Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
Избрание Иоанна Павла II
17-24 апреля 1974 - кардинал Кароль Войтыла принимает участие в Международном томистском конгрессе, проходившем в Риме, Неаполе и Фоссануове.
27 июня 1977 - Папа Павел VT производит в кардиналы Джованни Бенелли из Флоренции, Бернардена Гантена из Бенина и Йозефа Ратцингера из Мюнхена.
6 августа 1978 - Павел VI умирает в Кастель-Гандольфо. 12 августа его хоронят в соборе Святого Петра.
25 августа 1978 - Коллегия кардиналов избирает Папой Альбино Лучани, который берет себе двойное имя Иоанн Павел I (беспрецедентный случай в истории католической Церкви) и отказывается надеть папскую тиару во время торжественной мессы по случаю вступления в должность (3 сентября).
28 сентября 1978 кардинал Кароль Войтыла празднует со своими друзьями по «Шродовиско» 20-летнюю годовщину получения епископского сана.
28-29 сентября 1978 ночью умирает папа Иоанн Павел I.
30 сентября 2 октября 1978 Кароль Войтыла пишет свое последнее стихотворение «Станислав».
8 октября 1978 служа в Риме торжественную мессу в память Иоанна Павла I, кардинал Войтыла рассуждает о любви к Христу как непременной обязанности Папы.
13 октября 1978 ближайшего друга Войтылы, римского епископа Анджея Дескура, разбивает паралич.
14 октября 1978 открытие Второго конклава.
16 октября 1978 Кароль Войтыла избран Папой. Он берет себе имя Иоанн Павел II и в нарушение традиции обращается к собравшимся на площади Святого Петра на итальянском языке.
Люблинский профессор Стефан Свежавский, специалист по истории философии, не будучи человеком импульсивным, все же чувствовал себя обязанным поделиться со своим другом кардиналом Каролем Войтыл ой мыслью, посетившей его во время мессы. Она явилась нежданно-негаданно, как некое озарение. Жена профессора решила, что муж сошел с ума.
Если ты действительно хочешь рассказать Каролю эту глупость, заявила она, я отказываюсь идти с тобой.
Вот почему Свежавский, рассудительный человек, посвятивший свою жизнь изучению истории разума, отправился к другу один, чтобы высказать то, что никак нельзя было считать результатом стройного логического построения.
Дело происходило в апреле 1974 г. В то время Свежавские и Войтыла находились в аббатстве Фоссануова, старейшем цистерцианском учреждении Италии, расположенном к юго-востоку от Рима. Основанное в 1133 г. монахами знаменитого французского аббатства Сито, Фоссануова принимало гостей международного конгресса, посвященного 700-й годовщине со дня смерти Фомы Аквинского, который умер здесь в 1274 г. Доклад кардинала Войтылы под названием «Личный аспект свободного волеизъявления» произвел большое впечатление на его ученых коллег. Очаровал их и характер самого докладчика. В течение обеденного перерыва Войтыла непринужденно расхаживал по ресторану, порой присаживаясь на ручку кресла или похлопывая друзей по спине. Он сыпал шутками, задавал вопросы, и все это на родном языке того, к кому в данный момент обращался. Во время проведения конгресса одна из месс состоялась под крестовыми сводами аббатской церкви, построенной в бургундском стиле и освященной в 1208 г. Служил ее Кароль Войтыла.
Месса пришлась на Пасху, и кардинал посвятил ее двум людям, носившим одно и то же имя. Первый апостол Фома, «Фома неверующий», который отказался поверить своим товарищам, когда те сказали ему, что в пасхальную ночь «видели Господа». Когда же Иисус явился апостолам во второй раз, Фома пал на колени, воскликнув: «Господь мой и Бог мой!» (Ин. 20.24-29). Второй тот, в память кого собрался конгресс, Фома Аквинский, мыслитель, в чьем внушительном творческом наследии отражена жизнь, прожитая на стыке веры и разума. В конце жизни Фоме явился Христос, и все, что было им написано до тех пор, стало казаться ничтожным по сравнению с этим грандиозным событием. Вспышка мистического озарения, по мнению оратора, положила начало блаженному видению святого Фомы, была первым случаем его встречи с Господом «лицом к лицу», и в ее ослепительном свете померкло все остальное.
Слушая, как кардинал Войтыла вдохновенно, без бумажки проповедует на итальянском, расстилая перед собравшимися богатую ткань, вытканную собственным воображением, его старый друг Стефан Свежавский подумал... Точнее, мысль пришла к нему сама. Свежавский познакомился с кардиналом четверть века назад, когда молодой священник из костела Святого Флориана стал наставником и духовником его дочерей. Прочтя вступительную работу Войтылы, Свежавский уговорил молодого философа преподавать в Люблинском университете. Во время Второго Ватиканского Собора они работали вместе. И сейчас Стефан чувствовал себя «просто обязанным» высказать другу то, что неожиданно пришло ему в голову, когда он слушал проповедь Войтылы.
Профессор Свежавский нашел кардинала прохаживающимся среди небольших колонн романской аркады Фоссануовы, неподалеку от ризницы, где он переодевался после мессы. Больше на галерее никого не было. Подойдя к другу, профессор сказал:
Ты станешь Папой.
Кароль Войтыла даже не поинтересовался, что заставило Свежавского высказать столь поразительную догадку. На мгновение их глаза встретились, и он, ни слова не говоря, пошел дальше, погруженный в молитву.
Четыре с половиной года спустя на адрес варшавской квартиры Свежавских пришел конверт с ватиканской маркой. Внутри находилось письмо, написанное от руки на простой не гербовой бумаге и датированное 21 октября 1978 г. В нем, в частности, говорилось:
...Твое письмо, дорогой Стефан, напомнило мне слова, произнесенные в Фоссануове во время конгресса памяти святого Фомы. Deus mirabilis! Благодарю за твою постоянную помощь, сопровождавшую меня долгие годы, начиная с поступления в университет. Я рассчитываю на нее и в будущем. Уверен, что очень скоро мне предстоят новые испытания своего рода экзамены! Вручая себя в руки Господа, я надеюсь, что ты не забудешь меня в своих молитвах. Totus tuus! Сердечный привет жене, дочерям и внукам.
...Твое письмо, дорогой Стефан, напомнило мне слова, произнесенные в Фоссануове во время конгресса памяти святого Фомы. Deus mirabilis! Благодарю за твою постоянную помощь, сопровождавшую меня долгие годы, начиная с поступления в университет. Я рассчитываю на нее и в будущем. Уверен, что очень скоро мне предстоят новые испытания своего рода экзамены! Вручая себя в руки Господа, я надеюсь, что ты не забудешь меня в своих молитвах. Totus tuus! Сердечный привет жене, дочерям и внукам.
РАСТУЩЕЕ БРЕМЯ ВОЗРАСТА
В послании папы Павла VI от 1970 г. под названием «Ingravescentem Aetatem» содержались предложения по изменению Коллегии кардиналов и правил избрания Папы. Число выборщиков не должно было превышать 120, причем кардиналы, разменявшие девятый десяток, лишались права голоса. Название документа «Растущее бремя возраста» как нельзя лучше подходило для обозначения последнего периода 15-летнего первосвященства самого Павла VI.
Избранный в 1963 г., он взялся довести до конца Второй Ватиканский Собор, причем сделать это, не допустив раскола, задача весьма амбициозная, если учесть дух непримиримости, сопутствовавший подобным мероприятиям и их результатам. Достижения Папы были поистине эпохальными. Ему не только удалось довести Собор до успешного завершения, но и осуществить то, что католики всего мира восприняли как главный его итог, самый кардинальный пересмотр католического богослужения со времен Реформации. Латынь заменили живые языки; были введены новые благодарственные молитвы (например, «Канон», центральная молитва мессы); таинство причастия в измененном виде предусматривало, что обряд, веками известный как соборование, может происходить не только в последние часы жизни; таинство покаяния, которое отныне стали именовать таинством примирения, также подверглось пересмотру, и теперь католикам предоставлялось право самим выбирать форму исповеди; обряд посвящения взрослых в христианскую веру, в течение веков пребывавший в забвении, был возрожден и получил соответствующее литургическое оформление.
Значительные перемены произошли и в церковном руководстве. Впервые в истории католичества был учрежден Синод епископов. Павел VI упразднил папский суд, распустил дворцовую гвардию и папских жандармов, лишив папство большинства пышных атрибутов, сопутствовавших ему с эпохи Возрождения. Он реформировал Римскую Курию, сделав Государственный секретариат средоточием деловой жизни папства, заменил Святую палату Конгрегацией доктрины веры и создал новые отделы: по работе с мирянами, по утверждению справедливости и мира, по ведению диалога с иудаизмом и другими мировыми религиями, а также по ведению диалога с неверующими. Назначив кардинала Жана Вийо, француза по происхождению, первым министром и министром иностранных дел (высший пост в новой администрации), а на другие ключевые посты еще нескольких неитальянцев, Павел VI привнес в Курию оттенок интернационализма.
