую модель", подразумевают, что они построили периодизацию первобытной истории, то есть ввели наиболее важные и рациональные рубежи между эпохами, создав основу для прослеживания культурно-исторического процесса в сменах способов производства. Это не совсем так. Томсена и Ворсо интересовала прежде всего относительная хронология памятников: что раньше, что позже. Абсолютная им была тоже интересна, но за исключением монет и надписей, они не видели средств установить ее, а монеты и надписи затрагивали только время греко-римской цивилизации по соседству и христианской культуры в Европе, то есть только протоисторию и историю, никак не преисторию. А разбивка на периоды для них была вторичной, она получилась сама собой, и периоды не были для них (или в очень малой мере были) этапами развития.

Ни Томсен, ни Ворсо не рассматривали свои века как естественную последовательность развития. Томсен в своей корявой манере писал, что "более ранняя культура, задолго до того, как железо вошло в общий обиход, распространилась диффузией по большей части Европы, производство которой было в большой мере схожим в очень отдаленных районах". Ворсо полагал, что "бронзовый период должен был начаться со вторжения новой расы или нового народа, обладающего более высокой степенью культивации, чем прежние насельники". То же касалось и железного века. Это вполне аналогично катастрофизму Кювье. Заселение Дании новыми народами было постепенным. "Всеобщая диффузия металлов могла иметь место только постепенно".

Но, не будучи изначально и целенаправленно периодизацией, хронологическая система Томсена и Ворсо всё же содержала в себе несомненные потенции и зачатки периодизации, самим выбором критериев она открывала возможности своего превращения в периодизацию, была потенциально периодизацией. Именно так она в дальнейшем и развивалась (Klejn 1972; Клейн 2000).

Даниел в своей знаменитой истории археологии (Daniel 1975: 56) говорит о датской археологиче c кой революции . Он ввел этот термин в историографию. По его заключению, к 1840 г. в Дании и Швеции

"были заложены реальные основы научной археологии. Не только прославленная трехчастная система, но и, как мы видели, идеи инвазии, диффузии и гомотаксии, принципы типологии, сравнительный метод, техника синхронизации - все были установлены в писаниях этих трех великих людей - Томсена, Ворсо и Нильссона! Они ответственны за то, что может быть описано только как революция в антикварианизме. … Археологически говоря, великим событием периода 1800 - 1840 была Датская археологическая революция (Danish archaeological revolutuion)".

Слово revolution можно переводить как "революция", можно - как "переворот". Поскольку Даниел имел в виду 'научную революцию', вероятно, так и будет правильно переводить, но в нашей литературе принято переводить как "Датский археологический переворот" - вероятно, чтобы не путать с политической революцией, а ассоциировать с промышленным переворотом. Тем самым слегка понижается ранг события.

Но Даниел этот ранг слегка завысил - не терминологически, а по содержанию. Идеи инвазии, диффузии и сравнительного метода были не только у Томсена и Ворсо, но и у многих их предшественников-антиквариев, ведших на север готов, троянцев или атлантов; под сравнительным методом Ворсо понимал только сравнение с этнографией (приведение этнографических аналогий); те слабые элементы синхронизации и типологии, которые у Томсена и Ворсо были, нельзя принимать за основы этих устоев археологии, а шведа Нильссона вообще подключать к двум великим датчанам не стоит - это ученый другого плана. Введение трехчастной относительной хронологии было действительно чисто датским достижением, и оно не нуждается в раздувании, чтобы оправдать речь о датской научной революции или о датском перевороте.

Гораздо интереснее вопрос, который ставили перед собой Даниел, Крофорд и другие: почему именно в Дании осуществился этот переворот, а не во Франции, где собирание коллекций вылилось в огромные своды Монфокона и Кейлюса, почему не в Англии, где проводились масштабные раскопки курганов (не датским раскопкам чета), почему не в странах, где, казалось бы, были совершены подготовительные шаги к обобщению результатов? Этот вопрос интересен потому, что его решение связано с проблемой условий успешного развития археологии в любой стране, проблемой перспектив.

Ворсо сам думал над этим вопросом, и видел разгадку во влиянии Французской революции, которая обратила европейцев "к политическим правам народов", а это пробудило в нациях глубокий интерес к собственному языку и прошлому. Датчан подтолкнули к изучению славного прошлого политические бедствия современности, потомки данов стремились найти в прошлом компенсацию за униженное национальное достоинство и надежду на лучшее будущее. Но гораздо больше это могло бы подтолкнуть к открытиям самих французов - унижений после наполеоновских побед у них было достаточно.

Ингвальд Ундсет видел причины в том, что Скандинавия не была затронута римскими завоеваниями, так что языческое время там не может быть снабжено ярлычками из античных авторов и требует других объяснений. Но это говорит лишь о необходимости объяснений, а не об их источнике.

Крофорд выводил интересующие нас достижения в археологии от промышленной революции в Европе. Масштабные работы по устройству рудников, железных дорог, туннелей и песчаных карьеров, ирригация и основание ферм, распашка земель принесла резкое увеличение находок древностей, а это расширило число наблюдений, в то время как праздная буржуазия коллекционировала древности без всякого толка.

