Папярэдняя старонка: Свидетель надежды Иоанн Павел II. Кн. 1

Аўтар: Вейгел Д.,
Дадана: 21-05-2012,
Крыніца: Свидетель надежды Иоанн Павел II. Кн. 1, Москва, 2001.

Бенефиции Собора в Кракове

8 марта 1964 - возведение Кароля Войтылы в сан архиепископа.

Май 1964 - Войтыла под псевдонимом публикует в «Знаке» эссе «Размышления об отцовстве».

7 мая 1965 - архиепископ учреждает в своей епархии ежегодный День страждущего.

1966 - празднование тысячелетия принятия Польшей христианства.

Апрель 1966 - в «Знаке» выходит поэма Войтылы «Пасхальные бдения», подписанная псевдонимом.

28 июня 1967 - Папа Павел VI производит Кароля Войтылу в кардиналы.

31 августа 1967 - коммунистические власти Польши закрывают «Театр восторга».

14 октября 1967 - кардинал Войтыла закладывает фундамент костела в Новой Гуте.

Февраль 1968 - краковская комиссия теологов выступает с меморандумом «Основная доктрина Церкви о принципах супружеской жизни».

Август - сентябрь 1969 - поездка кардинала Кароля Войтылы по Канаде и Соединенным Штатам Америки.

Осень 1969 - Войтыла основывает в архиепископстве Институт исследований семьи.

11 сентября - 28 октября 1969 - кардинал Войтыла принимает участие в работе международного епископского синода в Риме.

1970 - Войтыла пишет «Источники обновления» - развернутый обзор документов Второго Ватиканского Собора.

16-17 декабря 1970 - в Люблинском католическом университете проводится дискуссия о работе Войтылы «Личность и действие».

30 сентября - 6 ноября 1971 - Войтыла участвует в епископском синоде, посвященном проблеме исполнения пастырских обязанностей в свете стремления к справедливости в мире.

24 декабря 1971 - Кароль Войтыла служит первую после вступления в сан кардинала полуночную рождественскую мессу на поле в Местжейовице.

8 мая 1972 - открытие Краковского синода.

16 августа 1972 - кардинал Войтыла проводит службу в лагере движения «Оазис» на горе Блищ.

Февраль 1973 - Войтыла представляет Польскую Католическую Церковь на Международном евхаристическом конгрессе в Мельбурне (Австралия).

16 апреля 1974 - кардинал Войтыла бросает вызов коммунистическим властям Чехословакии, выступая на похоронах кардинала Стефана Трохты в Литомержице.

27 сентября - 26 октября 1974 - Войтыла назначен «информатором» Синода епископов, обсуждающего вопросы евангелизации.

Май 1975 публикация в «Знаке» цикла стихов Войтылы «Размышления о смерти» под псевдонимом.

7-13 марта 1976 кардинал Войтыла произносит проповеди на церемонии вхождения в Великий пост перед Папой Павлом VI и членами Римской Курии.

13 июля 11 сентября 1976 поездка Войтылы в США. Участие в Международном евхаристическом конгрессе в Филадельфии.

15 мая 1977 кардинал Войтыла освящает костел в Новой Гуте.

30 сентября 29 октября 1977 Войтыла участвует в работе епископского синода, посвященного религиозному образованию.

25 мая 1978 кардинал Войтыла выступает перед десятками тысяч паломников, собравшихся в Краков на ежегодную процессию Тела Христова, с речью, в которой отстаивает необходимость соблюдения в Польше основных прав человека.

8 марта 1964 г. в 9.45 главный ризничий Вавельского собора взял в руки серебряный ковчежец с мощами святого Станислава и торжественно проследовал через огромный неф этого величественного сооружения, направляясь к его западным вратам. Согласно обычаю на церковном дворе за этими вратами ожидал человек, готовящийся принять сан архиепископа. Кароль Юзеф Войтыла в соответствующем случаю торжественном облачении склонил голову, поцеловав ковчег со святыми останками своего предшественника первого епископа Краковского, и пошел по ступенькам храма. Церемония возведения его в сан архиепископа началась. У церковных врат его встречали сверкающие золотом и драгоценными мехами средневековых одеяний представители высшего духовенства члены Собрания святого Станислава. Один из каноников приветствовал вошедшего пышной речью, в которой кратко излагалась вся история Краковской епархии. По ее окончании настоятель вручил Войтыле ключи от собора. Вступающий в сан архиепископа пошел вперед, останавливаясь для совершения кратких молитв у гробницы святого Станислава, великого Черного креста Благословенной королевы Ядвиги и дарохранительницы. Это был тот же путь, который Кароль Войтыла проделал в этом соборе четверть века назад, незадолго перед тем, когда летчики «Люфтваффе» сбросили первые бомбы на историческую столицу Польши.

Подойдя к алтарю, будущий архиепископ опустился на переносной трон, и епархиальный канцлер торжественно вначале полатыни, а затем по-польски зачитал папскую буллу о назначении Кароля Юзефа Войтылы правящим архиепископом Кракова. Архиепископ поднялся, поцеловал алтарь, и участвующие в церемонии епископы возвели его на кафедру место старшего епископа в Вавельском соборе. К сидящему на троне главе епархии по очереди начали подходить для принесения присяги верности ее епископы, члены Собрания святого Станислава, священнослужители, преподаватели духовных учебных заведений, главы религиозных общин и, наконец, семинаристы. Вспоминают, что практически для каждого Войтыла сумел найти особые слова благодарности.

Затем сорокатрехлетний архиепископ, семьдесят шестой глава епархии от ее основания во времена правления королевской династии Пястов, обратился ко всем присутствующим с проповедью, в которой постарался раскрыть значение только что произошедшего для них и для него самого.

Он говорил о том, что в Вавельский собор невозможно входить без благородного трепета и благоговения. Ведь этот храм является мистическим хранилищем «исторического прошлого Польши», прошлого, без которого у народа нет будущего. Войтыла признался, что всякий раз, оказываясь здесь, он ощущал в себе зарождение чего-то нового и прекрасного. Это чувство, как он смиренно надеется, поможет ему соприкоснуться с самой великой и глубокой тайной тайной, каковой является сам Господь. Архиепископ поведал собравшимся, что самым страстным его желанием является такое служение миру, которое хоть отдаленно напоминало бы то великое служение, которое явил своим явлением в мир Единосущный Сын Божий.

Кароль Войтыла сказал, что считает себя прежде всего сыном Церкви, «выносившей и взрастившей его, как мать вынашивает и взращивает сына». Но, оставаясь любящим и преданным сыном Церкви, в этот день, будучи возведен в сан архиепископа, он вошел и в число ее отцов. «Петр устами Папы Павла VI сказал мне: «Окормляй паству мою...» В этих словах заключены огромная сила и руководство к действию. Ведь и сам Христос сказал апостолу Петру, а через него и всем его наследникам, вплоть до Папы Павла VI то же: «Паси агнцев Моих» (Ин.21.15). Таким образом, возлюбленные мои, я с трепетом стою на пороге принятия того великого звания, которое заключено в понятии «пастырь Божий». И уверенность придает мне только то, что я по праву стою здесь, что я взошел на этот путь через дверь, приоткрытую пастырям самим Христом через святого Петра...»

Цель своего служения главой одной из поместных церквей Войтыла видел прежде всего в объединении созидательных усилий всех ее членов. «Быть пастырем, как мне кажется, может только тот, кто знает, что ждет от него его паства, умеет принять то, что может дать каждый из ее членов, и объединить эти дары в нечто целое, направленное на всеобщее благо...»

Каждое действие епископа, направленное на координацию и объединение верующих его епархии, можно расценивать по главному критерию свидетельствует ли оно о гуманной сути личности человека, его отношений с Богом и его данном свыше достоинстве, то есть о том, что проявилось в явлении Иисуса Христа. Те, кто в 1964 г. считал, что правит Польшей, разрабатывали пятилетние планы. Архиепископ Краковский не нуждался в столь подробных схемах действия. Он собирался заняться «простыми и исконно свойственными» человеку вещами. Ведь человеку исконно присуще то, что дал ему Господь. Эти дары хранятся в глубине души каждого, а потому воспринимаются просто и естественно и не требуют особых программ. Все, что нам нужно, «это проявить чуть-чуть больше рвения и готовности в следовании изначально данной нам Господом программе и ее интерпретации для конкретных потребностей современности...» Второй Ватиканский Собор начал этот процесс обновления, но «для большинства из нас его постановления остаются обычными документами, периодически принимаемыми иерархами Церкви. Поэтому я вижу одной из основных своих задач на ближайшее время доведение истинного значения Собора до каждого прихожанина нашей епархии, чтобы мы все вместе могли заняться воплощением решений Собора в жизнь...

Еще раз подчеркнув, что единственной «программой», которой он руководствовался и собирается руководствоваться впредь, является Святое Евангелие, архиепископ удалился в ризницу, чтобы переодеться для мессы. Когда он вновь предстал перед присутствующими в соборе, на нем была расшитая золотом риза дар супруги короля Стефана Батория королевы Анны Ягелло главе Краковского архиепископства. Первым обладателем митры, которая украсила голову нового архиепископа, был его предшественник Анджей Липский, занимавший этот пост в XVII в. Утверждение штата епархиальных епископов произошло во времена правления Яна Собеского. Потир предстоящей мессы был изготовлен в годы правления династии Ягеллонов. И одеяние епископов, и весь строй церемонии, бесспорно, являлись неким посланием из прошлого к современным людям. Причем посланием, суть которого мог уловить каждый: все вы, созерцающие этот древний обряд епископского посвящения и участвующие в нем, являетесь наследниками великих традиций. В этих традициях правда о вашем прошлом. Эти традиции могут послужить лучшим инструментом для построения достойного вас будущего, общества свободных мужчин и женщин, получивших в крещении высшую свободу, которую не в силах отобрать никто и никогда, свободу детей Божиих.

НЕОЖИДАННЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Социологи, занимающиеся процессами, происходящими в структурах власти, с полным правом могли считать произошедшее блестящим подтверждением принципа непредсказуемости результатов. Некоторые эксцентричные теологи видели в этом доказательство того, что Дух Святой, помимо всего прочего, обладает и чувством юмора. Ясно одно назначению Кароля Войтылы на пост главы Краковской епархии в значительной степени способствовали именно те люди, которые вскоре очень сильно пожалели об этом.

Архиепископ Евгениуш Бажак умер 15 июня 1962 г. Решениео возведении Войтылы в сан архиепископа было подписано Папой Павлом VI 30 декабря 1963 г., а обнародовано 19 января 1964 г. То, что краковский архиепископский престол целых восемнадцать месяцев оставался вакантным, явилось результатом еще одного тупика в отношениях с правительством Польши, а произошло это из-за соглашения, заключенного Примасом Вышыньским. По достигнутой в 1956 г. договоренности с властями Примас должен был сообщать имя избранного Святым Престолом (естественно, с учетом мнения самого Вышыньского) кандидата в епископы в соответствующие государственные органы. В течение трех месяцев со дня такого сообщения правительство могло наложить вето на решение об избрании. Если этого не происходило, Примас имел право публично объявить имя нового епископа или архиепископа. Официально лицом, занимающимся в правительстве подобными делами, считался сам премьер-министр, но на практике решение зависело от Зенона Клишко, второго человека в Коммунистической партии. Клишко занимал пост маршала (спикера) Сейма полностью зависящего от коммунистов Парламента Польши. Что еще более важно, он был главой идеологического аппарата партии и отвечал за защиту коммунистической идеи от чуждых влияний.

Поздней осенью 1963 г. к заместителю редактора «Тыгодника повшехны» отцу Анджею Бардецкому зашел непростой посетитель глава допущенной в Сейм католической мини-фракции из пяти человек профессор Станислав Стомма. После короткого обмена приветствиями профессор прямо сказал, что хочет поговорить, но предпочел бы сделать это, прогуливаясь по Посадкам бульвару, окружающему краковский Старый город, где можно было не опасаться полицейских «жучков», которые скорее всего имелись в кабинетах редакции. Отец Бардецкий согласился, и, как только они вышли, Стомма сообщил о разговоре, который недавно состоялся у него с самим Зеноном Клишко. Речь шла о тупике, в который зашел поиск кандидата на пост главы Краковского архиепископата. Клишко, никогда не упускавший возможности продемонстрировать свою значимость, не скрывал, что именно он «зарубил» за прошедшие полтора года семь предложенных кандидатов и был весьма горд этим. Но главное прозвучало позже. «Я жду Войтылу, неожиданно заявил Клишко, и пока не получу его, на любое другое предложение будет налагаться вето». Стомма, по его словам, поблагодарил партийного идеолога за оказанное доверие, с трудом сдерживая смех. Войтыла был именно тем кандидатом, который более чем устраивал его самого, членов его католической группы в Сейме и священников, подобных отцу Бардецкому.

Но почему Клишко и, как понимал Стомма, члены Политбюро Польской коммунистической партии сделали ставку на Войтылу? Как могли эти искушенные в политике люди так ошибиться в оценке молодого епископа?

Возможно, именно возраст сыграл решающую роль. Седовласым старцам из коммунистического руководства сорокадвухлетний человек казался почти мальчиком с не сформировавшимися взглядами, а потому вполне пригодным для разного рода манипуляций. К тому же они считали Войтылу человеком, практически не интересующимся политикой, естественно, в том плане, как политику понимали они сами. Он и в самом деле представлялся многим неким интеллектуалом, мыслящим довольно абстрактными философскими понятиями и не очень приспособленным к практической жизни. Такой вполне мог удовлетвориться расплывчатыми заверениями со стороны властей. Подобная комбинация личных качеств и возраста вполне могла натолкнуть Клишко и его товарищей на мысль о возможности использовать Кароля Войтылу в качестве очень подходящей фигуры в игре, направленной на достижение их стратегической цели: расколоть иерархию Польской Католической Церкви, оттеснить от реального руководства ею Примаса и тем самым ослабить религиозное влияние на массы.

В то же время сейчас, спустя тридцать пять лет, кажется невероятным, что столь искушенные партийные товарищи могли пройти мимо очевидных фактов, опровергавших точку зрения на Войтылу как на потенциально послушного исполнителя планов властей. Их к тому времени было более чем достаточно. Кароль Войтыла демонстрировал явную способность увлекать религиозными идеями молодежь. Общеизвестны были его связи в «Театре восторга», вокруг которого объединялось немало довольно подозрительных для режима личностей. Более того, Войтыла во время попытки конфисковать в 1962 г. у архиепископата здание Краковской семинарии, доказал умение добиваться своего в переговорах с представителями властей. Через год, когда городская администрация попыталась отобрать одно крыло краковской Силезской семинарии, он действовал еще жестче. Епископ заявил, что в случае изгнания семинаристов из принадлежащего им здания он будет стоять вместе с ними на улице, и выселение не состоялось. А его ночные рождественские мессы в Новой Гуте? Разве они не доказывали, что Войтыла не из тех, кто безропотно подчиняется внешним обстоятельствам? Вряд ли могли партийные идеологи не обратить внимание на его произнесенную там в январе 1963 г. проповедь о «внутренней свободе человека». Ведь она, по сути дела, открыла серию мероприятий в честь не слишком приятной для властей даты столетней годовщины восстания поляков против царской России. И Войтыла на этом не остановился. Через пять месяцев он, открыв мемориал участникам этого восстания Калиновскому и Хмеловскому в Вавельском соборе, фактически провозгласил их святыми. При этом, обращаясь к присутствующим, он заявил, что, несмотря ни на какие трудности, эти люди смогли «прорваться из подполья к свободе». Одно это должно было бы послужить предупреждающим сигналом для коммунистов.

Когда задумываешься над тем, почему ни эта церемония, ни многие другие факты культурного сопротивления Войтылы не насторожили Зенона Клишко и его товарищей, невольно приходишь к выводу, что они оказались пленниками своей же собственной идеологии и пропаганды. «Культурное сопротивление» не представлялось им опасным. Ведь жаргон ортодоксальных марксистов трактует мыслительную деятельность как «надстройку», нечто эфемерное и преходящее, а следовательно, не имеющее реальной силы. С этой точки зрения вполне можно позволить по-юношески горячему капитулярному викарию произнести проповедь о «сверхъестественной ответственности епископа за народ Божий», которая проявилась в служении святого Станислава, с готовностью пожертвовавшего жизнью за паству свою. Можно закрыть глаза и на то, что Войтыла призывает студентов почаще задумываться о своем жизненном предназначении и регулярно являться на исповедь. Все это тот же «опиум для народа», только предназначенный для слишком ретивых представителей краковской интеллигенции. А раз так, то почему бы не позволить именно этому молодому священнику делать все, что он делает сейчас, и на посту правящего архиепископа Краковского архиепископата. По меньшей мере это поможет безболезненно для власти «спускать пар». Кроме того, имеется вполне реальная надежда на то, что удастся подтолкнуть этого «наивного юношу» на участие в борьбе между отдельными группами польских епископов. Вступив в нее, он наверняка запутается, что даст возможность коммунистам использовать его в маневрах, направленных на ослабление позиций Примаса Вышыньского.

А что думал о Войтыле сам Вышыньский? Считал ли и он молодого епископа несобранным, увлеченным абстрактными идеями интеллектуалом, который мог стать объектом манипуляции для коммунистов? То, что Войтыла стал восьмым (по некоторым данным, седьмым) кандидатом, предложенным Вышыньским на пост главы Краковского архиепископата, позволяет предположить, что Примас считал его слишком молодым и не имеющим достаточного опыта для исполнения таких обязанностей. Каких-либо противоречий между Вышыньским и Войтылой за несколько лет, прошедших со дня возведения последнего в сан епископа, не наблюдалось. Но капитулярный викарий был известен своей поддержкой «Тыгодника повшехны», а у Примаса были определенные проблемы со слишком независимо мыслящей редакцией этого издания. Вряд ли симпатии Вышыньского могла повысить и активная реформаторская деятельность Войтылы на Втором Ватиканском Соборе. Дело не в самих реформах. К ним Примас относился в принципе положительно. Но при этом кардинал считал, что западные реформаторы совершенно не понимают ситуацию, сложившуюся в Польше, и их усилия поэтому особой пользы Польской Церкви принести не могут. Все это, конечно, предположения. Но то, что Вышыньский практически не знал Войтылу, можно считать достоверным фактом. Когда Примаса вскоре после церемонии возведения Войтылы в сан архиепископа попросили рассказать о новом главе Краковской епархии, тот задумался, а потом произнес всего одну фразу:

Он поэт.

Как бы там ни было, в декабре 1963 г. профессор Стомма вновь появился в офисе «Тыгодника повшехны» и пригласил отца Бардецкого прогуляться с ним по краковским Посадкам. Там он рассказал, что Зенон Клишко только что сообщил о получении от Примаса представления о назначении на пост архиепископа Краковского Кароля Войтылы. Стомма и Бардецкий были довольны. Радовались в тот момент, судя по всему, также и Зенон Клишко, и его соратники по партии.

Аббат расположенного неподалеку от Кракова Камалдолесского монастыря отец Петр Ростворовский, который в то время отбывал наказание в гданьской тюрьме за помощь в незаконном переходе границы гражданам Чехословакии, рассказал весьма примечательный случай. Новость о назначении Кароля Войтылы сообщил ему представитель тюремной администрации. Радость, звучавшая в его голосе, не оставляла сомнений в том, что товарищам коммунистам известие пришлось по душе.

Очень хорошая новость, повторил он несколько раз аббату.

Однако уже через четыре месяца тот же тюремщик, встретившись с аббатом, резко изменил свою точку зрения.

Войтыла надул нас! кричал этот верный слуга режима.

Видимо, можно согласиться с выводом отца Бардецкого, который расценил происшедшее с Войтылой как еще одно доказательство способности Святого Духа направлять мысли человеческие в нужное русло и осуществлять свою волю через смертных незаметно для них самих.

«МОЙ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ КРАКОВ»

Кароль Войтыла прожил в Кракове ровно сорок лет, из которых четыре года был викарным епископом, два фактическим главой епархии и четырнадцать лет правящим архиепископом.

ется общепризнанным интеллектуальным центром и культурной столицей Польши. Войтыла патриот своей страны, и город, где он жил, был своего рода хранилищем истории его народа. История борьбы поляков за свою свободу жила в величественных соборах, ее можно было изучать по старинным дворцам, учебным заведениям, костелам и даже обычным домам, возле которых молодой священник проходил ежедневно. Он был писателем, а Краков колыбель польского книгоиздательства, город, в котором была напечатана самая первая книга на польском языке. В общем, Краков был его городом. И по восприятию мира, и по убеждениям Войтыла был истинным краковчанином. А это, помимо всего остального, означает и то, что он был европейцем, живущим в самом сердце Европы.

Его становление как священника, а затем и епископа проходило в городе, явившем миру великие образцы церковного служения. В Кракове жил святой Станислав недосягаемый пример для подражания всем наследовавшим ему епископам. Здесь в XVI в. Петр Скарга читал свои знаменитые проповеди, призывая к обновлению нации через духовное возрождение. Здесь же в 1863 г. сражались повстанцы Дунаевского и Пузины, ставшие впоследствии епископами и кардиналами. Краков был городом брата Альберта и созданных им общин готовых на полное самопожертвование людей, городом загадочной сестры Фаустины Ковальской, чьи боговдохновенные пророчества поражают до сих пор. В Краковской епархии служил «непокоренный князь» Адам Стефан Сапега, из нее шагнул в бессмертие, добровольно приняв голодную смерть в бараке Освенцима, отец Максимилиан Кольбе. Незримое присутствие этих великих людей почти физически ощущалось в Кракове. Живя здесь, Кароль Войтыла особенно ясно чувствовал взаимосвязь святых деяний тех, кто служил его землякам в прошлом, и интеллектуальной жизнью настоящих католиков, живущих сегодня.

Человек, которому в шестидесятые суждено было стать архиепископом Краковским, выразил свои чувства в пастырском послании верующим жителям епархии в канун Великого поста 1964 г. (Как и все другие пастырские послания того времени, официально издать этот документ не удалось. Его перепечатывали с копии на копию монахини, вкладывавшие в обыкновенные пишущие машинки по шесть листов через копирку. Распространялось послание из рук в руки по приходам. Даже просто воспользоваться услугами почты было рискованно.)

Быть архиепископом Краковским, писал Войтыла, означает прежде всего «огромную ответственность» не только перед современниками, но и перед «вечной памятью великих людей», живших в епархии до нас. И преодолеть страх перед такой огромной ответственностью возможно только с помощью «абсолютной веры в милосердие Господа нашего Иисуса Христа и его Пресвятой Матери», искренней надежды на людей, которым собрался служить. Жизнь человека не бессмысленна, ибо есть Господь, «который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1Тим. 2.4). В этой евангельской строке и одно из основных понятий, на которых строится Церковь, и цель ее служения. Церковь призвана помочь людям осознать свое великое назначение и стать достойными его. И Кароль Войтыла, как их епископ, призванный заниматься решением этой задачи «во имя всеобщего блага», убежден, что не сможет справиться, если каждый «не возьмет на себя часть той ответственности, которая возложена на всех нас самим Богом».

Кароль Войтыла, в 1967 г., когда ему было всего сорок семь лет, возведенный Папой Павлом VI в кардиналы, отличался от других церковных иерархов не только возрастом. Он был первым за всю тысячелетнюю историю Краковской епархии епископом, не принадлежащим к высшему сословию. Однако это не помешало ему стать одним из лучших правящих архиепископов своего времени.

ПРИОРИТЕТЫ

Все, кому довелось работать с кардиналом Войтылой, отмечают его весьма своеобразный и при этом эффективный подход к проблемам и их решению. Каждый раз он призывал задуматься прежде всего над двумя вопросами. Первый: какая из открытых людям истин веры может помочь понять суть данной проблемы? После того как ответ на этот вопрос был получен, ставился второй: кого мы должны убедить (или просветить), чтобы он нам помог? Войтыла понимал, что является руководителем очень крупной организации, причем организации уникальной, отличающейся от любой другой. Он был не просто руководителем, а церковным руководителем, а это значит, что и действовать он мог исключительно как руководитель Церкви, а не другого, пусть в чем-то и схожего, социального института.

