Папярэдняя старонка: Свидетель надежды Иоанн Павел II. Кн. 1

Аўтар: Вейгел Д.,
Дадана: 22-05-2012,
Крыніца: Свидетель надежды Иоанн Павел II. Кн. 1, Москва, 2001.

Конфронтация с «империей лжи»

24 января 1979 - министр иностранных дел СССР Андрей Громыко встречается в Ватикане с Папой Иоанном Павлом II.

2 марта 1979 - Папа стремится поддержать чехословацкий католицизм в своем письме о религиозном сопротивлении тирании.

19 марта 1979 - в письме Папы, адресованном украинскому кардиналу Иосифу Слипому, говорится о предстоящем в 1988 г. праздновании тысячелетия крещения Киевской Руси и провозглашается принцип религиозной свободы для всех.

30 апреля 1979 - архиепископ Агостино Касароли назначен заместителем Государственного секретаря Святого Престола.

2-10 июня 1979 - первая после избрания поездка Иоанна Павла II в Польшу.

14-31 августа 1980 - в результате забастовки на гданьской судоверфи появляются профсоюз и движение «Солидарность».

В 1966 г. польские коммунистические правители уже предпринимали попытку соперничать с Церковью - попытку на редкость неудачную. Тогда страна готовилась торжественно отметить тысячелетие польского христианства. Улицы пестрели официальными транспарантами типа «Tysiaclecie Panstwa Polskiego» [«Тысячелетие польского государства»], а в каждом костеле красовалось внушительное полотнище со словами «Sacrum Poloniae Millennium 966-1966» [«Священное тысячелетие Польши 966- 1966»]. Церковному лозунгу «Deo et Patriae» [«За Бога и Родину»] режим мог противопоставить лишь неубедительное «Socjalizm I Ojczyzna» [«Социализм и Отчизна»]. Церковь провозглашала: «Naröd z Kosciolem» [«Народ с Церковью»], власть отвечала: «Partia z Narodem» [«Партия с народом»]. Гордая клятва Церкви «Polonia Semper Fidelis» [«Польша в вере тверда»] не шла ни в какое сравнение с казенной фразой из партийного обихода «Socjalizm Gwarancja Pokoju i Granic» [«Социализм - гарантия мира и границ»].

От подготовки к встрече Иоанна Павла II (его первый после избрания визит на родину должен быть состояться в июне 1979 г.) власти благоразумно самоустранились заранее, отдав все на откуп Церкви. Площадь Победы, место проведения помпезных коммунистических торжеств, была превращена в гигантскую сцену для папской мессы. Отсюда Иоанну Павлу предстояло напрямик обратиться к миллиону своих соотечественников, а десятки миллионов людей во всем мире следили бы за происходящим по радио и телевидению. В центре алтарного помоста высился пятидесятифутовый крест, задрапированный огромной епитрахилью, напоминая присутствующим, что представленное их взору зрелище символизирует страдания Христа на Голгофе. Внизу, под крестом, где некогда стояла верная Дева Мария, была установлена копия иконы Черной Мадонны Ченстоховской.

Ни один герой польской истории - ни король Ян III Собеский, ни Тадеуш Костюшко, ни Юзеф Пилсудский не въезжал в Варшаву так торжественно, как это сделал 2 июня 1979 г. Иоанн Павел II.

Возрожденная после войны Варшава представляла собой мрачноватое зрелище. Архитектурной доминантой столицы служил Дворец культуры и науки, безвкусное здание в стиле коммунистического барокко, построенное по приказу Сталина. Унылость города часто воздействовала и на настроение его жителей. Теперь же, ради Папы, Варшава преобразилась внешне и воспрянула духом. Тысячи паломников, прибывших в польскую столицу, находили радушный прием в домах незнакомых им варшавян. Все городские костелы не закрывались даже ночью, чтобы приютить тех, кто не нашел себе места в гостинице или частном доме. На пути из международного аэропорта Окенце в старую часть города плотными рядами стояли сотни тысяч мужчин, женщин и детей, размахивавшие флагами Польши и Ватикана. Несмотря на обилие людей, никакого беспорядка не наблюдалось, поскольку собравшиеся четко придерживались отведенных им мест.

Город буквально преобразился. Окна и двери мрачных домов, мимо которых должен был проехать Иоанн Павел, усилиями варшавян превратились в алтари, украшенные цветами, флагами и фотографиями Папы. Пока автомобильный кортеж медленно двигался по улицам, на мостовую летели многочисленные букеты. Люди пели, кричали от радости, а порой не могли сдержать слез. Многие опускались на колени, а улыбающийся Иоанн Павел II, стоя в открытом автомобиле и беспрестанно поворачиваясь то направо, то налево, благословлял собравшихся. 2 июня 1979 г. 3 миллиона поляков в два раза больше, чем в то время жило в Варшаве, пришли посмотреть на своего соотечественника Кароля Войтылу, уроженца Вадовице, епископа Кракова и Рима.

Город буквально преобразился. Окна и двери мрачных домов, мимо которых должен был проехать Иоанн Павел, усилиями варшавян превратились в алтари, украшенные цветами, флагами и фотографиями Папы. Пока автомобильный кортеж медленно двигался по улицам, на мостовую летели многочисленные букеты. Люди пели, кричали от радости, а порой не могли сдержать слез. Многие опускались на колени, а улыбающийся Иоанн Павел II, стоя в открытом автомобиле и беспрестанно поворачиваясь то направо, то налево, благословлял собравшихся. 2 июня 1979 г. 3 миллиона поляков в два раза больше, чем в то время жило в Варшаве, пришли посмотреть на своего соотечественника Кароля Войтылу, уроженца Вадовице, епископа Кракова и Рима.

Месса, на которой присутствовали аккредитованные в Варшаве дипломаты, а также представители лютеранской, реформатской, православной, методистской и баптистской церквей, началась с приветствия Примаса. По его мнению, национальное единство, о котором так любят говорить коммунистические пропагандисты, фактически достигнуто:

Святой отец, столица сегодня объединилась в молитве, ведомая главой Римско-Католической Церкви... викарием Христа на земле, проповедником Христова Евангелия, посланником истины и любви, сыном Польши и избранником Божиим...

После вступительного слова Примаса на площади воцарилась звенящая тишина. Лидер Польской объединенной рабочей партии Эдвард Герек, заметно нервничая, наблюдал за происходящим из гостиницы, окна которой выходили на площадь Победы. Его, как и всех собравшихся, интересовал один вопрос: что скажет Папа?

Окинув взором море обращенных к нему лиц, Кароль Войтыла сделал паузу, а затем произнес, пожалуй, главную проповедь в своей жизни.

Сегодня, начал он, ему хочется «пропеть благодарственный гимн Божественному Провидению», которое дало ему возможность вернуться домой «в качестве паломника». Делая это, он выполняет волю Папы Павла VI, который так «страстно желал ступить на польскую землю», что это желание переросло «границы его понтификата». Как только его, поляка, избрали Папой, продолжал Иоанн Павел, он «мгновенно понял», почему это произошло: он призван выполнить то, что Папе Павлу помешали сделать в 1966 г., во время празднования тысячелетия польского христианства.

Его нынешний приезд является своеобразным продолжением тех, прошедших, празднеств, поскольку совпадает с годовщиной мученической смерти святого Станислава эпохального события 1079 г., возможность которого предвосхитило крещение Польши в 966 году. Жизнь святого Станислава, его противоборство тирании государственной власти стали «знаком той особой роли, которую мы, поляки, всегда играли в истории Церкви». Он сам, папа Иоанн Павел II, является символом этого национального духовного пути и его отличительной особенности религиозной свободы.

Почему поляк был призван на Петров престол? Не потому ли, что сегодняшняя Польша, пройдя через неимоверные страдания XX века, превратилась в «страну исключительно ответственного свидетельства»?

Поляки, продолжал Папа, имеют все основания считать, «не забывая о смирении, но преисполненные убежденности», что только в Польше «человек может... по-новому воспринять историю Его страданий на кресте и последующего Воскресения». Однако это вовсе не причина для хвастовства. «Согласившись с тем, что я только что осмелился утверждать, понимаем ли мы, какие великие обязанности это на нас накладывает? Готовы ли мы их выполнить?»

Толпа начала нараспев:

Мы хотим Бога, мы хотим Бога...

Сегодня, в канун праздника Пятидесятницы, продолжал Иоанн Павел, давайте мысленно перенесемся в Иерусалим, где в верхней горнице апостолы и Дева Мария ожидали Святого Духа, чтобы, став свидетелями воскресения Христа, разнести эту благую весть по всему свету. Пятидесятница, день, когда Святой Дух снизошел на землю, явилась «также днем рождения Веры и Церкви на нашей польской земле». Подобно апостолам, которые, преисполнившись Святого Духа, стали проповедовать Евангелие на разных языках, Пятидесятница знаменует собой «провозглашение могущественных творений Господа на польском языке». И самым могущественным из этих творений является человек, грехи которого искупил своими страданиями Христос. «Вот почему Христос не может быть исключен из человеческой истории в любом месте земного шара, на любой географической долготе и широте. Исключение Христа из истории человечества это акт, направленный против человека. Без Христа невозможно представить себе историю Польши, в особенности историю народа, жившего и живущего на этой земле...» Даже те, кто, «казалось бы, пребывает на расстоянии, вне Церкви», те, кто «сомневается или находится в оппозиции», немыслимы вне христианского контекста польской истории и культуры. Любой, кто попытается отрицать этот факт, нанесет ущерб польской нации, ибо Польша и ее история «от Станислава в Скалке до Максимилиана Кольбе в Освенциме» не могут быть поняты без обращения к Иисусу Христу. Для этого Папа и приехал в Польшу: подтвердить... что «Христос не перестал учить великой истине о человеке», потому что Христос это «вечно живая Книга о человеке, его достоинстве и его правах...» Сегодня здесь, на площади Победы, он, Папа, и его соотечественники вместе возносят молитву о том, «чтобы Христос никогда не перестал быть для нас открытой Книгой Жизни будущего будущего нашей Польши».

Могила Неизвестного солдата служит молчаливым подтверждением истины, за которую отдали жизнь миллионы поляков: «Не может быть справедливой Европы без независимой Польши, нанесенной на ее карту!» Польские солдаты пали на полях сражений «за нашу и вашу свободу». Неужели история столь абсурдна? Нет. Этот дух жертвенности символизирует пророческие слова: «Зерно, упавшее в землю и погибшее, даст всходы. Этим зерном может быть кровь солдата, пролитая в бою, или страдания узников концентрационных лагерей и тюрем. Это может быть зерно ежедневной тяжкой работы... на поле, в мастерской, в шахте или на заводе. Это может быть зерно родительской любви, когда супруги не отказываются дать жизнь новому человеку и берут на себя трудную задачу воспитать его. Это может быть зерно творческого труда в университете, институте, лаборатории и в других местах, где создается национальная культура. Это может быть зерно молитвы, служения страждущим, больным и отверженным всего, из чего состоит Польша».

Все вышеперечисленное, сказал в заключение Папа, находится в руках Богоматери, которая «стояла у подножия креста на Голгофе и присутствовала в верхней горнице в канун Пятидесятницы». Все страдания Польши и ее триумф; всю историю народов, когда-либо живших на этой земле, «включая те сотни тысяч, что умерли в стенах Варшавского гетто»; все это он, «как сын этой земли... и как Папа Иоанн Павел II», вручает Господу в качестве искупительной жертвы.

...Ия взываю из глубины нынешнего столетия, взываю

накануне Пятидесятницы:

«Да снизойдет Дух Твой.

Да снизойдет Дух Твой

И обновит лик мира,

Лик этой земли».

Амен.

Во время папской проповеди собравшиеся периодически скандировали:

Мы хотим Бога, мы хотим Бога, мы хотим Бога в семье, мы хотим Бога в школах, мы хотим Бога в книгах, мы хотим Бога, мы хотим Бога...

Не прошло и семи часов с момента прибытия Папы, как выяснилась сакраментальная истина, убедительным доказательством которой послужила реакция миллионов поляков на вдохновенную проповедь Иоанна Павла: Польша не коммунистическая, а католическая страна, стреноженная коммунистическим режимом.

«Второе крещение» Польши, которому было суждено коренным образом изменить историю двадцатого столетия, началось.

ПАПА ПОСТ-КОНСТАНТИНОВОЙ ЭПОХИ

Современные дипломаты Святого Престола это священники, которые, получив новое назначение, первым делом спрашивают: «Так где мы должны завтра служить мессу?» В то же время эти священники-дипломаты гордятся собственным реализмом. Свою задачу они понимают так: маневрировать в пределах возможного, защищая интересы Церкви. А интересы эти довольно своеобразны, поскольку Церковь должна быть свободна во внутренних делах, чтобы выполнять троякую миссию: обращать в истинную веру, отправлять религиозные обряды и вести службы. Однако ватиканская дипломатия, возникшая в то время, когда Святой Престол обладал и светской властью, привыкла смотреть на эти своеобразные интересы почти так же, как национальные государства смотрят на свои экономические и политические интересы, как на предмет переговоров между суверенными державами, результаты которых фиксируются в юридически обязывающих договорах.

