Папярэдняя старонка: Іншае

Аўтар: Пигулевская Ирина,
Дадана: 08-07-2021,
Крыніца: pawet.net.

Афанасий Афанасьевич Фет родился 23 ноября (5 декабря) 1820 года в усадьбе Новосёлки Мценского уезда Орловской губернии. Мамерью его была немка Шарлотта Беккер, а отец - помещик Афанасий Неофитович Шеншин, принадлежавший к столбовому дворянству. Представители фамилии Шеншиных владели половиной всего Мценского уезда. Однако родители его поженились только через два года после рождения сына, и когда Афанасию исполнилось 14 лет, у него отняли фамилию Шеншин и записали под фамилией первого мужа матери Иоганна-Петера Фёта. Произошло это потому, что выяснилось, что лютеранское благословение на брак не имело в России законной силы, а православное венчание произошло после рождения ребенка. В одночасье юноша превратился из русского наследника старинного рода в разночинца-иностранца. Это повлияло на всю его дальнейшую жизнь.

Чтобы выслужить себе дворянские права, он после окончания университета пошел в армию. Он служил в кирасирском Военного ордена полку в Херсонской губернии. Именно там в 1848 году он познакомился с Марией Лазич, любовь к которой пронес через всю жизнь. Они полюбили друг друга, но он был беден, а она - дочь сербского генерала и дворянка. Фет, по собственному признанию, пытался убедить ее, что не может быть счастливого брака, когда оба не имеют достатка: «Я ясно понимаю, что жениться офицеру, получающему 300 руб., без дому, на девушке без состояния значит необдуманно и недобросовестно брать на себя клятвенное обещание, которого не в состоянии выполнить». Через два года Мария трагически погибла - свеча подпалила ее кисейное домашнее платье.

Во время учёбы начал печататься в журналах. Первый его сборник стихов вышел в 1840 году. Потом были еще несколько, причем третий сборник редактировал И.С. Тургенев.

В 1857 году Фет женился на Марии Петровне Боткиной, сестре критика В.П. Боткина.

В 1858 году вышел в отставку в чине гвардейского штабc-ротмистра и поселился в Москве. 13-летняя военная служба дворянства ему не принесла. В 1860 году на средства приданого жены Фет купил имение Степановка в Мценском уезде Орловской губернии и стал вполне успешным помещиком. В 1867 году он был избран мировым судьёй на 11 лет. И только в 1873 году ему были возвращены родовая фамилия и дворянство: «По высочайшему указу 26 декабря 1873 года была наконец утверждена за Афанасием Афанасьевичем отцовская фамилия Шеншин, со всеми связанными с нею правами». Однако литературные произведения и переводы поэт и в дальнейшем подписывал фамилией Фет (буква ё со временем превратилась в е). В 1877 году Фет продал Степановку и купил имение Воробьёвку в Курской губернии.

Кроме стихов, Фет занимался и переводами, причем как с европейских языков, так и с древних. Есть у него и проза - две книги воспоминаний.

«О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной…»

О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной,

Коварный лепет твой, улыбку, взор случайный,

Перстам послушную волос густую прядь

Из мыслей изгонять и снова призывать;

Дыша порывисто, один, никем не зримый,

Досады и стыда румянами палимый,

Искать хотя одной загадочной черты

В словах, которые произносила ты;

Шептать и поправлять былые выраженья

Речей моих с тобой, исполненных смущенья,

И в опьянении, наперекор уму,

Заветным именем будить ночную мглу.

«Когда мечты мои за гранью прошлых дней…»

Когда мечты мои за гранью прошлых дней

Найдут тебя опять за дымкою туманной,

Я плачу сладостно, как первый иудей

На рубеже земли обет о ванной.

Не жаль мне детских игр, не жаль мне тихих снов,

Тобой так сладостно и больно возмущенных

В те дни, как постигал я первую любовь

По бунту чувств неугомонных,

По сжатию руки, по отблеску очей,

Сопровождаемый то вздохами, то смехом,

По ропоту простых, незначащих речей,

Лишь там звучащих страсти эхом.

«Когда мечтательно я предан тишине…»

Когда мечтательно я предан тишине

И вижу кроткую царицу ясной ночи,

Когда созвездия заблещут в вышине

И сном у Аргуса начнут смыкаться очи,

И близок час уже, условленный тобой,

И ожидание с минутой возрастает,

И я стою уже безумный и немой,

И каждый звук ночной смущенного пугает;

И нетерпение сосет больную грудь,

И ты идешь одна, украдкой, озираясь,

И я спешу в лицо прекрасное взглянуть,

И вижу ясное, - и тихо, улыбаюсь,

Ты на слова любви мне говоришь «люблю!»,

А я бессвязные связать стараюсь речи,

Дыханьем пламенным дыхание ловлю,

Целую волоса душистые и плечи,

И долго слушаю, как ты молчишь, - и мне

Ты предаешься вся для страстного лобзанья, -

О друг, как счастлив я, как счастлив я вполне!

Как жить мне хочется до нового свиданья!

«Странное чувство какое-то в несколько дней овладело…»

Странное чувство какое-то в несколько дней овладело

Телом моим и душой, целым моим существом:

Радость и светлая грусть, благотворный покой и желанья

Детские, резвые - сам даже понять не могу.

Вот хоть теперь: посмотрю за окно на веселую зелень

Вешних деревьев, да вдруг ветер ко мне донесет

Утренний запах цветов и птичек звонкие песни -

Так бы и бросился в сад с кликом: пойдем же, пойдем!

Да как взгляну на тебя, как уселась ты там безмятежно

Подле окошка, склоня иглы ресниц на канву,

То уж не в силах ничем я шевельнуться, а только

Всю озираю тебя, всю - от пробора волос

До перекладины пялец, где вольно, легко и уютно,

Складки раздвинув, прильнул маленькой ножки носок.

Жалко… да нет - хорошо, что никто не видал, как взглянула

Ты на сестрицу, когда та приходила сюда

Куклу свою показать. Право, мне кажется, всех бы

Вас мне хотелось обнять. Даже и брат твой, шалун,

Что изучает грамматику в комнате ближней, мне дорог.

Можно ль так ложно вещи учить его понимать!

Как отворялися двери, расслушать я мог, что учитель

Каждый отдельный глагол прятал в отдельный залог:

Он говорил, что любить есть действие - не состоянье.

Нет, достохвальный мудрец, здесь ты не видишь ни зги;

Я говорю, что любить - состоянье, еще и какое!

Чудное, полное нег!.. Дай нам бог вечно любить!

«Ее не знает свет, - она еще ребенок…»

Ее не знает свет, - она еще ребенок;

Но очерк головы у ней так чист и тонок,

И столько томности во взгляде кротких глаз,

Что детства мирного последний близок час.

Дохнет тепло любви - младенческое око

Лазурным пламенем засветится глубоко,

И гребень, ласково-разборчив, будто сам

Пойдет медлительней по пышным волосам,

Персты румяные, бледнея, подлиннеют…

Блажен, кто замечал, как постепенно зреют

Златые гроздия, и знал, что виноград

Сбирая, он вопьет их сладкий аромат!

«Тебе в молчании я простираю руку…»

Тебе в молчании я простираю руку

И детских укоризн в грядущем не страшусь.

Ты втайне поняла души смешную муку,

Усталых прихотей ты разгадала скуку;

Мы вместе - и судьбе я молча предаюсь.

Без клятв и клеветы ребячески-невинной

Сказала жизнь за нас последний приговор.

Мы оба молоды, но с радостью старинной

Люблю на локон твой засматриваться длинный;

Люблю безмолвных уст и взоров разговор.

Как в дни безумные, как в пламенные годы,

Мне жизни мировой святыня дорога;

Люблю безмолвие полунощной природы,

Люблю ее лесов лепечущие своды,

Люблю ее степей алмазные снега.

И снова мне легко, когда, святому звуку

Внимая не один, я заживо делюсь;

Когда, за честный бой с тенями взяв поруку,

Тебе в молчании я простираю руку

И детских укоризн в грядущем не страшусь.

«Не спится. Дай зажгу свечу. К чему читать?…»

Не спится. Дай зажгу свечу. К чему читать?

Ведь снова не пойму я ни одной страницы -

И яркий белый свет начнет в глазах мелькать,

И ложных призраков заблещут вереницы.

За что ж? Что сделал я? Чем грешен пред тобой?

Ужели помысел мне должен быть укором,

что так язвительно смеется призрак твой

И смотрит на меня таким тяжелым взором?

Старые письма

Давно забытые, под легким слоем пыли,

Черты заветные, вы вновь передо мной

И в час душевных мук мгновенно воскресили

Всё, что давно-давно утрачено душой.

Горя огнем стыда, опять встречают взоры

Одну доверчивость, надежду и любовь,

И задушевных слов поблекшие узоры

От сердца моего к ланитам гонят кровь.

Я вами осужден, свидетели немые

Весны души моей и сумрачной зимы.

Вы те же светлые, святые, молодые,

Как в тот ужасный час, когда прощались мы.

А я доверился предательскому звуку -

Как будто вне любви есть в мире что-нибудь! -

Я дерзко оттолкнул писавшую вас руку,

Я осудил себя на вечную разлуку

И с холодом в груди пустился в дальний путь.

Зачем же с прежнею улыбкой умиленья

Шептать мне о любви, глядеть в мои глаза?

Души не воскресит и голос всепрощенья,

Не смоет этих строк и жгучая слеза.

Осень

Как грустны сумрачные дни

Беззвучной осени и хладной!

Какой истомой безотрадной

К нам в душу просятся они!

Но есть и дни, когда в крови

Золотолиственных уборов

Горящих осень ищет взоров

И знойных прихотей любви.

Молчит стыдливая печаль,

Лишь вызывающее слышно,

И, замирающей так пышно,

Ей ничего уже не жаль.

«Томительно-призывно и напрасно…»

Томительно-призывно и напрасно

Твой чистый луч передо мной горел;

Немой восторг будил он самовластно,

Но сумрака кругом не одолел.

Пускай клянут, волнуяся и споря,

Пусть говорят: то бред души больной;

Но я иду по шаткой пене моря

Отважною, нетонущей ногой.

Я пронесу твой свет чрез жизнь земную;

Он мой - и с ним двойное бытие

Вручила ты, и я - я торжествую

Хотя на миг бессмертие твое.

Alter Ego

Как лилея глядится в нагорный ручей,

Ты стояла над первою песней моей,

И была ли при этом победа, и чья, -

У ручья ль от цветка, у цветка ль от ручья?

Ты душою младенческой всё поняла,

Что мне высказать тайная сила дала,

И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить,

Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить.

Та трава, что вдали на могиле твоей,

Здесь на сердце, чем старе оно, тем свежей,

И я знаю, взглянувши на звезды порой,

Что взирали на них мы как боги с тобой.

У любви есть слова, те слова не умрут.

Нас с тобой ожидает особенный суд;

Он сумеет нас сразу в толпе различить,

И мы вместе придем, нас нельзя разлучить!

«Страницы милые опять персты раскрыли…»

Страницы милые опять персты раскрыли;

Я снова умилен и трепетать готов,

Чтоб ветер иль рука чужая не сронили

Засохших, одному мне ведомых цветов.

О, как ничтожно всё! От жертвы жизни целой,

От этих пылких жертв и подвигов святых -

Лишь тайная тоска в душе осиротелой

Да тени бледные у лепестков сухих.

Но ими дорожит мое воспоминанье;

Без них всё прошлое - один жестокий бред,

Без них - один укор, без них - одно терзанье,

И нет прощения, и примиренья нет!

«Еще одно забывчивое слово…»

Еще одно забывчивое слово,

Еще один случайный полувздох -

И тосковать я сердцем стану снова,

И буду я опять у этих ног.

Душа дрожит, готова вспыхнуть чище,

Хотя давно угас весенний день

И при луне на жизненном кладбище

Страшна и ночь, и собственная тень.

«Кровию сердца пишу я к тебе эти строки…»

Кровию сердца пишу я к тебе эти строки,

Видно, разлуки обоим несносны уроки,

Видно, больному напрасно к свободе стремиться,

Видно, к давно прожитому нельзя воротиться,

Видно, во всём, что питало горячку недуга,

Легче и слаще вблизи упрекать нам друг друга.

«Нет, я не изменил. До старости глубокой…»

Нет, я не изменил. До старости глубокой

Я тот же преданный, я раб твоей любви,

И старый яд цепей, отрадный и жестокой,

Еще горит в моей крови.

Хоть память и твердит, что между нас могила,

Хоть каждый день бреду томительно к другой, -

Не в силах верить я, чтоб ты меня забыла,

Когда ты здесь, передо мной.

Мелькнет ли красота иная на мгновенье,

Мне чудится, вот-вот, тебя я узнаю;

И нежности былой я слышу дуновенье,

И, содрогаясь, я пою.

«Светил нам день, будя огонь в крови…»

Светил нам день, будя огонь в крови…

Прекрасная, восторгов ты искала

И о своей несбыточной любви

Младенчески мне тайны поверяла.

Как мог, слепец, я не видать тогда,

Что жизни ночь над нами лишь сгустится,

Твоя душа, красы твоей звезда,

Передо мной, умчавшись, загорится,

И, разлучась навеки, мы поймем,

Что счастья взрыв мы промолчали оба

И что вздыхать обоим нам по нем,

Хоть будем врознь стоять у двери гроба.

«В полуночной тиши бессонницы моей…»

В полуночной тиши бессонницы моей

Встают пред напряженным взором

Былые божества, кумиры прежних дней,

С их вызывающим укором.

И снова я люблю, и снова я любим,

Несусь вослед мечтам любимым,

А сердце грешное томит меня своим

Неправосудьем нестерпимым.

Богини предо мной, давнишние друзья,

То соблазнительны, то строги,

Но тщетно алтарей ищу пред ними я:

Они - развенчанные боги.

Пред ними сердце вновь в тревоге и в огне,

Но пламень тот с былым несхожий;

Как будто, смертному потворствуя, оне

Сошли с божественных подножий.

И лишь надменные, назло живой мечте,

Не зная милости и битвы,

Стоят владычицы на прежней высоте

Под шепот презренной молитвы.

Их снова ищет взор из-под усталых вежд,

Мольба к ним тщетная стремится,

И прежний фимиам несбыточных надежд

У ног их всё еще дымится.

«Прости! во мгле воспоминанья…»

Прости! во мгле воспоминанья

Всё вечер помню я один, -

Тебя одну среди молчанья

И твой пылающий камин.

Глядя в огонь, я забывался,

Волшебный круг меня томил,

И чем-то горьким отзывался

Избыток счастия и сил.

Что за раздумие у цели?

Куда безумство завлекло?

В какие дебри и метели

Я уносил твое тепло?

Где ты? Ужель, ошеломленный,

Кругом не видя ничего,

Застывший, вьюгой убеленный,

Стучусь у сердца твоего?..

«Руку бы снова твою мне хотелось пожать!..»

Руку бы снова твою мне хотелось пожать!

Прежнего счастья, конечно, уже не видать,

Но и под старость отрадно очами недуга

Вновь увидать неизменно прекрасного друга.

В голой аллее, где лист под ногами шумит,

Как-то пугливо и сладостно сердце щемит,

Если стопам попирать довелося устало

То, что когда-то так много блаженства скрывало.

«Хоть счастие судьбой даровано не мне…»

Хоть счастие судьбой даровано не мне,

Зачем об этом так напоминать небрежно?

Как будто бы нельзя в больном и сладком сне

Дозволить мне любить вас пламенно и нежно.

Хотя б признался я в безумиях своих,

Что стоит робкого вам не пугать признанья?

Что стоит шелк ресниц склонить вам в этот миг,

Чтоб не блеснул в очах огонь негодованья?

Участья не прошу - могла б и ваша грусть,

Хотя б притворная, родить во мне отвагу,

И, издали молясь, поэт-безумец пусть

Прекрасный образ ваш набросит на бумагу.

«Еще люблю, еще томлюсь…»

Еще люблю, еще томлюсь

Перед всемирной красотою

И ни за что не отрекусь

От ласк, ниспосланных тобою.

Покуда на груди земной

Хотя с трудом дышать я буду,

Весь трепет жизни молодой

Мне будет внятен отовсюду.

Покорны солнечным лучам,

Так сходят корни в глубь могилы

И там у смерти ищут силы

Бежать навстречу вешним дням.

«Опавший лист дрожит от нашего движенья…»

Опавший лист дрожит от нашего движенья,

Но зелени еще свежа над нами тень,

А что-то говорит средь радости сближенья,

Что этот желтый лист - наш следующий день.