Понимание этого отражалось в манере его руководства и принятия ежедневных решений. После утренней мессы и завтрака архиепископ удалялся в свою часовню, и все знали, что беспокоить его там нельзя. Оставшись один, он проводил два часа, работая за маленьким столом, стоящим всего в нескольких ярдах от того места, где кардинал Сапега рукоположил его в священники. Он читал, писал и думал перед дарохранительницей, стоящей в небольшом углублении алтаря. Говорят, что теологи делятся на тех, кто занимается своей наукой, сидя в кабинетах, и тех, кто познает ее истины, стоя на коленях. Нечто подобное можно сказать о епископах и руководителях епархий. Кароль Войтыла, бесспорно, относился к тем, кто управлял епархией (равно как занимался философией и теологией) «на коленях». Даже свою кабинетную работу он старался построить так, чтобы ощущать присутствие Господа.

Перед принятием наиболее сложных решений архиепископ Краковский обычно приходил к Кальварье Зебжидовской. Часто видели, как он прогуливается там, молитвенно перебирая четки и размышляя о делах епархии. По пятницам Кароль Войтыла, как правило, покидал архиепископскую резиденцию, в которой находился его рабочий кабинет, и шел пешком по улице Францишканьской к знаменитой францисканской базилике месту, где перед женитьбой на королеве Ядвиге принял крещение Владислав Ягеллон. Пройдя под витражом, созданным его другом драматургом Станиславом Виспианьским, он входил в боковую часовню и молился перед четырнадцатью крестами.

В стиле и методах руководства епархией Кароля Войтылы, бесспорно, ощущалось влияние князя-кардинала Адама Сапеги. Золотой нагрудный крест Войтыла постоянно носил на простой черной сутане. Каждый, кто приходил в большой кабинет архиепископа Краковского, не мог не обратить внимания на фотографии Сапеги. Однако многое из того, чему Войтыла научился у своего предшественника, требовалось приспособить к новым условиям. За двенадцать лет, прошедших со дня кончины князя-кардинала, епархия изменилась; количество верующих католиков в ней достигло весьма внушительных размеров: полтора миллиона. Помимо обычных прихожан, в это число входили 1520 священнослужителей (771 непосредственно приписанный к епархии и 749 орденских пастырей), 1500 братьев (не имеющих священного сана членов католических орденов) и 191 учащийся духовной семинарии. На протяжении всех четырнадцати лет пребывания на посту руководителя столь многочисленной общины Кароль Войтыла следовал семи главным принципам, в которых, бесспорно, отразилось его понимание Церкви и ее назначения.

СВОБОДА ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ

Благодаря демографической ситуации и, в не меньшей степени, мудрому руководству кардинала Вышыньского польские католики пользовались гораздо большей свободой в отправлении религиозных обрядов, чем их единоверцы в соседних Литве, Чехословакии или Украине, на которых то и дело обрушивались репрессии властей. Но граждане свободного мира вряд ли бы согласились, что в Польше соблюдается право на свободу вероисповедания. Польским иерархам удалось достичь с коммунистическими властями негласного соглашения о невмешательстве. Но до того, чтобы отвечать критериям религиозных свобод, сформулированным Вторым Ватиканским Собором, Польше было весьма и весьма далеко.

История Краковского архиепископата накладывала на ее епископа особую ответственность. Быть продолжателем дела святого Станислава означало следовать древним традициям, согласно которым епископ являлся defensor populi (защитником народа) и defensor civitatis (защитником города) в самом непосредственном понимании этих словосочетаний. То, что кардиналу Сапеге удавалось справляться с этой ролью во время нацистской оккупации и в первые годы коммунистического правления, было просто чудом. Но так было. И теперь настал черед Кароля Войтылы защищать город и его жителей. Бороться пришлось не столько с прямыми репрессиями (хотя и с ними приходилось периодически сталкиваться), сколько с возведенным в ранг государственной политики желанием оторвать польский народ от христианской культуры, которая, собственно, и являлась до сих пор питательной средой его развития. Во время епископского служения Войтылы эта борьба велась прежде всего вокруг двух конкретных пунктов: строительства церковных зданий и публичного распространения католического учения. Рост числа католиков символизировали ежегодные процессии Тела Христова, которые тоже приходилось отстаивать.

С 1962 (когда Войтыла стал капитулярным викарием) по 1978 г., в Краковской епархии было создано одиннадцать новых приходов и десять «пастырских центров» (неких промежуточных инстанций между созданием общины верующих и регистрацией ее как церковного прихода). И бороться пришлось буквально за образование каждого.

Согласно действующим законам приход не мог быть официально зарегистрирован, а церковное здание построено без специального разрешения властей. Имелось и препятствие, вытекающее из религиозных канонов, приход мог создаваться только при действующей церкви. Таким образом, затягивая с выдачей разрешений на строительство культовых зданий, государственные органы достаточно эффективно тормозили процесс образования новых католических приходов, а следовательно, и расширения влияния Церкви в целом. Войтыла выработал довольно изощренную, но весьма эффективную стратегию, позволяющую преодолевать сопротивление властей и обходить канонические запреты. В среднем во время епископства Войтылы ежегодно подавалось около тридцати заявлений о разрешении строительства культовых зданий. Было негласно решено, что, если такое заявление не рассматривалось, на следующий год его подавали снова. В результате количество подобных заявлений увеличилось до пугающих бюрократию размеров. А епископу это давало возможность выдвигать не «крамольное» требование открыть новую церковь, а вполне невинное удовлетворить указанную в заявлении просьбу или дать официальный отказ. Стратегическая линия подкреплялась тактикой «свершившегося факта», на который государственный орган просто не мог никак не прореагировать. Церковные каноны не запрещали священникам посещать верующих, так же как и верующим молиться вне церкви. Этим и воспользовались прихожане епархии. Незаметно, но настойчиво из двери в дверь, из дома в дом осуществлялась евангелизация того или иного населенного пункта. А когда община де-факто уже существовала, правительственным чиновникам говорили: «Посмотрите, приход уже практически существует, но людям негде молиться. Для них необходимо построить храм».

Одной из самых примечательных страниц этой борьбы, бесспорно, является история строительства церкви в Новой Гуте поселке в пригороде Кракова. Построен он был уже при коммунистическом правительстве, а потому, естественно, культовых зданий в нем не предусматривалось. Поселок, который правильнее назвать небольшим городком, представлял собой скопище огромных жилых домов в некоторых из них было по 450 квартир. Причем планировка их была такова, что навестить соседа, живущего за стеной, в трех-четырехквартирном модуле, из которых состояли здания, было не просто. Для этого надо было спуститься по лестнице или на лифте на первый этаж, выйти из здания, войти в другой подъезд, а затем на лифте, если он работал, а чаще пешком вновь подниматься вверх, до того этажа, где проживал нужный вам человек Недаром эти квартиры полушутя называли «ящиками для хранения человеческих чувств». Здесь действительно было сделано все, чтобы чувства эти хранились отдельно друг от друга. Церковь как место, где люди могли бы собраться вместе без надзора властей, в таком новом коммунистическом городе была ни к чему.

Борьба за строительство храма приобрела здесь, таким образом, символический смысл борьбы за души жителей Новой Гуты. Костел был возведен в одном из районов поселка Бенчице, на том самом поле, на котором с 1959 г. Войтыла регулярно служил ночные рождественские мессы. На то, чтобы добиться разрешения на строительство «культового здания современной архитектуры» (архитектор хотел, чтобы оно напоминало «ковчег», в котором королева Польши Мария спасала своих подданных), ушли годы. Но 13 октября 1967 г. оно все-таки было дано. А уже на следующий день, 14 октября, кардинал Кароль Войтыла возглавил церемонию закладки фундамента, лично начав долбить киркой грунт под траншею для его первой секции. Именно в эту траншею был затем уложен камень с гробницы святого Петра, врученный Войтыле Папой Павлом VI. Над возведением костела в течение десяти лет добровольно трудились польские рабочие и граждане целого ряда других европейских стран. Для украшения ее фасада на польском побережье было собрано два миллиона отполированных морем камней. Величественную фигуру Христа для внутреннего убранства храма отлили рабочие сталелитейного завода Новой Гуты, носившего, между прочим, имя Ленина. Дарохранительницу, выполненную как модель Солнечной системы, подарили верующим Новой Гуты их австрийские единоверцы из епархии Санкт-Пёлтен. Один из камней этого великолепного сосуда был доставлен с Луны и вручен американскими астронавтами Павлу VI. Колокола для храма прислали голландцы. Костел был освящен кардиналом Каролем Войтылой 15 мая 1977 г. На церемонию освящения, символизирующую начало новой страницы истории рабочего поселка, приехали паломники из Австрии, Чехословакии, Венгрии, Югославии, Германии, Голландии, Португалии, Италии, Канады, Соединенных Штатов, Англии, Финляндии и Франции.

Отныне это не город, где живут люди, которые предоставлены самим себе, с которыми могут делать все что угодно, подчеркнул в произнесенной на церемонии освящения нового храма речи кардинал. Теперь здесь живут не просто члены общества, подчиняющегося законам производства и потребления. Отныне это город детей Божиих... Храм был необходим уже для того, чтобы показать это им самим и подчеркнуть это перед всеми другими...

Строительство костела стало самым известным фактом борьбы за Новую Гуту. Однако еще более жесткую форму борьба приняла в другом районе этого рабочего городка Местжейовице.

В 1970 г., как вспоминает Иоанн Павел II, к нему на прием пришел отец Юзеф Кужея и практически с порога решительно заявил: «Нам в Местжейовице нужна церковь. И я готов ее построить, если даже меня засадят за это в тюрьму». Кардинал Войтыла дал согласие, и отец Кужея начал работать. Те, кто помогал ему в этом, утверждают, что отца Кужею трудно было назвать великолепным проповедником. Говорил он не очень гладко, да и пел плохо. Но зато этот крупный тридцатилетний мужчина с открытым отзывчивым сердцем был из тех, к кому всегда подсознательно тянутся люди. Он купил свободный участок земли в Местжейовице и построил на нем маленький домик, больше напоминавший сарай для хранения садовых инструментов, чем церковь. Но священник соорудил в этом домике алтарь и начал ходить из дома в дом, беседуя с соседями и приглашая их стать членами новой общины. К тому времени борьба за создание Арочной церкви была практически выиграна, и линия противостояния Церкви и властей в Новой Гуте переместилась в Местжейовице. Туда, чтобы поддержать усилия отца Кужеи, кардинал Войтыла перенес свои рождественские мессы в чистом поле. В канун Рождества 1971 г. он произносит проповедь, лейтмотивом которой стали слова из Евангелия от Луки: ...не было им места в гостинице». (Лк. 2.7.) Перед тысячами людей, собравшихся на рождественскую мессу, глава епархии произнес горячую речь в защиту отца Кужеи.

Священник, который окормляет паству свою под открытым небом, не имея ничего, кроме вашей добровольной поддержки и солидарности, не может преследовать какую-то личную цель или выгоду. Чего же он хочет? Прежде всего, конечно, проповедовать Евангелие, доносить до людей правду Господа нашего. Но ведь это именно те истины, которые должны находить отзыв в душе каждого человека. Можно сказать, что, проповедуя истины, доставшиеся нам от Господа, он призывает людей следовать основополагающим правилам морали. Разве это не нужно жителям Новой Гуты? Неужели кто-то всерьез думает, что живущим в новом городе можно обойтись без морали?.. И разве желание побудить людей жить по-человечески не совпадает с интересами народа, а следовательно, и государства? А раз так, то такого священнослужителя нельзя наказывать. Наоборот, он заслуживает всяческого поощрения.

Однако представители государственной власти, как вскоре выяснилось, придерживались диаметрально противоположной точки зрения. Сотрудники польских спецслужб ни на минуту не оставляли без внимания активного священника. Польская служба безопасности «Sluzba Bezpieczenstwa» устраивала провокации на улицах, в доме, где жил отец Кужея, в его деревянной часовне. Измученный постоянными неприятностями, отец Юзеф умер в тридцать девять лет 15 августа 1976 г., на следующий день после того, как польские католики отметили тридцать четвертую годовщину кончины от голодной смерти в бункере Освенцима Максимилиана Кольбе. Церковь, которую начал строить Юзеф Кужея, была освящена Папой Иоанном Павлом II в 1983 г. в честь святого Максимилиана Кольбе.

Еще одним аспектом деятельности Церкви, на котором сфокусировалась борьба за религиозную свободу, стал ежегодный крестный ход со Святыми Дарами, который традиционно проводился в Кракове в конце весны начале лета. Власти старались этот обычай искоренить, глава епархии Войтыла делал все от него зависящее, чтобы сохранить его в первозданном виде.

До войны участники этого грандиозного католического крестного хода процессии Тела Христова, во главе которой шел архиепископ Краковский с драгоценной золотой дарохранительницей в руках, выходили из Вавельского собора, следовали по улицам Старого города к Главному рынку. По периметру рыночной площади размещались переносные алтари. Подходя к ним, процессия останавливалась, и архиепископ произносил проповеди. В годы нацистской оккупации Ганс Франк, конечно же, запретил столь массовое шествие. Коммунисты, придя к власти, запрет отменили, но маршрут крестного хода был значительно сокращен. Участники процессии Тела Христова получили право выйти из Вавельского собора и обойти двор королевского дворца. Но выходить на городские улицы было нельзя. После многочисленных протестов верующих епархии указанный режим был слегка смягчен. Участникам крестного хода позволили спускаться с Вавельского холма, пройти два квартала Гродской улицы, свернуть на Посельскую, чуть-чуть пройти по ней, затем, опять свернув, пройти два квартала Страшевской улицы и вернуться на Вавельский холм. Маршрут все равно остался чересчур коротким, но вдоль него уже можно было поставить выносные алтари. Произнесение с них проповеди перед десятками тысяч участвующих в процессии верующих превращалось в религиозное событие общенационального масштаба. Именно здесь, полагают многие, Кароль Войтыла получил признание как подлинный лидер католиков Польши. Особенно большой резонанс вызвало его решение не отказываться от традиционной проповеди перед участниками процессии Тела Христова в 1970 г., вскоре после расстрела властями демонстрации рабочих Гданьской верфи.

Войтыла всегда считался человеком, который при необходимости в любой момент мог произнести интересную и актуальную проповедь. Но он понимал, что выступления в ходе краковской процессии Тела Христова требовали особого ораторского дара, умения увлечь своей речью огромное количество людей. Поэтому он старался говорить здесь как можно проще и понятнее, учась науке сопротивления посредством культуры у Мечислава Котларчика. Вспоминают, что он говорил ровно, но настолько убедительно, что запоминалось чуть ли не каждое слово. Архиепископ старался превратить крестные ходы в то, чем они и должны были быть, в нечто возвращающее краковчан к истокам их культуры и напоминающее о гражданских правах и обязанностях.

В июне 1970 г., когда участникам процессии впервые разрешили сойти с Вавельского холма, Войтыла с четвертого выносного алтаря говорил о том, что польский народ невозможно отделить от религиозных традиций.

Мы граждане своей страны, жители своего города. Но мы также и народ Божий, обладающий особыми христианскими чувствами... Право на них наше неотъемлемое право, и мы будем добиваться его соблюдения. Оно столь же естественно, сколь естественно наше присутствие здесь. Мы настаивали и будем настаивать на этом!

В 1972 г. в проповеди, произнесенной с установленного на Вавельском холме первого алтаря, Войтыла охарактеризовал краковский крестный ход как «процессию, неразрывно связанную с нашим городом, всей нашей историей». При этом он смело напомнил властям:

Мы ждем...

В 1974 г., выступая перед десятками тысяч заполнивших улицы Кракова сограждан, кардинал подчеркнул:

Мы пришли сюда не откуда-нибудь издалека. Это наш город!

Он напомнил тогда и о бесконечных отсрочках в выдаче разрешений на строительство церквей. Неужели «программа социалистического общества предполагает, что люди в течение многих лет должны проводить канун Рождества под открытым небом», чтобы участвовать в обряде, право на который гарантировано им Конституцией?

Если это не часть программы построения социализма, то тогда какой программы?

В 1975 г. во время процессии, которой все еще было запрещено выходить на Рыночную площадь, кардинал вновь говорил с первого выносного алтаря. В его проповеди все явственнее звучали ноты редкого для этого вида публичных выступлений сарказма:

Я все больше склоняюсь к мысли, что подобные акции, как ни странно, не способствуют процессу нормализации отношений между государством и Церковью.

В 1977 г. во время первой остановки процессии он прямо предупреждает власти, что в мире в целом и польском обществе в частности «увеличивается количество информации о правах человека», все больше людей начинает понимать, что «их соблюдение обязательно». Завершающее выступление с четвертого алтаря начиналось как покаяние:

Я прошу прощения у Господа нашего за то, что сегодня я мало говорил о Нем. Впрочем, это не совсем так. Я говорил о наших проблемах, а самая главная из них чтобы каждый имел возможность понять, что Господь жив. Он живет в таинстве Святого Причастия, присутствует в повседневной жизни человека...

Иногда говорят, что Кароль Войтыла в борьбе за право строительства церковных зданий и проведения краковского крестного хода в его изначальном виде уделял слишком много внимания какому-то определенному месту. Это и так и не так. Он действительно старался сосредоточивать усилия на «определенном месте», но не в географическом смысле этого слова. Важно, чтобы церковные здания и процессии играли роль прежде всего в борьбе за душу человека и его права. Люди имеют право исполнять религиозные обряды в соответствии со своими традициями и убеждениями, ибо, как заявил Войтыла 25 мая 1978 г. в обращении к участникам очередной процессии Тела Христова, «нация должна знать правду о самой себе». Таким образом, вопрос о местах возведения церквей и проведения процессий являлся конкретным проявлением еще более серьезной проблемы имеет ли польский народ возможность сохраниться в рамках так называемой «Народной республики» как народ христианский. Стратегическая задача, которую поставили перед собой польские коммунисты, по сути, заключалась в низведении католичества до чего-то подобного устаревшим фольклорным обрядам. Кардинал Войтыла боролся за живую Церковь, за ее право служить обществу, доносить до людей правду о жизни человека и данном свыше каждому существу достоинстве. В обществе, признающем это, тоталитаризм невозможен по определению.

СЕМИНАРИЯ И ТЕОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

Вторым приоритетным направлением пастырской деятельности кардинала Войтылы была подготовка священников для Краковского архиепископата. Улучшение системы обучения семинаристов и обеспечение молодым священнослужителям возможности продолжить образование постоянно находились в центре его внимания.

Так получилось, что именно Войтыла оказался последним ученым, которому теологический факультет Ягеллонского университета успел присвоить докторскую степень. Поэтому несправедливость решения властей о закрытии в 1954 г. этого факультета он ощутил с особой остротой. Но это была, конечно, не просто обида одного из бывших питомцев учебного заведения за свою альма-матер. Войтыла лучше многих других понимал, что закрытие факультета это еще одна попытка переписать историю Польши и умертвить ее историческую культуру. Вместе со своим официальным статусом факультет теологии терял библиотеку, помещения и многое другое. Его профессора оказывались практически в полной зависимости от государственных чиновников. Более того, правительство получало формальное право запретить упоминания о факультете теологии в газетах, других периодических изданиях, справочниках и путеводителях по Кракову.

Отсутствие теологов, по сути, означает невозможность подготовки будущих священнослужителей. Понимая это, руководство епархии вскоре после закрытия факультета сформировало с помощью его профессуры отделение теологии в Краковской семинарии. Государство попыталось приостановить этот процесс, лишив выпускников отделения возможности получать дипломы, подтверждающие образование. Но Святой Престол предоставил семинарии право выдавать дипломы о теологической подготовке, признававшиеся всеми католическими учебными заведениями.

Таким образом, главные проблемы были разрешены. Однако это не означало, что справедливость восторжествовала. Войтыла постоянно возвращался к данному вопросу, характеризуя решение о закрытии теологического факультета как акт вандализма. Вновь и вновь он требовал восстановить факультет теологии в Ягеллонском университете в том виде, в каком он существовал до ликвидации. Параллельно он вел соответствующую работу в Риме и добивался предоставления в 1974 г. теологическому отделению Краковской семинарии статуса Папского факультета. Это позволило создать в Польше фонд поддержки католического образования, гарантированный от экспроприации со стороны властей. В 1976 г. Войтыла осуществляет еще один свой план в Кракове создается отделение философии. Не забывает кардинал и о самой семинарии, стараясь всячески расширять ее деятельность и привлекать к ней молодежь. В частности, при семинарии организуются курсы подготовки к вступлению в брак, к работе которых привлекаются врачи, психологи и просто люди, имеющие опыт счастливой семейной жизни.

Кардинал Войтыла заботился не только о том, чтобы будущие священники получали за время учебы необходимую теоретическую подготовку. Не менее, а, может быть, даже более важно, с его точки зрения, было сделать их настоящими пастырями прихожан. Ключом к успеху в этом, по убеждению Войтылы, служили чистота самого священника и внимательное отношение к душевному состоянию прихожанина. Став главой епархии, он не прервал регулярных встреч с участниками своего семинара и прекрасно знал, кто из них сможет стать настоящим священнослужителем. Войтыла продолжал следить за деятельностью молодых священников и после их выпуска из семинарии. В первые годы их служения он встречался с большинством из них, старался побеседовать в неофициальной обстановке, с некоторыми даже катался на лыжах с гор. Но где бы эти встречи ни происходили, епископ старался показать, сколь важна углубленная молитва к Богу и в личной жизни священника, и в его пастырской деятельности.

Для укрепления дисциплины молодых священников епископ использовал собственные, весьма своеобразные методы. Вспоминают, например, такой случай: один из подчиненных Войтыле пастырей совершил нечто, что в церковных кругах принято называть «серьезным проступком». Епископ, естественно, был вынужден пригласить его для беседы. Разговор был долгим, но, к удивлению провинившегося викария, кардинал лишь вскользь касался тяжести проступка и практически не упоминал о наказании, которое должно за это последовать. По окончании беседы Войтыла неожиданно пригласил его в свою часовню и стал там искренне, отбивая низкие поклоны, молиться. Викарий вспоминает, что ему стало не по себе и больше всего хотелось немедленно вернуться в свой приход и делом искупить грех. Наконец кардинал поднялся с колен и произнес:

Не могли бы вы меня исповедать.

Они прошли в исповедальню, и ошеломленный молодой пастырь выслушал исповедь своего епископа.

Заметных успехов удалось добиться Войтыле и в плане привлечения молодежи в семинарию. Число учащихся в ней увеличилось со 191 в 1962-м до 250 в 1978 г. Соответственно возросло и количество епархиальных священников с 771 до 956 человек. А ведь это происходило в годы, когда иерархи стран Запада били тревогу по поводу резкого снижения тяги молодежи к церковному служению и нежелания активно исполнять его многими, уже имеющими священный сан. Конечно, в коммунистической Польше, где существовал небольшой островок религиозной свободы, профессия священника могла обеспечить сравнительно надежный заработок. К тому же она всегда была своего рода пропуском, позволяющим выходцам из семей рабочих и крестьян стать полноправными представителями среднего класса. Бесспорно и то, что призывы епископа и приходских священников к поступлению в духовные учебные заведения попадали на благодатную почву естественного стремления молодежи к свободе и не загнанной в официальные рамки культурной жизни. Но ведь правда и то, что при правящем в те годы коммунистическом режиме профессия священника требовала от тех, кто относился к своему долгу серьезно, настоящего мужества. Одно из многочисленных тому подтверждений судьба отца Юзефа Кужеи. К тому же власти старались возвести на пути к получению священного сана множество препятствий. Например, семинаристов посреди курса обучения забирали в армию, где всяческими способами старались отбить у них охоту к продолжению занятий. Любой учащийся семинарии и теологического факультета ощущал недовольство правительственных чиновников практически постоянно. Так что добиться количественного и качественного улучшения подготовки священников кардиналу Войтыле было в тех условиях весьма непросто. Конечно, это нельзя считать исключительно его заслугой. Но то, что он сыграл здесь далеко не последнюю роль, очевидно.

СЛУЖЕНИЕ МОЛОДЕЖИ

Став архиепископом Краковским, Кароль Войтыла, к удивлению многих, довольно легко сумел найти общий язык с теми независимо мыслящими людьми, которые считали, что призваны к служению людям самим Богом, но в рамках официальных церковных институтов чувствовали себя стесненно. Деятельность подобных харизматических личностей серьезно настораживала многих церковных иерархов. Войтыла с первых же дней руководства епархией начал прилагать усилия к тому, чтобы сгладить напряженность в отношениях харизматических лидеров и созданных ими организаций со структурами официальной Церкви.