Восточная политика Папы Павла VI и его «министра иностранных дел», архиепископа Агостино Касароли, возникнув в русле этой освященной веками традиции, была затем приспособлена к требованиям второй половины XX в. Что бы ни говорили самые ярые ее противники антикоммунисты, Восточная политика была направлена прежде всего на защиту Церкви, ее людей и интересов. Но и Павел VI, и Агостино Касароли, оба искушенные дипломаты, смотрели на историю и на то, что на Втором Ватиканском Соборе было названо «приметами времени», через призму обыкновенного реализма.

Восточная политика Ватикана, да и вся папская дипломатия в целом радикально изменились 16 октября 1978 г., когда Кароль Войтыла стал Папой Иоанном Павлом II. Изменения коснулись не только тактики (хотя и ее тоже), но прежде всего подходов. Взойдя на Престол святого Петра, Войтыла принес с собой собственное понимание истории. В сочетании с тезисом «Церковь в современном мире», выработке которого он сам способствовал, участвуя в работе Второго Ватиканского Собора, это понимание помогло сформировать новую модель папской дипломатии.

Кароль Войтыла, будучи «реалистом» в философии, верил, что человеческий разум в состоянии постичь суть вещей и дать подробный отчет о том, что он постиг. Но этот философский «реализм» не перерастал в «реалистический» взгляд на международные отношения, согласно которому движущей силой истории является экономическая и военная сила. С этим Войтыла не мог согласиться ни как христианин, ни как знаток истории. Как христианин он был убежден, что в Евангелии содержится истина о человечестве и его судьбе и что Бог отвечает за ход истории, а это дает Церкви право играть в ней особую роль. Как поляк, много размышлявший над тем, почему польскому народу удавалось выжить даже во времена, когда уничтожалось польское государство, Войтыла пришел к выводу, что в конечном счете историей движет культура. Реалисты не правы не потому, что военная и экономическая сила не важна, а потому, что культура гораздо важнее. И самым важным компонентом культуры является культ, или религия.

Согласно реалистическому взгляду на международные отношения история представала царством безнравственности, «скотобойней», по выражению Гегеля. С этим Войтыла тоже не мог согласиться. На его взгляд, взгляд христианина и поляка, историю следовало воспринимать посредством морального анализа, и с этой точки зрения подавление народов во внешней и внутренней империях Сталина являлось моральной катастрофой. Восстановление справедливости было непременным условием мира и того, что Павел VI назвал «развитием народов».

Подобный взгляд на историю ни в коем случае не был «этническим». Он напрямую вытекал из решений Второго Ватиканского Собора. Как выразился друг Войтылы, профессор Стефан Свежавский, Собор означал «конец Константиновой [1] эпохи», когда Церковь обладала реальной властью наряду с другими политическими силами. В принятых на Соборе документах «Dignitatis Humanae» и «Gaudium et Spes» говорилось, что справедливое государство это государство с ограниченными правами, определенными в конституции. По мнению Свежавского, упразднение Папской области в 1870 г., а также тезис Второго Ватиканского Собора о справедливом государстве привели к возникновению новых, «пост-Константиновых» отношений между Церковью и миром политики. Того же взгляда придерживался и Кароль Войтыла.

Это вовсе не означало возвращения в катакомбы. Церковь как хранительница истины о человеке, имеющей общественные последствия, не могла прекратить свою дипломатию. Однако, как считал Войтыла, воздействовать на мир она должна через культуру, то есть неустанно защищая основные права человека и права народов. Свидетельствуя истину о неотъемлемом достоинстве и правах человеческой личности, Церковь «пост-Константиновой» эпохи воплотила бы в жизнь решения Второго Ватиканского Собора.

Восточная политика Святого Престола изменилась с приходом Папы Иоанна Павла II еще и потому, что он, уроженец Восточной Европы, знакомый с местными языками и культурой, как никто представлял себе положение Церкви за «железным занавесом». Для него также не было тайной коренное отличие коммунистических режимов от демократически устроенных государств отличие, которое не в полной мере приняли во внимание ватиканские дипломаты, формировавшие и осуществлявшие Восточную политику Павла VI. Любое государство время от времени совершает преступные деяния, коммунистические же режимы являются преступными по своей природе. «Право закона» при таком режиме фикция; без актов насилия и гигантского репрессивного аппарата он просто немыслим. Террор в государстве, где у власти стоят коммунисты, это обычный способ поддержания порядка, создающий у правителей иллюзию непобедимости. Нынешнему Папе были хорошо известны и сильные стороны, и слабости коммунизма. Он понимал, что культурное противодействие может стать эффективным средством расшатывания, казалось бы, незыблемых устоев преступного государства.

Новый Папа верил, что вся его жизнь была подготовкой к тому, чтобы занять Престол святого Петра и «утвердить братьев» своих (см. Лк. 22.32). Это не было самонадеянностью ведь он не искал того места, на которое его избрали. Однако готовность, с которой Кароль Войтыла принял сан первосвященника, свидетельствовала о его спокойной убежденности, основанной на нерушимой как скала вере в то, что «утвердить братьев» означает, помимо прочего, и пересмотреть Восточную политику Святого Престола.

Первые же месяцы пребывания на новом посту продемонстрировали это «Войтылово отличие».

Его инаугурационная проповедь с двумя основными темами «Не бойтесь!» и «Откройте двери Христу!» недвусмысленно призывала подвергавшуюся преследованиям Церковь за «железным занавесом» вооружиться иным оружием. Той же цели служили неоднократные упоминания о религиозной свободе, прозвучавшие в первых же публичных выступлениях нового Папы, и его рождественское послание краковской Церкви, в котором он обращался к польскому народу и польским властям. Святой Станислав, писал Папа, был «хранителем нравственных устоев в нашей стране». Он защитил общество от угрожавшего ему зла «и не побоялся открыто выступить против правителя, когда защита нравственных устоев того потребовала». Коммунистические цензоры исключили из послания всякое упоминание о святом мученике и приказали Ежи Туровичу напечатать этот искаженный вариант в «Тыгоднике повшехны». Турович отказался. Полный текст послания, который так и не был опубликован, прозвучал со всех амвонов епархии.

Смелые выступления Иоанна Павла в защиту гонимых не ограничивались лишь Польской Церковью. Не менее рьяно он ринулся на помощь Чехословацкой Церкви, наиболее жестоко преследуемой католической общине во внешней Советской империи. Приветствуя Пражского кардинала Франтишека Томашека в Сикстинской капелле во время церемонии представления кардиналов сразу после своего избрания, Папа обнял 79-летнего прелата и сказал:

Мы уже очень близки друг к другу, а станем еще ближе, поскольку теперь я несу ответственность за вас.

Об этом «особом чувстве близости» с Чехословацкой Церковью понтифик упомянул и в рождественском послании кардиналу Томашеку в конце 1978 г., и в письме, датированном 2 марта 1979 г. и посвященном 250-й годовщине канонизации святого Иоганна Непомука, замученного в 1393 г. по приказу чешского короля Вацлава IV. Иоанн Павел призывал чехов и словаков уподобиться своему святому покровителю «в вере, живой, как обжигающее пламя... [которая], вселяя в нас решимость, позволяет нам бесстрашно следовать установлениям нашей религии». Прозрачно намекая на священников, входивших в пользовавшуюся благосклонностью властей организацию «Pacem in Terris» (в Чехословакии их презрительно именовали пакс-терьерами), понтифик приводил слова Евангелия о добром пастыре, который, «в отличие от наймита», заботится обо всех вверенных ему овцах, помогая им переносить жизненные тяготы.

Результаты деятельности Иоанна Павла были весьма впечатляющими. В течение последующего десятилетия кардинал Томашек, прежде робкий в отношениях с властями и выступавший против участия католиков в движении за поддержку Хартии-77 о правах человека, превратился в одного из самых ярых и непримиримых критиков коммунистического режима Чехословакии. На протяжении 1980-х годов чехи и словаки были изумленными свидетелями «уникального зрелища: [разменявший девятый десяток] кардинал, старея, становился все тверже».

Новый Папа не забыл и об Иосифе Слипом, который тоже очень давно подвергался преследованиям. В письме от 19 марта 1979 г., направленном украинскому кардиналу, речь шла о предстоящем в 1988 г. праздновании тысячелетия крещения Киевской Руси, положившего начало христианизации восточных славян. Иоанн Павел напоминал украинцам, которые были ему «особенно дороги», что это событие произошло в то время, когда христиане, позже разделившиеся на римских католиков и православных, были еще объединены общностью вероучения и Церкви. Заканчивалось послание цитатой из Всеобщей декларации прав человека, где провозглашается «принцип религиозной свободы» право, которого явно лишена Греко-Католическая Церковь в Украинской Советской Социалистической Республике.

24 января 1979 г. министр иностранных дел СССР Андрей Громыко прибыл в Ватикан, чтобы лично оценить нового Папу. Действуя в русле внешнеполитической доктрины Советского правительства, согласно которой «Ватикан ни в коем случае нельзя рассматривать вне мировой политики», Громыко уже встречался ранее с Иоанном XXIII и Павлом VI. С последним состоялось целых пять встреч, на которых «главной темой были вопросы войны и мира». Примечателен рассказ Громыко о его беседе с Иоанном Павлом II:

Поприветствовав нас, [Папа] сказал:

Я хотел бы подчеркнуть важность подобных контактов для укрепления мира на земле.

Я, разумеется, согласился с ним и принялся рассказывать о недавних широкомасштабных советских инициативах, предпринятых именно с этой целью.

Насколько я могу судить, отметил я в заключение, католическая Церковь уделяет большое внимание вопросам укрепления мира, разоружения и ликвидации оружия массового уничтожения. Советское правительство очень ценит такую позицию. Что же касается идеологических и религиозных разногласий, то они не должны мешать сотрудничеству в этом благородном деле.

Папа затронул проблему свободы совести.

Похоже, что препятствия к достижению религиозной свободы устранены еще не везде. Он сделал паузу. По сообщениям некоторых источников, нечто подобное происходит в СССР.

Такое обвинение нам приходилось выслушивать неоднократно.

Не все сообщения заслуживают внимания, ответил я. Запад усиленно распространяет всякого рода дезинформацию о положении Церкви в Советском Союзе, однако правда заключается в том, что с первого дня своего существования Советское государство гарантировало своим гражданам свободу вероисповедания... У нас есть верующие, но это не создает проблем ни им самим, ни советскому обществу.

Папа и Касароли выслушали меня очень внимательно, а потом Папа задумчиво проговорил:

Нечто подобное мы и предполагали.

Больше этой темы мы в беседе не касались.

Первая моя встреча с Иоанном Павлом II состоялась накануне известных событий в Польше начала 1980-х годов, в отношении которых Ватикан занял позицию, положившую конец былому разделению политики и религии...

У Иоанна Павла II остались несколько иные впечатления о знакомстве с Громыко. Стоило мне затронуть вопрос о свободе совести, вспоминал понтифик, как Громыко немедленно заявил, ссылаясь на свой опыт депутата Верховного Совета СССР от Белоруссии, что храмы в этой республике не пустуют. О чем, собственно говоря, Папа так беспокоится? Иоанн Павел, зная мнение советского министра иностранных дел, что Церковь «всеми правдами и неправдами... пытается достичь идеологического единства с правящими классами», не счел возможным продолжать беседу с таким отъявленным лицемером. На следующий день он признался журналистам, что эта аудиенция была «самой утомительной» из всех, которые он дал будучи Папой.

Однако понтифик высказал свою точку зрения, и это не осталось незамеченным. Как бы ни анализировали (и ни искажали) эту проблему в Советском Союзе, исходя из собственных идеологических установок, там не могли не понять, что имеют дело с Папой нового типа.

РАЗВОРАЧИВАЯ РЯДЫ

Кардинал Жан Вийо, Государственный секретарь Святого Престола, скончался 9 марта 1979 г. На вершине центральной церковной бюрократии открылась вакансия, что дало Иоанну Павлу возможность коренным образом изменить высшее руководство Римской Курии. Эта возможность превратилась в реальность семь недель спустя, 30 апреля 1979 г., когда Агостино Касароли был назначен Государственным секретарем и ему были приданы два заместителя. Архиепископ Эдуардо Мартинес Сомало, испанец по происхождению, до этого занимавший должность Папского нунция в Колумбии, получил пост Sostituto, или заместителя Государственного секретаря по «обычным» делам, то есть непосредственно связанным с внутрицерковным управлением, а монсеньор Ачилле Сильвестрини, еще один ватиканский дипломат-ветеран, заменил Касароли на посту «министра иностранных дел» (фактически секретаря Совета по общественным делам церкви). Монсеньор Аудрис Бачкис, уроженец Литвы, выросший в эмиграции, был назначен помощником Сильвестрини, номинально ставшего архиепископом.