Даниел возразил, что именно занятия коллекциями, в которых праздная буржуазия лишь заменила другой праздный класс - аристократию, привели к открытию трехчастной относительной хронологии. Хотя это было сказано в контексте ответа на вопрос о причинах датской революции, осталась без ответа как раз конкретная постановка вопроса: почему это произошло именно в Дании.

Мне кажется, что в Дании сконцентрировалось несколько обстоятельств, обострявших те общие тенденции, которые вели разработку древностей в нужном направлении. Во-первых, воздействие романтических идей, усиленных влиянием Французской революции, в Дании чувствовалось особенно сильно, потому что она уменьшилась особенно резко: от общеевропейской силы до крохотного государства. Во-вторых, в маленьком густо населенном государстве разрушение сельских пейзажей и древних памятников, порожденное промышленной революцией, ощущалось особенно грозно. В-третьих, предшествующее развитие антикварианизма в Дании, как и в Швеции, породило среду, особенно благоприятсвенную для накопления древностей в музеях, и музеи Копенгагена и Лунда были в начале XIX века самыми большими в Европе. Раскопки тогда были самыми большими в Англии, своды - во Франции, но музеи - в Скандинавии. В-четвертых, антикварные занятия пользовались в Дании большим респектом, так что король страны сам проводил раскопки, а богатые и энергичные люди могли посвятить всю свою жизнь музейному делу. Наконец, в-пятых, в Северной Европе буржуазный интерес к гражданскому обществу и бытовым особенностям жизни народа обратил буржуазного археолога и нумизмата к оценке значимости комплекса вещей, связей вещей в нем, а отсюда уже только шаг к обнаружению синхронности и асинхронности.

9. Сопротивление Трем Векам . Первые успехи в распространении Системы Трех Веков по Европе ожидали ее в Швеции и Швейцарии. В Швецию ее перенес с помощью Томсена еще Брор Гильдебранд в 1830 - 33 гг., а в Швейцарии в нее уверовал профессор А. Морло (A. Morlot), который опубликовал в 1860 г. на французском языке "Геолого-археологические исследования в Дании и Швейцарии", которые в следующем же году были переведены на английский под названием "Общие взгляды на археологию" и были очень популярны во всей Европе и Америке.

В Англии "путеводитель" Томсена был переведен еще в 1848 г., первая книга Ворсо немедленно вслед за ней в 1849. Но взгляды Томсена и Ворсо прививались в Англии туго. Вместо "трех веков" по технике орудий там еще долго история излагалась по трем этническим периодам: кельтскому, римско-британскому и англо-саксонскому, причем всё до-римское было смешано воедино и называлось кельтским. Только в 1866 г. Фрэнкс, новый хранитель отечественных древностей в Британском музее, перестроил выставку по трем векам, выявленным датскими археологами.

Однако и после этого некоторые известные британские археологи не принимали систему Трех Веков. Джон Кембл, выступая в 1857 г. в Ирландской Академии, выразил сожаление, что выступает сразу после Ворсо, взгляды которого он принять не может. Он заявил, что люди типа Ворсо и Лиша "соблазняют нас, ввергая в тяжелые исторические ошибки", хотя их система и может оказаться полезной в упорядочении музейных коллекций. Джеймс Фергессон в книге 1872 г. отказался признать доримский бронзовый век. Томас Райт (Thomas Wright) критиковал систему Трех Веков как "привлекательную по внешности, но без оснований в действительности". Это система, заявил он, "которую я вместе с антиквариями высокого положения в их науке отвергаю вообще и рассматриваю как всего лишь заблуждение". Райт считал, что орудия из камня, бронзы и железа все употреблялись вместе, а если и встречались порознь в археологических контекстах, то лишь из-за бедности обладателей. Общины с каменными орудиями были всего лишь отсталыми дикарями до-римской Британии. Он возражал против геологического подхода к истории. Древности надо группировать не по слоям, а по народам. Разные волны населения приносят культуру разного уровня, и нет смысла выстраивать по этим случайным последовательностям логику прогресса. В книге "Кельты, римляне и саксы", третье издание которой вышло в 1875 г., он писал:

"Есть нечто, можно сказать, поэтическое, определенно воображаемое, в разговоре о веке камня, или веке бронзы, или веке железа, но такие деления не имеют смысла в истории, которая не должна трактоваться как физическая наука, а ее объекты группироваться в роды и виды. Мы имеем дело с расами человечества и можем лишь упорядочивать исследуемые объекты соответственно народам, которым они принадлежат, иллюстрируя их манеры и историю".

Особенное сопротивление система Трех Веков встретила в Германии. Там лишь двое незначительных археологов (Даннейль и Лиш) выступили с чем-то аналогичным, а ведущие археологи Германии встретили эту концепцию в штыки. Частью это имело политический характер: Пруссия враждовала с Данией за территорию Шлезвиг-Гольштейна. Ворсо вдобавок написал в 1846 г. остро критическую книгу "Национальное древлеведение в Германии", которая, конечно, лишь подлила масла в огонь. Частью же причины расхождения носили академический характер. На немецком сопротивлении системе Трех Веков есть смысл остановиться подробнее впоследствии, в другой главе.

