Папярэдняя старонка: Часть 1

Аўтар: Клейн Л. С.,
Дадана: 20-06-2012,
Крыніца: Клейн Л.С. История археологической мысли. Курс лекций. Часть 1. СанкПетербург, 2005.

Антиэволюционизм

1. Церковь против эволюции. Еще при жизни Габриэля Мортилье сопротивление эволюционизму, да и прогрессизму во Франции не ограничивалось критическими выпадами типа тех, что выдвигали эволюционисты же Бойд Докинз и Саломон Рейнак. Всё больше откристаллизовывалась позитивная антиэволюционисткая концепция. Разумеется, она была как-то связана с клерикальными кругами, но если бы она исходила только от религиозных католических догм, только от Библии, то споры с ней свелись бы к обычному противостоянию религии с наукой. Верующие остались бы приверженцами библейских догм, библейской хронологии, но для ученых, полагающихся на трезвую критику, логику и эмпирическую проверку, многие библейские догмы рушились бы вместе с библейской хронологией.

Поначалу ход дискуссии был именно таким. Клерикалы старались свести на нет противоречия между новыми научными данными и Библией, доказать, что новые факты укладываются в библейские рамки. В 1869 г., т. е. на следующий год после смерти Буше де Перта, в год публикации первой схемы периодизации Мортилье, епископ Шалона на Марне монсиньер де Меньян (G.-R. Meignan) издал книгу "Мир и первобытный человек по Библии". Епископ вынужден был согласиться с единодушным решением авторитетных геологических экспертов, признавших открытие Буше де Перта. Но он не видит в этом противоречия с Библией.

"Не надо надеяться, однако, встретить в истории и на земном шаре следы примитивного человека такого, каким он вышел из рук Создателя - в блеске юности и силе разума. Эти благие дни невинности и величия не продолжались достаточно - до времен, для которых род людской сохранил горестные воспоминания. Восстав в раю против Создателя их жизни, наши прародители сами переменили условия жизни. Если геология открывает остатки примитивного человека, то это остатки человеческих отбросов. Они не свидетельствуют ни о чем, кроме страшных результатов наказания Божия". Он признает, что открытия "показывают расу низшую и самую дикую. Враги христианства празднуют эти открытия с энтузиазмом". А открытия показывают только, что "великое преступление имеет свое возмездие" (Meignan 1869: 134 - 135).

Примерно в то же время аббат Ламбер (E. Lambert) выступил с двумя книгами - "Мозаичный потоп" и "Первобытный человек и Библия". Он признает, что первобытный человек сосуществовал с ископаемыми животными, но, по его разумению, это не опровергает Библию. Священное писание, Книга Бытия и не утверждает, что потоп был по всей Земле сразу. Он затронул только ту местность, где обитали потомки Адама, в других местах потоп мог быть в другое время.

К клерикалам присоединялись такие же креационисты (отстаивавшие creatio - акт Творения) из университетов. Арман де Катрфаж (Armand de Quatrefages), профессор из Национального Музея Естественной Истории признавал, что человеческие орудия залегают в очень древних слоях вместе с ископаемыми животными, но это орудия настоящего человека - такого, каким он создан Богом. Глава университета МакДжилла в Монреале (Канада) археолог-любитель Джон Уильям Досн (Dawson), признавая связь между остатками ископаемого человека и вымерших животных, заявлял, что это доказывает только одно - позднее геологическое залегание таких комплексов. Он утверждал, что североамериканские индейцы используют в одно и то же время как совершенные, так и грубые кремневые орудия, а европейские образцы прогрессивной смены культур представляют собой просто случайные взаимоналожения соседних общин с разными культурами (Trigger 1989: 102 - 103).

Поскольку таких "случайных взаимоналожений" было слишком много, а традиционное понимание Библии как-никак было дискредитировано, такие увертки могли убедить только набожных людей, получающих облегчение от сохранения своей веры любой ценой. Более трезво и самостоятельно мыслящие люди невольно начинали всё больше доверять науке в этом споре.

Гораздо больший ущерб эволюционизму наносили не эти выступления клерикалов-креационистов, а выступления ученых, не опиравшихся прямо на библейские тексты, а лишь отвергавших вообще эволюционные идеи и с этой точки зрения подвергавших критике фактические устои эволюционизма. Так, эолиты, открытые аббатом Буржуа в 1867 г. (за год до смерти Буше де Перта) в третичных отложениях (которым 30 миллионов лет), были с энтузиазмом встречены Мортилье: удревнение, считал он, больнее ударит по религии - чем дальше от библейской хронологии, тем лучше. Мортилье внес эолиты в свою периодизацию как эпоху тене , а геолог Рюто установил целый ряд эпох: фаньян, канталь, кент, прест, рейтель, маффли, месвинь, стрепи …

По этому вопросу разгорелись горячие споры уже в 1872 г. на Международном антропологическом конгрессе в Брюсселе, где Мортилье докладывал свою схему. Была создана комиссия из 15 человек для изучения и решения этого вопроса. Противники эолитов ставили опыты: желваки кремня бросали во вращающиеся барабаны, имитируя природные случаи столкновения камней, подбрасывали их в водяные мельницы. В итоге комиссия голосовала так: 5 против, 8 за и 2 воздержались. Эолиты прошли, но не очень гладко. Однако к рубежу веков сами сторонники доставили самое веское доказательство недостоверности эолитов: охотясь за эолитами, они стали доставлять их из таких эпох, где не только человека, но и обезьян еще не было, и доставлять в таких количествах, что музеи отказались их принимать. Сейчас остались как реалистичные только месвинь и стрепи, объединенные в эпоху до-шелль , да еще обнаружилась олдувейская индустрия. Но всё это четвертичные находки.

Однако, при всем влиянии католических идей во Франции, антиэволюционистская концепция сложилась во французской науке только в XX веке.

Попытки церкви опровергнуть сходу учение об эволюции, особенно дарвинизм, или согласовать с ними библейскую догматику, приспособить католическую картину мира к новым реалиям, оказались безрезультатными, недейственными. Книги церковных авторитетов (как епископа де Меньяна, отца Ламбера и др.), написанные с позиций теологического перетолкования библейских легенд и чисто фактуальной критики доказательств эволюции, не выглядели убедительными для интеллигенции преддверия ХХ века, имеющей дело с развитой наукой и мощной техникой. Но католическая церковь вообще отличается гибкостью и большой способностью приспосабливаться к меняющемуся миру.

И церковь сменила стратегию борьбы с эволюционным учением, перестроилась. Силы, организованные церковью, стали строить сопротивление эволюционизму изнутри науки, сугубо научными средствами. Появилась целая плеяда археологов в рясах: Бардон, двое Буисоньи, Вилленёв, Кильмейер, Глори, Тейяр де Шарден, Брёйль, Обермайер…Это не было чем-то разительно новым: в археологии всегда было много священников и монахов. Еще со времен "сакральной археологии" изучение древностей было связано с познанием церковных традиций, церковная археология, библейская археология были внушительными разделами не только во французской археологии. Но теперь священники ринулись в первобытную археологию.

Не нужно понимать новую стратегию церкви слишком примитивно и прямолинейно - как отправку некой тайной миссии с секретным заданием от папы: разложить науку изнутри, провести диверсии, фальсифицировать доказательства. Просто было усилено изучение эволюции в церковных семинариях, и молодым выпускникам было позволено целиком посвятить себя светской науке. Возможно, были какие-то наставления от старших не забывать о нуждах укрепления веры, но в этом и не было надобности. Не имея прямого "подрывного" задания от церкви, эти ученые в основном честно и объективно изучали материалы, ничего не стараясь фальсифицировать. Но по условиям своего воспитания и среды, под влиянием веяний нового времени, они с особенным вниманием собирали факты, говорящие об ошибках эволюционистов, с особенным рвением исследовали те вопросы, где эволюционизм был слабее, весь пафос обращали на утверждение антиэволюционных идей. Это была игра на слабостях эволюционизма. Она облегчалась ошибками основоположника, Мортилье, и догматизмом его учеников.

Два обстоятельства усиливали позицию клерикалов в науке. Во-первых, церковь обладала финансовыми и организационными средствами, гораздо более значительными, чем университеты и музеи. Аббаты могли заниматься научными открытиями, не думая о хлебе насущном, у них было достаточно средств на научные командировки, конференции, покупки древностей, аппаратуру, издания, если нужно - институты.

Во-вторых, вокруг аббатов, увлекающихся наукой, формировалась светская научная среда из ученых, даже материалистов и атеистов, по тем или иным причинам склоняющихся к поддержке антиэволюционистской позиции. Одних привлекали материальные выгоды сотрудничества, других - личное обаяние и отличная образованность аббатов, третьих - видимая объективность и преданность науке, а вот ненаучные увлечения эволюционистов (политикой, идеологией, революционной фразеологией) отвращали. К таким единомышленникам принадлежали (нередко лишь отчасти) Пьетт, Картальяк, Капитан, Буль, Пейрони…

Вот почему антиэволюционистские идеи расцвели во Франции, и дальнейшее развитие французской преистории осуществлялось в рамках культурно-исторической археологии, ориентированной не на однолинейную эволюцию, а на параллельное существование и взаимодействие разных культур.

2. Буль и палеонтология человека. Введение культурно-исторического подхода, антиэволюционного по своей природе, ощущалось во Франции прежде всего именно там, где эволюционизм добился наибольших успехов и был особенно разработан - в археологии палеолита. И так же, как эволюционизм, это антиэволюционное движение начало свое утверждение в науке не с разработок непосредственно в археологии, а со связанной с ней палеонтологии. Во главе этого движения встал исследователь, которого называют основателем палеонтологии человека (т. е. палеоантропологии ), Марселен Буль (Marcellin Boule, 1861 - 1942).

Родился он в Монсальви, в провинции Канталь, в семействе очень скромного достатка. В юности его приобщил к естественным наукам местный аптекарь Ж.-Б. Рам (Rames), любитель геологии, который помог ему получить университетское образование, сначала в Тулузе, потом в Париже и Клермон-Ферране. В Тулузе, где в 1886 г. он получил дипломы по естественным наукам и геологии, встретил он Эмиля-Эдуарда-Филиппа Картальяка (Emil-Edouard-Philipp Catrailhac, 1845 - 1921), известного преисторика, позже специалиста по пещерному искусству. Картальяк познакомил его с палеоантропологией и преисторией, т. е. первобытной археологией. В Париж он прибыл с рекомендацией от Рама к геологу Ф. Фуке (Fouqué), но книга "Цепь мира животных" увлекла его палеонтологией, и он стал заниматься у ее автора Альбера Годри (Gaudry). В Клермон-Ферране всё же изучал геологию, и делал диссертацию по ней. Завершив университетское образование в 1887 г., он устроился в Музей Естественной Истории в Париже, где провел всю свою научную карьеру. Сначала он был взят стажером, потом в 1892 г. стал ассистентом Годри по кафедре палеонтологии. В 1994 г. защитил диссертацию и стал ассистентом по музею, к 1898 г. организовал палеонтологическую галерею. За эту работу он стал кавалером Ордена Почетного Легиона (в 1935 он станет Командором ордена). В 1903 г. он унаследовал от Годри кафедру палеонтологии, которую и занимал до своей отставки в 1936 г. (рис. 1).