Одним из наиболее заметных харизматических лидеров того времени был отец Францишек Блахницкий, привлекший всеобщее внимание своей активной общественной деятельностью. К тому моменту, когда Кароль Войтыла возглавил епархию, Блахницкий был уже одной из центральных фигур молодежного движения «Свет и жизнь», из которого вырос еще один проект «Оазис». Быстрый рост популярности «Оазиса», лидером которого стал тот же Блахницкий, объяснялся простой и привлекательной для молодежи целью этого движения. Оно занялось организацией летних лагерей отдыха для юношей и девушек. Войтыла впервые встретился с Блахницким еще в середине пятидесятых в Люблинском католическом университете, где тот в университетской часовне пытался делом доказать необходимость литургических реформ. Став архиепископом, Войтыла приложил немало усилий, чтобы оградить Блахницкого от нападок. И причиной тому было, конечно, не давнее знакомство. Новый руководитель епархии сразу оценил, каким серьезным вызовом режиму, старающемуся оторвать польских юношей и девушек от семейных традиций, является то, что делает Блахницкий со своими молодыми последователями.

У Блахницкого, как и большинства подобных ему харизматических лидеров, имелись определенные заблуждения. Но Войтыла всячески покровительствовал этому человеку, которому, как он сказал позже, «Польша в значительной мере обязана спасением своей молодежи». Блахницкий работал с молодежью не только в «оазисах», которые были задуманы, как альтернатива безнравственности, царившей в государственных молодежных лагерях. Участники движения «Свет и жизнь», по сути, занимались выработкой польского варианта теологии освобождения, призывая соотечественников отказаться от страха, самодовольства и бросить властям вызов праведной жизнью. «Если значительное число поляков найдут в себе мужество не лгать самим и разоблачать лицемерие других, настаивал Блахницкий, наше общество уже станет свободным».

Не одобряя явно неосмотрительные поступки, которые порою совершал Францишек Блахницкий, Войтыла в целом разделял его понимание ситуации. Тем более близка ему была избранная Блахницким тактика пастырской деятельности сопротивляться навязываемым властями принципам жизни, уча молодежь жить «в полном соответствии с христианскими убеждениями». Естественно, что режиму «оазисы» и встречи участников движения «Свет и жизнь» понравиться не могли. Членам и организаторам движения пытались всячески мешать. Представители властей, например, могли совершенно неожиданно нагрянуть в лагерь «Оазиса» с проверкой и, придравшись к какой-нибудь мелочи, намекнуть на целесообразность его закрытия. Параллельно с этим велась соответствующая «разъяснительная работа» с теми, кто сдавал земли под лагеря «Оазиса». В этих условиях была крайне важна уже сама демонстрация поддержки альтернативных объединений молодежи. Понимая это, Войтыла постоянно посещал летние лагеря «Оазиса», служил там мессы, общался с отдыхающими в них юношами и девушками. Даты таких поездок заранее не афишировались, и в результате создалась ситуация, когда ретивые коммунисты, затеявшие провокацию против очередного «оазиса», рисковали столкнуться в нем с главой Краковской епархии.

16 августа 1972 г. кардинал Войтыла отправился в «оазис», расположенный к югу от Кракова, на горе Блищ в Бескид-Сондецком районе, где отдыхали около семисот молодых людей. Предполагалось, что кардинал и его секретарь поднимутся туда пешком по живописной лощине, у входа в которую его встретят сопровождающие из лагеря. Но примерно на полпути к «оазису» небо стало заметно темнеть, и послышались отдаленные раскаты грома. Войтыла, обращаясь к проводникам, пошутил:

Теперь я знаю по крайней мере трех сумасшедших: первый я сам, второй мой секретарь, а третий это тот, кто настаивает, чтобы наша встреча состоялась непременно наверху.

Он предложил «третьему сумасшедшему» отцу Блахницкому, спуститься, пока не поздно, вниз и отслужить мессу в расположенном там костеле. Блахницкий только рукой махнул, уверяя, что гроза пройдет стороной. Но он ошибся, и мессу пришлось служить под проливным дождем, установив походный алтарь на выступе скалы и прикрыв двумя зонтами, чтобы хотя бы в центре его не образовывалась лужа. В конце концов все-таки решили спуститься вниз к костелу, а вскоре туда подтянулись и другие обеспокоенные непогодой и отсутствием гостей и провожатых отдыхающие «оазиса». Состоялся долгий и очень интересный для всех участников разговор. Молодые люди рассказывали, как сильно изменило их жизнь участие в движении. А в заключение кардинал горячо поблагодарил их, сказав, что именно такая деятельность является примером живого воплощения в Польше решений Второго Ватиканского Собора.

«Оазис» и «Свет и жизнь» явились для Войтылы и его коллег рожденными самой жизнью примерами молодежных движений, которые вполне могли действовать даже в условиях официального запрета на создание новых «католических организаций». Были и другие. Еще будучи священником в костеле Святого Флориана, Войтыла организовал семинар для мальчиков-алтарников и их родителей. Когда он стал епископом, этот опыт распространился по всей епархии. Очередным примером «неформальной организации», приобщающей молодежь к христианству, стали и приходские хоры. Кроме того, Войтыла выступил с призывом к католической молодежи взять на себя заботу о заброшенных еврейских кладбищах, чтобы «сохранить память обо всем, что было разрушено в Польше, и о том, из-за чего эти разрушения стали фактом истории страны». Вообще, как говорил впоследствии один из епископов помощников Войтылы, в те годы неожиданно выяснилось, что для неформальной деятельности Церкви имеются поистине «грандиозные возможности». Требовались только воображение и крепкие нервы. У Войтылы было и то и другое плюс врожденное умение вдохновлять своими идеями окружающих. Это выделяло его среди многих других польских епископов и позволяло превращать помощников в настоящих соратников. Он готов был помочь в выращивании любых цветов, даже самых экзотических и, на первый взгляд, странных. Условие здесь было одно: признание выведшими их садовниками основных католических догматов и готовность принять помощь церковных властей.

СЛУЖЕНИЕ СЕМЬЕ

Активный интерес к проблемам семейного долга и подготовки к вступлению в брак Войтыла начал проявлять еще молодым служителем костела Святого Флориана. Ежи Цесельский и другие молодые мужчины и женщины, которым он помог тогда подготовиться к семейной жизни, равно как и многие его друзья по «Шродовиско» Габрель Туровский, например, впоследствии стали застрельщиками программы, охватившей с начала шестидесятых годов всю епархию. Войтыла, прекрасно осознававший, какую угрозу для моральных устоев общества представляет политика властей в отношении семьи, став епископом, делал все от него зависящее, стараясь ослабить ее вредные последствия. Он прилагал немало сил к тому, чтобы проверенными им самим методами приобщения молодежи к семейным ценностям могли воспользоваться в любом уголке архиепископства. Помогать ему добровольно вызвались множество священников и мирян.

В 1967 г. по инициативе Войтылы непосредственно при резиденции архиепископа организуются курсы подготовки к вступлению в брак. К работе этих курсов были привлечены тридцать священников и шестьдесят мирян. Программа курсов была весьма насыщенной и разнообразной. Слушатели изучали теологию, философию и медицину под руководством известных специалистов. Сам кардинал тоже регулярно читал лекции. В 1969 г. курсы были преобразованы в епархиальный Институт исследований семьи, одной из задач которого стала организация научных конференций по вопросам теологии брака, сексологии, воспитания детей и помощи в преодолении постабортных стрессов. Институт стал научным и образовательным центром секции пастырской заботы о семье с 1968 г. одного из подразделений епархиальной администрации.

В 1970 г. институт, получивший к тому времени статус филиала Папского факультета теологии, начал претворять в жизнь программу подготовки инструкторов специалистов, владеющих методикой подготовки молодежи к вступлению в брак. Курс был рассчитан на два года. Пройти его могли семинаристы, священники и миряне (как мужчины, так и женщины). Каждые два года институт выпускал двести пятьдесят таких инструкторов. В результате специалисты по проблемам семьи и брака должны были появиться в каждом приходе. Кардинал лично беседовал с каждым выпускником, подчеркивая тем самым каноническую важность семьи и, соответственно, миссии, которую берет на себя инструктор. К 1974 г. практически каждый приход епархии был обеспечен инструкторами. И тогда кардинал поставил новую задачу добиться, чтобы каждая готовящаяся к венчанию пара прошла двухмесячный курс подготовки к семейной жизни. С 1975 г. по решению Польского епископата срок такой подготовки увеличивается до трех месяцев. В том же 1974 г. кардинал основал фонд помощи незамужним беременным женщинам, которые не желали делать аборт, а решили воспитывать своих детей самостоятельно. Войтыла сам объехал несколько женских монастырей, убеждая монахинь взять на себя заботу об этих будущих матерях в период беременности и помочь им подготовиться к непростому служению матери-одиночки.

ДИАЛОГ С ИНТЕЛЛИГЕНЦИЕЙ

Католическая интеллигенция встретила возведение Войтылы в епископское достоинство с воодушевлением. Кардинал Войтыла, со своей стороны, рассматривал интеллигенцию в качестве одной из основных опор своей епископской деятельности. Он был убежден, что именно эти люди смогут использовать достижения польской и мировой культуры для развития и претворения в жизнь тех гуманистических идей, которые во многом благодаря его усилиям оказались в центре внимания Второго Ватиканского Собора.

Это было не лучшее время для краковской католической интеллигенции. Деятельность ее представителей постоянно наталкивалась на разного рода препятствия со стороны властей. Даже если человеку, осмелившемуся публично объявлять себя католиком, удавалось подготовить и защитить диссертацию, стать преподавателем он мог лишь в считанном количестве учебных заведений. Церковь помогала таким людям в устройстве на работу (в частности, в «Тыгоднике повшехны»). Но существовала еще и проблема воинственной массовой культуры, направленной на то, чтобы, по образному выражению одного художника, «содрать со всех и каждого остатки религиозных убеждений».

В том, что это не удалось, есть бесспорная заслуга «Тыгодника повшехны» и «Знака», ставших альтернативным центром объединения интеллигенции, способной противостоять культурной экспансии коммунистов. Значение твердой поддержки газеты, журнала и их сотрудников со стороны кардинала Войтылы трудно переоценить.

В отличие от некоторых коллег-епископов, относящихся к интеллигенции со значительной долей настороженности, Кароль Войтыла всегда рассматривал ее представителей как своих друзей и союзников. Абсолютно современные манеры, склонность к литературной деятельности и при всем том убежденность настоящего христианина, соединяясь в этом человеке, порождали нечто подобное магнитному полю, притягивавшему к нему молодых интеллектуалов еще в костеле Святого Флориана. С того времени как Войтыла занял высокий церковный пост, сила этого поля не уменьшилась, наоборот, его привлекательность стала еще заметнее.

В Польше принято отмечать «День облаток», когда собирается компания или друзья просто заходят в гости, чтобы подарить полученные на Рождественской мессе освященные облатки. Войтыла, воспользовавшись этим старинным христианским обычаем, начал в такие дни приглашать представителей интеллигенции к себе домой. Во время этих встреч велись долгие непринужденные разговоры, которые вряд ли были бы возможны в другой обстановке. Каждый год в рождественские праздники Войтыла устраивал «дни облаток» для представителей различных профессий: юристов, врачей, медицинских сестер, писателей, артистов. После короткой молитвы, напоминающей ту, что ежедневно читают члены католических семей перед едой, ломались облатки, и начинался свободный обмен мнениями по интересующим всех проблемам. Присутствие кардинала естественно придавало таким встречам особую остроту, тем более что хозяин умел создать совершенно непринужденную обстановку. Устраивая облаточные праздники, архиепископ Краковский отнюдь не собирался заниматься религиозным просвещением неверующих или сбившихся с правильного католического пути интеллектуалов. Но просветительский эффект они тем не менее имели. Их участники лично убеждались в несостоятельности утверждений правительственных идеологов, постоянно доказывавших, что христианская вера чужда интеллектуальным исканиям и только мешает им. Всерьез относиться к таким рассуждениям после дружеской беседы с кардиналом в его гостиной было просто невозможно.

В 1976-1977 гг. Войтыла расширяет свою программу содействия развитию интеллектуальной жизни в Польше, включая в нее контакты с представителями диссидентского «Комитета защиты рабочих» (КЗР). С лидером КЗР Яцеком Куронем, исключенным в 1964 г. из партии, Войтылу познакомил Богдан Цивиньский активист католического движения, имеющий обширные связи в этой нерелигиозной организации. Позже состоялась продолжительная встреча с представителями КЗР на квартире Цивиньского в Варшаве. Проходила она, как вспоминает Цивиньский, в привычной для подобных мероприятий тех дней обстановке «полиция стояла буквально под дверями». Кардинал и лидеры КЗР обсуждали сложившуюся в стране политическую ситуацию. Куронь и его товарищи характеризовали ее как ухудшающуюся (сам Цивиньский говорит, что уже тогда считал ее «стабильно плохой»). Рабочие, полагали руководители КЗР, уже готовы начать более активную борьбу, но на полное, а тем более скорое изменение сложившегося в стране статус-кво между политикой и экономикой они тогда еще не рассчитывали. Для Войтылы контакты с диссидентами типа Куроня были прежде всего одним из аспектов его пастырской программы. Он понимал, что встречается с представителями интеллигенции левых взглядов, порвавшими с коммунистами из-за постоянного нарушения последними прав человека, и пытался донести до них свою точку зрения на эту проблему. Таким образом, в ходе подобных встреч кардинал не только обогащал свои знания о положении в стране, но и создавал еще одно звено в цепочке сопротивления посредством культуры.

МИЛОСЕРДИЕ И БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ

Социолог Родни Старк утверждает, что триумф первоначально небольшой и малозаметной «секты последователей Иисуса» в Римской империи во многом объясняется наличием в ее религиозном учении доктрины о необходимости заботиться о каждом больном, старике, слепом, умственно неполноценном и сироте. Выполняя завет своего Учителя заботиться даже о самом последнем из братьев своих, христиане сумели создать движение, обещавшее людям более человеческий образ жизни и потому привлекавшее тысячи и тысячи новых последователей. Христианские общины всячески поощряли милосердие своих членов и в результате смогли создать невиданную ранее по масштабам сеть благотворительных учреждений: больниц, пансионатов для престарелых, домов инвалидов и матерей-одиночек, клиник и заведений для немощных и умственно отсталых людей.

В коммунистической Польше от всего этого практически ничего не осталось, поскольку принятый в 1950 г. закон запрещал деятельность любых благотворительных организаций под патронажем католической Церкви. Но если правительство не позволяет Церкви иметь благотворительные организации и заведения, решил Войтыла, то следует наладить в церковных общинах жизнь в духе евангельских заветов помешать этому не может никто. С 1963 г. по всей епархии начинают создаваться «приходские бригады милосердия», включающие как постоянных членов «защитников прихода», так и привлекаемых время от времени добровольцев. Перед этими бригадами была поставлена задача: наладить помощь всем больным и нуждающимся, проживающим на территории данного прихода, включая, на чем особенно настаивал Войтыла, последователей других конфессий и неверующих. Участники бригад организовывали сбор продуктов и одежды для нуждающихся, дежурили у постели больных, посещали одиноких, стараясь скрасить их жизнь. К этой деятельности привлекались практически все организации прихода: члены совета, хористы, мальчики-алтарники, псаломщики, молодые люди из «Оазиса» и члены их семей. Велась она в тесном взаимодействии с другими приходами и нецерковными объединениями, такими, как, например, польский Красный Крест, ставящими перед собой сходные задачи.

В 1965 г. архиепископ Войтыла создает при духовном управлении епархии, помимо уже существовавших подразделений, занимающихся попечением о глухих и слепых, секцию «пастырского служения милосердия», перед которой была поставлена задача организации духовного отдыха для тяжелобольных и детей сирот. Сотрудники секции во взаимодействии с сельскими приходами организовывали двухнедельный отдых для проживающих в Кракове больных, сирот и пожилых людей (в годы правления коммунистов Краков снискал дурную славу города с вредным воздухом из-за выбросов в атмосферу побочных продуктов сталелитейного производства завода в Новой Гуте). Епархиальные округа (объединение из десяти и более расположенных по соседству приходов) финансировали паломнические поездки больных в Кальварью Зебжидовску и другие святые места Польши. Ослабленным людям в таких поездках помогали студенты колледжей, семинаристы и монахини. Епархиальное управление даже начало издавать специальный информационный листок «Полезная любовь» (впоследствии «Апостольство любви»), регулярно рассказывающий членам «бригад милосердия» об опыте и новых инициативах их коллег из других приходов. Войтыла требовал, чтобы в каждом приходе были организованы курсы для занимающихся благотворительной деятельностью и тех, кто собирался к ним присоединиться. В их задачу входило укрепление духовных сил первых и обучение необходимым навыкам вторых. Слушатели курсов и занялись организацией оздоровительных выездов нуждающихся горожан в сельскую местность. Войтыла регулярно посещал отдыхающих и служил для них специальные мессы. В ходе пастырских поездок по приходам он теперь обязательно навещал больных, проводил в местной церкви молебен об их выздоровлении и встречался с членами местной «приходской бригады милосердия». Кардинал всячески поддерживал возникшую в период между двумя мировыми войнами традицию ежегодно проводить в Польше Неделю милосердия. Более того, во время этой недели он стал выступать с обращениями, в которых ставил перед верующими епархии какую-нибудь особую задачу на следующий год. Так, 1968 г. был посвящен пожилым людям, 1969-й работающим матерям, 1970-й попавшим в беду детям и так далее.

7 мая 1965 г. по инициативе архиепископа Войтылы был проведен День страждущего, который с тех пор становится ежегодным. Посвященные ему памятные обращения и пятнадцать ежегодных пастырских посланий к немощным были направлены на вовлечение часто оказывающихся вне общества больных в полноценную жизнь. Кардинал призывал страждущих по возможности участвовать в жизни архиепископата и таким образом Польской и вселенской Церкви. Он подчеркивал, что и во время болезни, как и в любой другой период жизни, люди должны думать о своем христианском долге.

Будучи человеком, чей интеллект и пастырские чувства целиком направлены на служение другим, кардинал Войтыла понимал, что центрами религиозной жизни являются не административные управления епархии, а ее приходы. Именно поэтому он проводил массу времени в длительных поездках, постоянно напоминая верующим, что приходская община это не объединение католиков, в силу случайных обстоятельств живущих в географической близости друг от друга, а тот образ жизни, который в документах Второго Ватиканского Собора назвали «земной святостью».

Обычно, приехав в тот или иной приход, он оставался там на несколько дней. Отслужив мессу для всех членов прихода, он, как правило, проводил конфирмацию приходской молодежи. Старался он отслужить и специальную мессу для недавно обвенчавшихся молодых людей, благословляя при этом каждую пару персонально. Кроме того, Войтыла встречался со священниками прихода и живущими на его территории монахинями и учителями-католиками. Если там имелось кладбище, кардинал его обязательно посещал, справлял вместе с прихожанами поминальные часы, молясь за упокоение душ всех усопших и освящая новые могилы. В программу визитов входили также встречи с различными группами мирян, во время которых обсуждались проблемы, связанные с их работой, учебой и благотворительной деятельностью. По воспоминаниям участников таких встреч, Войтыла умел создать настолько непринужденную и заинтересованную обстановку, что длившиеся порою многие часы разговоры о весьма серьезных вещах пролетали совершенно незаметно.

Верующие епархии, конечно, понимали, сколько времени и сил тратит кардинал на встречи с ними, и чувствовали, что делает он это не только в силу должностных обязанностей. Войтыла стремился внедрить свое понимание христианского долга в каждый приход. Поездки по епархии и личные встречи с прихожанами были в этом незаменимы. Как сказал Войтыла в проповеди, прочитанной в 1976 г. в Римской Курии по случаю вхождения в Великий пост, посещение любого прихода дает уникальную возможность открыть специфическое проявление Духа Святого, дарованного каждому христианину при крещении.

АРХИЕПИСКОП НОВОГО ТИПА

Официальным центром епископской деятельности Кароля Войтылы был дворец, расположенный на Францишканьской, 3, в двух кварталах от огромной рыночной площади Старого города. Кабинеты сотрудников епархиального управления находились на первом этаже, личные апартаменты архиепископа, включающие его квартиру, молельню, кабинет и комнаты для приемов, этажом выше. Войтыле они были знакомы еще со времен учебы в подпольной семинарии. Это были помещения с высокими потолками, на старинных паркетных полах которых была расставлена массивная деревянная мебель, а на окрашенных в мягкие пастельные тона стенах висели портреты краковских епископов и картины на сюжеты из истории Польши. Все это вместе призвано было говорить о солидности и могуществе располагавшегося здесь церковного владыки. Но апартаменты самого Кароля Войтылы были невелики. Состояли они всего из трех комнат: крошечной прихожей, почти таких же размеров личного кабинета и спальни, размеры которой позволяли вместить односпальную кровать, три шкафа, письменный стол и старый легкий стул. Над дверью, ведущей из прихожей в кабинет, висел портрет святого покровителя Войтылы Карло Борромео блестящего пастыря-теолога, обеспечившего в XVI в. проведение «Тридентского собора» в Милане [1]. Кровать архиепископа Краковского покрывало видавшее виды одеяло, на котором лежала вышитая народными узорами подушка. Из фотографий в спальне находились только несколько снимков родителей Войтылы. Молельня, в которую вела большая каменная лестница с первого этажа, была по его распоряжению немного переоборудована в ней соорудили отдельный алтарь и поставили простое распятие, хорошо знакомое Войтыле со времен учебы в подпольной семинарии.

Вставал архиепископ в пять или в половине шестого утра и первые два часа нового дня проводил один в молитве. Затем следовала общая месса с его секретарями и служащими епархиального управления (иногда на ней присутствовали и гости). После нее Войтыла завтракал на кухне и удалялся на два часа в молельню, где ежедневно работал с девяти до одиннадцати. Время с одиннадцати до часа дня было зарезервировано для приемов, причем кардинал считал себя обязанным принять каждого посетителя. Предварительной записи на прием не существовало. Любой пришедший к одиннадцати часам мог быть уверен, что увидит главу епархии. Войтыла выходил к гостям, приветствовал каждого и выяснял цель прихода, с поразительной точностью запоминая ответы. Затем он удалялся в кабинет и вызывал посетителей по одному или группами. Поскольку кардинал стремился поговорить со всеми, кто к нему пришел, ленч, к которому его ожидали в половине второго, часто начинался в два, а то и в четверть третьего. Суп остывал, и сидящие за столом помощники уже начинали беспокоиться, когда Войтыла появлялся в столовой и шутливо говорил:

Кардинал прибыл на ленч в час тридцать. Похоже, ваши часы спешат.

Войтыла никогда не придавал большое значение пище, но вкус у него был отменный, и монахини, которые стряпали для него, славились умением приготовить лучший в Кракове бигос традиционное польское жаркое.

Послеобеденное время и вечера также были расписаны по минутам: архиепископ принимал различных людей, посещал районы Кракова и его пригороды, читал и изучал различные документы. Телевизора у него не было, но он регулярно во время утреннего бритья слушал по маленькому приемнику передачи Польской службы радиостанции «Свободная Европа». Чтобы не терять время в ходе многочисленных поездок, Войтыла распорядился установить на заднем сиденье своего автомобиля лампу и нечто подобное письменному столу, благодаря чему по дороге на ту или иную встречу он мог читать и писать.

Его энергия поражала окружающих, и многие всерьез полагали, что она неистощима. Но сам Войтыла всегда очень четко рассчитывал темп работы и поэтому никогда не тратил на какое-то дело больше времени, чем требовалось. Очень помогала и свойственная ему редкая способность делать два дела одновременно вести семинар и просматривать почту, например. К тому же, как он сам говорил, восстановить силы ему помогал активный отдых: лыжи зимой и прогулки на байдарке летом. Однако все, кто с ним работал, называют другой главный источник его сил и энергии постоянные молитвы.

Войтыла вел очень простой и непритязательный образ жизни, и это был его абсолютно осознанный и добровольный выбор. У него никогда не было каких-либо личных фондов и даже счета в банке. Он полностью довольствовался тем, что предоставляла на содержание своего архиепископа епархия. Если во время его поездки по приходам священник или прихожанин вручал ему ценный подарок или деньги, он даже не распечатывал конверт, а в тот же самый день передавал его какому-нибудь нуждающемуся.