Как ненасытны мы и как несправедливы:

Всю радость явную неверный гонит страх!

Еще так ласковы волос твоих извивы!

Какой живет восторг на блекнущих устах!

Идем. Надолго ли еще не разлучаться,

Надолго ли дышать отрадою? Как знать!

Пора за будущность заране не пугаться,

Пора о счастии учиться вспоминать.

«Не упрекай, что я смущаюсь…»

Не упрекай, что я смущаюсь,

Что я минувшее принес

И пред тобою содрогаюсь

Под дуновеньем прежних грез.

Те грезы - жизнь их осудила -

То прах давнишних алтарей;

Но их победным возмутила

Движеньем ты стопы своей.

Уже мерцает свет, готовый

Всё озарить, всему помочь,

И, согреваясь жизнью новой,

Росою счастья плачет ночь.

«Нет, даже не тогда, когда, стопой воздушной…»

Нет, даже не тогда, когда, стопой воздушной

Спеша навстречу мне, улыбку ты даришь

И, заглянув в глаза, мечте моей послушной

О беззаветности надежды говоришь, -

Нет, чтобы счастию нежданному отдаться,

Чтобы исчезнуть в нем, спускаяся до дна,

Мне нужно одному с душой своей остаться,

Молчанье нужно мне кругом и тишина.

Тут сердца говорит мне каждое биенье

Про всё, чем радостной обязан я судьбе,

А тихая слеза блаженства и томленья,

Скатясь жемчужиной, напомнит о тебе.

«Кляните нас: нам дорога свобода…»

Кляните нас: нам дорога свобода,

И буйствует не разум в нас, а кровь,

В нас вопиет всесильная природа,

И прославлять мы будем век любовь.

В пример себе певцов весенних ставим:

Какой восторг - так говорить уметь!

Как мы живем, так мы поем и славим,

И так живем, что нам нельзя не петь!

«Всё, что волшебно так манило…»

Всё, что волшебно так манило,

Из-за чего весь век жилось,

Со днями зимними остыло

И непробудно улеглось.

Нет ни надежд, ни сил для битвы -

Лишь, посреди ничтожных смут,

Как гордость дум, как храм молитвы,

Страданья в прошлом восстают.

Восточный мотив

С чем нас сравнить с тобою, друг прелестный?

Мы два конька, скользящих по реке,

Мы два гребца на утлом челноке,

Мы два зерна в одной скорлупке тесной,

Мы две пчелы на жизненном цветке,

Мы две звезды на высоте небесной.

«Не здесь ли ты легкою тенью…»

Не здесь ли ты легкою тенью,

Мой гений, мой ангел, мой друг,

Беседуешь тихо со мною

И тихо летаешь вокруг?

И робким даришь вдохновеньем,

И сладкий врачуешь недуг,

И тихим даришь сновиденьем,

Мой гений, мой ангел, мой друг…

«На заре ты ее не буди…»

На заре ты ее не буди,

На заре она сладко так спит;

Утро дышит у ней на груди,

Ярко пышет на ямках ланит.

И подушка ее горяча,

И горяч утомительный сон,

И, чернеясь, бегут на плеча

Косы лентой с обеих сторон.

А вчера у окна ввечеру

Долго-долго сидела она

И следила по тучам игру,

Что, скользя, затевала луна.

И чем ярче играла луна,

И чем громче свистал соловей,

Всё бледней становилась она,

Сердце билось больней и больней.

Оттого-то на юной груди,

На ланитах так утро горит.

Не буди ж ты ее, не буди…

На заре она сладко так спит!

Первый ландыш

О первый ландыш! Из-под снега

Ты просишь солнечных лучей;

Какая девственная нега

В душистой чистоте твоей!

Как первый луч весенний ярок!

Какие в нем нисходят сны!

Как ты пленителен, подарок

Воспламеняющей весны!

Так дева в первый раз вздыхает -

О чем - неясно ей самой, -

И робкий вздох благоухает

Избытком жизни молодой.

Майская ночь

Отсталых туч над нами пролетает

Последняя толпа.

Прозрачный их отрезок мягко тает

У лунного серпа.

Царит весны таинственная сила

С звездами на челе. -

Ты, нежная! Ты счастье мне сулила

На суетной земле.

А счастье где? Не здесь, в среде убогой,

А вон оно - как дым.

За ним! за ним! воздушною дорогой -

И в вечность улетим!

Кукушка

Пышные гнутся макушки,

Млея в весеннем соку;

Где-то вдали от опушки

Будто бы слышно: ку-ку.

Сердце! - вот утро - люби же

Всё, чем жило на веку;

Слышится ближе и ближе,

Как золотое, - ку-ку.

Или кто вспомнил утраты,

Вешнюю вспомнил тоску?

И раздается трикраты

Ясно и томно: ку-ку.

«Знаю я, что ты, малютка…»

Знаю я, что ты, малютка,

Лунной ночью не робка:

Я на снеге вижу утром

Легкий оттиск башмачка.

Правда, ночь при свете лунном

Холодна, тиха, ясна;

Правда, ты недаром, друг мой,

Покидаешь ложе сна:

Бриллианты в свете лунном,

Бриллианты в небесах,

Бриллианты на деревьях,

Бриллианты на снегах.

Но боюсь я, друг мой милый,

Как бы в вихре дух ночной

Не завеял бы тропинку,

Проложенную тобой.

«Помню я: старушка-няня…»

Помню я: старушка-няня

Мне в рождественской ночи

Про судьбу мою гадала

При мерцании свечи,

И на картах выходили

Интересы да почет.

Няня, няня! ты ошиблась,

Обманул тебя расчет;

Но зато я так влюбился,

Что приходится невмочь…

Погадай мне, друг мой няня,

Нынче святочная ночь.

Что, - не будет ли свиданья,

Разговоров иль письма?

Выйдет пиковая дама

Иль бубновая сама?

Няня добрая гадает,

Грустно голову склоня;

Свечка тихо нагорает,

Сердце бьется у меня.

«Когда я блестящий твой локон целую…»

Когда я блестящий твой локон целую

И жарко дышу так на милую грудь, -

Зачем говоришь ты про деву иную

И в очи мне прямо не смеешь взглянуть?

Хоть вечер и близок, не бойся! От стужи

Тебя я в широкий свой плащ заверну -

Луна не в тумане, а звезд хоть и много,

Но мы заглядимся с тобой на одну.

Хоть в сердце не веруй… хоть веруй в мгновенье,

И взор мой, и трепет, и лепет пойми -

И жарким лобзаньем спаливши сомненье,

Ревнивая дева, меня обойми!

«Не отходи от меня…»

Не отходи от меня,

Друг мой, останься со мной!

Не отходи от меня:

Мне так отрадно с тобой…

Ближе друг к другу, чем мы, -

Ближе нельзя нам и быть;

Чище, живее, сильней

Мы не умеем любить.

Если же ты - предо мной,

Грустно головку склоня, -

Мне так отрадно с тобой:

Не отходи от меня!

«Тихая, звездная ночь…»

Тихая, звездная ночь,

Трепетно светит луна;

Сладки уста красоты

В тихую, звездную ночь.

Друг мой! в сияньи ночном

Как мне печаль превозмочь?..

Ты же светла, как любовь,

В тихую, звездную ночь.

Друг мой, я звезды люблю -

И от печали не прочь…

Ты же еще мне милей

В тихую, звездную ночь.

«Если зимнее небо звездами горит…»

Если зимнее небо звездами горит

И мечтательно светит луна,

Предо мною твой образ, твой дивный скользит,

Словно ты из лучей создана.

И светла и легка, ты несешься туда…

Я гляжу и молю хоть следов.

И светла и легка - но зато ни следа;

Только грудь обуяет любовь.

И летел бы, летел за красою твоей -

И пускай в небе звезды горят

И быстрей и светлей мириады лучей

На пылинки ночные глядят.

«Шумела полночная вьюга…»

Шумела полночная вьюга

В лесной и глухой стороне.

Мы сели с ней друг подле друга.

Валежник свистал на огне.

И наших двух теней громады

Лежали на красном полу,

А в сердце - ни искры отрады,

И нечем прогнать эту мглу!

Березы скрипят за стеною,

Сук еле трещит смоляной…

О друг мой, скажи, что с тобою?

Я знаю давно, что со мной!

Фантазия

Мы одни; из сада в стекла окон

Светит месяц… тусклы наши свечи;

Твой душистый, твой послушный локон,

Развиваясь, падает на плечи.

Что ж молчим мы? Или самовластно

Царство тихой, светлой ночи мая?

Иль поет и ярко так и страстно

Соловей, над розой изнывая?

Иль проснулись птички за кустами,

Там, где ветер колыхал их гнезды,

И, дрожа ревнивыми лучами,

Ближе, ближе к нам нисходят звезды?

На суку извилистом и чудном,

Пестрых сказок пышная жилица,

Вся в огне, в сияньи изумрудном,

Над водой качается жар-птица;

Расписные раковины блещут

В переливах чудной позолоты,

До луны жемчужной пеной мещут

И алмазной пылью водометы.

Листья полны светлых насекомых,

Всё растет и рвется вон из меры,

Много снов проносится знакомых,

И на сердце много сладкой веры.

Переходят радужные краски,

Раздражая око светом ложным;

Миг еще - и нет волшебной сказки,

И душа опять полна возможным.

Мы одни; из сада в стекла окон

Светит месяц… тусклы наши свечи;

Твой душистый, твой послушный локон,

Развиваясь, падает на плечи.

«Недвижные очи, безумные очи…»

Недвижные очи, безумные очи,

Зачем вы средь дня и в часы полуночи

Так жадно вперяетесь вдаль?

Ужели вы в том потонули минувшем,

Давно и мгновенно пред вами мелькнувшем,

Которого сердцу так жаль?

Не высмотреть вам, чего нет и что было,

Что сердце, тоскуя, в себе схоронило

На самое темное дно;

Не вам допросить у случайности жадной,

Куда она скрыла рукой беспощадной,

Что было так щедро дано!

«Снился берег мне скалистый…»

Снился берег мне скалистый,

Море спало под луною,

Как ребенок дремлет чистый, -

И по нем скользя с тобою,

В дым прозрачный и волнистый

Шли алмазной мы стезею.

«Вчера я шел по зале освещенной…»

Вчера я шел по зале освещенной,

Где так давно встречались мы с тобой.

Ты здесь опять! Безмолвный и смущенный,

Невольно я поникнул головой.

И в темноте тревожного сознанья

Былые дни я различил едва,

Когда шептал безумные желанья

И говорил безумные слова.

Знакомыми напевами томимый,

Стою. В глазах движенье и цветы -

И кажется, летя под звук любимый,

Ты прошептала кротко: «Что же ты?»

И звуки те ж, и те ж благоуханья,

И чувствую - пылает голова,

И я шепчу безумные желанья

И лепечу безумные слова.

«Всё вокруг и пестро так и шумно…»

Всё вокруг и пестро так и шумно,

Но напрасно толпа весела:

Без тебя я тоскую безумно,

Ты улыбку мою унесла.

Только изредка, поздней порою,

После скучного, тяжкого дня,

Нежный лик твой встает предо мною,

И ему улыбаюся я.

Певице

Уноси мое сердце в звенящую даль,

Где как месяц за рощей печаль;

В этих звуках на жаркие слезы твои

Кротко светит улыбка любви.

О дитя! как легко средь незримых зыбей

Доверяться мне песне твоей:

Выше, выше плыву серебристым путем,

Будто шаткая тень за крылом…

Вдалеке замирает твой голос, горя,

Словно за морем ночью заря, -

И откуда-то вдруг, я понять не могу,

Грянет звонкий прилив жемчугу.

Уноси ж мое сердце в звенящую даль,

Где кротка, как улыбка, печаль,

И всё выше помчусь серебристым путем

Я, как шаткая тень за крылом.

«Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали…»

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали

Лучи у наших ног в гостиной без огней

Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,

Как и сердца у нас за песнию твоей.

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,

Что ты одна - любовь, что нет любви иной,

И так хотелось жить, чтоб, звуки не роняя,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

И много лет прошло, томительных и скучных,

И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,

И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,

Что ты одна - вся жизнь, что ты одна - любовь.

Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,

А жизни нет конца, и цели нет иной,

Как только веровать в рыдающие звуки,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

«Забудь меня, безумец исступленный…»

Забудь меня, безумец исступленный,

Покоя не губи.

Я создана душой твоей влюбленной,

Ты призрак не люби!

О, верь и знай, мечтатель малодушный,

Что, мучась и стеня,

Чем ближе ты к мечте своей воздушной,

Тем дальше от меня.

Так над водой младенец, восхищенный

Луной, подъемлет крик;

Он бросился - и с влаги возмущенной

Исчез сребристый лик.

Дитя, отри заплаканное око,

Не доверяй мечтам.

Луна плывет и светится высоко,

Она не здесь, а там.

«Как ясность безоблачной ночи…»

Как ясность безоблачной ночи,

Как юно-нетленные звезды,

Твои загораются очи

Всесильным, таинственным счастьем.

И всё, что лучом их случайным

Далеко иль близко объято,

Блаженством овеяно тайным -

И люди, и звери, и скалы.

Лишь мне, молодая царица,

Ни счастия нет, ни покоя,

И в сердце, как пленная птица,

Томится бескрылая песня.

Шопену

Ты мелькнула, ты предстала,

Снова сердце задрожало,

Под чарующие звуки

То же счастье, те же муки,

Слышу трепетные руки -

Ты еще со мной!

Час блаженный, час печальный,

Час последний, час прощальный,

Те же легкие одежды,

Ты стоишь, склоняя вежды, -

И не нужно мне надежды:

Этот час - он мой!

Ты руки моей коснулась,

Разом сердце встрепенулось;

Не туда, в то горе злое,

Я несусь в мое былое, -

Я на всё, на всё иное

Отпылал, потух!

Этой песне чудотворной

Так покорен мир упорный;

Пусть же сердце, полно муки,

Торжествует час разлуки,

И когда загаснут звуки -

Разорвется вдруг!

«Только в мире и есть, что тенистый…»

Только в мире и есть, что тенистый

Дремлющих кленов шатер.

Только в мире и есть, что лучистый

Детски задумчивый взор.

Только в мире и есть, что душистый

Милой головки убор.

Только в мире и есть этот чистый

Влево бегущий пробор.

«Что за звук в полумраке вечернем? Бог весть…»

Что за звук в полумраке вечернем? Бог весть, -

То кулик простонал или сыч.

Расставанье в нем есть, и страданье в нем есть,

И далекий неведомый клич.

Точно грезы больные бессонных ночей

В этом плачущем звуке слиты, -

И не нужно речей, ни огней, ни очей -

Мне дыхание скажет, где ты.

«Я тебе ничего не скажу…»

Я тебе ничего не скажу,

И тебя не встревожу ничуть,

И о том, что я молча твержу,

Не решусь ни за что намекнуть.

Целый день спят ночные цветы,

Но лишь солнце за рощу зайдет,

Раскрываются тихо листы

И я слышу, как сердце цветет.

И в больную, усталую грудь

Веет влагой ночной… я дрожу,

Я тебя не встревожу ничуть,

Я тебе ничего не скажу.

«Всё, как бывало, веселый, счастливый…»

Всё, как бывало, веселый, счастливый,

Ленты твоей уловляю извивы,

Млеющих звуков впивая истому;

Пусть ты летишь, отдаваясь другому.

Пусть пронеслась ты надменно, небрежно,

Сердце мое всё по-прежнему нежно,

Сердце обид не считает, не мерит,

Сердце по-прежнему любит и верит.

Тщетно опущены строгие глазки,

Жду под ресницами блеска и ласки, -

Всё, как бывало, веселый, счастливый,

Ленты твоей уловляю извивы.

«Не нужно, не нужно мне проблесков счастья…»

Не нужно, не нужно мне проблесков счастья,

Не нужно мне слова и взора участья,

Оставь и дозволь мне рыдать!

К горячему снова прильнув изголовью,

Позволь мне моей нераздельной любовью,

Забыв всё на свете, дышать!

Когда бы ты знала, каким сиротливым,

Томительно-сладким, безумно-счастливым

Я горем в душе опьянен, -

Безмолвно прошла б ты воздушной стопою,

Чтоб даже своей благовонной стезею

Больной не смутила мой сон.

Не так ли, чуть роща одеться готова,

В весенние ночи, - светила дневного

Боится крылатый певец? -

И только что сумрак разгонит денница,

Смолкает зарей отрезвленная птица, -

И счастью и песне конец.

«Гаснет заря в забытьи, в полусне…»

Гаснет заря в забытьи, в полусне.