По-видимому, палеоантропологические проблемы, открытые ему Картальяком еще в Тулузе, произвели стойкое впечатление на Буля, и, честно занимаясь по рекомендации своего покровителя Рама геологией, а затем у своего основного учителя и покровителя Годри палеонтологией, он не забывал о проблемах археологии и происхождения человека. Еще в 1884 г. опубликовал работу о ямах для добычи кремня. Время было полно жаркими дискуссиями о теории Дарвина (обсуждались книги Дарвина 1859 и 1871 гг. и книга Хаксли 1863 г.). Круги, в которых обретался молодой Буль, были естественнонаучными, далекими от католической догматики, но в то же время это была французская геология - та самая, которая очень долго сопротивлялась признанию сосуществования человека с ископаемыми животными. Конечно, Буль уважал Дарвина как гениального естествоиспытателя, но ему претила антиклерикальная риторика атеистов, вдохновленных успехами дарвинизма и сильно упрощавших концепцию. Впрочем, не нравились ему и догматическая аргументация клерикалов. Буль считал, что наука должна быть в стороне от политики и идеологии. У него руки чесались ввязаться в дискуссию и, отодвинув политические аспекты, продвинуть решение самой проблемы, но сдерживало уважение к своему учителю и шефу Годри. Пришлось бы выступать самостоятельно и без оглядки на мнение старших, иначе незачем и соваться. До поры до времени Буль сдерживался и, совершая иногда экскурсы в геологию и археологию, в основном ограничивался занятиями одной лишь палеонтологией.

И тут было что делать. Палеонтологию многие рассматривали как служанку геологии - она помогает датировать слои. Буль стоял за самостоятельность этой науки. У нее есть свои задачи, она выясняет происхождение видов животных. Его учитель Годри по старинке занимался сравнением крупных подразделений животного царства, общих планов. Буль занялся генеалогией конкретных видов, увязывая в цепи виды ископаемых, из которых выросли современные виды животных. Например, он проследил происхождение медведей, лошадей и носорогов. Вот прослеживая эти генеалогические линии, Буль пришел к выводу, что в природе нет однолинейной эволюции, которую так любят переносить на все отрасли жизни эволюционисты. Всё гораздо сложнее. Виды дробятся, образуя генеалогические древеса, в которых очень трудно уловить основную цепочку, ведущую к современным видам; есть много тупиковых ветвей, а ископаемые нельзя выстраивать в одну линию. Среди них много тех, которые не имели продолжения.

Палеонтология важна не только как самостоятельная наука, проясняющая систематику зоологии и естественную историю. Она помогает не только геологии, но и преисторической археологии организовать их материал, расположить его по эпохам - она дает им достоверную периодизацию. В 1888 г. Буль не удержался и написал "Очерк стратиграфической палеонтологии человека". Он считал, что в 80-х годах преисторическая археология находится в состоянии атрофии и виноват в этом Мортилье. Буля не только воротило от радикальной, социалистической и атеистической риторики этого человека, но он считал неправильной, ложной и вредной его установку на чисто археологическую периодизацию. Для Буля правильной была традиция Ларте, и он считал, что Мортилье напрасно свернул с этой дороги. "Чистая археология" не может построить для себя объективную шкалу, потому что археологическая классификация отражает разнообразие древнейших человеческих обществ. Типичные группы инвентаря могут иметь локальный характер, а не универсально-хронологический. Для надежности археологии нужна внешняя шкала. Она естественнонаучная, в геологии и палеонтологии. Хронологию палеолита нужно строить на основе периодизации оледенений и соответствующих изменений фауны.

В эту стратиграфию нужно вписать "палеонтологию человека", потому что только она, истинно "историческая наука", способна "воссоздать последовательные фазы творения" (он сохраняет, таким образом, библейскую терминологию и, очевидно, некую долю божественного участия в создании человека, даже если физически человек происходит от обезьяны). Буль чувствовал себя в силах это совершить - построить палеонтологию человека - и в 1902 г., когда его учитель Годри ушел в отставку, оставив ему кафедру, у Буля оказались развязаны руки. Он взялся за палентологию человека, то есть за палеоантропологию, сделав это своей основной профессией. В первой трети ХХ века он был вне конкуренции как лидер французской палеонтологии и палеоантропологии.

Две основных его работы отмечают его биографы (Hammond 1982; Albarello 1987; Richard 1999; Van Reybrouck 2002) - изучение неандертальского скелета из Ла Шапель и книгу "Ископаемые люди".

3. Шапельский неандерталец. В 1908 г. в южной Франции, в местности Ла Шапель-о-Сен (La Chapelle-aux-Saints), два брата-аббата, Аммедей и Жан Буисоньи (Bouissonie), обнаружили в пещере Бонневаль остатки почти полного скелета неандертальца: половину черепа с лицом, позвонки и конечности. Выбирая, кому поручить анализ своей находки, аббаты представили скелет не в Антропологическую школу отъявленному материалисту Леонсу Мануврие, который бы поднял скелет на щит как очередное доказательство дарвинизма, а Булю как человеку благонамеренному, известному своей критикой Мортилье. Буль занялся анализом и восстановлением этого скелета между 1911 и 1913 годами и издал своё исследование "Ископаемый человек из Шапель-о-Сен" тремя большими статьями в своем журнале "Annales paleontologiques" ("Анналы палентологии"). На двустах с лишним страницах он дал подробные описания частей скелета, сравнения их с костями обезьяны и современного человека, измерения и иллюстрации (впрочем, измерениям он не придавал большого значения, так как считал, что они создают иллюзию математической точности, которую природа не соблюдает).

Главное в этой работе - его исходные позиции (или, если хотите, его предвзятые идеи). Он исходил из своей концепции эволюции в виде древа, перенесенной из общей палеонтологии на палеонтологию человека. Для этой концепции неизбежно, что многие веточки человеческой эволюции окажутся тупиковыми, не давшими продолжения. Ведь современный человек оказался только одной из ветвей - ее мы считаем успешной, прогрессивной. Все остальные дали другие результаты, которые мы считаем неудавшимися - не давшими человека.

С точки зрения Буля, неандерталец это именно такой родственник человека, но не предок. Он жил достаточно поздно в ледниковый период, пользовался орудиями, но был физически очень близок обезьяне. Таким его восстановил и художник вскоре после открытия - в 1909 г. (рис. 2).

Он не на полдороге от обезьяны к человеку. Буль всячески подчеркивал в нем обезьяньи черты: лицо его имело "звериный облик из-за отсутствия лба, мощных надбровных валиков, огромных круглых орбит, очень широкого носа, и сверх всего массивной нижней челюсти" (Boule 1913: 79), тело его было низким и тяжелым, огромная голова имела низкий свод черепа. Двуногая поступь была не столь совершенной, как у современного человека, - об этом свидетельствуют подогнутые колени и арочная стопа. Очертания позвонков говорят о том, что наклон и рисунок позвоночного столба (С-образного) отличался от современного (S-образного), что осанка шапельца была сутулой и сгорбленной (рис. 3). Фронтальные части мозга были маловаты, а в них ведь интеллект. Мустьерские орудия, ассоциируемые с неандертальцем, Буль считал очень примитивными, всего несколько типов. Быстрый скачок от него к современному человеку необъясним, невозможен. А ведь вскоре появился кроманьонец. Видимо, неандерталец и кроманьонец какое-то время сосуществовали. И действительно, в 1872 г. ведь был найден кроманьонец в пещере Гримальди в мустьерском слое! Итак, предков кроманьонца, современного человека, нужно искать в других линиях эволюции.

В католических кругах это монографическое, по сути, исследование было встречено с двойственной реакцией.

Наиболее догматически настроенные клерикалы негодовали по поводу того, что ученый, казавшийся таким нейтральным и выступавший против ненавистного Мортилье, сразу же по открытии неандертальца в Ла Шапели признал его звеном в эволюции человека и явно признавал вообще происхождение человека от обезьяны. На эти атаки Буль ответил в газете "Ле Матен" еще в 1908 г. своим знаменитым вопросом: "От кого лучше происходить - от павшего ангела или от развившейся обезьяны?"

Более образованные и умные клерикалы встретили работу Буля с ликованием. Они сразу же сообразили, что, выступая против однолинейной эволюции, Буль, во-первых, наносит тяжкий удар всей концепции эволюционистов, питомцев и последователей Мортилье. Во-вторых, дискредитация промежуточного звена, каким был неандерталец, оставляет сторонников происхождения человека от обезьяны без их коронного доказательства реалиями. В-третьих, расположение кроманьонца рядом с неандертальцем в мустье отодвигает предка современного человека куда-то в глубочайшее прошлое и ставит его не следом за обезьяной, а, возможно, рядом с обезьяной! Тогда может получиться происхождение человека не от обезьяны, а отдельной линией, в которой и можно будет увидеть вмешательство Бога!

Когда Альберт I князь Монако основал в 1910 - 14 гг. Институт Палеонтологии Человека, Буль был назначен директором. Он стал и редактором ряда журналов по этой специальности. Сотрудниками его по институту стали люди церкви аббат Брёйль и иезуит Тейар де Шарден, который по совету Буля избрал палеонтологию человека своей специальностью. Злые языки говорили: "Аббаты добыли себе аббатство, а папа добыл археологию!" Первая мировая война задержала инаугурацию института, которая состоялась только в 1920 году, а в 1921 Буль выпустил свой основной труд "Ископаемые люди", где изложил всю систему своих взглядов для широкой публики.

Он повторил там свою критику системы Мортилье, его веры в соединение биологического прогресса с техническим. Буль объяснял публике, что классификации индустрий "могут иметь локальный характер, ибо разные индустрии могли быть, как и даже сегодня, современными на разных территориях" (Boule 1921: 46). Поэтому только биологический прогресс может служить показателем общей хронологии. Повторил он и свой анализ шапельского скелета и неандертальца вообще, указав, что "однообразие, простота и грубость его каменных орудий, видимое отсутствие всякой заботы о моральном и эстетическом порядке очень хорошо совпадают со звериным обликом этого могучего тяжелого тела …, в котором простые растительные или животные функции преобладают над мозговыми" (Boule 1921: 238). К этому Буль добавил анализ питекантропа, найденного на Яве голландцем Эугеном Дюбуа в 1891 г. Буль заметил, что явский питекантроп по черепу и зубам мог бы сойти за обезьяноподобное существо, но бедро приближается к человечьему. По мнению Буля, это свидетельствует о том, что и питекантроп не является предком человека - у того было бы параллельное расстояние от человека по разным характеристикам. Это тоже другая ветвь, тупиковая.

Буль указал в гейдельбергском человеке нижнего палеолита предка неандертальца, а в поисках предка кроманьонца и современного человека обратился к пилтдаунскому человеку Досна (Homo Dausoni). Это скелет найденный в 1912 - 15 гг. в Англии. По рассказам Чарлза Досна (по принятой у нас транслитерации - Даусона), успешного адвоката и антиквария-любителя, рабочие в 1908 г. принесли ему череп, раздавленый ими при копании гравия. В 1911 он сам нашел в этом месте еще фрагменты вместе с кремневыми орудиями и костями животных и доставил их в Британский музей. От музея находками занимались палеонтолог сэр Артур Смит Вудворд, анатом и археолог профессор Эллиот Смит и др. (рис. 4). Музейные раскопки дали в 1912 г. челюсть, которая подходит к черепу, а в следующем году Тейар де Шарден нашел собачий зуб. В 1915 г. объявился еще один череп. В 1916 г. Досн умер и находки прекратились.