Сотрудников епархиального управления при Кароле Войтыле находилось не так много. Главными его помощниками были четыре епископа. Юлиуш Гроблицкий занимал эту должность при архиепископе Бажаке. Трое других Ян Петрашко, Станислав Смоленьский и Альбин Малысяк стали епископами-помощниками, когда епархию возглавил Войтыла. Петрашко был на девять лет старше своего архиепископа Именно он, будучи еще молодым священником студенческой церкви Святой Анны, организовал нечто похожее на то, что впоследствии развилось в знаменитое «Шродовиско». Иоанн Павел II всегда вспоминает о нем как «о великом проповеднике и учителе» и считает, что канонизация этого «глубоко верующего человека» является лишь вопросом времени. Смоленьский во время войны, когда молодой Кароль Войтыла жил в гардеробной кардинала Сапеги, уже занимал должность духовного руководителя Краковской семинарии. Старше своего начальника был и четвертый епископ-помощник Альбин Малысяк, родившийся в 1917 г. Следующими по рангу в управлении являлись генеральные викарии, исполнявшие согласно каноническим правилам функции заместителей епископов, курирующих конкретные сферы управления епархией. Кроме них, в управлении постоянно работали еще два епархиальных канцлера: один следил за соблюдением церковных правил, в сферу деятельности второго входили юридические проблемы, отношения с гражданскими властями, финансовые и административные вопросы.

Коллеги Войтылы по работе в епархиальном управлении говорят о его особом стиле руководства. Он управлял епархией примерно так, как вел семинарские занятия со своими учениками. Архиепископ, а затем кардинал Войтыла никогда не пытался заниматься мелкими управленческими проблемами. За них были ответственны подчиненные, и в рамках возложенных на них функций он предоставлял им полную свободу действий. Когда требовалось принять политическое решение, он внимательно выслушивал всех, очень осторожно высказывая свою точку зрения, стремясь добиться консенсуса. Но окончательную формулировку устраивающего всех решения он писал сам и делал это блестяще.

Войтыла полностью доверял своим помощникам, а потому всегда прислушивался к критическим замечаниям с их стороны. И они, чувствуя это, всегда были откровенны со своим начальником. Как-то, уже в последние годы пребывания на посту архиепископа, Войтыла направил отцу Анджею Бардецкому подготовленный для заседания Польского епископата проект документао секуляризации. Бардецкому документ не понравился, и он отправил его назад со множеством замечаний; некоторые из них, как он потом признался, были сделаны в «грубоватой форме». Спустя какое-то время архиепископ вызвал священника и сказал:

Полагаю, ты должен знать, Анджей, что этот текст писал лично я. Но ты прав, это не лучший проект. Видимо, я был очень утомлен, когда работал над ним.

По словам Бардецкого, невозможно представить, чтобы какой-либо другой епископ, узнав о столь резко негативной оценке своей работы одним из подчиненных, даже не намекнул о правилах субординации.

Но Войтыла умел и отстаивать собственное мнение перед сотрудниками своей администрации. Вспоминают такой случай, произошедший в период, когда возникла определенная напряженность между варшавской резиденцией Примаса и краковским Папским теологическим факультетом. Пытаясь отстоять свою точку зрения во время обсуждения какой-то связанной с этим проблемы, один из младших сотрудников управления отец Тадеуш Перонек разгорячился и в заключение своей речи произнес:

Ваше преосвященство, вы должны сделать это.

Я не должен, ответил кардинал.

Но вы могли бы... поправился рассерженный Перонек.

Я не могу, спокойно возразил кардинал.

Можете! продолжал настаивать молодой священник.

Войтыла неожиданно поднялся, снял нагрудный крест, отложил его в сторону и произнес:

Итак, здесь управляете вы...

Ошеломленный отец Перонек замер на месте, забыв обо всех своих аргументах.

И все же, когда это было возможно, Войтыла всегда предпочитал обсуждать проблемы, а не выносить собственное решение в качестве окончательного. Вскоре после Второго Ватиканского Собора состоялось совещание краковских священнослужителей, на котором обсуждались предложения по обновлению обряда литургии. Речь зашла о том, обязательно ли, как этого требует польский обычай, принимать Святое Причастие, опускаясь на колени, или, в соответствии с последними веяниями, можно при этом стоять. Дискуссия сразу же разгорелась довольно жаркая, и обстановка накалялась все больше и больше. Все ждали, что скажет кардинал. Но он молчал, слушая, что говорят другие. Наконец, когда выступавшие слегка утомились, а эмоции поутихли, Войтыла поднялся, прошел на сцену и произнес:

Как мне кажется, право на существование имеют обе точки зрения.

Сказать, какая из них, на его взгляд, более правильная, он отказался, поскольку это означало бы поддержку одной из сторон. Его убежденность в том, что даже в таком вопросе допустим плюрализм мнений, в конце концов погасила страсти и примирила разгоряченных пастырей.

Были, конечно, такие проблемы, которые, по его убеждению, обсуждению не подлежали. Чаще всего они касались взаимоотношений с властями. Здесь Войтыла забывал свой «семинарский стиль» руководства и сначала действовал, а уж потом говорил. Так было с созданием новых приходов, когда он заявлял об их фактическом существовании, чтобы добиться разрешения на строительство церкви. Существует и множество других примеров подобного образа действий главы Краковской епархии. Один из самых известных установка памятника кардиналу Сапеге. Отлитая по распоряжению Войтылы бронзовая статуя пылилась в здании епархиального управления много дней, а разрешения на ее установку в Кракове все не поступало. В конце концов терпение Войтылы лопнуло, и он решил поставить ее перед зданием своей резиденции. Отдавая распоряжение об установке памятника, он мотивировал это тем, что сооружен он будет на земле, принадлежащей Церкви, а следовательно, специального разрешения властей не требуется. Статуя была водружена на постамент. В одну из суббот мая 1976 г. с памятника сняли покрывало, и он предстал во всем своем величии. Народу собралось немного за неделю до этого власти запретили печатать набранное уже приглашение на церемонию открытия. Но и это Войтыла сумел использовать в интересах Церкви краковская курия направила городским чиновникам еще одно заявление с просьбой разрешить установку статуи кардинала Сапеги на улице Францишканьской, то есть там, где она уже стояла. Через несколько дней разрешение было дано.

Пожалуй, самой распространенной формой давления на священнослужителей со стороны правительства в Польше являлись непомерные налоги. Однажды к Войтыле пришел настоятель одного из приходов и рассказал, что при всем желании не в состоянии выплатить сборы, наложенные на него государством. Он просил у кардинала совета, что ему следует делать. Ответ был неожиданным отправляться в тюрьму. Священник послушался. Но в тот день, когда он входил в кабинет тюремного начальника, Войтыла прибыл в его приход. Выступая перед несколькими тысячами собравшихся у местной церкви людей, кардинал объяснил, что произошло, и заявил, что до освобождения их пастыря принимает на себя исполнение его обязанностей. Священник был выпущен из тюрьмы немедленно.

Манера Войтылы вести внутренние дела епархии и общаться с правительственными чиновниками удивляла даже его ближайших помощников. Порою казалось, что он совершенно не анализирует свои поступки и не беспокоится о том, повлияют ли они на выполнение поставленных целей. То, что при этом у него все получалось, некоторые относили на счет его организаторских способностей. Но можно рассудить и по-другому: Войтыла является настоящим религиозным лидером, и его организаторские способности развились именно потому, что этого требовало пастырское служение. Цели, которые он ставил перед собой как пастырь, Войтыла всегда выполнял и, бесспорно, всегда искал кратчайшие пути к их реализации.

ВЫПОЛНЕНИЕ РЕШЕНИЙ ВАТИКАНА II И КРАКОВСКИЙ СИНОД

Уезжая на Ватикан II, Войтыла, конечно же, увозил в душе своей Краков и его историю. И в Риме он думал не только об обсуждающихся вопросах, но и о том, как перенести на родину сам дух Собора. Еще задолго до его окончания он решил организовать в Кракове синод. Решение это было вызвано не только желанием выполнить свой долг перед Вторым Ватиканским Собором, необходимость в чем он, по собственному признанию, ощущал постоянно. За ним угадывалось и нечто другое.

Идея созвать синод в своем городе вызревала у архиепископа Краковского постепенно. Скорее всего она зародилась в 1966 г. во время общенационального празднования тысячелетия принятия Польшей христианства, в котором он, как и все верующие его епархии, естественно, участвовал. Организовать торжества по случаю «Великой Новены» задумал еще кардинал Вышыньский в середине пятидесятых, находясь под домашним арестом. Он понимал, что именно участие в таком грандиозном событии должно помочь полякам возвратиться к вере, вспомнить о своем героическом прошлом и тем самым преодолеть постыдную политику польских сталинистов, старавшихся замалчивать все связанное с историей борьбы за независимость их родины. По окончании празднеств архиепископ Краковский пришел к выводу, что настала пора задуматься о будущем, а именно это и сделал Второй Ватиканский Собор.

Во второй половине 1970 г., когда Войтыла закончил обзор документов Собора «Источники обновления», решение было принято окончательно: чтобы приобщить епархию к духу Ватиканского Собора, следует провести нечто подобное в самом Кракове. Лучшая форма синод епархиальных священнослужителей, являющийся, по сути, Собором местной Церкви. Поводом для его созыва могли стать торжества по случаю приближающегося девятисотлетия кончины святого мученика Станислава. Следовательно, завершить синод было бы неплохо к этим торжествам, то есть в 1979 г. Станислав был епископом Краковским в течение восьми лет. Примерно столько же, по мнению Войтылы, должен продолжаться и синод, а значит, его подготовительные заседания необходимо начать в 1971 г. Он знал, что епархиальные синоды, как правило, занимаются юридическими вопросами и чаще всего созываются клиром той или иной страны, чтобы законодательно оформить статус своей поместной Церкви. Но задуманный им форум должен был отличаться от других подобных собраний, как Ватикан II отличался от других Вселенских Соборов. Это будет пастырский синод, призванный передать священнослужителям и всем живущим в Краковской епархии опыт коллегиальной выработки решений по труднейшим проблемам, накопленный в ходе Второго Ватиканского Собора. Синоду предстояло заняться программными целями Краковской епархии, но главной его задачей являлось создание здесь подлинно христианского сообщества. Кардинал Войтыла стремился вдохнуть в Церковь Кракова дух святой жизни, превратив ее в новое апостольское движение. Это и будет означать, что в Краков перенесена духовная атмосфера Второго Ватиканского Собора и люди начинают постигать ее. Причем это нисколько не противоречило историческим традициям Польской Католической Церкви, тысячелетие которой они только что отметили, а было напрямую связано с ними.

Во второй половине 1970 г. кардинал впервые обсудил идею созыва синода со своими ближайшими помощниками. Реакция была неоднозначной. Некоторые из участников совещания откровенно заявили, что не сомневаются в возможности проведения подобного форума. Знатоки церковных законов, в частности, напомнили, что созыв синода поместной Церкви невозможен по крайней мере до того, как Рим завершит работу над новым сводом канонических правил. Кардинал объяснил, что это не совсем так, поскольку синод будет рассматривать не юридические, а пастырские проблемы. Как обычно, он внимательно выслушал все выступления, в том числе и скептические. А именно скептических было в тот раз большинство. Но, видимо, не зря Станислав Смоленьский, духовный руководитель семинарии, в которой учился будущий кардинал, говорил, что Кароль Войтыла всегда отличался редкой способностью добиваться своего, несмотря ни на какие препятствия, в том числе и на те, «с которыми ранее никогда не сталкивался». После года подготовительной работы 8 мая 1972 г. в Вавельском соборе состоялось торжественное открытие синода, на который съехались представители всей Краковской епархии. Синод работал в течение семи лет под руководством Центральной комиссии во главе с епископом Станиславом Смоленьским. Кстати, в ее состав входил и упоминавшийся выше отец Тадеуш Перонек. Комиссия, ответственная за подготовку проектов решений синода, в перерывах между тринадцатью пленарными его заседаниями провела 119 встреч. Основные решения принимались, естественно, на пленарных заседаниях, в которых на равных участвовали делегации клириков и мирян епархии. По мере активизации работы синода начала действовать редакционная комиссия, которая корректировала проекты документов с учетом голосования на пленарных заседаниях. Система голосования была примерно такая же, как на Ватиканском Соборе. Участвующие в пленарных заседаниях имели право вынести следующие резолюции: «да», «нет», «да, но при условии внесения поправок». В отличие от Ватиканского Собора Центральная комиссия публично объясняла, почему в проект решения были внесены те или иные изменения, поправки или уточнения. Принятые на Краковском синоде документы затрагивали практически все аспекты религиозной жизни епархии. Полная подборка документов занимала почти четыреста листов. Их было решено разделить на три раздела в соответствии с тремя ипостасями, в которых представал перед людьми Христос, священник, пророк и царь. Эти же три ипостаси, согласно учению, изложенному в «Gaudium et Spes», должна воплощать в мире Церковь, являющаяся Телом Христовым. Воспользовавшись методом, опробованным Вторым Ватиканским Собором, организаторы Краковского синода смогли вовлечь в его работу тысячи католиков, живущих во всех уголках епархии. В отличие от других церковных форумов синод не стал начинать свою работу с подготовки проектов документов. Окончательных проектов не было даже два года спустя с момента его открытия. Зато было сформировано около пятисот групп по их выработке, которые для начала внимательно изучили решения Ватикана II и комментарии к ним, сделанные Войтылой в «Источниках обновления». Именно эти группы (кстати, участники почти пятидесяти из них продолжают встречаться до сих пор) стали сердцем и душой синода. Их численность и форма деятельности не регламентировались. Базой для некоторых стали монастыри, члены других собирались в Краковской семинарии, но большинство работало в своих приходах. В группах объединялись самые разные люди: священники и миряне, представители интеллигенции и рабочие, мужчины и женщины, молодежь и старики. Они просто собирались вместе, молились, изучали материалы Собора, сравнивали его решения с тем, с чем сами сталкивались в повседневной жизни, и предлагали пути их реализации в своей епархии. Результаты обсуждений делегаты доводили до сведения участников синода, рекомендуя принять соответствующие решения.

В принципе эти группы по изучению постановлений Ватикана II и были теми «communio», сообществами христиан, которые, по мнению отцов Собора, должны стать основой жизни Церкви. Именно благодаря деятельности таких групп учение Собора было доведено до всех католиков Краковского архиепископства, причем не как нечто отвлеченное, а как гармонично связанная с жизнью теория. Поэтому, когда в Риме было решено заняться разъяснением документов Ватикана II, в Краковское архиепископство не понадобилось приглашать экспертов со стороны. Живущие здесь католики к тому времени не только были хорошо знакомы с решениями Собора, но уже в течение нескольких лет пытались применять их на практике в соответствии с местными условиями. Это было явной заслугой синода. Кроме того, именно благодаря проведению синода краковские верующие смогли избежать охвативших многие другие епархии трений и неурядиц, связанных с разногласиями в трактовке учений Собора. Здесь Собор был воспринят как религиозное явление, призванное усилить евангельские и апостольские начала жизни Церкви, а не как некое политическое событие, главным содержанием которого была борьба между различными группами церковных иерархов.

Кароль Войтыла покинул Краков до завершения синода (на заключительном его пленарном заседании 8 июня 1979 г. он председательствовал, уже будучи Папой Иоанном Павлом II). Но до отъезда в Рим он, как архиепископ Краковский, сделал все от него зависящее, чтобы его сограждане увидели Ватикан II в правильном свете, таким, каким задумывал его Иоанн XXIII, новой Пятидесятницей, усиливающей веру и вдыхающей в Церковь силы, необходимые для решения стоящих перед современным миром задач. Доказательством тому может служить такой факт: в Краковском архиепископстве не нашли поддержки движения, направленные против решений Собора, такие, к примеру, как возглавляемое Марселем Лефевром движение традиционалистов. Не наблюдалось здесь, как в некоторых других странах, и расколов или надломов верующих, не сумевших правильно понять некоторые новые трактовки привычных для них понятий, данные Собором.

Очень многое дал синод верующим епархии и в плане гражданского самосознания. Они поняли, что в состоянии самостоятельно, без разрешения властей разработать и осуществить целую комплексную программу, включающую теоретические исследования и практические действия. Они поняли, что в любых условиях можно выработать независимое суждение о состоянии общества, в котором живешь. Священники и миряне, интеллигенты и фабричные рабочие убедились, что они могут успешно работать вместе. По сути, это и было то, что Ватикан II охарактеризовал понятием «communio», то, что антикоммунистически настроенные диссиденты государств Восточной и Центральной Европы позже назвали «гражданским обществом». Коммунистические аппаратчики практически ничего не могли противопоставить подобной форме интеллектуального сопротивления. То, что сотни людей могут добровольно собираться вместе только для того, чтобы обсудить какие-то церковные документы, и готовы тратить на это массу времени, просто не укладывалось в их головах.

СПОРЫ ВОКРУГ «HUMANAE VITAE» [2]

«Папская комиссия по изучению проблем семьи, народонаселения и уровня рождаемости» была создана Иоанном XXIII. Сменивший его на Престоле святого Петра Павел VI тоже ощущал потребность в советниках по этим запутанным вопросам и сохранил ее практически в том же составе и под тем же названием. Но большинство людей в мире называли ее «Папской комиссией по контролю над рождаемостью» и были убеждены, что создана она главным образом для того, чтобы разобраться, может или нет истинный католик «пользоваться противозачаточными средствами». В политизированной атмосфере, царившей в церковных структурах после окончания Ватикана И, этот вопрос превратился в своего рода лакмусовую бумажку, выявляющую «прогрессивно мыслящих» священников и «консерваторов». Высказываемые теми и другими аргументы все сильнее запутывали ситуацию, что негативно сказывалось на авторитете Папы. Не следует забывать, что происходило это в шестидесятые годы, когда западный мир ощутил зыбкость большинства привычных духовных и культурных ценностей. Новое поколение, подхваченное мощным течением сексуальной революции, бросало вызов всем прежним авторитетам. Проводить в такой обстановке дискуссию по моральным проблемам семейной жизни было крайне трудно, если вообще возможно. Тем не менее Павел VI посчитал своим долгом сформулировать точку зрения Церкви на столь злободневные вопросы. Сделать это он попытался в «Humanae Vitae», вошедшей в число энциклик, породивших наибольшее количество споров и разногласий за всю историю католической Церкви. В некоторых странах, прежде всего Северной Америки и Западной Европы, эти споры в дальнейшем привели даже к церковным расколам. Острая и противоречивая реакция на данный документ, видимо, была неизбежна. Но последствия, конечно же, могли быть не столь разрушительными, если бы Папа более внимательно прислушался к тому, что уже высказал по данной проблеме кардинал Войтыла.

По наиболее правдоподобной версии тех событий, клирики, назначенные Павлом VI в Папскую комиссию, практически сразу же разделились на два лагеря. Большинство доказывало, что классическая позиция католической Церкви, согласно которой контрацепция изначально является аморальной, должна быть изменена. Меньшинство же выступало за незыблемость учения. В направленном Папе в мае 1966 г. меморандуме (с легкой руки журналистов он вошел в историю как «Доклад большинства») предлагалось рассматривать вопросы морали совместной жизни супругов, исходя из главного, для чего создается семья, а не превращать каждый половой акт в арифметическую проблему планирования. С этой точки зрения, использование как химических, так и механических противозачаточных средств было вполне допустимо, если семейная пара в принципе не отказывалась от детей. В альтернативном меморандуме, известном как «Доклад меньшинства», подчеркивалось, что любой отход от классических позиций католической Церкви недопустим. Использование каких бы то ни было противозачаточных средств, указывали его составители, есть попрание морали, ибо выводит на первый план в семейной жизни сексуальное удовлетворение, а не рождение детей. Составители этого меморандума настаивали, что, как учил Папа Пий XII, единственным нравственным способом ограничения рождаемости является так называемый «цикличный метод», основанный на приспособлении к естественным ритмам способности женщины забеременеть.

На протяжении почти двух лет Папа Павел VI пытался как-то сгладить противоречия двух противостоящих друг другу групп, каждая из которых прилагала массу усилий, чтобы перетянуть его на свою сторону. Считают, что именно с целью давления на Папу сторонники «Доклада большинства» намеренно допустили утечку информации. Уже в 1967 г. документ был опубликован прессой, и началось его обсуждение. «Прогрессисты» доказывали, что, если Церковь останется на позициях Пия XII, она окончательно лишится доверия молодых семейных пар, а затем и всего современного мира. Оппоненты, в свою очередь, утверждали, что «Доклад большинства» содержит массу на первый взгляд незаметных ошибок по ключевым понятиям морали, а потому его принятие в качестве основы религиозной доктрины может полностью подорвать авторитет католической Церкви. Самому Павлу VI тоже не очень нравились выводы «Доклада большинства» и взгляды на вопросы морали, который он отражал. Результаты его обнародования в конечном итоге оказались обратными ожидаемым. 25 июля 1968 г. Папа выпускает энциклику «Humanae Vitae», четырнадцатый раздел которой начинался так: ...исходя из первейших принципов гуманизма и христианской доктрины о браке, мы вновь должны подчеркнуть, что такое начавшее распространяться явление, как прямое вмешательство в процесс зарождения новой жизни, не может быть оправдано стремлением регулировать количество детей в семье и должно быть категорически отвергнуто нами». Целый шквал критики, со всех сторон обрушившейся на эту энциклику, свидетельствовал, что точку зрения Папы на этот раз не разделяло беспрецедентно большое число католиков.

Зная архиепископа Краковского как автора работы «Любовь и ответственность», Павел VI ввел его в состав комиссии. Но присутствовать на июньском заседании, на котором была окончательно сформулирована выраженная в меморандуме точка зрения большинства ее членов, Войтыла не смог. Польские власти отказались выдать ему к этому времени заграничный паспорт, мотивируя тем, что официальный запрос о его получении подан слишком поздно. Войтыла тем не менее принял весьма активное участие в заочной дискуссии вокруг проблемы применения противозачаточных средств и внес целый ряд предложений в проект готовящейся «Humanae Vitae». Но вопрос их влияния на окончательный текст энциклики до сих пор вызывает массу споров.

В том же 1966 г. архиепископ Краковский создает собственную епархиальную комиссию по изучению вопросов, которыми занималась папская, и сам активно участвует в ее работе. Базой для экспертных оценок стал находящийся в стадии становления Институт изучения семьи. Итогом деятельности краковской комиссии стал подготовленный к февралю 1968 г. меморандум «Основы церковной доктрины о принципах семейной жизни». Ставший к тому времени кардиналом, Войтыла направил этот документ, переведенный на французский язык, Павлу VI как проект новой энциклики.

Как утверждает активно участвовавший в работе краковской комиссии отец Анджей Бардецкий, там рассматривались два проекта энциклики по вопросам семейной морали и регулирования рождаемости. Первый был подготовлен Святой канцелярией официальным органом Ватикана, занимающимся вопросами церковной доктрины. Он сразу вызвал критику краковских теологов, ряд из которых прямо охарактеризовали его содержание как отражение позиций «упрямых консерваторов». Он представлял собой набор из множества папских высказываний по рассматриваемой проблеме, причем рассуждения Пия XII о возможности естественного регулирования семьи с помощью цикличного метода почти не упоминались. Альтернативный этому проект, подготовку которого, по мнению Бардецкого, инициировал немецкий кардинал Юлиус Депфнер, фактически целиком базировался на позициях составителей «Доклада большинства». С точки зрения краковской комиссии, в нем имелись серьезные теоретические ошибки в плане теологии морали. Так, доказывая необходимость комплексного подхода к семейным отношениям, когда каждая составляющая органична и неотделима от целого, а следовательно, моральна, немецкий проект, как и «Доклад большинства», даже не пытался разобраться в главном зачем Господь дал людям сексуальное влечение? Таким образом, сам документ, подготовленный от имени Церкви, практически выносился за рамки христианской теологии.

Выбор предлагался довольно ограниченный: «упрямый консерватизм» или подрыв христианской теологии морали. Польских ученых-клерикалов не устраивало ни то ни другое. Меморандум краковской комиссии основывался на мыслях Кароля Войтылы, изложенных в работе «Любовь и ответственность». Это была попытка найти новый подход к проблемам морали семейных отношений и регулирования рождаемости в рамках классической позиции Церкви. Сделать это предлагалось на базе более полного философского осмысления христианского гуманизма, основные положения которого близки как верующим, так и неверующим.

Исходным пунктом в рассуждениях краковские теологи предложили самого человека единственное существо, которому присуща мораль. При этом, как подчеркивалось в меморандуме, нельзя забывать о том, что мужчины и женщины не бесплотны, каждая человеческая личность представляет собой неразрывное единство души и тела. Никто не может сказать: «Моя душа здесь, а тело там». Любое обладающее свободой воли Я есть единство души и тела. Следовательно, и любые рассуждения о моральных аспектах жизни следует вести с учетом этого единства, непременно учитывая обе составляющие человеческой личности.