Лишь постепенно количество оппонентов системы Трех Веков стало уменьшаться и к концу века, наконец, иссякло. Причиной тому послужило умножение стратиграфических доказательств.

10. Стратиграфические доказательства . Стратиграфия, давно обычная для геологических исследований, в период антикварианизма только начинала проникать в археологию. Ворсо понимал ее значение и в курганных раскопках старался зафиксировать стратиграфические наблюдения (рис. 24). Системе Трех Веков не хватало наглядных доказательств последовательности. Ассоциации вещей в комплексах показывали, что вещи, относимые Томсеном к одному периоду, вероятно, действительно одновременны. Но какой период раньше, какой позже, в глазах большинства антиквариев оставалось недоказанным и лишь пояснялось с помощью аналогий и логических рассуждений.

Однако первые стратиграфические доказательства системы трех веков Ворсо представил в 1850-е годы исследованием датских торфяников. Вместе с зоологом Япетусом Стеенструпом он продемонстрировал последовательность типов вегетации: сначала идет слой с лесом, в котором осину теснит сосна (ее в Дании давно нет), их сменяет слой с дубом, ольхой и березой, а в третьем слое появляется бук, ныне самое распространенное дерево в Дании. И существенно, что только каменные орудия встречаются в слое с сосной, бронзовые появляются в смешанном лиственном лесу, а железные - в буковом.

Второе доказательство поступило из Швейцарии. Там в сухую зиму 1853 - 54 гг. уровень вод в Цюрихском озере опустился настолько, что выступили сваи, вбитые в дно озера между деревнями Обермайер и Долликон, а тут же залегали каменные топоры, орудия из рога, керамика и обугленная древесина, при чем органические остатки сохранялись в болотном иле лучше, чем где бы то ни было. Школьный учитель сообщил об этом самому известному швейцарскому археологу Фердинанду Келлеру (Ferdinand Keller, 1800 - 1881), и тот начал обследовать обнаруженное поселение. Келлер (Meyer von Knochau 1882; Martin-Kilcher 1979), происходя из буржуазной семьи, получил образование по теологии и естественным наукам в Париже, потом был учителем в Англии, где познакомился с Колт-Хором. Увлеченный и раньше кельтами, он по возвращении в Цюрих, основал в 1832 г. общество антиквариев и, преподавая в техникуме английский, раскапывал курганы и вел широкую переписку со специалистами и любителями.

Келлер распознал в обнаруженном памятнике свайное поселение (поселение на сваях), аналогичное наблюдавшимся у папуасов Новой Гвинеи. Такое уже было обнаружено в Швейцарии раньше, в 1832 г., с деревянным челном и двумя бронзовыми мечами, но тогда раскопки не были расширены на всё поселение. А теперь в Швейцарии была другая обстановка. После революции 1848 г. и гражданской войны в Швейцарии возникло демократическое государство, которое нуждалось в осознании национального единства на новой основе, не на легендах феодального времени. Преемственность и стабильность с древнейших времен была хорошей идеей. То, что Келлер восстанавливал большую деревянную платформу на сваях, единую для всей общины, было очень кстати - это было то единство, которое патриоты-демократы жаждали для всей Швейцарии. Защитные функции свайных поселений были также близки швейцарскому обществу, только что отстоявшему свою независимость. Келлер поднял исследование преисторического свайного поселения до национальной задачи и за десятилетие с 1854 по 1863 в серии докладов доложил Антропологическому обществу в Цюрихе результаты раскопок, а доклады его быстро переводились на английский. В 1863 г. полковник Шваб опубликовал список из 46 аналогичных поселений в Швейцарии и вне ее, а к 1875 г. их было около 200. В 1866 г Дж. И. Ли по отчетам Келлера опубликовал книгу "Озерные поселения Швейцарии и других частей Европы".

В северной Италии, западной Франции и юго-западной Германии были открыты залежи черной жирной земли с археологическими находками, которую стали называть итальянским словом terramare ("черная земля"). Террамары были в 1861 г. распознаны Штробелем и Пигорини как остатки тех же озерных свайных поселений.

В Ирландии были известны аналогичные памятники - краноги . Первый обследовали в 1839 г. У. Р. Уайлд и Джордж Питри. К 1857 г. краногов было обнаружено уже 46. Келлер отличал свайные постройки (нем. Pfahlbauten) от краногов, которые он определял как Packwerkbauten ("постройки на тюфячной кладке"). Было ясно, что свайные поселения очень разнообразны и не принадлежат одному периоду. Между тем, Келлер не очень интересовался хронологическим делением и отнес все находки чохом к кельтам. Это другой швейцарский исследователь, Фредерик Тройон (Frederik Troyon) из Лозанны, в 1860 г. разделил культуру швейцарских свайных поселений по стратиграфическим наблюдениям самого Келлера на три периода - каменного века, бронзового и железного. Этот результат признал и Келлер. Но первый Тройон отнес финнам или иберийцам, второй - кельтам, а третий - гельветам. Эту часть его концепции, с тремя вторжениями, Келлер не признал. Однако признанная часть означала то подтверждение, которого так не хватало системе Трех Веков - подтверждение наглядное, стратиграфическое. Три века залегали в швейцарских свайных поселениях слоями, да еще нередко перемежаясь стерильными прослойками.

