Герб горада Ліды, наданы 17 верасня 1590 г.
В 1956 году в связи с официальным осуждением сталинизма началась либерализация сферы советской культуры. Хрущевская «оттепель» способствовала возникновению в обществе атмосферы раскрепощения, создала возможность для развития инакомыслия. В 1960-е годы в СССР стала доминировать культура с отчетливо выраженным интеллигентским началом. Позже появился даже термин «шестидесятники», обозначающий ее деятелей.
Беларусская культура и язык находились в то время в противоречивом положении: с одной стороны, официально были признаны их самобытность и равенство с другими национальными культурами и языками. Такое признание подкреплялось наличием формально самостоятельного беларусского государства - БССР. Но признание самобытности беларусской культуры и языка имело преимущественно «внешний» характер - на уровне вывесок, музеев, коллективов народной самодеятельности, «парадных» псевдонародных концертов и спектаклей.
Причина заключалась в том, что после разгрома в БССР так называемого «национал-демократизма» в 1930-е годы, и после кампании по борьбе с «националистическими проявлениями» во второй половине 1940-х годов национальная специфика во всех сферах беларусской культуры (в том числе в литературе и искусстве как ее неотъемлемых частях) стала играть роль «этнографических экспонатов». которым нет места в реальной жизни. Беларусская культура, во всяком случае - профессиональная («высокая»), перестала быть живым организмом.
На почве такого положения вещей вполне закономерно возникла тенденция к удалению этого «неживого» компонента из повседневной жизни народных масс. С 1960 года начался ускоренный перевод беларуских школ на русский язык обучения, стал и значительно сокращаться тиражи книг, журналов и газет на беларусском языке, а молодежь с того времени даже беларусских авторов чаще всего читала в русских переводах. Типичное явление той эпохи - массовый отказ родителей от изучения их детьми беларусского языка в школе. Национальная культура подходила к рубежу окончательного вымирания.
Пробудить в беларусском обществе стихийное увлечение отечественной культурой мог только сильный толчок в виде ярких, самобытных произведений. Вне всяких сомнений, первым по времени, притом наиболее сильным толчком такого рода явилось творчество писателя и поэта Владимира Короткевича (1930-1984). Короткевич последовательно и настойчиво разрушал устойчивый стереотип извечно трусливого беларуса-крестьянина, страдающего вдобавок мощным комплексом неполноценности:
Гіене балцца, собаку вішчацъ, свінні - рыцца ў гноі сваім,
А льву патрэбны калючы гушчар, родны край i свобода ў ім.
П'ю за тое, кааб нам сярод родных лясоў не вішчацъ, не дрыжацъ, не скуліць,
Бо ўсе мы тут не з гіен i не з псоў, бо мы сапраўднай крыві.
(«Амаль хрысціянскі тост за ворагаў»)
В 1960-е годы он предложил принципиально новый взгляд на отечественную культуру и историю. Его поэзия - подчеркнуто аристократическая, приподнятая над мещанским миром, умышленно преподнесена «высоким стилем». Далеко не случайно в одном из стихотворений Короткевич изобразил голландского художника середины XVI века Питера Брейгеля, ощущавшего глубокое непонимание своих соотечественников, чьи интересы ограничивались исключительно материальным благополучием:
Што ж ты пракінуўся, мужыцкі Брэйгелъ?
Шпурляй у твар м горкія палотны.
Дражнi, як бугая чырвоной хусткай,
Паказвай ім, сляпым, конец Ікара...
(«Трызненне мужыцкага Брэйгеля»)
Произведения писателя захватывали читателей романтикой рыцарства - в лучшем смысле этого понятия. По словам критика В.А. Коваленко, с Короткевичем в беларусской исторической литературе произошел большой рывок вперед, ибо в ней стал утверждаться дух сознательного служения идеалам, благородства, самопожертвования.
Действительно, ему удалось создать «шляхетскую» историю Беларуси, привлекательную в первую очередь для самих беларусов. и не только для них. Первым произведением Короткевича в этом жанре стала «Седая легенда» (1961 г.). А после публикации историко-детективной повести «Дикая охота короля Стаха» (1964 г.) имя писателя обрело огромную популярность. Потом появились «Христос приземлился в Гродно» (1972 г.) и «Черный замок Ольшанский» (1979 г.), - произведения, изменившие взгляд на прошлое Беларуси и на беларусскую культуру в широких кругах нашего общества.
По мнению исследователя Павла Банцевнча, Короткевич целенаправленно полемизировал с приземленным «крестьянством» предыдущих поколений беларусских литераторов. Ведь, по его собственным словам, «беларусов никогда не воспримут как полноценную нацию до тех пор, пока сами беларусы не перестанут смотреть на себя как на плебейский народ».
