Папярэдняя старонка: Свидетель надежды Иоанн Павел II. Кн. 2

Аўтар: Вейгел Д.,
Дадана: 25-05-2012,
Крыніца: Свидетель надежды Иоанн Павел II. Кн. 2, Москва, 2001.

Миражи и мандаты на правосудие

11 октября 1988 - Папа Иоанн Павел II обращается к Европейскому парламенту в Страсбуре.

Февраль - апрель 1989 - переговоры польского «круглого стола» приводят к частично свободным выборам 4 июня, принесшим победу «Солидарности».

8-11 марта 1989 - особые консультации между архиепископами Соединенных Штатов и руководством Ватикана.

1-10 июня 1989 - первая в истории папская поездка по Скандинавии.

17 июля 1989 - Установление полных дипломатических отношений между Святым Престолом и Польшей.

20 августа 1989 - проповедь Иоанна Павла на заключительной мессе Второго Всемирного дня молодежи в Сантьяго-де-Компостела, Испания.

12 сентября 1989 - Тадеуш Мазовецкий становится первым послевоенным некоммунистическим премьер-министром Польши.

6-16 октября 1989 - пятая поездка Иоанна Павла по Азии включает радиотрансляцию его призыва к открытости Китая, принимаемую в континентальном Китае.

12 ноября 1989 - Папа Иоанн Павел II канонизирует Альберта Хмеловского и Агнессу Богемскую.

24 ноября 1989 - открытым письмом кардинал Франтишек Томашек объявляет о твердой поддержке католической Церковью чехословацкой «бархатной революции».

1 декабря 1989 - Иоанн Павел II принимает Михаила Горбачева в Ватикане.

12-17 января 1990 - консультации Римско-Католической и Русской Православной Церквей в Москве не приводят к разрешению проблем с возрождающейся Греко-Католической Церковью на Украине.

1 марта 1990 - Святой Престол устанавливает дипломатические отношения с Союзом Советских Социалистических Республик.

21-22 апреля 1990 - поездка Папы в Чехословакию.

26 августа 1990 - воскресная Богородичная молитва Иоанна Павла задает тон реакции Святого Престола на кризис в Персидском заливе.

25 сентября 1990 - публичная презентация апостольской конституции «Ex Corde Ecclesiae», посвященной католической верности католических университетов.

30 сентября - 28 октября 1990 - Синод епископов собирается, чтобы рассмотреть вопрос обучения священников; работа Синода завершается апостольским наставлением «Pastores Dabo Vobis», опубликованным 25 марта 1992 г.

15 января 1991 - Иоанн Павел направляет послания президентам Саддаму Хусейну и Джорджу Бушу, призывая их к разрешению кризиса в Персидском заливе путем переговоров.

4-5 марта 1991 - особые консультации Ватикана с епископами стран, втянутых в войну в Персидском заливе, рассматривают будущее Церкви в этом регионе.

1 мая 1991 - «Centesimus Annus», третья социальная энциклика Иоанна Павла.

Страсбур никак нельзя назвать местом, обойденным европейской историей, начиная с тех дохристианских времен, когда он был еще кельтской деревней. Франки отняли его у римлян в пятом столетии и переименовали в Стратебургум. Альянс, заключенный в IX в. между Карлом II, властвовавшим над западными франками, и Людовиком I, предводительствовавшим восточными франками, был закреплен договором «Serment de Strasbourg», самым древним сохранившимся документом, написанным на старофранцузском языке. Средневековый Страсбур потрясали различные междоусобицы, споры между церквами и государствами, раздоры между местными епископами и полноправными гражданами. Эта эльзасская столица стала свидетельницей Французской революции, наполеоновских войн, франко-прусской войны, во время которой город подвергся пятидесятидневной осаде, и двух мировых войн. С 1870 по 1945 г. Страсбур символизировал борьбу за гегемонию в Европе между западными и восточными франками, между Францией и Германией, становясь то Страсбуром, то Штрассбуром, то опять Страсбуром.

В 1988 г. название Страсбур стало символом совершенно иного рода. После того как восемьдесят лет франко-германского конфликта достигли кульминации в катастрофической Второй мировой войне и Западная Европа ощутила угрозу Советской власти, государственные мужи, обладавшие трезвым умом и глубоким провидением, стали задумываться о Европе иного рода.

Укрепляя взаимосвязи по добыче сырья и созданию базовых отраслей промышленности, они все больше сплетали воедино экономику Европы, закладывая основы для новой формы европейского политического единства. В 1979 г. были проведены первые выборы в Европейский парламент, избранный всеобщим голосованием. Хотя этот Европарламент обладал еще ограниченными правами, он уже представлял собой новый шаг в направлении политической интеграции континента или по крайней мере западной его части. Символично, что новый Европейский парламент был расположен в Страсбуре. Перекресток исторических конфликтов стал одним из главных мест политических совещаний.

Оставались, однако, нерешенными еще многие вопросы. Какого рода Европу предстояло создать на основе «Общего рынка», Совета Европы, Европейского парламента, Европейского суда по правам человека и множества других межнациональных институтов, судов и регулирующих организаций? Как будут жить европейцы, достигнув этого нового процветания? Кто, по сути дела, должен быть признан частью Европы?

11 октября 1988 г. Иоанн Павел II прибыл во Дворец Европы в Страсбуре, чтобы обратиться к Европейскому парламенту. Вот уже более сорока лет он отказывался признать, что Европа является изначально разделенным континентом и что «железный занавес» служит естественной границей. И теперь он приехал в Страсбур говорить с европарламентариями о том будущем, которое виделось ему в Европе, не разделенной более линией идеологического разрыва.

Настало время, говорил Папа, отбросить сталинистский менталитет «Восточной Европы» и «Западной Европы», чтобы Европа смогла «однажды достичь своих истинных размеров, которые предопределила для нее география и даже более - история». Эта история включала также и христианство, «веру, которая столь глубоко отметила историю всех народов Европы, греческих и латинских, германских и славянских». Несмотря на их различия, европейцы Востока и Запада, разделенные «холодной войной», осознают друг друга как европейцы, поскольку большая часть их культуры была сформирована христианскими ценностями и гуманизмом, возросшим на этих ценностях. Европа должна «приняться за более интенсивные поиски своей души», истоков своей приверженности к единству среди разнообразия, что означает «равное право для всех обогащать других своими особенностями».

Все культуры, доказывал он, являлис, усилиями разрешить тайну человеческой жизни и человеческой судьбы, что неизбежно приводит к вопросу о Боге. Находясь на пороге третьего тысячелетия, можно ли вообразить Европу «лишенной этого трансцендентального опыта»? Те, кто думает, что Европа может быть построена лишь на механизмах экономики, права и политики, обманывают сами себя. Культура остается основополагающей ценностью, и новая Европа должна выбрать между двумя видами гуманизма, стремящимися овладеть ее душой по мере того, как «холодная война» уходит в прошлое.

Согласно первому виду гуманизма «покорность Богу» является «источником истинной свободы», которая всегда была «свободой ради истины и добра». Согласно второму его виду человек лишен этого трансцендентного чутья, этого высшего представления, находящегося вне физического опыта. Религия при этом является «системой отчуждения», и свобода представляется как радикальная, индивидуальная автономия. Безбожники заявляюто своем открытии демократии, но более глубокие исторические корни современной демократии, утверждает Папа, лежат в европейской христианской истории. Христос, разделив то, что принадлежит кесарю, и то, что принадлежит Богу (Мф. 22.21), дал возможность создать ограниченное в правах правительство, ясно заявив, что в каждой человеческой душе существует святилище совести, куда не должно внедряться государство. Христианство освободило политиков от бремени всеведения, христианство, живущее по принципу Христова разделения между собственностью кесаря и собственностью Бога, становится мощной защитой от «такого политического мессианизма, который чаще всего ведет к наихудшей тирании».

Со своей стороны, новая Европа, состоящая из демократий, должна осознавать, что «принадлежащее Богу», то есть истины трансцендентного порядка, уже было присуще свободным обществам. Европа почти разрушила себя в двадцатом столетии, заключил Иоанн Павел, не «изнутри» своего христианского культурного наследия, но «снаружи», когда «идеологии овладели всеми сферами общества или некоторыми из его доминирующих групп, презрев человеческую личность и его свободу».

Новая, объединенная, «интегрированная Европа завтрашнего дня», открытая для европейского славянского мира, должна решить огромные задачи, стоящие перед нею, если ей суждено исполнить свою роль «маяка в мировой цивилизации». Она должна примирить человечество с природой и народы - друг с другом. Но самое главное, она должна примирить человека с самим собой. Она должна противостоять «культурам подозрительности и дегуманизации». Она должна обрести вйдение человеческого будущего, «в котором наука, технологические возможности и искусство должны не исключать, но вызывать веру в Бога». Гуманизм, рожденный из библейской веры, является историческим наследием Европы и «наилучшей защитой» ее «самобытности, свободы и прогресса» в будущем.

Критики утверждали иногда, что Иоанн Павел II - это человек, живущий в другом столетии. И они, конечно, правы. За триста девяносто пять дней до падения Берлинской стены и за двенадцать лет до наступления таинственного двухтысячного года Иоанн Павел II уже жил в двадцать первом столетии.

УСКОРЯЮЩАЯСЯ ИСТОРИЯ

То, что выглядело незыблемым с окончания Второй мировой войны, - советская гегемония над последней великой политической империей мира и правление коммунистов в вассальных государствах этой империи - с апреля 1988 г. начало меняться с поразительной быстротой. Вспомните события, последовавшие за этим, одно за другим, почти, как казалось, без промежутков между ними.

8 апреля была прекращена последняя имперская авантюра Советского Союза, когда СССР объявил о выходе из Афганистана.

29 апреля Михаил Горбачев встретился с иерархами Русской Православной Церкви, признал роль христианства в истории России и обещал, что новый закон о свободе совести примет во внимание чаяния верующих в официально атеистическом государстве.

30 июня Андрей Громыко, назвавший Горбачева подходящим кандидатом на пост Генерального секретаря партии, был публично унижен на партийном съезде, когда его прежний кандидат предложил скромные политические реформы. Горбачев не пошел на допущение конкурирующих политических партий в СССР или на пересмотр границ советских республик. Внутренняя советская империя и «ведущая роль» Коммунистической партии оставались неприкосновенными.

23 августа демонстранты в балтийских республиках Литве, Латвии и Эстонии протестовали против аннексии в 1940 г. этих когда-то независимых государств Советским Союзом. Менее чем через три месяца после этого, 16 ноября, Верховный Совет Эстонии провозгласил главенство своих собственных законов перед московскими - первый шаг к возобновлению независимости балтийских республик.

7 декабря Михаил Горбачев объявил о большом сокращении Советских вооруженных сил.

Тем временем набирала темпы трансформация востока Центральной Европы и Советской внешней империи.

25 апреля 1988 г. рабочая забастовка в Быдгоще стала признаком нового брожения в Польше. В апреле и мае бастовали рабочие в Новой Гуте и на судоверфи в Гданьске. Их требования включали легальное восстановление «Солидарности». Затем последовали демонстрации в Варшаве, Кракове, Люблине и Лодзи, на которых молодые рабочие и студенты скандировали лозунг, напоминающий высказывание Папы при поездке по Польше в 1987 г.: «Нет свободы без «Солидарности». Не важно, что в варианте Папы слово «солидарность» употреблялось не как имя собственное. Суть фразы была понята правильно.

22 мая Янош Кадар, правивший в Венгрии с тех пор, как советские танки подавили антикоммунистическую революцию 1956 г., был заменен как глава Венгерской Социалистической Рабочей партии на Кароля Гросса, реформатора нового поколения. Гросс и его коллеги, не будучи демократами по убеждению, но понимая необходимость перемен, были готовы к некоторой политической реорганизации страны.

16 августа забастовали шахтеры Верхней Силезии, и забастовки в их поддержку распространились по всей Польше. Ощутив свою беспомощность, правительство обратилось к Леху Валенсе за содействием, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. Валенса предложил прекратить забастовки, и большинство бастовавших вернулись на работу к 3 сентября.

10 октября началась большая перетряска в руководстве компартии Чехословакии.

23 ноября в Венгрии была произведена перестановка правительственного руководства.

Менее чем через два месяца, 11 января 1989 г., венгерский режим объявил, что в стране позволяется существование оппозиционных политических партий.

Через неделю после этого, 18 января, генерал Войцех Ярузельский объявил, что «Солидарность» будет вновь легально признана как независимый профессиональный союз. Перед этим режим пытался побудить Церковь играть роль «общественного» представителя в переговорах по определению нового политического и экономического устройства Польши, но Польская Церковь отказалась играть роль, уготованную ей режимом. Правительству пришлось тогда вновь признать «Солидарность» в качестве собеседника - через семь лет после того, как режим посчитал, что профсоюзная и политическая оппозиция ушла в небытие.

6 февраля 1989 г. начались переговоры польского «круглого стола». Результатом было соглашение, достигнутое два месяца спустя, о проведении полусвободных выборов. Тридцать пять процентов мест в парламенте были открыты для свободных выборов вместе с членством в совершенно новой верхней палате, сенате. Это соглашение было подписано 5 апреля. Выборы должны были состояться 4 июня. «Солидарность» выдвинула 261 парламентского кандидата. Каждый из предвыборных плакатов изображал кандидата, пожимающего руку Леху Валенсе (который не баллотировался). Под фото почерком этого гданьского электрика был написан простой призыв: «Мы должны победить».

День выборов предоставил «обществу» великолепную возможность отвергнуть «власть» личным для каждого способом. Правительство, неумелое, как всегда, решило проводить голосование путем исключения. Бюллетени включали имена всех кандидатов, и голосующие должны были вычеркнуть из списка имена нежелательных претендентов. От Балтики до Татр и от Вроцлава до Пшемысля миллионы поляков получили огромное удовольствие, вычеркивая имена коммунистических кандидатов, одного за другим, каждым росчерком пера выражая презрение к тем, кто более сорока лет правил от имени их якобы дальновидного и превосходного исторического провидения.

Это стало полным триумфом «Солидарности», которая после второго раунда вычеркиваний оставшихся коммунистов 18 июня завоевала все места в сейме, предоставленные для свободных выборов, и еще девяносто пять из ста мест в новом сенате. Парламентское маневрирование было сосредоточено теперь на приближающихся выборах президента. Едва оперившиеся парламентарии «Солидарности» проявили впечатляющую партийную дисциплину, позволив выбрать в президенты Войцеха Ярузельского в соответствии с соглашением, принятым ранее в совещаниях «круглого стола». Причем сейм выбрал Ярузельского с преимуществом лишь в один голос; это было также предусмотрено тактиками «Солидарности», чтобы удовлетворить желание Ярузельского, продемонстрировав одновременно, что «Солидарность», а не Коммунистическая партия обладает реальной легитимной властью в Польше.

Месяц спустя, 24 августа, после того как кандидат Ярузельского на должность премьер-министра - бывший министр внутренних дел генерал Чеслав Кищак - оказался неспособным сформировать правительство, которое было бы одобрено сеймом, президент пригласил одного из тысяч лидеров «Солидарности», которых он бросил в тюрьму почти восемь лет назад, - Тадеуша Мазовецкого сформировать правительство. 12 сентября, после трехнедельных интенсивных переговоров, первый за сорок лет некоммунистический премьер-министр страны восточного блока в Центральной Европе вступил в свою должность. Значительно быстрее, чем предвидели сами лидеры «Солидарности», Польша твердо вступила на путь свободы.

За Карпатами, в Чехословакии, режим все еще пытался путем репрессий удержаться у власти. Однако под поверхностью неосталинизма уже нарастала критическая масса революционного сознания. И одну из наиболее важных публичных манифестаций этого сознания организовал самый неожиданный из революционеров.

В декабре 1987 г. верующий моравский фермер Августин Навратил организовал национальное движение за религиозную свободу, в третий раз с 1976 г. обращаясь с петицией к властям. Простой человек с твердыми убеждениями, Навратил стал активистом тогда, когда правительство начало убирать кресты и придорожные памятники в сельской Моравии. Его первые две петиции за религиозную свободу привели его в психиатрическую лечебницу. По мнению чехословацкого режима, человек, подающий подобные прошения, являлся заведомо ненормальным. В третьем обращении Навратил расширил круг своих требований. Кроме защиты Церкви от государства, обращение Навратила требовало свободы слова, свободы собраний, habeas corpus, свободы печати и обеспечения законности контрактов. То, что началось как религиозный акт противления агрессивному атеизму, превратилось в развернувшийся по всей стране референдум, в котором неверующие и протестанты присоединились к католикам, подписывая петиции, продолжавшиеся в 1988 и 1989 гг. Кардинал Томашек призывал свой народ подписывать эти петиции, поскольку «трусость и страх не к лицу истинному христианину».

В начале 1989 г. чехословацкий режим, отказываясь признать факты, представленные в петиции, подписанной шестьюстами тысячами обратившихся, отправил Августина Навратила на новый срок в психиатрическое отделение тюремного госпиталя. 21 февраля Вацлав Гавел, драматург, лидер Хартии 77 и самая выдающаяся фигура в борьбе чехов за права человека, был осужден на девять месяцев заключения. Месяцем позже, 25 марта, мирная процессия со свечами за религиозные свободы, проходившая в Братиславе, столице Словакии, была разогнана водометами, собаками, дубинками и слезоточивым газом. Хотя режим считал, что обезглавил руководство движения и запугал его последователей, заключение Гавела и «Страстная пятница Братиславы» стали лишь прологом к той драме, которая вошла в историю под названием «бархатная революция».