11. Этнические ярлычки: во славу предков . Почему же потребовались дополнительные сугубо наглядные доказательства хронологии, и без того убедительно построенной и изложенной? Мы уже видели, что дело было не только в политических противоречиях европейских стран, но и в романтической настроенности центрально-европейских археологов на этническое, а не хронологическое объяснение различий между находками, также коренящееся в политических противоречиях.

Как верно подметил историограф Центрально-Европейской археологии Карел Скленарж,

"Для археологов-романтиков Центральной Европы не описания находок имели значение, ни их типологические классификации, ни определение их точного возраста; всё это стало центром интересов в следующий период. Ныне же первый вопрос был: кому принадлежали эти находки? Кельтам, германцам или славянам? … Если даже все другие вопросы, поставленные археологическим открытием, остались бы без ответа, этот должен был найти ответ в каждом отдельном случае находки, и это был почти патриотический долг археологов-романтиков - решить его в пользу своего народа. Этот археологический национализм … был сильнейшим образом связан с политической реальностью первых двух третей девятнадцатого века" (Sklenář 1983: 91).

Это был не только центрально-европейский феномен - можно вспомнить влечение к древним британцам в Англии и галлам во Франции. "Но если там это было делом национальной истории, то здесь это была часть драмы современной политики".

Келлер не случайно игнорировал хронологические различия в материале ради этнических идентификаций. Это была излюбленная идея романтиков - увидеть в мертвых археологических остатках исчезнувшие племена, лишь названные античными авторами и снабженные краткими, но колоритными характеристиками. Племена, с которыми можно было ощутить кровное родство, живую связь сквозь тысячелетия. Это было так романтично!

Особенно рьяно взялись за поднятие национального самосознания немецкие идеологи. Многие ученые принялись изучать германских предков - их историю (Й. К. Аделунг 1806), мифологию (Я. Гримм 1835) и др. Профессор "исторических вспомогательных дисциплин и древностей" в Бреслау (ныне Вроцлав) Йоган Густав Г. Бюшинг (1783 - 1829), написал в 1824 г. "Очерк германской археологии", дрезденский библиотекарь Густав Клемм в 1836 - "Руководство по германской археологии" (в обоих трудах не было еще хронологического деления). Тут не было бы ничего особенного - просто внимание к теме. Но в 1823 г. Й. Клапрот ввел для обозначения всей родственной семьи европейских языков и говорящих на них народов термин "индогерманские" (ныне их называют индоевропейскими) - это подчеркивало ведущую роль германцев в этой семье. В Северной Европе все бронзовые находки автоматически отдавались германцам, а в Германии все неримские находки всё чаще обозначались как германские. Богатые находки и с оружием - естественно, должны быть германскими, а вот бедные и безоружные могут быть негерманскими. Граф Вакербарт в 1821 г. написал "Историю великих тевтонов", в которой всё, что есть великого в Европе, приписывалось тевтонам. В популярной литературе и искусстве возник образ так наз. "театральных германцев", идеализированных до крайней степени и далеких от реальности. Руны встречались нередко в Скандинавии, а вот в Германии, где должен был находиться центр достижений древнегерманского духа, рун что-то не находилось. Стали появляться подделки - начиная с 1804 г. (первая распознана полицией).

Остроту приобрело разделение находок на германские и славянские. Ведь в первой половине I тыс. н. э. германские племена, судя по сообщениям античных авторов, были распространены очень широко и в Восточной Европе (вплоть до Днепра), тогда как во второй половине тысячелетия как раз славяне занимали значительную часть Германии - до бассейна Эльбы. Таким образом, на обширной территории Европы должны быть и те и другие находки. А в XVIII - XIX веках славянские земли Восточной Европы за исключением России испытывали сильный нажим со стороны немецких государств: Пруссия захватила значительную часть Польши, а Австрия владела обширными славянскими землями в Подунавье и на Балканах. И тут и там происходило онемечивание славянского населения, более грубое со стороны Пруссии. И тут и там славянские народы переживали подъем национально-освободительного движения в контексте общего романтического и революционного движения Европы.