Были созданы десятки новых приходов, в основном в странах «третьего мира», во главе которых стали епископы уроженцы Африки и Азии. Сам Папа активно путешествовал по свету. В 1964 г. он посетил Святую землю и Индию, в 1965 Нью-Йорк и штаб-квартиру Организации Объединенных Наций, в 1967 Португалию, святыню Фатимы, а в 1968 Колумбию. В 1969 г. он участвовал в работе Всемирного совета церквей в Женеве и Уганде, а в 1970-м побывал в Гонконге, Австралии и на Филиппинах. Трижды Папа встречался с Афинагором, Вселенским православным Патриархом, подчеркивая тем самым свою приверженность экуменическому движению. Эту же цель преследовало паломничество в Уганду. Помолившись у могил 22 африканских мучеников-католиков, канонизированных в 1964 г., Папа отдал дань памяти 23 протестантам, тогда же пострадавшим от преследований. Во время его первосвященства был достигнут значительный прогресс в диалоге между католиками и последователями англиканской Церкви, а также между католиками и лютеранами. Общественные взгляды Папы были изложены в его энциклике 1967 г. «Populorum Progressio» [«Развитие народов»] и в послании1971 г. «Octogesima Adveniens», посвященном 80-й годовщине знаменитой энциклики Папы Льва XIII «Rerum Novarum». В основном они касались проблем «третьего мира», в том числе экономического развития и революционного насилия.
Что и говорить, список дел весьма внушительный. И все же с середины 1970-х годов нельзя было отделаться от впечатления, что Святой Престол, утратив присущие ему динамизм и новаторство, дрейфует по воле волн, натыкаясь на все более серьезные проблемы. Теологические расхождения, ставшие очевидными на Втором Ватиканском Соборе, за 15 лет пребывания у власти Павла VI только углубились. Архиепископ Марсель Лефевр и его сторонники, раздосадованные тем, что на Соборе была принята «Декларация о религиозной свободе», и убежденные, что реформабогослужения приближает католичество к протестантизму, поставили под сомнение авторитет Павла VI, руководствуясь собственным понятием о папской власти. Дошло до того, что в 1976 г. Папа отстранил архиепископа Лефевра от исполнения епископских обязанностей за то, что тот самовольно присваивал духовный сан лицам, обучавшимся в основанной им в Швейцарии семинарии. Находившаяся на другом конце теологического спектра «прогрессивная» партия, почувствовав свою силу еще на Соборе, продолжала настаивать на как можно более точном воплощении в жизнь его «духа», особенно в ответ на сексуальную революцию и политику 1960-х. Уничтожающим нападкам были подвергнуты «Humanae Vitae» за критику противозачаточных средств, папская энциклика 1967 г. «Sacerdotalis Coelibatus», защищавшая безбрачие священников, и заявление Конгрегации доктрины веры «Inter Intersigniores», в котором подтверждалось, что только Церковь имеет право присваивать священнический сан. Второй Ватиканский Собор призывал Церковь всемерно расширять свое влияние и служить миру, фракции же, образовавшиеся после закрытия Собора, продолжали бороться за верховенство.
Тем временем кризис в католической элите, вызванный волнениями 1960-х годов, сводил на нет решения Второго Ватиканского Собора. Все больше священников слагали с себя духовный сан, в развитых странах пустели мужские и женские монастыри, а также семинарии. Католические университеты делались похожими на светские. Церковь Голландии раздирали внутренние противоречия, не менее серьезные страсти бушевали во Франции и в США. Церковь в Латинской Америке разделилась по политическим мотивам. Одной части, солидаризировавшейся с официальной властью, бросала вызов другая, чья политика строилась на убеждении, что Карл Маркс мог бы сыграть для католической теологии XX в. ту же роль, какую Аристотель сыграл для Фомы Аквинского в XIII в.
Разделение Церкви часто воспринималось как политическое. Оно и в самом деле отражало разные экономические и политические позиции. Не отдавая себе в этом отчета, участники идеологических баталий, образовавшие два лагеря «левых» и «правых» католиков, порой углублялись в весьма сложные богословские вопросы.
За спорами по поводу коллегиальности, папской власти, безбрачия священников, будущего женских религиозных орденов и посвящения женщин в духовный сан угадывалась тревога за судьбу Церкви и ее роль в современном мире. Вопрос о том, в каком направлении идет развитие церковной доктрины, стал камнем преткновения между «лефевристами» и сторонниками религиозной свободы. Существуют ли абсолютные нравственные нормы, позволяющие считать те или иные действия однозначно греховными? Эта проблема трактовалась по-разному в «Докладе большинства» Папской комиссии, посвященном регулированию рождаемости, и в учении «Humanae Vitae». Подобные дискуссии наглядно свидетельствовали о том, что давно назревавшее столкновение с современной интеллектуальной жизнью Церковь безнадежно проигрывает.
Церковь, которую папа Иоанн XXIII стремился модернизировать в соответствии с изменившимися условиями, прилагала массу усилий, ведя своего рода церковную гражданскую войну. Происходило это в тот момент, когда Советский Союз, оплот воинствующего атеизма, начинал играть все более значительную роль на мировой арене. Церковникам, привыкшим мыслить категориями цивилизаций и национальных государств, мрачные предсказания относительно загнивания Запада в совокупности с расколом внутри мирового католицизма представлялись весьма тревожными.
Папа Павел VI был человеком глубоко верующим. Его характерными чертами были сострадание к людям и живой ум. Именно эти положительные личные качества помешали Папе твердой рукой управлять Церковью после Второго Ватиканского Собора. Еще в 1964 г. Папа произвел неизгладимое впечатление на архиепископа Войтылу, который назвал его «человеком, утомленным любовью». В последние годы первосвященства стали превалировать другие качества сложной натуры Павла VI.
«Безукоризненная вежливость» и неотразимое обаяние Джованни Баттисты Монтини ярко проявлялись в беседе с глазу на глаз. Но ему не хватало умения вести себя на публикё. Появляясь перед большой аудиторией или телекамерами, он вел себя скованно, даже робко. Знакомый с трудами современных французских мыслителей, он тем не менее был серьезно обеспокоен проблемой смерти. Могучий ум Павла VI заставлял его рассматривать любой вопрос с разных точек зрения одновременно, и столкновение между истинами, усвоенными в период формирования его интеллекта, и противоречиями, сведения о которых он почерпнул из реальной жизни и прочитанной весьма обширной литературы, часто повергало Папу в мрачную бездну колебаний.
Стремясь принять наилучшее решение, он, по словам Венского кардинала Франца Кёнига, безнадежно запутывался и порой не принимал никакого.
Человек набожный, он, однако, не находил в молитве того утешения, которое позволяло бы ему справляться с его многотрудными обязанностями. Его ближайший помощник Агостино Касароли вспоминает, как «мучительны» были для Папы некоторые ситуации, требующие принятия решения. Он публично укорял Господа за то, что тот не прислушался к его молитвам и не уберег друга Папы, лидера итальянских христианских демократов Альдо Моро, от мести «красных бригад» в 1978 г. К концу жизни Павел VI беспокоился о том, что в своих суждениях был не всегда благоразумен. Это «очень его мучило», вспоминает кардинал Уильям Баум, поскольку он страстно и преданно любил Церковь и болезненно осознавал, что ему придется держать отчет о том, как он ею управлял. В числе прочего Папу заботила его Восточная политика он считал, что не всегда последовательно защищал гонимых. Так или иначе, стратегия «salvare il salvabile» была не чем иным, как попыткой найти наилучший выход из непростой ситуации.
Иногда говорят, что Павел VI достиг бы больших успехов и претерпел бы меньше личных страданий, займи он свой пост вслед за Пием XII, а не Иоанном XXIII. Внутренняя порядочность и обостренная чувствительность делали Папу особенно восприимчивым к раздорам, терзавшим Церковь после Второго Ватиканского Собора. В иной исторический момент Павел VI мог бы заставить историю служить своим интересам, однако ему выпало быть Папой именно в это время, и история сама его поглотила. Осознавая этот факт, он считал, что как христианин обязан принести себя в жертву. С самого начала первосвященство было для Павла VI своеобразной Голгофой.
Пятнадцатилетнее пребывание Джованни Баттисты Монтини на Святом Престоле поставило в повестку дня вопрос, которому прежде не уделялось внимания. Может ли кто-нибудь, в особенности тот, кто сформировался как типичный Папа эпохи постРеформации, выполнять эту работу в исключительных внутренних и внешних обстоятельствах, характерных для католицизма конца XX века? С точки зрения итальянцев, в частности представителей Курии, Монтини идеально подходил на роль первосвященника. Выходец из старинной католической семьи, члены которой сохранили лояльность Святому Престолу после объединения Италии, он прошел обучение на дипломатической службе Ватикана, был сведущ в делах Курии, имел разносторонние интеллектуальные и художественные интересы. В свое время Монтини исполнял обязанности архиепископа в крупнейшей итальянской епархии, и весьма успешно. Как выразился много лет спустя кардинал Кёниг, это был «более или менее нормальный путь» к тому, чтобы стать Папой. Таким образом, беспокойное первосвященство Павла VI заставило задуматься над тем, всегда ли «нормальный» путь приносит желаемые результаты.
К концу этого срока все больше представителей Церкви склонялись к отрицательному ответу на данный вопрос, считая, что следующему конклаву придется пересмотреть устоявшуюся «нормальную» процедуру. По их мнению, единственным человеком, чьи личные достоинства позволяли надеяться, что ему удастся вдохнуть в папство новую жизнь, был архиепископ Краковский Кароль Войтыла. К 1978 г. Войтыла, несмотря на относительно молодой возраст, снискал себе репутацию самого уважаемого духовного лидера католицизма. Он был известен как интеллектуал высшего порядка, стремившийся постичь современную культуру во всех ее проявлениях и сделать диалог между католицизмом и современностью улицей с двухсторонним движением. Понимая сложность и противоречивость реальной человеческой жизни лучше большинства академиков, Войтыла сумел за противоречивостью обнаружить новую, более тщательно обоснованную истину.