С этой точки зрения, в самом строении человеческого тела, в том числе и органов, ответственных за продолжение рода, заложен код, с помощью которого язык высших моральных правил переводится в понятия естественных механизмов природы. Человеку даны разум, с помощью которого он способен разгадать этот код, и воля, чтобы следовать заложенным свыше моральным заповедям. Понимание языка и правил морали человек проявляет во всем комплексе своих действий, включая соитие, которое служит и получению удовлетворения, и продолжению рода. Таким образом, сексуальность позволяет человеку одновременно выразить свою любовь и подарить жизнь другому человеку. Отрыв одного из этих аспектов от другого является нарушением заложенных в нас правил и вне зависимости от намерений мужчины или женщины приводит к унижению партнера, превращая его лишь в инструмент для получения удовольствия. Отсюда становится ясной роль верности и целомудрия. В них и проявляется добровольное дарение себя жены мужу, а мужа жене, в награду за которое им дается способность дать жизнь новому человеку.

К этой награде должно и относиться соответствующим образом. Ни одно человеческое существо, призванное появиться на свет, никем не может быть лишено этого права. Но любящие муж и жена тем не менее могут договариваться о количестве детей. Регулирование рождаемости согласно меморандуму краковской комиссии в некоторых случаях является даже долгом супругов. Однако выполнять его они должны лишь с помощью методов, не унижающих человеческое достоинство как мужчины, так и женщины, в реализации которых они бы чувствовали себя партнерами, имеющими равную ответственность друг перед другом и Господом. Химические и механические средства прерывания беременности, равно как таблетки и различные приспособления, рассчитанные на долгосрочное предохранение от нее, прежде всего воздействуют на природу женщины и, следовательно, не отвечают этому критерию. Вопреки главному лозунгу сексуальной революции искусственная контрацепция освобождает только мужчину, позволяя ему смотреть на женщину свысока, а на физическую близость с ней как на некую легкую игру, доставляющую ему удовольствие. Женщине же, чтобы «играть» в нее, приходится пользоваться различными не слишком приятными, а зачастую просто вредными «штучками». Единственным способом регулирования рождаемости, не унижающим человеческое достоинство ни одного из супругов и накладывающим на них равные обязанности, является, таким образом, метод использования естественных циклов женского организма.

Краковские ученые открыто признают в своем меморандуме, что воздержание, которое предполагает этот метод, является жертвой и даже «серьезным аскетическим усилием, направленным на подавление собственных потребностей». Поэтому в основу пропаганды необходимости периодического супружеского воздержания они предлагают поставить такие понятия, как «уважение к любимому человеку и его телу, ответственное отношение к сексу». Молодым людям необходимо доказать, «что подлинное равноправие мужчин и женщин» может базироваться только на фундаменте «взаимной ответственности». При этом краковские теологи подчеркивают, что пастыри, стесняющиеся рассказывать молодым людям о возможности планировать количество детей в демье с помощью женских природных ритмов, по сути, нарушают свой долг, поскольку способствуют нездоровому ажиотажу вокруг сексуальных отношений, свойственному современному миру. Просто произносить даже самые горячие проповеди против половой распущенности и вседозволенности в наши дни уже недостаточно для исполнения пастырского долга в отношении молодежи. С другой стороны, призывы священника к целомудрию и супружескому воздержанию не будут услышаны, если не показать его неразрывную связь с исконными человеческими ценностями. А ведь именно эти ценности лежат в основе христианства, и донесение их до паствы является задачей пастыря. Конкретно в рассматриваемой сфере священнику как нигде могут помочь миряне опытные, «прошедшие соответствующий инструктаж» семейные пары лучше любого клирика расскажут молодоженам о пользе периодического воздержания и объяснят, как правильно к нему подойти.

Отдельные элементы меморандума краковской комиссии вошли в «Humanae Vitae», но утверждение отца Бардецкого о том, что энциклика на шестьдесят процентов отвечает выводам польских теологов и самого Кароля Войтылы, выглядит явным преувеличением. «Humanae Vitae» затрагивает темы христианского персонализма, положительной составляющей сексуальной любви, чувства долга и персональной ответственности каждого из супругов в планировании семьи. Но энциклика не отражает концепцию подхода к проблеме отношений полов через личность человека в той полноте, в которой она представлена в меморандуме краковской комиссии. Отсутствие этого главного контекста привело к тому, что в «Humanae Vitae» упор делается не на человеческое достоинство и равенство мужчины и женщины как факторы, предопределяющие ответственность супругов за их сексуальную жизнь, а на юридические и биологические аспекты этой проблемы. Пастырю же в ней отводится роль некоего бесчувственного судии. Все это и дало основания для обвинений католической Церкви в том, что она так и не смогла до конца избавиться от влияния манихейской ереси с ее осуждением сексуальных отношений как таковых.

Предпринимались попытки доказать, что оба документа страдают одними и теми же пороками. Но если принимать во внимание то, что в энциклике отсутствует именно главное звено, вокруг которого строятся рассуждения краковских теологов, их вряд ли можно считать справедливыми. Ответы на специфический вопрос о приемлемых для католиков способах ограничения рождаемости, содержащиеся в «Humanae Vitae» и меморандуме краковской комиссии, действительно совпадают. Но меморандум дает куда более полное обоснование данной позиции, объясняя, что она базируется на уважении к личности человека, особенно к женщине.

Следует признать и то, что «Humanae Vitae» была обнародована в весьма неудачное время. 1968 г., характеризовавшийся нарастанием революционного энтузиазма, был не лучшим историческим периодом для спокойного и вдумчивого осмысления любых выступлений такого рода. Честно говоря, весьма сомнительно, что любое, даже самое удачное разъяснение классического учения Церкви о необходимости целомудрия в браке могло быть тогда услышано. В то же время призыв обратиться к естественным, «природным» методам ограничения рождаемости был сделан именно в тот момент, когда люди начали уделять повышенное внимание экологическим проблемам и понятия типа «природный», «натуральный», «естественный» начали приобретать в их сознании почти сакральный смысл. Теоретически «природные» способы планирования семьи должны были бы в этих условиях вызвать повышенный интерес. Но этого не произошло. Почему? Однозначного ответа не существует. Но представляется, что и здесь не последнюю роль сыграло отсутствие в «Humanae Vitae» четкого обращения к личности. Многие люди просто не смогли почувствовать, что предложенное учение касается непосредственно их.

Одним из бесспорных достоинств краковского меморандума является то, что предложенный им подход к этике брака адресовался не только католикам (тем более не только польским католикам), а людям вообще, вне зависимости от их религиозных убеждений. В «Humanae Vitae» выразить это не удалось. По сравнению с позицией «упрямых консерваторов» энциклика являлась, конечно, определенным шагом вперед, но очень маленьким шагом. В Кракове поняли, что изменения, произошедшие в самой культуре человечества, требуют новых форм объяснения людям необходимости классических принципов морали. В Риме не услышали этот вызов времени. В результате изложенные в «Humanae Vitae» принципы были восприняты как слегка устаревшие, а то и вовсе как уже ненужные современному человеку.

Провал попытки привнести личностный аспект в католическую этику сексуальных отношений в сочетании с политизацией обсуждения этой проблемы после выхода энциклики серьезно ослабил усилия Церкви внедрить идеи христианского гуманизма в сознание современных людей. В своем первом после Ватикана II открытом столкновении с последствиями сексуальной революции, провозгласившей, что свобода есть полная независимость каждой отдельной личности от любой другой, Церковь заняла оборонительную позицию. Между тем, если бы «Humanae Vitae» полнее передала аргументацию краковского меморандума, действовать можно было бы более решительно. Предложенная Краковом позиция позволяла на равных вести разговор со светской интеллигенцией по самым животрепещущим вопросам.

КАРДИНАЛ СТОРОННИК ДИАЛОГА

Генри Киссинджер считал «иллюзией то, что лидеры, набираясь опыта, становятся умнее». По его мнению, пребывание на высоком посту с его множеством ненужных представительских обязанностей скорее снижает интеллектуальный потенциал человека. Если правило Киссинджера и верно, то Кароль Войтыла представляет собой явное из него исключение. Возможно, потому, что, став в сорок два года капитулярным викарием Краковского архиепископства, он твердо решил не менее двух часов ежедневно посвящать интеллектуальной работе и с тех пор выполнял это решение неукоснительно. За время его епископского служения эти два часа, которые он проводил в одиночестве в своей молельне-кабинете, складывались в сутки и недели. Их результатом стали множество философских эссе и три книги, целый поток пастырских посланий и проповедей, а также несколько циклов стихов и пьеса. Кроме того, кардинал, имея крайне мало времени для встреч со студентами, с обязанностями профессора этики Люблинского католического университета не расстался.

Кароль Войтыла не соответствовал правилу Киссинджера еще и потому, что постоянно встречался и вел диалоги с самыми разными людьми.

Дискуссионные группы, которые он организовал, будучи еще молодым священником, продолжали регулярно собираться и тогда, когда он стал главой епархии. Ежи Янек курировал связи кардинала с медиками и другими представителями естественных наук, а через Ежи Цесельского и Станислава Рыбицкого поддерживались контакты с технической интеллигенцией. Все то время, пока Войтыла работал в Кракове, эти группы по 4-5 раз в год обязательно собирались в его резиденции. Встречи обычно продолжались весь вечер. Специальной программы не назначалось; как правило, их участники обсуждали последние события и привлекшие их внимание выступления прессы.

Особое внимание кардинал уделял историкам. Он обязательно встречался с ними в канун годовщин наиболее важных исторических событий, стараясь глубже понять их значение для Польши и Кракова. Тысячелетие принятия Польшей христианства стало поводом для проведения целой серии таких дискуссий. Не менее интересные исторические диспуты были организованы в связи с шестисотой годовщиной образования Ягеллонского университета и девятисотлетием пастырского служения в Кракове святого Станислава.

Тем более естественно, что архиепископ Краковский не прервал своих связей с философами, причем не только с преподавателями и студентами ЛКУ. Двери его дома всегда были открыты для представителей самых разных философских школ. Особое оживление в такие встречи вносила корреспонденция от Романа Ингардена, внимательно изучавшего все публикующееся на немецком языке по проблеме ответственности. Архиепископскую резиденцию на Францишканьской улице во времена пребывания в ней Войтылы постоянно посещали польские и зарубежные артисты, писатели и музыканты. Именно здесь останавливался во время работы над романом «Польша» автор бестселлеров американец Джеймс Миченер. Позже Войтылу попросили дать интервью для передачи, представляющей телесериал по этому произведению Миченера. Кардинал согласился. Более того, минут через сорок напряженной работы перед телекамерой он удивил всех присутствующих, неожиданно обратившись к автору:

Ну как у меня получилось? Смогу я найти работу в Голливуде? Я ведь, да будет вам известно, в молодости учился на актера...

Литературой и театром Кароль Войтыла занимался постоянно. Когда власти в 1967 г. закрыли «Театр восторга», архиепископ выступил с резким осуждением этого решения и потребовал у министерства культуры Польши его отмены. Поскольку протест остался без ответа, он помог Мечиславу Котларчику получить место преподавателя теории драматургии и искусства речи в Краковской семинарии и ЛКУ В 1974 г. Войтыла предоставляет свою резиденцию участникам научной конференции «Католицизм и романтизм в произведениях Зигмунда Красиньского».

Проблемы, к которым обращался этот вызывающий столько споров бард польского романтизма, подчеркнул кардинал, выступая перед ее участниками, не потеряли своей остроты до сих пор.

Конечно же, мимо внимания собравшихся не могли пройти и слова Войтылы о самом главном произведении Красиньского «Небожественной комедии» как о книге, заявляющей, что только христианская революция может избавить людей от чувства постоянной неудовлетворенности современностью.

Сотрудники редакций «Тыгодника повшехны» и «Знака», а также писатели, поэты и интеллектуалы, группировавшиеся вокруг этих изданий, тоже входили в круг людей, с которыми постоянно общался кардинал Войтыла. Польза от этого общения была взаимной.

Я как друг Войтылы имею право утверждать, что «Тыгодник повшехны» оказал на него серьезное влияние, говорил Ежи Турович.

Для Кароля Войтылы газета и журнал были инструментами, с помощью которых он мог донести до всех поляков свой взгляд на современную культуру и отношения, сложившиеся между Церковью и государством. Но при этом и «Тыгодник повшехны», и «Знак» были образцами абсолютно независимых изданий. Архиепископ встречался с их сотрудниками каждые два месяца и обстоятельно обсуждал все представляющие взаимный интерес вопросы. Позже, когда времени у него стало совсем немного, эти встречи стали менее регулярными, но проходили в прежней рабочей обстановке. Обычно сотрудники редакций приходили на Францишканьскую улицу к мессе, которую кардинал служил в часовне епархиального управления, и оставались там на обед. Разговоры затягивались надолго. Войтыла больше слушал, он вообще стремился прежде всего узнать, что думают другие, но в конце обязательно высказывал свои суждения по главным затронутым вопросам. Участники этих совещаний не помнят ни одного случая за все шестнадцать лет пребывания Кароля Войтылы на посту главы епархии, когда бы он попросил их отменить публикацию какогонибудь материала. «Не было даже намеков с его стороны, подчеркивает редактор «Тыгодника повшехны» Турович. Мы иногда просили совета, но сам кардинал никогда не пытался навязать свое мнение» относительно публикации материалов авторов или редакционных статей. Споры, безусловно, случались, но Войтыла обладал не так часто встречающейся у прелатов способностью работать с людьми, точку зрения которых разделял далеко не всегда. Например, он часто не соглашался с острой на язык Галиной Бортновской, которая, будучи сотрудницей «Тыгодника повшехны», постоянно критиковала консерватизм «церкви Вышыньского» так в одной из статей она назвала объект своего пристального внимания. Войтыла был более высокого мнения о деятельности Примаса Польши, к тому же считал своим долгом соблюдать субординацию. Однако разногласия с молодой, серьезно интересующейся философией писательницей Бортновской не мешали дружескому к ней расположению. Лучшее тому подтверждение то, что именно ее он попросил отредактировать исправленное издание своего труда «Любовь и ответственность».

Затрагивались на совещаниях и политические вопросы. Поначалу редакторам, особенно Туровичу и Яцеку Возняковскому, было крайне трудно втянуть архиепископа в такие разговоры. Войтыла был убежден, что даже малейший намек на его вмешательство в проблемы местной политики может помешать пастырской деятельности. Комментарии по политическим вопросам, на его взгляд, являлись прерогативой Примаса Вышыньского. Возняковский и другие редакторы, в свою очередь, считали, что нельзя игнорировать такую важную сферу жизни епархии. Они доказывали, что, несмотря на засилье цензуры, архиепископ обязан просматривать местную прессу, хотя бы для того, чтобы понять, какую трактовку «новостей» и комментария к ним требуют власти. В конце концов Войтыла согласился и начал читать газеты. Возняковский вспоминает, что вскоре все были поражены, как быстро архиепископ, никогда прежде не интересовавшийся политическими проблемами, начал ухватывать их суть и запоминать основные аргументы и даже имена авторов. Через некоторое время он вновь отказался от чтения местных газет, довольно резонно посчитав, что все, что ему было нужно в них, он уже узнал. А вот стремление сотрудников «Тыгодника повшехны» познакомить его с современной литературой он всегда приветствовал. Более того, перед летним отпуском архиепископ сам просил Туровского и его жену подобрать ему книги для чтения во время отдыха.

Несколько раз Каролю Войтыле пришлось выступать в качестве посредника, улаживающего разногласия между редакцией «Тыгодника повшехны» и кардиналом Вышыньским. Отстаивая право редакции на собственное независимое суждение, он одновременно призывал и сотрудников газеты попробовать взглянуть на проблему с точки зрения Примаса.

Проблема эта в разочаровании человека, поверившего в вашу любовь, сказал он как-то во время одной из дискуссий по этому поводу. «Тыгодник повшехны» горячо поддержал Вышыньского в 1953 году, и он, став Примасом, вообразил, что вы и впредь будете во всем следовать за ним. Но этого не случилось, и он, естественно, разочарован.

Возняковский позже отметил, что это был самый откровенный анализ столь щекотливой проблемы, который польский клирик когда-либо делал в разговоре с мирянами.

Властям «Тыгодник повшехны» был, как говорится, «будто кость поперек горла», а активное участие архиепископа в деятельности редакции вызывало еще большую злобу. Прямо предпринять что-либо против Войтылы коммунисты не могли, но его друзья иммунитетом против их мести, который дает высокий сан, не обладали и ощущали это довольно часто. Очередная кампания против «Тыгодника повшехны» началась в 1977 г. Поводом для нее стало то, что редакция осмелилась в неполном виде напечатать заявление тогдашнего польского партийного лидера Эдварда Терека после его встречи с Папой Павлом VI. Сотрудники «Тыгодника повшехны» ничего страшного в сокращении заявления не видели, резонно полагая, что раз оно уже опубликовано во всех официальных газетах, то им можно напечатать только наиболее важные части, сэкономив место для других материалов. Скоро выяснилось, что сами контролируемые коммунистами издания значительно сократили заявление Папы. Однако нападкам подвергся только «Тыгодник повшехны». В редакции начали опасаться, что истинная цель правительственной кампании не столько сама газета, сколько ее постоянный защитник Кароль Войтыла. Подтверждение этому не заставило себя долго ждать. Через несколько недель, 21 декабря 1977 г., отец Анджей Бардецкий, возвращаясь со встречи редакции «Тыгодника повшехны» и «Знака» с кардиналом, подвергся у самого дома нападению двух негодяев. Громилы, которые наверняка были подосланы службой безопасности, если вообще не являлись ее штатными сотрудниками, ни с того ни с сего избили священника до бесчувствия. Кардинал Войтыла, навестивший его в больнице на следующее утро, сказал:

Ты пострадал за меня. Это меня они хотели проучить, когда били тебя.

Очень важной составляющей интеллектуальной жизни кардинала Войтылы была работа в ЛКУ. Но недостаток времени ощущался все сильнее. Здесь тоже помогали друзья. К середине семидесятых текущими делами на кафедре этики и организацией семинаров для соискателей докторской степени занялись выдвиженцы Войтылы отцы Тадеуш Стышень и Ежи Галковский. Но будущие доктора регулярно приезжали в Краков на двухдневные семинары, которые вел кардинал-профессор. Расходы, связанные с подобными переездами студентов и преподавателей, оплачивались из созданного Войтылой фонда, куда он анонимно перечислял свое скромное профессорское жалованье.

16-17 декабря 1970 г. факультет философии ЛКУ организовал диспут по работе Войтылы «Личность и действие», который прошел очень бурно и привлек пристальное внимание польской интеллигенции. Дело в том, что многие коллеги Войтылы по факультету, в частности Мечислав Кронпек, Ежи Калиновский и Станислав Каминьский, выступили с критикой этой работы. Даже считавшийся первым учеником и последователем философской школы Войтылы Тадеуш Стышень не был уверен, следовало ли учителю целиком сосредоточиваться на проблеме нравственности, фактически не раскрывая методологию философского подхода к ней. В конце конференции кардинал дал устный ответ на прозвучавшую критику. Более развернутым и официальным ответом явилось его эссе «Личность: субъект и общество», опубликованное в 1976 г. Именно в нем он высказал предположение, что основу разногласий между ним и его коллегами, проявившихся в 1970 г. и сохраняющихся до сих пор, составляют не только философские вопросы. «Идеологические дебаты, которые не стихают в Польше вот уже двадцать лет, писал Войтыла, со всей очевидностью показали, что эпицентром их являются не вопросы космологии или философии природы. Острота дискуссии доказывает, что затронуты фундаментальные проблемы философской антропологии и этики, подходы к которым отражают различное понимание самой сущности человека».

Как бы то ни было, отношения между кардиналом и преподавателями и студентами ЛКУ всегда оставались самыми дружескими. Когда заменивший Тадеуша Стышеня Ежи Галковский, ставший основным помощником Войтылы в преподавательской деятельности, решил жениться на Марии Браун (также бывшей студентке кардинала), вопросов о том, кто должен благословить их помолвку, у молодых не было. Конечно же, Кароль Войтыла. Он согласился с радостью. Проблема, однако, заключалась в том, что участие архиепископа в такой церемонии могло вызвать много ненужного шума. Решение было найдено довольно необычное. У родителей Марии была небольшая дача в местечке Свентокжиске, расположенном в районе горы Келце. Туда, слегка отклонившись от маршрута, и заехал архиепископ Краковский по пути в Варшаву на совещание польского епископата. В понедельник 6 июля 1964 г. он лично обвенчал молодых в маленькой церкви ближайшего селения Болимова. Хотя подобные «приключения, как признал потом жених, были совершенно не свойственны Каролю Войтыле». С тех пор кардинал обязательно навещал Галковских всякий раз, когда приезжал в Люблинский университет. Во время одного из таких визитов по-детски стеснительный маленький сынишка Галковских испугался священника и залез под стол. Войтыла не долго думая тут же присел к нему и ласково сказал:

Что ж, если тебе нравится играть здесь, давай поиграем во что-нибудь.

Зная, что присвоение каждого нового научного звания требует утверждения в государственных инстанциях, отношения с которыми у него в семидесятые годы становились все более напряженными, Кароль Войтыла даже не пытался рассматривать свои новые работы как диссертации. Поэтому кафедру этики ЛКУ он возглавлял, будучи лишь доцентом, то есть имея низший ранг в преподавательской иерархии. Отец Кронпек, ставший в 1978 г. ректором университета, до этого был известен как главный критик работ Войтылы на факультете философии. Однако, несмотря на теоретические разногласия с кардиналом, он сразу же попытался что-то сделать в плане признания его научных заслуг. Именно Кронпеку удалось отыскать брешь в статусе университета звание почетного профессора, решение о присвоении которого не требовало одобрения госорганов. Почетным профессором Люблинского католического университета и стал Кароль Войтыла. Кстати, формально он остается им и сейчас. Ведь, как выяснилось чуть позже, это звание имеет перед другими одно преимущество оно является пожизненным.

Необходимо упомянуть и еще об одной сфере интересов Войтылы, где очень пригодилась его способность разговаривать и договариваться с самыми разными людьми. Это экуменизм диалог между представителями различных ветвей христианства. Населенный в основном католиками Краков, правда, был не самым большим полем для экуменической деятельности. Тем не менее в городе имелись небольшие православная и лютеранская конгрегации и несколько общин маривитов последователей небольшой группы раскольников, отделившихся в 1906 г. от католицизма. В январе 1963 г. епископ Войтыла принял участие в первой в Кракове экуменической службе в рамках «Кафедры Октавы единства» восьми дней, с XII в. ежегодно выделяемых в ряде стран Запада для молитв за объединение всех христиан. Во время этой церемонии он произнес много добрых слов о монахах-протестантах из экуменической общины Тезе во Франции, с которыми он познакомился в Риме во время работы Второго Ватиканского Собора. Вечером того же дня в трапезной доминиканского монастыря, которая сохранилась почти в неизменном виде со времен средневековья, был организован ужин. На нем он сидел между лютеранским пастором и православным батюшкой, ни одному из которых до этого и в голову бы не пришло заглянуть в католическую обитель. В отличие от них приор монастыря чувствовал себя хозяином и, видимо, желая продемонстрировать свое «особое отношение к прибывшим братьям», начал приветственную речь с исторического экскурса.

Вполне возможно, что за этим столом, сказал он, некогда сидели отцы-инквизиторы, а теперь здесь восседаем мы...

Епископ Войтыла, дождавшись, когда подадут цыпленка, решил немного подшутить над важным доминиканцем.

Порою я с удовольствием ем цыпленка по-томистски, произнес он, скопировав интонацию приора, а порою с не меньшей радостью и экуменического...

Убежденность в необходимости христианского единства и терпимое отношение к представителям краковского протестантского меньшинства Войтыла проявлял не только во время официальных встреч, но и в повседневной жизни. Будучи молодым священником, а затем и епископом, он во время рождественских праздников хотя бы раз обязательно приходил на торжественный обед в дом Ежи Янека. Среди гостей, которые там собирались, всегда бывала пожилая лютеранка первая преподавательница английского языка Янека. Она умерла в возрасте девяноста трех лет, и Янек, узнав об этом, незамедлительно сообщил печальное известие всем, кто был знаком с ней, в том числе и Войтыле. Кардинал сразу же сказал, что хотел бы отслужить молебен за упокой души старой преподавательницы. Выяснив, когда будут похороны, он попросил Янека сходить на Гродскую улицу к протестантскому пастору и пригласить на мессу и его (сделать это лично Войтыла опасался, поскольку его появление на Гродской могло быть расценено как давление со стороны католической Церкви). Пастор пришел в архиепископскую часовню и сел на первую скамью вместе с членами семьи Янека. Вскоре появился Войтыла в полном кардинальском облачении. Но прежде чем идти к алтарю, он подошел к лютеранскому священнику и обнял его как брата во Христе.