Вначале славянскую археологию стали развивать больше западные славяне - чехи, поляки и лужицкие сербы. Российская наука присоединилась позже: мешала оппозиция подвластных России поляков, а, кроме того, сказывалось и преобладание немецких академиков в русской науке XVIII - первой половины XIX века. Славистику поначалу создавали чех Й. Добровский, словак П. Й. Шафарик, чьи "Славянские древности" вышли в 1836 - 37 гг., поляк В. Суровецкий. Последний написал в 1824 г. книгу "В поисках происхождения славянских народов". В том же году немец Й. Г. Ворбс выпустил работу: "Поля урн Восточной Германии - славянские или германские?". Его решение было: раз они богатые и многочисленные, значит, германские. Многие немецкие исследователи, исходя из Тацита, погребения с оружием трактовали как германские, погребения крестьян или ремесленников - как славянские. Некоторые подходили иначе: те, что с прямым оружием, - германские, те, что с изогнутым - славянские. Ф. Лиш относил курганы с трупоположениями и великолепными бронзовыми изделиями (оружием, украшениями) к германцам, а бескурганные погребения с трупосожжениями и железом - к славянам. С другой стороны, в работах профессора Й. Г. Воцеля из Праги (1845 и 1868) для германцев на карте осталась узенькая полоска между славянами и кельтами. Еще больший протест немцев вызвало его сравнение первобытных германцев с североамериканскими индейцами. В славянских памятниках рун вовсе не было - нехорошо, и славянская руническая письменность неуклонно появлялась - в подделках.

Так, большую популярность приобрели в середине 1760-х идолы из Прильвица в Мекленбурге - их изготавливал ювелир Шпонгольц из Нейбранденбурга и подбрасывал антиквариям как "идолов из Ретры". На них были нанесены якобы славянские руны. Целую монографию посвятил им А. Г. Маш в 1771 г., а на взлете романтического движения их поднял на щит известный антикварий граф Потоцкий, поместив их в 1795 г. в своей книге (рис. 25). В первой половине XIX века был подделан западнославянский эпос. В Краледворских рукописях славянские герои изображались в романтическом духе, примерно как "театральные германцы" - смелыми, благородными и морально возвышенными, всегда побеждающими германских варваров. Фр. Палацкий и профессор Воцель построили на этих "Рукописях" описание древнеславянской культуры. С 1850 г. было немало опровержений этого эпоса, но написанных немцами - могли ли славяне им верить?

Между тем, еще в XVI веке Маршальк-Туриус по типологическим признакам распознавал славянские находки. В 1832 г. Лиш из Мекленбурга трезво отличал славянские погребения от германских, а в 1847 г. описал врезной линейно-ленточный орнамент как опознавательный признак славянской керамики. Шестью годами позже М. Люснер в Чехии независимо пришел к тому же выводу.

Кельтов, которых британские антикварии стремились увидеть в мегалитах Британии, а французские - в мегалитах Франции, теперь стремились найти везде: в южной Германии, Швейцарии, Чехии, Польше. Это рассматривали как западное противоядие от немецкого национализма. В 1804 г. в Париже была учреждена "Кельтская Академия". Началась настоящая кельтомания . Все бронзовые предметы объявлялись кельтскими. Находке одной кельтской золотой монеты фон Доноп посвятил в 1820 - 21 гг. двухтомный труд. В 1840-е годы Х. Шрейбер даже изменил порядок томсеновской триады, поставив бронзовый век (признанный кельтским) впереди каменного. К. Кеттерштейн объявил всю европейскую цивилизацию кельтской.

В Австрии в соляных рудниках Гальштата находки дохристианского времени были известны давно: еще в 1573 г. там были найдены тела преисторических горняков, в 1710 г. открыты первые языческие погребения. Но настоящее открытие памятника произошло в 1846 г. Добывая гравий, надсмотрщик Й. Г. Рамзауэр обнаружил несколько погребений, которые не стал разрушать, а в следующем году начал специальные раскопки. Их результаты были в 1848 г. обнародованы в книге Й. Гайзбергера "Могилы близ Гальштата". Рамзауэр продолжал раскопки до 1864 г. под руководством барона Э. фон Закена, директора императорского кабинета древностей в Вене. Император Франц-Иосиф сам интересовался находками и несколько раз посещал Гальштат. Всего было раскопано свыше 1000 погребений, которые опубликованы фон Закеном в книге "Гальштатский могильник" в 1868 г. Ранние раскопки были с огрехами, но затем раскопки Гальштата стали образцовыми по тщательности регистрации и фиксации. Каждое погребение было тщательно зарисовано художником И. Энгелем. В последующем, однако, судьба обошлась с документацией Гальштата неласково. Рамзауэер был отцом 24 детей, и, чтобы содержать их шел на хитрости: изготовлялись краткие выдержки из документации и дарились почетным визитерам на месте в надежде на ответные дары. Многие из этих копий сохранились, а вот главный дневник исчез в позднейших австрийских политических катастрофах и был найден случайно в 1932 г. в лавке букиниста.

Внимание к гальштату объяснялось тем, что в центре Европы была открыта новая культура. Чья? С самого начала в книге Гайзбергера Гальштатский могильник был объявлен кельтским, коль скоро в нем бронзы больше, чем железа, и мало оружия, которое Тацит считал характерным для германцев. Келлер и многие вслед за ним видели кельтов также в жителях свайных поселений Швейцарии. Ныне гальштатскую культуру считают полиэтничной: на западе - кельтской, на востоке - иллирийской, а сам могильник Гальштат расположенным как раз на границе этих двух ареалов.

