Папярэдняя старонка: Часть 2

Аўтар: Клейн Л. С.,
Дадана: 22-06-2012,
Крыніца: Клейн Л.С. История археологической мысли. Курс лекций. Часть 2. СанкПетербург, 2005.

Неоэволюционизм

1. Неоэволюционизм как направление. К рубежу XIX и XX веков эволюционизм в археологии уступил лидерство другим направлениям, а в 20-е годы еще изредка проявлялся, но воспринимался как архаизм. В культурной антропологии он тоже в начале ХХ века был в состоянии кризиса и ревизии, а в 20-е годы появлялись только труды эпигонов, и то редко. Заметно отшатнуло от него европейскую интеллигенцию то, что его схемы были использованы Марксом и Энгельсом, а после превращения России в 1917 г. в марксистское государство обострившаяся идейная вражда с марксизмом отразилась и на отношении к эволюционизму.

Но к середине 30-х годов Советский Союз утвердил свое положение как европейская держава, в ряде европейских стран компартии и социализм привлекли много сторонников, а Вторая мировая война, в которой Советский Союз оказался сильным союзником Англии, Франции и США, обеспечила уважительное отношение к его идейным опорам. Поэтому когда диффузионистские концепции исчерпали возможности роста и были в значительной мере дискредитированы, эволюционизм снова поднял голову. В 30-е годы в этом направлении двинулись только наиболее смелые и сильные лидеры, а после Второй мировой войны это стало уже заметным направлением в науке (Schott 1961; Horton 1971; Wagar 1972).

Но это был уже не тот эволюционизм. На его облике сказались не только сдвиги в обществе, но и изменения в важной сфере его бытования - биологии. Учение Дарвина покоилось на опыте селекционеров и на аналогиях с социальными процессами капитализма (конкуренции). Дарвин был убежден в постепенности эволюции, и его последователи в основном были озабочены построением филогенетичских древес.

Биология ХХ века прежде всего расширилась за счет возникновения новых отраслей - биофизики, биохимии с ее открытием энзимов, гормонов, витаминов, вирусов. Открытые еще в 1869 г. математические законы Г. Менделя были тогда не приняты и забыты, но в начале ХХ века оценены Бетсоном и де Фризом и воскрешены. В 1894 г. У. Бетсон признал скачкообразные изменения более важными, чем постепенные. В 1901 г. А. де Фриз открыл мутации. Начав в 1910 г. исследования изменений плодовой мушки дрозофилы, американец Т. Морган обнаружил, что внешним изменениям соответствуют изменения видных под микроскопом хромосом, и связал совместные изменения признаков с привязкой их к определенным местам хромосом, что позволило ему предположить, что изменению каждого признака соответствует в хромосоме особая материальная частица - ген (впоследствии и гены были обнаружены под электронным микроскопом). Возникла генетика как наука о материальной основе наследственности.

Это подвигло и социологов к поискам материальной основы эволюции общества и культуры. Эволюционизм в изучении культуры тоже изменился. Каким он оказался, станет ясно после ознакомления с трудами основных его представителей.

2. Чайлд как марксист. Основоположником этого направления в археологии можно считать Гордона Чайлда, избравшего новые ориентиры, когда его диффузионистские построения зашатались. Стимул к формированию нового направления дали марксистские убеждения Чайлда. Американский археолог Марк Лиони (Marc Leone) заявил это весьма категорично: "Одна из причин, по которой Гордон Чайлд является лучшим археологом из всех, каких наше поприще производило, это то, что он обладал могущественной парадигмой - марксовым материализмом" (Leone 1972: 18).

Это утверждение оспаривается по разным основаниям. Английский археолог Крофорд заметил: "Хоть он и объявлял себя марксистом, он был слишком великим человеком и слишком оригинальным мыслителем, чтобы носить ярлычок какой-либо секты" (Crawford 1957: 13) Другой английский археолог Глин Даниел пояснил эту идею более пространно:

"Великая загадка Чайлда на все времена оставалась: в какой мере он был марксистом (или марристом) и в какой мере он отдавал лишь словесные почести философии аутсайдеров? Он имел обыкновение публично жаловаться на завтраках в отеле, что нет под рукой и нельзя почитать "Дейли Уоркер" (газету английской компартии. - Л. К.), хотя "Таймс" ему доставляли в номер с утренним чаем. В какой мере его прокламируемая любовь к России и его интеллектуальные вывихи в "Шотландии до шотландцев" были позой? … Скорее всего, это не была сознательная поза" (Daniel 1958: 126 - 66).

Грэйем Кларк в статье "Преистория со времени Чайлда" (Clark 1976: 4) высказался резко и скептически:

"С точки зрения внешнего поведения… самая буржуазная персона в мире. Пусть он даже пришел на конференцию Преисторического общества с "Дейли Уоркер" под мышкой, будьте уверены, он провел ночь в самом лучшем отеле. Его любимое местечко в Лондоне - "The Athenaeum" (клуб с дорогими номерами. - Л. К.), где официант приносил ему его usual (обычное, излюбленное. - Л. К.) без специального заказа. В "Who's who" не отмечено ничего более революционного, чем: бридж, пешие прогулки, автомобилизм".

В Советском Союзе знали, что Чайлд - марксист, удовлетворенно подчеркивали это, но полностью своим не считали. Своими западных деятелей там считали, только если они из компартий, а вольных опасались: мало ли чего им взбредет в голову наговорить! Лучше было считать Чайлда близким к марксизму, движущимся к марксизму, но еще не вполне марксистом. Монгайт в своем некрологе писал:

"Будущий историк археологии в своем очерке европейской археологии второй четверти ХХ в., несомненно, уделит значительное место Чайлду, его взглядам, его влиянию на науку, его открытиям и его ошибкам. Сам научный путь Чайлда, его постепенное приближение к марксизму символичны для развития общественных наук в наши дни" (Монгайт 1958: 287).

Газеркоул на Шеффилдском симпозиуме 1971 г. уточнил: "Его обращение к марксизму не было постоянным и прогрессирующим. Оно имело подъем и спад" (Gathercoul 1971). По этому вопросу Грэйем Кларк высказался опять достаточно резко:

"Марксизм, однажды метнув его, так сказать, рикошетом в археологию, оказал серьёзное тормозящее воздействие на его период среднего возраста. Это объясняет, почему после 1930 г. творческий период Чайлда окончился, а в конце жизни Чайлд осознал, что его пророк наврал ему. Как извлекать историю из археологии? Чайлд решил для себя этот вопрос в 1922 - 25 гг. и больше уже ничего нового и важного в археологическую науку не внес. К 1930 г. всё было кончено. Since Childe (Со времени Чайлда - из названия этой статьи Кларка. - Л. К.) - означает: с 1930 года" (Clark 1976: 8).

Но сам Чайлд писал незадолго до смерти о своих взглядах первого периода своей жизни, до 1930 года: "This was childish, not Childeish" ("Это было детским, а не Чайлдовским". - Retrospect: 79). То есть взрослый, серьёзный Чайлд только с 1930 г. начался.

3. От диффузии к эволюции: экономика первобытного общества . Социализмом Чайлд увлекался с юности (дружба с Палмом Даттом, участие в лейбористском движении). Это предполагало, по крайней мере, знакомство с марксизмом. Но приложить марксистские идеи к науке вначале не приходило ему в голову. Еще в начале 1930-х он называл себя не марксистом, а крочеанцем. Энгельса и Моргана он тогда считал "ужасающе старомодными" (Trigger 1984a: 4; 1984b: 71). Немецкий переводчик одной его книги Г. Кнеплер в 1949 г. писал в предисловии:

"Несколько лет тому назад в одной лекции профессор Чайлд - он был тогда уже на шестом десятке - рассказывал, что в юности прочел однажды одну книгу, которая тогда не произвела на него особого впечатления, Теперь, в зрелом возрасте, он снова взялся за эту книгу, и теперь только из этого возник в нем ряд побуждений и мыслей… Книга эта - "Происхождение семьи, частной собственности и государства" Энгельса. Она побудила профессора Чайлда поближе заняться идеями научного марксизма" (Knepler in Childe 1949: 8).

Судя по приведенным данным, лекция с этим высказыванием состоялась где-то около конца войны. Новое прочтение Энгельса, значит, было незадолго до этого. Но и раньше, в 30-е годы, учет марксистских идей и некоторое внимание к ним для человека с социалистическими убеждениями естественны. Возможно, первым следствием этого для исследовательских занятий Чайлда преисторией было самое общее извлечение из марксизма - придание серьёзного значения экономике. Еще в некоторых книгах до 1930 г. он заинтересовался экономикой первобытных обществ (Trigger 1980).

В книге "Древнейший Восток" (1928 год), в которой он обратился к исходному очагу диффузии, встал вопрос том, что же вызывает развитие в самом исходном очаге. В заимствующих землях народы, испытывающие влияние, развиваются под воздействием этих влияний - как первотолчков. Но что же толкает к развитию само население, от которого исходят влияния? Это также вопрос о причинах экспансии - что побуждает его расселяться и распространять влияния? Несмотря на свою убежденность в особой талантливости индоевропейцев Чайлд не мог объяснять исходные импульсы расовым превосходством - и в силу своих либеральных и интернационалистических взглядов и просто потому, что на Ближнем Востоке речь не могла идти об индоевропейцах. Это были народы, обогнавшие индоевропейцев и давшие им основные культурные блага!

Обратившись к причинам достижений в исходном очаге, Чайлд невольно оказался перед эволюционистскими задачами. Видимо, знакомство с Морганом и марксизмом сказалось в том, что Чайлд стал искать исходные стимулы в хозяйственных достижениях, успехах в развитии производства. Это не было исключительно марксистским подходом, ведь экономикой интересовались и другие исследователи.

Следом за некоторыми другими учеными (Эллиот Смит в 1915 г., Гаролд Пик и Герберт Флёр в 1927) он объявил появление земледелия решающим событием в человеческой истории и ключевым в определении неолита (а не появление керамики или шлифованного камня). От Пика и Флёра Чайлд видимо впервые узнал об оазисной гипотезе одомашнивания животных и культивации растений, выдвинутой в 1904 г. американцем Рафаэлом Пампелли (Raphael Pumpelli) и принял ее. В книге "Бронзовый век" (1930 г.) детально исследована технология ранней металлургии и специализация ремесел, выделение ремесленников. По Чайлду, выплавка металла требовала полной специализации на металлургии, полного выделения из сельской общины, а малый размер тогдашних общин означал ограниченность потребностей одной общины в металлических изделиях своего мастера. Плавильщики и кузнецы вынуждены были переходить от общины к общине, становится бродячими мастерами, а это приводило к распространению техники металлургии и типов изделий на всё новые территории.

4. Функционализм и эволюция: хозяйственно-культурные революции. Таким образом, в начале 30-х годов у Чайлда наметился некий идейный кризис, связанный с общим кризисом диффузионизма. Чайлд много размышлял о том, нужна ли археология обществу - есть его статья 1934 года "Is archaeology practical?". К 1935 г. для Чайлда, как можно судить по его "Президентскому обращению", археологические культуры перестали быть скоплениями музейных экспонатов и превратились в отражения функционировавших социальных систем - он заинтересовался функционализмом культурной антропологии, стал читать Малиновского и Рэдклиф-Брауна. В "Ретроспекте" Чайлд писал: "Из марксизма я взял идею экономики как интегрирующей силы в обществе, но я находился столь же под влиянием функционализма Малиновского и старался склеить археологические кусочки, имея в виду их возможную роль в работающем организме". Возможно, под впечатлением функционализма (тезис Малиновского о биологических потребностях в основе культуры) Чайлд выдвинул положение о культуре как инструмента адаптации человека к природе.

Чайлд сильно переработал свою книгу "Древнейший Восток" и выпустил ее в 1935 г. под названием "Новый свет на древнейший Восток" (русский перевод вышел под названием "Древнейший Восток в свете новых раскопок"). К этому времени диффузионизм в глазах Чайлда приобрел особое значение, так как наглядно противостоял расовой теории германских нацистов: "нордические арийцы" не являются культуртрегерами, культурные блага в Европу идут как раз с Востока, от восточных народов. Диффузия с Востока в этой книге сохраняется, констатация ее четко выражена и интерес к археологии Востока объяснен так:

"Археология доисторического и протоисторического периодов Древнего Востока является ключом к правильному толкованию европейской предистории. Последняя в начальной стадии является главным образом историей подражания восточным достижениям или, в лучшем случае, их усвоения. О самих же достижениях мы узнаем из археологии Востока" (Чайлд 1954: 24 - 25).

Но достижения эти излагаются не только не так, как это делали диффузионисты, но и не так, как это делали старые эволюционисты - у Чайлда постулировался не постепенный, плавный переход от старых форм к новым, а резкое, разовое введение новых достижений. В этом тоже сказывается воздействие марксизма. Даже термины подобраны с марксистским звучанием - " революции ". Это "словарь революционных изменений", - как выразился один исследователь (Greene 1999). Правда, это революции хозяйственные, того же рода, что Промышленная революция XVII века. Две революции выявил Чайлд в развитии первобытного общества - неолитическую и городскую . Первая ввела производство пищи вместо собирательства, вторая - городские центры в среду деревенских общин. Революции эти происходят на хронологических рубежах, разделяющих большие эпохи Моргана - Энгельса: дикость, варварство и цивилизацию. На стыке дикости и варварства происходит неолитическая революция, на стыке варварства и цивилизации - городская.

Неолитическая революция названа так потому, что, состоя в одомашнении животных, культивации растений и создании земледелия и скотоводства, она ввела, по Чайлду, важнейший признак неолита и тем самым с нее начинается неолит. Керамика явилась следствием этого развития (потребовались надёжные ёмкости для хранения продуктов), а усовершенствование кремнёвых орудий (шлифовка камня и т. п.) была нужна для успешного ведения сельского хозяйства (кремнёвые серпы, ножи для обработки кожи).

Городская революция наступала с появлением городов, отделением ремесла от земледелия, накоплением излишков труда, концентрацией торговли и управления в укрепленных центрах. А для этого понадобились счёт и письменность, что означало возникновение цивилизации.

Каждая революция означала большую производительность экономики и резкий рост народонаселения, перенаселенность, а это вызывало миграции излишнего населения, а также увеличение сбыта произведенных благ, распространение орудий и навыков их производства. Но эту эволюцию (если ее можно так назвать), это развитие Чайлд видел не однолинейным, а многовариантным, многолинейным - в Европе развитие шло иначе, чем на Востоке.

Концепция хозяйственно-культурных революций имела огромную влиятельность в археологии: после инициативы Чайлда началось умножение революций. Для начала в 1968 и 1973 гг. Фойстель (Feustel) из ГДР различил две революции в палеолите: "охотничью" и "верхнепалеолитическую", потом к ним прибавилась еще одна, самая ранняя - "человеческая" (скачок от обезьяны), которую ввели в 1989 г. Мелларс и Стрингер (Mellars and Stringer) в Англии. Жак де Морган (Jeaqcue de Morgan) еще в 1924 г. считал "революционными" мезолитические нововведения, и Бинфорд в 1968 г. в общем поддержал оценку этих изменений как драматических, хотя революцией их и не называл. Но уже Кент Флэннери (Kent Flannery) в 1969 г. предложил и название: "революция широкого спектра" (Broad Spectrum Revolution), имея в виду расширение диапазона используемых в мезолите дичи и полезных растений. Совсем недавно, в 1994 он ввел еще одну революцию - "революцию рангов" (Rank Revolution) между неолитической и городской. Термин "энеолитическая революция" еще в печати не объявился, но соответствующий ему этап давно намечен (Пиотровский 1961: 18; Массон 1966: 165). Близко к этому месту на шкале революций находится установленная в 1981 г. Эндрю Шерратом (Sherratt) "революция вторичных продуктов" - он имеет в виду начало использования молока, шерсти и тягловой силы животных, а не только их мяса и шерсти (опубликовано в сборнике памяти Дэвида Кларка). Итого уже семь революций. Полагаю, счет не закрыт...