Учитывая взгляды нового Папы, а также роль Касароли как архитектора Восточной политики Павла VI, его назначение Государственным секретарем на первый взгляд вызывало недоумение. В действительности же этот шаг мог служить прекрасной иллюстрацией того, как Иоанн Павел II, искусно разворачивая «боевые ряды» Курии, добивался нужных ему результатов.

Понтифик и его новый Государственный секретарь расходились во мнениях относительно положения Церкви в странах Восточной Европы. Кроме того, Касароли наверняка считал взгляды Иоанна Павла II на роль Церкви в современном мире противоречащими его собственному традиционному подходу к тому, как следует вершить дипломатию Святого Престола. Однако два этих человека прекрасно сработались, поскольку Касароли был прекрасным исполнителем, а Иоанн Павел II находил много преимуществ в том, что старожил Курии, да еще итальянец, занял высший пост в церковной бюрократической структуре.

Назначение Касароли помогло смягчить напряженность, которую испытывали многие сотрудники Курии после избрания папы-поляка. Итальянец был широко известен как самый способный дипломат Святого Престола, и его продвижение явилось несомненным реверансом в сторону его сверстников и давних коллег. Вдобавок ко всему он был добрым священником, посвящавшим все свое свободное время работе с малолетними римскими преступниками. Иоанн Павел II, не имея намерения лично вникать в детали внутрицерковных дел, мог смело положиться на Касароли: будучи плоть от плоти системы, итальянец наверняка заставил бы каждый винтик бюрократической машины крутиться в соответствии с политической стратегией, в общих чертах определенной понтификом.

Назначение Касароли осложнило положение Советского Союза и его сателлитов. Теперь, когда главный архитектор Восточной политики получил столь высокий пост, утверждения о том, что Святой Престол якобы забыл о своих намерениях вести диалог с коммунистическими странами, звучали неубедительно. Именно благодаря Касароли Ватикан в 1975 г. присоединился к Хельсинкскому Заключительному акту. Советский Союз, которому хотелось законодательно закрепить итоги Ялтинской конференции относительно послевоенного устройства Европы, очень настаивал на принятии этого документа, и ради этого ему пришлось нехотя смириться с тем, что в Заключительный акт по требованию Касароли и его сторонников было внесено положение о гарантиях прав человека.

Пока Касароли и Сильвестрини продолжали неспешный диалог с представителями коммунистических режимов, пестуя результаты, достигнутые за десятилетие сближения, Папа выступал куда более решительно против преследования Церкви и в защиту прав человека, делая особый упор на свободе совести. Понтифик, убежденный в том, что «нормализация» отношений может служить лишь инструментом трансформации коммунистического мира, умело использовал своих подчиненных, веривших в «нормализацию» как в самоцель. Иоанн Павел II, которого часто упрекали в недостаточном интересе к администрированию, в действительности прекрасно умел делать нечто отличное от того, что делали его предшественники, и достигать иных, чем они, целей с помощью тех же самых людей.

Кардинал Касароли труднее, чем Иоанн Павел II, привыкал к новому порядку. Однажды итальянец признался:

Я бы с радостью помогал новому Папе гораздо больше, но мы с ним так непохожи.

Они и в самом деле были очень разными, эти двое: искушенный церковный бюрократ и человек, который с момента принятия священнического сана всегда находился в первых рядах борцов за религиозную свободу. Если Иоанн Павел II верил, что должен стать голосом тех, кто лишен права голоса, то Касароли считал, что все вопросы можно келейно урегулировать с властями, не обращаясь к «безгласным». И все же кардинал Касароли стал неоценимым помощником Иоанна Павла II, который, отдавая должное богатому опыту своего Государственного секретаря, часто использовал этот опыт, уверенный в лояльности Касароли.

ВОЗВРАЩЕНИЕ СООТЕЧЕСТВЕННИКА

Визит Иоанна Павла II в Польшу планировался давно, однако претворение задуманного в жизнь оказалось весьма непростым делом.

Обращаясь к полякам, присутствовавшим на его инаугурации в Риме, новый Папа сказал, что хотел бы приехать на родину к 900-й годовщине смерти святого Станислава, что по времени совпало бы с закрытием Краковского синода. Польские епископы подняли этот вопрос еще раньше. В обращении, распространенном на следующий день после избрания Войтылы, представители епископата выражали восторженную надежду, что их бывший коллега побывает в Польше не только в 1979 г., на юбилейных торжествах, посвященных святому Станиславу, но и в 1982 г., когда будет отмечаться 600-летие прибытия иконы Черной Мадонны в Ченстохову. Хотя переговоры между Варшавой и Ватиканом о визите уже начались, польское правительство пока не обнародовало своего отношения к данному вопросу, что отчасти объяснялось расхождениями во взглядах коммунистов на этот счет. Партийное руководство ратовало за пышный прием. Функционеры среднего и низшего звена, лучше осведомленные о настроениях населения, выражали тревогу по поводу возможных последствий визита. 11 января 1979 г. Иоанн Павел II взял дело в свои руки. Он фактически сам себя пригласил, объявив польским властям, что считает своим «долгом» принять участие в торжествах, посвященных годовщине мученической смерти святого Станислава.

Представители партийной верхушки и правительства поняли, что у них не остается иного выбора, кроме как согласиться на визит. Но они не были вольны в своих действиях, а союзники по коммунистическому блоку отнюдь не разделяли энтузиазма поляков. Кардинал Вышыньский и помощник Касароли, архиепископ Луиджи Поджи, уговаривали руководителя Польской объединенной рабочей партии Эдварда Герека устроить Папе официальный прием, но в то же время на Герека давили из Москвы.

С грехом пополам Брежнева удалось умиротворить, и теперь можно было считать, что визиту ничто не угрожает. Между Польской Церковью и правительством начались переговоры относительно даты. Согласно польскому церковному календарю, праздник святого Станислава отмечается 8 мая. Допустить, чтобы визит Папы, носящий недвусмысленный оттенок религиозного сопротивления государственной власти, пришелся именно на этот день, правящий режим оказался просто не в состоянии. После нескольких месяцев переговоров компромисс все же был найден. Вместо двухдневного визита в мае, как планировалось вначале, решили, что Иоанн Павел II прибудет на родину в июне, проведет здесь девять дней и посетит шесть городов, а не только Варшаву и Краков.

Объявляя об этом решении 2 марта 1979 г., подконтрольные правительству средства массовой информации предостерегали от «иллюзий», будто бы предстоящий визит означает изменение ведущей роли партии в обществе или «исключительно светского» характера Польской Народной Республики. Коммунисты могли сколько угодно убеждать себя, что, перенеся визит с традиционной даты, одержали внушительную победу. На деле это было поражением. Иоанн Павел с радостью уступил, в итоге получив в свое распоряжение девять дней и шесть городов вместо двух дней и двух городов. Более того, перенос визита с мая на июнь еще глубже насыщал его религиозной символикой. Прибыв в Польшу, понтифик отслужил бы свою первую мессу на родине в канун Пятидесятницы, великого праздника, знаменующего сошествие Святого Духа на апостолов в форме «языков... огненных» (Деян. 2.1-4). Что же касается годовщины мученической смерти святого Станислава и закрытия Краковского синода, польский епископат просто продлил юбилейные торжества еще на месяц (их кульминация пришлась на 10 июня), а в епархии епископа Краковского было решено приурочить закрытие синода к визиту Папы. Мнимый триумф коммунистов в битве за святого Станислава на деле оказался пирровой победой.

По поводу предполагаемого маршрута тоже возникли разногласия. Коммунисты отказывались пускать Папу в Силезию, где он намеревался посетить святыню Девы Марии в Пекарях паломничество, которое он часто совершал в свою бытность архиепископом Краковским. Дело в том, что Силезия была политической вотчиной Эдварда Герека, и партийный босс, в целом благосклонно взиравший на визит Папы, не собирался пускать соперника в свои угодья. Подобный запрет коснулся и Новой Гуты, что лишний раз свидетельствовало о том, насколько задела коммунистов история с тамошней церковью и то, что им пришлось уступить в вопросе о Местжейовице. Однако даже невзирая на эти ограничения, Папе предстояло обширное турне. В конце концов было решено, что он побывает в столице страны Варшаве; в городе Гнезно, колыбели польского католицизма, где ныне размещалась епархия Примаса; посетит Ченстохову с ее знаменитой иконой Черной Мадонны; Краков и его окрестности: Кальварью Зебжидовску, Вадовице, Освенцим; расположенный в горах городок Новы-Тарг и цистерцианский монастырь неподалеку от Новой Гуты.

Церковь и правительство схлестнулись также в вопросе о том, как средствам массовой информации следует освещать визит Папы. В течение 30 лет коммунистические власти упорно отказывались допустить Церковь на радио и телевидение. Представители польского епископата, тяжело переживавшие это вынужденное отлучение от жизни страны, доказывали, что приезд понтифика на родину вызовет огромный интерес в обществе, а потому его следует освещать как можно шире. На польское правительство оказывали давление коллеги из соседних стран, опасавшиеся, что их граждане станут свидетелями происходящего в Польше, настроившись на нужную радиоволну или телеканал. Литва даже направила в Варшаву специальную делегацию с просьбой максимально ограничить масштаб показа. Сообразив, что если телевидение будет транслировать те или иные события с участием Папы, то многие потенциальные зрители предпочтут остаться дома и наблюдать за ними на экране, польское правительство в конце концов согласилось показать церемонию прибытия, посещение понтификом (совместно с официальными представителями светской власти) дворца Бельведер в Варшаве, мессу на площади Победы, поездку в Освенцим и тамошнюю мессу, а также церемонию отъезда из Кракова. Что касается поездок Папы в Ченстохову и Гнезно, то их освещение возлагалось лишь на региональное радио и телевидение. Согласование деталей телетрансляции шло до самой последней минуты.

Организационная сторона визита, в том числе грандиозная задача поддержания порядка во время массовых мероприятий, была отдана на откуп Церкви еще одна стратегическая ошибка режима. Люди, которым в течение 30 лет внушали, что они неспособны организовать себя сами, без государственного и партийного руководства, теперь получили возможность проверить истинность этого сомнительного утверждения на практике. И подобная проверка шла полным ходом в тысячах костелов и частных домов, где стряпали еду для многочисленных паломников, готовили украшения, обучали распорядителей, которым предстояло управлять толпой. За несколько недель до прибытия Иоанна Павла граждане Польши блестяще опровергли тезис о том, что только «передовой отряд» общества может должным образом это самое общество организовать.

ПОДГОТОВКА СЦЕНЫ

Польские власти могли сколько угодно радоваться тому, что им удалось оттянуть визит Иоанна Павла до июня, и Церковь, и сам понтифик были полны решимости отметить годовщину мученической смерти святого Станислава в соответствии с древним обычаем. 8 мая, в день памяти святого, Иоанн Павел II направил апостольское послание «Rutilans Agmen» кардиналу Вышыньскому, архиепископу Махарскому и всей Польской Церкви. Страдания епископа Краковского, одного из «блестящей плеяды» тех, в ком Церковь на протяжении веков черпала свою силу, попрежнему «определяют дела и помыслы» польского народа, писал понтифик. Польша, находящаяся ныне в «особом положении», должна «напомнить себе» об этом нетленном наследии. Подобным напоминанием стали шесть тысяч поляков, рассеянных по всему миру, которые во главе с кардиналом Вышыньским прибыли 16 мая в Рим, где в ватиканском Зале для аудиенций состоялись торжества в честь святого Станислава. В своем вступительном слове кардинал особо подчеркнул, что предстоящий визит Папы начнется с поклонения мощам святого Адальберта в Гнезно и закончится в Кракове, где Иоанн Павел II поклонится мощам святого Станислава, а связующим звеном между этими двумя событиями станет визит в Ченстохову, к иконе Черной Мадонны. Таким образом, маршрут Папы не минует ни одной из трех святынь, символизирующих тесную связь польского народа с католицизмом.

Через два дня, 18 мая, Иоанн Павел и Примас отслужили поминальную мессу в честь 35-й годовщины битвы при МонтеКассино, сражения Второй мировой войны, в котором отличились воины польской армии (в том числе однокашник Папы Ежи Клюгер). Польша, сказал Иоанн Павел, продолжает «жить в орбите последствий» этого конфликта прозрачный намек на послевоенное устройство Европы, закрепленное решениями Ялтинской конференции. Главный урок, который преподала нам война, заключается в том, что «только на основе уважения прав отдельного человека и целых народов всемерного уважения!» может быть построен мир в Европе. Это означает право народа на «общественную жизнь в соответствии с его национальными и религиозными убеждениями и традициями, а также право его суверенитета на собственной территории». Излишне было добавлять, что суверенитет Польши был нарушен, когда страна примкнула к искусственному «союзу», призванному защитить режим, намеренно созданный вопреки убеждениям и традициям поляков.