«НЕ БОЙТЕСЬ БЫТЬ СВЯТЫМИ!»

По мере того как семена сопротивления, которые Папа посеял на востоке Центральной Европы, прорастали все энергичнее, Иоанн Павел II продолжал свою интенсивную пастырскую деятельность.

ЭКУМЕНИЗМ КУРИИ

Совместный plenarium, или официальное заседание Конгрегации доктрины веры и Папского совета по единству христиан, проводился с 30 января по 1 февраля 1989 г. Между этими отделами Курии сохранялись напряженные отношения в связи с разделением ответственности за дело экуменизма. Конгрегация, например, подвергалась критике за затягивание ответа Святого Престола на ARCIC-1 - первый доклад Англиканско-Римско-Католической международной комиссии. Конгрегация кардинала Ратцингера выдвигала в ответ на это свои жалобы. Совет по единству христиан заявлял, что его привлекли к экуменическим обсуждениям серьезных доктрин лишь в последнюю минуту. Поэтому его представители не могли участвовать в процессе, приведшем к спору дискутирующих сторон. Со своей стороны, Совет утверждал, что слишком раннее вовлечение Конгрегации доктрины веры в дискуссию сужало возможность его маневрирования.

Все эти бюрократические оправдания скрывали более глубокие противоречия. Совет по своей сущности и организационной структуре иногда был склонен рассматривать экуменический диалог как некую форму договора или сделки. Конгрегация же доктрины веры, особенно под руководством кардинала Ратцингера, видела в экуменизме взаимный поиск истин христианской веры, а не договорный процесс, в котором одна сторона «приобретает» то, что «теряет» другая. Иоанн Павел II, несомненно, разделял точку зрения, что подлинным христианским единством, достойным называться таковым, является единство в истине. С другой стороны, ощущение насущности экуменизма, присущее Папе, было свойственно скорее Совету по единству христиан, чем Конгрегации доктрины веры.

Диспуты между отделами Курии Иоанн Павел зачастую разрешал с помощью нехитрого метода. «Почему бы не созвать пленарное заседание?» - предлагал он. Папа не только знал о трениях между Конгрегацией и Советом, но считал их естественными и даже полезными. По его представлениям, задачей Совета являлось исследование пределов возможного в экуменическом соглашении, в то время как Конгрегация доктрины веры должна была решать, не слишком ли далеко зашла подобная деятельность (подвергаясь опасности преждевременного соглашения по какому-нибудь из спорных вопросов) и не появляются ли новые вопросы в результате подобного предполагаемого соглашения между церквями и верованиями. Целью совместного совещания руководящих членов двух отделов и была попытка заставить их увидеть взаимную напряженность именно в свете того, как они дополняют друг друга.

Результатом трехдневных совещаний стал ряд внутренних, непубликуемых руководств, предназначенных управлять взаимодействием между Конгрегацией доктрины веры и Советом по единству христиан. Эти руководства были затем одобрены Папой, и напряженность отношений между отделами Курии ослабла. Двумя годами позже, 25 марта 1993 г., Совет по единству христиан выпустил долгожданное «Руководство по применению принципов и норм экуменизма», наставление по экуменической деятельности, осуществляемой Церковью, разработанное в тесном сотрудничестве с Конгрегацией доктрины веры. Однако, как поняли обе стороны, определенная напряженность была естественной частью взаимоотношений между двумя отделами, и в будущем проявится еще не раз.

ЕПИСКОП СВИДЕТЕЛЬСТВУЮЩИЙ И БЛАГОВЕСТВУЮЩИЙ

Разногласия в Церкви не ограничивались, конечно, пределами Римской Курии. С годами продолжала нарастать напряженность между руководством Конференции епископов Соединенных Штатов и Святым Престолом. В первом квартале 1989 г. было созвано аналогичное вышеописанному трехдневное совещание между архиепископами Соединенных Штатов и руководством Римской Курии. По мнению некоторых американских епископов, корень проблем заключался в противоречивости взглядов римских иерархов Церкви. С точки зрения же некоторых авторитетов в Риме, вопрос заключался в следующем: не пропитались ли американские епископы и их руководящая структура особенностями религиозной культуры своей страны в такой степени, что епископы перестали осознавать свою уникальную роль?

Эти вопросы сконцентрировались во вступительной речи архиепископа Джона Мэя из Сент-Луиса, президента национальной Конференции католических епископов, 8 марта 1989 г. Архиепископ Мэй отметил, что в современных Соединенных Штатах «в каждой сфере обучения или культуры свободолюбивые люди выискивают с подозрением наличие авторитаризма, подозревая во всем навязывание авторитарных взглядов... Поэтому, слыша учение Церкви о том, что ей дана власть «связывать и отпускать» навечно, многие американцы начинают считать это божественное право епископов столь же старомодным, как «божественное право королей». Вот, заключил архиепископ, та «атмосфера», в которой приходится жить и работать епископам Соединенных Штатов.

Кардинал Ратцингер возразил в ответ, что проблема, которую архиепископ Мэй воспринимает как чисто американскую, на самом деле характерна для всех современных обществ, это - неспособность отличать авторитарные притязания от авторитетной доктрины. Такая неспособность, в свою очередь, происходит от искаженного представления о свободе как личной вседозволенности. Современная культура склонна видеть в епископе лишь посредника в дискуссии людей, а если епископ занимает авторитарную позицию, уча тому, что проповедует Церковь, его уже считают «фанатиком». Но вера не является «актом фанатизма», возражает Ратцингер, и епископ не может призывать свою паству свидетельствовать об истине, если он прежде всего не свидетельствует о ней сам: «Это - критерий истины, ради которого стоит пострадать. В глубоком смысле слова евангелист должен быть также и мучеником. Если он не желает быть им, ему лучше не браться за плуг благовещения». Епископы как посланцы Благой Вести должны, конечно, оставить достаточно места и для «интеллектуальных споров» и должны «быть готовыми постигать новое и воспринимать исправляющую критику». Но епископы должны также помнить, что они являются и стражами авторитетной традиции.

Приветствуя американцев на этой встрече, которая, как он надеялся, станет «истинно открытым обменом мнениями», способным «укрепить нашу совместную работу евангелизма», Иоанн Павел сказал, что он «полностью осознает трудности, с которыми вы сталкиваетесь, неся Евангельскую весть миру, который не всегда с готовностью воспринимает ее». Архиепископ Мэй, со своей стороны, сказал, что епископы приехали в Рим, чтобы поучиться у Папы:

- Никто не знает больше о распространении Благой Вести, чем вы, Святой отец. В вашей работе здесь в Риме, и в ваших миссионерских поездках по миру вы несли добрые вести Иисуса - с мужеством и с любовью.

Несомненно, что подобные изъявления высокой оценки произносились искренне с обеих сторон. И тем не менее эта особая встреча была бы не нужна, если бы Папа, а также высшие иерархи Ватикана и по крайней мере некоторые из американских епископов не видели, что в самом богатом и в некотором отношении самом влиятельном винограднике мирового католицизма не хватает чего-то весьма существенного, может быть, ощущения возможности истинной евангелизации. Лидеры Конференции епископов признавали свои трудности, но не осознавали основной проблемы, которая была видна из Рима: недостаточное понимание американскими епископами вверенной им роли учителей традиции. Хотя вопрос, ставший причиной этого особого собрания, был поднят и обсужден, он все-таки остался неразрешенным.

Иоанн Павел, как отметил архиепископ Мэй, действительно был необычайно действенным евангелистом. Но необходимо было понять еще и то, что он оказывался в ситуациях, значительно более разнообразных, и по крайней мере столь же трудных, как и обстановка деятельности американских епископов. И сила Иоанна Павла в том, что он проповедовал требовательное Евангелие с состраданием. Но также без компромиссов - в убеждении, что Евангельское послание необходимо, уместно и действенно в условиях современного кризиса. Как заметил кардинал Ратцингер, епископы, считающие себя «посредниками» между группировками и кругами населения, вряд ли смогут перенять такой прямой и открытый стиль проповедования. А это означало утрату больших возможностей в стране, стоящей на пороге превращения в единственную сверхдержаву мира.

НАРОДНАЯ КНИГА

С учением об авторитете епископов и самой Церкви тесно связан вопрос о библейском авторитете, который Иоанн Павел избрал темой своего обращения к кардиналам, епископам и ученым Папской библейской комиссии 7 апреля 1989 г. Сразу после Второго Ватиканского Собора наблюдалось бурное развитие католической библейской науки и заметный рост исследований Библии среди католиков. И тем не менее именно тогда, когда Библия была восстановлена для народа, тому же самому народу стали говорить - открыто или завуалированно, - что лишь ученые могут действительно понять Библию. Представление о ней как о книге Церкви, книге народа стало забываться.

Когда Папская библейская комиссия начала многолетнее исследование библейской интерпретации в жизни Церкви, Папа задался вопросом, не рискуют ли библейские ученые, увлекшиеся интенсивным, критическим исследованием происхождения священных текстов, утратить истинное видение религиозного послания, содержащегося в этих текстах. Папа предостерегал их от «ловушки размышления», в которую так часто попадали современные философы: чтобы в своих библейских исследованиях, сфокусировав все внимание на изучении годовых колец отдельных деревьев, они не упустили из виду всего леса откровения и Благой Вести Спасения. Библейские ученые не должны подходить к Библии как к очередному древнему тексту, предназначенному для критического анатомического анализа. Если они будут отстраненно заниматься текстом вместо того чтобы исследовать Библию изнутри, с позиции истинной веры, результат их изысканий окажется искаженным.

АФРИКА И СКАНДИНАВИЯ

Спустя три недели после защиты Библии как Книги для народа Иоанн Павел отправился в свое пятое пастырское паломничество в Африку, в девятидневную поездку по Мадагаскару, Реюньону, Замбии и Малави. 30 апреля 1989 г. в присутствии более полумиллиона мадагаскарцев он причислил к лику блаженных уроженку города Антананариву Викторию Разоаманариво (18481894), чья евангелическая деятельность, после того как иностранные миссионеры были изгнаны с острова, принесла ей почетный титул «Матери мадагаскарских христиан». 22 мая папской беатификации удостоился покойный Жан Бернар Руссо (1797-1867), совершивший евангелизацию острова Реюньон. В Замбии Иоанн Павел отметил столетие евангелизации этой страны. Во время экуменической службы в столичном англиканском храме Папа призывал англикан и католиков «избегать любых форм соперничества и противоречий» в ходе евангелизации Африки. В Малави он призывал к диалогу между христианами и мусульманами и предлагал африканским католикам «отвергнуть тот стиль жизни, который не соответствует наилучшим местным традициям и вашей христианской вере». Эта косвенная критика потребительства, а также сомнения, выраженные Папой относительно влияния международной задолженности Африки на ее экономическое развитие, указывали на то, что он продолжал думать о будущем развитии мира после «холодной войны» и его возможном влиянии на Африку.

Папа-пилигрим поставил еще одну веху в христианской истории, став первым епископом Рима, посетившим Скандинавию. Паломничество, совершенное им в июне, было его самым протяженным путешествием внутри Европы (он преодолел расстояние около 7200 миль) и включало поездки по Норвегии (где католики составляют 0,48 % населения), по Исландии и Финляндии (количество католиков - 0,08 %), по Дании и Швеции (1,14 % католики). Темой этой поездки стал экуменизм в странах радикального секуляризма. В Тромсё (Норвегия) Иоанн Павел стал первым Папой, произнесшим проповедь за Полярным кругом. Он призывал норвежцев, живших летом в условиях полярного дня, стать «детьми света». В Осло он был принят королем Улафом V, а в Копенгагене - королевой Маргрете II. Если учесть крайне малое количество лютеран в Швеции (возможно, 3 % населения) и крошечное католическое население в этой стране, 10 000 человек, собравшихся на мессу Папы в Упсале, вызвали огромное удивление. Хуже обстояли дела в Дании, где лютеранские епископы страны разделились во мнении, должны ли они встречаться с Иоанном Павлом в соборе Роскильда. На тамошнем богослужении Папе не позволили произнести проповедь во время кафедральной службы, проводимой епископом Бертильдом Вибергом. После службы Иоанн Павел встретился с лютеранскими епископами, пожелавшими увидеть его, в резиденции епископа Виберга, где произошел обмен приветствиями между Папой и епископом Копенгагенским Оле Бертелсеном. Иоанн Павел приветствовал лютеран как «ценимых братьев во Христе» и призывал их молиться о наступлении того дня, когда они смогут вместе участвовать в Евхаристии.

Скандинавская поездка принесла экуменические плоды через два с половиной года, 5 октября 1991 г., когда в соборе Святого Петра в Ватикане произошло беспрецедентное молитвенное служение. Служба была посвящена шестисотлетию канонизации святой Бригитты Шведской, почитаемой как католиками, так и лютеранами. Первое вечернее моление в двадцать седьмое воскресенье года проводили: Иоанн Павел II, архиепископ Бертил Веркстрем (лютеранский Примас Швеции) и архиепископ Иоанн Викстрем (лютеранский Примас Финляндии). На службе присутствовали католические епископы Стокгольма и Хельсинки, а также король Швеции Карл Густав и королева Сильвия. Королева совершила одно из библейских чтений во время богослужения. В начале службы собор был затемнен, и Папа вместе с лютеранскими архиепископами прошли в совместной процессии к высокому алтарю, сопровождаемые монахинями общины Сестер Святейшего Спасителя святой Бригитты (бригиттинками), основанной этой святой. В руках участников процессии были свечи. Когда сестры ставили свечи полукругом, окружая гробницу Петра под папским алтарем, все хором пели гимн «О, радостный Свет». Затем огни в соборе были включены. Были вознесены молитвы на всех скандинавских языках. Папа прочел проповедь, и оба лютеранских примаса обратились к пастве. Впервые католические и лютеранские иерархи молились вместе в соборе Святого Петра.

На обеде на следующий день один из лютеранских иерархов спросил Иоанна Павла, означает ли то, что лютеранские архиепископы стояли вместе с ним у алтаря, признание им апостольской законности их сана. Задумавшись на мгновение, Папа с лукавой искоркой в глазах ответил:

- Можно задаться и другим вопросом: означает ли присутствие у алтаря вместе со мной двух архиепископов то, что они признают и мое архиепископство.

Все рассмеялись, и дискуссия перешла на другие вопросы.

ЧТО ТАКОЕ ГЕРОИЗМ

После десятидневного спортивного отдыха в горах Северной Италии Иоанн Павел 19 августа 1989 г. вылетел в Испанию на Второй Всемирный день молодежи, проходивший в Сантьяго-деКомпостела на дальней северо-западной окраине страны. В соответствии с традицией, берущей начало с 813 г., останки апостола Иакова, мученически погибшего в Иерусалиме около 44 года н.э., покоились в Компостела, где, как говорили, этот святой проповедовал перед своей смертью. В средние века Сантьяго-де-Компостела был самым главным местом паломничества в мире после Иерусалима и Рима. И вот теперь шестьсот тысяч молодых людей прибыли в Испанскую Галицию морем, поездами, автомобилями, на автобусах, самолетах, велосипедах и - по великой паломнической традиции - пешком. Они прибыли из Северной и Южной Америки, Азии, Африки, Океании и, как выразился Иоанн Павел, со «всей Европы, от Атлантики до Урала».

Во время двух дней пребывания в Сантьяго Иоанн Павел нес людям свое видение Европы после окончания «холодной войны», Европы, вновь обретшей свое христианское наследие, так же как она открывала вновь корни европейской культуры. Папа призывал поколение, которое унаследует эту новую Европу, пересмотреть свое представление о героизме.

Молодые люди провели всю ночь с 19 на 20 августа за городом в песнопениях и ночных бдениях на Монте-де-Гозо (горе Радости), с которой средневековым паломникам, прибывшим наконец к святыне, впервые открылся вид на гробницу апостола. Часть этого вечера Иоанн Павел провел с ними. На следующее утро, 20 августа, он выступал перед молодежью, говоря об истинном человеческом величии, напомнив огромному собранию о диалоге, в котором участвовали Христос, апостолы Иаков и Иоанн и их настойчивая мать, которая просила Иисуса, чтобы двум ее сыновьям были даны привилегированные места в Царстве Господнем. Иисус, в свою очередь, спросил этих братьев, смогут ли они «пить чашу, которую Я буду пить?» Те отвечали:

- Можем (Мф. 20.20-22).

Они не знали тогда еще истинного смысла того, что сказали, продолжал Иоанн Павел. Потому что они не понимали еще, что пить «чашу сию» означало, как и для Христа, полную отдачу их собственных жизней. Они не осознали еще полностью, что имел в виду Христос, когда сказал, что Он «не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Мф. 20.28)».

Вот, сказал Папа, какова цель паломничества в Сантьяго-деКомпостела. Сюда приходят узнать, что имел в виду Иисус, когда говорил Иакову, Иоанну и остальным апостолам: «...кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою» (Мф. 20.26). Эти слова были «истинным критерием человеческого величия», и они подразумевали «преобразование, замену критериев, по которым управляется мир». Молодые католики, которым предстояло евангелизировать заново новую Европу, должны были делать это в соответствии с установленными стандартами служения.