5. Советские влияния: марксизм и возрождение Моргана . В 1933 г. Гитлер пришел к власти в Германии, и это толкнуло Чайлда к сближению с коммунистами, которых в это время в Англии возглавил его приятель студенческих лет Палм Датт.

В 1935 г. Чайлд впервые побывал в Советском Союзе, осмотрел музеи, встретился с советскими археологами, получил некоторое количество советских книг. Это было как раз в конце теоретического десятилетия, когда советские археологи внедряли марксизм в археологию. Чайлд увёз новаторские работы, в которых изучение экономики вело к изменению методов раскопок (поселения широкой площадью), а культурные изменения возводились не только и не столько к техническим новациям, сколько к воздействию социальных и политических структур - к производственным отношениям, их социально-политическому оформлению. Это было отличие ленинизма от экономического марксизма социал-демократов (кстати, в схожем направлении двигались и западные неомарксисты, но в резко отличном варианте: к первенству идеологии и большей революционности интеллигенции и студентов по сравнению с рабочим классом). Чайлд был весьма увлечен этим советским сдвигом акцентов. Сталинских репрессий этих лет он то ли не заметил (как многие иностранцы), то ли не стал о них говорить при виде более для него страшного врага - гитлеровского нацизма. Но в отличие от обязательного оптимизма советской науки он был пессимистом: успехи нацизма страшно тревожили его, прогресс и автоматическое восхождение по формациям (к коммунизму) он не считал гарантированным и опасался, что Европу ждет возвращение в средневековье.

В 1936 г. он опубликовал книжку "Man makes himself" ("Человек сотворил себя"), название которой носит атеистическое звучание: по Библии Бог сотворил человека, у эволюционистов его творят законы природы, а для Чайлда важна активность человека, его труд, его увеличивающиеся знания, дающие ему контроль над природой. Но, производя излишки, он создает и возможности обогащения для власти. У властей возникает интерес не к развитию производства, а к сохранению ситуации, приводящей к обогащению тех, кто у власти.

В 1939 г. Чайлд при очередном переиздании "Рассвета" археологические культуры описывал по марксистской схеме: от базиса к надстройкам. Но он отнюдь не был ортодоксальным марксистом, слепо повторявшим классиков и копировавшим советские схемы. Он никогда не применял пятичленную схему социально-экономических формаций: первобытная, рабовладельческая, феодальная и т. д. Его старый друг коммунист Палм Датт в 1939 г. даже писал в письме издателю Энгельса, рассчитывавшему на предисловие Чайлда, что Чайлд "не только критичен в своем отношении к Энгельсу, но решительно неприязнен и не дает знака понимания позитивного значения книги; вот почему его замечания создают эффект враждебной немарксисткогой критики" (цит. по: Gathercole 1985).

Разумеется, марксистские взгляды и коммунистические симпатии Чайлда отчуждали его от его коллег, в массе гораздо более консервативных. В годы альянса Советского Союза с Гитлером он был в особенной изоляции, и его вдохновило начало войны Советского Союза против нацистской Германии. С этого времени выходит несколько его наиболее марксистских работ: в 1942 г. "Что произошло в истории", в 1944 г. небольшая книжка "Прогресс в археологии", а в 1946 г. вышли его лекции 1944 года в Эдинбурге под названием "Шотландия до шотландцев".

В первой из этих книг, "Что произошло в истории", были четко сформулированы марксистские объяснения культурных изменений - не просто как следствие усовершенствований в технике, а через посредство и в контексте производственных отношений, социальных ролей и структур. Чайлд считает, что создание тоталитарных деспотий было неизбежно на Древнем Востоке, но, в общем, доминирование надстроек над экономическим базисом и построение многослойных иерархий ведет к застою и деградации. В этой книге также влияние советской археологии проявилось в том, что Чайлд начинает вводить в свои работы периодизацию Моргана - Энгельса (дикость - варварство - цивилизация с их подразделениями) и стремится слить ее с Томсеновской периодизацией по технике орудий. В этой работе 1942 года и в статье 1944 г. "Археологические века как хронологические стадии" он склеивает эти две схемы и пишет о "палеолитическом собирательстве", "неолитическом варварстве", "высшем варварстве медного века" и "цивилизации бронзового века". Тем самым он придает собственно археологической периодизации Томсена, узко технической и классификационной, более эволюционное звучание и расширяет ее критерии до общехозяйственной и общеисторической.

Таким образом, марксистские убеждения и советское влияние толкнули Чайлда на смягчение принципов диффузионизма и освоение эволюционистских принципов Моргана. Но это не был эволюционизм старого толка - с упором на постепенность развития и его психологические корни. Это был по сути неоэволюционизм, материалистический и с принятием революционных трансформаций. От марксизма, особенно советского пошиба, он отличался отвержением политических революций и противоположной оценкой роли социальных и идеологических надстроек - не позитивной, а негативной.

В "Шотландии до шотландцев" Чайлд постарался сблизить свое изложение с советскими образцами марксистского истолкования источников. Он признал, что западные исследователи слишком сильно упирали на диффузию и миграции в объяснении культурных изменений, хотя и остался при своем мнении, что без диффузии и миграций не обойтись. Он был чужд автохтонистским крайностям советской теории стадиальности и говорил в своем президентском обращении к Британскому Преисторическому Обществу о "псевдомарксистских материалистах", которые хотят видеть в каждом месте независимое развитие - это казалось ему абсурдным. Из анализа погребений он, подобно своим советским образцам, выводил имущественное и социальное неравенство первобытных обитателей Шотландии, а из анализа поселений - сложность социальных структур.

В 1945 г. Чайлд посетил СССР во второй раз. Ему показалось, что там появляются признаки либерализации: советские ученые заговорили о миграциях (об этом он писал американцу Бредвуду). Это не была либерализация - это была смена идеологических установок: вместо автохтонности потребовалось патриотическое возвеличение русского этноса среди других этносов, и миграции рисовались односторонне - из области Руси, но не извне в эту область. У Косинны было ведь то же самое, только с другим центральным очагом…

6. Лондонское десятилетие: решение загадки европейской уникальности . В 1946 г. Чайлд покинул Эдинбург после 20-летней работы и переселился в Лондон, куда его позвали на должность профессора археологии и директора Института археологии Лондонского университета. Здесь ему предстояло проработать 10 лет. Он также стал одним из создателей и сотрудником английского марксистского журнала "Past and Present" ("Прошлое и современность"). В это время началась холодная война, между Западом и Востоком Европы опустился железный занавес. Стыд обуял сторонников социализма при виде советских кампаний против генетики и кибернетики, против космополитизма и новых форм в искусстве. Чайлд страдал молча. Он был очень одинок между двумя борющимися лагерями. В 1950 г. Чайлд приветствовал расправу Сталина с марризмом: наконец-то покончено с повсеместным автохтонизмом! (хотя это было лишь утверждение новой идеологической установки).

В 1956 г. он написал книгу "Piecing together the past: the interpretation of archaeological data" ("Составление прошлого из обломков: интерпретация археологических данных"). Все воспринимают эту книгу как учебник археологической методологии, и это верно. Но, прежде всего, это оправдание дисциплины, определение ее возможностей, нечто вроде "Апологии истории" Блока. Чайлда постоянно одолевали сомнения в ценности археологии, в ее и, следовательно, его полезности для общества. Сомнения из-за неполноты археологических фактов, а значит и рискованности формулировать по ним законы (Allen 1967: 53).

В это десятилетие он также окончательно определился со своим отношением к эволюции и со своим умеренным диффузионизмом.

В 1951 г. вышла его книга "Социальная эволюция". В ней он проследил, как при одном и том же комплексе домашних животных и культурных растений, расходившемся из одного региона, природные различия и разные старые традиции в разных странах обусловили в этих странах различия неолитических культур (Gathercole 1971). Это был принцип многолинейного эволюционизма.

В 1950 г. в Осло была напечатана его работа, написанная в 1949 г., "Преисторические миграции в Европе". В ней он признает, что русские идеи местного развития хорошо объясняют ряд явлений и поэтому увлечение миграциями надо бы ограничить. Но глупо было бы их совсем отрицать.

"Я диффузионист, - писал он, - в следующем смысле: я предполагаю, что важнейшие технические открытия и изобретения … были сделаны, как правило, однажды и распространялись из единых центров … Изменения могли наступить и в результате внутренних социального и технического развития", но первобытные (primitive) общества были весьма консервативны. Они мало изобретали. "Я убежден, что в древности вообще культурные изменения так же, как и соответствующие им существенные изменения в обществе, происходили только в результате внешнего точка" (Childe 1950: 9 - 10).

Тут возникало противоречие: все новации с Востока, но как же стало возможным отличие Европы от Востока и опережение его?

В 1956 г. он поместил в нью-йоркском издании статью "Общество и знание. Рост человеческих традиций". Это преистория науки. В этой статье он приходит к выводу, что история динамична и полмиллиона лет человеческого развития показывают не только повторы, но и новшества. Позже он писал об этой работе: "Наконец-то я очистил свое мышление от трансцедентных законов, определяющих историю, и от механических причин, всё равно экономических или природных, автоматически формирующих ее курс" (Childe 1958: 73 = Retrospect). ). Другу в письме он собщал о ней: "она не марксистская, по крайней мере, мои советские коллеги не признали бы ее марксистской, хотя старик Маркс мог бы и признать" (Trigger 1984b: 76).

В 1958 г. вышла посмертно его книга "Преистория Европейского общества", в последней главе которой содержался его ответ на мучившую его всю жизни загадку причин отличия европейцев от остальных. Приведу пространную цитату с этой мыслью Чайлда:

"В умеренной зоне Европы ок. 1500 г. до н. э. сложилась особая политико-экономическая структура - такая же, какая существовала уже за тысячу лет до того в Эгейском мире, но больше нигде в бронзовом веке. Международная торговая система связала воедино вихрящееся множество крошечных политических единиц. Все они, блюдя ревностно свою самостоятельность и в то же время пытаясь подчинить друг друга, тем не менее, жертвовали своей хозяйственной независимостью, принимая необходимость импортировать важные материалы для своего обеспечения.

В качестве добавочной награды за эту жертву они также пользовались благами от свободной циркуляции идей и людей, их представителей, в то время как новые возможности жизнедеятельности были открыты для младших сыновей крестьян. Кто проявлял упорство, пожиная плоды проникновения в секреты техники, и проявлял отвагу идти на огромный риск и суровые тяготы, тот мог избежать необходимости самому выращивать свою пищу и мог стряхнуть с себя узы зависимости от господина или более жесткие оковы племенных обычаев.

Национальные государства, которые со временем возникали, были, само собой, гораздо крупнее, чем племена бронзового века, и их было меньше. Но все они проявляли ту же ревность в политике и соревнование в хозяйственной жизни… [Тем не менее] ремесленники, представители прикладной науки, сохранили свою традиционную свободу передвижения внутри сверх-национальной хозяйственной общности. Метеки Афин, бродячие поденщики средних веков и мигрирующие члены ремесленных союзов девятнадцатого века являются прямыми наследниками указанных путешественников. Но таковы же были и натурфилософы и софисты классической Греции, разъездные ученые средневековой Европы и ученые-натуралисты, которые со времен Галилея и Ньютона до 1945 г. свободно обменивались информацией и идеями с помощью публикаций, переписки и визитов не взирая на политические границы (Childe 1958: 172 - 173).

Таким образом, в интенсивности торгово-обменных связей и сложении слоя бродячих из страны в страну ремесленников, купцов и ученых, освободившихся от оков общины или господина, Чайлд видел специфику Европы и ростки ее политических и духовных свобод. "Эта система бронзового века предвосхищала особенности европейской политической системы в древности, средние века и новое время" (Childe 1958: 172). В том, что ничего подобного не было в древности и средние века на Востоке, можно усомниться (купцы, ремесленники, дервиши и пророки и там бродили по странам). Границей свободного перемещения людей и идей Чайлд поставил 1945 год потому, что в 1945 г. была Фултонская речь Черчилля, после которой "железный занавес" и "холодная война" разделили Европу. Виновными в "железном занавесе" он считал западные государства, хотя запреты на выезд господствовали именно в восточном блоке.

7. Кризис и уход . Чайлд хорошо знал диалектику - и Гегеля и Маркса. Он понимал, что внутренние противоречия приводят к взрывам. Он мог бы применить это к самому себе. Он старался примирить диффузионизм с эволюционизмом. Более всего разительно было его двоякое отношение к советскому марксизму: он не принимал однолинейную схему исторического развития, отвергал классовую борьбу, ненавидел тоталитарную власть и диктатуру, но, чтобы не навредить общему делу борьбы с фашизмом, никогда об этом публично не говорил; восхвалял Сталина, в день его смерти надел траур. В этот год, 1953, он в третий раз посетил СССР.

Ударом был для него февральский доклад Хрущева на ХХ съезде партии в 1956 г., с "разоблачением культа личности". Всё, что Чайлд так долго не решался говорить, было сказано. Сталин - деспот и тиран, система концлагерей с миллионами вымирающих заключенных - реальность. Весь мир марксизма был потрясен. Весной Чайлд прибыл в СССР в последний раз, посетил Москву и Ленинград, поглядел вокруг протрезвевшими глазами. Он ничего критического не говорил, разве что Брюсову, потому что на малейшее замечание гостя с оттенком критики Брюсов разражался целой критической тирадой, не скрывая своего раздражения окружающей действительностью - несмотря на присутствие Мерперта.

Вернувшись в Лондон (рис. 1), Чайлд летом за несколько месяцев до срока выхода на пенсию (то есть до достижения 65 лет) подал в отставку со всех своих постов. В декабре он написал подробное письмо виднейшим советским коллегам - Рыбакову, Арциховскому, Артамонову и другим, где высказал свое разочарование советской археологией, ее низким уровнем методики, ее отсталостью, бездоказательностью ее выводов. Арциховский принес свой экземпляр в партбюро, держа конверт за уголок двумя пальцами, чтобы не оставить отпечатков, и сказал: "Возьмите, мне оно не нужно. Вероятно, его вынудили". Письмо обсуждали на закрытом заседании и оставили в секрете. Но оно ходило в тайных списках. Один из этих списков я привез в Лондон на конференцию к столетию Чайлда в 1993 г., и оно было опубликовано (рис. 2). Тогда и "Советская Археология" его опубликовала.

В августе 1957 г. Чайлд написал и письмо в Кембридж Глину Даниелу - как издателю:

"Полагаю, Вы всё еще надеетесь получить от меня книгу о русской преистории. Но не получите… Даже если кто-нибудь исследует неопубликованные коллекции в отдаленных музейных хранилищах… я не нахожу фактов для связной истории, которая была бы для меня убедительной, ибо я не верю, что она уже существует... относительная и абсолютная хронология для нео- и палеометалической стадий просто безнадежно слаба. Официальные русские схемы, право же, догадки, которые даже не занимают меня, не то, чтобы убеждать. Но сводка русских догадок, как если бы это были факты, а ля Ханчар, хуже, чем бесполезна" (Daniel 1958: 66 - 67).

Он сжег многие свои бумаги и переписку и уехал в Австралию, на родину. Там 19 сентября 1957 г. он забрался на высокий уступ отвесной скалы в Голубых Горах, где древние изображения, и упал вниз с высоты более 300 метров. Только его очки и трубка остались на уступе. Весь мир узнал, что в результате несчастного случая (оступился без очков) погиб крупнейший археолог мира Вир Гордон Чайлд. Догадки о самоубийстве посыпались сразу же, но доказательств не было.

Отосланная Кларку в сентябре из Австралии автобиография Чайлда была опубликована, посмертно в "Антиквити" (под названием "Retrospect" - Childe 1958). В ней он очень придирчиво и скептически оценивал результаты своей работы:

"Теперь я признаю, что весь мой обзор может оказаться ошибочным; мои формулировки, возможно, неадекватны; мои интерпретации, быть может, плохо обоснованы; моя хронологическая система - а ведь без такой нельзя же говорить о стыках - откровенно шаткая. Всё же я подтверждаю, что результат стоило публиковать" (Childe 1958b).