Между тем в Польше этот режим пытался нанести превентивный удар. В марте Польская объединенная рабочая партия разослала школьным учителям секретные инструкции, которые позже были опубликованы в подпольно издаваемом журнале. Эти инструкции позволяют представить умонастроения, царившие в партийных рядах в преддверии визита Папы:

Папа наш враг... Он опасен в силу своего обаяния и несомненного чувства юмора, что позволяет ему очаровывать всех, особенно журналистов. Кроме того, он любит заигрывать с народом: надевает чью-нибудь экзотическую шляпу, пожимает всем руки, целует детей и так далее... Все это скопировано с американской предвыборной президентской кампании...

Он опасен, поскольку попытается представить святого Станислава покровителем сопротивления властям и защитником прав человека. К счастью, нам удалось перенести визит с 8 мая на более поздний срок... В связи с активизацией Польской Церкви наши усилия по атеистическому воспитанию молодежи не только нельзя сворачивать, но напротив, следует всемерно умножать... Для этого хороши все средства, а ненужные сантименты надо отбросить.

Справедливости ради следует отметить, что власти тоже не сидели сложа руки. Они спешно привели в порядок места, которые намеревался посетить Папа, вместе со священнослужителями разработали маршрут поездки и организовали медицинскую помощь в местах предполагаемого скопления людей. Правительство также обеспечило представителей мировой прессы необходимыми средствами связи. Не доверяя собственным журналистам, власти сочинили для них подробные директивы о том, что и как следует писать, которые немедленно просочились в подпольные издания.

Пока шли все эти приготовления от имени польского государства, польский народ по-своему готовился встретить своего выдающегося сына. Варшавские студенты водрузили на здание общежития огромный транспарант со словами Папы, адресованными молодежи: «Вы надежда мира, надежда Церкви, моя надежда». Коменданту пришлось самому снимать полотнище студенты наотрез отказались это сделать. Позднее, отвечая на вопросо том, чей приказ он выполнял, комендант признался:

Какого-то пожилого человека из советского посольства.

В Кракове люди по собственной инициативе украшали флагами Польши и Ватикана бывший дом Кароля Войтылы на Францишканьской улице, 3. Они трудились в большой спешке на импровизированных лесах. В ночь накануне приезда понтифика работа еще была в самом разгаре, когда внезапно погас уличный фонарь. Позднее один из участников тогдашних событий выразился так:

Мы сразу поняли, что дело не в электричестве, во всем квартале фонари горели. Не было света только рядом с этим домом.

В доказательство того, что «мы» можем быть не менее изобретательны, чем «они», водители припарковали свои автомобили напротив дома Войтылы и направили на него лучи фар. Характерно, что потом никто не жаловался на разряженные аккумуляторы.

ДЕВЯТЬ ДНЕЙ, КОТОРЫЕ ИЗМЕНИЛИ МИР

Идея паломничества, то есть путешествия к святым местам для молитвы, покаяния и раздачи милостыни, глубоко укоренилась в религиозном сознании людей. В библейские времена паломничества в Иерусалим, приуроченные к Празднику кущей, Пасхе и Пятидесятнице, были обычным явлением. В эпоху раннего христианства паломники посещали Святую Землю. По мере распространения христианства в Средиземноморье возникали и другие святые места, часто связанные с находящимися там мощами апостолов.

Традиция паломничества, выражающая уверенность Церкви в том, что Господь действительно существовал в определенное время и странствовал в определенных, вполне конкретных местах, была легко перенесена на другие культуры по мере того, как они впитывали христианство. Польша в этом отношении не является исключением. Свидетельствами о великих паломничествах к иконе Черной Мадонны Ченстоховской и в Кальварью Зебжидовску пронизана вся многовековая история Польской Церкви. Еще ребенком Кароль Войтыла отдал дань этой древней традиции. И вот теперь он готовился совершить то, что один журналист позднее назвал «самым фантастическим паломничеством в истории современной Европы».

Объявляя о предстоящем визите понтифика в специальном коммюнике от 4 мая 1979 г., польские епископы особо подчеркивали, что Папа прибудет по их приглашению и что «путешествие Святого отца будет иметь характер религиозного паломничества на родину в год 900-й годовщины мученической смерти святого Станислава, епископа Краковского. Паломничество охватит все места, освященные кровью мучеников». Называя предстоящие события паломничеством, епископы вовсе не хотели насолить властям просто это слово наилучшим образом отражало отношение самого Иоанна Павла II к своим путешествиям по планете. С момента вступления в должность он решил, что его визиты в качестве главы Римско-Католической Церкви должны носить пастырский характер.

«Модель» зарубежных поездок Папы, апробированная во время посещения Доминиканской Республики и Мексики в январе1979 г., с тех пор не менялась. Прибывая в ту или иную страну, понтифик первым делом опускался на колени и целовал землю, чтобы продемонстрировать свою убежденность в том, что Господь присутствует именно в этом месте, рядом с этими людьми. Во время встреч Папы с главой государства и другими официальными лицами страны дипломатические формальности обычно бывали сведены к минимуму. Разъезжая по стране в своем «папамобиле», понтифик никогда не брал с собой политических деятелей, а только местного епископа или главу национальной конференции епископов, поскольку считалось, что он находится у них в гостях. Главные события любой поездки носили литургический, а не политический характер. Говоря о значении своего визита для общественной жизни страны, Иоанн Павел II любил повторять, что оно определяется ее гражданами, религиозными лидерами и это он подчеркивал особо Святым Духом.

2 ИЮНЯ ВАРШАВА

В субботу 2 июня 1979 г., в 10 часов 7 минут утра, Иоанн Павел II сошел с трапа самолета «Citta di Bergamo» авиакомпании «Алиталия», опустился на колени и поцеловал польскую землю. По всей стране зазвонили церковные колокола, возвещая о начале исторического события. Президент Польши Генрик Яблоньский и Примас Вышыньский выступили с краткими приветственными речами. Ответ понтифика четко определил атмосферу предстоящих девяти дней: папа-поляк приехал на родину, чтобы вернуть своему народу его подлинную историю и культуру.

Однако не следовало забывать и о формальностях. Иоанн Павел поблагодарил президента Яблоньского за любезный прием и выразил надежду, что его визит послужит «великому делу сближения и сотрудничества народов». Обращаясь к кардиналу Вышыньскому, понтифик добавил, что программа предстоящих дней будет его ответом на приветствие Примаса.

Затем Папа обратился к своим «возлюбленным братьям и сестрам», «дорогим соотечественникам», которых он хотел бы в этот знаменательный день поприветствовать «теми же словами, которыми 16 октября прошлого года приветствовал собравшихся на площади Святого Петра: "Да будет благословен Господь наш Иисус Христос!"»

Именно так он обращался к полякам прежде, с этими же словами пришел к ним теперь. Пять лет нацистской оккупации и 33 года коммунистического правления лишили Польшу ее истории и культуры. Ныне он, сын Польши, вернет своему народу то, что принадлежит ему по праву.

по улицам, запруженным сотнями тысяч людей, Иоанн Павел направился в Старый город. Первая остановка произошла у собора Святого Иоанна, жестоко пострадавшего во время Варшавского восстания 1944 г., когда воины польской армии сражались не на жизнь, а на смерть с солдатами вермахта, и отстроенного заново. И снова Папа начал словами:

Да будет благословен Господь наш Иисус Христос!

И снова он воззвал к исторической памяти людей, чье присутствие в соборе подтверждает «освященное веками право гражданства, которое Церковь и по сей день имеет в жизни столицы, нации, государства». Находясь в этом восстановленном соборе, продолжал понтифик, он вспомнил то, «что однажды сказал Христос: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Ин. 2.19). История спасения принадлежит не только прошлому она является тем драматическим контекстом, в котором жила и продолжает жить Польша. Разве не сказал некогда королю Болеславу святой Станислав, годовщину мученической смерти которого он, Папа, приехал почтить в Польшу: «Разрушьте эту церковь, и Христос в течение веков восстановит ее»? Именно в контексте этой истории, отмеченной знаками Божьей воли, он встречается сегодня со своими соотечественниками «первый Папа с польской кровью, на пороге второго тысячелетия крещения народа и его истории».

ведер, официальной резиденции Президента Польши, где Иоанн Павел и кардинал Вышыньский встречались с президентом Яблоньским и коммунистическим лидером Эдвардом Гереком. Папа был вежлив, но тверд. По его словам, он приехал по приглашению польского епископата, «выражающего волю католиков моей родины». Он благодарен руководителям Польской Народной Республики, которые «также открыли мне двери моей родной земли». С уважением отметив титанический труд, благодаря которому удалось залечить раны, нанесенные столице и королевскому дворцу войной, понтифик подверг резкой критике моральные устои тоталитарной системы.

Поляки знают, что государство само по себе не является конечной целью. Напротив, «смысл его существования это обеспе*tenue суверенитета общества, народа, родины». Именно в этом заключается «жестокий урок», преподанный польской историей XIX в., в результате чего после Первой мировой войны страна превратилась «в новую кузницу патриотизма». Нынешнее польское государство не раз провозглашало свою приверженность политике «мирного сосуществования», ставшую неким коммунистическим заклинанием. Однако эта приверженность, по убеждению Иоанна Павла, имеет «глубинное этическое значение», поскольку исходит из «объективно существующих прав народа», включающих право «на собственную культуру и цивилизацию». В подлинной истории польской культуры нет места навязанным идеологическим догматам.

Что касается международного положения, то, по мнению понтифика, «мирное сосуществование» возможно только в том случае, если будет положен конец «всем формам экономического и культурного колониализма». Это означает, что любой союз, в который вступает государство, должен базироваться на «добровольном сотрудничестве». Варшавский Договор не был упомянут, да в этом и не было нужды. Церковь не «ищет привилегий» ей нужна только свобода в осуществлении своей проповеднической и моральной миссии. Именно такой была на протяжении 30 лет деятельность «человека редких качеств, кардинала Стефана Вышыньского, Примаса Польши». Он, Кароль Войтыла, разделял убеждения Примаса, будучи архиепископом Краковским, продолжает разделять их и теперь. Апеллируя к чувству «ответственности», которая ложится на плечи каждого из пригласивших его коммунистов «перед лицом истории и перед вашей собственной совестью», понтифик «сын той же родины», как он себя назвал, недвусмысленно дал понять, что будет пристально наблюдать за событиями, происходящими в его стране: «Позвольте мне продолжать считать благо [Польши] своим благом и чувствовать, что я причастен ко всему происходящему, словно продолжаю жить на этой земле и остаюсь ее гражданином... Позвольте мне продолжать так думать, чувствовать, надеяться и молиться об этом».

Это была надежда и вместе с тем предостережение, адресованное не только варшавским, но и московским властям. Вне всякого сомнения, оно дошло до адресата.

К концу дня огромный крест на площади Победы уже разобрали.

3 ИЮНЯ ГНЕЗНО

Переночевав в резиденции Примаса, Иоанн Павел на следующее утро, в воскресенье, отслужил мессу в честь праздника Пятидесятницы для десятков тысяч варшавских студентов, многие из которых еще с ночи стали занимать места в университетском костеле Святой Анны и на соседней площади. Обращаясь к присутствующим, понтифик предложил своим «юным друзьям» задуматься над тем, что есть человек. Этот основной, по мнению Иоанна Павла, жизненный вопрос логически влечет за собой другой, гораздо более сложный: «Что должно стать мерилом человеческой ценности?» Физические возможности человека? Его знания? Священное Писание в той части, где говорится о сегодняшнем празднике празднике сошествия Святого Духа, предлагает другой ответ: истинным мерилом человеческого сердца и души является «мера совести», «мера открытости души перед Богом». Молодые граждане Польши знают, что их страна живет в ожидании, но чего? Польша ждет, напомнил собравшимся Папа, как в свое время святой Петр напомнил римлянам, что в них «откроется Сын Божий». Она ждет от будущих «врачей, инженеров, юристов, профессоров... что в них до некоторой степени воплотится сам Господь Бог».

Из столицы Иоанн Павел на вертолете отправился в Гнезно, город, где находятся останки святого Адальберта, первого миссионера, побывавшего в Польше. Именно здесь по-настоящему началось паломничество Папы «по историческому пути народа» из Гнезно в Ченстохову, а затем в Краков, к мощам святого Станислава.

Население Гнезно составляет всего 60 тысяч человек, однако на обширной равнине в окрестностях города, где тысячу лет назад состоялось крещение страны, собралось не менее миллиона поляков. Прямо в аэропорту Папа, обращаясь к сельским жителям, подчеркнул важность религиозного воспитания детей, которые, как он надеется, будут «легче общаться с Христом». Те же, кто отказывает им в этом праве, подобны тем, кого «сурово» осудил Иисус, когда сказал, что лучше бы мельничный жернов повесили им на шею и бросили их в море, нежели соблазнять малых сих (см. Лк. 17.2).

Давайте все задумаемся над этими словами, предложил Иоанн Павел, спускаясь с помоста и направляясь к ожидавшей его толпе. Он пожимал руки, благословлял, целовал детей, которых протягивали к нему родители.