ВУЕК ОСТАЕТСЯ ВУЕКОМ

«Шродовиско» по мере того, как развивалась церковная карьера Войтылы, не только не прекратило свое существование, а еще более расцвело, превратившись в часть его пастырской стратегии и живую традицию епархии. Всегда, когда это позволяли маршруты его поездок, архиепископ навещал друзей по «Шродовиско» и их семьи, служил для них мессы, произнося в заключение заранее подготовленные проповеди. Как минимум один день в году он отдыхал с этими людьми, приглашая их в рождественские каникулы к себе в резиденцию «вместе попеть песни». Друзья по «Шродовиско» приходили к нему посоветоваться по самым важным для них проблемам и при этом точно знали, что, если кардинал в Кракове, он обязательно их примет. А дружеская переписка велась непрерывно. Архиепископу сообщали о бедах и о радостях. Сохранилось трогательное письмо, написанное в начале шестидесятых годов Терезой Гейдель-Жичковской. Молодая женщина жалуется, что вот уже почти два года, с тех пор как родила близнецов, она практически не спит ночами. В ответе Войтылы чувствуется личная забота и ответственность пастыря:

Дорогая Тереза,

ты почему-то опасалась, что я не смогу прочитать твое письмо до конца. Так вот, я не только прочитал его, но и в течение нескольких дней постоянно думал о нем, не зная, что ответить. Отрывочные мысли собрались в единое целое сегодня, когда я принимал обеты нескольких сестер. По письму я чувствую, что ты очень устала. И это, зная твои характер и нервную систему, неудивительно. Ведь ты по натуре рациональный человек, прежде всего стремящийся к четкому планированию своих действий. А в положении, в котором ты оказалась сейчас, энергии и навыков недостаточно. Требуется нечто иррациональное обычные любовь и доброта. Тебе стоит попробовать смотреть на вещи проще, ведь многие проблемы в жизни разрешаются сами собой. Иногда человеку гораздо важнее просто отдохнуть, чем пытаться все время что-то делать. А малышам больше всего нужны любовь и забота матери. Тем более когда их двое. Вообще я понял, что за любовь всегда приходится чем-то расплачиваться. Но, с другой стороны, заплаченное ради любви обязательно возвращается нам сторицей. Это и есть доказательство того, что любовь неразрывно связана с Ним и Он живет в каждом ее проявлении.

Меня лично угнетает не столько повседневная работа, сколько то, что приходится порою делать много никому не нужных вещей. Жаль, что ты не сможешь участвовать в байдарочном походе. Но мы можем встретиться и поговорить в любое другое время.

Целую тебя, Мишеля и близнецов, доставляющих столько приятных хлопот родителям (особенно крепко того проказника, который является моим тезкой). Вуек.

Ставшие традиционными еще на улице Канонича балы-утренники в канун Великого поста для детей участников «Шродовиско» устраивались и в резиденции архиепископа Краковского. Но когда малыши выросли, кардинал был первым, кто понял, что юношам и девушкам нужны уже настоящие вечеринки с танцами, и ежегодные детские балы «Шродовиско» «переехали» в дом Терезы Жичковской. После первого из них он написал в гостевой книге Жичковских: «Все так же, как тогда, когда в таком же возрасте были их родители. Другой стала только музыка. Вуек».

Старше становились, естественно, не только дети. В 1977 г. Юрек и Яся Янеки готовились отметить свою серебряную свадьбу. Войтыла обещал отслужить для них по этому поводу мессу в своей часовне. Но когда Янеки и несколько их близких друзей пришли в резиденцию архиепископа, их встретил расстроенный секретарь кардинала отец Дзивиш, объяснивший, что его патрон сильно простудился и у него сейчас высокая температура. Юрек, пожелав кардиналу скорейшего выздоровления, собрался было уходить, но Дзивиш остановил его:

Нет-нет, вы меня неправильно поняли. Я хотел сказать, что месса будет отслужена не в часовне, а в личных апартаментах кардинала.

Когда они вошли в квартиру Войтылы, тот, уже соответствующим образом облаченный, поднялся с постели и начал читать молитвы. Отслужив мессу и благословив Янеков, он поздравил их, а затем сказал:

А теперь извините, болезнь не позволяет мне дольше находиться с вами. Этот день мне придется провести в кровати.

Как-то само собой получилось, что с годами участники «Шродовиско» стали больше молиться и чаще разговаривать о серьезных вещах. Если раньше во время байдарочного похода они могли часами потешаться над юмористическими «Письмами баламута» К. С. Льюиса, то в 1975 г. возле костра велась серьезная дискуссия о природе зла и таинстве христианской жертвенности. В том году за очередной отказ участвовать в первомайской демонстрации был арестован «Гапа» Туровский. Прошедшие годы принесли много неприятностей и другим участникам «Шродовиско». Но, как ни странно, именно на фоне неприятностей сильнее ощущалась радость жизни. Поэтому много говорили и спорили о том, является ли жертва со стороны человека обязательной составляющей частью пути, предопределенного ему Господом.

Недовольство властей кардиналом Войтылой постепенно стало переноситься и на традиции летнего отдыха, зачинателем которых он был. В 1977 г., когда ежегодный байдарочный поход «Шродовиско» подходил к концу, в лагерь его участников неожиданно нагрянули сотрудники службы безопасности. Они появились практически сразу после отъезда Войтылы, начали проверять документы у всех присутствующих и задавали при этом один и тот же вопрос:

Что это за большая машина только что уехала отсюда?

Ответы были столь же однообразны и звучали примерно так:

Да, здесь была большая машина. Она приехала и уехала.

Никакой лжи, но одновременно и полное отсутствие информации. На следующий год, когда Вуек отправился в последний свой, как выяснилось потом, байдарочный поход, тактика, учитывая пристальное внимание властей, была еще более усовершенствована. Войтыла выехал на лимузине, за которым по пятам следовал «хвост» спецслужб. По главному шоссе шофер Войтылы ехал не спеша, усыпляя бдительность агентов. Но, подъезжая к заранее оговоренному месту, автомобиль кардинала резко увеличил скорость, оторвался от преследователей и свернул на одну из бесчисленных проселочных дорог, пересекавших раскинувшиеся вдоль шоссе поля. Неподалеку от поворота Вуек выпрыгнул и вместе с поджидавшим его Станиславом Рыбицким скрылся в ближайшей рощице. Через несколько минут лимузин кардинала вновь ехал по главному шоссе в сопровождении «хвоста», но уже в сторону Кракова. Почти такая же операция была проделана и в конце байдарочного похода «Шродовиско». И вновь сотрудники спецслужб ничего не заметили.

(Кстати, с блюстителями коммунистического режима происходили и более анекдотичные случаи. Например, однажды архиепископа Краковского, катавшегося на лыжах в Татрах неподалеку от границы с Чехословакией, остановил патруль. Войтыла, естественно, сразу же предъявил свои документы. Однако милиционер, просмотрев их, только усмехнулся.

Да ты хоть знаешь, чьи документы украл? Идиот! обругал он задержанного. Их одних достаточно, чтобы надолго упрятать тебя в места не столь отдаленные.

Войтыла попробовал было протестовать, говоря, что он ни в чем не виновен и это его документы, но патрульный перебил его:

Чтобы кардинал так катался на лыжах? Да ты за дурака меня принимаешь!

Войтыла, никак не ожидавший такого поворота в допросе, не нашел ничего лучшего, как заявить, что уж если кардинал решил покататься на лыжах, то делать это плохо ему совсем не пристало. Милиционер задумался, а пока он размышлял, подошел его начальник, и проблема была урегулирована.)

В 1970 г. Войтыла и его друзья по «Шродовиско» понесли тяжелую утрату. Ежи Цесельскому, занимавшему должность доцента Краковского политехнического института, неожиданно предложили читать курс лекций по инженерному делу в Хартумском университете, и он, естественно, согласился. Контракт был заключен на три года. 1969/70 учебный год он провел в Африке один, а в начале следующего привез в Судан жену Дануту и троих детей. В трагическую ночь с 9 на 10 октября 1970 г. туристическое судно, на котором он с детьми отправился в круиз, подходило к шестому каскаду Нила. Данута в это организованное для работавших в Судане иностранцев турне не поехала. Цесельский с двумя младшими отпрысками пошел спать в каюту, а старшая дочь Марыся осталась на палубе. Это и спасло ей жизнь. В результате ужасной катастрофы Цесельский, его сын и младшая дочь утонули. Узнавшей об этом Дануте оставалось только ожидать, когда найдут их тела. Тем не менее мужественная женщина нашла в себе силы послать телеграммы друзьям в Краков, в которых просила поосторожнее сообщить страшную новость своему страдающему болезнью сердца отцу. Один из получивших телеграмму друзей Цесельских сообщил о гибели Ежи Войтыле, находившемуся в это время в Риме. После того как тела погибших были наконец найдены и кремированы, Данута и Марыся повезли прах хоронить на родину. Их путь лежал через Рим. Кардинал встретил женщин в аэропорту, предоставил машину с шофером, отслужил мессу за упокой погибших и попросил отложить похороны до его возвращения в Краков, чтобы он смог помочь в их организации. Данута согласилась, и останки Ежи Цесельского и его детей еще некоторое время находились на улице Францишканьской, 3. Захоронены они были на кладбище в Подгуже, неподалеку от Кракова. Во главе похоронной процессии шел сам кардинал, урны с прахом несли Станислав Рыбицкий, Здзислав Гейдель и другие друзья Ежи. Цесельского Войтыла называл «прирожденным учителем с задатками мистика». Этому человеку был всего сорок один год, когда он погиб. Войтыла лишился одного из самых близких своих друзей, и впереди его ожидало еще много таких потерь.

Кардинал Войтыла принял активное участие в подготовке подборки, посвященной памяти Ежи Цесельского, которая была опубликована в последнем номере «Тыгодника повшехны» за 1970 г. Он писал, что такие люди, как Цесельский, предвосхитили Ватикан II, поскольку их жизнь является примером повседневной святости, к которой призвали отцы Собора. Те качества, которые выделяли его среди многих других, имели своим источником веру. Вера была для него естественным мерилом поступков. Не случайно сам Ежи говорил, что «каждый человек должен стремиться к святости». В жизни его, подчеркивал кардинал, трудно найти моменты, когда он.позволил бы себе «сделать перерыв» в исполнении вытекающих из этого правила обязанностей. Все, что ему приходилось делать, он старался делать во славу Господню, а приобретаемые опыт и знания рассматривались им прежде всего как элементы, которые смогут помочь избранному служению. Этот неординарный человек, любивший природу и бывший прекрасным спортсменом, обладал каким-то внутренним стержнем, ни при каких обстоятельствах не позволявшим ему отклоняться от правильного пути. Он никогда не сомневался, что семейная жизнь тоже является одной из форм служения. Наблюдение за тем, как Ежи исполнял его и помогал исполнять другим, помогло Войтыле прийти к пониманию священной сути брачных отношений. Именно пример друга, Ежи Цесельского, вдохновлял архиепископа Краковского в работе над проблемами служения мирян, которой он уделил так много внимания на Ватикане II.

Не вызывает сомнений, что Войтыла мог бы стать таким же прекрасным главой семейства, как его отец. Но он избрал путь католического священника, а потому заложенный в нем родительский инстинкт мог реализоваться только каким-то особым способом. Это и произошло в организованном им «Шродовиско». По мере того как накапливался этот своеобразный опыт «отцовства», Войтыла почувствовал необходимость передать его другим с помощью поэтических и драматических образов. В результате появились его последняя пьеса «Сияние отцовства» (так и не опубликованная, пока он жил в Кракове) и поэтическое эссе «Размышления об отцовстве», вобравшее в концентрированном виде основные идеи этой пьесы. «Знак» напечатал эссе в мае 1964 г. под псевдонимом «A. J.» (Анджей Явень). По сути, пьеса и эссе представляли собой литературное и в то же время теологическое исследование феномена «Шродовиско».

Критики считают «Сияние отцовства» самой «технически» совершенной драмой Войтылы. Однако именно это делает ее довольно тяжелой для чтения. Автор наиболее полно реализует в ней свое давнее стремление соединить традиции европейских средневековых пьес-мистерий и «внутренний театр» Мечислава Котларчика. Сюжетная линяя играет в драме второстепенную роль, главное действие разворачивается в душах трех персонажей и выражается не столько их репликами, сколько пением хора.

В «Сиянии отцовства» Войтыла вновь обращается к своей излюбленной теме значения «закона дарения» в человеческом бытии. Путь главного героя Адама к самопознанию превращается в мучительные поиски смысла своего существования. В конце концов он понимает, что, лишь позволив любви «завоевать себя» и став отцом, можно освободиться из «ужасного» плена эгоцентризма. Только «в сиянии отцовства» все предстает перед ним в истинном своем виде.

Как всегда, во «внутреннем театре» Войтылы присутствуют библейский и теологический аспекты. В пьесе «Сияние отцовства» выдвигается предположение о том, что Адам стал одиноким в Эдемском саду «по собственному свободному выбору». Этот акт ухода в себя, добровольное одиночество вместо того, чтобы дарить себя другому, и являются первородным грехом, груз которого остался в сердце каждого человека. Люди подсознательно понимают, что этот первородный грех не может стать основой истории человечества, и потому стремятся освободиться от груза одиночества. На выход из этой ситуации и указывает «сияние отцовства»: надо преодолеть сделанный нашим пращуром выбор, использовав данную нам свободу для того, чтобы подарить свою любовь, то есть себя, и тем самым стать другими. Мы должны преобразиться, утверждает своей пьесой глубоко верующий христианин Войтыла, подобно тому, как Бог воплотился в Христа. Сияние отцовства и продемонстрированное Господом воссоздание Себя в Сыне показывают нам путь к спасению от ужаса полного одиночества.

Самое противное человеку проявление одиночества это смерть, о которой Войтыла также много размышлял. К семидесятым годам эти размышления о неизбежности кончины, видимо, вылились в нечто цельное, и он выражает их поэтически. На последнем этапе жизни зрелости, пишет он, то, что было на поверхности, соединяется с тем, что хранилось в глубине, как воды моря соединяются с дном в единое целое. В зрелости душа доминирует над телом. На закате жизни мы ощущаем страх, но этот страх преодолевается любовью. Однако и в этом возрасте противоречия человеческой природы не исчезают:

И у того, чей возраст поздней осени сродни,

кто оказался на краю могилы,

Два чувства борются внутри, различные стремленья

порождая:

Зовет страх смерти обернуться к миру, тому, что было,

есть на этом свете,

Но есть еще любовь, она зовет к Нему, к Тому,

в ком есть спасенье,

В ком наша будущая жизнь.

Для верующего христианина смерть это таинство Пасхи, кончины и Воскресения Христа. Одна сторона этого процесса нам хорошо знакома каждый из нас видел переход от жизни к смерти. Но как происходит «обратный переход» от смерти к жизни? Это и есть тайна, записанная письменами, которые нам не дано прочесть до сих пор. Но Христос не только прочел их, но проверил их смысл на себе и вернулся из смерти к жизни. Да, смерть означает исчезновение человека, но Человек Христос прошел через смерть и не исчез, и это дает каждому христианину надежду на то, что и он не растворится в небытии, а победит смерть. Эта надежда, живущая в душе каждого христианина, и предопределяет его образ жизни. И стихотворный цикл Войтылы, посвященный смерти, завершается молитвенным обращением к Богу:

Итак, с Тобою спаян я надеждой,

И без Тебя не мыслю бытия,

Ведь Ты даешь великую возможность спасти себя и в смерти.

Это значит благодаря Тебе я не исчезну,

А обрету лишь новое значенье,

И это все записано в Тебе...

МИРОВОЙ УРОВЕНЬ

В семидесятые годы Кароль Войтыла постепенно выдвигается в число лидеров международного католичества и становится одним из самых известных церковных деятелей в мире.

Его включение в коллегию кардиналов в 1967 г. предполагало более активное участие в международных делах католической Церкви, которыми он начал заниматься на Втором Ватиканском Соборе. Во время работы Собора его заметил Папа Павел VI. Многие считают, что уважение, которое вызвал у Папы молодой польский епископ, постепенно переросло в нечто подобное отцовской любви к нему. Это подтверждает и сам Войтыла; несколько раз он говорил, что Павел VI был для него «все равно что отец». 30 ноября 1964 г. архиепископ Краковский привез Папе альбом с фотографиями, снятыми во время церемонии коронации Богородицы Людзмежской. Павел VI, с интересом рассматривая фотографии, на которых было видно, как много людей собралось на этот праздник, тихо сказал стоявшему рядом секретарю:

Да, это Польша! Такое могло состояться только там.

Незадолго до этого Папа послал в подарок для краковского костела Святого Флориана три колокола. Вначале они были задержаны на границе. Но потом, после переговоров с представителями Церкви, их все-таки разрешили ввезти, задекларировав как «музыкальные инструменты».

В середине шестидесятых польское правительство намекнуло Святому Престолу, что заинтересовано в появлении в Польше второго кардинала. В Ватикане понимали эту хитрость коммунистических дипломатов, за которой просматривается извечное стремление властвовать, разделяя. Власти надеялись, что сумеют вбить клин между новым кардиналом и Примасом Вышыньским, расколов тем самым единство Польской Католической Церкви. Представители коммунистического правительства к тому времени окончательно убедились, что молодой архиепископ Краковский «провел их», и, конечно же, не имели в виду его, поднимая в Риме вопрос о втором кардинале. Но у Павла VI имелось на этот счет собственное мнение, и новым членом коллегии кардиналов он назначает именно Войтылу. 29 мая 1967 г. об этом было объявлено официально. Но прежде чем отправиться к Престолу святого Петра, Войтыла принял участие в кампании протеста против закрытия «Театра восторга», дождался защиты докторских диссертаций студентов своего семинара и помощника в преподавательской деятельности Ежи Галковского и в течение нескольких дней молился в Кальварье Зебжидовской. В Рим он поехал через Вену, где навестил архиепископа австрийской столицы Франца Кёнига (того самого, который во время Ватикана II назвал его «умным мальчиком»).

Утром 28 июня в Сикстинской капелле Папа Павел VI вручил ему красную кардинальскую шапку. А днем Войтыла и его секретарь объездили весь Рим и его окрестности в бесплодных поисках другого необходимого атрибута гардероба князя Церкви красных носков. В Краков новый кардинал вернулся 9 июля. Чтобы приветствовать его, у собора Святого Станислава собрались тысячи людей. Выступая перед ними, Войтыла подчеркнул, что рассматривает оказанную ему честь, как дар, посылаемый «Польской Церкви и прежде всего ее последователям, живущим в Кракове». Днем состоялся торжественный обед в епархиальном управлении. Тост за нового кардинала поднял профессор Адам Ветулани и при этом не удержался от того, чтобы повторить сказанное им девять лет назад. Он предложил выпить и за профессора Войтылу, которому «удалось собрать богатый урожай на ниве научной деятельности».

Кардиналы считались священниками Римской епархии, и за ними были закреплены «титульные» храмы. «Титульным» храмом Войтылы стала капелла Святого Чезаре в Палатио небольшая церковь, расположенная в конце улицы Порта Латина. Кроме того, кардиналы по должности являлись членами конгрегаций, или «советов» Римской Курии подобия департаментов светских кабинетов министров. На заседания конгрегаций Войтыла в течение1970 г. несколько раз приезжал в Рим. Но одним из самых известных представителей мировой католической иерархии периода после Ватикана II сделала его работа в Синоде епископов.

ВОЙТЫЛА И СИНОД ЕПИСКОПОВ

Создание Синода епископов было одной из мер, предпринятых Павлом VI для конкретного воплощения в жизнь теологических наработок Второго Ватиканского Собора. В «Догматическом уставе Церкви» было прямо записано, что католические епископы всего мира составляют «коллегию», членом и главой которой является епископ Рима. Войтыла был избран представителем польского епископата еще на первом заседании Синода, состоявшемся в 1967 г., но присутствовать на нем не смог по принципиальным соображениям. Дело в том, что польские власти, видимо, исходя все из той же своей политики «вбивания клиньев», не разрешили ехать в Рим кардиналу Вышыньскому, и Войтыла заявил, что не считает для себя возможным направиться туда без официального главы Польской Церкви. В 1969 г. членом первого «чрезвычайного», или «специального», заседания Синода кардинала Войтылу назначает уже сам Павел VI. На этом заседании предполагалось обсудить проблемы взаимоотношений Святого Престола и национальных конференций епископов, а также отношения между самими этими конференциями. Суть этих отношений в одном из своих выступлений на заседании лучше всех выразил именно Войтыла. Он подчеркнул, что принципы, на которых строится мировое сообщество епископов, следует искать в сакральной общине communio. Такой общиной, а не подобием какого-то закрытого клуба для избранных, каковым считают его некоторые социологи, должно стать объединение епископов разных стран. В этой связи Войтыла выразил обеспокоенность тоном комментариев светской и даже католической прессы; их авторы искали в работе Синода политическую подоплеку, рассматривая его как инструмент, с помощью которого Рим собирается бороться с излишне независимыми национальными конференциями епископов. Такой подход не позволяет разглядеть суть Синода то, что он прежде всего отражает духовную реальность современной Церкви.

В повестку дня следующего заседания Синода в 1971 г. вошли два основных вопроса: роль священства и социальная справедливость. Выступая в дискуссии по вопросу о социальной справедливости, кардинал Войтыла настаивал на том, что она столь же немыслима без религиозных свобод, как и без решения проблемы нищеты населения. Он также заявил, что сам Синод допускает несправедливость, выслушивая выступления в основном только епископов западноевропейских и латиноамериканских церквей. Дискуссия поданному вопросу, предположил он, даст результаты только в том случае, если в ней примут участие представители всех регионов мира. Во время работы этого заседания Синода 17 октября Папа Павел VI объявил о беатификации Максимилиана Кольбе францисканца, добровольно оставшегося в бункере Освенцима и умершего от голода вместе с другими узниками. 13 октября кардинал Войтыла провел пресс-конференцию на французском языке, в ходе которой объяснил, как он лично понимает значение пастырского подвига этого человека. Кольбе не просто пожертвовал жизнью ради братьев своих. Жертвуя собой, он доказал, что нет силы, способной сломить достоинство, данное человеку Богом, и тем самым придал мужества умереть достойно девятерым обреченным, находившимся рядом с ним. Дух христианского всепрощения и любви отца Кольбе разорвал, как сказал в заключение кардинал, дьявольские путы ненависти. На последнем заседании Синода 1971 г. Войтыла был избран в Синодальный совет международный комитет, ответственный за выработку повестки дня следующей встречи епископов. Это свидетельствовало о безусловном признании авторитета кардинала Краковского и высокой оценке его деятельности братьями епископами.

Синод 1974 г. обсуждал проблему евангелизации в современном мире. Кардинал Войтыла, избранный представителем польского епископата, был назначен его «информатором», то есть ответственным за подготовку relatio проекта заключительного доклада Синода, который предстояло вынести на голосование его участников. В ходе работы этого Синода, естественно, много говорилось о проблемах евангелизации в коммунистических странах и обществах, находящихся под сильным влиянием марксистских идей. Но основная дискуссия развернулась между западноевропейскими и латиноамериканскими епископами. Для тех и других марксизм был, как говорил позже Войтыла, «занимательной абстракцией», а не «повседневной реальностью». Наивность их взглядов на обсуждаемую проблему и завела, по его убеждению, Синод в тупик. Готовя relatio, он попытался удовлетворить обе противоборствующие стороны. Но отцы Синода утвердить текст составленного на основе их же собственных выступлений документа отказались. Он был передан на доработку в специально созданную для этого комиссию. Та, бесплодно поработав некоторое время, в свою очередь, переадресовала материалы заседания Павлу VI, надеясь, что, возможно, хотя бы Папа сумеет что-то сделать. К удивлению многих, у Папы действительно получилось подготовленное на основе материалов Синода апостольское обращение «Evangelii Nuntiandi» по праву считается одним из лучших документов, подписанных Павлом VI.