Посмертно же и в том же году была опубликована его прощальная лекция лондонским студентам, посланная уже из Австралии и напечатанная под названием "Valediction" ("Прощальное слово"). Она была не менее самокритичной. В ней было сказано: "Есть меньше всеобщих законов, и они менее важны, чем марксисты думали до 1950 г. (вехой избрано всё-таки выступление Сталина против марризма. - Л. К.) … В объяснении разницы между культурами марксизм совершенно не подтверждается, он даже скрывает и смазывает наблюдаемую разницу". Признавать это было необыкновенно горько, но это еще не доказательство самоубийства.

И лишь 20 лет спустя, в 1977 г., было опубликовано признание его преемника по лондонскому Институту Граймза, которому Чайлд перед отъездом в горы отправил прощальное письмо с точным и недвусмысленным извещением о планируемом самоубийстве и с обоснованием своего намерения покончить с собой. Он писал о том, что в результате выхода на пенсию его финансовое положение резко пошатнулось, а он не привык жить стесненным в средствах. Кроме того, ему предстоит медицинская операция (по-видимому, удаление аденомы простаты), последствий которой он очень боится. А главное, он чувствует, как слабеет его некогда совершенная память и ухудшается разум, а он не хочет превращаться в обузу обществу. Он ничего не пишет о разочаровании в советской реализации марксизма, но, надо думать, это сыграло немалую роль в нагнетании той депрессии, того мрачного настроения, в котором он решил, что жить дальше не имеет смысла.

Действительно, перспективы сохранения его авторитета были мрачными. Три десятилетия спустя Эндрю Шеррат написал:

"Однако, несмотря на факт, что многие современные школы археологии всё еще славят его как своего отца-основателя, многое из его писаний по преистории полностью вытеснено. Со времени его смерти прогресс археологических открытий был примечательно скорым. Новая информация накапливалась с еще большей скоростью, и с помощью новых методов многие из его фундаментальных идей были подвергнуты проверке. Результат не был удачным для его теорий. Не будет неверным сказать, что многие из его главных заключений по европейскому неолиту и бронзовому веку оказались почти полностью неверными. Один за другим его главные постулаты о преисторических обществах Европы были сбиты. Поколение спустя немногое из его детального объяснительного строения осталось" (Sherratt 1989: 153).

При всем том, Триггер прав, заявив в 1993 г., что Чайлд "остается наиболее признанным и читаемым археологом ХХ века". Движение Новой Археологии началось со статьи Бинфорда "Археология как антропология" в 1962 г. Но мало кто помнит, что статья с точно таким же названием была написана Чайлдом за 16 лет до того - в 1946. Мало кто из археологов помышляет сейчас вернуться к советским марксистским догмам, а вот порожденные марксизмом новации Чайлда живут в науке, принимаются всерьез и разрабатываются дальше.

Через несколько десятилетий после гибели Чайлда Брюс Триггер написал статью "Если бы Чайлд был жив…" (Trigger 1982). В ней он между прочим писал, что Чайлд воспринял бы с удовлетворением многие из новаций последних десятилетий. Я, однако, пришел к иному выводу. Если бы Чайлд был жив в наши дни, написал я (Klejn 1994: 89), он бы совершил самоубийство снова. Он был человеком своего времени, а время это окончилось. В Чайлде сосуществовали лидер диффузионизма и инициатор неоэволюционизма. Оба течения пришли в упадок и, возможно, окончились. Чайлд был марксист, а марксизм во второй половине ХХ века вошел в жесточайший кризис, и многие построенные на его основе государства рухнули (хотя и не все). В Англии у него не нашлось прямых продолжателей, хотя почти все испытали в той или иной мере его воздействие. В новой эпохе появлялось всё больше места для развития идей Чайлда и совсем не оказалось места для него самого.

8. Социо-антропологический неоэволюционизм в Америке . Наиболее интенсивное развитие неоэволюционизма происходило в США. Там хронологический разрыв между эволюционизмом и неоэволюционизмом не был таким значительным, как в Европе. Во-первых, Морган вступил в науку позже европейских лидеров, и его ученики процветали до Первой мировой войны. Во-вторых, там для эволюционизма прочную линию преемственности заложил спенсерианец ("социальный дарвинист") Самнер, социолог и антрополог из Йельского университета.

Уильям Грэм Самнер (Sumner 1840 - 1910), сын бедных родителей, в юности тяготел к монархии и аристократии и готовился стать священником. Одетый всегда в черное, он никогда не улыбался. Благодаря успешной учебе он получил стипендию на академическую поездку в Европу. Из Германии этот ортодоксальный христианин вывез библейскую критику, сменил веру в божественный план на эволюционный детерминизм и, наконец, увлекся писаниями Спенсера. Он женился и был оставлен в Йейле профессором (у нас принято называть этот университет не Йейлским, а Иельским).

Самнер абсолютизировал взгляды Спенсера и придал им жесткий и безоговорочный характер. Социальная эволюция у него протекает автоматически и неуклонно, подчиняясь социальным законам и всесильным принципам естественного отбора и борьбы за существование. Он был решительным противником любых реформ и сторонником стихийности социального развития. Одна из его работ, направленная против реформаторов и социалистов, называется "Абсурдное усердие перевернуть мир" (1894). Как и Спенсер, он придерживался девиза laisser - faire , и был противником государственных программ социальной помощи и всякого государственного вмешательства в экономику. "Конкуренция так же не может быть уничтожена, как гравитация", - утверждал он.

Его книга "Народные обычаи" ("Folkways" 1906) построена на большом этнографическом материале. Под обычаями понимаются стандартизированные групповые формы поведения людей. Они не созданы сознательно волей человека, а действуют стихийно. Человек подчиняется обычаям своей группы, они для него норма и идеал. Всё чужое - плохое, нелепое и смешное. Самнер принял и разработал введенное Гумпловичем понятие "этноцентризм" для характеристики этой зацикленности примитивной группы на своем.

Уже много после его смерти, в 1927 г., на основе его черновиков А. Келлер издал под двойным авторством, Самнера и своим, 4-томный труд "Наука об обществе".

Здесь содержался общий план мировой эволюции вполне в спенсеровском духе - с биологической передачей культурных характеристик. То есть социальная эволюция полностью уподоблялась биологической - с борьбой за существование, внутривидовой конкуренцией, выживанием сильнейших и т. д.

Так тонкая ниточка связи протянулась в Америке через разрыв между эволюционизмом и неоэволюционизмом. Лидерами американского неоэволюционизма были Уайт и Стюард.

9. Неоэволюционизм Лесли Уайта . Уайта многие историки науки (Лоуи, Голденуайзер и др.) называют неоэволюционистом. Сам он возражал: не неоэволюционист, а просто эволюционист, потому что он просто восстанавливает эволюционизм Тайлора и Моргана. Марвин Харрис поправляет: это не простое восстановление. Налицо существенные новации: нет сведения социокультурных процессов к биологическим и психологическим явлениям, "культура должна быть объяснена как культура". Правда, зато есть редукция к физике. Есть вклад марксизма (Артановский 1963).

Лесли Элвин Уайт (White, 1900 - 1975) - ровесник века (рис. 3). В 1918 г. вступил в военно-морской флот и служил на эсминце. Окончив социологический факультет Чикагского университета, первую работу получил в Буфалло, в резервации ирокезов Сенека. Это обусловило его интерес к Моргану, который у них-то в свое время и жил. Уайт занялся публикацией его архивов. От Моргана вполне естественно перешел к чтению Маркса и Энгельса. Впрочем, в отличие от них моргановские положения о матриархате и о стадиях эволюции семьи не принял.

В 1930 г. поступил преподавателем в Мичиганский университет (Анн Арбор), где и проработал 40 лет - до выхода на пенсию в 1970 г.

Это был очень необычный для тогдашних США преподаватель. Увлечение эволюцией по Моргану, марксизмом, поездки в СССР в 1929 и 1932 гг. - всё как у Чайлда. Резкие выступления против клерикализма и религии, вызвавшие его отлучение от католической церкви. В антропологии он воевал с учениками Боаса, особенно со школой исследований "культура и личность" (персоналистской). Период их засилья в науке он называл "мрачным веком". В результате ему долго не давали ходу, он очень долго состоял в ассистентах - это низшая преподавательская должность. Только в 1943 г, т. е. на пятом десятке, когда США были союзниками СССР в войне, Уайт стал профессором. Очень долго его почти не публиковали.

В 1949 г. вышла его книга "Наука о культуре". Вскоре он возглавил антропологический факультет, хотя деканом его не утверждали очень долго. Но в 60-х были опубликованы две его книги по историографии: «Этнография и этнология Франца Боаса», (1963) с разрушительной критикой Боаса, и «Социальная организация этнологической теории: монография по культурной антропологии» (1966). А в 1964 г. он был избран президентом Антропологического общества США, что показывает, как возрос его личный авторитет и популярность эволюционизма.

Через 10 лет вышла вторая теоретическая книга "Эволюция культуры: Развитие цивилизации до падения Рима" (1959), которая была готова давно, но ее не печатали чуть не четверть века. А в год его смерти, 1975, вышла третья и последняя: "Концепция культурной системы: Ключ к пониманию племен и наций".

Некоторые ученики его чрезвычайно знамениты. Маршалл Салинз - автор общепринятой новой эволюционной классификации обществ, и Люис Бинфорд - основатель и лидер Новой Археологии 60-х - 70-х.

В своей автобиографии Люис Бинфорд, человек очень агрессивный, пишет:

"Мой учитель был Лесли Уайт, дракон-убийца боасинизма, устрашающий в спорах, вспыльчивый "еретик"… Каждый студент должен был проходить его историю антропологии. Я воображал себе крупного человека с мощным голосом, с суровым лицом и холодной, неприступной внешностью. Я вошел в аудиторию, уселся на третьем месте спереди, прямо перед столом преподавателя. Перед тем, как занятиям начаться, все студенты были уже на местах. Тихий разговор послышался из коридора. В комнату вошел маленький человечек с застенчивой улыбкой и кипой бумаг под мышкой. Он положил бумаги на стол, перебрал их, огляделся и спокойно произнес: "Мое имя - Лесли Уайт".

Он выглядел скорее как почтмейстер из маленького средне-западного городка, чем как дракон-убийца моего воображения. Вынув свои карточки, он начал лекцию".

Бинфорду показалось, что преподаватель неправильно толкует Боаса. Студент заготовил карточку с цитатой. На следующей лекции

"я поднял руку, получил разрешение и начал читать цитату, которая, как я полагал, опровергала Уайта… Сперва Уайт слушал внимательно, затем постепенно его лицо покраснело. Маленькая вена, бегущая по его лбу набухла, и он окаменел, произнеся повышенным голосом:

"Это не по существу, мистер Бинфорд. Зайдите в мой кабинет. Класс свободен"."

В кабинете он сказал: "Мистер Бинфорд, знаете ли Вы, какие аргументы значимы? Боас - как Библия. Вы можете найти в его сочинениях всё, что угодно. … У Боаса каша в голове. Уж лучше читать отцов церкви - по крайней мере, эти знают, почему придерживаются своего мнения".

Никогда более я не пытался спорить с Уайтом" (Binford 1973: 6 - 7).

В уайтовской книге 1949 г. "Наука о культуре" для слова наука было употреблен термин "science" - обозначение естественных и точных наук. Было ясно дано понять, что культуру надо изучать как естественное явление, теми же методами. Но это не означало, что она сводится к биологии. Какие же свойства отличают человеческий вид от животных, создавая возможность передавать информацию не генетически (внутри тел), а научением, экстрасоматически (вне тел)? Это способность к символизации - фундаментальное отличие человеческого вида от животных. Культура - это совокупность символов и способность к символизации. Суть символизма - способность людей произвольно наделять вещи значениями, которых они сами не имеют. "Членораздельная речь - наиболее важная форма символического выражения… Без речи не было бы человеческой социальной организации"… (White 1949).

Культура , по Уайту, нечто совершенно иное по сравнению с обществом. Общество - это скопление живущих вместе организмов, значит, оно есть и у животных. Многие животные организованы в общества. Для нас и для многих антропологов или этнологов или этологов стадо или стая - не общество. Для Уайта - общество, хотя человеческое и отличается от него. Специфика человеческого общества - наличие культуры.

"Культура, - писал Уайт, - должна объясняться в присущих ей терминах, и, хотя это может показаться парадоксальным, непосредственным объектом изучения человечества оказывается вовсе не человек, а культура. Наиболее реалистичная и научно адекватная интерпретация культуры будет достигнута в том случае, если мы отвлечемся от существования самого человека".

Для Уайта характерен известный физикализм - если не редукция, то уподобление социокультурных явлений физическим, а их изучения - физике, ведущей науке первой половины ХХ века.

Культуру (напоминаю, он сюда относил всё человеческое поведение, всё социальное) он считал термодинамической, механической системой - системой преобразования энергии. Ведь именно в результате работы культуры построены и работают все электростанции, движутся поезда и самолеты, взрываются атомные бомбы. А раз так, то к культуре должны быть применимы законы термодинамики. По законам термодинамики энергия стремится к равномерному рассеянию в пространстве, а структура Вселенной - к упрощению (увеличению энтропии). В живых организмах процесс направляется в противоположную сторону - к накоплению энергии, к усложнению структуры. Культура служит механизмом для обуздания, "запрягания" (harnessing) энергии, то есть для связывания ее в целях использования.

И Уайт формулирует "основной закон эволюции культуры": "культура развивается вместе с возрастанием количества энергии, ежегодно обуздываемой на душу населения" (он есть уже в первой его книге 1949). А средство обуздания - технология. При равной энергии прогресс зависит от развития техники.

Он даже предложил формулу на манер физических:

C = E + T,

где С есть culture, E - energy, T - technology.

Технологический аспект культуры у Лесли Уайта воздействует на другие ее аспекты - социологический, идеологический, сентиментальный (аспект чувства). Эту позицию можно определить как технологический детерминизм. Тут у Уайта близкое к марксизму понимание механизмов построения общества и механизмов развития культуры. Близкое, но отнюдь не совпадающее. У Маркса, как известно, практически вообще понятие культуры отсутствует в системе категорий исторического материализма, тогда как у Уайта это ключевое понятие. У Маркса базис воздействует на надстройки, но под базисом имеются в виду производственные отношения, поскольку именно они находятся внутри общества как системы. У Уайта же воздействие осуществляют непосредственно производительные силы, и то не все - без самих людей.

Стадии развития культуры разделены у Уайта революциями. В первобытное время единственной рабочей силой был сам человек, в единицах измерения энергии это 1/20 лошадиной силы. Затем следуют три революции: 1) аграрная, 2) топливная, 3) термоядерная. История человечества у Уайта есть, прежде всего, история техники.

Уайт измеряет общественный прогресс 1) количеством обуздываемой за год энергии на душу населения, 2) эффективностью технологических средств, с помощью которых энергия обуздывается, 3) количеством производимых продуктов и услуг. Советский этнограф Юлия Аверкиева (1979: 208) едко замечает: "Он измеряет эволюцию культуры в лошадиных силах".

Для советской науки было привычно измерять прогресс, конечно, положением общественного строя на пятиступенчатой лестнице социально-экономических формаций. Капитализм выше феодализма, социализм выше капитализма и т. п. Но население социалистической Камбоджи уменьшилось на много миллионов человек всего за несколько лет социалистического правления - неужели это прогресс? Если же как-то измерять качество жизни, то и подавно социалистические страны не выдерживают проверки на прогрессивность.

Онако все эти измерения прогресса совершенно не учитывают успехов в социальной организации и в достижении гуманной морали, а они нередко гораздо важнее для людей.