В полдень на главной площади Гнезно, перед знаменитым кафедральным собором X в., состоялась месса. Повсюду, насколько хватало глаз, плотными рядами стояли люди. Вначале Иоанн Павел поздравил Польшу с тем, что «таинствами крещения и конфирмации она причислена к тайнам Божественной жизни». Подобно апостолам «в верхней горнице», продолжал понтифик, мы собрались здесь, чтобы еще раз вспомнить «торжественную дату... от которой начался отсчет истории нашей родины и Церкви, ее неотъемлемой части, истории Польши, "твердой в вере"». Согласно Новому Завету Пятидесятница была днем лингвистических чудес. В Священном Писании говорится, что в этот день апостолы начали проповедовать в Иерусалиме на разных языках, так что их понимали все народы Средиземноморья. Вот и сегодня, продолжал Иоанн Павел, Польша переживает нечто подобное, причем это касается всего славянского мира и его недавней истории и ставит под сомнение итоги послевоенного раздела Европы.

То, что Святой Дух продолжает говорить на всех языках мира, подтверждено тысячелетним опытом славянских народов, у каждого из которых имеется свое, отличное от других наречие. Возможно, рассуждал понтифик, именно поэтому Святой Дух привел его к первосвященству: чтобы «ввести в церковный обиход слова и языки, которые по-прежнему кажутся странными для слуха, привыкшего к романским, германским и кельтским наречиям». Не было ли то волей Христа, «чтобы Папа-поляк, Папа-славянин именно в этот момент стал символом единства европейской Церкви», явившегося результатом «неустанного созидания Святого Духа?»

Да, отвечал сам себе Папа, такова воля Христа, к этому призывает и Дух Святой... Мы не вернемся в прошлое! Мы пойдем вперед, к будущему! «Примите Духа Святого!» (Ин. 20.22). Амен!

Во время этой вдохновенной проповеди Иоанн Павел заметил над толпой транспарант: «Святой отец, не забудьте ваших чешских братьев». Папа специально прервал свою речь, чтобы уверить этих многострадальных людей, а также всех тех, чей голос намеренно не хотят услышать, что он никогда о них не забывает.

В тот же день вечером Иоанн Павел, выступая с балкона резиденции архиепископа, высказался в защиту духовной независимости польской культуры. «Христианское вдохновение, сказал он, продолжает быть главным источником творчества польских художников и вообще людей искусства», и именно в нем «отражена душа нации». Свою речь Папа закончил шуткой, предметом которой стала небывалая для этой поры погода:

В июне тридцатиградусная жара в 150 милях к западу от Варшавы такое же обычное явление, как понтифик-поляк.

4-6 ИЮНЯ: ЧЕНСТОХОВА

Ясная Гура, храм Черной Мадонны Ченстоховской возведен на вершине известнякового холма, возвышающегося над плоской силезской равниной. Более миллиона поляков собралось здесь 4 июня, чтобы послушать Иоанна Павла, которому предстояло обратиться к собравшимся со стены монастыря, где в 1655 г. было остановлено шведское нашествие. Свою проповедь понтифик начал словами из поэмы Адама Мицкевича «Пан Тадеуш», в постановке которой в «Театре восторга» когда-то сам принимал участие: «О Матерь Божия, Ты светишь в Острой Браме, / Твой чудотворный лик и в Ченстохове с нами...» Эти вдохновенные строки «выражают то, что билось тогда и бьется до сих пор в сердцах всех поляков». Именно к Ясной Гуре каждый поляк приходит или обращается мысленно в «решающие, самые ответственные моменты» своей жизни, прося совета у Мадонны.

Звенящим от волнения голосом Иоанн Павел говорил о том, что невозможно себе представить, чтобы первый Папа-поляк не посетил Ясную Гуру. Как мог он не побывать у «этого храма великой надежды», где «я так часто шепотом молился» пред образом Девы Марии? Как мог он не прийти сюда и не «услышать, как бьется сердце Церкви и Родины, сливаясь с биением сердца Богоматери»?

Ясная Гура это «национальная святыня». Именно здесь каждый человек узнает, что представляют собой на самом деле Польша и поляки. Каждый, кто хочет «узнать, как... преломляется история в сердцах поляков... должен прийти сюда» и услышать «эхо жизни целого народа, отраженное в сердце его Матери и Королевы».

Тринадцать лет назад, в разгар торжеств, посвященных тысячелетию польского христианства и началу новой эпохи, ознаменованной Вторым Ватиканским Собором, польский народ вновь вверил свою судьбу Деве Марии, умоляя «о свободе Церкви во всем мире и в Польше». И теперь Папа просит согласия своих соотечественников, «чтобы я как преемник святого Петра, находящийся сегодня здесь, с вами, доверил Богородице всю Церковь с той же живой верой, с той же смелой надеждой», как это было сделано тринадцать лет назад.

Позвольте мне доверить все это Деве Марии. Позвольте, и я доверю ей это по-новому и торжественно.

Я, заключил понтифик, человек великой веры. И этому я научился здесь.

Во время проповеди Папа неожиданно отвлекся, позволив себе порассуждать о том, что говорят о нем его коллеги итальянские прелаты: «Что нам делать с этим поляком, этим славянином? Да и можем ли мы что-нибудь сделать?» На что толпа ответила не смолкавшими в течение 10 минут «громовыми аплодисментами и восторженными криками».

Вечером, помолившись в одиночестве у иконы Черной Мадонны, Иоанн Павел встретился с представителями Ченстоховской епархии и с болящими, собравшимися в окрестностях монастыря. Сколько бы он ни беседовал со страждущими, признался понтифик, еще в свою бытность простым священником, а потом епископом, он всегда чувствовал, что слов утешения тут недостаточно. Но существует «единственная реальность, где человеческие страдания преображаются»: крест Христов. На этом кресте Сын Божий искупил людские страдания. И именно поэтому «крест, возложенный на чьи-то плечи, приобретает свойства, непостижимые человеческим разумом». Глубже проникая в тайну Креста, страдание облагораживается. И потому он, Папа, обращается к болящим с такой просьбой:

Вы, слабые и страждущие, станьте источником силы для своих братьев и отцов, которые сердцем и в молитве находятся рядом с вами.

Отслужив мессу для шести тысяч монахинь, названных им «живым свидетельством... человечности, [которому] нет цены», Иоанн Павел принял участие в пленарной ассамблее польского епископата, состоявшейся в Ясногурском монастыре. На этом форуме перед Папой был поставлен непростой вопрос. За четыре дня он проявил себя как выразитель дум и чаяний всего польского народа, о чем недвусмысленно свидетельствует реакция на его выступления со стороны широких масс. Однако менее чем через неделю понтифик покидает Польшу, а 78 остающимся на родине епископам, в том числе кардиналу Вышыньскому, предстоит нести тяжелое бремя ежедневно защищать ту свободу, которую он создал. Продолжая выступать от имени Польши, не ставит ли Папа под удар своих братьев-епископов и Примаса? Имеет ли он на это право в момент, который является чрезвычайно ответственным и эмоциональным для него и для его бывших коллег?

Отвечая на эти нелегкие вопросы, Иоанн Павел подтвердил глубокую приверженность стратегии, на которой в течение более 30 лет настаивал Вышыньский. Свое официальное выступление понтифик начал с того, что заметил:

Качество, особенно характерное для конференции польских епископов, единство, источник духовной силы.

но» доверять Церкви и польскому епископату. Воплощением же этого единства и этого доверия является Примас. Сегодня Папа как глава Римско-Католической Церкви хотел бы повторить своим братьям польским епископам то, что уже говорил польским паломникам в Риме и польским властям в Варшаве: кардинал Стефан Вышыньский это «человек, ниспосланный самим Провидением для нашей Церкви и Родины».

Работа в качестве епископа, продолжал Иоанн Павел, «позволила мне детально изучить проблемы современной церкви в их универсальном измерении». Кое-кто склонен считать положение в Польше исключением из общего правила; он же видит в нем отражение общего кризиса современности. Вместе с тем в Польше конца XX в. есть и нечто уникальное, В ответ на острейший кризис гуманизма страна укрепила свою христианскую веру, и этот урок резонансом откликнулся далеко за пределами польских границ.

Во времена прежних кризисов польские иерархи поддерживали, а порой и спасали польскую нацию факт, который трудно осознать современным противникам церковной иерархии. Для поляков же «это просто часть подлинной истории их родины», и именно об этой истине он, Папа, хотел бы напомнить людям. Как написано в его последнем стихотворении, подтверждением этой истины служат не споры, а кровь, «наследие святых мучеников, епископов Войцеха [Адальберта] и Станислава».

Иоанн Павел напомнил собравшимся, что согласно принятой на Втором Ватиканском Соборе «Догматической конституции о Церкви» иерархи являются слугами Церкви, осуществляющими ее миссию. Отношения Церкви и государства в Польше должны восприниматься именно в этом евангелическом контексте. «Нормальной» в понимании Иоанна Павла II как одного из участников Собора следует считать общественную ситуацию, описанную в принятой на Втором Ватиканском Соборе «Декларации о религиозной свободе», положения которой, не без ехидства добавил понтифик, «полностью совпадают с принципами, заложенными в основополагающих государственных и международных документах, в том числе и в Конституции Польской Народной Республики». Речь идет о свободном праве гражданина при выборе вероисповедания руководствоваться требованиями своей совести, свободном праве Церкви выполнять свою евангелическую миссию, а также свободном праве отдельных верующих и Церкви в целом служить общественным интересам. Только этого просит Церковь не больше, но и не меньше. Своей просьбой она напоминает государству, что существует для служения обществу, а не наоборот.

Жизнь святого Станислава, его проповедническая деятельность и мученическая смерть в результате столкновения с деспотичной государственной властью сделали достоянием польской истории и культуры великую истину, продолжал Иоанн Павел: законы, провозглашаемые государством, должны подчиняться моральному закону, предписанному Богом для природы и людских сердец. Моральный закон «накладывает обязательства на всех правителей и их подданных». Только осознав этот моральный закон, можно преодолеть кризис современности. Только в этом случае «достоинство человеческой личности будет уважаться повсеместно».

Годовщина смерти святого Станислава, сказал понтифик в заключение, дает полякам повод поразмыслить о себе и своей стране «в европейском контексте». Можно с полным основанием говорить о «Западной Европе» и «Восточной Европе», но не следует разделять их «железным занавесом». «Несмотря на разные традиции, существующие в западной и восточной частях Европы, и там и здесь живет христианство, берущее начало от одного и того же Христа, принимающее одно и то же Слово Божие и связанное с одними и теми же 12 апостолами». Именно эта «духовная генеалогия» делает Европу Европой. Единство польского епископата, давно служащего нации и ее единству, теперь должно быть поставлено на службу еще более ответственным целям, ибо «христианство обязано вновь посвятить себя формированию духовного единства Европы. Одних экономических и политических мотивов недостаточно, чтобы решить эту задачу. Мы должны пойти глубже: обратиться к этическим мотивам».

В тот же день вечером Иоанн Павел рассуждал о единстве, достигаемом через примирение народов, на мессе, которую он отслужил для миллиона паломников из Нижней Силезии. Однако для варшавских и московских властей выступление Папы, в котором религиозная свобода и национальная целостность Польши связывались с европейским единством, означало только одно. Даже не упоминая слова «Ялта», Иоанн Павел II от своего имени и от имени Церкви выступил против послевоенного раздела Европы. Стало ясно, что этот человек представляет угрозу всему коммунистическому строю прежде всего потому, что использует оружие, в отношении которого коммунисты особенно уязвимы.

Навязшие в зубах лозунги «Партия для народа» по-прежнему украшали здания по всей стране. И лишь к одному из них кто-то тайком приписал: ...а народ для Папы».

6-10 ИЮНЯ: КРАКОВ

6 июня, в последний день своего пребывания в Ченстохове, Иоанн Павел отслужил мессу для семинаристов и послушников религиозных орденов, встретился с тысячами священников и орденских братьев, напомнив им о польских священнослужителях, замученных в концентрационных лагерях во время Второй мировой войны, и отслужил еще одну мессу для сотен тысяч шахтеров и рабочих Верхней Силезии. Стоя на той же монастырской стене, откуда три века назад приор Кордецкий бросил вызов вторгшимся в страну шведам, Иоанн Павел видел перед собой широкую панораму Ченстоховы и ее окрестностей, в том числе сталелитейный завод имени Болеслава Берута и окружающие его шахты Силезского угольного бассейна. Шахтерам не дали выходного, но они все равно пришли, одетые в традиционные черные с золотыми пуговицами сюртуки, принадлежность их профессии, и черные шляпы, украшенные белым пером. В своей проповеди Папа призвал рабочих всегда помнить слова поэта Норвида («Труд существует... для возрождения») и не дать «соблазнить себя утверждением, будто человек может полностью раскрыться, отрицая Господа, исключив молитву из своей жизни и сосредоточившись только на работе, тем самым поддаваясь иллюзии, будто плоды его труда могут удовлетворить все потребности человеческого сердца. «Не хлебом одним будет жить человек» (Мф. 44)».