Только повсеместное принятие системы Трех Веков свело на нет кельтоманию: бронза оказалась не этническим признаком, а чертой культурного уровня.

Таким образом, хотя романтические идеи способствовали Томсену и Ворсо в продвижении к открытию, знаменовавшему датскую археологическую революцию, потребовалось и умение их противостоять искушениям романтизма. Их величие состоит в том, что они, как, впрочем, и анличане Колт-Хор и Каннингтон, сумели преодолеть романтическую увлеченность скороспелыми этническими определениями, удержались от внесения ложной ясности в картину и оставили ту степень неопределенности, которая была обусловлена ситуацией. А это открыло им путь к выявлению хронологических различий и к построению хронологической классификации. К системе Трех Веков. Это вознесло их над уровнем национальных археологий и придало их достижениям мировое значение.

12. Заключение: некоторые уроки . Какие уроки можно было бы извлечь из всей этой истории?

Первый урок, который бы стоило извлечь, это что молодость археолога - не препятствие для больших свершений и не оправдание для их отсутствия. Ворсо было 22, когда вышла его знаменитая книга. Сколько вам?

Второй урок касается истин, кажущихся самоочевидными. Памятуя промах Маркса и Даниела в определении критерия классификации Томсена, надо бы не удовлетворяться первыми впечатлениями о деяниях ученых прошлого, не считать их такими уж поверхностными. Продумывать суть их глубже, порыться в деталях.

Третий урок, как мне кажется, напрашивается относительно случаев рывков в развитии нашей науки. Условия и причины их не всегда скрываются очень уж глубоко. Большие средства, вложенные в собирание древностей и в музеи, и труд, затраченный на это, не пропадут - скажутся.

И еще. Обычно считают, что идейные течения в литературе и искусстве очень далеки от науки. Но вот романтизм - как он деятельно сказался в археологии! Приглядитесь и к другим течениям, более новым. Может быть, и у них окажутся очень интересные возможности научных реализаций.

Распространены представления, что общественные потребности рождают открытия. Да, рождают, но не тотчас. Быстро появляются только идеи, даже иногда с опережением. Таковы были идея трех веков, идея каменного века, идея актуализма. А открытия, разработка их на материале, могут надолго задержаться. Возможно, многие идеи, рожденные в археологии велениями нашего времени, в сущности, тоже еще только идеи, еще не открытия. А мы их либо считаем доказанными (такое бывает), либо не замечаем - как нет их. Между тем, вот ведь великолепное поле для приложения своих сил - разработать их на материале. Не отворачивайтесь с презрением от "голых идей", преклоняясь перед фактами. Может быть, эти идеи помогут вам увидеть новые факты. Оглядитесь, быть может, они уже витают в воздухе.

Вопросы для продумывания:

1. Являются ли преисторическая и протоисторическая археология разными отраслями или оставляют и сейчас по сути одну отрасль?
2. С какими еще стилями искусства и культурной жизни можно сравнить романтизм по воздействию на археологию?
3. Если романтизм более других стилей воздействовал на археологию, то почему?
4. Не противоречил ли эмпиризм археологов-романтиков их романтизму и как эти стороны их деятельности находили согласование?
5. Как можно оценить признание английских антиквариев в неспособности понять археологические памятники - как трезвый реализм или как неумный пессимизм?
6. Согласны ли Вы с предложенным перечнем причин успеха датских археологов по сравнению в британскими и французскими коллегами или есть еще некие, возможно, более важные причины?
7. Почему же Дания вообще опередила другие страны по уровню цивилизованного отношения к древностям?
8. Какие качества Томсена, по-Вашему, более всего способствовали его открытию?
9. Справедливо ли считать Ворсо со-открывателем системы Трех Веков?
10. Справедливо ли подключать Нильссона к Томсену и Ворсо, совершившим в первой половине XIX века переворот в археологии, или это, как изложено здесь, ученый другого плана?
11. Согласны ли Вы с тем, что схема Томсена и Ворсо - не периодизация или не вполне периодизация, а только относительная хронология? Ваши аргументы…
12. Согласны ли Вы с аттестацией Томсена как прогрессиста и катастрофиста, а не эволюциониста, каким его объявляют некоторые видные историографы? Или всё же он ближе к эволюционистам, чем это представлено здесь?
13. Можно ли считать, что Томсен ввел понятие замкнутого комплекса вещей, хотя он этого нигде в точности не сформулировал?
14. Почему Колт-Хор, Томсен и Ворсо сумели противостоять этноопределительным искушениям романтизма, тогда как многие немецкие и другие археологи поддались им?

Литература :

Клейн Л. С. 1991. Археологическая типология. Ленинград, АН СССР.

Клейн Л. С. 1997. "Человек дождя": коллекционирование и природа человека. - Музей в современной культуре. Сборник научных трудов. Санкт-Петербургская гос. академия культуры. Санкт-Петербург: 10 - 21.