Что-то неясное шепчешь ты мне;

Ласки твои я расслушать хочу, -

«Знаю, ах, знаю», - тебе я шепчу.

В блеске, в румяном разливе огня,

Ты потонула, ушла от меня;

Я же, напрасной истомой горя, -

Летняя вслед за тобою заря.

Сладко сегодня тобой мне сгорать,

Сладко, летя за тобой, замирать…

Завтра, когда ты очнешься иной,

Свет не допустит меня за тобой.

«Чуя внушенный другими ответ…»

Чуя внушенный другими ответ,

Тихий в глазах прочитал я запрет,

Но мне понятней еще говорит

Этот правдивый румянец ланит,

Этот цветов обмирающих зов,

Этот теней набегающий кров,

Этот предательский шепот ручья,

Этот рассыпчатый клич соловья.

Во сне

Как вешний день, твой лик приснился снова, -

Знакомую приветствую красу,

И по волнам ласкающего слова

Я образ твой прелестный понесу.

Сомнений нет, неясной нет печали,

Всё высказать во сне умею я,

И мчит да мчит всё далее и дале

С тобою нас воздушная ладья.

Перед тобой с коленопреклоненьем

Стою, пленен волшебною игрой,

А за тобой - колеблемый движеньем,

Неясных звуков отстающий рой.

«Запретили тебе выходить…»

Запретили тебе выходить,

Запретили и мне приближаться,

Запретили, должны мы признаться,

Нам с тобою друг друга любить.

Но чего нам нельзя запретить,

Что с запретом всего несовместней -

Это песня с крылатою песней

Будем вечно и явно любить.

«Мы встретились вновь после долгой разлуки…»

Мы встретились вновь после долгой разлуки,

Очнувшись от тяжкой зимы;

Мы жали друг другу холодные руки

И плакали, плакали мы.

Но в крепких незримых оковах сумели

Держать нас людские умы;

Как часто в глаза мы друг другу глядели

И плакали, плакали мы!

Но вот засветилось над черною тучей

И глянуло солнце из тьмы;

Весна, - мы сидели под ивой плакучей

И плакали, плакали мы!

«Люби меня! Как только твой покорный…»

Люби меня! Как только твой покорный

Я встречу взор,

У ног твоих раскину я узорный

Живой ковер.

Окрылены неведомым стремленьем,

Над всем земным

В каком огне, с каким самозабвеньем

Мы полетим!

И, просияв в лазури сновиденья,

Предстанешь ты

Царить навек в дыханьи песнопенья

И красоты.

«Друг мой, бессильны слова, - одни поцелуи всесильны…»

Друг мой, бессильны слова, - одни поцелуи всесильны…

Правда, в записках твоих весело мне наблюдать,

Как прилив и отлив мыслей и чувства мешают

Ручке твоей поверять то и другое листку;

Правда, и сам я пишу стихи, покоряясь богине, -

Много и рифм у меня, много размеров живых…

Но меж ними люблю я рифмы взаимных лобзаний,

С нежной цезурою уст, с вольным размером любви.

«Слышишь ли ты, как шумит вверху угловатое стадо?…»

Слышишь ли ты, как шумит вверху угловатое стадо?

С криком летят через дом к теплым полям журавли,

Желтые листья шумят, в березнике свищет синица.

Ты говоришь, что опять теплой дождемся весны…

Друг мой! могу ль при тебе дожидаться блаженства в грядущем?

Разве зимой у тебя меньше ланиты цветут?..

В зеркале часто себя ты видишь, с детской улыбкой

Свой поправляя венок; так разреши мне сама,

Где у тебя на лице более жизни и страсти:

Вешним ли утром в саду, в полном сияньи зари,

Иль у огня моего, когда я боюсь, чтобы искра,

С треском прыгнув, не сожгла ножки-малютки твоей?

«Шепот, робкое дыханье…»

Шепот, робкое дыханье,

Трели соловья,

Серебро и колыханье

Сонного ручья,

Свет ночной, ночные тени,

Тени без конца,

Ряд волшебных изменений

Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,

Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы,

И заря, заря!..

«От огней, от толпы беспощадной…»

От огней, от толпы беспощадной

Незаметно бежали мы прочь;

Лишь вдвоем мы в тени здесь прохладной,

Третья с нами лазурная ночь.

Сердце робкое бьется тревожно,

Жаждет счастье и дать и хранить;

От людей утаиться возможно,

Но от звезд ничего не сокрыть.

И безмолвна, кротка, серебриста,

Эта полночь за дымкой сквозной

Видит только что вечно и чисто,

Что навеяно ею самой.

«С корзиной, полною цветов, на голове…»

С корзиной, полною цветов, на голове

Из сумрака аллей она на свет ступила, -

И побежала тень за ней по мураве,

И пол-лица ей тень корзины осенила;

Но и под тению узнаешь ты как раз

Приметы южного созданья без ошибки -

По светлому зрачку неотразимых глаз,

По откровенности младенческой улыбки.

«В златом сиянии лампады полусонной…»

В златом сиянии лампады полусонной

И отворя окно в мой садик благовонный,

То прохлаждаемый, то в сладостном жару,

Следил я легкую кудрей ее игру:

Дыханьем полночи их тихо волновало

И с милого чела красиво отдувало…

К красавцу

Природы баловень, как счастлив ты судьбой!

Всем нравятся твой рост, и гордый облик твой,

И кудри пышные, беспечностью завиты,

И бледное чело, и нежные ланиты,

Приподнятая грудь, жемчужный ряд зубов,

И огненный зрачок, и бархатная бровь;

А девы юные, украдкой от надзора,

Толкуют твой ответ и выраженье взора,

И после каждая, вздохнув наедине,

Промолвит: «Да, он мой - его отдайте мне!»

Как сон младенчества, как первые лобзанья

С отравой сладкою безумного желанья,

Ты полон прелести в их памяти живешь,

Улыбкам учишь их и к зеркалу зовешь;

Не для тебя ль они, при факеле Авроры,

Находят новый взгляд и новые уборы?

Когда же ложе их оденет темнота,

Алкают уст твоих, раскрывшись, их уста.

«Я знал ее малюткою кудрявой…»

Я знал ее малюткою кудрявой,

Голубоглазой девочкой; она

Казалась вся из резвости лукавой

И скромности румяной сложена.

И в те лета какой-то круг влеченья

Был у нее и звал ее ласкать;

На ней лежал оттенок предпочтенья

И женского служения печать.

Я знал ее красавицей; горели

Ее глаза священной тишиной, -

Как светлый день, как ясный звук свирели,

Она неслась над грешною землей.

Я знал его - и как она любила,

Как искренно пред ним она цвела,

Как много слез она ему дарила,

Как много счастья в душу пролила!

Я видел час ее благословенья -

Детей в слезах покинувшую мать;

На ней лежал оттенок предпочтенья

И женского служения печать.

«Полно спать: тебе две розы…»

Полно спать: тебе две розы

Я принес с рассветом дня.

Сквозь серебряные слезы

Ярче нега их огня.

Вешних дней минутны грозы,

Воздух чист, свежей листы…

И роняют тихо слезы

Ароматные цветы.

«О, не зови! Страстей твоих так звонок…»

О, не зови! Страстей твоих так звонок

Родной язык.

Ему внимать и плакать, как ребенок,

Я так привык!

Передо мной дай волю сердцу биться

И не лукавь,

Я знаю край, где всё, что может сниться,

Трепещет въявь.

Скажи, не я ль на первые воззванья

Страстей в ответ

Искал блаженств, которым нет названья

И меры нет?

Что ж? Рухнула с разбега колесница,

Хоть цель вдали,

И распростерт заносчивый возница

Лежит в пыли.

Я это знал - с последним увлеченьем

Конец всему;

Но самый прах с любовью, с наслажденьем

Я обойму.

Так предо мной дай волю сердцу биться

И не лукавь!

Я знаю край, где всё, что может сниться,

Трепещет въявь.

И не зови - но песню наудачу

Любви запой;

На первый звук я как дитя заплачу -

И за тобой!

«Я пришел к тебе с приветом…»

Я пришел к тебе с приветом,

Рассказать, что солнце встало,

Что оно горячим светом

По листам затрепетало;

Рассказать, что лес проснулся,

Весь проснулся, веткой каждой,

Каждой птицей встрепенулся

И весенней полон жаждой;

Рассказать, что с той же страстью,

Как вчера, пришел я снова,

Что душа всё так же счастью

И тебе служить готова;

Рассказать, что отовсюду

На меня весельем веет,

Что не знаю сам, что буду

Петь, - но только песня зреет.

«Люди спят; мой друг, пойдем в тенистый сад…»

Люди спят; мой друг, пойдем в тенистый сад.

Люди спят; одни лишь звезды к нам глядят.

Да и те не видят нас среди ветвей

И не слышат - слышит только соловей…

Да и тот не слышит, - песнь его громка;

Разве слышат только сердце и рука:

Слышит сердце, сколько радостей земли,

Сколько счастия сюда мы принесли;

Да рука, услыша, сердцу говорит,

Что чужая в ней пылает и дрожит,

Что и ей от этой дрожи горячо,

Что к плечу невольно клонится плечо…

«Не спрашивай, над чем задумываюсь я…»

Не спрашивай, над чем задумываюсь я:

Мне сознаваться в том и тягостно и больно;

Мечтой безумною полна душа моя

И в глубь минувших лет уносится невольно.

Сиянье прелести тогда в свой круг влекло:

Взглянул - и пылкое навстречу сердце рвется!

Так, голубь, бурею застигнутый, в стекло,

Как очарованный, крылом лазурным бьется.

А ныне пред лицом сияющей красы

Нет этой слепоты и страсти безответной,

Но сердце глупое, как ветхие часы,

Коли забьет порой, так всё свой час заветный.

Я помню, отроком я был еще; пора

Была туманная, сирень в слезах дрожала;

В тот день лежала мать больна, и со двора

Подруга игр моих надолго уезжала.

Не мчались ласточки, звеня, перед окном,

И мошек не толклись блестящих вереницы,

Сидели голуби нахохлившись, рядком,

И в липник прятались умолкнувшие птицы.

А над колодезем, на вздернутом шесте,

Где старая бадья болталась, как подвеска,

Закаркал ворон вдруг, чернея в высоте, -

Закаркал как-то зло, отрывисто и резко.

Тот плач давно умолк, - кругом и смех и шум;

Но сердце вечно, знать, пугаться не отвыкнет;

Гляжу в твои глаза, люблю их нежный ум…

И трепещу - вот-вот зловещий ворон крикнет.

«Ты расточительна на милые слова…»

Ты расточительна на милые слова,

А в сердце мне не шлешь отрадного привета

И втайне думаешь: причудлива, черства

Душа суровая поэта.

Я тоже жду; я жду, нельзя ли превозмочь

Твоей холодности, подметить миг участья,

Чтобы в твоих глазах, загадочных, как ночь,

Затрепетали звезды счастья.

Я жду, я жажду их; мечтателю в ночи

Сиянья не встречать пышнее и прелестней,

И знаю - низойдут их яркие лучи

Ко мне и трепетом, и песней.

«Какое счастие: и ночь, и мы одни!..»

Какое счастие: и ночь, и мы одни!

Река - как зеркало и вся блестит звездами;

А там-то… голову закинь-ка да взгляни:

Какая глубина и чистота над нами!

О, называй меня безумным! Назови

Чем хочешь; в этот миг я разумом слабею

И в сердце чувствую такой прилив любви,

Что не могу молчать, не стану, не умею!

Я болен, я влюблен; но, мучась и любя -

О слушай! о пойми! - я страсти не скрываю,

И я хочу сказать, что я люблю тебя -

Тебя, одну тебя люблю я и желаю!

«Что за ночь! Прозрачный воздух скован…»

Что за ночь! Прозрачный воздух скован;

Над землей клубится аромат.

О, теперь я счастлив, я взволнован,

О, теперь я высказаться рад!

Помнишь час последнего свиданья!

Безотраден сумрак ночи был;

Ты ждала, ты жаждала признанья -

Я молчал: тебя я не любил.

Холодела кровь, и сердце ныло:

Так тяжка была твоя печаль;

Горько мне за нас обоих было,

И сказать мне правду было жаль.

Но теперь, когда дрожу и млею

И, как раб, твой каждый взор ловлю,

Я не лгу, назвав тебя своею

И клянясь, что я тебя люблю!

«Последний звук умолк в лесу глухом…»

Последний звук умолк в лесу глухом,

Последний луч погаснул за горою…

О, скоро ли в безмолвии ночном,

Прекрасный друг, увижусь я с тобою?

О, скоро ли младенческая речь

В испуг мое изменит ожиданье?

О, скоро ли к груди моей прилечь

Ты поспешишь, вся трепет, вся желанье?

Скользит туман прозрачный над рекой,

Как твой покров, свиваясь и белея…

Час фей настал! Увижусь ли с тобой

Я в царстве фей, мечтательная фея?

Иль заодно с тобой и ночь, и мгла

Меня томят и нежат в заблужденьи?

Иль это страсть больная солгала

И жар ночной потухнет в песнопеньи?

Ива

Сядем здесь, у этой ивы.

Что за чудные извивы

На коре вокруг дупла!

А под ивой как красивы

Золотые переливы

Струй дрожащего стекла!

Ветви сочные дугою

Перегнулись над водою

Как зеленый водопад;

Как живые, как иглою,

Будто споря меж собою,

Листья воду бороздят.

В этом зеркале под ивой

Уловил мой глаз ревнивый

Сердцу милые черты…

Мягче взор твой горделивый…

Я дрожу, глядя, счастливый,

Как в воде дрожишь и ты.

«О друг, не мучь меня жестоким приговором!..»

О друг, не мучь меня жестоким приговором!

Я оскорбить тебя минувшим не хочу.

Оно пленительным промчалось метеором…

С твоим я встретиться робел и жаждал взором

И приходил молчать. Я и теперь молчу.

Добра и красоты в чертах твоих слиянье

По-прежнему еще мой подкупает ум.

Я вижу - вот оно, то нежное созданье,

К которому я нес весь пыл, всё упованье

Безумных, радостных, невысказанных дум.

Но помнишь ли? - весной гремела песнь лесная

И кликал соловей серебряные сны;

Теперь душистей лес, пышнее тень ночная,

И хочет соловей запеть, как утром мая…

Но робко так не пел он в первый день весны.

«Какие-то носятся звуки…»

Какие-то носятся звуки

И льнут к моему изголовью.

Полны они томной разлуки,

Дрожат небывалой любовью.

Казалось бы, что ж? Отзвучала

Последняя нежная ласка,

По улице пыль пробежала,

Почтовая скрылась коляска…

И только… Но песня разлуки

Несбыточной дразнит любовью,

И носятся светлые звуки

И льнут к моему изголовью.

Знакомке с юга

На север грустный с пламенного юга,

Прекрасных дней прекрасная подруга,

Ты мне привет отрадный принесла.

Но холодом полночным всё убило,

Что сердце там так искренне любило

И чем душа так радостно цвела.

О, как бы я на милый зов ответил

Там, где луны встающей диск так светел,

Где солнца блеск живителен и жгуч,

Где дышит ночь невыразимой тайной

И теплятся над спящею Украйной

В лучах лазурных звезды из-за туч,

И грезит пруд, и дремлет тополь сонный,

Вдоль туч скользя вершиной заостренной,

Где воздух, свет и думы - заодно,

И грудь дрожит от страсти неминучей,

И веткою всё просится пахучей

Акация в раскрытое окно!

«Вчера, увенчана душистыми цветами…»

Вчера, увенчана душистыми цветами,

Смотрела долго ты в зеркальное окно

На небо синее, горевшее звездами,

В аллею тополей с дрожащими листами, -

В аллею, где вдали так страшно и темно.

Забыла, может быть, ты за собою в зале

И яркий блеск свечей и нежные слова…

Когда помчался вальс и струны рокотали, -

Я видел - вся в цветах, исполнена печали,

К плечу слегка твоя склонилась голова.

Не думала ли ты: «Вон там, в беседке дальной,

На мраморной скамье теперь он ждет меня

Под сумраком дерев, ревнивый и печальный;

Он взоры утомил, смотря на вихорь бальный,

И ловит тень мою в сиянии огня».

«В темноте, на треножнике ярком…»

В темноте, на треножнике ярком

Мать варила черешни вдали…

Мы с тобой отворили калитку

И по темной аллее пошли.

Шли мы розно. Прохлада ночная

Широко между нами плыла.

Я боялся, чтоб в помысле смелом

Ты меня упрекнуть не могла.

Как-то странно мы оба молчали

И странней сторонилися прочь…

Говорила за нас и дышала

Нам в лицо благовонная ночь.