Вечером 6 июня Иоанн Павел II вылетел в свой «возлюбленный Краков».

Он уезжал с сумкой, зубной щеткой и парой булочек, разоткровенничался с иностранными журналистами швейцар гостиницы. А посмотрите, как приехал.

Это было поистине триумфальное возвращение. Гигантская толпа, стоя на бульваре под проливным дождем, ждала Папу. Казалось, из дальних странствий в лоно большой семьи вернулся один из ее членов. Он чувствует себя «еще ближе ко всем вам», признался понтифик, из-за того, что «Господь, призвав меня на Петров престол, вынужденно разлучил нас». В ближайшие дни, закончил свою речь Папа, он собирается делать «то же, что делал всегда: говорить «о великих делах Божиих» (Деян. 2.11), свидетельствовать Евангелие и служить во имя достоинства человека, как это делал святой Станислав много веков назад».

Иоанн Павел II ехал по городу в открытом автомобиле и видел вокруг восторженные лица мужчин, женщин и детей, которых он в свое время крестил, конфирмовал и исповедовал; супружеские пары, чей союз он благословил и чьих родителей когда-то проводил в последний путь. Заметив в толпе знакомое лицо, Папа окликал этого человека и махал ему рукой. Прибыв в Вавельский собор, понтифик вслух подивился «неисповедимым путям» Провидения, которое столь неожиданным образом привело его домой, чтобы отметить закрытие Краковского синода. Ночь Иоанн Павел провел в своей старой спальне на Францишканьской, 3. Если не считать вазы со свежими цветами, здесь все осталось так же, как было 2 октября, в день его отъезда в Варшаву и далее в Рим.

В эту ночь, как и в последующие три, улицы, прилегающие к резиденции архиепископа, и крыши соседних домов были оккупированы молодыми людьми: школьниками старших классов, студентами университета, рабочими, устроившими, к вящему неудовольствию властей, нечто вроде импровизированного праздника в честь приезда понтифика. В первую ночь Иоанн Павел вышел на балкон и удивленно спросил:

Кто это так шумит? Последний раз я слышал нечто подобное в Мексике, где люди кричали: «El Papa, El Papa»...

Молодые люди восприняли это как намек и тут же принялись скандировать нараспев: «El Papa, Sto lat, El Papa, Sto lat!» [«Сто лет жизни папе!»], потом потребовали, чтобы понтифик произнес речь. Иоанн Павел отказался, сославшись на больное горло. Тогда молодежь начала петь (кстати, это повторялось и в последующие три ночи). Местных жителей, осведомленных об энциклопедических познаниях Кароля Войтылы в области польского песенного творчества, не удивило то, что вскоре он сам присоединился к пению. Но одна реплика бывшего архиепископа показалась краковцам особенно трогательной. В какой-то момент Папа откровенно признался:

А вот эту песню я не знаю должно быть, она совсем новая.

Когда Иоанн Павел, разбуженный восторженными криками и непрекращающимся пением, в первый раз вышел к толпе, ему пришлось встать на подоконник, чтобы его было лучше видно. Тут же чья-то заботливая рука ухватила Святого отца за сутану, чтобы он не упал.

Когда я был архиепископом, с улыбкой заметил понтифик, мне не приходилось скакать по подоконникам, а если случалось выглянуть в окно, никто меня не придерживал.

Позднее он шутливо жаловался:

Быть Папой в Риме довольно плохо, но еще хуже быть им в Кракове приходится всю ночь, не смыкая глаз, стоять у окна. Даже подумать некогда!

Наконец в полночь Иоанну Павлу все же удалось уговорить толпу разойтись.

Вы просили сказать хотя бы два слова, обратился он к собравшимся. Вот они: спокойной ночи!

Утром следующего дня, 7 июня, Иоанн Павел совершил паломничество в Кальварыо Зебжидовску. Здесь, признался понтифик, он «нашел ответы» почти на все вопросы, с которыми сталкивался в свою бытность архиепископом, и произошло это не в результате умозрительных заключений, а в молитве, среди «великой тайны веры, которую содержит в себе Кальварья». Благодаря пролегающим здесь путям Иисуса и Марии, а также своим холмам, оврагам и ручейкам эта великая святыня «олицетворяет собой символ нашего земного паломничества», которое ведет из тьмы к свету через воплощение Бога в Его Сыне. Из лесов Кальварьи Папа хотел бы обратиться ко всем, кто его слышит, с «простой, но имеющей фундаментальное значение просьбой: молитесь». Особенно молитесь, уточнил понтифик, «за того из паломников Кальварьи, кого Христос призвал теми же словами, что некогда сказал Симону Петру: «Паси агнцев Моих... Паси овец Моих» (Ин. 21.15-17). Молитесь за меня, пока я жив, и после моей смерти».

Из Кальварьи Папа отправился на вертолете в свой родной город Вадовице. Добравшись до места, он устремил взор на видневшиеся на горизонте горные вершины Бескид и начал называть их одну за другой, а в конце спросил, не забыл ли он какуюнибудь. Оказалось, что нет. Тридцать тысяч человек вдвое больше обычного населения города ожидали Папу на футбольном поле, где он когда-то играл как голкипер, и на площади, где Кароль Войтыла и Ежи Клюгер подшутили над местным полицейским, офицером Цьвенком, и чуть не угодили в участок. Окруженный земляками, Папа пожимал руки, благословлял детей, а когда местный оркестр заиграл «Польша в вере тверда», начал подпевать.

Наше Вадовице всегда славилось хорошими музыкантами, растроганно произнес понтифик. До войны это был оркестр 12-го пехотного полка. Хотя молодежь вряд ли его помнит...

Понтифик был официально принят своим старым учителем, монсеньором Эдвардом Захером, который до сих пор исполнял обязанности городского пастыря. Приветствуя Папу, отец Захер обратился к присутствующим со словами, которые восемь месяцев назад произнес в Риме кардинал Феличи: «Annuntio vobis gaudium magnum: habemus Papam!» В ответ Папа сказал, что хотел бы помолиться за всех дорогих ему людей, «начиная с моих родителей, брата и сестры, память о которых неразрывно связана для меня с этим городом». Больше всего, продолжал понтифик, он хотел бы поблагодарить за свое крещение 20 июня 1920 г. Перед тем как обратиться к толпе, Папа зашел в костел, опустился на колени и поцеловал купель, в которой его крестили.

От жизни к смерти, от проявлений добра к величайшему воплощению современного зла пролегло паломничество Иоанна Павла, когда он на вертолете отправился в Освенцим, где в годы Второй мировой войны располагался печально знаменитый нацистский концентрационный лагерь. Выйдя из вертолета в окрестностях города, Папа на лимузине подъехал к воротам концлагеря. Его автомобиль медленно двигался мимо полумиллиона поляков, бросавших Папе букеты цветов. Однако ни место, ни время не располагало к улыбкам. Иоанн Павел вошел в железные ворота с циничной надписью «Arbeit Macht Frei» [«Труд сделает тебя свободным»] и по усыпанной гравием дорожке, проложенной между красными кирпичными бараками, направился к бараку номер 11. В подвале этого здания, в 18-й камере, нашел мученическую смерть Максимилиан Кольбе. Опустившись на колени, понтифик прочел молитву, поцеловал цементный пол, на котором корчился в агонии несчастный страдалец, и возложил на это место букет красно-белых цветов и пасхальную свечу, привезенную из Рима. За бараком находилась «Стена смерти», у которой расстреливали узников. Перед тем как помолиться за упокой их души вместе с кардиналом Германом Фольком, приехавшим из Западной Германии, понтифик тепло обнял 78-летнего Францишека Гайовничека, ради спасения которого отец Кольбе пожертвовал своей жизнью.

Иоанн Павел II медленно, склонив голову, двигался по этому скорбному месту. У памятника жертвам нацизма, имена которых высечены на каменных плитах на 20 языках, понтифик остановился. Задержавшись дольше всего у плиты с еврейскими, русскими и польскими фамилиями, Папа снова прошел мимо бараков, останавливаясь всякий раз, когда видел бывшего узника в характерной полосатой лагерной робе, а затем направился к алтарю, где отслужил мессу, на которую собралось более миллиона человек. Ему помогали священники и епископы, которые в годы войны сами были узниками концлагерей. В своей проповеди Иоанн Павел назвал Освенцим «современной Голгофой». Он говорил о том, что отцу Кольбе удалось одержать «победу благодаря его вере и любви» в месте, специально «построенном для отрицания веры веры в Бога и человека». Это место предназначалось для того, чтобы «растоптать не только любовь, но само человеческое достоинство и человечность», место, «возведенное на ненависти и презрении к человеку во имя безумной идеологии». Возможно, некоторые удивятся: зачем Папа пришел сюда, где все «замешано на ненависти»? Он хотел бы напомнить, что «начал свою первую энциклику словами «Redemptor Hominis» и посвятил ее защите человека, его достоинства и неотъемлемых прав, предостерегая от опасностей, угрожающих ему...» Вот почему, «будучи Папой, я не мог не побывать здесь».

И он пришел сюда как простой паломник, чтобы помолиться.

Я склоняю голову перед памятью жертв Освенцима, имена которых одно за другим высечены здесь на самых разных языках: польском, английском, болгарском, цыганском, чешском, датском, французском, греческом, иврите, идише, испанском, фламандском, сербскохорватском, немецком, норвежском, русском, румынском, венгерском и итальянском.

Я особо останавливаюсь... перед надписями на иврите, ибо они напоминают о народе, чьи сыновья и дочери подвергались самому беспощадному уничтожению. Этот народ происходит от Авраама, нашего отца в вере (см. Рим. 4.12). Тот самый народ, который воспринял от Бога заповедь «Не убий», как никакой другой испытал на себе, что значит убийство. Никто не может пройти мимо этих надписей равнодушно...

взять на себя обязательство строго придерживаться принципов, закрепленных Всеобщей декларацией прав человека, а именно: всемерно уважать и чтить права каждого человека, а также законное право каждого народа на собственный язык, культуру, свободу и развитие. То, что произошло в Освенциме, никогда не должно повториться. «Никому не позволено добиваться своих целей за счет других, ценой порабощения народов, ценой подавления, насилия, эксплуатации и уничтожения... Боже, да святится имя Твое! Боже святый и всемогущий! Боже святый и бессмертный! От чумы, голода, огня и войны избави нас, Господи. Амен».

На следующий день, в пятницу, Папа, так и не долечив горло, отправился в небольшой городок Новы-Тарг, расположенный в предгорьях Карпат, где ему предстояло встретиться с местными жителями. И снова собралось более миллиона человек. Верные своему пристрастию к ярким национальным костюмам, собравшиеся горцы представляли собой чрезвычайно колоритное зрелище. Посмотреть на Папу явились не только верующие из окрестных приходов, но и жители Чехословакии и Венгрии, не поленившиеся ради такого случая перевалить через горы. Алтарное возвышение было сооружено в местном стиле из грубо обтесанного дерева и венчалось деревянной статуей Мадонны Людмежской, особо почитаемой в Татрах. Сегодняшняя атмосфера разительно отличалась от той, что царила накануне. Понтифик, по обыкновению, шутил с собравшимися, причем выяснилось, что он блестяще владеет местным диалектом. Его проповедь была хвалебной песнью «этой прекрасной земле», любви к труду, которая на протяжении веков воодушевляла поляков, и польской семье. Папа призвал молодых людей стать «свидетелями Христа», напомнив, что слово «мученик» происходит от греческого слова «свидетель». Представители движения «Свет и жизнь» принесли с собой огромные хлебные корзины, только на этот раз в них лежали не буханки, а Библии. Понтифик помог раздать книги, а затем предложил молодым людям поклясться на Библии, что они будут неустанно бороться за «избавление от рабской приверженности алкоголизму и наркомании, лжи и страху». После мессы была исполнена серенада в честь Папы. Ее пропел хор в составе ста горцев, выступавших под аккомпанемент скрипок, гобоев и волынок. Пока понтифик ехал в аэропорт, под колеса его автомобиля летели красочные горские шляпы так местные жители выражали гостю свое уважение.

В тот же день Иоанн Павел председательствовал на торжественном закрытии Краковского синода в Вавельском соборе. Месса началась с процессии, в которой приняли участие 1500 членов Синода, после чего архиепископ Махарский вручил своему предшественнику документы Синода и памятную медаль. Свою речь Иоанн Павел начал с откровенного признания: «Сегодня осуществилось самое горячее желание моего сердца». Синод, созванный им для реализации в Кракове решений Второго Ватиканского Собора, а также для осознания связи между деятельностью Иоанна XXIII и подвижническим служением святого Станислава, закончил свою работу. В знак уважения к епископу-мученику понтифик возложил на его саркофаг документы Синода.