Череп очень напоминал человеческий, а нижняя челюсть - обезьянью (рис. 5 - 6). Это сочетание чрезвычайно подходило к предположенному Булем предку человека, отдельному от линии обезьяны и разумному с очень раннего времени, что, с точки зрения клерикалов, было бы по промыслу божьему. Буль отказывался верить в подозрения многих ученых о том, что это подделка.

4. Судьба концепции Буля . Книга Буля имела огромный успех; уже через два года потребовалось переиздание, и тогда же вышел английский перевод. В 1946 г. вышло в обработке Ж. Пивото посмертное издание этого труда, и он всё еще оставался авторитетным. Только с 1950-х годов, с выхода на сцену неоэволюционизма, началось прозревание исследователей относительно концепции Буля. Работая над шапельским скелетом, Буль кратко отметил на костях признаки остеорартрита, но не обратил на это внимания. В 50-х годах французский геолог и палеонтолог Камиль Арамбур (Camille Arambourg, 1888 - 1969), сам страдавший этой болезнью, обратил внимание на то, что при ней человек ходит сутуло. Он представил рентгеновский снимок собственного позвоночного столба, близкого к шапельскому. Этим он опроверг "диагноз" Буля и восстановил прямую походку неандертальца на двух ногах. У. Страус и Э. Дж. И. Кейв в 1957 г. также установили, что шапельский индивид был человек пожилой и тяжко поражен артритом. Буль не обратил внимания на то, что череп шапельца был очень вместительным, а к тому же этот человек бьл искусственно погребен, так что не был таким уж звероподобным.

Еще больший удар по концепции Буля нанесло в 1953 г. (через 11 лет после смерти Буля) разоблачение радиохимиками пилтдаунского человека как фальшивки, изготовленной из соединения средневекового черепа (ему оказалось около 600 лет) и челюсти современного орангутана, то и другое было вымочено в дубильном растворе для придачи древнего облика. В фальсификации обвиняли Тейяра де Шарден (он был склонен к шуткам и розыгрышам), палеоантрополога сэра Артура Кита, даже Конан Дойла, автора "Шерлока Холмса", но археологи склоняются к тому, что фальсификатором был сам Досн. Он издавна мечтал о великом открытии, оно не давалось в руки, а другие его находки тоже оказались подделками. К тому же подделка была сделана очень грубо: зубы подпилены, собачий зуб подкрашен, костяное орудие вырезано стальным ножом! (Spencer 1990). Удивительно, как на эту грубую подделку попалось так много крупных специалистов. Видимо, подделка была очень нужна, чего-то такого эксперты ожидали. И не стали слишком строго проверять.

Авторы подделки вовсе не планировали подтверждать концепцию Буля. Досн хотел лично прославиться, а вокруг него многие мечтали об английской находке человеческого предка. Только что, в 1908 г., в Германии был найден гейдельбергский человек - патриотический долг требовал противопоставить нечто английское. Досн, представляя находку, кричал: "Каков ответ на Гейдельберг!" ("How's that for Heidelberg!"). Буль вышел на Пилтдаун сам. Он нашел то, что искал и что искало его.

Таким образом, концепция Буля, зародившаяся в 1888 г., была для археологии сформирована в 1913 г. и с тех пор лишь разрасталась количественно, проживя после этой вехи чуть меньше полувека. Она сыграла большую роль в дискредитации прямолинейного эволюционизма и укреплении антиэволюционных концепций. Но и рухнув, далеко не вся рассыпалась. Идея генеалогических древес как структуры эволюции осталась, осталась идея тупиковости шапельского неандертальца, а может быть и неандертальца вообще, и его сосуществования с кроманьонцем. Осталась идея значительного углубления начала антропогенеза. А это не так мало.

5. Брёйль и палеолитические изображения. На рубеже веков, в то самое время, когда переваливший за сорок Буль оказался во главе кафедры и приступил к занятиям палеоантропологией как основным делом, но шапельский неандерталец еще не был обнаружен, во французской преистории появилась новая фигура - молодого и очень активного аббата.

Она появилась из окружения провинциального судьи и геолога Эдуарда Пьета, (Edouard Piette, 1827 - 1906), ставшего одним из видных французских преисториков. Пьет открыл ряд палеолитических пещер и собрал в них коллекцию малых форм искусства (резных костей и камней). Его еще более важным открытием была пещера Ле Мас д'Азиль, где он обнаружил над мадленским слоем слой с микролитами и расписанными гальками - культуру, оказавшуюся промежуточной между верхним палеолитом и неолитом. Пьет, который хотел видеть на своих гальках буквы первого алфавита, видимо, был несколько чужд установкам Мортилье на примитивизм палеолита, хотя азиль - это уже не вполне палеолит. Но ученик Пьета аббат Анри-Эдуар-Проспер Брёйль (Henri Edouard Prosper Breuil, 1877 - 1961) придал этой культуре совсем другое значение. Французское произношение его фамилии - Брой, но я здесь придерживаюсь традиционной для нашей литературы транслитерации, поскольку она очень укоренилась.

Этот ученик Пьета, моложе его на 50 лет, был, пожалуй, самым важным открытием Пьетта. Анри Брёйль, уроженец Нормандии, в детстве под влиянием отца увлекался энтомологией, ботаникой и геологией. Есть семейное предание о том, что интерес к преистории пробудило в нем известие об открытии палеолита в пещере Ориньяк, впоследствии ставшей центром его исследований, но, возможно, это всего лишь позднее переосмысление событий детства. В 1895 г. Анри окончил духовную семинарию, где его одноклассником и другом был один из братьев Буисоньи (позже открывших шапельского неандертальца), а учитель естественной истории аббат Гибер познакомил его с преисторией и с теорией эволюции. Брёйль стал описывать частные коллекции бронзового века. Со следующего года он участвовал в раскопках Луи Капитана (Louis Capitan) на неолитическом поселении Кампиньи.

Затем в 1897 г., путешествуя по Дордони, 20-летний Брейль встретился с Эдуаром Пьетом, который стал его главным учителем преистории и повернул его интересы к палеолиту и первобытному искусству. Увидев резные скульптуры из бивня мамонта, сделанные на заре человечества, Брейль испытал, по его словам, как бы "удар грома", и отныне на всю жизнь был привязан к палеолитическому искусству. В 1900 г. он получил священническое звание, но так и остался работать в науке, без священнического поста - ни разу в жизни он так и не совершал служб. Но говорил: "За мною великое католическое прошлое". До самой смерти Пьета (в 1906 г.) каждое лето Брейль проводил в арденнском поместье Пьета, помогая старику обрабатывать материалы разведок и раскопок. В 1905 г. он стал профессором университета в Фрейбурге, потом в других (рис. 7).

Первая мировая война застала его в Испании, и он оказался там резидентом французской разведки, распутывая сети германского шпионажа.

Еще при первом появлении Брёйля у Пьета, заметив, как молодой аббат отлично зарисовывает палеолитические находки Пьета, профессор преисторической археологии Эмиль Картальяк заинтересовался им и приобщил его к своему обследованию пещер. Эмиль Картальяк, тулузский геолог, заинтересовавшийся преисторией, в 1866 г. переселился в Париж и попал там под влияние Мортилье. Это был тот самый Картальяк, который в 80-е годы приобщил к преистории и Буля. Теперь, в конце 90-х, с ним стал обследовать пещеры Брейль. В пещерах они находили не только палеолитические орудия, но и портативные артефакты с резными изображениями.

Портативные изображения палеолита были открыты еще в 1864 г., когда Ларте обнаружил в Ла Мадлен кость мамонта с гравировкой изображения мамонта на ней. В 60-е годы было открыто много таких портативных изображений. Появились и монументальные росписи в пещерах, нанесенные, по-видимому, палеолитическим человеком. Тогда в повестке дня стояла проблема как быть с открытыми в пещерах росписями. Признавать их палеолитическую древность или нет.

Эти открытия начались в 1880 г. Испанский граф дон Марселино Санз де Саутуола (Marcelino Sanz de Sautuola, 1831 - 1888), хозяин замка Сантандер, известный коллекционер древностей, посетив в 1878 г. в Париже выставку первобытных орудий и наскальных рисунков, задумался над тем, что такие могут встретиться и в его районе. Получив консультацию у археологов, он начал раскопки и нашел в 1879 г. у себя первые кремневые изделия, а затем в следующем году обследовал пещеру Альтамира, известную ему и раньше. Но теперь он обследовал ее в поисках следов жизни первобытного человека. Пока он искал на полу пещеры орудия, его малолетняя дочь Мария, заметила на потолке рисунки и закричала отцу: "Папа, там нарисованы быки (toros)!" - это были изображения бизонов. Санз де Саутуола был поражен сходством этих изображений с портативной резьбой, которую он видел на выставке в Париже. По приглашению Саутулолы, вдохновленного этим сенсационным открытием, пещеру посетил профессор Вилланова и поверил в подлинность и палеолитический возраст находки, хотя это было первое такое реалистичное изображение, объявленное широкой публике. Открытие вызвало энтузиазм испанской публики, даже король Альфонс XII посетил пещеру. Раздавались, правда, голоса скептиков, но Вилланова обещал защищать открытие.

Но когда состоялся конгресс археологов в Лиссабоне и съехались виднейшие специалисты мира - Вирхов из Берлина, Картальяк из Тулузы, Лаббок из Лондона и другие, - они не поверили в древность изображений. Независимо от убеждений, эволюционистская догма господствовала над ними: в палеолите люди были еще неразвитыми, грубыми, примитивными, там не может быть таких совершенных изображений. Испанские археологи, заподозрив иезуитов в фальсификации, выяснили, что у графа бывал в гостях один художник, вот ему и приписали эти изображения. Это либо намеренный розыгрыш, либо фальсификация, либо (со стороны) графа ошибка по незнанию. А Вилланова, смущенный единодушием авторитетов, молчал.

Саутуола умер, осмеянный как наивный искатель славы, - прямо его в фальсификации его не обвиняли только из уважения к званию. Мортилье и другие эволюционисты не приняли палеолитических росписей, потому что они противоречили эволюционной идее. Идея эта была столь реалистична, что из нее исходили и люди, более консервативных взглядов - Вирхов, Картальяк.