У камина

Тускнеют угли. В полумраке

Прозрачный вьется огонек.

Так плещет на багряном маке

Крылом лазурным мотылек.

Видений пестрых вереница

Влечет, усталый теша взгляд,

И неразгаданные лица

Из пепла серого глядят.

Встает ласкательно и дружно

Былое счастье и печаль,

И лжет душа, что ей не нужно

Всего, чего глубоко жаль.

«В леса безлюдной стороны…»

В леса безлюдной стороны

И чуждой шумному веселью

Меня порой уносят сны

В твою приветливую келью.

В благоуханьи простоты,

Цветок - дитя дубравной сени,

Опять встречать выходишь ты

Меня на шаткие ступени.

Вечерний воздух влажно чист,

Вся покраснев, ты жмешь мне руки,

И, сонных лип тревожа лист,

Порхают гаснущие звуки.

На лодке

Ты скажешь, брося взор по голубой равнине:

«И небо, и вода».

Здесь остановим челн, по самой середине

Широкого пруда.

Буграми с колеса волненье не клокочет, -

Чуть-чуть блестят струи.

Так тихо, будто ночь сама подслушать хочет

Рыдания любви.

До слуха чуткого мечтаньями ночными

Доходит плеск ручья.

Осыпана кругом звездами золотыми,

Покоится ладья.

Гляжу в твое лицо, в сияющие очи,

О добрый гений мой!

Лицо твое - как день, ты вся при свете ночи -

Как призрак неземной!

Теперь, волшебница, иной могучей власти

У неба не проси.

Всю эту ночь, весь блеск, весь пыл безумной страсти

Возьми - и погаси!

«Расстались мы, ты странствуешь далече…»

Расстались мы, ты странствуешь далече,

Но нам дано опять

В таинственной и ежечасной встрече

Друг друга понимать.

Когда в толпе живой и своевольной,

Поникнув головой,

Смолкаешь ты с улыбкою невольной, -

Я говорю с тобой.

И вечером, когда в аллее темной

Ты пьешь немую ночь,

Знай, тополи и звезды негой томной

Мне вызвались помочь.

Когда ты спишь, и полог твой кисейный

Раздвинется в лучах,

И сон тебя прозрачный, тиховейный

Уносит на крылах,

А ты, летя в эфир неизмеримый,

Лепечешь: «Я люблю», -

Я - этот сон, - и я рукой незримой

Твой полог шевелю.

«Я был опять в саду твоем…»

Я был опять в саду твоем,

И увела меня аллея

Туда, где мы весной вдвоем

Бродили, говорить не смея.

Как сердце робкое влекло

Излить надежду, страх и пени, -

А юный лист тогда назло

Нам посылал так мало тени.

Теперь и тень в саду темна

И трав сильней благоуханье;

Зато какая тишина,

Какое томное молчанье!

Один зарею соловей,

Таясь во мраке, робко свищет,

И под навесами ветвей

Напрасно взор кого-то ищет.

На железной дороге

Мороз и ночь над далью снежной,

А здесь уютно и тепло,

И предо мной твой облик нежный

И детски чистое чело.

Полны смущенья и отваги,

С тобою, кроткий серафим,

Мы через дебри и овраги

На змее огненном летим.

Он сыплет искры золотые

На озаренные снега,

И снятся нам места иные,

Иные снятся берега.

В мерцаньи одинокой свечки,

Ночным путем утомлена,

Твоя старушка против печки

В глубокий сон погружена.

Но ты красою ненаглядной

Еще томиться мне позволь;

С какой заботою отрадной

Лелеет сердце эту боль!

И, серебром облиты лунным,

Деревья мимо нас летят,

Под нами с грохотом чугунным

Мосты мгновенные гремят.

И, как цветы волшебной сказки,

Полны сердечного огня,

Твои агатовые глазки

С улыбкой радости и ласки

Порою смотрят на меня.

«Если ты любишь, как я, бесконечно…»

Если ты любишь, как я, бесконечно,

Если живешь ты любовью и дышишь, -

Руку на грудь положи мне беспечно:

Сердца биенья под нею услышишь.

О, не считай их! в них, силой волшебной,

Каждый порыв переполнен тобою;

Так в роднике за струею целебной

Прядает влага горячей струею.

Пей, отдавайся минутам счастливым, -

Трепет блаженства всю душу обнимет;

Пей - и не спрашивай взором пытливым,

Скоро ли сердце иссякнет, остынет.

«Еще акация одна…»

Еще акация одна

С цветами ветви опускала

И над беседкою весна

Душистых сводов не скругляла.

Дышал горячий ветерок,

В тени сидели мы друг с другом,

И перед нами на песок

День золотым ложился кругом.

Жужжал пчелами каждый куст,

Над сердцем счастье тяготело,

Я трепетал, чтоб с робких уст

Твое признанье не слетело.

Вдали сливалось пенье птиц,

Весна над степью проносилась,

И на концах твоих ресниц

Слеза нескромная светилась.

Я говорить хотел - и вдруг,

Нежданным шорохом пугая,

К твоим ногам, на ясный круг,

Спорхнула птичка полевая.

С какой мы робостью любви

Свое дыханье затаили!

Казалось мне, глаза твои

Не улетать ее молили.

Сказать «прости» чему ни будь

Душе казалося утратой…

И, собираясь упорхнуть,

Глядел на нас наш гость крылатый.

«Встречу ль яркую в небе зарю…»

Встречу ль яркую в небе зарю,

Ей про тайну мою говорю,

Подойду ли к лесному ключу,

И ему я про тайну шепчу.

А как звезды в ночи задрожат,

Я всю ночь им рассказывать рад;

Лишь когда на тебя я гляжу,

Ни за что ничего не скажу.

«В страданьи блаженства стою пред тобою…»

В страданьи блаженства стою пред тобою,

И смотрит мне в очи душа молодая.

Стою я, овеянный жизнью иною,

Я с жизнью нездешней, я с вестью из рая.

Слетел этот миг, не земной, не случайный,

Над ним так бессильны житейские грозы,

Но вечной уснет он сердечною тайной,

Как вижу тебя я сквозь яркие слезы.

И в трепете сердце, и трепетны руки,

В восторге склоняюсь пред чуждою властью,

И мукой блаженства исполнены звуки,

В которых сказаться так хочется счастью.

«Отчего со всеми я любезна…»

Отчего со всеми я любезна,

Только с ним нас разделяет бездна?

Отчего с ним, хоть его бегу я,

Не встречаться всюду не могу я?

Отчего, когда его увижу,

Словно весь я свет возненавижу?

Отчего, как с ним должна остаться,

Так и рвусь над ним же издеваться?

Отчего - кто разрешит задачу? -

До зари потом всю ночь проплачу?

«В душе, измученной годами…»

В душе, измученной годами,

Есть неприступный чистый храм,

Где всё нетленно, что судьбами

В отраду посылалось нам.

Для мира путь к нему заглохнет, -

Но в этот девственный тайник,

Хотя б и мог, скорей иссохнет,

Чем путь укажет мой язык.

Скажи же - как, при первой встрече,

Успокоительно светла,

Вчера - о, как оно далече! -

Живая ты в него вошла?

И вот отныне поневоле

В блаженной памяти моей

Одной улыбкой нежной боле,

Одной звездой любви светлей.

«Чем безнадежнее и строже…»

Чем безнадежнее и строже

Года разъединяют нас,

Тем сердцу моему дороже,

Дитя, с тобой крылатый час.

Я лет не чувствую суровых,

Когда в глаза ко мне порой

Из-под ресниц твоих шелковых

Заглянет ангел голубой.

Не в силах ревности мятежность

Я победить и скрыть печаль, -

Мне эту девственную нежность

В глазах толпы оставить жаль!

Я знаю, жизнь не даст ответа

Твоим несбыточным мечтам,

И лишь одна душа поэта -

Их вечно празднующий храм.

«Толпа теснилася. Рука твоя дрожала…»

Толпа теснилася. Рука твоя дрожала,

Сдвигая складками бегущий с плеч атлас.

Я знаю: «завтра» ты невнятно прошептала;

Потом ты вспыхнула и скрылася из глаз.

А он? С усилием сложил он накрест руки,

Стараясь подавить восторг в груди своей,

И часа позднего пророческие звуки

Смешались с топотом помчавшихся коней.

Казались без конца тебе часы ночные;

Ты не смежила вежд горячих на покой,

И сильфы резвые и феи молодые

Всё «завтра» до зари шептали над тобой.

«Встает мой день, как труженик убогой…»

Встает мой день, как труженик убогой,

И светит мне без силы и огня,

И я бреду с заботой и тревогой.

Мы думой врозь, - тебе не до меня.

Но вот луна прокралася из саду,

И гасит ночь в руке дрожащей дня

Своим дыханьем яркую лампаду.

Таинственным окружена огнем,

Сама идешь ты мне принесть отраду.

Забыто всё, что угнетало днем,

И, полные слезами умиленья,

Мы об руку, блаженные, идем,

И тени нет тяжелого сомненья.

«Кому венец: богине ль красоты…»

Кому венец: богине ль красоты

Иль в зеркале ее изображенью?

Поэт смущен, когда дивишься ты

Богатому его воображенью.

Не я, мой друг, а божий мир богат,

В пылинке он лелеет жизнь и множит,

И что один твой выражает взгляд,

Того поэт пересказать не может.

«Напрасно!..»

Напрасно!

Куда ни взгляну я, встречаю везде неудачу,

И тягостно сердцу, что лгать я обязан всечасно;

Тебе улыбаюсь, а внутренне горько я плачу,

Напрасно.

Разлука!

Душа человека какие выносит мученья!

А часто на них намекнуть лишь достаточно звука.

Стою как безумный, еще не постиг выраженья:

Разлука.

Свиданье!

Разбей этот кубок: в нем капля надежды таится.

Она-то продлит и она-то усилит страданье,

И в жизни туманной всё будет обманчиво сниться

Свиданье.

Не нами

Бессильно изведано слов к выраженью желаний.

Безмолвные муки сказалися людям веками,

Но очередь наша, и кончится ряд испытаний

Не нами.

Но больно,

Что жребии жизни святым побужденьям враждебны;

В груди человека до них бы добраться довольно…

Нет! вырвать и бросить; те язвы, быть может, целебны, -

Но больно.

«Только встречу улыбку твою…»

Только встречу улыбку твою

Или взгляд уловлю твой отрадный, -

Не тебе песнь любви я пою,

А твоей красоте ненаглядной.

Про певца по зарям говорят,

Будто розу влюбленную трелью

Восхвалять неумолчно он рад

Над душистой ее колыбелью.

Но безмолвствует, пышно чиста,

Молодая владычица сада:

Только песне нужна красота,

Красоте же и песен не надо.

«Я уезжаю. Замирает…»

Я уезжаю. Замирает

В устах обычное «прости».

Куда судьба меня кидает?

Куда мне грусть мою нести?

Молчу. Ко мне всегда жестокой

Была ты много, много лет, -

Но, может быть, в стране далекой

Я вдруг услышу твой привет.

В долине иногда, прощаясь,

Крутой минувши поворот,

Напрасно странник, озираясь,

Другого голосом зовет.

Но смерклось, - над стеною черной

Горят извивы облаков, -

И там, внизу, с тропы нагорной

Ему прощальный слышен зов.

«Не избегай; я не молю…»

Не избегай; я не молю

Ни слез, ни сердца тайной боли,

Своей тоске хочу я воли

И повторять тебе: «люблю».

Хочу нестись к тебе, лететь,

Как волны по равнине водной,

Поцеловать гранит холодный,

Поцеловать - и умереть!

«В благословенный день, когда стремлюсь душою…»

В благословенный день, когда стремлюсь душою

В блаженный мир любви, добра и красоты,

Воспоминание выносит предо мною

Нерукотворные черты.

Пред тенью милою коленопреклоненный,

В слезах молитвенных я сердцем оживу

И вновь затрепещу, тобою просветленный, -

Но всё тебя не назову.

И тайной сладостной душа моя мятется;

Когда ж окончится земное бытие,

Мне ангел кротости и грусти отзовется

На имя нежное твое.

«Не вижу ни красы души твоей нетленной…»

Не вижу ни красы души твоей нетленной,

Ни пышных локонов, ни ласковых очей,

Помимо я гляжу на жребий отдаленный

И слышу приговор безжалостных людей.

И только чувствую, что ты вот тут - со мною,

Со мной! - и молодость, и суетную честь,

И всё, чем я дышал, - блаженною мечтою

Лечу к твоим ногам младенческим принесть.

«Ныне первый мы слышали гром…»

Ныне первый мы слышали гром,

Вот повеяло сразу теплом,

И пришло мне на память сейчас,

Как вчера ты измучила нас.

Целый день, холодна и бледна,

Ты сидела безмолвно одна;

Вдруг ты встала, ко мне подошла,

И сказала, что всё поняла:

Что напрасно жалеть о былом,

Что нам тесно и тяжко вдвоем,

Что любви затерялась стезя,

Что любить, что дышать так нельзя,

Что ты хочешь - решилась - и вдруг

Разразился весенний недуг,

И, забывши о грозных словах,

Ты растаяла в жарких слезах.

«Жду я, тревогой объят…»

Жду я, тревогой объят,

Жду тут на самом пути:

Этой тропой через сад

Ты обещалась прийти.

Плачась, комар пропоет,

Свалится плавно листок…

Слух, раскрываясь, растет,

Как полуночный цветок.

Словно струну оборвал

Жук, налетевши на ель;

Хрипло подругу позвал

Тут же у ног коростель.

Тихо под сенью лесной

Спят молодые кусты…

Ах, как пахнуло весной!..

Это наверное ты!

«Солнца луч промеж лип был и жгуч и высок…»

Солнца луч промеж лип был и жгуч и высок,

Пред скамьей ты чертила блестящий песок,

Я мечтам золотым отдавался вполне, -

Ничего ты на всё не ответила мне.

Я давно угадал, что мы сердцем родня,

Что ты счастье свое отдала за меня,

Я рвался, я твердил о не нашей вине, -

Ничего ты на всё не ответила мне.

Я молил, повторял, что нельзя нам любить,

Что минувшие дни мы должны позабыть,

Что в грядущем цветут все права красоты, -

Мне и тут ничего не ответила ты.

С опочившей я глаз был не в силах отвесть, -

Всю погасшую тайну хотел я прочесть.

И лица твоего мне простили ль черты? -

Ничего, ничего не ответила ты!

«Через тесную улицу здесь, в высоте…»

Через тесную улицу здесь, в высоте,

Отворяя порою окошко,

Я не раз, отдаваясь лукавой мечте,

Узнаю тебя, милая крошка.

Всё мне кажется, детски застенчивый взор

Загорается вдруг не напрасно,

И ко мне наклоненный твой пышный пробор

Я уж вижу не слишком ли ясно?

Вот и думаю: встретиться нам на земле

Далеко так, пожалуй, и низко,

А вот здесь-то, у крыш, в набегающей мгле,

Так привольно, так радостно-близко!

«В вечер такой золотистый и ясный…»

В вечер такой золотистый и ясный,

В этом дыханьи весны всепобедной

Не поминай мне, о друг мой прекрасный,

Ты о любви нашей робкой и бедной.

Дышит земля всем своим ароматом,

Небу разверстая, только вздыхает;

Самое небо с нетленным закатом

В тихом заливе себя повторяет.

Что же тут мы или счастие наше?

Как и помыслить о нем не стыдиться?

В блеске, какого нет шире и краше,

Нужно безумствовать - или смириться!

«Ты вся в огнях. Твоих зарниц…»

Ты вся в огнях. Твоих зарниц

И я сверканьями украшен;

Под сенью ласковых ресниц

Огонь небесный мне не страшен.

Но я боюсь таких высот,

Где устоять я не умею.

Как сохранить мне образ тот,

Что придан мне душой твоею?

Боюсь - на бледный облик мой

Падет твой взор неблагосклонный,

И я очнусь перед тобой

Угасший вдруг и опаленный.

«Упреком, жалостью внушенным…»

Упреком, жалостью внушенным,

Не растравляй души больной;

Позволь коленопреклоненным

Мне оставаться пред тобой!

Горя над суетной землею,

Ты милосердно разреши

Мне упиваться чистотою

И красотой твоей души.

Глядеть, каким прозрачным светом

Окружена ты на земле,

Как божий мир при свете этом

В голубоватой тонет мгле.

О, я блажен среди страданий!

Как рад, себя и мир забыв,

Я подступающих рыданий

Горячий сдерживать прилив.

«Как трудно повторять живую красоту…»

Как трудно повторять живую красоту

Твоих воздушных очертаний;

Где силы у меня схватить их на лету

Средь непрестанных колебаний?