Пока Папа присутствовал на закрытии Краковского синода в Вавельском соборе, десятки тысяч молодых рабочих и студентов собрались у костела Святого Михаила в Скалке, чтобы встретиться с Иоанном Павлом. Встреча была назначена на вечер того же дня. После краткой молитвы в костеле именно здесь принял мученическую смерть святой Станислав понтифик вышел на площадь, чтобы обратиться к молодежи. Все были очень взволнованы и возбуждены. Волна эмоций, непрестанно нараставшая в течение всей недели, наконец достигла пика, вылившись в лихорадочный юношеский энтузиазм. На Папу снова обрушились букеты цветов и нескончаемые серенады под аккомпанемент струнного оркестра, труб, гитар и медных духовых инструментов. Молодые люди так долго и так громко кричали Sto lat, sto lat, что Иоанн Павел, не выдержав, спросил шутливо:

Как может Папа прожить сто лет, если вы его совсем оглушили? Дайте же мне хоть слово сказать! Когда некое подобие порядка было наконец восстановлено, понтифик произнес всего четыре слова: Я люблю вас всех.

Для этой встречи Папа заготовил официальную речь, в которой хотел обратиться к собравшимся с простой просьбой:

Не отгораживайтесь от Христа... Бойтесь только беспечности и малодушия.

Однако, опасаясь, что до крайности наэлектризованные юнцы, чье поведение грозило вот-вот выйти из-под контроля, превратят собрание в политическую демонстрацию и дадут властям повод применить силу, Иоанн Павел объявил, что не будет читать подготовленный текст, во-первых, потому что у него все еще болит горло, а во-вторых, потому что «текст, который я подготовил, не годится для данного случая», и добавил:

По-польски я пока могу говорить и без бумажки.

Одобрительный смех в ответ на эту шутку позволил несколько разрядить атмосферу, и понтифик перешел к воспоминаниям молодости.

Когда мне объявили, что скоро я буду епископом, я спросил Примаса, не помешает ли мне это ездить в Татры. Он ответил, что нет. Теперь, когда я стал епископом Рима, до Татр добраться куда сложнее...

Так оставайтесь с нами! предложил чей-то задорный голос, и все подхватили:

Оставайтесь, оставайтесь!

Ах, вот вы как заговорили, не остался в долгу Иоанн Павел. А где же вы были 16 октября [в день его избрания]? Тогда никто и не подумал защитить меня. Впрочем, это типично для поляков закрывать дверь сарая, когда лошадь уже сбежала.

Толпа снова разразилась смехом. Обмен шуточками продолжался до половины одиннадцатого. Время от времени молодые люди принимались петь и скандировать, а Папа, улучив подходящий момент, давал им вполне серьезные советы. Постепенно напряжение спало: чувствовалось, что молодые люди размышляют над услышанным, хотя еще недавно казалось, что ничто не сможет удержать толпу от стихийной демонстрации. И вдруг несколько юношей взметнули ввысь двенадцатифутовый крест, а десятки тысяч собравшихся подняли маленькие кресты, которые прежде прятали. «Это было фантастическое, незабываемое зрелище, писал позднее один из иностранных журналистов. Молодые лица, кресты над ними, и все это озарено светом уличных фонарей». Одного слова из уст Папы, одного еле уловимого сигнала от человека, которому верили безоговорочно, оказалось бы достаточно, чтобы прямо здесь начались беспорядки.

Однако Иоанн Павел II произнес совсем другие слова:

Уже поздно, друзья мои. Давайте спокойно разойдемся по домам.

Его послушались беспрекословно. Пока лимузин вез Папу на Францишканьскую к дому номер 3, гитары играли прощальную песню. А сидевший в машине человек в белом плакал, закрыв лицо руками.

На следующее утро понтифик встретился в своей бывшей резиденции со студентами и преподавателями Папского теологического факультета, после чего отправился на вертолете в окрестности Новой Гуты, в цистерцианский монастырь, расположенный в местечке Могила. Поскольку власти не позволили ему посетить храм в Новой Гуте, Иоанн Павел ограничился тем, что, пролетая над ним, сбросил вниз букет цветов. Сотни тысяч жителей города собрались на встречу с человеком, который в свою бытность епископом так ревностно защищал их религиозную свободу. Прихожане хотели, чтобы Папа освятил статую Девы Марии для их многострадального храма; когда же власти вычеркнули Новую Гуту из маршрута понтифика, люди решили принести статую в цистерцианский монастырь. В своей проповеди Иоанн Павел напомнил присутствующим о драматической борьбе, развернувшейся вокруг костела в Новой Гуте, и сказал, что возвращается «сердцем и в молитве к блаженной памяти отцу Юзефу [Курзее]», усилия которого по строительству костела стоили ему жизни. Находясь среди рабочих Новогутского сталелитейного завода, понтифик особо подчеркнул, что «Христос ни в коем случае не позволит, чтобы человека считали или он сам считал себя... простым средством производства или чтобы его уважали и ценили только в соответствии с этим принципом. Христос никогда этого не одобрит». Крест, воздвигнутый на месте, где ныне стоит новогутский костел, символизирует тот факт, что Христос и христиане осуждают «унижение человека в любой форме». Однако строительство костела, величайшее достижение само по себе, это всего лишь начало.

Вы построили храм, сказал понтифик в заключение. Теперь постройте свою жизнь в соответствии с Евангелием.

Во время проповеди из толпы раздался голос:

Да здравствует Папа, который знает, что делает!

После короткого отдыха в доме на Францишканьской Иоанн Павел помолился у могил своих родителей и брата на кладбище в Раковице, встретился с монахинями костела Девы Марии на рыночной площади Старого города, принял в своей старой резиденции почетных гостей, в том числе епископов, специально приехавших по этому случаю, и побывал на концерте во францисканском костеле, где ему так часто приходилось говорить о крестном пути Христа. Предстояла премьера сочинения Генрика Гурецкого «Beatus Vir» [«Блаженный муж»], причем дирижировать должен был сам композитор. Латинский текст псалмов для своей оратории Гурецкий почерпнул из молитвенника Петра Малецкого, давнего знакомого Кароля Войтылы и первого его прислужника в костеле Святого Флориана. Этот молитвенник Войтыла подарил Малецкому еще в пятидесятых годах. Проходившая незадолго до премьеры генеральная репетиция «Beatus Vir», над которым Гурецкий трудился буквально до последней минуты, была внезапно прервана музыканты в едином порыве бросились к окну, чтобы поприветствовать проезжавшего мимо Иоанна Павла. Кардинал Касароли и архиепископ Пауль Марцинкус, сопровождавшие Папу во время паломничества, в один голос заявили, что в костеле ему надо сесть не впереди, как он намеревался, а сзади. По окончании концерта Гурецкий, с трудом преодолев 80-метровый центральный проход (он был хром), подошел к Папе и, едва сдерживая слезы, обнял его.

10 июня последний день паломничества начался с мессы на главной краковской площади, где присутствовало рекордное число людей по разным оценкам, от 2 до 3 миллионов. Месса знаменовала собой официальное закрытие юбилейных торжеств в честь святого Станислава, и евангелическим текстом, легшим в ее основу, послужило обращение Христа к апостолам: «И, приблизившись, Иисус сказал им: дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века. Амен» (Мф. 28.1820). В этих словах, сказал Иоанн Павел, скрыта «величайшая тайна в истории человечества и в истории каждого человека».

Время служит ритмом, организующим человеческую жизнь, но чтобы стать истинно человечным, оно должно быть направлено на достижение определенной цели, иначе человек рискует исчезнуть в пучине прошлого. Только что прочитанные слова Евангелия помогают людям преодолеть хрупкость времени и придают истории благородство, принадлежащее ей по праву. Христос остается со своими последователями во времени и в истории, погружая их в мир «Бога живого» и подготавливая к вечной жизни в единении с Богом, «для которой земная жизнь служит лишь предисловием, прологом». Цель человеческой жизни следует искать в «мире Бога». Только так люди смогут достичь «полноты жизни и своего предназначения».

Чтобы выполнить это предназначение, требуется внутренняя свобода, помогающая нам искать истину и свободно ее придерживаться. Мужчины и женщины, собравшиеся здесь, не странники, блуждающие в современном мире. Они наследники традиции, составляющей «бесценное сокровище, духовное богатство... величайшее общее благо». Разве можно отбросить эти ценности? «Можно ли отринуть Христа и все то, что Он привнес в историю?»

Почти каждый, кто стоит сейчас перед ним, продолжал Иоанн Павел, в юности прошел через таинство конфирмации. И сегодня, в годовщину мученической смерти святого Станислава, эти люди переживают «великую «Конфирмацию истории», новое причащение Святым Духом, знаменующее тысячелетие крещения Польши. Перед тем как покинуть «этот Краков, где мне дорог каждый камень», «мою Польшу», принявшую его так, как она не принимала ни одного из своих сыновей за тысячу лет, папа хотел бы обратиться к собравшимся с такой просьбой:

Вы должны быть сильными, дорогие братья и сестры... Вы должны быть сильны силой веры... Сегодня эта сила нужна вам более, чем когда-либо. Вы должны быть сильны силой надежды надежды, доставляющей самую большую радость в жизни и не позволяющей нам скорбеть о Святом Духе.

Вы должны быть сильны любовью, которая сильнее смерти... и которая помогает нам вести величайший диалог на свете диалог между человеком и миром, диалог с самим Богом Отцом, воплощенным в Его Сыне через Святого Духа, диалог спасения...

Если мы сильны верой в Святого Духа, мы также сильны и верой в человека... А потому нам нечего бояться...

Итак... я призываю вас: никогда не теряйте веры, не падайте духом, не сдавайтесь... Я призываю вас: верьте и... всегда ищите духовной силы в Нем, памятуя о том, что бесчисленные поколения наших предшественников уже нашли ее там. Никогда не отделяйте себя от Него. Никогда не теряйте своей духовной свободы... Никогда не отвергайте милосердия, этой величайшей добродетели, проявляемой у Его креста...

Обо всем этом я умоляю вас в память о Пресвятой Мадонне и чудесах, сотворенных ею в Ясной Гуре и других святынях польской земли; в память о святом Адальберте, принявшем смерть за Христа у Балтийского моря; в память о святом Станиславе, павшем от королевского меча в Скалке.

К этому я призываю вас.

Амен.

УРОК ДОСТОИНСТВА

10 июня, накануне отъезда из Польши, Иоанн Павел встретился с журналистами, освещавшими в мировой прессе его паломничество. Заканчивая официальную речь на французском языке, понтифик, с трудом сдерживая слезы, дрожащим голосом произнес:

Надеюсь, надеюсь, надеюсь снова встретиться с вами в этой стране. Надеюсь...

В последний раз автомобильный кортеж проехал по переполненным краковским улицам, увозя Папу в Балице. В аэропорту президент Яблоньский попытался несколько скорректировать общий тон визита, заявив, что некритическое отношение к культурно-историческому наследию вряд ли послужит благу современной Польши. Внимательно выслушав Яблоньского, Иоанн Павел отметил, что согласие правительства на его визит было «актом мужества», замечание, окрашенное явной иронией, возможно, непредумышленной. Во время слов Примаса Вышыньского:

Вы пролили бальзам на наши сердца вашей живой верой... было видно, как понтифик смахивает слезы. Затем, поцеловав «землю, связь с которой всегда жива в моем сердце», Иоанн Павел поднялся по трапу в лайнер польской авиакомпании LOT и вылетел в Рим.

Тринадцать миллионов поляков больше трети всего населения страны воочию видели Папу. Остальные наблюдали за ним по телевидению и слушали его выступления по радио. За девять дней страна пережила то, что политолог Богдан Шайковский назвал «психологическим потрясением, способствовавшим массовому политическому катарсису». То, во что люди верили и в чем за последние три с лишним десятилетия не смели открыто признаться, выразил Иоанн Павел. Он даже говорил по-другому «на ясном, звучном польском языке, столь отличном от закостенелого казенного языка коммунистической Польши». Сам понтифик не переставал повторять, что его визит это паломничество, главные результаты которого с наибольшей очевидностью проявятся в царстве человеческого духа.

Так оно и случилось.

Люди ощутили перемены еще до того, как сумели понять, что же с ними произошло. Сами того не сознавая, они стали вести себя по-другому. Как писал Адам Михник, один из самых известных в стране диссидентов (кстати, не католик), «те же люди, которые еще недавно ругались и ссорились в очередях, превратились в некое радостное и счастливое сообщество, в народ, преисполненный достоинства... Везде царил образцовый порядок». Коммунизм, провозглашавший солидарность народов, породил лишь отчуждение, озлобленность и недоверие. Иоанн Павел II воплотил в жизнь то, что обещали, но не сумели воплотить «товарищи», и начал с успехом залечивать нанесенные ими раны.