Он был не только интеллектуалом, но и воителем, причем удачливым. Долгие годы он жил под непрекращающимся давлением со стороны польского коммунистического режима. Опыт, приобретенный в путешествиях и за время пребывания в Синоде епископов, позволил Войтыле понять всю глубину противоречий внутри Церкви и осознать, какую угрозу несут христианскому гуманизму и другие, некоммунистические формы эксплуатации и распад культуры. Однако эти трудности не парализовали, а мобилизовали его волю, уотя порой казалось, что для их преодоления не хватит целой жизни. Как писал Войтыла своему другу Анри де Любаку в 1969 г., «мы никогда не переставали надеяться, что будем счастливы».
Истории не удалось поглотить этого человека напротив, он был преисполнен решимости творить ее самостоятельно с помощью культуры. Убежденность Войтылы в том, что «мы будем счастливы», была актом воли, точнее, актом веры, совершенным через страдания, боль и унижение. Сочетание как нельзя более привлекательное человек с богатым внутренним миром и острым интеллектом и одновременно выдающийся публичный политик. Но Папа?.. И в Ватикане, и в мировой прессе на этот счет существовало единое мнение: никогда! Пятидесятивосьмилетних польских епископов папами не выбирают.
«СЕНТЯБРЬСКОЕ ПАПСТВО» ИОАННА ПАВЛА I
Джованни Баттиста Монтини, он же Папа Павел VI, умер в летней папской резиденции Кастель-Гандольфо 6 августа 1978 г. В последний раз причастившись, он произнес свои последние слова на этой земле молитву «Отче наш». В момент его смерти неожиданно зазвонил дешевый будильник, который отец Монтини привез из Польши в 1923 г. и с которым никогда не расставался.
Началась обычная процедура, сопровождающая события такого рода. Кардинал Вийо, по приказу Павла VI назначенный камерарием, официально удостоверил его смерть в присутствии трех свидетелей и папского церемониймейстера. Печать с изображением святого Петра и свинцовая печать, которой скреплялись наиболее важные документы, рассылаемые Курией, были сломаны, а папские апартаменты в Апостольском дворце опечатаны. Декан Коллегии кардиналов, 85-летний Карло Конфалоньери, бывший секретарь Пия XI, уведомил о кончине Папы остальных кардиналов и призвал их в Рим. Декан также сделал официальное уведомление представителям дипломатического корпуса, аккредитованным при Святом Престоле, и главам государств всего мира.
Тело Павла VI, облаченное в пурпурную ризу и бело-золотую митру, оставалось в Кастель-Гандольфо в течение трех дней. 9 августа в сопровождении кортежа автомобилей тело усопшего было перевезено в Рим в простом деревянном гробу. По пути кортеж сделал краткую остановку у собора святого Иоанна Латеранского, где покойный некогда служил в качестве епископа Рима. Кардинал Уго Полетти прочел молитву, стоя рядом с мэром города коммунистом. Затем катафалк черный «мерседес» въехал на площадь Святого Петра и остановился как раз под обелиском возможно, последним, что видел, умирая, святой Петр (молва гласит, что он был распят вверх ногами по приказу императора Нерона). Двенадцать мужчин, при жизни носивших Папу на небольшом троне, которым он стал пользоваться после того, как артрит сделал невозможным его участие в длительных пешеходных процессиях, сняли гроб с катафалка и внесли в собор Святого Петра. Он был помещен на постамент рядом с гробницей Петра, расположенной перед главным папским престолом. За два последующих дня перед гробом прошли десятки тысяч скорбящих. 12 августа на площади Святого Петра состоялась траурная месса. На крышке кипарисового гроба лежало Евангелие. На церемонии присутствовали тринадцать межконфессиональных и экуменических делегаций, а также представители более ста стран и международных организаций. После окончания мессы кипарисовый гроб был помещен в свинцовую, а затем в дубовую оболочку и захоронен так, как того пожелал сам Папа, не в саркофаге, а в земле, в крипте собора, в нескольких десятках метров от гробницы Петра.
В момент кончины Павла VI кардинал Кароль Войтыла был в отъезде и возвратился в Краков только 8 августа. Отбывая в Рим 11 августа, он написал отцу Анджею Шостеку, блестящему студенту философского факультета ЛКУ. В свое время Войтыла согласился дать отзыв на его докторскую диссертацию и в письме высоко отзывался об этой работе. Копия письма была направлена на философский факультет с просьбой, учитывая изменившиеся обстоятельства, позволить Войтыле не присутствовать на защите.19 августа, в период «междуцарствия», отделявшего похороны и открытие конклава, кардинал Войтыла выступил по Ватиканскому радио с воспоминаниями о покойном Папе. В своей речи он, в частности, упомянул о большом интересе, проявленном Павлом VI к событиям вокруг костела в Новой Гуте, и о даре, пожалованном им этому храму, камне из гробницы святого Петра. Дежа в гробу, сказал Войтыла, Павел VI находился «в другом измерении. Он предстал пред очами Господа».
Из-за преклонного возраста и слабого здоровья Папы его кончина не стала неожиданностью для Коллегии кардиналов. Слухи давно носились в воздухе, и в ходе почти двухнедельных ежедневных заседаний, или «конгрегаций», проходивших между похоронами и открытием конклава 25 августа, было достигнуто соглашение по поводу того, каким должен быть новый Папа. Хотя некоторые члены Коллегии считали Второй Ватиканский Собор серьезной ошибкой, подавляющее большинство полагали, что он был величайшим достижением, не оправдавшим всех возлагавшихся на него надежд из-за ошибок, допущенных в ходе воплощения в жизнь выработанных решений. Предстояло критически оценить сделанное и в дальнейшем внести необходимые коррективы. Дискуссии продолжались, и участники пришли к единому мнению еще в одном вопросе. Церкви нужен Папа, способный вести диалог, сильная личность, которая бы символизировала открытость католицизма для всего мира, человек, способный обозначить четкие приоритеты в области теологии и пастырской деятельности. Последнее соображение автоматически исключало из рассмотрения пожилых священнослужителей, с трудом приспосабливавшихся к требованиям, выдвигаемым постсоборной Церковью. Обсуждаемый вопрос представлял исключительный интерес для кардиналов из Африки, которые, по их собственному признанию, нуждались в четкой и последовательной католической доктрине, чтобы обращать в христианство новых верующих.
Один из новых кардиналов выступил с блестящим анализом положения дел за три последних года. Йозеф Ратцингер, родившийся в 1926 г., получил сан архиепископа Мюнхенского и Фрайзингского в мае 1977 г., а месяц спустя был произведен в кардиналы. Будучи советником по вопросам богословия при Кёльнском кардинале Фрингсе, Ратцингер участвовал в разработке основополагающих текстов Второго Ватиканского Собора, в том числе документа под названием «Догматическая конституция о Церкви». Он был убежден, что Собор добился многого, однако после его окончания Церковь стала «язвительной и агрессивной». Из дискуссий исчезла отличительная черта христианства радость. Как это случилось?
Не все, что произошло после Второго Ватиканского Собора, случилось из-за него. По мнению Ратцингера, Церковь была застигнута врасплох «глобальным духовным кризисом всего человечества или по крайней мере западного мира». Она не сумела дать достойный отпор этому кризису, на что, очевидно, рассчитывали уважаемые участники Собора. Не попались ли они сами в ловушку, излишне оптимистично трактуя возможность диалога с современным миром? Ратцингер считал, что так оно и было. Когда эйфория шестидесятых относительно безграничных возможностей эволюционного развития сменилась разочарованием одних и революционным энтузиазмом других, Церковь, словно корабль без руля и ветрил, поплыла по течению.
Основным условием успешного воплощения в жизнь решений Собора и церковного служения миру Ратцингер считал не реформирование церковной бюрократии на местном, национальном и международном уровнях. Главным, по его мнению, было то, «найдутся ли среди нас святые, готовые предложить нечто новое и жизнеспособное». Пока диалог Церкви с современностью не превратится во всеобщий призыв к святости, Церковь неизбежно будет лишь отражать дух эпохи, который в настоящий момент разрушительного кризиса гуманизма вряд ли достоин подражания.
До сих пор кардинал Ратцингер, самый молодой член конклава, никогда не встречался с Каролем Войтылой. В период «междуцарствия», отделявшего смерть Павла VI и официальное открытие конклава, 51-летний баварец и 58-летний поляк наконец встретились и обнаружили, что их взгляды на положение Церкви во многом схожи. Ратцингер, один из интеллектуальных отцов «Lumen Gentium» [«Догматической конституции о Церкви»], и Кароль Войтыла, один из архитекторов «Gaudium et Spes» [«Пастырской конституции о Церкви в современном мире»], сразу почувствовали то, что Ратцингер позже назвал «взаимной симпатией», поскольку каждый осознавал, насколько важно сохранить наследие Второго Ватиканского Собора. В сжатой форме идея сводилась к тому, чтобы перечитать «Gaudium et Spes» через призму «Lumen Gentium», тогда Церковь могла бы обратиться к современному миру со своим собственным уникальным посланием. Как выразился Ратцингер, церковь должна еще раз «рискнуть принять, с открытым сердцем и в полном объеме, глупость истины». С этим Кароль Войтыла, который позже в беседе с французским писателем Андре Фроссаром назвал важнейшим словом Евангелия слово «истина», охотно согласился.