Когда из-под ресниц пушистых на меня

Блеснут глаза с просветом ласки,

Где кистью трепетной я наберу огня?

Где я возьму небесной краски?

В усердных поисках всё кажется: вот-вот

Приемлет тайна лик знакомый, -

Но сердца бедного кончается полет

Одной бессильною истомой.

Зной

Что за зной! Даже тут, под ветвями,

Тень слаба и открыто кругом.

Как сошлись и какими судьбами

Мы одни на скамейке вдвоем?

Так молчать нам обоим неловко,

Что ни стань говорить - невпопад;

За тяжелой косою головка

Словно хочет склониться назад.

И как будто истомою жадной

Нас весна на припеке прожгла,

Только в той вон аллее прохладной

Средь полудня вечерняя мгла…

Она

Две незабудки, два сапфира -

Ее очей приветный взгляд,

И тайны горнего эфира

В живой лазури их сквозят.

Ее кудрей руно златое

В таком свету, какой один,

Изображая неземное,

Сводил на землю Перуджин.

На качелях

И опять в полусвете ночном

Средь веревок, натянутых туго,

На доске этой шаткой вдвоем

Мы стоим и бросаем друг друга.

И чем ближе к вершине лесной,

Чем страшнее стоять и держаться,

Тем отрадней взлетать над землей

И одним к небесам приближаться.

Правда, это игра, и притом

Может выйти игра роковая,

Но и жизнью играть нам вдвоем -

Это счастье, моя дорогая!

«Из тонких линий идеала…»

Из тонких линий идеала,

Из детских очерков чела

Ты ничего не потеряла,

Но всё ты вдруг приобрела.

Твой взор открытей и бесстрашней,

Хотя душа твоя тиха;

Но в нем сияет рай вчерашний

И соучастница греха.

«Если бы в сердце тебя я не грел, не ласкал…»

Если бы в сердце тебя я не грел, не ласкал,

Ни за что б я тебе этих слов не сказал;

Я боялся б тебя возмутить, оскорбить

И последнюю искру в тебе погасить.

Или воли не хватит смотреть и страдать?

Я бы мог еще долго и долго молчать, -

Но, начав говорить о другом, - я солгу,

А глядеть на тебя я и лгать - не могу.

«Весь вешний день среди стремленья…»

Весь вешний день среди стремленья

Ты безотрадно провела

И след улыбки утомленья

В затишье ночи принесла.

Но, верить и любить готова,

Душа к стопам твоим летит,

И всё мне кажется, что снова

Живее цвет твоих ланит.

Кто, сердцеведец, разгадает -

Что в этом кроется огне?

Былая скорбь, что угасает,

Или заря навстречу мне?

«Завтра - я не различаю…»

Завтра - я не различаю;

Жизнь - запутанность и сложность!

Но сегодня, умоляю,

Не шепчи про осторожность!

Где владеть собой, коль глазки

Влагой светятся туманной,

В час, когда уводят ласки

В этот круг благоуханный?

Размышлять не время, видно,

Как в ушах и в сердце шумно;

Рассуждать сегодня - стыдно,

А безумствовать - разумно!

«Я слышу - и судьбе я покоряюсь грозной…»

Я слышу - и судьбе я покоряюсь грозной,

Давно я сам себе сказал: не прекословь;

Но перед жертвою покорною и слезной

Зачем же замолчать совсем должна любовь?

Пусть радость хоть на миг не слышит порицанья,

Пусть завтра - строгий чин, всё тот же, как вчера, -

Но ныне страсть в глазах, и долгие лобзанья,

И пламенных надежд отважная игра!

«Роящимся мечтам лететь дав волю…»

Роящимся мечтам лететь дав волю

К твоим стопам,

Тебя никак смущать я не дозволю

Любви словам.

Я знаю, мы из разных поколений

С тобой пришли,

Несходных слов и розных откровений

Мы принесли.

Перед тобой во храмине сердечной

Я затворюсь

И юности ласкающей и вечной

В ней помолюсь.

«Я говорю, что я люблю с тобою встречи…»

Я говорю, что я люблю с тобою встречи

За голос ласковый, за нежный цвет ланит,

За блеск твоих кудрей, спадающих на плечи,

За свет, что в глубине очей твоих горит.

О, это всё - цветы, букашки и каменья,

Каких ребенок рад набрать со всех сторон

Любимой матери в те сладкие мгновенья,

Когда ей заглянуть в глаза так счастлив он.

«Давно в любви отрады мало:…»

Давно в любви отрады мало:

Без отзыва вздохи, без радости слезы;

Что было сладко - горько стало,

Осыпались розы, рассеялись грезы.

Оставь меня, смешай с толпою!

Но ты отвернулась, а сетуешь, видно,

И всё еще больна ты мною…

О, как же мне тяжко и как мне обидно!

Почему?

Почему, как сидишь озаренной,

Над работой пробор наклоня,

Мне сдается, что круг благовонный

Всё к тебе приближает меня?

Почему светлой речи значенья

Я с таким затрудненьем ищу?

Почему и простые реченья

Словно томную тайну шепчу?

Почему как горячее жало

Чуть заметно впивается в грудь?

Почему мне так воздуха мало,

Что хотел бы глубоко вздохнуть?

«Не отнеси к холодному бесстрастью…»

Не отнеси к холодному бесстрастью,

Что на тебя безмолвно я гляжу;

Ступенями к томительному счастью

Не меньше я, чем счастьем, дорожу.

С тобой самим мне сладко лицемерить,

Хоть я давно забыл о всём ином,

И верится, и не хочу я верить,

Что нет преград, что мы одни вдвоем.

Мой поцелуй, и пламенный и чистый,

Не вдруг спешит к устам или щеке;

Жужжанье пчел над яблонью душистой

Отрадней мне замолкнувших в цветке.

«Когда смущенный умолкаю…»

Когда смущенный умолкаю,

Твоей суровостью томим,

Я всё в душе не доверяю

Холодным колкостям твоим.

Я знаю, иногда в апреле

Зима нежданно набежит

И дуновение метели

Колючим снегом закружит.

Но миг один - и солнцем вешним

Согреет юные поля,

И счастьем светлым и нездешним

Дохнет воскресшая земля.

«Она ему - образ мгновенный…»

Она ему - образ мгновенный,

Чарующим ликом своим,

Он - помысл ее сокровенный;

Да кто это знает, да кто это выскажет им?

И, словно велением рока,

Их юные крылья несут…

Так теплится счастье далеко,

Так холоден ближний, родимый приют!

Пред ним - сновидение рая,

Всевластный над ней серафим;

Сгорает их жизнь молодая…

Да кто это знает, да кто это выскажет им?

«Ночь лазурная смотрит на скошенный луг…»

Ночь лазурная смотрит на скошенный луг.

Запах роз под балконом и сена вокруг;

Но зато ль, что отрады не жду впереди, -

Благодарности нет в истомленной груди.

Всё далекий, давнишний мне чудится сад, -

Там и звезды крупней, и сильней аромат,

И ночных благовоний живая волна

Там доходит до сердца, истомы полна.

Точно в нежном дыханьи травы и цветов

С ароматом знакомым доносится зов,

И как будто вот-вот кто-то милый опять

О восторге свиданья готов прошептать.

А.Л. Бржевской

Далекий друг, пойми мои рыданья,

Ты мне прости болезненный мой крик.

С тобой цветут в душе воспоминанья,

И дорожить тобой я не отвык.

Кто скажет нам, что жить мы не умели,

Бездушные и праздные умы,

Что в нас добро и нежность не горели

И красоте не жертвовали мы?

Где ж это всё? Еще душа пылает,

По-прежнему готова мир объять.

Напрасный жар! Никто не отвечает,

Воскреснут звуки - и замрут опять.

Лишь ты одна! Высокое волненье

Издалека мне голос твой принес.

В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье. -

Прочь этот сон, - в нем слишком много слез!

Не жизни жаль с томительным дыханьем,

Что жизнь и смерть? А жаль того огня,

Что просиял над целым мирозданьем,

И в ночь идет, и плачет, уходя.

Графине С.А. Толстой

Где средь иного поколенья

Нам мир так пуст,

Ловлю усмешку утомленья

Я ваших уст.

Мне всё сдается: миновали

Восторги роз,

Цветы последние увяли:

Побил мороз.

И безуханна, бесприветна

Тропа и там,

Где что-то бледное заметно

По бороздам.

Но знаю, в воздухе нагретом,

Вот здесь со мной,

Цветы задышат прежним летом

И резедой.

Графине С.А. Толстой

Когда так нежно расточала

Кругом приветы взоров ты,

Ты мимолетно разгоняла

Мои печальные мечты.

И вот, исполнен обаянья

Перед тобою, здесь, в глуши,

Я понял, светлое созданье,

Всю чистоту твоей души.

Пускай терниста жизни проза,

Я просветлеть готов опять

И за тебя, звезда и роза,

Закат любви благословлять.

Хоть меркнет жизнь моя бесследно,

Но образ твой со мной везде;

Так светят звезды всепобедно

На темном небе и в воде.

Е.Д. Дункер

Если захочешь ты душу мою разгадать,

То перечти со вниманием эту тетрадь.

Можно ли трезвой то высказать силой ума,

Что опьяненному муза прошепчет сама?

Я назову лишь цветок, что срывает рука, -

Муза раскроет и сердце и запах цветка;

Я расскажу, что тебя беспредельно люблю, -

Муза поведает, что я за муки терплю.

В альбом Н.Я. Полонской

Стихи мои в ряду других

Прочтут ли бархатные глазки?

Но появиться рад мой стих

Там, где кругом цветы и краски.

Желать вам счастья я готов,

Но в чем придет оно, не знаю;

Ни юных роз, ни мотыльков,

Хоть им дивлюсь, не поучаю.

«Пуская в свет мои мечты…»

Пуская в свет мои мечты,

Я предаюсь надежде сладкой,

Что, может быть, на них украдкой

Блеснет улыбка красоты,

Иль раб мучительных страстей,

Читая скромные созданья,

Разделит тайный страданья

С душой взволнованной моей.

Серенада («Плывет луна по высоте…»)

Плывет луна по высоте,

Смахнув с чела туман ревнивый,

И в сладострастной темноте

Шумят ветвистые оливы.

Чу, - слышу звуки вдалеке!

Там, под балконом, близ ограды,

Поют - и эхо по реке

Несет аккорды серенады.

И звуки, стройные сыны

Звончатой лиры Аполлона,

Несут владычице балкона

На ложе пламенные сны.

Луна плывет, река дрожит,

Трепещет сердце у поэта.

Проснись, о дева, он стоит

И ждет отрадного ответа.

И вдруг раздался тихий звон

Замка средь звуков песнопенья,

И вот брюнетка на балкон

Взошла с улыбкой умиленья,

И, будто невзначай, само,

Скользнув из ручки девы милой,

Сердец поверенный - письмо

Упало вниз через перилы.

Мой сад

В моем саду, в тени густых аллей,

Поет в ночи влюбленный соловей,

И, позлащен июньскою луной,

Шумит фонтан холодною волной,

Кругом росой увлажены цветы, -

Пойдем туда вкушать восторг мечты!

Не чужд ли ты волшебных чар любви?

В моем саду сильней огонь в крови;

Всё чудно там, и звезды над тобой

Текут плавней небесной синевой,

Луна дрожит и блещет, как алмаз, -

Пойдем туда: полюбишь в первый раз!

Но если уж ты любишь и любим,

Всё там найдешь, всё назовешь своим:

Фонтан, цветы, влюбленный соловей -

Везде она, везде поют о ней!

К луне ли взор - там тихо и светло -

Опять она, опять ее чело!

Признание

Простите мне невольное признанье!

Я был бы нем, когда бы мог молчать,

Но в этот миг я должен передать

Вам весь мой страх, надежду и желанье.

Я не умел скрываться. - Да, вам можно

Заметить было, как я вас любил!

Уже давно я тайне изменил

И высказал вам всё неосторожно.

Как я следил за милою стопой!

Как платья милого мне радостен был шорох!

Как каждый мне предмет был безотчетно дорог,

Которого касались вы рукой!

Однажды вы мне сами в том признались,

Что видели меня в тот самый миг,

Как я устами к зеркалу приник,

В котором вы недавно улыбались.

И я мечтал, что к вам закралась в грудь

Моей души безумная тревога;

Скажите мне, - не смейтесь так жестоко:

Могла ли в вас наружность обмануть?

Но если я безжалостно обманут, -

Один ваш взгляд, один полунамек -

И нет меня, и я уже далек,

И вздохи вас печалить перестанут.

Вдали от вас измучуся, изною,

Ночь будет днем моим - ей буду жить,

С луной тоскующей о прошлом говорить;

Но вы любуйтеся веселою луною

И ваших девственных и ваших светлых дней

Участием в страдальце не темните;

Тогда - одно желанье: разрешите,

Лицо луны - или мое бледней?

Кольцо

Скажи кольцо, как друг иль как злодей

Ты сжало мне трепещущую руку?

Скажи, что мне сулишь: ряд ясных дней

Иль черных дней томительную муку?

Нет, за тебя мне сердце говорит,

И я тебя, мой друг, кольцо, целую, -

И, вечности символ, твой круг сулит,

Как ты само, мне вечность золотую.

Что ж ты молчишь, предвестник лучших дней?

Скажи ты мне, подарок обручальный,

Скажи, далек ли миг, когда у ней

Блестит чело короною венчальной?

И счастье мне!.. Но мне ль мечтать о нем?..

Дают ли груз сокровищ несть бессильным?

Мне счастья нет в страдальчестве земном, -

Найду ль его и за холмом могильным?

Зачем же миг, зачем миг счастья мне?

Зачем в цепь узника сапфир лазурный?

Пусть я несусь по яростной волне,

Чтоб потонуть в пучине жизни бурной!

О, не мертвей, небесное лицо,

Не раздирай души твоим страданьем!

О, не блистай, заветное кольцо,

И не сжигай груди твоим блистаньем!

Прочь, счастье, прочь! - я не привык к тебе,

Ее кольцо меня с тобой сковало, -

Но, море, - вот, возьми его себе:

Его давно ты с шумом ожидало!

И не меняет моего лица

От тиши к бурям переход столь быстрый,

Но сердцу так легко: нет на руке кольца -

И нет в душе надежды даже искры!

Утешение

Вспорхнул твой ветреник, уж нет его с тобою!

Уже, склонясь к тебе, дрожащею рукою

Он шейку белую твою не обовьет,

Извившись талией могучею и ловкой,

И розы пламенной над милою головкой

Дыханье сладкое в восторге не вопьет.

Он ветрен - ты верна изменнику душою;

Ты плачешь здесь, а он смеется над тобою;

Рассмейся, милая, как солнце поутру,

Забудь любовника твоей душистой розы,

Дай руку мне, - а я пленительные слезы

Устами жаркими с очей твоих сотру.

Откровенность

Не силен жар ланит твоих младых

Расшевелить певца уснувшей воли;

Не мне просить у прелестей твоих

Очаровательной неволи.

Не привлекай и глазки не взводи:

Я сердце жен изведал слишком рано;

Не разожжешь в измученной груди

Давно потухшего волкана.

Смотри, там ждет влюбленный круг мужчин,

А я стою желаний общих чуждый;

Но, женщины, у вас каприз один:

Вам нужны те, которым вы ненужны!

Вам надоел по розам мягкий путь

И тяжелы влюбленные беседы;

Вам радостно разжечь стальную грудь

И льстят одни тяжелые победы.

Но ты во мне не распалишь страстей

Ни плечками, ни шейкою атласной,

Ни благовонием рассыпанных кудрей,

Ни этой грудью сладострастной.

Зачем даришь ты этот мне букет?

Он будет мне причиною печали.

И я когда-то цвел, как этот цвет,

Но и меня, как этот цвет, сорвали.

Ужель страдать меня заставишь ты?

Брось эту мысль: уж я страдал довольно -

От ваших козней, вашей простоты

И вашей ласки своевольной.

Другим отрадно быть в плену твоем,

Я ж сердце жен изведал слишком рано;

Ни хитростью, ни истинным огнем

Не распалишь потухшего волкана.

Вакханка

Зачем как газель

По лесистым утесам

Ты мчишься, вакханка?

Зачем из-под грубой,

Косматой одежды

так дерзко мне кажешь

Блестящую, стройную,

Воздушную ножку?

Зачем твои черные,

Мягкие кудри,

Взвеваясь, не кроют

Той страсти, той неги,

Что пышет зарею

На диком лице твоем?