Христос и сегодня требует полной отдачи от своих последователей, как требовал ее от Иакова и Иоанна. Ему не нужна половинчатость, умеренность в служении. Умеренность для христианина - это не полная самоотдача, а, так сказать, дозированная, в соответствии с им же для себя установленными нормами; большая самоотдача - это уже качество, присущее только святым. Половинчатость и умеренность - это не то, что необходимо Церкви и миру в двадцать первом столетии. Папа знал, что молодые люди хотят улучшить мир, который они наследуют, и хотят делать это свободно. А для этого нужны не посредственности, а святые: «Не бойтесь быть святыми! Это и есть та свобода, ради которой освободил нас Христос... Дорогая молодежь, позволь ему завоевать себя!»

После Всемирного дня молодежи Папа на короткое время остановился у мемориала Девы Марии в Ковадонье в Северной Испании, приблизительно в двухстах милях к востоку от Сантьяго-де-Компостела. Там он «с уверенностью» изложил «проект Европы без границ... не отвергнувшей подлинный гуманизм Евангелия Христа». Через два дня, на своей обычной общей аудиенции, проводившейся по средам в Риме, он говорил о Сантьягоде-Компостела как о «маяке христианского света для Европы, этой старой Европы, которая стоит перед важной стадией объединения и приближающегося третьего христианского тысячелетия». Новой Европе, рождающейся от старой Европы, нужно нечто большее, чем сглаживание древних споров. Ей нужна душа. Всемирный день молодежи 1989 г., важный момент в «новой евангелизации», должен был помочь формированию этой души.

СНОВА АЗИЯ

8 сентября 1989 г., за два дня до того, как тысячи восточногерманских немцев побежали на Запад через Венгрию и Чехословакию, Иоанн Павел принял членов Организации международного диалога между пятидесятниками и римскими католиками.12 сентября, в тот день, когда кабинет Тадеуша Мазовецкого был утвержден сеймом, он встречался с индийскими епископами, прибывшими в Рим с визитом ас! Нтша (в числе посетителей ас! Итта, побывавших в Риме в сентябре 1989 г., были епископы из Лесото, Венесуэлы и Перу). 29 сентября в Рим прибыл архиепископ Кентерберийский. Совместное заявление, подписанное архиепископом Ранси и Папой 2 октября, признавало, что «мы не видим пути разрешения» новых препятствий, возникших на пути к «заметному единству», которое, по мнению обоих иерархов, все еще остается их целью.

За день до этого, 1 октября, Иоанн Павел причислил к лику блаженных мучеников целую бывшую семинарию - двадцать шесть священников и семинаристов ордена пассионистов, мученически погибших в Испании в 1936 г. В 1963 г. Папа Павел VI «придержал» на время беатификацию и канонизацию жертв испанской гражданской войны. Буквально все эти мученики были жертвами республиканских сил, но Павел VI не одобрял режима Франко (который победил республиканцев) и не хотел укреплять позиции испанского диктатора путем беатификации и канонизации жертв гонений духовенства со стороны республиканцев. Папа Павел VI не хотел также ворошить недавнее прошлое, боясь вызвать раскол в современной Испанской Церкви. Генералиссимус Франко умер в 1975 г., но, даже будь он жив, это не стало бы препятствием для Иоанна Павла II, ибо он придерживался совершенно других воззрений на мученичество в современном мире. По его мнению, Церкви необходимо напоминать, что она существует в век величайших преследований в христианской истории. Кроме беатификации многочисленных жертв гражданской войны в Испании, Иоанн Павел причислил к лику блаженных мучеников двух других братоубийственных конфликтов, которые также было не принято трогать, - Французской революции и мексиканского восстания «Кристеро» в 1920 г. Отец Мигель Про, тридцатилетний иезуит, расстрелянный в Мехико 23 ноября 1927 г., был, возможно, первым мучеником в истории христианства, казнь которого запечатлена на фотопленке. Иоанн Павел причислил его к лику блаженных 25 сентября 1988 г.

В октябре 1989 г. в Сеуле (Южная Корея) проводился 44-й Международный евхаристический конгресс. Иоанн Павел вылетел туда 6 октября. Это была его пятая пастырская поездка на Дальний Восток. На встрече с президентом Южной Кореи Ро Дэ У в Голубом дворце, президентской резиденции, Иоанн Павел призывал к большей защите гражданских законов и уважению прав человека в стране, которой в начале XXI в. предстояло стать вторым государством в Азии, где большинство населения исповедует христианство. Как всегда, основной упор его послания был сосредоточен на евангелизации. На мессе, завершавшей конгресс 8 октября, которую он служил вместе с 280 епископами и 1500 священниками перед собранием, насчитывавшим более миллиона человек, Папа произнес несколько фраз по-корейски в начале своей проповеди, указал, что объединенное Святое Причастие в совместной иерархии способствует и работе примирения. Когда христианство пришло в Корею двести лет назад, оно создало новую форму общины, которая уничтожила «непреодолимые классовые барьеры» традиционного корейского общества. Аналогичным образом католики в нынешней Корее должны пытаться достигнуть примирения перед лицом «трагического разделения», наблюдающегося в их стране.

На Богородичной молитве в полдень, вслед за завершающей конгресс мессой, Иоанн Павел передал по радио на английском языке приветствие народу Северной Кореи, где не было ни епископов, ни священников, чтобы служить католическому населению. В этой радиотрансляции, которая принималась и в Китае, Папа впервые публично выразил желание посетить Китайскую Народную Республику, а также выразил надежду на примирение в истине между подпольной Китайской Церковью, лояльной Риму, с одной стороны, и поддерживаемой режимом Патриотической католической ассоциацией - с другой. Учитывая сложность ситуации, содержание этого радиообращения было достаточно тонким и требует тщательного прочтения для ясности восприятия.

В этой сыновней и дочерней беседе с Марией, нашей Матерью (то есть в Богородичной молитве), я упоминаю и о наших братьях и сестрах во Христе, живущих в континентальном Китае... В глубине моего сердца я всегда ощущаю горячее желание встретиться с ними, чтобы выразить мои душевные чувства к ним и заботу о них и уверить их в глубоком уважении со стороны других местных Церквей. Я ощущаю глубокое волнение, когда думаю о героических свидетельствах верности Христу и Его Церкви, которые продемонстрировали многие из этих братьев и сестер в последние годы. Пусть же Христос - через ходатайство Марии и помощь христиан - будет им поддержкой во всех испытаниях и в их ежедневных усилиях. Пусть Господь вдохновит их на твердую преданность деликатной задаче примирения внутри церковной общины, в общности веры с преемником Петра, являющегося основанием этого единства.

Радиотрансляция выступления Иоанна Павла из Сеула явилась общественным событием в попытке совершить то, чего не удалось достичь частной дипломатией: открыться Китайской Народной Республике. За шесть лет до этого, в 1983 г., Папа послал письмо китайскому лидеру Дэн Сяопину. Написанный по-английски на его личной папской бумаге и исполненный многочисленными выражениями уважения Иоанна Павла к китайской культуре и древней истории, этот призыв к возобновлению диалога содержал следующее:

Его Превосходительству Дэн Сяопину.

Я полагаю, что стремление к общему благу человечества требует того, что является моим горячим желанием: прямых контактов между Святым Престолом и руководством китайского народа...

На это подвигает меня также глубокая ответственность, лежащая на мне в связи с моим религиозным служением всеобщего пастыря католиков всего мира, что внушает мне чувство особой заботы о католиках в Китае - мужчинах и женщинах, разбросанных по всей стране, ощущающих глубокую преданность и любовь к своей родине... и чувствующих в то же время свое единство с Папой и католическими общинами во всех других странах.

Эта связь является неотъемлемой частью религиозной веры для каждого католика. Она никак не может повредить идеалам и единству их собственной нации либо нанести урон ее независимости и суверенитету...

Тайвань представляет, несомненно, давнюю и сложную проблему, в которую через ряд событий оказался вовлеченным и Святой Престол, не всегда, может быть, по своей воле. И тем не менее я уверен, что в результате конкретного рассмотрения этого вопроса появится возможность его положительного разрешения.

Ватикан JOANNES PAULUS РР. II

16 ноября 1983 г.

Дэн Сяопин умер 19 февраля 1997 г., так и не ответив на это письмо.

Проблема прав человека заявляла о себе и в Индонезии, месте следующей остановки второго по протяженности маршрута путешествия Папы (охватившего за одиннадцать дней 23 400 миль). Эта пятая в мире по численности населения страна была преимущественно мусульманской и управлялась с 1966 г. диктаторским режимом Сухарто. Католики составляли большинство только в восточной части острова Тимор (Восточный Тимор), насильственно аннексированной Индонезией в 1975 г., когда португальский колониализм стал терпеть крах во всем мире. Церковь в Восточном Тиморе, включая апостольского администратора в столице Восточного Тимора, Дили, епископа Филиппа Хименеса Бело, была вовлечена в ненасильственное сопротивление тому, что жители Восточного Тимора считали иностранной оккупацией. Оппозиция же, действовавшая активными методами, подвергалась жестоким репрессиям со стороны Индонезии. Место папской мессы 12 октября в Дили ранее оказалось ареной значительного кровопролития.

Визит Папы проходил в очень сложной ситуации. Освятив новый храм Непорочного Зачатия в Дили, Иоанн Павел произнес проповедь о людях, бывших «солью» и «светом» для народа, почтив тех, кто «принял смерть и стал жертвой конфликта» и кто знал, что такое быть «жертвами ненависти и борьбы», в ходе которой «погибло много невинных людей, а другие стали добычей мести и возмездия». Папа не упоминал публично об утраченном суверенитете Восточного Тимора, но плакаты в поддержку его независимости появились в восьмидесятитысячной толпе, собравшейся на мессу. В Джакарте, однако, Иоанн Павел говорил президенту Сухарто и его кабинету, что они не могли «не учитывать прав человека в своем ложном стремлении к политическому единству». Он также призвал индонезийских епископов быть более энергичными защитниками прав религиозной свободы.

Возвращаясь домой, Папа провел лучшие два дня своего путешествия на омываемом Индийским океаном острове-государстве Маврикий. Во время заключительной проповеди шел дождь, а потом великолепная радуга окружила его вместе с тысячами вымокших, но счастливых паломников, пришедших послушать Папу. 16 октября он вылетел в Рим, а в Лейпциге в это время вспыхнули беспрецедентные демонстрации против восточногерманского режима.

ПОМНИТЬ УРОКИ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Иоанн Павел четко осознавал, что имперская система, созданная Ялтинскими соглашениями, стала распадаться в пятидесятую годовщину начала Второй мировой войны. Наблюдая революцию 1989 т. сквозь призму нравственного анализа, Папа убедился, что прошедшие полстолетия европейской и мировой истории привели к созреванию того, что проявлялось теперь в разворачивавшейся революции.

26 августа 1989 г., в день праздника Богоматери Ченстоховской, он писал епископам Польши, чтобы отметить также и годовщину войны, которая разрушила их отечество. На следующий день он выпустил апостольское послание Церкви всего мира. Темой послания стали слова 88-го псалма «Ты положил меня в ров преисподней, во мрак, в бездну». Эти слова определяют взгляд Папы на значение Второй мировой войны и на те выводы, которые несет двадцать первому столетию глубокое прочтение этих «бездн» истории.

Он верил, что это была война за будущее цивилизации и агрессором, выступившим против цивилизации, был тоталитаризм. «Вторая мировая война, - писал папа, - показала всем людям, какой степени может достичь презрение к человеку и нарушение его прав. Это привело к беспрецедентному наступлению ненависти, которая охватила человека и все человечество... Многие стали задаваться вопросом, сможет ли мир после подобного ужасного опыта обрести вновь уверенность в чем-либо».

Этот вопрос об уверенности в будущем человечества оставался без ответа и через пятьдесят лет после войны. «Можно сказать, что Европа, несмотря на видимое благополучие, еще не исцелилась полностью от ран, нанесенных в ходе Второй мировой войны. Для того чтобы это наконец произошло, была необходима истинная солидарность», а также точный анализ того, что произошло в 1939-1945 гг., ибо лишь после осознания этой истины возможно истинное воссоздание солидарности. Еще задолго до 1939 г., писал Папа, «в некоторых сферах европейской культуры» пытались «устранить Бога и Его образ с человеческого горизонта». Одним из результатов подобного устранения стало выдвижение ложных религий в форме «нацистского язычества и марксистской догмы», двух «тоталитарных идеологий», которые притязали на роль «заменяющих религий». Презрение к Богу неизбежно ведет к презрению к человечеству и к отдельным человеческим жизням. Результатом этого явилась нравственная пропасть, которая напомнила Европе двадцатого столетия о реальности Сатаны.

Мир обязан был «учиться на прошлом, чтобы никогда больше не допустить возникновения таких фактов, которые способны зажечь подобное пожарище». Расизм и антисемитизм должны быть искоренены полностью. Граждане новой Европы должны понять, что «уважение к Богу и уважение к человеку идут рука об руку». Церковь должна учесть опыт неудач евангелизации, способствовавших катастрофам Европы XX в., и «стать бдительной по отношению к способам провозглашения Благой Вести в наши дни и к жизни, соответствующей этой проповеди». Все это еще раз подчеркивает важность продвижения к христианскому единству.

Кризис уверенности в перспективах человечества является пережитком Второй мировой войны. Этот кризис веры предстоит изживать, даже после того, как революция 1989 г. справится с политическими последствиями войны. Имея дело с кризисом веры, Церковь должна помнить, что как «Бог не отчаивается в человеке», «так и мы не должны отчаиваться в нем».

МЕССИАНСКОЕ ОСВОБОЖДЕНИЕ

Помощники Папы, планируя церемонию канонизации блаженной Агнессы из Богемии и блаженного Альберта Хмеловского на воскресенье, 12 ноября 1989 г., и представить себе не могли, что проводить ее придется во время политического взрыва, который до основания изменит карту Европы и политику мира.

За два с половиной месяца до этого, 22 августа, Верховный совет Литвы в одностороннем порядке аннулировал аннексию Литвы Советским Союзом. Хотя этот жест не имел каких-либо немедленных последствий, он стал предвестником того, что революция, неуклонно набиравшая силу на востоке Центральной Европы, приведет к роспуску не только внешнюю советскую империю. 10 сентября Венгрия открыла границу с Австрией, чтобы дать возможность беженцам переходить на Запад из Восточной Германии. Более тридцати тысяч немцев бежали из Германской Демократической Республики через эту дыру в «железном занавесе». Через три недели, 1 октября, лидер восточногерманских коммунистов Эрих Хонеккер позволил пятнадцати тысячам граждан ГДР, бежавших в посольства ФРГ в Праге и Варшаве, уехать в Западную Германию на специальных поездах - еще один пролом в когда-то непроницаемой стене, разделявшей Германию и Европу. 18 октября, через два дня после начала массовых демонстраций в Лейпциге, Хонеккер, правивший с 1971 г., был снят с поста лидера партии и заменен на Эгона Кренца.

Однако демонстрации и нелегальная эмиграция продолжались, не ослабевая. 5 ноября более полумиллиона немцев, собравшихся в Восточном Берлине, требовали демократических реформ. С4 до 8 ноября еще пятьдесят тысяч восточных немцев бежали на Запад через Чехословакию. Правительство Восточной Германии ушло в отставку, и боевые ветераны были убраны из Политбюро Коммунистической партии 7 и 8 ноября. Но даже эти ограниченные реформы оказались чересчур запоздавшими, что понимали и новые руководители партии и правительства. Уступив наконец нажиму масс, они 9 ноября открыли Берлинскую стену для свободного прохода с Востока на Запад и обратно. Берлинцы танцевали на гребне стены. К часу дня 10 ноября легендарная Курфюрстендам была заполнена немцами с обеих сторон границы, трубящими в трубы, обнимающимися, танцующими и с трудом верящими, что все это наяву. Величайший символ «холодной войны» пал.

Канонизация Альберта Хмеловского и Агнессы Богемской 12 ноября дала возможность Иоанну Павлу II предложить общественную интерпретацию этих эпических событий. Ярко демонстрируя еще раз, что в воле Провидения не существует простых совпадений, церемония канонизации в Риме дала возможность чехам и словакам объединить их энергию для следующей фазы революции 1989 г.

Лучший момент для канонизации брата Альберта трудно было бы выбрать. Брат Альберт категорически отверг искушение Ленина и выбрал «большую свободу» жизни, полностью посвященной Богу через служение бедным. На этом пути он стал истинным образцом христианского освобождения, которое выше политики, хотя и наполняет ее смыслом и ценностью. Как сказал Иоанн Павел в канонизационной проповеди, «разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо» (Ис. 58.6). Эти слова являются «теологией мессианского освобождения, которая содержит то, что мы привыкли называть ныне «выбором бедных»: «Раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, - одень его, и от единокровного твоего не укрывайся» (Ис. 58.7). «Именно так поступал брат Альберт, - заключил Папа. - Он взял на себя ярмо и бремя Христа, он не стал просто «одним из тех, кто дает милостыню», но стал братом тех, кому служил...»

Во время процессии сбора пожертвований на мессе канонизации, когда хлеб и вино принесли к алтарю для освящения, две сестры альбертинки преподнесли Иоанну Павлу репродукцию самой знаменитой картины святого Альберта Хмеловского, «Ессе Homo» [«Се человек»].