В последней книге (1975) Уайт изменил представления о роли культуры. Прежние были чересчур телеологичны и оптимистичны. Всё равно, что считать функцией Земли - служить человечеству, кормить и поить его и т. п. Иллюзия жила, пока Уайт подобно большинству антропологов занимался первобытными культурами, дописьменными. Там можно видеть взаимную поддержку, кооперацию, равенство, законы гостеприимства. Словом, культура выступает как благожелательный опекун человечества.

С переходом к классовому обществу проявляются ее деструктивные начала. Культура оказывается фатальной, неуправляемой силой, схожей по масштабу со стихийными катастрофами - геологическими и космическими. Именно от культуры исходит уничтожение природы, опустошение целых местностей, загрязнение природной среды. С помощью достижений культуры происходит взаимное массовое уничтожение людей. С этими печальными констатациями Уайт ушел из жизни.

10. "Многолинейный эволюционизм" Стюарда. Джулиан Х. Стюард (Steward, 1902 - 1972, рис. 4) младше Уайта на два года и умер на несколько лет раньше. Практически они прошли по жизни параллельно, но эволюцию Стюард стал пропагандировать позже, чем Уайт, и не столь беззаветно.

Студент Крёбера в Калифорнийском университете, в Беркли, он в молодости, как и положено воспитаннику ученика Боаса, опровергал Моргана - его идею матриархата и его эволюцию семьи (впрочем, эти положения Моргана и Уайт не принимал). Заинтересовался же он темой воздействия среды на развитие культуры и формированием в связи с этим разных регионов развития культуры.

Стимулом к этим размышлениям послужили работы Витфогеля. Китаист Карл Витфогель (Wittfogel, 1896 - 1987) взялся за проблему, поставленную еще Карлом Марксом. Маркс выделил для первобытной эпохи "азиатскую формацию", явно как локальную. Карл Витфогель постарался выяснить, в чем своеобразие этой провинции. В книге 1938 г. "Теория ориентального общества" (на немецком языке) он построил так наз. " гидравлическую теорию ". На Востоке в засушливых странах кто владеет водой, тот владеет всем. Поэтому те, кто мог организовать ирригацию и владеть ее постройками и соответствующей речной территорией, оказывались властелинами всех, кто ею пользовался, и могли контролировать обширные пространства и массы людей. На этом основывался восточный деспотизм. В 1957 г. он дополнил эту теорию книгой "Восточный деспотизм".

Уже у Витфогеля сделан переход от частного китайского материала к теории, охватывающей весь Древний Восток и даже более поздние времена - вплоть до аллюзий к деспотическим режимам коммунистического Китая и СССР. Стюард организовал симпозиум для развития результатов Витфогеля (опубл. в 1955: «Ирригационные цивилизации: Сравнительное исследование. Симпозиум по методам и результатам в межкультурных закономерностях»). Еще раньше он возвел эту теоретическую конструкцию на более высокую ступень обобщения, написав книгу "Культурная причинность и закон: опыт формулирования ранней цивилизации", одновременную с первой книгой Уайта (1949). В то же время он стал редактором 6-томного издания "Руководство по Южно-Американским индейцам" (1946 - 1950).

В 1955 г. вышла его основная теоретическая книга "Теория культурных изменений" (Theory of culture change"). Речь тут шла об эволюции, но он пользовался этим термином неохотно - "за неимением лучшего". А вот охотно он пользовался термином "исторической школы" "culture change" ("культурное изменение") и вынес его в заглавие. Он, как раз признававший себя неоэволюционистом, боялся, что термин "эволюция" введет читателя в заблуждение, представит автора как однолинейного эволюциониста прежних времен, а он этого не хотел. Такой эволюции он чурался. Ведь он установил, что эволюция по-разному проходила в разных регионах, в разной среде, в разных природных условиях. Поэтому он придерживался теории " многолинейной эволюции " (то есть множественности эволюций ).

Вообще его ученики различали три вида эволюционных теорий (Carneiro 1973):

1) т. однолинейной эволюции - это старики Тайлор и Морган, теория формировалась из философского обобщения сразу всего материала и принимала единые для всех стран ступени эволюции;

2) т. универсальной эволюции - Лесли Уайт, эта теория выводилась дедуктивно из неких общих принципов и выявляла общие для всего человечества законы;

3) т. многолинейной эволюции - Джулиан Стюард (и Чайлд), теория выводилась индуктивно из региональных результатов.

Стюард считал, что обобщать можно, но лишь после отдельного исследования каждого конкретного варианта. Уайт язвит по этому поводу: Джулиан Стюард "принимает эволюцию поштучно", он похож на человека, который готов признать, что эта река течет с горы и та река течет с горы, но боится признать, что реки текут с гор. Нет, не боится, но он хочет, чтобы это было признано лишь потом, после проверки каждого отдельного случая.

На этой основе сложилось учение Стюарда о "культурной экологии", как видно по его книге «Эволюция и экология: очерки социальной трансформации» (1977).

Причины различий развития в разных регионах - воздействие природной среды, к которой культура должна адаптироваться , ибо она и есть средство адаптации человека к среде (Cohen 1968). Как мы помним, это еще Чайлд провозглашал. А среда в разных регионах разная.

"Культурная экология" определяет процесс приспособления данной культуры к данной естественной среде. Культурная экология отличается от "человеческой экологии" и "социальной экологии": те суть просто биологическое приспособление человека и общества к среде. А культурная экология объясняет различные особенности культуры.

Могло бы сложиться впечатление, что многолинейный эволюционизм больше географический детерминизм , чем эволюционизм. Нет, это не совсем географический детерминизм. Географический детерминизм учитывает всю совокупность естественных особенностей среды, а культурная экология - лишь те ресурсы, от которых зависит существование данной популяции. Это мог бы быть техно-средовой детерминизм . Но выбор этих ресурсов определяется культурными факторами. Так, китайцы могли бы пить молоко, но не пьют. Татары могли бы есть свиней, но не едят. То есть зависимость от среды не прямая. Так что правильнее было бы определить этот детерминизм как культурно-экологический .

Такие регионы со своеобразной, отличной от других регионов культурой, в школе Боаса было принято называть " культурными ареалами " (да этот термин часто применяется и до сих пор). Стюард предложил несколько иное понятие - " культурный тип ". Там, в "культурном ареале", учитываются все элементы культуры, а здесь лишь совокупность некоторых избранных функционально взаимосвязанных черт, которые присутствуют в двух или более культурах, но не обязательно во всех. Выбор определяется поставленной проблемой. Культурный тип характеризуется чертами, которые образуют ядро культуры (core), возникают вследствие адаптации к среде и характеризуют одинаковый уровень интеграции. То есть здесь учитывается и динамика культурно-исторического процесса, диахроническое развитие.

11. Ученики Уайта и Стюарда. И Уайт, и Стюард по американскому определению - социо-антропологи, но, занимаясь эволюцией, они неизбежно разрабатывали преисторию, и, как пишут историки американской археологии Уилли и Сэблоф, "Уайт и Стюард имели больше влияния в археологии, чем в своей собственной отрасли" (Whilley and Sabloff 1986: 182). Всё же учениками их были очень видные антропологи.

Ученики детализировали развитие культуры. Развитость культуры, ее место в поступательном ходе истории характеризуется уровнем социокультурной интеграции. Традиционные уровни: семья - племя - государство.

Двое учеников - ученик Стюарда Элман Сервис (Service) и ученик Уайта Маршалл Салинз (Sahlins, род. 1930) разработали новую классификацию единиц социальной интеграции на разных уровнях, разных ступенях культурно-исторического процесса. Критериями послужили формы обмена и т. п. Существенным было введение между племенем и государством промежуточной ступени, которую они назвали "вождество" (в какой-то мере вождество соответствует "военной демократии" Энгельса). Схема получилась такой:

band - tribe - chiefdom - state (орда - племя - вождество - государство).

Это сформулировано наиболее полно в книгах: «Э. Сервис. Первобытная социальная организация», 1962 (Е. Service. 1962. Primitive social оrganization ) - второе издание 1975 наз. «Происхождение государства и цивилизации» ( Origins of the state and civilization ) и М. Салинз. Люди племени, 1968 (M. Sahlins. 1968. Tribesmen). Мортон Фрайд (1967) предложил иное членение, также применяемое: эгалитарные общества, ранжированные (с имущественным неравенством и неравенством статуса) и стратифицированные (с политическим контролем одного слоя над другим).

Учеником обоих лидеров, Уайта и Стюарда, был Марвин Харрис (Harris, род. 1929). Это ему принадлежит термин и понятие " культурный материализм ", выражающее философский аспект неоэволюционизма (Drew 1984). Основоположником этого философского течения он считает Маркса, но от Маркса берет только материализм, отвергая революционность и связанную с ней диалектику. В революционной партийности и ангажированности ему претят подтасовки фактов, необъективность, предубеждения, чуждые науке. В диалектике он видит всего лишь игру словами, хитрое выкручивание из трудных ситуаций, попытку уйти от противоречий философскими выкрутасами, метафизику. Гегеля, считает он, никто бы и не вспоминал сейчас, если бы Маркс не придал ему значения. "Гегель - это мартышка, взобравшаяся на плечи Маркса".

Но поскольку он принимает материальный детерминизм - обусловленность духовной и социальной жизни материальными факторами, - убеждения его материалистичны. Он считает, что дальнейшее развитие материализм Маркса получил у Уайта и Стюарда, а сам он, Харрис, лишь усовершенствовал его. Усовершенствование заключается в том, что его детерминизм шире, даже чем техно-средовой детерминизм Стюарда. Харрис предпочитает говорить о "техно-экономико-экологическом детерминизме" или "демо-техно-экономико-экологическом детерминизме". То есть он придает главную роль в формировании культуры технике, демографии и экономическим отношениям. Всё это разные сферы культуры. Поэтому он считает возможным называть материализм неоэволюционистов вместо диалектического культурным.

Эти его заключения были сформулированы главным образом в его книге "Природа культурных вещей" (1964).

Через четыре года вышел его монументальный труд по истории антропологических учений - "Становление антропологической теории: история теорий культуры" (1968).

Одним из первых применений неоэволюционной теории американцев непоосредственно к археологии было выступление Бетти Меггерс, ученицы Уайта. В 1960 г. в статье "Закон культурной эволюции как практический инструмент исследования" она переделала формулу Уайта, приблизив ее к идеям Стюарда. Исходя из того, что в малых обществах нет других источников энергии, кроме человеческих, Е в формуле культуры можно понимать не как Энергию (Energy), а как Среду (Environment). Формула получится:

Культура = Среда х Техника.

А это значит, что любой археолог, способный реконструировать среду и технику, может определить по ним уровень культуры.

12. Кросс-культурный анализ неоэволюциониста Мёрдока . Одновременно с Уайтом и Стюардом в антропологии подвизался еще один крупный неоэволюционист, очень своеобразный. Джордж Питер Мёрдок (Murdock, 1897 - 1985, рис. 5) учился и работал в Йельском университете, где работали Самнер и Келлер. Он старше Уайта на 3 года и начал свою карьеру ассистентом Келлера. Для него, как и для Уайта и Стюарда (и разумеется Самнера с Келлером) эволюция - центральная тема интересов. Он стремился выявить ее закономерности, видел антропологию номотетической наукой, но его не очень интересовала диахрония, поступательное развитие. Он не был историком. Его занимал вопрос, как эти законы выявить в синхронных срезах, сопоставляя разные регионы, разные культуры. В этом плане он ближе к структуралистам.

В 1945 г. вышла его статья "Общий знаменатель культур". Сопоставляя разные культуры, он устанавливал их сходства и пришел к выводу, что такие сходства неизбежны. Он сформулировал " принцип ограниченных возможностей " (" principle of limited possibilities "). Суть его в том, что природа человека, условия внешнего мира, физические и химические возможности материала и т. д. налагают ограничения на действия человека, на его поступки, творчество и, следовательно, на изменчивость культуры. Она не безгранична. Самнер и Келлер учили: культура не варьирует бесконечно. Поэтому культурные сходства - не случайность, а закономерность.

Но Мёрдок делает тут оговорку. Природные ограничения применимы к некоторым областям культуры - к тем, где есть границы человеческим реакциям на вызовы среды, то есть к конструкции вещей, к эксплуатации материальных ресурсов, к демографическим отношениям и т. п. А в других вопросах - нет. Язык, церемонии, фольклор, искусство, даже технические изобретения - здесь потенциальные возможности бесконечны. В этих сферах если есть культурное сходство, то его нужно объяснять диффузией.

Через четыре года вышла его теоретическая книга - "Социальная структура" (1949). Она одновременна с пионерскими работами Уайта и Стюарда, но продолжает традицию спенсеризма. Мёрдок полностью отрицает какие бы то ни было различия между биологической и социальной эволюцией (это против него и его учителей была направлена впоследствии критика Салинза). Обе они одинаково многолинейны, случайны и непредсказуемы - в этом он согласен со Стюардом, первая крупная книга которого вышла в один год с этой книгой Мёрдока. Эволюцию, пишет Мёрдок, "нельзя ни предсказать, ни предопределить, ни целенаправить".

Но есть законы эволюции. Эволюция идет в сторону равновесия. Изменения культуры - нарушения и восстановления равновесия. Нарушения происходят из-за воздействия природных условий, природа ведь меняется - климат, география, растительность, животный мир; меняются и местности, в которые попадают люди. А восстановление равновесия - это дело адаптации. Эволюция культуры есть процесс приспособления (адаптации) человека к среде. Тут Мёрдок тоже согласен со Стюардом.

Культуры образуются из разных устойчивых комбинаций одних и тех же элементов, число их ограничено. Меняются лишь их сочетания. Это еще один стимул сопоставлять культуры.

Все неоэволюционисты были исполнены пафоса научности, оптимизма в уподоблении антропологии естествознанию, по крайней мере, в методологии. Уайт выражал свои законы в формулах. Но у Мёрдока сциентификация антропологии нашла наиболее полное выражение. Свои сопоставления культур он поставил на базу статистики и комбинаторики, устанавливал статистические характеристики культурных явлений и проводил их корреляции.

Еще с 1937 г. он стал собирать материалы для статистического обследования культур - " межкультурный обзор " (cross-cultural survey"). Он старался выразить все данные о культурах полно и точно, в математических терминах. При этом, как и подобает неоэволюционисту, он с презрением отзывался о предшественниках - Боасе и его школе. Те требовали сравнивать культуры только как цельные единства. Мёрдок же заявлял, что сравнивать имеет смысл, только расчленив на элементы, по элементам. Утверждать, что можно сравнивать культуры только в целом - значит утверждать, что они не сопоставимы вообще.

Его кросс-культурный обзор стал внушительным институтским проектом и получил название "По-региональная Картотека Человеческих Отношений" (Human Relations Area Files - HRAF). К 1967 г., за тридцать лет работы, картотека разрослась чрезвычайно. Она содержала описание св. 240 культур, почти полмиллиона страниц с данными, упорядоченными по явлениям, областям и культурам (хотя компьютеров еще не было в обиходе). Картотека хранится в Иельском университете, а микрофильмированные копии к концу 80-х были также во Франции, ФРГ и Швеции. Сейчас благодаря Интернету возможен более широкий доступ.

Первая часть картотеки - "Общее описание культур мира" - географическая: она делит человечество на 8 регионов, а те на субрегионы, внутри каждого - конкретные этнокультурные группы. Каждой присвоен код, в котором первая буква обозначает регион (Африку, Северную Америку и т. п.), вторая субрегион (обычно государство), а цифры - порядковый номер группы. Вторая часть - предметная: "Общее описание культурных материалов". Здесь сферам культуры и группировкам культурных компонентов соответствуют 79 разделов, каждый из которых делится на рубрики, обозначаемые тройным цифровым кодом: род явления, его вид и конкретная спецификация. Указав соответствующие коды обеих рубрикаций, исследователь может быстро получить ксерокопию или микрофильм всех собранных по этому вопросу данных с указанием времени сбора информации в поле, автора текста и его профессиональной квалификации по пятибальной шкале, точно совпадающей с нашей школьной (от единицы до пятерки).