Никто нас не видит, -

Далеко-далеко

Умчались подруги! -

Ты слышишь? - в горах там:

Эвое! Эвое!

Брось тирс и венок твой!

Скорее на грудь мне…

Не дай утешиться

Вакхической буре

В пахучих грудях твоих!

Сатир не подсмотрит,

С коварной улыбкой,

Проказ молодых.

Вздох

Быть может, всё оставило поэта, -

Душа, не плачь, не сетуй, не грусти!

Зачем любить и требовать ответа?

Ты изрекла мне вечное прости.

Но будет жизнь за жизнию земною,

Где буду вновь и светел и любим,

Где заблещу прославленной звездою,

Где я сольюсь с дыханием твоим!

Ночь и день

Мила мне ночь, когда в неверной тьме

Ты на руке моей в восторге таешь,

Устами ищешь уст и нежно так ко мне

Горячей щечкой припадаешь!

И я, рукой коснувшись как-нибудь

Твоих грудей, их сладостно взволную;

Но днем ты ищешь скрыть, упав ко мне на грудь,

Пожар лица от поцелуя -

И мне милее день…

«Ты мне простишь, мой друг, что каждый раз…»

Amantium irae amoris renovatio

Horatius

Ты мне простишь, мой друг, что каждый раз,

Как ссоришься ты с милою своею,

Кусаю губы в кровь, но лишь взгляну на вас,

Рассеять смеха не умею.

Как к ней пристал суровый этот взгляд,

Как на устах улыбка скрыта мило, -

А всё видна! недаром говорят:

«Как ни клади, в мешке не скроешь шила».

А ты, - ты в этот миг оригинал большой;

С сигарою во рту, в халате, у окошка

Алеко, Мортимер, Отелло предо мной,

И даже Гамлет ты немножко.

А я, смотря на вас, смеюсь, - не утерплю!

Вот люди, думаю, не знают, как придраться, -

Напившись кофею, сто раз сказать «люблю»

И тысячу - поцеловаться.

«Сними твою одежду дорогую…»

И девушка пленить умела их

Без помощи нарядов дорогих.

Пушкин. «Домик в Коломне»

Сними твою одежду дорогую,

С чела лилейного сбрось жемчуг и цветы, -

И страстней я милашку поцелую,

И простодушнее мне улыбнешься ты.

Когда ты легкую свою накинешь блузу

И локон твой скользит по щечке как-нибудь,

Я вижу простотой овеянную музу,

И не простой восторг мне сладко льется в грудь.

«Не плачь, моя душа: ведь сердцу не легко…»

Не плачь, моя душа: ведь сердцу не легко

Смотреть, как борешься ты с лютою тоскою!

Утешься, милая: хоть еду далеко,

Но скоро возвращусь нежданною порою

И снова под руку пойду гулять с тобою.

В твои глаза с улыбкой погляжу,

Вкруг стана обовью трепещущие руки

И всё, и всё тебе подробно расскажу

Про дни веселия, про дни несносной муки,

Про злую грусть томительной разлуки,

Про сны, что снились мне от милой далеко.

Прощай - и, укрепясь смеющейся мечтою,

Не плачь, моя душа: ведь сердцу не легко

Смотреть, как борешься ты с лютою тоскою,

Склонясь на локоток печальной головою!

«Доволен я на дне моей души…»

Доволен я на дне моей души,

Чуждаясь мысли дерзкой и преступной;

Пусть как звезда ты светишь мне в тиши,

Чиста, свята красою неприступной.

«На балконе золоченом…»

На балконе золоченом

Ряд цветов кругом перил, -

Я любуюся балконом,

И цветник мне пестрый мил.

Но туда в дыханьи утра

Ходит друг моей мечты -

Дева с шейкой перламутра -

Поливать свои цветы.

Так стыдлива и свободна,

Так приветлива без слов,

Так нежна и благородна,

Так милей своих цветов!

«Она легка, как тонкий пар…»

Она легка, как тонкий пар

Вокруг луны златой,

Ее очей стыдливый дар

Вливает в сердце томный жар,

Беседует с душой.

Она стройна, как гибкий клен,

Она чиста, как свет,

Ее кудрей блестящий лен

Увил чело - и упоен

Стоит пред ней поэт.

«Щечки рдеют алым жаром…»

Щечки рдеют алым жаром,

Соболь инеем покрыт,

И дыханье легким паром

Из ноздрей твоих летит.

Дерзкий локон в наказанье

Поседел в шестнадцать лет…

Не пора ли нам с катанья? -

Дома ждет тепло и свет -

И пуститься в разговоры

До рассвета про любовь?..

А мороз свои узоры

На стекле напишет вновь.

«Стихом моим незвучным и упорным…»

Стихом моим незвучным и упорным

Напрасно я высказывать хочу

Порыв души, но, звуком непокорным

Обманутый, душой к тебе лечу.

Мне верится, что пламенную веру

В душе твоей возбудит тайный стих,

Что грустию невольною размеру

Она должна сочувствовать на миг.

Да, ты поймешь, поймешь - я это знаю -

Всё, чем душа родная прожила, -

Ведь я ж всегда по чувству угадаю

Твой след везде, где ты хоть раз была.

«Сосна так темна, хоть и месяц…»

Сосна так темна, хоть и месяц

Глядит между длинных ветвей.

То клонит ко сну, то очнешься,

То мельница, то соловей,

То ветра немое лобзанье,

То запах фиалки ночной,

То блеск замороженной дали

И вихря полночного вой.

И сладко дремать мне - и грустно,

Что сном я надежду гублю.

Мой ангел, мой ангел далекий,

Зачем я так сильно люблю?

Ручка

Прозрачную канву цветами убирая,

На мягких клавишах, иль с веером резным,

В перчатке крошечной, иль по локоть нагая, -

Понятной грацией, движением родным

Ты говоришь со мной, мой бедный ум волнуя

Невольной страстию и жаждой поцелуя.

Весенняя песнь

Уснули метели

С печальной зимой,

Грачи прилетели,

Пахнуло весной.

Широкая карта

Полночной земли

Чернеет, и марта

Ручьи потекли.

Дождемся ль апреля

Лугов молодых,

Крылатого Леля

Ковров дорогих?

И светлого мая

Красы голубой,

Подруга живая,

Дождемся ль с тобой?

Лилета! Лилета!

С дыханьем весны

Сбылися поэта

Блаженные сны.

Для песни полночной

Отныне живи,

Душой непорочной

Предайся любви.

Перчатка

Перчатку эту

Я подстерег:

Она поэту

Немой залог

Душистой ночи,

Где при свечах

Гляделись очи

В моих очах;

Где вихрь кружений

Качал цветы;

Где легче тени

Носилась ты;

Где я, как школьник

За мотыльком,

Иль как невольник,

Нуждой влеком,

Следил твой сладкой,

Душистый круг -

И вот украдкой,

Мой нежный друг,

Перчатку эту

Я подстерег:

Она поэту

Немой залог.

«Перлы восточные - зубы у ней…»

Перлы восточные - зубы у ней,

Шелк шемаханский - коса;

Мягко и ярко, что утро весной,

Светят большие глаза.

Перси при каждом вдыханьи у ней

Так выдаются вперед,

Будто две полные чаши на грудь

Ей опрокинул Эрот.

Если же с чувством скажет: «Люблю» -

Чувство и слово лови:

К этому слову - ты слов не найдешь,

Чувства - для этой любви!

«Мы ехали двое… Под нею…»

Мы ехали двое… Под нею

Шел мерно и весело мул.

Мы въехали молча в аллею,

И луч из-за мирты блеснул.

Все гроздья по темной аллее

Зажглися прощальным огнем -

Горят всё светлее, алее,

И вот мы в потемках вдвоем.

Не бойтесь, синьора! Я с вами -

И ручку синьоры я взял,

И долго, прильнувши устами,

Я ручку ее целовал.

«Как на черте полночной дали…»

Как на черте полночной дали

Тот огонек,

Под дымкой тайною печали

Я одинок.

Я не влеку могучей силой

Очей твоих,

Но приманю я взор твой милый

На краткий миг.

И точка трепетного света

Моих очей -

Тебе печальная примета

Моих страстей.

Элегия

Мечту младенчества в меня вдохнула ты;

Твои прозрачные, роскошные черты

Припоминают мне улыбкой вдохновенья

Младенческого сна отрадные виденья…

Так! вижу: опытность - ничтожный дар земли -

Твои черты с собой надолго унесли!

Прости! - мои глаза невольно за тобою

Следят - и чувствую, что я владеть собою

Не в силах более; ты смотришь на меня -

И замирает грудь от сладкого огня.

Возвращение

Вот застава - скоро к дому,

Слава богу, налегке!

Мой привет Кремлю родному,

Мой привет Москве-реке!

Не увижу ли, не встречу ль

Голубых ее очей?

Догадаюсь ли, замечу ль

По сиянью их лучей

Долгой тайны нетерпенье,

Пламень в девственной крови,

Возрожденье, упоенье

И доверчивость любви?

Ее окно

Как здесь темно,

А там давно

Ее окно

Озарено…

Колонны в ряд

Между картин

Блестят, горят

Из-под гардин!

Вон, вон она

Наклонена!

Как хороша!

Едва дыша,

Любуюсь я…

Она моя,

Моя, моя!

«Как много, боже мой, за то б я отдал дней…»

Как много, боже мой, за то б я отдал дней,

Чтоб вечер северный прожить тихонько с нею

И всё пересказать ей языком очей,

Хоть на вечер один назвав ее своею,

Чтоб на главе моей лилейная рука,

Небрежно потонув, власы приподнимала,

Чтоб от меня была забота далека,

Чтоб счастью одному душа моя внимала,

Чтобы в очах ее слезинка родилась -

Та, над которой я так передумал много, -

Чтобы душа моя на всё отозвалась -

На всё, что было ей даровано от бога!

«Мы с тобой не просим чуда…»

Мы с тобой не просим чуда:

Только истинное чудно;

Нет для духа больше худа,

Как увлечься безрассудно.

Нынче, завтра - круг волшебный

Будет нем и будет тесен;

Оглянись - и мир вседневный

Многоцветен и чудесен.

Время жизни скоротечно,

Но в одном пределе круга

Наши очи могут вечно

Пересказывать друг друга.

«Смотри, красавица, - на матовом фарфоре…»

Смотри, красавица, - на матовом фарфоре

Румяный русский плод и южный виноград:

Как ярко яблоко на лиственном узоре!

Как влагой ягоды на солнышке сквозят!

Одна искусная рука соединяла,

Одно желание совокупило их;

Их розно солнышко и прежде озаряло, -

Но дорог красоте соединенья миг.

Цыганке

Молода и черноока,

С бледной смуглостью ланит,

Проницательница рока,

Предо мной дитя востока,

Улыбаяся, стоит.

Щеголяет хор суровый

Выраженьем страстных лиц;

Только деве чернобровой

Так пристал наряд пунцовый

И склонение ресниц.

Перестань, не пой, довольно!

С каждым звуком яд любви

Льется в душу своевольно

И горит мятежно-больно

В разволнованной крови.

Замолчи: не станет мочи

Мне прогрезить до утра

Про полуденные очи

Под навесом темной ночи

И восточного шатра.

«Рассказывал я много глупых снов…»

Рассказывал я много глупых снов,

На мой рассказ так грустно улыбались;

Многозначительно при звуке странных слов

Ее глаза в глаза мои вперялись.

И время шло. Я сердцем был готов

Поверить счастью. Скоро мы расстались, -

И я постиг у дальних берегов,

В чем наши чувства некогда встречались.

Так слышит узник бледный, присмирев,

Родной реки излучистый припев,

Пропетый вовсе чуждыми устами:

Он звука не проронит, хоть не ждет

Спасенья, - но глубоко вздохнет,

Блеснув во мгле ожившими очами.

В альбом

Я вас рассматривал украдкой,

Хотел постигнуть - но, увы!

Непостижимою загадкой

Передо мной мелькали вы.

Но вы, быть может, слишком правы,

Не обнажая предо мной, -

Больны ль вы просто, иль лукавы,

Иль избалованы судьбой.

К чему? Когда на блеск пурпурный

Зари вечерней я смотрю,

К чему мне знать, что дождик бурный

Зальет вечернюю зарю?

Тот блеск - цена ли он лишенья -

Он нежно свят - чем он ни будь,

Он дохновение творенья

На человеческую грудь.

«Я говорил при расставаньи…»

Я говорил при расставаньи:

«В далеком и чужом краю

Я сохраню в воспоминаньи

Святую молодость твою».

Я отгадал душой небрежной

Мою судьбу - и предо мной

Твой образ юный, образ нежный,

С своей младенческой красой.

И не забыть мне лип старинных

В саду приветливом твоем,

Твоих ресниц, и взоров длинных,

И глаз, играющих огнем.

«Вижу, снова небо тмится…»

Вижу, снова небо тмится,

Немощь крадется по мне,

И душе моей не снится

Ничего по старине.

Как пятно, темно и хладно,

Не поя огня в крови,

Смотрит грустно, беспощадно

На меня звезда любви.

И не знаю, расцвету ли

Для порывов юных дней,

Иль навек в груди уснули

Силы гордые страстей?

И чего змея раздора

Ждет от сердца моего:

Униженья, иль отпора,

Или просто ничего?..

«Я вдаль иду моей дорогой…»

Я вдаль иду моей дорогой

И уведу с собою вдаль

С моей сердечною тревогой

Мою сердечную печаль.

Она-то доброй проводницей

Со мною об руку идет

И перелетной, вольной птицей

Мне песни новые поет.

Ведет ли путь мой горной цепью

Под ризой близких облаков,

Иль в дальний край широкой степью,

Иль под гостеприимный кров, -

Покорна сердца своеволью,

Везде, бродячая, вольна,

И запоет за хлебом-солью,

Как на степи, со мной она.

Спасибо ж тем, под чьим приютом

Мне было радостней, теплей,

Где время пил я по минутам

Из урны жизненной моей,

Где новой силой, новым жаром

Опять затрепетала грудь,

Где музе-страннице с гусляром

Нетруден показался путь.

Прости

(Офелии)

Прости, - я помню то мгновенье,

Когда влюбленною душой

Благодарил я провиденье

За встречу первую с тобой.

Как птичка вешнею зарею,

Как ангел отроческих снов,

Ты уносила за собою

Мою безумную любовь.

Мой друг, душою благодарной,

Хоть и безумной, может быть,

Я ложью не хочу коварной

Младому сердцу говорить.

Давно ты видела, я верю,

Как раздвояется наш путь!

Забыть тяжелую потерю

Я постараюсь где-нибудь.

Еще пышней, еще прекрасней

Одна - коль силы есть - цвети!

И тем грустнее, чем бесстрастней

Мое последнее прости.

«Я знал, что нам близкое горе грозило…»

Я знал, что нам близкое горе грозило,

Но я не боялся при ней ничего, -

Она как надежда была предо мною,

И я не боялся при ней ничего.

И пела она мне про сладость страданья,

Про тайную радость страданья любви,

Про тайную ясность святой благодати,

Про тайный огонь в возмущенной крови.

И, павши на грудь к ней, я горько заплакал,

Я горько заплакал и весь изнемог,

Рыдал я и слышал рыдания милой.

Но слез ее теплых я видеть не мог.

Я голову поднял, но горькие слезы

Исчезли с ресницы и с ока ея…

Она улыбнулась, как будто невольно,

Какую-то радость в душе затая.

О друг мой! Ты снова беспечно-игрива!

Зачем ты беспечно-игрива опять?

Хотя б ты из песни своей научилась,

Из песни своей научилась страдать!

«Между счастием вечным твоим и моим…»

Между счастием вечным твоим и моим

Бесконечное, друг мой, пространство.

Не клянись мне - я верю: я, точно, любим -

И похвально твое постоянство;

Я и сам и люблю и ласкаю тебя.

Эти локоны чудно-упруги!

Сколько веры в глазах!.. Я скажу не шутя:

Мне не выбрать милее подруги.

Но к чему тут обман? Говорим что хотим, -

И к чему осторожное чванство?

Между счастием вечным твоим и моим

Бесконечное, друг мой, пространство.

«Друг мой, я сегодня болен…»

Друг мой, я сегодня болен, -

Знать, поветрие такое:

Право, я в себе не волен,

Не найдусь никак в покое.

Не ошибся я в надежде:

Ты умна и молчалива,

Ты всё та же, что и прежде, -

И добра и горделива.

На дворе у нас ненастье,

На дворе гулять опасно, -

Дай мне руку, дай на счастье…

У тебя тепло и ясно.

Ах, давно ли у тебя я -

Так беспечно, так лениво, -

Всё на свете забывая,

Был покорен молчаливо?