А молодой аббат Брёйль, признавая теорию эволюции в общем и целом (он же изучал все относящиеся к делу факты), внутренне не верил в те аспекты эволюции. которые требовали отказа от веры в идею высшего существа, в наличие души у человека, в изначальную его богозданность. Человек есть человек, в нем изначально есть нечто от бога, чего нет у животных. Почему же он не может рисовать? Нужно проверить дотошнее факты - стратиграфию, соотношение росписей и слоев с орудиями и костями вымерших животных. В 1895 г. такие изображения были открыты в пещере Ла Мут, в 1896 г. - в Пэр-нон-Пэр. В 1901 г. аббат Брёйль, Луи Капитан и Дени Пейрони открыли пещеры с росписями ле Комбарель и Фон-де-Гом, где изображения были покрыты тысячелетними сталактитами. В 1902 г. Картальяк с Брёйлем прибыли в замок Сантандер к дочери покойного Саутуолы, той самой, которая за 23 года до того кричала "toros!" Она сообщила ученым, что их ждет местный учитель, который давно знает еще одну такую пещеру. "Почему же он никому не говорил о ней?" - спросили археологи. "Он не хотел разделить судьбу моего отца", - отвечала первооткрывательница.

Брёйль проверил и доказал подлинность росписей, выступив с докладом об этом на конгрессе в Монтабане в 1902 г. Содержание его доклада и визит в Сантандер заставили его учителя Картальяка, хотя и не очень охотно, выступить со статьей "Mea culpa d'un sceptique" (в приблизительном перевод: "Покаяние одного скептика" - "Mea culpa" это первые слова латинского покаяния: "Мой грех", т. е. "Грешен, грешен!"). Вместе с Картальяком Брёйль обследовал пещеру Ньо близ Арьежа в 1906 г. Вообще он стал самым авторитетным международным экспертом в этом деле, и во многих случаях открытия пещерных росписей и наскальных изображений звали именно его, чтобы он решил, древнее изображение или нет. Везде он лез в пещеры, копировал изображения, описывал их, интерпретировал. Всего за свою жизнь он провел под землей около 700 дней. Только после 1950-х годов фотография достаточно усовершенствовалась, чтобы взять на себя значительную часть этой работы.

Мортилье, Пьет и Картальяк, не верили в способность палеолитического человека к религии, поскольку, по их мнению, он еще не мог использовать символы (которые эти рационалисты связывали именно с религией). Брёйль объяснял палеолитические пещеры с росписями в чрезвычайно труднодоступных местах как тайные святилища, а изображения животных трактовал как магические (охотничья магия), сравнивая с африканскими ритуалами плодородия и обрядами эскимосов и австралийских аборигенов. Эпигоны эволюционизма упирали на реалистическую наивность палеолитических росписей, сравнивая ее с рисунками детей. В 1907 г. вместе с Обермайером Брёйль обнаружил в местонахождении Вальторта и условные изображения, более похожие на символы и абстракции.

6. "Ориньякская баталия" и смена индустрий по Брёйлю . Еще больший урон нанесло концепции Мортилье обращение Брёйля к проблемам периодизации. Стержень эволюционистской концепции палеолита составляла схема последовательных эпох Мортилье, завершенная в основном к 1883 году: эолиты, шелль, ашель, мустье, солютре, мадлен, азиль…

Очень рано в этой схеме были подвергнуты сомнению крайние звенья с обоих концов. Эолиты еще в 1872 г. прошли голосование в комиссии на конгрессе с очень небольшим перевесом голосов. В числе их противников, экспериментами доказывавших их случайное образование в природе, был Марселен Буль. К концу века они выбыли из игры.

Заполнению хиатуса на другом конце схемы способствовал учитель Брёйля Эдуард Пьет - своим открытием пещеры Ле Мас д'Азиль, где над мадленским слоем был обнаружен слой с микролитами - культура, оказавшаяся промежуточной между верхним палеолитом и неолитом. Мортилье был очень рад открытию Пьета.

Брёйль помогал Пьету обрабатывать материал из этой пещеры. Работая над культурой Азиля, Брёйль заметил, что она чрезвычайно отличается от предшествующей, палеолитической, зато схожа с культурой другой местности, к югу от Пиренеев. То есть что она не местная, эволюционировавшая из предшествующей, а пришлая из-за Пиренеев. Таким образом, он обрубил и этот конец эволюционной последовательности.

Вот теперь он взялся за эту куцую, обрубленную с обоих концов эволюционную схему и стал методично рассекать ее клиньями на составные части, ликвидируя преемственность.

Прежде всего он обратил внимание на самое слабое звено в последовательности эпох Мортилье - на то звено, которое уже вызывало сомнения и споры - на ориньяк. Мортилье знал эти памятники и сначала выделил эту эпоху, включив ее перед солютре, потом передвинул на место после солютре, потом выкинул вовсе. В ориньяке господствуют мустьерские орудия (острие и скребло), к которым добавлены ножевидные пластинки и много орудий из кости (что дало Мортилье возможность передвинуть ориньяк поближе к мадлен). Очень характерные скребки и резцы, а солютрейской ретуши нет, зато есть наконечник с боковой выемкой. Типология производная из мустье. Всё ясно, ориньяк происходит из мустье здесь на месте, и выбрасывать из последовательности эпох его нельзя. По стратиграфии он очень хорошо вписывается между мустье и солютре, Мортилье напрасно его перемещал на другое место, после солютре, это он делал только по эволюционным соображениям, игнорируя стратиграфию, а так как такое игнорирование непростительно, то он вообще ликвидировал это подразделение шкалы. Брёйль поднял весомость стратиграфии и восстановил ориньяк в шкале на старом месте (это его доклад 1905 г. на I конгрессе доисторической археологии Франции в Перигё: "Очерк о стратиграфии отложений в век северного оленя"). В таком виде (рис. 8) шкала была принята во многих странах Запада, да и в Советской России.

Но от ориньяка нет линий эволюции к солютре, а есть такие линии, ведущие непосредственно от мустье к солютре. Значит, солютре происходит непосредственно от мустье, но не здесь, во Франции, коль скоро здесь между ними вклинивается ориньяк, а где-то в другом месте. Брёйль предположил, что на востоке Европы. Значит, между ориньяком и солютре - перелом в эволюционной последовательности, созданной Мортилье, разрыв преемственности, отсутствие связей, смена населения. Ориньяк и солютре оказываются двумя линиями развития. В работе 1907 г. "Ориньякский вопрос: критическое изучение сравнительной стратиграфии" (в журнале "Ревю преисторик") Брёйль заявил, что не нужно прибегать к идее "совершенно единообразного и преемственного развития", как и "легкому объяснению последовательными миграциями". В этой статье отстаивались ветвящаяся эволюция и параллельное развитие (не стоит забывать, что Брёйль считал себя эволюционистом, только не в духе однолинейной эволюции). Впрочем, к миграциям он всё-таки прибегал, хотя и не акцентировал на них.

В 1912 г. Брёйль сделал доклад о поздних стадиях палеолита на международном конгрессе доисторической археологии в Женеве, где суммировал свои выводы об ориньяке и смежных эпохах. Доклад назывался "Подразделения Верхнего Палеолита и их значение". Возражения эволюционистов были слабыми, и они были совершено разбиты. Это был триумф нового взгляда на эволюцию. Вместо морфологии орудий, которой теперь отводилась подсобная роль, на первый план вышла стратиграфия, а с ней геологические и палеонтологические свидетельства. Вместо вопроса "почему" и "из чего" теперь ставился вопрос "откуда", на месте развития во времени всё больше оказывалось развертывание в пространстве. Эпохи превратились в культуры. Этот доклад завершил " ориньякскую баталию ", как прозвали эти события археологи и как называл их историю потом и сам Брёйль (Breuil 1954). После этого события все сводки по палеолиту стали перестраиваться в новом духе.

В последующие годы он распространил этот вывод и на средний палеолит (к 1926 г.) и на нижний палеолит (к 1932 г.). Там тоже появились такие же вставные эпизоды, то есть такие же клинья рассекли преемственность и в других местах. Между дошелльской и шелльской эпохами была вставлена эпоха ипсвич (названная по английскому местонахождению), между шелльской и ашельской - клэктон (тоже по английскому), между ашельской и мустье - эпоха леваллуа . После леваллуа появились еще таясская и микокская эпохи.

Типология утратила свою функцию поля, реализации и доказательства эволюции. Заменившая ее стратиграфия в эволюции не нуждалась. "Более чем какая-либо иная наука, - говорил Брёйль в 1929 г. в лекции "Преистория", - стратиграфическая геология является основой для преисторических исследований, ибо она одна разрешает нам, изучая землю, содержащую вещи, распределять в порядке их последовательности кости, изготовленные изделия, которые находят в ней". Сэкет назвал эту перемену опоры в археологии палеолита " стратиграфической революцией " (Sackett 1981: 90).

Брёйль и свою концепцию палеолитических изображений также развернул в сторону перерыва преемственности. Анализируя стили пещерной живописи, он построил смену стилей, образующую два цикла: сначала ориньяко-перигорский цикл , развивающийся от примитивности к совершенным полихромным фигурам пещеры Ласко, а затем солютрейско-мадленский цикл , также развивающийся от простых черных рисунков к полихромным изображениям. Любопытно, что и сам Брёйль не избежал воздействия той же эволюционной концепции: внутри каждого цикла развитие идет постепенно и преемственно от примитивного к сложному. В духе эволюционизма была и интерпретация с помощью этнографических параллелей. Но эволюция, разветвленная и разбитая на кусочки, это совсем не та эволюция, которую проповедовали классические эволюционисты.

7. Брёйль и локальные культуры палеолита. В 1930-е годы Брёйль предложил новую концепцию, в которой нашла бы выражение более сложная картина эволюции. Установив последовательность культур с разорванной во многих местах преемственностью, он разделил их на две параллельные линии развития, звенья которых перемежаются друг с другом в Западной Европе, во Франции. Получились два ряда культур, в каждом из которых некоторую преемственность проследить можно (рис. 9). Один ряд образуют культуры, в которых главные орудия - бифасы, которые изготовляются из нуклеусов, желваков, другой ряд культур пользуется главным образом орудиями на отщепах и пластинах, сколотых с нуклеусов. В первом ряду - шелль (аббевиль в терминологии Брёйля), ашёль и микок, во втором ряду - клэктон, лангедок, леваллуа, таяс и мустье. Брёйль предположил, что центры этих параллельных линий развития размещались не во Франции, что смена культур в Западной Европе происходила не в ходе однолинейного развития местного населения, а благодаря последовательным инвазиям волн населения с востока и юга континента.

Точно так и ориньяк был не продолжением местного мустье, а результатом вторжения Homo Sapiens с востока, который насильственно сменил местных неандертальцев. В дальнейшем сохранялись некоторые черты мустьерской традиции (полосчатый скол, скребки, кремневые долота), но в основном новая техника пришла с ориньяком. Культура солютре тоже принесена с востока со своим высоким развитием кремневой ретуши и слабым развитием костяных орудий. И культура мадлен не выросла из солютре, ибо там всё наоборот: множество изощренных костяных орудий и плохая кремневая индустрия. Ее происхождение Брёйль искал не в бассейне Средиземного моря, а на севере Европы (где сохранилась похожая культура - у эскимосов).

Нетрудно заметить, что разрушение однолинейной эволюции и замена ее многолинейной обратилась против концепции Мортилье еще одной стороной: не только однолинейная преемственность на пути к прогрессу оказалась под ударом, но распалось и единство человечества. Эпохи заменились культурами, которых в каждой эпохе (даже в палеолите) несколько, часто много. Они не создаются на месте, а откуда-то приходят, где они существовали уже раньше. Развитие вроде бы есть, но исследование на него не обращено, вместо него на первом плане - перетасовка и перемещение культур, существующих как бы "от начала начал". Это культурно-историческая археология с изрядной закваской полицентрического миграционизма .