Выявляя законы по этим материалам, можно спутать сходства, обусловленные едиными законами, с теми, которые вызваны просто родством или контактом (" проблема Гэлтона "). Чтобы этого не произошло, Мёрдок и Уайт опубликовали в 1969 г. стандартную кросс-культурную выборку культур мира (World Ethnographic Sample) из 186 отобранных и проверенных (на взаимонезависимость) культур и стратифицированную выборку из 60 культур. Скажем, в 34 шкалах представлены сведения об обхождении с детьми - пеленание, техника ношения, отношение к плачу, наказания, церемонии и проч.

В журнале "Этнолоджи", основанном им в 1962 г., с 1967 г. Мёрдок начал публиковать "Этнографический атлас мира" (World Ethnographic Atlas). Это готовые таблицы сведений по огромному числу обществ (более 1000). Материалы кодированы и сведены в 100 с лишним шкал, указывающих, представлено ли в данном обществе то или иное явление и в какой степени (по 6-бальной шкале). Правда, к неопубликованным таблицам доступа нет.

Теперь можно было устанавливать корреляции: где больше А, там больше (или меньше) Б, и т. п. В трудах Мёрдока содержатся не только материалы описательного характера, но и установленные корреляции между различными показателями в разных обществах. Корреляций множество, и они составляют почву для разного рода закономерностей, которые теперь можно обсуждать на основе точных данных. Так, сон мальчиков до позднего возраста в одном помещении с матерью и патрилокальность поселения связаны с инициациями, матрилокальность поселения - с кувадой, и т. д.

Отношения между этими данными Мёрдок исследует и сам, формулируя их в виде теорем и аксиом. Тут он сталкивается с критикой. Харрис, например, заявляет, что его теоремы и аксиомы бессодержательны, не связаны с реалиями. Он предлагает различать формулы по содержанию: последовательность во времени, причинную зависимость и предсказательные возможности корреляций. Мёрдок их отождествляет, а это разные вещи. Как и все сциентизаторы, Мёрдок несколько механистичен (Coult and Haberstein 1965; Erasmus and Smith 1967; Naroll 1970).

Но, так или иначе, корреляции проделаны, представлены и являются достоверными данными, которыми можно пользоваться, их можно обсуждать. Труд жизни Мёрдока грандиозен. Это сильное продвижение по пути сциентизации некоторых сфер культурной антропологии. Аналогичного труда в археологии пока нет.

13. Роберт Бредвуд и неолитическая революция . Хотя неоэволюционисты-антропологи имели огромное влияние на американскую и всю мировую археологию, сами они археологией мало интересовались. Чайлда они практически не замечали. Иное дело американские археологи, особенно занимавшиеся Ближним Востоком и ездившие туда в экспедиции. Развитие и реализацию идей Чайлда на археологическом материале осуществили два американца, два Роберта - Роберт Бредвуд и Роберт Адамс, а третий американец, Ричард МакНиш, развивал идеи Стюарда.

Роберт Джон Бредвуд (Robert John Braidwood, 1907 - 2004, рис. 6) сын фармацевта из Детройта, происходит из семейства с шотландскими корнями. Получив образование архитектора в Мичиганском университете к 1929 г., он обнаружил, что в обстановке Великой Депрессии не может найти ей применения. Тогда он вернулся в университет, чтобы получить диплом по антропологии и истории искусства. В числе экзаменов, которые годились для этого, он решил избрать древнюю историю, как самый легкий предмет, но неожиданно для себя заинтересовался содержанием. Его преподаватель так восхитился иллюстрацией, которую молодой архитектор изготовил для своей курсовой работы, что пригласил Бредвуда участвовать в экспедиции. Так в 1930 - 31 гг. Бредвуд попал в Селевкию в Сирии (работы там велись зимой: летом слишком жарко), а с 1933 г. связался с экспедицией Восточного Института Чикагского университета (это соседний с Мичиганским) в Сирии.

Тем временем, в 1933 г. он окончил университет, в 1937 г. женился на Линде Шрейбер, и они стали работать вместе в экспедициях Восточного Института, которым в Чикагском университете руководил известный ориенталист Брестед. Это тот самый Брестед, который под влиянием Флиндерса Питри искал в Ираке древнейшую цивилизацию, давшую начало египетской, и которому принадлежит название для стран Ближнего Востока "Плодородный Полумесяц" (имеется в виду дуга, идущая от долины Нила через Палестину и Сирию к Месопотамии). Сначала это была Амукская экспедиция Генри Фрэнкфорта (Henry Frankfort, 1897 - 1954), у которого Бредвуд учился. Фрэнкфорт, эмигрант из Голландии, копал в Египте, а после 1929 г. - в Ираке и пришел к выводу, что эти культуры совершенно различны, самостоятельны и не могут иметь общего происхождения. Поскольку Фрэнкфорт не был профессором, руководить диссертацией он не мог. Он посоветовал Бредвуду обратиться к Чайлду в Эдинбург, и Бредвуд отправился в Шотландию. Чайлда застал на раскопках и получил согласие, но тут умер Брестед, Фрэнкфорт был назначен профессором и смог руководить диссертацией Бредвуда. Однако добрые отношения с Чайлдом остались, и Бредвуд попал под его влияние. Кроме определяющего влияния Чайлда, Бредвуд впоследствии также находился под впечатлением работ Гаролда Пика и Герберта Флёра (их "Крестьяне и керамисты" была опубликована в 1927 г.) и Грэйема Кларка ("Доисторическая Европа" 1952 г.). Интересовался он и междисциплинарными экспедициями С. П. Толстова в Средней Азии.

В 1938 г. работы в Амуке окончились (опубликованы они будут только в 1960 г., через 22 года) и 31-летний Бредвуд с женой были зачислены студентами в Чикагский университет, где посещали семинар Фрэнкфорта и лекции историка Древнего Востока Олмстеда, в 1943 Бредвуд защитил диссертацию. Никакие раскопки на Ближнем Востоке вести во время войны не было возможно, и Бредвуд немного поработал на раскопках в Мексике. Как он пишет в воспоминаниях, "Притягательность, которой ранние народы Ближнего Востока обладали для меня, не распространялась на обитателей Американского Юго-Запада. Не знаю, почему" (Breadwood 1989: 92).

Тогда между мезолитической натуфийской культурой и неолитическими Сиалком, Хасунной, Амуком, Иерихоном IX и Фаюмом А был резкий разрыв. C 1946 cохранилась схема Бредвуда, на которой эта лакуна была изображена (gap-chart). Эту зияющую лакуну и заполнили раскопки Джармо. Бредвуд был полон энтузиазма уловить начало неолитической революции Чайлда. Он понимал, что ее главный фактор - это доместикация животных и растений, а для нее нужны пригодные дикие формы. По разным данным (для растений они были выявлены еще Вавиловым) он предположил, что этот очаг находился не совсем в районе Плодородного Полумесяца, а где-то рядом, но это нужно было подтвердить археологическими фактами - датированными находками в стратифицированном поселении. В 1947 г. начались раскопки Бредвуда в Джармо, ранненеолитическом поселении в Ираке. В Джармо Бредвуд провел три полевых сезона, продолжавшихся с сентября по июнь. Но во время раскопок Джармо Бредвуд старался придерживаться такого календарного плана: на один сезон полевых работ два года обработки материалов (так что три сезона, начавшись в 1947, окончились в 1955). Но полная публикация трех сезонов в Джармо последует в 1983 г., т. е. через 28 лет после окончания полевых работ.

Сам Бредвуд так сравнивал прежние экспедиции на Ближнем Востоке со своей. Прежние экспедиции выбирали для раскопок пункт, связанный с громким историческим названием, т. е. упоминаемый в Библии или других письменных источниках - site-name digging "раскопки памятников-имен" - называет это Бредвуд (Braidwood 1972: 48), стремились открыть дворцы, крепости и статуи, ну и, конечно, таблички с письменностью. Они нанимали сотни землекопов (иногда более тысячи), которые работали под наблюдением нескольких археологов. Бредвуд же искал никому неизвестную деревню бесписьменного народа, чтобы ухватить начало земледелия и скотоводства. Он нанимал несколько десятков человек, а в сотрудничестве с ним работали в поле геоморфолог, палеонтолог (Фредерик Барт, впоследствии известный антрополог), палеоботаник, палинолог, специалист по радиоуглероду и микроанализам керамики, сам он специализировался по типологии керамики, а жена Линда - по каменным орудиям. Это была междисциплинарная (как у нас говорят, комплексная) экспедиция.

В третий сезон разгорелся спор за самое раннее неолитическое поселение между ним и Кэтлин Кеньон из Лондона, давно копавшей Иерихон в Палестине. В Иерихоне она установила самые ранние городские стены и докерамический неолит, получивший радиоуглеродную дату (еще не калиброванную) ок. 6000 до н. э., тогда как Джармо получил 4750. Выходило, что Иерихон с его ранним урбанизмом опережал во всем Джармо. Последующие радиоуглеродные даты для Джармо расположились вокруг 6750 (до калибрации).

В 1958 г. националистическая революция в Ираке сделала невозможными дальнейшие работы там. На рубеже 50-х и 60-х Бредвуд провел один полевой сезон в Иране, тоже на нагорье. С помощью палинологов, реконструировавших растительность, Бредвуд выяснил, что климатические условия начала неолита были в этих местах такие же, как сейчас, - дававшие условия для степной растительности. Это означало, что долинно-оазисная теория доместикации, выдвинутая Пампелли и принятая Чайлдом, не подтверждается. "Пока что эта теория почти вся - из догадок, и определенно остается ряд вопросов без ответа. Я скажу вам совсем откровенно: есть моменты, когда я чувствую, что всё это просто вздор" (Braidwood 1951: 85). Бредвуд отверг энвайронментный детерминизм для Востока. Он считал, что стремление к усовершенствованию внутренне присуще человеку. Одомашнение животных и окультуривание растений происходило на нагорьях, окаймлявших Плодородный Полумесяц, где пригодные для этого животные и растения водились.

С 1963 г. Бредвуд занялся раскопками еще одного раннего неолитического поселения, Чейёню в юго-восточной Турции, совместно с турецким археологом Халетом Чамбелом. По словам Бредвуда (Braidwood 1972: 51), он увидел, что для западных археологов в условиях укрепления национальных суверенитетов не остается иных перспектив, как работать в совместных экспедициях с местными археологами. С его работ и раскопок Кеньон в Иерихоне началось выявление таких памятников, ныне уже покрывающих значительную территорию (рис. 7)

Он так проникся целями изучения "хозяйственной революции производителей пищи", что отказался от традиционной периодизации, основанной на системе трех веков. Взамен он изобрёл (1952 г.) собственную периодизацию и терминологию ("эпоха присвоения пищи" и "эпоха производства пищи" с их подразделениями). Он даже запрещал своим студентам употреблять термины "мезолит", "неолит" и т. д., по крайней мере, применительно к Ближнему Востоку (Watson 1999). Даже "неолитическую революцию" Чайлда он переименовал в "сельскохозяйственную революцию". В 1959 г. он выступил со статьей "Археология и эволюционная теория", в которой, связывая эволюционную теорию с идеями Дарвина, проследил ее судьбы в археологии от Мортилье до Чайлда.

Последний его полевой сезон был в Турции в 1989 г. Уже 80-летним он вместе с женой копал Чейёню. Умер Бредвуд через полтора десятилетия в возрасте 94 лет от воспаления легких. Его постоянная спутница в экспедициях 92-летняя Линда умерла в тот же день от той же болезни.

14. Ричард МакНиш и археоботанические исследования . Междисциплинарность, свойственая экспедициям Бредвуда, в еще большей мере была характерна для экспедиций Ричарда Стоктона МакНиша (Richard Stockton MacNeish, 1918 - 2001; см. Flannery 2001; Flanner and Marcus 2001), который был моложе Бредвуда на 11 лет и которого коллеги называли Стоки. Потомок мятежников из Нью-Джерси и внук владельца часовой фабрики, с детства он увлекся культурой майя и связался с Элфридом Киддером, позже стал заниматься археологией в университете Колгейта в Гамильтоне (штат Нью-Йорк). В 1938 г. он чемпионом, выиграл Золотую Перчатку по боксу в Бингхэмтоне (штат Нью-Йорк), но археология пересилила бокс. В 1939 г. перевелся в Чикагский университет, где попал под крыло Фей-Купер Коула и осваивал антропологию у Роберта Редфилда. По заданию Редфилда он делал рефераты о Рут Бенедикт, Эмиле Дюркгейме и Джулиане Стюарде. Именно работы Стюарда более всего впечатлили студента, а метод МакКерна он отвергал. Поработал и в Мичигане и много спорил с Гиффином.

Копал он в разных местах США, Канады и Мезоамерики, но с 1945 г. его раскопки сосредосточились в Мексике, в горных пещерах и долинах рек. С 1949 г. (по 1962) он работал от Национального музея Канады. В 1949 г., копая в каньоне Дьявола, он собрал и отправил экспертам свой не-артефактный материал из раскопок за несколько лет - кости, камень, уголь, почвы. Получил резко расходящиеся ответы. Для обгорелых початков кукрузы, обнаруженных при раскопках, выбрал одного, но крупного специалиста-палеоботаника из Гарвада, Пола Мангельсдорфа, а тот сказал ему, что для настоящего анализа нужны серии зерен и предложил ему организовать специальную экспедицию для их поисков в археологически опознанных слоях. Учением Стюарда о культурной экологии МакНиш был вполне подготовлен к осознанию значения данных о природной среде. В 1952 он сформулировал свои принципы междисциплинарного подхода к археологии:

1) изыскивать подходящих профессионалов-естественников;

2) посылать специалистам в достаточном для анализов количестве образцы, правильно взятые и снабженные полными сопроводительными записями;

3) специалисты эти должны побывать на раскопках и осмотреть район;

4) специалисты должны быть высшей квалификации и для их заинтересованности нужно давать им право на публикацию своих результатов;

5) в конце работы созвать конференцию специалистов разного рода для обсуждения палеоэкологических проблем.

Экспедиция в Тамаулипас была сформирована в 1954 г. и под конец включала палеоботаников, остеологов, геологов и других специалистов.

Так начались междисциплинарные экспедиции МакНиша, из которых особенно весомый вклад внесли его работы в долине Техуакана в Мексике (1960 - 1967, результаты опубликованы в 1974). Там МакНиш со своими сотрудниками-естественниками, раскопав 456 местонахождений, проследил процесс окультуривания растений - маиса (кукурузы) (рис. 8) и бобов на протяжении нескольких тасячелетий, внеся тем самым важный вклад в изучение перехода от присваивающего хозяйства к производящему. Позже, уже в 1990-х он включил в свои исследования и происхождение риса в Китае.

МакНиш интересовался не только самими естественнонаучными данными, но и их использованием в культуре. Он недаром слушал функционалистов и исследователя крестьянской общины Редфилда. Жизнь докерамических общин он прослеживал не только диахронически, в их эволюции, но и по сезонам (рис. 9). Интересовался он и теориями, идеи системного подхода воспринимал только в том плане, что старался учитывать многие факторы воздействующие на культуру. Но основным стимулом к культурным изменениям считал демографический фактор (рис. 10).

За сорок лет карьеры МакНиш, как он подсчитал, провел 5683 дня на раскопках (рис. 11). В 1964 г. он основал кафедру археологии (первую в Америке отдельную по археологии) в университете Калгари в Канаде. С 1968 по 1983 г. он был главой фонда Пибоди по археологии. С 1986 по 88 он работал на новоучрежденной кафедре археологии Бостонского университета - тоже первой, но уже в США.

Задачей археологии он считал по старинке "реконструкцию способа жизни древних людей и построение этих исчезнувших культур в историческую последовательность" (MacNeash 1978: XI). Это он пишет в своих мемуарах. О Сполдинге он там пишет, что тот "протестовал против всего, что мы делаем". Сполдинг издевался над археологами, которые считают что единственной задачей археологии является доставлять археологам счастье" (Spaulding 1953b: 590). МакНиш упрямо утверждает, что "Наверное, это реальное "благо" от археологии - личное удовлетворение" (MacNeash 1978: XII).