Клейн Л. С. 2000. Археологическая периодизация: подходы и критерии. - Stratum plus (Санкт-Петербург - Кишинев - Одесса), 1: 485 - 515.

Chippindale Chr. 1983. Stonehenge complete. Ithaca and London, Cornell University Press.

Ciołek T. M. 1975. Methodologiczne zagadnienie tzw. systemu trzech epok. - Światowit, 34: 339 - 342.

Clarke O. G. S. 1961. World prehistory. An outline. Cambridge, Cambridge University Press.

Cunnington R. H. 1975. From antiquary to archaeologist. Princes Risborough, Shire Publications.

Daniel G. E. 1943. The Three Ages. An essay on archaeological method. Cambridge, Cambridge University Press.

Daniel G. E. 1966. Man discovers his past. London, Duckworth.

Daniel G. E. 1967. The origins and growth of archaeology. Baltimore, Maryland, Penguin Books.

Daniel G. E. 1975. Hundred and fifty years of archaeology. London, Duckworth (1 ^st ed. 1950 as Hundred years of archaeology).

Daniel G. E. (ed.). 1981. Towards a history of archaeology, being the papers read at the first conference on the history of archaeology in Aarhus …1978. London, Thames and Hudson.

Gräslund B. 1974. Relativ datering: Om kronologisk metod i nordisk arleologi (Tor, vol. XVI, 1974). Uppsala, Gustavianum.

Gräslund B. 1981. The background to C. J. Thomsen's Three-Ages System. - Daniel: 45 - 50.

Gräslund B. 1987. The birth of prehistoric chronology: Dating methods and dating systems in nineteenth-century Scandinavian archaeology. Cambridge, Cambridge University Press.

Hegardt J. 1999. Sven Nilsson. - Murray T. (ed.). Encyclopedia of archaeology. The Hreat archaeologists. Vol. I. Santa Barbara et al., ABC - Clio: 65 - 78.

Heizer R. F. 1962. The background of Thomsen's Three-Ages System. - Technology and culture (Detroit) 3: 251 - 266.

Hermansen V. 1934. Thomsens første museumsorfning. Et Bidrag til Tredelingens Historie. - Aarbøger: 99 - 122.

Hildebrand Bengt. 1937. C. J. Thomsen och hans lärda förbindelser i Sverige 1816 - 1837. Bd. I. Tiden till 1826. Stockholm, Wahlström & Widestrand.

Hildebrand H. 1866. Zur Geschichte des Dreiperiodensystems. - Zeitschrift für Ethnologie, 18: 357 - 367.

Hoernes M. 1893. Geschichte und Kritik des Systems der drei prähistorischen Culturperioden. - Mitteilungen der Anthropologischen Gesellschaft Wien N. F. 19 - Sitzungsberichte: 71 - 78.

Klejn L. S. 1972. Die Konzeption des Neolithikums, Äneolithikums und der Bronzezeit in der archäologischen Wissenschaft der Gegenwart. - Neolithische Studien, I. Berlin, Akademie-Verlag: 7 -30.

Levine P. 1986. The amateur and the professional: Antiquarians, historians and archaeologists in Victorian England 1838 - 1886. Cambridge, Cambridge University Press.

Magnusson Staaf B. 1994. An essay on theory of history in Swedish archaeology (University of Lund Institute of Archaeology and the Historical Museum Report series no. 50). Lund: 18 - 24.

Marsden B. M. The early barrow-digers. Princes Risborough, Shire Publications.

Marsden B. M. Pioneers of prehistory: Leaders and landmarks in English archaeology (1500 - 1900). Ormskirk, Heskett.

Martin-Kilcher S. 1979. Ferdinand Keller und die Entdeckung der Pfahlbauten. - Archäologie der Schweiz, 2: 3 - 11.

Meyer von Knochau G. 1882. Lebensabriss des Stifters der Gesellschaft Dr. Ferdinand Keller. - Denkschrift zur fünfzigjahrigen Stiftungsfeier der Antiquarischen Gesellschaft in Zürich. Zürich, Burkli: 1 - 48.

Montelius O. 1905. Det nordiska treperiodsystemet. En historisk. - Svenska Fornminnesfülöreningens Tidskrift (Stockholm) 12: 185 - 211.

Petersen C. S. 1938. Stenalder, broncealder, jernalder. Bidrag til nordisk arkæologis litterærhistorie 1776 - 1865. København, Levin & Munksgaard.

Piggott S. 1937. Prehistory and the Romantic movement. - Antiquity XI (41): 31 - 38.

Regnéll G. (red.). 1983. Sven Nilsson. En lärd i 800-talets Lund. Lund, Studier utgivna av Kungl. Fysiografiska Sällskapet i Lund.

Rodden J. 1981. The development of Thee-Ages System: archaeologist's first paradigm/ - Daniel: 51 - 68.

Rowe J. H. 1962. Worsaae's Law and the use of grave lots for archaeological dating. - American Antiquity 14: 73 - 83.

Rowley-Conwy P. 1984. C. J. Thomsen and the Three Age System. A contemporary document. - Antiquity 58 (223): 129 - 131.