А теперь - зачем в углу том,

За широкою гардиной,

Вон, вон тот, что смотрит плутом,

С черной мордою козлиной?

Не могу не ненавидеть

Этих глаз в досадной роже!

Право, - скучно, грустно видеть

Каждый день одно и то же.

Понимаю эти ласки,

Взор печали беспредельной…

Нет ли, друг мой, нет ли сказки,

Нет ли песни колыбельной?

Чтобы песнию смягчалось

То, что в сказке растревожит;

Чтобы сердце хоть пугалось,

Коль любить оно не может.

«Ты говоришь мне: прости!..»

Ты говоришь мне: прости!

Я говорю: до свиданья!

Ты говоришь: не грусти!

Я замышляю признанья.

Дивный был вечер вчера!

Долго он будет в помине;

Всем, - только нам не пора;

Пламя бледнеет в камине.

Что же, - к чему этот взгляд?

Где ж мой язвительный холод?

Грусти твоей ли я рад?

Знать, я надменен и молод?

Что ж ты вздохнула? Цвести -

Цель вековая созданья;

Ты говоришь мне: прости!

Я говорю: до свиданья!

«После раннего ненастья…»

После раннего ненастья

Что за рост и цвет обильный!

Ты даешь мне столько счастья,

Что сносить лишь может сильный.

Ныне чувства стали редки,

Ты же мне милей свободы;

Но боюсь я той беседки,

Где у ног почиют воды.

Сердце чует, что недаром

Нынче счастие такое;

Я в воде горю пожаром,

А в глазах твоих - так вдвое.

«Мудрым нужно слово света…»

Мудрым нужно слово света,

Дружбе сладок глас участья;

Но влюбленный ждет привета -

Обновительного счастья.

Я ж не знаю: в жизни здешней

Думы ль правы, чувства ль правы?

Отчего так месяц вешний

Жемчугом осыпал травы?

Что они дрожат, как слезы, -

Голубого неба очи?

И зачем в такие грезы

Манит мглу любовник ночи?

Ждет он, что ли? Мне сдается,

Что напрасно я гадаю.

Слышу, сердце чаще бьется,

И со мною что? - не знаю!

«Я в моих тебя вижу всё снах…»

Я в моих тебя вижу всё снах

С той же яркою искрой в глазах,

С тем же бледно-прозрачным лицом,

С тем же розовым белым венцом,

С той же властью приветливых слов,

С той же тучей младенческих снов;

И во сне так полно я живу,

Как, бывало, живал наяву.

«Где север - я знаю!..»

Где север - я знаю!

Отрадному предан недугу,

Весь день обращаю

И очи и помыслы к югу.

В дали ли просторной

Твое забелеет жилище. -

Как в области горной,

Я сердцем и разумом чище.

Услышу ли слово

Твоей недоверчивой речи, -

И сердце готово

Стремиться до будущей встречи.

«Среди несметных звезд полночи…»

Среди несметных звезд полночи

Как эти две глядят мне в очи,

Не поглядит нигде звезда;

Но неизменна воля рока:

С заката той, а той с востока -

Им не сойтиться никогда.

Среди людей так часто двое

Равно постигнули земное,

Затем что стали высоко,

И оба сердца пышут страстью,

И оба сердца рвутся к счастью,

И счастье вечно далеко.

«Когда опять по камням заиграет…»

Когда опять по камням заиграет

Алмазами сверкающий ручей

И вновь душа невольно вспоминает

Невнятный смысл умолкнувших речей,

Когда, прогрет приветными лучами,

На волю рвется благовонный лист

И лик небес, усеянный звездами,

Так безмятежно, так лазурно чист, -

Не говори: «Я плачу, я страдаю,

Что сердцу близко - взору далеко»,

Скажи: «Хвала! Я сердцем понимаю,

Я чувствую душою глубоко».

«Снова слышу голос твой…»

Снова слышу голос твой,

Слышу и бледнею;

Расставался, как с душой,

С красотой твоею!

Если б муку эту знал,

Чуял спозаранку, -

Не любил бы, не ласкал

Смуглую цыганку.

Не лелеял бы потом

Этой думы томной

В чистом поле под шатром

Днем и ночью темной.

Что ж напрасно горячить

Кровь в усталых жилах?

Не сумела ты любить,

Я - забыть не в силах.

«Напрасно, дивная, смешавшися с толпою…»

Напрасно, дивная, смешавшися с толпою,

Вдоль шумной улицы уныло я пойду;

Судьба меня опять уж не сведет с тобою,

И ярких глаз твоих нигде я не найду.

Ты раз явилась мне, как дивное виденье,

Среди бесчисленных, бесчувственных людей, -

Но быстры молодость, любовь, и наслажденье,

И слава, и мечты, а ты еще быстрей.

Мне что-то новое сказали эти очи,

И новой истиной невольно грудь полна, -

Как будто на заре, подняв завесу ночи,

Я вижу образы пленительного сна.

Да, сладок был мой сон хоть на одно мгновенье! -

Зато, невольною тоскою отягчен,

Брожу один теперь и жду тебя, виденье,

И ясно предо мной летает светлый сон.

«Следить твои шаги, молиться и любить…»

Следить твои шаги, молиться и любить -

Не прихоть у меня и не порыв случайный:

Мой друг, мое дитя, поверь, - тебя хранить

Я в сердце увлечен какой-то силой тайной.

Постигнув чудную гармонию твою -

И нежной слабости и силы сочетанье,

Я что-то грустное душой предузнаю,

И жалко мне тебя, прекрасное созданье!

Вот почему порой заглядываюсь я,

Когда над книгою иль пестрою канвою

Ты наклоняешься пугливой головою,

А черный локон твой сбегает как змея,

Прозрачность бледную обрезавши ланиты,

И стрелы черные ресниц твоих густых

Сияющего дня отливами покрыты

И око светлое чернеет из-под них.

Вчера и сегодня

Вчера, при блеске свеч, в двенадцатом часу,

Ты слушала меня с улыбкою участья,

И мне казалося: вот-вот перенесу

Тебя в цветущий мир безумия и счастья.

Сегодня - боже мой! - я путаюсь в словах,

Ты смотришь на меня и трезво, и обидно, -

И как об этих двух подумаю я днях,

То нынешнего жаль, а за вчерашний стыдно.

Отъезд

Какая горькая обида:

Я завтра еду. Боже мой!

Как будто к области Аида

Темнеет путь передо мной.

Как, после нежного похмелья

От струй пафосского вина,

Уединенная мне келья

Теперь покажется душна!

Но, верен сладостной тревоге,

В степи безбрежной и в лесу,

По рвам, по каменной дороге

Твой образ чистый понесу.

И сохраню в душе глубоко

Двойную прелесть красоты:

И это мыслящее око,

И эти детские черты.

Неотразимый образ

В уединении забудусь ли порою,

Ресницы ли мечта смежает мне, как сон, -

Ты, ты опять в дали стоишь передо мною,

Моих весенних дней сияньем окружен.

Всё, что разрушено, но в бедном сердце живо,

Что бездной между нас зияющей легло,

Не в силах удержать души моей порыва,

И снова я с тобой - и у тебя светло.

Не для тебя кумир изменчивый и бренный

В сердечной слепоте из праха создаю;

Мне эта даль мила: в ней - призрак неизменный -

Опять чиста, светла я пред тобой стою.

Ни детских слез моих, ни мук души безгрешной,

Ни женской слабости винить я не могу,

К святыне их стремлюсь с тоскою безутешной

И в ужасе стыда твой образ берегу.

Сонет («Угрюм и празден часто я брожу…»)

Угрюм и празден часто я брожу:

Напрасно веру светлую лелею,

На славный подвиг силы не имею,

Для песни сердца слов не нахожу.

Но за тобой ревниво я слежу,

Тебя понять и оценить умею;

Вот отчего я дружбой горд твоею

И близостью твоею дорожу.

Спасибо жизни! Пусть по воле рока

Истерзана, обижена глубоко,

Душа порою в сон погружена, -

Но лишь краса душевная коснется

Усталых глаз - бессмертная проснется

И звучно затрепещет, как струна.

«Я целый день изнемогаю…»

Я целый день изнемогаю

В живом огне твоих лучей

И, утомленный, не дерзаю

К ним возводить моих очей;

Но без тебя, сознавши смутно

Всю безотрадность темноты,

Я жду зари ежеминутно

И всё твержу: Взойдешь ли ты?

«Как ярко полная луна…»

Как ярко полная луна

Посеребрила эту крышу!

Мы здесь под тенью полотна,

Твое дыхание я слышу.

У неостывшего гнезда

Ночная песнь гремит и тает.

О, погляди, как та звезда

Горит, горит и потухает.

Понятен блеск ее лучей

И полночь с песнию своею,

Но что горит в груди моей -

Тебе сказать я не умею.

Вся эта ночь у ног твоих

Воскреснет в звуках песнопенья,

Но тайну счастья в этот миг

Я унесу без выраженья.

«Как эта ночь, ты радостно-светла…»

Как эта ночь, ты радостно-светла,

Подобно ей, к мечтам ты призываешь

И, как луна, что там вдали взошла,

Всё кроткое душе напоминаешь.

Она живет в минувшем, не скорбя,

И весело к грядущему стремится.

Взгляну ли вдаль, взгляну ли на тебя -

И в сердце свет какой-то загорится.

«Я повторял: Когда я буду…»

Я повторял: «Когда я буду

Богат, богат!

К твоим серьгам по изумруду -

Какой наряд!»

Тобой любуясь ежедневно,

Я ждал, - но ты -

Всю зиму ты встречала гневно

Мои мечты.

И только этот вечер майский

Я так живу,

Как будто сон овеял райский

Нас наяву.

В моей руке - какое чудо! -

Твоя рука,

И на траве два изумруда -

Два светляка.

Романс («Угадал - и я взволнован…»)

Угадал - и я взволнован,

Ты вошла - и я смущен,

Говоришь - я очарован.

Ты ли, я ли, или сон?

Тонкий запах, шелест платья, -

В голове и свет и мгла.

Глаз не смею приподнять я,

Чтобы в них ты не прочла.

Лжет лицо, а речь двояко;

Или мальчик я какой?

Боже, боже, как, однако,

Мне завиден жребий мой!

Лиле

Лови, лови ты

Часы веселий,

Пока ланиты

Не побледнели,

Но средь волнений

Живых и властных

Проси мгновений

У муз прекрасных.

«Чуждые огласки…»

Чуждые огласки,

Слышу речи ласки,

Вижу эти глазки,

Чую сердца дрожь, -

Томных грез поруки,

Засыпают звуки…

Их немые муки

Только ты поймешь!

«Погляди мне в глаза хоть на миг…»

Погляди мне в глаза хоть на миг,

Не таись, будь душой откровенней:

Чем яснее безумство в твоих,

Тем блаженство мое несомненней.

Не дано мне витийство: не мне

Связных слов преднамеренный лепет! -

А больного безумца вдвойне

Выдают не реченья, а трепет.

Не стыжусь заиканий своих:

Что доступнее, то многоценней.

Погляди ж мне в глаза хоть на миг,

Не таись, будь душой откровенней.

«Что молчишь? Иль не видишь - горю…»

Что молчишь? Иль не видишь - горю,

Всё равно - отстрани хоть, приветь ли.

Я тебе о любви говорю,

А вязанья считаешь ты петли.

Отчего же сомненье свое

Не гасить мне в неведенье этом?

Отчего же молчанье твое

Не наполнить мне радужным светом?

Может быть, я при нем рассмотрю,

В нем отрадного, робкого нет ли…

Хоть тебе о любви говорю,

А вязанья считаешь ты петли.

Д.П. и С.С. Боткиным в день двадцатипятилетия их свадьбы 16 января 1884 года

Сегодня пир отрадный мы венчаем,

Мы брачные подъемлем чаши вновь.

Сегодня дружбе мы венец сплетаем

И празднуем счастливую любовь.

Красавицы, не преклоняйте вежды;

К чему скрывать румяный пыл сердец,

Когда в груди у всех одни надежды,

Когда в душе у всех один венец?

Ни красоты, ни почестей, ни злата

В дыму мечты ты раем не зови;

Наш рай не там, меж Тигра и Евфрата,

А рай вот тут, у дружбы и любви.

Как сень его лелеет человека!

Как божеским дыханьем он объят!

В своей листве хранит он четверть века

Плоды любви и дружбы аромат.

И, умилясь сердцами, мы встречаем

Сей вертоград, подъемля чаши вновь;

Сегодня дружбе мы венец сплетаем

И празднуем счастливую любовь.

О.М. Соловьевой

Рассеянной, неверною рукою

Я собирал поэзии цветы,

И в этот час мы встретились с тобою,

Поклонница и жрица красоты.

В безумце ты тоскующем признала

Прибывшего с знакомых берегов,

И кисть твоя волшебством разгадала

Язык цветов и сердца тайный зов.

И вот с тех пор, в роскошном их уборе

Завидевши те сельские цветы

Нетленными на матовом фарфоре,

Без подписи я знаю: это ты.

Л.И. Офросимовой

Воздушной, детскою и ясной

Окружены вы красотой.

Ей не сдаваться - труд напрасный:

Звездою чистой и прекрасной

Она горит над головой.

Но вас хвалить никто не смеет, -

Пред вами нищий - наш язык:

Отважный юноша робеет,

И зависть тайная бледнеет,

И изумляется старик.

Из поэмы «Талисман»

…Кто юных лет волнения не знал

И первой страсти, пылкой, но послушной,

Во дни надежд о счастьи не мечтал

С веселием улыбки простодушной,

И кто к ногам судьбы не повергал

Кровавых жертв любви великодушной?

И всё пройдет, - нельзя же век любить;

Но есть и то, чего нельзя забыть.

…

И, сам не свой, я, наклоняясь, чуть

Не покрывал кудрей ее лобзаньем,

И жаждою моя горела грудь;

Хотелось мне порывистым дыханьем

Всю душу звуков сладостных вдохнуть -

И выдохнуть с последним издыханьем!

Дрожали звуки на ее устах,

Дрожали слезы на ее глазах.

«Вы знаете, - сказала мне она, -

Что я владею чудным талисманом?

Хотите ли, я буду вам видна

Всегда, везде, с луною, за туманом?»

Несбыточным была душа полна,

Я счастлив был ребяческим обманом.

Что б ни было - я верил всей душой, -

И для меня слилась она с луной.

Я был вдали, ее я позабыл,

Иные страсти овладели мною;

Я даже снова искренно любил, -

Но каждый раз, когда ночной порою

Засветится воздушный хор светил, -

Я увлечен волшебницей луною.

…… … … …

Из поэмы «Студент»

…«А хоть в бреду, безгрешен этот бред!

Несчастию не я теперь виною,

И говорить о нем уже не след, -

Умру и тайны этой не открою.

Тут маменька виновница всех бед:

Распорядиться ей хотелось мною.

Я поддалась, всю жизнь свою сгубя. -

Я влюблена давно!» - «В кого?» - «В тебя!»

И мы неслись под пламенные звуки,

И - боже мой - как дивно хороша

Она была! и крепко наши руки

Сжимались, - и навстречу к ней душа

Моя неслась в томленьи новой муки.

«И я тебя люблю! - едва дыша,

Я повторял. - Что нам людская злоба!

Взгляни в глаза мне; твой, - я твой до гроба!»

…

О сладкий, нам знакомый шорох платья

Любимой женщины, о, как ты мил!

Где б мог ему подобие прибрать я

Из радостей земных? Весь сердца пыл

К нему летит, раскинувши объятья,

Я в нем расцвет какой-то находил.

Но в двадцать лет - как несказанно дорог

Красноречивый, легкий этот шорох!

…

А время шло. Кто любит так, не знает,

Чего он ждет, чем мысль его кипит.

Спросите вы у дома, что пылает:

Чего он ждет? Не ждет он, а горит,

И темный дым весь искрами мелькает

Над ним, а он весь пышет и стоит.

Надолго ли огни и искры эти?

Надолго ли? - Надолго ль всё на свете?

…

Откинула покров она с чела,

И месяц светом лик ей обдал чистый.

Уже моих колен ее пола

Касается своей волной пушистой,

И на плечо ко мне она легла,

И разом круг объял меня душистый:

И молодость, и дрожь, и красота,

И в поцелуе замерли уста.

И я ворвался в этот мир цветов,

Волшебный мир живых благоуханий,

Горячих слез и уст, речей без слов,

Мир счастия и пылких упований,

Где как во сне таинственный покров

От нас скрывает всю юдоль терзаний.

Нельзя душой и блекнуть и цвести, -

Я в этот миг не мог сказать «прости».