В конце жизни он много болел, перенес инфаркт, но погиб не от болезни а от автомобильной аварии в горах Майя.

Как Бредвуд, так и МакНиш показали, что неолитическая революция была значительно более растянута во времени (до нескольких тысячелетий) и более постепенной, чем это представлял себе Чайлд. И в этом смысле название революции, введенное Чайлдом не без влияния марксизма, становится условным. Учение возвращается к первоначальному смыслу своего названия. МакНиш кроме того показал, что в Америке неолитическая революция (или, как Даниел поправил его, "скорее неолитическая эволюция" - Daniel 1965: 83) произошла самостоятельно, а не перенесена из Старого Света, и конечно, это был успех эволюционизма.

15. Роберт Адамс и судьба городских цивилизаций . Еще один археолог-неоэволюционист, можно сказать лидер неоэволюционистов в археологии Америки, Роберт МакКормик Адамс (Robert McCormick Adams, 1926 - , рис. 12), тоже работник Восточного Института Чикагского университета, моложе Бредвуда на 11 лет. Он по интересам шире и теоретичнее Бредвуда (Yoffee 1999). Его привлекла не только эволюция сельского хозяйства, но и эволюция ранних государств и городов, цивилизаций в целом. Если Бредвуда мало привлекали американские цивилизации, то Адамса занимали и они. На сравнении Центральной Америки и Месопотамии (независимых друг от друга очагов) он стремился вывести общие закономерности, следуя Эггану (Eggan 1954). Кроме того, если Бредвуд интересовался возникновением цивилизаций, то Адамса больше интересовал их коллапс, распад. Возможно, сказалось то, что он формировался в условиях кризиса всей мировой политической системы с наступлением атомного века.

Уроженец Чикаго, он еще мальчиком участвовал в естественнонаучных играх в Нью Мексико, во время которых посетил много древних памятников. В 1943 г. поступил в Массачузетский Технологический Институт изучать физику, но шла война, и уже в следующем году он был зачислен во флот радиотехником. Война окончилась прежде, чем он вышел из "учебки", но 19-летнего солдата отправили в Шанхай, где он служил на эсминце в береговом патрулировании. По закону о льготах для молодых ветеранов он поступил в Чикагский университет, но уже на социальные науки - экономику, историю и антропологию, одновременно работая на сталелитейном заводе с подвижной сменой - лекции мог посещать из трех недель две, участвовал в рабочем движении.

В 1950 г. Линда и Роберт Бредвуды, планируя свой второй сезон в Джармо, пригласили его на место выбывшего студента-участника, пригласили как хорошего техника, который сможет ремонтировать машину в случае поломки. Так он перенесся из сталелитейного цеха под Чикаго в Иракский Курдистан. В экспедиции он подружился с молодым Фредериком Бартом, который, имея образование биолога, переориентировался на социальную антропологию. Вместе они посещали соседнюю курдскую деревню, изучая жизнь крестьян, и Барт убедил Адамса перейти в Университете на антропологию (напоминаю, у американцев она включает и археологию). Повлияли на Адамса и антрополог Фред Эгган, специализировавшийся на сравнительном методе, и, разумеется, Роберт Бредвуд, а от Бредвуда Адамс заразился интересом и почтением к Чайлду и даже успел еще съездить к нему в Англию, проведя с ним целый день незадолго до его отъезда в Австралию. Важным для формирования Адамса как ученого было также влияние переселившегося из Дании шумеролога Торкила Якобсена, ставшего директором Восточного Института в Чикаго и занимавшегося также философией истории, и американского археолога Гордона Уилли, проводившего разведки в Перу и изучавшего демографию и характер расселения.

Свою дипломную работу Адамс защитил в 1952 г. по керамике Джармо, степень получил в 1956 г. После короткой экспедиции в Мексику он вернулся в Ирак на самостоятельную полевую работу. Монархическое правительство Ирака в это время уже столкнулось с народными выступлениями против крупного землевладения, державшего весь народ в нищете, и решило избежать передела собственности улучшением сельского хозяйства на существующих участках. Потекшие в страну нефтедоллары позволяли это предпринять. Правительство запросило ученых, почему некогда плодородные земли стали засоленными и непригодными для сельского хозяйства - как этого избежать? Требовалось обследование древних поселений. Пригласили Торкила Якобсена как эксперта, но тот, уведя молодую жену у Сетона Ллойда, был занят личными делами и передал это поручение Адамсу. Адамс совместно с иракским архитектором Фуадом Сафаром провел в поле 10 месяцев, изучая поселения вдоль древней сети водных артерий и применяя аэрофотосъемку.

В 1955-56 появилась его статья в сборнике Джулиана Стюарда "Ирригационные цивилизации" и в "Америкен Антиквити", а в 1958 году его совместная с Торкилом Якобсеном статья в журнале "Сайенс", привлекшая всеобщее внимание. Якобсен установил, что в III тыс. до н. э. на этих землях господствовало смешанное земледелие пшеницы и ячменя, а в начале II тыс. перешли только на ячмень. Интенсивное использование монокультуры привело к истощению почв и засолению, а это имело следствием передвижку политических центров из южных районов Месопотамии в центральные. Адамс объяснил, как происходило засоление почв. Смена посева и оставления земли под паром позволяла земле промываться дождями, и соль, приносимая весенними паводками, уходила в грунтовые воды. А как только перешли к ежегодным посевам, соль стала оседать выше уровня грунтовых вод, образуя панцирь, непроницаемый для подпитки корней грунтовыми водами.

Его разведка в районе Дияла к востоку от Багдада показала, что преисторические и раннеисторические поселения древней Месопотамии располагались по течению постоянных рек, и никакой сильной власти не требовалось для поддержания в порядке сети малых каналов от этих рек. Хотя письменные источники величают города-государства III тыс. "могучими", на деле это были маленькие городишки, и весь облик страны был сельским. Сильная централизованная власть позднеантичного времени и ранних арабских халифатов устроила большие каналы, началось интенсивное земледелие, и земли быстро истощились и засолились. Когда эти государства пали, некому стало поддерживать большие каналы в рабочем состоянии, и всё пришло в запустение. Заброшенность полей и городов была результатом не природных, а социополитических факторов. Результаты были опубликованы Адамсом через 10 лет, в книге 1965 г. "Земли за Багдадом".

В 1958 - 59 и в начале 60-х Адамс опять копал в Мексике. Хотя с начала 60-х он стал профессором Чикагского университета и директором Восточного Института, он снова работал в Ираке, копая Урук совместно с немцем Гансом Ниссеном, а с 1967 г. поселился в Багдаде со всем семейством (женой и тремя детьми). Но в возросшей политической напряженности в Ираке ему всё реже удавалось получать разрешение на полевые работы (особенно смущало власти его прежнее участие в аэрофотосъемках), поэтому он работал то в Иране, то в Сирии, то в Саудовской Аравии. Только в 1973 г., уже будучи деканом факультета общественных наук в Чикаго, он смог выехать в поле в Ираке и работал там до 1977 г. Продлить это разрешение не удалось.

Тем временем в 60-е годы вышли его основные труды, сделавшие его знаменитым. Это его большая статья в сборнике 1960 года "Неодолимость города" (подзаголовок сборника: "Симпозиум по урбанизации и культурному развитию на Древнем Ближнем Востоке") и в том же году еще и статья "Происхождение городов" в журнале "Сайентифик Америкен"), а также книга 1966 г. "Эволюция городского общества". Как видим, упор сделан на городскую революцию Чайлда.

Статья в сборнике "Неодолимость города" называлась "Эволюционный процесс в ранних цивилизациях". В ней Адамс выяснял, какие следствия имело интенсивное землепользование в разных условиях, и привлекал этнографические аналогии для выводов о социальном устройстве. Он прослеживал, как крупные государства распадаются на семейные общины; показывал, что пластичность и приспособляемость родоплеменных групп к трудным природным и политическим условиям очень велика.

Книга 1966 г. "Эволюция городского общества: Ранняя Месопотамия и предиспанская Мексика" стала классикой. Как показывает подзаголовок, это сравнительный анализ двух независимых очагов городской революции. Книга показала, что социальные антропологи, даже столь выдающиеся, как Уайт, Стюард, Салин, Сервис, Фрайд) не имеют возможности проверить свои выводы об эволюции на материале, тогда как археология дает такую возможность. Адамс показал, что гипотеза Витфогеля о крупномасштабной ирригации как экономической базе восточного деспотизма не подтверждается. Он показал, что такая ирригация была не причиной, а следствием возникновения деспотических государств. Один из его основных выводов - что "рост общества больше обусловлен его историей, чем непосредственным воздействием природных условий".

В 1972 г. к этому труду Адамс добавил книжку о ранней урбанизации в Месопотамии: "Сельская периферия Урука". Анализируя свою разведку совместно с Ниссеном в 1967, он показал, что после коллапса самых ранних небольших городов Месопотамии и превращения ее в сельскую местность наступил новый перелом: население раннединастического периода (сер. III тыс.) было сугубо городским. Но дальнейшая централизация и ирригация имели негативный эффект: когда район стал объектом выкачивания средств для дальних деспотов, государства уже не могли поддерживать в порядке систему каналов и произошло заболачивание местности. Так что общий вывод - дестабилизирующее воздействие сверхцентрализованной власти . Вот был урок для новых лидеров арабских стран. И не только для них. Как вы знаете, у нас тоже были любители строить большие каналы. Правда, у нас книги Адамса не читали.

В статьях первой половины 70-х годов Адамс всё больше отходил от представления о сугубой постепенности эволюции, характерного для Бредвуда, и убеждался в спазматичности процесса: периоды стабильности сменяются сильными и сравнительно быстрыми сдвигами.

В 1981 г. Адамс издал книгу "Сердцевина городской цивилизации" ("Heartland of cities"), основанную на его разведках 1968, 1973 и 1975 годов в Ниппуре и на юге Месопотамии. В книге он постарался разгадать Месопотамский парадокс: почему регион, бывший очагом самых ранних городских цивилизаций мира, в наши дни предстает совершенно пустынным. Вполне в духе "длинного времени" Броделя он прослеживает взаимодействие климатических изменений, землепользования и социально-политических сдвигов на протяжении семи тысячелетий. Он описывает возникновение первых городов в конце урукского периода и развитие первого преимущественно городского общества в раннединастическом I. Затем в уже разработанном ключе описывает, как сверх-централизованные государства поздней античности и Сассанидского периода провели большие каналы, от которых стало зависеть всё хозяйство, и пластичность системы пастушески-городского сосуществования исчезла. Скоро земля была заболочена на юге, засолена на севере Месопотамии. Таким образом, вся исследовательская деятельность Адамса была нацелена на жизненные проблемы современности.

В 80-е годы он был проректором Университета, а с 1984, переехав в Вашингтон, стал директором Смитсоновского института, головного учреждения Американской антропологии. А жена его, Рут, редактировала журнал американских атомщиков и была активным участником движения за ядерное разоружение и разрядку. В это время Адамс, встревоженный нависшими над миром угрозами, написал статью "Контексты цивилизационного коллапса" в сборник 1988 г. "Коллапс древних государств и цивилизаций". А потом вообще занялся проблемами современного общества, выпустив в 1996 г. книжку "Пути огня: Исследование антропологом техники в формировании современного Запада". Это исследование роли материальной культуры, науки и техники в истории Европы. Это были размышления не столько над загадкой, мучившей Чайлда - о причинах, по которым Европейцы вырвались вперед, - сколько о дальнейших перспективах.

16. Предварительный итог: эволюционизм и неоэволюционизм. Теперь самое время выяснить, чем же отличается неоэволюционизм от классического эволюционизма ХIX - начала ХХ века.

1. Классический эволюционизм был основан на философии позитивизма и ориентировался на биологию. Новый эволюционизм проникнут материализмом и многое заимствовал из марксизма, а из природы интересуется экологией.

2. В старом эволюционизме исследователя, прежде всего, интересовали психологические мотивы событий. Неоэволюционизм на их место поставил социально-экономические проблемы.

3. Девизом классического эволюционизма была постепенность изменений. Неоэволюционизм заговорил о революциях, хотя и не политических.

4. Для классических эволюционистов развитие рисовалось однолинейным - во всех странах по единому образцу. В новом эволюционизме оно видится многовариантным, везде по-разному, хотя и с некими общими характеристиками и законами.

5. Для придания своим заключениям объективности классические эволюционисты упирали на массовость материала, на регулярности (повторительность) и ограничивались скромным введением статистики. Неоэволюционисты склонны к более радикальной сциентизации - уподоблению антропологии и археологии точным наукам, физике: они вводят теоремы, аксиомы, формулы.

17. Французский не оэволюционизм: Андре Леруа-Гуран. Как правило, концепцию неоэволюционизма ограничивают Соединенными Штатами. Рассматривают как типично американское течение (относя Чайлда наполовину к диффузионизму, наполовину к марксизму). Между тем свои представители были и в других странах. Здесь, прежде всего, должен быть назван выдающийся французский антрополог, этнолог и археолог Андре Леруа-Гуран.

Андре-Жорж-Леандр Леруа-Гуран (André-George-Léandre Leroi-Gourhan) несколько младше американских столпов неоэволюционизма. Родился в 1911 г., умер в один год с Мёрдоком - в 1986. Между этими датами прошла жизнь, чрезвычайно насыщенная работой в трех дисциплинах - физической антропологии, этнологии и преисторической археологии.

Осиротев во время Первой мировой войны, он воспитывался у родителей матери и добавил к отцовской фамилии Леруа девичью фамилию матери Гуран. Четырнадцати лет оставил школу и поступил работать в магазин. Образование получал самоучкой и посещая лекции в Парижской Антропологической школе. В начале 30-х гг. он окончил Школу восточных языков по русскому и китайскому языкам. Выбор языков говорит о его интересе к социалистическим странам. К России питал особые симпатии с юности - любил переодеваться в "казака", т. е. в черкеску (снимался в черкеске как в юности, так и уже пожилым - рис. 13 и 14), играл на балалайке. Посещал семинар Марселя Мосса, ученика Дюркгейма. В 1936 г. вышла его работа по палеолиту "Культура охотников на оленей". В 1937 поехал (с женой) в Японию изучать айнов, пробыл там почти три года, выучил японский язык и привез оттуда материал для защиты диссертации по археологии северной части Тихого океана. Но в 1954 г. защитил также диссертацию на степень доктора естественных наук. Во время войны был активным участником Сопротивления, работал профессором общей этнологии и преистории в Лионе до 1956 г., потом вернулся в Париж и был профессором Сорбонны до 1968 г. и Коллеж де Франс до 1982.

Работы его по археологии очень известны. Это "Религии палеолита" (1964) и "Преистория западного искусства" (1965). Что касается идейной направленности его работ, то обычно его относят к структуралистам, хотя сам он против этого решительно возражал. Можно усмотреть в его археологических работах нечто общее со скептической школой, что-то роднит его с таксономистами, но, как мне представляется, его фундаментальные антропологические труды явно проникнуты идеями неоэволюционизма.

Общим проблемам эволюции человечества посвящен его капитальный труд "Эволюция и техника" - 2 тома, вышедшие во время войны, в 1943 - 1945 гг. Автор занят главным образом прослеживанием эволюции материальной культуры. Он начал собирать материалы по технологическим процессам с 1935 г. - почти одновременно с началом сборов Мёрдока - и ко времени войны собрал до 40 тысяч карточек. Он полагал, что исследует новую отрасль знания - " техноморфологию ".