❖ ❖ ❖
«Оживляя» беларусскую культуру в кризисный период ее существования через придуманную «шляхетскую» историю, Короткевич действовал подобно
мифическому Орфею, который с помощью художественного творчества победил Аида, властителя Преисподней, в самом центре его владений.
Так, действие повести «Ладья отчаяния» (написана в 1964. издана в 1978 г.) происходит в Великом Княжестве Литовском в XVI столетии. Главный герой повести - Гервасий Выливахо. Гервасий не вписывается в общепринятые нормы поведения, его считают «чудаком», странным человеком, даже - не вполне нормальным психически. Жизнелюб, любитель поэзии, вина и женщин, он пользуется весьма негативной репутацией у большинства жителей не только Рогачёва, но и всей Могилевщины. Зато этот герой внутренне свободен, в отличие от набожных земляков, «зажатых» общепринятыми правилами поведения, а точнее - религиозными догмами, ханжеством, скупостью, жизненными перспективами, не простирающимися дальше заветной кубышки, набитой золотом и серебром. Другими словами, по своему духу он - пассионарий, т.е. человек, обладающий мощным творческим потенциалом и способный увлекать за собой других. Гервасий так говорит о «правильных» гражданах-рогачёвцах:
«Они хотят сделать костёл из всего мира. Как будто Бог, пожелав такого, не сделал бы этого сам».
Однажды к Гервасию приходит смерть и говорит, чтобы он собирался с ней на тот свет. Далее Короткевич описывает путешествия Гервасия, а с ним еще нескольких рогачевцев в царство мертвых на Ладье отчаяния, что явно представляет собой параллель путешествию Орфея в Аид. Гервасий - единственный среди пассажиров ладьи, кто не утратил бодрости и веры в лучшее будущее. Увидев это, смерть предлагает сыграть ему партию в шахматы - на возвращение в мир живых. Гервасий проигрывает, но смерть предлагает ему сыграть еще раз, теперь уже на жизни остальных.
В кульминационный момент, когда герой видит, что и в этой партии он проигрывает, ему приходит на ум та мысль, которая - как он вдруг осознает - подсознательно руководила всей его жизнью: «Поступай неожиданно, действуй не так, как принято, делай то, чего не делает никто. - и тогда победишь». Он понимает, что смерть просчитала все варианты игры на несколько ходов вперед, но она ни во что не верит, и, тем более, не верит в человека с его «божественной непоследовательностью мысли». Это и становится причиной ее поражения. Гервасий отвлекает внимание смерти, быстро меняет фигуры на доске, а затем решительно объявляет мат. Смерть, впечатленная проигрышем, исполняет договор и отпускает Гервасия со всеми рогачёвцами назад. Кроме того, Гервасий выводит из мира мёртвых Березку, любимую девушку, чей образ явно напоминает Эвриднку Орфея. Но возвращение героев Короткевича, в отличие от греческого мифа, имеет счастливый конец [1].
Вполне в духе своей «генеральной линии» Короткевич в одной из сцен повести «Черный замок Ольшанский» приводит притчу о двух лягушках в жбане молока: одна после нескольких попыток сдалась и утонула, другая же продолжала прыгать, несмотря на то, что видимых шансов на успех у нее не было. В результате она сбила молоко в сметану, сметану - в масло, и выбралась из жбана.
Сам пафос победы, успеха, к тому же на «глубинном» (можно даже сказать - архетипичном) уровне - был новаторским не только для беларусской литературы, но и всей культуры [2]. Ибо, как отмечали некоторые наши критики, беларусская литература предыдущего периода - это своеобразная констатация проигрыша, формировавшая «запрограмированность на житейское и творческое поражение». Персонажи, похожие на Гервасия, действуют и в других произведениях Короткевича. Как говорил один из литературных критиков, герой его повестей и пьес - «неординарный человек, гордый и смелый, жертвенно преданный Отечеству».
Все герои Короткевича, которые с помощью дерзкого творческого поступка находили выход из безвыходных ситуаций, отражали именно такой поступок писателя - «изобретение» «шляхетской» Беларуси.