8. Брёйль, характеристика личности . Брёйль, как и его сподвижник Пейрони, был французским патриотом. Оба враждовали со швейцарским немцем Отто Хаузером, копавшим Ла Микок и другие местонахождения в Дордони. Тот, симпатизировавший Германии, обвинял Брёйля и Пейрони в подновлении пещерных росписей и в других неблаговидных поступках, они его - в некомпетентности. Во время Первой мировой войны Брёйль, как уже отмечалось, был французским резидентом в Испании, Пейрони в это время захватил коллекции и другие материалы сбежавшего Хаузера.

Анри Брёйль умер в 1961 году на девятом десятке как общепризнанный глава мировой археологии палеолита, автором более 800 работ, в том числе 30 книг (Smith 1962; Boyle et al. 1963; Brodrick 1963; Skotzky 1964; Абрамова 1971; Ripoll Perello 1996). В конце жизни это был низенький кривой старичок с убегающим назад покатым лбом и живыми глазками, седой стрижкой по обеим сторонам лысины, в белом жабо, опускающемся на черный сюртук или сутану. Часами он лежал на спине в пещере под изображениями на потолке и копировал их при свете свечей, которые держал на вытянутой руке провожатый, и если тот опускал руку, тотчас получал оплеуху от аббата. Властный и вспыльчивый, он установил железную гегемонию над мировой наукой о палеолите. Его авторитет в науке был непререкаем. Сам Брёйль отнюдь не был склонен преуменьшать роль своей особы в науке, недооценивать вес и значение своих взглядов. Когда он отвергавший третичные эолиты, посетил местонахождение Ред Мойр в Ипсвиче и, увидев тамошние кремни, оценил их дошелльский возраст, он, по преданию, сказал: "Вот сегодня действительно человечество стало старше". В самом характере его авторитета было нечто католическое. Он смолоду привык к тому, что его слова - святая истина, и инакомыслящие скептики вынуждены каяться: Mea culpa! Грешен, грешен!

С возрастом он и вовсе уверовал в свою универсалность и непогрешимость, стал менее осторожным и самокритичным в суждениях. "Белую леди" из Африки он датировал II тыс. до н. э. на основании сравнения с критскими и египетскими древностями, в которых он не был компетентен специально - теперь предлагают с большей вероятностью XVII век н. э. Он без достаточного изучения и доказательств объявил все изображения Руфиньяка достоверно-палеолитическими, хотя многие археологи подвергают ряд росписей сомнению.

К возражениям он был совершенно нетерпим. Его ученик Бёркит говорит о нем: an electric character (рис. 10). Когда в Академии надписей, членом которой он был, огласили отказ обсуждать его сообщение о Руфиньяке, он, по воспоминаниям очевидцев, "вылетел из зала в сплошном вихре сутаны" - и долго после того не занимал своего места в Академии.

Эта вера в собственную универсальность и непогрешимость, эта нетерпимость к возражениям позволили называть занятую им позицию в науке "папской". Бёркит пишет о нем: "Когда он состарился и стал менее надёжным в своих определениях по интуиции, - его мнения о Руфиньяке и "белой леди" из Западной Африки определенно остаются под вопросом, - он не стал менее папоподобным" (pontifical). Археологи имели своего короля, они получили своего папу.

И это было не только его субъективным ощущением - это было реальное положение дел. Еретические выступления вроде Французской академии надписей были исключением. Глин Даниел писал после смерти Брёйля: "Когда аббат был жив, многие из наших коллег хранили свои взгляды на Руфиньяк про себя; теперь мы понимаем, что можем слушать много вещей и много точек зрения". Но и это "смелое" высказывание относится к частности. В целом его подход к археологии палеолита, концепция Брёйля, нерушимы. Она стала прививаться и у нас. Есть король, и есть папа. Лютера еще нет.

9. Обермайер и Пейрони. В числе друзей Брёйля был его немецкий сверстник баварец Хуго Обермайер Град (Hugo Obermaier Grad, 1877 - 1946), тоже священник (Bandi und Maringer 1953). Получив классическое образование, он увлекся книгами Шлимана и заинтересовался баварскими древностями римского времени. Став священником, как и Брёйль в 1900 г., он отправился продолжать образование в Венский университет, где он изучал археологию у Морица Гёрнеса, геологию у Пенка, а также анатомию и антропологию. Получив ученую степень, отправился продолжать образование в Париж. Здесь он учился у Годри, Марселена Буля, Капитана и Картальяка, увлекся палеолитом и сдружился с Анри Брёйлем. С 1909 г. он стал посещать Испанию и исследовать пещеры. Хотя он преподавал несколько лет в Венском университете, во время Первой мировой войны он остался в Испании, стал домашним капелланом герцога Альбы и профессором Центрального университета в Мадриде, с 1924 г. испанским гражданином, но работы свои продолжал публиковать главным образом по-немецки и по-французски. Во время Гражданской войны в Испании удалился в Швейцарию, где преподавал во Фрейбургском университете. Там и умер.

Он раньше Брёйля обратил внимание на территориальный аспект проблемы касательно нижнего палеолита. В 1908 г. Обермайер классифицировал раннепалеолитические материалы, распределив их не только по стадиям (по эпохам), но и по территориям (локальные культуры). Ручные рубила, изготовленные из желваков кремня их двусторонней оббивкой (бифасы) очень характерны для шелльской и ашёльской культур Франции. А вот к востоку от Рейна их почти нет. Там орудия делаются почти только на отщепах. А раз так, то Обермайер отказался считать домустьерские культуры этих мест шелльской и ашёльской. Он предпочёл называть эту культуру премустье . Защитники эволюционизма пытались отнести эту разницу за счет иной методики раскопок, ссылаясь на отдельные находки рубил на востоке Европы и уверяя, что они еще найдутся в тех же количествах, что и на Западе. Но во Франции рубила накапливаются тысячами, а к востоку от Рейна только единицами и десятками - при любой методике.

Но культуры отщепов - это как раз те клинья, которые Брёйль вбивал в конструкцию Мортилье! Концепции Брёйля и Обермайера сомкнулись.

Обобщающие труды Обермайера о палеолите вышли в 1916 г. ("Ископаемый человек" на испанском) и 1931 г. ("Человек преистории" на немецком, русск. перев. 1932).

В 1933 - 36 гг. Дени Пейрони (Denis Peyrony, 1869 - 1954), местный учитель в местечке Лез Эйзи (Дордонь), увлекшийся древностями и ставший еще до Первой мировой войны протеже и старшим другом Брейля (он на 8 лет старше Брёйля), разработал схему сосуществования ориньяка с другой культурой - перигорской , за каковым противостоянием он видел сосуществование двух рас кроманьонцев. То, что у Брёйля было ранней и поздней фазами ориньяка, Пейрони, теперь уже известный археолог, распознал как отдельную локальную культуру - перигор. Так что ориньяк оказался более сложным, чем предполагал Брейль. Тот спорил с Пейрони, но концепция Пейрони была в том же духе, что и его.

10. Миграционизм Дороти Гаррод и параллельные культуры Мовиуса . В развитие темы миграционизма несколько слов нужно сказать об английской ученице Брёйля, ставшей в 1928 г. президентом Преисторического общества, - Дороти Гаррод (Дороти Энни Элизабет Гаррод - Doroti Annie Elizabeth Garrod, 1892 - 1968). Родившись в 1892 г. (она младше Брёйля на 15 лет), Дороти окончила женский колледж в Кембридже в 1916 г., во время Первой мировой войны, в которой погибли все три ее брата. Она вступила в Католическую женскую лигу и отправилась на Мальту, где ее отец был начальником госпиталя. Там при виде мальтийских мегалитов она пристрастилась к археологии. После войны ее отец стал профессором медицины в Оксфорде, а она стала посещать лекции ректора колледжа известного антрополога Маретта, ведшего и раскопки палеолита. Он направил ее учиться у Брёйля. Под его руководством и с его предисловием в 1926 г. вышла ее первая книга "Верхний палеолит в Британии". Брёйль убедил ее в том, что, как он говорил в концовке своего знаменитого доклада 1912 года, Европа - только полуостров Евразии и Африки, а культуры, сменявшие одна другую в Европе, имеют миграционное происхождение и корни их надо искать вне Европы. Это она и провозгласила в своем президентском послании в 1928 г. "Новое и старое: призыв к новому методу в палеолитической археологии". Она заявила, что важно не просто стратиграфию установить, а выявить филогенетические связи культур , их корни, происхождение каждой. Вся ее жизнь была посвящена прослеживанию миграций палеолитических культур.

Начались ее многочисленные раскопки палеолитических стоянок сначала в Гибралтаре, затем в Палестине (на горе Кармел и других). Ее открытия сильно изменили представления о последовательности палеолитических культур. Во всяком случае, в Азии она была не той, что в Европе. Скажем, индустрия ножевидных пластин, как она выяснила в 1950 г., оказалась в Джабруде (Сирия) под позднеашёльскими слоями! (До Гаррод это в 1933 г. установил Элберт Раст.) В 1936 г. она выступила с докладом, опубликованным в 1938 г., где заявила, что только две из палеолитических культур Верхнего палеолита Франции имеют европейское происхождение - солютре (из Центральной Европы) и мадлен (из граветт южной Франции). Все остальные прибыли в Европу извне: шательперрон был в Палестине уже в конце нижнего палеолита, потом в Африке; ориньяк из Палестины двигался в Европу через Балканы; граветт прибыл на юг Франции из степей России и Курдистана.

С 1939 г. Гаррод (рис. 11) была профессором археологии в Кембриджском университете, а с 1942 по 45 годы войны была интерпретатором аэрофотосъемки в военно-воздушных силах. Выйдя на пенсию в 1952 г., она продолжала раскопки во Франции, Западной Азии и Египте. Умерла она в 1968 г., 7 лет спустя после Брёйля (Clark 1999).

В 30-е годы в Бирме и на Яве работал американец Хэлем Мовиус (Hallam Movius) из музея Пибоди Гарвадского университета. После второй мировой войны он проводил раскопки в Узбекистане и во Франции, затем взялся за обобщение всего материала по палеолиту азиатского материка. Две его книги подвели итоги его деятельности: "Ранний человек и стратиграфия плейстоцена Южной и Восточной Азии" и "Нижнепалеолитические культуры Южной и Восточной Азии". В этих книгах он сформулировал концепцию особого, азиатского круга палеолитических культур. По его концепции азиатские культуры отставали от европейских: если для европейских были характерны бифасы и техника леваллуа, то в Азии господствовали архаические традиции галечных орудий (чопперы, чоппинги и ручные тесла). Мовиус разработал классификацию галечных орудий и, возможно, исходя из этого не очень выразительного материала, высказал как-то Бинфорду идею разочарования в типах, основном понятии археологии со времен Монтелиуса, - Мовиус задумался над тем, существуют ли они вообще и не лучше ли работать непосредственно с признаками.