Переводы

Подражание восточным стихотворцам (из Саади)

Вселенной целой потеряв владенье,

Ты не крушись о том: оно ничто.

Стяжав вселенной целой поклоненье,

Не радуйся ему: оно ничто.

Минутно наслажденье и мученье,

Пройди ты мимо мира: он ничто.

«О, если бы озером был я ночным…» (из Гафиза)

О, если бы озером был я ночным,

А ты луною, по нем плывущей!

О, если б потоком я был луговым,

А ты былинкой, над ним растущей!

О, если бы розовым был я кустом,

А ты бы розой, на нем растущей!

О, если бы сладостным был я зерном,

А ты бы птичкой, его клюющей!

«О, как подобен я - смотри…» (из Гафиза)

О, как подобен я - смотри -

Свече, мерцающей в потьмах,

Но ты - в сияющих лучах

Восход зари.

Лишь ты сияй, лишь ты гори!

Хотя по первому лучу

Твой яркий свет зальет свечу,

Но умолять тебя хочу:

Лишь ты гори,

Чтоб я угас в твоих лучах!

«Дано тебе и мне…» (из Гафиза)

Дано тебе и мне

Созвездием любовным

Украсить небеса:

Ты в них луною пышной,

Красавицей надменной,

А плачущей Плеядой

При ней мои глаза.

«Ветер нежный, окрыленный…» (из Гафиза)

Ветер нежный, окрыленный,

Благовестник красоты,

Отнеси привет мой страстный

Той одной, что знаешь ты.

Расскажи ей, что со света

Унесут меня мечты,

Если мне от ней не будет

Тех наград, что знаешь ты.

Потому что под запретом

Видеть райские цветы

Тяжело - и сердце гложет

Та печаль, что знаешь ты.

И на что цветы Эдема,

Если в душу пролиты

Ароматы той долины,

Тех цветов, что знаешь ты?

Не орлом я быть желаю

И парить на высоты;

Соловей Гафиз ту розу

Будет петь, что знаешь ты.

«В царство розы и вина приди…» (из Гафиза)

В царство розы и вина приди,

В эту рощу, в царство сна - приди.

Утиши ты песнь тоски моей -

Камням эта песня слышна - приди.

Кротко слез моих уйми ручей -

Ими грудь моя полна - приди.

Дай испить мне здесь, во мгле ветвей,

Кубок счастия до дна - приди.

Чтоб любовь до тла моих костей

Не сожгла - она сильна - приди.

Но дождись, чтоб вечер стал темней;

Но тихонько и одна - приди.

«Ах, как сладко, сладко дышит…» (из Гафиза)

Ах, как сладко, сладко дышит

Аромат твоих кудрей!

Но еще дышал бы слаще

Аромат души твоей.

«В доброй вести, нежный друг, не откажи…» (из Гафиза)

В доброй вести, нежный друг, не откажи,

При звездах прийти на луг - не откажи.

И в бальзаме, кроткий врач души моей,

Чтоб унять мой злой недуг, - не откажи.

В леденцах румяных уст, чтобы мой взор

За слезами не потух, - не откажи.

В пище тем устам, что юности твоей

Воспевают гимны вслух, - не откажи.

И во всём, на что завистливо в ночи

Смотрит неба звездный круг, - не откажи.

В том, чему отдавшись раз, хотя на миг,

Веки счастья помнит дух, - не откажи.

В том, что властно укротить еще одно

Пред могилою испуг, - не откажи.

«Гиацинт своих кудрей…» (из Гафиза)

Гиацинт своих кудрей

За колечком вил колечко,

Но шепнул ему зефир

О твоих кудрях словечко.

Самообольщение (из Гете)

Соседкин занавес в окне

Волнуется опять.

Знать, хочет заглянуть ко мне

И дома ль я - узнать.

И точно ль гнев ревнивый свой,

Что целый день таю,

Я оскорбленною душой

Навеки сохраню?

Но нет! ребенок милый мой

Не думает о том, -

Я вижу, ветер заревой

Играет полотном.

Новая любовь - новая жизнь (из Гете)

Сердце, сердце, что такое?

Что смутило жизнь твою?

Что-то странное, чужое;

Я тебя не узнаю!

Всё прошло, что ты любило,

Всё, о чем ты так грустило,

Труд и отдых - всё прошло, -

До чего уже дошло!

Иль тебя цветком росистым

Эта девственность чела,

Взором кротким, нежно-чистым

Своевольно увлекла?

Вдруг хочу от ней укрыться,

Встрепенуться, удалиться,

Но мой путь еще скорей

Вновь, увы, приводит к ней!

И меня на нити тонкой,

Безнаказанно шутя,

Своенравною ручонкой

Держит девочка-дитя;

Красоты волшебной сила

Круг заветный очертила.

Что за странность - как во сне!

О любовь, дай волю мне!

Прекрасная ночь (из Гете)

Вот с избушкой я прощаюсь,

Где любовь моя живет,

И бесшумно пробираюсь

Под лесной полночный свод.

Лунный луч, дробясь, мерцает

Меж дубами по кустам,

И береза воссылает

К небу сладкий фимиам.

Как живительна прохлада

Этой ночи здесь, в тиши!

Как целебна тут отрада

Человеческой души!

Эта ночь томит, врачуя,

Но и тысяч равных ей

Не сменяю на одну я

Милой девушки моей.

К цветам (из Шиллера)

Дети солнечного всхода,

Пестрых пажитей цветы,

Вас взлелеяла природа

В честь любви и красоты.

Ваши яркие уборы

Под перстом прзрачным Флоры

Так нарядно хороши;

Но, любимцы неги вешней,

Плачьте: прелесть жизни внешней

Не вжохнула в вас души.

Вслед за жаворонком нежно

Соловьи о вас грустят,

На листах у вас небрежно

Колыхаясь сильфы спят,

Ваши пышные короны

Превратила дочь Дионы

В брачный полог мотыльков.

Плачьте, плачьте, дети света!

В вас тоска понятна эта -

Вам неведома любовь.

Но томление разлуки

Выношу я, не скорбя;

Друг мой Нанни, эти руки

Вьют подарок для тебя!

Жизнь и душу, страсть и речи,

Сердца нежные предтечи,

Вам теперь передаю, -

И сильнейший меж богами

Здесь под скромными листами

Скрыл божественность свою.

«Если ты меня разлюбишь…» (из Рюккерта)

Если ты меня разлюбишь,

Не могу я разлюбить;

Хоть другого ты полюбишь,

Буду всё тебя любить;

Не в моей лишь будет власти,

За взаимность вашей страсти,

И его мне полюбить.

«Как мне решить, о друг прелестный…» (из Рюккерта)

Как мне решить, о друг прелестный,

Кто властью больше: я иль ты?

Свободных песен круг небесный

Не больше царства красоты.

Два рая: ты - в моем царица,

А мне - в твоем царить дано.

Один другому лишь граница,

И оба вместе лишь одно.

Там, где любовь твоя невластна,

Восходит песни блеск моей;

Куда душа ни взглянет страстно,

Разверсто небо перед ней.

«У моей возлюбленной есть украшенье…» (из Рюккерта)

У моей возлюбленной есть украшенье,

В нем она блаженна в каждое мгновенье,

Всем другим на зависть, мне на загляденье.

У моей возлюбленной есть украшенье,

В нем связали страсть моя и вдохновенье

С золотом и самоцветные каменья.

У моей возлюбленной есть украшенье,

В нем она должна, ее такое мненье,

И восторг встречать и даже огорченье.

У моей возлюбленной есть украшенье,

В нем она предстать желает в погребенье

Так же, как была в нем в обрученье.

«И улыбки, и угрозы…» (из Рюккерта)

И улыбки, и угрозы

Мне твои - всё образ розы;

Улыбнешься ли сквозь слезы,

Ранний цвет я вижу розы,

А пойдут твои угрозы,

Вспомню розы я занозы;

И улыбки, и угрозы

Мне твои - всё образ розы.

«Как красив на утренней заре…» (из Мерике)

Как красив на утренней заре

Птичий след по снегу на горе!

Но красивей милая рука

Мне чертит письмо издалека.

В небеса высок у цапли взлет:

Ни стрела, ни пуля не доймет;

Во сто раз и выше, и быстрей

Мысль летит к избраннице своей.

«Из слез моих много родится…» (из Гейне)

Из слез моих много родится

Роскошных и пестрых цветов,

И вздохи мои обратятся

В полуночный хор соловьев.

Дитя, если ты меня любишь,

Цветы все тебе подарю,

И песнь соловьиная встретит

Под милым окошком зарю.

«Лилею, розой, голубкой, денницей…» (из Гейне)

Лилею, розой, голубкой, денницей

Когда-то и я восторгался сторицей.

Теперь я забыл их, пленяся одною

Младою, родною, живою душою.

Она, всей любви и желаний царица,

Мне роза, лилея, голубка, денница.

«Ланитой к ланите моей прикоснись…» (из Гейне)

Ланитой к ланите моей прикоснись, -

Тогда наши слезы сольются,

И сердцем теснее мне к сердцу прижмись, -

Огнем они общим зажгутся.

И если в тот пламень прольются рекой

Те общие слезы мученья, -

Я, крепко тебя охвативши рукой,

Умру от тоски наслажденья.

«Дитя, мои песни далеко…» (из Гейне)

Дитя, мои песни далеко

На крыльях тебя унесут,

К долинам Гангесова тока:

Я знаю там лучший приют.

Там, светом луны обливаясь,

В саду всё зардевшись цветет,

И лотоса цвет, преклоняясь,

Сестрицу заветную ждет.

Смясь, незабудкины глазки

На дальние звезды глядят,

И розы душистые сказки

Друг другу в ушко говорят.

Припрянув, внимания полны,

Там смирно газели стоят,

А там, в отдалении, волны

Священного тока шумят.

И там мы под пальмою младою,

Любви и покоя полны,

Склонившись, уснем - и с тобою

Увидим блаженные сны.

«Как из пены вод рожденная…» (из Гейне)

Как из пены вод рожденная,

Друг мой прелести полна:

Ведь, другому обрученная,

Ты пред ним сиять должна.

Сердце, ты, многострадальное,

На измену не ропщи,

И безумие печальное

Ты оправдывать ищи.

«Я не ропщу, пусть сердце и в огне…» (из Гейне)

Я не ропщу, пусть сердце и в огне;

Навек погибшая, роптать - не мне;

Как ни сияй в алмазах для очей,

А ни луча во мгле души твоей.

Я это знал. Ведь ты же снилась мне;

Я видел ночь души твоей на дне,

И видел змей в груди твоей больной,

И видел, как несчастна ты, друг мой.

«Да, ты несчастна - и мой гнев угас…» (из Гейне)

Да, ты несчастна - и мой гнев угас.

Мой друг, обоим нам судьба - страдать.

Пока больное сердце бьется в нас,

Мой друг, обоим нам судьба - страдать.

Пусть явный вызов на устах твоих,

И взор горит, насмешки не тая,

Пусть гордо грудь трепещет в этот миг, -

Ты всё несчастна, как несчастен я.

Улыбка горем озарится вдруг,

Огонь очей слеза зальет опять,

В груди надменной - язва тайных мук,

Мой друг, обоим нам судьба - страдать.

«Слышу ли песенки звуки…» (из Гейне)

Слышу ли песенки звуки,

Той, что певала она, -

Снова томительной муки

Грудь, как бывало, полна.

Так и потянет невольно

В горы да к темным лесам, -

Всё, что и горько, и больно,

Может быть, выплачу там.

«Твои пылают щечки…» (из Гейне)

Твои пылают щечки

Румянцем вешних роз,

А в крошечном сердечке

По-прежнему мороз.

Изменится всё это,

Увидишь ты сама:

На сердце будет лето

И на щеках зима.

«Я плакал во сне; мне приснилось…» (из Гейне)

Я плакал во сне; мне приснилось,

Что друг мой во гробе лежит, -

И я проснулся - и долго

Катилися слезы с ланит.

Я плакал во сне; мне приснилось,

Что ты расстаешься со мной, -

И я проснулся - и долго

Катилися слезы рекой.

Я плакал во сне; мне приснилось,

Что ты меня любишь опять, -

И я проснулся - и долго

Не в силах я слез был унять.

«Красавица-рыбачка…» (из Гейне)

Красавица-рыбачка,

Причаль свою ладью,

Пойди исядь со мною,

Дай руку мне свою.

Доверчиво головкой

На грудь склонись ко мне;

Ведь ты ж себя вверяешь

Беспечно глубине.

С приливом и отливом,

Что море, грудь моя,

И много чудных перлов

Во глубине ея.

«Как луна, светя во мраке…» (из Гейне)

Как луна, светя во мраке,

Прорезает пар густой,

Так из темных лет всплывает

Ясный образ предо мной.

Все на палубе сидели,

Гордо Рейн судно качал,

Поздний луч младую зелень

Берегов озолочал.

И у ног прекрасной дамы

Я задумчиво сидел;

Бледный лик ее на солнце

Ярким пламенем горел.

Струн томленье, хоров пенье,

Жизнь как праздник хороша! -

Небо тихо голубело,

Расширялася душа.

Чудной сказкою тянулись

Замки, горы мимо нас

И светились мне навстречу

В паре ясных женских глаз.

«Как цвет, ты чиста и прекрасна…» (из Гейне)

Как цвет, ты чиста и прекрасна,

Нежна, как цветок по весне;

Взгляну на тебя - и тревога

Прокрадется в сердце ко мне.

И кажется, будто б я руки

Тебе на чело возложил,

Молясь, чтобы бог тебя нежной,

Прекрасной и чистой хранил.

«Хотел я с тобою остаться…» (из Гейне)

Хотел я с тобою остаться,

Забыться, моя красота;

Но было нам дожно расстаться,

Ты чем-то была занята.

Тебе я сказал, что связала

Нам души незримая связь,

Но ты от души хохотала,

И ты мне присела, смеясь.

Страданья прибавить сумела

Ты чувсвам влюбленным моим

И даже польстить не хотела

Прощальным лобзаньем своим.

Не думай, что я застрелюся,

Как мне и ни горек отказ;

Всё это, мой друг, признаюся,

Со мною бывало не раз.

«Ах, опять всё те же глазки…» (из Гейне)

Ах, опять всё те же глазки,

Что так нежно улыбались,

И опять всё те же губки,

Что так сладко целовались!

Этот голос, мне когда-то

Дорогой, не изменился;

Только сам уже не тот я,

Измененным воротился.

Вновь меня объемлют страстно

Бледно-розовые руки,

Но лежу у ней на сердце,

Полон холода и скуки.

«По бульварам Саламанки…» (из Гейне)

По бульварам Саламанки

Воздух благорастворенный.

Там, в прохладный летний вечер,

Я гуляю с милой донной.

Я рукой нетерпеливой

Обнял стройное созданье

И блаженным пальцем слышу

Гордой груди колыханье.

Но по липам слышен шорох,

Полный чем-то невеселым,

И ручей в низу плотины

Злобно грезит сном тяжелым.

Ах, сеньора, чует сердце:

Скоро буду я в изгнаньи;

По бульварам Саламанки

Не ходить нам на гуляньи.

«Ты вся в жемчугах и в алмазах…» (из Гейне)

Ты вся в жемчугах и в алмазах,

Вся жизнь для тебя - благодать,

И очи твои так прелестны, -

Чего ж тебе, друг мой, желать?

К твоим очам прелестным

Я создал целую рать

Бессмертием дышащих песен,

Чего ж тебе, друг мой, желать?

Очам твоим прелестным

Дано меня было терзать,

И ты меня ими сгубила, -

Чего ж тебе, друг мой, желать?

Подражание XVI Идиллии Биона (из Шенье)

Прекрасная звезда Венеры светлоокой!

Пока свое чело за рощею далекой

Диана нежная скрывает, освети

Кустарник тот и холм для моего пути.

Я оставляю кров не для ночных хищений,

На путников в душе не крою покушений.

Нет, я люблю и жду возмездия забот

От нимфы молодой, красы между красот, -

Как в мириаде звезд, Дианой предводимой,

Краса ночных небес, горит твой луч любимый.

«Выйди, мать, наружу, посмотри на диво…» (песни кавказских горцев)

«Выйди, мать, наружу, посмотри на диво:

Из-под снега травка проросла красиво.

Влезь-ко, мать, на крышу, глянь-ко на восток:

Из-под льда ущелья вешний вон цветок».

- «Не пробиться травке из-под груды снежной,

Изо льда ущелья цвет не виден нежный;

Никакого дива: влюблена то ты,

Так тебе на снеге чудятся цветы».

 

Top