Блаженная Агнесса Богемская умерла около 1282 г. Такой продолжительный период между ее смертью и канонизацией дал Иоанну Павлу возможность поведать в проповеди о странных порою путях Провидения в истории и о том, как прошлое может иногда бросить свет на нечто неясное в настоящем. Агнессе при жизни пришлось столкнуться со страданиями, так же как католикам Богемии, Моравии и Словакии в наши дни. Но Агнессу Богемскую отличала готовность принять «с полным доверием события, которые совершались по воле Провидения, с уверенностью, что все пройдет, но Истина <Христа> пребудет вовеки!» Это, настаивал Иоанн Павел, является «уроком, который эта новая святая преподает вам, своим дорогим согражданам», в 1989 г.: «Человеческая история является непрерывным движением... но Истина Христова, которая освещает и спасает, остается той же, даже среди меняющихся событий. Все, что происходит на Земле, происходит по воле или соизволению Всевышнего, дабы мужчины и женщины могли доверять Истине, жаждать ее, стремиться к ней, постигать и обретать ее!» Даже - имел в виду Папа, - пройдя через сорок лет преследований.

На протяжении семи столетий чехи говорили себе, что, когда будет наконец канонизирована Агнесса Богемская, должно произойти нечто чудесное. Первое событие на пути исполнения этого народного пророчества произошло на самой канонизации. Чехословацкое правительство разрешило все паспортные затруднения, и тысячи граждан страны очутились в это время в Риме, вдыхая воздух свободы. Члены подпольной Церкви, не видевшие друг друга в течение сорока лет, встретились вновь на площади Святого Петра. Встречая старых друзей и обретая новых на этом уик-энде в ходе канонизационных церемоний, католики со всей Чехословакии обнаружили, насколько стойко пережила их Церковь период сталинизма пятидесятых годов и «нормализацию» Гусака после советского вторжения 1968 г. Их было гораздо больше, чем они могли представить. Они были сильнее, чем думали до этого. И примером им служил опыт поляков и немцев Восточной Германии. Теперь, объединенные этой давно ожидавшейся канонизацией блаженной Агнессы, они возвращались домой начинать свою собственную «бархатную революцию».

КАПИТУЛЯЦИЯ

Во время Второй мировой войны Анри де Любак, пытаясь понять причины исключительных ужасов середины XX в., осознал, что так называемый «атеистический гуманизм» является совершенно новым явлением в человеческой истории. Обычный, «повседневный атеизм» был давно известен. Новый же «атеистический гуманизм» был атеизмом, сформировавшим определенное мировоззрение, программу, динамику развития. Его пророки - Фейербах, Маркс, Ницше - учили, что Бог христиан был «антагонистом», «врагом человеческого достоинства».

Такой взгляд ставил все с ног на голову. Древний мир воспринимал библейскую религию именно как великое освобождение от слепой или навязываемой тиранами Судьбы. Если Бог создал мир, мужчин и женщин, населявших его, и если каждый из этих мужчин и женщин обретал «прямую связь с Создателем, Вседержителем даже самих звезд», то человеческие существа не были уже отданы на милость «бесконечных сил - богов, духов, демонов, - связывающих человеческую жизнь сетью их тиранических стремлений...» Освобождение от Судьбы не было теперь привилегией небольшой элиты, имеющей доступ к тираническим силам, управляющим судьбами людей.

То, что библейское откровение провозглашало освобождением, пророки нового атеистического гуманизма называли ярмом. Они заявляли, что «освобождение от Бога» является предпосылкой и условием «обретения утраченного человеческого величия», которого Бог жестоко лишил людей. Вот этот атеистический гуманизм, полагал де Любак, и маршировал теперь по планете во имя человеческого освобождения, являясь первопричиной «великого кризиса современности».

Идея атеистического гуманизма возымела огромные последствия. Получив выражение в политике Ленина, Сталина, Мао и других коммунистических лидеров, она, по мнению де Любака, твердо доказала одно: «Неверно, как думают некоторые, что человек не может организовать мир без Бога. Верно то, что без Бога он может организовать лишь мир, направленный против человека. Сам по себе самодовлеющий гуманизм - это бесчеловечный гуманизм».

1 октября 1989 г. представитель величайшего в мире эксперимента по насаждению атеистического гуманизма - Союза Советских Социалистических Республик - прибыл в Ватикан на встречу с самым выдающимся в мире представителем христианского гуманизма.

Не важно, что Михаил Горбачев был советским лидером новой формации, не являясь уже ни холоднокровной жестокой рептилией, как его сталинские предшественники, ни пылким революционером, подобным первым большевикам. Может быть, к тому времени Горбачев и сам начал сомневаться в возможности реформирования коммунизма. Вероятно, он начал осознавать, что истинная перестройка немыслима без значительно большей гласности (открытости), а большая гласность означала конец монополии Коммунистической партии на власть. Однако то, каким представлялось Горбачеву будущее, не могло уже значительно повлиять на события того дня. История привела его в Ватикан как воплощение той силы в великой драме современности, которая усилиями почти целого столетия пыталась освободить человечество, отвергнув Бога в принципе.

БЛИЗКАЯ ВСТРЕЧА

Каждый в Риме понимал, что 1 декабря 1989 г. должно произойти нечто эпохальное. Улицы заполнили толпы зевак. Обычно скептичные репортеры, и те были возбуждены. Епископы, ветераны Курии, высовывались из окон, чтобы получше разглядеть президента СССР и его супругу, объезжавших кругом площадь Святого Петра, затем - по короткому отрезку виа ди Порта-Анджелика - подъехавших к воротам святой Анны и поднимавшихся в автомобиле по пологому склону Ватиканского холма. Наследник ленинской революции и его супруга вышли из черного лимузина во дворе Сан-Дамасо, где их приветствовали с почестями, полагающимися главе государства, префект Ватикана, dentiluomini [1] Святого отца, и швейцарская гвардия. Затем они вошли во дворец.

Итальянское государственное телевидение расположило телекамеры по всему Апостольскому дворцу, чтобы телезрители могли видеть весь исторический путь советского лидера к апартаментам Папы. С самого начала было заметно, что Горбачев, хорошо понимавший важность этого момента, волновался, хотя и был лидером, обычно излучавшим уверенность в себе. Один семинарист, наблюдавший за этой исполненной драматизма сценой по телевизору, говорил, что Горбачев выглядел как человек, вышедший из ряда приговоренных и направляющийся на казнь. Один из римских журналистов-ветеранов был не согласен с этим, думая, что Горбачев выглядел скорее смущенным, чем испуганным. Пресс-секретарь Папы, Хоакин Наварро-Валлс, бывший психиатр, считал, что Горбачев казался напряженным, «не в своей тарелке», не уверенным, как он должен себя вести: выглядеть ли строгим? или смеяться?

Каково бы ни было его психологическое и эмоциональное состояние, Михаил Горбачев в первые минуты пребывания в Ватикане не производил впечатления человека, уверенного в предстоящем, - возможно, потому, что он и действительно точно не знал, что его ожидает. Однако он, должно быть, интуитивно чувствовал, что исторически означает этот момент. Самим фактом своего присутствия в Ватикане система, которую он представлял, признавала, что неверно истолковывала связь между христианством и подлинным гуманизмом, между христианством и освобождением человечества.

Репортеры могли наблюдать первые моменты встречи между Папой и советским лидером; и люди, опытные в подобных репортажах, видели, что Иоанн Павел очень эмоционально воспринимает происходящее. Журналисты говорили, что по первой реакции Папы обычно можно судить о дальнейшем, и Папа почтил Михаила и Раису Горбачевых самым сердечным приветствием. Папа считал Горбачева человеком принципов, который действует в соответствии со своими убеждениями, даже если они приводят его к нежелательным результатам. Хотя Горбачев и хотел, может быть, «"спасти" коммунизм с человеческим лицом» (словосочетание, казавшееся Папе внутренне противоречивым), с человеком принципов можно было разговаривать, понимая друг друга, и иметь с ним дело, что невозможно с теми, кто озабочен лишь своей властью.

Встретившиеся прошли в библиотеку Папы для личной беседы, используя двух переводчиков (Иоанн Павел мог читать порусски, но не владел разговорной речью): одного переводчика предоставил Государственный секретариат Ватикана, а второй, Валерий Ковликов, был служащим советского Министерства иностранных дел. Обе стороны, очевидно, стремились узнать друг друга. Папа говорил о необходимости религиозной свободы, что он делал всегда во время предыдущих встреч с советскими официальными представителями, но одновременно и приглядывался к своему гостю. Кто был этот человек? Во что он верил? Как оправдывал свои убеждения?

Пока Раиса Горбачева осматривала Сикстинскую капеллу (и утверждала, что русские иконы превосходят фрески Микеланджело), советский президент и Папа беседовали в течение полутора часов, на полчаса дольше, чем предполагалось. По словам Горбачева, Иоанн Павел говорил о своем «европейском кредо» и о своем убеждении, что новая объединившаяся Европа «от Урала до Атлантики» должна возвратиться к нормальному состоянию, восстановив свой истинный исторический путь. Кроме всего прочего, это означало, что Запад должен считать события 1989 г. не столько победой, сколько возможностью восстановить истинное наследие Европы.

Когда Иоанн Павел II и Горбачев закончили частную беседу, Раису Горбачеву ввели, чтобы официально представить Папе. Ее супруг, чувствовавший себя теперь очень свободно, взял ее за руку и сказал:

- Раиса Максимовна, я имею честь представить тебе человека, обладающего высочайшим нравственным авторитетом на земле. Затем, засмеявшись, добавил: - Он славянин, как и мы!

Когда они вышли из библиотеки Папы, чтобы присоединиться каждый к своему сопровождению и сделать официальные заявления, все ощущали возбуждение этого исторического момента. Оно заряжало всех подобно электричеству, и даже ветераны репортерского дела были захвачены им.

Руки Иоанна Павла дрожали от переполнявших его чувств, когда он вышел к подиуму, чтобы сказать слова приветственного обращения. Он с «особенным удовольствием», начал Папа, приветствует советского президента, его супругу, министра иностранных дел и сопровождающих их лиц в Ватикане. Тысячелетие крещения Руси, которое отмечалось годом ранее, стало напоминанием о «глубоком влиянии этого события на историю народов, получивших послание Христа», - заметил Иоанн Павел. «Я рад, что ваш визит, господин президент, происходит на фоне празднования этого тысячелетия, и в то же время рассматриваю его как многообещающий знак на будущее...»

Далее он перешел к вопросу, самому близкому его сердцу, к религиозной свободе. Не скрывая тревоги за состояние литовской и украинской паствы, но выражая это так, чтобы можно было отнести его озабоченность к религиозной свободе в целом, он был вежлив, но прям:

- События прошлых десятилетий и испытания, которым столь многие граждане подверглись за свою веру, известны всем. Общеизвестно, в частности, что многие католические общины в наши дни с нетерпением ожидают возможности восстановить себя и вновь возрадоваться под водительством своих пастырей.

Настало время действовать в соответствии с «повторяющимися утверждениями о решении вашего правительства обновить внутреннее законодательство» о религиозной свободе чтобы эта советская практика была приведена в полное соответствие с международными соглашениями, которые Советский Союз... подписал». Точно такой же довод Папа приводил в своем историческом письме к Леониду Брежневу от 16 декабря 1980 г., уговаривая предшественника Горбачева не входить в Польшу. В этот раз дело касалось не гарантий безопасности, но защиты человеческих прав в соответствии с хельсинкским Заключительным актом. В любом случае его «ожидания», которые совпадали с «ожиданиями миллионов сограждан Горбачева», состояли в том, чтобы «закон о свободе совести, который должен был вскоре обсуждаться Верховным Советом, помог гарантировать всем верующим полную реализацию права на религиозную свободу», которая является «основой» всех других свобод.

В конце столетия массовых убийств Иоанн Павел видел впереди зарождение нового гуманизма, новой «заботы о человеке», которые, в свою очередь, будут способствовать и рождению «общей солидарности». Эта солидарность, однако, окажется мертворожденной, если уроки Второй мировой войны окажутся забытыми: «Если окажутся забытыми фундаментальные этические ценности, судьбы народов могут постигнуть страшные последствия, и даже их величайшие замыслы и дела могут окончиться провалом». Настоящая встреча, заключил Папа, не просто необычна. Она «уникальна по своей значимости: это - знак того, что наступает время зрелости, признак многообещающего будущего».

Михаил Горбачев работал над своей ответной речью вплоть до последнего момента. Когда Хоакин Наварро-Валле попросил копию будущего выступления Горбачева за день до их встречи с Папой (к тому времени советские лидеры уже получили текст будущего обращения Папы), ему сказали, что заявление Горбачева еще не готово.

Советский лидер не хотел уступить в оценке исключительности этой встречи.

- Произошло поистине экстраординарное событие, - начал он, - событие, ставшее возможным благодаря глубоким переменам, произошедшим во многих странах и с различными народами.

Семьдесят лет ожесточенной антиватиканской пропаганды со стороны советского режима закончились сразу и бесповоротно, когда Горбачев признал, что Святой Престол направляет усилия «на разрешение общих европейских проблем и на создание условий, позволяющих народам совершать свой собственный независимый выбор». Затем советский президент провозгласил, что установление дипломатических отношений между Святым Престолом и СССР является решенным вопросом и дипломатам с обеих сторон необходимо лишь как можно скорее урегулировать некоторые «формальности». Горбачев также обязался разработать новый закон о религиозной свободе и заключил, что, «начав движение перестройки, мы постигаем трудное, но незаменимое искусство глобального сотрудничества и консолидации общества на базе обновления».

Последнее предложение напоминало ходульные фразы прошлого. Но Михаил Горбачев еще не исчерпал себя. В импровизированной и неожиданной коде [2], заставшей всех врасплох, он пригласил Папу посетить с визитом Советский Союз.

Это был еще один весьма наряженный момент, и некоторые журналисты считали, что Иоанн Павел, не ответивший тут же определенно и спонтанно на это предложение, потерял великую возможность. Папа же, прекрасно осознававший тонкость этого вопроса, знал, что должен получить приглашение в СССР от Русской Православной Церкви. Советский президент, знакомый с историческими взаимоотношениями между его ведомством и управлением Московского Патриарха, полагал, возможно, что Патриархию в этом вопросе удастся, так сказать, обойти. Однако, прежде чем это смогло случиться, Горбачев лишился власти, и СССР перестал существовать.

ЧЕЛОВЕК, ПОСЛАННЫЙ ПРОВИДЕНИЕМ?

Для того чтобы понять утверждение Иоанна Павла, что Михаил Горбачев был «человеком, посланным Провидением», - как он часто называл его в разговорах с коллегами и друзьями, необходимо вспомнить теологическую линзу, сквозь которую Папа воспринимал реальность. Рассматривая президента Горбачева, Иоанн Павел не переставал быть Каролем Войтылой, человеком, для которого все происходящее заключено в горизонт убеждения, что Иисус Христос определяет предназначение каждой человеческой жизни. Это относится и к жизни Михаила Сергеевича Горбачева. Имея дело с Горбачевым, Иоанн Павел был священником, исполняющим одновременно роль государственного деятеля, а не государственным деятелем, который был священником, лишь когда возвращался к алтарю.

Кроме того, Иоанн Павел, как поляк, глубоко осознавал, что этот русский (Горбачев) в противоположность всем его предшественникам, царистам или коммунистам, позволил Польше утвердить свою свободу и суверенитет. Это другим, но не Папе казалось, что у Горбачева в 1989 г. не было иного выхода, что в связи с его собственными внутригосударственными проблемами Горбачев не мог тогда осуществлять брежневскую доктрину на востоке Центральной Европы. Иоанн Павел и его польские коллеги в Ватикане придерживались иных взглядов. Очень может быть, что Папа, сумевший полностью преодолеть традиционный польский взгляд на «Могучую Власть» на востоке в культурных и духовных аспектах, не мог еще полностью избавиться от преувеличенного представления о политическом могуществе этой власти.

Иоанн Павел уважал Горбачева как политика, готового идти на риск ради веры в истину, и как человека, который пришел к пониманию, что человеческая личность, а не коллектив должна стать центром заботы общества. Это уважение не распространялось на планы Горбачева сохранить Советский Союз в его послевоенных границах. Папа отлично понимал, что «союз», лежавший в основании СССР, был навязан многим и поддерживался грубой силой. Под гнетом этого «союза» оказались и две католические Церкви, в Литве и на Украине, подвергшиеся большим гонениям. Балтийские республики, насильно присоединенные к Союзу, были совершенно своеобразны как в культурном, так и историческом отношении. То же можно сказать и об историческом отличии Украины, хотя этот вопрос был гораздо более болезненным для русских, особенно для Русской Православной Церкви. Учитывая происхождение славянского православия, берущего начало на землях вокруг Киева, обретение Украиной независимости нанесло бы серьезный удар историческим притязаниям Московского Патриархата. Папа, защищавший «права народов» с самого начала своего папства, не мог быть сторонником последней в мире многонациональной империи.

Михаил Горбачев, посвятивший лишь немногим более страницы описанию 1 декабря 1989 г. и встречи с Папой Иоанном Павлом II в своих мемуарах объемом в 700 страниц, может, и был в действительности «человеком, посланным Провидением». Однако даже с точки зрения морального анализа истории конца XX в. Горбачев представляется скорее инструментом в руках Провидения, которого он сам так и не осознал, чем сознательным слугой плана Творца. Как бы ни оценивать Горбачева - человека и государственного деятеля - историческое значение его встречи с Папой будет проясняться все более и более, по мере того как события эти будут уходить в прошлое. Его визит к Папе был актом капитуляции.