Большинство членов Коллегии, невзирая на любовь к Павлу VI, явно склонялись к тому, что колебания последних лет должны уступить место твердому курсу. Некоторые, в том числе Венский кардинал Кёниг, считали, что с этой задачей лучше всего может справиться неитальянец. Подобное мнение не встретило широкого одобрения. Один из кардиналов-итальянцев обратился к австрийцу с такими словами:
Мы лучше знаем ситуацию, поскольку управляем ею уже в течение многих веков.
Как показало дальнейшее обсуждение, по этому пункту разногласий не было. Подавляющее большинство выборщиков, учитывая их внутренний консерватизм и осознание того, какие трудности ожидают нового Папу, были вовсе не склонны экспериментировать.
Мало кто из кардиналов, съехавшихся в Рим в августе 1978 г., рассчитывал на то, что соглашения по вопросу о кандидате будет легко добиться. Разногласия, возникшие в Церкви после Второго Ватиканского Собора, представлялись слишком глубокими, чтобы ожидать скорого избрания, тем более что по правилам за нового Папу должны были проголосовать две трети плюс один кардинал-выборщик. Приходилось также учитывать многочисленность и пестроту Коллегии: в нее входили 111 кардиналов самых разных национальностей и с очень разным пастырским опытом, а это тоже не сулило быстрого исхода дела. Предвидя долгие дебаты, кардинал Войтыла предложил своему секретарю отцу Дзивишу, а также отцу Станиславу Рылко, краковскому священнику, только что получившему докторскую степень в Риме и помогавшему Дзивишу в подготовке конклава, немного отдохнуть. Сам Войтыла направился в душный, не оборудованный кондиционерами Апостольский дворец, где ему и другим кардиналам предстояло безвылазно сидеть до окончания выборов, а его молодые друзья уехали на побережье.
Кардиналы-выборщики торжественно поклялись держать в секрете все, что касалось работы конклава. Одни полагали, что обязаны хранить молчание обо всем, что произойдет в Апостольском дворце с того момента, как они там уединятся, и до того, как его покинут. Другие считали, что клятва относится лишь к самим выборам, а в остальном они вольны обсуждать происходящее с кем угодно. В свое время Павел VI требовал неукоснительного соблюдения клятвы, опасаясь, что в случае ее нарушения правительство может попытаться манипулировать выборами. Однако его собственное послание «Ingravescentam Aetatem» создало предпосылки для подобной информационной утечки. Кардиналы, сохранившие право выборщиков, чувствуя недовольство своих престарелых коллег (согласно посланию, кардиналы старше 80 лет лишались права голоса), держали их в курсе событий, а те, в свою очередь, не связанные клятвой молчания, рассказывали об услышанном своим друзьям и журналистам. Конклав 1978 г. получил беспрецедентно широкое освещение в прессе, и разобраться в том, какие из изобильно поступающих сведений заслуживают доверия, оказалось весьма непросто. Однако в общих чертах картина выглядела примерно так.
Великим выборщиком конклава августа 1978 г., то есть человеком, на котором лежала ответственность за подсчет голосов, был назначен кардинал Джованни Бенелли из Флоренции. Свой сан он получил лишь в июне 1977 г., но до этого в течение 10 лет был основным помощником Павла VI и фактически начальником его штаба, приобретя огромную власть в качестве заместителя главы усовершенствованного Государственного секретариата. Недовольство коллег таким быстрым возвышением, а также сравнительная молодость (в момент смерти папы ему было 57 лет) помешали Бенелли занять его место, однако этот человек обладал недюжинным даром убеждения и был чрезвычайно уверен в себе. К тому времени, как кардиналы вошли в Сикстинскую капеллу и за ними заперли двери (произошло это 25 августа в половине пятого пополудни), Бенелли, разделявший мнение большинства относительно того, каким надлежит быть новому Папе, успел убедить многих поддержать кандидатуру кардинала Альбино Лучани из Венеции, имя которого почти не упоминалось в жарких дебатах, предшествовавших открытию конклава.
Кардинал Лучани был избран с четвертой попытки в первый день голосования 26 августа. Из его предшественников лишь один оказался столь же удачлив папа Пий XII (Эудженио Пачелли), избранный также в первый день на конклаве 1939 г. Кардиналы блестяще справились со своей работой, а вот за пределами Апостольского дворца царило смятение. Несовершенная система объявления результатов выборов с помощью дыма, идущего из трубы Сикстинской капеллы, белого в случае избрания нового Папы, черного, если голосование не принесло ожидаемых результатов, дала осечку. Четыре разных сигнала неопределенного цвета появились между 18.22 и 18.51. Наконец тысячам недоумевающих граждан, собравшихся на площади Святого Петра, громкоговоритель возвестил, что им надлежит обратить свои взоры к центральной лоджии, соединяющей Зал благодарений с нартексом, или вестибюлем, собора. В 19.17 на лоджии появился старший кардинал-дьякон Перикле Феличи и произнес стандартную латинскую формулу:
Annuntio vobis gaudium magnum: habemus Papam Eminentissimum ac Reverendissimum Dominum Albinum, Sanctae Romanae Ecclesiae Cardinalem, Luciani, qui sibi nomen imposuit Ioannem Paulum Primum.
Услышав по радио эту новость, отец Дзивиш и отец Рылко поспешили вернуться в Рим.
Альбино Лучани был сыном функционера Социалистической партии, священником, придерживавшимся реформистской североитальянской традиции, заложенной Антонио Росмини, блестящим проповедником и катехизатором, чья книга по религиозному воспитанию «Крупицы катехизиса» выдержала шесть изданий. Будучи кардиналом патриархом Венеции, Лучани опубликовал книгу под названием «Illustrissimi» собрание изящных по форме и исполненных глубокого смысла писем, якобы написанных им таким известным историческим персонажам, реальным и вымышленным, как Марк Твен (любимый писатель нового Папы), Чарлз Диккенс, Г.К. Честертон, Пиноккио, австрийская эрцгерцогиня Мария Тереза и Иисус. Лучани снискал себе популярность, отменив обычай, согласно которому въезд нового патриарха в Венецию сопровождался пышной процессией гондол и других судов. Он избегал венецианского высшего света, а во время сбора средств на строительство медицинского центра для лечения умственно отсталых детей подал пример, пожертвовав на это благое дело нагрудный крест подарок Иоанна XXIII. Лучани никогда не считал себя papabile (человеком с задатками Папы), а когда кто-нибудь заводил разговор на эту тему, отшучивался, приводя венецианскую поговорку: «Из такого теста блинчиков не испечешь».
И все же этот добродушный непритязательный человек, в котором блестящее знание катехизиса сочеталось с обаянием и скромностью, за 33 дня своего правления сумел снискать расположение и вызвать симпатию самой широкой публики. Во время аудиенций он всегда говорил о себе «я», избегая вычурного папского и королевского «мы». Он отказался от коронации, ограничившись простой церемонией вступления в должность, а на своем папском гербе сохранил в качестве девиза единственное слово, украшавшее еще его епископский герб: «Humilitas» («Смирение»). На первой пресс-конференции новый Папа непринужденно шутил с журналистами, а во время проповедей, желая проиллюстрировать то или иное положение, часто подзывал к себе детей. Цитируя Папу Григория Великого, он просил жителей Рима бросить ему спасательный круг молитвы, «иначе я утону». Поначалу он отказался пользоваться переносным троном, но потом вынужден был уступить, поскольку верующие жаловались, что не могут разглядеть низкорослого (5 футов 5 дюймов) Папу. Новый Папа, излучавший надежду и христианскую веру, был, казалось, именно тем, кого ждал мир.
Несмотря на жизнерадостный вид, Иоанн Павел I не был здоровым человеком. Он уже давно страдал нарушением кровообращения, о чем не было упомянуто на конклаве, а став Папой, вообще перестал обращаться к медикам. Новые обязанности давались ему нелегко. Незнакомый с тонкостями работы центральной церковной бюрократии, Иоанн Павел I испытывал большие трудности, а его помощники не всегда оказывали ему необходимую помощь. Первосвященство он считал актом подчинения Божией воле, выраженной через его коллег-кардиналов. Когда были оглашены результаты четвертого голосования и камерарий Жан Вийо спросил, как Лучани относится к своему избранию, тот поверг в смятение уважаемое собрание, сказав:
Да простит вас Господь за то, что вы только что сделали.
стные еще со школьной скамьи слова Бернара Клервоского, осудившего Коллегию кардиналов за то, что в 1145 г. они избрали скромного цистерцианского монаха папой Евгением III. Он вовсе не хотел обидеть кардиналов, однако, оглядываясь назад, эти слова можно счесть замечательно пророческими. Ни Лучани, ни кардиналы, считавшие, что, остановившись на его кандидатуре, они нашли выход из кризиса, в котором находилась Церковь после Ватикана II, тогда не знали, что официальный документ, удостоверявший избрание Папы, был, по сути, смертным приговором, который очень скоро будет приведен в исполнение.