11. Венская школа. Наибольшей степени обобщенности идея территориальности культурных различий достигла в Венской культурно-исторической школе . У истоков этой школы стоял тоже католический священник, но не археолог, а этнолог - патер Вильгельм Шмидт (Wilhelm Schmidt, 1868 - 1954), на 9 лет старше Брёйля. Пятнадцати лет он поступил в миссионерскую орденскую организацию Societas Verbum Dei (Общество Слова Божия), в 24 года рукоположен в сан священника, а со следующего, 1893 года поступил в Берлинский университет для обучения языкам колониальных народов и через два года прибыл в Австрию. Там он поступил в основанную за несколько лет до того для миссионерской деятельности в колониях общину Сан Габриэль (Св. Гавриила) в Модлинге под Веной. В Модлинге ему суждено было прожить 43 года.

Он не был далек от политики. Вена была полна либералов, среди которых были весьма заметны евреи (тогда 20% венского населения). Шмидт как верный католик не любил либералов и ненавидел евреев - не как расу, а как социальную группу. Наукой он занялся с 1899 г. (с рубежа века), но вначале (по 1906 год) это были чисто лингвистические работы о языках Меланезии, Юго-Восточной Азии, в том числе группы мон-кхмер в тогдашнем Индокитае. Он выделил группу "аустрических" языков (австроазийские и австронезийские), создал специальный алфавит для записи бесписьменных языков. Этими работами, которые признаны классическими, он заслужил большой авторитет в кругах востоковедов. Он был избран членом-корреспондентом Венской Академии Наук. Но ему было запрещено руководством ордена защищать диссертацию на докторское звание - это было бы проявлением гордыни.

Прочтя книгу англичанина Э. Лэнга "Делание религии", почти сорокалетний Шмидт оценил ее как "переворот в науке о религии". Она вернула в антропологию представление о первобытном монотеизме, подавленное эволюционистами, которые ставили в начало начал атеизм и многобожие. Как верующий католик, Шмидт тотчас ухватился за идею изначального монотеизма и сделал ее основной для своей дальнейшей работы - он перешел в этнологию. Лэнг был эволюционистом, и Шмидт не отверг эволюционную концепцию - он принял ее как примету научности и современности, он желал только поправить ее с позиций религии. Как раз эволюционная концепция давала возможность распределить культуры от наиболее примитивных до самых развитых и тем самым направить поиски истоков религии. Поползновения сочетать эволюционизм с диффузионизмом характерны для ряда католиков новой генерации.

Шмидт был чрезвычайно трудоспособным и плодовитым автором. В 1906 г. Шмидт основал журнал "Антропос" ("Человек"), и в 1908 - 1910 в этом журнале начал печататься частями основной труд Шмидта "Происхождение идеи бога". А уже в 1912 вышел в свет 1-й том этого труда и стал работать семинар Шмидта "Религиозная этнология". За этим последовали другие тома - всего до 1954 г. вышло 12 томов. Для своей схемы эволюции он взял последовательность культурных кругов Гребнера, изменив в ней конкретную наполненность кругов: самыми древними стали те народы, у которых Шмидт видел примитивный монотеизм. Вместо тасманийцев у Шмидта в самом начале стояли пигмеи Африки. Его труды являются поздней разработкой эволюционной концепции.

Генерал (верховный правитель) ордена SVD был поражен.

«Всё учение эволюции это всего лишь теория, - писал он в письме Шмидту, - которая, вполне возможно, через пятьдесят лет и не будет существовать… Не легче ли для нас понять, да и более достойно Господа признать, что Бог создал Адама непосредственно и независимо от некоего предсуществовавшего животного зародыша, или как бы это предположительно ни произошло? … Именно актом воли Он сотворил человека Адама и вдохнул в него бессмертную душу».

Со всем уважением Шмидт отвечал, что, по его мнению, хотя концепция эволюции

«еще не доказана, но по нынешнему состоянию исследований, она представляется почти достоверной. Как следствие, я не думаю, что она будет опровергнута в ближайшие 50 лет». Да, он не верит в абсолютную истинность эволюции. «Но не думаю я и что теологические резоны против эволюции верны. Перед лицом факта, что почти все специалисты в антропологии и этнологии, как католики, так и не католики, признают какую-либо версию теории эволюции, я чувствую, что очень опасно для экзегезы утверждать противоположное».

Он напоминает случай Галилея. Церковь осудила его, а сейчас все считают его правым - это ущерб для религии. Так что религиозные люди должны взять эволюционную теорию и разработать ее в правильном направлении (Brandewie 1990: 73 - 74).

В 1921 г., т. е. гораздо старше 50 лет, он стал приват-доцентом в Венском университете. Как нетрудно сообразить, в кругах католических священников и миссионеров труды Шмидта встретили восторженный отклик. Вокруг него образовалось сообщество последователей, в значительной части из клерикалов, членов католического ордена Vox Dei (к нему принадлежал сам Шмидт) и иезуитов, среди которых были Вильгельм Копперс, Пауль Шебеста и др. В 1927 г. папа Пий XII назначил Шмидта директором Латеранского этнологического музея в Ватикане. Он имел много денег на экспедиции. В 1932 г. в Австрии был создан институт "Антропос", коего директором Шмидт был до 1950 г. - с перерывом на период нацизма.

Нацисты вообще относились к католической церкви с подозрением и неприятием. Они не могли простить ей самостоятельности и воздействия на умы в духе любви к ближнему, равенства всех перед Богом. Поэтому сразу же после захвата Австрии гитлеровской Германией ("аншлюса") Шмидту пришлось эмигрировать в Швейцарию и устроиться во Фрейбургский университет, где за десятки лет до него преподавал Брейль. Только в 1948 г. восьмидесятилетний Вильгельм Шмидт смог вернуться в Модлинг. Там он и умер шесть лет спустя.

12. Две жизни Освальда Менгина. Среди последователей Шмидта в Вене были и археологи, ученики Морица Гёрнеса (Moritz Hoernes, 1852 - 1917). Вот они-то с особенным упором разрабатывали не эволюционную сторону концепции Шмидта и не ее религиоведческую составляющую ("прамонотеизм"), а территориальную и биологическую (расовую) сторону. Сам Гёрнес был больше собирателем и объединителем первобытной археологии. Но среди его работ есть "Природная и первобытная история человека", где он старается установить связь между биологическими и культурными данными о первобытном человеке. Ученики его, освоив выводы Буля и Брёйля о палеолите и находясь под сильным влиянием Шмидта, пошли дальше.

Это сменивший Гёрнеса на посту руководителя Венского Антропологического Общества Освальд Франц Амброзиус Менгин (Oswald Franz Ambrosius Menghin, 1988 - 1973), с 30 лет профессор Венского университета, а также его соперник и в чем-то антипод Йозеф Байер (Joseph Bayer, 1982 - 1931), сменивший Гёрнеса на посту директора Музея Естественной истории в Вене. Они выделили три провинции в каменном веке мира: а) ручного рубила, б) широкого отщепа и костяных изделий, в) ножевидной пластины (рис. 12). Каждую провинцию они связали по происхождению с отдельной расой: раса ручного рубила - белая, раса широкого отщепа и костяных изделий - желтая, и раса ножевидной пластины - черная. Технологические предпочтения и выражающие их типологические особенности остаются, по этой концепции, неизменными, так как объясняются различием природных способностей и склонностей рас. Происходят все расы и культуры от пигмеев - как у Шмидта. Мышлению Менгина был присущ изрядный схематизм: не только расы должны были совпадать с культурами, но и этапы их развития (рис. 13).

Культура, по Менгину, зависит от расовых особенностей. Так он объяснял "постоянную культуросозидательную одаренность европеоидов, упорство и жестокость монголоидов, музыкальные склонности негров" (Menghin 1936: 67).

Но Менгин (Ibler 1987; Urban 1996; Kohl and Perez Gollán 2002) не ставил одну расу выше другой: как верующий католик он придерживался богозданности и моногенеза человечества. Просто у каждой расы своя среда обитания, свои свойства, и в норме расы должны жить обособленно, хотя и передавая друг другу изобретения. В 1922 г. он резко отрицательно отозвался на книгу Косинны о "чрезвычайно национальной" немецкой преистории: возникает "неприятное впечатление, .. что Косинна приписал индогерманцам и германцам как можно больше всего хорошего, прекрасного и нового" (Menghin 1922: 120). Все культуры мира связаны между собой, даже Америка не развивалась в изоляции - она всё время получала импульсы из Старого Света. Эволюцию и прогресс Менгин признавал, но это касалось только биологии и техники, в сфере же духовной жизни ни эволюции, ни прогресса нет, а есть деградация первоначального монотеизма, которая лишь в христианстве постепенно восстанавливается.

Освальд Менгин (рис. 14), изложивший в 1931 г. эту концепцию в своем обобщающем труде "Всемирная история каменного века", родился в семье директора школы в Тироле, поступил в Венский университет, учился у Гёрнеса и получил диплом в 1910 г., в очень раннем для немцев возрасте - в 22 года. В том же году он познакомился с патером Шмидтом и вдохновился его учением. Диссертацию защитил тремя годами позже, тоже у Гёрнеса, и сразу же был принят на кафедру доцентом, с 1918 г. (после смерти Гёрнеса) стал внештатным профессором (в 30 лет), с 1922 г. - штатным и заведующим кафедрой. От патера Шмидта он заимствовал учение Венской культурно-исторической школы о прамонотеизме и культурных кругах.

Менгин ввел отличную от традиционной терминологию: вместо нижнего и среднего палеолита - протолит, вместо верхнего палеолита и мезолита - лептолит (по "узким камням" - ножевидным пластинкам), вместо неолита - керамикум. Таким образом, из терминологии исчезла эволюционная направленность (древний камень, новый камень…). Менгин отверг периодизацию изофеноменологическую , как у эволюционистов, при которой объединяются в период синстадиальные явления - схожие по культурному уровню, а ввел взамен этого изохронологическую периодизацию, удобную для диффузионизма: в период у него объединялись повсеместно только сугубо одновременные явления, какого бы они культурного уровня ни были. Период наступал, как только где-то побеждало кардинальное новшество - культуртрегеры диктовали эпоху, остальные подстраивались в ходе контактов. Не формы важны, а сознание.

Унаследовав роль Гёрнеса, Менгин был важной фигурой археологического образования в Вене. Вместе с ним учился Курт Биттель, а сам он читал лекции многим поколениям студентов, среди которых были не только венцы, но и приезжие из соседних стран - Вольфганг Ден, Йоахим Вернер, Думитру Берчу, Амалия Можолич. Утратив функции столицы огромной империи, Вена сохраняла притягательность культурного центра, а Менгин был разносторонней личностью - сочинял и публиковал стихи, напечатал роман.

Как и Шмидт, Менгин не любил евреев. В 1934 г. он выпустил книгу "Дух и кровь", в которой, хотя и не было провозглашения арийцев высшей расой (он скептически относился и к Косинне), но совместное проживание с евреями объявлялось вредным для немцев (в частности в Австрии) и предлагалось решить еврейский вопрос изгнанием евреев в Палестину.