Занавес драмы, разыгранной атеистическим гуманизмом, опустился окончательно. Эта философия уже ничего не могла предложить для будущего человечества. Вот что означал приезд в Ватикан Михаила Горбачева.

МЯГКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ СВЯТОЙ АГНЕССЫ

Освобождение от коммунизма в Чехословакии началось в пятницу вечером 17 ноября 1989 г. на Народни тршида [Народном проспекте], который простирается от реки Влтавы до Вацлавской площади в Старом городе Праги. С разрешения властей пятьдесят тысяч студентов пошли маршем по Народни тршида к площади в память пятидесятой годовщины смерти Яна Оплетала, студента, убитого нацистами. Однако студенты подчеркивали связь между угнетателями прошлыми и нынешними, скандируя лозунги, направленные против правящего режима. На полпути к площади студенты, не проявлявшие насилия, были встречены полицейскими в белых шлемах и с дубинками, а также государственными антитеррористическими подразделениями в красных беретах. Окруженные студенты пытались поговорить с перегородившими путь отрядами. Некоторые протягивали цветы красным беретам, другие зажгли свечи, сели на тротуар и, подняв руки, скандировали:

- Мы с пустыми руками.

После нескольких часов нараставшего напряжения белые шлемы и красные береты без предупреждения набросились на демонстрантов. Мужчин, женщин и подростков избивали до потери сознания. Никто не был убит, но сотни были госпитализированы.

Эта бойня, как ее все сразу окрестили, возбудила ненасильственную революцию, сбросившую чехословацкий коммунизм. 19 ноября Вацлав Гавел созвал митинг, создавший организацию сопротивления «Гражданский форум». Вскоре после этого в Братиславе под руководством в основном католических лидеров была создана подобная коалиция «Народ против насилия». На Вацлавской площади начались массовые демонстрации, на которых выступал отец Вацлав Мали, тридцатидевятилетний священник, работавший истопником в подвале гостиницы «Метеор» после того, как правительство лишило его права проводить публичные богослужения. Вечером 24 ноября он зачитал перед огромным собранием послание старого кардинала, чье известное всем имя, любовно сокращенное собравшимися, разносилось криками приветствия над толпой в холодном вечернем воздухе:

- Франчи Томашек! Франчи Томашек!

Кардинал писал:

Граждане Богемии, Моравии и Словакии.

Я не должен хранить молчание в такой момент, когда вы собрались вместе в могучем протесте против великой несправедливости, гнетущей нас сорок лет... Нас окружают страны, которые, в прошлом или в настоящем, разрушили тюремные решетки тоталитарной системы... Мы не должны больше ждать. Настало время действовать....

Давайте же сражаться за добро добрыми средствами. Наши угнетатели показывают нам, насколько недолговечны бывают победы ненависти, зла и мести...

Я хочу обратиться также и к вам, мои католические братья и сестры. В этот судьбоносный час нашей страны никто из вас не должен оставаться в стороне. Возвысьте вновь свой голос - на сей раз в единстве во всеми другими гражданами, чехами и словаками, людьми других национальностей, верующими и неверующими. Религиозная свобода не может быть отделена от других человеческих свобод. Свобода неделима...

Через четыре дня, 28 ноября, Коммунистическая партия Чехословакии согласилась уступить монопольное право на власть.7 декабря ушел в отставку премьер-министр Ладислав Адамец. 10 декабря Густав Гусак также оказался отстраненным от президентства. После трех недель интенсивных переговоров 29 декабря Вацлав Гавел был выдвинут Президентом Чехословакии. По предложению Вацлава Бенды, самого интеллектуального католика в «Гражданском форуме», режим вступил в контакт с кардиналом Томашеком, прося его стать посредником в переговорах между оппозицией и правительством. Томашек отказался, показав тем самым, что с возрастом стал тверже и дальновиднее. Действуя как посредник, он не только разъединил бы оппозицию, но и придал бы режиму вид законности. Поставив Церковь безоговорочно на сторону народа, Томашек поддержал оппозицию, ставшую таким образом более широкой.

В соборе Святого Вита на Градчанском холме в Праге 29 декабря люди пели «Те Оешп», празднуя назначение Гавела президентом. Один из прежних помощников этого драматурга, все еще не пришедший в себя от случившегося, сказал:

- Святая Агнесса помогла нашей мягкой революции.

После последних шести недель борьбы каждый готов был согласиться с этим.

Ненасильственная революция смела сталинскую внешнюю империю менее чем за шесть месяцев и на месте правления страха установила демократические режимы. Совесть сильнее насилия, если она овладевает многими. Те, кто участвовал в Революции 1989 г., знали, что ключевой фигурой в создании условий для этой революции совести был Папа Иоанн Павел II.

НОВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ДЕЛ

В тот 1989 Annus mirabilis [3] Иоанн Павел быстро использовал возможности, предоставляемые новым положением дел на востоке Центральной Европы и в СССР.

17 июля было объявлено об установлении полных дипломатических отношений между Польшей и Святым Престолом.

25 июля отец Тадеуш Кондрусевич был назначен апостольским администратором Минска в Белорусской Советской Социалистической Республике с полномочиями пастырской заботы о римских католиках по всей Белоруссии. Жизнь епископа Кондрусевича иллюстрирует испытания, которым пришлось подвергнуться польским семьям, изгнанным на восток во время Второй мировой войны. Он родился в 1946 г. в Гродно, но вырос в Казахстане. В то время когда Кондрусевич был избран епископом, он был священником Вильнюсской епархии Литвы - единственном месте в СССР, где он в семидесятых годах мог получить духовное образование.

5 октября в Риме собрался Украинский католический Синод епископов. Через две недели «министр иностранных дел» Ватикана архиепископ Анджело Содано был в Москве на переговорах о будущем Греко-Католической Церкви на Украине. Патриарх Московский и Всея Руси предложил фактически распустить Украинскую Католическую Церковь. Тем, кто был привержен восточной литургии более чем единству с Римом, предстояло стать православными; а тем, кто держался более единства с Петром, нежели литургии восточного обряда, предстояло стать римскими католиками. Это было совершенно неприемлемо. Во время встреч с Президентом Горбачевым, министром иностранных дел Шеварднадзе и председателем Совета по делам религий Юрием Христорадновым архиепископ Содано отстаивал точку зрения Иоанна Павла, что новый советский закон о свободе совести признает законность Греко-Католической Церкви на Украине. Советские власти наконец согласились с этим, однако настаивали на том, чтобы «практические аспекты» легализации униатской Церкви вырабатывались в ходе трехсторонних переговоров с участием Святого Престола, Московской Патриархии и Советского правительства. Эти переговоры должны были проходить «в контексте более тесного экуменического диалога» между Русской Православной и Римско-Католической Церквями.

Исходя из опыта подобных переговоров, Московский Патриархат должен был использовать угрозу раскола Украинской Церкви в этом «контексте», чтобы избежать слишком больших уступок греко-католикам Украины. С учетом предположений о возможной длительности режима Горбачева и существования СССР Святой Престол и Папа согласились на эту формулу, которая не была воспринята с большим энтузиазмом ни украинской диаспорой в мире, ни Украинской Католической Церковью in situ [4]. В конце октября 1989 г. греко-католики Украины проводили массовые демонстрации во Львове, а 29 октября они мирно заняли самую большую церковь в городе, храм Преображения.

Выход из подполья Греко-Католической Церкви в Румынии проходил более гладко. 30 декабря архиепископ Франческо Колласуоно, ветеран ватиканской дипломатии, начал девятидневную миссию в Румынии, в ходе которой он впервые с 1950 г. встретился с епископами латинского обряда и с греко-католическими епископами. 6 января 1990 г., румынское промежуточное правительство подтвердило, что декрет от 1 декабря 1948 г., насильно объединивший Греко-Католическую Церковь Румынии с Румынской Православной Церковью, отменяется и что греко-католики Румынии получают полную религиозную свободу.

По следам встреч архиепископа Содано в Москве в 1989 г. и визита президента Горбачева в Ватикан в декабре была организована совместная Римско-Католическая и Русская Православная конференция в Москве, работавшая с 12 по 17 января 1990 г., пытавшаяся разрешить ситуацию Греко-Католической Церкви на Украине. Делегацию Святого Престола возглавлял кардинал Виллебранд, президент Папского совета по содействию христианскому единству, а православную делегацию - Митрополит Киевский Филарет, непримиримый враг украинских католиков. Хотя официальное сообщение о результатах конференции заявляло о достижении «существенного согласия» относительно положения Греко-Католической Церкви на Украине, результаты январской встречи не устраивали украинских католиков.

Русское Православие разыгрывало свою экуменическую карту, настаивая на том, что «униатство» (по модели Брестской унии украинских католиков в 1596 г.) не является способом объединения Церквей. Украинцы восприняли это как косвенное непризнание их опыта. Хотя участники встречи согласились, что греческие католики могут сохранить часть своих церквей, тем не менее их деятельность пытались ограничить «канонической территорией» Римско-Католической Церкви. Украинцы считали эту двусмысленную формулировку препятствием свободе действий. Более того, Православие отказывалось признавать существующую иерархию подпольной Греко-Католической Церкви и настаивало на том, что любые иерархические структуры греко-католиков на Украине (такие, как епископаты и приходы) должны устанавливаться в соответствии с соглашениями между Святым Престолом и Московским Патриархатом, что для украинцев означало новое ущемление свобод со стороны Ватикана, свобод, гарантированных Брестской унией, которые они с такими страданиями защитили. Несмотря на недовольство украинцев, Иоанн Павел ратифицировал это соглашение. Пытаясь ослабить хотя бы некоторые тревоги украинских католиков, он, однако, добавил формальную озабоченность «историческими оценками» соглашения относительно Брестской унии и отметил опасность неверного толкования некоторых аспектов этого соглашения.

6 февраля 1990 г. Иоанн Павел назначил Яна Хризостома Кореца епископом Нитры в словацкой части Чехословакии. Ватиканская газета осторожно писала, что «до настоящего времени он был ректором семинарии в Братиславе», - бюрократическая отписка, за которой скрывалась одна из великих личных драм сопротивления Церкви на востоке Центральной Европы. Корец был тайно рукоположен в епископы в 1951 г. в возрасте двадцати семи лет, работая в то время на складе в Братиславе, перекатывая бочки с маслом. Ему удавалось тайно исполнять функции епископа до 1960 г., когда он был арестован и приговорен к двадцати семи годам тюремного заключения. Выпущенный во время «Пражской весны» 1968 г., он в 1974 г. был вновь отправлен в тюрьму и освобожден лишь благодаря протестам международной общественности. Затем он работал в Братиславе мастером по ремонту лифтов, ночным дежурным, фабричным рабочим, продолжая при этом подпольное служение в качестве епископа и выпуская множество небольших книг по теологии и духовному развитию. Пытаясь смягчить режим Гусака, предыдущий Папа, Павел VI в 1976 г. попросил Кореца прекратить тайную епископскую деятельность и особенно подпольное рукоположение новых священников. Корец подчинился Папе и наблюдал, как режим, несмотря ни на что, продолжает свои репрессии. В конце 1980-х гг. он стал одним из ключевых лидеров словацкого католического сопротивления. И теперь назначение окружным епископом было знаком благодарности Корецу со стороны нового Папы, который сам, будучи ранее ахиепископом Краковским, сомневался в правильности прежней Восточной политики Ватикана по отношению к Чехословакии и внес большой вклад в подпольное рукоположение духовенства.

14 февраля Святой Престол установил полные дипломатические отношения с Венгрией, сразу после того, как останки кардинала Миндженти были возвращены в его страну и перезахоронены во время погребальной мессы при большом стечении народа в Эстергоме, престоле Венгерского Примаса. В письме венгерскому кардиналу Ласло Паскаи, направленном по этому случаю, Иоанн Павел писал о Миндженти, что «он носил терновый венец».

1 марта Святой Престол установил полные дипломатические отношения с СССР. Первым нунцием Святого Престола в Москве был назначен архиепископ Франческо Колласуоно.

А 14 марта Иоанн Павел назначил двенадцать новых епископов - семь для Церкви латинского обряда и пять для ГрекоКатолической Церкви - в Румынию.

ЧТО ЖЕ ПРОИЗОШЛО? И ЧТО ПРЕДСТОИТ?

Пока западные комментаторы наперебой искали объяснения того, что же столь быстро и столь неожиданно произошло в восточной части Центральной Европы, - причем большинство из них сходились на том, что причиной распада Варшавского Договора было состояние экономики, - Иоанн Павел старался глубже вникнуть в эти события и яснее представить их влияние на будущее. 13 января 1990 г. на ежегодной встрече с дипломатическим корпусом, аккредитованным при Святом Престоле, Иоанн Павел представил дипломатам развернутую историческую картину того, чему они стали свидетелями.

- Непреодолимая жажда свободы, - сказал он, - разрушила стены и открыла двери.

В начале Революции 1989 г. «часто стояла Церковь». Шаг за шагом, «зажигались свечи, образуя... путь света, как бы говоря тем, кто много лет ограничивал человеческие горизонты земными стремлениями, что никто не может бесконечно жить в цепях...» Великие столицы этого региона - Варшава, Москва, Будапешт, Берлин, Прага, София и Бухарест - стали «стадиями долгого паломничества на пути к свободе»: свободе, которая оказалась возможной благодаря тому, что «женщины, молодые люди и мужчины преодолели свой страх...»

Следующей задачей, говорил Папа, является закрепление победы совести и осознания закона, который должен признать человеческое достоинство как источник всех прав. Закон должен создать дом, достойный мужчин и женщин, являющихся морально свободными; а это требует «уважения к высшим и вечным ценностям». Когда человек делает самого себя «мерилом всего», он «становится рабом своей собственной ограниченности и бренности». Право закона в новой Европе должно быть построено «по эталону Того, от Которого все приходит и к Кому этот мир возвратится».

14 февраля Папа начал серию коротких молитвенных раздумий во время своих общих аудиенций. Эти молитвы-размышления входили в серию, называвшуюся «Цикл Ясной Гуры», поскольку чтение их имело целью подготовку к поездке Папы в Польшу в следующем году. Темой молитвы 21 февраля было воспоминание о послании, которое направил король Ян III Собеский Папе Иннокентию XI о его победе в битве при Вене в 1683 г.: «Я пришел, я увидел, Бог победил». Именно это, по мнению Иоанна Павла, случилось на востоке Центральной Европы: dues vicit [Бог победил]. 28 марта он принес благодарения «за то, что хитроумная ложь была выведена наружу», и благодарил Марию, королеву Польши, «за всех тех, для кого истина стала силою» истина, которая одержала победу над ложью. Следующие раздумья из этой серии связывали события 1939 и 1989 гг., отражая предательство по отношению к Польше со стороны СССР (?) и ее западных союзников, годовщину Варшавского восстания и лагерь смерти Освенцим. Уроками, извлеченными при этом из настоящего и из событий полустолетней давности, должны были стать необходимость солидарности общества и его способность к «достойному разнообразию».

Подобные темы сопровождали и драматическую поездку Иоанна Павла во вновь освободившуюся Чехословакию в апреле 1990 г. Двухдневный визит, во время которого Папа посетил также Велеград и Братиславу, начался 21 апреля в Праге. Собор Святого Вита был заполнен епископами, священниками и верующими мирянами, многие из которых составляли подпольную Церковь. Сотни из присутствовавших, особенно среди более старого духовенства, не один год страдали в заключении в трудовых лагерях. Все они, сказал Папа, одержали «победу верности»: «верности Христу распятому в момент вашего собственного распятия»; верности Святому Духу, «который вел вас сквозь мглу»; верности «преемникам Петра и преемникам апостолов, епископам»; и «верности народу, которая особенно выражалась в солидарности с преследуемыми и в откровенности с теми, кто искал истину и любовь к свободе». Их задачей теперь было построение свободной Церкви «на основании того, что вы взрастили в эти годы испытаний».

Иоанн Павел не был в тот день единственным в Праге, кто считал, что 1989 г. должен восприниматься не так, как привыкли трактовать исторические события государственные деятели. Друг Папы, драматург Вацлав Гавел, ставший Президентом Чехословакии, блестяще выразил это в своем приветственном обращении к Папе в пражском аэропорту 21 апреля:

Ваше Святейшество,

мои дорогие сограждане.

Я не уверен, что знаю точно, что такое чудо. Несмотря на это, осмеливаюсь сказать, что в этот момент я участвую в чуде: человек, который шесть месяцев назад был арестован как враг государства, стоит здесь сегодня как Президент этого государства и приветствует первого в истории верховного понтифика Католической Церкви, вступающего на эту землю.

Я не уверен, что знаю, что такое чудо. Несмотря на это, осмеливаюсь сказать, что сегодня я буду участвовать в чуде: на том же месте, где пять месяцев назад, в день, когда мы возрадовались канонизации Агнессы Богемской, когда решалось будущее нашей страны, сегодня глава католической Церкви будет служить мессу и, вероятно, поблагодарит нашу святую за ее ходатайство перед Тем, Кто держит в своих руках непостижимый ход всех событий.