Ранним утром 29 сентября 1978 г. одна из сестер-монахинь нашла Папу Иоанна Павла I в постели мертвым ночью у него случился обширный инфаркт. «Сентябрьское папство» завершилось, а Церковь была снова ввергнута в пучину кризиса.
ОЧЕРЕДНОЕ «МЕЖДУЦАРСТВИЕ»
28 сентября 1978 г. кардинал Кароль Войтыла возвратился в Краков после посещения прихода Святого Иосифа в Бяльском воеводстве. В Вавельском соборе, перед алтарем Креста Господня Благословенной королевы Ядвиги, он отслужил вечернюю мессу. Был праздник Святого Венцеслава, и свою торжественную проповедь кардинал посвятил мученичеству. После мессы он отправился к друзьям, Габриелю и Божене Туровским, чтобы принять участие в вечеринке в честь двадцатилетия его пребывания в сане епископа. Гостей встречал большой стенд с любительскими фотографиями, снятыми во время многочисленных лодочных и лыжных походов. Выше красовалась надпись: «Вуек останется Вуеком». Друзья шутливо интересовались, сколько голосов получил Войтыла на последнем конклаве, он же предпочитал говорить о недавнем отпуске, проведенном на байдарках. Виновник торжества был немного подавлен. Позже друзья вспоминали, что он старался поблагодарить каждого из присутствующих за многолетнюю дружбу.
На следующее утро, 29 сентября, кардинал завтракал в митрополичьей курии, когда зазвонил телефон. Кто-то из сотрудников снял трубку и через некоторое время вошел в комнату, где находился Войтыла, со скорбной вестью: ночью скончался Папа Иоанн Павел I. Войтыла тут же встал из-за стола и направился в часовню. Позже он присутствовал на заседании административного совета богословского факультета. Когда старый друг Войтылы, декан факультета отец Мариан Яворский, выразил ему соболезнования по поводу смерти Папы, тот ответил, что жизненные сюрпризы, как и все остальное, следует воспринимать «в духе истинной веры». Однако чувствовалось, что он сам потрясен печальной новостью.
Первого октября, служа поминальную мессу по усопшему в костеле на главной площади Кракова, Войтыла назвал Иоанна Павла I «яркой и оригинальной личностью» и напомнил, что тот был избран Папой в праздник Богоматери Ченстоховской. Сам Войтыла в тот день был «совершенно другим человеком», вспоминает отец Станислав Малысяк. Проработав с кардиналом долгие годы, Малысяк гордился тем, что умеет читать его мысли. То, что он сейчас слышал, было не просто панегириком покойному это была речь человека, в душе которого происходила внутренняя борьба.
Перед отъездом в Рим кардинал позвонил Ежи Янеку и сказал, что семинар, который они планировали провести у Янека дома, придется отложить на пару недель. Тот пожелал другу счастливого пути и вдруг вспомнил, как много лет назад, когда они втроем он, его жена и Войтыла были в туристической поездке, Яся как-то спросила в шутку:
А куда мы будем ездить, когда ты станешь Папой?
На что Войтыла без тени улыбки ответил:
В Альпы или на Апеннины.
2 октября кардинал Войтыла отправился в Варшаву, чтобы принять участие в заседании Главного совета польского епископата, и таким образом разминулся с американским проповедником Билли Грэмом, которому было разрешено произнести проповедь в костеле Святой Анны. В Варшаве он остановился в монастыре урсулинок по воспоминаниям сестер, кардинал выглядел очень серьезным. В Рим Войтыла отбыл на следующее утро в половине восьмого. Его сопровождал кардинал Вышыньский. В11 часов 3 октября Примас Польши и архиепископ Краковский уже находились в соборе Святого Петра у гроба Иоанна Павла I.
В течение нескольких дней после кончины Иоанна Павла I Кароль Войтыла написал свое последнее стихотворение. Оно было озаглавлено одним словом «Станислав», и в нем Войтыла, по его собственному признанию, хотел «выполнить свой долг перед Краковом». Стихотворение посвящалось мученичеству, которое рассматривалось как основа польской государственности и единства, а также как универсальный образец христианского служения.
Церковь, писал Войтыла, настолько неразрывно связана с Польшей, что эта связь «скреплена на небесах»; Церковь является основой, символизирующей для него и многих других поляков «связь прошлого и будущего». Одним из отцов, давших жизнь Польской Церкви, да и самой Польше, был предшественник Войтылы на посту главы по Краковской епархии епископ Станислав. Его мученическая смерть от меча короля Болеслава «окрестила нацию вновь, на этот раз кровью», и ей предстоит испытать «еще много крещений через ниспосланные свыше муки». Слово истины и кровь мучеников удобрили «почву человеческой свободы» в Польше, вспахал которую Дух Святой. Именно дух «соединит все: и слово... и... кровь», и если «не обратит слово, обратит кровь».
Польша «страна нелегкой судьбы», «страна заложница свободы каждого и всех». Как и столетие назад, «ее раздирают на части. Почти шесть поколений подряд нашу землю раздирали на картах мира! И как трагически отразился этот разрыв на судьбах ее сынов!» Однако благодаря этим мучениям, как и мученичеству епископа Станислава, Польша «едина в сердцах поляков, как никакая другая страна». Ее духовная сила и сила Святого Духа, начертанные в людских сердцах, являются непреложной исторической истиной.
Это было стихотворение-прощание. Пока Войтыла его писал, у него сломалось перо.
Краковский поэт Марек Скварницкий, член редакционной коллегии «Тыгодника повшехны», находился в Риме на заседании Папского совета по делам мирян, когда стало известно о кончине Иоанна Павла I. Во время похорон, глядя на Войтылу, сидевшего под дождем рядом с другими кардиналами у стен собора Святого Петра, Скварницкий вдруг подумал: «Господи, что будет, если выберут его?» Это была не безумная фантазия романтического поляка, утверждал позже сам Скварницкий, в то время подобная идея широко обсуждалась в Риме.
После похорон дискуссия о папе-неитальянце возобновилась. Скварницкий рассуждал на этот счет примерно так. Западноевропеец исключается: здешняя церковь после Второго Ватиканского Собора разделена на две фракции, и, выбрав представителя одной, рискуешь поссориться с другой. Папа из страны, относящейся к «третьему миру», скажем, аргентинец Пиронио, итальянец по происхождению, возможный вариант, но лишь в отдаленном будущем. Следовательно, искать надо в Европе. Войтыла европеец, но «из другого мира». Когда вся Церковь пребывала в кризисе, Церковь Польши, «молящейся страны», была сильна, как никогда, хотя западные интеллектуалы брезгливо морщились от ее простонародной набожности. Польский католицизм в огромной степени был религией «народа Божьего». Войтылу знали и в Курии, и в мире. В свое время ему доверили деликатную миссию быть посредником между польскими и немецкими епископами, с которой он блестяще справился. Кардинал Венский Кёниг, близко знакомый с Войтылой, восхищался им. Кроме того, Войтыла заслуженно считался экспертом в вопросах коммунизма, представлявшего серьезную опасность для стран «третьего мира», где проживает половина всех католиков. Короче говоря, Войтыла был вполне papabile.
С другой стороны, Скварницкий понимал, что подобный поворот событий стал бы настоящим потрясением для кардинала. Поэт помнил, с какой радостью воспринял Войтыла избрание Лучани. Он наверняка не захочет покидать свой «любимый Краков» в тяжелый час. Вдохновенный проповедник, Войтыла старался не обращать внимания на бюрократическую сторону церковной организации. Дела Курии не составляли для него тайны, и он с трудом мог вообразить, что ему придется самому погрузиться в это хитросплетение интриг. Питомец польской культуры, Войтыла осознавал, насколько ему будет не хватать прежнего тесного общения с поэтами, художниками, учеными и философами.Подобные мысли одолевали Марека Скварницкого, когда 5 октября он шагал по римским улицам, направляясь на обед в Польский колледж. Это было за 9 дней до открытия конклава, назначенного на самую раннюю дату, какая только была возможна по церковным правилам. Среди гостей находился Ежи Турович, издатель «Тыгодника повшехны». Войтыла сидел за столом «с отсутствующим видом», и интуиция подсказала Скварницкому, что здесь что-то не так: обычно кардинал вел себя по-другому.
После обеда Войтыла пригласил Туровича и Скварницкого в гостиную, где, расположившись в удобных креслах, они любовались в окно римскими соснами. Кардинал стал расспрашивать краковского поэта о недавнем заседании Совета по делам мирян, но у Скварницкого сложилось впечатление, что вопреки обыкновению ответов он не слушал. Затем Скварницкий сообщил, что вскоре отбывает в Краков, но должен вернуться в Рим к 20 октября, так как на этот день назначено заседание Европейского совета по делам мирян. Войтыла повторил дату таким тоном, словно она относилась к какому-то очень отдаленному будущему.