Менгин не был членом нацистской партии, но после выхода этой книги он сразу получил министерский пост в нацистском правительстве Австрии (министра культа и образования), правда, удержался на нем всего два месяца, потому что его глубокая католическая религиозность не вязалась с антикатолической политикой нацистов. Тем не менее, после войны, в 1945 г., он был интернирован американцами и пробыл в лагере больше двух лет. Ему пришлось эмигрировать из Австрии в католическую Аргентину, где ввиду преобладания в армии прогерманского офицерства, а в государственной администрации консерваторов, сложилась среда, благоприятная для устройства уцелевших деятелей гитлеровской коалиции и где его встретили с энтузиазмом. Началась его вторая жизнь и карьера. Он еще долгое время преподавал археологию в качестве профессора университета в Буэнос-Айресе. Сын его Осмунд остался в Австрии, работал профессором археологии в Инсбруке. И вообще в Австрии и Германии осталось немало симпатизеров Менгину (в Германии - К.-Й. Нарр).

Менгину не пришлось перестраиваться в Аргентине. Свою миссию там он видел в решении двух задач. Во-первых, в распространении учения культурно-исторической школы Шмидта об исконном монотеизме и последующей деградации морального уровня первобытных людей, - это была борьба с безбожным и материалистическим эволюционизмом. Во-вторых, в поисках доказательств своей теории о раннем, еще протолитическом, проникновении человека из Старого Света в Америку и последующем постоянном прибытии культурных волн из Азии в Америку. Сторонников такого взгляда в Америке всегда хватало, так что у Менгина нашлось много последователей, а позиция маститого профессора, обладающего действительно обширными знаниями, давала возможность обзавестись большим количеством учеников.

Менгин умер 83 лет на чужбине, но в почете и в полном убеждении, что свою миссию выполнил - утвердил, нашел, доказал. Увы, факты о "протолите" в Америке не подтвердились, прибытие земледелия из Старого Света опровергается простым фактом окультуривания в Америке других растений и животных. А прамонотеизм остается делом веры, а не науки.

13. Христианский эволюционизм Пьера Тейара де Шарден . У Брёйля был еще один французский товарищ в рясе, почти сверстник - моложе его всего на 4 года, - иезуит Мари-Жозеф Пьер Тейар де Шарден (Marie Joseph Pierre Teilhard de Chardin, 1881 - 1955), теолог, философ, геолог и палеонтолог, занимавшийся и палеоантропологией. Археологические материалы составляли для него только часть общего преисторического знания о первобытном человеке.

Пьер Тейар де Шарден родился в дворянской семье в замке Сарсена в Оверни. Мать его была праправнучкой племянницы Вольтера, но как раз воспитывала сына в набожности, а к естественным наукам его приобщал отец. Семь лет Пьер обучался в иезуитском коллеже, но с особым тщанием изучал геологию, затем вступил в орден иезуитов, а так как в 1902 г. орден был во Франции запрещен, пришлось продолжать теологическое образование в Англии, геологическую практику проходить в Египте. В 1912 г. Тейар де Шарден вернулся во Францию как геолог с интересами в палеонтологии и преистории. Он стал работать в Музее Естественной Истории под руководством Марселена Буля, общался с Брёйлем и Обермайером, обследовал с ними пещеры и гроты Испании. В Англии Тейар принял участие в работах над черепом в Пилтдауне и верил в его подлинность и древность.

В Первой мировой войне участвовал как санитар, не прерывая научной работы. Страдания массы безвинных людей во время грандиозной войны и естественнонаучные работы подвигли его к мыслям о необходимости переосмысления традиционного подхода христианской церкви к объяснению происходящего, потому что она теряет доверие людей. В частности он считал, что нужно принять эволюционизм, принять диалектику Гегеля. Он выступает с этим в либеральной католической прессе. После войны он руководит кафедрой геологии в Католическом институте в Париже. Но его либеральное теологическое и философское творчество вызвало неудовольствие церковных властей, и ему пришлось отправиться подальше от Европы. В 1923 г. 42-летний возмутитель спокойствия уехал в геологическую экспедицию в Китай, где застрял на 12 лет. Оттуда переехал на Яву, с Явы в Бирму, в 1938 г. снова в Китай, где Тейар и находился всё время Второй мировой войны. В 1945 г. во Францию возвращается 64-летний исследователь, автор многих работ по геологии, палеонтологии, палеоантропологии, специалист по ранним формам человека в Азии (рис. 15).

Коллеж де Франс предлагает Тейару кафедру геологии и палеонтологии, но это не одобряют церковные власти. Папа Пий XII в энциклике Humani generis в 1950 г. критикует доктрину Тейара де Шарден, а в 1962 г. св. Оффициум издает специальное предостережение о его ошибках. Церковные власти велели ему покинуть Францию, и он уехал в США. Оттуда на два года он отправился в Африку исследовать африканские формы раннего человека, а умер от инфаркта в Нью-Йорке в возрасте 74 лет. Посмертный выход его книг "Феномен человека" (1955) и "Среда Божья" (1957), в которых он проповедовал примирение науки с религией, не смягчил позицию церкви.

Основы христианского эволюционизма Тейяра де Шарден (Левада 1962; Пасика 1967, 1969; Бабасов 1970; Minta-Tworzowska 1986) тому, кто не искушен в философской и теологической фразеологии, постичь нелегко. Причиной эволюционных изменений Тейар де Шарден объявил энергию, но не материальную, а психическую. Признав эволюцию, он ввел в нее принципы диалектики и, прежде всего, отринул принцип постепенности классических эволюционистов. "Для минимальной модификации в своем строе, материя, достигнув экстремальных трансформиаций на разных плоскостях, способна внезапно модифицировать свои особенности или сама изменять состояние. Это понятие критического порога повсеместно принято сегодня в физике, химии, генетике" (Teilard de Chardin 1963/1951, 7: 297).

Он отказался также от важнейшего принципа эволюционистов - их уверенности в том, что эволюция не имеет изначальной направленности, а знает лишь общий прогресс. У Тейяра де Шарден эволюция телеологична и конечна; всё более насыщая мир разумом, она направлена на то и стремится к тому, что Шарден называет "точкой Ω (Омега)", которая скрыта от нас, запредельна, трансцендентна. Это и есть основной "критический порог" эволюции. Там будет достигнуто единение людей между собой и человека с божеством. Исторический прогресс, осуществляемый прежде всего технологически, Тейар заменил достижением точки Омега прежде всего человеческим сознанием.

Начало же человека соответственно образует противоположность точке Омега. Антропогенез Тейар де Шарден решает в плане полигенизма, от "первичной множественности". Волна мутаций создавала разные формы человека, это были разные пробы сотворения человека - удачные и неудачные. Выделение homo sapiens sapiens по Тейару произошло в конце четвертичного периода в африканско-западноазиатском центре как необычное явление зоологии, как мутационный скачок, "взрыв гоминизации". Homo sapiens sapiens не является продолжением ветви австралопитека, homo erectus или неандертальца. Он выделился из более раннего корня как "автономная линия эволюции, долгое время скрытая". Он от начала начал. А все те якобы промежуточные формы - это боковые ответвления, тупиковые (рис. 16).

В палеолите главным являлся психогенез - формирование человеческого мышления с религией и наукой, а в неолите - социогенез, формирование человеческого общества и его соотношений с личностью.

В конкретных выводах Тейяра де Шарден нетрудно увидеть отражение взглядов Марселена Буля и Анри Брёйля, но Тейар придал этим выводам глобальный и даже космический размах и философско-теологическое обоснование. В то же время он парадоксально оформил антиэволюционизм как разновидность эволюционизма. В тейяровском синтезе того и другого от эволюционизма взяты программные девизы, а от антиэволюционизма конкретные воплощения. И всё это подведено под кровлю христианства. Католическое руководство напрасно шарахалось от своего иезуита-либерала. Немало потрудившись над конкретными вопросами истории ранних гоминид и над общими проблемами антропогенеза и социогенеза, вряд ли именно он определил генеральный путь палеоантропологии и археологической науки, но религию будущего он, на мой взгляд, предугадал.

Это не значит, что в научных выводах Тейяра де Шарден всё ненаучно, всё годится лишь на потребу религии. В его прозрениях есть очень интересные идеи. Например, его идея о раннем выделении человека из приматов всё больше подтверждается: сейчас это событие помещают не на расстоянии миллиона лет он нашего времени, а на расстоянии 4,5 - 7 млн. лет. Его мысль о неизбежной направленности эволюции к созданию разума сейчас воспринята многими сугубо серьезными и несвязанными с религией исследователями. Коль скоро уж эволюция в сторону наиболее успешно выживающего началась, разум в той или иной форме был предопределен. Как сам Тейар расценивал эту идею и как она действует в науке - разные вещи.

14. Сопоставление эволюционизма с энтиэволюционизмом . Если мы перечислим все страны, связанные с деятельностью виднейших антиэволюционистов - Франция (Буль, Брёйль, Тейар де Шарден, Обермайер), Бавария (Обермайер), Австрия (Обермайер, Шмидт, Менгин), Испания (Обермайер), - то увидим, что это всё католические страны. Прямая критика эволюционизма в этих странах опиралась на воспитанное веками сознание значительной части общества, в том числе образованных слоев, на религиозные настроения среды.

Теперь можно вернуться к итогам периода эволюционизма и к причинам его поражения. Активность церковных католических кругов, способность клерикалов мобилизоваться, перестроить свою идеологию, оказалась важным фактором. Успехи антиэволюционизма не были результатом догматизма Мортилье. Брёйль не менее догматичен. Католический антиэволюционизм был вызван веяниями нового времени и оказался реакцией на многие прогрессивные черты концепции Мортилье, слабости которой стали благодарной мишенью.

1. Прогресс эволюционисты понимали как непрерывный постоянный подъем, а скачок - как механическое вмешательство посторонних сил. Стоило доказать перерывы постепенности - и понимаемая так эволюция рушилась. А на деле скачки, радикальные рывки, перерывы постепенности - неизбежная часть реальности. В каких-то сторонах мира есть преемственность, в каких-то мир дискретен.

2. Эволюцию они понимали как однолинейный процесс, упрощенно, без взаимосвязей. Всякое постороннее вмешательство рассматривалось как ненормальное. Ориньяк разрывает преемственность, он пришлый - значит, нет прогресса. Стоило доказать передвижения культур - и схема рушилась. А на деле вмешательство бывает разным: одни вторжения тормозят процесс, другие ускоряют, участвуют в развитии. Надо же искать закономерности в самом очаге, откуда происходят пришлые культуры.

3. Единство человечества понималось как отсутствие различий. Отклонения считались сомнительными. Стоило доказать локальные различия - и нет единства. А на деле единство в разнообразии.

Антиэволюционисты-клерикалы были правы в детализации сложной картины и в самом утверждении этой сложности, а эволюционисты не правы в своих упрощениях. Но чтобы понять сложную картину, ее поначалу необходимо упростить, а за эволюционистами сохраняется глубокое и первое усмотрение неких основополагающих закономерностей, без которых нет понимания реального мира.

15. Некоторые уроки . Рассмотрений отрезок истории науки богат коллизиями, заставляющими задуматься и оглядеться окрест себя.