Я не уверен, что знаю, что такое чудо. Несмотря на это, осмеливаюсь сказать, что в этот момент я участвую в чуде: в страну, разрушавшуюся идеологией ненависти, прибыл посланец любви; в страну, разрушавшуюся правлением невежества, прибыл живой символ культуры; в страну, лишь недавно разрушавшуюся идеей конфронтации и разделения мира, прибыл посланец мира, диалога, взаимной терпимости, уважения и спокойного понимания, посланец братского единения при всеобщем разнообразии.

В течение всех этих долгих десятилетий Дух изгонялся из нашей страны. Я имею честь быть свидетелем момента, когда эта земля получает апостольский поцелуй духовности.

Добро пожаловать в Чехословакию, Ваше Святейшество.

ИНОЕ ПРОЧТЕНИЕ ИСТОРИИ

Кардинал Агостино Касароли не удовлетворился этим разговором о чудесах и весной 1990 г. решил проанализировать события 1989 г. с точки зрения архитектора Восточной политики Ватикана.

В своей лекции в Парме 17 марта Касароли утверждал, что «хельсинкский процесс» - переговоры, приведшие к Заключительному акту в Хельсинки в 1975 г.; обеспечение прав человека согласно этому акту; последующие встречи для обсуждения новых соглашений и динамика этого процесса, проявившаяся в коммунистических странах, - стал основной причиной перемен на востоке Центральной Европы. Это был интригующий аргумент в пользу чисто дипломатических усилий Ватикана в лице Касароли, игнорирующий духовную работу Папы. Однако удивительно при этом, что Государственный секретарь Ватикана не упоминает, что целью хельсинкского процесса, с точки зрения Советского Союза, была ратификация границ внешней империи, полученной Сталиным на Тегеранской и Ялтинской конференциях во время Второй мировой войны. Основная метафора Иоанна Павла, отражающая послевоенную Европу, - «Ялта» - почему-то отсутствовала в лекции кардинала. Касароли высказал также мнение, что «хельсинкский процесс» ввел такие понятия, как «человеческая личность» и «народы», в качестве «принципов» международных отношений, установив, что вопросы прав человека являются не «внутренним делом» страны, но предметом законной озабоченности всех. И тем не менее, говоря об этих важных достижениях, Касароли описывал поведение Советского Союза и стран Варшавского Договора в ходе совещания в Хельсинки с холодным, почти клиническим подходом к изменениям в этих странах, как будто вопрос не касался глубоких моральных проблем, поставленных на карту и столь важных для человечества.

2 июня кардинал Касароли был удостоен почетной докторской степени Папской богословской академии в Кракове. В связи с этим - после двухдневного визита Иоанна Павла в Чехословакию и слов президента Гавела о «чуде», свидетелем которого он был, - кардинал вновь защищал Восточную политику папы Павла VI (которую сам же в свое время активно проводил). В самом начале контактов с коммунистами, сказал Касароли, он был убежден, что «эксперимент» не имеет будущего, поскольку является утопичным. Но кардинал умолчал о том, что он и Павел VI считали разделение Европы «холодной войной» явлением временным. Касароли отдал должное Иоанну Павлу за его «мощную поддержку» тех, кто работал ради обеспечения прав человека за «железным занавесом». Одновременно кардинал превозносил Михаила Горбачева как человека, который «бросился на спасение людей, стараясь демократическими методами облегчить их смертельные раны в общественно-политической, нравственной и экономической жизни, нанесенные десятилетиями диктаторского режима». Мало кто из истинных русских демократов середины девяностых годов согласился бы с таким описанием достижений Горбачева и его намерений.

Кардинал Касароли совершенно правильно предположил, что всегда необходимо «задаваться вопросом, до какой степени можно объяснять человеческие поступки и события, даже самые чудесные, «естественным» ходом вещей, хотя и происходивших под бдительным взором Господа и при Его постоянном воздействии на природу и историю». Однако хладнокровный анализ высокой политики и невнимание Касароли к моральной революции, создавшей условия для 1989 г., упускают нечто главное, что, очевидно, уловил президент Гавел, упоминавший о «чуде».

Анализ кардинала Касароли, сосредоточившегося на государственной политике, не смог проникнуть в сущность намного более интересных вопросов, которые поставили быстрые, своеобразные и результативные перемены на востоке Центральной Европы во второй половине 1989 г. Почему все это произошло именно тогда? Как стал возможен ненасильственный метод этих перемен (за исключением Румынии)? Почему в результате сложились в основном демократические, а не авторитарные режимы? Гавел знал, почему. И, как он ясно продемонстрировал в аэропорту Праги, президент Чехословакии знал, что Иоанн Павел II был незаменимым человеком, формировавшим революцию сознания, которая предшествовала и сделала возможной политическую Революцию 1989 г.

НОВЫЕ ФАКТОРЫ

Третья общественная энциклика Иоанна Павла II «Centesimus Annus» [«Сотый год»] была выпущена 1 мая 1991 г. Предназначенная отметить столетие энциклики Папы Льва XIII «Rerum Novarum», «Centesimus Annus» давала Церкви и миру представление Иоанна Павла о причинах и значении Революции 1989 г. и в то же время заглядывала в будущее, выявляя «новые факторы» двадцать первого столетия и создавая развивающуюся, действенную социальную доктрину Церкви.

Необходимость энциклики, отмечающей столетие «Rerum Novarum», была ясна. Иоанн Павел хотел затронуть в ней экономические вопросы. Поэтому он и сказал своему бывшему однокласснику, епископу Ежи Мее из Папского совета по справедливости и миру:

- Может быть, нам следует послушать экономистов.

Мея понял намек, и, для того чтобы помочь подготовить интеллектуальную основу для проекта энциклики, Совет по справедливости и миру пригласил группу выдающихся экономистов представителей разных школ экономической мысли - на встречу в Ватикане 5 ноября 1990 г. После утреннего заседания в помещениях Папского совета экономистов пригласили на рабочий ленч с Иоанном Павлом II в Апостольском дворце. Дискуссию вел епископ Мея, побуждая к высказыванию каждого из приглашенных экономистов. Иоанн Павел II задавал ученым «вежливые, но очень острые вопросы», как вспоминал впоследствии профессор Роберт Лукас. На Лукаса произвели впечатление «интеллигентность и серьезность» Папы, а также «полное отсутствие в нем церемонности и помпезности». После беседы с Папой за ленчем экономисты возвратились в Папский совет для продолжения дебатов.

В результате совещаний Папский совет разработал обобщенный «синтез» мнений для руководства при разработке проекта юбилейной энциклики. Иоанн Павел изучил этот документ и разослал его сотрудникам, включая итальянского философа Рокко Баттиглионе, который знал кардинала Войтылу в Кракове и опубликовал в свое время исследование его интеллектуального проекта «И pensiero di Karol Wojtyła» [«Мысли Кароля Войтылы»]. На основании этих бесед Иоанн Павел решил, что новая энциклика должна больше опираться на личностный подход, характерный для его исследований, нежели на «синтез», представленный Курией, и должна больше отражать эмпирические реалии современной мировой экономики. Тогда он нашел возможность объединения двух своих забот, чтобы нравственный анализ экономики вытекал из философии нравственной деятельности. Результатом стала энциклика, которая представляла собой не экономический разбор «сверху вниз» (от экономических макроагрегатов до необходимых низовых решений), а прогноз желательного развития экономики «снизу вверх», начиная с попытки описать «экономическую личность» как часть или одну из сторон «действующей личности», - нравственного субъекта, наделенного разумом и свободной волей, на основе которых он строит свою экономическую жизнь. Иоанн Павел не вдавался глубоко в технические работы по экономике и не считал, что Церковь должна давать рецепты технического решения экономических проблем. Он был тем не менее признанным философом, исследующим человеческую личность, и те консультации, которые привели к созданию «Centesimus Annus» в его определившемся личностном стиле, позволили выявить связи между социальной доктриной Церкви, его собственной философской работой и миром двадцать первого столетия.

ТАК ЧТО ЖЕ ВСЕ-ТАКИ ПРОИЗОШЛО?

«Centesimus Annus» начинается с дани уважения Папе Льву XIII, чье творческое применение католических моральных принципов к общественным, экономическим и политическим «новым факторам» конца XIX в. создало то, что Иоанн Павел назвал «устойчивой парадигмой для Церкви». Основные темы «Rerum Novarum» - достойная работа и рабочие; право на частную собственность и связанная с нею обязывающая ответственность; право на объединения, включая право создавать профсоюзы; право на справедливую оплату труда и право на религиозную свободу - все это оставалось частью интеллектуального наследия Церкви. Лев XIII также сделал «удивительно точный» прогноз относительно крушения социализма, что как он, так и Иоанн Павел считали неизбежным вследствие «фундаментального» заблуждения социализма относительно природы человеческой личности. Это «антропологическое» заблуждение, отягченное атеизмом, привело к огромным человеческим страданиям.

Взяв за основу этот анализ, Иоанн Павел обращается к вопросу, что послужило причиной событий 1989 г., когда и каким образом это произошло. Как он утверждал уже не однажды, культура - а не экономика и не превосходящие материальные силы - является двигателем истории. Эта истина давала ответ на вопросы почему, каким образом и когда применительно к событиям 1989 г.

Сыграли, конечно, роль и другие факторы. Одним из них было «нарушение прав рабочих» со стороны системы, которая якобы управляла от их имени. Сопротивление «во имя солидарности» рабочих «открыло вновь содержание и принципы Церковной социальной доктрины», которая вела их к сопротивлению «средствами мирного протеста, с использованием лишь оружия истины и справедливости». Это явилось еще одним опровержением марксистского кредо, ибо, «если марксизм учил, что решение социальных конфликтов возможно лишь путем их обострения с последующей насильственной конфронтацией», ялтинское разделение Европы было преодолено ненасильственным стремлением людей, которые «смогли... найти эффективные пути, чтобы свидетельствовать об истине» вместо новой войны.

Экономическая неэффективность была еще одним ключевым фактором в кризисе реально существующего социализма, отражая «нарушение социализмом прав человека на частную инициативу, на владение собственностью и на свободу в экономическом секторе». Марксизм, считавший, что экономика определяет культуру, закончил разрушением экономики, которую он создавал. Считая культуру вторичной по отношению к экономике, коммунисты тем самым подавляли самые насущные стороны жизни, а это могло привести лишь к социальному распаду.

Но самой глубокой причиной краха социализма был тот «духовный вакуум», который он создал. Марксизм пытался «вырвать из человеческого сердца потребность в Боге». Но он продемонстрировал лишь, что это невозможно сделать без того, чтобы «бросить сердце в панику неразберихи».

Христианский гуманизм, отражающий вечные истины, вложенные изначально в человеческую природу, смог пробиться к страдающему в панике, посеянной атеистическим гуманизмом, человеческому сердцу. Тем самым христианский гуманизм возвратил людей к их подлинной культуре. Когда набралось достаточно людей с исцеленной совестью, способных сказать «нет» коммунистической лжи, эта ложь и сам коммунизм развалились. Вот что, по мнению Иоанна Павла, произошло в 1989 г. - и вот по какой причине.

СВОБОДНАЯ ЭКОНОМИКА

Иоанн Павел не пытался обрисовать «католическую экономику» для мира, вышедшего наконец из периода «холодной войны», утверждая определенно, что Церковная социальная доктрина «не предлагает моделей для настоящего». Однако «Centesimus Annus» рассматривала вопросы, в которых должен был разбираться автор трудов «Личность и действие» и «Laborem Exercens»: Какого рода человек может пользоваться свободной экономикой? Каков вклад подобного вида деятельности в общее экономическое благо? Как свободная экономика служит благу человека? В труде «Личность и действие» анализировалась базовая структура нравственной деятельности. В «Laborem Exercens» исследовалась сущность труда. «Centesimus Annus» явилась истинным открытием в католической социальной мысли, применив результаты предыдущих исследований к «свободной экономике», понимаемой как выражение человеческих творческих способностей и арена нравственной ответственности. В этом смысле «Centesimus Annus» «формально и организационно оформила» те нравственные прозрения, которые содержались в «Личности и действии» и в «Laborem Exercens».

Начиная с «Rerum Novarum» и далее - с «Populorum Progressio» католическая социальная доктрина сосредоточивалась преимущественно на справедливом распределении богатств: так как все богатства исходят от земли, нравственным вопросом является справедливое их распределение. Иоанн Павел подтверждает, что, поскольку Бог дал землю всем населяющим ее, добро земли является «всеобщим достоянием». Теперь же, однако, появился новый вид богатств: в развитых странах «владение ноу-хау, технологиями и мастерством» имеет даже большее отношение к богатству, чем природные ресурсы. Католическая социальная доктрина, утверждает Папа, не обращает достаточного внимания на этот важный «новый фактор». Более того, есть еще вопрос об экономической ценности работающего, которую он тоже вкладывает в конечный результат, создавая богатства. Эти «ценности» и «богатства», говорит Иоанн Павел, являются уже продуктом лишь человеческого труда, человеческого творчества, человеческой инициативы. Таким образом, если экономика определяется трудом, творческими способностями, инициативой, ценностью работающего и получаемым в результате богатством, то, значит, первейшей обязанностью Церкви является побуждение людей к доброму использованию их творческих способностей для создания ценностей и богатств. «Богатство народов» кроется не столько в земле, сколько в человеческом разуме, в способности человека к творчеству.

Поскольку этот личностный подход Иоанна Павла II, а также его теория моральной деятельности человека сделали его чрезвычайно чувствительным к тому, что в действительности происходит в современной экономической жизни, энциклика «Centesimus Annus» решительно порвала с материализмом, характерным для некоторых аспектов прежней католической социальной доктрины. Это обстоятельство, а равно подход Иоанна Павла к анализу общественной жизни, согласно которому доминирующую роль играет культура, означает, что с появлением «Centesimus Annus» католическая социальная доктрина оставила любые попытки искать «третий путь» либо между капитализмом и социализмом, либо вне их обоих. С социализмом было покончено, и в мире оставалось много различных форм капитализма (что явилось еще одним прозрением, которое Иоанн Павел внес в католическую социальную доктрину). Вопросом для будущего был выбор той или иной формы «свободной экономики» на основании представления о «действующей личности». Энциклика дает следующую моральную оценку капитализма.

Можно ли сказать, что после провала коммунизма капитализм оказался победившей социальной системой и что капитализм должен стать целью стран, предпринимающих теперь усилия для перестройки своей экономики и своего общества?..

Ответ, несомненно, будет нелегким. Если под «капитализмом» понимается экономическая система, которая осознает фундаментальную и позитивную роль бизнеса, рынка, частной собственности и ответственности за средства производства, так же как и свободного человеческого творчества в экономическом секторе, тогда ответ будет определенно положительным, даже если при этом предпочтительнее было бы говорить об «экономике бизнеса», «рыночной экономике» или просто о «свободной экономике». Но если под «капитализмом» понимается система, в которой свобода в экономическом секторе не ограничивается пределами, очерчиваемыми четкими юридическими рамками, ставящими ее на службу общей человеческой свободе и делающими ее лишь частью этой общей свободы, сущность которой составляет этика и религия, тогда ответ будет определенно отрицательным.

Изучив «Centesimus Annus», защитники «христианского социализма» пытались возражать, что «капитализм А» существует лишь в учебниках. Это было бездоказательно как эмпирически, так и буквально: эмпирически потому, что примеры «капитализма А» можно обнаружить в различных странах Западной Европы и Северной Америки; буквально же потому, что Иоанн Павел II взял для своего «капитализма А» различные качества «реально существующих» примеров капитализма, ни один из которых полностью его не удовлетворял. Точно так же было бы неверным утверждать, что «Centesimus Annus» одобряет любой капитализм. В частности, эта энциклика не может служить одобрением, например, либертарианизма. Иоанн Павел полагает, что энергия необузданного рынка должна сдерживаться и направляться законом и моральной культурой общества. «Centesimus Annus», знаменуя, с одной стороны, конец «реально существовавшего социализма», предлагает в то же время глубокие требования ко всем формам «реально существующего капитализма».

СВОБОДНОЕ И ДОБРОДЕТЕЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО

Энциклика «Centesimus Annus», кроме анализа экономических аспектов общества, развивает анализ всей сложной структуры свободного общества.

Поразительно новым в этой связи является учение Иоанна Павла о том, что «общество» подобно индивидууму, обладает «субъективными свойствами». Эта субъективность общества находит выражение во всевозможных добровольных ассоциациях и объединениях сограждан - «различных промежуточных группах начиная с семьи и включая экономические, общественные, политические и культурные группы, отражающие природу человеческих стремлений и обладающие своей собственной автономией». Возникновение этих добровольных ассоциаций является существенным условием развития и поддержания свободного общества. Эта идея «субъективности общества» является одной из самых перспективных концепций энциклики, и следует надеяться, что римские католики и другие интеллектуалы разовьют эту концепцию еще глубже.

Воплощенное в энциклике положительное отношение к «свободной экономике» отражало подход Папы к католической социальной доктрине, выраженный лозунгом «Сначала - культура». «Экономика современного бизнеса, - пишет Иоанн Павел, обладает многими положительными аспектами, поскольку основывается на человеческой свободе, проявляющей себя в экономической сфере так же, как она проявляет себя и во многих других областях». Успешно развивающийся бизнес является для Папы одной из парадигм в его уповании на солидарность как важнейшую общественную добродетель. Ибо успешный бизнес требует «способности предвидеть... потребности общества и того сочетания производственных факторов, которое окажется наиболее продуктивным для удовлетворения потребностей людей». Кроме того, для бизнеса необходимы «кооперация и сотрудничество многих людей, работающих на общую цель». Для выявления назревших потребностей, для планирования и организации бизнеса, способного удовлетворить эти потребности, и для разумного, расчетливого риска нужны «инициатива и предпринимательские способности», - и все эти качества должны утверждаться в культуре общества, а иначе современная экономика не будет успешной.