Разговор перешел на предмет, занимавший ум каждого из присутствующих, кончину Иоанна Павла I. Войтыла принялся рассказывать, что случилось с ним в день смерти Папы. Он тогда находился в отдаленном приходе, и во время мессы в горах разыгралась сильнейшая буря. Описывая это событие, кардинал был непривычно эмоционален. Друзья слушали его молча, не совсем понимая причину подобного волнения. Внезапно Войтыла умолк, как бы устыдясь собственной откровенности. Через несколько минут дверь приотворилась, и заглянувший в гостиную секретарь, отец Дзивиш, напомнил кардиналу, что его ожидают другие посетители. Скварницкий и Турович поспешно поднялись, и кардинал обнял их обоих. Для Туровича это было привычным, Скварницкий же немного удивился их отношения с Войтылой не предполагали подобной близости. Объятия были такими порывистыми, что, как вспоминает поэт, они с Туровичем вышли от кардинала потрясенные. Они словно прощались с другом, причем не на несколько недель, а надолго. Провожая посетителей до двери, Дзивиш обратился к ним с неожиданной просьбой:
Молитесь за кардинала Войтылу; молитесь, чтобы он вернулся в Краков.
Между тем сестра Эмилия Эрлих уже возносила такие молитвы. Монахиня-урсулинка, работавшая с кардиналом Войтылой еще в Кракове и, в частности, занимавшаяся с ним английским языком, она затем изучала Священное Писание в Папском библейском институте в Риме. Две монахини стояли рядом. Одна, итальянка, молилась о том, чтобы Папой избрали кардинала Бенелли. Сестра же Эмилия молилась, чтобы не избрали кардинала Войтылу.
Похоже, того же желал сам Войтыла. Отзвуки его молитвы отчетливо слышны в замечательной проповеди, произнесенной им 8 октября в церкви Святого Станислава в Риме во время заупокойной мессы по Иоанну Павлу I, которую они служили вместе с кардиналом Вышыньским. Основой проповеди послужила 21-я глава Евангелия от Иоанна, где воскресший Христос беседует с Петром на берегу Тивериадского озера.
Думая о том, кто только что предстал пред очами Господа, Папе Иоанне Павле I, мы должны мысленно вернуться к одному из первых призванных, Симону, кого Господь наш нарек Петром. Явившись ученикам своим при море Тивериадском, Иисус трижды спросил Петра: «Любишь ли ты Меня?» И трижды отвечал Петр: «Так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя». Тогда Иисус спросил: «Любишь ли ты Меня больше, нежели они?»
Непросто было ответить на такой вопрос. Наверное, Симон Петр лучше других апостолов понимал, что ответ выходит за пределы человеческих возможностей, и потому трепетал, отвечая. Он вручал себя любви Господа, когда сказал: «Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя».
...Призыв к папскому служению, уходящий корнями в ответ Петра, всегда содержит в себе требование высшей любви, любви особенной. И всегда, когда Иисус говорит человеку: «Иди за Мною», он словно спрашивает его, как некогда спрашивал Симона: «Любишь ли ты Меня больше, нежели они?» И тут сердце человека должно затрепетать. Трепетало сердце Симона, трепетало сердце Альбино Лучани, принявшего имя Иоанн Павел I. Человеческое сердце обязано трепетать, потому что в самом этом вопросе содержится требование. Ты должен любить! Ты должен любить больше, нежели другие, чтобы тебе вручили паству, чтобы наказ «Паси агнцев Моих, паси овец Моих» достиг пределов, которых он достигает в призвании и миссии Петра.
Далее, говорится в Евангелии, Иисус произнес загадочные слова: «Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состареешься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь» (Ин. 21. 18). Таинственные, загадочные слова...
Призыв, с которым обратился к Петру Иисус после своего воскрешения, его слова «иди за Мною» имеют двоякий смысл. Это призыв к служению и призыв смертью прославить Бога...
Пять дней спустя, 13 октября, кардинал Войтыла пережил большую личную трагедию: епископа Анджея Дескура разбил паралич. Его отвезли в клинику Джемелли, и врачи опасались, что он не выживет. Дескур и Кароль Войтыла дружили с середины сороковых годов. Они вместе учились в семинарии, у них было много общих знакомых в Кракове. Юзеф, брат Анджея, был мужем одной из дочерей Стефана и Марии Свежавских. Анджей Дескур жил в Риме много лет, а затем, переехав в Ватикан, стал президентом Папской комиссии по связям с общественностью. Со времен Второго Ватиканского Собора Дескур, один из немногих поляков в Риме, был проводником Войтылы по ватиканскому лабиринту. После того как он занял высокий пост в Курии, его дом стал местом, где во время завтраков и обедов Войтыла встречался с членами Курии или мог в неофициальной обстановке побеседовать с приехавшими в Ватикан священниками. Узнав о несчастье, кардинал поспешил навестить друга, а на следующее утро, 14 октября, отслужил в Польском коллеже мессу за его здравие. Вечером он опять поехал в клинику. Дескур не мог пошевелиться и с трудом говорил.
От постели больного друга Кароль Войтыла направился в Ватикан. Кардиналы пропели «Veni, Creator Spiritus», и за ними заперли двери конклава.
А тем временем Марек Скварницкий возвратился в Краков и объявил коллегам, что собирается в Вадовице. Он был уверен, что Войтылу изберут Папой. Надо же кому-то заняться его биографией! Коллеги решили, что поэт малость повредился в уме.
«Кто-Кто?»
Информационная утечка, имевшая место в августе, вызвала недовольство кардинала Жана Вийо, папского камерария, ответственного за проведение второго конклава. Перед его открытием он обратился к кардиналам с просьбой соблюдать клятву молчания. В результате детали избрания первого за 455 лет папы-неитальянца (и первого в истории католичества славянина) оказались скрыты от широкой публики. Известно, что Войтыла занимал в Апостольском дворце келью номер 91 и что, направляясь в Сикстинскую капеллу, он захватил с собой марксистский журнал по философии, чтобы скоротать время, пока шел утомительный процесс подсчета голосов. На язвительный вопрос одного из коллег: не кажется ли кардиналу подобное сочетание несколько вызывающим? Войтыла с улыбкой ответил:
Моя совесть чиста.
Уже в качестве Папы Иоанна Павла II он припомнил такую деталь: во время заседания к нему подошел кардинал Максимилиан де Фюрстенберг, с которым они были знакомы еще по Бельгийскому коллежу, и спросил, повторяя слова литургии, сопровождающей посвящение в сан: «Deus adest et vocat te?» [«Господь здесь и зовет тебя?»].
Вопрос вполне уместный, если учесть тупиковую ситуацию, сложившуюся 15 октября, в первый день голосования, когда присутствующие колебались, не зная, кому из кандидатов-итальянцев отдать предпочтение: кардиналу Джузеппе Сири из Генуи или главному действующему лицу первого конклава, кардиналу Джованни Бенелли. Не в силах разрешить эту альтернативу, члены конклава неожиданно сошлись на кандидатуре Кароля Войтылы, который, по словам кардинала Карло КонфалонЬери, уже получил несколько голосов на августовском конклаве. 16 октября, к исходу второго дня, на восьмом голосовании Папа был избран. Происшедшее нельзя объяснить никакими иными, в том числе политическими, причинами. Всевозможные слухи и домыслы, исходившие от конклавских политиканов, не дают ответа на главный вопрос: почему кардиналы вдруг решили покончить с вековой традицией, да еще столь эксцентрично?
То, что папой был избран неитальянец, да к тому же поляк, вполне понятно, если встать на общечеловеческую точку зрения. После кончины Иоанна Павла I многие члены Коллегии находились в состоянии эмоционального шока. Считать кардинала Лучани «Божьим избранником» (так отозвался о нем по окончании первого конклава кардинал Безил Хьюм, и многие разделяли его точку зрения), а затем оказаться свидетелями того, как быстро он сошел со сцены, все это невольно вызывало один вопрос: «Что Господь хочет этим сказать?» Смерть Иоанна Павла I, вспоминает кардинал Йозеф Ратцингер, заставила членов Коллегии обратиться к своей совести: «Какова в данный момент Божья воля? Мы были убеждены, что избрание [Лучани] было исполнением воли Господа, а не простым человеческим актом... и если по прошествии месяца он умер, значит, Господь что-то хочет нам сказать». Кардинал Уильям Баум считает смерть Иоанна Павла I «посланием Господа, причем совершенно необычным... Вмешиваясь таким образом в земные события, Господь хотел научить нас чемуто». Смятение, в котором пребывали кардиналы, придало второму конклаву, выражаясь словами того же Баума, «чрезвычайно набожный и глубоко духовный характер» в отличие от первого, августовского, с его скоропалительным и безболезненным избранием Альбино Лучани. Потрясение, вызванное «сентябрьским папством», столь резко и неожиданно окончившимся, создало предпосылки для «совершения чего-то нового», убежден кардинал Ратцингер.
Невозможность выбрать одного из кандидатов-итальянцев послужила непосредственным поводом к тому, что до сих пор представлялось немыслимым. Невероятный итог второго конклава можно было бы объяснить тем, что он происходил в условиях, когда кардиналы чувствовали себя обязанными ответить на требование совершить нечто новое, нечто отличное, нечто смелое.
И тут возникает второй вопрос: а почему, собственно говоря, Кароль Войтыла?
Кардинал Франц Кёниг прибыл на заседание, более чем когда-либо преисполненный решимости настаивать на Папе-неитальянце. За день до открытия конклава в разговоре со своим старым другом, кардиналом Вышыньским, Кёниг спросил:
Конклав откроется завтра. Кого вы считаете наиболее подходящим кандидатом?
Примас признался, что у него нет четкого ответа на этот вопрос. Кёниг продолжил:
Может быть, Польша представит своего кандидата?