Первый том - "Человек и материя". В биологической эволюции развитие идет по пути, детерминированном средой. Это она накладывает ограничения на количество форм, между которыми эволюция может делать выбор (поссибилизм). В истории же культуры проявляется "технический детерминизм": материал и функциональное назначение накладывают такие же ограничения. Почти везде, где есть условия для появления некоторой формы, она появляется. Общие тенденции могут порождать одинаковость форм. Тут закономерность. Как Кювье восстанавливал по одной кости весь скелет вымершего животного, так этнограф и преисторик могут по части орудия восстановить его полностью и определить способ его употребления. Как видите, своим техническим детерминизмом Леруа-Гуран напоминает Уайта, своим принципом ограниченных возможностей - Мёрдока, и в обеих идеях он независим от своих американских коллег.

Классификацию вещей он производил по материалу и способам производства - по техническим операциям, которые для этого задействованы. Детализация - по формальным различиям, характерным для разных народов.

Второй том - "Среда и техника" состоит из двух разделов: "Техника добывания" (охота, рыболовство, скотоводство, земледелие) и "Техника потребления" (пища, одежда, жилище). Систематика опять же по операциям. Как субъекта технического прогресса Леруа-Гуран рассматривает этническую группу. Она имеет тенденцию концентрироваться, сохранять внутреннее сцепление - "напряжение". Если оно потеряно, группа теряет свою этническую обособленность. "Технические традиции - это шаткий фонд… Роль традиций состоит в том, чтобы передавать следующему поколению весь технический массив целиком, избавляя его от бесполезных опытов… ". Но технические формы меняются.

"Моральный, религиозный, социальный прогресс постоянно ставятся под вопрос; мы не можем сказать, что мы очень улучшили моральное наследие первых христиан; тогда как технический прогресс неоспорим". При этом технические достижения, раз приобретенные, уже не теряются.

Законы развития техники, т. е. средств адаптации человека к среде, подчиняются общим закономерностям развития органического мира.

В этом труде, написанном на 5 лет раньше первых книг Уайта и Стюарда и одновременно с первой теоретической статьей Мёрдока, Леруа-Гуран высказывает очень близкие к американским мысли. Можно сказать, что он предвосхитил некоторые идеи Лесли Уайта и Стюарда и выступил одновременно с Мёрдоком.

Зато свой теоретический второй двухтомник по эволюции "Жест и слово" (1964 - 65) Леруа-Гуран выпустил позже, чем у Уайта и Стюарда вышли их вторые капитальные труды (у них это было в 1955 и 59). Правда, работал над ним, естественно, раньше - в 1950-е. Этот труд посвящен материальному поведению человека, взаимосвязи физического развития человека и эволюции интеллекта, значению "социальной символики". Здесь он опять перекликается с Уайтом, но рассматривает этот вопрос значительно глубже и полнее. Он снова прослеживает именно эволюцию, а не историю - располагает факты хотя и в причинно-следственной связи, но не в хронологическом, а в логическом порядке.

В первом томе ("Техника и язык") Леруа-Гуран рассматривает биологическую предысторию человека. Так же, как Уайт, он отвергает трудовую теорию происхождения человека. Прямохождение, а с ним освобождение руки от функций передвижения и передача ей хватательных функций высвободило от этих функций рот. Это создало условия для возникновения речи. Признаки зарождения речи - не в строении нижней челюсти, а в строении мозга. Свидетельством существования речи являются и орудия, ибо традиция их изготовления невозможна без передачи значительной информации с помощью речи. Это не совсем так, ибо некоторые животные обучаются в природе изготовлять весьма сложные постройки, пользуясь только инстинктами и наглядным примером - освоением опыта старших. Сам же Леруа-Гуран замечает, что на первых порах "техника, видимо, следует ритму биологической эволюции, и чопперы и бифасы составляют одно целое со скелетом".

Способов фиксации мысли два - изобразительное искусство и письменность. Исследуя древнейшие серии зарубок (мустьерские), Леруа-Гуран приходит к выводу, что "графизм начинается не с наивного воспроизведения реальности, а с абстракции", что древнейшие знаки передавали не формы, а лишь ритм и что это "символическая транспозиция, а не калька реальности". Аналогичным образом древнейшая письменность начинается не с пиктографии, как многие считают, а с идеографии. Линейное письмо начинается с попыток отразить числа и количества и известно только земледельческим народам. Письмо и язык развиваются параллельно, и только с изобретением алфавита письмо окончательно подчиняется звуковой речи, подстраивается под нее.

Сам он частенько выражал свою мысль почти пиктограммами - карикатурами и шаржами, изображая своих коллег на заседаниях в виде животных (рис. 15 и 16).

Во втором томе ("Память и ритмы") автор рассматривает, как память передает от поколения к поколению цепи операций (chaînes opératoires) - у животных инстинктом, у людей языком. Благодаря ему создается социальная память - память как бы выносится за пределы индивидуального организма в социальный организм. Этнологи уже применяли понятие "цепи операций" для описания превращения сырья в изделия, а Леруа-Гуран перенес это понятие на археологический материал, различив в кремнях разные операции этой цепи. Далее, он прослеживает, как всё разделяется. Сначала от руки и зубов отделились орудия, теперь дошло дело и до экстериоризации языка и мозга - коммуникация и мыслительные операции (память и прочее) передаются электронике.

Наконец, он обращает внимание на "доместикацию времени и пространства". Время из естественно циклического становится абстрактным, разделенным на линейные отрезки. А пространство сначала было " маршрутным " ( itin é rant ), воспринимаемым как трасса, дорога такое динамическое линейное восприятие (человек движется сквозь пространство) характерно для бродячих охотников-собирателей и скотоводов-кочевников. Это представление о пространстве сменяется " радиальным " ( rayonnant ): человек воспринимает пространство, как бы находясь в его центре, - как серию концентрических кругов, расходящихся от него; такое восприятие характерно для оседлых земледельцев и горожан.

Отношения между индивидами в обществе - господства и подчинения, дружбы и ненависти - выражаются, как и у животных, телесными сигналами, но над этим общебиологическим кодом выражения у человека возвышается мощная символическая надстройка. Она у человека экстериоризована не в общевидовой системе знаков, а в этнической - в украшениях и одежде, в позах и жестах, языке, искусстве. Однако сейчас идет процесс этнической дезинтеграции - в Африке интеллигенты непременно носят очки, даже если у них хорошее зрение, а галстук часто опережает рубашку. Есть тенденция к формированию макроэтносов и мало надежды на сохранение микроэтносов.

Каковы же перспективы эволюции по Леруа-Гурану? Прогресс будет сосредоточен в руках небольшой элиты. Они будут производить эталоны моды, поведения и идеалы для остального человечества. Мы идем ко всё большей экстериоризации социальной деятельности, т. е. она все больше выносится вовне. "Уже есть налицо миллионы людей, представляющих для этнолога нечто новое… Их участие в личном творчестве меньше, чем у прачки XIX века". Всё механизировано, хронометрировано, отчуждено от личности.

"Зато их участие в общественной жизни даже больше, чем у их предков: через телевизор, транзистор они легко воспринимают весь мир; они присутствуют уже не при деревенском обряде, а при приемах великих мира сего, видят не свадьбу дочери булочника, а бракосочетание принцессы, смотрят футбольные матчи лучших команд континента и с самой выгодной позиции".

Однако у автора не указано, а чем, собственно, качественно наблюдение за свадьбой принцессы отличается от глазения на свадьбу дочери булочника.

Его футурологический пессимизм, высказанный опять же раньше Уайта (тот пришел к этому через десять лет), конечно, обусловлен реалиями пост-военного мира, индустриального общества и супер-урбанизма. Однако Леруа-Гуран оптимистичнее Уайта: положительную сторону этой перспективы он видит в грядущем устранении войн и политических границ. Сочувственно перелагая труды Леруа-Гурана и отмечая его слабую надежду на "регуманизацию", известный и талантливый советский этнограф профессор Сергей Токарев с неподражаемым высокомерием, возможно, неискренним, замечает: "жаль, что он относит ее к неким абстрактным "людям", как бы забывая, что одно дело - "люди", живущие в капиталистическом обществе, а совсем другое - строители социализма и коммунизма" (Токарев 1973: 221). У этих совсем иная перспектива… Ах, это было возможно и даже обязательно три десятилетия назад, в 1973 году.

18. Неоэволюционист во Франции: глас вопиющего в пустыне. Я специально остановился подробнее на трудах Леруа-Гурана, чтобы было видно, что они ничем не слабее американских образцов. Но у американских лидеров, несмотря на отчаянное сопротивление среды, выросла мощная школа, и неоэволюционизм стал ассоциироваться с американской антропологией, а Леруа-Гуран так и остался одиноким маяком. Он не имел ни последователей, ни отзвука во французской этнологии и археологии.

Можно указать еще на одного французского этнографа и археолога, работавшего одновременно с Леруа-Гураном и пытавшегося сколотить в 30-е - 60-е гг. школу вокруг проблем эволюции, но с гораздо меньшими на то основаниями, чем у Леруа-Гурана. Это Анри Вараньяк (Henri Varagnac), ученик Брейля, выступивший в 1963 г. со статьей "Археоцивилизация. Понятие и методы" в сборнике Курбэна "Археологические исследования", а в 60-е - 70-е годы издававший серию "Археоцивилизация". До этого он в 1938 г. выпустил книжку "Определение фольклора", а в 1948 - диссертацию "Традиционная культура и традиционное понятие "образа жизни".

Чтобы сопоставить социально-экономические системы разных эпох истории страны, он задался целью определить некоторые принципы и понятия эволюционизма. Для Вараньяка культурное явление не вполне регламентировано, но содержит преемственность и инновации. "Инновация" - понятие гораздо более широкое, чем "инвенция" (изобретение) ортодоксального эволюционизма: оно охватывает не только индивидуальные изобретения и коллективные открытия, но и заимствования, интересующие диффузионизм. Вараньяк предлагает различать два вида инноваций - "традиционные", являющиеся логическим продолжением и сохранением традиции (без них традиция не может адаптироваться к изменениям среды и умирает), и "революционные", ломающие традицию, как, например, аккультурация аборигенов при вторжении промышленной цивилизации.

Вараньяк и его сторонники (В частности Г. де Роан-Чермак) рассматривают "традиционные инновации" как мелкие количественные изменения (индивидуальные микро-инновации), которые, накапливаясь, приводят к качественному прогрессу в духе гегелевской диалектики. Это трудно признать гегелевской диалектикой, ибо количественные накопления и революционные скачки рассматриваются авторами порознь как движущиеся по разным каналам, вторые не вытекают из первых, а приносятся в эволюцию извне (скорее в духе диффузионизма). Преемственность признается авторами, но ее значение оказывается ограниченным, а радикальное изменение системы не обусловлено внутренним развитием.

В становлении цивилизации взаимодействуют разные структуры - энергетические, технические, социально-экономические, духовные, - и в этом взаимодействии ощущается борьба двух принципов - тенденции к интеграции и механизмов, гарантирующих стабильность каждой структуры, так сказать, консервирующих ее в старой, традиционной форме. Традиции особенно стабильны в сфере непроизводственной. Это обусловлено гетерогенным характером цивилизаций, особенно наиболее древних: цивилизация обычно состоит из структур разного стадиального возраста. Вараньяк в 1938 г. назвал этот феномен "археоцивилизацией".

Отсюда необходимость исследовать корни и понимание культурных явлений не только в современности, но и в прошлом, наводя мостики между различными эпохами, и нужно сравнивать современные культурные явления с аналогичными явлениями обществ, которые не дошли до того же уровня развития. "Каждый факт без аналогий должен вызывать подозрение" (Varagnac 1963: 226).

Такая интерпретация не открывает радикальных новшеств: преемственность документирована анахронизмами. Но, за их исключением, каков критерий согласованности явления с данным уровнем развития? Когда и где возможно распознать анахронизм? Вараньяк вводит идею правил согласованности между различными сферами социо-культурной системы: коллективные представления (понятие Дюркгейма и Леви-Брюля) должны соответствовать по содержанию и происхождению социальным структурам, технике и определенным энергетическим ресурсам. Эти последние рассматриваются как детерминанты и непосредственно. "Культурная энергология" Вараньяка смыкается с неоэволюционизмом Лесли Уайта и Леруа-Гурана: это принцип техно-энергетического детерминизма . В отличие от марксизма этот подход игнорирует роль экономических отношений (марксизм придает им решающее значение), выдвигая на их место производительные силы.

Концепция Вараньяка покоится на чрезвычайно абстрактных декларациях, иллюстрированных изолированными примерами, и утверждается страстным повторением звучных терминологических инноваций ("археоцивилизация"! культурная энергология"! "диалектическая теория микроэволюций"!). Конкретная связь между "энергетическими структурами" и коллективными представлениями не исследуется и не аргументируется, методология сводится к общим принципам, операционализация минимальна. Вараньякку приходится сожалеть, что "во Франции недостаточно археологов, которые бы приняли этот взгляд" (Varagnac 1963: 222). Где уж им принять слабо сработанную концепцию Вараньяка, когда и гораздо более мощный призыв Леруа-Гурана остался гласом вопиющего в пустыне!

Вся французская этнология валом повалила не за Леруа-Гураном - за Леви-Строссом, а археология - за Бордом. Почему это так, трудно сказать. Тем более, что в других отношениях Леруа-Гуран оказался очень влиятельным в археологии, и сейчас можно сказать, что его школа полевой археологии палеолита стала основной во Франции. А вот с теориями не так.

Вероятно, это вообще вопрос об основе неэволюционизма в США. Что привело там к взрыву этих тенденций с середины 50-х? В стране, которая вышла самой сильной и могущественной из II мировой войны, естественны были настроения исторического оптимизма. С другой стороны, победа СССР над фашистской Германией и установление коммунизма в Китае, появление у русских спутника и атомной бомбы порождали у либеральной интеллигенции некоторую переоценку отношения к материализму, марксизму и дарвинизму. Одновременно конкуренция с СССР за первенство в мире, внешняя политика сдерживания и маккартизм внутри страны создавали атмосферу поляризации: либералы, поддерживаемые президентом Трумэном, против консерваторов и клерикалов.

Такого расклада не было во Франции, еще не оправившейся от недавнего поражения в войне, от позора Виши, и там трудно было ожидать таких настроений. Левые во Франции были в массе на стороне компартии, а у нее была своя перспектива истории. На ее знамени были не Спенсер или Дарвин, а Маркс и Ленин, а то и Мао Цзедун. Леруа-Гуран ведь и сам начал с увлечения Россией и Китаем.

Кроме того, в 1960-е годы и сам Леруа-Гуран отошел от активной разработки своих неоэволюционистских взглядов. Его новое увлечение рассмотрим в другой связи.

19. Советская археология: э волюция и марксизм. В СССР над проблемами, схожими с теми, которые подняли Бредвуд и Адамс, работал Вадим Михайлович Массон (род. 1929, т. е. на три года младше Адамса). Сын ташкентского профессора археологии, специализировавшегося на археологии Средней Азии, и сам профессор археологии с той же специализацией, в 1954 г. В. М. Массон перебрался из Ташкента в Ленинград. Там он возглавил сначала сектор Средней Азии и Кавказа, а потом и весь восстановленный Институт истории материальной культуры (рис. 17). В послевоенные годы он раскопал Джейтун и другие неолитические телли Туркмении, а затем Алтын-Депе и другие телли энеолитической культуры Анау в Туркмении, некогда копавшейся Пампелли. С тех пор он много трудился над осмыслением этого и ряда более ранних и более поздних памятников Средней Азии ("Неолитические земледельцы Средней Азии" 1962; "Средняя Азия - Древний Восток" 1964 и др.).

В его теоретических работах (в книгах "Экономика и социальный строй древних обществ (в свете данных археологии)" 1976 г. и "Исторические реконструкции в археологии" 1990 г.) и ряде статей много декларативных утверждений приверженности марксизму, есть попытки сформулировать теоретические положения марксистской археологии с ориентировкой на работы советских археологов 30-х годов. Но как только дело доходит до интерпретации конкретного материала, каких-либо принципиальных отличий от западных работ не обнаруживается. Это те же проблемы, те же способы их решения и те же выводы, которые характерны для работ неэволюционистов на Западе - Чайлда, Бредвуда, Адамса. Обобщающие книги Массона, в сущности, повторяют классические обзоры Чайлда и Грэйема Кларка, но в очень сжатом виде и в основном на среднеазиатском материале.