Но «свободная экономика формируется не только развивающейся культурой общества; она должна еще направляться законом, то есть государством. Однако существуют пределы того, что может сделать государство, создавая законную структуру для функционирования «свободной экономики», и они опять-таки связаны со свободой человеческой личности. Государство, например, «не может волевым порядком обеспечить «сверху» право на работу для всех своих граждан; для этого ему пришлось бы взять на себя управление всеми аспектами экономической жизни и ограничить свободу гражданской инициативы».

«Centesimus Annus» оспаривает также стереотипы представлений о бедности и бедных. Бедность в современном мире, утверждает Иоанн Павел, чаще всего является следствием исключенности из мира производства и обмена производственными товарами. Думая о бедных, призывает Папа, необходимо думать об их потенциальных способностях; и справедливость требует, чтобы эти способности получили возможность самовыражения. В свободном обществе, пишет Иоанн Павел, задача культуры состоит в воспитании «доверия к человеческому потенциалу бедных, а следовательно, и к их способности улучшить свое состояние трудом, производящим положительный вклад в экономику процветания». Подобный моральный принцип исключает такую систему благотворительности, которая приводит лишь к зависимости нуждающегося от помощи и к его пассивности.

«Centesimus Annus», следует подчеркнуть, - не «экономическая энциклика», но энциклика о свободном и добродетельном обществе. Среди существующих обществ нет такого, которое полностью соответствовало бы видению, представленному Иоанном Павлом II. И ни в коей мере нельзя утверждать, что это - энциклика об американской системе, хотя «Centesimus Annus» и предполагала открытие нового диалога Папы с Соединенными Штатами. Эта энциклика является, по существу, вызовом всем.

ИСТИНА И ДЕМОКРАТИЯ

Атеистический гуманизм, может быть, и является умершей идеологией, но Иоанн Павел уже увидел на горизонте новую секулярную светскую идеологию, представляющую серьезную угрозу будущему свободы. Предостережение, с которым он выступил на этом новом фронте, дало повод к критике в адрес «Centesimus Annus» и составило предмет комментариев Папы относительно развития мира после «холодной войны» - в конце восьмидесятых и в девяностые годы.

Широкий взгляд Иоанна Павла на современное состояние человечества довольно часто вызывает вопросы о том, что человек «должен» делать или изменить в себе, - то есть моральные вопросы. Это привело Иоанна Павла к столкновению с теми теоретиками-демократами, для которых демократическая политика нейтральна по отношению к высшим ценностям и к человеческим ценностям вообще. Папа не уклонялся от этой конфронтации, заявляя о своей позиции совершенно недвусмысленно и даже с напористой прямотой.

Если демократии настолько уверились в собственной безупречности после краха коммунизма, что перестали обращать внимание на свои моральные и культурные основания, то они находятся в серьезной опасности, исходящей на этот раз не извне, но изнутри. Часто, замечает Папа, слышатся высказывания, что «агностицизм и скептический релятивизм - суть та философия и базовая позиция, которые соответствуют демократическим формам политической жизни». Тех, кто верит, что знает истину, начинают подозревать в антидемократизме, поскольку они «не принимают ее только потому, что она принята большинством, а также не считают, что истина может меняться в соответствии с различными политическими тенденциями». Угрозу будущему демократии следует искать не там, где существуют твердые убеждения, полагает Иоанн Павел, ибо если «не существует верной истины, способной направлять политическую деятельность, тогда идеями и убеждениями становится легко манипулировать ради достижения власти». История двадцатого столетия, заключает он, показала, как «демократия без определенных ценностей легко превращается в открытый или слегка завуалированный тоталитаризм».

Эту тему Иоанн Павел развивал уже почти тринадцать лет, но последние его слова теперь вызвали недоумение. Неужели, говорили критики, Папа предполагает, что страны, успешно защищавшие свободу от двух тоталитарных систем XX в., теперь впадают в риск подражания тем самым системам зла, которые были уничтожены или развалились совсем?

Именно это он и предполагал, но только с одним кардинальным отличием. Новая форма тирании - еще более опасная потому, что еще не распознала собственную суть, - была уже заложена в тех светских, мирских идеологиях, которые стремились устранить высшие нравственные стандарты из общественной жизни. Существующую опасность не так уж трудно было представить. Если демократия не признает таких изначальных высших стандартов, единственным способом разрешения конфликта внутри нее станет применение грубой силы одной стороны против другой (в виде волевого законодательства или более насильственными способами). Пострадавшая сторона, в свою очередь, будет воспринимать такое насильственное решение как нарушение ее основных прав. А в результате это демократическое политическое общество ожидает распад.

Такова была сущность основной демократической теории. Считалось, что ее хорошо иллюстрирует Веймарская республика великолепно сооруженное демократическое здание, покоящееся на совершенно негодном культурно-нравственном основании. Мрачный опыт подобных систем, по мнению Иоанна Павла, был забыт, особенно на Западе.

События 1990-х гг. подтвердили справедливость его суждения, и он возвратился к теме «Истина и демократия» в двух других своих основных документах.

УТВЕРЖДЕНИЕ ВЕРЫ И НАДЕЖДЫ

Самой любимой из трех социальных энциклик Иоанна Павла оставалась для него «Laborem Exercens». Однако энциклике «Centesimus Annus» предстояло стать наиболее дебатируемой из них; спор о ней будет, вероятно, продолжаться и в двадцать первом столетии. Широта охвата вопросов, рассматриваемых в этой энциклике, ее личностный подход к экономике и определенно культурный подход к истории привлекают к ней внимание очень широкой аудитории - даже если читатели продолжают спорить относительно ее воздействия на отдельные стороны общественной жизни. Эта энциклика сильно разочаровала католических социалистов и сторонников «католического третьего пути»; некоторые из них в 1990-х гг. затратили массу энергии, пытаясь доказать, что энциклика имела в виду вовсе не то, о чем в ней совершенно ясно говорилось. Несмотря на эти удивительные интерпретации, «Centesimus Annus» указала путь, который не сможет уже игнорировать ни одна социальная энциклика в будущем. В этом смысле она изменила траекторию католической социальной доктрины, хотя изначально была предназначена отметить ее происхождение.

Если не принимать во внимание вызванные ею ссоры богословов и толкователей, то в целом «Centesimus Annus» была принята хорошо, потому что она являлась поразительным утверждением веры и надежды. В конце столетия, в котором человечество стало бояться того, что оно способно натворить, Иоанн Павел произнес слово веры в свободу и в человеческую способность организовать общественную жизнь достойно и справедливо. Его предложения оказались тем более привлекательными, что были продуктом не пустого оптимизма, но результатом высшей надежды, рожденной от веры в Бога и человеческую личность, сотворенную Богом, наделившим ее разумом и свободной волей, личность, являющуюся тем нравственным деятелем, который способен построить истинно свободное и добродетельное общество.

ВОЙНА В ПЕРСИДСКОМ ЗАЛИВЕ

Чаяния Папы о длительном периоде здравомыслия, диалога, солидарности и мирного разрешения международных споров после окончания «холодной войны» были сильно подорваны, а способность Святого Престола действовать в обстановке хаоса подверглась суровому испытанию, когда иракский диктатор Саддам Хусейн 2 августа 1990 г. вторгся в Кувейт, неся туда террор и пытаясь аннексировать это богатое нефтью пустынное владение шейхов, превратив его в девятнадцатую провинцию Ирака.

По словам одного высокопоставленного ватиканского дипломата, первой реакцией Святого Престола на кризис в Персидском заливе, реакцией, «определяющей характер дальнейших действий», была воскресная Богородичная молитва Иоанна Павла II26 августа 1990 г. В своем обращении после молитвы Папа сказал, что вторжение Ирака в Кувейт является «серьезным нарушением международного права и Устава Организации Объединенных Наций, а также принципов этики, которые должны соблюдаться в отношениях между людьми».

Это разрушает доверие между народами, подрывает «международный порядок, построенный ценою мучительных усилий, и угрожает многочисленными человеческими жертвами и суровыми экономическими последствиями для бедных стран. Иоанн Павел молился, чтобы политические лидеры смогли найти «справедливое решение текущих проблем», пытаясь в то же время принести мир народам всего Среднего Востока. Начиная с этого момента, как сказал один из архитекторов ватиканской дипломатии, «дипломатические усилия Святого Престола были направлены на восстановление международного порядка мирными средствами», при этом обращалось внимание и на «другие примеры международного беззакония» в этом регионе, включая «Ливан и Святую Землю», давние проблемы которых не должны забываться в попытке решить этот новый кризис.

В течение осени, когда коалиция западных и арабских государств, возглавляемая Соединенными Штатами, концентрировала силы в Персидском заливе, Папа предпринял ряд общественных и частных обращений с призывами к мирному разрешению конфликта. Может быть, самым драматичным было обращение «Urbi et Orbi» [«Городу и миру»] в день Рождества 1990 г. Написанная в форме белого стиха, одна из частей этого послания звучит почти апокалипсически:

Свет Христа

да пребудет со страдающими народами

Среднего Востока.

Из зоны Залива ждем мы с трепетом вести о прекращении конфликта.

Пусть лидеры поймут,

что война - это путь без возврата!

Вскоре после Нового, 1991 года, когда ультимативный срок вывода иракских войск из Кувейта, установленный ООН, стал быстро приближаться, а Саддам Хусейн продолжал продвижение своих сил, Папа и Святой Престол поняли, что, по словам ватиканского «министра иностранных дел» архиепископа Жана Луи Торэна, «международное сообщество готово восстановить порядок военным путем». В свете этой перспективы Иоанн Павел предпринял еще три инициативы. 4 января он обратился с письмом к министрам иностранных дел Европы, собравшимся в Люксембурге, призывая их приложить все усилия для мирного решения проблемы. Это письмо также звучало весьма апокалипсически, пророчествуя о «близости вооруженной конфронтации с непредсказуемыми, но определенно катастрофическими последствиями» и утверждая, что «диалог и переговоры действеннее, чем обращение к средствам разрушения и ужасной смерти». 11 января Папа обращается с посланием к Генеральному секретарю ООН Хавьеру Пересу де Куэльяру, одобряя его миссию в Багдад в последнюю минуту ради возможных переговоров и выражая надежду, что «насущный диалог, разум и закон могут восторжествовать и разрушительных, непредсказуемых последствий можно будет избежать».

И наконец, 15 января Иоанн Павел направил обращения президенту Саддаму Хусейну и президенту Джорджу Бушу через иракского и американского послов при Святом Престоле. Его послание к Саддаму содержало просьбу к иракскому президенту выступить с мирной инициативой, которая «не замедлит принести Вам честь как в Вашей любимой стране, так и во всем регионе и в мире». Послание президенту Бушу повторяло «твердое убеждение» Папы, «что война не приносит должного решения международных проблем и что - даже если удастся на какое-то время устранить несправедливую ситуацию - последствия военного решения проблемы будут разрушительными и трагическими. Мы не можем не учитывать, что использование оружия - и особенно современного высокоэффективного и сложного - способно наряду со страданиями и разрушениями привести к новым и, возможно, худшим несправедливостям». Следует заметить: здесь Иоанн Павел уже признал, что американский президент «четко взвесил все эти факторы», однако Папа вновь повторяет слова «надежды на то, что через диалог, установленный в последние минуты, можно восстановить суверенитет народа Кувейта и что тот международный порядок, который является основой сосуществования между народами, может быть восстановлен в районе Персидского залива и на всем Среднем Востоке». В 7 часов вечера того же дня архиепископ Торэн принял у себя посла США при Святом Престоле Томаса П. Мелэди. Они обсуждали проблемы Руанды и Бурунди, представлявшие давний интерес для обеих сторон. Положение в Персидском заливе не затрагивалось.

На следующий день, 16 января, Иоанн Павел II обратился по телефону к президенту Бушу и сказал ему, что, несмотря на непрестанные молитвы о мирном разрешении конфликта, он надеется на победу объединенных сил и на то, что в случае войны жертв будет как можно меньше.

Признав неизбежность военного столкновения, Иоанн Павел призвал к сдержанности в проведении военных операций, подчеркивая в то же время, что Святой Престол осознает, каким огромным нарушением справедливости и международных законов явилось вторжение Саддама в Кувейт. Очевидно также, что Папа хотел, чтобы эта точка зрения не затерялась среди его настойчивых призывов к мирному решению проблемы.

17 января в 1.10 архиепископу Торэну позвонил репортер и спросил, знает ли тот, что воздушные атаки в Персидском заливе уже начались. Тогда же президент Италии Франческо Коссига позвонил новому Государственному секретарю Ватикана, архиепископу Анджело Содано, сообщив ему ту же новость.

Во время воздушных налетов января - февраля 1991 г. и короткой наземной операции 24-28 февраля Иоанн Павел II обратился еще с двадцатью пятью новыми призывами к справедливому миру в Персидском заливе. 4-5 марта Папа собрал епископов из всех стран, втянутых в войну в Заливе, включая семь патриархов католических Церквей Среднего Востока, представителей епископатов Бельгии, Франции, Великобритании, Италии, Северной Африки и Соединенных Штатов, официальных представителей Римской Курии и кардинала Карло Мартини, президента Совета европейских конференций. Папа и его дипломаты решили, что настало время подумать о послевоенном периоде и о положении Церкви на Среднем Востоке после разрешения военного конфликта. Случилось так, что политические последствия этой войны, которую так долго пытался предотвратить Папа, привели к созданию таких возможностей в дипломатической сфере, к которым Папа стремился много лет.

ОЦЕНКА РОЛИ ВАТИКАНА В КОНФЛИКТЕ

Заботы Святого Престола во время кризиса в Персидском заливе 1990-1991 гг. не ограничивались защитой международного права и моральных принципов, лежавших в его основе. Ватикан тревожился, кроме этого, еще и о положении христианских общин, составлявших меньшинство на Среднем Востоке (многие из которых испытывали сильное давление со стороны арабских и исламских государств), а также беспокоился о будущем переговоров о статусе Святой Земли, который был главным объектом дипломатии Ватикана в двадцатом столетии. Деятельность Папы во время кризиса в Заливе определялась убеждениями Иоанна Павла II в том, что Церковь, участвующая в мировой политике, должна действовать исключительно через моральные увещевания и уговоры. Иоанн Павел не думал, что роль Папы в подобных кризисах должна заключаться в проведении классического исследования критериев, оправдывающих справедливую войну, с последующим папским благословением использования вооруженных сил, если подобные критерии это оправдывают. Миссия Церкви в мировой политике, по мнению Папы, заключается в донесении до участников конфликта моральных принципов, на которых следует основываться при его разрешении. Дальнейшая ответственность возлагается на государственных деятелей, которые должны выносить благоразумные решения, когда ненасильственные способы разрешения конфликта и восстановления порядка уже себя исчерпали. В этом смысле постоянные призывы Иоанна Павла к мирным переговорам для разрешения кризиса в Заливе и его усилия по обеспечению участия Святого Престола в диалоге со всеми сторонами конфликта полностью соответствуют представлению Папы о задачах Ватикана и его действиях.

Однако на этот раз в анализ Святого Престола и его дипломатию вторглись новые факторы. Ни Иоанн Павел лично, ни Ватикан как организация не имели таких взаимоотношений с администрацией Буша, какие существовали у них с администрацией Рейгана. При президенте Рейгане руководители Ватикана и сам Папа постоянно получали информацию и консультации об американских намерениях и о политике США в мировых вопросах. Представители Святого Престола во время кризиса в Заливе и после него без конца жаловались на то, что Государственный секретарь США Джеймс А. Бейкер никогда не останавливался в Риме во время частых челночных полетов на Средний Восток и к Персидскому заливу в 1990-1991 гг. (То обстоятельство, что мемуары Бейкера объемом в 687 страниц ни разу не упоминают Иоанна Павла II, заставляет предположить, что жалобы Ватикана не совсем безосновательны и что мнение администрации Буша о Святом Престоле и его роли в мировых делах сильно отличалось от мнения ее предшественницы.)

Посол США в Ватикане Мелэди получил от государственного департамента США ряд пояснений, излагающих точку зрения администрации Буша. В своих мемуарах Мелэди не указывает на то, что он настойчиво пытался ознакомить руководителей Ватикана с американской точкой зрения. Вместо этого он более склонен поднимать вопросы об атаках на политику США, появлявшихся в «Оссерваторе Романо», а также в «Цивилта каттолика» [5], журнале, издаваемом иезуитами и исторически связанном с Государственным секретариатом Святого Престола. В результате у высокопоставленных представителей Святого Престола не было уверенности, что Соединенные Штаты и их союзники по коалиции исчерпали все возможности мирного разрешения конфликта. Некоторые считали, что президент Буш с самого начала кризиса решился на насильственное изгнание Саддама Хусейна из Кувейта. Неспособность администрации США широко и регулярно консультировать Ватикан относительно своих намерений, несмотря на имеющиеся для этого возможности, сильно повлияла на восприятие Ватиканом американской политики, а значит, и на позицию, занятую Святым Престолом.