Неудача с подготовкой relatio не отразилась на авторитете Кароля Войтылы. Его переизбирают в Синодальный совет, в качестве члена которого он и приезжает в 1977 г. в Рим на заседание Синода по проблемам катехизации, или религиозного образования. В ходе его работы Войтыла делает несколько вызвавших серьезный общественный резонанс заявлений. Так, в одном из них кардинал Войтыла сообщил, что находящийся у власти в Польше режим стремится создать обстановку, в которой истинная катехизация стала бы невозможной. Причина в том, что коммунисты возводят атеизм в ранг новой государственной религии, а это в конечном итоге подразумевает полное отрицание религиозных свобод. В другой речи на этом Синоде кардинал Краковский коснулся роли личности проповедника религии. Он подчеркнул, что лучшими катехизаторами были и останутся святые, поскольку истинность религиозных идей они доказывают не столько словами, сколько собственной героической добродетелью.

Во время работы Синода 1977 г. резко ухудшилось состояние здоровья Павла VI, что не могло не отразиться на настроении участников заседаний. Иерархи Церкви понимали, что скоро им придется избирать нового понтифика. В течение четырех недель работы Синода и двухнедельного ad limina (паломнической поездки по апостольским местам, которую каждый епископ обязан совершать раз в пять лет) Войтыла в неофициальной обстановке говорил о будущем католической Церкви со многими из тех, кому предстояло избирать нового Папу, в том числе с кардиналами из Франции, Германии, Великобритании, Австралии, Италии, Соединенных Штатов и представителями Римской Курии. Епископы Синода в третий раз избрали его в том году членом Синодального совета. Такой чести удостаивается не каждый. Спустя десять лет после получения кардинальской шапки, в течение которых он спорил и договаривался со своими коллегами, Войтыла стал одним из самых уважаемых и известных католических иерархов мира.

ЗНАКОМСТВО С МИРОМ

Конец шестидесятых и семидесятые годы стали для Кароля Войтылы периодом интенсивного знакомства с теми частями света, где он ранее не бывал. В августе и сентябре 1969 г. он впервые посетил Канаду и США, чтобы воочию увидеть, как живут польские общины этих стран. Визит получился очень напряженным. 28 августа Войтыла прибыл в Монреаль, в течение последующего месяца посетил Квебек-Сити, Оттаву, Калгари, Эдмонтон, Виннипег, Торонто, Гамильтон, Лондон и Сент-Катарине, затем пересек канадско-американскую границу в районе Ниагарского водопада и начал знакомство с Соединенными Штатами с Буффало и Нью-Йорка. Короткий отдых в Нью-Йорке и вновь напряженное путешествие: за пятнадцать дней он посетил семинарию для американцев польского происхождения в Орчард-Лейк, штат Мичиган, побывал в Хартфорде, Новой Британии, Коннектикуте, Кливленде, Питтсбурге, Детройте, Бостоне, Вашингтоне, Балтиморе, Сент-Луисе, Чикаго, Филадельфии, Дойлстауне и Пенсильвании, которую назвал «американской Ченстоховой». Затем снова Нью-Йорк и перелет в Рим, где 2 октября должно было состояться заседание Совета кардиналов по вопросам отношений между священнослужителями и мирянами.

В Филадельфии Кароля Войтылу принимал американский кардинал польского происхождения Джон Крол. Войтыла имел возможность ближе познакомиться с ним в 1967 г., когда они почти одновременно получили кардинальские шапки и Кролу в связи с этим потребовалась помощь. Дело в том, что согласно польским обычаям каждый новый кардинал обязан посетить место, где он родился. Однако польские власти отказали Кролу в визе. Вместо него в отдаленную деревеньку Секерчина вызвался отправиться Войтыла. Причем добраться туда оказалось не так просто дороги были занесены, и кардинал ехал в санях, которые тянула уставшая лошадь. Крол познакомил друга с учащимися Филадельфийской семинарии святого Карло Борромео. Архиепископ Краковский с особым интересом беседовал со студентами из афроамериканских семей, расспрашивая их об американском образе жизни, негритянских церквях США и о том, что привело их в католическую семинарию.

В феврале 1973 г. Войтыла отправляется в Австралию, представлять Польскую Церковь на Международном евхаристическом конгрессе, открывавшемся в Мельбурне. По пути он остановился в Маниле, где работал Международный евхаристический конгресс 1937 г., в котором участвовал его предшественник Адам Стефан Сапега. Войтыла был поражен великолепием филиппинской природы, которая, как он писал в опубликованном позже дневнике, каким-то странным образом напомнила ему родную Ченстохову. Еще три дня он провел в Новой Гвинее в гостях у живущих в этой стране польских миссионеров. В своем дневнике он сделал шутливое замечание о том, что «меланезийцы относятся к одежде совершенно не так, как мы, европейцы». Другое его замечание касается диалекта «пиджн инглиш». Людей, говорящих на нем, он впервые встретил в Новой Гвинее. Кардинал-полиглот признается, что никогда не думал, что можно говорить на этом странном наречии, всерьез полагая, что говоришь по-английски. Еще одно глубокое впечатление танец, которым 9 февраля его приветствовали местные жители, после того как он отслужил мессу и пообедал с ними. «Эта своеобразная пантомима рассказывала о том, как на остров прибыл первый белый миссионер и как туземцы убили его». В Австралии Войтыла также не ограничился участием в работе Мельбурнского евхаристического конгресса. Он посетил польские общины Брисбена, Сиднея, Аделаиды, Перта, Канберры и Хобарта. Успел он съездить на три дня и в Новую Зеландию, где встретился с поляками, живущими в Веллингтоне. В каждом из этих городов он служил мессу, произносил проповедь для собравшихся на нее соотечественников, встречался с представителями властей, ветеранских организаций, польских культурных ассоциаций, посещал приюты, школы, больницы и монастыри. На одной из таких встреч в Канберре поляки ветераны Второй мировой войны преподнесли ему в подарок стальную статую, которая потом была установлена в костеле в Новой Гуте. Часть стали была выплавлена из осколков, извлеченных из ран, полученных в боях дарителями. В Австралии Войтыла обнаружил ранее незнакомый ему мир, который очень понравился ему своей открытостью, чистотой и тем, что в нем спокойно уживались вместе представители самых разных культур. В дневнике он признается, однако, что был несколько обескуражен здешним отношением к Церкви. Процедуре евхаристии здесь уделялось гораздо больше внимания, чем раскрытию значения Христа.

В апреле 1974 г. кардинал Войтыла едет в чешский город Литомержице на похороны кардинала Стефана Трохты, который десять лет провел в коммунистических застенках и восемь лет зарабатывал на жизнь в качестве простого рабочего. Церковь, в которой проводилось отпевание Трохты, была окружена плотным кольцом сотрудников чехословацкой секретной полиции. Войти в нее Каролю Войтыле и прибывшим вместе с ним кардиналам Берлинскому Альфреду Бенгчу и Венскому Францу Кёнигу разрешили, но их попытка принять участие в службе была категорически пресечена. В течение всей мессы Войтыла сидел на скамье вместе с другими, молча демонстрируя свое единство с чувствами прихожан, а в конце неожиданно подошел к гробу и произнес короткую, но проникновенную речь. Следящие за церемонией коммунисты были взбешены, но прервать кардинала не решились. Вечером Войтыла выехал в Рим, но в Вене сделал остановку и в посольстве Ватикана отслужил мессу об упокоении Трохты.

Войтыла не только много путешествовал, но и сам часто принимал гостей. Многие церковные лидеры стремились посетить Польшу прежде всего для того, чтобы встретиться именно с ним. В октябре 1973 г. в резиденции архиепископа Краковского гостил председатель Конференции епископов Германии кардинал Юлиус Депфнер, с которым Войтыла провел совместные молебны в Освенциме и Биркенау. На следующий год гостями Кароля Войтыла были кардиналы из Франции и Италии, а также епископы из Бельгии и Бурунди.

В 1976 г. международный аспект деятельности молодого польского кардинала еще более усилился Павел VI пригласил его провести ежегодную церемонию вхождения в Пост (традиционное католическое мероприятие первой недели Великого поста) для Папы и членов Римской Курии. Времени на подготовку двадцати двух проповедей, или «конференций», которых требовало это приглашение, практически не оставалось. Дело в том, что Войтыла получил его в курортном местечке Закопане в польских Татрах, куда отправился покататься на лыжах. На базе отдыха он находился с 9 по 15 февраля. 12 февраля к нему присоединился отец Тадеуш Стичен. С 20 по 25 февраля свои обязательные утренние часы в молельне Войтыла посвящает доработке речей, которые он подготовил в перерывах между лыжными прогулками в Закопане. 1 марта он уезжает в Рим, и там, уединившись в Польской коллегии, еще четыре дня работает над окончательной отшлифовкой текстов.

Собрания, посвященные вступлению в Пост, начались в Апостольском дворце 7 марта. Стоя у алтаря капеллы святой Матильды, кардинал Войтыла говорил перед высшими иерархами Римской Курии. Краем глаза он видел самого Папу, сидящего в маленькой комнатке за алтарем. Семидесятивосьмилетний Павел VI, несмотря на плохое самочувствие, и на этот раз не изменил своему обычаю носить под сутаной в дни Великого поста власяницу. Архиепископ Краковский начал выступление с напоминания о том, что он приехал из страны, где Церковь подвергается гонениям, но тем не менее в эти дни польские храмы не в состоянии вместить всех пришедших принять участие в церемонии вступления в Великий пост. Он рассказал о незабываемой атмосфере, царящей в молодежных лагерях отдыха движения «Оазис», выразив сожаление, что иерархи Церкви в силу возраста и других причин не бывали в подобных местах. Находясь рядом с этими юношами и девушками, использующими каникулы для того, «чтобы переосмыслить свою жизнь и сделать еще один шаг к пониманию Бога», начинаешь по-новому смотреть на то, что происходит в современном мире.

Готовясь к этим выступлениям в Риме, Войтыла постарался затронуть в них темы, обсуждавшиеся на Краковском синоде. В качестве отправного пункта рассуждений он избрал строки «Gaudium et Spes» 22, которые считал концентрированным выражением теологической концепции Ватикана II: «...и только через понимание таинств мира можно подойти к правильному пониманию тайны человека». Раскрыть эту мысль, составляющую основу христианского гуманизма, Кароль Войтыла решил, как и на Краковском синоде, через три аспекта земного служения Христа как пророка, как пастыря и как царя духовного, которые продолжают исполнять и члены основанной Им Церкви. Кардинал Краковский показал, как эти составляющие жизни христианина трактуются в различных литературных памятниках: Старом и Новом Заветах, произведениях Отцов Церкви, современных философов, теологов и литераторов. То, какую великую победу одерживает каждый человек, обращающийся к Христу, Кароль Войтыла проиллюстрировал цитатами свв. Иринея, Августина и Фомы Аквинского; Мартина Хайдеггера и Поля Рикура, Анри де Любака и Карла Ранера, Ганса Кюнга и Вальтера Каспера, строками из «Ночного полета» Сент-Экзюпери и «Потерянного рая» Милтона. Говорил он и о собственном опыте человека и пастыря, и о том, что узнал о «царском пути» и достоинстве человеческой личности, исповедуя своих прихожан.

Как только осознавший себя грешным человек опускается на колени для исповеди, он уже становится более достойным как личность, предположил кардинал. Вне зависимости от того, какая тяжесть лежит на его душе и сколь сильно он унизил себя своими прегрешениями, сам акт нового обращения к Богу чудесным образом возвышает его. В этом великом преобразовании духовном возвышении человека, в том, что ему единственному дано право личного общения с Господом, и заключается главный смысл исповеди.

Краковские друзья Войтылы вспоминают о сильнейшем впечатлении, которое произвела на польскую интеллигенцию эта проповедь, опубликованная позже в «Знаке». Художник Станислав Родзиньский, например, утверждает, что неожиданно обнаружил в ней четкое теологическое обоснование того, что он подсознательно пытался выразить в своих произведениях: трагедию современного мира, запутавшегося в попытках обрести гуманизм, не задумываясь об истинных причинах духовной жажды человека. Реакция некоторых членов Курии была совсем иной. Они понимали, что перед ними выступает обладающий даром слова пастырь, который смог бы вести разговор о христианстве с современным миром в форме двустороннего диалога. Они не исключали, что чувствительный к таким формам общения мир, возможно, захочет видеть на Престоле святого Петра именно такого человека. Однако они были уверены и в том, что последнее невозможно.

Спустя четыре месяца после церемонии вступления в Великий пост Кароль Войтыла совершил еще одно путешествие в Соединенные Штаты. На этот раз он отправился туда на шесть недель, чтобы принять участие в Международном евхаристическом конгрессе, проводимом в Филадельфии в рамках празднования двухсотлетия образования США. Первым пунктом его визита был Бостон, где он должен был прочитать лекцию для слушателей ежегодно проводимых здесь семинаров Гарвардской летней школы. Войтыла уединился в расположенной под Бостоном школе святого Себастьяна, чтобы подготовиться и попрактиковаться в английском языке. Через несколько дней в переполненной аудитории огромного Эмерсон-холла он читает лекцию на тему «Участие или отстраненность». Директор Летней школы Томас Крук вспоминает, что был потрясен манерой изложения, продемонстрированной «этим блестящим человеком». После лекции он устроил в честь Войтылы прием в гарвардском Леман-холле. Крук приветствовал кардинала, стоя на лестнице, ведущей в здание. Повернувшись к нему, он сказал, что быть князем Церкви в коммунистической стране именно такому человеку это большое счастье.

Я согласен, просто ответил Войтыла, видимо, вспомнив о возрастающей напряженности в своих отношениях с польским правительством.

Один из самых известных политологов Колумбийского университета и будущий помощник президента США Збигнев Бжезинский, который, по собственному признанию, «не считал, что в его должностные обязанности входит участие в приемах польских епископов», в это время отдыхал в Мэне. Однако «по каким-то причинам», которые, как он пишет, «не понятны ему до сих пор», он все-таки решил принять приглашение приехать «на чай с Войтылой» в Кембридж и не пожалел об этом. Архиепископ Краковский произвел на него неизгладимое впечатление сочетанием «интеллигентности и спокойной силы».

Еще три дня Войтыла провел в Вашингтоне, где выступил с серией лекций в Католическом университете Американской школы философии, и наконец прибыл в Филадельфию. На время работы евхаристического конгресса он вновь остановился в семинарии святого Карло Борромео. Те, кто находился там в это время, вспоминают, как кардинал, не обращая внимания на протокольные нормы, запросто расхаживал по коридорам семинарии и заходил к ее преподавателям, чтобы поговорить о религиозной ситуации в Соединенных Штатах. Для обсуждения на конгрессе был избран вопрос «Святое Причастие и духовная жажда человеческой семьи». 3 августа Войтылу попросили произнести проповедь на тему «Святое Причастие и человеческая жажда свободы». Он говорило двухсотлетии независимости США, о том, что вклад в освобождение Америки внесли и такие польские патриоты, как Тадеуш Костюшко и Казимир Пулаский. При этом кардинал подчеркнул, что свобода, на его взгляд, является не только даром, но и проверкой зрелости общества, которая воплощается в его готовности сосредоточить все свои усилия на поиске истинного добра. А истинное добро есть любовь. Такие рассуждения некоторыми из присутствующих были восприняты как критика, и позже они выражали недовольство выступлением архиепископа Краковского. К сожалению, это был не последний раз, когда американцы не поняли Кароля Войтылу.

Во время последовавшего за Международным евхаристическим конгрессом турне он все чаще испытывал чувство беспокойства за состояние американского общества. Эта поездка была непродолжительной, но очень насыщенной. Войтыла побывал в Чикаго; Стивенс-Пойнте, штат Висконсин; Балтиморе; Детройте; Орчард-Лейк, штат Мичиган; Грейт-Фоллсе и Гейзере, штат Монтана; Лос-Анджелесе и Сан-Франциско. Его друзья из «Тыгодника повшехны» вспоминают, что в рассказах Войтылы об этом турне чувствовалось «разочарование» американской культурой, особенно проявляющейся в ней тенденцией сводить свободу к позволению заниматься всякими пустяками. Возможно, его также возмущали свойственные американскому обществу в период после вьетнамской войны потеря интереса и даже полное безразличие к международным проблемам и угрозе стремлению человечества к свободе, которую заключала в себе агрессивная атеистическая идеология. Его мучил вопрос, понимают ли американцы и их лидеры, что главное направление в борьбе, которую ведет человечество за сохранение человечности в современном мире, определяется позицией Церкви и ее противников, последователями евангельского учения и теми, кто отрицает его? Войтыла никогда не сужал эту великую, проходящую на протяжении всей мировой истории борьбу, предопределенную, по его убеждению, Святым Провидением, до рамок противоборства коммунистов и сторонников демократии. Он понимал, что борьба между истинными и фальшивыми человеческими ценностями происходит и в демократическом обществе. Это, конечно, не означало отрицания того, что наиболее ярким проявлением кризиса, с которым столкнулась мировая цивилизация в XX в., является коммунизм. Данную истину он прочувствовал на собственном примере и имел возможность убедиться в ней в очередной раз сразу же по возвращении домой.

ЗАЩИТНИК

Вопреки мнению некоторых историков противоборство Церкви и коммунистических властей Польши носило характер не отдельных стычек, а тотальной войны, не прекращающейся ни на один день. Вопрос всегда стоял так: «мы или они?», «они нас или мы их?» Как позже заметил Папа Иоанн Павел II, дело было в том, что «коммунисты претендовали не только на политическую власть. Они хотели гораздо большего стать единственными выразителями самого духа польского народа». Церковь была естественным и главным препятствием в осуществлении этой цели, и коммунистам ничего не оставалось, как «делать вид... будто ее вовсе не существует». Людям, живущим на Западе, привыкшим мыслить категориями общественных соглашений и компромиссов, крайне трудно понять суть этого противоборства. Речь шла не о каких-то отдельных расхождениях, которые можно урегулировать с помощью той или иной юридической процедуры. Развернувшаяся борьба могла завершиться либо полной победой, либо полным поражением.

Кароль Войтыла допускал, что в марксистской критике раннекапиталистического общества содержатся зерна истины. Он понимал, что многие коммунисты являются искренними патриотами Польши, пусть и со своеобразными взглядами. Но развитие ситуации в Кракове зависело не от таких членов партии. Диалог между христианством и марксизмом в Польше был невозможен прежде всего потому, что польские коммунисты никогда не были настолько уверены «в собственных принципах, а тем более в реакции своих советских хозяев, чтобы вступить в теоретический спор с кем-либо». С годами в своем стремлении удержаться у власти они все в большей и большей степени делали ставку «не на философов, а на полицейских». И проявлялось это в таких формах, которые для архиепископа Краковского, самого рьяного защитника религиозных свобод на Ватикане II, были совершенно неприемлемы. Выступая в 1977 г. в Риме на посвященном проблемам религиозного образования Синоде, он сказал:

...можно понять человека, который что-то ищет и не может найти; можно понять, что кто-то отрицает то, что считаем истиной мы; но не поддается пониманию то, что человек перестает верить только потому, что ему кем-то запрещено верить.

Середина семидесятых в Польше ознаменовалась усилением борьбы с инакомыслящими, которая велась как с помощью мелких уколов, так и ничем не прикрытого давления. Польских учащихся заставляли зазубривать псевдопоэтические вирши, например, такие: «Единица вздор, единица ноль, один, даже если очень важный...». Выборы в органы студенческого самоуправления стали напоминать игры родителей с малолетними детьми с поправкой на то, что родители должны были обязательно быть приемлемы для режима. Юбилеи мало кому понятных событий типа сорокалетия Общества советско-польской дружбы или создания участвовавших в гражданской войне в Испании интербригад стали проводить с необычайной пышностью, наподобие античных языческих торжеств. Любая некомпетентная, но политически выдержанная писанина заведомо получала более высокую оценку, чем что-то стоящее, но аполитичное. Многие способные молодые люди лишались возможности поступить в университеты только потому, что их родителей подозревали в каких-то политических прегрешениях. Естественно, нервозность и раздражение властей не могли не отразиться и на Церкви. Полицейские агенты постоянно пытались установить подслушивающие «жучки» в резиденции архиепископа на улице Францишканьской. Не успевала машина Войтылы выехать за ворота, как за ней тут же увязывался «хвост». Были и более явные предупреждающие сигналы, как, например, избиение агентами службы безопасности пожилого священника отца Бардецкого.

Обстановку, которая сложилась к тому времени в Польше, очень точно охарактеризовал Вацлав Гавел, назвав ее «культурой лжи». Этой лжи Кароль Войтыла противостоял уже в силу своего жизненного опыта и воспитания. Он жил в стране, заявляющей о себе как о «государстве рабочих». Но он сам не понаслышке знал, что значит зарабатывать хлеб своими руками, всегда интересовался жизнью рабочих и поддерживал связи с простыми людьми. Его любимым поэтом всегда оставался Норвид, который в своих стихах старался выразить духовный мир трудящегося человека. Дружеские отношения, сложившиеся за много лет с членами «Шродовиско», позволяли ему в мельчайших деталях знать, чем интересуются и живут изо дня в день самые обыкновенные граждане Польской Народной Республики. Это знание реальной жизни человека в обществе, основанном на лжи, заставляло его бросить вызов коммунистам, а свойственная ему активная позиция предопределила его роль, как одного из организаторов культурного сопротивления режиму. Ни один противник не мог обвинить архиепископа Краковского в том, что тот плохо осведомлен о происходящем за стенами его резиденции. Кароль Войтыла слышал и видел больше, чем многие его оппоненты. Он почти физически ощущал то, что в письме к Анри де Любаку назвал «бедствием нашего времени», непрестанное ущемление человеческого достоинства. Это зло, с которым он не мог смириться ни при каких обстоятельствах, было постоянной причиной его переживаний.

К тому же он ощущал себя хранителем и продолжателем традиций архиепископов Краковских, которые одной из своих главных задач всегда считали защиту всех живущих в епархии. Его занимающие высокие посты в правительственных структурах оппоненты могли считать это глупой мистикой и пустой болтовней. Но Войтыла жил этим, он следовал этим традициям, был воспитан на них родителями и Церковью. Уже одно это превращало его в своеобразный символ, заставляло живущих рядом людей выражать недовольство сложившимся между Церковью и властями странным статус-кво. Но были еще маленькие и большие дела, проведенные с разрешения властей и без оного демонстрации. Строительство новых церковных зданий и массовые религиозные процессии, организуемые архиепископом, стали реальным проявлением растущего духовного противостояния поляков попыткам коммунистов монополизировать не только политическую власть, но и право трактовать историю Польши. Эти акции поднимали тысячи людей на борьбу против действий режима, направленных на «измельчение уникальных ценностей, составляющих духовную основу каждой человеческой личности».

Но по мере нарастания этой борьбы Каролю Войтыле, как одному из ее лидеров, пришлось столкнуться с недовольством некоторых представителей Ватикана, обусловленным новыми дипломатическими инициативами Святого Престола.

ВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА ПАПЫ ПАВЛА VI

Через четыре дня после открытия Ватикана II в Риме стало известно, что американский самолет-разведчик У-2 зафиксировал появление на расположенной в пятидесяти милях к югу от Гаваны кубинской военной базе Сан-Кристобаль советских ракет среднего радиуса действия, способных нести ядерные боеголовки. На Папу Иоанна XXIII и являющегося де-факто «министром иностранных дел» Ватикана блестящего знатока дипломатической тактики Агостино Касароли кубинский «ракетный кризис» произвел шокирующее впечатление. Результатом этого стал форсированный пересмотр Восточной политики Ватикана и всего комплекса отношений Святого Престола с коммунистическими режимами Восточной и Центральной Европы. Когда Папой стал Павел VI, этот процесс пошел еще интенсивнее.

Позицию Иоанна XXIII, Павла VI и архиепископа Касароли не следует рассматривать исключительно как реакцию на текущие международные события. Все трое считали, что наложенный Папой Пием XII запрет на контакты с коммунистами уже давно начал утрачивать свою актуальность, поскольку значительно ограничивал возможности ватиканской дипломатии. Пробные попытки наладить диалог с Советским правительством предпринимались еще до кубинского кризиса. Святой Престол зондировал возможность получения разрешения на деятельность в СССР католических епископов, а делегация Русской Православной Церкви присутствовала на Втором Ватиканском Соборе. Призывающая к миру во всем мире энциклика «Pacem in Terris», выпущенная Иоанном XXIII в апреле 1963 г., встретила весьма положительную реакцию в странах советского блока. Вступивший на Престол святого Петра через несколько месяцев после этого Павел VI практически сразу продемонстрировал желание достроить фундамент диалога, заложенный его предшественником.