Чтобы понять грандиозность его замысла, надо вспомнить о малоизвестном у нас чешском историке и филологе Вацлаве Ганке (1791-1861). В одном из своих произведений Короткевич привел его как пример, котором)' имеет смысл подражать. Творчество Ганки пришлось на то время, когда первые деятели чешского Возрождения встретились со множеством скептических замечаний от сторонников «неметчины», уверждавших. что чехи не имеют своей стариной литературы, своих выдающихся сочинений, а значит, безосновательно заявляют о своём праве на национальное достоинство. Вот что писал об этом Короткевич:
«Год или два решали вопрос о том, жить народу или нет, необходимо было найти книги, и «он /В. Ганка - А.М./ нашел сначала одну очень древнюю рукопись, потом другую /в 1817 г. - Краледворскую, в 1818 г. - Зеленогорскую. - А.М./. И это были книги такой поэтической силы, что вся Чехия ожила духом... Поэты стали писать стихи, музыканты - создавать музыку, ученые - искать другие древние книги... И Чехия стала Чехией... Но рукописи Ганки были на самом деле гениальной... подделкой».
Почти то же самое делал сам Владимир Короткевич: он видел, что национальная культура находится на грани исчезновения: он ясно сознавал причину этого явления - отсутствие уважения и интереса беларусов к своей культуре и языку, ибо они воспринимаются как «мужицкие», то есть - отсталые, примитивные, не имеющие глубокого содержания. И тогда, будучи выдающимся знатоком отечественной культуры, писатель пошел на хитрость - создал яркий образ «шляхетской» Беларуси. Весьма характерно в этом плане то, что писатель сам признавал множество исторических неточностей в своих произведениях, говорил, что «стопроцентно исторических произведений» у него нет, так как его интересует не «история-факт», а «история-притча».
С этого творческого изобретения Короткевича началось преодоление закостенелости национальной культуры. Образы его героев формировали у нового поколения беларусов новое сознание, новое отношение к своему историческому наследию, к своей национальной культуре и родному язык). Вот что сказал писатель Владимир Орлов в одной из передач на радио «Свобода», вспоминая о студенческих годах:
«Истинное прошлое Родины мы начинали открывать для себя благодаря книгам Владимира Короткевича, которые как раз тогда пришли к читателю. Они стали окном в мир совсем другой истории, той. которой можно было гордиться».
С Короткевичем шляхетская тематика прочно вошла в нашу литературу, воплотилась в творчестве других литераторов. Целую галерею новых для беларусской литературы образов создали такие авторы как Олег Лойко, Янка Сипаков, Леонид Дайнеко, Ольга Ипатова, Константин Тарасов, Василь Зуёнок... Перед нами предстали выдающиеся государственные, общественные и военные деятели средневековой Беларуси: полоцкий государь Всеслав Чародей, отважные воины князь Давыд Гродненский, князь Вячка. князь Иван Лукомский, великий князь Витовт, Франциск Скорина и многие другие [3]. Характерно и то, что раскрывая эти образы, авторы воспевают мощь беларуских держав минувших столетий - Полоцкого княжества и Великого Княжества Литовского.
Вместе с произведениями Короткевича и его последователей в сознании новых поколений беларусов стал укореняться принципиально новый герой - воин-победитель («герой силы») вместо затурканного мужика («пана сохи и косы»), не смеющего мечтать ни о чем. кроме увеличения своей полоски земли и приобретении второго коня или коровы.
Рассматривая историю отечественной поэзии, литературные критики отметили в коллективном исследовании, опубликованном в 2004 году, появление в ней нового героя - «беларуса, уважающего генеалогию своего рода, обладающего прочной исторической памятью, чувствующего себя на земле предков полнокровно и уверенно, гордящегося родным краем... Он настоящий рыцарь родной земли, который... не вписывается в традиционно-банальные представления о «сермяжном», тихом беларусском характере, он желает верно служить родному краю».
❖ ❖ ❖
В 1985 - 1987 годы на фоне глубокого социально-экономического кризиса, охватившего весь Советский Союз, в Беларуси возникла целая сеть молодёжных национальных организаций: «Агмень», «Нямira», «Талака», «Тутэйшыя», «Майстроўня», «Нашчадю», «Сьвітанак» в Минске; «Узгор'е» в Витебске; «Талака» в Гомеле; «Паходня» в Гродно; «Маладзік» в Полоцке; «Крывічы» и «Сакавік» в Новополоцке; «Край» в Бресте: «Чароўны успамін» в Могилеве; «Рунь» в Лиде: «Повязь» в Орше и другие, общим числом около 40. Молодежь объединял в них неподдельный интерес к беларуской культуре и языку, к ее историческому наследию. Весьма характерно то, что новое поколение ощутило себя «стражем», защитником этого наследия:
Чуеш, чуеш лязгат зброі?..
Чуеш, чуеш агонь паходні?..