До июня 1979 г. было понятно, кто такие «они»: представители власти, мелкие партийные чиновники и сотрудники службы госбезопасности. А вот кто такие «мы», сколько «нас» и можем ли «мы» доверять друг другу, оставалось неясным. Десятки миллионов поляков в результате визита Папы получили однозначный ответ на данный вопрос: «мы» это все общество, и страна принадлежит нам, а «они» это некое искусственное образование. Напомнив людям об их личном достоинстве и коллективной власти, Иоанн Павел II тем самым одержал величайшую победу, благодаря которой возврат к старому стал невозможен. Он начал изгонять страх, беззаконие, чувство безнадежности, которые прежде мешали «нам» объединиться.

Для 25-летнего студента-физика Мацея Зенбы паломничество Папы стало тем моментом, когда «искусственный мир вокруг нас», мир лжи, созданный коммунистами, попросту обрушился. Вслушиваясь в слова Иоанна Павла II, произнесенные им на площади Победы:

Да снизойдет Дух Твой и обновит лик мира, лик этой земли, Зенба понимал: что-то должно измениться. И это изменение надо начинать с себя. «Возможно, нам придется жить и умереть при коммунизме. Но с сегодняшнего дня единственное мое желание перестать лгать».

По мнению отца Юзефа Тишнера, старого друга и коллеги Иоанна Павла, слова Зенбы могли бы повторить многие. Во время папского паломничества люди решили для себя главное: «Надо прекратить лгать». Пока это решение было чисто умозрительным, концептуальным, однако, по убеждению Тишнера, оно базировалось на массовом внутреннем осознании того, что без «нашего» морального обновления нельзя бросить серьезный вызов «им».

У этого всепоглощающего чувства, вызванного визитом Папы, была и другая, куда более простая и прозаическая причина. Ее грубовато, но точно сформулировал один польский шахтер, который на вопрос: зачем надо быть верующим в коммунистическом государстве? ответил: «Чтобы славить Богородицу и презирать этих ублюдков». Нет сомнения, что именно это и происходило в июне 1979 г. И все же во фразе, произнесенной Иоанном Павлом в Кракове: «Будущее Польши зависит от того, сколько людей окажутся достаточно зрелыми, чтобы уйти от конформизма», ключевым стало слово «зрелые». На самом деле не было никакого противоречия между стремлением «презирать этих ублюдков» и призывом Иоанна Павла к зрелости, что подтвердило достойное поведение миллионов людей во время его паломничества. Лидер с другой харизмой легко мог бы превратить массовое недовольство режимом в открытое неповиновение, однако миролюбивый характер паломничества был сохранен, а его результатом явился не кровавый катаклизм, а чрезвычайно важный опыт проявления социальной солидарности и чувства общности.

Осознание того, что такое «мы», было поразительным, и немалую роль тут сыграла наиболее часто упоминаемая черта Иоанна Павла, продемонстрированная им во время пребывания на родине: его сверхъестественная способность разговаривать с людьми так, что у каждого создавалось впечатление, будто понтифик обращается лично к нему. На мессе в Ченстохове среди миллиона поляков присутствовали два шахтера. Когда один попытался во время проповеди заговорить с приятелем, тот его оборвал:

Черт побери! Помолчи, когда со мной говорит Папа.

Известный писатель и богослов Тадеуш Мазовецкий вспоминает аналогичный случай. Окна квартиры его друга выходили на Новосвятский проспект, по которому должен был проехать автомобильный кортеж Папы, и Мазовецкий попросил, чтобы приятель позволил его тетушке с балкона наблюдать за процессией. Позже престарелая дама утверждала, что Папа остановился у этого дома специально, чтобы благословить ее. Порой это замечательное чувство единения охватывало огромное множество людей. Когда Иоанн Павел сказал на площади Победы, что поляки имеют право думать о своей родине как о «стране исключительно ответственного свидетельства», каждый воспринял эти слова как адресованные лично ему и задался вопросом: «А всегда ли я соответствовал столь высокой миссии?»

Словом, подытоживал Адам Михник, это был великий «урок достоинства».

Правительство, писал Михник, «вздохнуло с облегчением», когда Иоанн Павел наконец улетел. Однако лошадь уже сбежала из сарая слова Папы, произнесенные им в Скалке совсем по другому поводу, как нельзя лучше подходили к данному случаю. Власти выполнили свое обещание относительно телетрансляции наиболее значимых событий визита, однако сделали это в типичной для коммунистов манере: кусочек площади, кусочек толпы и нигде не видно самого Папы. По мнению одного французского журналиста, это напоминало телерепортаж с футбольного матча, когда в объектив попадает все, кроме мяча. Столь же избирательно камеры фиксировали людей, собиравшихся, чтобы послушать проповеди понтифика: например, после репортажа из Гнезно создалось впечатление, что мессе внимала лишь горстка пенсионеров и монахинь.

По сравнению с предыдущими десятилетиями правительство вело себя довольно разумно. Коммунистическая риторика была сведена к минимуму, но отказаться от нее совсем партийным вождям оказалось не под силу, поэтому встреча во дворце Бельведер оставила жалкое впечатление: Герек упорно твердил о Леониде Брежневе, а Иоанн Павел вдохновенно рассуждал о Боге. Не было массовых арестов диссидентов, хотя лидера КЗР Яцека Куроня, человека, досье которого в службе госбезопасности даже превосходило досье Иоанна Павла, фактически продержали под домашним арестом в течение всего визита очевидно, чтобы оградить от контактов с мировой прессой. Подконтрольные государству печатные средства массовой информации публиковали тексты проповедей и выступлений Папы с минимальной цензурной правкой. Отдельные жалобы на якобы политические выпады понтифика исходили в основном от коммунистических руководителей низшего звена и мелких чиновников. На официальном же уровне было объявлено, что партия и правительство «в целом удовлетворены» визитом. Это была стратегия «хорошей мины при плохой игре», порожденная извращенным миром коммунистической лжи. Власти «пытались делать вид, будто миллионы сияющих лиц вокруг Иоанна Павла II не означают убедительного провала их собственного 30-летнего господства и тем самым не лишают их морального права претендовать на управление страной».

Западная пресса широко освещала визит. В целом его восприняли благосклонно, хотя в некоторых публикациях почему-то утверждалось, что понтифик способствует разрядке напряженности в отношениях с коммунистами. Адам Михник, выступая от лица левых некатоликов, полагал, что на Западе слишком увлекаются тем, что, по мнению польских диссидентов, было весьма смелой аналогией, а именно: проводят параллель между возвращением Папы в Польшу и возвращением аятоллы Хомейни в Иран. «Более чудовищную ошибку трудно себе представить», писал Михник. Однако потом пресса еще не раз возвращалась к этой аналогии, настойчиво ища сходство между «белым муллой» и «черными муллами».

Больше всего Адама Михника поразила способность Папы обращаться к сознанию как верующих, так и неверующих. Осуждая «постыдный образ жизни», понтифик напоминал о древней польской культурной традиции, выхолощенной коммунизмом, «духе самопожертвования, под знаменем которого наши отцы и деды никогда не прекращали бороться за национальное и человеческое достоинство». Это был призыв к моральному обновлению, обращенный к каждому, и Иоанн Павел сумел донести его, не бросая камень в своих противников, ибо на самом деле ими были не коммунисты, а собственная лень поляков, с чьего открытого или молчаливого согласия началось и продолжало осуществляться насильственное навязывание стране чуждой ей формы правления.

Это были мысли, изложенные в «Личности и действии», однако на сей раз приспособленные к массовой аудитории. Солидарность и противостояние являются главными движущими силами полноценной человеческой жизни, а свобода мыслить самостоятельно неизбежно приводит к служению на благо другим. Один особенно дотошный западный корреспондент сформулировал это так: «Как ни поверни, но самое подходящее слово здесь любовь. [Папа] пользуется любовью всего народа, которая доставалась в истории лишь великим освободителям и диктаторам, но ему каким-то образом удается возвратить этот опасный подарок, оставляя по одну сторону человека в его целостности, а по другую миллионы людей, которые уходят домой, преисполнившись уважения к самим себе».

Иоанн Павел, ни разу не прибегнув к политическим аргументам или маневрам, фактически провел своеобразный народный референдум, результаты которого не вызывали сомнений еще до начала паломничества.

Революция духа стала неизбежной.

ОТ СОЛИДАРНОСТИ К «СОЛИДАРНОСТИ»

Спустя 448 дней после того, как Иоанн Павел II покинул краковский аэропорт Балице, бывший безработный электрик по имени Jlex Валенса гигантской сувенирной ручкой с портретом улыбающегося Папы память о визите понтифика в Польшу в июне 1979 г., подписал на гданьской судоверфи имени Ленина соглашение с польским правительством, где признавалась законность первого в коммунистическом мире независимого самоуправляемого профсоюза. Его назвали «Солидарность». Не способствовала ли солидарность, проявленная поляками во время девятидневного пребывания Иоанна Павла на родине в июне 1979 г., созданию одноименного профсоюза в августе 1980-го?

Провозглашенная Эдвардом Гереком стратегия «практического материализма» была на самом деле, по определению Галины Бортновской, бывшей ученицы Кароля Войтылы, экономической фантазией, которая грозила рано или поздно окончиться крахом. Пытаясь спасти то, что спасти было невозможно, Герек в июле 1980 г. поднял цены, однако этим лишь ускорил неизбежное. По всей стране начались массовые выступления рабочих, кульминацией которых стала знаменитая августовская забастовка на гданьской судоверфи и создание «Солидарности». Однако мораль ная атмосфера, в которой происходили события августа 1980-го, вновь обретенное рабочими чувство собственного достоинства, их терпение, неожиданная способность создавать коалицию с диссидентами-интеллектуалами, миролюбие, призыв к моральному обновлению нации, наконец, широкая поддержка населения, все это было принципиально новым в истории рабочих волнений коммунистической Польши. Как считают участники тех событий, а также те, кто позднее пытался осмыслить происшедшее, ничего бы этого не случилось, если бы не девятидневное паломничество Иоанна Павла II в июне 1979 г. Тогдашняя моральная революция заложила основу будущей социально-политической революции.

Новое чувство собственной значимости, новое осознание личного достоинства, решительное противостояние попыткам запугивания со стороны «власти» были эхом папского визита, равно отозвавшимся в сердцах как верующих, так и неверующих. Если, как утверждает историк Норман Дэвис, до «Солидарности» «суть происходящего в Польше можно было охарактеризовать одним словом унижение», то именно Иоанну Павлу II удалось снять с людей это бремя, благодаря чему стало возможно широкое ненасильственное движение общественной самозащиты.

Когда «Солидарность» только создавалась, Юзеф Тишнер назвал ее «гигантским лесом, посаженным разбуженной совестью». Основы этой совести закладывались в чрезвычайно трудных обстоятельствах неустанным трудом родителей, духовных наставников и священнослужителей. Как выразился старый друг Папы Мечислав Малиньский, участники гданьской забастовки когдато были детьми, которым он и многие другие польские священники давали первые религиозные и моральные наставления в промерзших церквах во времена Великой Новены кардинала Вышыньского. Разбуженная совесть членов «Солидарности» своим пробуждением была обязана многим, однако именно Иоанн Павел II в июне 1979 г. обострил это чувство до такой степени, что оно приобрело целенаправленность и позволило людям открыто заявить о своих правах. Французский политолог Ален Безансон очень точно обозначил это чувство, когда сказал, что в «Солидарности» народ Польши вновь «обрел голос» и этот голос во всеуслышание заявил о твердом намерении жить по законам истины.

Приверженность совести помогает понять, почему члены «Солидарности» предпочитали ненасильственные методы борьбы, ставшие их самой яркой отличительной чертой. За 16 месяцев свободы не пострадал ни один человек поистине уникальное явление для современных революций. Если учесть, что власти располагали всеми видами оружия, приходится признать, что для «Солидарности» это был не вопрос тактики, а вопрос принципа. Члены движения прекрасно сознавали справедливость утверждения, несколько лет спустя изящно сформулированного Адамом Михником, который сказал, что те, кто начинал с разрушения бастилий, кончили тем, что стали строить свои. Революция, вдохновителем которой явился Иоанн Павел II, положила конец кровавой модели социальных катаклизмов, утвердившейся в Европе с 1789 г. и принесшей ее народам неисчислимые страдания.

Александр Солженицын, еще один славянин убежденный противник коммунизма, в 1970 г. в своей лекции по случаю вручения ему Нобелевской премии заявил, что пропагандируемые коммунизмом культура лжи и насилие связаны между собой настолько тесно, что стоит развеять ложь, как насилие «исчезнет само собой». В июне 1979 г. Иоанн Павел II развеял ложь, и в результате стало возможным то, что казалось немыслимым в послевоенной Восточной Европе: жители Польши превратились в настоящих граждан, способных создать свою независимую организацию, само существование которой доказывало обреченность коммунистической системы, вынужденной прибегать к насилию ради собственного выживания.

---

[1] Имеется в виду Константин I Великий (ок. 285-337), римский император с 306 г. Последовательно проводил централизацию государственного аппарата, поддерживал христианскую церковь, сохраняя также языческие культы.

 

Top