Даже последовательность изложения та же: марксистские обзоры материала обычно начинаются с производительных сил - орудий труда, у Массона же всё начинается с subsistence - обеспечения пищей, как у западных коллег, и даже главный рубеж в экономике древних обществ проводится между "производством продуктов питания" и "вне-пищевым производством". Это в западной науке наследие "теории полезности" в ценообразовании, которая натолкнулась на противоречащие факты: самыми дорогими оказывались не самые полезные продукты питания, а ювелирные изделия. Трудовая теория стоимости ввела свои критерии и другие рубежи в хозяйстве. Распределение хозяйства также противоречит этому делению: скажем, скотоводство поставляло и сырье для непищевой отрасли и продукты питания.

Большее воздействие марксизма ощущается лишь в том, что больше внимания уделено формированию социальных классов.

Массон провозгласил создание "социологической археологии", задачей которой является реконструкция древних социальных и хозяйственных систем на основе археологических источников. Создать "социо-археологию" или "социальную археологию" с теми же задачами до него уже предлагали норвежец Гутторм Ёсинг и другие западные авторы. Но судя по тем закономерностям, которые предлагает изучать автор (а это закономерности развития самих социальных структур, а не материальной культуры, в которой они отражаются), у него получилась не "социологическая археология", а нечто другое. Получилась, так сказать, археологическая социология, т. е. продолжение обычной исторической социологии вглубь времен на основе одного вида источников, а правомерность такого продолжения на резко суженной базе сомнительна. Да и не дело это археологов.

Класс купцов, по Массону, появляется (на схеме в книге 1976 г., рис. 8), когда "ведущей экономической формой становится денежная торговля по формуле Т - Д - Т" (Массон 1976: 91 - 92), т. е. товар - деньги - товар. Класс купцов не мог бы существовать при таком простом денежном обращении, так как не мог бы получать прибыль. Для характеристики деятельности купцов требуется всеобщая формула капитала Д - Т - Д ₁, которая выражает и операции торгового капитала (купить, чтобы продать дороже). Возможно, археологу не обязательно знать Маркса или хотя бы учебник политэкономии. Но не знаешь - не применяй.

Вклад Массона в археологию и без того достаточно внушителен: прежде всего, он состоит в том, что Массон расширил первоначальный очаг неолитической революции на север и интенсивно исследовал самый северный район протогородских цивилизаций Плодородного Полумесяца.

Массон продолжил в СССР традицию Чайлда - Бредвуда - Адамса. Продолжения традиции Уайта и Леруа-Гурана у нас не нашлось.

20. Кризис неоэволюционизма . В обзорной статье, открывающей сборник 1989 г. "Археологическая мысль в Америке", Брюс Триггер одну из глав назвал "отступление от неоэволюционизма". Он констатирует его вытеснение системным подходом и изучением интеракций культур. Для 70-х он отмечает также распад процессуальной археологии, наследницы неоэволюционизма, и "плачевное возрождение Боасова партикуляризма" (Trigger 1989: 25).

С середины 70-х годов, а особенно в 80-е и 90-е годы некоторые неоэволюционисты, опираясь на кросс-культурный анализ, выдвинули идею пересмотреть основные понятия неоэволюционизма. Что такое эволюция? Она рассматривалась как нарастание сложности. Они пришли к выводу, что развитие редко идет по этому пути, чаще по другим, и предложили определять эволюцию как просто изменение, структурное преобразование (Ф. У. Воуджет, голландец Х. Дж. М. Классен). В связи с этим из оборота почти исчезло понятие прогресса. Включившиеся в этот поток молодые российские исследователи (А. В. Коротаев, Н. Н. Крадин, В. А. Лынша), отошедшие от марксизма, поставили под вопрос не только однолинейность и многолинейность, но и вообще линейность процесса эволюции. Они считают, что прогресс всё-таки есть, но определяется он не техническими параметрами, а этическими понятиями (улучшение жизни), что критерии прогресса множественны и не коррелируют между собой. Поэтому невозможно установить линию или линии прогресса, а можно лишь выявить многомерное поле, в котором осуществляется развитие, везде по-разному.

Но весь пафос эволюционизма и неоэволюционизма состоял в утверждении единства человечества и прогресса, подъема по уровням. Эволюция для эволюционистов и неоэволюционистов имела смысл лишь в этом ключе. Размывание основных понятий и единых критериев означает таяние и исчезновение эволюционизма, будь то старый, классический, или новый - неоэволюционизм. То, чем занимаются эти исследователи, это уже не эволюционизм. Еще Боас, ярый антиэволюционист, заменял термин "эволюция" термином "изменение" ("change"). Если "эволюцию" предлагают понимать "более широко" - как "изменение", то это, в сущности, то же самое. Эволюция прежнего толка превращается в частный (и редкий) случай изменения.

Вопросы для продумывания:

1. Согласны ли Вы с тем, что Чайлд стал крупнейшим археологом мира (по крайней мере, в своем поколении) благодаря марксизму?

2. Помимо влияния марксизма, какие факторы могли сказаться во введении и быстром распространении понятия хозяйственно-культурных революций, какие события хозяйственной или политической жизни?

3. Как по-Вашему, чем можно объяснить солидное положение Чайлда в Англии, несмотря на его декларированный марксизм?

4. Какая идеология лежит в основе Чайлдовского объяснения причин сложившегося превосходства европейцев над всеми народами - диффузионизм, эволюционизм, марксизм, расизм?

5. Почему работы Уайта и Стюарда особенно влиятельными оказались в археологии?

6. Что общего между вождеством Салинза и военной демократией Энгельса и в чем разница между ними?

7. Как по-Вашему, почему в археологии нет труда, аналогичного указателю Мёрдока?

8. Носит ли периодизация, предложенная для археологии Бредвудом взамен "системы трех веков", археологический характер или какой-то иной?

9. Каким политическим и экономическим силам на руку выводы Адамса о гибельности сверх-централизованной власти для ранних городских цивилизаций?

10. Согласны ли Вы с причислением Леруа-Гурана к неоэволюционистам или нет? Мотивируйте свой ответ.

11. А чем бы вы могли объяснить, почему неоэволюционизм развился в основном в Америке, а в Европе (Англии, Франции, Россия) остался уделом одиночек?

Литература :

Артановский С. Н. 1963. Марксистское учение об общественном прогрессе и "эволюция культуры" Л. Уайта. - Современная американская этнография. М, АН СССР: 50 - 63.

Токарев С. А. 1973. Андре Леруа-Гуран и его труды по этнографии и археологии. - Этнологические исследования за рубежом. Критические очерки. М, Наука: 183 - 231.

Чайлд Г. 1952. У истоков европейской цивилизации. Москва, изд. Иностранной Литературы (перев. с 5-го англ. изд. 1950 г.).

Audouze F. et Schnapp A. 1992. Un homme ... une quevre: André Leroi-Gourhan. - Les Nouvelles de l'archéologie, no 48/49: 5 - 54.

Braidwood R. J. 1972. Archaeology: view from Southwestern Asia. - Annual report 1971 of the American Anthropological association. Washington DC, American Anthropological Association: 43 - 52.

Braidwood R. J. 1951. Prehistoric men. 2d ed. Chicago, Chicago Natural History Museum (Popular Series, Anthropology, no. 37).

Braidwood R. J. 1989. [Archaeological retrospect]. - Daniel G. E. and Chippindale Chr. (eds.). The pastmasters: Eleven modern pioners of archaeology. London, Thames and Hudson: 89 - 99.

Carneiro R. 1973. The four faces of evolution. - Honigman J. J. (ed.). Handbook of social and cultural anthropology. Chicago, Random Press: 89 - 110.

Childe V. G. 1935. Changing methods and aims in prehistory. - Proceedings of Prehistoric Society ?.

Childe V. G. 1949. Triebkräfte der Geschehens. Die Menschen machen ihre Geschichte selbst. Wien (origin. 1936).

Clark J. G. D. 1976. Prehistory since Childe. - Bulletin of the Institute of Archaeology, University of London, 13: 1 - 21.

Coudart A. 1999. André Leroi-Gourhan. - Murray T. (ed.). Encyclopedia of archaeology. The great archaeologists. Santa Barabara et al., ABC- Clio: 653 - 664.

Coult A. and Habenstein R. W. 1965. Cross-tabulation of Murdock's World Ethnographic Sample. Columbia, University of Missoury Press.

Crawford O. G. S. 1926. Review of Childe 1925. - Antiquaries Journal, 6: 89 - 90.

Daniel G. E. 1950. A hundred years of archaeology. London, Duckworth (2d ed. 1975. A hundred and fifty years of archaeology. London, Duckworth).

Daniel G. E. 1965. Editorial. - Antiquity, 39: 83.

Drew W. 1984. Cultural materialism: Food for thought or bum steer? - Current Anthropology, vol. 25 (5): 639 - 653.

Eggan F. 1954. Social anthropology and the method of controlled comparison. - American Anthropologist, 56: 743 - 763.

Erasmus C. and Smith W. 1967. Cultural anthropology in the United States since 1900: A quantitative analysis. - Southwestern Journal of Anthropology 23: 11 - 140.

Flannery R. V. 2001. "There were Giants in those Days": Richard Stockton MacNeish, 1918 -2001 . Ancient Mesoamerica 12:149-156.

Flannery R. V. and Marcus J. 2001. Richard Stockton MacNeish 1918-2001. Biographical Memoirs of the National Academy of Sciences (Washington, D.C., The National Academy Press), Vol. 80: 1-27.

Gathercole P. 1971. 'Patterns in prehistory': an examination of later thinking of V. Gordon Childe. - World Archaeology 3: 225 - 232.

Gatercole P. n.d. The relationship between Childe's political and academic thought - and practice. [Manuscriopt received in 1993].

Green S. 1980. Prehistorian. A biography of V. Gordon Childe. Braidford-on-Avon, Moonraker Press.

Greene K. 1999. V. Gordon Childe and the vocabulary of revolutionary change. - Antiquity, 73 (279): 97 - 109.

Harris D. (ed.). The archaeology of V. Gordon Childe: Contemporary perspectives. London, University College London Press.

Horton R. 1968. Neo-Tylorianism: Sound sense or sinister prejudice? - Man, 3: 625 - 634.

Klejn L. S. 1994. Childe and Soviet archaeology: a romance. - Harris D. (ed.). The archaeology of V. Gordon Childe. Contemporary perspectives. London, University College London: 75 - 93.

Leone M. P. 1972. Issues in anthropological archaeology. - Leone M. P. (ed.). Contemporary archaeology: A guide to theory and contributions. London and Amsterdam, Southern Illinois University Press - Feffer & Simons.

MacNeash R. S. 1978. The science of archaeology? North Scituate, Mass., Duxbury Press.

McNairn B. 1980. The method and theory of V. Gordon Childe. Edinburgh, Edinburgh University Press.

Megaw V. 1973. Archaeology from down under: A personal view. Leicester, Leicester University Press.

Naroll R. 1970. What have we learned from cross-cultural surveys. - American Anthropologist, vol. 72 (6): 1227 - 1288.

Piggott S. 1958. The Dawn: and an epilogue. - Antiquity, 32: 75 - 79.

Ross G. 1971. Neo-Tylorianism: A reassessment. - Man, n. s., vol. 6 (1): 105 - 116.

Sherratt A. 1989. V. Gordon Childe: archaeology and intellectual history. - Past and Present, 125: 151 - 185.

Schott R. 1961. Der Entwicklungsgedanke in der modernen Ethnologie. - Saeculum, 12 (1): 62 - 122.

Spaulding A. C. 1953b. Review of Ford 1952. - American Anthropologist (Menasha), 55: 589 - 591.

Trigger B. G. 1979. Gordon Childe. Revolutions in archaeology. London, Thanes and Hudson.

Trigger B. G. 1980. The role of technology in V. Gordon Childe's archaeology. - Norwegian Archaeological Review, 19 (1): 1 - 14.

Trigger B. G. 1983. If Childe were alive today. - Bulletin of the Institute of Arcchaeology, University of London, 19: 1 - 20.

Trigger B. G. 1984a. Childe and Soviet archaeology. - Australian Archaeology, 18: 1 - 16.

Trigger B. G. 1984b. Marxism and archaeology. - Macquet J. and Daniels N. (eds.). On Marxian perspectives in anthropology: Essays in honor of Harry Harry oijer 1981. Malibu, Undena Publications: 59 - 97.

Trigger B. P. 1989. History and contemporary American archaeology: a critical analysis. - Lamberg-Karlovsky C. C. (ed.). Archaeological thought in America. Cambridge et al., Cambridge university Press: 19 - 34.

Trigger B. G. 1999. Vere Gordon Childe. - Murray T. (ed.). Encyclopedia of archaeology. The great archaeologists. ABC - Clio, Santa Barabara et al.: 385 - 399.

Tringham R. 1983. V. Gordon Childe 25 years after; his relevance for the archaeology od the eighties. - Journal of Field Archaeology, 10: 85 - 100.

Wagar W. W. 1972. Good tidings: the belief in progress from Darwin to Marcus. Blumington, London, Indiana University Press.

Watson P. J. 1999. Robert John Braidwood. - Murray T. (ed.). Encyclopedia of archaeology. The great archaeologists. ABC - Clio, Santa Barabara et al.: 495 - 505.

Willey G. and Sabloff J. 1974. History of American archaeology (2d ed. 1980; 3d 1993). San Francisco, Freeman; London, Thames & Hudson.

Yoffee N. 1999. Robert McCormick Adams. - Murray T. (ed.). Encyclopedia of archaeology. The great archaeologists. ABC - Clio, Santa Barabara et al.: 791 - 810.

Иллюстрации :

1. Фотопортрет Гордона Чайлда, Лондон, 1955 или 1956 год (Harris 1994, tabl. 4a).

2. Последняя страница письма Чайлда советским археологам от 16 дек. 1956 г.

3. Фотопортрет Лесли Уайта.

4. Фотопортрет Джулиана Стюарда.

5. Фотопортрет Джорджа Мёрдока.

6. Фотопортрет Роберта Бредвуда (Braidwood 1972: 43).

7. Карта главных раннеземледельческих поселений на Ближнем Востоке, открытых к 1988 г., с обозначениями основных злаков (радиальными отростками большей или меньшей длины) (Renfrew and Bahn 1991: 243).

8. Ладьвидные кривые отображающие последовательность окультуривания кукурузы (из эухлены) в Техуакане, Мексика, по МакНишу (MacNeish 1978: 149, Fig. 5.10).

9. Диаграмма, показывающая зависимость мест обитания (и обеспечения местными продуктами) от сезонов года, по МакНишу, 1964 (Willey and Sabloff 1974: 205, fig. 122). Черные квадратики обозначают круглогодичные стоянки, круги в квадратах - осенние стоянки (в дождливое время), шарики - микростоянки в сухой сезон.

10. "Системная модель культурных изменений в преисторическом Техуакане" - иллюстрация к автобиографической книге МакНиша "Наука археологии?" (MacNeish 1978: 235, fig. 6.14).

11. Скотти МакНиш у пещеры Кокскатлан в Мексике в 1979 г. (Antiquity 2001, 75 (287): 11).

12. Фотопортрет Роберта Адамса (Yoffee 1999: 792).

13. Юный Леруа-Гуран, переодетый "казаком" (Les Nouvelles 1992: 8, fig. 1).

14. Пожилой Леруа-Гуран в костюме "казака" на костюмированном вечере (Les Nouvelles 1992: 34, photo 1).

15. Карикатура Леруа-Гурана на заседание Центра научных исследований (Les Nouvelles 1992: 45).

16. Карикатура Леруа-Гурана на заседание Центра научных исследований (Les Nouvelles 1992: 36).

17. Фотопортрет В. М. Массона (Klejn 1997: 109).

 

Top