Schnapp A. 1996. Discovery of the past: origins of archaeology. London, British Museum Press.

Seger H. 1930. Die Anfänge des Dreiperiopdensystems. - Schumacher-Festschrift. Zum 70. Geburtstag Karl Schumachers. Mainz, 3 - 7.

Sklenář K. 1983. Archaeology in Central Europe: the first 500 years. New York, Leicester University Press and St. Martin's Press.

Sørensen M. L. S. 1999. Changing meanings: reflection upon historiography and Thomsen's three age system. - Gustaffson A. and Karlsson H. (eds.). Glyfer och arkeologiska rum - en vänbok til Jarl Nordbladh (GORARC, Series A, vol. 3). Institutionen för arkeologi, Göteborgs Universitet: 133 - 149.

Thomsen C. J. 1836. Ledetraad til Nordisk Oldkybdighed. Kjøbenhavn.

Thomsen C. J. 1864. Själfbiografiska anteckningar. Köpenhavn, Nationalmuseets archiv.

Weibull L. 1923. Det arkeologiska treperiodsystemet. Dess uppkomst och giltighet. - Historisk Tidskrift för Skåneland (Lund), 5, 1914 - 1923: 247 - 266.

Woodbridge K. 1970. Landscape and antiquity: aspects of English culture at Stourhead, 1718 - 1838. Oxford, Oxford University Press.

Worsaae J. J. R. 1843. Danmarks Oldtid oplyst ved Oldsager och Gravhöje. Kjøbenhavn.

Иллюстрации :

1. Памятник Арминию-Герману, "Освободителю Германии", воздвигнутый в Тевтобурском лесу в1875 г. (Sklenář 1983: 99, fig. 19).

2. Поддельный курган с кромлехом в Мёсгарде, Ютландия (Kpndt-Jensen 1975: 44, fig. 36).

3. Мегалитическая гробница. Акварель 1820 г. Вильгельма Тишбейна Младшего, друга Гёте (Schnapp 1996: 274 или лучше Sklenař 1983: 70, fig. 13).

4. Предметы из средневековой могилы, раскопанной Джеймсом Дугласом. Иллюстрация из его "Британских могил", 1793 (Schnapp 1996: 282).

5. Ричард Колт-Хор и Уильям Каннингтон на раскопках кургана в долине Сэлисбери. Акварель Филипа Крокера, 1897 (Schnapp 1996: 283 или Bahn 1996: 55).

6. Сэр Ричард Колт-Хор, портрет маслом (Mapna 1980, 1: 106).

7. Настоятель Даремского собора Уильям Гринуэлл с древним мечом в руках (Bahn 1996: 57, внизу).

8. Портрет Фредерика Мюнтера (Kpndt-Jensen 1975: 45, fig. 39).

9. План кургана Свейна близ Пелерструпа (о. Лоланд), рисунок Мюнтера (Kpndt-Jensen 1975: 45, fig. 40).

10. Реплики золотых рогов из Галехуса (Bahn 1996: 88).

11. Портрет Расмуса Нирупа (Kpndt-Jensen 1975: 46, fig. 41).

12. Портрет Кристиана Томсена, гравюра Магнуса Петерсена с фотоснимка из архива Национального Музея (Gräslund 1974: 107, fig. 13).

13. Портрет Кристиана Томсена, рисунок В. Гертнера (Gräslund 1987, 26, fig. 14).

14. Портрет Брора Эмиля Гильдебранда (Kindt-Jensen 1975: 61, fig. 55).

15. Томсен демонстрирует коллекции музея во дворце Кристиансборг посетителям, рисунок Й. Магнуса Петерсена в 1846 г. (Gräslund 1987: 25, fig. 13).

16. Портрет Енса Якоба Ворсо в молодости. Фото в Королевской Библиотеке, Копенгаген (Gräslund 1987: 35, fig. 16).

17. Изображение мегалитической могилы (дольмена) о скелетами из книги Ворсо 1843 г. (Bahn 1996: 91).

18. Портрет Ворсо в зрелые годы. Гравюра с фото в архиве Национального музея (Gräslund 1974: 132, fig. 15).

19. Портрет Ворсо в годы его пребывания на посту министра (Bahn 1996: 90).

20. Раскопки кургана в Елинге в 1861 г. директором Охраны древностей Ворсо. В мундире директора он дает пояснения королю Фредерику VII, прибывшему на раскопки. Рис. Й. Корнерупа (Kpndt-Jensen 1975: 82, fig. 74 top).

21. Король и Ворсо осматривают находки на ракопках кургана в Елинге. Супруга-консорт короля графиня Даннер остается на краю раскопа. Рис. Й. Корнерупа (Kpndt-Jensen 1975: 82, fig. 74 bottom).

22. Король Фредерик VII во главе солдат на раскопках кургана в Сколдборге, северная Зеландия. Рисунок Й. Магнуса Петерсена (Kpndt-Jensen 1975: 83, fig. 75).

23. Портрет Свена Нильссона работы Карла Петера Лемана (Murray 1999, 1: 66

 

Top