Вышыньский воскликнул:
Господи, уж не хотите ли вы сказать, что в Рим должен отправиться я? Это было бы триумфом для коммунистов.
Нет, не вы, возразил Кёниг.
Но ведь есть и другой...Примас прервал его:
Нет-нет, он слишком молод, его никто не знает. Он никогда не будет Папой...
Доводы Примаса не убедили Кёнига. По его мнению, Вышыньский недооценивал тот факт, что Войтыла уже стал крупной фигурой международного масштаба в католической Церкви. Полагая, что избрание Папы представителя страны, находящейся за «железным занавесом», поможет покончить с «менталитетом разделения», воцарившимся в мире после Второй мировой войны, австрийский кардинал был полон решимости убедить коллег в своей правоте. Поначалу реакция была весьма прохладной, но постепенно необычное предложение Кёнига стало казаться менее пугающим, чем тупик с двумя итальянцами. Что бы ни говорил польский Примас, Войтыла вовсе не был «темной лошадкой». Кое-кто из кардиналов до сих пор находился под впечатлением его размышлений «Знак противоречия», написанных в 1976 г. Кардиналы-африканцы, озабоченные отсутствием доктринальной четкости, видели в Войтыле страстного проповедника, последовательно отстаивавшего правоту решений Второго Ватиканского Собора. Он не был ставленником Курии, что представлялось весьма привлекательным тем, кто считал необходимым отход от традиционных методов церковного управления. Войтыла был сильной личностью с задатками публичного политика, и это нельзя было сбрасывать со счетов, если вспомнить положительную реакцию общественности на короткое папство Иоанна Павла I. И наконец, Восточная политика Павла VI. Ее дипломатические успехи были очень и очень призрачны, а архиепископ Краковский вообще сомневался в правильности выбранной стратегии. И все же именно Восточная политика, лишив Святой Престол его главного оружия солидарности с Западом, что было характерной чертой всего послевоенного устройства, сделала возможным избрание Папы из-за «железного занавеса».
Самой сильной стороной Войтылы была его деятельность в качестве епископа. Как только психологический барьер, связанный с якобы неизбежным избранием итальянца, был преодолен, кардиналы обратили внимание на это достоинство Войтылы, и именно оно стало решающим фактором в его стремительном восхождении. Поляк как никто сумел доказать, что можно управлять паствой, несмотря на давление извне, а также смятение и раздоры, характерные для постсоборной церкви. По словам кардинала Кёнига, то, что Войтыла «имел богатый пастырский опыт», то, что он на своем примере показал, каким должен быть епископ в условиях, сложившихся после Второго Ватиканского Собора, все это, вместе взятое, сделало его papabile.
Дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Еще недавно сомневавшийся кардинал Вышыньский теперь с жаром отстаивал новую кандидатуру. Напомнив своим молодым коллегам слова Иисуса, адресованные покидающему Рим Петру (они приведены в романе Генрика Сенкевича «Камо грядеши»), Вышыньский обратился к Войтыле с лаконичной просьбой:
Прими.
К началу последнего, четвертого голосования, состоявшегося 16 октября, его исход был предрешен. Приблизительно в четверть шестого пополудни членам Коллегии официально объявили то, что они, ведя собственные подсчеты, знали и так, кардинал Кароль Войтыла, набрав необходимое количество голосов, избран Папой. В какой-то момент, пока шла утомительная процедура подсчета, Войтыла устало опустил голову на руки. Кардинал Хьюм вспоминает, что преисполнился тогда «невероятным сочувствием к этому человеку». Ежи Турович позже писал, что в момент своего избрания Кароль Войтыла был абсолютно одинок, поскольку понимал, что, став Папой, будет вынужден «отказаться от прежней жизни, причем навсегда». Кардинал Кёниг, более чем ктолибо ощущавший свою ответственность за происходящее ведь это он выдвинул кандидатуру Войтылы, «очень беспокоился, примет ли тот свое избрание».
Перед решающим голосованием кардинал Жан Вийо в своей проповеди «Pro elegendo Pontifice» [«Об избрании Папы»] напутствовал членов Коллегии такими словами:
Вам предстоит избрать жениха для Церкви.
Теперь же он подошел к Войтыле и спросил:
Acceptasne electionem? [Принимаешь ли ты избрание?]
Без малейших колебаний Кароль Войтыла, понимая серьезность момента и тяжесть возложенной на него ответственности, но вместе с тем усматривая в решении своих коллег волю Божию, встал и сказал:
Перед лицом Господа нашего предаюсь Деве Марии и святой Церкви и, сознавая предстоящие мне великие испытания, accepto [принимаю].
На второй обязательный вопрос: какое имя он себе возьмет? Войтыла ответил, что, глубоко уважая и почитая Павла VI и Иоанна Павла I, хотел бы именоваться Иоанном Павлом II. Это сообщение было встречено продолжительными аплодисментами, после чего новый Папа, спустившись по каменным ступенькам, очутился в небольшой гардеробной, примыкавшей к Сикстинской капелле, где для него уже были приготовлены три белые сутаны большая, средняя и малая. Гардеробную иногда называют «комнатой плача», поскольку нередки случаи, когда вновь избранного понтифика захлестывают эмоции. Что касается Папы Иоанна Павла II, все, какие только возможно, слезы были им уже пролиты. Переодевшись, он немедленно вернулся в Сикстинскую капеллу, где, по обычаю, кардиналы должны были засвидетельствовать ему свое почтение. И тут произошла первая неожиданность. Когда папский церемониймейстер напомнил, что во время церемонии понтифику надлежит сидеть перед алтарем, Иоанн Павел II возразил:
Я приму своих братьев стоя...
Тем временем над площадью Святого Петра, где собрались тысячи людей, взошла огромная оранжевая луна. Лучи прожекторов перекрещивались, освещая толпу. В 18.15 из трубы на крыше Сикстинской капеллы появился дымок явно белый. Скрипучий голос, усиленный громкоговорителем, произнес:
Prova, prova, prova [Проверка, проверка, проверка], затем послышался долгий кашель, и, наконец, последовало взволнованное сообщение: Е bianco, il fumo è bianco, è veramente bianco! [Белый, дым белый, он точно белый!].
В Сикстинской капелле продолжалась торжественная церемония представления. Когда очередь дошла до кардинала Вышыньского, он обратился к новому Папе со словами, что Господь удостоил его чести ввести Церковь в третье тысячелетие, пророчество, которое Иоанн Павел II не раз потом вспоминал. На площадь прибывали все новые толпы людей после того, как весть об избрании была подтверждена телефонным звонком от членов конклава в ватиканскую пресс-службу, à сестра Эмилия Эрлих, тоже стоявшая в толпе, возносила страстную молитву о том, чтобы человек, которому вскоре предстояло появиться перед собравшимися, не был кардиналом Войтыл ой.
Все молились за своего кардинала, я же молилась, чтобы не выбрали нашего.
По пути на лоджию кардинал Феличи, которому вновь предстояло публично объявить о результатах голосования, обернулся к кардиналу Кёнигу и спросил:
Как пишется его имя?
Услышав ответ, он тщательно его записал, бормоча себе под нос:
Что за варварский язык...
Как и несколько недель назад, кардинал вышел на лоджию и начал:
Annuntio vobis gaudium magnum: habemus Papam!
Толпа взревела и замерла. Феличи продолжил:
Eminentissimum ас reverendissimum Dominum Carolum... и сделал паузу для пущей торжественности.
Полагая, что речь идет о 85-летнем Карло Конфалоньери, ктото в толпе изумленно воскликнул:
Да что они там, с ума посходили?
Недовольно покосившись на горлопана, Феличи сверился со своими записями и скороговоркой закончил:
...Sanctae Romanae Ecclesiae Cardinalem Wojtyla, qui sibi nomen imposuit Ioannem Paulum Secundum.
Услышав необычное имя, толпа возбужденно загомонила.
Chi è? [Кто-кто?] разом вырвалось из десятков тысяч глоток.
Е nеrо? [Он что, негр?] спросил по-итальянски человек, стоявший рядом с Ежи Туровичем.
Она так побледнела, что ее сосед участливо поинтересовался:
В чем дело? Он что, нехорош?
В том-то и дело, печально отозвалась монахиня, что слишком хорош.
Атмосфера на площади резко отличалась от августовской, когда все присутствующие в большинстве своем, разумеется, итальянцы ликовали, узнав об избрании Альбино Лучани. Нынешнюю новость встретили настороженно. Кто он, этот straniero [чужестранец]? Кого кардиналы нам навязали?
Иоанн Павел II, ощущавший царившее на площади напряжение, вежливо отстранил суетливого церемониймейстера и подошел к одному из установленных на лоджии микрофонов. И снова традиция была нарушена вместо того чтобы благословить собравшихся, используя стандартную латинскую формулу, только что избранный Папа обратился к ним на итальянском языке. Четким и звучным голосом он произнес:
Да будет благословен Господь наш Иисус Христос!
Дорогие братья и сестры...
Услышав родной язык, толпа начала подбадривать оратора громкими криками.
...Мы все еще скорбим по поводу кончины нашего возлюбленного Иоанна Павла I. Только что кардиналы избрали нового епископа Рима. Они призвали его из далекой страны; далекой, но одновременно близкой, поскольку ее объединяют с вами общность веры и христианской традиции...