Первой серьезной проверкой новой Восточной политики Ватикана стало празднование в 1966 г. тысячелетия принятия Польшей христианства, точнее, попытка Папы Павла VI принять участие в организованных в связи с этим событием торжествах. Касароли инкогнито, в деловом костюме и галстуке прибыл в Польшу и провел переговоры о возможности организации визита Папы. Представители польского правительства, с которыми он встречался, напрямую не отказали, но поставили ряд практически невыполнимых условий. Так, Папе было предложено прибыть не в Варшаву, а во Вроцлав и тем самым как бы освятить новые границы между Польшей и Германией. Кроме того, польские власти настаивали, чтобы присутствие кардинала Вышыньского рядом с Папой в ходе визита было сведено к минимуму. Когда Касароли объяснил, что Папа не может на это согласиться, было предложено ограничить визит 24 часами, в течение которых Папа посетил бы Ченстохову, отслужил бы там вечернюю мессу, а утром вылетел назад в Рим. По сути, это был практически неприкрытый отказ. Польское правительство блокировало инициативу Ватикана, и его посланец уехал ни с чем.

Но Касароли не был бы Касароли, если бы сказал окончательное «нет». В 1967 г., когда обстановка немного разрядилась, он вновь приезжает в Польшу, на этот раз официально для консультаций с польскими епископами, в том числе с кардиналом Краковским Войтылой. Власти, резонно рассудив, что представитель Святого Престола должен услышать о происходящем в стране не только от Примаса Вышыньского, но и других иерархов Польской Церкви, такие контакты только приветствовали. Поговорив с польскими епископами, Касароли пришел к выводу, что мнение Святого Престола о ситуации в Польше, сложившееся на основе докладов Примаса, и точка зрения польского епископата «в целом совпадают», хотя «в некоторых аспектах анализа» имеются расхождения. Уяснив таким образом все, что было нужно, Касароли был готов предпринять новое дипломатическое наступление. Но начало его пришлось отложить в 1968 г. войска социалистического лагеря вторглись в Чехословакию, в 1970-м произошли трагические события в Гданьске, вслед за которыми Гомулку на посту руководителя польского режима сменил Терек. Но уже в 1971 г. Касароли и его эмиссары совершают целую серию челночных поездок между Римом и Варшавой, стремясь выработать условия урегулирования отношений между Святым Престолом и Польской Народной Республикой. Поскольку переговоры приобрели официальный характер, они велись через кардинала Вышыньского, и с Войтылой Касароли встретился вновь лишь в 1974 г.

Новый подход Павла VI к Восточной политике Ватикана строился на анализе сложившейся ситуации и реальном прогнозе ее развития на ближайшее будущее, настойчиво подсказывавшем, что раздел Европы на два лагеря является объективной реальностью. Советский Союз превратился в державу, способную удерживать в своей сфере влияния часть Европы, и, пока она останется таковой, сохранится и Берлинская стена. Следовательно, Ватикан должен проводить более реальную политику, направленную на сглаживание идеологических разногласий в международных отношениях. Другими словами, по мнению Касароли, Ватикану следует строить свои отношения со странами Варшавского блока так же, как делают это светские государства. Архиепископ Касароли исходил из того, что в сложившихся условиях реформы в коммунистических странах следует готовить исподволь, постепенно и условием для их подготовки является международная стабильность. Базой для новых отношений Святого Престола со странами Варшавского Договора должен был стать на ближайшие годы принцип невмешательства во внутренние дела совместно выработанный статус-кво. В дальнейшем в результате постепенных реформ коммунистические режимы станут более либеральными, похожими на социал-демократические, что, возможно, и приведет к сближению с Западом.

Но на мирное сближение, судя по всему, уйдет не один десяток лет, в течение которых Церкви за «железным занавесом» необходимо было выжить, несмотря на постоянное давление. Павел VI и Касароли понимали это «выживание» прежде всего как сохранение духовной составляющей религиозной жизни и структур Церкви, включая не только рядовых священников, но и в обязательном порядке епископов. Поэтому среднесрочной стратегической задачей Восточной политики Ватикана стало достижение официальных договоренностей с правительствами стран Варшавского Договора о назначении в них католических епископов, причем по возможности быстрее, с минимумом предварительных консультаций. Разъясняя эту задачу, известную в итальянской формулировке как «salvare il salvabile» [«спасти то, что можно спасти»], Касароли говорил, что необходимо срочно создать «жизненное пространство» для Церкви. Для реализации этой стратегической задачи было решено пойти на ряд тактических уступок: снизить пафос критики коммунистов со стороны католических организаций, отделить Святой Престол от международной политики Запада и, возможно, отказаться от поддержки подпольных Церквей, созданных в Восточной и Центральной Европе в первые два десятилетия «холодной войны». Конкретное воплощение в жизнь последнего пункта на первом этапе вылилось в запрещение епископам официально не признанных Церквей возводить в сан новых священников. Практика такого пополнения рядов служителей Церкви особенно широко распространилась в Чехословакии и очень раздражала коммунистические власти этой страны.

Подобная позиция, естественно, вызвала критику, причем порою очень резкую, со стороны чехословацкого клира. Его представители говорили, что ватиканские дипломаты из-за слабого понимания реалий их страны практически превратились в пособников коммунистов, и предупреждали, что назначение епископов по согласованию с правительством приведет к превращению иерархов Церкви в игрушки, которыми будут манипулировать откровенные враги Церкви. Но католики Чехии и Словакии, жившие в стране, правительство которой занимало самую непримиримую позицию по отношению к Церкви за «железным занавесом», противопоставить новой линии Ватикана что-либо серьезное не имели возможностей. У поляков такая возможность была, и они ею воспользовались.

Кардинал Вышыньский руководствовался собственной стратегией выживания, но главными вытекающими из нее задачами считал восстановление и единство Церкви. В отличие от новой Восточной политики стратегия Примаса уже прошла проверку временем. Он осуществлял ее в течение двадцати лет и не без основания имел несколько иную точку зрения на общество «реального социализма», чем архиепископ Касароли. Вышыньский всерьез опасался, что недостаточный опыт Ватикана в дипломатическом общении с коммунистами может привести к возникновению проблем, которых ему удавалось до сих пор избегать. Не стоит думать, что Примас выстраивал стратегическую линию своего поведения исключительно на постоянной конфронтации с властями. В отличие от кардинала Будапештского Миндзенти, одной из ключевых фигур неудачного венгерского восстания 1956 г., он выдвигал только умеренные требования. Но зато в отстаивании их был непримирим. Собственно, Вышыньский добивался всего лишь уважения к верующим людям и предоставления Церкви хотя бы минимальных возможностей участвовать в жизни общества. Он считал, что, ебли Церкви будет разрешено стать полноправным участником строительства Польши и от верующих не станут требовать отказа от их убеждений, этого на данном этапе будет вполне достаточно. Венгерский прелат, выдвинув максимальные требования, вступил на путь прямой конфронтации с властями и проиграл. Вышыньский был не меньшим католиком и антикоммунистом, чем Миндзенти, он просто оказался более мудрым и дальновидным стратегом. Венгерская Церковь после смещения Миндзенти была вынуждена не просто пойти путем компромиссов с властями, а в прямом смысле сдаться на милость победителя.

Одним из требований, удовлетворения которых Вышыньскому удалось добиться благодаря своей стратегической линии, было то, что именно через него, и только через него, осуществлялись официальные контакты с любыми католическими организациями, включая контакты Святого Престола и польского правительства. Это было очень важным элементом в выстроенной им системе отношений Церковь государство, без которого великие мастера углублять самые малые противоречия в стане своих противников коммунисты немедленно получили бы преимущество. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы из-за стремления Святого Престола к компромиссу с польским правительством в этой сложившейся системе отношений произошел сбой. Касароли, в свою очередь, считал Примаса Польши настоящим «князем церкви» и «великим религиозным деятелем», обладающим огромным политическим опытом и редким чутьем, которое позволяло ему в противоборстве с властями балансировать на самом краю пропасти. Но при этом и Касароли, и сам Павел VI были убеждены, что новый, более комплексный и конструктивный курс Восточной политики, которому они решили следовать, предполагает заключение официального соглашения с Польшей, а следовательно, важны прежде всего контакты с правительством этой страны. Именно это и привело к взаимным обидам и трениям между Варшавой и Римом.

ВЫШЫНЬСКИЙ И ВОЙТЫЛА

Став архиепископом Краковским, Войтыла старался всем своим поведением подчеркнуть, что осознает, насколько Примас выше его в церковной иерархии. Получив кардинальскую шапку, он еще старательнее демонстрировал на публике, что считает себя вторым, а отнюдь не первым лидером Польской Церкви. При этом стиль практической деятельности двух кардиналов и подходы к анализу довольно существенно различались. Например, Вышыньского совершенно не интересовал марксизм, а Войтыла видел в нем серьезную теоретическую проблему, с которой необходимо разбираться. Но каких-либо более-менее серьезных столкновений между ними никогда не было. Открытым остается вопрос о том, можно ли считать кардинала Вышыньского наставником молодого епископа, которого он то ли случайно, то ли нет, некогда назвал поэтом.

Войтыла восхищался непоколебимой позицией Вышыньского, его неподкупностью, чувством долга и постоянной готовностью в любой момент встать на защиту социальной справедливости. Войтыла, как верный продолжатель традиций Сапеги, не мог не увидеть в Вышыньском черты «отца народа», готового постоять за свою паству в трудные времена. В то же самое время Кароль Войтыла не сомневался в необходимости критики режима и даже прямых призывов к духовному сопротивлению, в частности через «Тыгодник повшехны», против чего очень часто выступал кардинал Вышыньский. Стремление Вышыньского укрепить фронт борьбы с коммунизмом предопределяло его молчаливое неодобрение тех, чьи воззрения не совпадали с его собственными. Войтыла, наоборот, инстинктивно стремился объединить людей самых различных взглядов. Вышыньский не доверял интеллигенции, считая, что истинными носителями национального духа являются простые верующие люди. Войтыла, который не хуже других знал, сколь сильно порою могут заблуждаться творческие личности, тем не менее постоянно убеждал польский клир, что в Церкви обязательно найдется место как для критически настроенных интеллектуалов, так и для всех благочестивых граждан. Но независимо от совпадений или расхождений взглядов двух польских кардиналов на ту или иную проблему во всех случаях, когда они появлялись вместе, Войтыла всегда старался держаться в тени Вышыньского. И это нисколько не мешало ему оставаться независимым и во многом не похожим на других епископов, с собственными взглядами на современную историю и оригинальной тактикой руководства возглавляемой им частью Польской Церкви. Удивительно, но у Касароли после встречи с архиепископом Краковским кардиналом Войтылой сложилось о нем мнение скорее как о «теоретике» борьбы «между коммунизмом и современным христианством». Ватиканскому дипломату архиепископ показался человеком «мало интересующимся конкретными политическими проблемами», и именно этим он объяснял первенство Примаса Вышыньского в отношениях между Церковью и государством в Польше. Касароли также отметил «скрытность» Войтылы, что, видимо, объясняется нежеланием Краковского кардинала говорить в сложившихся обстоятельствах о своем особом взгляде на взаимоотношения Церкви и мировых политиков.

Касароли вспоминает, в частности, что Войтыла за все время их разговора ни слова не сказал о первом секретаре Польской объединенной рабочей партии Эдварде Тереке, «обладающем реальной властью» в стране. Из этого он сделал вывод, что архиепископ Краковский не стремится стать «ключевым игроком», поскольку любой, кто ставит перед собой такую цель, невольно начинает сравнивать себя с другими «ключевыми игроками». На самом деле причину следует искать не в этом, а в том, что Войтыла имел совсем иную точку зрения на то, где следует искать «ключевых игроков» польской политической и исторической драмы. Поэтому в большей степени, чем коммунистические лидеры, вне зависимости от того, сколь бы высоко ни вознесла их судьба, его интересовали диссиденты КЗР, клубы католической интеллигенции, сотрудники редакций «Тыгодника повшехны» и «Знака», ведущие польские философы, поэты и музыканты. Тот же Касароли отметил, что Краковский кардинал «постоянно интересуется жизнью мирян и контактирует с ними». Это, по мнению Касароли, во многом и приучило Войтылу к «скрытности в разговорах о политике». Возможно, здесь он был отчасти прав: архиепископу Краковскому постоянно приходилось искать непростой компромисс между желаемым и действительностью.

Спустя годы кардинал Касароли, вспоминая о своей первой официальной поездке в Польшу, писал, что больше всего его тогда удивили три вещи. Первое то, что Польша оказалась единственной страной из всех, в которых он побывал, где епископы с грубоватой прямотой профессиональных политиков говорили об «интересах государства». Второе, связанное с первым, признание кардинала Вышыньского в том, что его призыв к рабочим прекратить беспорядки после расстрела в Гданьске в 1970 г. был продиктован прежде всего опасением ввода в Польшу советских войск. И третье то, что кардинал Войтыла, один из немногих, от кого он ждал подобных разговоров, говорил совсем о другом. Последнее, безусловно, не было случайностью. Войтыла в отличие от многих других просто не мог смотреть на политику сквозь призму реальности, если эта реальность была аморальной. Он был убежден, что политики не являются исключением из правила, согласно которому судить о любом человеке должно по тому, насколько моральны его поступки, ибо мораль и является главной характеристикой человеческой личности.

Что бы ни говорили о кардинале Вышыньском, все без исключения отмечают, что к Войтыле он относился с большим уважением, которое из года в год только усиливалось. Примас сразу же согласился со взятой на себя Войтылой ролью «наставника интеллигенции» и всячески поддерживал его в этом. Знал он, естественно, и о той ловкости, которую проявил молодой епископ при разрешении нескольких кризисных ситуаций в Кракове, что не могло не вызвать одобрения. При этом Вышыньский, конечно же, видел, что подходы Войтылы ко многим проблемам отличаются от его собственных. Но воспринимал он это вполне нормально. Войтыла, в свою очередь, постоянно подтверждал как личную, так и политическую лояльность Примасу Польши. Первый, кому он нанес визит, узнав о своем назначении в коллегию кардиналов, был Вышыньский. Чуть позже, в том же году, Войтыла сорвал предпринятую коммунистическими чиновниками попытку поссорить двух польских кардиналов с помощью скорее всего ничего не подозревавшего Шарля де Голля. Когда де Голль в 1967 г. приехал в Польшу, представителям польских властей удалось под каким-то предлогом уговорить его исключить из программы официального визита встречу с Примасом. Краков в маршруте поездки, естественно, остался. Но, прибыв туда, члены французской делегации узнали, что кардинал Войтыла «чрезвычайно занят». Приветственную речь в честь Великого Шарля в Вавельском соборе произносил ризничий. Отношения между двумя кардиналами на протяжении всех десяти с лишним лет их совместного пребывания в Польше строились на принципе уважения младшего к старшему. Во время визита польских иерархов в Западную Германию в сентябре 1978 г., организация которого по праву считается одним из триумфов кардинала Вышыньского, кардинал Войтыла держался так скромно, что его практически невозможно найти на фотографиях, запечатлевших это историческое событие. Он даже подшучивал над собой по этому поводу. Так, на вопрос какого-то корреспондента о том, сколько кардиналов в Польше катаются на лыжах, Войтыла не задумываясь ответил:

Сорок процентов.

Но позвольте, Ваше преосвященство, в Польше же всего два кардинала, удивился кто-то.

Совершенно верно, согласился архиепископ Краковский, но мы в Польше считаем, что шестьдесят процентов это кардинал Вышыньский.

На Западе о Вышыньском обычно пишут как о стороннике «жесткого курса», в отличие от которого Войтыла стремился к компромиссам. Однако правда заключается в том, что в последние годы пребывания Войтылы на посту главы Краковской епархии коммунистические бонзы ненавидели и опасались его явно сильнее, чем Примаса. Это вовсе не значит, что Вышыньский стал более покладистым. Но со временем он и режим как бы притерпелись друг к другу. Противостояние продолжалось, но игра велась по заранее известным противникам правилам, что всегда удобнее. А вот каким будет следующий ход Войтылы, представители режима не знали никогда. Этот человек, который казался слишком заумным, чтобы быть понятым простыми людьми, неожиданно превратился в харизматического лидера краковских масс. Его выступления в защиту религиозных свобод били в самое больное место режима. Ведь именно защитниками свободы и интересов польского народа провозглашали себя коммунисты. Непостижимым для чиновников образом он притягивал к себе молодежь и тем самым превращался в препятствие для реализации молодежной политики властей. При этом он не разделял противников режима по религиозным убеждениям. В его резиденции на улице Францишканьской, 3 бывали не только диссиденты-католики, но и инакомыслящие, придерживающиеся самых различных религиозных и политических воззрений. Благодаря всему этому Войтыла оказался человеком, который вполне мог претворить в жизнь призыв известного польского диссидента Адама Михника к объединению противников режима, придерживающихся левых взглядов, с откровенными антикоммунистами и католической Церковью. А образование такого единого фронта было самым страшным для коммунистов.

Таким образом, представление о существовании в Польской Церкви двух политических направлений «консервативного» и более «конформистского», представленных, соответственно, Вышыньским и Войтылой, только запутывает реальную картину отношений Церкви и государства в этой стране. Руководители польских спецслужб и их «старшие товарищи» из КГБ оценивали действительность гораздо правильнее. Рост влияния Войтылы беспокоил их очень серьезно. Аналитики спецслужб предупреждали, что, если Вышыньского на посту Примаса сменит Войтыла, это будет «страшным ударом».

ВОЙТЫЛА И ВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА ВАТИКАНА

Войтыла не верил в теорию конвергенции, утверждавшую, что две части разделенной в Ялте Европы постепенно сами собой воссоединятся. Для него Ялтинское соглашение являлось катастрофой, последствия которой необходимо было ликвидировать как можно быстрее. Никакие компромиссы в отношении заведомо несправедливого деяния недопустимы, и об этом, по его мнению, не следовало забывать и Ватикану.

Кардинал Войтыла не сомневался в том, что, провозглашая новый курс в Восточной политике, Павел VI руководствовался самыми добрыми намерениями. Он понимал, какая мучительная борьба происходит в душе Папы между исходящим из сердца желанием защитить преследуемые Церкви и диктуемым рассудком призывом спасать прежде всего то, что еще можно спасти. В одной из бесед с архиепископом Касароли он прямо сказал, что курс, выраженный в лозунге «salvare il salvabile», никогда не сможет стать «политикой победы».

Архиепископ Краковский считал своей обязанностью помогать гонимым католикам, жившим в соседних странах, и прежде всего серьезно пострадавшей Чехословацкой Церкви. Тем более что за время, прошедшее с момента провозглашения новой Восточной политики Ватикана, ее положение значительно ухудшилось. Практической помощью и знаком солидарности стало возведение в священный сан священников из Чехословакии, которое Войтыла тайно осуществлял вместе с одним из своих епископовпомощников Юлиушем Гроблицким. Делалось это вопреки запрещению Святого Престола (а точнее в связи с ним) епископам подпольной Чехословацкой Церкви рукополагать новых священнослужителей. В священный сан в Кракове возводились только те чехи и словаки, которые имели на то благословение своих непосредственных духовных начальников епископов или, если речь шла о членах религиозных орденов, местных представителей орденских властей. Чтобы это правило соблюдалось неукоснительно, были предприняты строгие меры безопасности и конспирации. Так, для идентификации будущих отцов из Силезии использовали прием «разорванной карты»: грамота на возведение в сан человека разрезалась на две части, одну из которых он, тайно переходя границу, нес сам, а вторая пересылалась силезскими епископами через конспиративную курьерскую почту. И только тогда, когда обе половинки воссоединялись на Францишканьской, 3 в целое, в архиепископской часовне проводилась церемония рукоположения. Святой Престол Кароль Войтыла о своих действиях не информировал. Однако это не было актом протеста против новой Восточной политики. Он рассматривал рукоположение чехословацких священников исключительно в свете исполнения епископского долга помочь в окормлении лишенных пастырей верующих. Кроме того, Войтыла, возможно, считал, что Римская Курия и лично Папа знают о происходящем в Кракове и, полагаясь на его рассудительность и чувство справедливости, предоставляют свободу действий. А секретность в сложившейся в Чехословакии почти безнадежной обстановке была просто необходима.

Ситуация в самой Польше к концу семидесятых могла бы показаться фантастической выдумкой, если бы не была столь реально жестокой. Рабочие тогда горько шутили: «Мы притворяемся, что работаем, а они что платят нам». Но полиция, обрушивая на их спины удары дубинок, отнюдь не притворялась. Провозглашенный Тереком «практический материализм» провалился и канул в Лету вместе с правительством его основателя. Попытавшись улучшить ситуацию с потребительскими товарами за счет многомиллионных зарубежных займов, режим поставил польскую экономику на край полного коллапса. Среди этой «жестокой и ирреальной» жизни последних лет правления польских коммунистов кардинал Войтыла занимался вполне конкретным и полезным делом, создавая и расширяя базу эффективного сопротивления. Ему удалось убедить своих епископов-помощников в важности пропаганды христианского отношения к личности человека в качестве альтернативы псевдогуманистических ценностей коммунизма. Несомненно, именно под влиянием мыслей Войтылы они написали в своем пастырском послании 1978 г.: «...дух свободы создает необходимый для развития личности климат. Без свободы личность человека принижается, а вслед за этим постепенно прекращается всякое развитие общества». В том, что епископы подошли к этой мысли, сказалась не только сила интеллекта Войтылы. Чтобы воспринять подобные идеи, более консервативно настроенные коллеги непременно должны были сердцем почувствовать, что их архиепископ в не меньшей степени, чем они, заботится о благе Церкви и польского народа.

СЛУЖЕНИЕ ПРИСУТСТВИЕМ

Если смотреть на деятельность Кароля Войтылы сквозь призму теории управления, может показаться, что он был не самым лучшим руководителем Краковской епархии. Некоторые считают, например, что он уделял слишком много внимания переговорам с теми, кто мог помешать его планам. К тому же он не относился к тем руководителям, которые просчитывают каждый направленный на реализацию поставленной цели шаг, детально распределяют задачи среди подчиненных, а затем бдительно следят за тем, как они выполняются. Его уважение к старшим и органическое неприятие «служебных разносов» нередко приводили к тому, что в епархиальном управлении продолжали работать люди, которых любой другой давно бы сместил. Более того, порою он покровительствовал людям, карьерный рост которых следовало бы прекратить раз и навсегда. Неизвестно ни одного случая, чтобы Войтыла наказал кого-то, кто пытался сопротивляться его начинаниям. Некоторые воспринимали эту черту как свидетельство слабости и продолжали мешать. В целом полезная привычка рассматривать каждое явление в его сути и развитии в конкретных делах тоже нередко создавала лишние проблемы в нем постоянно боролись множество противоречивых чувств, мыслей; эмоции и ассоциации перехлестывали через край, так что его решения и поступки могли казаться непоследовательными.

Но, с другой стороны, как сказал отец Юзеф Тишнер, Войтыла человек, рожденный для «больших дел, его идеи носят системообразующий характер». Хотя архиепископ Краковский не уделял ни малейшего внимания теории управления, его деятельность в целом была образцом того, что специалисты по менеджменту определяют как эффективность руководства: Войтыла ставил перед собой вполне определенные, четко сформулированные цели и не успокаивался, пока не достигал их. Весьма существенно и то, что он обладал талантом незаметно убеждать окружающих в важности задуманного, и в результате помощники, подчиненные все, кому довелось с ним сотрудничать, начинали не за страх, а за совесть работать в нужном направлении.

Его присутствие ощущалось в Кракове повсюду. Представители всех слоев краковского общества были уверены, что, несмотря на расширение круга обязанностей и международную деятельность, их епископ остается их пастырем, что, где бы он ни был, он служит им и их городу. Как и его небесный покровитель святой Карло Борромео, он внес значительный вклад в укрепление единства верующих всего мира и на практике добивался этого единения в своей епархии. Есть все основания считать, что Кароль Войтыла с большой радостью служил бы своему «любимому Кракову» до конца дней. Небезосновательно и такое утверждение: именно изза того, что в это служение он вкладывал все силы и душу, Каролю Войтыле не суждено было остаться архиепископом Краковским.

---

[1] Борромео, Карло (1538-1584) кардинал, архиепископ Миланский, один из лидеров Контрреформации в Италии, убежденный сторонник реформ в церковной жизни, инициатор выработки катехизиса и учреждения семинарий, автор теологических и литературных сочинений. Канонизирован в 1610 г. Примеч. ред.

[2] Жизнь человека (лат.).

 

Top