Прежде всего осознание "ошибки Буля", объясняемой его предвзятыми идеями, породило целую литературу с анализом глубинных причин ошибки - воздействовали социальные запросы или ситуация в ученых кругах или личные предрасположения исследователя и т. п. Но в сущности эта ошибка того же характера, что и та ошибка Картальяка, в которой ему пришлось каяться, и многие ошибки Брейля, в которых он никогда не каялся, да и неучет ориньяка у Мортилье. Предвзятых идей у каждого из нас достаточно и причины их появления разнообразны. Просто такое название (англ. bias ) они получают, когда ясна становится их ошибочность. А пока этого не произошло, как их распознать или, лучше сказать, как устранить возможные ошибки, если наши важные убеждения окажутся предвзятыми идеями? Вероятно, даже будучи абсолютно уверенным в неких принципиальных вещах, нужно сохранять осторожность относительно выводов из них и всё-таки проверять их, не снижая строгости критериев. Другого пути нет.

Второй урок - это разнообразие факторов научного успеха. Мы бываем очень придирчивы к теоретическим источникам научных положений, заботясь об их соответствии нашим взглядам подчас больше, чем о проверке вытекающих из них выводов. Если мы верим в Бога, то всё вытекающее из дарвинизма для нас заведомо неприемлемо и ложно; если мы атеисты, то полагаем, что из религиозного мышления не может вытечь ничего здравого. А это не так.

Ну, и, конечно, урок Альтамиры должен быть всегда у всех в памяти. Открытия, которые невозможны, потому что их не может быть никогда, всё же случаются, оказываясь звездным часом для того, кто внутренне к ним готов, и часом провала для того, кто слишком привязан к азбучным истинам науки. Всегда нужно быть готовым прощупать на прочность любую истину науки, иначе можно загубить Альтамиру. Своя Альтамира может встретиться каждому. Нужно только быть дерзким, чтобы ее увидеть, и мужественным, чтобы ее отстоять.

Вопросы для продумывания:

1. Возражения клерикалов против эволюции здесь приведены без опровержения. Можно ли всё же отвести эти возражения, основываясь на чтении Библии?
2. Возражения ученых союзников клерикалов здесь также приведены без опровержения. Можно ли отвести их убедительными опровержениями, причем на основе фактов, известных к тому времени?
3. Почему культурно-историческая археология оказалась антиэволюционистской?
4. Почему, собственно, однолинейная эволюция считалась направленной против Библии, а древовидная не носила этой идейной нагрузки?
5. Почему Мортилье отдавал предпочтение типологии (морфологическому изменению) перед стратиграфией, а Брёйль - наоборот?
6. Существенно ли меняет ошибка Буля, связанная с его предвзятостью, результат анализа шапельского неандертальца - его помещение на шкале эволюции?
7. Брёйль и Обермайер, несомненно, миграционисты: все существеные изменения объясняли вторжениями нового населения. Однако историографы их обычно не называют миграционистами, не говорят об их миграционизме, а определяют как антиэволюционистов. Как по-вашему, почему и насколько это резонно?
8. Так ли груба и наивна ошибка эволюционистов в отношении палеолитических изображений? Ведь до сих пор нет удовлетворительных объяснений этого несоответствия - столь совершенных реалистических изображений в столь дремучей древности! Логика эволюционистов ясна. Чего же они не учли?
9. С другой стороны, не так уж и высоконаучны объяснения антиэволюционистов - по крайней мере, для неверующих разъяснения о боговдохновенности, душе, изначальности человеческого отличия от животных не годятся, несостоятельны. Но тогда подтверждение подлинности и древности палеолитических изображений не связано с более надежной, чем у эволюционистов, теорией, а является делом случайного совпадения (так сказать, плодотворной ошибки) и фактографического подхода: учет стратиграфии и т. п. В чем же заслуга антиэволюционистов как ученых?
10. Советские археологи насматривали положение Обермайера о том, что на востоке Европы нет ашёльских рубил, как унизительное для нынешнего восточноевропейского населения и всячески старались опровергнуть его как злостную клевету реакционных сил. А чем на деле может быть вызвано такое состояние культуры, и какое оно может иметь значение для достоинства восточноевропейских народов?
11. Не напоминает ли Вам поведение католического руководства по отношению к инакомыслящим католическим интеллектуалам поведение заправил коммунистической идеологии по отношению к исправителям социализма и чем именно? Чье поведение было более целесообразным по отношению к их собственным интересам?
12. Что в учении Тейяра де Шарден было на пользу католической церкви, если даже ее руководство этого не понимало, и что в интересах передовой науки?

Литература :

Абрамова З. А. 1971. Анри Брейль (1877 - 1961 гг.) и относительная хронология палеолитического искусства. - Первобытное искусство. П. ред. Васильевского Р. С. Новосибирск, Наука: 22 - 39.

Бабасов Э. 1970. Тейярдизм: попытка синтеза науки и христианизма. Минск, (рец. В. Пасика. - Вопросы философии, 1971, 4: 147 - 150).

Левада Ю. А. 1962. Феномен Тейярда и спор вокруг него. - Вопросы философии, 1: 153 - 156.

Пасика В. М. 1967. Христианский эволюционизм Тейара де Шардена. - Из истории зарубежной философии XIX - XX веков. Москва, изд. Московского университета: 164 - 183.

Пасика В. М. 1969. Тейярдизм как течение современной религиозно-философской мысли. - Вопросы научного атеизма, в. 7: 245 - 276.

Albarello B. 1987. L'affaire de l'homme de la Chapelle-aux-Saints. Treignac, Les Monédières.

Bandi H. G. und Maringer J. 1953. Das Werk Professor Dr. Hugo Obermaier 1877 - 1946. - Eiszeitalter und Gegenwart, 3: 136 - 143.

Bibby G. The testimony of the spade. New York and Scarborough, Ontario, New American Library.

Boyle M. et al. 1963. Recollections of the Abbé Breuil. - Antiquity, 12 (145): 12 - 18.

Brandewie E. 1990. When giants walked the earth. The life and times of Wilhelm Schmidt, SVD. Freiburg, University Press Friburg.

Breuil H. 1954. La "Bataille Aurignacienne". - Bulletin de la Société Préhistorique Française, 51 (1 - 2):

Brodrick A. H. 1963. The Abbé Breuil, prehistorian. London, Hutchison (Amer. ed.: Father of prehistory. The Abbé Breuil: his life and times. New York, William Morrow, 1963).

Clark J. G. D. 1999. Doroti Garrod. - Murray T. (ed.). Encyclopedia of archaeology: The great archaeologists. Santa Barbara et al., ABC - Clio: 401 - 412.

Cohen C. 1999. Abbé Henri Breuil. - Murray T. (ed.). Encyclopedia of archaeology: The great archaeologists. Santa Barbara et al., ABC - Clio: 301 - 312.

Hammond M. 1982. The expulsion of the Neanderthals from human ancestry: Marcellin Boule and the social context of scientific research. - Social studies of science, 12: 256 - 275.

Hauser O. 1920. Ins Paradies des Urmenschen. Fünfundzwanzig Jahre Vorwelt. Hamburg - Berlin, Hoffmann und Campe.

Ibler U. 1987. Oswald Menghin. - Hachmann R. (Hrsg.). Studien zum Kulturbegriff in der Ur- und Frühgeschichte (Saarbrückener Beihefte zur Altertumskunde, Bd. 48). Bonn, Rudolf Habelt: 111 - 123.

Kohl Ph. L. and Pérez Gollán J. A. 2002. Religion, politics, and prehistory: Reassessing the lingering legacy of Oswald Menghin. - Current Anthropology, 43 (4): 561 - 586.

Menghin O. 1922. Besprechung zu: Kosinna G. Die deutsche Vorgeschichte, eine hervorragend nationale Wissenschaft. - Wiener Prähistorische Zeitschrift, 7 - 8, 1920 - 1921: 88 - 90.

Menghin O. 1936. Grundlinien einer Methodik der urgeschichtlichen Stammeskunde. - Hirt-Festschrift, 1. Heidelberg,

Minta-Tworzowska D. 1986. Elementy metodologii prahistorii w historiozofii P. Teilharda de Chardin. Poznań, Uniwersytet im. Adama Mickiewicza.

Richard N. 1999. Marcellin Boule. - Murray T. (ed.). Encyclopedia of archaeology: The great archaeologists. Santa Barbara et al., ABC - Clio: 263 - 273.

Ripoll Perelló E. 1996. El abate Henri Breuil (1877 - 1961). Madrid, Universidad Nacional de educación a distancia.

Skotzky N. 1964. L'Abbé Breuil et la préhistoire. Paris, Seghes.

Smith E. L. 1962. The Abbé Henri Breuil and Prehistoric archaeology. - Anthropologica, N. S., 4 (2): 199 - 208.

Spencer F. 1990. Piltdown: A scientific forgery. London, Oxford University Press.

Teilard de Chardin P. 1963. Oevres, v. 7 (L'activation de l'énergie). Paris, Seuil.

Urban O. H. 1996. "Er war der Mann zwischen den Fronten": Oswald Menghin und das Ureschichtliche Institut der Universität Wien während der Nazizeit. ß Archaeologia Austriaca, 80: 1 - 24.

Van Reibrouck D. 2002. Boule's error: on the social context of scientific knowledge. - Antiquity, 76 (291): 156 - 1164.

Иллюстрации :

1. Портрет Марселина Буля, фото Фрэнка Спенсера (Richard 1999: 264).
2. Шапельский неандерталец в изображении художника Франтишека Купки, восстанавливавшего облик по скелету, журнал "Ль'Иллюстрасьон" (Bahn 1996: 126).
3. Сравнение скелета из Ла Шапель со скелетом современного человека. Рисунок из книги Буля, 1913 г. (Reybrouck 2002: 158, Fig. 1).
4. Група экспертов, изучающих "Пилтдаунского человека". В центре в белом халате сэр Артур Кит, слева над ним профессор Графтон Эллиот Смит, открыватель Досн - на фоне портрета Дарвина. Картина Джона Кука (Bahn 1996: 127).
5. Модель Пилтдаунского черепа (Murray 2001: 1032).
6. Реконструкция пилтдаунского человека (Renfrew and Bahn 1991: 104).
7. Фотопортрет Анри Брёйля (Bahn 1996: 123).
8. Стратиграфия палеолита по Мортилье - раннему Брёйлю (Eggers 1959: 68, Abb. 2).
9. Два ряда культур по Брейлю, одна из ранних версий. Схема из книги Дж. Бибби (Bibby 1956: 2)
10. Фото Брёйля в 1939 г. (Malina 1980, 1: 187).
11. Портрет Дороти Гаррод (Clark 1999: 402, а лучше Bahn 1996: 233).
12. Схема развития культур, по Менгину, 1931 (Hachmann 1987: 115).
13. Схема развития рас, по Менгину, 1931 (Hachmann 1987: 116).
14. Освальд Менгин, фотопортрет (Malina 1980: 195, слева вверху).
15. Портрет Пьера Тейяра де Шарден (Minta-Tworzowska 1986: frontispis).
16. Схема развития человеческого рода по Тейару де Шарден ("Феномен человека", рис. 4).

 

Top