Британский актер сэр Джон Гилгуд как-то заметил, что Папа Иоанн Павел II обладает изумительной способностью угадывать суть момента. Вот и сейчас, почувствовав, что толпа на его стороне, Папа решил предстать перед собравшимися как собрат-католик, связав врожденное почитание Девы Марии, свойственное итальянцам, с собственной набожностью:
...Я боялся принять это назначение, но делаю это, повинуясь воле Господа нашего Иисуса Христа и безоговорочно веруя в Богородицу, пресвятую Мадонну.
Не знаю, сумел ли я ясно выразить свои мысли на вашем... нашем итальянском языке. Если я оговорился, вы меня поправите...
Приветственные крики стали громче. Теперь, когда между оратором и слушателями установилось полное взаимопонимание, оставалось последнее объявить курс, по которому пойдет Церковь. Никто из знавших Войтылу не сомневался, что это будет христианский гуманизм.
...Я предстал перед вами, чтобы подтвердить наши надежды и нашу общую веру в Богородицу и Церковь. С помощью Божией и человеческой мы открываем новую страницу в истории Церкви.
«ВУЕКА ТОЛЬКО ЧТО ВЫБРАЛИ ПАПОЙ!»
Польское телевидение, находившееся под контролем государства, в течение нескольких часов не объявляло об избрании Войтылы: необходимо было выработать официальную позицию партии по данному вопросу. Между тем новость стала известна в митрополичьей Курии в Кракове туда позвонили из Рима, и, как вспоминает отец Станислав Малысяк, «она мгновенно разошлась, словно круги по воде». В городе началось стихийное празднество.
Сперва зазвонили колокола костела Девы Марии, за ними Вавельского собора, в том числе гигантский Сигизмундов колокол, которым пользовались лишь в дни важнейших религиозных и государственных праздников, а затем все краковские колокола. Люди хлынули на улицы, неся в руках зажженные свечи и цветы. Они размахивали национальными флагами, плакали, обнимались. На рыночной площади, у постамента памятника Адаму Мицкевичу, поместили фотографию кардинала Войтылы, а у его дома на Францишканьской улице, 3, тут же выросла гора цветов. За час костел Девы Марии был забит до отказа. Спешно организовали мессу.
Станислав Рыбицкий в тот день был болен и лежал в постели. Его жена Данута задержалась в городе, а вернувшись, застала мужа в слезах.
Не сердись, что я так поздно, начала оправдываться она, но муж перебил ее.
Вуека только что выбрали Папой, сообщил он.
Супруги обнялись и заплакали, словно потеряли близкогородственника, потом достали бутылку вина, купленную в Чехословакии во время отпуска. Тогда им не повезло их любимого сорта «Красный кардинал» в магазине не оказалось. И вот теперь, подняв тост в честь избрания Вуека, Рыбицкие выпили как нельзя более подходящий к случаю напиток «Белый кардинал». Станислав Рыбицкий вспоминает, что, услышав потрясающую новость, невольно подумал: «Из байдарки прямо в лодку апостола Петра...
Тереза Жичковская тоже лежала дома с простудой. Ей позвонил дядя и сказал:
Habemus Papam Каролека!
Глупости, не поверила женщина.
Тогда ее муж включил радио. Новость подтвердилась. «Мы потеряли Вуека», с грустью подумала потрясенная Тереза.
Возвратившись домой, люблинский преподаватель Ежи Галковский обнаружил у себя в квартире массу напропалую веселившихся людей. В ответ на его недоуменный вопрос: а что, собственно, здесь происходит? ему охотно объяснили, что Люблинский университет только что подарил миру нового Папу. Галковский принес вино, и все с бокалами в руках устремились к телевизору, чтобы послушать, как преподнесет эту новость правительство. В устах коммунистических доктринеров избрание Папы предстало ни больше ни меньше как польская национальная победа.
В двери варшавской квартиры Свежавских громко постучал старик священник. Мария Свежавская впустила гостя, и он, задыхаясь от волнения, выложил новости. Женщина закрыла лицо руками. При мысли о том, что ждет нового Папу, она только и могла, что повторять:
Иисус Мария! Иисус Мария!
Отец Эдвард Захер, священник из Вадовице, молился в местном костеле, когда туда вбежал один из его молодых коллег и выпалил:
У нас есть Папа!
Кто же это? поинтересовался пастырь.
Лолек! торжествующе доложил помощник.
Сердце Захера судорожно заколотилось.
Слава Богу! воскликнул он, затем стремглав бросился в дом, услышал, как по радио объявили о том же, и, не снижая темпа, вернулся обратно.
Вскоре зазвонили колокола. Люди высыпали на улицы, и в считанные минуты костел был переполнен. Отец Захер, некогда обучавший Лолека катехизису, попытался что-то сказать, но не смог его душили эмоции. Официально объявил о случившемся один из его помощников. Немного овладев собой, отец Захер произнес с лукавой улыбкой:
А ведь он не сдержал слова, нет, не сдержал.
Дело в том, что на праздновании 50-й годовщины крещения Войтылы Захер в пятый раз читал проповедь в честь своего бывшего ученика. Тогда же он сказал, что шестую прочтет, когда кардинала выберут Папой. Войтыла буркнул:
Значит, шестой вообще не будет.
И вот теперь улыбающийся Захер повторял всем и каждому:
А ведь он не сдержал слова первый раз в жизни.
Потом старый священник достал крестильную книгу за 1920 г. Вней были кратко описаны основные вехи жизненного пути Кароля Войтылы как христианина: его крещение, конфирмация, посвящение в духовный сан, рукоположение в епископы, назначение архиепископом Краковским и избрание в Коллегию кардиналов. Ниже под именем «Каролус Юзеф Войтыла» отец Захер сделал еще одну запись: «Die 16.Х.1978 in Summum Pontificem electus et sibi nomen Ioannem Paulum II imposuit».
Пражский священник отец Милослав Влк узнал новость в ночь на 17 октября от друзей. Со времени принятия сана в июне 1968 г., в последние недели «пражской весны» Александра Дубчека, отец Влк почти не имел возможности открыто осуществлять свою деятельность. Государство лишило его права проповедовать в церкви и вести службы. Чтобы избежать ареста в качестве лица без определенных занятий, Влк, как и многие другие чехословацкие священники, был вынужден заняться неквалифицированной работой стать мойщиком окон. Теперь он днем мыл окна, а по ночам становился священником службы происходили тайно у него дома. С избранием Войтылы у Влка, по его собственному признанию, «появилась надежда». Новый Папа тоже был славянином, превосходно изучившим лживую тактику коммунистов. На его помощь смело можно было рассчитывать.
Архиепископ Фрэнсис Аринзе, 45-летний нигериец, находился в Белфасте, административном центре Северной Ирландии, по приглашению Ирландского миссионерского союза. Священники, у которых он остановился, не знали, кто такой Войтыла. Аринзе, встречавшийся с ним на заседаниях Синода епископов, описал своим ирландским коллегам Войтылу как «жизнерадостного и счастливого человека, который всегда высказывается смело и четко».
Теперь, продолжал африканец, у нас появится ясность. Мы наконец поймем, где находимся. Не впадая в агрессивность, мы сможем четко определить свою позицию.
Аринзе был убежден, что Иоанн Павел II сумеет вернуть католицизму «положительный» облик.
Отклики мировой прессы на избрание Войтылы в основном касались, да это и вполне понятно, национальности нового Папы. То, что он был неитальянцем, к тому же еще и поляком, чрезвычайно интересовало средства массовой информации. Толпы репортеров ринулись в Краков и Вадовице, стараясь раскопать как можно больше подробностей о питомце столь экзотической культуры, чья жизнь до избрания разительно отличалась от жизни его предшественников. Несмотря на широко распространившееся ошибочное представление об отношениях Войтылы с польской официальной властью (дескать, он был «умеренным», в то время как Вышыньский занимал жесткую позицию), наиболее проницательные журналисты начинали догадываться, что избрание Папы-славянина, поляка будет иметь непредсказуемые последствия в условиях «холодной войны». КГБ, разделявший эту точку зрения, уже приступил к тщательному изучению обстоятельств и возможных последствий избрания Войтылы.
Это были незабываемые, волнующие дни. Появление «un Polacco» [поляка] на площади Святого Петра положило конец дискомфорту, который испытывали многие в последние годы папства Павла VI, и заставило приободриться тех, кто грустил об Иоанне Павле I. Предвкушение чего-то нового, что произойдет в ближайшем будущем, витало в воздухе. Миллионы людей во всем мире находили глубоко символичным, что многострадальная Польская Церковь, долго боровшаяся с превосходящим ее противником, получила наконец заслуженную награду.
Наиболее проницательный комментарий случившегося принадлежит перу Андре Фроссара, французского журналиста, принявшего католичество в знак отказа от модного атеизма интеллектуальной элиты. Осознавая кризис гуманизма, Фроссар, уже будучи взрослым, нашел выход из топкого болота циничного скептицизма в вере. Он был убежден, что человечество переживает «исключительный момент в своей истории, хар>актеризующийся отсутствием разумности и каких бы то ни было моральных устоев; время переоценки ценностей и крушения идеологий, когда у того, кто хочет двигаться вперед, остается единственный выход... идти по водам».
Новый Папа, в котором Андре Фроссар угадал недюжинную духовную силу, побудил журналиста написать в парижской газете следующие строки: «Нынешний Папа пришел к нам не из Польши, а из Галилеи».