Да и ситуация внутри Ватикана значительно усложнилась изза перемен в руководстве самого Государственного секретариата как раз в период кризиса в Заливе. 1 декабря 1990 г. вышел в отставку Государственный секретарь Ватикана, кардинал Агостино Касароли, на смену которому пришел бывший «министр иностранных дел» и папский нунций в Чили, архиепископ Анджело Содано. На посту Секретаря отдела по правительственным связям Содано сменил француз, архиепископ Жан Луи Торэн, ветеран дипломатической службы Святого Престола, который был до этого заместителем Содано. Содано не имел опыта в делах Персидского залива или Среднего Востока в отличие от Торэна, проведшего ряд лет в Ливане, но не спешившего в первые недели пребывания в новой должности стать центром всех инициатив. Таким образом, Святой Престол вступил в самый горячий период кризиса в Заливе с обновленным дипломатическим руководством, которое в условиях чрезвычайно сложной политической ситуации должно было еще противостоять Католическому Патриарху Багдада Рафаэлю Бидавиду, публично защищавшему агрессию Ирака в Кувейт и во время частых визитов в Рим отзывавшемуся в прессе о Саддаме Хусейне, как об «истинном джентльмене».

Спустя годы после окончания войны в Персидском заливе, когда Ирак был выдворен из Кувейта, но Саддам Хусейн все еще сохранял власть в Багдаде, являясь по-прежнему источником острых проблем как внутри, так и вне страны, руководители Святого Престола говорили, что Иоанн Павел II оказался пророчески прав в своих предсказаниях о том, что война не решит проблемы Персидского залива.' В какой-то мере это было справедливо, однако не в том смысле, что справедливая война, завершившаяся морально удовлетворительным политическим соглашением, не может решить никакой проблемы. Утверждение Папы стало пророческим вовсе не поэтому, а потому, что администрация Буша не довела начатое военное дело до конца, опасаясь, что в дальнейшем Соединенным Штатам придется долго восстанавливать Ирак, оставшийся без Саддама.

В течение многих лет католическая Церковь была одной из главных хранительниц традиции, которая допускала с точки зрения определенных моральных критериев оправдание справедливых войн. Еще со времен святого Августина в силу этой традиции разрешалось использовать вооруженные силы в морально достойных политических целях. В ходе католических дебатов во время и после кризиса в Заливе вновь ставились серьезные вопросы о том, в какой мере эта традиция определения «нравственности» той или иной войны продолжает сохраняться в католическом мышлении. Через несколько месяцев после войны иезуитские издатели опубликовали в «Цивилта каттолика» статью, утверждающую, что ни одна из современных войн не может удовлетворять традиционным критериям справедливого использования силы. Статья была настолько запутанна концептуально и так бедна достоверными эмпирическими доказательствами, что один из известных ученыхиезуитов, придерживающийся традиции определения справедливых войн, назвав некоторые части этой статьи «преднамеренным пренебрежением фактами», разбил ее доводы. Другой известный историк традиции справедливых войн, рассматривая обращения Папы во время войны в Заливе, а также высказывания католиков на эту тему, утверждает, что Церковь, по сути дела, поставила существующую традицию с ног на голову. Место классической традиции моральной озабоченности о необходимости вершить правое дело занимают теперь суждения о возможных результатах, случайные до такой степени, что «обращение к силе отвергается даже тогда, когда правое дело явно требует защиты». Иоанн Павел II был, безусловно, озабочен тем, что его обращения с призывами к миру интерпретируются как пацифизм, который стал нормативной моральной позицией Церкви. Вот почему он счел необходимым сказать 17 февраля 1991 г.:

- Мы не являемся пацифистами любой ценой.

Нет сомнения, однако, что апокалипсические высказывания Папы о возможных последствиях применения вооруженных сил в Заливе использовались теми, кто возражал против военного вмешательства либо на основании использования критериев справедливых войн, либо в силу пацифизма и неспособности отстаивать свои позиции.

Использование традиции критериев справедливых войн требует тщательного эмпирического анализа конкретной ситуации, что было недоступно Святому Престолу во время кризиса в Заливе. Предположение, что «диалог» может убедить Саддама Хусейна вывести войска из Кувейта и компенсировать те потери, которые нанесло его вторжение, было не очень убедительно, учитывая всем известные варварские методы, которые он применял в своей собственной стране (например, использование отравляющего газа для уничтожения пяти тысяч мужчин, женщин и детей в курдском городе Халавжа), и готовность Саддама к массовому кровопролитию, проявленную в жестокой войне с Ираном. Точно так же предложения Святого Престола о продолжении переговоров не учитывали, очевидно, возможности использования Ираком оружия массового уничтожения. Здесь уже говорилось о предположениях, какими серьезными последствиями грозила военная акция в Заливе.

Интересно отметить, что Святой Престол, ставший, возможно, самым последовательным сторонником международных институтов безопасности в XX в., оказался в оппозиции Организации Объединенных Наций во время одного из очень немногих широкомасштабных мероприятий по обеспечению «коллективной безопасности», осуществлявшихся за последние десятилетия. Логично было бы ожидать, что в условиях кризиса в Заливе ООН будет действовать, следуя рекомендациям Святого Престола. И однако всем казалось, что Святой Престол оказался в оппозиции. Более того, впечатление, которое он произвел во время кризиса в Заливе, не помогло ему выступить за «гуманитарную интервенцию» во время событий на Балканах, развернувшихся после политического распада Югославии.

Если бы Государственный секретариат Ватикана предпринял более тщательный эмпирический анализ ситуации в Персидском заливе, выработав.при этом критерии справедливой войны, и эти критерии стали бы очевидны всем в публичных обращениях Иоанна Павла, призывы Папы к миру поднялись бы до уровня международных дебатов, как это эффективно демонстрировал Папа в прошлом. Иоанну Павлу не удалось найти верный язык, выражающий его собственную роль в разрешении ближневосточного кризиса. К этому добавились проблемы реорганизации Государственного секретариата Ватикана, а также отсутствие должных консультаций между США и Святым Престолом. В результате роль Ватикана в Персидском заливе в период с августа 1990 по март 1991 г. не отвечала тому высокому стандарту, который в течение двенадцати предыдущих лет поддерживался Иоанном Павлом II.

ОТ СЕРДЦА ЦЕРКВИ

Как и в случае других больших кризисов, Иоанн Павел II был вынужден заниматься множеством разных проблем и перед дебатами вокруг Персидского залива, и во время самой войны, и после нее. Он принимал епископов из Индии, Бразилии, с Филиппин, из Южной Кореи, Боливии, Вьетнама, Тайваня и из восьми областей Италии, прибывших в Рим с визитами ad limina. 8-9 марта 1991 г. состоялось совещание с представителями Бразильской Конференции епископов, на котором совместно с ведущими членами Римской Курии рассматривались темы, обсуждавшиеся во время бразильского цикла консультаций ad limina в 1990-1991 гг. 17 августа Иоанн Павел послал поздравительное письмо брату Роджеру Шутцу в связи с пятидесятой годовщиной экуменического монастыря в Тезе. Десятью днями позже, 27 августа, с визитом к Папе в Кастель-Гандольфо прибыли господин и госпожа Валенсы. В тот же день началось трехдневное собрание для подготовки к особому европейскому Синоду епископатов, расположенных по обе стороны бывшего «железного занавеса». 14 сентября после обращения к астрофизикам, собравшимся в КастельГандольфо Папа встретился с китайским диссидентом, физиком и продемократическим активистом Фенг Лиши. 28 сентября Иоанн Павел принял группу бывших монахов отколовшейся секты Лефевра, отлученного от Церкви. Монахи примирились с Римом через Комиссию Ecclesia Dei. В октябре 1990 г. собралась восьмая очередная Ассамблея Синода епископов. 3 октября произошло воссоединение Германии, и 16 октября Иоанн Павел послал телеграмму Михаилу Горбачеву, поздравляя его с получением Нобелевской премии Мира.

8 октября Иоанн Павел принял верительные грамоты от Ханса Иоахима Хальера, нового посла объединенной Германии, сказав ему, что «Вторая мировая война... окончилась 3 октября». 8 ноября кардинал Альфонсо Лопес Трухильо, бывший Генеральный секретарь и президент Латиноамериканского совета епископов, был назначен президентом Папского совета по вопросам семьи. Семь месяцев спустя, во время ленча Иоанн Павел предложил этому колумбийскому кардиналу организовать серию семинаров для епископов всего мира по вопросам семейной жизни и биоэтики. Во время четырехдневного проповеднического визита в Неаполь и Кампанью с 9 по 13 ноября Папа подверг уничтожающей критике мафию, а по возвращении в Рим 18 ноября принял советского президента Горбачева, вновь посетившего Ватикан. Горбачев заранее выучил несколько стихов из Библии, чтобы «кстати» ввернуть их в беседу. 9 декабря Jlex Валенса был избран президентом Польши. Через неделю после этого вопреки повелениям высшего духовенства молодой священник по имени Жан Бертран Аристид был избран президентом Гаити. 18 января архиепископ Камилло Руини, бывший профессор семинарии, служивший Генеральным секретарем Итальянской Конференции епископов, был назначен папским викарием в Римскую епархию, заменив ушедшего в отставку кардинала Уго Полетги. 29 января во всех польских церквах было зачитано письмо польских епископов, отмечающее двадцать пятую годовщину «Nostra Aetate». Президент Валенса 5 февраля прибыл с официальным визитом в Ватикан. 8 февраля был похоронен отец Педро Аррупе.

В этот же период крайней занятости Иоанн Павел ввел в апостольскую конституцию вопрос о католических университетах, что, очевидно, окажет основополагающее влияние на католическую интеллектуальную жизнь не только в XXI в., но, возможно, и в дальнейшем.

EX CORDE ECCLESIAE

Почтительное отношение Кароля Войтылы к университетскому образованию и к тому, что оно несет миру человеческой культуры, берет начало еще с его студенческих дней в краковском Ягеллонском университете. Это восторженное отношение усилилось в годы работы на факультете в Люблине, отчасти благодаря тому, что Люблин был оазисом истины в пустыне лжи. Через шесть месяцев после избрания Папой, в апреле 1979 г., Иоанн Павел издал апостольскую конституцию «Sapientia Christiana» [«Христианская Мудрость»], упорядочивающую управление и обучение в университетах и на факультетах, получающих особые привилегии от Святого Престола и называющихся поэтому «папскими университетами» или «папскими факультетами». Теперь же, в 1990 г., он издает еще одну апостольскую конституцию «Ех Corde Ecclesiae» [«От Сердца Церкви»], предназначенную сформировать будущее всех высших католических учебных заведений, огромное большинство из которых не являлось «папскими». Эта апостольская конституция была подписана в торжественный праздник Успения, 15 августа, и публично представлена на пресс-конференции 25 сентября 1990 г.

Разработка «Ех Corde Ecclesiae» была инициативой Конгрегации католического воспитания, являющейся отделом Курии, которая считала необходимым завершить работу, начатую конституцией «Sapientia Christiana». По словам одного из высших руководителей Конгрегации, участвовавшего в процессе создания новой конституции, Иоанн Павел II внес «большой вклад» в написание и редактирование этого документа. Его вводный раздел несет определенный отпечаток мышления Кароля Войтылы о природе католического университета, который должен быть хранилищем и защитником «всеобщего гуманизма... полностью преданного исследованию всех аспектов истины в их глубинной связи с высшей Истиной, Которая есть Бог». Это не является дополнительным бременем, поскольку все познание есть отражение Христа, Логоса, Слова, через Которое был создан весь мир, и Который Один способен дать полностью ту исчерпывающую Мудрость, без которой будущему мира угрожает опасность».

Со времени Второго Ватиканского Собора католические университеты и колледжи претерпели существенные изменения, и «Ех Corde Ecclesiae» была попыткой дать направление их будущему развитию. Этот документ призывал те католические университеты и колледжи, которые стали утрачивать ощущение собственной самобытности либо не осознавали своего отличительного характера как высшего католического учебного заведения, вернуться к идее и представлению католического колледжа или университета как части церковной миссии. Как указывает название документа, эти институты возникли «из сердца Церкви», и их жизнь должна это отражать. «Ех Corde Ecclesiae» пыталась также восстановить взаимоотношения между высшими католическими учебными заведениями и епископами, которых «следует представлять не внешними деятелями, но участниками в жизни католического университета».

Эти представления о природе и миссии католического университета были закреплены и конкретизированы в одиннадцати «нормах». Наибольшее противоречие в некоторых странах вызвала норма, утверждающая, что «католические богословы, осознавая, что они исполняют наказ, полученный от Церкви, должны быть верны авторитету Церкви, являющейся истинной хранительницей подлинности интерпретации Священного Писания и толкования Священной традиции Церкви». Это представляло собой детализацию Канона 812 из нового Кодекса канонического права, который утверждал, что «необходимо, чтобы те, кто преподает богословские дисциплины в любом высшем учебном заведении, имели мандат на это преподавание, полученный от компетентной церковной власти», что в большинстве случаев подразумевало местного епископа. «Sapienta Christiana» однозначно утверждала, что богословы «папских факультетов», действующих от имени и с привилегиями Святого Престола, должны обладать подобным мандатом. Новая же конституция «Ех Corde Ecclesiae» распространила это требование на богословов всех католических колледжей и университетов, от которых требовалось преподавание вопросов веры в соответствии с правилами, установленными Конгрегацией доктрины веры в 1989 г. На основании этих общих норм разрабатывались специфические местные нормы, утверждаемые национальными конференциями епископов.

«Ех Corde Ecclesiae» была хорошо принята в Испании и Латинской Америке, где получение мандата не представляло проблемы и где церковные власти и их документы (такие, как дипломы и ученые степени) принимались в светском, гражданском обществе как полноправные удостоверения. Во Франции и Италии положения апостольской конституции о миссии католических университетов были также приняты как должное, однако возник спор относительно разработки норм преподавания применительно к местным условиям. Противники этого утверждали, что католический характер института определяется духом преподавателей, а не местными узаконенными структурами. Сторонники же нормированного порядка исполнения преподавателями Церковной миссии возражали, что если даже институт удовлетворяет требованиям «Ех Corde Ecclesiae» сегодня, то как гарантировать сохранение этого духа в дальнейшем, в условиях изменения состава преподавателей, администраторов и интеллектуальных поветрий в обществе, не имея установленных в конституции норм сохранения верности толкования Священного Писания и Священных традиций?

Самую отрицательную реакцию раздел «Ех Corde Ecclesiae», посвященный «миссии» теологов и нормам ее обеспечения, встретил в Соединенных Штатах. Американские католики в сфере высшего образования и богословское общество проводили обсуждение этого документа, трактуя его как вмешательство Ватикана в их преподавательскую автономию и академическую свободу. Подобная резкая реакция имела свою историческую предысторию, характерную для Америки.

Католические колледжи и университеты в Соединенных Штатах создавались в основном в то время, когда Церковь ощущала себя анклавом среди более широкой культурной среды. Когда Второй Ватиканский Собор призвал Церковь идти в современный мир, для многих католиков из сферы образования это было равносильно выбору между прежним состоянием замкнутого анклава и вызовом на соревнование американских элитных образовательных институтов. Президенты католических колледжей и университетов, собравшиеся в 1967 г. на решающую сессию в Лэнд-о-Лейкс, штат Висконсин, были намерены добиваться того, чтобы высшее католическое образование лидировало среди прочих институтов, формирующих культуру страны, и считали, что для этого им необходима организационная автономия от надзора со стороны церковных властей. Однако собравшиеся на совещание в Лэнд-о-Лейкс переоценили размер средств, имевшихся для осуществления этой цели, и, кроме того, выбрали в качестве модели «независимости» элитные американские колледжи и университеты как раз в тот момент, когда эти школы находились в состоянии интеллектуального и морального хаоса и разброда. В результате, отказавшись от легального контроля со стороны епископов и религиозных орденов ненавязчивого, но чрезвычайно эффективного, католические колледжи и университеты лишились надежных интеллектуальных якорей в буре культурного кризиса. Через двадцать лет после совещания в Лэнд-о-Лейкс в мышлении некоторых лидеров американского высшего католического образования произошли существенные изменения, одновременно у них возрастало осознание того, что в высшем католическом образовании в Соединенных Штатах со времени Второго Ватиканского Собора дела обстоят неважно. «Ех Corde Ecclesiae» стремилась помочь дальнейшему осознанию этого положения в образовании, однако ложное понимание высокого академического уровня и академической свободы препятствовало должной оценке этого документа.

Дебаты относительно католических колледжей и университетов будут продолжаться на протяжении всего понтификата. Они отражают убеждения Иоанна Павла II в том, что после гибели «империи лжи» кардинальным вопросом для свободных обществ, старых и новых, стала взаимосвязь между свободой и истиной. Эту тему он будет поднимать неустанно и непреклонно, вновь и вновь, точно так же, как стремился применить уроки Революции 1989 г. к рождающемуся миру двадцать первого столетия.

---

[1] Официальный представитель (ит.).

[2] Кода (итбукв, «хвост») - последняя, завершающая часть музыкальной пьесы, не принадлежащая к ее основной теме.

[3] Удивительный год (лат.).

[4] На своем месте (лат.).

[5] «Католическая культура» (ит.).

 

Top