Слуцкая брама непарушны мур,
Слуцкая брама сведка авантур,
Слуцкая брама, галас твой не знік,
Слуцкая брама, я твой вартаўнік
(гурт «Крама», песня «Слуцкая брама)
Творчество Короткевича пользовалось особым почетом именно в этих объединениях. Сергей Витушко, лидер минской молодёжной организации «Талака» в 80-е гг., так описал свой поворот к национальному в статье «Шлях да беларушчыны»:
«...Выпадкова сустрэў сваю школьную настаўніцу i яна мне сказала: «А ты ведаеш - памёр Караткевіч?» Я паляцеў, купіў «Вячэрні Мінск», i там быў некралог, партрэт яго... I ў той вечар я пад уражаньнем прачытанай учора «Ладдзі роспачы» i гэтай навіны прыняў рашэньне: вось чалавек жыцьцё аддаў за беларушчыну, а я... Чамусьці мне талы было зразумела, што Караткевіч ня проста памёр, што чалавек згарэў за беларушчыну, змагаючыся. Я падумаў: «А што ж я? Як жа мне ня сорамна! Я павінен гаварыць па-беларуску! Я павінен паўсюль гаварыць па-беларуску!» [«Дзеяслоў», 2008. №6. с. 254]
Именно в среде молодёжного движения конца 80-х - начала 90-х годов сформировалось новое поколение беларуской интеллигенции. Это историки и литературоведы, поэты и писатели, философы и культурологи, публицисты и критики, певцы и музыканты, художники и скульпторы, дизайнеры, деятели кино...
В конце 1980 - первой половине 1990-х годов в обществе возник устойчивый интерес к эпохе Великого Княжества Литовского и к другим страницам «шляхетской» истории Беларуси. Эти страницы все более глубоко изучают в общеобразовательной школе, они являются предметом основательных научных исследований, им посвящены многочисленные издания последних лет.
Ведется реконструкция многих историко-культурных памятников указанной эпохи - Мирского. Несвижского, Ружанского замков и других. Появился целый ряд клубов исторической реконструкции. «Шляхетская», «рыцарская» тема постоянно присутствует на музыкальной и театральной сценах (например, в творчестве коллектива «Старый Ольса». в постановках Купаловского театра). Она же используется в организации городских праздников («рыцарские фесты»), в туристическом бизнесе (тематические экскурсии), в создании имиджа пищевых продуктов (например, напиток «Крамбамбуля»), в дизайне кафе и т.д. Словно подытоживая эти тенденции, писательница Наталья Бабина сказала в феврале 2010 года в передаче на радио «Свобода»:
«Вся современная беларусчына выросла прежде всего из этих двух произведений, как из корня («Черный замок Ольшанский» и «Дикая охота короля Стаха» - А.М.)».
❖ ❖ ❖
Несмотря на все трагедии XX века, на Беларуси снова появилась национальная интеллигенция и она нашла своего культурного героя, не имеющего ничего общего с «пролетарскими революционерами» и замордованными (памяркоўнымі) крестьянами. А этого нового героя и «шляхетскую тему» создал творческий гений Владимира Короткевича. Низкий ему поклон!
[1] Герой греческого мифа певец и музыкант Орфей (сын музы Каллиопы и речного бога Эагра) отправился в подземный мир, в царство мертвых за своей любимой женой Эвридикой. умершей от укуга змеи. Очаровав бога царства мертвых Аида своим пением, он уговорил его вернуть Эвриднку к жизни, но нарушил запрет смотреть на нее до выхода на поверхность земли, из-за чего она исчезла навсегда.
[2] Архетипы (термин психолога К.Г. Юнга) - образы и мотивы, составляющие содержание так называемого «коллективного бессознательного». Они лежат в основе символики мифов, сказок, легенд, преданий тех или иных народов и племен.
[3] О. Лойко (1931-2008) поэмы «Белая вежа» (1969), «Леший» (1971), «Посох души» (1996), «Прощание с родиной» (1997), роман «Скорина» (1989) и другие произведения.
Я. Сипаков (1931 г.р.) - роман «Вече славянских баллад» (1973), цикл рассказов «За туманом».
В. Зуенок (1935 г.р.) - поэмы «Селение» (1971), «Лукомье» (1983) и др.
Л. Дайнеко (1940 г.р.) - романы «Меч князя Вячкн» (1985). «След волколака (1988).
К. Тарасов (1940-2010) - повести и романы «Погоня на Грюнвальд» (1980), «Три жизни княгини Рогнеды» (1986). Единственный свидетель - Бог» (1991), «Последняя любовь князя Миндовга» (1998) и др.
О. Ипатова (1945 г.р.) - повести «Предслава» (1971). «За морем Хвалынским» (1989). «Черная княгиня» (1989), «Огонь в жилах кремня» и др.